Забытая сестра, или Письмо на чужое имя

Чемберлен Диана

Райли Макферсон всегда думала, что ее старшая сестра Лиза покончила жизнь самоубийством, когда ей самой было два года. Однако по прошествии двадцати лет открылись неожиданные подробности: найдя в доме отца газеты с ужасными заголовками, Райли приходит к выводу, что Лиза, возможно, жива, но она… убийца?

Стремясь во что бы то ни стало узнать правду, Райли начала расследование. Она надеется на поддержку горожан, которые знали и любили Лизу. Но к чему приведут поиски? И даже если Лиза жива, хочет ли она, чтобы ее тайну раскрыли?

Diane Chamberlain

THE SILENT SISTER

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency.

* * *

Пролог

Январь 1990

Александрия, штат Виргиния

На лесной тропе, бегущей вдоль реки Потомак, целый день останавливались люди. Укутанные в парки, замотанные в шерстяные шарфы, они, словно желая согреться, теснее прижимались друг к другу и, крепче стискивая кто ладошки детей в теплых варежках, кто поводки собак, всматривались в цветное пятно в сером зимнем пейзаже: посередине реки, окруженный льдом, желтел каяк. Прошлой ночью вода была неспокойной – поднимаясь вверх завитками, она боролась со снежным ветром, а когда температура упала и волны застыли, в нескольких метрах от берега, словно в западне, остался этот каяк.

Зеваки увидели его в утренних новостях, но все же им было необходимо удостовериться лично. Он знаменовал собой конец истории, не один месяц удерживавшей их в тисках любопытства. Тогда они с нетерпением ждали суда, теперь же все понимали, что суд никогда не состоится, потому что семнадцатилетняя девушка, семнадцатилетняя – как многие были уверены – убийца упокоилась под твердым покровом льда.

– Легкий же она выбрала себе путь, – говорили одни.

– Но все же умереть вот так – ужасно, – возражали другие.

Они смотрели на каменистый берег реки и думали, что, возможно, девушка положила в карманы по камню потяжелее, чтоб быстрей утонуть. Им было интересно, плакала ли она, пока гребла на каяке по воде, ведь она не могла не осознавать, что конец ее близок. В телевизоре она плакала, это все видели. Актриса, бубнил кто-то, спускаясь вниз по тропинке, – стоять на месте было слишком холодно.

Но одна женщина оставалась на краю тропы несколько часов. Зябко кутаясь в куртку и пряча руки в карманах, она всматривалась в желтое пятно на фоне серого неба и слушала оглушающий шум лопастей над головой. Журналисты с вертолета делали все новые снимки, а столпившиеся на берегу полицейские указывали то в одном, то в другом направлении. «Как же они достанут каяк изо льда, – размышляла она, – и как будут искать под ним тело?»

Женщина опять взглянула на полицейских. Те стояли, положив руки на бедра, словно готовые сдаться. Дело было закрыто. «Пусть бы сдались, – думала она и, плотнее запахивая куртку, с удовлетворением наблюдала, как полицейские, утратив кураж, пожимают плечами. – Пусть достанут каяк изо льда и на том успокоятся».

Закованный в лед желтый каяк еще ничего не доказывает. И они дураки, если полагают иначе.

Часть первая

Райли

Июнь 2013

Никогда не думала, что к двадцати пяти годам потеряю почти всех своих родных.

Пока я парковалась у маленького неприметного почтового отделения в Поллоксвилле, в душе вновь ожило чувство горечи. Трехчасовая поездка от моей квартиры в Дархеме, казалось, заняла шесть часов: все это время я обдумывала дела, за которые собиралась взяться, как только окажусь в Нью-Берне, а потом в голову снова вернулись мысли об одиночестве. Но я не собиралась предаваться грусти.

Первое, что мне предстояло сделать, – это остановиться у почтового отделения, расположенного за десять миль от Нью-Берна. Теперь я с полным правом могла вычеркнуть этот пункт из своего списка.

Порывшись в сумочке, я достала белую открытку и вошла в здание, в котором, как оказалось, была единственным посетителем. Мои шаги гулко отдавались в пустом помещении. Я подошла к стойке. Работница почты, темнокожая, с аккуратными афрокосичками, напомнила мне мою подругу Шериз и этим сразу понравилась.

– Чем могу помочь? – спросила девушка.

Я протянула ей открытку.

– Меня привела в замешательство вот эта открытка, – стала я объяснять. – Дело в том, что месяц назад у меня умер отец, а до этого его почтовая корреспонденция приходила на мой адрес в Дархеме. Но тут я получила эту открытку и…

– Мы присылаем их, когда кто-то не оплатил счет за свой почтовый ящик, – пояснила девушка, взглянув на открытку. – Это предупреждение. Если не оплатить счет в течение двух месяцев, мы закроем ящик и сменим замок.

– Да, понимаю, но посмотрите. – Я перевернула открытку. – Здесь указано чужое имя. Я не знаю, кто такой Фред Маркус. Отца звали Фрэнк Макферсон, так что, по всей видимости, карточка пришла по ошибке. Я вообще сомневаюсь, что у отца был почтовый ящик. Тем более в Поллоксвилле, в то время как он живет… то есть жил… в Нью-Берне.

И когда я только привыкну говорить об отце в прошедшем времени?

– Давайте, я проверю. – Работница ушла и вернулась через несколько секунд с тонким фиолетовым конвертом и белой карточкой для документации. – Это единственное, что обнаружилось в ящике, – сказала она, протягивая мне конверт. – Адресовано Фреду Маркусу. Я проверила наши записи, и там значится, что ящик записан на человека, проживающего вот по этому адресу. – Она показала мне карточку.

Почерк, каким была сделана запись, и в самом деле напоминал почерк отца, но вряд ли он был уникальным. Кроме того, имя-то было чужое.

– Адрес правильный, но, наверное, этот человек просто что-то перепутал, – вздохнула я, положив фиолетовый конверт в сумку.

– Хотите, чтобы я закрыла ящик, или заплатите за него? – поинтересовалась работница.

– Не думаю, что я вправе его закрывать, но и платить за него не буду. Так что… – Я пожала плечами.

– Тогда я его закрою.

– Хорошо. – Я была рада, что девушка приняла за меня решение, и улыбнулась: – Надеюсь, Фред Маркус будет не против, кем бы он ни оказался. – Я повернулась к двери.

– Сожалею о вашем отце, – сказала мне в спину девушка.

– Спасибо, – ответила я, не взглянув на нее, но, когда дошла до машины, глаза уже щипало от слез.

По дороге в Нью-Берн я миновала исторический район, где на улицах, окруженные деревьями, прижавшись друг к другу, теснились старые дома, а среди магазинчиков то тут, то там стояли гигантские раскрашенные медведи, символ города. Передо мной на велосипедах проехали двое полицейских, чем слегка подняли мне настроение. Пусть я и не жила в Нью-Берне с тех пор, как уехала в колледж, он все еще ассоциировался у меня с домом – единственным в своем роде и очень уютным местом.

Я повернула на Крейвен-стрит и въехала на нашу подъездную дорогу. В гараже все еще стояла машина отца – ее верх виднелся в одном из разбитых окон. Пока что я не придумала, что с ней делать – то ли продать, то ли отдать на благотворительность. Стоило добавить этот вопрос к огромному списку вопросов и задать его завтра утром юристу, когда я буду встречаться с ним. Лучше всего было бы отдать ее брату – Дэнни давно пора сменить его древнюю рухлядь, – но что-то мне подсказывало, что он откажется.

Нашему старому дому, построенному в викторианском стиле, с большим крыльцом, украшенным белыми перилами и пилястрами, требовалась покраска. Это был для меня единственный дом, где я когда-то жила. Я обожала его. После того как он будет продан, у меня, пожалуй, и не останется повода приезжать в Нью-Берн. Жаль, я не оценила эти кусты роз, когда в последний раз навещала отца. Он умер внезапно, не болел, ни на что не жаловался. И со дня его смерти я приезжала сюда лишь на два дня – организовать кремацию и сделать еще кое-какие дела, даже не помню какие. Хотел ли папа, чтобы его кремировали? Мы никогда не обсуждали с ним этот вопрос, к тому же я была настолько растеряна, когда он так неожиданно умер, что совершенно не могла принимать никаких решений. Хорошо, что со мной был тогда Брайан, он успокаивал меня и помогал мне. Он сказал, что раз моя мать была кремирована, то, возможно, и отец согласился бы с кремацией для себя. Этот довод показался мне здравым. Надеюсь, мой друг не ошибся.

Сидя в машине на подъездной дороге, я думала: а не слишком ли поспешно рассталась я с Брайаном? Сейчас бы мне пригодилась его поддержка. Папы больше нет, а Шериз до конца лета останется миссионером на Гаити. Так что, да, момент я выбрала хуже некуда. Хотя… разве можно подгадать момент для того, чтобы разорвать отношения, которые длились два года?

Едва я выбралась из машины и посмотрела на дом, как на меня снова со всей тяжестью нахлынуло одиночество. Я планировала задержаться здесь только на две недели – убраться в доме, а потом выставить его на продажу вместе с расположенным неподалеку небольшим трейлерным парком отца. Но, взглянув на окна, со всей ясностью поняла, что здесь требуется довольно серьезный ремонт, а если учесть, что отец не любил избавляться от старых вещей, то сроки на все это я себе установила совершенно невыполнимые. Нет, отец не обрастал барахлом из примитивного нежелания с ним расстаться, но он любил собирать разные интересные вещи. У него было несколько шкафов со старинными зажигалками, коллекционные трубки, старинные музыкальные инструменты, не считая миллиона других вещей. И вот от всего этого мне предстояло избавиться. Брайан говорил, что наш дом больше напоминает старый пыльный музей, а не жилище, – и он был абсолютно прав.

Признав очевидное, я все же постаралась не удариться в панику. В Дархеме меня все равно никто не ждал – лето было в полном моем распоряжении. Поэтому я могла никуда не торопиться и остаться здесь на столько, на сколько нужно, чтобы подготовить дом к продаже.

Интересно, удастся ли уговорить Дэнни помочь мне?

Я поднялась по широким ступеням на крыльцо, достала ключ и открыла дверь, она издала звук, до боли знакомый, как голос отца. Перед отъездом, в мае, я занавесила окна, и теперь в гостиной и кухне было темно. Я раздвинула шторы, хватив полные легкие пыльного, затхлого воздуха, наполнившего дом за время, пока он стоял взаперти, включила кондиционер и остановилась посреди комнаты, осматриваясь и прикидывая, как буду здесь все вычищать.

Несмотря на то что у отца имелся настоящий кабинет на втором этаже, он использовал в качестве кабинета и нашу просторную гостиную. Ему нравились столы и уютные застекленные шкафчики. Здесь же, в гостиной, стоял красивый старинный стол с раздвижной столешницей. На дальней стене, рядом с кухней, на специально сделанных стеллажах покоилась папина коллекция классической музыки, почти вся на виниловых дисках, а в специальном шкафу, встроенном в стену, стоял проигрыватель. В северной части комнаты, в застекленной витрине, хранилась его коллекция трубок. Из-за них мне всегда казалось, что в гостиной пахнет табаком, хотя папа уверял, что всё это мои фантазии. У стены напротив стоял диван, мой ровесник, и кресло с мягкой обивкой. Все остальное пространство занимало фортепиано, на котором я так и не научилась играть. Мы с Дэнни оба брали уроки, но ни ему, ни мне это было неинтересно, и родители позволили нам бросить это занятие. Правда, кое-кто говорил: «Они же брат и сестра Лизы, наверняка у них есть талант. Почему вы их не заставите?» Но родители нас все равно не принуждали, и за это я им благодарна.

В столовой меня поразило, насколько опрятнее она выглядела по сравнению со всеми другими домашними помещениями. Отец эту комнату не задействовал, возможно, даже и не входил в нее. Столовая была исключительно маминой вотчиной. В широком антикварном буфете стоял фарфор, вазы и блюда из хрусталя, переходившие в ее семье из поколения в поколение. Всеми этими предметами мама очень дорожила, и поэтому мне будет нелегко от них избавляться.

Я провела пальцами по пыльному буфету: куда ни повернись, повсюду в этом доме я натыкалась на воспоминания, от которых мне следовало как-то уберечься.

Поднявшись наверх, чтобы отнести сумку, я ненадолго задержалась в холле, из которого был выход сразу в четыре комнаты. Первой была спальня отца с большой кроватью, накрытой пледом. Вторая принадлежала Дэнни. Несмотря на то что он не спал в ней с тех пор, как в восемнадцать лет ушел из дома – вырвался, по его словам, – для меня она все равно оставалась его комнатой. Третья была моей. Правда, за те годы, что я в ней не жила, она заметно опустела: закончив колледж, я постепенно вывезла из нее практически все свои вещи – все, что так или иначе напоминало о старшей школе и колледже. Фотографии приятелей, альбомы, диски – теперь вся эта дребедень хранилась в коробке, в моей квартире в Дархеме, ожидая часа, когда я решусь ее разобрать.

Я положила дорожную сумку на кровать и прошла в четвертую комнату – кабинет отца. У окна, загромождая весь небольшой стол, стоял его старый компьютер. В застекленных антикварных шкафах, вытянувшихся вдоль одной из стен, хранились зажигалки «Зиппо», две других стены украшали старинные компасы. Дедушка тоже был коллекционером, поэтому многое из его коллекции досталось отцу, а он, в свою очередь, пополнил ее диковинками, найденными на блошиных рынках. Я знала, что раздвижные стеклянные дверцы шкафов заперты, но надеялась отыскать ключи, где бы отец их ни хранил.

К четвертой стене были прислонены пять скрипок в древних чехлах. Отец сам не играл, но, сколько я себя помню, всегда собирал струнные инструменты. На одном из чехлов, на ручке, был прикреплен ярлык. Я давно его не разглядывала, но и так помнила, что с одной стороны на нем нарисована скрипка, а с другой, вместе с нашим старым адресом в Александрии, написано имя «Лиза Макферсон». Лиза никогда не жила в этом доме.

Мама умерла вскоре после того, как я окончила старшую школу, и хотя я до сих пор не переставала по ней скучать, я привыкла к тому, что ее нет. А вот без папы находиться в доме было странно. Пока я переодевалась у себя в гардеробной, я все ждала, что он войдет в комнату, – нелегко было примириться с мыслью, что этого не произойдет. Я скучала по нашим еженедельным телефонным разговорам; к тому же я всегда могла до него доехать за два часа. С ним было так легко говорить! Я постоянно ощущала его безграничную любовь. Ужасно сознавать теперь, что в мире не осталось никого, кто любил бы меня так же сильно.

Отец был очень неразговорчивым человеком. Возможно даже, одним из самых неразговорчивых людей на планете. Он скорее расспрашивал, чем говорил. Его интересовали мельчайшие подробности моей жизни, но о себе он говорил очень скупо. Я психолог, работаю в средней школе и привыкла задавать вопросы, поэтому мне всегда было приятно, что есть хоть кто-то, кто для разнообразия расспрашивает и меня. Отец был одиночкой. Он и умер в одиночестве – от сердечного приступа на полу в «Фуд лайон». И это беспокоило меня больше всего.

Брайан говорил, что мне, возможно, стоило заказать для отца заупокойную службу, но, если честно, я не знала, кого на нее пригласить. Если у него и были друзья, то я с ними незнакома. В отличие от большинства жителей Нью-Берна, он не состоял в членстве ни в одной из церквей или общественных организаций. И я была уверена, что и брат не придет к нему на службу – его отношения с отцом довольно сильно отличались от моих. Когда, узнав о смерти папы, я приехала в Нью-Берн, я не смогла найти Дэнни. Его друг, Гарри Вашингтон, работающий в полиции, сказал мне, что ходил к его трейлеру, собираясь сообщить об отце, но Дэнни там не оказалось. Машина оставалась припаркованной рядом с трейлером, а самого его нигде не было. Мы с Брайаном даже обыскали ближайший лес. Но Дэнни ориентируется в лесу лучше кого бы то ни было, поэтому неудивительно, что мы его не нашли, – у него там полно своих секретных мест. Зато сейчас он понятия не имеет, что я в городе, так что на этот раз я свалюсь ему как снег на голову. Надеюсь, мне удастся уговорить его помочь с домом. Правда, с трудом верится, что он согласится.

Телефона у Дэнни не было, поэтому поговорить с ним я могла, только приехав к его трейлеру, который стоял в самом лесу, на окраине отцовского трейлерного парка, расположенного примерно в 10 милях от Нью-Берна. Длинная подъездная дорога, ведущая к парку, была настолько узкой и лес так плотно обступал мою машину, что я невольно задумалась – как же здесь ездят передвижные дома? Я съехала с дороги и выбралась на тропу, бегущую параллельно ручью. Чуть ниже, с правой стороны, за полосой гравия виднелся парк. Но я свернула налево, на еще более непролазную дорогу, которая как раз и должна была привести меня к трейлеру Дэнни. Я сбросила скорость, но меня все равно всякий раз подбрасывало на сиденье, когда машина наезжала на кочку или ямку.

Наконец я достигла поворота и последний раз свернула налево, углубляясь в лес. Теперь мне предстояло ехать по пешеходной тропе, причем заметить ее мог не всякий, что как раз таки очень нравилось Дэнни. Пока я пробиралась через камни и корни растений, по лобовому стеклу машины то и дело хлестали ветви деревьев. Так что какие-то двести футов пути здесь казались бесконечными.

И вот я заметила впереди блеск металла и морально приготовилась к предстоящей встрече. Каким я сегодня увижу Дэнни? Будет ли он все тем же любящим старшим братом, привыкшим скрывать грусть за улыбкой, или я увижу сердитого, измученного душевными страданиями мужчину, подверженного приступам раздражения? И в том и в другом случае больше всего меня расстраивал тот факт, что, даже будучи психологом, я не могла ему помочь.

Проехав еще немного вперед, я вывернула на поляну, где густые заросли деревьев образовали нечто вроде неглубокой ярко-зеленой пещеры с земляным полом, сплошь усыпанным хвойными иголками, и, с трудом припарковавшись на пятачке между небольшим древним «Эйрстримом» Дэнни, его старой «Субару» и натянутым междлу двумя пихтами гамаком, прихватив из машины сумки с продуктами, направилась к трейлеру.

Брат открыл дверь, едва я приблизилась.

– Привет, Дэнни, – улыбнулась я, вложив в улыбку побольше сердечности.

– Привет, – сдержанно отвечал он. – А я все гадал, когда же ты тут появишься.

Его интонация ничего не выражала, и мне сложно было понять, о чем он думает. Но в глазах играли искорки, что не могло меня не успокоить. Дэнни всегда считался привлекательным парнем, он и сейчас был таким, несмотря на спутанные светлые волосы до плеч, которые с возрастом стали чуть темнее, чем были в детстве. Особенно хороши были светло-голубые глаза, ярко выделявшиеся на загорелом лице. Брат сильно исхудал, отчего щеки казались ввалившимися, однако борода была аккуратно подстрижена, что меня порадовало. В худшие времена она была у него длинной и неопрятной. И именно по бороде с некоторых пор я научилась определять состояние его дел.

– Я приезжала сюда сразу после смерти папы, но тебя не застала, – ровным голосом проговорила я.

– Надеюсь, это не сильно удивило тебя?

Ладно, подумала я, значит, сегодня мы имеем дело с сердитым Дэнни.

– У меня здесь кое-что из еды и сигареты, – вместо ответа на его вопрос сообщила я, показав сумки.

В одной были фрукты: персики, дыня, пинта клубники, в другой – немного сыру, блок «Мальборо» и упаковки с пастой, которую, как я знала, Дэнни любит готовить. Я давно оставила попытки приучить его правильно питаться – гораздо важнее для меня, чтобы он был счастлив. Однако алкоголь я покупать не стала, тем более что была уверена – у Дэнни его и так предостаточно.

Я протянула ему сумки. Он взял их и, сделав шаг назад, позволил мне войти. По старой привычке я чуть было не обняла его, но сдержалась – за долгие годы мы почему-то совершенно перестали обниматься. А ведь когда-то, лет до десяти или одиннадцати, я считала Дэнни своим лучшим другом, несмотря на то, что он старше меня на четыре года. Но его переходный возраст забрал его у меня… и так и не вернул.

– Нам нужно поговорить, – начала я.

– Это обязательно? – спросил Дэнни, и по его тону я поняла, что он догадывается, как много вещей нам предстоит обсудить.

– Обязательно.

С момента моего последнего посещения брата прошло несколько месяцев, и я успела забыть, как сильно трейлер Дэнни кренится набок, когда вступаешь в его тесное пространство, – у меня всегда при этом кружится голова. Между узкой кроватью в одном конце и встроенным столиком с двумя скамейками в другом – не более пяти шагов, но брата это устраивает. Я знаю, что он любит замкнутые помещения. Однажды он признался, что чувствует себя в них в большей безопасности. Хотя он, конечно, не отшельник. Несколько раз, приходя к нему, я замечала следы присутствия женщины – губную помаду на ободке чашки, любовный роман на тумбочке. Дэнни всегда пользовался вниманием слабого пола. В подростковом возрасте многие мои подруги сходили по нему с ума. Так что меня радовало, что он не проводит дни в одиночестве.

Ощущая слабую струйку холодного воздуха от оконного кондиционера, я принялась убирать продукты в холодильник. Не знаю, как Дэнни удалось провести сюда электричество, но благодаря постоянно работающему генератору летом здесь было прохладно, а зимой достаточно тепло. От генератора работал и компьютер – ноутбук брата заметно выпадал из «интерьера» пятидесятых. Дэнни всегда любил технику. Он и теперь целыми днями просиживал перед компьютером, что меня радовало. Я знаю, что он переписывался по электронной почте с некоторыми армейскими друзьями, и, по-моему, это шло ему на пользу. Конечно, мне бы хотелось, чтобы и со мной он не терял связи, но, видимо, все те письма, что я ему посылала, растворились в вакууме.

Я поставила молоко в холодильник и поймала на себе взгляд Дэнни: прислонясь к тумбочке, он наблюдал за мной.

– Брайан с тобой? – спросил он.

– Мы расстались. – Я закрыла дверцу холодильника. – По моей инициативе.

– Если не ошибаюсь, это же о нем ты говорила «единственный»?

Меня немного удивило, что он это запомнил.

– Ну… я думала, он им был, – ответила я. – Прошло три года, как он расстался с женой, но не спешил разводиться. А ждать я устала. – В том, что Брайан любил меня, я не сомневалась, однако наши отношения двигались в никуда. У него было двое замечательных детей, да и жена, как я догадывалась, все еще была ему небезразлична. Я чувствовала себя лишней.

– Мне сразу следовало это понять, – вздохнула я. – Правда, времени понадобилось чуть больше.

– Ну и хорошо, – заключил Дэнни довольно искренне.

– Я думала, он тебе нравится.

– Мне не нравилось, как он тобой управлял. – Сложив на груди руки, брат чуть отклонился назад и окинул меня взглядом. – И знаешь, ты выглядишь замечательно. Как будто избавилась от груза, который тянул тебя вниз.

– Да ладно, – засмеялась я.

Как я могла выглядеть замечательно, когда чувствовала себя такой несчастной? Все же я была тронута. Под суровой и едкой наружностью брата скрывался очень милый человек.

Дэнни вытащил пачку сигарет из привезенного мной блока, достал сигарету и прикурил. Из вежливости он протянул пачку и мне – как если бы я вдруг начала курить с момента нашей последней встречи, – но я покачала головой и села на скамейку возле стола.

Рядом с тумбочкой я заметила прислоненное к стене ружье, с которым Дэнни охотится на мелкую дичь в лесу. Насколько я знала, оно было единственным его оружием, во всяком случае, я на это надеялась. Как-то Гарри Вашингтон сказал мне, что в полицейском участке все считают Дэнни пороховой бочкой. Они с ним оба служили в Ираке, и мне было известно, что Гарри его слегка опекал. А пару недель назад он написал мне, что Дэнни выгнали из его любимого спортивного бара – он там ввязался в драку с барменом, – и теперь, по словам Гарри, брат тусовался в Слик-Элли, в практически заброшенной бильярдной, при виде которой у меня мурашки бегут по спине, даже если я просто проезжаю мимо.

Я опять бросила взгляд на ружье. Мне не раз приходилось бывать свидетельницей внезапных приступов ярости брата, но я не столько боялась, что он кого-то порешит, сколько опасалась, что он навредит себе. Его все еще мучили боли в раненой ноге, из-за которой он вернулся с войны в Ираке, но одолевавшие его психологические проблемы были намного серьезнее. Хотя, сказать по правде, он и на войну уходил не в лучшей форме.

– Как у тебя дела? – спросила я, взглянув на Дэнни.

Он глубоко затянулся и выпустил из ноздрей две струйки дыма.

– Хорошо, – кивнул он.

Присев на скамью напротив, он отодвинул ноутбук и стряхнул пепел в крышку от банки.

– Ты принимаешь лекарства? – спросила я напрямик.

– Отстань, сестренка, – отмахнулся Дэнни, и я поняла, что не принимает. Он ненавидел все те лекарства, которые прописал ему психиатр.

– Ладно, проехали. – Я сложила руки на столе, точно приготовилась открыть собрание. – Итак, – сказала я, – как ты, возможно, знаешь, меня назначили исполнителем папиного завещания. В Нью-Берне я пробуду около двух недель, пока до конца не разберусь с его… имуществом. – Это слово непривычно прозвучало в связи с отцом; Дэнни же издал странный горловой звук. – Ты, кстати, можешь забрать его машину. Ей всего несколько лет и…

– Не нужна мне его чертова машина.

– Хорошо. – Я решила на время отступить, разберусь с этим позже. – А что насчет дома? Думаю, нам стоит его продать. Или, может быть, ты захочешь в нем жить, если?..

– Нет, спасибо. – Дэнни опять глубоко затянулся и, прищурившись, посмотрел на меня так, словно я оскорбила его этим предложением переехать в дом нашего детства. – Можешь решать все сама. Все, что угодно – и насчет дома, и насчет всего, что в нем есть… Мне важно лишь, чтобы кусок земли, – он показал на пол, – вот этот, который сейчас под нами, был моим навсегда.

– Нам придется продать парк, – ответила я. – Но не думаю, что этот кусок земли технически является его частью.

– Не является, – Дэнни помотал головой. – Он сам по себе.

– Ладно. Тогда я поговорю с адвокатом насчет того, чтобы эта земля отошла тебе. Пойдешь со мной завтра? К адвокату? Мне бы хотелось, чтобы ты знал, что…

– Нет, – отрезал Дэнни.

Я нисколько не удивилась и только кивнула – возможно, так даже к лучшему. Дэнни бы все лишь усложнил – либо разнервничался бы настолько, что не смог бы усидеть на месте, либо вообще выбежал бы из комнаты. Мой брат непредсказуем.

– Хорошо. – Сигаретный дым начинал действовать мне на нервы, и я разогнала его рукой. – Дом нужно освободить от вещей, прежде чем я выставлю его на продажу. Поможешь мне? Не вещи таскать, а разобрать все и…

– Почему бы тебе не нанять кого-нибудь, кто все это вынесет? – Дэнни снова стряхнул пепел на крышку.

– Потому что… так не делается. – Я снова отогнала рукой дым и слегка наклонилась к брату: – Послушай, Дэнни, мне нужна твоя помощь. Может быть, сделаешь это для меня? Не для отца – для меня. Сама я не справлюсь со всей этой кучей работы.

Дэнни поднялся и, пройдя к раковине, затушил под струей воды сигарету. Я знала, что задела его за живое, попросив за себя, а не за отца.

– Все так запутанно, – пробормотал он.

– Что?

– Да все.

Я попыталась представить, что творится у него в голове. Однажды, во время нервного срыва, когда Дэнни был особенно уязвим, он признался, что постоянно чувствует страх и что даже на громкий звук реагирует так, будто кто-то на него нападает. Я знала, что в ночных кошмарах он снова и снова возвращается в Ирак, туда, где ему приходилось делать вещи, о которых он отказывается вспоминать. Когда же я настаивала, чтобы он о них рассказал, он говорил: «Если я сделаю это, ты будешь смотреть на меня совсем по-другому». Отец пытался его поддержать, но по непонятной для меня причине Дэнни всегда относился к нему враждебно, и в итоге отец отступил. Я его за то не виню. Но сама я не отступлю. Всегда, когда Дэнни будет особенно агрессивен, я постараюсь помнить, насколько он уязвим.

– Ты меня любишь? – спросила я.

Брат резко поднял голову.

– Конечно. – Его плечи поникли, будто это признание его сломило. Тяжело вздохнув, он повернулся ко мне: – Что мне придется делать? – Голос его при этом был как у маленького мальчика, который хочет мне угодить, но боится услышать то, что я скажу.

– Давай я поговорю с адвокатом, а потом разберусь с тем, что нам предстоит сделать. – Нам. Пусть это будет касаться нас обоих. – Возьмешь у меня телефон, чтобы мы, если что, могли созвониться, пока я здесь?

Дэнни помотал головой:

– Нет, не надо.

Я не совсем поняла, что он имел в виду: «не надо никакого телефона» или «не делай больше никаких предложений, иначе я взбешусь». Я решила, что в любом случае для одного визита достаточно, и поднялась.

– Ты отлично выглядишь, Дэнни, – сказала я напоследок. – Я очень тебя люблю.

И это было правдой. Дэнни остался единственным живым родным для меня человеком.

На ночь я застелила кровать в своей комнате, хотя мне ничто не мешало уснуть на кровати родителей. Но я не смогла. Мне все еще казалось, что я нарушу их личное пространство, – а к этому я не была готова.

За те две недели, что прошли после расставания с Брайаном, ночные часы стали для меня самыми мучительными. Обычно по вечерам мы звонили друг другу, чтобы пожелать спокойной ночи или сказать «я люблю тебя», и сейчас мне очень этого не хватало. В первую неделю после расставания с ним я еще как-то держалась, каждую ночь изматывала по телефону Шериз, совершенно не задумываясь, каково ей выслушивать мои стоны и жалобы. Но теперь она была на Гаити, дозвониться до нее было совершенно невозможно, и я чувствовала себя по-настоящему осиротевшей.

В двенадцать ночи я все еще, лежа в постели, таращилась в потолок. Поняв, что так и не усну, я решила спуститься вниз и заварить в микроволновке чай со снотворным. На обратном пути, подходя с чашкой к лестнице, я заметила на столе в гостиной свою сумочку и вспомнила про фиолетовый конверт, который мне вручили на почте. Взяв его, я поднялась наверх, снова забралась в постель и, глоточками отхлебывая из чашки горячий чай, принялась изучать витиеватый почерк Фреда Маркуса. Обратного адреса на конверте не было, и, немного помедлив, я решилась его вскрыть. На одеяло выпал цветной снимок с изображением музыкальной группы. Блюграсс или кантри. Две женщины и двое мужчин со струнными инструментами в руках. Внизу подпись «Джаша Трейс» – видимо, название группы. На обратной стороне тем же почерком – расписание тура, адрес получателя и короткое послание:

«Жду не дождусь, когда увижу тебя! Где мы встретимся? Целую и обнимаю».

Черт. Вот теперь я по-настоящему почувствовала себя паршиво. Кем бы ни был этот Фред Маркус, фотографии он не получит, потому что я забрала ее из почтового ящика. Все же надо было оставить ее там. Возможно, даже стоило заплатить, чтобы ящик какое-то время был открытым?

Вздохнув, я дотянулась до мусорной корзины, стоявшей рядом с кроватью, и выбросила конверт вместе с фотографией. У меня и без них была куча дел, я не считала себя обязанной разбираться с проблемами незнакомого мне человека. Пусть Фред Маркус разбирается с ними сам.

– Ваш отец составил завещание три года назад. – Сьюзен Комптон, адвокат отца, передала мне копию завещания.

Я положила его на край стола и начала просматривать. Сразу после смерти папы, как только я приехала в Дархем, Сьюзен помогла мне собрать необходимую для юристов информацию и получить доступ к его счетам, но рассмотрение завещания было решено отложить до настоящего момента – мне хотелось изучить его с ней с глазу на глаз.

– Как я уже говорила по телефону, – продолжила Сьюзен, – ваш отец разделил все пополам между вами и трастом вашего брата. Дом. Трейлерный парк. Его банковские счета. За исключением участка земли в пять акров, который полностью отходит Дэниелу. Вы же станете доверенным лицом его траста. В дальнейшем нам следует обсудить ваши обязанности в этом вопросе.

Я кивнула. Разумеется, я знала о трасте, но все же до конца не осознавала, что теперь буду распоряжаться деньгами Дэнни. Он мог тратить их с ограничениями, чтобы не потерять выплаты по инвалидности. Поэтому, когда Сьюзен сообщила, что отец оставил Дэнни землю, у меня словно гора с плеч свалилась.

– У вашего отца была также небольшая страховка на случай смерти, которую, очевидно, он приобрел, пока работал на правительство, – продолжала Сьюзен, – и еще у него накопились премии на сумму примерно пятьдесят тысяч долларов – эти деньги тоже отходят вам двоим.

– Отец работал на правительство? – удивилась я. Может быть, Сьюзен что-то перепутала? – Насколько я помню, он только управлял трейлерным парком.

– Страховка довольно старая. Ваш отец купил ее в тысяча девятьсот восьмидесятом году, когда состоял в Службе маршалов США, – пояснила Сьюзен.

Она потерла шею, нырнув рукой под светлые, средней длины, волосы, и продолжила что-то искать в папке с отцовскими бумагами. Она выглядела немного невыспавшейся, но я-то в отличие от нее вообще за всю ночь не сомкнула глаз.

– Он был маршалом? Отец? Тут точно нет ошибки?..

Я не договорила, в голове внезапно всплыло одно из неясных детских воспоминаний: мы с Дэнни строим на пляже замок из песка и вдруг замечаем, как на наших глазах полицейский арестовывает двух расшумевшихся пьяниц. «Папа раньше тоже арестовывал людей, – сказал тогда Дэнни. – Он был маршалом». Брат проговорил это с большой гордостью, но я не поняла тогда ничего – мне в то время было не больше пяти. Я просто улыбнулась.

– Когда я была маленькой, Дэнни однажды что-то такое упомянул насчет того, что отец был маршалом. Может быть… он это имел в виду? В восьмидесятом, когда, как вы сказали, папа приобрел эту страховку, моя семья жила в Виргинии, недалеко от штата Вашингтон. Так что, наверное, все сходится. Но я не знала, что он работал на правительство. Он об этом никогда не рассказывал.

– Ну, это было очень давно. – Сьюзен посмотрела на завещание, явно желая перейти к делу. – Как я понимаю, ваш отец был заядлым коллекционером? Он говорил, что самое ценное в его приобретениях – это скрипки. После них идет коллекция трубок, которую он завещал Томасу Кайлу.

– Серьезно? – Я в удивлении откинулась на спинку стула.

Том Кайл? Он и его жена, Вернис, были постоянными резидентами отцовского трейлерного парка. Том всегда казался мне немного сварливым стариком, а вот Вернис я находила милой. После смерти папы я попросила Сьюзен помочь Тому разобраться с бронью и оплатой за парк. Кажется, все прошло нормально.

– Скажите, есть в коллекции вещи, за которые вы хотели бы побороться? – спросила Сьюзен.

– Нет… – Я медленно покачала головой. – Просто я несколько удивлена. Наверное, Том Кайл с отцом были намного ближе, чем я полагала. На самом деле это здорово, что папа ему что-то оставил. – Мне и в самом деле было приятно, что у отца имелся друг, который был ему небезразличен. По моим предположениям, коллекция трубок стоила около двух тысяч долларов. – А мистер Кайл знает об этом?

– Нет. Но вам, как исполнителю, следует его известить. Также можете сказать ему, что он может звонить мне по любым вопросам, а я в свою очередь подготовлю документы, которые ему нужно будет подписать. – Сьюзен опять взглянула на завещание. – Единственное, что здесь еще прописано, это то, что ваш отец оставляет фортепиано и десять тысяч долларов Дженни Лайонс.

Я не сразу вспомнила, кто это. О Дженни Лайонс я не слышала уже несколько лет.

– Вы знакомы с Дженни? Она агент по недвижимости.

– Давняя мамина подруга. По-моему, они дружили с детства. Но со смерти мамы прошло семь лет…

Помнится, когда я была еще ребенком, мама с Дженни где-то раз в два года отправлялись в совместное «путешествие». Путешествие девчонок, как они это называли. Они уезжали на пляж или в Эшвилл, когда там жила Дженни. Если я, конечно, ничего не путаю.

– Я не знала, что отец поддерживал с ней связь.

– Вполне возможно, что ваша мама просила его что-нибудь оставить для Дженни, – сказала Сьюзен. – Вы или ваш брат… вы имеете что-то против того, чтобы она получила деньги или фортепиано?

Я покачала головой:

– Нет, конечно. Это воля отца… Тем более что Дэнни живет в трейлере, а у меня – маленькая квартира. К тому же ни он, ни я не умеем играть, – добавила я с улыбкой.

– Тогда вам стоит встретиться с Дженни, – кивнула Сьюзен. – Возможно, она сумеет помочь вам с продажей дома и трейлерного парка. Насколько я знаю, вы собирались выставить их на продажу?

– Да, собиралась.

– Итак. У меня записано, что на момент составления завещания приблизительная сумма сбережений вашего отца была двести тысяч. Эти деньги, плюс страховка, плюс стоимость дома и парка, которую Дженни поможет вам определить, – делятся между вами и Дэнни.

Ничего себе, подумала я, однако вслух постеснялась это произнести. На моем личном счете в банке к тому времени было шесть тысяч долларов, и я ужасно гордилась, что скопила хотя бы столько, учитывая, что за работу школьным психологом деньги получала совершенно мизерные.

– Я бы не советовала вам швырять деньги на ветер, – продолжила Сьюзен. – Лучше всего их во что-то вложить. Найдите хорошего советника по финансам. Кстати, могу, если нужно, кого-нибудь порекомендовать, если захотите найти такого человека в Дархеме. Будьте осторожны с деньгами и сделайте так, чтобы они начали приносить прибыль. Например, купите себе дом. Теперь вы вполне можете съехать из своей маленькой квартиры. Будем надеяться, деньги помогут и вашему брату. Как, кстати, у него дела?

– Вы разве знакомы с ним? – спросила я, впрочем, не сильно-то удивившись. Почти все в Нью-Берне знали Дэнни с той или иной стороны. Чувства он вызывал у людей противоречивые – кто-то был ему благодарен за его службу в армии, кто-то жалел его из-за ранения. Но были такие, кто не доверял ему и считал его непредсказуемым.

– С ним лично я незнакома, – ответила Сьюзен, – но я занималась его трастом и знаю, что ему многое пришлось пережить. – Закрыв папку, она тепло улыбнулась. Я была благодарна ей за то, что она говорит о Дэнни с сочувствием, а не пренебрежением.

– Да, это правда, – согласилась я с ней.

– Послушайте еще кое-что… – Сьюзен встала из-за стола. – Когда кто-то умирает вот так неожиданно, как ваш отец, нет времени, чтобы все подчистить. Ну, то есть очистить историю посещения сайтов в Интернете и тому подобное. Так что не ройтесь слишком глубоко в его личных делах, чтобы лишний раз не расстраиваться.

Я нахмурилась.

– Вы мне что-то недоговариваете?

– Нет! Что вы! Я едва знала вашего отца. – Сьюзен обошла стол, чтобы проводить меня к двери. – Когда умер мой отец, я нашла… порнографию на его компьютере, ну или что-то типа того. Теперь очень жалею, что это увидела. – Она смущенно мне улыбнулась. – Я всего лишь хотела вас предупредить.

– Мне трудно представить, как отец смотрит порно, – заметила я, взявшись за ручку двери.

– Никогда не знаешь, какой сюрприз тебя ожидает, – вздохнула Сьюзен. – А ваш отец, как я подозреваю, был кладезь сюрпризов.

Хотела бы я иметь нормального брата. Такого, с которым можно было бы спокойно обсудить мою встречу со Сьюзен и открыто погоревать о смерти отца. Но, боюсь, не суждено мне его иметь – даже несмотря на то, что я смогла разбудить в нем чувство вины и на целый вечер заманила его в наш старый дом. Пока мы ехали к нему из трейлерного парка, я, можно сказать, вживую осязала беспокойство Дэнни, как если бы оно было еще одним пассажиром моей машины. В его «Субару» закончился бензин, а денег, чтобы заправиться, у него не осталось, вот я и решила его подвезти, а заодно попробовать всучить ему хотя бы сто долларов, которые сняла с его трастового фонда. Дэнни раздраженно отвернулся от денег. И я не могла на него за это обижаться – гордость брата была уязвлена тем фактом, что младшая сестра распоряжается его фондом.

Я остановилась у «Эм Джейс», чтобы купить фунт готовых креветок и немного картофеля фри, и, пока ждала заказ, сердце от тревоги чуть не выскочило из груди: почему-то мне казалось, что когда я вернусь, то не обнаружу Дэнни в машине. Но, к счастью, он никуда не ушел, а по-прежнему сидел на пассажирском сиденье, заполняя салон сигаретным дымом. Разумеется, я ничего не сказала. Хочет курить – пусть курит. Даже если он захочет выпить, я возражать не буду. Тем более что сама, вопреки своему желанию, купила для него упаковку пива.

Прежде чем снова завести машину, я достала из сумки сотовый, приобретенный сегодня же, но чуть раньше.

– Вот, возьми – деньги на нем уже есть. Это чтобы мы всегда могли быть на связи, – сказала я, протягивая Дэнни телефон.

– Мне он не нужен. Правда.

– Ну это же ненадолго. – Я вложила телефон ему в руку. – Я вбила свой номер тебе в контакты, а твой номер у меня есть.

После некоторого раздумья Дэнни взял телефон и положил в карман джинсов.

Довольная, я завела машину, и мы поехали к дому, окутанные смесью запахов сигаретного дыма и соуса для креветок. Я припарковалась на подъездной дороге, и мы медленно пошли через газон к крыльцу парадной двери. Дэнни уже не так сильно хромал, как раньше, хотя мне все же показалось, что он с трудом преодолевает это небольшое расстояние. Но, возможно, он просто хотел оттянуть момент, когда войдет в дом, в котором не был несколько лет.

– У папы на счете около двухсот тысяч долларов, – сообщила я брату, переходя из гостиной в кухню, где собиралась выложить еду из пакетов.

Дэнни пошел за мной, по дороге осматриваясь: с того времени, как он был здесь последний раз, в доме почти ничего не изменилось.

– Половина из них отойдет в твой траст…

– И что я буду делать с такими деньжищами? – безо всякой радости спросил он, когда мы вошли в кухню.

Вопрос этот, как я понимала, был риторическим.

– Ну… – я положила пакеты на стол, – пусть лежат себе в банке на случай, если вдруг понадобятся.

Я уже сказала Дэнни, что земля, на которой он сейчас живет, переходит в его собственность.

Заглянув в холодильник, он достал бутылку пива.

– Откуда у него такая куча денег? – спросил он, закрывая дверцу.

Я подошла к буфету, чтобы взять тарелки.

– Да накопил… – предположила я. – Он ведь совсем мало тратил. К тому же раньше он состоял на правительственной службе. Ты ведь об этом знаешь.

– Хм. – Пошарив по навесным шкафам, Дэнни отыскал открывалку для бутылок. – Он что, был сумасшедшим? Сама посуди… Бросил работу на правительство и приехал сюда управлять трейлерным парком?

Я посмотрела на него и вынула из буфета две фарфоровые тарелки от маминого старинного францисканского сервиза.

– А может быть, он, как ты, – отозвалась я задумчиво. – В том смысле, что предпочел тихий образ жизни крысиной гонке в Вашингтоне.

Дэнни глотнул пива.

– Я бы не сказал, что это был мой личный выбор.

Кивком я указала на заднюю дверь, и мы прошли на веранду. Я поставила тарелки на стол и открыла коробки из «Эм Джейс». Веранда была застекленной, но все равно было слышно, как сверчки и цикады пели свою вечернюю песню. Я любила сидеть здесь. Эта веранда напоминала о детстве, пусть даже клеенка, покрывавшая стол, была другая. Летом я обычно читала тут в кресле-качалке. И даже помню книги, которыми увлекалась тогда, – жизнь в те времена была намного проще, чем сейчас.

– Помнишь, как в детстве мы любили играть на этой веранде?

– Нет, только не эти тарелки! – воскликнул Дэнни, пропустив мой вопрос. – Нам обязательно есть из них? – спросил он, указывая на кремовый узор из яблок – ручная работа.

– А что с ними такое?..

– Просто… я чувствую себя так, будто мне снова пятнадцать.

Мне хотелось спросить, что же плохого в том, чтобы почувствовать себя пятнадцатилетним, но что-то мне подсказывало, что я не получу ответа на свой вопрос.

– А я люблю эти тарелки, – призналась я. – Они напоминают мне о маме.

– Вот именно, – подхватил Дэнни.

Но я не собиралась идти ради него за другими тарелками. Положив себе креветок, я пододвинула к нему картонный контейнер.

– Давай накладывай, и рисунка не будет видно!

Он потянулся к контейнеру, и я мысленно возликовала.

– Итак, – произнесла я, очищая креветку, – я рассказала тебе про свою неудачную личную жизнь. А у тебя как? Есть в твоей жизни кто-нибудь… особенный? – Я намеренно решила ненадолго сменить тему.

Дэнни уклончиво пожал плечами.

– Они приходят и уходят – и меня это устраивает.

Он съел пару креветок, допил пиво и встал.

– Пожалуй, еще бутылочку, – объявил он. – Тебе принести?

– Нет, спасибо.

В ожидании его возвращения я вяло жевала картофель фри. Как же я ненавижу эту натянутость между нами!

Сегодня Дэнни был сплошной комок нервов. Казалось, тронь его, и он взорвется.

Когда он вернулся, бутылка была уже наполовину пуста. Он стал чистить креветки, и я заметила, что руки у него довольно сильно дрожат. Может быть, он что-нибудь принимает? – подумала я. После Ирака он курил много травы, но сейчас, насколько я знала, предпочитал алкоголь.

– Нам нужно поговорить о доме, – напомнила я мягко и перешла к рассказу о том, что узнала от Сьюзен. – Фортепиано и десять тысяч долларов отходят Дженни Лайонс. Мне кажется это несколько странным. Они, конечно, дружили с мамой, но…

– Я ее знаю, – отхлебнув пива, проговорил Дэнни. – Всегда, когда мы сталкиваемся в городе, она пытается заговорить со мной, но я напускаю на себя хмурый вид, будто замучен стрессом, и она отваливает.

Я от души рассмеялась. Но хоть Дэнни и изъяснялся прямолинейно, я все равно не могла понять, шутит он или говорит всерьез. Но мне нравилась его честность.

– Возможно, ты и Тома Кайла знаешь, – сказала я. – Он живет в конце трейлерного парка.

– Полный засранец. Вечно ходит в своих камуфляжных штанах – старается выдать себя за того, кем не является.

– Я не очень-то с ним знакома. – Я отщипнула картофель. – После смерти папы он помогал с парком – за что я ему очень благодарна. Похоже, у них с отцом были какие-то особые отношения – папа оставил ему коллекцию трубок.

– Да кому они нужны, эти трубки!

– Не скажи, – возразила я. – Но в любом случае хотя бы с этим нам не придется возиться. А вот в чем мне в первую очередь понадобится твоя помощь, так это в том, чтобы упаковать все, что пойдет на благотворительность. Нам нужно будет полностью вычистить дом, чтобы мы смогли его продать.

В надежде на то, что Дэнни откроется мне и мы сможем наконец нормально поговорить, я начала развивать эту тему и мечтать, как две ближайшие недели мы будем работать плечом к плечу. На середине моей речи брат прервал меня и, посмотрев во двор, где уже довольно сильно стемнело, сказал:

– Вообще-то… я думаю, тебе лучше кого-нибудь нанять. Я не буду этим всем заниматься.

Его голос прозвучал мягко, но в нем не чувствовалось извинительных интонаций. Он говорил о своей позиции как о деле решенном.

– Но почему, Дэнни? – спросила я осторожно.

– Попав сюда снова, я понял… – Он на секунду задержал на мне взгляд, но быстро опять уткнулся в тарелку – там одиноко лежала креветка. – Ну не хочу я рыться в их старых вещах! Типа этой посуды. – Он постучал пальцем по краю тарелки. – Не хочу я их видеть!

– Ладно, – смиренно ответила я. Брат все больше и больше меня удивлял.

– Мне часто снятся кошмары. И наша семья снится в них не реже Ирака, – добавил он.

– Не понимаю, – поразилась я тому, что услышала. – Тебя что, здесь обижали?

Дэнни поднес бутылку к губам и, запрокинув голову, допил все до последней капли.

– Обижать можно по-разному, – загадочно проговорил он и поставил бутылку на стол.

– Это ты о чем? – Я еще больше была удивлена и ошарашена.

– О том, что для помощи с домом тебе нужно кого-то нанять, – повторил он, заводясь. – А я умываю руки.

Он поднялся и прошел с веранды на кухню. Пока я прибирала за нами стол, я снова услышала, как хлопнула дверца холодильника.

Но когда я вошла на кухню, Дэнни там уже не было, он перешел в гостиную. Я поставила тарелки и пустые упаковки из-под еды рядом с мойкой и встала в дверном проеме, соединяющем комнаты. Дэнни рассматривал стеллажи с виниловыми пластинками, одна рука в кармане, в другой – очередная бутылка пива.

– Какой в этом смысл? – пробурчал он, бутылкой указав на пластинки. Его голос звучал сердито, и я решила, что пока не стоит заходить в комнату. – За всю жизнь не прослушаешь столько. И деньги на ветер. Одержимость какая-то.

– Это была его страсть, – осторожно вступила я.

Помню, мама всегда говорила, что папе нужны увлечения. И хотя она не развивала эту тему, я догадывалась, о чем шла речь, – увлечения отвлекали его от мыслей о дочери, которую он потерял.

– Помнишь, родители всегда представляли нашу семью так, будто у них только два ребенка? – спросила я. – А Лизы будто бы никогда и не было.

Дэнни, не двигаясь, продолжил смотреть на пластинки – он лишь глубоко вздохнул и шумно выдохнул. В детстве, если кто-то спрашивал, сколько у нас в семье детей, мы заученно отвечали – двое.

– Мы почему-то никогда не говорили о ней, – добавила я. – Даже сейчас при упоминании о ней ты закрываешься и…

– Черт, как же меня все это достало! – неожиданно вскричал Дэнни и, резко повернувшись, изо всей силы запустил бутылкой в шкаф с коллекцией трубок. Стеклянная дверца разлетелась на миллион осколков, а я в испуге отступила назад.

Дэнни вылетел вон, я же была так потрясена его поведением, что не могла и пошевелиться.

– Дэнни! – растерянно позвала я.

Но он уже сбежал по ступеням с крыльца и, прежде чем я успела прийти в себя, скрылся. Я тупо смотрела на разбитое стекло в шкафу, сквозь которое виднелись трубки, выпавшие из узких деревянных подставок – две упали на пол, – из дверной рамы криво торчали осколки, делая дверцу похожей на пруд с проломленным льдом. Весь пол был усеян мерцающим стеклом. Маленькие искорки покрывали чуть ли не каждую поверхность рядом.

Пару секунд я стояла недвижно, но сквозь ступор пробилась мысль – у Дэнни же нет машины, а до трейлера десять миль, так что ему придется топать пешком. Схватив сумочку и ключи, я выбежала за ним через парадную дверь.

На улицах Нью-Берна было темно и тихо. Я медленно поехала в том направлении, в каком предположительно должен был пойти Дэнни, и вскоре заметила его в свете фонаря: сильно хромая, он двигался к окраине города. Поравнявшись с ним, я опустила боковое стекло:

– Садись.

Брат остановился, но на меня не взглянул.

– Давай, Дэнни, – повторила я приглашение. – Ну, пожалуйста.

Наконец его плечи поникли, и я поняла, что он сдался. Шагнув к машине, он открыл дверцу.

– Только не назад в дом, – предупредил он, садясь в машину. – Отвези меня ко мне, хорошо?

– Конечно, – кивнула я, в тот же момент смиряясь с мыслью, что Дэнни не будет мне помогать с домом.

Мили две мы ехали молча. Я не знала, о чем говорить, опасаясь, как бы после любых моих слов брат не выскочил из машины. Через некоторое время он включил радио и стал перебирать станции, пока не нашел то, что ему пришлось по душе. Песня в стиле хип-хоп. Она была хорошо нам знакома обоим, и, слушая, мы невольно начали покачивать головами в такт, хотя настроение не очень-то соответствовало беспечному ритму.

– Малышня, с которой я работаю, обожает эту песню, – сказала я, радуясь возможности свернуть на нейтральную тему.

Но тут, как назло, вспомнила о ружье в трейлере, и весь остаток пути не могла отделаться от тревожных мыслей. По своей работе мне не раз приходилось обсуждать с подростками тему самоубийства, но сейчас я ощущала реальный страх и от этого не знала, что говорить, и спросила:

– Могу я сходить с тобой в центр ветеранов, пока буду здесь?

– Это еще зачем?

– Не прикидывайся дурачком, Дэнни. Так не может продолжаться. Когда ты в последний раз виделся с психиатром?

– Отвали.

От обиды у меня в глазах потемнело, но я пересилила боль и крепче вцепилась в руль.

Через некоторое время Дэнни коснулся моей руки.

– Прости. Я знаю, что ты хочешь помочь, но ты все равно не сможешь. Смирись с этим. Хорошо? Я такой, какой есть.

Я кивнула, однако сдаваться не собиралась. Ни за что.

– Не волнуйся за дом, – сказала я, поворачивая на дорогу, ведущую к трейлерному парку. – Как-нибудь разберусь.

Съехав с разбитой грунтовки, я свернула налево, и мы стали медленно продвигаться в темноте через кочки.

– Сюда. – Дэнни указал на почти невидимый проем среди деревьев, через который можно было проехать на поляну, где стоял трейлер.

Я осторожно повернула налево и начала углубляться в лес. Некоторое время мы ехали вдоль тропы, пока фары моей машины не осветили автомобиль Дэнни и его старый «Эйрстрим». Я остановилась и выключила зажигание.

– Я с тобой, – предупредила я.

– Нет, – сказал Дэнни и потянулся к ручке на дверце.

Единственное, что было у меня в мыслях, – ружье, поэтому с моих губ сорвалось:

– Скажи честно, ты думаешь о самоубийстве?

Я не видела лица брата и, заглянув в него, с удивлением заметила на его глазах слезы. Он ответил не сразу, но в голосе я не могла не почувствовать нежность:

– Я в порядке, Райлс.

Мое сердце сжалось от любви к Дэнни. Он назвал меня именем, каким меня называли в детстве.

– Это правда. Со мной все в порядке, – добавил он. – Просто я не мог больше находиться в этом доме.

Я достала из сумочки несколько свернутых в трубку двадцаток и протянула ему.

– Это твои. Возьми.

Помедлив, Дэнни взял деньги.

– Я люблю тебя, – сказала я.

– Спасибо, что позаботилась о том, чтобы земля отошла ко мне. – Он открыл дверцу и вышел из машины.

Эти слова меня обрадовали. Если земля все еще была ему небезразлична, значит, он думает о будущем. И не собирается вышибать себе мозги. Во всяком случае – не сегодня.

Пока Дэнни не скрылся в трейлере, я фарами освещала ему дорогу, затем развернулась и начала выезжать из леса. Все это время голова моя была занята мыслями о предстоящей работе в доме. Однако мне не только в нем нужно было навести порядок, но и в своем сердце. А еще придумать, как вылечить Дэнни.

Когда в последний раз я была в трейлерном парке? Я пыталась это припомнить, пока ехала по узкой длинной дороге в противоположную от леса Дэнни сторону, но так и не вспомнила. Может быть, прошлым летом, а может быть, позапрошлым. В тот год я нагрянула в Нью-Берн без предупреждения, собираясь сделать отцу сюрприз, но не обнаружила его дома и поехала туда. Я застала его за работай над лодочным слипом: он поднял глаза, и лицо его осветилось улыбкой. Сейчас же, по дороге в парк, меня не оставляло тяжелое чувство – я знала, что отца там уже не увижу.

У папы был свой собственный старенький трейлер на первом из двенадцати участков, и я подумала, что хорошо бы его проверить, прежде чем поеду к Кайлу в его передвижной дом. Но, припарковавшись рядом с трейлером, я вдруг сообразила, что ключей-то у меня нет, а все двери и окна, конечно же, заперты. Я попыталась открыть их, но безуспешно. Тогда мне ничего не оставалось, как снова сесть в машину и ехать дальше по дороге из гравия.

Трейлерный парк не входил в число тех примечательных мест, которые показывают туристам. Это была вонючая полоска земли между судоходной бухтой и Кроатанским лесом, и единственными удобствами здесь были вода и электричество, плюс лодочная станция. У меня не было случая сравнить этот парк с другими аналогичными, но что мне в нем нравилось, так это то, что каждый из двенадцати участков был уединенным и по обеим сторонам отделялся лесом. Особенно это радовало в теплое время года, когда из-за обилия листвы другие трейлеры оставались неразличимы за деревьями, и можно было лишь слышать детский смех, доносившийся из бухты.

Трейлер Кайла стоял на самом последнем участке неподалеку от бухты, в тени деревьев, и был установлен на бетонных плитах. Рядом с ним стоял припаркованный бледно-зеленый «Форд» – седан. Трейлер был таким же старым, как и у отца, но значительно больше. Над дверью имелся провисший навес, а крыша в передней части осела – возможно, однажды сюда упало дерево. Этот передвижной дом выглядел удручающе, похоже, у Кайлов не получалось поддерживать его в нормальном состоянии. Самого Тома я не видела несколько лет, но знала, что он ровесник моего отца и сейчас ему должно быть около семидесяти. Интересно, как он распорядится коллекцией папиных трубок?

Я припарковалась за «Фордом» и сразу заметила Тома, который сидел по ту сторону трейлера за столом и чистил рыбу. Одет он был в майку и камуфляжные штаны и, по всей видимости, обрабатывал утренний улов. Сейчас он показался мне крупнее, чем я его помнила. Высокий, широкоплечий. В молодости он, наверное, имел телосложение атлета, но сейчас годы взяли свое. Я захлопнула дверцу машины, и Кайл, подняв глаза, прищурился и посмотрел на меня сквозь стекла очков в серебристой оправе. Я подошла ближе, однако он меня не узнал.

– Мистер Кайл, я Райли Макферсон – дочь Френка Макферсона.

Том отложил нож, и выражение его лица изменилось. Казалось, он не столько улыбнулся, сколько нахмурился.

– Райли, – проговорил он, – давно тебя не видел. Как поживаешь?

– Хорошо, – ответила я. – Приехала разобраться с домом и всем остальным. Спасибо, что вы этот месяц не забывали о парке.

Кайл покачал головой:

– Ужасно, что это случилось с твоим отцом. – Он посмотрел на свои руки, покрытые рыбной чешуей. – Без него здесь все будет по-другому.

– Папа оставил вам одну из своих коллекций, – сказала я. – Трубки.

– Мы с Вернис следили за резервациями и всем прочим, – проговорил Кайл, не услышав меня. – Будешь проверять записи? Теперь, наверное, этим придется заниматься тебе?

Определенно, он не услышал, что я ему сказала насчет коллекции. Похоже, у него начались проблемы со слухом.

Я покачала головой.

– Я приехала сообщить, что папа завещал вам коллекцию трубок, – повторила я чуть громче. – Я не знаю, сколько они стоят. Но он хотел, чтобы они достались вам. Его адвокат позаботится обо всех формальностях.

Кажется, теперь мои слова дошли до Кайла, и он медленно кивнул – взгляд его по-прежнему был прикован к рыбе на столе.

– Что ж, – проговорил он, выдержав паузу, – весьма любезно с его стороны. – Он посмотрел в сторону бухты: – И больше ничего? – спросил он вдруг, чем изрядно меня удивил.

Он ожидал большего?

– Нет, – ответила я. – Папа упомянул вас только в связи с коллекцией трубок.

Все утро сегодня у меня ушло на то, чтобы собрать стекло возле шкафа – слава богу, ни одна трубка не пострадала.

На противоположной стороне трейлера скрипнула дверь.

– Кто здесь? – Из-за угла передвижного дома вышла Вернис Кайл.

– Вернис, ты помнишь дочку Френка? Младшую, – поторопился уточнить Том, будто испугавшись, что жена подумает о моей старшей сестре. Они что, знали Лизу? Интересно, как же это могло получиться?

– Конечно, помню! – Вернис тепло улыбнулась и, взяв меня за руку, сжала мою ладонь.

Ее кожа была обвисшей и истонченной, волосы, которые, как мне показалось, она стригла сама, были аккуратно причесаны. Она была несколько полноватой (трикотажная майка с короткими рукавами обтягивала ей грудь и живот), но грузной не выглядела.

– Прими мои сожаления, Райли, дорогая, – сказала она. – Представляю, каково тебе без отца.

Я кивнула.

– Спасибо. – Меня удивило, что она знает мое имя – наверное, папа рассказывал ей обо мне.

– Мы почему-то никогда не видим твоего брата, правда, Том? – оглянулась она на мужа. – А ведь он живет всего в миле от нас. – Она отпустила мою руку. – Когда ваш отец умер, мы хотели навестить Дэнни. Я и кексы испекла… Но его не оказалось на месте. А кексы я побоялась оставить, вдруг белки или…

– У Райли для нас новости, Вернис, – перебил жену Том. – Отведи ее в дом. А я пока здесь уберусь и потом приду к вам. Там и обсудим все.

– Пойдем, дорогая. – Вернис нежно коснулась моего локтя, и я последовала за ней.

Мы свернули за угол и по ступенькам поднялись в темное помещение трейлера. В нем было не намного прохладнее, чем за его стенами. Приспущенные жалюзи не давали проникать солнечному свету, и потребовалось несколько секунд, прежде чем мои глаза привыкли к сумраку. Как же они здесь живут, словно моли в душном туннеле?

– Налить тебе холодного чая? – спросила Вернис, когда я села у встроенного стола, который был чуть больше, чем стол в маленьком трейлере Дэнни. Трейлер Кайлов казался раза в три длиннее.

– Нет, спасибо, – сказала я. – Не хочу.

Вернис сняла фотографию с дверцы узкого холодильника и положила передо мной, включив над нашими головами свет.

– Помнишь моего сына, Люка? – спросила она.

– Помню… – ответила я из вежливости, хотя воспоминания были очень смутные. Он жил в трейлерном парке, и поэтому мы ходили с ним в разные школы. Но мне запомнилось, что Люк был веселым и остроумным парнишкой. – Где он сейчас? – спросила я.

– В Колорадо. Получает докторскую степень – что-то связанное с компьютерами.

– А других детей у вас нет? – спросила я лишь для того, чтобы поддержать разговор. – Я, если честно, не помню.

– Нет. Люк – наш единственный сын. Поэтому-то я и показываю тебе его фотографию. – Она взяла ее в руки. – Ты мне всегда напоминаешь о нем.

Я не совсем улавливала, какая связь между мною и Люком, однако кивнула.

– И почему же я вам о нем напоминаю? – спросила я.

Вернис села с другой стороны стола и снова тепло улыбнулась.

– У нас не было детей, – сказала она, – и я как-то поделилась этой проблемой с твоей матерью. Она мне рассказала, как они тебя удочерили. Так что этой идеей я обязана ей. Я тогда сказала Тому, почему бы и нам не усыновить ребенка? Вот так у нас и появился Люк. – Казалось, Вернис радовалась тому факту, что между нашими семьями обнаружилось что-то общее.

Вот только я не могла не прояснить этот момент.

– Миссис Кайл, меня не удочеряли, – начала я осторожно. – Вы, наверное, перепутали. Возможно, это была не наша семья, а кого-то из ваших друзей?

Она широко раскрыла глаза и откинулась на спинку узкой скамейки.

– О!.. – промолвила она, краснея. – Ну, да. Я подумала…Ты права, да. Я, должно быть, перепутала. – Она резко встала и открыла холодильник, однако ничего не достала. – Прав Том – я теряю последние мозги.

Она закрыла дверцу, дрожащими пальцами взяла фотографию Люка и вновь прикрепила ее к холодильнику. Мне было жаль, что я расстроила эту женщину, но вскоре она овладела собой и опять улыбнулась.

– Ну, кто бы то ни был, им было столько же, сколько и нам, когда они усыновили ребенка, – продолжила она вспоминать. – Уже под сорок. И мы решили, что если они могут подать на усыновление в их возрасте, то и мы можем. Вот так мы и взяли Люка – ему тогда едва исполнился годик. Это было лучшее, что мы сделали за свою жизнь.

Я улыбнулась:

– Я рада, что у вас появился сын. Наверное, вы им гордитесь?

– Конечно! И очень по нему скучаем. Мы не виделись с Рождества.

– Рассказывает о Люке? – спросил Том, входя в трейлер.

– Да, – ответила я.

– Он идеальный сын. – Кайл подошел к раковине помыть руки. Казалось, он занял собой весь трейлер, распространив вокруг запах рыбы, пота и… возможно, алкоголя. – Единственный его недостаток – то, что он живет в другой части страны. Жаль, наш трейлер больше не передвигается. А так бы мы к нему съездили. – Положив руки на бедра, он осмотрел дом, который не мог не вызывать клаустрофобию. – Наш трейлер так долго стоит на месте, что уже и забыл, как когда-то ездил.

– Да, трейлер на колесах был бы нам очень кстати, – задумчиво проговорила Вернис.

– Она уже знает новости? – Том кивнул на жену.

Я рассказала Вернис о коллекции, завещанной папой ее мужу.

– Думаю, эти трубки стоят около тысячи долларов, – прибавила я.

Вернис странно посмотрела на мужа, но потом я снова заметила проблеск радости в ее голубых глазах.

– Пусть Бог хранит твоего отца – это все, что я могу сказать! – промолвила она. – Ты же не расстроишься, если мы их продадим? Я знаю, твой отец обожал эти свои коллекции. Но нам-то с ними нечего делать.

– Конечно, я не расстроюсь, – улыбнулась я. – Как только трубки станут вашими, вы можете распоряжаться ими как пожелаете.

Мы поболтали еще немного, и я вернулась к своей машине. Я ощущала себя Санта-Клаусом, и, сказать по правде, это было не самое плохое чувство.

Однако всю обратную дорогу меня преследовали не их улыбающиеся лица или грусть по поводу смерти отца, а уверенность, с какой миссис Кайл рассказывала, как мое удочерение вдохновило их на то, чтобы взять Люка.

Вернувшись, я решила немного вздремнуть. Меня не столько вымотала поездка, сколько выбили из колеи слова Вернис Кайл, что меня удочерили. Я никак не могла понять, почему ее слова не выходят у меня из головы. Разумеется, она ошиблась. Но почему после ее заявления я почувствовала себя такой одинокой и потерянной? Почему мысль, что семья, которую я практически полностью потеряла и по которой так горевала, – мне не родная, – поселила в моей душе пустоту?

Позже, тем же днем, когда стало немного прохладнее, я надела кроссовки и спустилась вниз. Взгляд упал на стопку счетов на столике рядом со входной дверью. Их перенаправили мне в Дархем, но я до сих пор ничего не просмотрела. За последние дни конвертов заметно прибавилось, и я испугалась, что в любой момент могут отключить электричество и дом погрузится во тьму.

Охваченная беспокойством, я сгребла конверты и отнесла их на отцовский письменный стол. Выдвижная панель была поднята, и мой взгляд невольно упал на чековую книжку, лежавшую там. Я вскрыла конверты, сложила счета в стол и заглянула в чеки, чтобы определить, сколько денег отец обычно тратил на коммуналку и сколько еще осталось заплатить. Записи заканчивались за неделю до его смерти: какие-то счета оплачивались автоматически и не были отмечены в книжке, а какие-то требовали уточнения. Я подумала, что завтра обязательно схожу в банк и с кем-нибудь из служащих разберусь со всем этим.

Я уже собиралась было отойти от стола, как вдруг заметила на одной из строчек имя Тома Кайла – отец зачем-то выписал ему чек на пятьсот долларов. Я просмотрела другие записи: кроме платежей по коммунальным услугам отец ежемесячно выписывал Тому чек на эту же сумму. Он что, задолжал ему денег? За что, интересно, он с ним расплачивался? Поразмыслив, я решила не делать поспешных выводов и выяснить все, когда приеду в парк проверять папин трейлер.

И это только одна задача из тысячи! – подумала я, вздохнув. Но все это может подождать и до завтра.

Я опустила крышку выдвижной панели, закрыла стол и отправилась пробежаться.

Дженни Лайонс работала в нескольких кварталах от моего дома, поэтому я решила заглянуть к ней на следующий же день, сразу после утренней пробежки. Офис располагался в небольшом здании. На окнах скотчем были приклеены фотографии выставленных на продажу домов. В комнате, куда я вошла, было два стола, за одним я увидела молодую женщину с прямыми светлыми волосами – она одарила меня широкой улыбкой, которой, как я поняла, приветствовала всех потенциальных клиентов.

– Доброе утро! – Встав из-за стола, женщина протянула мне руку.

– Здравствуйте. – Я пожала ее ладонь. – Я ищу Дженни Лайонс.

– Вам назначена встреча?

Я покачала головой:

– Нет. Мне нужно увидеть ее буквально на минуту. – Сказав это, я тут же поняла, что сморозила глупость: на то, чтобы сообщить человеку, которого я едва знала и о котором давно не слышала, что ему завещано фортепиано и десять тысяч долларов, уйдет гораздо больше времени, чем одна минута. – Я дочь ее старой подруги, – объяснила я.

– Подождите немного, – ответила женщина и скрылась за внутренней дверью.

Спустя мгновение дверь опять распахнулась, и из нее вышла Дженни. Я сразу ее вспомнила. В последний раз я видела ее, когда мне было восемнадцать, на похоронах мамы. Тот день прошел для меня как в тумане, но глаза Дженни я запомнила – большие, ярко-голубые, под густой челкой. У нее была стрижка каре, и волосы с одной стороны она заправляла за ухо. Несмотря на то что она была ровесница мамы, выглядела она значительно моложе. Я бы и сейчас не дала ей шестьдесят четыре года. Дженни тоже меня узнала, но улыбнулась несколько неуверенно. Подойдя ко мне, она протянула руку:

– Райли.

– Миссис Лайонс, – кивнула я и пожала ее ладонь.

– О, называй меня Дженни, – попросила она, сжав мою руку с теплотой, которая, однако, на ее лице не отразилась. – Я очень сожалею о твоем отце.

– Спасибо.

Воцарилась неловкая пауза, и Дженни выжидающе на меня посмотрела.

– Мне нужно с вами поговорить, – сказала я. – У вас найдется свободная минутка или мне лучше прийти завтра?

Она бросила взгляд на часы на стене – они показывали пятнадцать минут двенадцатого – и повернулась ко мне:

– Мне сейчас нужно сделать пару звонков. А что, если мы встретимся за ленчем? Я закажу для нас столик в «Таверне Моргана». Как тебе такая идея?

– Отлично, – кивнула я и подумала, что как раз успею добежать до дома и переодеться. – Тогда увидимся позже?

Я прибыла в ресторан первой и спросила у администратора столик, забронированный на имя Дженни. Девушка провела меня в свободную боковую кабинку – похоже, Дженни специально попросила посадить нас в уединенном месте.

Когда она влетела в кабинку, я изучала меню. От ее энергии, казалось, даже воздух засвистел над нашим столом.

– Прошу прощения, – выдохнула она, опускаясь на стул. – Сегодня нужно было потушить миллион пожаров.

Когда Дженни села напротив меня, я заметила, что выглядит она все же на свой возраст, а не моложе, как я сначала подумала. Овал лица был уже не таким четким, да и морщин оказалось достаточно – особенно на шее. Но все равно от нее веяло молодостью и полнотой жизни.

К нашему столу сразу подошла официантка.

– Вам как обычно? – спросила она у Дженни.

– Да. Но принесите заказ чуть позже, – попросила та, взглянув на меня со значением.

– Рыбные тако, – сказала я. – И мне достаточно воды, что на столе.

Пока официантка не ушла, Дженни все время мне улыбалась. А как только мы остались одни, наклонилась ко мне и коснулась руки.

– Я так счастлива, что мне выпал шанс познакомиться с тобой поближе, – проговорила она. – Райли, ты превратилась в очаровательную молодую женщину. Мне и твой отец это говорил.

– Спасибо, – ответила я, хотя и сомневалась, что отец стал бы называть меня «очаровательной». Обычно он говорил мне, что я красивая. Пока я подрастала, папа все время старался повысить мою самооценку, даже несмотря на то, что я разочаровала его из-за полного отсутствия музыкальных талантов. Не знаю, почему у него все разладилось с Дэнни, но для меня он был хорошим отцом.

– Ты очень похожа на свою маму, – сказала Дженни, склонив голову набок и изучая меня взглядом.

– Правда? – Ну вот, а я волновалась, что меня удочерили, подумала я.

– Очень. Я ведь, кажется, видела тебя в последний раз на ее похоронах? Семь лет прошло! Если не ошибаюсь, тебе тогда было восемнадцать?

– Да, – кивнула я. – Вы тогда специально приехали из Эшвилла. А вот когда вы переехали сюда, я как-то пропустила.

– Вскоре после смерти твоей мамы, – сказала Дженни.

– Вероятно, вы поддерживали связь с моим отцом все это время?

– Ну разумеется. – Она покачала головой. – Он был замечательным человеком, Райли. Твоей маме с ним очень повезло. – Сделав глоток воды, Дженни поставила бокал на стол. – Как и мне, – добавила она, не отрывая от меня голубых глаз. Ей была интересна моя реакция.

Я не сумела достойно скрыть удивления и, опешив, спросила:

– Вы… вы о чем?

Но Дженни имела в виду только одно, и я не могла в это поверить.

Она не ответила и, будто ожидая, что я признаю очевидное, продолжала смотреть на меня с едва заметной улыбкой.

– Так вы… вы были не просто друзьями? – У меня в голове не укладывалось, что у отца был с кем-то роман.

Дженни кивнула.

– Надеюсь, тебя это не очень расстроило, – сказала она. – Мне кажется, твоя мама бы не возражала. Мы оба, и я, и твой отец, очень тяжело переживали ее смерть, а горе сближает людей. Я так сильно по нему скучаю.

– Ничего себе! – Не в силах посмотреть на Дженни, я разглаживала уголок на салфетке. – Почему же он никогда об этом не говорил? – Мне хотелось спросить у нее, как долго это продолжалось и как скоро после смерти мамы они начали… встречаться. – Он никогда не рассказывал, что у него с кем-то роман.

– А ты спрашивала?

– Нет. Мне это и в голову бы не пришло. – Я почувствовала вину из-за того, что никогда не интересовалась, есть ли у отца женщина. Я как-то не думала об этом.

– Ну, – сказала Дженни, – полагаю, твой отец просто не хотел тебя расстраивать – он знал, что вы с мамой были очень близки. Я-то со своей никогда особенно не откровенничала. Я, конечно, любила ее, а она меня, но ее никогда не волновали мои переживания.

– Мамы нет уже несколько лет… – вздохнула я. – И мне грустно, что папа скрыл от меня… ваши с ним отношения.

Официантка принесла наш ленч. Перед Дженни она поставила тарелку с супом из лобстеров, передо мной – с рыбными тако. Они выглядели весьма аппетитно, но за последние пару минут аппетит у меня совершенно пропал.

– У твоего отца была сложная жизнь, – сказала Дженни. – Сначала он потерял твою сестру, потом начались проблемы с твоим братом. И в конце концов умерла Дэб – твоя мама. Ему было тяжело.

– Я знаю.

– В молодости… обычно никто не интересуется жизнью родителей, – добавила она, поднося ко рту ложку с супом. – У молодых все крутится вокруг собственного «я, я, я».

Заметив выражение моего лица, Дженни немного смутилась и положила ладонь на мою свободную руку.

– Я не хотела, чтобы это так прозвучало, – объяснила она. – Это просто такой этап. Это нормально. Когда мне было слегка за двадцать, я и сама вела себя точно так же – не считала своих родителей за людей. Мне и в голову не приходило, что у них может быть личная жизнь. Я не хотела, чтобы ты почувствовала себя виноватой.

– Я никогда не считала отца «не человеком», – ответила я, убирая руку. – Я его любила.

– Конечно. Прости.

В чем-то она все же права, думала я, откусывая тако. Я любила папу, но разве не я еще несколько лет назад окрестила его про себя «старым эксцентричным затворником»?

– Он тебя тоже очень любил. – Дженни промокнула губы салфеткой. – И ужасно тобой гордился.

– Жаль, что он мне совсем ничего о себе не рассказывал, – вздохнула я с сожалением.

– Он был замкнутым. Ему больше нравилось что-то знать о других, чем говорить о себе. Он обожал свою семью. Постоянно перебирал ваши семейные фотографии из этой большой коробки. Любил мне их показывать. Ему нравилось ностальгировать. Думаю, это и свело нас вместе – то, что я знала вашу семью.

– А что за коробка? – удивилась я, положив тако на тарелку.

– Там, в шкафу, у него в спальне. Разве ты ее никогда не видела? Там есть и твои снимки, где ты маленькая. И фотографии твоей сестры, брата и мамы.

– А, ну да, – кивнула я. Мне ничего не было известно о существовании этой коробки, но я не стала признаваться, что и об этом отец ни словом мне не обмолвился.

– А я, в свою очередь, показывала ему фотографии твоей мамы, когда мы были подростками. Мы с Дэб познакомились в восьмом классе, когда жили в Арлингтоне. И с тех пор были с ней неразлучны.

– Какой она была? – не удержавшись, спросила я.

Я и маму никогда не расспрашивала о ее детстве – из-за чего мне сейчас было очень стыдно. Мне просто в голову не приходило расспрашивать об этом родителей. Дженни была права насчет «я, я, я». А теперь мне уже не представится такого шанса.

– О, она всегда была душой компании! Представь, этакая заводила и хулиганка! – широко улыбнулась Дженни.

– Мама? – изумилась я. – Моя мама?

– Ну да. Из-за нее мы всегда ввязывались в какие-нибудь неприятности. Например, прятали своих приятелей в багажнике, чтобы посмотреть фильм в кинотеатре под открытым небом. Нам запрещалось являться туда с парнями, потому что, сама понимаешь, чем мы занимались тогда в машинах. – Она раскатилась коротким смехом. – Фильм-то уж точно никто не смотрел. А сколько раз мы школу прогуливали! Бессчетно! И это она всегда меня подбивала!

Я открыла рот, не веря своим ушам. Она говорила словно о другом человеке, мне неизвестном.

– Это вообще не похоже на маму, – только и сказала я.

– Нет? А какой ты ее помнишь?

– Убежденной католичкой и очень… ну… не знаю, какой-то законопослушной, что ли… И постоянно в депрессии. – Мама всегда была какой-то слегка отстраненной. Можно было находиться с ней в одной комнате и не ощущать ее присутствия. – Но только, по-моему, антидепрессанты ей совсем не помогали.

Дженни кивнула.

– Дэб сильно изменилась после смерти Лизы, – признала она. – Это правда. – Она посмотрела на часы. – Ну так что, Райли, – внезапно сменила она тему, – зачем ты хотела со мной увидеться?

Я надеялась, что Дженни еще что-нибудь расскажет о маме, но, по всей видимости, времени у нас не осталось.

– Два дня назад я встречалась с папиным юристом, – сказала я, – и узнала, что он оставил вам десять тысяч долларов и фортепиано.

Дженни выпрямилась.

– О! – вырвалось у нее.

Я не совсем поняла ее реакцию.

– Что ж, очень мило с его стороны, – произнесла она наконец, но голос ее при этом казался до странности неживым, бесцветным. – Я, конечно, люблю это фортепиано, но у меня есть свое. Наверное, мне придется его продать, а то ваше поставить мне будет попросту некуда.

– Вам не обязательно его забирать, – сказала я, стараясь разгадать ее эмоции: она явно была не рада, и меня это озадачило и взволновало. Отец вообще ничего не должен был ей оставлять! – Я собиралась продавать остальные вещи и могу заодно продать фортепиано, а деньги отдам вам.

– Нет, нет, – быстро ответила Дженни. – Я не хочу выглядеть неблагодарной. – Она грустно улыбнулась. – Тяжело терять кого бы то ни было… Я буду вспоминать твоего отца за этим фортепиано. У меня есть знакомые перевозчики инструментов, и я могу договориться, чтобы они забрали его в любое удобное для тебя время.

– Отлично. – Я вытащила из сумочки визитку, зачеркнула на ней номер школы, в которой работала, дописала номер своего сотового и протянула ей.

– Я правильно поняла, что ты продашь дом, трейлерный парк и все коллекции твоего папы? – спросила Дженни, вертя в пальцах визитку.

Я кивнула.

– Я точно продам дом и парк. А одну из коллекций папа кое-кому завещал… Трубки достанутся Тому Кайлу. Вы его знаете?

– Правда? – Дженни наморщила нос. – Как странно.

– Поначалу я тоже удивилась, – сказала я. – Но сейчас мне кажется, что они были ближе, чем я думала. Кайлы жили в этом парке, сколько я себя помню. Наверное, поэтому отец захотел им что-то оставить. Им, по-моему, лишние деньги не помешают.

Дженни все еще рассматривала мою визитку, будто это была самая интересная вещь в ресторане.

– Довольно щедро с его стороны, – странным тоном, которого я не поняла, заметила она.

Она как будто что-то недоговаривала. Я нетерпеливо отложила тако и спросила:

– Что-то не так?

– Нет, конечно же нет, – спохватившись, улыбнулась она. – А когда твой отец составил завещание?

– Три года назад.

Она в задумчивости кивнула и съела ложку супа.

– Тебе, наверное, хотелось бы с ним поговорить сейчас? – спросила она. – И выяснить, почему он сделал все таким образом? Зачем оставил Кайлам трубки? Эта коллекция стоит как минимум десять тысяч долларов.

– Правда?

– Да. Твой отец был знающим коллекционером. Хотя мне кажется, он не совсем понимал, что делал, когда завещал Кайлам трубки. – Дженни поджала губы. – Они не были друзьями. Наоборот, мне всегда казалось, что Том Кайл ему не нравится.

Судя по моему разговору с Томом, это чувство было взаимным.

– Вчера я просматривала папины чеки и обнаружила, что он выплачивал Кайлу по пятьсот долларов каждый месяц, – сообщила я Дженни. – Вы не знаете почему?

Теперь пришла очередь Дженни открыть рот от удивления.

– Ты шутишь!

Я покачала головой.

– Может быть, это как-то связано с парком? – задумчиво предположила она. – Может быть, Том помогал ему в качестве плотника или как-то еще?

– Деньги выплачивались в течение нескольких лет.

– Как странно… – Дженни вновь поднесла ложку ко рту. – Думаю, тебе нужно это выяснить.

– Да, разумеется. Я спрошу у него. – Я посмотрела на тако, к которым почти не притронулась. – И, отвечая на ваш вопрос: да, я бы очень хотела поговорить с отцом. Сейчас я понимаю, что знала его далеко не так хорошо, как мне всегда думалось…

– Ты уже разобрала его вещи? – Она наклонилась к тарелке, однако взгляд из-под густо накрашенных ресниц был устремлен на меня.

Я не совсем поняла, к чему был задан этот вопрос, но снова почувствовала себя виноватой.

– Нет еще, – ответила я. – Ума не приложу, с чего начать.

– Тебе нужна помощь? – Дженни оживилась, будто только и ждала, когда сможет задать этот вопрос. – Если что – я с удовольствием. – Она отложила ложку. – Я могу обеспечить все необходимое, – деловито проговорила она. – Пригласить оценщиков для коллекций и даже найти покупателей. Тебе необходимо будет устроить распродажу имущества. И, кстати, моя дочь Кристина как раз недавно открыла компанию, которая занимается подобными вещами. Она бы тоже могла пригодиться. Она хорошо знает свое дело.

– Это было бы здорово, – искренне ответила я, невольно отстраняясь от стола – напор Дженни немного обескуражил меня. – Я совсем забыла, что у вас есть дочь, – добавила я. Хотя, по чести сказать, я и не слышала о ее существовании.

– Она значительно старше тебя, поэтому вы почти незнакомы. Сейчас ей сорок два – она всего на два года старше Лизы. В детстве, еще до того, как мы с Кристин переехали в Эшвилл, они часто вместе играли. – Дженни закатила глаза: – Разумеется, только тогда, когда Лиза не занималась на скрипке. Твоя сестра была очень талантливой девочкой, с самого детства преданной музыке.

– Я знаю.

– Давай я как-нибудь зайду к тебе, и мы обсудим, что нам следует сделать, – предложила она. – Когда у тебя будет подходящее время? Ты надолго сюда?

– Я надеялась разобраться со всем недели за две, но, боюсь, у меня не получится. Впрочем, лето полностью в моем распоряжении, так что…

– А брат собирается тебе помочь?

Я покачала головой, но объяснять, к счастью, ничего не пришлось.

– В таких ситуациях всегда приходится делать больше, чем кажется поначалу, – серьезно заметила Дженни. – Но конкретно с этим домом… я могу подготовить его к продаже, если ты хочешь. Я, разумеется, не хочу давить на тебя, просто…

– Прошу вас. Я уверена, что папа был бы совсем не против, если бы вы занялись… всем этим… с продажей… Я в полной растерянности и не знаю, с чего начать, а что потом… Все так неожиданно…

– О, положись во всем на меня! – Дженни даже порозовела. – Мы с Кристин обо всем позаботимся. – Она отодвинула пустую тарелку, намереваясь, по всей видимости, перейти к деталям. – Мне кажется, из-за того, что твой отец переобустроил дом – я про встроенные шкафы, – и того, что гостиная сейчас больше похожа на кабинет, нам нужно будет кое-что изменить и сделать его более пригодным для семейного проживания, – решительно заявила она. – Никаких кардинальных изменений, разумеется, делать не станем; стены сносить ни к чему, но нужно будет избавиться от шкафов. И в доме довольно старая мебель. Кухня и ванные тоже весьма устарели. Однако сначала, конечно же, следует распродать вещи и избавиться от разного хлама. Только потом можно будет оценить примерную стоимость отделки кухни и ванных. Все это может выйти дороговато, но, уверяю тебя, затраты не окажутся лишними. – Она уже завелась, а я медленно оседала на своем стуле под напором такого количества информации и такой ее предприимчивости, впрочем, возможно, это просто был профессиональный подход знающего свое дело специалиста. – В доме отличная планировка, – продолжила Дженни, – однако твой отец его немного подзапустил, особенно внешне. Согласись, старый дом в запустении – зрелище довольно унылое.

– Папа много занимался трейлерным парком. Он тратил на него кучу времени… – Я почему-то начала защищаться, хотя, по сути говоря, парку ничего не требовалось. Деревья, бухта, бетонные плиты – и все… о чем еще мечтать?

– Давай я приглашу людей, которые смогут привести в порядок газон и кусты? – не делая перерыва в потоке идей, предложила Дженни. – И, может быть, стоит посадить что-нибудь яркое перед домом и выделить бордюр?

– Это было бы здорово, – сдержанно согласилась я.

Она мне определенно не нравилась! Ее напор меня пугал, и я не могла понять, что у нее на уме. И еще мне было обидно, что она так хорошо осведомлена о моей семье. Однако мысль, что теперь у меня появится помощь, вселяла в меня чувство огромного облегчения.

Мы расплатились с официанткой – Дженни заплатила за тако, к которым я почти не притронулась, – и вышли на тротуар.

– Я позвоню вам через день или два, и мы назначим время, когда вы смогли бы подъехать, – вежливо сказала я, прощаясь.

– Только не затягивай, – деловым тоном предупредила Дженни.

– Нет, конечно.

Она схватила меня за руку и посмотрела в глаза. От ее взгляда у меня на затылке зашевелились волосы.

– Райли, я так рада видеть тебя! Ты даже не представляешь!

Я неловко улыбнулась, и она отпустила мою руку.

– Я вам позвоню, – негромко сказала я.

Мы расстались, и всю дорогу до дома я не могла отделаться от ощущения, что эта женщина мне непонятна, что-то было в ней излишне не то интимное, не то наступательное…

Коробку с фотографиями я нашла в спальне отца, в шкафу на верхней полке. Я сняла ее и перенесла на кровать, с которой недавно сняла постельное белье и на которой оставила лишь покрывало с вышитыми в углу инициалами «Ф. М. от Д. Л.». Поначалу, пока я не оправилась от смерти папы, я не придала никакого значения этому желто-голубому покрывалу, выполненному в стиле пэчворк, но теперь поняла, что скорее всего его сделала Дженни, желая оставить о себе хоть какую-то память – и именно на его кровати.

Я мучительно размышляла, почему в присутствии этой женщины я чувствовала себя так неуютно. Может быть, потому, что она была ближе с отцом, чем я? Или из-за подозрения, что ее обрадовала мамина смерть и, как только мама перестала была преградой, она заняла ее место? Наверное, нехорошо, что я так думала о ней. Ведь мама и правда была ее давней подругой. И вряд ли Дженни врала, когда признавалась, что горевала по ней, и только из-за этого они и сблизились с моим отцом. Но было что-то подозрительное в том, как она разговаривала со мной, и особенно – как смотрела на улице после ленча.

Однако меня учили не судить людей по их поведению, а стараться понять их. Может быть, Дженни просто неловко себя чувствовала в моем присутствии и не знала, как ей вести себя с дочерью любовника?

Да какая разница!

Я забралась на кровать, села по-турецки и принялась разглядывать снимки, вынимая их из коробки по нескольку штук. Меня удивило, что отец, всегда с особым вниманием относившийся к своим коллекциям и расставлявший их с маниакальной аккуратностью, хранил фотографии в таком беспорядке. Я разложила их перед собой: какие-то фото были сделаны еще до моего рождения, на каких-то была запечатлена Лиза в детстве, на каких-то – Дэнни. Моих фотографий было совсем мало. И в этом не было ничего удивительного – младших детей обычно снимают меньше, чем первенцев. Да и наверняка к тому времени, как родились мы с Дэнни, родители подустали. Лизе было одиннадцать, когда Дэнни появился на свет. Я родилась еще позже. Может быть, нас и вообще не планировали, а появились мы только потому, что мама не пользовалась противозачаточными средствами – ведь она была католичкой.

В детстве Лиза с Дэнни очень походили друг на друга – оба светловолосые и голубоглазые, у обоих удлиненный овал лица. А вот я была совершенно другой – темноглазая, с небольшой копной тоже темных волос, с круглым лицом и носом-пуговкой, который, к счастью, таким и остался.

Здесь были фотографии Лизы не то в пять, не то в шесть лет. На них она в розовом платье и с маленькой скрипочкой. Широко улыбается, обнажая ровные, еще молочные зубы-жемчужины. «Что же случилось? – размышляла я о сестре. – Как эта счастливая маленькая девочка превратилась в грустного подростка, который решился покончить с собой?»

Там же, в коробке, я обнаружила две старые видеокассеты, на одной из которых была надпись: «Лиза, апрель 1980», а на другой: «Римский музыкальный фестиваль, июнь 1987». Мое сердце радостно забилось от предвкушения: я смогу не только увидеть сестру, но и услышать! Единственное препятствие – то, что в доме не было видеомагнитофона, если они вообще хоть где-то остались.

Я положила кассеты на ночной столик и продолжила рыться в коробке. Мне попалась фотография юной Лизы, где она была с мальчиком примерно ее возраста – оба улыбаются, и у каждого в руках скрипка, прижатая подбородком. На обратной стороне подпись: «Лиза и Мэтти, 1985». Сестре тогда было около тринадцати. Я не знала этого Мэтти, но он был довольно симпатичным кудрявым мальчишкой с темно-карими глазами. Потом я нашла еще один их снимок, где им было лет по шестнадцать. Они стояли спина к спине, у Лизы на шее овальный медальон, а ее светлые волосы касаются темных кудрей Мэтти. Его улыбка была вполне искренней, а вот Лиза улыбалась напряженно. Но возможно, я придавала слишком большое значение мелким деталям. В конце концов, это было всего лишь мгновение, застывшее во времени.

На одной из фотографий я узнала Дженни. Тогда ее темные волосы были длинными, и она стояла, прижавшись к моей маме. Рядом с ней была девочка года на два старше Лизы и немного повыше ее. Видимо, та самая Кристин, которая будет помогать мне с распродажей вещей. Все выглядели такими счастливыми на этом снимке – и моя мама тоже! Непривычно было видеть ее расслабленной и ничем не обремененной. Но тогда она еще не потеряла свою дочь.

Рассматривая это фото, я вспомнила маму за несколько недель до смерти. Она хотела умереть дома, и поэтому медсестры из хосписа научили нас с папой, как за ней ухаживать. Все эти несколько недель я не отходила от ее постели ни днем ни ночью и, казалось, повзрослела за одно лето. Я купала маму, давала ей лекарства, держала за руку, говорила о том, как люблю ее… И всегда, когда папа приходил сменить меня, – отказывалась. Мне хотелось провести с ней каждую минуту. В те дни она была намного мягче, чем всегда, и казалась более открытой. Может быть, мы и не говорили ни о чем важном или значительном, но у меня осталось впечатление, что за эти несколько недель мы разговаривали больше, чем за всю жизнь. Мама очень переживала за нас с Дэнни – ее волновало наше будущее. Брат тогда все еще лежал в больнице, в Мэриленде, и приехать не мог.

– Не теряйте связь, – говорила мама. – Заботьтесь друг о друге.

К сожалению, у меня ничего не получилось. С Дэнни было сложно. А с папой… Пока он не умер, мне казалось, мы довольно хорошо знаем друг друга, но, как выяснилось после его смерти, он не считал нужным посвящать меня в свою жизнь. Из-за этого теперь меня не оставляло чувство, что я подвела не только Дэнни, но и всех.

Я отложила фотографию, раздумывая, не отдать ли ее Дженни, но потом все же решила, что у нее наверняка есть сотня снимков с дочерью, в то время как у меня совсем ничего не осталось с мамой и сестрой, и переложила ее к тем фотографиям, которые хотела оставить себе – пусть напоминает мне о маме, когда она была счастливой и довольной жизнью.

На следующем снимке, который я извлекла из коробки, был заснят Дэнни в армейской форме. Глаза его были пусты, и весь вид говорил о том, что он покоряется своей судьбе. Хотя, возможно, я опять видела в этой фотографии слишком многое из того, что произойдет в будущем.

Также там обнаружилось еще одно фото с Мэтти – тем кудрявым мальчиком. Он сидел перед большим фортепиано, кажется, даже перед нашим, а по обе стороны от него – я и Дэнни. Мне не больше двух лет, и Мэтти, положив руку на фортепиано, видимо, учит меня играть. Что ж, удачи тебе. Мне странно было видеть себя на этом снимке, тем более что я совершенно не помнила Мэтти.

Следом за этими фотографиями я извлекла из коробки большой снимок в рамке, который узнала сразу – и невольно открыла рот. Это было профессиональное фото, сделанное в студии. На нем мы были втроем – я и Лиза с Дэнни. Они сидят на небольшом мягком белом диванчике, а я – на руках у Лизы. Мне около полутора лет, Лизе, следовательно, шестнадцать, Дэнни – пять. Мы все в белом, и только мои волосы темным пятном выделяются на снимке, что, наверное, не очень нравилось фотографу, так как из-за этого нарушалась цветовая композиция. Дэнни улыбается в камеру – у него уже нет двух передних зубов, а я, повернувшись к нему, пытаюсь схватить его за подбородок.

В моей груди словно что-то оборвалось, когда я увидела этот снимок. Оказывается, я уже тогда обожала своего брата. А он с удовольствием возился со мной. Никогда не понимала детей, которые рассказывали, как ненавидят своих братьев или сестер и стараются им досадить. Между мною и Дэнни ничего подобного не наблюдалось. Эта фотография была настоящим сокровищем. И я была бесконечно благодарна родителям, что они ее сохранили. Скорее всего у фотографа были и другие, более удачные, снимки, где, например, я сидела прямо и смотрела в камеру. Но этот кадр, на котором я тянулась к брату, говорил о многом. Как бы мне хотелось вернуть эту нашу с ним связь!

Что касается Лизы, то здесь она была снята за год до смерти, и я не могла не видеть печали на ее лице. Конечно, она улыбалась в камеру как примерная дочь, но глаза ее оставались грустными, в них не было и тени улыбки. Думала ли она в тот момент о своем поступлении в Джуллиард? Неужели она не могла быть счастливой от одной только мысли, что она талантлива, что может учиться там? Наверное, всё ее детство прошло под большим давлением. Еще бы, ребенок-вундеркинд! Конечно, ей было сложно.

Я рассматривала эту фотографию не менее получаса, все думая, смогла бы я или нет помочь сестре, узнать которую мне не посчастливилось.

– Другим же детям я помогаю, – промолвила я тихо, словно Лиза могла услышать меня.

И мне вспомнилось, как я впервые увидела это фото. Я наткнулась на него в ящике шкафа под мамиными шарфами, где скорее всего его прятали, потому что оно было перевернуто снимком вниз. Мне тогда было лет семь. Я узнала себя и Дэнни, но никак не могла понять, кто эта взрослая девочка, хотя она и казалась мне смутно знакомой. Я принесла фото в гостиную, где папа играл на фортепиано, а мама, сидя с Дэнни на диване, помогала ему с домашней работой.

– Кто эта девочка? – спросила я и показала на фотографию.

Все трое повернули ко мне головы, родители переглянулись.

– Это Лиза! – сказал Дэнни. – Ты что, не помнишь ее?

Мне лишь несколько раз доводилось слышать это имя в чужих разговорах.

– Иди сюда, Райли, – позвала меня мама и похлопала рукой по дивану.

Папа развернулся от фортепиано, а я села рядом с мамой и положила рамку с фотографией себе на колени.

– Лиза была твоей сестрой. Он умерла, когда ей было семнадцать. Тебе тогда было два года.

Я опять посмотрела на фотографию. И мне показалось, что я помню эту девочку, но очень-очень смутно. Я совсем забыла, как она ко мне прикасалась или как разговаривала со мной. В семь лет я почти ничего не знала о смерти. Мои дедушки и бабушки умерли раньше. Единственный дедушка, которого я более-менее помнила, скончался за год до того, от сердечного приступа.

Я посмотрела на маму и спросила:

– У нее был сердечный приступ?

– Нет, – ответил Дэнни, – она покончила с собой.

– Дэнни! – прикрикнул отец, а мама слегка шлепнула его по колену, но сказанного не вернуть.

Я непонимающе взглянула на брата.

– Что это значит? – спросила я.

– Она утонула, – быстро ответил папа. – Это все, что тебе следует знать.

– А почему Дэнни сказал, что она «покончила с собой»?

– Потому что она утонула нарочно, – сказал Дэнни.

Как можно «утонуть нарочно»? Я могла под водой задержать дыхание на сорок секунд, и потом мне сразу нужен был воздух. Но мне трудно было представить, как это возможно – «утонуть нарочно».

– А почему она это сделала?

Мама на секунду бросила взгляд на фотографию, лежавшую у меня на коленях.

– Бывает так, что человек становится очень-очень несчастным, – попыталась она объяснить мне то, что случилось с Лизой. – Настолько несчастным, что перестает верить, что когда-нибудь ему станет лучше. И он просто хочет перестать что-либо чувствовать. Вот это и случилось с Лизой. Она почувствовала себя настолько несчастной, что подумала, что никогда больше не будет счастливой, и покончила с собой. Это ужасно, и так делать нельзя. Никогда не думай ни о чем подобном, Райли! – Мама замолчала.

А папа сказал:

– Если когда-нибудь тебе станет очень грустно и ты почувствуешь себя несчастной, приходи к нам.

– Мне никогда не станет настолько грустно, – ответила тогда я, глядя на снимок: довольно трудно было осознать тот факт, что эта девочка с фотографии когда-то существовала.

С тех пор я не забывала маминых слов, что Лиза была настолько несчастна, что перестала верить в возможность снова когда-нибудь стать счастливой. Я думала об этом каждый раз, когда работала с ребенком в депрессии. Или когда мне самой было плохо – я обязательно напоминала себе, что придет время, и я снова стану счастливой. Мне не мешало бы и сейчас вспомнить об этом.

Я принесла фотографию к себе в комнату и поставила на ночной столик. Остальные снимки я разберу позже и там решу, что выкинуть, а что оставить. Но эту фотографию я непременно оставлю.

Я улыбнулась, взглянув на снимок. Мы втроем, и мы вместе. Это и есть моя семья.

Следующее утро выдалось невыносимо жарким. Я ехала по разбитой дороге к поляне Дэнни, но даже при включенном кондиционере в машине было так душно, что я вся взмокла. На сиденье рядом с собой я бросила полотняную сумку со связкой ключей, найденных в одном из ящиков папиного стола. Большинство из них были от шкафов с коллекциями, но несколько не подошли ни к одному из замков, и я решила попытаться открыть ими папин трейлер. Еще я взяла с собой старые фотографии – в надежде, что Дэнни захочет их посмотреть. Маловероятно, но попробовать стоило.

В действительности я просто искала повод, чтобы проведать брата. Мы не разговаривали с ним с тех самых пор, как я отвезла его ночью к трейлеру, – он тогда был не в лучшей форме, – но и в последующие дни на мои звонки Дэнни не отвечал. И я подозревала, что он просто не включил телефон, который я ему оставила со своим номером.

Я свернула на тропу, ведущую к трейлеру, и чуть не врезалась в полицейскую машину, которая, как мне показалось, выезжала от Дэнни. С его поляны. Боже, подумала я в панике, почему от Дэнни едет коп?! Я выбралась из машины, но, когда увидела за рулем темнокожего мужчину с волосами, тронутыми на висках сединой, сразу успокоилась – это же Гарри!

Увидев меня, он улыбнулся, а я вздохнула с облегчением.

– Привет, Райли! Одному из нас придется отъехать. – Гарри был в форме, причем его синяя рубашка, несмотря на жару, выглядела свежей.

– Что-нибудь случилось? – спросила я. – Что ты здесь делаешь?

– Завез твоему брату несколько книжек. – Он опять улыбнулся: – У нас с ним что-то вроде маленького книжного клуба.

– С ним все в порядке?

– А что с ним может быть не в порядке?

– Я так перепугалась, когда увидела твою машину! Дэнни был довольно мрачным, когда мы встречались последний раз.

– Сейчас, по-моему, с ним все хорошо. – Из-за деревьев выглянуло солнце, и Гарри заслонился рукой, чтобы оно не слепило глаза. – Ты нечасто бываешь здесь, потому еще не привыкла к перепадам его настроения. – Он чуть помолчал. – Но Дэнни крепкий. Хотя присматривать за ним, конечно, нужно.

– Да, я знаю, что ты за ним присматриваешь, – ответила я. – Спасибо, Гарри.

Он повел плечами, словно ему это ничего не стоило.

– Мы же братья, – добавил он. – Мы всегда друг за другом присматриваем.

Я знала, что он вкладывает в понятие «брат». Они вместе служили в армии, и это связало их на всю жизнь. Я немного ему завидовала – в отличие от меня, они с Дэнни действительно были близки.

– Ты же знаешь, что мне бы очень хотелось, чтобы Дэнни жил ко мне поближе, – сказала я.

Гарри улыбнулся.

– Сколько раз мы говорили с тобой об этом, Райли? – напомнил он.

Я засмеялась.

– Да, много-много раз, – ответила я, – но почему же не помечтать еще разок?

– Мне пора ехать. – Гарри показал на мою машину. – Ничего, если ты отъедешь? Мы ближе к дороге, чем к поляне.

– Конечно, – сказала я, не особенно радуясь предстоящей поездке по лесу задним ходом. Я махнула рукой на прощанье и снова села за руль.

Включив задний ход, я медленно двигалась через туннель деревьев. Как только мы добрались до дороги, Гарри помахал мне и покатил дальше, а я снова порулила к стоянке.

Въехав на поляну, я сразу его увидела. Дэнни лежал в гамаке с книгой в одной руке и бутылкой пива – в другой, наслаждался уединением. Хорошо же устроился мой братишка, подумала я. Живет в свое удовольствие. В отличие от меня, которая вечно чем-то озабочена и в суете душевной пытается решить то одну, то другую проблему. Во всяком случае, сейчас он выглядел именно так – как человек, которого ничто не волнует. Сибарит, да и только…

Я вышла из машины и, прихватив полотняную сумку с фотографиями и связкой ключей, зашагала к гамаку по траве, усеянной хвойными иглами. Увидев меня, брат перестал читать и сел, свесив ноги через край гамака, подошвами сандалий почти касаясь земли.

– Я тебе звоню, а ты не отвечаешь! – еще издали крикнула я, подходя к нему.

– Забыл включить телефон, – как ни в чем не бывало ответил Дэнни.

– Почему-то с трудом в это верится, – хмыкнула я, беря тон подтрунивания и игры. – Что читаешь? – Я остановилась в двух шагах от гамака.

Дэнни взглянул на обложку потрепанной книги:

– Что-то про Вторую мировую войну. Я беру все, что приносит мне Гарри.

– Я только что его видела. Мы чуть не столкнулись. – Пошарив в сумке, я извлекла из нее связку ключей и показала Дэнни. – Слушай, как по-твоему, подойдет какой-нибудь из них к папиному трейлеру? Хочешь, вместе проверим? Может быть, ты захочешь забрать его себе? Трейлер?.. – добавила я с надеждой. – Он не намного больше твоего, но ты мог бы перегнать его и поставить тут же, рядом – у тебя будет два трейлера. Все-таки больше места.

– Мне хватает того, что у меня есть. – Брат оттолкнулся ногами от земли, и гамак качнулся слегка.

– Тогда мне его продать? Папин трейлер? Или, может быть, он пригодится Кайлам?

– Что бы ты ни сделала, я поддерживаю. – Дэнни приподнял бутылку с пивом. – Будешь?

– Нет, спасибо.

У меня зазвонил телефон, и я достала его. Я знала, что это Дженни Лайонс. Она названивала мне с того самого дня, как мы вместе обедали, – изъявляла желание поскорее заняться домом. Она была уж слишком напористой, и от этого я чувствовала себя неуютно. Нажав на клавишу «отклонить звонок», я спрятала телефон.

– Дженни Лайонс, – объяснила я Дэнни. – Она будет помогать мне с домом. Ты знал, что они с папой были любовниками?

Брат перестал качаться: судя по тому, что лицо его приняло ошарашенное выражение, он впервые об этом слышал.

– Зря ты мне сказала, – спустя пару секунд проворчал он. – Теперь я буду их представлять. – Он помахал рукой перед глазами, изображая попытку отогнать видения.

Я засмеялась.

– Это так… странно, да? – усмехнулась я. – Она тоже – странная. Представь, это продолжалось несколько лет!

– Черт, – хмыкнул Дэнни. – Я и не знал, что старикашка был еще на что-то способен.

Я вынула из сумки фотографию в рамке, на которой мы были сняты втроем – я, Дэнни и Лиза.

– Я тут обнаружила в доме кучу фотографий, – сказала я, протягивая Дэнни рамку. – Вот эта мне нравится особенно. Я так трогательно здесь тянусь к тебе… Помнишь, как мы в детстве были близки?

Дэнни едва взглянул на фотографию.

– Мы были дети… Глупые и наивные, – только и сказал он.

Разочарованная, я убрала фотографию и решала не показывать остальных. Мне стало невыносимо одиноко – у меня было столько сокровищ, а поделиться ими было не с кем!

– Еще я нашла старые видеокассеты с Лизой, – сдавленно промолвила я. – Только нет видеомагнитофона – посмотреть не на чем. Пришлось его заказать. Как только привезут, мы с тобой можем их посмотреть. Тебе ведь будет интересно?

– Ни за какие деньги, – с категорической интонацией отрезал Дэнни. – Ни за что! Вот уж на что я нагляделся, пока был маленьким! Так что, будь милосердна, уволь!..

Я почувствовала себя вконец обессиленной.

– Почему ты говоришь о ней с таким… пренебрежением? – недоуменно спросила я.

– Ты была маленькой. Ты не помнишь, как это было, – с нотой покладистости, будто пожалев, что обидел меня в моем душевном порыве, вздохнул Дэнни. – Лиза была их маленькой принцессой. Богиней скрипки. Мы с тобой не шли ни в какое сравнение. Не котировались. – Он ухмыльнулся.

– Мне так никогда не казалось.

– Тебе было всего два года, когда она умерла. Так что ты еще везунчик! – Я уловила в интонации Дэнни горечь. – Мир вертелся вокруг нее. А когда она покончила с собой, то и родителей за собой утянула. Они превратились в зомби. Мы же с тобой были вынуждены заботиться о себе сами. – Он покачал головой и посмотрел на книгу, лежавшую в гамаке. – Все эти разговоры о прошлом… совершенно бессмысленны. – Он сделал жест в сторону сумки, в которую я убрала фотографию. – Почему тебе так нравится жить прошлым?

– Мне не нравится.

– Ты рассматриваешь эти старые фотографии. Какой в этом смысл?

Я отвернулась от него и посмотрела на лес.

– Потому что мне очень одиноко, Дэнни, – сказала я наконец, поворачиваясь к нему. – Я скучаю по нашей семье. Я бы хотела, чтобы мы с тобой стали ближе друг другу, но ты даже не отвечаешь на мои звонки. Я обещаю, что не буду говорить насчет дома, правда! Я уже поняла, что тебе это не нравится. Но можем же мы хотя бы проводить вместе немного времени? Хотя бы пока я здесь?

– И чем мы будем заниматься?

– Да чем угодно! – Я начала раздражаться. – Можем пойти в кино, или поужинать вместе, или… ты можешь отвести меня в свой любимый бар. – Черт. Я вспомнила, что его выгнали из его любимого бара, и пожалела, что ляпнула невпопад об этом. – Мы могли бы сходить куда-нибудь с Гарри и его женой. Как-нибудь вечером. Или ты мог бы познакомить меня со своими друзьями.

– Большинство моих друзей – из Интернета.

– Ну, тогда ты мог бы мне о них рассказать.

Дэнни улыбнулся снисходительной улыбкой старшего, видавшего виды брата, вразумляющего сестру, которая берет на себя много лишнего:

– Ты пытаешься слепить из меня какого-то другого человека, Райлс.

– Да, наверное… – Я не могла не признать, что он прав. – Я буду над этим работать… то есть чтобы никого из тебя, как ты говоришь, не лепить… Но можем же мы хоть изредка видеться? Мы могли бы делать это на твоих условиях – будем делать все, что тебе нравится. Только вместе. Хотя бы пока я здесь. Не каждую минуту, но хоть изредка?

– Читать? Гулять в лесу? Рыбачить? Напиваться в стельку?

– Представь, я тоже все это могу! – улыбнулась я, и правда на все готовая. – Или я могла бы стать твоим трезвым водителем.

– Да, могла бы… – сговорчиво кивнул Дэнни. – Но по мне, так лучше держаться реальности. И никаких старых фотографий. – Он кивнул на мою сумку. – Никаких видеокассет и историй о сексуальной жизни отца. Согласна?

– Согласна, – ответила я.

На том мы и порешили.

Я покинула поляну Дэнни и, свернув направо, выехала на гравийную дорогу, ведущую к трейлерному парку. Ладно, подумала я, с Дэнни можно справиться, если не зацикливаться на прошлом. Я чувствовала радость, словно нашла к нему подход. Я не буду больше при нем вспоминать нашу семью. Хотя что-то мне подсказывало, что со своими друзьями он не прочь повспоминать свое армейское прошлое. Ладно, пусть прошлое останется в прошлом. Найду какой-нибудь фильм, который сможет его заинтересовать, и мы как-нибудь сходим на него вместе. Или приглашу его куда-нибудь на ужин. Будем разговаривать о книгах, если не найдем никакую другую безопасную тему. Глядишь, со временем он и впрямь переедет в Дархем, поближе ко мне. В конце концов, там намного больше служб для ветеранов.

Но я забегала вперед.

Трейлер отца стоял на своем прежнем месте, на первом из двенадцати участков парка. Когда-то его покрасили в белый цвет с единственной ярко-зеленой полосой на боку, теперь эта краска выгорела и приобрела желтоватый оттенок.

Я припарковалась на бетонной плите и уже собиралась выйти из машины, как опять раздался звонок. Я вытащила телефон и взглянула кто. «Дженни Лайонс» высветилось на экране. Вздохнув, я нажала на кнопку «Ответить». Лучше отделаюсь от этого побыстрее!

– Здравствуйте, Дженни.

– Привет, дорогая. Как оказалось, все сегодняшнее и все завтрашнее утро у меня сплошь забиты, но я смогу вырваться завтра днем. Кристин ждет не дождется встречи с тобой, но у нее тоже все под завязку до следующей недели. Но уже завтра я могу начать инвентаризацию всего, что есть в вашем доме, а потом можно будет начать…

– О, прошу прощения, – поспешила я остановить этот бурный поток ее речи, – но у меня на завтра есть кое-какие планы. – Я врала, мне просто хотелось хоть один денек провести дома без Дженни. – Может быть, на следующий день?

– Завтра у меня два клиента, которым я показываю квартиры. – В ее голосе чувствовалось недовольство. – Но тебе нужно поторопиться, иначе мы выставим ваш дом на продажу только к началу учебного года. Мы и так сильно опаздываем.

– Тогда, возможно, в четверг?

– Знаешь, – спохватилась вдруг Дженни, – тебе даже не обязательно самой там присутствовать! Поезжай по своим делам, а я приду днем, как освобожусь, и открою дверь своим ключом.

У нее есть ключ от нашего дома? Ах, да, что же тут удивительного… Но все равно это меня задело. Немного неприятно.

– Нет, Дженни. Я буду дома, – уверенно ответила я, – но мне нужно будет кое-что разобрать без вас. Просто давайте начнем всё дня на два позже.

Она вздохнула разочарованно.

– Хорошо. Но если передумаешь, дай мне знать.

Я отключилась и положила телефон в карман шорт. Как можно быть такой назойливой? Прихватив ключи от трейлера, я вышла из машины.

После нескольких попыток мне удалось подобрать к ржавому замку ключ, и дверь, скрипя петлями, отворилась. В трейлере была страшная духота и пахло плесенью. Чтобы как-то его проветрить, пришлось включить кондиционер, который, к счастью, еще работал. Несмотря на спертый запах, все здесь выглядело аккуратным. Узкая кровать была застелена изношенным синим покрывалом, а на встроенном столике у стены стоял одинокий CD-плеер. Я порылась в комоде, в шкафу, в ящиках кухонных столов, но ничего не нашла, за исключением нескольких полотенец и какого-то тряпья. Рядом с дверью в туалет стояли две удочки. В мини-холодильнике оставались лишь две банки пепси и практически пустая бутылка шардоне. Никакой еды я не нашла ни в нем, ни в кухонных шкафах. Правда, в шкафах опознавались свидетельства того, что там не так давно поселились мыши.

На одном из дальних кухонных столов стоял маленький телевизор, а рядом выстроились в линию CD-диски, зажатые с двух сторон большими камнями. Виниловых пластинок здесь, к моему удивлению, не было. На стене над дисками висело приклеенное скотчем вырезанное из газеты объявление о концерте какой-то музыкальной группы. Рассмотрев снимок получше, я узнала четверых музыкантов с открытки, обнаруженной в фиолетовом конверте, который мне вручили в почтовом отделении Поллоксвилля. Какое странное совпадение, подумала я. Рядом висел детский рисунок с изображенными на нем двумя взрослыми и двумя малышами. Тут же по соседству была прикреплена фотография двух детей на карусели. Я сняла ее со стены, чтобы рассмотреть хорошенько: девочке можно было дать годика два, мальчик выглядел года на два постарше, оба рыжеволосые. По виду они были брат и сестра, но кто это? Если отец и в самом деле настолько сблизился с Дженни, может быть, это ее внуки?

Я прикрепила фотографию туда же, на стену, и взяла первый попавшийся CD-диск. Элиссон Краусс. Отец слушал блюграсс? Я достала еще пару дисков: Рики Скаггс, Белла Флек.

У меня было ощущение, что я проникла в чужой дом. Этот трейлер не мог принадлежать отцу! Что-то не сходится, не увязывается… Я бросила взгляд на грязное окно – не хватало еще, чтобы сюда в любую минуту ворвался владелец или съемщик трейлера с обвинениями, что я роюсь в его личных вещах! Собираясь уйти, я поставила диски на место, отключила кондиционер и вдруг заметила под телевизором видеопроигрыватель. Не веря своим глазам, я смотрела на него не меньше минуты, после чего отсоединила от телевизора, взяла под мышку и вышла из трейлера, закрыв за собой дверь.

Положив видеоплеер в машину, я решила пройтись до Кайлов пешком. Однако прогулка оказалась довольно долгой. Под ногами поскрипывал гравий, между деревьями задувал ветерок. Парк был практически необустроен, зато его природная красота поражала. Видимо, это-то и привлекло отца. Между деревьями я заметила намного больше трейлеров, чем их было в последний мой приезд. В основном люди останавливались здесь на выходных. Проходя мимо участков, кое-где я услышала голоса и почувствовала запах жареного бекона – пьянящий и аппетитный.

Отец приехал в Нью-Берн, когда ему было за сорок. Он был еще довольно молод, чтобы уйти на пенсию из службы маршалов США. И неизвестно, почему он это сделал. Может быть, он устал или попросту ему надоели крысиные гонки Вашингтона? Они с мамой получили деньги в наследство, их было немного, но достаточно, чтобы после смерти Лизы перебраться сюда, где они могли начать все сначала. Но почему сюда? В любом случае теперь мне этого не узнать.

Я дошла до помятого фургона Кайлов и, когда заметила, что их машины поблизости нет, испугалась, что никого не застану дома. Однако, едва я приблизилась к трейлеру, дверь открылась, и под зеленый тент вышла Вернис Кайл.

– Здравствуй, Райли! – радушно поприветствовала она меня. – Как ты, дорогуша?

– Да все нормально. – Я улыбнулась. Мне нравилась Вернис. Такая милая! – У вас найдется свободная минутка?

– Конечно. Том рыбачит, а я всегда не прочь пообщаться. У тебя так красиво блестят волосы, когда на них попадает солнце!

– Спасибо, – ответила я, поднимаясь в трейлер.

– Хочешь, я приготовлю кофе, и мы посидим на воздухе?

Я выпила утром две чашки, но предложение мне понравилось – было бы неплохо поболтать о том о сем, попивая кофе. Вернис вызывала у меня совершенно другие чувства, нежели Дженни, хотя возраст у них был почти одинаковый. Честно говоря, мне нравилось, что она называла меня «дорогуша», пусть даже она обращалась так ко всем подряд, включая кассиров в супермаркете.

Взяв кружки с кофе, мы вышли и сели на перепончатые синие садовые стулья.

– Вам не бывает здесь одиноко? – спросила я, устраивая кружку на коленях.

– О, нет, – ответила Вернис, – ничуть не больше, чем любой другой домохозяйке. Мне нравится встречать новых людей в парке и тех, кто приезжает сюда из года в год. Встречи всегда радуют. Ну и я много работаю в церкви. Вот Том не чета мне, он не нуждается так сильно в общении.

Отхлебывая некрепкий кофе, некоторое время мы болтали о людях, приехавших в парк недавно, а потом я поставила кружку на пластиковый столик и достала из сумочки связку ключей.

– По пути сюда я заезжала к отцовскому трейлеру и вот о чем подумала: не хотели бы вы с Томом забрать его себе? – Я отсоединила ключ и положила на стол. – Он, конечно, не в самом лучшем состоянии, но вы, если что, можете его продать или сдать, или… – Я в нерешительности пожала плечами.

– А тебе самой он разве не нужен? – неуверенно спросила Вернис. – Или твоему брату?

– Дэнни от него отказался, – ответила я. – Мне он тоже не нужен. Я там все посмотрела и убедилась, что нет ничего, что бы мне захотелось из него забрать. Мне показалось, что папа в него давненько не заглядывал. Может быть, там жил кто-то другой, вы не знаете?

Вернис покачала головой.

– Насколько я знаю, нет. Твой отец приезжал в него не меньше двух раз в месяц. Ему, как и Тому, нравилось проводить время поблизости от воды.

– Кстати, насчет мистера Кайла, – сказала я, радуясь, что нашла повод. – Я тут просматривала чеки в бумагах отца и обнаружила, что он платил вашему мужу по пятьсот долларов каждый месяц. Не знаете за что? Возможно, папа ему задолжал, или что-то подобное?

Вернис посмотрела на меня с недоумением – я явно ее смутила.

– Ума не приложу, что это за деньги… А ты не ошиблась? Может быть, это… – Она замолчала и покачала головой. – Не имею ни малейшего представления, что бы это могло быть. Ты говоришь, он выплачивал их каждый месяц?

Я кивнула, уже сожалея, что рассказала Вернис об этих деньгах, – лучше бы сразу поговорила с ее мужем. У меня появилось чувство, что я сболтнула ей о чем-то, чего она не должна была знать.

– Я видела в трейлере удочки. Они не пригодятся мистеру Кайлу? – добавила я, чтобы сменить тему.

– Конечно. – Вернис кивнула, но во взгляде ее все еще сквозило недоумение. – Я скажу Тому, что он может осмотреть трейлер и взять все, что ему нужно.

Мы еще посидели в тишине, продолжая пить кофе.

– Вы вспомнили, с кем меня перепутали? – спросила я после паузы. – Когда подумали, что меня удочерили…

– О, только не говори, что все еще об этом думаешь! – разволновалась Вернис. – Мне надо было держать свой глупый рот на замке. Это же неважно, Райли, разве я не права? Удочерили тебя или нет – какая разница. Главное, у тебя были замечательные родители, и ты выросла чудесным человеком.

– И все равно у меня такое ощущение, будто вы считаете, что это правда.

Вернис отвела взгляд и стала смотреть на бухту. Ее взволнованное дыхание словно бы подтверждало, что мой вопрос задел ее за живое.

– Я расскажу тебе кое-что, Райли, – произнесла она медленно после некоторого раздумья: казалось, каждое слово давалось ей с невероятным трудом. – Не знаю, что подумали бы твои родители, когда б им стало известно, что я тебе это все рассказала, но я твердо верю – любой человек на твоем месте захотел бы это узнать. Я думала, твой отец тебе сам расскажет, но… видимо, не успел.

– О чем вы? – насторожилась я.

– Мы сразу признались нашему Люку, что усыновили его, – начала она. – А когда ему исполнилось девятнадцать, благословили на поиски его биологических родителей. Мы считали, что должны быть честны с ним, поэтому не имели от него никаких секретов. Я знаю, твои родители думали по-другому, однако…

– Вернис! – воскликнула я с раздражением. Том Кайл был прав, говоря, что она теряет последний рассудок.

Она посмотрела на небо сквозь нависшие над головой ветви деревьев и тяжело вздохнула:

– Ты хочешь знать правду?

У меня по спине побежали мурашки.

– Да, – выдавила я. – Только мне кажется, я ее знаю. Думаю, вы перепутали моих родителей с кем-то другим.

Вернис с задумчивым видом медленно провела рукой по шее и снова бросила взгляд на бухту.

– Я познакомилась с Томом в тысяча девятьсот восьмидесятом году, когда мне было тридцать два. В то время я работала диспетчером в одном из полицейских участков Мэриленда. Ну и работка, скажу я тебе! – Она печально улыбнулась. – Через год мы поженились и сразу стали думать о ребенке. Вскоре я забеременела. Мы были на седьмом небе от счастья, но на двенадцатой неделе у меня случился выкидыш.

– Какая жалость, – с сочувствием произнесла я, не совсем понимая, какое отношение это имеет к моей истории.

– Позже я опять забеременела, и у меня снова случился выкидыш. Пять раз, Райли. – Она посмотрела на меня с нескрываемой болью, которую, казалось, переживала до сих пор. – Это был кошмар. Потом наконец я доносила ребенка до срока, но она – это была девочка – родилась мертвой…

– О нет, – промолвила я. – Представляю, какой это был удар для вас. Ужасно.

– Ужасно – это значит ничего не сказать, – вздохнула Вернис. – Как раз вскоре после всего случившегося я и встретила твою маму… На одном из званых приемов. Том с твоим отцом вместе работали. Ты ведь знала об этом?

– Нет, – удивилась я. – Они вместе состояли на службе у правительства?

– Да.

– До недавнего времени я даже не знала, что отец был маршалом США – пока мне не рассказала его юрист.

– Правда? – Вернис покачала головой. – Похоже, в твоей семье… не очень-то любили откровенничать.

Я собралась возразить, но она была права, и поэтому я промолчала.

– Ну, так или иначе, – продолжила Вернис, – Том с твоим отцом работали вместе, и у них организовали… Я не помню точно… что-то вроде большого пикника на открытом воздухе. Мы все были приглашены. Том с трудом вытащил меня из дому. Я еще не оправилась после родов и едва передвигала ноги. Но почему-то пошла с ним. Если не ошибаюсь, твой отец был его руководителем, и, кажется, ожидалось, что там должны присутствовать… – она помахала рукой, – ну, все эти… Как они назывались? А, провожали на пенсию одного из маршалов, вот в честь него и организовали это мероприятие. Это был восемьдесят восьмой год. Или восемьдесят девятый. На лужайке были расставлены стулья, и получилось так, что мое место оказалось рядом с местом твоей мамы, которую я в то время совсем не знала. Я все плакала и плакала… А она, когда заметила, в каком я состоянии, вывела меня из этих рядов, и мы сели под деревом. Не переставая рыдать, я ей все рассказала. А твоя мама… она была очень доброй женщиной, выслушала меня с сочувствием – и я бы даже сказала, с состраданием – хоть я и была для нее совершенно чужим человеком. Ну ты же знаешь, как иногда две женщины могут сблизиться?

Я кивнула, внезапно почувствовав ком в горле. Как же мне не хватало мамы!

– После того как я призналась ей во всех своих несчастьях, она спросила, не рассматривали ли мы вариант с усыновлением. Я ответила, что нет, мы слишком стары для этого. Однако она покачала головой и рассказала…

– Что… рассказала?

– Как они с твоим отцом решили взять ребенка. Между Дэнни и Лизой была большая разница в возрасте, и им хотелось, чтобы Дэнни не чувствовал себя так одиноко. Вот они и обратились в частные службы по усыновлению. А вскоре узнали, что в Северной Каролине есть маленькая девочка, которую они и удочерили. Это и была ты.

Она с ума сошла? Или это и в самом деле правда?

– Как-то все это… Не могу в это поверить, – произнесла я как можно спокойнее, хотя оставаться спокойной было непросто.

– Твоя мама подарила мне надежду. Они уверяли, что все тебе расскажут, как только ты подрастешь. Но почему-то не сделали этого. Я понятия не имела, что тебе ничего не известно.

– Безумие какое-то, – проговорила я. Так вот почему у меня темные волосы и глаза.

– Мне так жаль, что я тебя расстроила. Поверь, я совсем не хотела, чтобы весь твой привычный мир перевернулся с ног на голову. Но как я уже сказала – это неважно, если…

– А вы точно уверены, что говорили именно с моей мамой, а не с кем-то еще?

– Дорогая, я никогда не забуду твою маму. Они ведь переехали сюда почти сразу, как потеряли твою сестру. И года не прошло. Надеялись скрыться от того кошмара… Но от некоторых вещей не сбежишь. – Вернис покачала головой. – Женщину, которая прошла через все то, через что прошла твоя мать, – так просто не забудешь.

– Я все еще не могу в это поверить, – пробормотала я.

Я и правда не верила в это. Родители всегда представлялись мне самыми открытыми людьми, как же они умудрились скрыть от меня такое!

– Думаешь, мне не стоило тебе рассказывать? Том сказал, что мне не следует в это лезть.

– Нет, хорошо, что вы мне все рассказали, просто… – Я пыталась успокоить взбудораженные мысли. – Нет, все-таки я сомневаюсь, что вы говорили именно с моей мамой.

Вернис улыбнулась.

– Понимаю тебя, – сказала она. – Я бы на твоем месте тоже засомневалась. Но это была твоя мама, честное слово. Это правда.

Я думала, меня вырвет, пока я доберусь до своей машины – запах жаренного на углях бекона, распространившийся по участку, преследовал меня всю дорогу. Мне хотелось уехать немедленно, но по пути я встретила Тома Кайла, возвращавшегося с рыбалки. В руках у него были удочка и ведро.

– Здравствуйте, мистер Кайл, – сказала я, когда он подошел достаточно близко. – Могу я задать вам один вопрос?

– О чем? – спросил он, чуть замедлив шаг. Похоже, его не обрадовал мой приезд, впрочем, как и недавно.

– Я узнала, что отец выплачивал вам по пятьсот долларов каждый месяц. Не скажете ли, что это за деньги?

– Сейчас это уже неважно, – ответил Кайл, не останавливаясь. Когда он поравнялся со мной, я почувствовала запах перегара, как и в прошлый раз, и подумала: может, у него проблемы с алкоголем?

– Том, – окликнула я его, и он повернулся. – Вы тоже считаете, что меня удочерили?

Он нахмурился.

– Я бы тебе посоветовал держаться отсюда подальше, – с неудовольствием бросил он мне. – И особенно подальше от Вернис. Она и так почти выжила из ума, а когда видит тебя, то и вовсе расстраивается.

– О чем вы?! – воскликнула я. – Если кто и должен расстраиваться, так это я.

– Просто держись отсюда подальше, о’кей? Для собственного же блага.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но он повернулся и пошел к трейлеру, оставив мне больше вопросов, чем ответов.

Всю дорогу до своей машины я только и думала, что мне обязательно нужно поговорить с братом. Дэнни было четыре, когда я родилась, значит, ему известно – усыновили меня или нет. Но я не могла поехать к нему сейчас – я ведь пообещала не ворошить прошлое нашей семьи! Так что… пересилив свое желание, на выезде из парка я повернула налево и поехала домой, минуя трейлер Дэнни.

Как же было странно ощущать себя чужой в нашей семье – внешне я не похожа ни на кого из своих родных, выходит, и гены у меня совершенно другие. Вернис Кайл была абсолютно убеждена, что говорит мне правду. И при этом она отнюдь не производила впечатления потерявшей рассудок. Напротив, она вела себя со мной по-честному и видела в честности доброту. Как психолог, я не могла с ней не согласиться – правда всегда лучше лжи. Но как Райли Макферсон, которую в последнее время довольно часто подводило здравомыслие, я не была уверена в правильности ее действий.

Дома первым делом я попыталась подключить к новенькому широкоформатному телевизору старый видеоплеер, но для этого мне сначала понадобилось выйти в Интернет. Я принесла в гостиную ноутбук, положила на стол и, открыв, машинально сделала в поисковой строке Гугла запрос: «Как узнать, что тебя усыновили». Один из сайтов тут же выдал ответ: «Поговорите с вашими родственниками». Разумеется, я бы поговорила, но у меня их нет! Единственная надежда на Дэнни. Следующее предложение было: «Поищите записи о вашем рождении». Легко сказать, но записи о рождении не хранятся так просто на сайтах. «Проверьте место рождения в своем свидетельстве». Мое свидетельство о рождении осталось у меня в квартире в Дархеме, к тому же я не знаю, где оно там лежит. Кажется, в последний раз я держала его в руках подростком. Не помню, чтобы я в нем обнаружила что-нибудь необычное.

Закончив поиски в Интернете, я села у ноутбука, сложив на коленях руки – настраивалась на предстоящий просмотр кассет. Я немного нервничала – как я отреагирую на эти записи? Какой увижу сестру? Я ведь ее совсем не помнила. Она всегда была для меня девочкой с фотографии, но сейчас… Я боялась, что мне станет еще больнее и еще более грустно от сознания своей потери. Дэнни жаловался, что ему слишком часто приходилось слушать, как Лиза играет. Ну а я, наоборот, с радостью бы отдала год жизни, лишь бы услышать ее хоть раз!

Согласно инструкциям в Интернете мне нужно было подсоединить видеомагнитофон к телевизору специальным кабелем, который, как я догадывалась, мог храниться на кухне, в ящике, набитом разным хозяйственным барахлом. Я пошла в кухню и стала там рыться. Найти нужный кабель в ворохе всевозможных других проводов оказалось не так-то просто. Наконец я нашла то, что мне было нужно, вернулась в гостиную, подсоединила видеомагнитофон к телевизору и, вставив самую старую кассету, датированную 1980 годом, нажала на кнопку «Воспроизвести».

Как только видео началось, я машинально пересела на край дивана, сжимая в руке пульт. Картинка была зернистой, но все же я смогла разглядеть девочку на огромной сцене – она приготовилась играть на скрипке, зажав инструмент между плечом и подбородком. Она казалась такой маленькой, что мне с трудом верилось, что это Лиза. Но вот она заиграла, камера приблизилась, и я смогла разглядеть ее светлые волосы и лицо. Из-за плохого качества пленки черты были нечеткими. И тем не менее теперь я могла представить себе, какой была моя сестра в 1980 году. Она выглядела худенькой и хрупкой, но по-взрослому сосредоточенной. Отрывок, который она исполняла, был мне незнаком, но, как я поняла, он был очень сложным. От всего этого у меня слезы навернулись на глаза.

Я пересела на пол, к телевизору, словно это могло помочь мне стать ближе к сестре. Горло сжималось от боли. Какой же надо было быть смелой, чтобы стоять вот так перед большим залом!.. Я не могла видеть зрителей, но и без этого знала – их было много, сотни людей. Дэнни тогда еще не родился, и я подумала: а не могло ли все то, что он наблюдал потом с Лизой, пробудить в нем зависть? Он видел ее успех в своем столь нежном возрасте! А она… Успех был ношей, которую она несла на себе, и под этим прессом она находилась всю свою короткую жизнь. Теперь я поняла это.

Видео с нарезкой из разных концертов и репетиций длилось чуть больше часа, но я, как завороженная, не могла отвлечься ни на секунду. В некоторых отрывках Лиза выступала с другими детьми, причем среди них она была самой маленькой – и оттого особенно хрупкой. На одной записи она была единственным ребенком в окружении взрослых скрипачей – и смотреть на это было тяжелее всего. Лиза играла очень уверенно, но все же в ней чувствовалась уязвимость и невинность семилетней девочки. Насколько сильно давило на нее окружение взрослых? – невольно подумалось мне. Или, может быть, она все же делала то, что ей нравилось? Смогла ли она хоть немного насладиться детством?

– Бедная малышка… – прошептала я, прикасаясь к экрану.

Кассета закончилась, и я, чуть помедлив, вставила следующую, с пометкой «Римский музыкальный фестиваль, июнь 1987». Лизе было тогда четырнадцать. Качество видео оказалось намного лучше, и снимал, судя по всему, профессионал. Начало съемок, похоже, проходило в каком-то аэропорту. Группа энергичных подростков заняла места в зале ожидания, кто-то сидел, кто-то стоял – все смеялись и балагурили. Среди незнакомых лиц я искала лицо сестры, но не находила. На экране мелькали то лица детей, то недовольные физиономии взрослых, которых, кажется, раздражал галдеж и шум. Как я поняла, все эти подростки учились с Лизой в одной музыкальной школе и были примерно одного с нею возраста – именно с такими я чаще всего имею дело на своей работе. Тридцать или сорок ребят целиком заполнили собой зал ожидания, валяя дурака и болтая. Наблюдать за ними было довольно забавно, но меня интересовала сестра, которую я никак не могла отыскать посреди этого веселого неугомонного стада.

Вдруг на экране появился темноволосый мужчина и поднял руку. Подростки, как по волшебству, затихли, приняли благопристойный вид и обратили к нему свои лица. Мужчина был высоким и стройным, с тонкими и острыми чертами, которые, как ни странно, не делали его красивым. Едва заметно кивнув, он дал детям знак, и те, вынув из футляров инструменты – скрипки, альты, виолончели, – заиграли. Я не знала, что это за мелодия, но едва она, веселая и бойкая, разлилась по залу ожидания, как пассажиры, сидевшие до того с кислыми лицами, заметно оживились и стали улыбаться, а кое-кто даже захлопал.

Наконец я заметила Лизу. Она стояла в стороне и почти не попадала в кадр. Я узнала мальчика рядом с ней – того самого Мэтти с темными кудрявыми волосами. Когда мелодия закончилась, дирижер или учитель – не знаю, кем он там был, – сделал ей знак, и она вышла вперед. Затем мужчина поднял дирижерскую палочку, и Лиза начала играть. Она была необыкновенно хороша. Такая красавица! И очень походила на Дэнни. Черты ее лица были нежными и тонкими, однако, когда она прижимала к себе скрипку, вся ее хрупкость куда-то испарялась. Инструмент был полностью в ее власти. И это выглядело действительно гениально. Ее невероятный талант просто разрывал душу. Я же не могла отделаться от мысли: как дорого обошелся ей этот талант. Она заплатила за него всем, что у нее было.

Я прокрутила видео вперед и снова увидела на кадрах толпу подростков: расположившись перед фонтаном Треви, они вели себя как придурки, галдели и веселились. Там же, но чуть в сторонке, я заметила и сестру с Мэтти. Посмеиваясь, они о чем-то разговаривали и совершенно не выглядели частью толпы. После этого пошли кадры, как юные музыканты с сотней других скрипачей и виолончелистов выступают перед зрителями в каком-то огромном старинном здании с толстыми колоннами и настолько высокими потолками, что они не попадали в кадр. В какой-то момент от группы ребят, как и в аэропорту, снова отделилась Лиза и стала солировать. Она была одета во все белое и походила на ангела, спустившегося с небес. Между нею и дирижером, стоявшим на переднем плане на значительном расстоянии от нее, казалось, была протянута невидимая нить – настолько они были связаны. Эту музыку я узнала – то был скрипичный концерт ми минор Мендельсона. Отец постоянно его слушал. Всякий раз, как эта мелодия звучала в нашем доме, я приходила в восторг, но сейчас, когда я слышала, как ее исполняет Лиза, меня обуревали совсем другие чувства. Я сглотнула ком в горле, желая одновременно и выключить видео, и продолжить проигрывать его дальше. Когда камера сфокусировалась на сестре, я приблизила лицо к экрану и увидела ее длинные светлые ресницы и нежную морщинку между бровей, словно музыка причиняла ей боль. Как же мне не хватало Дэнни в эту минуту! Мне так хотелось разделить с ним свои чувства…

Я досмотрела первую часть концерта, но потом все же прервала просмотр: слезы сами собой лились и лились из глаз, и мне не удавалось унять их. И душило чувство утраты. Я потеряла сестру – потеряла ее сейчас, услышав ее игру и увидев ее на пленке живую. Ну как так могло случиться, что мы не встретились? Мне выпало всего несколько часов видеозаписи прошлого, но ощущение было таким, точно минул месяц – настолько я изменилась за эти мгновения. Да, я Лизу не знала. Но она очень повлияла на мою жизнь, и сейчас любовь к ней переполняла меня. Я осознала, что до настоящего момента во многом придумывала ее себе. Мне и в самом деле пришлось представлять, какая она была. Но теперь я увидела ее, ее фигурку, лицо и поняла, что все не так просто. За красотой игры было видно, как много она работала. И это ребенок! Совсем маленький на первой кассете – и полный надежд подросток на второй. Люди, слушавшие ее, могли оценить лишь талант, мастерство. Но разве же кто-то знал, что творилось в ее душе и сердце, пока она шлифовала игру?

Из-за чего же она сломалась? Из-за дирижера, который требовал от нее совершенства? Или из-за родителей? Может быть, бремя славы оказалось для нее непосильным? Я запустила пальцы в волосы, и слезы снова наполнили мои глаза. Как бы я хотела ее обнять! Крепко-крепко. Я бы сказала ей, что она не обязана быть совершенной – ей достаточно быть просто Лизой. Мне хотелось прикоснуться к тому хрупкому юному ангелу и шепнуть: «Держись, все будет хорошо».

– Чего только не покупают люди на распродажах имущества! – воскликнула Дженни, когда мы перебирали в столовой мамин фарфор. – Кристин захочет, чтобы ты и это оставила! – Она показала на старую зеленую тарелку в моей руке, однажды кем-то разбитую, а потом склеенную.

– Неужели битые тарелки кого-то интересуют? – не поверила я.

– Представь себе, – ответила Дженни. – Художники делают из таких вещей бижутерию и много чего еще – тебе бы и в голову не пришло. Поэтому оставляем всё! Эти коробки тебе не понадобятся? – Она указала на три пустые коробки.

Я притащила их из подвала, намереваясь заполнить вещами, которые планировала отдать на благотворительность, о чем и сообщила Дженни. Но у нее возникла другая идея.

– Сначала я хочу хорошенько рассмотреть коллекции. Надо понять, каких оценщиков приглашать, – сказала она. – Если есть что-то, что захочешь оставить себе, сразу отложи в сторону – отведем этим вещам специальное место. Ну хоть в кабинете. А пока можно заняться бумагами, которые хранятся в шкафах в гостиной. – Она взяла у меня зеленую тарелку и поставила обратно в шкаф. – Пойдем посмотрим, что там, – и она потянула меня за собой в гостиную.

Встав посреди комнаты – руки на бедра, – Дженни окинула единым взглядом десять встроенных в стену шкафов, расположенных по периметру. Они замыкали собой почти все помещение.

– В основном твой отец хранил здесь свои страховые бумаги и еще массу всего ненужного. Так что все это можно будет пропустить через бумагоизмельчитель. Ты как раз можешь этим заняться.

– Хорошо… – Я побаивалась даже открывать эти шкафы: мне приходилось видеть, как папа засовывал в них бумаги, будто выбрасывал.

– Только взгляни на эти гортензии! – Дженни подошла к окну, из которого был виден двор. – Твой отец их очень любил, – сообщила она, – жаль, что он не дожил до этого лета. Он так его ждал! Его любимое время года…

Я не знала этого об отце, и мне было неприятно осознавать, что Дженни известно о нем больше, чем мне. Но я сегодня настроилась быть с нею милой, коли уж нуждалась в ее помощи.

– Что за?!. – воскликнула вдруг она, заметив, что в шкафу с коллекцией трубок отсутствуют стеклянные дверцы. – Где стекло?

Я думала было соврать, но в итоге решила рассказать все как есть.

– Недавно здесь был Дэнни… Его что-то… расстроило, и он шарахнул по шкафу бутылкой из-под пива, – честно призналась я.

– Какой ужас! – возмутилась Дженни. – А твой отец утверждал, что Дэнни не склонен к вспышкам злобы, вполне нормальный.

– И это действительно так. – Я вспомнила, как Дэнни рассказывал мне, что специально изображал перед ней неуравновешенную личность. – Он тогда просто рассердился. Дэнни никогда не навредит человеку.

– Вы близки?

– В детстве были близки. Но с возрастом он стал скрытным, и мы почти перестали общаться. Боюсь, что он, как отец, стал интровертом. – Мне очень не хватало того Дэнни, каким он был в детстве.

– Не думаю, что отец твой был таким уж интровертом, – не согласилась со мной Дженни.

Я заставила себя улыбнуться: меня все больше царапало, что она на каждом шагу демонстрировала, что знала отца лучше меня. Это выглядело как хвастовство.

– Наверное, мы просто видели его с разных сторон, – дипломатично заметила я.

Теперь улыбнулась – или заставила себя улыбнуться – Дженни.

– Главное, мы обе знаем, каким хорошим он был человеком.

Не согласиться с этим я не могла.

Дженни подошла к шкафу с трубками и вынула одну из подставки.

– Вот эта меня всегда привлекала, – сказала она.

Трубка была вырезана в форме птичьей головы с взъерошенными перьями и зелеными бусинками вместо глаз. Я заметила, что руки Дженни дрожат. Интересно, невольно подумала я, она нервничает или просто плохо себя чувствует? Как бы то ни было, эта маленькая слабость, подмеченная мною, неожиданно заставила меня проникнуться к ней симпатией. Никогда не знаешь, с какими демонами приходится человеку бороться.

– Хотите взять ее себе? – предложила я.

Дженни удивилась.

– О, нет! Что я буду с ней делать? Хотя, должна признаться, я все еще не могу переварить тот факт, что Фрэнк оставил коллекцию Кайлам.

– Я думаю, они много помогали ему с парком и…

Дженни с отвращением фыркнула:

– Вот что я тебе скажу… Я не люблю сплетничать, но тебе следует знать, почему я так к этому отношусь. На самом деле – Том Кайл был в долгу у твоего отца, а не наоборот.

– Это как?

Дженни осторожно положила трубку на место в шкаф.

– Твой отец был его руководителем, когда они состояли в службе маршалов США, – начала она. – У Тома случился роман с клиенткой, которую он должен был защищать, и Фрэнк об этом узнал. Он мог тогда уволить Тома, но не сделал этого. Более того, он помог ему это скрыть. И благодаря ему Том сохранил тогда свою работу и, возможно, даже брак. Так зачем твоему отцу…

– …нужно было каждый месяц давать Тому по пятьсот долларов?

Дженни метнула на меня быстрый взгляд, и я заметила в ее глазах искры гнева.

– Твой отец мог бы и мне давать такие деньги, раз уж ему не терпелось с ними расстаться, – с горечью высказалась она. – Ипотека скоро загонит меня в гроб. Я думала, что после шестилетних отношений… – Дженни покачала головой. – Извини меня… – Она провела рукой по лбу. – Говорю как есть.

Теперь мне было понятно, почему она с таким равнодушием восприняла новость, что отец оставил ей фортепиано и десять тысяч долларов. На моем же счете скоро будет сто тысяч.

– Мне очень жаль, Дженни, – проговорила я. – Может быть, я могу вам чем-то помочь? Папа оставил мне гораздо большую сумму, чем мне требуется в данный момент, и…

Дженни взяла меня за руку.

– Даже не думай об этом, дорогая. – Черты ее лица смягчились. – Прости, что потеряла самообладание. У меня все хорошо, честное слово. Я бы просто хотела понять, почему он так высоко ценил Тома и Вернис?

– А вы знакомы с Вернис?

– Не совсем. Они какие-то себе на уме.

– Она утверждает, что меня удочерили.

Дженни округлила голубые глаза.

– Что? – поперхнулась она и кашлянула. – Да она в своем ли уме?

Мне показалось или она побелела?

– Вернис сказала, что ей в этом призналась моя мама.

– Да они ведь даже знакомы-то не были! – Дженни нахмурилась и снова достала из шкафа трубку, пальцы ее дрожали.

Я не сразу решилась продолжать разговор:

– Вернис с этого и начала. Они были совсем незнакомы. Но она увидела ее на приеме. Кого-то провожали на пенсию, и их места за столом оказались рядом. Вернис была подавлена; ребенок, которого они так ждали, родился мертвым. Вернис поделилась этим горем с мамой – а она и сказала ей, что я у них приемная дочь, и посоветовала сделать то же, взять чужого ребенка на воспитание, усыновить, возраст, требующийся по формальностям, еще позволял… Таким образом моя мама вдохновила Тома и Вернис на то, чтобы усыновить Люка.

– Нелепость какая, – протянула Дженни. – Это просто нелепость! Сама подумай, даже если бы это было правдой, твоя мать не стала бы рассказывать об этом первому встречному! Господи, да ты же знаешь, какой она была скрытной!

– Кажется, этого я тоже не знаю, – пожала я плечами. – Со мной она была…

– Послушай, Райли, я была лучшей подругой твоей матери, мы дружили со школьных лет. Но она все равно не рассказывала мне и половины того, что с ней происходило! Поэтому сама мысль, что она признается в чем-то настолько личном совершенно незнакомой ей женщине, просто глупа.

– Возможно… – уклончиво отозвалась я.

Я почувствовала облегчение, но главным образом из-за того, что мама не всегда была откровенна с Дженни. Кто знает, может быть, в тот момент она дала слабину, была тронута несчастьем Вернис и захотела ей как-то помочь? Вернис такая милая, и мне было понятно, почему мама решилась довериться ей.

– Ну, хватит всей этой чепухи! – воскликнула Дженни и, взяв блокнот, подошла к банкетке перед фортепиано, потрогала и двинулась дальше. – Теперь мне нужно осмотреть дом и составить список того, что следует сделать в первую очередь. Пойду взгляну на коллекции наверху. Жду не дождусь, когда вы познакомитесь с Кристин. Вы точно друг другу понравитесь. Кстати, она знает, как оценивать вещи и как сделать рекламу для успешной распродажи имущества. Я тебе уже говорила, – зачастила она в своей энергичной манере.

– Если вам понадобятся ключи от шкафов, то я их нашла. Они наверху. – Я вспомнила про ключ от трейлера, который оставила Вернис. – А вы не знаете, папа давал кому-нибудь свой трейлер?

– Боже, конечно нет! Он обожал эту старую развалюху. Называл ее своей берлогой. И даже меня в нее не пускал.

– Странно, – произнесла я задумчиво. – У него там куча CD-дисков. Причем в основном блюграсс и кантри. Вы знали, что отец слушал блюграсс?

– Нет, – призналась Дженни. – Думаю, поскольку это не моё, он этого и не слушал при мне. Твой отец был человеком разносторонних вкусов. – Она взглянула на меня. – Но мы ведь уже выяснили, что ты не очень хорошо его знала.

Это была и не подколка даже, а самая настоящая оплеуха, и вся моя симпатия к этой женщине окончательно испарилась. Она мне не нравилась! И я ей не доверяла – просто не могла доверять.

– Ну, – Дженни взяла меня за руку и подвела к стене из шкафов, – ты пока разбирай бумаги, а я пойду наверх.

Выглядело это так, будто она указывала мне, что делать. Но, с другой стороны, мне было совершенно неважно, с чего начинать работу. С бумаг так с бумаг. Сьюзен предупредила меня, чтобы я сохранила все счета за три года, поэтому остальное я смело могла выбросить. Как только Дженни ушла, я открыла первую дверцу и невольно вскрикнула – на колени мне повалился поток документов. Чтобы уничтожить это море макулатуры, понадобится просто сверхмощный бумагоизмельчитель! Тяжело вздохнув, я принялась складывать все в одну кучу. Было бы ужасно неприятно, если бы в ворохе этого хлама, которым набиты все десять шкафов, оказались погребенными мои документы по удочерению. Хорошо бы, если бы их там не было.

Приблизительно час спустя, когда у меня уже все плыло перед глазами, я услышала странный звук наверху, точно кто-то осторожно открыл или закрыл ящик. Она что, в спальне отца? Я встала и неслышно прошла к лестнице. Если бы Дженни громко открывала и закрывала ящики, мне бы и в голову не пришло насторожиться, но меня смутил именно этот воровской звук, точно она боялась, что я его услышу. Мне стало любопытно, и я начала подниматься по ступенькам.

Когда я дошла до последней ступеньки, Дженни как раз вышла из папиной спальни и, увидев меня, вздрогнула.

– О! – выдохнула она, схватившись за горло. – Ты меня напугала.

– Решила посмотреть, как у вас тут идут дела, – сказала я, хотя на самом деле меня подмывало спросить у нее, что она потеряла в ящиках моего отца.

– Хорошо, – кивнула она, видимо, понимая, что ей придется объясниться. – Я искала кое-что, что мне нужно было забрать. – Дженни сделала жест в сторону спальни.

Наверх она уходила с блокнотом, но теперь вместе с ним держала в руке белую коробку, которая по размеру могла быть как коробкой для мужских сорочек, так и коробкой для хранения документов. Дженни прижала ее к груди вместе с блокнотом.

– Я вижу, вы нашли то, что искали. – Я показала на коробку, и Дженни взглянула на нее так, будто только увидела.

– Да, – сказала она. – Здесь парочка вещей, которые я забыла. Так… старье. Просто показывала твоему отцу. – Она нервно засмеялась, и мне невольно стало ее жаль. Судя по тому, как она покраснела, в коробке лежало откровенное неглиже или даже что-то похуже. Я вспомнила, как Сьюзен рассказала, что нашла у своего умершего отца порно, – мне очень хотелось надеяться, что ничего подобного у моего не было.

– Ну так что с коллекциями? – спросила я, спускаясь по ступеням. Дженни не отпустила коробку, даже чтобы взяться за перила. – Кстати, бумаг в шкафах оказалось столько, что потребуется не меньше недели на их сортировку, – добавила я.

– Могу представить. – Она остановилась на последней ступеньке. – Нужно, чтобы кто-нибудь оценил трубки, прежде чем отдавать их Кайлам. И, боже мой, – она усмехнулась, – нужно хотя бы приблизительно понять, сколько у него виниловых пластинок, – и только потом сообщать о них Кристин. Не знаешь, может быть, у него еще где-то хранятся вещи? Например, на чердаке?

– Вряд ли, – ответила я, хотя понятия не имела, что творилось на чердаке – хранилось ли там вообще что-нибудь.

Какое-то время мы работали молча – я разгребая бумаги, Дженни – разбирая музыкальные альбомы. Голова моя шла кругом от обилия дат на медицинских счетах и выписках из банка.

– Кажется, на сегодня с меня достаточно, – выдохнула я, поднимаясь с полу. – Может быть, по бокалу вина?

Дженни устало вздохнула.

– Пожалуй, соглашусь лишь на полбокала. Если выпью больше – засну по дороге.

Я прошла на кухню за бокалами. А следом за мной появилась Дженни. Пройдя мимо меня, она скрылась за дверью ванной, и я снова подумала: как же хорошо она знает дом.

Дженни все еще была в ванной, когда я принесла бокалы в гостиную и заметила на подставке, рядом с коллекцией трубок, ее блокнот и коробку. Закусив губу, я с любопытством смотрела на нее, отчетливо понимая, что не очень-то хочу знать, что там. Вдруг Дженни что-то украла? Она сама призналась, что ей нужны деньги, и злилась на отца за то, что он не оставил ей больше. К тому же она провела наверху целый час.

Я прислушалась к звукам в ванной: за дверью была тишина. Тогда я осторожно убрала с коробки блокнот и приподняла крышку. Внутри лежали пожелтевшие вырезки из газет, на одной из которых значился заголовок:

«ЛИЗА МАКФЕРСОН СЧИТАЕТСЯ ПОГИБШЕЙ В РЕЗУЛЬТАТЕ ПРЕДПОЛАГАЕМОГО САМОУБИЙСТВА»

– Господи! – воскликнула я сдавленно.

Зачем он хранил эти статьи? Бедный отец, бедная мама. Каково им было знать, что они не удержали дочь от самоубийства?

Я услышала, как открылась дверь ванной, но даже не сдвинулась с места, когда Дженни вошла в комнату.

– Райли, нет! – Она подбежала ко мне.

Схватив коробку, я повернулась спиной к ней, и Дженни беспомощно опустила руки.

– Дорогая, не надо было этого делать. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Зачем он их хранил? – спросила я, снова заглядывая под крышку.

Взяв верхнюю вырезку со статьей о предполагаемом самоубийстве, я замерла с поднятой рукой: мне бросился в глаза еще один заголовок, напечатанный крупным шрифтом. Смысл слов до меня дошел не сразу:

«ЛИЗА МАКФЕРСОН, ОБВИНЯЕМАЯ В УБИЙСТВЕ, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО МЕРТВА»

Я медленно повернулась и посмотрела на Дженни. Она стояла, прижав руки к лицу, и в глазах ее блестели слезы.

– Что это? – прошептала я, показывая на коробку, в которой лежала статья, озаглавленная «Лиза Макферсон, обвиняемая в убийстве, предположительно мертва».

Дженни осторожно забрала у меня коробку.

– Он не хотел, чтобы ты знала. Я надеялась, что мне удастся вынести ее из дома, прежде чем ты на нее наткнешься, но я не знала, где твой отец ее прятал. Я так волновалась, что ты… – Она покачала головой. – Ее нужно просто выбросить. Не стоит тебе в нее заглядывать, Райли. Твоему отцу бы очень не понравилось, если б он узнал, что ты ее нашла.

Она говорила очень быстро, стараясь заболтать меня и отвлечь от коробки. Но я снова потянулась к ней и вытащила статью, в которой мою сестру называли убийцей.

– Я не понимаю, – медленно проговорила я, перечитав заголовок. – Совершенно ничего не понимаю.

– Я знаю, – поспешила продолжить Дженни, – что тебе говорили, будто бы она покончила с собой из-за депрессии и усталости. Твои родители не хотели, чтобы ты знала правду.

– Какую… правду? – Я снова взяла коробку и перенесла на стол. Сев, я стала перебирать статью за статьей, каждый заголовок буквально кричал словами: «Убийство», «Убийца», «Убила».

– Они именно поэтому сюда переехали после смерти Лизы. – Дженни прошла к банкетке возле фортепиано и села. – Они хотели увезти вас с Дэнни подальше от всего этого, от всех этих обвинений. Считали, что будет лучше, если ты вырастешь там, где тебя никто не будет называть сестрой убийцы.

Я посмотрела на Дженни.

– А она?.. Она и в самом деле кого-то убила? Кого? Почему?

– Это был несчастный случай. – Дженни сжала руками голову. – Ты не представляешь, как бы расстроился твой отец, если б узнал, что ты обо всем этом узнала.

– Расскажите мне, – попросила я.

– Лизу должны были судить, – сдавленно, преодолевая себя, начала Дженни. – И она думала, что проведет остаток жизни в тюрьме, потому что ей грозило обвинение в убийстве «умышленном и запланированном». Ей бы и в самом деле дали пожизненный срок, если бы доказали вину. Но мне кажется, она покончила с собой просто потому, что не могла продолжать жить после всего случившегося, нести все это в себе. Семнадцатилетняя девчонка – совсем ребенок! Боюсь, она просто не сумела справиться с чувством вины.

– Боже. – Мне казалось, я не выдержу свалившегося на меня груза открывшихся фактов. – Кто этот человек? Кого она убила?

– Его звали Стив Дэвис, – ответила Дженни. – Он учил ее играть на скрипке.

Я ахнула, вспомнив высокого стройного дирижера из видео. Это о нем говорила Дженни.

– Лиза и правда была зла на него из-за того, что могла не попасть в Джуллиард. Но она бы не стала его из-за этого убивать! – сказала Дженни. – Она была тихой, воспитанной девочкой. И не смогла бы никого убить, тем более намеренно! Мы просто не могли в это поверить.

Все это и впрямь казалось невероятным. У меня возник миллион вопросов, в которых я захотела разобраться. Я порылась в пожелтевших вырезках и достала одну с фотографией Стива Дэвиса. Да, это был он, тот человек с видео. Прижав руку ко рту, я стала читать статью, а Дженни молча наблюдала за мной.

«Лиза Бет Макферсон, семнадцатилетняя скрипачка, ожидавшая суда за убийство своего учителя скрипки, Стива Дэвиса, пропала и считается погибшей. Ее желтый каяк был найден в замерзших водах реки Потомак рядом с парком Форт-Хант в Александрии в понедельник утром, а белую «Хонду Сивик» обнаружили припаркованной на обочине дороги южнее гавани Бэлль-Хейвен. В машине мисс Макферсон не было ничего, кроме ее школьной сумки и кошелька, в котором лежали водительское удостоверение и немногим более тридцати долларов наличными. Принадлежавшую ей синюю куртку подобрали в замерзших камышах неподалеку.

Отец Лизы Макферсон, Фрэнк Макферсон, связался с полицией около восьми утра в понедельник, обнаружив в комнате дочери ее прощальную записку. Содержание записки не было обнародовано, однако представитель полиции заявил, что мисс Макферсон говорила в ней о желании покончить жизнь самоубийством. У отца девушки нет сомнений, что записка написана ее рукой. Остальных ее родных – матери, младшего брата и сестры в то утро в городе не было.

Лизу Макферсон отпустили под залог после того, как в октябре этого года она убила сорокадвухлетнего Стива Дэвиса. Суд над совершеннолетней девушкой должен был начаться в эту среду, и предполагалось, что она будет давать показания о том, что выстрелила в жертву случайно. Считается, что мотивом преступления послужило оскорбительное письмо Дэвиса о своей ученице, которое тот послал своему коллеге в музыкальный колледж Джуллиард, в который Лиза Макферсон планировала поступить. Дэвис был ее учителем на протяжении всей ее музыкальной карьеры, однако последние несколько месяцев мисс Макферсон с ним не занималась и брала уроки у скрипачки Национального симфонического оркестра Катерины Торо.

Знакомые девушки утверждали, что с момента ареста она находилась в глубочайшей депрессии. Узнав о предположительном самоубийстве своей ученицы, Катерина Торо обратилась в прессу со следующим заявлением: «Это большая трагедия. Лиза была самой одаренной студенткой из всех, что мне когда-либо приходилось обучать. И ее ждало блестящее будущее. Я уверена, что она выстрелила случайно. Лиза была очень чувствительной девушкой, мне даже трудно представить, насколько тяжело она переживала случившееся. Тем более что мне известно, с каким уважением относилась она к своему учителю».

На момент происшествия Стив Дэвис проживал в Маклине с женой Сондрой Линн Дэвис, где преподавал в университете Джорджа Мэйсона. Детей у пары не было.

Поиски тела Макферсон продолжаются».

Я смотрела на статью, пытаясь ее осмыслить.

– Я всегда думала, что она покончила с собой из-за того, что не выдержала напряженной работы на пути к успеху, и из-за волнений перед поступлением в Джуллиард, и… – Я посмотрела на Дженни. – Так это все правда?

Она кивнула:

– Боюсь, что да. Я довольно близко ее знала – она была очень хорошей девочкой. Прилежной и думающей. Как ты знаешь, она находилась на домашнем обучении, но даже несмотря на это, имела много друзей. И не только среди скрипачей. У нее, конечно, случались трудные моменты, – Дженни отвела глаза в сторону, будто припомнив, что это были за моменты, – но у кого их не было?

– Вы думаете, она убила Дэвиса из-за письма, которое он отправил в Джуллиард?

– Нет, конечно, нет! Полагаю, пистолет отца оказался у нее совершенно случайно. Не знаю, может быть, она хотела показать его Дэвису. А может…

– Показать? Но это какой-то бред. Пистолет что, просто так где-то валялся? Все выглядит действительно так, будто она его застрелила умышленно, потому что ее разозлило письмо. – Образ идеальной сестры, который я себе нафантазировала, стремительно испарялся. Мне казалось, я снова ее теряю.

– Фрэнк, как всегда, винил себя, – понурилась Дженни. – Пистолет он держал в своем кабинете – это было его служебное оружие. Как он попал в руки к Лизе, неизвестно. Все произошло в их доме, в Виргинии. Может быть, она и правда достала его, собираясь угрожать Стиву? Я не знаю. Возможно, она в самом деле слегка потеряла голову, когда узнала о письме, и хотела, чтобы он все исправил. По крайней мере, я себе это именно так представляла – что она действительно ему угрожала. А когда у них завязалась потасовка, пистолет случайно выстрелил. Но я не знаю в точности, как все было. И никто не знает. Я только могу сказать, что все это было ужасно. Твоя мать так и не оправилась после этого всего.

– Я потрясена, – уронила я. – Так вот почему отец так рано вышел на пенсию и бросил службу?

– До пенсии ему было еще далеко. Однако да, он ушел со службы именно из-за этого. Они с твоей матерью решили переехать на новое место, где могли бы начать жизнь заново. Все это, конечно, ради тебя и Дэнни.

– Но Дэнни было шесть, когда Лиза погибла. Он наверняка должен был понимать, что происходит, разве нет? Он догадывался, из-за чего Лиза покончила с собой?

Дженни сразу как-то сникла и постарела. В ее голубых глазах проглянула усталость.

– Да. Думаю, да, – кивнула она. – И мне кажется, что твои родители зря так поступили с Дэнни. – Она потерла виски. – Не хочу их критиковать, в тот момент они просто пытались как-то приспособиться к новым обстоятельствам и не могли рассуждать здраво. Но они решили, что вам с Дэнни лучше не знать о том, что случилось с вашей сестрой. Они не хотели, чтобы вы что-либо знали об этом убийстве. Поэтому, если Дэнни начинал задавать вопросы, когда до него доходили какие-то слухи, твои родители говорили, что все это чепуха. Как я уже сказала, они переехали сюда сразу после всего случившегося. И у них поначалу все было хорошо, потому что, даже несмотря на то, что о самоубийстве Лизы и вообще об этом происшествии рассказывали в национальных новостях – каким-то образом здесь об этом никто ничего не знал. И Дэнни в конце концов тоже перестал задавать им вопросы. Вероятно, поверил в историю, которую рассказали ему родители – что Лиза покончила с собой из-за депрессии. Так же, как и ты. – Она сложила ладони на коленях. – А если он и вспоминал что-то из того, что говорили ему когда-то другие дети, то родители уверяли его, что все это ему привиделось. На мой взгляд, это было очень жестоко по отношению к нему, потому что, боюсь, он иногда, наверное, чувствовал, что сходит с ума. Мне кажется, он из-за этого и вырос таким… неуравновешенным. У него было много проблем с тех пор, как они сюда переехали.

– В школе он то и дело попадал в неприятности, – подтвердила я, припоминая, каким брат был в подростковом возрасте. – Он вечно дрался, что уж говорить про домашние задания. Каждый вечер ругался с родителями.

Никогда мне не забыть этих ссор. Я пряталась в своей комнате, пока они кричали друг на друга, и закрывала голову подушкой, чтобы не слышать, как родители отчитывают его за плохие оценки и за то, что он водится с сомнительными компаниями. Мне в то время было одиннадцать, и я очень скучала по своему старшему брату, который любил меня в детстве и всегда защищал.

– Пока он учился в школе, его направляли на прием к психологу, – сообщила Дженни, – но твои родители и слышать об этом не хотели. Они боялись, что он ляпнет что-то о… Лизе. Пойдут разговоры, Нью-Берн наполнится слухами, они не хотели, чтобы их переезд оказался напрасным.

Меня смутили ее слова.

– Но ведь все это обернулось против Дэнни! – воскликнула я. – Ему требовалась помощь, а они ее не давали. – Бедный брат, как же ему было тяжело! Ему наверняка хотелось во всем разобраться. Совсем не удивительно, что он до сих пор зол на родителей. И я не могла его винить за это – ни отец, ни мама ему так и не помогли. На что они надеялись, когда все в семье было пронизано ложью?

Теперь я не понимала, кого мне жаль больше – брата, которому говорили одно, в то время как он знал другое. Отца, которого до конца дней преследовало чувство вины из-за пистолета, оказавшегося в руках дочери. Маму, потерявшую своего старшего ребенка. Или сестру, неземное создание с кассет, которую мучили угрызения совести из-за того, что она отняла чужую жизнь.

Я откинула голову на спинку стула и закрыла глаза.

– Лучше бы я ничего этого не знала, – простонала я.

Но раз уж мне стало обо всем этом известно, я должна была выяснить все до конца.

Как только Дженни ушла домой, я села на кровати и принялась читать статью за статьей, включая статью с показаниями полицейских, побывавших на месте преступления.

«Окровавленного мистера Дэвиса обнаружили в гостиной. Перед ним с пистолетом в руке сидела мисс Макферсон. Мистер Дэвис был застрелен из пистолета марки «Магнум». Пуля вошла в глаз и вышла через висок. По свидетельствам экспертов, смерть наступила мгновенно».

Подробное описание увиденного полицией поразило меня больше всего, я чувствовала, что эта ужасная картина будет преследовать меня в кошмарах.

В большинстве статей информация повторялась, но я все равно прочитала каждую вырезку. В полночь я наконец добралась до той самой записки, читать которую было труднее всего – это была копия предсмертного письма сестры, написанного ею от руки на обычном тетрадном листке.

«Дорогие мама и папа,

С любовью, Лиза».

мне жаль, что я заставила вас пройти через все это. Я знаю, то, что я собираюсь сделать, причинит вам еще больше боли – во всяком случае, первое время вам будет очень больно… Но также я знаю, что суд не поверит мне. Не поверит, что я не собиралась его убивать и это был несчастный случай. Однако в тюрьму я не пойду. Одна только мысль, что я там окажусь, приводит меня в ужас. Поэтому… мое решение единственно верное. Так будет лучше для всех. Я очень люблю всех – маму, папу, Дэнни и Райли. Простите меня за тот позор, который я навлекла на нашу семью.

В лесу стояла тишина, если не считать приглушенных шагов – шух, шух – это мы с Дэнни шли по ковру из хвойных иголок и пучков ярко-зеленой травы. Я была в мире моего брата, хотя он меня в него и не приглашал. Этим утром я привезла Дэнни коробку со статьями, очень переживая за то, как он все это воспримет. Мне было неизвестно, как много он помнил о тех днях, об обвинении Лизы в убийстве и ее самоубийстве. Он ведь никогда и ничего не говорил об этом.

Взяв у меня коробку, он сел за стол в своем трейлере и стал вытаскивать статью за статьей. По мере того как он читал, лицо его становилось таким же красным, как футболка. Когда же он покончил со всем, он с болью оттолкнул от себя коробку, схватил ружье и, выбежав из трейлера, скрылся в лесу. Я тут же последовала за ним, проклиная себя за то, что, возможно, совершила самую страшную ошибку в своей жизни, познакомив брата с содержимым этой коробки.

Когда я нашла его, он медленно брел с ружьем на плече и смотрел куда-то перед собой. Он не удивился, что я догнала его, и не прибавил шаг, когда я поравнялась с ним. Мы шли рядом в полном молчании около десяти минут, и я, хоть и нервничала, начала понемногу успокаиваться. Было что-то умиротворяющее в этой тишине и в том, как пружинил под нашими ногами ковер из сосновых иголок. Вокруг нас были лишь стволы сосен, прямые, как стрелы, выстреливающие в небо, где их кроны взрывались над головой пушистыми игольчатыми шапками. Я смотрела перед собой, назад и по сторонам – и видела одно и то же во всех направлениях. Мы шли не по тропе, и, если б рядом не было Дэнни, я бы давно заблудилась.

– Откуда ты знаешь, где мы? – прошептала я, боясь нарушить тишину леса голосом.

– Просто знаю, и все. – Он показал вперед. – Я люблю ходить вон туда.

Я посмотрела, куда он указывал, но казалось, что стена деревьев впереди ничем не отличалась от той, что и вокруг. Однако через пару шагов я поняла, в чем дело: прямо перед нами была поляна, окруженная настолько высокими соснами, что создавалось ощущение забора.

– О, – сказала я, – теперь понимаю почему. Здесь очень красиво.

Дэнни подошел к сосне, сел под ней и положил ружье возле себя. Я села рядом, а он закрыл глаза и покачал головой. Я немного подождала. Прошло минуты две или три, когда он вновь открыл глаза и сказал, глядя на деревья:

– Знаешь, когда ты думаешь, что помнишь что-то, но не уверен, приснилось тебе это или нет… Или может быть, ты все придумал… ты начинаешь помаленьку сходить с ума.

– Да, понимаю тебя, – кивнула я.

– Мама говорила, что это оттого, что у меня хорошее воображение. Она уверяла, что мне стоит стать писателем, потому что я придумываю замечательные истории. – В голосе его послышалась горечь. – Она смеялась над ними – над моими историями. Как-то я спросил ее, помнит ли она, как однажды, когда мы возвращались из продуктового и выходили из машины, мы услышали выстрелы? Она воскликнула: «Ничего себе, какой у тебя изобретательный ум!» А потом я как-то сказал ей, что помню кровь на ковре в гостиной. Она расстроилась и сделала мне выговор: «Раз уж ты выдумываешь истории, почему бы не выдумывать приятные?»

– О, Дэнни. – Я коснулась его руки и обрадовалась, когда он не отстранился.

– Я помню сирены, – проговорил он. – Я думал, что машина с сиреной приехала за тобой.

– За мной?!

Он кивнул.

– У тебя шла кровь. И на голове была рана.

– У меня остался шрам на лбу, – сказала я, поднимая челку, чтобы показать небольшой шрам над левой бровью. Однако Дэнни не смотрел на меня, казалось, он погрузился в воспоминания.

– Ты плакала, – сказал он.

Я опустила челку.

– Мама всегда рассказывала, что, когда я была маленькой, я ударилась головой о журнальный стол – от этого и шрам. Но я этого не помню.

– Я думал, «Скорая» приехала из-за того, что ты разбила голову. Но оказывается, нет. – Он покачал головой и продолжил, будто рассуждая сам с собой: – «Скорая» приехала за учителем. За тем парнем, которого она убила.

– Это была случайность! Ты же дочитал до того места, где было сказано, что это был несчастный случай?

– Ну да – случайно попала в глаз, – усмехнулся Дэнни. – Я знал об этом. Знал… – Он запустил пальцы в волосы. – Откуда я все это знал? Я это видел? Слышал? – Он с раздражением потер лоб. – Откуда мне известны все эти детали, Райлс? – воскликнул он. – Я знал, но забыл!

– Мне кажется, – осторожно проговорила я, не желая, чтобы он опять начал гневную тираду по поводу родителей, которую они, возможно, и заслужили, – мама с папой просто хотели, чтобы ты все забыл, и делали все, что было в их силах.

– Мне тогда разрешили не ходить в школу, – сказал Дэнни. – Мама обучала меня на дому, как сначала она обучала Лизу. Ее тогда дома не было. – Он нахмурился, пытаясь что-то вспомнить. – Она и так постоянно уезжала в какие-то поездки и все такое… но тогда она, наверное, была в тюрьме – я не знаю. Может, и была. Я как-то не связал домашнее обучение с сиренами. Я думал, меня за что-то наказали. Они не позволяли мне выходить поиграть. – Казалось, он хаотично пытался сложить кусочки воспоминаний. – Я ведь почти ее не знал, Лизу. Она была старше меня на одиннадцать лет, и ее никогда не было дома. Наша жизнь текла согласно ее расписанию. Весь мир вращался вокруг нее. – Он схватил горсть хвойных иголок. Его лицо было бесстрастным, а в голосе чувствовалось напряжение. Но потом он снова заговорил с теплотой: – Но ты мне всегда нравилась, – произнес он, посмотрев на меня, – ты была классной малышкой.

Мне все никак не верилось, что Дэнни наконец заговорил.

– А ты был моим лучшим другом, – сказала я.

Он разжал кулак, высыпал иголки и вытер ладонь о джинсы.

– Мне постоянно снится один кошмар, – сказал он. – Ужасный. Самый страшный.

– Расскажи, если…

– Сначала я думал, что он связан с Ираком, – перебил он меня, отдавшись своим мыслям, – но теперь я знаю, что нет, потому что в нем мама. Она в нем всегда. И всегда кричит. – Он с силой сжал зубы, напрягая челюсть.

Я была вся внимание, но тут Дэнни вдруг перестал говорить о сне и произнес:

– Самоубийство – это выход для трусов. – Он подобрал прутик и стал теребить его пальцами. – Разумеется, я понимаю ветеранов, которые так поступают, – нести весь этот груз однажды становится слишком тяжело… К тому же не у всех есть вот такое место, в котором они могли бы спрятаться.

Я не сразу поняла, что он называл «вот таким местом». Но потом до меня дошло, что он говорил о небольшом клочке земли в лесу – о своем убежище. И я была тронута, что он позволил мне здесь остаться.

– Обещай мне, что не будешь волноваться о том, что я покончу с собой. – Он посмотрел на меня. – Я знаю, ты волнуешься. Поэтому я так говорю.

Я боялась нарушить теплую атмосферу, которая окутала нас, и в то же время хотела воспользоваться его настроением и копнуть чуть глубже.

– Да, волнуюсь, – признала я. – Главным образом из-за твоей депрессии. Если бы ты принимал лекарства, я думаю, ты бы…

– Я не в депрессии, – оборвал он меня.

Еще как, подумала я.

– Хорошо, – сказала я мягко. – В таком случае как бы ты определил свои чувства? Что бы ты?..

– Я в бешенстве, вот что я чувствую! – Он сломал прутик, и, хотя треск был едва слышным, я вздрогнула.

– На кого ты злишься? – спросила я.

– На кого я не злюсь – вот был бы ответ покороче, – ответил он. – Для начала я злюсь на наше чертово правительство за все то дерьмо, которое меня заставили делать. Заставили меня… – Он со злостью покачал головой. – Ты знаешь, как быстро ты там перестаешь видеть в людях живых существ? – Я, затаив дыхание, молчала. – Еще я зол на родителей. На лживого отца и ледышку мать. И на нашу сестру – эгоистичную стерву. – Его лицо раскраснелось и покрылось испариной, он глубоко и часто дышал. – Она забрала весь воздух из нашей семьи, ничего не оставила.

– Но, – вступила я осторожно, – неужели ты никогда не думал о том, как тяжело ей было в детстве? Неужели не понимаешь, как на нее давили?

– Ну уж нет! – Его раздраженный крик нарушил священную тишину леса. – Никто не заставлял ее играть на скрипке. Никто не подстрекал ее убивать ее дурацкого учителя. Ей все преподносилось на блюдечке с голубой каемочкой, и она забрала все!

Я пробежала пальцами по хвойным иголкам, устилавшим землю рядом со мной. В ответ на его ярость я постаралась говорить как можно спокойнее:

– Я просто пытаюсь понять, почему люди поступают так, как…

– Прекрати вести себя со мной как психолог! – взвился Дэнни. – Я ненавижу, когда ты так делаешь.

Я была ошеломлена.

– Я просто пытаюсь…

– Ты сразу начинаешь говорить как автомат, будто вся эта фальшивая теплая пушистая чушь, которую ты несешь, – это часть твоей рабочей программы, и она не имеет ни малейшего отношения к реальности. – Он повернулся ко мне. Лицо его было красным. – Сколько ты училась? Пять лет? Шесть? И ты думаешь, что можешь копаться в головах у людей, когда сама еще толком не жила в реальном мире? Возможно, ты и справишься с тринадцатилетним ребенком. Или четырнадцатилетним. Но не смей лезть ко мне.

У меня было чувство, будто он ударил меня своим ружьем прямо в живот.

– Дэнни. – Больше я ничего не смогла произнести, настолько мне было больно.

– Ты меня совершенно не понимаешь, разве не ясно? – Он схватил ружье и вскочил на ноги. Мое сердце бешено заколотилось, но он лишь посмотрел на меня сверху вниз, заморозив ледяным взглядом бледно-голубых глаз. – У меня не с разумом проблемы, Райли, – сказал он, – а душой. И никакие лекарства этому не помогут.

Он повернулся и, несмотря на хромоту, стал быстро углубляться в лес. Я невольно выдохнула, потом немного подождала и, поднявшись с земли, сотрясаемая нервной дрожью, поспешила за ним, стараясь все же соблюдать некоторую дистанцию. Ноги казались ватными, я еле поспевала за Дэнни, но я не собиралась его догнать. После такой речи мне было бы трудно с ним говорить. Однако я старалась держать его в поле зрения, потому что самостоятельно ни за что бы не вышла из леса – слава богу, футболка на нем была красная. Мои глаза щипало от слез, а вскоре я и вовсе начала плакать от его обидных слов, которые меня жестоко ранили. Вот, значит, как он думал обо мне все это время! Он видел во мне не сестру, а шарлатанку-психолога? Теперь мне не только казалось, что я потеряла брата, но и будто его вообще никогда у меня не было.

Всю дорогу, следуя за Дэнни на приличной дистанции, я обдумывала его слова. Я и представить себе не могла, каково это – оказаться на его месте. Он рос с родителями, которые называли его реальные воспоминания разыгравшимся воображением. А после его и вовсе заставили делать страшные вещи – мучить людей, убивать их. И все это против его воли, вопреки его ценностям.

Может быть, он был прав? Может быть, мне действительно не следовало лезть к людям, которым я заведомо не могла помочь? Я была отличной студенткой – в университете времени не теряла – и много узнала о том, как излечить разум.

Но никто не учил меня излечивать души.

Вернувшись домой, я все еще чувствовала боль и досаду от разговора с Дэнни. Я достала из холодильника йогурт, села на веранде, но есть не могла. Я думала о своем брате. Он сказал, что слышал выстрелы и видел кровь на полу. Видел ли он еще что-то, кроме этого, и что родители попытались стереть из его памяти? Я представила, как дирижер, которого я запомнила по видео из Рима, лежит в гостиной нашего дома и из простреленного глаза вытекает кровь. Должно быть, это выглядело ужасно. Меня замутило от одной только мысли об этом, а каково было тем, кто это видел, например моему брату?

Я отнесла йогурт обратно в холодильник и, прихватив ноутбук, вернулась на веранду. Несмотря на вентилятор, жужжащий над моей головой, было очень жарко, но я постаралась не обращать на это внимания. Мне хотелось побольше узнать о человеке, который, похоже, основательно засел в моей голове. В статьях говорилось, что у Стивена Дэвиса не было детей, но имелась жена. Интересно, как она справилась с потерей мужа?

Я поискала упоминание о Стиве Дэвисе в архивах «Вашингтон пост» и обнаружила, что людей с таким именем довольно много в новостях. Мне удалось найти немало статей, похожих на те, что отец (а может, мать?) хранил в коробке, но в Интернете информации было куда больше. Например, там был некролог, посвященный Стиву Дэвису, из которого я узнала, что он, как и моя сестра, начал играть на скрипке в пять лет, был необыкновенно одарен от природы, а его ученики его обожали. Окончив Джуллиард, Дэвис пять лет проработал в Национальном симфоническом оркестре, оставив о себе память среди коллег как о «милом перфекционисте», имевшем привычку готовиться ко всем выступлениям с необыкновенной дотошностью и страстью. К некрологу прилагалась его фотография, на которой он хоть и не улыбался, но не выглядел хмурым. Он просто был красивым мужчиной с идеально симметричным лицом, словно вырезанным из камня, и с темными волосами, слегка тронутыми на висках сединой.

Я набрала в поисковике имя его жены, Сондры Линн Дэвис, и вышла на станицу блога, называвшегося «Мы не забудем. Здесь встречаются те, чьих близких убили». Прежде чем перейти по ссылке, я задержала взгляд на фотографии – она способна была растрогать даже самое нечувствительное сердце. На ней были запечатлены мужчина и женщина, любующиеся солнцем, встающим над молочно-серым океаном. Мужчина поднес руку женщины к губам, и этот жест казался невероятно нежным и личным. Несмотря на то что пара была сфотографирована со спины и я видела лишь силуэты, я почему-то догадалась, кто они – и кто этот мужчина, казавшийся слишком молодым, чтобы задумываться о смерти.

С трудом оторвав взгляд от фотографии, я переключила внимание на текст и стала читать.

«Мы не забудем. Здесь встречаются те, чьих близких убили».

27 октября 1990 года я потеряла своего мужа и лучшего друга Стива Дэвиса. Стив был замечательным музыкантом. В течение нескольких лет он выступал с Национальным оркестром, а затем начал преподавать в университете Северной Виргинии, поскольку хотел больше времени проводить рядом с домом. Стив был не только преданным и любящим мужем, он обожал своих учеников и преподавал им игру на скрипке не столько потому, что, давая уроки, мог заработать больше денег, а потому, что любил музыку и инструмент и желал передать свою любовь ученикам. Лиза Макферсон была одной из его учениц.

Ей было пять лет, когда она начала брать у него уроки, занимаясь на скрипке, которая была в восемь раз меньше обычного инструмента. Девочка оказалась очень талантливой, и Стив с ней работал больше, чем с другими, потому что она относилась к музыке с такой же страстью, с какой и он относился к ней в своем детстве. Лиза напоминала Стиву его самого в пятилетнем возрасте, когда он впервые взял в руки инструмент. Ее вдохновение воодушевляло его, и она явно была на пути к успеху. Стив был безгранично ей предан, постоянно задействовал ее в концертах, устраивал ей прослушивания в музыкальных школах, брал вместе с группой других своих одаренных студентов в Рим и Монреаль, где она принимала участие в музыкальных фестивалях. Он во всех своих учеников вкладывал сердце и душу, я говорю это, потому что хорошо знала каждого, кого он обучал игре на скрипке. Все они были талантливы и по-своему уникальны. Все были немножко не от мира сего. Да, я до сих пор считаю, что одаренные люди не такие, как все. Стив тоже был с причудами. Но что касается Лизы… мне всегда казалось, что ее странности – не просто странности. Мне всегда казалось, что у нее не совсем стабильная психика. Но это было настолько не явно, что никто этого не замечал, хотя, на мой взгляд, ей требовалась помощь. Стив, например, тоже считал, что мое беспокойство беспочвенно. Он не волновался за ее душевное здоровье, пока она замечательно играла. А зря. Подрастая, Лиза начала постепенно утрачивать интерес к музыке и к занятиям со Стивом. Играть стала заметно хуже – и в основном из-за того, что начала работать с другими преподавателями. Все это очень расстраивало Стива – настолько, что он написал своему старому другу, преподающему в Джуллиарде, куда Лиза собиралась поступать, что она больше не относится серьезно к карьере музыканта и растеряла свои таланты.

Я не знаю, каким образом до нее дошел слух о его письме. Знаю только, что Стив считал себя очень виноватым из-за того, что все-таки его отправил. Он целую неделю не спал, был молчаливым и чувствовал себя просто убитым. И он решил пойти к ней домой и извиниться. Но Лиза встретила его с пистолетом и выстрелила сразу, как только он вошел в гостиную. Стив умер на месте. А она, вместо того чтобы предстать перед судом за преступление, инсценировала самоубийство на реке Потомак. Почему я говорю «инсценировала»? Потому что тело так и не нашли в те дни. Полиция перестала ее искать, но я никогда не перестану. Я наняла частного детектива, который напал на ее след, но ему не удалось убедить высшие инстанции, что Лиза Макферсон жива. Я все еще готова заплатить 25 тысяч долларов тому, кто имеет хоть какие-то сведения о ее местонахождении, хотя… в какой-то мере это уже неважно. Ведь это не поможет мне вернуть моего любимого мужа.

Время не лечит. Возможно, ты и перестанешь плакать каждый день, но боль все равно не исчезает, она остается навсегда. Незадолго до смерти Стива мы решили родить ребенка, потому что и так слишком долго откладывали этот вопрос из-за карьерных амбиций. Я проходила курс лечения от бесплодия… И если бы Стив остался жив, у нас бы обязательно родились дети, которым сейчас было бы уже около двадцати. Я не перестаю оплакивать наш потерянный шанс иметь полноценную семью…

Десять лет назад я поняла, что не одна в своем горе. Тысячи других людей потеряли своих любимых из-за того, что их убили. Тогда я и начала вести этот блог. Для вас это точка в вашем собственном путешествии, здесь мы можем друг друга поддержать. Если вы потеряли кого-то из близких в результате убийства, я буду рада, если вы поделитесь своей историей».

Не знаю, сколько раз я перечитала этот пост, сидя на веранде на невыносимой жаре. Я искала что-то между строк… не знаю что. Мне трудно было анализировать свои эмоции, но что я реально чувствовала, так это боль, которая в тугой узел скрутила все мои внутренности. Тело сестры не нашли… Ее останки до сих пор покоятся на дне той реки. От одной этой мысли мне становилось не по себе. Бедные родители! Сколько же раз, должно быть, они представляли, как Лиза делает свой последний вздох, перед тем как потерять сознание и погрузиться в темную ледяную воду. Теперь меня не удивляет, почему они пытались оградить от этого Дэнни. Как не удивляет и то, почему в детстве, даже если я с мамой находилась в одной комнате, мне казалось, что она от меня невероятно далеко.

Я все никак не могла выбросить из головы фразу из поста этой Сондры о моей сестре: «…казалось, что у нее не совсем стабильная психика…» Сразу вспоминались кадры из видео, где Лиза все время стояла в стороне от группы ребят или в уединении разговаривала с Мэтти… пока ей не нужно было выходить на публику. Она не особенно вписывалась в компанию однолеток. Может быть, и в самом деле у нее были проблемы с психикой, как предполагала жена Дэвиса? Мне было жаль Сондру. Ей никак не удавалось отпустить прошлое. Она все еще оплакивала своих неродившихся детей, нанимала частного детектива, чтобы найти мою сестру… Прошло больше двадцати лет, а она все еще жила с этим. Мне захотелось написать ей, но я точно знала, что не сделаю этого. Я просто хотела выразить ей свои соболезнования и сказать, что абсолютно, просто абсолютно уверена, что Лиза не хотела убивать ее мужа. Но, с другой стороны, мне было легко поверить в то, что это несчастный случай, только лишь потому, что это – единственная причина, по которой я сама никогда бы никого не убила.

Но я – не Лиза.

На следующее утро, едва я открыла дверь, в гостиную, точно ее выпустили из пушки, ворвалась Дженни. Она была не одна, а со своей дочерью. Мне даже пришлось посторониться, иначе бы она меня снесла.

– Райли, это Кристин, – представила дочь Дженни, бросив сумочку на столик у двери.

– Райли! – Кристин улыбнулась мне так широко, что, казалось, улыбка разделила ее лицо пополам. Темные волосы она собрала в хвост, глаза были карими, а не голубыми, как у Дженни, – но в остальном можно было сразу понять, что она дочь своей матери. – Я так рада тебя видеть! – Она схватила меня за руки, чтобы поприветствовать, и тяжелая сумка, висевшая на ее плече, съехала мне на запястье. – Последний раз, когда я тебя видела, ты была совсем маленькой, представляешь? Такой малю-ю-ю-сенькой девочкой!

От переполнявшей ее энергии мне стало не по себе, так же, как в нашу первую встречу с Дженни. Яблочко от яблони недалеко падает.

– Я тоже очень рада тебя видеть, Кристин, – сказала я. – Это здорово, что ты согласилась мне помочь.

– Да без проблем! – воскликнула она. – Тем более что я наслышана об этом замечательном доме. Уверена, здесь тысяча сокровищ. Мама рассказала о коллекциях твоего отца.

– Понятия не имею, насколько они ценные, – ответила я, пожав плечами. По сути говоря, мне было все равно. Я просто хотела, чтобы кто-то взял на себя работы по дому, пока я буду приводить в порядок свою жизнь и разбираться с чувствами, захлестнувшими меня с головой.

– Ты такая красивая! Правда же, мам? – сказала Кристин, обращаясь к Дженни.

Они остановились в дверном проходе, разглядывая меня.

– Она хорошенькая, – согласилась Дженни.

– Да ладно вам! – запротестовала я. Не желая оставаться объектом их анализа, я решила сбежать на кухню. – Вам чего-нибудь принести? – спросила я. – Бутылку воды или лимонад?

– Ничего, – ответила Дженни.

– Не нужно, спасибо. – Кристин припустила было за мной на кухню, но остановилась у витрины с трубками и, положив руки на бедра, стала изучать ее содержимое. – Мама сказала, Дэнни разбил стекло, – изрекла она. – Я помню его милым маленьким мальчиком, но, похоже, он изменился?

Мне захотелось защитить Дэнни. Ее вопрос задел меня, но, чтобы не раздражаться, я посчитала за лучшее промолчать. Мы не виделись с братом после того случая в лесу, однако я все еще никак не могла выбросить из головы наш последний разговор. Думал ли о нем Дэнни или забыл обо всем, едва мы расстались? Или он запил, как делал обычно, когда хотел о чем-то забыть?

Кристин взяла в руки трубку и стала внимательно ее рассматривать.

– У оценщиков будет знаменательный день сегодня, правда же, мам?

– А я что говорила! – Дженни подошла к дочери и обняла за плечи. – Сегодня днем придут оценщики, – пояснила она для меня.

Я невольно возмутилась – мне, конечно, хотелось, чтобы дом побыстрее освободили от вещей, но я не собиралась уступать кому-либо контроль над ситуацией. Даже несмотря на то, что я никогда здесь ничего не контролировала.

– Пожалуйста, советуйтесь со мной, прежде чем будете принимать какие-то важные решения, – сказала я. – И вы, конечно, помните, что после того, как трубки оценят, они отойдут к Тому Кайлу? Они не должны попасть на распродажу имущества.

– Ну разумеется, – заверила меня Дженни.

Кристин, по-видимому, поняла мое беспокойство.

– Я только проведу общую инвентаризацию, – сказала она. – Обычно я работаю со своей командой, но одна из девушек беременна и не встает с постели, а другая записалась на летние курсы в общественном колледже. Так что с этим мне будет помогать мама. Как только завершим инвентаризацию, возьмемся за сортировку вещей, а потом будем прикреплять к ним ценники, подготавливая к распродаже. Я просто хотела все посмотреть до того, как придут оценщики. – Она улыбнулась: – Ты меня совсем не помнишь? – В ее голосе мне послышалась грусть.

Я помотала головой, изо всех сил стараясь выглядеть огорченной.

– Ты была миленькой, – сказала Кристин. – Но в основном я тогда общалась с твоей сестрой.

Она засмеялась. Смех был низким и хрипловатым, как у курильщиков, и хотя запаха табака не ощущалось, в голове у меня мелькнула мысль, что меньше всего я бы хотела, чтобы в доме кто-то курил.

– Твоей сестре, конечно, было не до меня, – Кристин с грустью покачала головой, – она была слишком амбициозной девочкой.

Интересно, известно ли ей, что Лиза убила своего учителя, подумала я, и знает ли она настоящую причину, из-за которой сестра покончила с собой?

Желая побыстрее сменить тему и не возвращаться к обсуждению моих родных, я, как и подобает хозяйке дома, обвела широким жестом гостиную и спросила:

– Ну, с чего будем начинать?

Пока Дженни с Кристин бродили по дому, я изничтожала в измельчителе старые папины бумаги из его первого шкафа. Я слышала, как открываются и закрываются дверцы шкафов и витрин, слышала, как Дженни и Кристин разговаривают между собой и спускают стремянку, чтобы подняться на чердак, и думала, что это даже хорошо, что Дженни была близка с отцом. Он бы и сам доверил ей эту работу. И от этой мысли мне стало как-то проще свыкнуться с тем, что в папиных вещах роются два совершенно незнакомых мне человека.

Дыши, говорила я себе, прислушиваясь к их шагам, раздающимся то тут, то там в доме. Все будет хорошо.

Примерно в одиннадцать я получила письмо от Сьюзен с сообщением, что нам с Томом Кайлом необходимо будет встретиться и подписать документ, на основании которого к нему перейдет коллекция. Сьюзен дозвонилась до него, и они договорились, что он придет к ней завтра в два, а теперь она хотела знать, смогу ли я подойти в это же время.

Встречаться с Томом Кайлом мне не очень-то хотелось. Хотя с Вернис я бы не отказалась поговорить еще разок. Тем не менее я ответила Сьюзен, что приду к ней в назначенный час.

Оба оценщика прибыли практически в одно время, как раз тогда, когда я собралась продолжить разбор бумаг. Их встретила Дженни и, представив мне, отправила одного наверх, работать с компасами и зажигалками, а другого, с бородой и пивным брюшком, как у Санта-Клауса, усадила перед коллекцией трубок.

– Неплохо, – промолвил он, когда я вернулась к своей бумажной работе.

За исключением этого он оставался немногословен, и я была несказанно рада, что он и словом не обмолвился о разбитой стеклянной дверце.

Позже, вечером, когда я готовила яичный салат, в кухню вошла Дженни и, прислонившись к тумбе, спросила:

– Может, не стоит все ж таки продавать Лизину скрипку?

– И что я буду с ней делать? – Я шлепнула в миску с салатом ложку майонеза.

– Ну мало ли что… – Она задумчиво почесала переносицу. – Может быть, твой ребенок, который родится, захочет играть на скрипке? Кто знает? Или у Дэнни… У него ведь тоже будут когда-нибудь дети… Пусть ни у тебя, ни у него нет музыкальных талантов, но кровь-то у вас все равно – Макферсонов. И вы передадите талант следующему поколению. Было бы здорово, если б твоей дочери или сыну досталась Лизина скрипка.

Мне показалось, она будто попыталась убедить меня, что я не приемная дочь, и за это я почувствовала к ней признательность.

– А надо непременно решить это прямо сейчас – продавать или нет скрипку? – замялась я.

– Оценщик, тот, что наверху, сказал, что он не эксперт по струнным, однако он посмотрел скрипку и говорит, она очень ценная и хранить ее нужно где-нибудь в безопасном месте – не дома. Очень ценная вещь, – повторила она.

Я кивнула, продолжая размешивать майонез, и сделала мысленную «зарубку» – не забыть про скрипку. Почувствовав на себе взгляд Дженни, я обернулась.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

Я опустила руки.

– Если честно, то нет, – проговорила я вполголоса, помня, что в соседней комнате работает оценщик. – Моя удивительно талантливая сестра была убийцей… Семья, в которой я выросла, возможно, мне не родная… У моего брата – проблемы… И я очень скучаю по папе. – Мой голос сорвался, и Дженни подошла ко мне и обняла за плечи.

– Как же я жалею, что тебе на глаза попалась эта коробка… Эти статьи… Это я во всем виновата.

– Вы здесь ни при чем, Дженни. – Я высвободилась из ее объятий. – Я имела право это знать, и я рада, что наконец мне все стало известно. Теперь я многое могу объяснить.

– Твои родные… они и есть твоя семья. Не обращай внимания на всю эту чушь об удочерении. Это все неправда – я абсолютно в этом уверена. Просто не знаю, кем себя возомнила эта Вернис Кайл! Тоже мне прорицательница! По какому праву она осмелилась заронить в тебя зерна сомнений? Успокойся и оставь это. Прошу тебя!

Но прежде чем я успела ответить, в дверь позвонили.

– Кто-то пришел! – подал голос оценщик.

– О, это, должно быть, перевозчики фортепиано! – воскликнула Дженни.

– Сегодня? – Как? Она меня даже не предупредила, что связалась с перевозчиками?! Мне вдруг захотелось выскочить в гостиную и загородить им дорогу. В доме и так было полно людей, и оттого, что они все приходили и приходили, мне становилось все хуже.

– Не волнуйся, – сказала Дженни, уверенно направляясь в гостиную. – Я обо всем позабочусь. Тебе ничего не придется делать!

Пока в гостиной стучали, стонали и кричали друг на друга рабочие, я меланхолично ела салат. У меня не было никакого желания выходить к ним и смотреть, как они разбираются с фортепиано. Я устроилась за столом в кухне и вошла в Фейсбук, чтобы проверить, что новенького пишут мои друзья. Мы с Брайаном удалили друг друга из друзей, но я все еще время от времени заходила к нему на страницу, чтобы посмотреть на его улыбающееся лицо и поразмышлять, не совершила ли я ошибку, расставшись с ним. За те два года, что мы общались, он так и не сменил фотографию профиля. Он был снят на фоне розового заката вместе с сыном и дочерью, которым на момент съемки было, соответственно, три и четыре года. Они повисли на Брайане, как обезьянки, и эта фотография все еще вызывала у меня смех. Я скучала по его детям не меньше, чем по нему. Но, посмотрев в который раз на его снимок, я окончательно поняла, что довольна своим решением. Ему нужно было быть рядом с детьми. Хотя он этого и не осознавал, пока не ушел от жены.

Неожиданно в доме стало тихо. Я прислушалась. Голоса переместились на крыльцо, а когда они совсем стихли, я вышла в гостиную. Пройдя мимо оценщика с пузом, который все еще занимался трубками, я остановилась. Посреди комнаты, где раньше, сколько я себя помнила, стояло фортепиано, зияло пустое место. Глубоко вздохнув, я прижала руку к груди. Мне всего-то двадцать пять, но ощущение было такое, что этот месяц меня доконает. Если я так тяжело прощаюсь с фортепиано, на котором даже не играла, то как буду прощаться с любимым домом?

Я в изнеможении села на диван как раз в тот момент, когда Кристин бодро сбежала со ступенек, держа в руке айпед.

– Вы только посмотрите! – воскликнула она. – Уже и фортепиано нет. Мама, значит, договорилась с перевозчиками?

Я кивнула:

– Думаю, да.

– Оценщик наверху почти закончил, – сообщила она. – Он в восторге от компасов! – Она повернулась к мужчине, занимавшемуся трубками: – А у вас как продвигается?

Он закрыл свой ноутбук и поднял голову.

– Практически закончил, – ответил он, проведя пальцами по бороде. – Мне нужно только кое-то проверить у себя в офисе, но навскидку эта коллекция будет стоить около семнадцати тысяч.

– Ничего себе! – удивилась я, невольно выпрямляясь на диване. Я и не представляла, что трубки такие ценные. Может быть, после этого Том Кайл перестанет ворчать?

Оценщик положил ноутбук в портфель и направился к двери.

– Через пару дней я свяжусь с вами и скажу более точную стоимость, а потом выпишу сертификат.

Он больше разговаривал с Кристин, чем со мной, поэтому я даже не потрудилась встать, когда она пошла провожать его к двери.

Вскоре она вернулась и, сев у рабочего стола отца, положила айпед на колени.

– Как продвигается уничтожение бумаг? – спросила она, садясь боком к столу, чтобы быть ко мне лицом.

– Медленно, – ответила я. – Я боюсь уничтожить что-то важное.

– О, не надо осторожничать, – улыбнулась Кристин. – Я уверена, большую часть этих бумаг смело можно выкинуть.

Она поправила челку, и я заметила, что лоб у нее влажный от испарины. Работать на чердаке, похоже, было невыносимо жарко, и мне стало ее жаль.

– Наверное, сложно разбирать чужие вещи? – проговорила я. – Боюсь, я оставила тебе один хлам. Но Дженни сказала, чтобы я избавилась только от старых бумаг.

– Она абсолютно права, – помотала головой Кристин, давая этим понять, что я не обременила ее приглашением заняться разборкой имущества в доме. – А что до чужих вещей – то мне нравится их разбирать. Так что не думай насчет беспорядка. – Она ткнула в какую-то кнопку на экране айпеда. – Мы с мамой и завтра придем, если ты, конечно, не против. Я знаю, ты хочешь, чтобы все продвигалось как можно быстрее.

– Да, чем быстрее, тем лучше, – с готовностью подтвердила я.

– Кое-что, правда, нужно с тобой обсудить… – Она опять коснулась экрана. – Что делать с компьютером, который наверху в кабинете? Он идет на продажу?

Я кивнула ей:

– Это папин. Только, наверное, сначала надо удалить все с жесткого диска.

– Вот именно. Если хочешь, мы этим займемся. Но, возможно, тебе сначала захочется убедиться, что там не осталось ничего важного, прежде чем ты отдашь его нам?

– Хорошо.

– По дому там и сям валялись ключи… Я сложила их в один пакет и оставила в кабинете на полке, – продолжила она. – Посмотри, вдруг какие-то из них тебе понадобятся. И вообще, все вещи, какие захочешь оставить, складывай в кабинете. Мама знает, что из кабинета на продажу пойдут только компасы, инструменты и зажигалки, а все остальное мы трогать не будем.

– И мою спальню тоже! – быстро вставила я. – Ее тоже не надо трогать.

– Конечно, – согласилась Кристин. – А что насчет комнаты брата? Там нет ничего особенного, но, может, он захочет?..

– Ему все равно, – ответила я.

– Если мы найдем какие-то личные вещи или обнаружим фамильные ценности, мы тоже оставим их в кабинете, – добавила Кристин. – Правильно?

– Да, хорошо, – кивнула я. – И скрипка пусть остается, хотя бы на какое-то время.

– Лизина скрипка? – уточнила Кристин. – Та, что с фиолетовым ярлыком?

– Да. – Я посмотрела на нее и неожиданно для себя спросила: – Послушай… А тебе известно, что она… Лиза… сделала?

По ее лицу пробежала тень.

– Я тогда какое-то время жила за границей, так что узнала обо всем, когда вернулась домой – это было уже после того, как вы сюда переехали. Я просто не могла поверить! Мама тоже чувствовала себя ужасно. Она нежно любила Лизу и все сокрушалась, что не смогла поговорить с ней, чтобы как-то помочь…

– Боюсь, помочь ей было невозможно, – вздохнула я.

– Да. Такое… случается, – тоже вздохнула Кристин, и челка снова упала ей почти на глаза. Взглянув на меня исподлобья, она спросила: – Мама говорит, ты ничего не знала, пока не нашла сейчас эти статьи?

– Да, – ответила я. – И все еще не приду в себя.

– Ну, – произнесла она, поднимаясь, чтобы уйти, – будем надеяться, что, пока мы тут все разбираем, никаких новых потрясений не последует.

– Неважно выглядишь, – заметил Том Кайл, устраиваясь на стуле напротив меня в приемной Сьюзен Комптон на следующее утро.

Мое лицо блестело от пота – я только что вернулась с пробежки, которую закончила прямо у офиса адвоката. Сегодня Том был не в своих обычных камуфляжных штанах и футболке, а в приличных брюках цвета хаки и рубашке с коротким рукавом. К тому же он побрился и причесал редкие седые волосы, однако все это не повлияло на его мерзкий характер. Лучше бы отец ничего ему не оставлял, подумала я. Мне было неприятно осознавать, что Том изменял Вернис и не самым идеальным образом выполнял свою работу на службе правительства. И вообще я не понимала, чем этот человек так привлекал отца, что он даже покрывал его роман.

В ответ на комментарий Тома по поводу моего внешнего вида мне захотелось сказать что-нибудь язвительное, однако я промолчала, понимая, что этим ничего не добьюсь. Если ему известно, почему Вернис настаивает на том, что меня удочерили, то взял бы и рассказал мне. И заодно бы признался, за какие такие заслуги отец выписывал ему каждый месяц денежные чеки и оставил коллекцию трубок.

Я решила попытаться вызвать у Тома сочувствие, хотя и не была уверена, что он на него способен.

– Да, знаю, – ответила я, глуповато улыбаясь. – В моей жизни сейчас сплошной хаос.

Окинув меня внимательным взглядом из-под густых бровей, он заметил:

– Похоже, после отца тебе со многим придется разбираться.

Я кивнула.

– Мне его очень не хватает. – Я потерла ладонями влажные бедра. – Все так навалилось разом…

Мне показалось, я заметила сочувствие во взгляде Тома, однако он тут же снова, как обычно, нахмурился и сказал:

– Да уж, и братец твой скорее мешает, чем помогает.

– Ну у него и своих проблем полно.

Мы были одни в приемной. Том бросил взгляд на стойку секретарши, которой сейчас не было на рабочем месте, и, понизив голос, спросил:

– Считаешь, он, как и твоя сестра, склонен к самоубийству? Иногда мы с Вернис слышим его стрельбу. Жена очень волнуется. Она все рвется пойти проведать его, но я говорю, чтобы оставила его в покое.

Да, это очень похоже на Вернис, волноваться о чужих людях.

– У сестры была совершенно другая ситуация, – проговорила я. – Дэнни не причинит вреда ни себе, ни кому-либо другому. Так что пусть Вернис не волнуется.

Я задалась вопросом, известна ли Тому настоящая причина, по которой Лиза покончила с собой. Наверное, известна. Ведь тогда в новостях из-за убийства подняли большую шумиху. Теперь мне казалось, что правду о случившемся не знали лишь мы с Дэнни.

– Если нужно чем-то помочь в трейлерном парке, так ты скажи, мы поможем, – произнес Том. – Ты же знаешь, что там наш дом. – Он наклонился вперед и, поставив локти на колени, добавил: – Мы прожили в этом парке более двадцати лет. Даже не представляю, куда отправимся, когда ты его продашь.

Он так пристально посмотрел на меня, что я отвела взгляд. В его предложении помощи чувствовалось не только проявление доброты, но я не могла понять что.

– Здравствуйте, Райли. – В приемную вошла Сьюзен и протянула мне руку для приветствия. – А вы, должно быть, мистер Кайл?

Мы обменялись рукопожатиями и проследовали за ней в офис, где сели рядом напротив ее стола. Посмотрев на меня внимательно, Сьюзен спросила:

– Райли, у вас все в порядке?

– Да, все хорошо, – кивнула я. Хм… должно быть, я выгляжу хуже, чем думала. Мне даже захотелось поскорее вернуться в дом. Мне не очень нравилось, что там сейчас хозяйничают Кристин с Дженни, продолжая разбирать наши семейные вещи. Бесцеремонные повадки Кристин начинали меня бесить, мне не нравилось, что она так по-свойски распоряжается вещами моих родных.

– Что ж, отлично, – сказала Сьюзен, приступая к делу. – Я подготовила документ, согласно которому к вам, мистер Кайл, переходит коллекция завещанных трубок. Райли, коллекцию уже оценили?

Я кивнула.

– Оценщик считает, что ее приблизительная стоимость где-то семнадцати тысяч. – Я наблюдала за лицом Тома Кайла, но оно не выражало никаких эмоций. Я только что сказала ему, что он стал богаче на семнадцать тысяч долларов, а ему, похоже, было все равно. – Как мы это сделаем? – спросила я. – Ну, то есть я привезу ему трубки, или?..

– Думаю, будет лучше, если мистер Кайл сам заедет за трубками. Ведь теперь они принадлежат ему.

Мы еще немного поговорили со Сьюзен, подписали пару документов, а потом покинули ее офис и вышли на улицу.

– Не принимай все так близко к сердцу, Райли, – сказал Том, прежде чем направиться к своему «Форду», припаркованному у тротуара.

Я не знала, что на это ответить, и просто молча пошла по направлению к дому, а когда уже собралась переходить дорогу, Том вдруг окликнул меня через окно машины и дал задний ход.

– Райли.

Я посмотрела на него.

– Да?

– Твоя сестра… Ну та, про которую говорят, что она покончила с собой…

Я ждала, пока он продолжит, но казалось, что он ждал чего-то в ответ.

– Да? – снова переспросила я.

– Она этого не делала, – произнес он и, резко нажав на газ, развернулся и скрылся из виду раньше, чем я смогла осмыслить его слова.

Часть вторая

Лиза

Январь 1990

Александрия, штат Виргиния

В спальню проник свет уличного фонаря и упал на истертую кожу футляра для скрипки. У скрипки было имя – «Вайолет». Лиза взглянула на футляр и отвернулась. Отец сказал, что скрипку с собой брать нельзя. Она попыталась протестовать: ведь логичней предположить, что, если ей действительно пришла бы мысль убить себя, скрипку бы она забрала с собой – она бы ни за что ее не оставила. Но отец окинул ее строгим взглядом и сказал, что скрипка в данном случае – наименьшая из ее проблем, и она согласилась.

Снег в свете фонарного круга показался ей белой пылью, повисшей в воздухе. Она поежилась. В последнее время ей никак не удавалось согреться, вне зависимости от того, сколько слоев одежды было на ней надето. Сегодня у нее стучали зубы и даже подташнивало. Она не ела несколько дней – кусок не лез в горло. Мама думала – это из-за предстоящего суда, и еще больше начинала беспокоиться, что присяжные, увидев ее бледное осунувшееся лицо и костлявые плечи, сразу посчитают ее за убийцу.

– Лиза, тебе нужно поесть, – умоляла она, – иначе они подумают, что ты наркоманка.

Меньше всего ей хотелось сейчас вникать в то, что говорила ей мать, и думать о ней.

В комнате было темно – отец не велел включать свет из-за соседей, которые наверняка не спали и наблюдали за их окнами.

– Ты готова? – спросил он, входя к ней.

Она поднялась навстречу ему:

– Нет.

Однако взяла рюкзак, собрала в пакет полотенце, пустую бутылочку из-под краски для волос, белокурые состриженные пряди и прошла мимо отца в коридор.

К такому никто и никогда не будет готов.

Отец схватил ее за руку и, повернув к себе, показал на медальон у нее на шее:

– Это нужно оставить здесь.

– Но я бы его надела, пап! – воскликнула она, касаясь белого нефритового овала и подушечками пальцев нащупывая узор, вырезанный на камне. – Я его никогда не снимаю!

– Придется, – вздохнул отец. – Его слишком легко узнать.

Сдавшись, она вернулась в комнату, сняла медальон и шагнула к полке, где стояла коробочка с драгоценностями, однако вместо того, чтобы положить в нее украшение, спрятала его в кармане джинсов. Она ни за что его не оставит.

Вернувшись в коридор, она последовала за отцом, на ходу натягивая шапку поглубже – волосы еще не высохли, а на улице холодно.

– Тсс, – обернулся на нее отец, хотя она и так не издала ни звука.

Они вышли на подъездную дорогу и прошагали к ее машине. Отец открыл перед ней дверцу водителя и тихо предупредил:

– Никаких фар, пока не выберемся с аллеи.

Она кивнула, и отец неслышно захлопнул дверцу.

Его автомобиль стоял позади ее машины. Отец завел его, и они осторожно стали выезжать, ориентируясь только на свет фонарей.

Теперь она следовала за ним, и ее зубы стучали так сильно, что казалось, звук отдавался в голове.

– Прощай, Энсесль-роуд, – прошептала она.

В машине пахло краской для волос, и она подумала, что, наверное, и в ее спальне остался этот запах. Заметит ли его ее мама, когда вернется из Пенсильвании? Или полиция – что намного хуже.

Потом она представила себе «Вайолет», которая осталась в комнате. Представила маму, читающую ее предсмертную записку. И подумала о том, что, пока мама с Райли и Дэнни у дедушки в Пенсильвании, они даже не догадываются, что сейчас происходит.

– Детям здесь не место. Тем более сейчас, когда нас осаждает пресса, – говорил отец маме, объясняя, почему она должна увезти Райли и Дэнни из города. Мама, конечно, согласилась, но она и представить себе не могла, на что подписалась.

Райли. Дэнни. Мама. Она их больше никогда не увидит. Сердце болело так сильно, что боль отдавалась в руках.

– Не надо думать, – сказала она себе.

Ее голос прозвучал странно в пустой темной машине. Она не должна была позволять мыслям о семье отвлекать ее от осуществления плана. Ей не следовало думать ни о чем, кроме того, что необходимо было делать сейчас. Сегодняшним вечером.

Несколько дней назад отец посреди ночи пришел к ней в комнату и, присев на край кровати, поделился этой идеей. Впрочем, это был детально разработанный план. Сначала она не поверила своим ушам. Но потом почувствовала невероятную благодарность за то, что отец решился ради нее на такое. На то, чтобы спасти ее. В ту ночь он сказал ей, что у нее есть выбор – либо провести остаток жизни в тюрьме, либо жить под чужим именем, как какая-нибудь другая девушка, которая будет свободна, как птица. Но на самом деле выбора у нее не было.

По пути к аллее Джорджа Вашингтона, тянувшейся вдоль реки, они не встретили ни одной машины. Это было им на руку, поскольку ехать пришлось вслепую. Темная дорога делала эту жуткую ночь еще более мрачной. Лиза включила «дворники», чтобы счистить снег, нападавший на лобовое стекло. Каяк, привязанный на крыше машины, бросал темную тень на капот. Тень обозначалась каждый раз, как они проезжали под фонарем, и каждый раз она волновалась, достаточно ли туго закрепила каяк. Она попросила было отца сделать это, потому что сама слишком ослабела за последние дни, но он отказался, объяснив, что лучше ей все закрепить самой без чьей-либо помощи – на случай, если полиция захочет какими-то своими методами проверить, помогал ли ей кто-нибудь или нет.

Свернув на аллею, Лиза увеличила скорость «дворников», так как снег пошел сильнее. Здесь они ехали с фарами. За всю дорогу им встретилось лишь две машины – как раз то, что нужно, потому что чем меньше машин, тем лучше, но сколько-то должны быть – для свидетельства, если потребуется.

Так, с включенными фарами, они ехали еще какое-то время. Дальнейший их путь Лиза не знала, полагаясь во всем на отца. Она лишь знала, что им надо к бухте Белль-Хэйвен, а все остальное она должна копировать за отцом, так что, когда он съехал на незнакомую ей дорогу, она последовала за ним. Они доехали до поворота, ведущего к бухте, и Лиза следом за машиной отца выбралась на подъездную дорогу, собираясь проехать к парковке. Однако отец туда не поехал, а, свернув на узкую тропу, начал углубляться в лес, предварительно выключив фары. Лиза сделала все по его примеру. Так они проехали еще один отрезок пути – было темно, непроглядно, и по бокам машины хлестали ветви кустов. Через какое-то время отец замедлил ход и выключил двигатель, припарковав машину в узком проеме между деревьями. Лиза тоже заглушила мотор и стала ждать, что последует дальше. Покинув машину, отец подошел к ней и, стряхнув снег с ботинок, сел на соседнее сиденье.

– Ты отлично справляешься, – сказал он, похлопав ее по плечу. – Просто отлично. Продолжай ехать так же плавно и медленно.

Лиза завела машину и, чуть прибавив газу, тронулась дальше.

– То, что надо, – сказал отец, – идеально. Нам очень повезло со снегом. Пока наступит утро, он нападает толстым слоем и скроет все следы. Сам я не очень представлял, как это можно сделать.

Через некоторое время отец снова позволил ей включить фары. Осветив дорогу, Лиза увидела за окном пелену снега, а прямо перед собой, настолько близко, что ей стало страшно, раскинувшуюся в белых заснеженных берегах реку.

– Замечательно, – удовлетворенно сказал отец. – Остановись здесь. Выключи фары.

В машине сразу стало темно, так что она не могла разглядеть даже свою руку в перчатке. Как она смогла в такой темноте сдвинуться с места?

Отец дал ей фонарик:

– Освещай только землю. Лес здесь густой, но нельзя рисковать, вдруг кто-то заметит свет. Ты сможешь сама снять каяк?

– Да, – ответила Лиза.

Она вышла из машины и закрыла дверцу так же тихо, как это сделал отец, когда они отъезжали от дома, и принялась развязывать узел. В темноте все приходилось делать на ощупь, к тому же в перчатках развязывать тугие узлы было до ужаса неудобно, а без перчаток руки сразу закоченели. Ей вспомнилось прошлое лето, когда еще ничего не случилось. Они арендовали домик в Рехобо, и мама позволила ей покатать на каяке Райли по спокойной воде Интракостал-Уотервэй. Малышка радовалась этой прогулке, махала птичкам. А от ее шелковистых волос так вкусно пахло!

Глаза защипало от слез, и в бессилии и отчаянии Лиза ударила кулаком по стеклу машины и пнула ногой дверь. Эта чертова веревка никак не хотела развязываться!

– Эй, эй, – окликнул ее отец, выходя из машины.

Обняв за плечи, он притянул ее и прижал к себе.

– Я не могу справиться, – всхлипнула Лиза.

Оба замерли, понимая, что, возможно, это их последнее объятие в жизни. Довольно долго отец ничего не отвечал, просто поглаживал ее по спине, затем она услышала его ласковый голос:

– Ты не обязана, солнышко. Это просто как вариант. Выбор за тобой.

Уткнувшись лбом отцу в грудь, она еще раз попыталась осмыслить его слова. «Выбор за мной, это верно». Адвокат сказал, что ее дело невозможно выиграть. Ее пугала тюрьма. Она боялась жестких женщин, настоящих преступниц. Ей было страшно представить, что они будут издеваться над ней. Этого она не выдержит. Когда ей надели наручники, она устроила истерику – а как выдержит все остальное, даже не представляла. Как вообще люди это выдерживают? Как они остаются запертыми, сознавая, что выбраться из тюрьмы невозможно? И еще ей страшно было подумать о родных, о маме. О том, как она говорит кому-то: «У меня трое детей, и один из них в тюрьме». А какое это унижение для Райли и Дэнни! На брате это уже отражается. Он хоть и не понимает до конца, что происходит, но другие-то дети не молчат, они его наверняка просветили. Он всегда был таким дружелюбным и жизнерадостным, а теперь с ним никто не захочет знаться, ни один мальчишка.

– Мне просто страшно, – глухо пробормотала она.

– Я знаю. Мне тоже.

– Но я хочу сделать это.

– Пути назад не будет.

– Я знаю. – Она отвернулась и опять потянулась к веревке. – Я сделаю это.

– Уверена?

– Да.

Ей удалось развязать узел спереди, и она, не обращая внимания на немеющие пальцы, начала распутывать тот, что был сзади.

Наконец она подняла каяк над головой и пошагала к реке, в то время как отец остался ждать в машине. Он выбрал для нее отличное место, здесь ей удобнее всего будет спустить каяк на воду. Берег плавно спускался вниз, никаких тебе скалистых обрывов. Она решила рискнуть и посветила фонарем на реку, которая с берегов уже начала замерзать, а ближе к середине была неспокойной и пенилась под порывами ветра. Сможет ли она толкнуть лодку достаточно далеко, чтобы ее подхватило течением? Она поднатужилась, и ей удалось это сделать, и вода легко понесла лодку, чуть покачивая на волнах. Из последних сил она забросила как можно дальше в воду весло – и в тот же миг вспомнила, что должна была положить в каяк куртку. Сейчас было слишком поздно… Тогда она сняла куртку и с силой бросила ее далеко в воду. Но, подхваченная ветром, куртка упала в кустах, на берегу. Лиза посветила на нее фонарем: бесполезно, с ней уже ничего невозможно было сделать. Какое-то время она стояла у воды, глядя перед собой. Снег колол шею, руки от холода онемели. С трудом прихватив закоченевшими пальцами ворот свитера, Лиза подтянула его повыше и пошла к машине, к отцу.

Он с фонарем основательно осмотрел ее машину и, убедившись, что в ней не осталось ничего, что могло бы их выдать, захлопнул дверцу. На сиденье, как они и запланировали, остался лишь ее рюкзак, а пакет с полотенцем и флакончиком из-под краски она забрала с собой. Ее водительское удостоверение, кошелек с фотографиями Райли, Дэнни и Мэтти – все осталось в рюкзаке.

Отец снял с себя куртку, накинул ей на плечи, и они устало поплелись по густому лесу к тому месту, где стояла его машина. Они могли бы пойти вдоль дороги, но отец боялся, что останутся следы, хотя снег валил с такой силой, что, конечно же, не было повода об этом тревожиться.

Пока они добрались до машины, оба замерзли. Отец включил обогрев, и Лиза, сняв перчатки, стала греть руки у радиатора.

– Наверное, это самая холодная ночь в году, – заметил отец.

– А ты захватил для меня другую куртку? – спросила Лиза.

– На заднем сиденье.

Она повернулась, чтобы посмотреть, но было слишком темно.

– А новый рюкзак? – Ей не хотелось, чтобы он что-нибудь забыл.

– Ты будешь без рюкзака. Теперь у тебя новая сумочка. Она рядом с курткой.

– Сумочка? Пап, но ты же знаешь, что я не ношу сумочки!

– Лиза никогда не носила сумочки, – ответил он. – А вот Энн Джонсон ходит с сумочкой. – По новым документам ее звали Энн Джонсон.

Она начала отстегивать ремень безопасности, чтобы дотянуться до куртки и сумки, но отец ее остановил.

– Подожди, пока не рассветет, – сказал он. – А сейчас я хочу отсюда выехать. – Он включил задний ход и осторожно стал выезжать из леса.

Казалось, это длилось вечность. Когда отец доехал до аллеи и включил наконец фары, Лиза с ужасом обнаружила, что электронные часы на панели машины показывают полтретьего ночи.

– У тебя же не осталось времени, чтобы отвезти меня в Филадельфию и до утра вернуться домой!

Таков был их план, и он уже начал рушиться. Отец должен был «обнаружить» ее пропажу утром. И ее предсмертную записку. В ее комнате. А на девять у них была назначена встреча с адвокатом.

– Все в порядке, – спокойно ответил отец. – Я не повезу тебя в Филадельфию. – Он посмотрел на нее, но было слишком темно, и она не поняла выражение его лица. – Только не впадай в панику, – добавил он.

– В смысле ты не повезешь меня в Филадельфию? А как я попаду на восьмичасовой поезд?!

– Попадешь, не волнуйся.

– Но как? – Теперь он по-настоящему ее напугал.

– Послушай меня. Ты же помнишь Тома Кайла – мужчину, с которым я работаю?

– Понятия не имею, кто это такой! – Возможно, она и встречала когда-то человека с таким именем, но сейчас была слишком взвинчена, чтобы вспомнить его.

– Наверняка ты его узнаешь. Мы пересечемся с ним на остановке на девяносто пятом шоссе, и он довезет тебя до Филадельфии.

У Лизы по спине пробежал холодок.

– Он знает? – ошарашенно спросила она. – Ты ему рассказал? Ты же говорил – никому!.. Никому ничего не говори! Это ты сказал. Ты…

– Прекрати. – Отец смотрел прямо перед собой на дорогу. – Не волнуйся, я знаю, что делаю. Том будет держать язык за зубами.

– Как ты можешь быть в этом уверен? Поверить не могу, что ты меня не предупредил. Я бы тогда не…

– Лиза! – прикрикнул на нее отец, и она замолчала. – Все уже готово, разве не понятно? Я обещаю тебе, я абсолютно гарантирую, что ты будешь в безопасности.

Она притихла. Ей не нравилось, когда он кричал. Отец был человеком с мягким голосом, спокойным, и ее потрясали моменты, когда он кричал.

Он повернул на Белтуэй, и около получаса они ехали молча. Когда же они не свернули на 95-е шоссе, отец внезапно нарушил молчание:

– Что бы ты ни сделала, я все равно всегда буду тебя любить.

От этих слов у нее в горле встал ком. Теперь отец всегда будет считать ее убийцей. Правда это или нет – для него не имеет значения. Родители будут любить ее вопреки всему, что она сделала. За свою жизнь она уже успела понять, как далеко может зайти их любовь.

Они подъехали к первой остановке, и отец, свернув с 95-го шоссе, заехал на пустую парковку. Он не стал выключать зажигание, чтобы в машине продолжало работать отопление и «дворники» чистили лобовое стекло.

– Его тут нет, – всполошилась Лиза.

– Скоро будет, – спокойно ответил он и, повернувшись к ней, добавил: – Дай-ка я посмотрю на твои волосы.

Он включил свет под потолком, чтобы получше ее рассмотреть, а она сняла шапку.

Отец потер подбородок в сомнении:

– Может быть, все же лучше подошел бы парик? Постарайся по возможности не снимать шапку и ни с кем не знакомься в поезде. Твою фотографию несколько месяцев крутят во всех новостях… – Он показал на сверток у ее ног. – И давай мне пакет. – Лиза передала ему пакет с полотенцем и бутылочкой из-под краски.

Отец вышел из машины и, ступая по свежему снегу, пошел в направлении кирпичного здания с туалетами. Лиза чуть не бросилась его догонять – ей еще раз захотелось взглянуть на свои белокурые локоны. Но потом передумала – и молча следила за тем, как отец бросает в урну пакет. Лиза вздохнула прерывисто. Теперь она окончательно превратилась в неизвестно кого.

Вернувшись, отец стряхнул снег с ботинок, сел в машину и посмотрел на часы. Затем повернулся, взял с заднего сиденья куртку и сумочку и отдал ей. Сумочка была совсем не новой, скорее всего он купил ее в секонд-хенде, и она подумала, что сама бы себе такую ни за что не купила. Однако все равно обмотала вокруг руки ремешок, чтобы привыкнуть к тому, что вместо рюкзака на плече теперь всегда будет болтаться вот это.

– Ты не забыл чемодан? – спросила она вдруг встревоженно – сама она напрочь о нем забыла.

– Он в багажнике, – ответил отец и повернулся, чтобы посмотреть на въезд на стоянку, после чего опять посмотрел на часы.

В чемодане были только ее новые документы и немного одежды, которую для нее также купил отец. Ей нельзя было брать ничего своего, это было бы очень неосмотрительно. Мама сразу заметила бы пропажу. И потом, еще не известно, поверит ли полиция ее предсмертной записке. Не исключено, они решат, что она сбежала. Наверняка ее будут выискивать в аэропортах и на крупных вокзалах. Именно поэтому она сейчас отъезжает не из Вашингтона, а из Филадельфии. Хотя это тоже немалый риск. Но отец сказал, что, когда полиция утром придет в ее комнату, он постарается обратить их внимание на «Вайолет» и скажет, что она бы ни за что не сбежала без скрипки. А также он притворится, что заметил пропавший каяк. Но делать все это он будет осторожно, чтобы не перестараться и не вызвать подозрения. Полиция, конечно же, спросит, была ли его дочь в депрессии, и тогда он сможет честно ответить: «Да». А она действительно была в депрессии. Ее даже заставили ходить на прием к психотерапевту – он заявил, что за ней нужно неусыпно присматривать. Теперь же она чувствовала себя ужасно из-за того, что мама подумает, что недостаточно хорошо за ней следила и что зря уехала перед самым судом к дедушке.

– А сейчас послушай меня, Лиза, – очень серьезно сказал отец. – Я хочу, чтобы ты кое-что выучила наизусть. И никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах это не записывай, хорошо? Держи в голове.

– О чем ты?

– Я завел почтовый ящик, – сообщил он. – Им следует пользоваться только в случае крайней необходимости. Я не смогу часто его проверять. В течение некоторого времени точно не смогу. Но если что, знай, ты можешь со мной связаться.

Внезапно ей показалось, что она опять способна свободно дышать. Она сможет поддерживать с ним связь!

– Что за адрес?

– В экстренной ситуации, – с нажимом повторил отец. – Ты поняла?

Она быстро кивнула.

Отец назвал адрес: почтовый ящик № 5782, Поллоксвилль, Северная Каролина. Лиза нахмурилась.

– Северная Каролина? Зачем тебе почтовый ящик в…

– Неважно. Он открыт на имя Фреда Маркуса. Никогда не присылай туда ничего на мое имя.

– Хорошо.

– Повтори еще раз.

– Почтовый ящик номер пять семь восемь два, Поллоксвилль, Северная Каролина. Какой почтовый индекс?

– Это не обязательно. Как меня зовут?

– Фред Маркус.

– Хорошо. – Снег перестал идти, и отец выключил «дворники». – Теперь, когда ты доберешься до Сан-Диего, мне кажется, тебе стоит поехать в Оушен-Бич. Я был там однажды очень давно, и, мне кажется, ты туда отлично впишешься. Найди дешевую комнату в мотеле. – Он посмотрел на нее, и она почувствовала его беспокойство. – Но не слишком дешевую, чтобы ты ощущала себя в безопасности. Найди работу. И как только сможешь, подыщи какое-нибудь место получше.

Лиза его почти не слушала.

– Жаль, что ты рассказал все мистеру Кайлу, – опять вернулась она к тому, что ее тревожило.

Она думала, что отец ничего не ответит, но, помолчав минуту, он промолвил:

– С его помощью мы достали тебе документы. Он делает их для программы защиты свидетелей, а я таким больше не занимаюсь. Если бы я взялся делать это сам, меня бы заметили.

– Но… теперь он знает… и…

Отец посмотрел на нее внимательно:

– Поверь мне, Лиза, он никому ничего не скажет.

Внезапно салон машины осветил свет фар, и, повернувшись, она увидела, как на парковку въезжает пикап.

– А вот и он, – сказал отец и быстро переспросил: – По какому адресу почтовый ящик и на чье имя надо слать корреспонденцию?

Лиза повторила все слово в слово, как в первый раз.

– Молодец.

Пикап припарковался рядом с их машиной, и ее моментально парализовало страхом. Том Кайл открыл дверцу, вышел сам и, натянув посильнее на лоб вязаную шапочку, направился к ним. Он был просто огромный. Отец, выйдя из машины, шагнул ему навстречу и протянул для приветствия руку. Но Том Кайл словно не заметил этого жеста. Тогда отец постучал в окно, чтобы Лиза поторопилась. Повозившись с ручкой двери, она неловко выбралась из машины и встала рядом с отцом, не в силах поднять глаза. Отец открыл багажник, достал чемодан и передал ей. Чемодан оказался таким легким, что Лиза подумала, что надо было бы туда еще что-нибудь добавить для достоверности – вдруг кто-то случайно в дороге возьмет его в руки – тогда догадаться будет нетрудно, что он почти совершенно пустой.

Никто не произнес ни слова. Когда мистер Кайл положил ее чемодан в заднюю часть пикапа за сиденьем, у Лизы на секунду возникла мысль, что, возможно, у отца есть какой-то другой план помимо того, что они разработали, и Том Кайл повезет ее не на вокзал в Филадельфии. Возможно, он отвезет ее в какое-то другое место.

Кайл посмотрел на нее, потом на ее отца и уронил в пространство:

– Я подожду в машине.

Когда он сел за руль, отец обнял Лизу, а после тихо шепнул на ей ухо:

– На вокзале отсидись в туалете, пока не появится побольше народу. Смешайся с толпой. Следи за своей сумочкой – в ней деньги – и за чемоданом, там документы. Не теряй головы. – Он прижал ее к себе крепче и добавил: – И самое главное, больше никогда не бери в руки скрипку. Ты поняла меня, Лиза? Теперь тебе придется скрывать свой талант. Обещаешь?

Он не первый раз говорил, что она не должна больше играть, чтобы не привлекать к себе внимания – люди, знающие толк в музыке, сразу догадаются, кто она. Определят по манере игры – специалисты это отлично могут.

– Обещаю, – тихо сказала Лиза.

– Я люблю тебя, малышка, – и отец отпустил ее.

Лиза почувствовала слезы в его голосе, хотя до этого никогда не видела, чтобы он плакал.

– Я тоже люблю тебя, папа.

Она залезла в пикап и захлопнула дверцу. Мистер Кайл не промолвил ни слова, пока они выезжали с парковки. Лиза не знала – правильно она поступает или нет, и от этого слезы лились еще сильнее.

Опять пошел снег. Мистер Кайл ехал медленно, хотя на шоссе совсем не было машин. Дорога была свободной и к тому же достаточно чистой, так как перед ними проехали два снегоочистителя. Примерно около часа они ехали в молчании. Может быть, Том Кайл не знал, о чем с ней разговаривать, может быть, хотел дать ей наплакаться вволю. А возможно, ему просто было все равно. По его суровому выражению лица Лиза поняла, что скорее всего так и есть – ему все равно.

Прошло довольно много времени, снег прекратился, и мистер Кайл поехал быстрее.

– Почему вы это делаете? – спросила Лиза, повернувшись к нему, и удивилась, что ее голос так громко прозвучал в кабине пикапа после долгой тишины.

Том Кайл ничего не ответил, будто не услышал вопроса. Однако через некоторое время все же проговорил:

– Мне нечего тебе сказать. – Он даже не старался казаться менее грубым. – Я не хочу слышать твои оправдания и объяснения, почему ты убила невинного человека из-за дурацкого заявления в колледж. Вообще не хочу иметь с тобой дела.

Сдерживая слезы, Лиза отвернулась к окну. Этот человек пугал ее. Даже странно, почему отец решился ему довериться. И почему Том Кайл согласился им помогать несмотря на то, что это ему так неприятно. Прижав к себе сумочку, она еще отчетливее поняла, что больше не увидит отца.

Райли

Я, наверное, побила собственный рекорд скорости, когда бежала домой после встречи с Томом и Сьюзен. Он сказал, что, возможно, Лиза этого не делала… Не делала – чего? Не покончила с собой? Можно ли было по-другому интерпретировать его слова? Откуда он мог это знать? Может быть, он читал блог Сондры Линн Дэвис? Сондра тоже не верила, что Лиза покончила с собой. Может быть, Том прочитал ее блог и купился на ее теорию?

Или, может быть, он знал что-то, чего не знает никто? Сам факт, что он заговорил со мной о Лизе, почему-то был мне неприятен.

Вернувшись домой, я даже не стала переодеваться и принимать душ. Кристин с Дженни работали в это время в столовой – разбирали мамин фарфор, сидя перед открытыми шкафами с посудой. Заметив, что я вернулась, Кристин тут же меня окликнула:

– Райли, у тебя не найдется свободной минутки, чтобы…

Но я быстро оборвала ее:

– Извини, я очень спешу! Потом!

И, схватив со столика в холле сумочку и ключи от машины, выбежала из дома, села в машину и поехала в трейлерный парк.

Я мчалась с такой скоростью, что гравий разлетался из-под колес. Домчавшись таким образом до трейлера Тома Кайла, я обнаружила, что его машины еще нет. Черт! Я припарковалась в тени деревьев, бегом поднялась по ступенькам фургона и заколотила в дверь.

– Эй, поаккуратней! Дом разнесете! – крикнула изнутри Вернис, и я услышала ее тяжелые шаги.

Не в силах остановиться, я продолжала стучать и прекратила лишь тогда, когда Вернис распахнула дверь. Увидев меня, она удивилась, и мина неудовольствия на ее лице мгновенно сменилась радушием.

– Райли, боже мой! Почему ты так стучишь?

– Том дома? – выдохнула я.

– Умоляю, только не говори мне, что он не явился на встречу с адвокатом! – Она мгновенно встревожилась. – С ним иногда такое бывает, особенно если он днем решит выпить немного. Ведь знает, что нельзя, а потом все равно делает свое…

– Он приезжал, мы встретились, все нормально, – успокоила я ее. – Но, когда мы прощались, он мне сказал кое-что… – Я замолчала, чтобы отдышаться. – Можно войти?

Вернис посмотрела на меня с озабоченностью и протянула мне руку, словно испугалась, что я вот-вот упаду.

– Давай лучше я выйду, – предложила она. – На свежем воздухе нам будет удобнее. Сядем в тенечке. Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо, мне ничего не надо. – Я спустилась по бетонным ступенькам. – Я просто хотела поговорить с Томом.

– Хорошо, хорошо, – закивала Вернис, спускаясь и переходя вслед за мной в тень. – Ты меня пугаешь. Обычно ты такая спокойная, и видеть тебя в таком состоянии… Что произошло? Ты говоришь, встреча прошла нормально, так что тогда?..

– Том сказал, что моя сестра… что она, Лиза, не совершала самоубийства… Она не кончала с собой!

Вернис ненадолго задержала на мне удивленный взгляд, затем, сев в старое плетеное кресло, предложила спокойно:

– Присядь, дорогая.

– Да не хочу я садиться! – Я встала напротив нее. – Я просто хочу узнать, почему он так мне сказал! – Возможно, мой порыв был резковат, но спросить мягче я в тот момент не смогла.

– Сядь, – порешительнее попросила Вернис и указала на такой же старенький плетеный стул с подлокотниками.

Я с неохотой плюхнулась на продавленное сиденье.

– Почему он так мне сказал? – повторила я вопрос.

– Честное слово, не знаю, – пожала плечами Вернис. – Я в полном недоумении. Он, конечно, иной раз горазд нагрубить, особенно если пропустит стаканчик, но тут другое… Даже в дурном настроении он вряд позволит себе подобные шутки… А может быть, ты не так его поняла?

– То есть вы считаете, что это неправда? И с Лизой все так, как о ней пишут?

– О, дорогая, – Вернис наклонилась и коснулась моей руки, – ты же знаешь, почему она это сделала над собой…

– Из-за чувства вины, – машинально ответила я, – и из-за страха попасть в тюрьму.

Вернис кивнула.

– Вот. Она убила человека и должна была за это заплатить. Да, тела ее так и не нашли, и некоторые думали, что она инсценировала свою смерть, чтобы избежать тюрьмы. Но река Потомак большая, и ее невозможно было обшарить. – Вернис говорила очень мягко, точно так же, как когда рассказывала мне про мое предполагаемое удочерение. В ее речи и манере держаться было столько желания успокоить и человеческой доброты! Я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь.

– Как бы я хотела, чтобы его слова оказались правдой! – пробормотала я, беспомощно ломая пальцы. – И чтобы Лиза была жива. Мне так не хватает моей семьи, Вернис! О… Столько трудностей и с домом, и с папиными вещами… А еще Дэнни. Я так за него волнуюсь…

Просто, как нарочно, все на меня свалилось… на мою голову…

– Бедная девочка, не стоило мне рассказывать тебе, что тебя удочерили. Во всяком случае, не сейчас… Тебе и без того хватает поводов для переживаний…

Ах, ну зачем она снова про якобы удочерение! Я с трудом не дала досаде выплеснуться наружу.

– Мамина подруга, с которой она начала дружить еще в школе, тоже мне говорит, что ничего не знает про мое удочерение, – возразила я Вернис. – И я тоже думаю, что вы ошиблись, – сказала я твердо. – Вы точно с кем-то перепутали мою маму.

Вернис не торопилась с ответом и посмотрела на меня со вниманием.

– Возможно, – кивнула она после короткой паузы, но было заметно, что она просто пытается меня успокоить. – Наверное, я и правда что-то тут перепутала.

– Где я сейчас могу найти Тома? – спросила я в нетерпении.

– Кажется, он остановился где-то перекусить. Но в таком месте, куда тебе лучше не ходить. – Она бросила взгляд на дорогу, будто высматривая машину мужа. – Том хороший человек, и он хороший муж. Мы вместе уже сорок лет, – доверительно сообщила она. – Иногда, правда, он выпивает. И это на нем плохо сказывается.

Мне вспомнилось, что у Тома когда-то случился роман, который папа помог ему скрыть, и мне стало жаль Вернис, что она столько лет вынуждена жить с таким неверным мужчиной. Да еще и оправдывать его и защищать.

– Вы знаете, когда он вернется? – спросила я уже мягче.

– Ну, с Томом так просто не скажешь… – Вернис прихлопнула комара на коленке. – Это зависит от того, сколько он выпьет. Сегодня ты можешь не получить от него и двух связных слов, – усмехнулась она. – Лучше попытаться увидеться с ним завтра утром. Или на днях. Обещаю, что как только его увижу, сразу спрошу, что он имел в виду, когда говорил о твоей сестре. Но только боюсь, что ты его не так поняла.

– А что же, по-вашему, он мог иметь в виду?

– Я поговорю с ним, Райли. Но, – Вернис вздохнула, – пожалуй, мне стоит рассказать тебе еще кое-что. Возможно, это объяснит, почему Том сказал тебе так.

– Что? – Я приготовилась услышать что-нибудь неприятное.

– Видишь ли, – Вернис слегка помялась, прежде чем продолжать, – твой отец хотел оставить нам трейлерный парк. – Сказав это, она сжала губы, будто опасаясь, что скажет что-нибудь лишнее.

– Правда? – Я вспомнила, как Том посмотрел на меня, когда говорил о парке.

Вернис кивнула.

– Твой отец с Томом какое-то время назад обсуждали этот вопрос, а теперь, когда он умер… возможно, у тебя создалось ощущение, что мы были неблагодарны… Ну… с этой коллекцией трубок… Том и правда ожидал гораздо большего. Ведь продав парк, мы смогли бы зажить лучше. Нам очень не помешает поправить дела.

Я была в полнейшем недоумении. Почему отец был так щедр с Томом Кайлом?

– О, – смущенно проговорила я, – я и не знала. Мне очень жаль.

Вернис пожала плечами.

– Наверное, такова жизнь. Но муж до сих пор по этому поводу сердится. Боюсь, он просто сорвался на тебе, когда сказал все это насчет твоей сестры.

Я посмотрела на дорогу, надеясь увидеть машину Тома за поворотом.

– Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой, – тихо промолвила я.

– Понимаю тебя, дорогая. Но иногда приходится взглянуть правде в глаза. – Вернис поерзала на стуле. – Я тоже в тот день была на реке…

– В какой день?

– В тот день, когда это случилось. Ты же помнишь, что мы там жили, когда Том состоял на службе маршалов США? – Она посмотрела вдаль, будто представляя себе картину. – Я видела желтый каяк, заледеневший посредине реки. Туда съехались и полиция, и пожарные. И вообще кого там только не было. Все пытались достать каяк с середины реки. А уж чтобы найти утопленника… подо льдом… Куда там! Твою сестру к тому времени могло отнести к заливу Чесапик, дорогая.

Я вдруг всем телом почувствовала леденящий холод, несмотря на то что на улице было очень жарко.

– Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой – то, что Лиза не покончила с собой, – снова упрямо повторила я. – Я ее совсем не помню. Мне так и не удалось ее узнать. Но сейчас она мне очень нужна.

Вернис посмотрела на меня с теплотой:

– Я готова помочь тебе, Райли. Всем, чем могу… Я, конечно, тебе не мама, не сестра и даже не тетя, но ты всегда можешь со мной поговорить.

Я через силу ей улыбнулась:

– Хорошо, спасибо.

Лиза

Январь 1990

Сан-Диего

Спустя трое суток пути, не чувствуя под собой ног, Лиза наконец-то сошла с поезда в Сан-Диего. Всю дорогу она не могла избавиться от беспокойства. Днем ей казалось, что в любой момент ее найдут и вернут назад, а по ночам ее мучили кошмары, не оставлявшие ее с октября. Ей снились незнакомые люди и кровь. Целые потоки, реки крови.

В ее тесном одноместном купе невозможно было развернуться, не говоря уж о том, чтобы нормально сходить в туалет – для того, чтобы в него попасть, приходилось каждый раз поднимать постель. И к тому же на второй день путешествия у нее начались месячные – до самого Чикаго она вынуждена была пользоваться бумажными полотенцами и туалетной бумагой и лишь при пересадке на лос-анджелесский поезд смогла купить себе все необходимое. Оставшуюся часть пути она в основном спала. Во сне, по крайней мере, ее не мучили мысли о маме, о том, как та восприняла известие о ее самоубийстве, и о Мэтти, для которого известие о ее смерти будет не менее тяжелым.

Щурясь от яркого послеполуденного солнца, с чемоданом в руке и сумочкой на плече, вместе с другими пассажирами Лиза проследовала к выходу из вокзала Сан-Диего. Небо было фантастически ярким и голубым, и ей показалось, что она ни разу в жизни еще не видела такого неба. Под рядами пальм ожидали такси. Она прошла к очередной по порядку машине и, сев на заднее сиденье, попросила водителя отвезти ее в Оушен-Бич.

– Куда именно в Оушен-Бич? – спросил таксист, как только они отъехали.

– Э-э, в какой-нибудь мотель, – неуверенно ответила Лиза.

Водитель усмехнулся, посмотрев на нее в зеркало заднего вида.

– Вам нужен хороший мотель – или дешевый?

В сумочке у нее было три тысячи долларов, которые дал отец, и хоть сумма эта была большая, она не знала, насколько ее хватит. Отец говорил, со временем ей придется найти работу, но сейчас она об этом даже думать не могла. Единственное, чего ей хотелось, так это забраться под одеяло и проспать до конца своих дней.

– В какой-нибудь недорогой, – сказала Лиза.

Через полчаса водитель остановился у старого мотеля, расположенного в квартале от океана. С виду здание казалось грязным и неухоженным, но его близость к пляжу вполне уравновешивала впечатление. Выбравшись из такси, Лиза взялась за чемодан. Даже не верилось, что всего пару дней назад он показался ей очень легким – за время пути она, похоже, потеряла остатки сил, раз сейчас едва выволокла его наружу. Трясущимися руками она достала из сумочки деньги и протянула через окно водителю.

– Ой! – невольно вскрикнула она, когда купюры упали на пол, и попыталась снова открыть дверцу, чтобы поднять их.

Однако водитель ее успокоил:

– Я сам, не переживай.

Такси уехало, и Лиза осталась в одиночестве. Небо над головой утратило яркую голубизну, подернулось дымкой, а дальше надо было ждать сумерек. Самое время позаботиться о комнате.

Отнеся чемодан в голую приемную мотеля, она прошла к стойке регистрации и остановилась напротив крупного и такого же широкоплечего, как Том Кайл, парня, нагло курившего траву.

– Комнат нету, – сказал он. – Приходи завтра.

Лиза словно приросла к месту. От запаха марихуаны моментально закружилась голова, и она почувствовала, что у нее словно язык прилип к небу.

– Эй, ты чего? – почувствовал неладное парень.

– Мне нужна комната, – с натугой промолвила она. – Не подскажете, где я могу ее найти?

– В субботу вечером на Оушен-Бич? – со смешком переспросил мужчина, успокоившись оттого, что она заговорила. – Нигде. Ночуй на пляже, как все остальные. А завтра подгребай снова. Может, тогда что-нибудь и найдется. – Он снова глубоко затянулся, после чего еще раз поинтересовался: – Ну ты как? Полный порядок?

Не найдя в себе сил ответить, Лиза молча повернулась и вышла.

За те несколько минут, что она провела в мотеле, небо совсем потемнело и стало чернильно-синим. С каждой секундой воздух делался все холоднее, и, пока Лиза шла к океану, она не раз порадовалась тому, что на ней теплая куртка. Парень из отеля оказался прав, на пляже действительно было довольно много людей. Одни – молодые, здоровые и энергичные – собирали вещи, намереваясь покинуть берег, другие – чуть постарше, грязные и неухоженные – сидели поодиночке или небольшими группами и, по всей видимости, готовились здесь заночевать, поскольку, как и она, не имели ночлега. Лиза застыла при входе на пляж, раздумывая, что ей предпринять. Но темнело достаточно быстро, и она все же решила поискать себе места.

Сжимая в руке чемодан, а другой придерживая сумочку, она двинулась по песку в глубь пляжа, сильно выделяясь на фоне остальных его обитателей. Наконец она нашла подходящее место, положила на песок чемодан и села на него, обхватив руками сумочку. На нее смотрели. А многие бездомные откровенно пялились. Наверняка задаются вопросом, кто эта новенькая и не нужно ли позвонить в опеку, думала Лиза. Ей ведь только семнадцать. Что будет, если ее заберут? Начнутся вопросы, выяснения. Она не сможет как полагается ответить и все испортит… И что скажет отец? Она поежилась. Но быстро вспомнила, что по новым документам ей восемнадцать. Если их показать – свидетельство о рождении, карточку социального страхования и водительское удостоверение – служба опеки не посмеет ее тронуть.

Спать этой ночью она не собиралась и, как только достаточно стемнело, вытащила из сумки деньги и спрятала под одеждой, в лифчике и трусах. Неподалеку слышались разговоры, звон бутылок, раздавался чей-то смех. «Фред Маркус, – прошептала тихонько Лиза. – Почтовый ящик номер пять семь восемь два, Поллоксвилль, Северная Каролина». Она повторяла эти слова снова и снова, словно молитву.

Мышцы у нее затекли – она сидела, как статуя, не шевелясь и пытаясь не привлекать внимания. Ей было страшно и казалось, что даже в темноте она, как мишень, привлекает к себе взгляды и любой, кому вздумается, сможет ее обидеть или ограбить. Однако никто ее не беспокоил. Неожиданно она заметила вспышки света прямо на берегу, вблизи океана. Раздались возгласы: «Ингрид! Ингрид!» Люди вокруг оживились, и Лиза рассмотрела чуть поодаль какую-то женщину, которая, похоже, знала почти всех обитателей пляжа, потому что, идя, почти с каждым остановилась, чтобы поговорить. В руке у нее был фонарь.

Лиза крепче обняла себя руками, чувствуя, как во рту у нее все пересохло. Идти ей все равно было некуда. Она подождала, когда женщина с фонарем подойдет ближе, и как только это случилось, зажмурилась и отвернулась.

– Эй, – позвала ее женщина. – Ты новенькая?

Поставив фонарь на песок, незнакомка присела рядом, и в неярком фонарном свете Лиза увидела ее лицо – голубые глаза, прямой нос и широкую улыбку.

– Я Ингрид, – представилась она, – а тебя как зовут?

Боясь чем-нибудь себя выдать, Лиза не решалась произнести свое новое имя «Энн Джонсон». Она сунула руку в карман джинсов, нащупала нефритовый медальон и, облизнув пересохшие губы, едва слышно прошептала:

– Джейд. – А затем более уверенно повторила: – Джейд.

– Красивое имя. – Ингрид залезла в сумку, которая была у нее с собой, и вытащила бутылку воды. – Вот, малышка, – сказала она, отдавая ей бутылку. – Может, хочешь шоколадного или овсяного печенья?

Лиза не знала, что ответить. Она даже не поняла вопроса.

– Будешь печенье, дорогая? – переспросила Ингрид. – Иногда я приношу сюда что-нибудь перекусить.

Лиза сомневалась, что сможет сейчас есть печенье, однако понимала, что отказаться было бы невежливо.

– Овсяное, – сказала она и взяла из рук Ингрид печенье в пластиковой упаковке.

– Ты первую ночь здесь? – спросила Ингрид.

Лиза кивнула.

– А сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

Ингрид немного помедлила, снова взяла в руки фонарь и поднялась. Лиза-Джейд с трудом удержалась, чтобы не схватить ее за ногу и не начать умолять: «Пожалуйста, помогите мне!» Последнее, что ей нужно было сейчас, так это связываться с незнакомым человеком. Любой, кто достаточно хорошо мог ее рассмотреть, сразу без труда узнал бы в ней девочку-убийцу из нашумевших вечерних новостей, которые передавались по всей стране. Рассчитывать, как отец, на то, что, изменив цвет волос и прическу, она станет неузнаваемой, было весьма наивно и неосмотрительно.

– Береги себя, дорогая, – сказала ей на прощание Ингрид.

Лиза кивнула, но как только свет фонаря двинулся дальше, больше не смогла сдерживаться и громко всхлипнула.

Утром, добредя до маленького кафе, она зашла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. Замерев, она не могла не вздрогнуть, увидев себя в почти незнакомом ей отражении – темные немытые волосы, бледное заострившееся лицо, болезненные круги под глазами… Неужели это она?

В кафе она выпила пакет соку и поела немного печенья, которым ее угостила Ингрид, о печенье она потом пожалела – в животе начались какие-то странные ощущения. Впрочем, печенье скорее всего было здесь ни при чем – она просто была комок нервов. Она была настолько вымотана после бессонной ночи, что ей казалось, будто окружающие ей снятся. За соседним столиком какой-то мужчина читал «Нью-Йорк таймс». Интересно, нет ли в газете сообщения о ней? Убийство Стива Дэвиса широко освещалось в прессе, в том числе о нем писали и в «Таймс». И в сегодняшнем номере наверняка есть что-то о ней, о ее самоубийстве. Мужчина посмотрел в ее сторону, и она мгновенно склонила голову, чтобы волосы, упав ей на лицо, закрыли его.

В мотеле вчерашний парень за стойкой пообещал подготовить для нее комнату к полудню, и от облегчения Лиза чуть не расплакалась. Один доллар и двадцать центов в неделю, сказал он ей. Но она не знала, подходит эта цена для такой дыры или нет. Она никогда не путешествовала в одиночестве, хотя поездила по миру больше, чем кто-либо из ее сверстников. Концерты и фестивали… Но о ней всегда заботились взрослые – родители, Стивен или Катерина. Ей оставалось лишь приехать на все готовое и сыграть на скрипке стоимостью более двадцати тысяч долларов. Теперь, сидя на пластиковом стуле в холле с темным полом и заляпанными стенами, она понимала, до чего же была избалованной.

Она боялась, что уснет, пока дожидается комнаты. Но в полдень парень отдал ей ключ, и она, выйдя на улицу, поднялась по ступенькам на длинную наружную галерею и прошла к своему крохотному номеру размером с тюремную камеру, в которую так боялась попасть. Несмотря на то, что был день и сквозь тусклое стекло светило солнце, по полу, прямо у нее на глазах, пробежало два таракана. Но ее уже ничто не могло удивить. Ее интересовала только кровать, на которой, как ей показалось, под тонким зеленым покрывалом были постелены чистые простыни. Она заперла дверь, задернула шторы и упала на кровать, желая поскорее забыть тот ужас, в который превратилась ее жизнь.

Окончательно Лиза проснулась на следующий день только к полудню. Несколько раз она вскакивала от смеха и криков, доносившихся в ее комнатку через стены, а один раз ее разбудил стук в дверь, напугав до полусмерти. Остальное время она спала, встав пару раз в туалет – он был грязный. На второй день, раздвинув шторы, она увидела в окне мужчину – прижавшись лицом к мутному стеклу, он что-то высматривал в ее комнате. Она закричала и опять задернула занавески. После этого ей окончательно расхотелось выходить на улицу. Достаточно было вспомнить ночь, проведенную на пляже. Казалось, что с того момента прошла целая вечность. И это вовсе не она была той ночью среди бездомных, а какая-то совершенно другая девушка. Ей повезло, что все для нее тогда закончилось благополучно, и самое главное, повезло, что она сохранила деньги.

Окутанная вечерними сумерками, Лиза сидела на кровати и пощипывала остатки сомнительного печенья – ничего другого съедобного у нее не было. Нужно было раздобыть где-то нормальной еды для поддержания сил, но есть ей, впрочем, совсем не хотелось. С другой стороны, если она не будет есть, то просто погибнет. Сейчас она даже не была уверена, что сможет сойти по ступеням мотеля на улицу. К тому же ее пугал тот жуткий мужчина, который заглядывал к ней в окно.

Она опять залезла под одеяло и, закрыв глаза, попробовала представить, что сейчас делает мама. Укачивает на руках Райли? В своем воображении она увидела малышку в розовой пижамке и почувствовала запах детского шампуня, которым ей обычно мыли волосы, и запах маминого крема для рук. Если бы только можно было стереть из памяти события двух последних месяцев и просто снова быть рядом со своей семьей!

Так она и заснула – с мыслями о родителях, Райли и Дэнни, а на следующее утро ее разбудил стук в дверь. Подняв голову от подушки, Лиза силилась понять, день сейчас или ночь. Но солнце, похоже, давно поднялось, во всяком случае, из дверной щели пробивались яркие лучи – верный признак того, что за порогом не ночь, а ясный день.

В дверь опять постучали.

– Джейд, – позвал женский голос. – Дорогая, это Ингрид. Пожалуйста, открой мне.

Сев на кровати, Лиза помедлила, примеряя на себя новое имя. Может быть, это ловушка и ей не следует открывать? Нет, теперь она Джейд и нуждается в участии и доброте. Ей нужен кто-то старший, кому она могла бы довериться и с чьей помощью постаралась бы привести свою жизнь в порядок.

Откинув одеяло, она встала с постели и по пути к двери ответила севшим голосом:

– Иду.

В кого она превратилась? Волосы грязные, одежда… она не снимала ее с самого поезда. Прежняя Лиза никогда бы себя так не запустила. Но Лизы больше нет, она мертва. Вместо нее теперь будет Джейд.

Она открыла дверь и, щурясь от солнечного света, посмотрела на Ингрид. Сегодня на той были широкие белые брюки, белый летящий топ и зеленые шлепанцы. В прошлый раз Ли… Джейд не обратила внимания на ее волосы, но сейчас заметила длинную толстую косу, перекинутую через плечо. Густые темно-русые волосы Ингрид уже немного тронула седина, а в уголках голубых глаз, ярко выделявшихся на загорелом лице, залегли морщинки, но ее нельзя было назвать старой. Возможно, ей, как и матери, было немного за сорок.

Ингрид ей улыбнулась.

– Помнишь меня, мы встретились позапрошлой ночью на пляже?

Джейд кивнула.

– Я тут поспрашивала кое у кого, и мне сказали, что ты сняла комнату в этом мотеле. Но что-то мне подсказывает, что тебе здесь не нравится. Я права?

Джейд смутилась, замерев в растерянности, но, да, Ингрид не ошиблась, ей здесь не нравится.

– Я живу неподалеку, – между тем продолжала гостья, – и у меня есть небольшой коттедж, который я сдаю. От меня на прошлой неделе съехал жилец, и я могла бы сдать тебе этот коттедж. Плата чуть больше той, которую ты должна будешь отдавать здесь. Как тебе мое предложение?

Джейд молчала, медлила, не зная, что отвечать. Рассудок ее был словно в тумане. Какое принять решение? Может ли она довериться этой женщине? А что, если Ингрид ее узнала и позвонила в полицию? Но, припомнив лицо бездомного, который заглядывал в ее окно, да и вообще, то, какой ад был ночью вокруг мотеля, она кивнула:

– Согласна.

– Тогда собирай вещи и пошли.

Идти им пришлось пешком – машины у Ингрид не было. Да и, по ее словам, машины в этих местах ни к чему – в Оушен-Бич до любого места рукой подать. Забрав у Джейд чемодан, Ингрид покатила его, ни слова не сказав насчет того, что чемодан подозрительно легкий. Джейд хотела было спросить, далеко ли идти, но передумала. Она, конечно, чувствовала себя ужасно, от слабости едва передвигала ноги, да и желудок был совершенно пустой, но решила, что жаловаться не будет. Уж очень по-доброму к ней относилась ее новая знакомая.

– У тебя такие теплые шапка с курткой, – заметила Ингрид, пока они шли. – Ты, наверное, из холодных мест?

– Из Мэриленда, – промолвила Джейд, стараясь держаться возможно более убедительно.

Энн Джонсон по документам была из штата Мэриленд, из Бесесты. И сначала Лизе это показалось довольно нелепым – зачем делать так, будто Энн родилась в соседнем с Виргинией штате? Но отец убедил ее, сказав, что так будет лучше. Раз она выросла в Виргинии, то и о Мэриленде знает довольно много. А это значит, что, если кто-то начнет задавать ей вопросы, она легко сможет на них отвечать, будто и на самом деле выросла там.

– Ну, здесь ты можешь сжечь всю свою зимнюю одежду. Теперь ты девушка из Калифорнии, – весело отозвалась Ингрид.

Молча они прошли около двух кварталов. Пальмы, магазины, люди сливались у Джейд в одно невнятное цветовое пятно. К тому моменту, как Ингрид показала ей на низкое деревянное бунгало, Джейд уже тяжело дышала. Жилище Ингрид было крошечным и, судя по виду, старым, как и все остальные дома на улице, но из-за того, что оно было выкрашено в бирюзовый цвет, а во дворе росли лиловые цветы, выглядело оно очень по-домашнему. Джейд показалось, что для нее одной оно, пожалуй, будет великовато.

Они проследовали по растрескавшейся заасфальтированной дорожке к парадному входу, и, отворив дверь, Ингрид впустила ее. В небольшой гостиной Джейд в первую очередь бросился в глаза камин, выложенный зеленой плиткой, и огромный мягкий коричневый диван.

– Вот и мой дом, – сказала Ингрид. – А ты будешь жить в маленьком коттедже сразу за ним.

Джейд заметила, что она изучает ее лицо. Ей снова захотелось занавеситься волосами… Вдруг Ингрид утром смотрела новости и теперь сравнивает ее с девушкой, о которой передавали по телевизору? Джейд постаралась припомнить, какие из ее фотографий попали в новости после смерти Стивена, и с некоторым облегчением отметила про себя, что на всех снимках она была со скрипкой, а значит, прав был отец, когда говорил, что лучше ей не брать с собой «Вайолет».

– Я никогда не была дальше Айовы, где родилась, – проговорила Ингрид. Она остановилась в арочном проходе, соединявшем гостиную и желтую кухню. – А здесь я с восемнадцати лет, как и ты. Едва окончила школу, тут же свалила из своего городка. – Она засмеялась, и Джейд вымученно улыбнулась. – И ни на секунду об этом не пожалела, – добавила Ингрид. – Правда, у меня были друзья в Сан-Диего. А у тебя? Ты кого-нибудь знаешь здесь?

Джейд покачала головой.

– Я хотела бы здесь начать все сначала. Просто… совсем сначала.

– Ясно. И думаю, начать надо с отдыха, – понимающе кивнула ей Ингрид. – Я смотрю, на тебе лица нет, так ты измотана. Пойдем, я покажу тебе твой новый дом. – Она потянулась за чемоданом, но на этот раз Джейд успела опередить ее.

– Я сама, спасибо.

Они миновали небольшую желтую кухню и, выйдя через заднюю арочную дверь, оказались в маленьком внутреннем дворике, в глубине которого стоял крошечный коттедж, словно в сказке увитый лозой и обсаженный по периметру лиловыми цветами.

– Вот твое маленькое убежище. – Ингрид указала на домик. – По утрам можешь собирать апельсины на сок. – Джейд перевела взгляд на два апельсиновых дерева. – Парень из отеля сказал, что назначал тебе плату за комнату один доллар и двадцать центов в неделю, так что я возьму с тебя один доллар и тридцать центов. Подойдет тебе такая цена?

Джейд кивнула. На этот раз она понимала, что сделка выгодная.

– Не стоит носить с собой так много наличных, – озабоченно посоветовала Ингрид, указав на ее сумочку. – Район здесь вполне безопасный, но и в Оушен-Бич, как, впрочем, везде, достаточно наркоманов. Ты наверняка на пляже заметила. – Она улыбнулась. – На твоем месте я бы открыла счет в банке, даже если у тебя не очень много денег. Небольшие деньги тоже обидно потерять, так что лучше не рисковать и поступить по-умному.

Они дошли до маленькой веранды, на которой стояли два металлических стула и пара одинаковых растений в больших горшках, и Джейд дотронулась до толстых, словно резиновых, листьев, чуть бархатистых на ощупь.

– Я специально купила их, когда решила предложить тебе здесь пожить, – промолвила Ингрид, взглянув на растения. – Захотелось как-то украсить твою веранду. Знаешь, как они называются?

Джейд покачала головой.

– Нефритовые деревья, подходит к твоему имени.

Не успев проникнуться тем, что она слышит, Джейд разрыдалась. Это были рыдания, поглотившие всю ее, вобравшие ее тело и душу, и она не поняла, почему они начались. Наверное, потому, что Ингрид была к ней так добра – к ней, к девушке, которая врала ей прямо в глаза. Не в силах сдержать себя, Джейд закрыла лицо руками и продолжала рыдать, пока Ингрид не обняла ее за плечи.

– Я знаю, ты очень устала, – сказала она. – Заходи, распакуй вещи, прими ванну. Душа нет, но голову можно помыть либо над ванной, либо над раковиной. А потом, как отдохнешь, можешь сходить на рынок – он через два квартала. Продукты можно сложить либо в холодильник, либо в кладовую.

Джейд вытерла кулаком слезы.

– Ты просто кожа да кости, – добавила Ингрид, глядя на нее.

И Джейд подумала, не приняла ли она ее за одну из наркоманок, о которых только что говорила.

Ингрид открыла коттедж, и они вошли в гостиную. Единственное окно закрывали жалюзи. Подняв их, Ингрид впустила свет, и теперь Джейд могла осмотреться. Огромный коричневый диван, как и в доме Ингрид, занимал большую часть комнаты. Рядом стояли два стула, которые, по всей видимости, были частью старого столового гарнитура. Увидев телевизор в углу, Джейд захотелось немедленно включить его, чтобы посмотреть последние новости о самоубийстве Лизы Макферсон. Но Ингрид повела ее дальше, в спальню, и показала кровать, почти такую же по размеру, что и в ее комнате дома. Между кроватью и окном, выходившим в садик с апельсиновыми деревьями, едва умещался комод.

– А вот твоя ванная, – показала ей Ингрид.

Ванная комната тоже была малюсенькая – в ней помещались лишь унитаз, раковина и старая ванна на ножках. Ингрид была права, ей бы не помешало хорошенько отлежаться в горячей воде, отмокнуть и освежиться.

– А здесь ты найдешь белье. – Ингрид открыла шкафчик, в котором лежали бледно-розовые полотенца и простыни. – На Ньюпорт-авеню есть прачечная. Это неподалеку. Если понадобится позвонить, то прямо перед ней ты увидишь телефон-автомат. А в случае крайней необходимости всегда можно воспользоваться и моим телефоном.

– Спасибо вам огромное, – растроганно проговорила Джейд, и впервые со времени отъезда из дома почувствовала, что к ней вернулся ее прежний голос, правда, звучал он устало. – Мне здесь все очень нравится. И я сделаю, как вы сказали: приму ванну, а потом немного вздремну.

Ингрид вложила ей в руку ключ и, заглянув в глаза, мягко проговорила:

– Здесь ты будешь в безопасности.

Джейд очень хотела надеяться, что Ингрид окажется права.

Следующие два дня Джейд провела в коттедже, не высовывая носа на улицу. Она пила воду из-под крана и совсем ничего не ела. Конечно, ей следовало бы сходить за едой, но она боялась, что ее кто-нибудь узнает. Она доверяла Ингрид, но все равно не была всецело уверена в ней. И потому все время ждала, что кто-то постучит к ней в дверь – и это бы означало, что ей пришел конец. По утрам и вечерам она лежала, сжавшись в комок на диване, и смотрела новости. По телевизору о ней ничего не говорили, но она не сомневалась, что местные каналы у нее дома постоянно крутят сообщения о самоубийстве Лизы Макферсон. В Сан-Диего в новостях рассказывали лишь о серийном убийце, нападавшем на женщин в их домах, и о Пизанской башне, которую закрыли для посетителей – уж слишком она наклонилась. Если в местных новостях и упоминали о ее самоубийстве, то сейчас эта тема стала менее актуальной.

Ночью, пока Джейд лежала в кровати, ее не оставляли мысли о матери – как же она скучала по ней! Слово, которое не произносилось ею годами – мамочка, – сейчас готово было сорваться у нее с языка. Как бы она хотела снова стать маленькой, как Райли, чтобы мама укладывала ее спать, укутывая в одеяло. Мама всегда целовала ее в лоб, перед тем как начинала молиться. Она благословляла всех, кого знала, даже Стивена. Молитва же, которую сейчас повторяла на ночь Джейд, не имела ничего общего с Богом – она была обращена к почтовому ящику в Северной Каролине. Ей очень хотелось воспользоваться им, хотя отец, она была уверена, предпочел бы, чтобы она не выходила с ним на связь.

Чувствовал ли он облегчение после того, как освободил семью от необходимости присутствовать на спектакле – на суде над ней, который сейчас бы шел уже третий день? Теперь-то, наверное, репортеры больше не ошиваются возле их дома. И все-таки, ради кого отец пошел на такой шаг – ради нее или ради мамы с братом и сестрой?

На третье утро в дверь все-таки постучали. Джейд выглянула в окно и увидела между нефритовыми деревьями Ингрид. Хозяйка помахала ей рукой, и Джейд поняла, что не сможет ей не открыть – со дня ее вселения в коттедж они с Ингрид еще не разговаривали.

– Я принесла тебе немного бананового хлеба, – сказала та, когда Джейд открыла ей дверь. – Пойдем посидим на солнышке. Сидишь тут взаперти, а на улице, между прочим, отличная погода. – Наклонив голову набок, она посмотрела на нее с интересом и спросила: – С тобой все в порядке?

– У меня все хорошо, – ровным голосом ответила Джейд. – Просто меня немного измотало путешествие, и я никак не приду в себя.

Однако Ингрид ее слова не убедили, кажется, она ей не поверила.

– Пойдем, пойдем, – повторила она с настойчивостью. – Посидим, поболтаем.

Щурясь от яркого солнца, Джейд вышла на веранду, с ужасом представляя, о чем же таком с ней собиралась поговорить Ингрид.

– Я не очень люблю лезть в чужие дела, – начала та, когда они сели на стулья, – но мне бы хотелось тебе помочь. Только для этого я должна знать, что у тебя за проблемы. Ты чем-то больна? Может быть, ты мне расскажешь? Это СПИД?

– СПИД? – Джейд отшатнулась. – Нет!

– Что ж, это хорошо. Ты не представляешь, насколько мне теперь стало легче, – сказала Ингрид, хотя Джейд показалось, что она ее не убедила. – Когда я смотрю на тебя, я сразу вспоминаю свою подругу, которую потеряла из-за этой чертовой болезни. Меня беспокоит твоя худоба. Ты выглядишь так, будто не ела несколько месяцев. Ты такая бледная, и… эти темные круги под глазами.

Джейд догадывалась, что выглядит весьма нездоровой. Вся одежда, купленная отцом в секонд-хенде, висела на ней, как на вешалке. А джинсы, если она в ближайшее время не раздобудет себе ремень, скоро просто будут с нее спадать. От груди, которая у нее и так-то была маленькой, сейчас вообще ничего не осталось – бюстгальтер стал настолько велик, что собирался складками.

– Я не больна, – сказала Джейд. – Просто… Наверное, я еще не пришла в себя после переезда. Нервничаю из-за того, что приходится начинать самостоятельную жизнь. Поэтому и есть не хочется.

– Дорогая. – Ингрид наклонилась к ней. – Ты от кого-то скрываешься? Тебя кто-то обидел?

Джейд натянуто рассмеялась, желая показать, что вопрос ей показался абсурдным.

– Нет, конечно! – с наигранной беспечностью воскликнула она.

– Может быть, ты беременна? Извини, что я задаю личные вопросы, но я хочу помочь, – быстро добавила Ингрид.

Как бы ей хотелось рассказать обо всем Ингрид! Она была такой милой. Но Джейд понимала, что этого делать нельзя. Она никогда никому не сможет об этом рассказать.

– Я не беременна и не больна. – Джейд через силу улыбнулась. – Я в полном порядке. Правда.

– Тогда тебе нужно хорошо питаться, – не отставала Ингрид и передала ей банановый хлеб. Джейд положила его на колени. – Ты совсем никуда не ходила? Например, на рынок? – спросила она, показав рукой в северном направлении. Или это был юг? Джейд еще не успела привыкнуть, что теперь океан на западе, а не на востоке, как было всю ее жизнь.

– У меня есть тележка, и я беру ее, если мне надо много чего-то купить – больше, чем я могу пронести через квартал, – сказала Ингрид, – ты тоже можешь ею пользоваться. Она стоит в сарае. – Она указала на маленькую постройку в дальнем конце двора, увитую плющом с белыми цветами.

– Спасибо.

– Ты собиралась пойти за продуктами? – спросила Ингрид. – Если нет, я могу купить тебе все, что нужно, когда сама пойду на рынок.

У Джейд создалось впечатление, что Ингрид все еще думает, что у нее СПИД.

– Нет, я хотела пойти… Как раз сегодня днем, – ответила Джейд. И на этот раз она говорила правду, потому что и в самом деле планировала сегодня выбраться из дома. Ей необходимо было проверить, как будут реагировать на нее люди. Только после этого она сможет понять, в опасности она или нет.

После ухода Ингрид Джейд прошла в ванную и окинула себя в зеркале оценивающим взглядом. Выглядела она ужасно. Голова ее хоть и была чистой, но волосы выглядели не лучшим образом, свисали по сторонам лица безжизненной паклей. Кожа была бледной, глаза покрасневшими. Несмотря на то, что она покрасила брови, ресницы ее по-прежнему оставались светлыми, и они-то уж точно могли ее выдать. Ей необходимо было купить тушь и запастись краской для волос, на случай, если корни станут отрастать слишком быстро.

Надев сандалии и прихватив сумочку, она вышла на улицу и пошла в ту сторону, куда указала Ингрид, объясняя, где рынок. Пока она добралась до рынка, она уже запыхалась. На улице было многолюдно, в основном ей попадались на глаза молодые люди ее возраста – парни-блондины на скейтбордах, длинноволосые девушки в дырявых джинсах и обрезанных футболках. Все они посматривали на нее, а кое-кто даже здоровался. В отличие от жителей Северной Виргинии, люди здесь казались счастливыми и дружелюбными, и никто никуда не спешил. Солнце светило ярко и весело. И никому не было никакого дела до девушки-убийцы из Александрии.

Придя на рынок, Джейд пожалела, что не взяла тележку, как предлагала ей Ингрид, и для первого раза постаралась ограничиться лишь двумя бумажными пакетами, в которые сложила все покупки – немного фруктов, куриные грудки и книгу в мягкой обложке «Рецепты недорогой и здоровой кухни». В книжке она отыскала блюдо из курицы и купила еще кое-что из продуктов, которых согласно рецепту недоставало. Раньше ей не приходилось готовить, и никто ее этому не учил. Мама всегда говорила, что ее дело играть на скрипке, а не заниматься домашней работой. При этой простой бытовой мысли о матери Джейд снова чуть не расплакалась. А в проходе между торговых рядов она увидела маленькую девочку – ей не было и двух лет, и она так напомнила ей о Райли. Малышка стояла перед лотком с пастой и пиццей и показывала матери пальчиком на какую-то упаковку. Ее блестящие черные волосы были собраны в два высоких хвостика, совсем как у Райли, и Джейд, засмотревшись на нее, на какое-то мгновение поверила, что это и есть ее сестричка – вот сейчас она повернется и… Ах, если бы! Малышка что-то лопотала, обращаясь к матери, но, когда повернулась и подняла глаза на Джейд, вся иллюзия моментально рассеялась. Конечно же, это была не Райли, а совсем чужая, пусть и тоже симпатичная девчушка. И Джейд постаралась побыстрее пройти мимо нее, пока ее мать не заметила, что она на нее пялится.

Она развернулась и почти побежала – во всяком случае пошла к дому Ингрид так быстро, как только могла и насколько позволяли пакеты в руках. Ей казалось, они весят тонну. Силы ее оставили уже после первого квартала, а сердце колотилось и замирало, как в день ареста, когда полиция отвозила ее в участок. В тот день она едва не потеряла сознание на заднем сиденье полицейской машины – и сердце билось в груди, словно маленький мячик. На джинсах засохла кровь, руки тоже были липкими и красными от крови. Если бы она тогда умерла, возможно, все бы разрешилось только к лучшему. Сердечный приступ решил бы все проблемы, потому что уже тогда она понимала, что жизнь ее кончена. Сейчас она чувствовала себя не намного лучше. Жизнь по-прежнему не имела для нее смысла. Если бы она умерла сегодня прямо посреди улицы, и ее бы нашли… то нашли бы просто-напросто девушку, которой не существовало и родителей у которой тоже не было, так как их бы тоже не смогли найти…

Джейд добралась до коттеджа вся мокрая – струйки пота от слабости и усталости смешались с потоками слез. Выложив на кухне продукты, она прошла в спальню, забралась на постель и стала смотреть в окно на апельсиновые деревья. О, остался ли у нее хоть кто-нибудь, кто бы ее любил? Ее родные, от которых она сбежала, – любили ли они ее? Ах, но какая теперь разница? Они поверили в то, что увидели. И теперь все они – мама, Райли, Дэнни – могли любить только призрак Лизы. И лишь отцу было ведомо, что она не умерла. Однако никто, даже он, не знал ту отчаявшуюся девушку, в которую она превращалась.

Райли

Несмотря на то что Вернис просила меня подождать денек, прежде чем снова встречаться с Томом, я не собиралась тянуть и ждать долго – я вернулась в парк сразу после обеда. Припарковавшись в конце дороги, я с облегчением обнаружила, что Вернис с мужем сидят на плетеных стульях в тени и попивают пиво – на маленьком столике между ними стояли две початые бутылки.

Я зашагала к ним, сойдя с посыпанной гравием дороги, и, когда подошла совсем близко, Вернис спросила:

– Райли, дорогая, не хочешь ли пива? – Ее улыбка была несколько неуверенной, и я подумала, что она слегка нервничает.

– Нет, спасибо, – ответила я и, не дожидаясь приглашения, села на третий стул. Мне на ногу тут же слетел комар, другой присосался к запястью. Первого я прихлопнула, второго не успела.

– Слушай… – Том, все еще в рубашке и брюках, которые были на нем утром, выпрямился на стуле и, не дожидаясь, когда я начну задавать вопросы, сам перешел к делу: – Я всего лишь повторил то, что говорила полиция. Они так и не нашли ее тела, и это показалось им подозрительным, вот и все.

– Так вы не знаете наверняка? – спросила я разочарованно. – Пожалуйста, скажите мне правду! Неужели вы просто высказали предположение?

– Именно, – вместо него подала голос Вернис. – Это было всего лишь предположение.

Том поднял бутылку, сделал большой глоток и посмотрел на жену.

– Они нашли несколько разных следов – там, где была припаркована ее машина, – и подумали, что кто-то ей помогал, – проговорил он.

– Том, – протестующе одернула его Вернис.

– Им показалось, будто кто-то помог ей инсценировать самоубийство, – добавил он, видимо, посчитав, что я не поняла его с первого раза. Но я поняла. Поняла отлично.

– Откуда вы знаете про следы? – быстро и наступательно спросила я.

Он пожал плечами:

– Как откуда? Прочел в газетах. Об этом так называемом самоубийстве кричали все заголовки.

– У отца очень много вырезок из газет, но ни в одной статье ничего об этом не говорилось, – возразила я. – А я их все прочитала. Нигде ничего об оставленных Лизой следах!

– Ну, должно быть, какие-то статьи он пропустил, – в свою очередь не согласился Том. – Я же не придумал все это! Да и вообще, какая сейчас разница? – Он посмотрел на меня пристально: – Тебе что, нужна убийца в твоей жизни? Хочешь разделить с ней наследство?

– Том, – снова одернула мужа Вернис, краснея.

– Если сестра жива, я бы хотела узнать ее ближе, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

– Вот видишь, что ты наделал? – с досадой бросила Вернис мужу. – Хватит ее дразнить! Да что это такое с тобой?

Том со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Я не хотел тебя расстраивать.

– Он правда не хотел, Райли, – подхватила Вернис.

– Но… вы и в самом деле думаете, что Лиза не покончила с собой? – Я не могла оставить этот вопрос, не выяснив все до конца. Если есть вероятность, что сестра жива, я буду держаться за эту мысль, пока хожу по этой земле.

– Думаю, не покончила, – упрямо промолвил Том. – Я считаю, что она жива. И свободна, как птица.

– Прекрати! – Вернис шлепнула его по руке. – Ты что, не видишь, в каком она состоянии? Сначала я рассказала ей, что ее удочерили, теперь ты забиваешь ей голову всякой чепухой! Ты видишь, что с ней творится?

– Меня не удочерили, – произнесла я устало и снова насела на Тома: – Просто вы так об этом сказали… когда сидели в машине. Так уверенно, будто вы точно знаете.

– В тот момент я был очень зол, – усмехнулся Том. – Но это не меняет того, в чем я уверен. А я уверен – она жива. Твоя сестра жива.

Вернис с возмущением фыркнула, но мы оба ее проигнорировали.

– Вернис рассказала мне, что отец собирался оставить вам парк, – сказала я, – но об этом ни слова нет в завещании. Там нет ни слова об этом. И, если честно, я думаю, что коллекция трубок – тоже очень щедро.

Том метнул на меня злобный взгляд и, вскочив с кресла, крикнул:

– Да ты ни черта не знаешь!

От страха я вжалась в стул. Том схватил полупустую бутылку и пошел в сторону бухты. Мне только и оставалось, как упереть взгляд в его спину, что я и сделала, сожалея, что заговорила про парк. Да и вообще зря к ним приехала.

– Простите, – пробормотала я, обращаясь к Вернис. – Я не знала, что этот вопрос настолько болезненный.

Она тяжело вздохнула, отмахнулась от мухи, собиравшейся сесть на ее влажное лицо, и сказала:

– Просто мы сейчас немного нуждаемся в деньгах. Вот и все. Знаешь, как это?.. Нет, конечно же, ты не знаешь! – Она улыбнулась. – Но… вот представь… Ты достигаешь определенного возраста. Доход у тебя один и тот же, а расходы продолжают расти. Дом твой разваливается… – Она рассмеялась, махнув рукой на видавший виды фургон у себя за спиной. – Становится немного страшно.

– Я вам сочувствую, – смутилась я. Да, в отличие от них я богата. На мой счет скоро должны были поступить деньги, оставленные в наследство отцом, а когда я продам дом и парк, их станет еще больше. Но я ничем не заслужила этого богатства. И, видимо, так же рассуждали и Том с Вернис.

– Знаете, вы можете не платить здесь за аренду, пока я не продам парк, – предложила я и подумала: «Боже, куда же они потом пойдут?» – Надеюсь, коллекция трубок немного поможет вам поддержать ситуацию.

Вернис грустно мне улыбнулась:

– Конечно, поможет. Не волнуйся, все у нас будет хорошо.

Когда я отъехала от дома Кайлов, я чувствовала себя еще хуже, чем когда приехала к ним полчаса назад. Мне хотелось верить в шанс, что моя сестра жива, и все же я понимала, что, возможно, Том просто играет со мной. Точнее, на мне отыгрывается. Срывает досаду.

Несколько разных следов, сказал он. Неужели он это придумал? А если нет, то что это означало?

Единственное, что я знала, это что я не хочу больше думать об этом. Я выехала на дорогу, которая вела к трейлеру брата.

Джейд

Март 1990

Сан-Диего

Всю ночь, лежа в кровати, она играла на скрипке. Разумеется, инструмента у нее не было, и скрипку она себе представляла – ведь ни при каких условиях ей нельзя было нарушать слово, данное ею отцу. Как бы тяжело это ни было, к скрипке она не вернется. Зато она могла точно так же, как мальчишки играют на воображаемых гитарах, водить воображаемым смычком по воображаемым струнам. И поэтому каждую ночь, лежа на спине, она представляла себе, как прижимает к подбородку «Вайолет» и выводит мелодии Баха или Мендельсона, пока воображаемый инструмент не начинал давить ей на плечо. Плакала она тоже каждую ночь. А наплакавшись вволю и вымотавшись до предела, в конце концов засыпала.

Как же она скучала по скрипке! Даже в самом раннем детстве родителям не приходилось ее заставлять заниматься музыкой. Наоборот, они огорчались, что она не любит проводить время на улице. Для Джейд – для Лизы – скрипка была наградой. И в восемь, и в девять лет, когда ее сверстники с самого раннего утра по выходным гоняли на велосипедах, она просыпалась лишь с мыслью, как бы поскорее взять в руки смычок. Скрипка всегда помогала ей пережить тяжелые времена, и вот как раз теперь, когда она проходила через самый сложный и страшный период, у нее не было этой единственной вещи, которая могла бы ее успокоить.

Иногда ей просто не верилось, что ее жизнь превратилась в настоящий кошмар. Порой, засыпая, она представляла себе, что проснется – и продолжит с радостью готовиться к поступлению в Джуллиард или в какой-то другой музыкальный колледж, в которые она подала заявления. Пусть бы в Джуллиард из-за Стивена ее не взяли, но ведь есть и другие школы, куда бы ее согласились принять.

Когда-то все твердили наперебой: «Лизу ждет блестящее будущее!» Но никакого будущего у нее как у Лизы больше не было. А как для Джейд жизнь для нее вообще казалась пустой.

Она непрестанно думала, был ли выход из ситуации, в которую она угодила? Может быть, ее адвокат не рассмотрел всех вариантов развития событий? Но сейчас, даже если выход когда-то и был, это уже не имело значения – потому что тюрьма могла угрожать отцу, а этого она не могла допустить.

По утрам, несмотря на отсутствие аппетита, она съедала тост и садилась за просмотр новостей. С момента ее бегства из дома прошло уже полтора месяца, но она все боялась, что ее фотографии покажут по телевизору. Слава богу, этого не случалось! Чем дольше она не слышала никаких упоминаний о Лизе Макферсон, тем увереннее начинала себя чувствовать и тем дальше заходила в своих прогулках в районы с бунгало и дикими садами. Когда люди ей улыбались, она улыбалась в ответ, всей душой надеясь, что никто не замечает, что она улыбается только лицом, но не сердцем. На пляже она наблюдала за серфингистами, рассекавшими волны, и за бездомными, к которым теперь относилась с сочувствием и благодарностью за то, что они позволили ей остаться на пляже в ее первую ночь, не обидели и не ограбили. Пару раз она сопровождала Ингрид, когда та раздавала свою стряпню голодным на берегу в темноте. И это было меньшее, что она могла для них сделать.

Ньюпорт-авеню, главная улица Оушен-Бич, протянувшаяся между районом Ингрид и пляжем, с обеих сторон была забита антикварными лавками, розничными магазинами, студиями йоги и небольшими закусочными. Но к одному из этих магазинов – к «Грэдис рэкордс» – Джейд тянуло с особой силой, стоило ей лишь там оказаться. В первый раз, когда она в него заглянула, она провела там не меньше часа, рассматривая старые виниловые пластинки, кассеты и новые CD-диски. Даже боль в груди утихла на какое-то время. Она просмотрела всё, абсолютно всё – классику, рок, фолк, кантри, песнопения. Ей просто нужна была музыка. И как она жила без нее эти недели? Вот бы ей купить несколько CD-дисков! Но для начала не помешало бы обзавестись техникой, чтобы их послушать, а брать деньги с банковского счета, который и так неуклонно таял, она боялась. Ей требовалась работа, однако несмотря на то, что она по нескольку часов могла выступать перед тысячной аудиторией, ее ужасала мысль, чтобы зайти в какую-нибудь лавку на Ньюпорт-авеню и спросить, не найдется ли у них для нее места. Грэди, владелец полюбившегося ей магазина, всегда тепло улыбался, когда она к нему заглядывала. Причем он ни слова не говорил на то, что она подолгу рассматривает его альбомы и ничего не покупает, хотя наверняка это его раздражало. И Джейд пообещала себе, что однажды наберется смелости и подойдет к этому длинноволосому блондину и спросит, не нужна ли ему помощь.

Была еще одна причина, почему в «Грэдис» Джейд чувствовала себя как дома, и эта причина не имела никакого отношения к музыке. Когда она впервые зашла в магазин, в глаза ей бросился висевший на стене постер. У Грэди их было много – в основном с рок-группами, – но сильно выделялся один. На нем была сфотографирована лежащая на полу Настасья Кински, по обнаженному телу которой полз, обвивая ее, питон. Джейд не впервые увидела этот снимок. Точно такой же хранился в ее комнате в Александрии, в комоде с футболками. Скорее всего он даже попался на глаза полицейским, когда те делали обыск в ее вещах после ее так называемой смерти. Сама же она увидела его впервые в одиннадцать лет, когда они с Мэтти, лежа на полу их гостиной, от нечего делать рассматривали какие-то журналы. Перевернув очередную страницу иллюстрированного издания, они увидели женщину со змеей, и Мэтти брезгливо поморщился:

– Фу!

– Фу! – невольно повторила за ним и она, но позже, когда осталась одна, вырезала фотографию, а потом часами ее рассматривала. Отчего-то снимок ее завораживал – и то, как змея, извиваясь, скользила по женскому телу, скрывая и обнажая его.

Обнаружив знакомый постер здесь, на стене магазина, Джейд подумала, что набрела на хороший знак, и именно здесь захотела работать.

Однако для того, чтобы заглушить тоску по дому, недостаточно было окружить себя музыкой в магазине пластинок. Джейд ощущала, что с каждым днем все больше и больше скучает по своим родным, по Мэтти и по «Вайолет». С каждым новым днем от разлуки с ними ей становилось все больней и больней. В те дни, когда она думала, что ее посадят в тюрьму, она попросила Мэтти присматривать за Райли и Дэнни и теперь успокаивала себя мыслью хотя бы о том, что он будет поддерживать контакт с ее семьей. Даже несмотря на то, что она мертва. Она представляла, как Мэтти приходит к ним в дом и проводит время с Райли и Дэнни, как если бы был их братом. Например, читает им, водит их в зоопарк или кино. Если бы только она могла быть рядом!

Как-то раз, не в силах противиться ощущению, что все в ее жизни потеряно, Джейд пошла в банк и разменяла на четвертаки двадцатидолларовую банкноту, убеждая себя, что мелочь ей нужна для прачечной, хотя горсти четвертаков кому угодно для одной стирки было чересчур много. Она загрузила одежду в барабан стиральной машины и пошла к ближайшему телефону-автомату. Войдя в будку, она оставила дверь слегка приоткрытой, чтобы немного выветрить запах алкоголя и мочи, и вывалила на полочку под телефоном всю мелочь и начала набирать номер.

На Восточном побережье было пять часов вечера, и Джейд надеялась, что мама скорее всего дома. Ей просто хотелось услышать ее голос, и все. Сама она, конечно же, ничего не собиралась говорить, не посмела бы, но ей просто была необходима связь с домом. Настал такой момент, что она не смогла побороть отчаяние, оно оказалось сильнее ее.

Джейд набрала номер и начала вставлять четвертаки по команде из трубки. После трех коротких гудков – она слушала их, затаив дыхание, – наконец раздался равнодушный механический голос:

– Набранный номер отключен.

Вытаращив глаза, Джейд уставилась на трубку.

Нет. Сердце ее бешено заколотилось. Что же – теперь она никогда их не найдет? – свою семью, даже чтобы послушать изредка их голоса… После ее ареста родителям дважды пришлось сменить телефонный номер, и, видимо, они поменяли его и после ее самоубийства, чтобы избежать нового шквала звонков. А если так, новый номер нигде не значится. Однако проверить все же следовало. И Джейд позвонила в справочную города Александрии и спросила домашний телефонный номер Фрэнка Макферсона.

– В Александрии нет номера Фрэнка Макферсона, – сказал оператор.

– Вы имеете в виду, что его нет в списке, или вы не можете его выдать?

– Нет. Номера просто нет. Но есть номер на имя Питер и Джей Ти.

Неужели они переехали? Это было бы ужасно.

– А что насчет Арлингтона? – спросила она. – Или вообще хоть где-то в штате Вашингтон?

Оператор нашел женщину по имени Фиона, но ни одного Фрэнка в списке или вне списка не было, и Джейд, смирившись, повесила трубку.

Где они? Куда подевались? Неужели бежали от репортеров? Или от нее самой?

Может быть, Мэтти что-то известно? А если нет? Мысль, что он будет общаться с ее родными – мысль, которая ее так успокаивала, – бесследно испарилась. Если родители переехали, а Мэтти не знает куда, то как он будет с ними общаться?

Она набрала номер Мэтти, хотя изначально и не собиралась ему звонить. У него была собственная линия, отдельная от семьи, и поэтому она могла позвонить напрямую в его комнату. Даже если бы сработал автоответчик, она вполне осталась бы довольна. Что угодно! Лишь бы услышать голос кого-то, кого она знала в прошлой жизни. Кого-то, кому она небезразлична.

Мэтти снял трубку:

– Алло?

Боже. Джейд прикоснулась к телефону, словно это был Мэтти. Его голос звучал так близко и был таким родным! Она с трудом удержалась, чтобы не заговорить.

– Алло? – опять спросил Мэтти. – Кто это?

Может быть, он догадается? В мире не было никого, кто был бы ей ближе. Разумеется, он не поверил, что она покончила с собой, – он знал, что она не способна на это. Она ждала, что он спросит: «Лиза, это ты?» Но он просто повесил трубку.

В прачечную она возвращалась словно во сне. Из головы не шел их дом в Александрии, люди, жившие по соседству… Обидно было сознавать, что для ее родных, в отличие от нее, жизнь не закончилась и они продолжают двигаться дальше. До этого момента по крайней мере она могла хотя бы фантазировать, как вернется домой, как увидит маму с отцом и брата с сестрой – даже несмотря на то, что знала, что это невозможно. Но теперь у нее больше не было дома. Ей постепенно становилось так плохо, словно из легких выкачали весь воздух, словно она навечно зависла в безвоздушном пространстве.

В прачечной, открыв стиральную машину, Джейд автоматическими движениями принялась доставать из барабана постиранные вещи. Мысли в ее голове прыгали, обгоняя одна другую.

А чего она, собственно, ожидала? Ей давно пора было перестать думать лишь о себе и начать задумываться о родителях и о Райли с Дэнни. Она с ног на голову перевернула их жизни, поэтому переезд им необходим. Он точно пойдет на пользу Дэнни. Брат сменит школу и начнет новую жизнь. А Райли… ей только три года. Возможно, она вообще никогда и не узнает о сестре-самоубийце.

Джейд промокнула глаза влажным полотенцем, вынутым из машинки.

Да, определенно так будет лучше.

Райли

Дэнни нигде не было. После разговора с Кайлами я сразу проехала на его участок, но трейлер мне так никто и не открыл, хотя я стучала довольно настойчиво. Мне показалось это очень странным, учитывая, что машина брата стояла на месте. Дэнни всегда говорил, что не думает о самоубийстве, но я ему никогда особенно-то не верила. Подтащив блок-ступеньку, я все же заглянула в окно, чтобы убедиться, что брата точно нет в трейлере. И действительно, ни его самого, ни его ружья я не заметила. Но от этого мне не стало легче. Я подумала, что наверняка Дэнни на своем любимом месте в лесу, только в одиночку я не смогу найти поляну, на которую он меня в прошлый раз приводил. Сев на ступеньки трейлера, я достала из кармана телефон, набрала номер брата и ничуть не удивилась, когда мне никто не ответил.

Отыскав в машине клочок бумаги, я написала Дэнни записку: «Мне нужно с тобой поговорить. Пожалуйста, позвони. Пожалуйста, дай знать, что с тобой все в порядке», – вставила ее в дверную щель и уехала без особой надежды на то, что получу ответ.

Я проворочалась в кровати до двух часов ночи. Под конец, когда спать мне совсем расхотелось, я решила все-таки встать и заняться отцовским компьютером. Мне надо было посмотреть, что из содержимого жесткого диска следовало сохранить, а что оставить, прежде чем я отдам компьютер Кристин. Я надеялась, что, занявшись им, смогу ненадолго выбросить из головы мысли о Вернис и Томе и перестану беспокоиться о брате.

Прошлепав босиком по коридору до папиного кабинета, я прошла к его рабочему столу, включила маленькую настольную лампу и села перед компьютером. В доме стояла мертвая тишина. Я нажала кнопку включения, и старая машина, нарушив тишину, издала почти человеческий вздох, от которого у меня по спине побежали мурашки. Громоздкий монитор медленно подал признаки жизни, и я невольно застыла: для входа в систему требовался пароль. Замечательно.

Обычно в фильмах показывают, как герои каким-то волшебным образом умудряются подобрать подходящий пароль, чтобы взломать компьютер. Как правило, в этих случаях используются самые очевидные шифры – имя ребенка, дата какой-нибудь важной годовщины. Я перепробовала все возможные комбинации из цифр и букв, какие только могли прийти мне в голову, но все безуспешно. Наконец я вернулась в кровать и, уже лежа в темноте и уставаясь пустым взглядом в потолок, подумала о Дженни – вероятно, ей известен пароль. Не случайно же она ведет себя так, будто знает об отце все на свете. А если все же она не знает, какой у отца пароль, тогда придется кланяться Дэнни. В компьютерах он дока. Другой вопрос – захочет ли брат приезжать в этот дом.

Впрочем, для начала мне нужно хотя бы найти его.

На следующее утро меня разбудили Дженни и Кристин. Я еще до конца не проснулась, когда услышала, как хлопнули дверцы их машины, и Дженни открыла дом своими ключами. Через минуту кто-нибудь из них двоих уже мог постучать в дверь спальни, чтобы начать бомбардировать меня вопросами о содержимом отцовских шкафов, его компьютере или еще о чем-нибудь. Мой дом мне больше не принадлежал.

Встав с постели, я почистила зубы, оделась для пробежки, а затем спустилась вниз и постаралась выйти из дома незамеченной. Все еще зевая из-за бессонной ночи, легкой трусцой я побежала в сторону реки. У прибрежной тропы я немного сбавила темп. Заметив на воде пятерых людей на каяках, я остановилась возле перил и невольно засмотрелась на то, как каяки клином рассекают воду. Самый первый был такого же желтого цвета, как у сестры. Какое совпадение, подумала я, невольно возвращаясь к разговору с Кайлом – о том, как он говорил, что на реке были обнаружены два следа.

Достав из кармана телефон, я позвонила Дэнни. Но ответа, как всегда, не было, и тогда я повернула назад и побежала в обратном направлении. Войдя в дом со стороны террасы, я увидела Дженни, которая что-то выискивала в одном из кухонных шкафчиков. Заметив меня, она с удивлением открыла рот, собираясь, видимо, что-то сказать, но я стремительно прошла в прихожую, взяла ключи от машины и, махнув рукой в знак приветствия, тут же выскочила за дверь, не дожидаясь, пока на меня насядут с вопросами.

Дэнни опять не было в трейлере, но на этот раз его машина тоже отсутствовала, и я предположила, что он либо в баре, либо уехал за покупками. Гарри упоминал как-то в электронном письме, что Дэнни в последнее время часто зависает в «Слик Элли», но мне не очень-то хотелось искать его там – это место меня пугало. Уж лучше бы я увидела его «Субару» припаркованной рядом с «Фуд лайон», чем с бильярдной.

Потеряв всякую надежду дождаться Дэнни, сидя на жаре в машине, я повернула ключ зажигания и, с трудом выехав с узкой поляны, покатила обратно в Нью-Берн. Через пятнадцать минут я заметила «Субару» брата на парковке «Слик Элли». Над дверью одноэтажного бетонного здания с плоской крышей, когда-то выкрашенного в белый цвет, а сейчас такого же серого и безрадостного, как небо над головой, кто-то от руки написал зеленой краской «Бильярдная Слик Элли». А рядом со входом красовался постер с изображением грудастой блондинки, нагнувшейся над бильярдным столом и собиравшейся ударить кием. Очень мило.

На часах еще не было одиннадцати, а перед зданием с утра пораньше уже стояло с десяток машин. Припарковавшись между «Субару» и зеленым пикапом и не давая себе времени на раздумья, я решительно вышла из машины и пошагала к бильярдной. Едва я открыла дверь и переступила порог заведения, как на меня уставились все присутствовавшие там мужчины. Я смутилась было, но упрекать должна была скорее себя – хороша же я, умудрившись явиться в бильярдную в одежде для бега – коротких шортах и топе. Приглушенный свет, клубы сигаретного дыма, тихая музыка, звучащая фоном, стук бильярдных шаров – это место вполне соответствовало существующим стереотипам и было таким, каким я его себе представляла. По левой стене шел ряд столов с диванами. Когда мои глаза привыкли к тусклому свету, я заметила за последним из столов брата – он сидел с книгой в руках и смотрел на меня. Он не встал, не помахал мне приветственно. Игнорируя взгляды и комментарии игроков, я прошла к месту, где сидел Дэнни, и села на диван напротив него.

Дэнни был один. Перед ним на столе стояли лишь две бутылки пива – одна полная и одна пустая.

– Какого черта ты заявилась сюда? – спросил меня брат вместо приветствия.

Сиденье из искусственной кожи неприятно прилипло к бедрам, но я постаралась не обращать на это внимания – разговор с братом меня волновал много больше. Я не знала, как рассказать Дэнни о Кайлах и разговоре с ними про Лизу. Как подступиться к нему? Меня заранее пугала его реакция – кто знает, как он все воспримет?

– Мне требуется твоя помощь, чтобы взломать папин компьютер, – нерешительно сообщила я, отодвигая пока главное для меня на сегодня – Лизу и все с ней связанное. – Он защищен паролем.

– Тебе не стоит здесь находиться. Сама не догадываешься?

– А как я еще могу поговорить с тобой, Дэнни? – ответила я вопросом на вопрос. – Телефон, который я дала тебе, ты не берешь в руки, и вот я здесь…

– Зачем тебе взламывать компьютер? Просто очисти жесткий диск и выброси.

– Мне нужно понять, нет ли там чего-то важного, прежде чем я от него избавлюсь. Пожалуйста, мне нужна твоя помощь.

Дэнни покачал головой:

– Я же уже говорил, что в этот дом я больше ни ногой.

Я вздохнула.

– Тогда я его к тебе привезу! – пообещала я, без особого восторга представляя, как буду его тащить. – Старую такую громадину. Но хоть монитор не понадобится, так? Только системный блок?

Дэнни мне не ответил. В его голубых глазах, когда он взглянул на меня, отражался тусклый свет, лившийся из окон. Но мне трудно было понять, о чем он думает. Мне хотелось спросить его, неужели он так и проводит все свои дни в этом отвратительном заведении, сидя за столиком с липкими сиденьями. Он хотя бы знает парней, которые здесь играют в бильярд? Может ли он хоть кого-то из них назвать своим другом? Однако я заговорила иначе.

– Когда мы виделись с тобой в последний раз, ты сказал, что я плохой психолог, и твои слова очень ранили меня, – проговорила я быстро. – Я много работала, чтобы получить диплом. А с детьми, которых я консультирую, у меня получается неплохо. Я это знаю. Что же касается других случаев, то, может, ты и прав – с людьми, пережившими все то, что пережил ты, я, возможно, и некомпетентна. Но это не значит, что ты имеешь право меня унижать. – Я наклонилась ближе, желая до него достучаться: – Меня это очень расстроило.

Дэнни схватил со стола пиво, и я невольно напряглась, ожидая очередной вспышки раздражения. Однако он всего лишь сделал большой глоток и, поставив бутылку обратно, посмотрел на меня долгим взглядом.

– Поехали, – сказал он наконец, вставая из-за стола. – Взгляну, что там с компьютером. Не надо его привозить.

До меня не сразу дошел смысл его слов, но, поняв, что так он попытался передо мной извиниться, чувствуя эйфорию, я поднялась из-за стола. Прежде чем двинуться к выходу, Дэнни дождался меня и, обняв за плечи, проследовал рядом до самой двери, словно щитом заслоняя от взглядов бильярдных кретинов. Это был, пожалуй, первый раз, когда со времен своего детства я чувствовала себя защищенной.

Выйдя на улицу, я собралась было спросить у Дэнни, в состоянии ли он вести машину, но передумала. Сегодня он мне казался абсолютно трезвым. Или, может, просто у него была высокая переносимость алкоголя. Но в любом случае последние полминуты я чувствовала такую радость, что мне совершенно не хотелось все испортить.

– Ты поедешь за мной? – спросила я, открывая дверцу машины.

Внезапно мне стало страшно, что обещание посмотреть компьютер – это всего лишь уловка, и он просто хочет от меня отвязаться. Что, если он опять от меня уедет? Однако я тут же отогнала от себя эти мысли – с моей стороны было бы ошибкой так думать о Дэнни. После того как он вывел меня из бильярдной, обнимая за плечи, у меня не должно было оставаться никаких сомнений в его любви.

По пути к дому я вспомнила, что там сейчас хозяйничают Кристин с Дженни, и подумала, что, возможно, это даже к лучшему. Одно дело, если мы с Дэнни будем только вдвоем, и другое – если кроме нас там будут присутствовать посторонние. Но, похоже, Дженни отъехала – на подъезде к дому я с облегчением обнаружила, что ее машины нет на стоянке, и решила, что, вероятнее всего, она устроила себе перерыв на ленч. Припарковавшись во дворе, я дождалась, пока Дэнни поставит свою машину на улице, и, пройдя через газон, мы вместе поднялись по ступенькам на крыльцо.

Открыв дверь, я сразу заметила в столовой Кристин, которая набросилась на меня, едва я ступила в гостиную:

– Где ты была? Приходил коллекционер! Представь, он купил все компасы и все зажигалки. Здорово же, правда! У нас к тебе тысяча вопросов. – Остановившись в дверном проеме между столовой и гостиной, она заметила брата и радостно закричала: – Дэнни Макферсон! Боже, я не видела тебя сто лет! – С распростертыми объятиями она подалась вперед, но я загородила дорогу, чтобы не дать ей подойти к Дэнни и наброситься на него. Этого еще не хватало. Плакал тогда папин компьютер. Вовремя распознав мой маневр, Кристин остановилась. – Ты просто красавец, – ограничилась она восхищенным вздохом. – Честное слово. Ну просто слов нет!

– Так, я поехал, – все же не выдержал Дэнни, разворачиваясь к двери, но я лихорадочно схватила его за руку и чуть не силком потащила к лестнице.

– Поговорим позже, – отрезала я, бросив на Кристин взгляд, способный расплавить металл.

Дэнни совсем не сопротивлялся, когда, держа за руку, я повела его по ступенькам, словно маленького мальчишку. Ни слова не говоря, мы проследовали мимо его бывшей комнаты и вошли в отцовский кабинет, где, отпустив Дэнни, я тут же заперла дверь.

– Кто это, черт возьми?..

– Дочь Дженни Лайонс, – хмыкнула я. – Кристин. Ты не помнишь ее?

Брат покачал головой и шагнул к столу.

– Что она здесь делает? – спросил он, садясь за компьютер.

– Помнишь, я говорила тебе, что Дженни с дочерью будут устраивать распродажу нашего имущества? Когда они с этим покончат, Дженни вместо меня выставит на продажу дом и трейлерный парк. Вместо нас с тобой. Прости, что она так на тебя набросилась. У меня порой такое ощущение, что в доме два питбуля. Они словно во всех комнатах сразу. Никуда невозможно спрятаться. Будто это их дом, а не мой.

Дэнни, глядя на экран монитора, спросил:

– Есть какие-нибудь предположения насчет пароля?

– Никаких.

Он посмотрел на меня.

– А где его загрузочный диск, ты знаешь?

Я пожала плечами.

– Не знаю, есть ли он у него. Компьютер-то очень старый.

Наши голоса эхом отзывались в комнате.

– Давай поищем. – Дэнни поднялся из-за стола.

Пока он искал в папиной картотеке, я смотрела в ящиках его рабочего стола.

– Вот он, – сказал через минуту Дэнни и, нагнувшись над самым нижним ящиком картотеки, вытащил диск в белой обложке. – Посмотри, нет ли у него где-то внешнего жесткого диска, – попросил он, снова садясь за рабочий стол. – Тебе нужно перенести все на другой носитель, только потом ты можешь очистить жесткий диск компьютера.

– У меня есть носитель. – С полки у двери я взяла небольшой новенький жесткий диск и передала Дэнни. Кристин принесла мне его пару дней назад, в надежде, что это подтолкнет меня наконец заняться компьютером.

Дэнни принялся за работу, а я села рядом на единственный свободный стул в кабинете, который до этого стоял в углу. Только сейчас я сообразила, что витрины шкафов, стоящих у левой и правой стен комнаты, теперь совершенно пусты. Зажигалки и компасы проданы, и поэтому неудивительно, что мы слышали эхо наших голосов. Несмотря на то, что эти коллекции для меня ничего не значили, я вдруг поняла, какой пустой стала комната. Словно папа исчезал из дома по кусочкам.

Дэнни вставил загрузочный диск в компьютер, а я, подтянув ноги к груди и обняв колени, стала смотреть на то, как свет от экрана отражается в его глазах. Кристин была совершенно права, называя Дэнни красавцем. А Дженни говорила, что было бы хорошо, если бы скрипка Лизы досталась нашим детям. Почему бы не детям брата? Но возможно ли это в случае Дэнни – иметь здоровую крепкую семью? Я бы хотела этого для него. Да и для себя тоже.

– Получилось, – сказал он через несколько минут.

– Ура! – воскликнула я, захлопав в ладоши. – О, Дэнни, спасибо!

– Какой ты хочешь поставить сюда новый пароль? – спросил он, не поднимая пальцев от клавиатуры.

Первое, что пришло мне на ум, было «Лиза», но я отогнала от себя эту мысль.

– Просто… да что угодно, – сказала я. – Это же всего на пару дней. Как насчет Нью-Берна?

– Очень слабый, – заметил Дэнни, но все же ввел пароль в компьютер. – Хорошо, «ньюберн», без заглавных букв и без пробелов. Ты хотела бы сейчас что-то здесь посмотреть?

Я помотала головой.

– Нет, сделаю это завтра. – Я улыбнулась. – Теперь это мой новый девиз. Зачем делать что-то сегодня, если я могу отложить все на завтра? Так я сведу с ума Дженни и Кристин.

Дэнни не ответил, занимаясь подключением компьютера к внешнему жесткому диску.

– Просто дай всему этому перекопироваться. – Он нажал несколько клавиш. – Это займет пару часов. После этого тебе надо будет убедиться в том, что все это перенеслось как надо. Только потом можно будет очистить главный жесткий диск.

– Отлично, – сказала я.

– Ну все, я пошел. – Дэнни поднялся из-за стола. – Ты не отвлечешь питбуля внизу, чтобы я мог уйти?

– Мне надо с тобой кое о чем поговорить, – остановила его я, набравшись смелости. – Насчет Кайлов.

– А что с ними?

Оставаясь сидеть, я предложила:

– Ты можешь присесть?

Не двигаясь с места, Дэнни несколько мгновений буравил меня взглядом. Но когда я почувствовала, что он готов меня выслушать, у меня словно гора свалилась с плеч.

– Ну… для начала… – приступила я, спуская ноги на пол, – они говорят, что папа обещал им трейлерный парк. Что он именно это планировал им отдать…

– Так отдай его им. – Дэнни пожал плечами. – Что мы с ним будем делать?

– Это ценная земля, Дэнни, – возразила я. – Возможно, тебе и плевать на деньги, но мне, если честно, нет. В них наше будущее. И есть еще кое-что, – быстро добавила я, прежде чем он успел разозлиться. – Я знаю, что тебе не нравится, когда я упоминаю о Лизе. Но нам нужно о ней поговорить.

– Мне все равно, что ты сделаешь с ее скрипкой, – ответил он, окинув взглядом пять скрипок, стоявших возле стены.

– Я не об этом хотела поговорить, – негромко произнесла я. – Том Кайл думает, что Лиза… жива, что она… не совершала того, о чем писали в газетах. Насчет того, что она якобы утонула, желая покончить с собой.

Дэнни оскалился.

– А он-то откуда знает?

– Он говорит, что где-то прочитал, что рядом с машиной Лизы было обнаружено два разных следа. Ты знаешь то место на реке, где она села в каяк? – Дэнни нахмурился, и я подумала, что он не совсем понимает, что я имею в виду. – Ты помнишь ее друга Мэтти? – спросила я. – Того мальчика?

– Смутно. – Дэнни потер шею, желая показать, как ему скучно обо всем этом говорить.

– Ну, вот я и подумала, – продолжила я, – может, она на самом деле не покончила с собой? Может, Мэтти помог ей сбежать?

Дэнни рассмеялся, но смех его был недобрый.

– А что? По-моему, очень удобно, – сказал он. – У нее всегда все получалось так, как она хотела. Убила мужика, а потом сбежала от правосудия. Теперь наслаждается свободой. Сидит, наверное, сейчас где-нибудь на Таити, попивает мартини. Честно говоря, меня это не удивляет.

– Я не знаю, что и думать, – со вздохом проговорила я. – Я перечитала каждую статью, которую отец хранил у себя в коробке, но ни в одной не упоминалось о том, что полицейские обнаружили два разных следа…

– Кайл просто решил поиграть у тебя на нервах, – сказал Дэнни, наклоняясь ко мне через стол. – Он обыкновенная сволочь. Я серьезно. Не обращай на него внимания.

– Но зачем ему это? – спросила я. – Зачем ему такое говорить? – Как же я хотела, чтобы слова Тома Кайла оказались правдой и Лиза действительно сбежала. Мне бы очень хотелось, чтобы она оказалась жива.

– Затем, что он засранец. Не позволяй ему себя изводить.

– Видишь ли, – проговорила я, – если и правда есть хоть один шанс, что Лиза жива, то я готова за него ухватиться. – Я пробежала пальцами по потрепанной ткани, которой был обит стул. – Ну то есть я знаю, что она скорее всего… все-таки… это сделала… утонула… но вдруг нет? – Я посмотрела на Дэнни. – Что, если наша сестра жива и скрывается где-то?

– Послушай, – сказал он. – Если она жива, то это говорит лишь о том, что она сознательно оставила свою семью, нарочно. И нас с тобой, между прочим, тоже…

Я молча кивнула, давая ему понять, что мысль его мне ясна. По-другому ответить я не могла, слова словно застряли у меня в горле.

– Понимаешь, это совсем не то, как если бы она потерялась и хотела, чтобы ее нашли, – продолжил Дэнни. – Даже если она по нас и скучала, а самоубийство инсценировала, чтобы уберечь себя от тюрьмы, – она все равно туда попадет, как только мы ее найдем.

Если честно, об этом я совсем не подумала. Как же это было глупо с моей стороны! Все, о чем я думала, – это лишь о том, что имеется мизерный шанс найти сестру.

– Этого я точно не хочу, – сказала я.

Дэнни с задумчивым видом смотрел на экран.

– Там ей самое место, – произнес он наконец, словно не слышал меня, и, обернувшись, добавил: – Черт, хотел бы я посмотреть, как она заплатит за все, что сделала!

Джейд

Сентябрь 1990

Большую часть утра Джейд потратила на то, чтобы заново расставить все альбомы по алфавиту. За пять месяцев работы у Грэди она, должно быть, занималась этим сто раз. Но юные покупатели так сильно их перемешивали, что ей порой казалось, они делают это нарочно. Зато с альбомами классики все обстояло совсем наоборот – они всегда стояли в идеальном алфавитном порядке. Любителями классической музыки обычно были люди постарше, поэтому они никогда не заявлялись в магазин пьяными и поэтому же, возможно, никогда ничего и не путали.

У нее самой уже подобралась коллекция собственных тщательно отобранных дисков. А Грэди дал ей скидку, как своим лучшим покупателям. Он говорил, что она удивительная – совсем юная, но так много знает о музыке и музыкантах. Он и не догадывался, что бо́льшую часть своих знаний она старалась не демонстрировать.

Джейд сортировала альбомы, а ее хозяин Грэди, привлекательный блондин с длинными, до плеч вьющимися волосами, как всегда, стоял за кассой. Она давно поняла, что девочки-подростки в основном приходили в магазин лишь затем, чтобы заглянуть в его зеленые глаза. Еще у Грэди была проколота бровь, в которой красовалось небольшое золотое колечко. Поначалу оно казалось Джейд чудным, но потом она привыкла и даже сама начала подумывать, а не проколоть ли ей бровь, чтобы стать еще менее похожей на Лизу Макферсон.

Сегодня она работала медленно, и ее мысли совсем не были заняты пластинками. Она думала о Дэнни – о том, что у него день рождения и ее родные обязательно пойдут в ресторан. Нарушить эту многолетнюю семейную традицию не мог даже их переезд в другой город. Джейд рисовала в своем воображении их выход во всех деталях. Даже несмотря на то, что семья теперь жила в другом месте, она почему-то все равно видела родителей и Дэнни с Райли в китайском ресторанчике на Первом шоссе в Александрии – именно туда они обычно ходили праздновать. Она представляла, как они выбирают столик рядом с аквариумом, чтобы Райли и Дэнни могли смотреть на рыбок. Райли, как всегда, сидит на высоком детском стульчике. Хотя, может, и нет – ведь теперь ей три, и ее вполне могли усадить на обычный стул с детским сиденьем. А Дэнни семь! Невероятно. Вот так она и будет думать каждый год: невероятно, что Дэнни девять, десять, пятнадцать или двадцать лет. Как же это грустно, господи!

Был уже сентябрь, и, если бы все в ее жизни шло так, как они когда-то распланировали, она бы сейчас осваивалась в Джуллиарде. Но, чтобы не сойти с ума, она предпочитала об этом не думать. Она не учится там, где всю жизнь мечтала учиться, а скрывается, словно беглянка. Хотя почему «словно»? Она и есть беглянка.

Обдумывая этот неприятный факт, Джейд заметила, что в магазин вошел очень пожилой мужчина и сразу направился к секции с классической музыкой. По тому, как он уверенно ориентировался в магазине, она поняла, что он бывал здесь и раньше, но она его не запомнила. Впрочем, в нем и не было ничего примечательного: маленького роста, в очках, с усами и почти лысый. Единственное, что привлекло ее внимание сейчас, – это старый бежевый свитер с заплатками на локтях, очень похожий на свитер отца, который тот обычно носил в зимнее время. И хотя мужчина был намного старше отца и совсем на него не походил, этот свитер… наверное, из-за него Джейд захотелось подойти к мужчине и обнять его.

Естественно, она не стала этого делать, а просто спросила, не может ли чем-нибудь ему помочь. На что тот улыбнулся и ответил:

– Сомневаюсь. Я уже несколько лет ищу определенную пластинку. Это одна из любимых записей жены, но не очень известная. – Он положил руку на альбомы Баха. – Она была у нас давным-давно, когда мы еще жили в Англии. При переезде мы оставили там все наши пластинки, а здесь я ее никак не могу найти. Я заходил в этот магазин около года назад, и, конечно, безуспешно. Я искал и в крупных магазинах, но и там – ничего. Сегодня я проезжал мимо и опять подумал посмотреть. А заодно купить парочку других альбомов, если они у вас есть. Мне нравится рассматривать ваши старые пластинки.

– А что это за пластинка, которую любила ваша жена? – спросила Джейд.

– Да в этом-то и проблема. Я не помню исполнителя. Какой-то итальянский скрипач. В записи Бах и Моцарт. А на обложке изображены две маленькие статуи. – Мужчина усмехнулся. – Этого, боюсь, мало.

Сердце Джейд забилось сильнее. О, этой информации ей было предостаточно! Она знала, о какой пластинке шла речь. И мужчина был прав, пластинка малоизвестная. Однако она не хотела себя выдавать, но и дурочку в этом вопросе изображать не собиралась. Она начала напевать мелодию Моцарта, и мужчина мгновенно схватил ее за руку.

– Это тот концерт! Тот, который мне нужен!

– Значит, вы ищете Джаконда де Вито.

– Боже мой! Так и есть! Это тот самый скрипач! Откуда вы узнали?

Джейд почувствовала на себе взгляд Грэди – казалось, он мысленно обращался к ней с тем же вопросом.

– О, – она пожала плечами, – мои родители всегда любили классическую музыку. Вот я и запомнила этот альбом.

– Потрясающе! И вы знаете, где я могу ее найти?

Джейд определенно могла его сегодня осчастливить.

– Знаю. – Она широко улыбнулась. – Мы на днях достали несколько пластинок с гаражной распродажи, и я их просматривала. Они, правда, все еще в подсобке, но альбом, который вы ищете, в одной из коробок. Только это монозвук.

– Моно мне подойдет! Именно такая пластинка была у нас в Англии!

– У нас она есть? – спросил Грэди из-за стойки. Казалось, он был удивлен не меньше самого покупателя.

– Есть. Но мне потребуется пара минут, чтобы ее достать. – Она посмотрела на мужчину. – Вы можете подождать?

– Да, да, разумеется!

– Дайте мне минутку.

Она поспешила в сторону задней двери и услышала, как мужчина сказал Грэди:

– Она чудо.

На что Грэди ответил:

– Она знает больше меня.

Коробки с распродажи имущества стояли в дальнем углу подсобки, и Джейд с радостью заметила, что та, которая ей нужна, была сверху. Она открыла ее и стала вынимать альбом за альбомом, после чего наконец достала тот, который искала. Черная обложка с двумя статуями слегка выцвела, но диск был совершенно не поврежден, хотя, наверное, сам альбом с десяток лет простоял зажатым между другими пластинками. И, пожалуй, стоил не дешево, около сотни баксов.

За время, что ее не было, мужчина успел подобрать себе еще три пластинки. А когда Джейд отдала ему альбом, взял его со слезами на глазах и попытался всучить ей двадцатидолларовую банкноту. Однако Джейд отказалась.

– Я просто рада, что он теперь у вас, – сказала она.

И это было действительно так – она не могла вспомнить, когда в последний раз была так же счастлива.

– Как вас зовут? – спросил мужчина.

Джейд чуть было не проговорилась. За восемь с половиной месяцев жизни в Оушен-Бич она ни разу не сорвалась, но этот покупатель невольно затронул нечто такое, что связывало ее с Лизой.

– Джейд, – ответила она.

– О, какое красивое имя. Красивое имя для такой красивой девушки. Я не знаю, как мне вас благодарить. Кстати, меня зовут Чарли.

– Рада знакомству, Чарли.

Джейд зашла за прилавок и подсунула Грэди записку, на которой успела написать: «Стоит 100 долларов». Но она надеялась, что он не запросит так много. Прочитав записку, Грэди посмотрел на Чарли и сказал:

– За этот десять. – Он коснулся альбома. – А за все остальные по пять.

Чарли расплатился, еще раз поблагодарил Джейд и ушел. Она тоже вернулась к своим полкам с рок-альбомами. Улыбка не сходила с ее лица до тех пор, пока она не почувствовала на себе взгляд Грэди.

– Я потрясен, – сказал он через минуту.

– Потрясен?

– Просто… это было потрясающе.

Она пожала плечами, словно желая сказать: «Какие пустяки», и переместила альбом Нила Янга из секции «Б» в секцию «Я».

– Почему ты не учишься? – спросил Грэди.

– Что? – Джейд быстро подняла глаза, его вопрос привел ее в панику. Что он хотел сказать? – Я закончила школу в восемьдесят девятом, – пробормотала она. Еще одна ложь из множества. В восемьдесят девятом она едва перешла в последний класс, когда ее жизнь превратилась в кошмар.

– Нет, я про колледж, – уточнил Грэди. – Ты умная. Не наркоманка. И вроде как не на мели. Почему ты не учишься?

– О, – протянула Джейд. – Просто хотела взять небольшую паузу после школы.

– Но ты собираешься поступать?

– Конечно.

– Тебе известно, что в университете Сан-Диего предлагают особую плату для тех, кто прожил здесь больше года? Цена за обучение получается очень доступная.

– Нет, я об этом не знала… – Джейд с задумчивым видом прикоснулась к корешкам альбомов.

С тех пор как она сбежала из дома, ей было не до мыслей об учебе и поступлении в университет. Все, о чем она могла думать, – это как выжить. Как ловчее притворяться и лгать. Она даже особенно не рассуждала, как ей жить такой жизнью. Но поступить в университет штата? После того как она уже видела себя студенткой Джуллиарда?

Ну вот, теперь она рассуждает как сноб. Однако спесь с нее сбили быстро.

Джейд знала, что Грэди окончил местный университет Сан-Диего, в котором обучался организации бизнеса. Получив диплом, он сразу открыл этот магазин пластинок.

– Ты рад, что пошел туда? – спросила она. – Ну, то есть ты же не слишком используешь свой диплом здесь.

Он засмеялся.

– О, я его использую, и хорошо, что он у меня есть. А в университете было весело. Тебе нужно развеяться, Джейд. Знаешь, ты очень серьезная.

Едва ли у нее были основания не согласиться.

– Я знаю, – кивнула она.

– Тебе, наверное, многое пришлось пережить. Иначе бы зачем ты стала срываться из дома и переезжать сюда. Полагаю, тебе далось это нелегко, – произнес Грэди. Это был первый раз, когда он говорил с ней о чем-то личном, наверное, он чувствовал, что ей было некомфортно. – Не хочу лезть не в свое дело, – продолжал он, – но ты мне нравишься. Я бы не хотел терять тебя в качестве работника, но мне кажется, что тебе надо пойти в колледж и как-то от всего отвлечься. Ты все равно сможешь работать здесь неполный рабочий день.

– Я прожила в Калифорнии всего восемь месяцев, – сказала Джейд. – Но я об этом подумаю.

– Какую бы ты хотела себе специальность? – Делая вид, что ему все равно, что она ответит, Грэди стал приклеивать к дискам ценники.

Джейд подумала, а нет ли подвоха в его вопросе? Если она скажет, что хочет заниматься музыкой, он догадается, кто она? Но разумеется, она не могла специализироваться на музыке, хотя раньше и думать не могла о других вариантах.

– Пока не решила, – ответила она.

– Мне кажется, из тебя бы получился замечательный учитель.

– Я подумаю об этом, – кивнула Джейд.

Только сначала ей нужно будет как-то сдать альтернативные выпускные экзамены, раз уж у нее нет на руках документа об окончании школы. И наверное, придется пересдать кое-что из школьных предметов.

Она вздохнула, представляя себе все это, но потом вообразила себя перед классом маленьких детишек, таких как Райли и Дэнни, и подумала, что, возможно, ей бы это понравилось. Впервые с тех пор, как она ушла из дома, у нее появилась надежда, что, может быть, у нее еще будет будущее.

Райли

– Доброе утро! – Дженни и Кристин, как всегда переполненные энергией, стремительно влетели в кухню, в одно мгновение заполнив собой все пространство.

Я надеялась, что успею позавтракать до их прихода, но мне, к сожалению, не повезло. Я так и осталась стоять возле кухонного стола с набитым ртом и миской мюсли в руках. В знак приветствия я смогла лишь кивнуть.

– У меня есть кое-какие предложения по трейлерному парку. Хочу тебе показать. – Дженни собралась было открыть ноутбук, но, заметив, что я ем, спохватилась: – Хорошо, когда закончишь, зайди в гостиную, и мы все обсудим.

– Ладно. – Я снова кивнула и повернулась к раковине, чтобы сполоснуть под краном миску из-под мюсли. Я их так и не доела, а все, что осталось, просто вывалила в контейнер для пищевых отходов. В последнее время у меня почему-то совершенно пропал аппетит.

– Знаешь, Райли, – сказала Кристин, открыв посудомоечную машину и забрав у меня миску, чтобы поставить туда, будто сама я, по ее меркам, делала все чрезвычайно медленно. – Ты так и не оставила никаких вещей в кабинете отца. Но ведь должно же быть хоть что-то, что ты хочешь сохранить?

Разумеется, такие вещи были, но, по правде говоря, последние два дня я только и делала, что спала днем, а ночью лежала без сна, думая о Лизе. Мне не давала покоя мысль, что она, возможно, жива. И поэтому меньше всего мне хотелось сейчас заниматься сортировкой семейных вещей. Ведь стоило мне только взглянуть на какую-нибудь вазу, рубашку, ручку или лампу, меня начинали заполнять воспоминания. Пусть бы уж лучше Кристин все забрала, чтобы мне опять не встречаться лицом к лицу со своими грустными и запутанными чувствами.

– Постараюсь сделать это сегодня или завтра, – пообещала я.

– Да, это было бы очень к месту, – сказала Кристин, закрывая посудомоечную машину, – потому что скоро мы начнем приклеивать на все ценники. И было бы глупо сначала оценить каждую вещь, а потом ты решишь, что не хочешь, чтобы что-то из них было на распродаже.

– Понимаю, конечно, – сказала я. – Я все сделаю.

– А что с компьютером? – спросила она.

– Собираюсь очистить жесткий диск, – соврала я. С того времени, как всю информацию перенесли на внешний носитель, я о компьютере не вспоминала.

– Да, вот еще… – В дверном проеме между кухней и гостиной опять появилась Дженни. – Ты какое-то время активно занималась бумагами, – сказала она, указав на ряд встроенных шкафов под окнами гостиной. – Как продвигается дело?

Оно вообще не двигалось.

– Там еще полно работы, но ведь мы никуда не спешим? Полагаю, бумаги отца не пойдут с молотка? – Я пыталась шутить.

Но Дженни и Кристин не оценили шутки, а посмотрели на меня с выражением беспокойства и нетерпения.

– В общем, это необходимо сделать, – бросила Кристин, проходя мимо матери в гостиную. – Если понадоблюсь, я буду в комнате Дэнни.

– Хорошо, – ответила я с едва сдерживаемым раздражением, которое не укрылось от Дженни.

По-матерински приобняв за плечи, она проводила меня к дивану в гостиной. Я не сопротивлялась лишь потому, что чувствовала себя совершенно вымотанной.

– Я знаю, что это сложно, Райли, – промолвила она. – И знаю, что тебе кажется, будто ты со всем этим не справишься. Положись на нас с Кристин и ни о чем не волнуйся. Все, что тебе следует сделать, – это разобрать бумаги до распродажи имущества. Распродажа намечена на двадцатое. И…

– На двадцатое июля? – опешила я. – Это ведь через две недели! Почему вы не посоветовались со мной, прежде чем назначать дату?

Дженни, казалось, впала в недоумение.

– Разве Кристин с тобой об этом не поговорила?

Я сжала руки.

– Нет, не говорила, – сказала я. – И эту дату нужно изменить.

– Мы не можем этого сделать, дорогая. Мы уже развесили объявления. Но не волнуйся, мы успеем все подготовить, я обещаю. Пожалуйста, перестань об этом переживать! Хорошо?

Признавая свое поражение, я опустила руки. Каким-то образом мне придется сделать так, чтобы все получилось…

– Ладно, – буркнула я, и по моему голосу было понятно, что я все равно недовольна. По мне было бы лучше, если бы эта распродажа состоялась через месяц, а лучше через два.

– Хорошо. – Дженни опять приобняла меня. – Теперь садись, а я возьму ноутбук и покажу тебе предложения.

Пока я не села на диван, она так и придерживала меня за плечи. Затем взяла со стола ноутбук, села рядом и открыла крышку. Нажав на пару клавиш, она показала несколько предложений на землю.

– Не хочу наскучить тебе подробностями, тем более что ты явно не в настроении. Но, ознакомившись с предложениями на необработанную землю рядом с бухтами и ближе к лесу, а также просмотрев цены на другие трейлерные парки в округе, я пришла к выводу, что мы можем с уверенностью утверждать – земля под вашим трейлерным парком, вместе со всеми усовершенствованиями, стоит около десяти тысяч долларов за акр.

Я не ожидала, что цена будет такой высокой.

– А сколько в ней акров? – спросила я.

– Чуть меньше двадцати. Если включить землю, где стоит трейлер Дэнни, то двадцать пять. Но мы знаем, что ее трогать нельзя.

– Так много? – Я представила себе парк и его маленькие трейлерные стоянки, каждая из которых тянулась от бухты к лесу, так что, пожалуй, можно было понять, откуда там двадцать акров. – Я не думала, что она настолько ценная.

– Но она ценная. Разве это не здорово? Так что я предлагаю…

– Дженни, – перебила я ее, – вы знаете что-нибудь насчет того, что отец пообещал парк Кайлам? – Я была уверена, что она об этом ничего не знает, если вспомнить, как она отреагировала на то, что Тому Кайлу оставили коллекцию трубок.

Она посмотрела на меня с удивлением и спросила:

– Где ты могла такое услышать?

– Они мне сами сказали. Кайлы. Они расстроены, потому что отец говорил, что через пару лет отдаст парк им. И они на это рассчитывали. Кажется, у них не очень-то много денег.

Дженни округлила глаза.

– Боже, Райли, они пытаются тебя запутать.

Дэнни тоже считал, что Том Кайл пытается играть у меня на нервах.

– Но и Вернис это подтвердила, а она…

– Она милая, я знаю, – сказала Дженни. – Но разве не она вбила тебе в голову, что тебя удочерили? Держись от них подальше, Райли. На самом деле им на тебя плевать. Тебе нужно окружать себя людьми, которые будут тебя поддерживать, а не забивать голову всякими небылицами.

– Но мог ли папа и правда такое сказать? – спросила я. – Пообещать им парк?

– Нет. – Она бросила на меня хмурый взгляд. – Кайлы ему не нравились. Признаюсь, мне непонятно, почему твой отец выписывал Тому Кайлу чеки и зачем оставил ему трубки, если знал, что деньги нужны были мне. – Она огорченно вздохнула. – Хотя три года назад, когда он составил завещание, дела у меня шли получше, поэтому, возможно, он и не думал, что я буду в них нуждаться. Но мысль, что он хотел оставить им настолько ценное имущество, кажется мне нелепой.

Прежде чем она успела закончить свою речь, у меня зазвонил телефон, и я достала его из кармана шорт. Номер был незнакомый, но я сразу же поняла, что это мобильный Дэнни. От удивления, что он позвонил, я подскочила на месте.

– Мне нужно ответить, – сказала я Дженни скороговоркой и, вскочив с дивана, устремилась к парадной двери. Выйдя на крыльцо, я поднесла телефон к уху и спросила: – Дэнни, это ты?

– Приезжай, – услышала я. – Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Джейд

Июль 1992

Ей во что бы то ни стало нужна машина.

Она сдала альтернативные экзамены, получила результаты обязательных школьных экзаменов, которые оказались намного хуже, чем у Лизы Макферсон, написала эссе о своей жизни в Мэриленде с вымышленной семьей, и ее приняли в университет Сан-Диего на осенний семестр. Теперь ей оставалось только усердно учиться, особенно не выпячивая свои знания, и через два года она сможет работать учителем. Конечно, не о такой карьере она мечтала. Но раз уж ей больше нельзя было заниматься музыкой, а что-то стоящее в жизни все равно нужно было делать, то работа с детьми подходила ей, пожалуй, больше всего остального.

Единственной проблемой теперь была машина, без которой до университета, расположенного от Оушен-Бич за пятнадцать миль, она просто не могла добираться. И так как переезжать от Ингрид и уходить от Грэди она не хотела, потому что и там, и там чувствовала себя в безопасности, то это был как раз тот самый крайний случай, когда она могла обратиться за помощью к отцу.

Она даже немного гордилась собой, что выдержала столько времени, не выходя на связь, хотя и думала о семье постоянно. Порой ей казалось, что они совсем забыли ее и что отец давно о ней не вспоминает. Конечно, ему пришлось пойти на хитрость ради ее спасения, но скучал ли он по ней хоть немного?

Она завела собственный почтовый ящик на имя Энн Джонсон и отправилась домой писать письмо отцу. Сев за кухонный стол, она сочинила длинное и трогательное послание, рыдая над каждым предложением, но посылать его не стала, потому что, перечитав его, поняла, что оно никуда не годится. И, вытерев слезы, взялась писать сызнова.

«Дорогой Фред!

Поздравь меня, я поступила в университет. Собираюсь учиться на преподавателя. Единственная моя проблема – отсутствие машины, которую мне не на что купить. Само собой, я работаю и собираюсь работать дальше, но, боюсь, мне все равно не хватит денег даже на подержанный автомобиль. Не мог бы ты мне помочь?

Искренне твоя, Энн».

Джейд выпрямилась и прочитала письмо вслух, спотыкаясь на каждом слове – текст вышел каким-то бездушным. А ей хотелось написать: «Я скучаю по вас! Как у вас дела? Расскажите о Райли. Надеюсь, она так же мила, беззаботна и весела, как и два года назад. Все ли в порядке у Дэнни? Забыл ли он тот ужасный день? Можем ли мы хоть как-нибудь – КАК УГОДНО – увидеться? Очень прошу!»

Она сложила письмо и запечатала в конверте. Возможно, отец на нее рассердится, но она и сама на него сердилась.

Проверять свой почтовый ящик она начала уже через три дня, после того как отправила письмо. И, конечно же, он был пустым! Каждый раз, когда она заглядывала за стекло маленькой металлической дверцы и видела, что ящик пуст, сердце ее болезненно сжималось. Но на девятнадцатый день она дождалась. Заглянув в ящик, она увидела, что в нем что-то есть, и радостно вскрикнула. За дверцей обнаружился длинный толстый конверт без обратного адреса, но с почтовой маркой Поллоксвилля. Ее адрес был написан печатными буквами, но Джейд все равно знала, что это письмо от отца – потому что больше было не от кого. Дрожащими руками она положила конверт в сумочку и чуть ли не бегом припустила домой.

Дома она села на диван в гостиной и, аккуратно вскрыв конверт, извлекла из него деньги – двадцать одну стодолларовую купюру – и записку, которая была спрятана в середине пачки:

«Тебя любят, по тебе скучают».

Джейд прижала записку к сердцу – это было самое ценное из всего содержимого конверта.

У одного из стареющих хиппи в Оушен-Бич она купила обшарпанный белый «Вольво» за четыреста долларов, а остальные деньги положила на банковский счет. Оставалось получить водительское удостоверение от штата Калифорния, из-за которого она очень нервничала, потому что не знала, как будет предъявлять в Департаменте транспорта свои липовые, якобы выданные в Мэриленде, документы. Но, к счастью, все прошло благополучно. Сложнее было побороть собственный страх.

Позже, в июле, она впервые поехала на своей машине в университет сдавать особый вступительный тест. Тест оказался на удивление легким и занял два часа. Закончив его, Джейд отправилась прогуляться по кампусу, невольно ловя себя на том, что хочет отыскать здание с кафедрой музыки, которое, кстати говоря, нашлось довольно быстро – между парковкой и тем местом, где проходил ее экзамен. Убедив себя, что нет ничего удивительного в том, что ей хочется спрятаться от жары в прохладе помещения, она решилась войти.

В холле ее встретил звук гобоя. Сначала кто-то просто разучивал гаммы – быстро, медленно, потом снова быстро – и вдруг начал играть этюд. Мелодия, отдаваясь эхом в пустом коридоре, зазвучала совершенно волшебно, и Джейд, несмотря на то, что через час у нее начиналась смена у Грэди и пора было уезжать, невольно замедлила шаг.

Она прямо-таки почувствовала в воздухе запах скрипки, ее «Вайолет», и пошла еще медленней. Разумеется, пыльный запах старого дерева ей всего лишь мерещился, но она все равно продолжала идти, сопровождаемая музыкальными звуками. Пройдя по коридору, она миновала двойные двери и оказалась в маленьком вестибюле. На стене здесь висели афиши. Много афиш. Джейд остановилась. А что, если сходить на концерт? – внезапно подумалось ей. Это будет очень неправильно? Но на них ведь не только музыканты ходят…

Джейд жадно прилипла к афишам. Кто из музыкантов приедет нынешним летом сюда, в Сан-Диего? Ей захотелось попасть сразу на все концерты – так много было заявлено интересных выступлений. Взгляд ее упал на один из маленьких постеров, и она невольно замерла:

«Студенческий струнный оркестр консерватории Пибоди».

Ее сердце забилось. Как раз в консерваторию Пибоди при Университете Джона Хопкинса заочно приняли Мэтти! Наверняка он поступил учиться туда – он об этом мечтал. А если так, то он уже, должно быть, закончил второй курс. И возможно… у нее был изумительный и восхитительный шанс увидеть его, если он гастролирует с этим оркестром.

Джейд принялась изучать афишу, но изображение на ней было таким темным и нечетким, что, сколько бы она ни щурилась и ни всматривалась, ей так и не удалось разглядеть лиц музыкантов. Зато дату и время она запомнила хорошо и тут же начала фантазировать, как увидит Мэтти и поговорит с ним – если, конечно, наберется смелости и отважится на эту глупую выходку. Но в любом случае она обязательно пойдет на концерт, потому что пропустить его никак нельзя.

Покинув кафедру музыки, Джейд с радостным воодушевлением поспешила к машине. В душе она ликовала, а сердце ее билось в счастливом предвкушении. Нужно скорее купить билет! Хотя вряд ли их сразу раскупят. Но ей все равно лучше не тянуть, потому что она должна заполучить хорошее место, ближе к сцене, откуда можно будет видеть всех музыкантов и, главное, Мэтти!

Но что, если его там не будет? Она умрет, точно умрет.

Хотя… если он окажется среди музыкантов… она тоже умрет. Во всяком случае, пережить это будет нелегко.

Народу на концерт пришло немного, и Джейд ощутила досаду. Ну почему в Сан-Диего не могут наполнить зал хорошими слушателями, когда гастролирует интересный оркестр! Ей было неловко перед музыкантами из-за полупустого зала, хотя это и позволило ей купить билет с отличным местом в середине второго ряда, откуда она прекрасно могла всех рассмотреть. Придя в зал заранее, она еще довольно долго сидела одна в своем ряду и смотрела на сцену, с нетерпением ожидая появления музыкантов. «Только бы среди них оказался Мэтти! – молилась она. – Только бы он приехал, пожалуйста!»

Зрители постепенно заполнили зал. В основном, как поняла Джейд, это были учащиеся музыкального факультета, шумные студенты, которые болтали и смеялись, словно пришли не на концерт, а на обычное занятие в класс. Какие же они счастливые, думала Джейд, глядя на них с завистью – они учатся музыке, а вечером пойдут домой и будут спокойно заниматься на своих инструментах. Не то что она – ей больше никогда не играть на скрипке.

Свет в зале потух, студенты притихли, и, когда музыканты стали рассаживаться на свои места, раздались вежливые аплодисменты. Джейд сразу увидела Мэтти, с гордостью отмечая, что он направился к первому стулу в ряду вторых скрипок. Приятно было сознавать, что он всего лишь перешел на третий курс, а уже выбился в лидеры. Но это и неудивительно, подумала она, Мэтти всегда подавал большие надежды и по-настоящему был предан музыке. До ее уровня он, конечно, немного не дотягивал, но все равно был хорошим скрипачом, и его талант всегда оценивался очень высоко.

Внешне Мэтти почти не изменился – у него были все те же темные густые кудри, все такое же привлекательное лицо. Вот только черты стали заметно строже и жестче. И Джейд подумала, что это, наверное, результат каких-то внутренних изменений. А что, если он ее возненавидел?

Оркестр начал выступление со струнного адажио Барбера, и пока зал заполняла тоскливая мелодия, зрители сидели, затаив дыхание. При первых же звуках скрипок у Джейд болезненно сжалось сердце – она оказалась совершенно не готова к тому, что ей будет так тяжело, а зря. С чего она решила, что, увидев и услышав Мэтти, почувствует счастье? Нет, она не то что не была счастлива – ей было невыносимо больно. Стоило ей увидеть Мэтти, как она сразу поняла, что не сможет пройти к нему за кулисы. С ее стороны было бы нечестно взваливать на него свой секрет. Она не имела права с ним так поступить – она его слишком любила. Но даже не это было для нее тяжелее всего. Больнее всего ей было видеть, что Мэтти свободно занимается тем, о чем мечтала она, – играл на скрипке.

И все же, пока она сидела и давилась слезами, она все равно представляла, как после представления пройдет за кулисы и найдет Мэтти. Ей было бы достаточно отвести его в сторону и обнять, чтобы просто почувствовать себя защищенной в его объятьях. Но это была всего лишь фантазия – причем фантазия, которой так и не суждено было осуществиться – потому что, как только наступил антракт, Джейд встала со своего места и покинула зал. Она не хотела искушать себя мыслью, что увидится с Мэтти. Она не могла навлекать на себя неприятности.

Райли

– После той ночи недалеко от реки и правда нашли два разных следа, – сообщил Дэнни, едва я вошла в его трейлер. Он сидел на кровати, скрестив по-турецки ноги. На коленях у него лежал ноутбук.

– Откуда ты знаешь? – спросила я, присаживаясь на скамейку.

Прикурив сигарету, он глубоко затянулся и, не сводя с меня глаз, сказал:

– Я взломал их базу данных.

– Чью… базу данных? – поперхнулась я, мало что соображая в этот момент. – Кайлов?

– Государственной полиции старушки Виргинии, – снисходительно улыбнулся Дэнни. – Им не помешало бы иметь защиту получше.

– Ты шутишь! Как ты это сделал?

– Тебя действительно это интересует? И только это? Или все-таки ты хочешь узнать, что я там нашел?

– Но тебя ведь могут поймать! – возмутилась я. Эта мысль вытеснила все остальные – не хватало еще, чтобы Дэнни упекли в тюрьму.

Он покачал головой:

– Сомневаюсь. Вряд ли там кого-то интересуют записи девяностых годов.

– Разве тогда уже работали на компьютерах?

Дэнни кивнул.

– Частично. Если не ошибаюсь, они только-только начали на них переходить. Думаю, информации по этому делу гораздо больше, чем мне удалось обнаружить.

– Я в восхищении! Ну и способности! – воскликнула я, рассмеявшись. Несмотря на то, что действия Дэнни были противозаконными, я почувствовала гордость за брата – какой же он умница! – Ну и что же ты обнаружил?

Дэнни глубоко затянулся и, выпустив облако дыма, повел рассказ:

– В ту ночь был сильный снегопад, и это затруднило расследование. Но полиция обнаружила следы, указывающие, что недалеко от реки были два человека. Правда, есть одна странность, – он снял ноутбук с колен и, наклонившись ко мне, оперся на локти, – а именно: они почему-то скрыли от прессы информацию о наличии второго следа! Так что Том Кайл нигде не мог прочитать об этом!

– Откуда же он узнал?

– Вот именно! – Дэнни выдохнул дым в потолок и продолжил: – Они были уверены, что второй след принадлежал мужчине, но…

– Это, наверное, Мэтти! – воскликнула я. – Помнишь, я тебе о нем рассказывала? Близкий друг Лизы, у нас еще есть его фотография…

– Мэттью Харрисон? – со вниманием переспросил Дэнни. – Если это тот парень, о котором говорилось в полицейском отчете, то это его полное имя. Они его допрашивали. Он, кстати, тоже приходил к Лизе в вечер убийства, так что…

– Мэтти тоже там был?!

– Да, но полиция решила, что он не имел к этому никакого отношения, потому что пришел, когда уже все случилось. И, кстати говоря, после так называемого самоубийства Лизы его тоже допрашивали, но он, как оказалось, в ту ночь даже не был в городе.

– Господи! – выдохнула я, воодушевляясь. – Так может… Значит, полиция все же решила…

– Не стоит обнадеживаться, – перебил меня Дэнни. – Скорее всего Лиза все-таки это сделала. Если только… ее не убил человек, которому принадлежали вторые следы. Это всего лишь еще одна версия полиции, так что не пугайся. Но они считали, что велика вероятность того, что кто-то просто постарался представить все, как если бы произошло самоубийство.

– Но Лиза же оставила записку!

– Ее могли подделать. А другой след на берегу мог появиться до того, как Лиза туда приехала. Или, наоборот, сразу после всего случившегося, – сказал Дэнни, затушив сигарету в пепельнице, стоявшей возле него на кровати. – Как я уже и говорил, из-за снега было сложно разобраться с местом преступления. Так или иначе полиция перестала в этом копаться, и дело закрыли.

– Если Лиза жива, то я хочу ее найти, – упрямо промолвила я.

– Ну-ну, – откликнулся Дэнни, – удачи тебе в этой бессмысленной затее. Но если у тебя и в самом деле получится ее отыскать, то дай мне знать, и я позвоню Гарри – он обожает закрытые дела.

– Дэнни. – Я взглянула на него с укоризной. – Надеюсь, ты шутишь?

– Когда это я шутил?

– В детстве ты постоянно надо мной подшучивал, но по-доброму. Только сейчас мне кажется, ты переигрываешь. Я не знаю, почему ты не любишь Лизу. Возможно, потому, что считаешь ее виновницей всех наших бед. Но только, Дэнни, когда ее не стало… когда она исчезла, тебе было всего лишь шесть лет – ты ее совсем не знаешь.

– Почему ты просто не хочешь признать тот факт, что она убийца? – возразил мне Дэнни, доставая из пачки еще одну сигарету.

– Потому что это не доказано – суд ведь так и не состоялся, – ответила я.

– Тогда кто виноват в том, что все это случилось? – спросил он, прикуривая.

– Если я найду Лизу, я просто тебе не скажу, – пообещала я, вставая.

Лицо Дэнни затуманило облако дыма.

– Кстати, хорошая идея, – усмехнулся он, прислоняясь спиной к стене.

Джейд

Октябрь 1992

Прислонясь к стене какого-то класса, Джейд сидела на полу в холле музыкального отделения и слушала, как ансамбль репетирует концерт Брука. Она специально пришла сюда послушать музыку, пропустив занятия по детскому развитию. Играли хорошо. Но ей в это время было невероятно тяжело – она чувствовала себя как наркоман, лишенный дозы. Руки ныли, горло болело от сдерживаемых слез. Все это говорило о том, что в скором времени у нее могут начаться серьезные проблемы.

Первые две недели в колледже дались Джейд нелегко. Кампус был переполнен студентами, и она никак не могла привыкнуть к тому, что является частью столь большого сообщества. После домашнего обучения ей было трудно смириться с тем, что постоянно нужно переходить из класса в класс и заниматься не один на один с преподавателем, а быть одной из многих в группе студентов. Такая система обучения казалась ей безличной, а большое количество людей пугало.

Джейд старалась не общаться с другими студентами и, как правило, тихо сидела в классе, не привлекая к себе внимания. У нее не было необходимости заводить друзей, ей вполне хватало Грэди, Ингрид и покупателей магазина, в числе которых был Чарли, навещавший ее каждую неделю и любивший поговорить о музыке.

Ансамбль за стеной перешел к ее любимой части концерта, и Джейд прикрыла глаза, вслушиваясь в каждый такт. Она не понимала, зачем постоянно приходит в это здание и проводит в нем несколько мучительных минут. Но по-другому она не могла.

Наконец репетиция закончилась, Джейд открыла глаза, и взгляд ее невольно устремился на доску объявлений на противоположной стене. Здесь не было афиш, как в вестибюле, где она наткнулась на афишу Мэтти, а висели лишь частные объявления студентов, но она все равно поднялась и подошла поближе. И ей сразу попались на глаза три объявления о продаже скрипок. Правда, ни один инструмент не мог сравниться по качеству с «Вайолет», но скрипка «Джей Хэйд» за пятьсот долларов была, на взгляд Джейд, неплохой, хоть и стоила всего лишь немногим дороже приобретенной недавно машины. Если она окажется в хорошем состоянии, ее вполне можно будет купить.

Джейд не так часто кому-либо звонила, а если и звонила, то старалась пользоваться телефоном Ингрид. Во-первых, так было дешевле и проще, а во-вторых, гораздо удобнее. Единственное, что вызывало тревогу, так это то, что разговор могла услышать Ингрид, но Джейд обычно старалась звонить, когда ее не было дома. Но на этот раз пришлось разговаривать при ней – Джейд не хотела упускать скрипку, было бы обидно, если бы кто-нибудь ее опередил. Кара, девушка, вывесившая объявление, училась на последнем курсе и собиралась переходить на скрипку получше – «Амати» XIX века. Джейд договорилась встретиться с ней в университете на следующий день, хотя готова была подъехать в тот же вечер. Но Кара была занята, а потом встречалась со своим молодым человеком, так что увидеться они могли только завтра.

Когда Джейд повесила трубку, Ингрид протянула ей кусочек сельдерея и удивленно спросила:

– Собираешься купить скрипку? – По ее тону было понятно, что эта идея ее забавляла.

– В детстве я немного играла, – пояснила Джейд, – и теперь скучаю.

– Круто. – Ингрид высыпала в стоявшую на плите сковороду нарезанный сельдерей. – Интересно было бы послушать, как ты играешь.

Джейд пожала плечами и с напускным равнодушием сказала:

– Хорошо. Только я сто лет не играла.

Не играла она два года девять месяцев и четырнадцать дней, но ей и в самом деле казалось, будто прошло сто лет.

– Мне нравится, что ты занимаешься тем, что тебе интересно, – проговорила Ингрид. – Останешься на ужин? Я готовлю суп из индейки.

Джейд покачала головой:

– Нет, спасибо, у меня полно дел.

Она симпатизировала Ингрид, но все равно не спешила с ней сближаться. И не потому, что боялась, что та ее узнает, а из-за полиции, которая могла нагрянуть к ним в любой момент с расспросами о странной девушке, проживающей в коттедже.

Перед встречей с Карой Джейд почти не спала. Ее радовала возможность уже завтра приобрести инструмент, но, с другой стороны, не давали покоя слова отца. Он просил больше никогда не играть на скрипке, призывал к осторожности. И если бы он узнал о ее затее, наверняка бы вышел из себя. Но Джейд почему-то верила, что все обойдется, – ведь она хотела играть лишь у себя в коттедже, никто о ней не узнает.

Каре был двадцать один год, и она оказалась невероятной красавицей – настоящей калифорнийкой. Таких девушек чаще можно встретить на пляже, с доской для серфинга, а не в душном музыкальном классе университета Сан-Диего. Кара была хорошей скрипачкой – Джейд с замиранием сердца прослушала в ее исполнении несколько музыкальных фраз, это был «Чардаш» Монти, самое начало, вступление. Она смотрела на красивые загорелые руки Кары, когда та работала смычком, на ее длинные пальцы, скользящие по струнам, и не могла не признать, что очарована и скрипачкой, и ее инструментом.

Закончив играть, Кара передала скрипку Джейд, чтобы та проверила ее звучание, а заодно размяла пальцы. Для нее держать скрипку под подбородком после такого долгого перерыва было все равно что обнимать давно забытого друга. Она сыграла несколько гамм и арпеджио и начала концерт Вивальди. Причем ей не слишком пришлось притворяться, чтобы выставить себя новичком – перерыв давал о себе знать, и пальцы ее, конечно же, утратили былую ловкость.

Отдав Каре пять стодолларовых купюр, Джейд, точно ребенка, обняла инструмент и пошла через кампус к своей машине.

В это время года в Сан-Диего бушевали сухие осенние ветры Санта-Ана и было очень жарко. Но Джейд, несмотря на то, что в коттедже было как в парилке, придя домой, закрыла все окна и сразу попробовала играть. Пальцы после долгого перерыва ослабели и поначалу казались слегка неуклюжими. Техника владения смычком стала чуть хуже, но для Джейд это не имело значения – главное, что она снова играла. Она плакала сразу от горя и от счастья и вспоминала, как много всего потеряла! Свой дом, семью, свое будущее. Но теперь у нее снова была скрипка – единственная вещь, которая приносила ей радость, единственный друг, с которым она могла не расставаться до самого утра.

Райли

Я заехала на круглую площадку перед домиком у моря в Миртл-Бич, чтобы немного посидеть и обдумать, о чем буду говорить с Катериной Торо. Катерина – а не Стив Дэвис – занималась с Лизой на тот момент, когда та – предположительно – покончила с собой. Я нашла ее имя в нескольких статьях, сохраненных отцом. И она оставалась сейчас единственным человеком, кто по-настоящему хорошо знал Лизу, пока она не исчезла. Я очень хотела с ней поговорить и очень надеялась, что сестра была ей не безразлична.

Катерину я отыскала легко. Сейчас ей было семьдесят шесть, она десять лет как ушла на пенсию и, оставив Национальный симфонический оркестр, переехала в Южную Каролину поближе к дочери. Я нашла ее телефон в Интернете, позвонила, представилась и сказала, что хочу с ней поговорить. Мой звонок ее удивил, но она не отказалась встретиться и пригласила к себе домой. От Нью-Берна до места, где она жила, ехать предстояло четыре часа, но я сразу поспешила в дорогу. Меня не пугало расстояние, я готова была пойти на что угодно, лишь бы поскорее что-то узнать о Лизе.

А еще меня влекло в Миртл-Бич то, что я могла сбежать из своего дома, в котором понемногу начинала сходить с ума. Перед приездом в Нью-Берн я полагала, что смогу быстро разобрать вещи и выставить все на продажу, но теперь мне хотелось со всем этим повременить. Зато Кристин и Дженни с воодушевлением взялись за дело и делали его столь вдохновенно, что я не могла не почувствовать, что моему желанию не торопиться есть угроза в лице помощниц. Когда я сообщила им, что уезжаю на день в Виргинию и вернусь только к вечеру, Кристин – я поняла это по ее порывистому движению в мою сторону – снова захотела завести со мной разговор о бумагах отца. Но не успела она открыть рот, как я уже выскочила из комнаты.

Катерина Торо, отворив дверь, ждала меня на крыльце, пока я шла от машины. На ней были белые капри и легкая голубая туника, приятно гармонирующая с цветом неба и океана за ее спиной. Мне приятно было задержать взгляд на этой картине. С улыбкой она протянула мне руку и ввела в дом.

– Сестра Лизы! Как я рада с тобой познакомиться!

– Я тоже, – немного завороженная, промолвила я.

Мы прошли в гостиную с высокими потолками, и Катерина, усадив меня на белый диван, их было два, пошла налить нам по коктейлю «Мимоза». Сквозь огромное стекло во всю стену я могла наблюдать океан, который дышал своими водами настолько близко, что казалось, его можно было коснуться рукой.

– Какой потрясающий вид, – не удержалась я.

Катерина кивнула и протянула мне коктейль.

– Мне очень повезло, – проговорила она, устраиваясь на другом диване.

Ее все еще можно было назвать красавицей. Лицо совсем без морщин, яркие голубые глаза и белые волосы, почти такого же цвета, как диван, на котором она сидела.

Пригубив коктейль, она с грустью покачала головой и сказала:

– С тех пор как ты позвонила, я все время только и думаю что о Лизе и вашей семье. Сколько же вам всего пришлось пережить! Я хорошо помню твоих родителей. Они старались все делать правильно, очень боялись навредить Лизе, но видишь, что получилось. Все это очень печально. Сколько тебе было лет, когда она… скончалась?

– Всего два года, и я ее почти не помню, – ответила я. – Мне просто хочется поговорить с кем-нибудь, кто знал Лизу. Может быть, хоть так мне удастся ее понять.

Однако в первую очередь мне хотелось понять – жива она или нет.

– О, нам всем бы хотелось ее понять, – откликнулась Катерина. – Даже сейчас, когда я о ней вспоминаю, я с недоумением качаю головой. Мне трудно поверить в то, что она… совершила… и чем все это закончилось. – Она с грустью улыбнулась и спросила: – Но чем я могу помочь? Что ты хочешь узнать?

– Все, что вы о ней знаете, – с жаром ответила я, очень надеясь, что она окажется разговорчивой. – Вам, конечно же, известно, что наша семья сразу после всего случившегося уехала из Северной Виргинии?

– Твои родители просто исчезли, – кивнула Катерина. – Никто не знал, куда они переехали.

– В Северную Каролину, – сообщила я. – Они всю жизнь скрывали от меня и от брата, что Лиза… убила своего учителя… мистера Дэвиса. Я узнала об этом совсем недавно, случайно, когда обнаружила старые газетные материалы.

Катерина замерла с коктейлем в руке, так и не донеся его до рта.

– О, – проговорила она после недолгой паузы, – тогда неудивительно, почему ты этим интересуешься. В твоей жизни много пробелов, которые требуется заполнить.

Я кивнула.

– Именно.

– Ну, – она наклонилась, чтобы поставить бокал на стеклянный журнальный столик, – я начала работать с Лизой только после того, как она закончила брать уроки у своего таинственного учителя, и…

– Что еще за таинственный учитель?

Катерина смутилась.

– Ну ты, наверное, его не знаешь. Я даже не уверена, что ты к тому времени появилась на свет. Но после занятий с ним все и покатилось в тартарары. – Катерина наклонилась ко мне: – Для начала я хочу, чтобы ты знала, что мне очень нравились твои родители. Они были замечательными людьми. Оба. Но особенно удивительной была твоя мама. Ни ее, ни твоего отца я не виню в том, что случилось. Одно хочу сказать: пока Лиза занималась со Стивом, ей удалось достичь поразительных успехов. Ты же знаешь, что она была потрясающей скрипачкой? Но это только благодаря Стиву она достигла такого уровня! – Катерина всплеснула руками. – Впервые я услышала о ней, когда ей не было еще восьми. Все говорили: «Вам обязательно нужно увидеть эту девочку!» В то время все молодые звезды были в основном из Азии, но Лиза особенно ярко выделялась на их фоне. Причем не только из-за светлых волос. – Катерина опять взяла свой коктейль и сделала глоток. – Стив очень ею гордился. Еще бы! – Она выпрямилась и посмотрела в окно, на океан, и снова покачала головой, словно отгоняя неприятные воспоминания. – Да, он вел себя с ней как со своей собственностью. Но в случае с Лизой я не могу его винить, ведь он вложил в нее годы своей работы. Конечно, ему было обидно, что она перешла к другому учителю! – Катерина с неодобрением пожала плечами. – Признаюсь, мы все считали, что твои родители сошли с ума.

– Почему они поменяли учителя?

– Кто же их знает! – Она поставила бокал на столик. – Твои родители об этом не распространялись. Наверное, догадывались, что их будут осуждать. Я думала, они не хотели вмешивать Стива. Но почему-то мне кажется, что он все равно пытался узнать, что это был за таинственный учитель. Только, боюсь, ему это не удалось.

– Но разве он… и вы… Разве вы не знали всех преподавателей скрипки в округе?

– О, видишь ли, в том-то и дело, – Катерина собралась было опять взять бокал, но что-то ее остановило. – Этот человек был не из наших мест, – продолжила она. – Лиза уехала на целый год, чтобы заниматься с этим человеком – а может быть, это была консерватория – кто знает? Мы так и не узнали. В любом случае, кто бы это ни был, он ее уничтожил.

Мысли в моей голове так и взвихрились. Рой мыслей! Почему-то вспомнилась Сондра Дэвис и то, как она упоминала в своем блоге о других преподавателях.

– Что значит «уничтожил»? – переспросила я.

– За тот год, что она занималась где-то, ее игра заметно ухудшилась, – сказала Катерина. – Это была настоящая трагедия, правда. Тогда-то твои родители и попросили меня с ней заняться. Я была ужасно удивлена, потому что думала, Лиза вернется к Стиву. Однако твоя мама сказала, что Лиза не хочет к нему возвращаться, потому что якобы уже ничему новому не может у него научиться. Но я так думаю, ей просто было стыдно, настолько неважно она играла. – Катерина решительно взяла коктейль со столика и сделала большой глоток. – Я знала, что Стив разозлится, как только узнает, что Лиза перешла ко мне. Порой он был таким обидчивым! Но я не могла отказаться и упустить такой шанс. Твоя сестра была очень талантливым ребенком. Как я могла отказаться? Конечно же, я согласилась, – проговорила она с улыбкой. – Когда же Лиза пришла ко мне и заиграла… Я чуть не расплакалась, так это было по-ученически слабо, на нее не похоже. Она потеряла уверенность. – Катерина отставила бокал с коктейлем. – Я попросила ее рассказать, кто с ней работал, что за методика была у того, другого учителя, но Лиза словно воды в рот набрала. Я почему-то думаю, что это был какой-то шарлатан, который пришел к твоим родителям, сказал, что Стив работает с Лизой неправильно, и предложил свою помощь. А они, наверное, и правда подумали, раз Стив Дэвис учит пятилетних детей, то с теми, кто постарше, у него сложности, и нужно отправить Лизу к кому-то получше. – Катерина потерла локоть и с досадой добавила: – После того как я согласилась учить Лизу, Стив перестал со мной разговаривать. Мы больше не общались. Ни с ним, ни с Сондрой, его женой, а мы ведь дружили всю жизнь.

– Ничего себе! – не удержалась я. – Он и в самом деле был… обидчивым.

– Да, – согласилась Катерина. – А Сондра была несчастной женщиной даже до смерти Стива. Они никак не могли родить ребенка, и ей, я знаю, было очень нелегко. Боюсь, она так и не пришла в себя после той трагедии. Как это ни печально, но после стольких лет она все еще живет прошлым.

– Это и в самом деле печально, – сказала я.

– Ну, в Лизино оправдание могу сказать, что хоть она многое потеряла, но смогла наверстать все довольно быстро. Она очень много работала. Мы постепенно исправили все огрехи. Вскоре она вошла в свою форму и наконец начала получать радость от музыкальных занятий. – Катерина допила коктейль и поставила бокал на столик. Я же к своему почти не притронулась. – Когда пришло время подавать заявление в Джуллиард, Лиза уже очень хорошо играла. Я была абсолютно уверена, что она поступит. – Катерина отвернулась, но я успела заметить слезы в ее глазах. – Наверное, я так никогда и не узнаю, что произошло. Почему Стив был так жесток. А он был жесток – по-другому не скажешь. Ты же знаешь, что он испортил ее заявление в Джуллиард?

Я кивнула.

– Такая глупость с его стороны! Да и я хороша, рассказала об этом Лизе. Никогда себе не прощу.

Так вот, значит, от кого Лиза узнала о письме, которое Стивен послал в Джуллиард!

– В том, что случилось, не было вашей вины, – поспешила я заверить ее.

– Но я все равно жалею, что это сделала. Лиза была гораздо более уязвима и порывиста, чем мне казалось. Да и отцу твоему, конечно, не следовало хранить пистолет там, откуда Лиза смогла его легко взять. – На глаза Катерины опять навернулись слезы. – Просто… ужасно. – Некоторое время она молча смотрела в окно на океан, потом встала и предложила: – Когда мы договорились с тобой о встрече, я попросила свою ассистентку найти видео, которое Лиза послала на прослушивание. Хочешь посмотреть? Я перезаписала все старые кассеты на DVD. Задача, скажу тебе, не из легких.

– Да, конечно! – Я сжалась: сейчас я снова увижу сестру.

Катерина подошла к телевизору, взяла пульт и, сев рядом со мной, включила телевизор. На экране появилась Лиза, исполняющая соло на скрипке. Это видео было намного лучшего качества, чем те, что я смотрела дома. Играла Лиза очень эмоционально – ее пальцы и смычок так и летали по струнам.

– Вот тот медальон.

– Медальон?

Лиза закончила отрывок и, когда опустила скрипку, я заметила на ее груди медальон. Белый диск на цепочке. Я тут же вспомнила его – он был на фотографии, где Лиза с Мэтти стояли спина к спине. На медальоне был какой-то узор, но я так и не смогла его рассмотреть.

– Она его не снимала, – сказала Катерина. – Говорила, что ей его подарил учитель, с которым она занималась. – Она посмотрела на меня. – Согласись, все это странно. Учитель, который испортил ее игру, и Лиза сама это спокойно признавала, подарил ей медальон, который она носила, не снимая.

На экране Лиза снова подняла скрипку к подбородку и начала играть что-то медленное и грустное, и мы какое-то время молча слушали ее исполнение. Визит к Катерине разочаровал меня. Я почти ничего не узнала и лишь снова увидела с экрана, как сестра играет на скрипке. А чего я, собственно, ожидала? Что Катерина расскажет мне, где сейчас Лиза? Что я найду сестру у нее в подвале? Единственное, что я знала, – что у меня закончились вопросы, а у нее – ответы. Поэтому мы сидели молча и слушали игру девушки, которую она считала погибшей, а я – живой. Во всяком случае, я надеялась, что Лиза жива. Что же это был за учитель, который подарил ей медальон? Может быть, он знает ответы на мои вопросы? Или этих ответов не существует?

Джейд

Март 1994

– Ты Джейд? – спросила женщина.

Джейд сидела в холле музыкального отделения и дожидалась своей очереди. Она пришла рано и очень волновалась перед предстоящим прослушиванием. Она надеялась, что, сдав экзамен, сможет сменить специальность с преподавателя общеобразовательных предметов на преподавателя музыки. Весь последний год она самостоятельно занималась на скрипке и пришла к выводу, что ей уже не стать солисткой, как она когда-то мечтала. Ей стоило отпустить мечту о музыкальной карьере и выступлениях в Карнеги-холле – сейчас она даже не осмелилась бы играть в составе симфонического оркестра. Но она могла обучать музыке и помогать детям осуществлять мечту, которая для нее уже была неосуществима.

Джейд наблюдала за другими абитуриентами, ожидающими прослушивания, и видела, как сильно они нервничают. В основном это были совсем молодые люди, возможно, выпускники школ, и она не могла их не пожалеть. Они волновались из-за того, что не смогут выступить на прослушивании достаточно хорошо, она же в отличие от них думала, как найти баланс между по-настоящему хорошей игрой и вполне приемлемой для поступления на музыкальное отделение. Ей не хотелось привлекать к себе внимания и не хотелось, чтобы у комиссии на ее счет возникли какие-либо подозрения.

Весь этот год она очень много занималась, и хотя играла по нескольку часов каждый вечер, все равно чувствовала, что ей недостает руководства Катерины Торо. Она купила ноты и продолжила готовиться самостоятельно, занимаясь у себя в коттедже не только по вечерам, но и ночи напролет. Было очень жарко, но она все равно закрывала окна, чтобы ее никто не слышал. А когда играла в колледже, старалась никому не попадаться на глаза, – ведь она еще не была студенткой музыкального отделения, и у окружающих могли возникнуть вопросы.

Несмотря на то, что ее скрипка была относительно недорогой, звучала она прекрасно. Джейд смогла оценить ее достоинства уже в день покупки, когда слушала игру Кары. Тогда ее звучание было ярким и теплым – именно таким, какое ей требовалось. Конечно, этому инструменту было далеко до «Вайолет». Но «Вайолет» вообще не шла ни в какое сравнение с другими скрипками. А эта Джейд устраивала во всем. Только такой инструмент она и могла себе позволить.

– Да, это я, – ответила она, поднимаясь из кресла.

Когда женщина проводила ее в аудиторию, где комиссия из трех мужчин и двух женщин принимала экзамен, ей почему-то вспомнились ее фантазии о прослушивании в Джуллиард. Эти люди, конечно, не были профессорами колледжа ее мечты, но все равно выглядели солидно. Джейд смотрела на их серьезные, неулыбчивые лица и испытывала дискомфорт. Мог ли кто-либо из комиссии узнать в ней Лизу Макферсон? Отец просил ее быть осторожной и не возобновлять занятия музыкой. А что, если он был прав и она очень рисковала сейчас?

Экзамен, на ее взгляд, прошел неплохо. Она исполнила «Сицилиану» Крейслера, стараясь играть без эмоций, потому что по опыту знала – это и есть ключ к заурядности.

– Очень хорошо, – сказала женщина, которая привела ее в аудиторию. Несколько судей в поддержку ее слов закивали.

– С кем вы занимались? – задал вопрос один из мужчин.

– С отцом, – соврала Джейд, надеясь, что ее не уличат во лжи. – Он никогда всерьез не относился к игре на скрипке, но сам играл неплохо и меня научил.

– Это замечательно, – сказал мужчина. – А других учителей у вас не было? Может быть, вы участвовали в концертах?

Джейд помотала головой. Похоже, она все-таки привлекла к себе внимание, несмотря на то, что изо всех сил старалась не выделяться. Ну да, ее случай показался комиссии необычным – не каждый сможет играть так, как играла она, не обучаясь у профессиональных педагогов. Экзаменаторы смотрели на нее с нескрываемым любопытством, и Джейд подумала: «Боже, надеюсь, они не считают, что нашли неотшлифованный алмаз?» Ей нужно было объясниться.

– Вообще-то, если честно, скрипка всегда была моим хобби, – сказала она. – Мы с отцом просто играли дома, в основном для удовольствия. Я никогда не планировала заниматься музыкой всерьез. Хотела быть обычным учителем. Но весь прошлый год, пока училась на педагогическом, очень скучала по скрипке. И поэтому в конце концов решила объединить музыкальную карьеру с карьерой учителя. – Джейд неуверенно улыбнулась.

Комиссия все равно буравила ее взглядами.

– Хорошо, – наконец сказала женщина. – Мы свяжемся с вами через две-четыре недели.

Покидая комнату, Джейд знала, что, едва она выйдет за дверь, как экзаменаторы станут ее обсуждать. Еще бы. Своей скрипичной игрой она всегда привлекала к себе внимание. Так было всю жизнь. Хорошо, если все обойдется, но что, если комиссия и в самом деле начнет интересоваться ее биографией или решит, например, позвонить в Мэриленд ее вымышленному отцу?

Надо было сказать, что его нет в живых.

Нет, тогда бы с ней говорили еще дольше.

Райли

На следующее утро после поездки в Миртл-Бич мне наконец-то удалось посмотреть содержимое внешнего жесткого диска с папиного компьютера. Убедившись, что данные сохранены, я начала удалять файлы, и дело продвигалось довольно быстро до тех пор, пока я не добралась до электронной почты. Мне стало интересно перечитать последнее письмо, которое я послала отцу. Я хотела убедиться, что оно ему понравилось и он был в хорошем настроении в то утро, когда отправился в «Фуд лайон».

Оказалось, отец давно не наводил порядка в своей почте. Огромное количество писем от коллекционеров хранилось вперемежку с личными письмами от меня и Дженни. Ее электронный адрес – Jlyons – я запомнила сразу, и каждое второе письмо, попадавшееся мне на глаза, было от нее.

Я нашла мое последнее, написанное за день до его смерти, и перечитала:

«Если тебе будет удобно, мы можем приехать 24-го, чтобы остаться на выходные».

Я вспомнила, о чем шла речь. Мы с Брайаном на выходные, в День памяти, планировали навестить отца. Сейчас события тех дней казались далекими, а тон письма сухим. Я вздохнула и с грустью подумала, что почему-то не подписывала свои письма «С любовью, Райли». Ну почему я этого не делала? Ведь это было совсем не сложно.

Следующее письмо было от Jlynos, и я не смогла удержаться, чтобы не кликнуть на него.

«Как насчет того, чтобы встретиться? Я приготовлю твое любимое блюдо и возьму в видеопрокате какой-нибудь фильм. Люблю, твой Маленький Джин».

Меня передернуло. Это он ее так ласково называл? Я не знала, что означало для них это прозвище, и, честно говоря, не горела желанием узнать. Однако мне стало любопытно, что она ему еще писала, и я кликнула на следующее письмо.

«Фрэнк, мне удалось достать красивую трубку, какую ты искал. Она в прекрасном состоянии. Янтарного цвета и выполнена в виде женщины. Если хочешь, я пришлю фотографию. Трубка мне не нужна, и поэтому я собираюсь ее продать за 150 долларов».

Что-то подобное я и ожидала увидеть во входящих сообщениях отца. Я нажала на следующее письмо.

«Это была самая лучшая открытка, которую я когда-либо получала. Ты замечательный! Люблю тебя, Силия».

Я внимательно перечитала письмо. Кто, черт возьми, эта Силия? И знала ли Маленькая Джин, что отец получал письма еще от какой-то женщины, которая могла ему написать «люблю тебя»? Похоже, его жизнь была куда интереснее, чем я могла представить себе. В прошлом году он увлекался созданием онлайн-открыток, посылая их всем подряд по любому поводу. Но я не могла вспомнить ни одной, которую бы можно было назвать замечательной.

– Привет, Райли. – На пороге появилась Кристин. – Можешь на минутку спуститься в кухню? Я наклеиваю ценники, и мне нужно поговорить с тобой о вещах из чулана.

Я бегло взглянула на Кристин и снова уткнулась в экран.

– Спущусь через минуту, – нехотя ответила я спустя пару секунд. – Мне нужно тут кое-что доделать.

– Было бы замечательно, если бы ты спустилась прямо сейчас, – возразила Кристин. – У меня там работа кипит, и не хотелось бы останавливаться, дожидаясь тебя.

«Исчезнешь ты когда-нибудь?» – чуть было не крикнула я, но Кристин уже начала спускаться вниз.

Я попыталась вернуться к письмам, но сосредоточиться не смогла – Кристин чем-то громыхала внизу, и я решила спуститься к ней, чтобы покончить с вопросом, из-за которого она меня отвлекла.

Еще не войдя в кухню, я пришла в ужас от того, что там творилось. Все столы, шкафы и тумбочки были заставлены тарелками, стаканами, горшками и кастрюлями. И на всем до последней миски были наклеены ценники.

– О-о-о! – невольно воскликнула я, остановившись в дверном проеме.

– О, отлично, ты здесь, – бодро откликнулась Кристин и широким жестом показала на завалы посуды. – Я почти на все наклеила ценники и хочу, чтобы, когда закончу, ничего отсюда не пропало. Так что, если тебе что-то нужно, возьми сейчас. А вообще лучше купить одноразовые тарелки и вилки с ложками, чтобы было из чего есть, пока ты не съедешь.

От ее слов я словно лишилась дара речи. Я ушам своим не верила.

– Кристин! Я здесь буду еще как минимум несколько недель.

– Ну, продажи-то запланированы на двадцатое июня, – напомнила мне она. – Ты действительно собираешься здесь оставаться, когда дом полностью опустеет?

– Разумеется, я собираюсь здесь оставаться! – Мой взгляд упал на тарелки из маминого францисканского сервиза, который ненавидел Дэнни, и я разозлилась еще больше. – Слушай, Кристин, – не выдержала я, – зачем же ты налепила ценники на все подряд! Чем-то же я должна пользоваться! Оставь, пожалуйста, четыре тарелки, четыре чашки, четыре миски и, конечно, несколько комплектов столовых приборов, чтобы я не ела руками.

Кристин недовольно вздохнула.

– Ну я же вот и спрашиваю, что ты хочешь оставить? Ты же ничего мне заранее не сказала! А я пыталась выяснить у тебя…

Мне пришлось признать, что она права.

– Прости, – смирилась я. – Но мне и правда как-то нужно жить здесь после всех распродаж.

Взгляд Кристин переместился куда-то за мою спину, и я обернулась. В гостиной, возле стола, скрестив на груди руки, стоял Дэнни. Ему явно было не по себе, что он появился тут, и по его взгляду я поняла, что он ждет, чтобы я вышла в гостиную.

– Мне пора, – сказала я Кристин. – Пожалуйста, оставь мне еще небольшую кастрюлю и сковороду.

Не дожидаясь ответа, я вышла из кухни и следом за Дэнни прошла через главный вход на крыльцо.

– Эта женщина сводит меня с ума! – буркнула я вместо приветствия, закрыв за собой дверь.

– Мне не нравится, как она смотрит на меня, – недовольно подхватил Дэнни.

Я усмехнулась:

– Она считает тебя горячим парнем.

В ответ на это Дэнни лишь закатил глаза и плюхнулся в кресло-качалку.

– Не ожидала тебя здесь увидеть. Что-то случилось? – спросила я, садясь в кресло напротив.

– Я решил поговорить с Томом Кайлом. Хочу выяснить, о каких двух следах он говорит, – сказал Дэнни, потирая лоб. – Его слова не дают мне покоя. Здесь что-то не так, и я хочу понять, откуда он узнал. Ты должна пойти со мной.

Я не ответила сразу. Я сама собиралась поговорить с Томом еще раз, но не знала, как объяснить, что мне известно, что в СМИ не было никакой информации о следах. И даже если бы я нашла способ поговорить с ним, я бы не хотела, чтобы при разговоре присутствовал Дэнни. Я боялась, что он поведет себя неадекватно, как только вытянет из Кайла все, что ему нужно.

– Ты ведь не говорил с Гарри насчет Лизы? – помолчав, осторожно спросила я.

– С ним не о чем говорить, – отрубил Дэнни. – Пока что, по крайней мере.

– А как ты объяснишь Тому Кайлу, откуда узнал о следах?

– Придумаю что-нибудь, – отмахнулся Дэнни с несвойственной ему решимостью. Обычно он жил одним днем. Никогда ничего не планировал и только и делал, что пил, курил или зависал перед компьютером. Я вспомнила слова папы о нем: «Я бы хотел, чтобы Дэнни чем-нибудь занялся». И вот, похоже, он нашел себе дело.

– Ты действительно хочешь ее наказать? – спросила я.

Дэнни нахмурился.

– Только не устраивай здесь сеанс психотерапии, о’кей? – попросил он, вставая. – Я поговорю с ним в любом случае. С тобой или без тебя. – Он сунул руки в карманы и, бросив на меня мрачный взгляд, уточнил с недовольством: – Так ты хочешь пойти или нет?

Джейд

Август 1995

– Привет, Чарли, – сказала Джейд, как только пожилой мужчина вошел в «Грэдис». Она любила, когда тот приходил. И хотя ей нравились все постоянные покупатели их магазинчика, с Чарли у нее была особенная связь, которая установилась в первый же день их знакомства.

– Добрый день, Джейд, – улыбнулся ей Чарли. – Ну что, скоро опять учеба? Последний курс. Наверное, вовсю готовишься?

Джейд кивнула. Она много работала этим летом, стараясь накопить побольше денег, но и начала учебы ждала с нетерпением. Она давно поняла, как ей нужно вести себя в университете – по большей части попросту не высовываться. Однокурсники не считали ее необщительной или зазнайкой, они видели, что Джейд много работает и что ей не до тусовок. Во всяком случае, ей так казалось. На скрипке она старалась играть средне – не очень посредственно, но и не во всю силу своих возможностей – чтобы не привлекать к себе повышенного внимания. Она научилась копировать манеру исполнения другой студентки с их курса, которая тоже была хороша, но не слишком. Джейд следила за ее прогрессом и шла по ее стопам, довольствуясь результатами, которые были вполне сносными. Но у себя в коттедже она отводила душу и выпускала на волю Лизу Макферсон. Она любила ее, нуждалась в ней. И иногда без преувеличений могла сказать, что Джейд и Лиза – два разных человека. Правда, из-за этого она сильно уставала. Жить две разные жизни было утомительно.

– Значит, закончив этот курс, ты сама начнешь преподавать? – заинтересованно спросил Чарли.

– Нет, мне потребуется еще один год, чтобы получить сертификат. Только после этого я буду преподавать. – Джейд не могла дождаться, когда начнет работать учителем. После трех лет учебы ей казалось, что из нее мог бы получиться неплохой педагог. – Хотите сегодня найти что-то особенное?

– Не я – моя внучка. – Чарли оглянулся и посмотрел на дверь. – Она приехала из Портланда ко мне в гости. Сейчас зашла в пекарню, которая тут неподалеку, так что, думаю, через минуту уже будет здесь. Пойду пока посмотрю альбомы с джазом.

– Хорошо, – с улыбкой кивнула Джейд.

Чарли не раз рассказывал ей о своей внучке, и Джейд была рада, что та наконец приехала его навестить. Почему-то она чувствовала ответственность за старика. Ее беспокоило его одиночество, и когда он долго не приходил, она начинала по нему скучать. Она не знала, сколько ему лет, но он еще не выглядел немощным, хотя и был довольно старым. Жена его умерла, и он очень по ней тосковал. Джейд также знала, что Чарли нравится заглядывать в «Грэдис» – он ощущал себя здесь как дома. И она, очень хорошо понимая одиноких людей и чувствуя их одиночество, старалась проявлять к нему заботу и внимание.

Джейд расставляла новые диски на полке с классической музыкой, и когда Чарли коснулся ее локтя, подняла на него глаза.

– Джейд, – сказал он, – позволь познакомить тебя с, моей внучкой Силией.

Рядом с Чарли стояла темноволосая девушка чуть повыше его ростом и немного старше Джейд, в черных шортах и серой футболке с надписью «Indigo girls» – названием дуэта Эми Рей и Эмили Сольерс. У нее была короткая стрижка с длинной асимметричной челкой, падающей ей на лоб, и серебристо-серые глаза, от которых невозможно было отвести взгляд. Своей точеной рукой девушка приобняла Чарли и улыбнулась Джейд.

– Здравствуй, Силия, приятно познакомиться, – произнесла Джейд, стараясь вести себя как обычно. – Ты здесь надолго? Твой дедушка сказал, что ты ищешь какой-то особенный диск. – Она была словно загипнотизирована ее глазами, ей казалось, будто взгляд девушки следовал за ней повсюду. Ощущение было просто фантастическое, будто Джейд, глядя на нее, видела свое будущее.

– Дедуля сказал, ты знаешь все альбомы, которые когда-либо были записаны.

– Ну… – Джейд покраснела, хотя обычно такого с ней не бывало. – Вот теперь я буду нервничать, – пробормотала она.

– Я ищу один старый альбом Робин Флауер. Нигде не могу его найти.

Джейд уверенно уточнила название, хотя на самом деле это был не вопрос. Каким-то образом она знала, какой именно альбом нужен Силии. Не стоило даже и уточнять.

– Да, – кивнула Силия.

Некоторое время они не сводили друг с друга взглядов, а затем Джейд сказала:

– У нас есть такая виниловая пластинка. Но CD-диска, к сожалению, нет.

– Отлично! – обрадовалась Силия.

– Я же тебе говорил, – улыбнулся Чарли, довольный. – Правда же, она необыкновенная!

Джейд с трудом отвела взгляд от Силии и посмотрела на Чарли, которого, казалось, забавляла эта сцена. Похоже, он с самого начала знал, что между его внучкой и Джейд возникнет такое неожиданно сильное притяжение.

Прежде чем отойти от Силии, Чарли легонько подтолкнул ее к Джейд.

– Найдите альбом Робин Флауер, – проговорил он. – Я буду в отделе с джазом.

– Я обожаю твоего дедушку, – сказала она, когда они с Силией начали рыться в альбомах. Джейд прекрасно знала, где был альбом Флауер, но не хотела слишком быстро до него добираться. Они стояли с Силией рядом, очень близко, и, пока та просматривала альбомы, она глядела на ее руки. В груди у нее разливался жар, щеки горели, а колени подрагивали. Это было одно из самых сладостных и головокружительных ощущений, какое она когда-либо испытывала. Ей казалось, что она не удержится на ногах и, если прямо сейчас не сядет хотя бы на пол, непременно упадет.

– Он тоже тебя любит, – ответила Силия. – Он говорит, что всегда приходит в магазин в те дни, когда ты работаешь. – У нее были необыкновенно красивые руки – теплого медового цвета кожа, длинные тонкие пальцы с коротко подстриженными закругленными ногтями. – Он сказал, ты учишься музыке. Играешь на скрипке, да? Неудивительно, что ты знаешь альбом Робин Флауер.

Джейд не сразу обрела дар речи, но все же выдавила:

– Да.

– И еще он сказал, что ты хочешь преподавать. Я тоже преподаю.

– Правда? А что?

– Математику в общественном колледже в Портленде.

– Ничего себе! – Внезапно Джейд почувствовала себя какой-то маленькой, незначительной, почти ничтожной – ни любимого занятия, ни профессии. – Вот он. – Она вытянула альбом и протянула Силии.

– Круто! – Бережно взяв альбом в свои медовые руки, она посмотрела на Джейд. – Дедушка хотел пригласить тебя сегодня к нам на ужин, – сообщила она. – Придешь?

Услышав ее слова, Джейд представила себе, как это было. Возможно, Чарли сказал: «Если она тебе понравится, пригласи ее на ужин». И вот Силия ее пригласила. Выходит, она ей нравилась.

– Было бы здорово, – еле сдерживая дыхание от охватившего ее волнения, ответила Джейд, с трудом заставив себя поднять на нее глаза.

Они отошли от альбомов, и Силия спросила:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать два. Я пошла в колледж чуть позже, потому что сначала мне нужно было немного поработать. Теперь у меня остался последний курс, – стала она объяснять, но говорить ей хотелось совсем не об этом. Все ее мысли были заняты новой знакомой – до чего же Силия красива. – А тебе сколько лет?

– Двадцать пять. Так ты придешь к нам сегодня?

– Конечно.

– Нормально будет к семи? Ты знаешь, где он живет?

Джейд кивнула.

– Мне принести вина?

– Не стоит. У нас все есть. Просто приходи, – мягко улыбнулась Силия и чуть сжала ей руку повыше локтя, словно бы ободряя ее.

Весь оставшийся день Джейд считала часы до окончания рабочей смены и чувствовала, как горит рука в том месте, где к ней прикоснулись медовые пальцы Силии.

Джейд знала, где находилось бунгало Чарли, но никогда к нему не заглядывала. У него было очень уютно и мило. На стенах висело много картин, которые показались Джейд подлинниками, несмотря на то, что в живописи она не разбиралась. Она знала, что Чарли – человек далеко не бедный. Это можно было понять уже по тому, сколько пластинок он покупал, когда приходил к Грэди. Но судя по всему – коллекция музыки почти такая же, как у ее отца, и ценная живопись были основным его богатством, во всем остальном жилище его выглядело очень скромным.

В гостиной Джейд увидела две гитары и мандолину в чехлах.

– Кто играет? – спросила она, остановившись посреди комнаты.

– Мы оба, – поспешила ответить Силия. – Мандолина моя, я привезла ее из Портленда. А гитара – дедушкина. Я на ней играю так себе, а вот он молодец, в отличие от меня он хороший гитарист. А ты на чем-нибудь из этого играешь?

– Когда-то немного играла на мандолине, – скромно ответила Джейд. – Но это было очень давно.

– Надо было нам попросить тебя принести скрипку, – вступил в разговор Чарли.

О нет, только не это, подумала Джейд. Хорошо, что они этого не сделали – она бы не смогла отказаться.

Они ели пасту «Примавера» на францисканском фарфоре с рисунком из яблок – точь-в-точь тот самый фарфор, что и у них дома. Но Джейд ничего не сказала об этом. Той девушки из ее прошлого уже давно нет на свете, что толку о ней вспоминать? Но все равно есть из этих тарелок ей было жутковато.

Чарли рассказывал о Силии, о том, что до четырнадцати лет внучка росла в Сан-Диего, а потом ее отца перевели в Портленд, и семья переехала; о том, что у Силии есть брат, Шейн, он живет сейчас недалеко от Сиетла, и что в целом ее семья очень сплоченная и любит музыку.

– Они были в чудовищном потрясении, когда я им открылась, – сказала Силия, словно знала, что для Джейд это не окажется новостью, в чем, собственно, и не ошиблась. Джейд и до этого знала, что футболку с надписью «Indigo girls» и альбом Робин Флауер могла выбрать только лесбиянка. Но что действительно ее удивило, так это собственная реакция – она не знала, как истолковать свои чувства, и не могла понять, почему краснеет, когда смотрит на Силию.

– Они нормально на это отреагировали? – спросила Джейд. – Что ты… не такая, как все?

– Не сразу. Сначала подумали, что у меня просто такой период, – ответила она, смеясь.

– Я, например, так не думал, – сказал Чарли. – Я сразу понял, что ты говоришь серьезно. Я и твоим родителям сказал, что им стоит принимать тебя такой, какая ты есть, иначе они тебя потеряют.

– Дедуле нравится думать, что он исправил всю ситуацию. Но я знаю, что они бы и так одумались.

– Я действительно исправил ситуацию, – уверенно сказал Чарли.

– Они довольно быстро одумались, было ли это из-за того, что сказал дедушка, или нет, – промолвила Силия. – Мне кажется, их просто беспокоило, что от меня не будет внуков.

Чарли и Силия стали расспрашивать Джейд о семье, и ей было больно лгать. Ей было больно, потому что она любила Чарли и чувствовала, что могла бы с легкостью полюбить Силию и всех членов ее семьи. Все, что она рассказывала им о себе, было абсолютной, чудовищной ложью. Например, она рассказала, что ей пришлось сбежать от ужасных родителей, и ничего не рассказала о Райли и Дэнни. По правде говоря, она уже не так много знала о своей семье, даже не знала, где они живут… Чарли и Силия смотрели на нее с сочувствием. Но разве они могли понять, как сильно она нуждалась в поддержке родных? Возможно, они считали, что в том, что случилось, есть и доля ее вины? В любом случае Джейд чувствовала, что придуманная ею личность ничуть не лучше настоящей, и сознавать это было очень грустно. Ей так хотелось рассказать правду о своих родителях, о том, какими они были хорошими и как сильно ее любили, несмотря на совершенные ею ошибки. А в благодарность за все она превратила их в монстров, которые хотели испортить ей жизнь.

– Очень хочется послушать, как вы играете, – наконец с облегчением проговорила Джейд, кивнув в сторону гостиной, где стояли гитара и мандолина. Ей хотелось переключить внимание с себя на музыку.

– Хорошая идея, – кивнула Силия и отодвинулась от стола. – Давайте уберемся и что-нибудь сыграем.

Чарли пошел поставить в проигрыватель пластинку Робин Флауер, а Джейд с Силией взялись наводить порядок в его маленькой кухне. Пока они работали, Джейд заметила, что Силия то и дело прижималась к ее плечу. Конечно, кухонька была тесновата, но Джейд все равно казалось, что они оказывались рядом чаще, чем того требовалось, чтобы помыть и высушить посуду. И Джейд нравились эти прикосновения. Они нравились ей настолько, что ей стало жалко, что они так быстро все помыли и убрали.

Когда они присоединились к Чарли в гостиной, тот сидел на полу на подушке и расчехлял гитару. Силия выключила музыку и посмотрела на Джейд.

– Почему бы тебе не сыграть на моей мандолине, а я попытаюсь подыграть тебе на гитаре?

Джейд покачала головой.

– Нет, зачем же? – не согласилась она. – Я бы просто послушала, как вы играете.

Силия устроилась на подушке рядом с Чарли, и они заиграли, в лад подпевая себе. Джейд слушала их с улыбкой. Ей нравилось, как они играли и пели. Гитара и мандолина звучали в их руках слаженно, гармонично, голоса то сливались в унисон, то расходились, выводя мелодию. Так, наигрывая на струнных, они спели несколько неизвестных ей народных мелодий и парочку знакомых песен «Битлз».

Джейд хлопала и подпевала, а когда они закончили, не вскочила со своего места, а заявила:

– Мне нужна моя скрипка.

– Отлично, – улыбнулась ей Силия.

– Сходи с ней, – предложил Чарли. – Уже темно, чтобы ходить по улицам одной.

Впрочем, на улице было не так уж темно. Конечно, в Оушен-Бич были места, где Джейд не хотелось бы очутиться ночью в одиночестве, но три квартала между бунгало Чарли и ее коттеджем были абсолютно безопасны. Все же она с удовольствием согласилась пройтись с Силией.

Некоторое время они шли молча, потом Силия заговорила:

– Было очень смело с твоей стороны уехать из дома родителей в восемнадцать лет. Ты хотя бы получаешь от них какие-то весточки?

Джейд покачала головой:

– Нет. Они не знают, где я. И мне бы хотелось, чтобы все так и оставалось.

Силия опять помолчала.

– Это случилось из-за того, что ты лесбиянка? – спросила она после паузы.

Вопрос привел Джейд в замешательство. Разве она походила на лесбиянку? Волосы у нее были длинными, и выглядела она вполне женственно. Или внешний вид здесь ни при чем?

– Н-не думаю, что я лесбиянка, – проговорила она с некоторым смущением, после чего добавила: – Хотя… вот прямо сейчас я в этом уже не уверена.

Они прошли под фонарем, и Джейд заметила, что Силия улыбается. Кажется, новая знакомая знала о ней больше, чем знала она о себе.

Силия дотронулась до ее локтя и промолвила:

– В этом нет ничего страшного.

Джейд подумала, что такое же чувство возникало у нее всякий раз, как она смотрела на постер с Настасьей Кински в «Грэдис», и еще ей вспомнился тот день, когда она покупала у Кары скрипку – тогда ее словно пронзило электрическим током, так хороша была Кара, когда играла. Однажды и Мэтти сказал ей, что думал, будто ей нравятся девушки. Но на тот момент она ничего подобного в себе не подозревала и подумала, что он шутит. Хотя сама не могла не заметить, как его ранило ее безразличие, когда они целовались. Сейчас, глядя на профиль Силии, она испытывала совершенно противоположные чувства. Ей хотелось, чтобы Силия ее поцеловала. И если бы это произошло, она бы не стала противиться.

Следующие полквартала они шли молча, был слышен лишь звук их шагов по тротуару. Тени от их фигур ритмично то вытягивались, то исчезали от фонаря к фонарю.

– Я живу здесь. – И Джейд показала на бунгало Ингрид, когда они подошли совсем близко, чтобы можно было различить невдалеке строение, ставшее ей прибежищем и спасением. – Видишь вон тот небольшой коттедж за домом? – Она открыла калитку и потянула за собой Силию. – Пошли.

– А у тебя очень мило, – озираясь, сказала ей гостья, когда Джейд включила в гостиной свет.

В комнате был небольшой беспорядок – повсюду валялись листы бумаги и ноты, и Джейд почувствовала неловкость. К ней никто никогда не заглядывал, кроме Ингрид.

– Но откуда ты берешь деньги на все это? – искренне удивилась Силия. – Ты ведь всего лишь работаешь у Грэди, верно? – Задав этот вырвавшийся у нее сам собою вопрос, Силия покраснела и немедленно спохватилась: – Прости. Я, наверное, лезу не в свое дело.

– Ингрид не берет с меня много за проживание, – спокойно ответила Джейд. И это была столь редкая теперь в ее устах чистая правда – за все время, что она жила у Ингрид, та еще ни разу не подняла ей арендную плату. – К тому же государственная плата за обучение не так высока. Но как только я закончу учебу, мне надо будет найти преподавательскую работу. – Этот вопрос ее всерьез волновал. Нужны ли сейчас в школах преподавателя музыки?

Погладив футляр с инструментом, она сказала:

– Эту скрипку я купила у одной студентки, а дома у меня была получше. Но мне пришлось ее оставить.

– Мне жаль, – сказала Силия и коснулась ее плеча с выражением сочувствия на лице. – Представляю, через что тебе пришлось пройти из-за твоих родителей. Ты этого не заслужила.

Джейд не могла поднять на нее глаз, ей было стыдно, а в горле застрял ком. Но ей стало легче, едва она выключила свет, и они опять вышли на темную улицу.

Когда, вернувшись в гостиную Чарли, Джейд начала настраивать скрипку, ей долго не удавалось унять дрожь в руках. Она волновалась, как никогда, ибо знала – то, что она задумала, очень, очень рискованно. Но она запретила себе на несколько минут думать об этом.

– Если хочешь, мы можем начать, а ты подключишься? – предложил Чарли, стараясь говорить как можно мягче. Он видел, что она разволновалась, и хотел ей помочь. И от него, и от Силии не укрылось состояние Джейд, как она ни старалась держаться спокойно. Они сидели на подушке, дожидаясь, пока она закончит настраивать скрипку, и было заметно, что им передалось ее странное, необъяснимое беспокойство, они видели, как она вся дрожит. – Если не секрет, какая твоя любимая мелодия? – спросил между тем Чарли обыденно, словно стараясь вернуть ее на волну дружеского домашнего музицирования.

– Сейчас я ее сыграю, – отодвинув рукой со лба волосы, хрипловато ответила Джейд и, подняв к подбородку скрипку, взяла первые ноты произведения. Это был «Танец гоблинов» Баззини. Пассажи стремительно понеслись вперед под ее пальцами и смычком, ни на секунду не замедляя темпа. Легкость, с какой она брала аккорды и извлекала каскадом все эти звуки, сводила с ума, лишь в одном месте мелодия на несколько секунд певуче заструилась прозрачным ручьем – и снова ее сменил музыкальный поток заразительных пассажей и трелей, подхватил их и донес до последней ноты. Лихорадочная мелодия словно разбилась об острые камни и отлетела к высотам гор на последнем высоком аккорде.

Она играла с закрытыми глазами, отрешенно, чтобы полностью раствориться в этой бравурной музыке и забыть, где она сейчас находится. Ей нужно было совершить над собой усилие и выбросить из головы все тревоги последних лет жизни, а главное – не думать о том, что она много лет скрывает себя, свой талант, данный ей свыше. Она легко исполняла один из самых технически сложных, виртуозных музыкальных отрывков, и для того, чтобы сыграть его так, как она хотела, ей нужно было забыть обо всех неприятностях, которые были когда-то в ее жизни и которые, возможно, произойдут потом.

Когда она закончила играть и открыла глаза, в комнате стояла какая-то особенная тишина. Силия прижала руки к губам, точно в молитве, а ее серые глаза были широко раскрыты.

– Боже праведный, – только и уронил Чарли, нарушив оглушительную тишину.

Джейд села и скромно положила скрипку на колени. Руки ее дрожали, ладони вспотели, сердце бухало у самого горла, музыка танца звучала в ушах.

– Вот… это моя любимая, – произнесла она одними губами, а про себя взмолилась: «Только, пожалуйста, не рассказывайте никому!»

– Где… где ты… всему этому… научилась? – медленно приходя в себя, спросил Чарли, ошеломленный.

– В детстве я много занималась, – ровным голосом ответила Джейд, слегка поведя плечами, словно она не «жахнула» только что перед слушателями своим невероятным даром, а просто предъявила старательные и благонравные ученические потуги. Но она старалась сыграть на вершине своих умений вовсе не для того, чтобы блеснуть талантом. Совсем не для этого. Она не имела более сил таить себя, таить от людей, в одночасье ставших ей близкими, ей нестерпимо захотелось открыть им хоть частичку себя настоящей – тем людям, которые ей очень нравились и кому она была небезразлична.

– Но почему же ты не сделаешь это делом своей жизни? – наконец обрела дар речи Силия, порывисто обернувшись к ней. – Почему учишься в университете Сан-Диего, а не в консерватории?

– Действительно, ты ведь могла поступать в Джуллиард! – горячо подхватил Чарли. Джейд едва не подпрыгнула. Неужели он догадался, кто она?

– Потому что мне пришлось уйти из дома, – отчетливо проговорила она. – Мне пришлось это бросить.

– Нет! – воскликнула Силия. – Ты не можешь так поступить. Тебе надо продолжить дальше.

– Это же дар! – вторил Силии Чарли. – На тебе лежит ответственность – ты должна реализоваться.

– Но я хочу просто преподавать, – возразила им Джейд. – Это правда все, чего я сейчас хочу. – Она кивнула в сторону гитар. – Давайте лучше сыграем вместе.

Потребовалась еще минута, чтобы все смогли оправиться от того, что сейчас произошло. Джейд догадалась, что Чарли и Силия заметили, как больно ей продолжать этот разговор, и решили перейти от слов к музыке.

Они играли до двух часов ночи, а когда Силия проводила Джейд до коттеджа, та не удивилась, когда новая знакомая взяла из ее рук футляр со скрипкой и, поставив его у дивана, притянула ее к себе. Джейд почувствовала тепло ее рук на своей спине, а затем Силия нежно прижалась губами к ее губам.

– Останешься? – спросила Джейд, когда они закончили целоваться.

Силия кивнула.

– У меня, правда, нет телефона, чтобы ты могла позвонить Чарли… – начала было Джейд, но Силия прижала палец к ее губам и сказала:

– Я предупредила его, чтобы не волновался, если я не приду.

– О! – невольно воскликнула Джейд. Несмотря на то что все сегодня были очень открыты, она была слегка обескуражена. – И что он сказал?

– Сказал, чтобы я тебя не обижала. Сказал, что ты сокровище. – Силия улыбнулась. – Но я и сама это поняла.

Райли

– Что вы двое здесь делаете? – спросил Том Кайл, когда мы с Дэнни вслед за Вернис вошли в душный жаркий трейлер.

Вернис казалась очень встревоженной. Да уж, жизнь у нее и правда была не подарок, когда муж пребывал в дурном настроении. И мне не нравилось, что злиться на нее сейчас он мог из-за меня. Нам не предложили сесть, и мы все вчетвером так и остались стоять в маленькой кухне. Я очень нервничала. Как поведет себя брат? Он мог взорваться из-за любой мелочи, и поэтому я с нетерпением ждала, когда наш разговор закончится.

– У нас к вам несколько вопросов, – начал Дэнни. – Вы кое-что рассказали о нашей сестре, но, мне кажется, вам не мешало бы объясниться.

– Насчет чего? – Том кивнул в мою сторону. – Что она тебе наговорила?

Вернис потянулась к холодильнику:

– Может быть, вы хотите… – пробормотала она, но Том ее остановил и не дал открыть дверцу.

А я бы с удовольствием выпила чего-нибудь холодного при такой-то жаре.

– Мы не обязаны их обхаживать, – проворчал Том, повернув голову к Вернис. И посмотрел на Дэнни: – Давай ближе к делу. Днем пойдет дождь, и я хочу успеть порыбачить, прежде чем хлынет как из ведра.

– Да, скоро действительно пойдет дождь, – поддакнула я, будто это был обычный соседский визит вежливости.

– Откуда вы узнали про второй след там, где была найдена машина нашей сестры? – отчетливо спросил Дэнни.

Стараясь не смотреть в глаза Дэнни, Том завозился с баночкой таблеток, которую взял с кухонного стола.

– Почему вы не успокоитесь? Сколько можно копаться в этой старой чепухе? – брюзгливо спросил он. – Я же ей уже сказал, – он кивнул в мою сторону, будто не знал моего имени, – что где-то об этом прочитал.

– Но эта информация не была допущена в прессу, Том, – вступила я. – Вы не могли ее нигде прочитать.

– В самом деле? – Лицо Вернис приняло выражение озадаченности. – Но я тоже помню, что где-то об этом читала. Во всяком случае, мне так кажется. Это было очень давно.

На миг у меня промелькнула мысль, что Дэнни, возможно, ошибся. Возможно, все-таки эта информация каким-то образом просочилась в прессу.

– Вы не могли прочитать об этом, – отчеканил Дэнни, повернув голову к Вернис. – Поэтому давайте выкладывайте. Откуда вы знали?

– Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, – деликатно попыталась я сгладить грубый тон брата. – Постарайтесь вспомнить, где вы об этом услышали.

Воцарилось молчание. Том молча смотрел куда-то перед собой, словно обдумывая вопрос. Вернис бросила на него упрямый взгляд и опять потянулась к двери холодильника. Открыв ее, она достала две бутылки апельсиновой газировки и протянула нам с Дэнни.

– Держи, Райли, – предложила она. – Кажется, тебе нужно освежиться.

Как только я взяла у нее бутылку, у меня зазвонил телефон, и я достала его из кармана, чтобы посмотреть, кто звонит. Кристин. Это и неудивительно. Ей, конечно, не понравится, что я проигнорирую ее звонок, но сейчас мне было не до нее. Положив телефон на стол, я открыла бутылку, сделала большой глоток и прижала прохладную поверхность к шее. Как они живут в своем трейлере? У них что, нет кондиционера?

– Я думаю, знаешь, что это было? – наконец заговорил Том, будто хорошо обдумал вопрос и пришел к заключению. – Я же тогда работал в службе маршалов США. Я много кого знал. Этим делом занималась полиция штата. И ФБР. У меня были приятели и там, и там, так что, может быть, я это и не прочитал, а услышал от них.

– Ну да, – с заметным облегчением ввернула реплику Вернис. – И мне, наверное, после этого рассказал.

Казалось, ее обрадовал тот факт, что ответ был найден.

– И какие выводы ваши приятели сделали из этих следов? – продолжил наступление Дэнни.

Том пожал плечами.

– Что, может быть, это все было подстроено. Якобы этот второй человек каким-то образом помог ей выбраться.

– И почему они… ваши, как вы говорите… приятели пришли к такому заключению?

– А я, черт возьми, откуда знаю? – рявкнул Том. И наклонился вперед, чтобы посмотреть в окно над раковиной. – Тучи идут, – добавил он с нетерпением. Протиснувшись между нами, он открыл дверь, давая нам понять, чтобы мы уходили. – Надеюсь, вы все выяснили? – сухо осведомился он.

Дэнни замешкался, и я напряглась, приготовившись к его неадекватной реакции – неизвестно было, как он отреагирует на то, что нас откровенно выставляют отсюда, и что скажет. Но брат невозмутимо повернулся к двери и негромко проговорил:

– Пока да.

Я почувствовала облегчение.

С бутылкой газировки в руках я вышла за ним на улицу.

– Спасибо, Вернис, – обернулась я к ней, надеясь, что по моей извиняющейся улыбке и тону она поймет, что я прошу у нее прощения.

– Он знает больше, чем говорит, – хмуро подвел итог Дэнни, как только мы сели в его машину. Лицо у него было задумчивое.

– Ну, он точно не хотел разговаривать с нами об этом. – Я повернула вентилятор кондиционера так, чтобы холодный воздух дул мне в лицо. – Но что он может знать? Разве полиция двадцать четыре года назад не изучила тщательно каждую улику?

– Кто знает? – философски заметил Дэнни, трогаясь с места. – Может быть, те, кто занимался этим делом, были просто некомпетентны. Но я чувствую, что здесь что-то не так.

– Мой телефон! – перебила я его, принимаясь обыскивать карманы шорт. – Я оставила его на столе!

Дэнни резко нажал на тормоз, и я схватилась за ручку двери.

– Не надо возвращаться, – сказала я. Мы отъехали совсем недалеко от трейлера Кайлов. – Я выскочу и сразу вернусь.

Раздосадованная на себя, я побежала к фургону. Меньше всего мне сейчас хотелось снова видеть Тома и Вернис. Приближаясь к их трейлеру, я замедлила шаг. А когда начала обходить фургон сзади, услышала, как ругаются Вернис и Том.

Я остановилась. Меня поразил тон Вернис! Это словно была не она! Мне и в голову прийти не могло, что эта мягкая женщина, женщина, которая очень мне нравилась, может быть такой грубой.

– …Мог бы прям сразу пойти в полицию, подонок ты эдакий! – орала она. – Он дружит с Гарри Вашингтоном! И как нам теперь?..

Том прокричал что-то в ответ, но я не разобрала его слов. Что сказала ему Вернис, я тоже не расслышала, уловила лишь, что она назвала мое имя. Я коснулась стенки трейлера в полной растерянности. Вернис всегда была такой мягкой, милой и деликатной. Никогда бы не подумала, что другая ее сторона столь неприглядна. Я чувствовала, как металл фургона вибрировал под моей рукой от звука их голосов, но сейчас они говорили тише, и понять их мне было сложно.

Я громко кашлянула, чтобы дать знать о своем присутствии, и громко позвала:

– Вернис!

Они сразу примолкли, и тогда я подошла к ступенькам.

– Вернис, я забыла свой телефон!

За дверью послышался шорох, и через пару секунд Вернис открыла дверь и с улыбкой протянула мне телефон. Лицо ее было красным и блестело от пота.

– Без телефона сейчас как без рук, правда же, – проговорила она как ни в чем не бывало.

– Да, – ответила я, с трудом выдавливая улыбку. – Спасибо.

Всю дорогу, пока я шла к машине, мне хотелось обернуться и посмотреть, не глазеют ли они мне вслед. «Мог бы прям сразу пойти в полицию, подонок ты эдакий!» Слова Вернис не шли у меня из головы. Интересно, о чем это было сказано? Единственное, что я знала, это что я никому не буду говорить об услышанном, во всяком случае пока.

Джейд

Рождество 1995

Портленд, штат Орегон

– Особый тост! – Отец Силии Пол поднял бокал с вином над широким обеденным столом, ломившимся под тяжестью огромной запеченной индейки, жареной картошки и других овощей и закусок. – За подругу Силии – Джейд! – провозгласил он. – Мы рады, что она впервые смогла разделить с нами этот рождественский ужин, и очень надеемся, что это не последний раз.

– Спасибо, – сказала Джейд и, тоже подняв бокал, улыбнулась сидевшим напротив нее брату Силии Шейну и его жене, миниатюрной блондинке Эллен.

Она была влюблена. Глубоко и страстно влюблена в Силию. Вместе они провели целую неделю в Оушен-Бич, а потом Силия снова вернулась в Портленд преподавать, чтобы перед Днем благодарения опять приехать в Оушен-Бич и несколько дней жить уже не у Чарли, а вместе с Джейд. Чарли очень нравилось, что они стали встречаться, он приходил к ним в гости всякий раз, когда его приглашали, и все время говорил им, какая они прекрасная пара.

После отъезда Силии Джейд захотелось поделиться своей радостью с отцом, и она решила написать ему еще одно письмо. Этот повод, считала она, тоже можно назвать «крайней необходимостью». Да, говорила она себе, с точки зрения эмоций, она могла себе это позволить. Она не знала, ждет ли отец от нее писем (свой почтовый ящик она проверяла регулярно каждый месяц), но очень надеялась обрадовать его весточкой. Ведь в последний раз они списывались лишь три года назад, когда она просила деньги на машину и когда получила от отца его первую и единственную краткую записку: «Тебя любят, по тебе скучают».

Как и в прошлый раз, Джейд очень осторожно подобрала слова для письма.

«Дорогой Фред!

Энн».

Просто хотела сообщить тебе, что встретила очень дорогого мне человека. Порадуйся за меня. Мне бы хотелось знать, как дела у всех.

Уже отправив письмо, она почему-то подумала, а вдруг оно пролежит на дне почтового ящика неизвестно сколько времени и отец его так и не прочитает? Может быть, ей стоило рискнуть и указать обратный адрес, на случай, если ящик закрыли? Но было слишком поздно.

Однако через неделю она получила ответ.

«Энн!

Искренне твой, Фред.

Будь осторожна. Друзья быстро превращаются во врагов.

P.S. У нас все хорошо».

Не на такой ответ она надеялась – даже близко не на такой. Холодный тон записки настолько ранил ее, что она разрыдалась прямо на одном из уроков, и ей пришлось уйти домой. Что означали его слова «у нас все хорошо»? Она нуждалась в подробностях! Райли восемь, а Дэнни двенадцать, и ей очень хотелось знать, как у них дела. Нравится ли Райли школа? Любит ли она музыку? Обучают ли ее игре на каком-нибудь инструменте? Пахнут ли ее волосы, как прежде, солнечным светом и детским шампунем? Как дела у Дэнни? Скучает ли он по старшей сестре? Оправилась ли мама после «самоубийства» Лизы? Все это ей хотелось знать, но было ясно, что от отца она не получит ответа на эти вопросы.

Теперь она была окружена чужой семьей. Она увидела родителей Силии, Пола и Джинджер Линд, впервые в ночь накануне Рождества, когда все открывали подарки. Она очень нервничала, когда с ними знакомилась, но они вели себя так, будто всю жизнь ее знали и любили.

На рождественском ужине Линдов присутствовал еще один человек, который не был членом их семьи. Его звали Трэвис, и он был старым другом Силии. Он был таким же длинноволосым кудрявым блондином, как Грэди, только собирал волосы в хвост. Сначала Джейд подумала, что он двоюродный брат Силии, настолько легко он вписывался в их семью, с которой, как она поняла, справлял не первое Рождество. Как и все за столом, кроме Чарли, с которым Джейд прилетела в Портленд, Трэвис был учителем. Он преподавал в общественном колледже вместе с Силией, а Пол и Джинджер работали в начальной школе в Сиэтле. Они поинтересовались у Джейд насчет ее планов, и когда она сказала, что собирается преподавать музыку в средней и старшей школе, то одобрили ее выбор. Они не спрашивали ее о прошлом, и впервые она почувствовала, что то, что с ней было, не имеет значения. Это не имело никакого отношения к тому, кем она являлась сейчас.

– У тебя такой интересный медальон, – заинтересовалась украшением Джинджер за обедом. – С ним связана какая-то история?

Джейд прикоснулась к медальону у себя на шее, который она надела впервые с тех пор, как покинула дом, только потому, что с Силией чувствовала себя в безопасности.

– Это подарок друга, – сказала она. – Он мне нравится, потому что созвучен с моим именем – он из нефрита.

– Белый нефрит? – удивилась Эллен. – Никогда о таком не слышала.

Джейд кивнула.

– В Китае про такой нефрит говорят, что он цвета бараньего сала, – сказала она.

– Бараньего сала! – засмеялась Джинджер. У нее был звонкий молодой смех, который Джейд очень нравился.

– А что означает этот китайский иероглиф? – спросил Шейн.

– На этой стороне написано «надежда», – сказала Джейд, коснувшись медальона, – а на обратной, – она перевернула медальон, чтобы показать второй иероглиф, – «счастье».

Все принялись обсуждать фамильные драгоценности. Эллен стала описывать камеи ее прапрабабушки, а Джинджер рассказала про изумрудные сережки, которые тоже достались ей от бабушки. Джейд слушала их и гладила свой медальон. Надо же, как легко ей удалось соврать о значении иероглифов! Случится ли ей в жизни рассказать о них кому-нибудь правду?

Все дружно помогали убрать со стола после обеда, даже мужчины. Отец Джейд никогда не готовил и не убирался, так что ее весьма удивило, когда Пол надел поверх свитера и джинсов фартук.

– Чем быстрее мы уберемся, тем быстрее начнем играть, – весело объяснил он.

Силия однажды рассказывала Джейд, что ее семья увлекается музыкальными импровизациями, но пока они не закончили с посудой и не перешли в гостиную, ей трудно было представить, как это все происходит. Когда же все достали инструменты: Чарли и Шейн – гитары, Пол и Трэвис – банджо, а Силия – мандолину, Джейд поняла, что сейчас будет. У Джинджер и Эллен не было инструментов, но, когда все заиграли, первая начала подпевать, а вторая – бить в тамбурин. И Джейд, которую Силия уговорила привезти с собой скрипку, ничего не оставалось, как также присоединиться ко всем музыкантам. Силия хотела, чтобы Джейд потом исполнила для всех «Танец гоблинов», который покорил ее в день их знакомства. Но Джейд знала, что, во-первых, никогда не сможет сыграть так, как сыграла тогда, и во-вторых, ей нельзя рисковать. Здесь ее скрипка звучала, как народный инструмент, потому что в основном вся компания играла блюграсс и немного кантри с нотками старого рока. И вечер пролетел незаметно.

Через пару часов старшее поколение и Эллен пошли спать, и после этого музыка стала куда более серьезной и глубокой. Вчетвером – Силия, Шейн, Трэвис и Джейд – они звучали на редкость слаженным квартетом и сами это понимали. Джейд чувствовала, как по ее коже пробегал холодок, когда они играли, связь между ними была просто невероятной. Ирония заключалась в том, что из всех четверых она играла хуже всех. Классическая и народная скрипка очень отличались по манере исполнения. Трэвис немного умел играть и время от времени давал ей советы, и Джейд заново влюбилась в инструмент в своих руках.

Пока они играли, она думала об отце, о том, что бы он сказал, когда узнал бы, что она исполняет блюграсс… и как отреагировал бы на то, что она так сблизилась с чужой семьей. Ей вспомнилась его записка – «друг может превратиться во врага» – и она не могла не злиться на отца за эти слова.

Силия никогда не станет ее врагом – Джейд в этом не сомневалась, – но она не сомневалась и в том, что никогда не рискнет рассказать ей правду о себе. Силия была счастливым человеком со счастливой семьей. И рассказать ей правду о себе было бы все равно что измазать грязью все то чистое, что между ними случилось. Она не могла так поступить.

В воскресенье они с Силией ходили в ее церковь. Джейд уже давно бросила посещать церковь, но для Силии ее церковь значила очень много. Подруга говорила, что ее церковь была «открытой и принимающей», что означало, что в ней были рады и геям, и лесбиянкам. Однако Джейд все равно была поражена тем спокойствием, с каким Силия держала ее за руку во время службы.

– Итак, – сказала та, когда они отъехали от церкви, – что ты думаешь?

– Ваша церковь очень отличается от католической, в которой я выросла, это безусловный факт, – сказала Джейд.

Взглянув на нее, Силия спросила:

– А ты веришь в Бога, Джейд?

Она не часто думала об этом и честно ответила:

– Не уверена. – Ей нравилось, что с Силией она могла высказать любое свое мнение. – Я верю, что все с чего-то началось. Это самое понятное для меня объяснение Бога. А религию я не люблю – это правда. Мне кажется, она извратила идею Бога, чтобы было легче контролировать людей.

Не отрывая взгляда от дороги, Силия улыбнулась.

– Да, я понимаю, о чем ты. Но для меня самое главное – это люди в церкви. Как они заботятся друг о друге, понимаешь? – Она опять посмотрела на Джейд. – Я люблю свою церковь. Если хоть у одного человека, которых ты сегодня видела, случится проблема или несчастье, все остальные протянут ему руку помощи.

Это была не такая церковь, в которую Джейд ходила в детстве. Когда у ее семьи случилось несчастье – и она была тому виной, – никто не протянул им руку помощи. Наоборот, их все оттолкнули.

Той ночью, когда Силия заснула, Джейд завернулась в одеяло и вышла на балкон, чтобы посмотреть на город. В прохладном воздухе стоял туман, и она смотрела сквозь него на огни Портленда. Город казался таким красивым. У Джейд перехватило дыхание. Силия была лучшим человеком, какого она когда-либо встречала, самой доброй, самой теплой, самой умной – и самой сексуальной – девушкой на свете. И они любили друг друга. Но на самом деле Силия ее не знала. Она не знала, что Джейд – лживая и абсолютно ненастоящая. Любила бы ее Силия, если б ей открылась вся правда о ней? У нее у самой никогда не хватит смелости, чтобы это проверить.

Райли

На следующее утро, как только приехала Кристин, я выскользнула из дверей на пробежку. Я специально подгадала время, ценя каждую минуту, проведенную подальше от нее. Но не успела я сбежать по ступеням крыльца, во дворе перед домом остановился старенький «Форд» Кайлов.

О нет, подумала я. Мне всего-то и нужен час тишины! Неужели я и этого не заслужила?

Стекло в машине опустилось, и я увидела, что за рулем сидит Вернис, а не Том.

– Райли, дорогая! – позвала она меня, прямо-таки лучась доброжелательностью. – Не могли бы мы поговорить минутку?

Я обернулась и посмотрела на дом. В любую минуту могла появиться Джинни, – и если она увидит здесь Вернис, то придет в неописуемый восторг. Я пересекла газон, открыла дверцу машины и села на переднее сиденье. После вчерашнего инцидента, когда я случайно услышала спор Кайлов, я уже не чувствовала к Вернис былой теплоты.

– Мы не можем говорить здесь, – сказала я. – Здесь слишком суетно.

– О, ничего страшного. – Ее голос дрожал, как и в тот день, когда она рассказывала мне о моем так называемом удочерении, которое вдохновило их взять приемного ребенка. Включив зажигание, Вернис нажала на газ. – Может, поищем какое-нибудь местечко у воды, где-нибудь, где есть тенек? В машине так жарко…

– Хорошо, – согласилась я. – Что-то случилось?

Она не ответила на мой вопрос, возможно, не могла в тот момент отвлечься от дороги, но я не настаивала. Я знала, что и так скоро все узнаю.

Оставив машину у парка, мы сели на скамейке в тени деревьев напротив реки и стали наблюдать за парой каякеров, медленно гребущих от берега.

– Для меня этот разговор очень сложный, – начала Вернис. – Чрезвычайно сложный. Иногда у меня такое чувство, что Том меня загоняет в могилу. – Она нервно поежилась. – Как бы неловко мне ни было признавать это, но это так.

Выкладывай уж, подумала я. Меня злило, что я больше не могла ей доверять. С того момента, как я приехала в Нью-Берн, мне казалось, что Вернис была единственным человеком, на которого я могла рассчитывать и кому я была небезразлична. Но я ошиблась. В этом городе не было никого, кому было бы на меня не плевать.

Она ждала, что я как-то отвечу на то, что она сказала, но я молчала, и она с волнением продолжила:

– Во-первых, ты должна пообещать мне, что твой брат не узнает о том, что я собираюсь тебе рассказать.

– Я не могу этого обещать, – сухо ответила я.

– Пожалуйста, Райли! Есть кое-что, о чем тебе следует знать, но если ты расскажешь все Дэнни, а он, в свою очередь, расскажет… ну, кому угодно, – то, честно говоря, это может разрушить мою жизнь. Мою жизнь и жизнь Тома. Я раньше тебе об этом не говорила, но я очень больна. – Она подняла на меня глаза: – Проблемы с сердцем. – Она положила ладонь на грудь. – Мне скоро предстоит открытая операция на сердце, и поэтому все, что сейчас происходит, не очень хорошо сказывается на моем здоровье.

Я опять не ответила.

– Ты, наверное, думаешь, почему я живу с таким старым и трудным человеком, как Том? – усмехнулась она. – Тебе это сложно понять. Ты молода и здорова, у тебя есть профессия. У меня же ничего этого нет. Поэтому, чтобы выжить, мне приходится мириться с тем, что я имею.

Я потупилась и промолчала. Этим утром мне хотелось держаться с ней хладнокровно и отстраненно. Но я понимала ее. Как и, вероятно, многих других женщин в похожей ситуации, какие нередки в таком возрасте.

– Хорошо, – кивнула я. – Просто расскажите мне то, что хотели.

– Да, я расскажу. Конечно. – Она сделала глубокий свистящий вдох, и я подумала, что, возможно, она не обманывала меня насчет проблем с сердцем. – Это может прозвучать ужасно… и это на самом деле ужасно, – она еще раз вздохнула, – но Том в отчаянии. Наверное, мы оба в отчаянии. – Она издала нервный смешок. – Дело в том, что Том знает больше об… исчезновении твоей сестры, чем он дал вам вчера понять. Я не знаю всего, что знает он, – быстро добавила она, – мне известно лишь, что он не рассказал вам вчера всей правды.

– О Лизином… исчезновении? – встрепенулась я. – То есть вы говорите, что он знает наверняка, что самоубийства не было?

Вернис кивнула, и у меня едва не остановилось сердце.

– Во всяком случае, он так говорит, – сказала она. – Он велел, чтобы я дала тебе знать, – уголки ее губ опустились, – что он сообщит тебе, где она, в обмен на то, что ты отдашь ему трейлерный парк. – Она посмотрела на реку, а не на меня, поэтому не могла видеть моего лица в этот момент.

– Но я не могу этого сделать! – воскликнула я. – Это же вымогательство!

– О, нет, нет, совсем нет! – перебила меня Вернис. – Я знаю, что просить об этом ужасно, и мне очень неловко, но вспомни, этого же хотел твой отец и… – Она замолчала, словно ей не хватило воздуху. – Это все идея Тома… – через секунду заговорила она. – Я и не предполагала, что он может пойти на такое. – Она схватила меня за руку и проговорила с мольбой: – Только, пожалуйста, не рассказывай об этом Дэнни! Том хочет передать эту информацию только тебе, потому что ты заслуживаешь право знать, что случилось с твоей сестрой. Но ты ведь не хочешь, чтобы во все это вмешалась полиция? А твой брат… мы просто не уверены, как он поступит, если…

– Так она жива? – Я резко выдернула ладонь из ее рук.

– Она была жива в последний раз, когда он ее видел.

– Он видел ее! – Я положила руку на грудь и почувствовала, как у меня колотится сердце. – Он правда видел ее?

– Он говорит, что как-то участвовал в этом, но я не знаю как. Для меня это звучит словно бред сумасшедшего. Но он что-то знает, Райли. У него есть догадки, где она может быть сейчас.

Я мысленно подсчитала: двадцать акров по десять тысяч долларов. Двести тысяч долларов в обмен на то, что я найду сестру – достаточно ли равноценная эта цена? Дэнни было плевать на его долю, и к тому же у нас еще оставались деньги отца плюс то, что мы получим за дом. Что же насчет Вернис, то я знала, что она просто выставляла себя невинной жертвой во всей этой истории. Головой я понимала, что согласиться на ее предложение было бы безумием. Но сердцу моему было не жалко расстаться с этими деньгами.

– Я согласна на твое предложение, – выдохнула я.

– Боже! – Вернис хлопнула ладонями по коленям. – Ты не шутишь? О, спасибо, спасибо, Райли! Ты подарила мне будущее!

– Я приеду днем, и Том расскажет мне, где ее найти, после чего адвокат отца составит необходимые бумаги по передаче парка вам.

Вернис перестала улыбаться.

– Том сказал, что сначала тебе нужно будет все оформить, разобраться с документами, и только потом…

Какая разница, подумала я и кивнула:

– Хорошо.

– И ты не расскажешь об этом Дэнни?

Я покачала головой.

– Нет. – Я и правда не собиралась рассказывать ему об этом сразу, но надеялась, что когда-нибудь смогу. – Вот только я не знаю, как быстро Сьюзен – адвокат отца – все это сделает.

– Том сказал, что это не должно занять много времени. Главное, чтобы ты сама с этим не затягивала, иначе он потеряет терпение.

Надо же! Какое нахальство! Я вытащила из кармана телефон. Вернис ударилась в панику:

– Что ты делаешь? Ты же это не записывала на диктофон?

– Успокойтесь! – Но жаль, что я об этом не подумала. – Я просто хочу записать ваш номер. Я позвоню вам, как только будут готовы бумаги.

– О! – Она дала мне свой номер, и я добавила его к себе в контакты.

– Ты не пожалеешь об этом, Райли, – заверила она меня. – Мне кажется, Том много знает и может по-настоящему тебе помочь. – Она встала. – Давай я подвезу тебя до дома.

Не вставая со скамейки, я покачала головой:

– Я немного пробегусь.

Вернис была красная от волнения. Склонившись надо мной, она осторожно прикоснулась к моему плечу и, будто опасаясь, что мне это не понравится, быстро убрала руку, когда почувствовала, как я напряглась.

– Мы будем ждать от тебя известий, – сказала она на прощание и, повернувшись, пошла к машине.

Некоторое время я смотрела ей вслед, затем поднялась со скамейки и побежала к реке. Неужели я действительно это сделаю? Это было просто сумасшествием. И это очень рискованно. Мне придется осторожно отыскать Лизу и не говорить об этом Дэнни. Нужно будет сделать все так, чтобы об этом не узнали официальные органы. Мне нужно ее защитить. Если тем, что я найду ее, я причиню ей вред, я никогда себя не прощу. И если я хоть когда-то была ей небезразлична, если ей было не плевать на свою младшую сестру, то тогда эта любовь испарится мгновенно. Я разрушу ее жизнь.

Две недели назад я была гордой обладательницей шести тысяч долларов. Но сейчас я была готова потратить каждый цент, который получу с продажи имущества отца, на то, чтобы найти Лизу! Я была уверена, что этого хотел бы и папа. Мои глаза заволокло слезами. Я смахнула их на бегу тыльной стороной руки, но они все равно не останавливались. Родители всю жизнь прожили в горе, потеряв Лизу. И я была уверена, что отец отдал бы все, что имел, лишь бы только докопаться до правды. Я сделаю это ради него и для себя.

Джейд

Февраль 1996

Сан-Диего

«Дорогой Фред!

С любовью, Энн».

Я живу полной и счастливой жизнью, я любима и полна энергии, но в моем сердце огромная дыра, которую без твоей помощи не заполнить. Мне нужно в ПОДРОБНОСТЯХ знать, как вы все живете. Я не сплю ночами, думая и беспокоясь обо всех вас. Пожалуйста, если ты хоть немного меня любишь, сделай это для меня. Прошу тебя.

Март 1996

«Дорогая Энн!

Фред».

Я счастлив слышать, что у тебя все хорошо. Тебя не забыли и никогда не забудут. Надеюсь, ты это знаешь.

Ты просила подробностей, и я сделаю все, что в моих силах, но только первый и последний раз, и ты должна будешь уничтожить это письмо, как только прочитаешь. Я знаю, что ты хотела бы, чтобы я честно рассказал тебе обо всем, что у нас происходит. Это я и попытаюсь сейчас сделать. Мне жаль тебя огорчать, но наша семья разваливается на части. Мама так и не оправилась от того, что тебя потеряла. У нее полная апатия к жизни, она сидит на антидепрессантах. Таблетки немного помогают, но той веселой и радостной женщины больше нет – и я очень по ней скучаю. Мы живем в хорошей части Северной Каролины, и она нашла церковь, которая ей нравится, но почти ни с кем не общается. Мне кажется, она боится оставлять Р. и Д. без присмотра даже на минуту. Она винит себя во всем, что произошло, и нет ничего, что я мог бы сказать, чтобы это изменить.

С Д. стало очень сложно справляться. В августе ему исполнится тринадцать, и, если честно, мы с ужасом ждем его переходный возраст. Он постоянно на что-то зол, но мы не знаем на что. У него беспокойная душа, он постоянно ввязывается в драки и ходит мрачный, с ним сложно общаться. Я думаю, это просто гормоны шалят. Мы думали опять перевести его на домашнее обучение, во всяком случае, твоя мама рассматривает такой вариант, но я не думаю, что у нее хватит сил опять кого-то обучать. К тому же я не уверен, что это поможет. Он с каждым днем все больше похож на тебя. Р. выросла красивой девочкой. Она милая и вежливая и хорошо учится, но порой она слишком липнет к маме и, на мой взгляд, чрезмерно чувствительная. Я пытался сделать ее покрепче, но безуспешно. Она, чуть что, сразу плачет. Она из тех детей, которые, куда бы ни пошли, вечно находят где-нибудь бездомных щенков и котят. Д. ее обожает, рядом с ней он совершенно другой мальчик. Они очень близки, тебя бы это порадовало. У нее ВООБЩЕ НЕТ таланта к музыке. Мы не стали заставлять ни ее, ни Д. Они оба ненавидели уроки фортепиано, и мы подумали, что в этом нет смысла.

Если на день рождения Р. будет хорошая погода, я хочу взять ее и Д. на весь день на пляж, будем запускать самодельных воздушных змеев. (Помнишь того змея, которого мы с тобой смастерили?) Я не знаю, смогу ли убедить маму к нам присоединиться. Так или иначе по дороге домой мы заедем в ресторан. Да, я все пытаюсь держаться наших старых традиций. Р. нравится одно место, которое называется «Санитарный рыбный рынок» (ничего себе названьице для ресторана!), потому что посетители едят все вместе за длинными столами, и она думает, что это здорово. Мне кажется, если мы туда пойдем на ее день рождения, она будет прыгать от радости. Как хорошо, что Р. не помнит, какой когда-то была наша семья. Для нее это норма – что мама постоянно в печали, отец обеспокоен и вечно занят, а брат запутался и зол на весь мир. Что насчет меня, то я думаю, ты поняла, что я больше не работаю на прежнем месте. Теперь я в основном занимаюсь коллекциями, и у меня есть небольшой бизнес, благодаря которому я много времени провожу на свежем воздухе. Так что вот, Энн, небольшое описание жизни нашей. Поверь мне, я хочу знать все о твоей жизни, но мне придется обойтись без этого. Мы не можем продолжать так общаться. Есть люди, которые кое-что подозревают. Напоминаю, уничтожь это письмо. Очень тебя прошу об этом.

С любовью,

Райли

– Так что случилось, Райли? – спросила Сьюзен, сидя за столом напротив меня. – По телефону мне показалось, что вы чем-то расстроены.

Я обрадовалась, когда Сьюзен сообщила мне, что у нее отменена встреча и она может меня принять. Я подумала, что это хороший знак – значит, я поступаю правильно и мне стоит сделать это, пока я не передумала.

– Разве? – спросила я с невинным видом. – Я тогда только что вернулась с пробежки, наверное, просто запыхалась. Все хорошо, но мне действительно нужна ваша помощь. – Положив руки на колени, я сцепила пальцы в замок. – Мне недавно стало известно, что отец, оказывается, хотел изменить завещание и отдать трейлерный парк Кайлам, поэтому я бы хотела обсудить с вами, как это можно организовать.

Сьюзен склонила голову набок, словно не была уверена, что расслышала меня правильно, и медленно проговорила:

– Ну, изменить завещание мы уже не можем.

– О, это я знаю, – поправилась я. – Но я… Дэнни и я… Мы хотим исполнить пожелание отца и каким-то образом отдать им парк. Мне лишь нужно, чтобы вы сказали, как я могу это сделать.

По мере того как я говорила, Сьюзен хмурилась. Она, должно быть, решила, что я самый щедрый человек в мире.

– Думаю, для начала, Райли, вам нужно еще раз все хорошенько обдумать. Вы же понимаете, что речь идет о ценной собственности. Дженни может сказать тебе, сколько она стоит и…

– Она уже сказала. Она думает, что за парк можно получить около двухсот тысяч долларов. Но мы не можем принять его, зная, что отец хотел завещать его кому-то другому.

Сьюзен откинулась на спинку стула и надела очки, хотя перед ней не было никаких документов.

– Как вы это узнали? – спросила она.

Хорошо, что она не видела моих рук, от волнения я не находила им места.

– Кажется, об этом проговорилась Дженни, – соврала я. – И еще об этом сказала Вернис Кайл. А еще я как-то расчищала бумаги отца и нашла список дел, среди которых значилось, что он хотел обсудить с вами изменение его завещания, и в скобочках было указано «Парк Кайлам», так что я поняла, что это правда.

Я ужасно врала. Вероятно, я всегда в душе была страшной лгуньей. Поерзав на стуле, Сьюзен бросила на меня задумчивый взгляд.

– Вы принимаете это решение под давлением? – спросила она.

– Нет, – энергично замотала я головой. – Это наше добровольное решение. Просто, если мы решим оставить парк себе, мы всю жизнь будем мучиться угрызениями совести.

– Это очень широкий жест с вашей стороны – ваш и вашего брата. Но, Райли, мне кажется, вам стоило обсудить это важное решение с каким-нибудь финансовым консультантом. Вы же знаете о налоге?

О налоге? Я слегка замешкалась с ответом, мне бы не хотелось, чтобы Сьюзен решила, будто я ничего не обдумала.

– Конечно, – кивнула я.

– То есть, вам известно, что придется заполнять форму налога на дарение во Внутреннюю налоговую службу? – переспросила Сьюзен, словно сомневаясь в правдивости моих слов. – Вам не нужно будет платить налог до конца жизни, но вам еще только двадцать пять, и вы не можете знать, как долго…

– Я все хорошо обдумала, Сьюзен, – перебила я ее. – Мы хотим это сделать, и как можно быстрее. Мне очень хочется поскорее разобраться с домом и вернуться в Дархем к своей прежней жизни.

– Вот это-то меня и беспокоит, – медленно проговорила она. – То, что вы так хотите поскорее вернуться к своей прежней жизни и при этом принимаете… не самые мудрые решения.

Я наклонилась вперед, горя нетерпением.

– Как это делается? – настойчиво спросила я. – Вам нужно составить контракт или… что-то еще? Давайте приступим.

Почувствовав мое состояние, Сьюзен сдалась и едва заметно кивнула.

– Это называется дарственная, – сказала она деловым тоном. – Это довольно просто. Как даритель вы подписываете документ и отдаете его Кайлам. Как получатели они тоже его подписывают, принимая его без особых полномочий. Если они хотят, они могут устроить именной поиск, что я бы им и посоветовала, или же они также могут от него отказаться. После чего я, или скорее всего мой секретарь, отправят дарственную в суд и там ее зарегистрируют, и на этом все. Это просто.

– Идеально, – воодушевилась я. – Когда мы сможем это сделать?

– Я могу составить форму днем, а завтра вы все вместе придете и подпишете ее.

«Вы все».

– Дэнни тоже должен прийти? – уточнила я. Я была его доверенным лицом и надеялась, что его присутствие не потребуется.

– Нет, – ответила, к моей радости, Сьюзен. – Единственное, нам обязательно нужно сделать это завтра. Тогда я смогу съездить до понедельника в суд и зарегистрировать дарственную.

– Ничего страшного.

– Обычно, – Сьюзен посмотрела на меня поверх очков, – в дарственной должно быть указание на любовь и добрые чувства между дарителем и получателем.

У меня живот скрутило от этих слов.

– Можете это опустить, – сказала я.

Она улыбнулась с натугой:

– Так и сделаю.

Я была уверена, она ни на секунду не поверила, что я принимала это решение не под давлением.

Джейд

Март 1996

Морхед-Сити, штат Северная Каролина

Сидя в арендованной машине напротив ресторана «Санитарный рыбный рынок», Джейд караулила родителей уже не меньше трех часов. Когда на улице стало смеркаться, она сняла специально купленные для этой поездки огромные солнцезащитные очки и продолжила наблюдение. С наступлением темноты ей все труднее было различать лица входивших в ресторан людей, и она не на шутку разволновалась, что пропустит тех, кого она ждет. Сейчас ей казалось, что она вообще зря ввязалась в эту безумную, бессмысленную, долгую и дорогую поездку. Похоже, ничего у нее не выйдет.

Чтобы лучше видеть вход, Джейд вновь завела машину и подъехала ближе к ресторану. Погода стояла отличная, каникулы были в самом разгаре, и посетители в ресторан все прибывали и прибывали. Поначалу Джейд думала, что сможет смешаться с толпой, но теперь ей казалось, что зря она это все затеяла.

Грэди просил ее поработать на этой неделе, но Джейд соврала, что уезжает в Портленд, к Силии, хотя каникулы у них были в разное время, и подруга понятия не имела, где она сейчас находится. Никто не знал, где она сейчас, и от этой мысли у Джейд перехватывало дыхание. Неважно, скольким людям ты небезразлична, думала она, но, если ты не можешь рассказать им, кто ты на самом деле, ты все равно одинока.

Прошлой ночью, после перелета в Рэйлей, она попыталась поспать в машине, но было слишком холодно. К тому же ей никак не удавалось унять беспокойство. Ее будоражили мысли, как она отправится в Морхед-Сити и как отыщет ресторан «Санитарный рыбный рынок», о котором так неосторожно упомянул в своем письме отец. Джейд боялась, что потеряется или еще что-то пойдет не так. Например, родители передумают и останутся дома из-за плохой погоды. Или разболеется Райли. Все эти опасения ночь напролет терзали ее, и утром, когда пришлось снова пересаживаться за руль, она чувствовала себя совершенно вымотанной.

Уже на подъезде к Морхед-Сити она надела черный парик, который больше походил на маскарадный (почему-то ей казалось, что окрашенных волос для маскировки будет недостаточно), и большие солнцезащитные очки. И как только нашла ресторан, припарковалась рядом и стала ждать.

И вот когда ей стало казаться, что весь путь проделан напрасно, она заметила в свете ресторанных огней светловолосого мальчика, мужчину с женщиной и шагающую впереди них девочку. Задержав дыхание и не веря своим глазам, Джейд придвинула лицо к лобовому стеклу. Она почему-то готовилась увидеть совсем малышку и упустила из виду, что Райли уже девять.

– Боже, – прошептала она.

От ее дыхания стекло запотело, и она принялась быстро его вытирать.

У мамы была новая короткая стрижка, свои темные волосы она теперь убирала за уши. Шагая рядом с отцом, она казалась какой-то отстраненной – они не шли под руку, как ходили раньше, а держались друг от друга на расстоянии. «Это все из-за меня, – подумала Джейд. – Это я виновата в том, что у них все так ужасно». Отец кое-что писал об их жизни теперь, но Джейд все равно чувствовала, что на ней лежит груз вины.

В свете ресторанных огней лицо отца показалось ей мертвенно-бледным, и это ее потрясло. Однако когда он окликнул Райли и, улыбнувшись, помахал ей рукой, Джейд подумала, что, может быть, он и не так плох.

Что же касается Дэнни и Райли… то без родителей она бы их не узнала. Дэнни был высокий, светловолосый и имел вид задиры и хулигана. У нее у самой были бы такие же светлые волосы, если бы она не красилась в черный цвет. Дэнни очень сутулился, словно слишком быстро вырос, и теперь его рост мешал ему.

А Райли… Боже, Райли! К сожалению, на улице сильно стемнело, и Джейд не могла хорошо ее рассмотреть. Но было и так понятно, что двухлетняя девочка выросла и превратилась в стройную красавицу с темными кудрявыми волосами. Райли подбежала к родителям и, ухватив отца за руку, стала игриво подпрыгивать. Джейд сглотнула. Тогда, много лет назад, она поступила правильно. Правильно.

Дождавшись, пока они войдут в ресторан и займут место, она надела темные очки, поправила парик и, набрав в грудь побольше воздуху, вышла из машины.

В ресторане было многолюдно. Практически все столы, расставленные рядами, как для пикника, оказались заняты, и это было на руку Джейд. Она нашла себе неприметное место за четыре ряда от своей семьи и могла оттуда видеть Райли и отца, – а Дэнни с мамой сидели к ней спиной. Пожилая пара, расположившаяся напротив нее, ни на кого не обращала внимания и с ней не заговаривала, чему Джейд тоже была рада. Из-за темных очков, которые она не могла снять, ей с трудом удавалось рассмотреть строчки меню. Она боялась, что будет привлекать к себе внимание из-за того, что пришла без компании и к тому же сидела в огромных темных очках и дешевом парике, но, слава богу, никому до нее не было никакого дела. Она заказала фаршированную рыбу, однако есть не могла – все смотрела на Райли. Как же она изменилась! Стала такой улыбчивой! Сама себе заказала еду, прямо как взрослая. Прошло шесть с половиной лет, и она, конечно же, забыла тот кровавый день… Но Джейд этого и хотела – чтобы Райли все забыла. Наблюдая за своей семьей, сидевшей от нее через четыре стола, она могла лишь порадоваться тому, что они продолжали жить дальше. Пусть и без нее. Возможно, ее присутствие в их жизни все же косвенно ощущается – в том, с какой осторожностью отец скрывает правду; в том, какая боль лежит на сердце у матери; в том, как Дэнни пытается привлечь к себе внимание. И будет ощущаться и дальше, например, в старых фотографиях, которые когда-нибудь найдет Райли. Ее отодвинули на задний план, чтобы у всех остальных было будущее. Этого она и хотела, однако смотреть на это было слишком больно.

Почувствовав, что из глаз вот-вот брызнут слезы, Джейд положила на стол двадцатидолларовую банкноту и, игнорируя удивленные взгляды сидящей напротив пожилой пары, выбежала из ресторана. Пока на город опускалась тьма, она позволила себе вдоволь выплакаться, сидя в закрытой арендованной машине. Было здорово наконец поплакать, а когда слезы кончились, она вытерла салфеткой влажное лицо, завела машину и уехала из Морхед-Сити, навсегда оставив прошлое позади.

Райли

Подписав в пятницу днем в офисе Сьюзен дарственную, я немедленно поспешила в трейлерный парк. Том и Вернис уже поставили подписи на документе, и я специально ждала, пока они покинут офис, прежде чем пошла туда сама – мне не хотелось сталкиваться с ними лишний раз. Я попросила Сьюзен сделать для меня копию документа, в котором стояли бы обе наши подписи, чтобы показать ее Тому и Вернис на случай, если они не поверят моему слову.

Они ждали меня в трейлере. Когда мы расселись перед встроенным столиком – с одной стороны я, с другой они, – я положила перед ними бумагу.

– Вот копия документа со всеми подписями. Все готово, и в понедельник Сьюзен поедет регистрировать дарственную, – сдерживая дыхание, прерывистое от волнения, сказала я. – А теперь я жду подробностей о Лизе, – добавила я так, словно не Том, а я была главной в этом маленьком душном пространстве.

Том и Вернис жадно посмотрели на документ, но тут Вернис, вопреки моим ожиданиям, покачала головой и резко сказала:

– Нам стоит подождать до тех пор, пока дарственную не зарегистрируют. – Именно таким тоном она говорила с мужем, когда я вернулась к трейлеру за своим телефоном. Внезапно вспомнив, что со мной она должна быть милой и любезной, Вернис осеклась. – Ну то есть, разве это было бы не логично?

– Она права, – поддакнул Том жене. – Так мы и сделаем. После того как адвокат оповестит нас, что дарственная зарегистрирована, ты можешь прийти, и я тебе все расскажу.

– Нет. – Положив руки на стол, я сцепила пальцы в замок. – Вы мне все расскажете прямо сейчас. Я не намерена ждать все выходные, чтобы узнать, что вам известно. Я отдаю вам огромную часть своего дорогого имущества, за вычетом обязательств. – Эти слова будто вылетели у меня изо рта. Я не до конца понимала, что такое «стоимость имущества за вычетом обязательств», но мне хотелось показать им, что я все хорошенько обдумала и теперь осознаю свои действия.

– Ты даже не представляешь, какую я взваливаю на свою шею обузу этим рассказом, – невесело проговорил Том. – Да, я очень рискую тем, что выкладываю тебе эту информацию. И знай, я буду все отрицать, если ты сболтнешь что-то кому-то из вышестоящих лиц. Или своему брату.

– Спокойно, Том. – Вернис коснулась его руки. – Мы же взрослые люди. Мне кажется, ты все же можешь рассказать Райли о том, что она хочет знать. Ей можно доверять. – Она потянулась через стол, чтобы дотронуться до моих рук. – Не так ли, дорогая?

Я не ответила. Я выжидающе смотрела на Тома, не сводя с него глаз, пока он наконец не сдался.

Поднявшись из-за стола, он подошел к холодильнику и достал бутылку пива.

– Я был в долгу перед твоим отцом, – начал он, снимая открывалкой крышку с бутылки. – Все это Вернис уже знает, так что можешь за это не беспокоиться. – Он сделал глоток. – У меня случился роман с одной заключенной, которую я перевозил, когда работал в службе маршалов США. Это было очень глупо с моей стороны, потому что Фрэнк, будучи моим начальником, все равно об этом узнал. Ему ничего не стоило меня уволить, но вместо этого он меня прикрыл. Дал мне второй шанс. – Прислонясь спиной к тумбе, Том разглядывал пиво сквозь бутылочное стекло. – Но, – продолжил он, – в итоге за этот второй шанс я заплатил в десятикратном размере.

– Что?..

– Твоя сестра не покончила с собой, но и не она придумала весь этот план.

Несмотря на то что в трейлере было очень жарко, по моей спине пробежал холодок.

– То есть… это сделали вы?

– Нет, дорогая, – вступила Вернис. – Твой отец.

На меня накатил приступ слабости, я бессильно уронила руки на колени и выпрямилась на стуле. Что за игру они тут со мной затеяли? Они что, собрались эту лапшу на уши обменять на трейлерный парк?

– Я вам не верю, – с трудом произнесла я.

– Слушай, я обещал, что расскажу тебе все, что знаю. Я не обещал, что это будет легко услышать, – возразил Том.

Сделав над собой усилие, я постаралась, чтобы на моем лице не отразилась растерянность. Отец? Да как такое возможно? Он был самым честным человеком из всех, кого я знала, и он оплакивал Лизу. Всю свою жизнь я чувствовала его скорбь.

Вспомнив, что рядом с машиной тогда на снегу нашли два разных следа, я прищурилась недоверчиво:

– Что вы хотите этим сказать? Что отец помог Лизе инсценировать самоубийство?

– Именно, – кивнул Том. – Они спустили в воду каяк, после чего сели в его машину и поехали в Филадельфию. На половине дороги я встретил их. – Он поставил бутылку на тумбу и отер рукой губы. – Твоя сестра пересела в мою машину в зоне отдыха, и я довез ее до Филадельфии.

Кровь отлила от моего лица. Я не могла дышать. Казалось, в трейлере совсем не осталось воздуха – Том с Вернис поплыли у меня перед глазами – и чтобы не упасть, я ухватилась за стул.

– Райли, тебе нужна помощь? – озабоченно спросила Вернис.

Проигнорировав ее вопрос, я подняла глаза на Тома.

– Мама что-нибудь знала об этом? – В горле у меня так пересохло, что слова выталкивались из него с хрипом. – Она знала, что Лиза жива?

– Никто не знал, – ответил Том, покачав головой.

– Как я могу быть уверенной, что вы говорите мне правду? – прохрипела я. – Отец бы никогда не…

– Твой отец никогда бы не сделал чего? – вскипел Том. – Не спас бы свою дочь от пожизненного заключения? Лично я считаю, что она не стоила того, чтобы ее спасать, но, кажется, он думал иначе.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы, но мне не хотелось разреветься на виду у Кайлов. Я должна была быть сильной, но мысль, что папа сделал все, что было в его силах – нарушил закон, – чтобы спасти сестру, разрывала меня.

– Я не хотел в этом участвовать. – Том снова взял в руки бутылку и поднес ее к губам. – Если послушать всю эту чушь, которую твоя сестра скормила полиции насчет того, что это был несчастный случай и все такое, то вывод можно было сделать только один – она была социопаткой. И мне на нее было совершенно плевать. Я сделал это потому, что был в долгу у твоего отца, и я хотел оставаться у него на хорошем счету.

Я незаметно смахнула слезу со щеки.

– Почему вы отвезли ее в Филадельфию? – спросила я.

– Он отвез ее на вокзал, – вставила Вернис.

– А потом она куда оттуда поехала?

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил Том. – Да я и не интересовался.

– То есть… сейчас вы не знаете, где она? – Я неожиданно для себя повысила голос. Такого я не ожидала – оказывается, Том не знал, где Лиза!

– Расскажи ей о новом имени и всем остальном, – скороговоркой подсказала Вернис.

Я понимала, что она просто пыталась меня успокоить, но если Том на самом деле не знает, где найти Лизу… я за себя не отвечала. Ведь таковы были условия сделки – он расскажет, где Лиза, а я отдам ему парк.

– Я подготовил для нее пакет документов, – как сквозь вату услышала я слова Тома. – Такой же, как и для всех, кто проходит через программу по защите свидетелей.

– То есть он дал ей новое имя и прилагающиеся к нему документы, – с готовностью прокомментировала Вернис слова своего мужа, как будто он выражался неясно.

– И что за имя вы дали ей? – спросила я, демонстративно игнорируя суфлерские подачи Вернис.

– Энн Джонсон. Обычно мы стараемся дать людям по программе имена с теми же инициалами, что были у них раньше. Так проще. Но твой отец хотел что-то совершенно невзрачное, и такое имя я ей и подобрал.

У моей сестры есть имя. Что-то, что я могу произнести вслух. Что-то, что я могу найти в Интернете. Но… Энн Джонсон?..

– Наверное, таких тысячи, с таким именем, – горько заметила я с безнадежностью.

– Этого мы и добивались.

– Вы сказали, что было несколько документов, – слабым голосом уронила я, теряя надежду на то, что они мне помогут, какие-то документы. Но решила идти до конца. – Какие еще документы вы ей дали?

– У нее было водительское удостоверение на то же имя с адресом в Мэриленде. И еще у нее была карточка социального страхования.

– Вы помните ее номер?

– Эй, да я свой-то едва могу вспомнить, – с неожиданным дружелюбием рассмеялся он и сделал еще глоток пива. – Так что я рассказал тебе все, что знаю. Теперь у тебя есть имя и ты знаешь, что она села в поезд в…

– Но вы же сказали, что знаете, где я могу ее найти! – Я была вне себя. Вернис обещала именно это.

– Я такого не говорил, – огрызнулся Том.

Я посмотрела на Вернис, и она отшатнулась от моего взгляда.

– Райли, я не говорила, что Том точно знает, где твоя сестра, – прошелестела она одними губами. – Но у тебя сейчас куда больше информации, чем было пару минут назад, так что…

– Я могу сказать тебе, что она была жива и здорова двадцать лет назад, – перебил Том жену, – и могу сказать, как она исчезла. Это все, что я обещал. И я заплатил за это. Я провалил испытание детектором лжи в девяносто третьем, оттого что защищал твоего отца и твою сестру, когда сказал, что никогда не использовал свои служебные полномочия вне рамок работы. Хотя мне просто надо было их сдать.

– О, – простонала Вернис, – ты бы и так его провалил, потому что лгал о той шлюхе, с которой у тебя…

– Помолчи, а! – прикрикнул на нее Том. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Вернис закрыла рот, но у меня было ощущение, что, не будь здесь меня, она бы начала с ним серьезную перебранку. Но передо мной ей нужно было сохранять лицо. И она из кожи вон лезла.

– Так вот за что отец платил вам по пятьсот долларов каждый месяц все эти годы, – осенило меня. Внезапно все встало на свои места.

– Небольшая плата за то, чтобы уберечь свою дочь от тюрьмы, не думаешь?

– Мне кажется, что вы не так уж и много мне рассказали, – промолвила я уныло. – Итак, Лиза была жива двадцать три года назад и у нее было имя, по которому ее нельзя отследить, и она села на поезд в неизвестном направлении.

– А тебе не кажется, Райли, что, если бы твоя сестра хотела тебя увидеть, она бы тебя сама нашла? – едко спросил Том.

Удар пришелся в самое больное место. Я даже не ожидала, что будет так больно. Встав из-за стола, я схватила копию дарственной и разорвала ее пополам.

– Это всего лишь копия! – воскликнула Вернис.

– То же самое я сделаю с нашей сделкой, – любезно фыркнула я, разрывая бумагу еще и еще раз. – Я позвоню Сьюзен и скажу, что передумала. Так что она не станет регистрировать дарственную.

– Ты не можешь так сделать! – с затаенной яростью проговорила Вернис, ошарашенно посмотрев на меня. – Мы же подписали настоящие документы! Настоящие бумаги!

– Я могу так сделать, и я это сделаю, – твердо сказала я, не сомневаясь в своей правоте. – Все кончено.

– Ах ты стерва! – зарычал Том. Он сделал шаг ко мне, и я постаралась не дрогнуть, но без успеха. Помогла Вернис.

– Райли, – застонала она. – Так нечестно! Он рассказал тебе все, что знает. Ты же не хочешь, чтобы он выдумывал что-то, просто чтобы ты осталась довольна?

– Нет. Но я хотела бы, чтобы он рассказал мне что-то, что стоит двести тысяч долларов, – отчеканила я. – С меня хватит.

Я распахнула двери и, сбежав по ступенькам, поспешила к машине, опасаясь, что Том погонится за мной с ружьем. Оглянувшись уже у самой машины, я никого не увидела. Трясущимися руками я дернула дверцу, плюхнулась на сиденье, завела мотор, развернулась и поехала прочь из парка. И только выехав на главную дорогу, я свернула на обочину, остановила машину и заплакала. Чего я ожидала? Что он расскажет мне, где ее найти?

Я вынула телефон и позвонила Сьюзен. К своей радости, я попала на голосовую почту. Мне было бы слишком неловко общаться с ней в тот момент. Я откашлялась и, стараясь говорить твердым голосом, чтобы было незаметно, что я плакала, произнесла:

– Сьюзен, это Райли Макферсон. Я подумала о ваших словах и решила, что все-таки не буду отдавать парк Кайлам. Я прошу прощения за всю суматоху. Пожалуйста, не регистрируйте дарственную. Спасибо, что помогли мне все обдумать.

Я отключилась и стала тупо смотреть на деревья перед собой. Отец знал. Все эти годы он знал правду. Мог ли он рассказать маме? Вряд ли. Иначе бы она не была так убита горем. О том, что Лиза жива, было известно лишь отцу, и в его шкафах, в ворохе его бумаг я могла найти подсказку, где сейчас Лиза. И если такая подсказка действительно есть, я непременно ее найду. Я просмотрю каждый документ, каждое письмо, каждую бумажку, не отвлекаясь ни на что лишнее, и отыщу то, что мне требуется. У меня не так много времени, но я все равно найду то, что приведет меня к сестре.

Джейд

Апрель 1996

– Привет, Чарли, – поздоровалась Джейд, забирая у него стопку пластинок, с которой он вошел в «Грэдис». Чмокнув его в щеку, она спросила: – Вы точно готовы их отдать?

В последнее время каждый раз, приходя в магазин, Чарли приносил с собой пластинки для магазина Грэди. По его словам, он достиг того возраста, когда ему следовало избавляться от лишнего. Но так как в обмен на те десять или двадцать пластинок, что он продавал еженедельно, в замену он покупал не меньше пяти, то задуманное им дело должно было продвигаться медленно.

Джейд положила на прилавок перед Грэди стопку пластинок от Чарли и сказала:

– Пойду разберу коробки в подсобке. – Сегодня ей хотелось немного побыть в одиночестве.

В магазине их было только трое – Чарли пошел побродить по магазину и заодно выбрать себе новые диски, а Грэди взялся просматривать то, что принесла ему Джейд.

– Дай знать, если наткнешься на что-то, без чего я не смог бы жить, – напутствовал ее Чарли.

– Хорошо.

Устроившись в подсобке на табурете, она вытащила старый альбом из коробки с распродаж имущества и уставилась на него пустым взглядом. На самом деле сегодня ей было совсем не до пластинок. Покоя не давало то, что она узнала нынче в университете. Оказывается, прежде чем она начнет свой пятый и последний год обучения, после которого можно получить лицензию на преподавание, ей необходимо сдать отпечатки пальцев. Таков закон для всех преподавателей, для всех, кому предстоит работать с детьми. Какой же глупой она была, что не подумала об этом раньше! Ведь ей давно должно было быть известно, что для того, чтобы работать в школе, все учителя сдают отпечатки пальцев! Только сейчас до нее дошел этот факт. И значит, последние четыре года жизни, во всяком случае, с точки зрения образования, пролетели для нее впустую. Она никогда не сможет преподавать. Ни музыку, ни вообще что бы то ни было. Это тупик.

В магазине воцарилась тишина. У Грэди всегда играла музыка, но один диск только что закончился, и Джейд знала, что скоро вместо него зазвучит какой-нибудь новый. Однако не успел Грэди сменить музыку, как на входе прозвенел дверной колокольчик.

– Я чем-то могу помочь? – услышала Джейд голос хозяина магазина.

– Возможно, сможете, – ответил низкий мужской голос. Что-то в этом голосе заставило Джейд отвлечься от того, что она делала, и прислушаться к разговору. – Я частный детектив, – сказал посетитель. – Меня зовут Артур Джоунс, и я пытаюсь найти вот эту девушку.

Джейд отставила пластинки и, положив руки на колени, прошептала:

– Спокойно.

Очень многие скрывались в Оушен-Бич. Здесь постоянно кто-то искал своих пропавших детей.

– Это старая фотография, – сказал детектив. – Сейчас ей должно быть около двадцать трех, и она наверняка изменила внешность. Возможно, носит парик или красит волосы.

В ожидании ответа Джейд прижала ладонь ко рту. Довольно долго никто ничего не говорил, затем раздался голос Грэди:

– Похоже, это профессиональный снимок.

– Да. Как видите, она скрипачка. Была одним из юных дарований.

Джейд закрыла глаза. Она даже могла предположить, что за фото сыщик показывал Грэди – этот снимок мелькал во всех новостях после смерти Стивена.

Шесть лет, подумала Джейд, шесть лет она жила в безопасности и думала, что так будет вечно.

– Нет, никто из моих знакомых на нее не похож, – сказал Грэди, и Джейд с облегчением выдохнула.

– Совсем никто? – переспросил Артур Джоунс. – Я показал это фото кое-кому на улице, и мне сказали, что в вашем магазине работает похожая девушка.

– Кто эти идиоты? – с раздражением спросил Грэди.

– Дайте мне посмотреть, – послышался голос Чарли.

– Сейчас она наверняка выглядит по-другому, – сказал Артур Джоунс. – Старше, как я и сказал, и попытайтесь представить ее с другой стрижкой или цветом волос.

– Симпатичная, – произнес Чарли. – Почему вы ее разыскиваете?

– Ее обвиняют в убийстве, – ответил без обиняков детектив.

Джейд услышала, как Грэди засмеялся.

– Что в этом смешного? – спросил мужчина.

– Просто девушка на снимке не особенно похожа на убийцу, – сказал Грэди. – Что она сделала? Ударила кого-то скрипкой по голове?

– Нет, она выстрелила парню в голову из «магнума» триста семьдесят пятого калибра.

В магазине повисла мертвая тишина. Затем раздался голос Чарли:

– Черт, вы, должно быть, шутите?

– И что, вы просто ходите по магазинам и показываете эту фотографию? – спросил Грэди.

– Нам известно, что она в прошлом занималась музыкой, и мы достаточно уверены, что она в Сан-Диего, – ответил Артур Джоунс. – Так что довольно логично начать поиски с музыкальных магазинов, не так ли?

Откуда они узнали, что она в Сан-Диего? Почему они были уверены, что она не покончила с собой? Джейд подумала о переписке с отцом. Последнее письмо она отправляла в прошлом месяце. Может быть, это стало ее роковой ошибкой?

– Вряд ли она сюда заходила, – сказал Грэди.

– Я знаю всех в Оушен-Бич и никогда не встречал никого, кто был бы на нее похож, – добавил Чарли. – Мне кажется, вы напали не на тот след.

– Может быть, мне еще у кого-то следует спросить и показать ее фотографию? – спросил мужчина.

– Нет, – быстро ответил Грэди. – Тем более что сейчас у нас не так уж много покупателей.

– Ну хорошо. Спасибо за то, что уделили мне время.

Когда снова раздался звук колокольчика над дверью, Джейд по-прежнему оставалась на своем месте. Может, ей стоило выйти через заднюю дверь на аллею? И что она будет делать, после того как сбежит?

Джейд медленно сползла с табурета и поднялась наверх, в магазин. Чарли и Грэди стояли как статуи и смотрели на нее, один с пластинкой в руках, другой за прилавком.

– Ты белее полотна, – сказал Грэди.

Чарли сделал знак рукой, чтобы тот остановился, и произнес:

– Просто скажи, что ты этого не делала.

Джейд сглотнула ком, застрявший в пересохшем горле, и прошептала:

– Я этого не делала.

А что еще ей оставалось сказать?

– Мне этого достаточно, – ответил Чарли.

– Как скоро им придет в голову проверить кафедру музыки в университете? – спросил Грэди.

И от его слов у Джейд чуть не остановилось сердце.

– Мне нужно уехать, – прошептала она. – Мне нужно уехать из Оушен-Бич.

– Поезжай к Силии, – поддержал ее Чарли. – А Ингрид скажи, что едешь в какое-то другое место.

Джейд кивнула.

Грэди открыл кассу, отсчитал пять двадцатидолларовых банкнот и протянул ей.

– Мы будем по тебе скучать, – сказал он и добавил: – Мы тебя любим, Джейд. Береги себя.

Джейд быстро вычистила свой коттедж. У нее было совсем мало вещей, которые требовалось собрать, и далеко не все она хотела бы брать с собой, но взять пришлось все – после себя нельзя было оставлять ничего. По всему коттеджу были отпечатки ее пальцев! Но Джейд надеялась, что частный детектив не говорил ни с кем, кто навел бы его на Ингрид и этот коттедж. Если он всего лишь проверял музыкальные магазины, ей ничего не грозило, но если бы он пошел с ее фотографией на рынок, наверняка бы кто-то ее там узнал. А если, как сказал Грэди, он захочет проверить кафедру музыки…

О боже. Неужели это происходит на самом деле?

Чтобы перенести все свои вещи в машину, ей пришлось возвращаться в дом четыре раза. У нее был чемодан, с которым она приехала, учебники, которые ей теперь уже не понадобятся, но которые она не хотела оставлять, ноутбук, скрипка, ноты и нотный пюпитр. Это все. Каждый раз по пути к машине она осматривалась по сторонам в поисках Артура Джоунса. Жаль, что она так и не увидела, как он выглядит. Так бы, по крайней мере, она знала, кого ей бояться.

Сгрузив все в машину, она посмотрела на Ингрид, работающую в саду за сараем.

– Ингрид, – сказала она, подойдя к ней, – мне очень жаль, что я вынуждена собираться в такой спешке, но мне срочно нужно уехать домой.

– Домой? – Ингрид оторвалась от работы и встревоженно на нее посмотрела. – То есть ты уезжаешь в Мэриленд, к своей семье?

За эти годы Джейд не сказала ей о своей семье и двух слов, но сейчас кивнула.

– Отец каким-то образом узнал, что я учусь в нашем университете, и ему удалось отправить мне сообщение, что мама серьезно больна.

Ингрид ничего не ответила. Она просто смотрела на Джейд, и той пришлось что-то сказать, чтобы как-то прервать молчание.

– И, если честно, я по ним сильно соскучилась. Мне нужно уехать. Я заплатила аренду до конца месяца… этого хватит? Или мне нужно доплатить? Я могла бы…

– Нет, Джейд, – Ингрид оперлась на грабли. – Все в порядке. Мне жаль, что твоя мама больна. – Она положила грабли и, подойдя к ней, приобняла за плечи. – Ты была отличным жильцом. О такой, как ты, можно только мечтать. Но мне всегда казалось, что тебе стоит вернуться домой, – сказала она. – К родителям. А как же насчет учебы?

– Придется перевестись. Ничего страшного. Родители важнее. – Каждое слово давалось ей с трудом. Она ведь и правда мечтала вернуться домой.

– Ты едешь до самого Мэриленда? – Ингрид опустила руки. – Это может занять несколько дней.

– Знаю. Поэтому и собралась так быстро. Не хочу оставлять здесь свою машину. – Джейд очень надеялась, что в ее словах была логика. Было бы очень плохо, если бы она все испортила. – Большое спасибо вам за все, – сказала она напоследок.

– Давай я приготовлю что-нибудь поесть в дорогу. – Ингрид метнулась было к дому, но Джейд остановила ее, перехватив за руку.

– Спасибо, не нужно, – сказала она, в страхе ожидая, что Артур Джоунс заявится к ним в любую минуту. – Я обойдусь.

Прежде чем покинуть Оушен-Бич, ей нужно было еще кое-где остановиться. У нее все еще лежало около двух тысяч долларов на счете в банке. Она сняла деньги и положила в сумочку, надеясь, что кассиру это не покажется слишком странным. Она опасалась, что выглядит напуганной и виноватой, – а ведь такой она и была.

Уже в Северной Каролине, доехав до зоны отдыха в Реддинге, Джейд поняла, что ей необходим сон. Свернувшись калачиком на заднем сиденье машины, ей удалось поспать, но не более часа.

Проснулась она от страха. Правильно ли она делает, что едет к Силии? Может быть, надо было сначала ей позвонить, прежде чем ехать в Портленд? Как она отреагирует? Что, если скажет, чтобы она не приезжала? Джейд казалось, что все разваливается на части. Что, если они поссорятся с Силией? Она этого не выдержит. Как же ей объяснить свое внезапное появление у нее? Что, если она совсем не знает Силию?

Нет, если Чарли сказал ехать к ней, значит, так и надо делать. Он лучше знал свою внучку.

К тому моменту, как на следующий день она доехала до квартиры Силии, она была сама не своя от беспокойства. Подруги дома не оказалось, и Джейд села на ступеньках лестничной клетки напротив ее двери, надеясь ее дождаться. Ей хотелось в туалет, и она была очень голодна, но все это было не так важно. Гораздо сильнее ее беспокоило то, что она будет говорить. Она придумала о себе целую историю, но все это была ложь. И когда Силия поднялась по ступенькам и на ее лице отразилось удивление, Джейд разразилась слезами.

Позже она рассказала Силии всю правду. Все до последнего. Даже о том, о чем не подозревал ее отец.

Даже о том, что он представить себе не мог.

Часть третья

Райли

Оставив сообщение Сьюзен, я собралась с духом и покатила домой. В душе я ликовала. Лиза была жива! Если с ней, конечно, не случилось несчастья или болезни – но насколько это вероятно? Ей всего-то сорок лет. Теперь я точно ее найду! Ничто меня не остановит. Однако я понимала, что мне придется быть осторожной. Для начала я ничего не должна была рассказывать Дэнни. Придется искать Лизу без его помощи. Я не имела права подвергать ее опасности. И к тому же в словах Тома была доля истины, когда он сказал, что если бы Лиза хотела меня увидеть, она бы и сама меня отыскала. Должно быть, она боялась, что ее найдут. Знала ли она, что папа умер? А насчет мамы? Разве бы ей было все равно, если б она узнала о них?

Едва я успела зайти в дом, Кристин схватила меня за руку.

– Где ты была? – возопила она. – Мы напали на золотую жилу на чердаке! – И она потащила меня в столовую. Моему взгляду предстал обеденный стол, заваленный разными безделушками и книгами, которых я в жизни не видела. Не желая вникать в подробности, я освободила руку из цепкого захвата Кристин. Но тут в комнату вошла Дженни, неся в охапке целый ворох старых бумажных выкроек.

– Вы только взгляните на это! – воскликнула она. – Дэб, наверное, хранила их еще со школы, с тех времен, когда мы учились шить.

Я мучительно огляделась: когда-то уютная и теплая столовая, любимая комната мамы, превратилась в блошиный рынок. Теперь Кристин и Дженни знали дом моего детства лучше меня самой и вели себя так, будто он принадлежал им. Мне захотелось, чтобы они исчезли. Немедленно! Обе!

– Я больше этого не выдержу! – закричала я так громко, что сама удивилась.

Дженни остановилась на полпути к столу, и из ее рук попадали выкройки. Кристин замерла с маленькой керамической лошадкой в руке.

– О чем ты? – спросила она. – Чего ты не выдержишь?

– Всего, что тут творится! – Я взмахнула руками, словно хотела смести вон этот стол, заваленный всяким хламом, который они выволокли с чердака. – Бардак в моем доме! Людей в моем доме! Мне на самом деле…

– Дорогая, – Дженни бросила выкройки на подвернувшийся стул, с которого они посыпались на ковер, – мы с Кристин скоро со всем разберемся. Я же сказала, тебе ничего не придется делать.

– Мне нужно немного покоя и тишины, – сказала я чуть тише, начиная понемногу успокаиваться. – Я знаю, вы проделали много работы, и я очень это ценю. Но мне необходимо немного побыть одной.

Дженни с Кристин переглянулись.

– Может быть, съездим выпить по чашечке кофе? А через часок вернемся? – предложила дочери Дженни.

– Нет. – Я посмотрела на одну, на другую… На их лицах было написано недоумение, будто я говорила на другом языке. – Вы не понимаете. Мне нужно побыть одной несколько дней. Может быть, даже недель.

– Но распродажа через восемь дней, Райли, – напомнила Кристин. – Мы продвигаемся очень быстро, но нам нужно сделать еще…

– Вам придется отложить распродажу, – отчеканила я.

– Что значит «отложить»? – с легким возмущением возразила Кристин. – Мы не можем просто вывезти все эти вещи куда-нибудь и…

– Я говорю отложить – значит, перенести на другое время.

– О нет. – До Кристин наконец дошло. – Мы уже назначили дату и…

– Мне все равно! – Я схватилась за спинку стула. – Я все это ненавижу! Я ненавижу людей в моем доме, которые разбирают его по кусочкам так, что я больше его не узнаю! – В моем голосе зазвучали истерические нотки, но я наконец была рада выпустить эмоции наружу. – Я только что потеряла своего отца, а теперь теряю дом, в котором выросла! Разве это трудно понять?

– Почему же ты не подумала об этом раньше, до того, как меня нанимать? – Кристин положила руки на бедра. – Зачем нужно было так спешить? А теперь ни с того ни с сего мы должны все переносить на какой-то другой срок!

– Кристин. – Дженни подошла к дочери и успокаивающим движением прикоснулась к ее руке. Однако я видела, что она тоже обижена.

– Да, – совсем тихо сказала я. – Надо перенести все на другое время. Я не готова вот так все распродать. И вам придется подождать.

В столовой воцарилась тишина. Наконец Дженни очнулась:

– Ладно. Мне жаль, если мы мешались у тебя под ногами. Мне хотелось тебе помочь, а не усложнить жизнь. Давай мы с Кристин разберем беспорядок, который сегодня устроили, после чего отложим распродажу и вернемся, когда ты сама будешь к этому готова. Как тебе такой план?

– Это было бы здорово, – кивнула я почти с благодарностью. – Спасибо.

– Мама! – Кристин едва не испепелила Дженни взглядом.

– Конечно же, это означает, что мы не сможем выставить дом на продажу до самого конца сезона, – продолжила Дженни. – Мы не сможем начать ремонт и покраску, пока не разберемся с вещами и обстановкой, но, может быть…

– Все будет хорошо, – бросила я, направившись было в гостиную, но тут же вернулась обратно. – О, у меня есть кое-что насчет трейлерного парка, – сообщила я Дженни.

– А что с ним? – живо спросила она.

– Можете хоть сейчас выставить его на продажу.

Я закрыла на замок дверь в спальне и села в кресле возле окна, выходящего во двор, ожидая, что они сразу уйдут. Я слышала их голоса внизу, гостиная находилась прямо подо мной. Я не могла различить, о чем они говорили, но они наверняка терялись в догадках, что это на меня нашло, и догадки, я полагаю, вряд ли были лестными для меня. Но мне было абсолютно все равно. То, что я попросила их уйти, стало для меня долгожданным облегчением. Конечно же, мне все равно будет некомфортно, так как я буду жить в доме, который перевернут вверх дном и где на каждой лампе или тарелке налеплены ценники, но это можно было перетерпеть, тем более что моя спальня осталась нетронутой.

Прошло полчаса, прежде чем я услышала, как захлопнулась входная дверь. Я проследила из окна, как Кристин и Дженни протопали от двери через газон к своим машинам. Улыбка сама собой снизошла на мое лицо. Когда они уехали, я села у стола и включила ноутбук.

С чего бы начать?

Автоматически набрала в поисковике «Энн Джонсон» и быстро удалила запрос – вряд ли это имя могло мне помочь. Тогда я попыталась найти фотографии женщин с таким именем, и когда передо мной появились целые страницы, заполненные фотографиями Энн Джонсон (все эти женщины смотрели на меня со странным выражением), я решила вообще закрыть поисковик.

Я сидела, сложив руки на коленях, и пялилась в экран. Смог бы Дэнни с его техническими навыками найти какой-нибудь способ, до которого я сама не додумалась, и отыскать ее? Я помотала головой, чтобы избавиться от этой мысли. Это не имело значения. Даже если бы он и сумел это сделать, я не могла подключить его к делу. А что, если нанять частного детектива? Нет, если бы детективу удалось найти Лизу, он вряд ли бы не обратился в полицию.

А потом я вспомнила, что кое-кто все же нанял частного детектива – жена Стивена Дэвиса, Сондра. И ее, как я знала, найти мне будет легко.

Через несколько секунд я снова отыскала ее блог. «Мы не забудем. Здесь встречаются те, чьих близких убили». Мой взгляд упал на слово «контакты» внизу страницы, я кликнула ссылку, и под адресом Сондры Линн Дэвис появилось поле для письма. Закусив губу, я на мгновение задумалась – и застучала по клавишам.

«Сондра, меня зовут Райли Макферсон. Я младшая сестра Лизы Макферсон. Когда умер ваш муж, мне было всего лишь два года, и до недавнего времени я не знала правды о том, какую роль в его смерти сыграла моя сестра. Я наткнулась на ваш блог. Мне хотелось бы узнать, был ли частный детектив, которого вы нанимали, близок к тому, чтобы найти мою сестру? Или в конце концов он пришел к заключению, что Лиза на самом деле покончила с собой, как считали все ее родные?

Я очень сожалею о вашем горе и уверена, что своим блогом вы очень многим помогаете».

Несколько раз перечитав письмо, на третий раз я добавила еще одно предложение – о том, что считаю, что Лиза действительно покончила с собой, чтобы себя не выдать. Напечатав свой телефонный номер, я подписалась и нажала «Отправить».

На следующее утро, отправляясь, как всегда, на пробежку, я захватила с собой телефон, на случай, если мне позвонит Сондра. Однако телефон зазвонил лишь тогда, когда я уже вернулась домой и села перед шкафами разбирать бумаги отца. Номер, отобразившийся на экране, был незнакомым, и я после некоторого замешательства – стоит ли ввязываться в это дело, привлекая Сондру к нему? – все же ответила на звонок.

– Это Райли Макферсон?

Я сразу поняла, кто это.

– Сондра? – спросила я.

– Да. – Ее голос казался молодым, хотя я знала, что ей было как минимум шестьдесят. – Я очень удивилась, получив ваше письмо, – сказала она.

– Да, понимаю, – ответила я. – Вам, наверное, было очень странно получить его ни с того ни с сего? – Я повернулась и спиной прислонилась к шкафу. – Недавно умер мой отец, и я нашла статьи о… обо всем, что случилось. Позже я отыскала ваш сайт и узнала, что, по вашему мнению, Лиза жива… Мне всего лишь хотелось узнать, привело ли к чему-нибудь расследование частного детектива, которого вы нанимали?

Какое-то время Сондра молчала.

– Вы не знали, что ваша сестра убила Стивена? – наконец спросила она.

– Нет, – ответила я. – На тот момент мне было всего два года, а все, что рассказали мне родители, – это то, что она была в депрессии.

Сондра опять ничего не сказала, и я подумала, что прервалась связь.

– Сондра? – повторила я в трубку.

– Знаешь, твоя сестра сейчас где-то на свободе. Она так и не заплатила за то, что сделала. И это отвратительно. Мой муж был очень талантливым педагогом и очень многое делал для нее и других своих студентов. Твою сестру испортил успех. Она стала избалованной и эгоистичной, и…

– Почему вы думаете, что она… на свободе?

– Детектив, которого я нанимала, нашел улики.

– Какие улики?

– Несколько людей узнали ее по фотографии. Это было в Сан-Диего.

– В Сан-Диего! Почему он искал ее там?

– Мне подсказали, что она в Калифорнии. Кто-то анонимно послал мне записку, что она отправилась в Сан-Диего на поезде.

Несложно было догадаться, кто автор анонимного послания. Как хорошо, что я позвонила Сьюзен и отменила дарственную.

– Конечно же, я получала много подсказок, из-за которых детективу приходилось бросаться в сотни бессмысленных погонь, – говорила тем временем Сондра. – Но лишь эта подсказка к чему-то привела.

– Вы рассказали полиции? – осторожно спросила я.

– Разумеется. Но они ничего не сделали, – вздохнула она. – Они считали, что Лиза мертва, а я попросту одержима. Они, конечно, были правы насчет меня, я была одержима – только у меня были на то причины. Если бы детектив ничего не нашел, я бы со всем покончила в итоге.

– То есть… вы сказали, что кто-то узнал ее на фотографии? – переспросила я.

– Да. Она, разумеется, поработала над внешностью – покрасила волосы, но люди, видевшие фотографию, были уверены, что на снимке она. Они сказали, что эта девушка работала в музыкальном магазине в Оушен-Бич, это, по-моему, район Сан-Диего. Детектив поговорил с владельцем магазина. Тот отрицал, что знал ее, но детективу показалось, что он лгал. Мне кажется, полиция даже не начала это расследовать. – В голосе Сондры звучала горечь. Наверное, на ее месте я бы чувствовала то же самое. – Я просто уверена, что тогда она там жила, – промолвила Сондра. – Детектив в этом тоже не сомневался, просто ему не удалось ее найти.

– Так он продолжил поиски?

– Конечно, но без особого успеха, – сказала Сондра. – А у меня деньги заканчивались, и так как мне не удалось заинтересовать вышестоящие организации… я была очень расстроена.

– Могу представить, – заметила я, стараясь говорить с сочувствием. – А вы не могли бы мне назвать имя того детектива?

– Могу, конечно. Только он умер десять лет назад, поэтому особого смысла я в этом не вижу. – Она замешкалась. – Вы собираетесь ее искать?

– О… если честно, я думаю, что полиция все же была права насчет того, что Лиза покончила с собой.

Сондра вздохнула.

– Знаете, какое мое самое яростное желание? – спросила она.

– Какое?

– Мне шестьдесят три. И я молюсь, чтобы дожить до того момента, когда ваша сестра получит по заслугам. Это моя единственная надежда, и я никогда не перестану на это надеяться.

Положив трубку, я села в кресло-качалку на задней веранде, открыла ноутбук и нашла всех Энн Джонсон, проживавших в Сан-Диего. На каждой фотографии, всплывающей на экране, я искала черты лица моей сестры, но в конце концов мне стало казаться, что Лиза, должно быть, старалась избегать публичности. Видимо, она отворачивалась от камеры каждый раз, когда кто-то доставал фотоаппарат.

Во дворе стало смеркаться, в траве запели сверчки. Я закрыла компьютер и пошла на кухню что-нибудь перекусить. Мамин францисканский фарфор был свален в груду на тумбе, ко дну каждой тарелки, миски, чашки и блюдца был прилеплен ценник. Ну нет. Я с остервенением принялась отдирать ценники и, делая это, чувствовала облегчение. Это были тарелки моего детства. Я не собиралась с ними расставаться.

На следующее утро я проснулась только в девять часов. Немного полежала в кровати, потягиваясь, довольная своим одиночеством в доме. Было так тихо! Какое блаженство! Никто не копался в комнатах. Я еще чуть-чуть понежилась, представляя себе, чем займусь днем. Я была намерена снова заняться папиными бумагами, но… Внезапно у меня созрел план получше.

Вскочив с постели и вернувшись обратно с ноутбуком, я зашла на сайт первого попавшегося турагентства и ввела в поисковой строке запрос «Из Нью-Берна в Сан-Диего». Через несколько минут я уже бронировала билет за семьсот долларов в Сан-Диего, чтобы вылететь в тот же вечер.

Был самый разгар туристического сезона, и все отели поблизости от Сан-Диего оказались переполнены, так что сразу по прилете я арендовала машину и поехала в кромешной темноте к отелю в Мишн-Вэлли, где мне удалось зарезервировать комнату. Добралась я туда в десять вечера по местному времени, и, хотя в Нью-Берне был уже час ночи, спать мне совсем не хотелось. По привычке я достала телефон, собираясь набрать сообщение о том, что прилетела в целости и сохранности, но отправлять его мне было некому, и тогда я написала Дэнни, что хочу навестить друга и поэтому на несколько дней уехала из города. Мне было грустно и одиноко в пустом номере. Я скучала по Брайану, скучала по Шериз. Мало того, что никто из них не знал, где я, мне еще пришлось соврать единственному родному человеку, утаив от него настоящую причину своего отъезда.

Как обычно, мне не спалось. Разве могла смена побережий помочь мне в моей бессоннице? Мне не терпелось заняться тем, зачем я сюда приехала. Поэтому до последнего я сидела в Интернете, и в два часа ночи по местному сон все-таки меня сморил. И то после того, как я приняла таблетку бенадрила.

Как оказалось, большинство магазинов в Оушен-Бич располагались вдоль главной улицы Ньюпорт-авеню, и как только в паре кварталов от пляжа мне удалось найти парковку, я отправилась по ним. В пляжной сумке у меня лежало несколько фотографий Лизы, и я намеревалась показывать их каждому продавцу за тридцать и спрашивать – не знали ли они мою сестру. Шанс, что кто-то вспомнит Лизу по фотографии, был совсем невелик, но других идей у меня не было.

До этого я никогда не бывала в Калифорнии и теперь чувствовала себя, будто попала в другой мир. Пока я шла по тротуару, солнце казалось непривычно ярким, зато пальмы, растущие вдоль дорог, напоминали мне тощие помпоны. Улица была полна людей всех возрастов. Как много студентов, подумала я. Молодые мамы с детьми. Стареющие хиппи. Здесь было полно магазинов. Антикварные магазины, магазины для серфинга, ювелирные лавки. Даже студия пилатеса. Неужели Лиза ходила по этой же улице? Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. Я знала, что прошли десятилетия – а может быть, и вовсе Сондра ошибалась, и моя сестра никогда не была в Оушен-Бич – но, несмотря на все это, я чувствовала себя в странной близости к ней.

Заглянув в пятнадцать магазинов и поговорив с продавцами, расстроенная, я решила передохнуть в кафе. Как оказалось, город был совсем молодым, и большинство его жителей едва ходили на тот момент, когда Лиза предположительно в нем жила. В каждом магазине я показывала фотографию, где мы были изображены все втроем – Лиза, Дэнни и я, – и говорила, что девушка постарше – это моя сестра, когда-то сбежавшая из дома. Я выбрала эту фотографию, потому что Лизе на ней было почти семнадцать… и на ней она была без скрипки – мне не хотелось, чтобы в сестре узнали юное дарование. Но я быстро поняла, что напрасно волнуюсь. Двадцать лет – это очень долгий срок. Никто из владельцев магазинов не узнавал мою сестру, и я стала думать, не лучше ли мне было спрашивать у старых бродячих хиппи.

После небольшого перерыва я продолжила поиски, намереваясь пропустить студию пилатеса – двадцать лет назад вряд ли кто-то им занимался, – но подумав, все же решила в нее зайти, терять мне все равно было нечего.

В слабо освещенном холле за прилавком сидела миловидная блондинка с «хвостом» на голове, примерно лет двадцати. Когда я показала ей фотографию, она отрицательно покачала головой, но женщина постарше, с седыми волосами, заплетенными в косы, подошла ко мне и, взглянув на снимок, сказала:

– А я ее помню. Только у нее волосы были темнее.

У меня радостно забилось сердце, но я боялась спугнуть удачу.

– Да, вы правы, возможно, она действительно красила волосы. Где вы ее видели?

Поставив локти на прилавок, женщина наклонилась к фотографии, чтобы лучше ее рассмотреть.

– Она работала в одном музыкальном магазине на той стороне улицы. – Она показала в сторону окна. – «Грэдис». Я часто туда ходила. Жаль, что его уже нет. Мне кажется, лучше поддерживать независимые магазины, а не покупать всю музыку онлайн, ведь правда? У нее было забавное имя, только, боюсь, я его не вспомню. – Она посмотрела на блондинку за прилавком. – Что же за имя такое? – спросила она, будто бы девушка могла его знать.

– Нашли кого спросить, – рассмеялась та.

Я оживилась, как только женщина упомянула магазин музыки. Это подходило, причем подходило идеально. А вот забавное имя – нет.

– Ее звали Энн Джонсон, – подсказала я.

– Правда? – Женщина опять посмотрела на фотографию. – Тогда, может, я ошибаюсь. Я не помню ее имени, но ее точно звали не Энн.

– Ну, – сказала я, чувствуя, как испаряется моя надежда, – а вы не знаете, где она может быть сейчас?

– О, боже, нет, конечно. Я не видела ее лет… – Она задумчиво посмотрела в потолок. – Не знаю сколько. Вам нужно попробовать отыскать Грэди, – сказала она. – Владельца магазина.

– А вы знаете, где я могу его найти? – спросила я.

– За квартал отсюда есть ювелирный магазин, – Она показала на восток. – По эту сторону улицы. Ювелир Сэл был другом Грэди.

Я уже побывала в ювелирной лавке, но не встретила там никакого Сэла.

– Большое вам спасибо, – сказала я и, положив фотографию в сумку, направилась к выходу.

Забавное имя, подумала я, шагая в сторону ювелирного магазина. Это меня беспокоило. Но музыкальный магазин подходил идеально, и это придавало надежды. Мне хотелось, чтобы она не иссякала как можно дольше.

Молодой парень в ювелирной лавке сказал, что Сэл будет работать завтра, и я решила пока подождать, а потом продолжить поиски. Забавно, что несмотря на то, что я могла без проблем пробежать полумарафон, мои ноги болели после прогулки по Оушен-Бич.

Вернувшись в отель в Мишн-Вэлли, я приняла долгую ванну, после чего провела весь вечер, разыскивая в Интернете информацию о музыкальном магазине «Грэдис» в Оушен-Бич. На различных сайтах и блогах я нашла людей, которые ностальгировали по «Грэдис рэкордс». Кажется, магазин закрылся в конце девяностых. Я пыталась найти хоть какое-то упоминание о работнице с забавным именем, но, говоря про магазин, все вспоминали только самого Грэди. В конце концов я решила отправиться спать, хотя догадывалась, что ночь у меня будет бессонной.

Сэл был не самым разговорчивым человеком.

Когда я зашла в ювелирный магазин на следующее утро, седой бородатый ювелир сидел за рабочим столом у окна. Но его лицо ничего не выражало, когда он посмотрел на фотографию моей сестры сквозь защитные очки.

– Ни разу ее не видел, – сказал он, положив свой инструмент на стол.

– Говорят, она работала в «Грэдис рэкордс» много лет назад, – пояснила я. – И еще мне посоветовали спросить у вас, где я могу найти Грэди.

– Хороший был магазин, – кивнул Сэл. – Грэди его закрыл где-то в начале двухтысячного года, когда винил окончательно потерял популярность. Правда, он мог бы открыть его вновь сейчас, и тогда покупатели бы выстроились в очередь длиною в несколько кварталов.

– Можете сказать, где его найти?

Сэл с подозрением посмотрел на меня, вновь нацепив свои защитные очки.

– Вы собираетесь чем-то его расстраивать?

– Нет, – сказала я. – Конечно нет. Я просто хотела узнать, помнит ли он мою сестру.

Он погладил бороду, размышляя над ответом. Мне показалось, что я в своих синих капри, черной футболке и с хвостиком выглядела довольно простодушной и безобидной. Видимо, он подумал то же самое.

– Он работает звукоинженером на стадионе, – сказал Сэл.

– А где находится стадион?

Он описал мне дорогу до Мишн-Вэлли, и я вспомнила, что неподалеку от отеля видела стадион.

Поблагодарив Сэла за помощь, я медленно поплелась к машине. Почему-то мне не хотелось покидать пляж. У меня было странное ощущение, будто я чувствовала энергетику сестры в этом городе.

Мне пришлось сделать несколько кругов вокруг старого стадиона, прежде чем я смогла выяснить у встречных людей, как отыскать мужчину по имени Грэди, но все же я его нашла. Он сидел спиной ко мне в маленькой комнате, окруженный мониторами всех форм и размеров, и я могла видеть только его затылок с кудрявыми седыми волосами, собранными в хвост.

– Извините, – сказала я, обращаясь к нему.

Он развернулся на стуле и посмотрел на меня, поразив пронзительным взглядом зеленых глаза.

– Вы потерялись? – спросил он.

– Нет, – сказала я. – Если вы Грэди, то я ищу вас. Вы не уделите мне пару минут? Мне нужно с вами поговорить.

– Это зависит от того, кто вы, – ответил он и тепло улыбнулся.

– Меня зовут Райли Макферсон. – Я немного подождала, чтобы понять, не говорит ли ему о чем-нибудь мое имя, но выражение его лица ничуть не изменилось. – Мне кажется… есть некоторая вероятность того, что вы знали мою сестру, – промолвила я. – На вас никогда не работала девушка по имени Энн Джонсон?

Он перестал улыбаться.

– Нет, – ответил он, но по его взгляду я поняла, что имя ему знакомо, и почувствовала, как на глаза стали наворачиваться слезы.

– Пожалуйста, доверяйте мне, – попросила я с мольбой. – Я ее не обижу. Честное слово.

Он все еще напряженно смотрел на меня, но мне показалось, что в нем что-то смягчилось.

– Вы слишком молоды, чтобы быть ее сестрой, – задумчиво проговорил он.

О боже, подумала я. Он ее знал!

– У нас была большая разница в возрасте, – ответила я. – Но я вам клянусь, я ее сестра. – Я вытерла слезы на глазах.

– С чего вы решили, что я ее знаю? – спохватился Грэди.

– Мне известно, что какое-то время назад с вами говорил о ней частный детектив. Вы помните?

Он пожал плечами.

– Какой-то парень пришел с фотографией девушки, и я сказал, что не знаю ее. И то же самое я говорю вам сейчас. – Грэди повернулся на стуле ко мне спиной.

– Я прилетела из Северной Каролины, чтобы найти хоть кого-то, кто ее знал, – тихо сказала я. – Прошу вас.

Плечи Грэди поникли и, сделав тяжелый вздох, он снова повернулся ко мне.

– Почему вы хотите ее найти?

– Я думала, что в семнадцать лет она покончила с собой, – ответила я, и глаза его расширились. – Однако недавно я узнала, что ей помогли инсценировать самоубийство и что она скорее всего жива. Я о ней совсем ничего не знаю. Наши родители умерли. И она с братом – единственное, что осталось от нашей семьи.

Теперь Грэди хмурился так, что его брови соединились.

– Когда вы в последний раз ее видели? – спросил он.

– Когда мне было два года.

– Черт. – Он провел рукой по волосам. – Ну, мне кажется, что, если бы она хотела вас видеть, она бы сама вас нашла и не заставила бы искать ее.

Я поморщилась. То же самое говорил Том Кайл, почти слово в слово.

– Мне кажется, она боялась, что у нас начнутся проблемы из-за нее, – сказала я. – Или, что более вероятно, боялась, что мы навредим ей.

– Докажите, что вы ее сестра, – потребовал Грэди. – Вы на нее не похожи.

Я залезла в сумку и достала фотографию, на которой были сняты я, Лиза и Дэнни.

Грэди положил ее на колени и выдохнул.

– Ничего себе, – пробормотал он. – А это твой брат?

– Да, это Дэнни. Он даже не знает, что я здесь. Он… был в Ираке, – добавила я. – И теперь очень трудно живет.

На лице Грэди отразилась целая волна эмоций, и он еще немного посмотрел на фотографию молча.

– Пожалуйста, помогите мне, – взмолилась я.

Через какое-то время он встал.

– Не вполне уверен, что смогу. – Он вернул мне фотографию. – Но давайте выберемся из этой тесной норы и поговорим.

Он вывел меня из комнатушки, мы прошли по широкому коридору и вышли на стадион. Коричневые пластиковые сиденья были все сплошь пустыми, и мы сели повыше над залитым солнцем зеленым полем.

– Еще раз, как вас зовут? – спросил Грэди.

– Райли, – напомнила я. – Вы же знали ее, правда?

– Она на самом деле кого-то убила? – Он посмотрел на меня. Его зеленые глаза были поразительно яркими в свете солнца.

– Это вам сказал детектив? – спросила я.

– Да. Это неправда?

Я покачала головой.

– Она застрелила человека, но это был несчастный случай. Потом она испугалась тюрьмы и инсценировала самоубийство. – Я решила не упоминать об отце. – Я не знала об этом. Я выросла, думая, что она покончила с собой из-за депрессии. – И я рассказала ему о коробке с газетными вырезками и статьями, о своем разговоре с Сондрой Дэвис. – Так я и узнала, что она работала в Оушен-Бич. А потом я встретила женщину, которая ее узнала, и та сказала, что она работала у вас в магазине.

Грэди не ответил.

– Это правда? Она работала на вас?

Он кивнул.

– Боже мой! – По моим рукам пробежал холодок. – Поверить в это не могу. Еще неделю назад я была уверена, что ее нет в живых. Спасибо! Можете мне о ней рассказать? Какой она была? – Я говорила очень быстро, глотая слова, не веря самой себе, что задаю все эти вопросы, а передо мной сидит человек, который может на них ответить. – Вы знаете, где она сейчас?

– Я не знаю, где она, – сказал он. – Я не видел ее с того дня, как она уехала, после того как ко мне в магазин заявился детектив. Я знал, что она от чего-то бежала, и должен сказать тебе, мне кажется, она не хочет, чтобы ее нашли.

Я отвернулась от него, боясь, что опять заплачу.

– Я не сделаю ей плохого, – заверила я. – Этого я совсем не хочу.

– Она была классной девчонкой, – сказал Грэди, словно пытаясь меня успокоить, и от его слов мне на самом деле стало лучше. Мне нужно было это услышать. Я совсем не знала свою сестру.

– Спасибо, что сказали мне об этом, – произнесла я.

– У нее были поразительные знания о музыке. Но до тех пор, пока детектив не показал мне ее фотографию, я и не догадывался, что она была серьезной скрипачкой.

– Она была вундеркиндом – юным дарованием, – пояснила я.

– И как вы пока пытаетесь ее найти? – спросил Грэди.

– Все, что я знаю – это что ее звали Энн Джонсон, – сказала я, – что не так много, как хотелось бы.

– Она всегда называла себя Джейд.

– Джейд?

– Так она себя называла.

– То есть… мне лучше попытаться искать Джейд Джонсон, а не Энн? – спросила я.

– Попробуйте. – Он посмотрел вниз, на поле, на которое вышли двое мужчин и начали пинать друг другу футбольный мяч. – Энн Джонсон – ее настоящее имя? – спросил он. – Мне всегда было интересно.

Я покачала головой.

– Пожалуйста, не просите, чтобы я сказала вам ее настоящее имя. Я не могу этого сделать. – Я наблюдала за мужчинами внизу, один из которых послал мяч в невидимые ворота.

– Почему? – спросил Грэди. – Случилось что-то, из-за чего вы теперь боитесь? Ну, то есть, если учитывать, что она в бегах, она довольно долгое время была в безопасности.

– Просто я пытаюсь ее найти, – сказала я, – и я не хочу при этом разрушить ее жизнь.

– Ладно, – кивнул он. – Я понимаю.

– У вас остались записи о ваших сотрудниках с того времени? – спросила я. – Можно ли как-то узнать номер ее карточки социального страхования?

Этот номер был бы очень ценной находкой, но Грэди покачал головой.

– Извините. Все это я давным-давно выбросил.

– Вы знаете, где она может сейчас находиться? – прямо спросила я.

Он замешкался, но ненадолго.

– Насколько мне известно, тогда она поехала в Портленд к своей девушке Силии, – сказал он. – Я не знаю, сколько продлились их отношения. – Он посмотрел на меня. – Вы в курсе, что она лесбиянка?

Полагаю, взглянув на меня, он сразу понял, что этого я не знала.

– Никогда об этом не слышала, – произнесла я. – Но, по правде говоря, об очень многом насчет своей семьи я не знала.

Мне потребовалось немного времени, чтобы оправиться от удивления, и только после этого я поняла, что он дал мне новую информацию для поисков – Портленд и Силия.

– Вы знаете фамилию Силии?

Он покачал головой.

– Я очень хорошо знал ее дедушку, Чарли. Его фамилия была Уэсли, но он был ее дедушкой со стороны матери.

– Могу ли я поговорить с Чарли?

Грэди покачал головой.

– Он умер много лет назад. Хороший был человек. Он оставил мне весь свой винил, но я к тому моменту уже закрыл магазин. Чарли никогда не говорил о Джейд после того, как она уехала, и я не задавал вопросов. Решил, что, чем меньше я знаю, тем лучше.

– Вы же никому не расскажете о нашем разговоре? – спросила я, прижав палец к губам.

– Можете мне доверять, – сказал Грэди. Мы какое-то время молча смотрели на яркое зеленое поле. – Вот что я думаю, – наконец произнес он. – Мне кажется, что если Джейд устроила для себя новую жизнь, то вам следует оставить ее в одиночестве.

Глаза защипало от слез. Наверное, он был прав, но я не могла так.

– Мне нужна сестра, – сказала я, после того как смогла овладеть голосом. – Я думала, она умерла. Я просто хочу… – И правда, чего же я хотела? Вдруг я все испорчу, когда найду ее? Мои губы дрожали. – Мне нужна сестра, – повторила я.

Грэди положил руку мне на плечо и кивнул.

– Мне кажется, это будет правильно, – сказал он. – И если… то есть, когда вы ее найдете, передайте ей привет от Грэди.

Назавтра мне удалось вылететь из Сан-Диего дополнительным рейсом. Я хотела было отправиться в Портленд, но потом подумала – что я там буду делать? Портленд – большой город, а у меня совсем немного информации. Я полночи искала в Интернете Джейд Джонсон, решив, что это будет проще, чем найти Энн, но ошибалась. На фейсбуке оказалось более восьмидесяти Джейд Джонсон, и я изучала их профили, пока не заболели глаза. В конце концов я даже не досмотрела все страницы, потому что заснула перед открытым ноутбуком.

В Шарлотте у меня была пересадка, и пока не подали самолет до Нью-Берна, я решила проверить сообщения в телефоне. Единственное голосовое сообщение было от Дженни.

«Я за тебя волнуюсь, – говорила она. – Сегодня приеду тебя проведать.

Я ненадолго, и я не собираюсь работать. Мне не нравится, как мы простились – много недопонимания и обид с обеих сторон – и я просто хотела бы убедиться, что с тобой все в порядке».

Я застонала. Надо ей позвонить. Сказать, что у меня все нормально и чтобы она не приезжала. Но мне не хотелось разговаривать даже с автоответчиком, не говоря уж о ней самой. Разберусь потом.

Мой рейс опаздывал, и я попыталась заснуть в кресле. Однако из головы не шел разговор с Грэди.

«Она была классной девчонкой».

Каждый раз, когда я вспоминала, что он сказал это о Лизе, я улыбалась. Внезапно мне показалось, будто я действительно ее знала. То, что я слышала о ней от родителей или недавно от Катерины и Дженни, не производило на меня подобного эффекта. Но теперь я знала, что она была классной. Грэди сделал этот вывод, не основывая его на ее музыкальных способностях. Он о них даже не знал. Он только знал ее как человека без скрипки. Именно этого человека я и надеялась найти.

Дженни даже не постучала, когда вошла ко мне в дом ранним вечером того же дня. После того как я сорвалась тогда, можно было бы предположить, что ей хватит благоразумия хотя бы постучать, а не просто вламываться ко мне, но нет. Я сидела босиком на полу в гостиной, окруженная кучей оплаченных счетов, различных заявлений и налоговых документов, которые вытащила из шкафов. У меня уже накопилось два мусорных пакета с бумагой, подлежащей уничтожению, просто я не хотела заниматься им прямо сейчас. Если среди всего этого хлама отыщется хоть что-то, что будет иметь отношение к Лизе, я буду считать, что мне повезло. Но пока что удача была не на моей стороне. Большая часть бумаг оказалась коммунальными счетами столетней давности и какими-то медицинскими записями, хранить которые я не видела смысла.

– Что ж! – Дженни с улыбкой остановилась посреди комнаты. – Вижу, ты продвигаешься вперед.

Взглянув на нее, я ничего не ответила. Сегодня она была в белых брюках и темно-синем пиджаке с золотой брошкой «Риелтор № 1» на лацкане.

– Может быть, тебе и впрямь следовало отдохнуть от нас с Кристин, – добавила она.

– Вы правы, – сказала я, сунув новую охапку бумаги в мусорный пакет. – Мне всего лишь надо немного побыть одной.

– Понимаю. О, смотри-ка! – воскликнула она, заметив фотографии, которые я брала с собой в Сан-Диего. Теперь они лежали на кофейном столике, и Дженни взяла в руки снимок, на котором Лиза и Мэтти стояли спина к спине. – Правда же, прекрасная фотография?

– Да, правда, – согласилась я.

– Давно я не видела эту фотографию, – сказала она. – Они здесь как сиамские близнецы, тебе не кажется? Они такими и были. Повсюду вместе. – Улыбку Дженни осветил розовый свет заходящего солнца, который лился из окна. – И на ней медальон, это я ей его подарила.

Я собиралась было выбросить еще одну стопку бумаг, но опустила руки.

– Что вы сказали?

– Я про медальон. – Дженни постучала пальцем по фотографии. – Я ей его подарила. Он из нефрита. Лиза его не снимала, и это мне казалось очень трогательным. На его лицевой и обратной стороне были вытеснены китайские иероглифы, они означали «долголетие» и «радость» или что-то в этом духе.

Я отложила бумаги и откинулась назад, опершись на руки.

– Мне сказали, этот медальон ей подарил один из ее учителей…

– Кто тебе это сказал? – нахмурилась Дженни.

– Не помню, – солгала я, хотя сказала мне об этом Катерина. Значит, Лиза соврала ей, что медальон подарил таинственный учитель – сестра была не самым честным человеком.

– Какой учитель? – спросила Дженни. – Стивен Дэвис? Катерина Торо?

– Тот, который был между ними, – сказала я. – Я слышала… или, может быть, прочитала где-то, что Лиза уехала, чтобы учиться у другого преподавателя, и именно он подарил ей тот медальон.

Дженни бросила на меня странный взгляд, при этом выражение ее лица мне тоже показалось загадочным.

– Ну, – она выглядела взволнованной. – Возможно, я перепутала его с каким-то другим медальоном. – Она быстро положила фотографию обратно на столик.

– Вы знаете, кто это был? – спросила я. – Кто был учителем, к которому уехала учиться Лиза?

– Я не так много помню о тех днях, – сказала она. – Это было так давно.

В то время Кристин уехала с друзьями за границу, и я с ума сходила от беспокойства. – Она демонстративно посмотрела на часы. – А сейчас мне надо бежать. Я просто хотела убедиться, что у тебя все хорошо. Я очень рада, что ты продолжаешь все разбирать, Кристин тоже будет приятно это услышать.

Она ушла не попрощавшись. Будь на ее месте кто-то другой, я бы решила, что ее поведение в последние несколько минут было очень странным, но так как это была Дженни, такое было вполне в ее стиле.

Пожав плечами, я продолжила сортировать бумаги, откладывая все, что казалось важным за период последних трех лет, и выбрасывая остальное. Но после ухода Дженни я призадумалась. В какой из историй о медальоне содержится больше правды? И имеет ли это хоть какое-то значение? Наверное, нет.

К восьми часам я практически добралась до последнего шкафа. Посреди комнаты у меня накопилось пять переполненных мусорных мешков, но я не нашла ничего, что помогло бы мне в поисках сестры, однако чувствовала удовлетворение оттого, что дело приближалось к концу.

Чтобы добраться до этого последнего шкафчика, мне пришлось подвинуть большое мягкое кресло, и как только я открыла дверцы, я поняла, что этот шкафчик отличался от других. Внутри стояло три коробки для хранения документов, и ни один документ не валялся просто так. Мне сразу же стало грустно, потому что я поняла, что это документы мамы. На передней части первой коробки ее почерком было написано «Техника». На второй – «Дети». На третьей – «Свидетельство о браке. Страховка, Разное».

Я вытащила коробку с надписью «Дети» и поставила на пол. Мне стало немного страшно, что я найду там бумаги по удочерению, но теперь я уже не верила ни одному слову Вернис. Кто знает, для чего она мне все это втюхала. Возможно, это было частью их с Томом дьявольского плана, нацеленного на то, чтобы вымотать меня до предела, а потом дожать.

Я сняла крышку и увидела, что коробка битком набита папками. Опять же эти папки были подписаны рукой мамы, и от этого мое сердце сжалось. Я нашла файл с отчетами об академической успеваемости. Наши с Дэнни отчеты были обычными, напечатанными на компьютере, а форма отчета Лизы была заполнена маминым почерком, подобные формы, должно быть, использовались при домашнем обучении. Судя по моему отчету начальной школы, я была образцовой ученицей. А у Дэнни дела шли намного хуже. Теперь я видела его детство совсем в ином свете, и как школьный психолог могла сказать, что ему пришлось очень нелегко из-за того, что ему постоянно лгали родители и еще манипулировали им. Вред бывает разный, сказал он мне как-то.

Я прочитала комментарии его преподавателей. «Дэнни хочет быть хорошим, но ему не хватает самоконтроля, что приводит к дракам с другими учениками и плохому поведению в классе». Я прочитала отчеты только за два года, после чего засунула их обратно в коробку. Я не могла без горечи думать о брате – каково ему было знать, что сестра убила человека, притом что взрослые утверждали, что у него извращенное воображение. В коробке также лежала толстая белая папка, посвященная Лизе. Награды, которые она выиграла. Почетные сертификаты. Я просматривала содержимое этого файла и заметила заголовок следующей папки «Свидетельства о рождении». Я вспомнила, как в интернет-статье советовали посмотреть свидетельство о рождении, чтобы понять, усыновили тебя или нет. Я читала об этом несколько недель назад, а казалось, прошло уже несколько месяцев. «Проверьте свое место рождения», говорилось в статье. Из папки я достала три свидетельства о рождения. Лиза и Дэнни родились в больнице Маунт-Вернон в Александрии, штат Виргиния, но в моем свидетельстве было написано другое – «Больница Мишн, Эшвилл, штат Северная Каролина».

Я с недоумением смотрела на документ – и вспомнила про то, как увидела его в первый раз. Мне было около десяти, и я тогда спросила маму, почему я родилась в Эшвилле. «Когда ты родилась, мы с папой были в гостях у миссис Лайонс», сказала она мне. Тогда это объяснение показалось мне достаточно логичным, но сейчас выглядело странным. Я весила 3 килограмма 800 грамм при рождении. Вряд ли я была недоношенной. Мои родители тогда жили в северной Виргинии. Зачем им навещать кого-то в шести часах езды от дома, если они знали, что у мамы подходит срок? «Они нашли девочку на удочерение здесь, в Северной Каролине», – сказала Вернис.

Меня охватил ужас. Я вспомнила, как впервые встретила Кристин и как она, схватив меня за руки, воскликнула: «Ты такая красивая, правда же, мам!»

– Только не это, – прошептала я, неожиданно вдруг вспомнив, что у Кристин были такие же темные кудрявые волосы, как и у меня.

Некоторое время я продолжала изучать свое свидетельство о рождении, рассматривая вписанные в него имена моих родителей. Как бы мне хотелось, чтобы именно они были моими биологическими родителями! Но все же мне кое-что следовало выяснить… Сделать это было просто необходимо. И тогда я взяла телефон.

Когда я позвонила Дженни, та занималась составлением договора по продаже дома, но, услышав, что мой голос дрожит, пообещала, что приедет сразу, как только закончит. Весь следующий час я измельчала старые отцовские коммунальные и медицинские счета и была очень рада, что работа не требовала умственных усилий. Дело шло очень медленно, и поэтому к тому моменту, как Дженни припарковала свою машину на подъездной дороге, я избавилась лишь от бумаг из одного мусорного пакета.

Открыв дверь, я босиком вышла на крыльцо и стала ждать, пока Дженни покинет машину. Она захлопнула дверцу и направилась по тротуару ко мне навстречу, при этом ее белая блузка словно светилась в темноте.

– Что случилось? – спросила она, прикрываясь рукой от света фонаря на крыльце. – По телефону мне показалось, ты чем-то расстроена?

Я молча села на верхнюю ступеньку, и Дженни, поднявшись на крыльцо, последовала моему примеру.

– Что-то не так? – спросила она.

– Я нашла копию своего свидетельства о рождении, – сказала я, взглянув ей прямо в глаза. – Только говорите правду, Дженни. Кристин – моя мать? Вы моя бабушка?

Она широко раскрыла глаза.

– Нет! – воскликнула она. – Конечно же нет! С чего тебе взбрело это в голову?

– Не надо мне лгать! – отрезала я. – Я не перенесу… еще больше лжи и обмана.

– О чем ты?

– Я родилась в Эшвилле, – повторила я. – Я об этом совсем забыла, но сейчас нашла копию своего свидетельства о рождении. Вернис сказала, что мои родители нашли ребенка на удочерение в Северной Каролине. Как вы объясните тот факт, что я родилась в Эшвилле, в то время как моя семья жила в Виргинии?

Направив взгляд в темный двор, Дженни заговорила не сразу.

– Кристин покинула дом, когда ей было семнадцать, – наконец промолвила она. – Когда ты родилась, она жила в Амстердаме и скорее всего была настолько обкуренной, что не помнила собственного имени. Она всего несколько лет не употребляет наркотики. Поэтому ей так важна ее работа с распродажей. Она хочет сделать на этом карьеру. Ей это нужно.

– О, – тихо сказала я, понимая, что Дженни поделилась со мной чем-то таким, о чем ей было нелегко говорить. Но я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы развивать эту тему. – Тогда почему в моем свидетельстве о рождении указан Эшвилл? – спросила я. В какой-то момент я даже было подумала, что, может, сама Дженни моя мать?

Она опять посмотрела куда-то в сторону и глубоко и расстроенно вздохнула.

– Лиза никогда никуда не уезжала, чтобы продолжать учиться играть на скрипке, – сказала она. – Она жила со мной в Эшвилле, потому что ждала ребенка. – Дженни повернулась ко мне, в свете фонаря ее лицо казалось мертвенно-бледным. – Тебя.

Потребовалось некоторое время, чтобы до меня дошел смысл ее слов. Было такое ощущение, что земля ушла из-под ног. Я даже схватилась за край ступеньки, на которой сидела.

– Нет, – прошептала я.

Через минуту я встала и сошла с крыльца на темный газон. Непривычно было идти по прохладной траве босиком. Я сделала несколько шагов в направлении к улице, после чего повернулась, чтобы еще раз взглянуть на дом, в котором выросла. Из окон гостиной лился золотистый свет, а резная отделка крыльца и облупившаяся желтая краска светились в темноте. Все словно плыло перед глазами. За этими стенами я прожила свою липовую жизнь.

Дженни смотрела на меня, продолжая сидеть на ступеньке, и весь вид ее говорил, что она готова в любой момент подскочить ко мне, если вдруг я начну падать. Она что-то еще говорила, но ее слова звучали так далеко, словно из соседнего города. Голова у меня гудела, и я совсем не слышала ее слов.

Опустившись на траву, я даже не сразу осознала, что ко мне подбежала Дженни. Как могли мои родители всю жизнь скрывать от меня такое? Мне лгали. Обо мне шептались. Они так и не рассказали мне всю правду.

А потом я подумала о Лизе, которая никогда даже не жила в этом доме. Сколько страха и боли она пережила. Сколько стыда и унижения. А ее карьера… Неудивительно, что качество ее игры так пострадало. Не было никакого таинственного учителя. Только таинственный ребенок. Я.

Дженни, тяжело дыша, села в своем новехоньком риелторском костюме на траву рядом со мной и положила руку мне на плечо.

– Ну как ты?

Я молча смотрела на небо. Луна и звезды затерялись в тумане.

– Никто не хотел, чтобы ты знала, – мягко промолвила она.

Я закрыла глаза и не двигалась, говорить было очень трудно.

– Что произошло? – наконец спросила я, посмотрев на нее. – Они отослали ее и сказали всем, что она занимается с неким преподавателем?

– Именно так, – кивнула Дженни. – Дэб позвонила мне в слезах и спросила, может ли Лиза остаться у меня, пока не родит. Она была так знаменита в музыкальных кругах, что Дэб и Фрэнк боялись, что на это отреагируют негативно и она погубит свою карьеру. Когда Лиза рассказала родителям, она была уже на четвертом месяце. Поначалу она была намерена отдать ребенка на усыновление, но, по мере того как приближался срок родов, она поняла, что не сможет этого сделать. Поэтому твои родители решили усыновить ребенка – тебя – сразу, как ты родилась. – Она смахнула с моей щеки прилипшую прядь. Ее прикосновение было нежным. – Лиза осталась у меня еще на пару месяцев после твоего рождения, чтобы то, что ты была ее ребенком, не казалось столь очевидным. А Стивену и всем остальным твои родители сказали, что она решила заниматься с кем-то другим.

Надо ли говорить, что я чувствовала в эти минуты, когда мне открылась вся правда? Я не могла вымолвить ни слова в ответ.

– Прости своих родителей, – негромко сказала Дженни. – Они хотели рассказать тебе правду, когда ты подрастешь, но из-за всего, что случилось с Лизой – обвинение и ее самоубийство, – они решили, что лучше тебе ничего не знать.

– То есть… это все-таки вы подарили ей тот медальон?

Она кивнула.

Я подумала о фотографии, лежащей на кофейном столике в гостиной. Как сиамские близнецы, сказала Дженни.

– Моим отцом был Мэтти?

В глазах Дженни блеснул свет фонаря, и она кивнула.

– Мы всегда думали, что это так, но Лиза категорически это отрицала. Поэтому твои родители никогда не говорили об этом ни с ним, ни с его родителями. Лиза сказала, что это был парень с одного из музыкальных фестивалей, на которые она ездила. В Риме. Я полагаю, это вполне возможно, но Лиза и Мэтти были неразлейвода, а потом родилась ты, темноволосая и кудрявая, поэтому мы просто предположили, что она родила от него. Они с Мэтти были так молоды. Может быть, они… экспериментировали, или еще что. Насколько я знаю, она так ему и не рассказала. Она много говорила с ним по телефону, когда жила со мной, но все их разговоры были только о новой технике игры на скрипке, которую якобы она осваивала. На самом же деле в Эшвилле она редко брала в руки инструмент. Она была в депрессии. – Голос Дженни дрогнул. – Всю жизнь я сожалела, что мне так и не удалось ей помочь, – вздохнула она. – Мне очень жаль, что я не смогла сделать для нее больше. Может быть, ей стоило принимать антидепрессанты?

– Мне нужно взять фотографию, – сказала я, вставая.

Идя к дому, я чувствовала слабость в ногах. Поднявшись по ступенькам, я вошла в дом. Казалось, с того момента, как я разбирала бумаги, прошло несколько дней. Я взяла фотографию Лизы и Мэтти со столика. Теперь она казалась мне драгоценной, я осторожно держала ее в руках. Когда я вышла на улицу, Дженни опять сидела на верхней ступеньке крыльца и промокала платком глаза. Я села рядом с ней, положив фотографию на колени так, чтобы на нее падал свет. Кудрявые волосы Мэтти казались мне убийственным подтверждением.

– Вы знаете, где он? – спросила я.

– Мэтти? Да откуда же?.. Насколько мне известно, он учился у Стивена Дэвиса до самого последнего дня, пока… ну, пока Лиза… в него не выстрелила.

– Его фамилия, если не ошибаюсь, Харрисон?

Она кивнула и положила руку мне на колено.

– Райли, Лиза была замечательной девочкой, – проговорила она. – И стала дорогим для меня человеком. Мне казалось, что с Кристин у меня не очень хорошо получилось, и мне так хотелось помочь Лизе, к тому же в сравнении с моей трудной дочерью с ней было очень легко. Я работала, а она помогала по дому. Я работала бухгалтером у нескольких докторов в Эшвилле. У меня был пес, который очень привязался к Лизе и скучал по ней, когда она уехала. Я тоже по ней скучала. – Она улыбнулась. – Я близко ее узнала. Возможно, даже ближе, чем знали ее родители, потому что со мной она иногда была более открытой. Ты же психолог. Сама понимаешь, как такое бывает.

– Но она так и не сказала вам, был ли это Мэтти?

– Я никогда и не давила. – Дженни поерзала на твердой ступеньке. – Именно поэтому она со мной и разговаривала. Потому что я не давила. Я ее любила. – Ее глаза опять затуманились. – Мне стало грустно, когда она вернулась домой. Я по ней скучала. У нее была чистая душа.

Как она могла оставить собственного ребенка? На меня вдруг накатило жуткое одиночество. Она инсценировала самоубийство, оставила меня и никогда не оглядывалась. Как я смогу с этим жить? Но я не могла сказать об этом Дженни. Она все еще думала, что Лиза мертва.

– И папа с мамой на нее рассердились? – спросила я. – За то, что она забеременела? – Я вдруг осознала, что отец приходился мне дедушкой. А мама – бабушкой. Дэнни же на самом деле был моим дядей. Я обхватила себя руками, и мне стало ужасно грустно. Всего за пару минут я потеряла семью, которую знала. Я потеряла единственного брата.

– Если они и сердились, мне они этого не показывали. Мне кажется, как только они смирились с ситуацией и решили усыновить Лизиного ребенка, твоя мама даже обрадовалась.

– Вы были рядом, когда я родилась? – спросила я.

Дженни замешкалась и вздохнула, будто бы решив ответить на любой мой вопрос.

– Давай зайдем в дом, – сказала она. – Я больше не могу сидеть на этой ступеньке.

Я проследовала за ней, мы обошли мешки с бумагой и подошли к дивану. Сев поудобнее, Дженни забрала у меня из рук фотографию и, взглянув на нее, сказала:

– Как-то утром Лиза позвонила мне и сказала, что у нее отошли воды и начались схватки. Она знала, чего ожидать, потому что мы много об этом говорили. Я сразу позвонила твоим родителям, и они поспешили в Эшвилл. Дэнни они оставили у друзей. Твои родители не успели вовремя. Мне удалось остаться с Лизой в родильном отделении. Я не буду врать и говорить, что все было легко. Что она не страдала. Ей было страшно, и мне тоже, но вместе мы с этим справились. – Она улыбнулась, глядя невидящим взглядом перед собой, и я поняла, что Дженни по-настоящему любила мою сестру. Мою маму.

– А потом она тебя обняла, – сказала Дженни. – Осыпала тебя поцелуями. Мне кажется, она не смогла бы тебя отдать на удочерение никому, кроме своих родителей. Она не могла с тобой расстаться. Она очень тебя любила.

При мысли, как Лиза меня обнимала, на глаза навернулись слезы.

– Ее медальон. – Дженни показала на фотографию. – Я подарила ей его сразу после того, как ты родилась. Я соврала, когда прошлый раз сказала тебе, что означают китайские иероглифы. Символ на лицевой стороне означает «мать», а символ на обратной – «дочь». Лиза говорила, что никогда его не снимет.

Когда Дженни ушла, я села на диван в темной гостиной и долго смотрела в пустоту. Мне казалось, я онемела. Где-то у меня была живая мама. Теперь мне еще больше захотелось ее найти, но кажется, она не желала оказаться найденной.

А потом, все так же сидя в темноте, я начала думать о живом мужчине, который, судя по всему, был моим отцом.

Я нашла его.

Несмотря на то, что его имя было достаточно распространенным, Мэттью Харрисона найти было несложно. Сидя все на том же диване в час ночи с ноутбуком на коленях, я обнаружила его профессиональный веб-сайт и кучу фотографий. Его прическа почти не изменилась – копна темных кудрей. Это был симпатичный мужчина с убийственной улыбкой. Мэттью было сорок, столько же, сколько было бы сейчас Лизе. Собственно, почему было бы?..

Жил он в Балтиморе, преподавал в консерватории Пибоди при университете Джона Хопкинса. Я разглядывала эти фото более часа, пытаясь найти себя в его чертах, что было легко. Согласно его биографии он был женат и имел двух дочерей. Они были моими сводными сестрами? Получается, у меня в Балтиморе есть семья? Я поискала фото близняшек, но безуспешно.

В ту ночь я почти не спала. Вставала с кровати, включала компьютер и разглядывала фото мужчины, который, возможно, был моим отцом. Я стала думать, какими будут мои первые слова ему, ведь утром я собиралась ему позвонить. Я должна была это сделать. Он был так близок с Лизой. Знал ли он, что она все эти годы была жива? Мог ли знать, где она сейчас?

В половине восьмого утра я сварила кофе. Нервы были на пределе. Взяв чашку кофе с собой в гостиную, я села на диван и с тревогой стала ждать девяти часов, чтобы позвонить в консерваторию.

– Мистер Харрисон уехал в Японию, – сообщила мне женщина, ответившая на звонок.

Сердце ушло в пятки, я на мгновение растерялась. Мне представилось, что он паренек с фотографии – тинейджер, путешествующий с юными музыкантами, – хотя ведь он был их учителем.

– Вы можете оставить сообщение на его голосовой почте, правда, думаю, он ее проверит только по возвращении, через две недели, – сказала женщина. – Хотите, чтобы я вас переключила?

– Это срочно. – Я готовилась к этому звонку целую ночь и не могла ждать даже лишнюю минуту, не то что две недели. – Есть ли возможность связаться с ним прямо сейчас?

– Боюсь, что нет. Могу дать вам адрес его рабочей электронной почты, если хотите.

– Хорошо, – ответила я и записала адрес, точно зная, что не воспользуюсь им. Не собиралась я знакомиться с отцом по электронной почте. К тому же мне было страшно отправить письмо и не получить ничего в ответ. Придется ждать его возвращения.

В ту ночь я лежала в кровати с закрытыми глазами и думала о том, как изменился мой мир за последние пару дней. Мне хотелось вернуть прежнюю жизнь, ту, в которой я точно знала, кто я. Но она была безвозвратно утрачена.

Оставив попытки уснуть, я включила лампу на ночном столике. Возле лампы лежал роман. С момента отъезда из Дархема я к нему почти не притрагивалась. Также там лежал вчерашний номер нью-бернской «Сан джорнэл». Пытаясь отвлечься, я взяла газету и стала ее листать. Внизу на одной из страниц я заметила рекламу какого-то концерта в парке Юнион-Пойнт – ту же рекламу, что была наклеена на стене в отцовском фургоне. С тою же фотографией, какую на открытке прислали Фреду Маркусу на почтовый ящик, от которого я отказалась!.. «Джаша Трейс». Двое мужчин и две женщины стоят на узкой тропе, протянувшейся через все поле, каждый держит в руках инструмент: банджо, гитару, мандолину и скрипку. У скрипачки на груди белый кулон в форме овала…

Глубоко вздохнув, я быстро села, чтобы под светом лампы получше рассмотреть нечеткое фото. Эх, не стоило мне выбрасывать ту открытку! Это мне теперь ясно – до боли. Что же было на ней написано? Внезапно я вспомнила, что сказал Том о вымышленных именах, используемых в программе защиты свидетелей. Он говорил, что людям стараются давать имена с теми же инициалами. Фрэнк Макферсон. Фред Маркус. Владелец почтового ящика. Это один и тот же человек, мой отец. Боже! Папа общался с Лизой. Он знал, что это ее группа.

Кляня себя за то, что отдала Кайлам ключи от отцовского фургона, я выбралась из постели и стала лихорадочно натягивать шорты, футболку. Кажется, Кристин оставляла мне сумку с ключами в кабинете отца. Вбежав в комнату, я включила свет и стала перебирать вещи на полке, пока не обнаружила маленький пластиковый пакет. Сунув его в карман шорт, я спустилась вниз, в кладовку на кухне, и принялась искать фонарики. Обычно отец хранил их там. Наверно, Кристин переложила их в какое-то другое место, не забыв наклеить на них ценники. Придется обойтись без фонарика.

На улице было тихо. Даже лягушки и сверчки молчали. Я села в машину и поехала по темным улицам к парку. Притормозив как можно тише, я выключила фары и направилась по бетонной дорожке к фургону отца. Было темно, деревья мешали пробиться лунному свету. В парке царила тишина. Включив верхний свет, я стала перебирать ключи, пытаясь припомнить, как выглядел тот, что был от фургона. Я выбрала пару похожих ключей и, сжав их в руке, вышла из машины.

Используя мобильный в качестве фонаря, я осветила дверь фургона и попробовала вставить первый ключ. Он подошел, но дверь пришлось довольно сильно потрясти, прежде чем она смогла со скрипом открыться. Войдя в фургон, я включила тусклый свет лампы над кухонным столиком, и вздохнула с облегчением. Внутренняя обстановка ничуть не изменилась с тех пор, как я была здесь в первый и последний раз. Том ничего тут не трогал. На полках лежали диски, подпираемые с обеих сторон камнями, газетная реклама все еще была прикреплена к стене рядом с фотографией маленьких мальчика и девочки. Я сняла фото со стены. Понятия не имела, кто это был, но они что-то значили для моего отца. Фото я собиралась забрать с собой.

Я просмотрела диски. Три из них – диски «Джаши Трейс». На каждой из обложек диска были разные фотографии четырех музыкантов. И на каждой была скрипачка с белым овальным кулоном. Сами фото были стилизованы так, что черты музыкантов были сложноразличимы, даже когда я подносила их прямо под свет лампы. Волосы скрипачки были не такими светлыми, как у Лизы. Но они не были и темными. Стрижка у другой девушки была короткая по бокам, но спереди пряди падали на лоб, а волосы были темными. Оба мужчины, блондин и брюнет, носили очки. С длинными волосами до плеч они выглядели немного неопрятно.

Открыв один из футляров, я достала буклет. В нем были тексты песен, а внизу, под каждой песней, перечислялись имена музыкантов: Джейд Джонсон. Да! Силия Линд. Трэвис Шиэн. Шейн Линд. Муж Силии? Может быть, Джейд и Силия все-таки не были парой?

Я осторожно сняла рекламу со стены и стала разглядывать ее под светом. «Джаша Трейс». Бесплатный концерт в парке Юнион-Пойнт. 13 июля, 20.00.

Прикоснувшись к лицу Лизы, я обвела пальцем кулон с китайским символом. Мать и дочь, подумала я и, крепко прижав фото к груди, просидела так несколько мгновений с закрытыми глазами.

Мама скоро будет в Нью-Берне.

Придя домой, я устроилась за папиным столом и, слушая диски, начала искать в Интернете какую-нибудь информацию о группе «Джаша Трейс». Мне не удалось различить голоса Лизы и Силии во время исполнения ими своих песен – хотя я так хотела услышать голос мамы. Некоторые композиции были оживленными, некоторые – мелодичными. Все это было очень трогательно. Теперь, когда я знала, какую Джейд Джонсон искать, найти детали было проще простого. Однако читать информацию о ней было для меня намного сложней.

У «Джаши» был веб-сайт, на котором можно было ознакомиться с биографией каждого участника группы. Я прочла о вымышленной жизни Лизы. Предположительно Джейд Джонсон выросла в Лос-Анджелесе. Она была единственным ребенком в семье доктора и медсестры, и оба, как нельзя кстати, скончались, так что никто не мог подтвердить историю ее детства. Игре на скрипке она начала обучаться в возрасте тринадцати лет. Кроме того, с годами она самостоятельно освоила и некоторые другие инструменты. В течение нескольких лет Джейд проживала в Портленде, прежде чем переехать в Сиэтл в 1999 году, где она была уличным скрипачом у Пайк-Плэйс-Маркет, а затем и менеджером в кафе. Жила она вместе с женой и по совместительству соавтором песен, Силией Линд, а также их двумя детьми.

С женой. И двумя детьми. Я посмотрела на фотографию маленьких мальчика и девочки, которую взяла в фургоне отца. Дети Лизы? Была ли я связана родством с этими двумя рыжеволосыми детишками? Откуда эта фотография у моего отца? А диски? Общался ли он с Лизой все эти годы? Писали ли они друг другу письма?

На сайте также была прекрасная фотография всей группы. Сорокалетняя Джейд Джонсон была совсем не похожа на Лизу со старых фотографий, которые имелись у меня. Похоже, все эти годы она красила свои легкоузнаваемые светлые волосы в каштановый цвет. Ее внешность можно было описать как что-то среднее между красоткой и простушкой. Косметикой она не пользовалась, разве что тушью, и красила светлые брови, чтобы они сочетались с темными волосами. На одном фотопортрете, найденном на сайте, я смогла разглядеть, что глаза у нее были ярко-голубые, как у Дэнни. Она широко улыбалась, отчего выглядела беззаботной и уверенной в себе.

Я продолжила изучать сайт, а потом переместилась на «Википедию», где мне удалось найти недостающие кусочки биографии Лизы.

«ДЖАША ТРЕЙС»

Музыкальная фолк-группа «Джаша Трейс» была основана в Сиэтле. Состав: Джейд Джонсон, Трэвис Шиэн, и брат и сестра Силия и Шейн Линд. Хотя музыканты работали вместе большую часть своей сознательной жизни, с 2006 года квартет не выступает на публике. Их первый концерт прошел в кафе «Спун энд старс», которым заведовала Джонсон. Название группы «Джаша Трейс» – это сочетание первых букв имен участников. Свою музыку они описывают как «шотландско-кельтский блюграсс». Над написанием песен работают Силия Линд и Джонсон. Все четверо занимаются организацией своих концертов.

Джейд Джонсон и Силия Линд поженились 29 декабря 2012 года, несколько недель спустя после того, как однополые браки были разрешены в штате Вашингтон. У них двое детей. Алекс родился в 2001 году, Зои появилась на свет в 2004-м. Линд – биологическая мать обоих детей. Джонсон усыновила их вскоре после их рождения».

Я встала из-за стола и прошлась по комнате, обхватив себя руками. Мне было больно. Я чувствовала себя брошенной и забытой. Грусть, не дававшая мне покоя со смерти папы и после разрыва с Брайаном, нахлынула на меня с полной силой. Я чувствовала себя такой одинокой. Я была бы лишь нежелательным осложнением для Лизы. Она построила себе новую жизнь. Создала новую семью. Последнее, что ей было нужно, – это прошлое, которое вдруг решило нагрянуть к ней в гости.

В гостиную проникал розовый свет рассвета. Я была истощена и физически, и морально. Я снова села за стол. Позади меня щелкнул музыкальный проигрыватель, оповещая о том, что второй диск сменился третьим. Заиграла новая песня «Джаши Трейс». Звучание группы уже казалось мне знакомым.

«Я люблю тебя, Силия».

Слова неожиданно всплыли в моей памяти. Я села прямо. Такие же слова были в электронном письме отца! Я полагала, у него был роман с женщиной по имени Силия. Но мои догадки завели меня совсем не туда.

Вскочив со стула, я понеслась вверх по лестнице в его кабинет. На столе все так же стоял компьютер – а я ведь так и не почистила жесткий диск. Я включила компьютер и в поле для пароля ввела слово «ньюберн». Я почти не дышала, ожидая, когда машина наконец оживет. Понадобилась пара минут, чтобы найти папину почту, и еще несколько, чтобы найти сообщения от Силии. Писем от нее было немного. Я прочитала их в том же порядке, что они появлялись в поисковике – от последнего к первому.

«18 мая 2012 года.

С любовью, Силия».

Это лучшая поздравительная открытка на свете. Ты потрясающий!

Я заглянула в папку отправленных сообщений, желая узнать, посылал ли он открытку по электронной почте, но, похоже, исходящие сообщения он не сохранял. Следующее сообщение от Силии было датировано пятью годами ранее.

«7 февраля 2008 года.

С любовью, Силия».

Ф., было приятно получить от тебя это письмо. Понимаю, ты не знал Чарли, но он так много значил для меня и для Джейд – к тому же он нас познакомил друг с другом. Джейд очень расстроилась из-за того, что ей не удалось попасть на заупокойную службу в Сан-Диего, но это было слишком рискованно. У нас все хорошо.

Имя Чарли было мне знакомо. Грэди его упоминал. Он говорил, что Чарли был дедушкой Силии. Должно быть, папа на протяжении всей жизни общался с Лизой, раз знал о Чарли и о том, что тот умер. Я так и не нашла ни одного письма от Лизы. Скорее всего отец их удалил, а сообщения от Силии его не так беспокоили.

«26 июля 2005 года.

Ф., Джейд села на самолет. Ей придется сделать пересадку в Шарлотте. Она очень расстроена. Пожалуйста, позаботься о ней.

С любовью, Силия».

Я долго смотрела на это письмо. Мама умерла 28 июля 2005 года. Неожиданно событие, которое все это время было для меня тайной, стало понятным.

После окончания школы каждый вечер я оставалась дома с мамой, отказываясь от работы официанткой, ведь я хотела всегда быть рядом. Я знала, ей оставалось недолго.

За день до смерти матери – 27 июля – моя подруга Грэйс попросила сходить с ней на пляж. Я сказала, что не могу. Надо было остаться с мамой. Грэйс расплакалась, и у нее чуть ли не началась истерика. Она уверяла, что ей нужно отвлечься на пару часов. Ей хотелось поговорить со мной о проблеме в ее отношениях с бойфрендом. Отец сказал, мне не стоит сидеть взаперти у постели матери каждый день, и настоял, чтобы я пошла с Грэйс.

Несколько часов мы с Грэйс лежали на пляже, пока она рассказывала мне о действительно глупой ссоре с ее парнем. Мне не показалось, что Грэйс была так уж расстроена, и я была недовольна тем, что она уговорила меня оставить маму лишь потому, что ей нужна была компания на пляже. Я все ей высказала, не скрывая злости. Назвала ее эгоисткой, на что она ответила: «Не вини меня! Вини своего отца! Он позвонил мне прошлой ночью и сказал, что тебе нужно отвлечься и что я должна что-нибудь придумать, чтобы вытащить тебя из дома».

Я ударилась в панику. Наверное, отец каким-то образом узнал, что мама умрет в этот день! Он не хотел, чтобы я при этом присутствовала! Я схватила полотенце и, крикнув: «Мы идем домой!», побежала к машине.

Спустя час мы были в Нью-Берне. Я высадила Грэйс у ее дома и поскорее покатила к себе. На подъездной дорожке стояла незнакомая мне машина. Я припарковалась у бордюра и уже направлялась к дому, когда навстречу мне выбежал отец.

– Почему ты вернулась? – спросил он. Отец был бледен, лицо вытянулось, он как будто похудел за ночь.

– Грэйс сказала, что поездка на пляж – твоя идея! – крикнула я. – Почему ты хотел, чтобы я уехала? Что происходит? – Я шагала к дому, но папа встал передо мной, хватая меня за плечи.

– Тебе нужно отвлечься, Райли, – ответил он. – Тебе не стоит находиться здесь и днем, и ночью.

– Кто здесь? – спросила я, кивая в сторону машины, стоявшей у дома. Я посмотрела на окно маминой комнаты и увидела лицо, но оно так быстро исчезло, что я подумала, мне все привиделось. – Кто это?

– Медсестра из хосписа. – Голос отца дрожал. Это меня напугало.

– Мама умирает? – спросила я. И тут меня охватил новый страх. – Она умерла?

– Нет, нет, дорогая. – Отец притянул меня к себе. От него пахло потом. И этот запах говорил, что отец очень нервничает, а не просто вспотел от физической нагрузки.

– Наплевать мне на отдых. Я хочу быть с мамой.

Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал:

– Послушай, дорогая. Ты прекрасно о ней заботилась. Ты всегда была готова помочь, и мама знает, как ты ее любишь. Но ты проводила дома каждую минуту со дня окончания школы. А мне и маме нужно один день побыть вдвоем. Только она и я. Пожалуйста, не обижайся. Мы просто…

– Ох. – Я почувствовала себя неловко. И как только я сама об этом не подумала! – Что же ты не сказал раньше? Я бы поняла…

– Я боялся…

– Все в порядке. Я тогда… – Я посмотрела на машину, обдумывая свой следующий шаг. – Я тогда заеду к Грэйс. Во сколько… Когда можно будет вернуться?

Папа вытащил кошелек из кармана брюк, достал несколько двадцаток и вложил в мою руку.

– Сходите погуляйте с Грэйс в городе. – Он кивнул в сторону дома. – Дай нам с мамой времени до одиннадцати. Хорошо? – Он улыбнулся, и я заметила, что бледность ушла с его лица.

Обняв папу, я сказала:

– Передай маме, что я ее люблю.

Теперь я была уверена, что он ей ничего не сказал. Теперь я знала, что он и не упоминал мое имя, когда вернулся в комнату, где сидели обе мои мамы. Я представила, как они держатся за руки.

Я вспомнила, как вернулась домой тем вечером. Мама казалась другой. Слегка оживленной, что ли. Она улыбалась, когда я зашла в комнату, чтобы пожелать ей спокойной ночи. И я подумала, что папа был прав. Им действительно нужно было провести день вдвоем, наедине. Сейчас-то я понимала, что развеял ее приезд Лизы. И хоть чувствовала обиду из-за того, что меня не пригласили на то воссоединение с семьей, я была благодарна Лизе.

На следующее утро мамы не стало. Мы с папой сидели и ели безвкусный ужин в тот вечер, и я сказала отцу, что это несправедливо, что из всей нашей семьи осталось лишь трое.

– Теперь только ты, я и Дэнни…

А отец ничего не ответил и отвернулся.

Мне тогда показалось, что отвернулся он потому, что слова мои сильно, до боли его задели, и я пожалела, что произнесла их. Но сейчас я понимала, что он отвернулся, потому что слова эти не были правдой.

«2 октября 2004.

С любовью, Силия».

Мистер М. (не знаю, как вас называть).

Хочу сообщить, что Джейд в больнице. Вчера утром она потеряла ребенка. Это был мальчик. Наши сердца разбиты. Доктор не понимает, почему это произошло, но я уверена, что знаю – она сильно волновалась о Дэнни, и это не прошло бесследно. Она изменилась с тех пор, как вы сообщили ей, что он был ранен. Джейд очень беспокоится, что он не выживет. На следующую ночь после получения вашего письма она взяла скрипку, вышла во двор и сыграла песню «Мальчик Дэнни». Это было прекрасно. Некоторые соседи, слышавшие ее исполнение, сказали, что плакали. Конечно, они ничего не знали о Дэнни, но поняли, что случилось что-то ужасное, раз она играла с такой печалью.

Джейд считает, это ее вина. Хотя и знает, что это нелогично, но ей все равно. Она никогда не была уверена в существовании Бога, но теперь вдруг верит в него и полагает, что Он ее наказывает. Сначала у ее матери обнаружили рак. Затем тяжелое ранение Дэнни. Она боится, что теперь что-то случится с Р. Если бы вы только могли поговорить с ней. Джейд прямо боготворит вас и благодарна за вашу помощь. Моя семья ее очень любит, но наша любовь не может возместить ей все то, что она потеряла. Мои родные даже и не подозревают, чего она лишилась.

Она много говорит о Р. Я знаю, вы не хотите, чтобы у Джейд была ее фотография, но она бы ей сейчас очень пригодилась. Она чувствует себя такой потерянной. Неважно, сколько у нас детей, у Джейд всегда будет в сердце место для Р. На днях она надела кулон, напоминающий ей о Р. Она сказала, что никогда его больше не снимет.

Если это безопасно, вы можете поговорить с ней по моему телефону. Или у вас есть другая идея?

Это было последнее письмо от Силии. Или точнее, оно было первым. Было грустно слышать, что Лиза потеряла ребенка, но я знала, одна строчка будет еще несколько дней крутиться у меня в голове: «Неважно, сколько у нас детей, у Джейд всегда будет в сердце место для Р.». Было ли в моем сердце место для Лизы? Так ли это? Я должна это понять.

Из-за того, что я сначала искала информацию о Лизе в Интернете, а потом читала письма Силии, ночью мне так и не удалось поспать. Я легла в семь утра, вымотанная, но радостная, и еще долго лежала без сна, переполненная возбуждением. Мне трудно было держать в себе все, что я узнала. Хотелось поделиться с кем-нибудь, кто бы понял, что я чувствую. С кем-то, кто любил Лизу и кто… в отличие от моего брата, никогда не причинил бы ей вреда.

Дождавшись восьми часов, я набрала номер Дженни и, расхаживая по гостиной с трубкой у уха, ждала, пока она мне ответит.

– Ради бога, скажите, что я вас не разбудила, – выпалила я, как только она мне ответила.

– Я не сплю, – ответила Дженни с беспокойством. – Что-то случилось?

– Вы дома? Я могу к вам подъехать? Мне нужно с вами поговорить. – Мне еще не приходилось бывать у Дженни, но я знала, где она живет.

– Лучше я приеду к тебе, – сказала она. – Я уже одета.

– Правда? – Я очень обрадовалась. У меня не было уверенности, что я смогу сейчас вести машину.

– Буду через пару минут, – добавила Дженни.

Поставив вариться кофе, я рухнула на диван, чувствуя себя до предела уставшей. Я боялась заснуть и, должно быть, задремала, потому что не услышала, как Дженни въехала на подъездную дорогу. Меня разбудил дверной звонок, от звука которого я подскочила.

Я открыла дверь, и гостиную залил утренний свет.

– Боже мой, дорогая, ты выглядишь ужасно. – Дженни, входя, прикоснулась к моей руке. Прикосновение ее ладони было теплым и участливым, и мне еще больше захотелось ей довериться.

Я закрыла дверь и прижалась к ней спиной.

– Лиза жива, – произнесла я почти шепотом, словно опасаясь, что кто-то меня услышит.

Дженни открыла рот, собираясь что-то сказать, но не нашла слов. Стало понятно, что она ничего не знала. Отец ей не говорил.

– Да, понимаю, – кивнула я. – Для меня это тоже оказалось шоком.

– Это невозможно, – наконец промолвила она.

– Она инсценировала самоубийство.

Дженни прижала руки к лицу.

– Боже!

– Мне жаль, что я не рассказала вам раньше, но мне было страшно. Я не знала, кому можно доверять.

Дженни опустилась на диван, точно ноги ее подкосились.

– Я просто поверить в это не могу! – воскликнула она. – Твои несчастные родители. Бедный отец! Все эти годы он скорбел и…

– Он знал, – сказала я. – Он-то и помог ей это осуществить.

Дженни уставилась на меня, и на ее лице отразилась обида. Я знала, что она чувствовала. Мы обе были обмануты.

– Откуда ты знаешь? – наконец спросила она. – Как он был в этом замешан?

Я рассказала ей все без утайки с самого начала, с того, как папа и Том Кайл помогли Лизе сбежать. Как она сменила имя на Джейд, стала жить в Сан-Диего и встретила Силию. Я рассказала ей все, что узнала о ее жизни из писем Силии и о двух их детях.

– Это… – покачала головой Дженни, – это просто безумие.

Я села рядом с ней и, положив ноутбук на колени, открыла сайт «Джаша Трейс». Когда на экране появилась фотография группы, Дженни с нежностью дотронулась до медальона на шее Лизы.

– Невероятно. – Она покачала головой. – Просто… невероятно.

– Посмотрите на это, Дженни, – сказала я, перейдя по ссылке к расписанию их туров. – В субботу вечером они будут в Нью-Берне.

В свете монитора ее глаза казались огромными голубыми камнями. Она посмотрела на расписание, потом на меня.

– Зачем они это делают? – спросила она. – Разве это не опасно?

– Уверена, они специально так спланировали, чтобы повидаться с папой, – сказала я. – Возможно, Лиза не знает, что он умер. – Я набрала «Джаша Трейс» в Гугле и показала ей ссылки, которые высветились на экране. – Кажется, они хорошо известны среди музыкантов, исполняющих блюграсс.

– Ничего себе, – Дженни посмотрела на список ссылок, а затем показала на одну из них.

– Что на этой странице? – спросила она.

– Кажется, это сайт, на котором можно обмениваться фотографиями, – сказала я и перешла по ссылке.

Появилась страница с множеством маленьких фотографий, и когда я нажала на первую, то сразу поняла, когда были сделаны эти снимки, – в декабре на свадьбе Лизы и Силии.

– О боже, – пробормотала Дженни, пока мы просматривали фотографии. – Поверить не могу, что она лесбиянка. Наверное, с Мэтти у нее все было несерьезно. Здесь она выглядит такой счастливой, тебе не кажется?

Да, я тоже так думала. Мне хотелось радоваться за нее, пока я смотрела на фотографии, на которых она танцевала с Силией, смеялась с друзьями, обнимала сына и дочь, но с каждой новой фотографией я все сильнее боролась с чувством, что обо мне забыли.

– Боже мой! – внезапно снова воскликнула Дженни, когда на экране появилась новая фотография. – Смотри!

Я сразу поняла, что она имела в виду, даже до того, как Дженни на это показала. В правом верхнем углу можно было разглядеть отца, который сидел за столом и беседовал с пожилой женщиной.

– Он там был? – Это прозвучало как вопрос, несмотря на то, что в этом не было никаких сомнений. Папа был на ее свадьбе.

Дженни пролистала еще больше фотографий, жадно уставившись в экран компьютера. Отец был только на нескольких снимках, в основном он сидел где-то в углу и с кем-то разговаривал. Правда, на одной фотографии они вместе с Лизой смеялись. На другой он танцевал с женщиной, которая, я была уверена, являлась матерью Силии, а на другой он стоял вместе с группой за клавишными и широко улыбался. Я покачала головой, в который раз примиряясь с мыслью, что у отца была тайная жизнь.

– Когда, ты говоришь, они поженились? – спросила Дженни.

– Двадцать девятого декабря.

Я провела ту неделю между Рождеством и Новым годом с Брайаном и его родителями в Нью-Джерси и все это время переживала, что бросила папу и Дэнни на праздники одних. Как правило, все время, что я проводила в Нью-Берне, я делила между ними, но знала, что Дэнни было плевать на Рождество, а папа даже подталкивал меня поехать с Брайаном. Но я все равно чувствовала себя виноватой и каждый день звонила. И в те разы, когда отец не брал трубку, я представляла, как он спит, чтобы заглушить депрессию.

Вместо этого, как оказалось, он был в Сиэтле – танцевал, болтал, играл вместе с группой на свадьбе своей дочери.

– В ту праздничную неделю я предлагала ему отправиться в совместное путешествие. – Дженни была поражена не меньше моего. – Но он сказал, что поедет в Сиэтл на похороны одного своего близкого друга-коллекционера.

– Он вам солгал. Не было никаких похорон.

Я с удивлением обнаружила, что я в бешенстве. Одно дело защищать Лизу и поэтому не рассказывать мне, что случилось с ней на самом деле. Другое – участвовать в событиях ее жизни и оставлять меня не у дел.

Дженни внезапно встала и расстроенно всплеснула руками.

– Бога ради, но почему он даже мне не сказал! – воскликнула она. – Он же знал, что мне можно доверять!

Я прекрасно понимала ее боль.

– Я чувствую, будто… – я лихорадочно пыталась подобрать слова, – будто бы Лиза и папа сделали все возможное, чтобы я не знала о ее существовании – и об их отношениях. – Мой голос сорвался.

Дженни посмотрела на меня с сочувствием:

– Даже представить не могу, каково тебе. Я сама чувствую, что меня… предали. Тебе, наверное, в тысячу раз хуже.

Мне было хуже не в тысячу раз, а в миллион. Мне казалось, что я не смогу этого выдержать. Я поставила ноутбук на столик и встала, чувствуя необходимость размяться. Я хотела сделать что-то такое, что бы помогло мне выбросить из головы картину того, как папа и Лиза вместе смеются за три тысячи миль от меня.

– Я знаю, что это нелогично, – проговорила я, – но у меня такое ощущение, будто бы они надо мной смеются на тех фотографиях.

Дженни подошла ко мне и обняла за плечи.

– Нет, дорогая, ты же знаешь, что это не так, – сказала она.

– Я уже не знаю, что я могу считать правдой, – ответила я со вздохом.

– Садись. – Дженни подтолкнула меня к дивану. – Я чувствую запах кофе. Пойду налью нам по чашечке. Тогда мы обе сможем рассуждать разумнее, да?

Я кивнула и опять плюхнулась на диван. Я попыталась очистить мысли, слушая, как Дженни возится на кухне, но фотографии отца на свадьбе прочно засели у меня в голове, и я не могла их выкинуть.

На компьютере во «Входящих» я заметила новое сообщение. Письмо было от Дэнни. Я открыла его.

«Приходи сегодня. Мне надо кое-что тебе показать».

Я тупо смотрела на короткую строчку. Это не к добру. Дэнни умел пользоваться Интернетом куда лучше меня. Если он верил, что Лиза жива, кто знает, что он смог накопать?

Дженни вернулась в комнату и чуть было не поставила чашки мимо подставок, когда принесла их с кухни.

– Она очень боялась тюрьмы, Райли, – проговорила она, сев на другой край дивана. – После… ну, после стрельбы и всего остального Дэб постоянно звонила мне, плакала. Она говорила, что Лиза не может спать и постоянно рыдает. Она и чувствовала вину за то, что отняла чью-то жизнь, и так боялась очутиться в тюрьме со всеми этими… закоренелыми преступницами. Если твой отец предложил ей выход из ситуации, должно быть, она ухватилась за эту соломинку. Было ли это справедливо по отношению к близким с его стороны, но он отчаянно пытался ее спасти. Нам надо простить их обоих. – Она подняла было чашку с кофе к губам, но отставила ее на столик нетронутой. – Как ты думаешь, Дэб знала?

Я обхватила теплую чашку ладонями.

– Мне кажется, она узнала только перед самой смертью, – сказала я. – Лиза приехала с ней повидаться.

И я рассказала ей о том электронном письме от Силии – и расплакалась.

– Мне так одиноко, Дженни, – проговорила я. – Я совершенно одна. Мне приходится разбираться со всеми папиными делами. – Я безнадежно махнула рукой. – И теперь я ответственна за Дэнни. Я постоянно о нем волнуюсь, и в этом я тоже одна. А в это время Лиза окружена счастливой здоровой семьей. Детьми, подругой, друзьями, родными Силии, а у меня никого нет!

– О, дорогая. – Дженни подвинулась ближе и, взяв у меня кофе, поставила его на столик. – Она любила тебя до безумия. Она тебя обожала. – Она взяла меня за руки. – Тебе нужно с ней связаться. Ты же это понимаешь?

Я кивнула.

– Просто я не знаю, как лучше… как безопаснее это сделать. Дэнни не должен об этом узнать. Он и так думает, что что-то не так. Если он найдет доказательства, что она жива, он скажет полиции, и это будет конец.

– Он это сделает?

– Он ее ненавидит. Он винит ее во всем, что произошло с нашей семьей.

– Ты могла бы отправить ей письмо по электронной почте, – сказала Дженни. – На сайте же есть ее контакты.

– И кто знает, к кому попадет это письмо? – спросила я. – Мне нужно быть очень осторожной. И у меня есть адрес Силии с папиного компьютера, но мне…

– Ты должна сказать Лизе, что знаешь, что она жива, – промолвила Дженни, – и что Фрэнк скончался, и что вам надо найти способ встретиться в Нью-Берне, когда она будет здесь.

Я покачала головой.

– Я не могу сделать этого в письме, – ответила я со вздохом. – Если она вдруг не ответит, я так и не узнаю, получила ли она мое письмо или просто знать меня не хочет.

– Ты права, права, – быстро сказала Дженни. – Тогда тебе надо как-то умудриться поговорить с ней на концерте. Я тоже хочу там быть. Мне нужно ее увидеть.

– Позвольте мне сделать это одной, хорошо? Будет и так сложно…

Дженни вздохнула и с неохотой кивнула.

– Хорошо. Мне хватит и того, что я просто постою в толпе. – Она широко улыбнулась. – Я все не могу в это поверить! Когда ты с ней поговоришь, передай ей, что я очень рада, что она жива. И что я рада, что она нашла заслуженное счастье, и передай, что я ее люблю.

Я завидовала тому, как быстро Дженни удалось забыть про обман. Она снова излучала тепло и любовь. А вот со мной надолго останется образ танцующей и смеющейся Лизы, которую словно бы ничто не волнует в мире. Я не знала, что скажу ей, когда мы увидимся. Я так боялась ее увидеть. Напугать. Может быть, она от меня отвернется. Отвергнет. Но потом я вспомнила о письме Силии, как та писала отцу, что в сердце Лизы всегда будет место для меня. Она написала эти слова несколько лет назад, но я буду за них держаться. Мне было необходимо, чтобы они оказались правдой.

Тем же вечером в семь часов я ехала через темный лес к поляне Дэнни. Я не собиралась рассказывать ему ничего из того, что узнала, и надеялась, что ему не удастся уличить меня во лжи. Единственное, о чем я волновалась, так это о том, что именно он хочет мне показать… но я поняла, что это, как только переступила порог его трейлера.

На его компьютере играла негромкая и очень знакомая музыка, которую я без остановки слушала большую часть дня. На тумбочке стоял ноутбук, а на нем был открыт сайт «Джаша Трейс». В глаза мне сразу бросилась фотография Лизы и ее группы.

– О’кей, – сдалась я без боя. – Что происходит?

Сев за кухонный стол, Дэнни заговорил:

– Слышал, старушка Вернис жаждет заполучить себе трейлерный парк.

Я сглотнула. Черт.

– О чем ты? – спросила я, садясь за стол напротив него.

– Не прикидывайся дурочкой, – хмыкнул Дэнни. – Им не удалось уговорить тебя передать им парк, поэтому она попыталась получить его через меня. – Он пробежался рукой по своей светлой короткой бороде. – Я решил не говорить ей о том, что: а) мне плевать на судьбу парка и б) у меня не хватит прав передать его им без твоего участия… Хотя, по правде говоря, я был удивлен, когда узнал, что ты без особых угрызений совести не посвятила меня в свои дела с ней и Томом.

– О, Дэнни, прости меня. – Я ссутулилась под гнетом проблем. – Мне отчаянно хотелось выяснить, что они знают.

– Но ты не хотела, чтобы это знал я, не так ли?

– Ты меня в этом винишь? – с укоризной спросила я. – У нас с тобой разные представления о том, что должно случиться с Лизой. И как ты узнал о «Джаша Трейс»? Как тебе удалось?.. – Я кивнула в сторону компьютера, где на экране Лиза наигрывала на скрипке блюграсс.

– Я заглянул в трейлер отца. Нет, ну ты представляешь? – Он засмеялся, хотя мне было совсем не смешно. – Я всегда знал, что он ей поклонялся, но я недооценивал насколько. Так или иначе мне пришлось сломать замок, чтобы забраться в его фургон. Но ты меня опередила, да? – Дэнни подождал моего ответа, и когда я ничего не ответила, продолжил: – Я нашел объявление в газете, что скоро у них здесь будет концерт. И в объявлении я увидел скрипачку, на которой был медальон, похожий на тот, что носила Лиза. У папы было полно блюграсс-музыки, но этой группы не было, и поэтому я задумался… – Он наклонил голову, глядя мне прямо в глаза. – У него же были их диски, это ты их взяла?

Я было замешкалась, потом кивнула.

– Мне пришлось заплатить восемь баксов, чтобы купить их диск.

– Дэнни…

– Как только я узнал ее имя, все остальное выяснить оказалось проще простого. – Он с обидой покачал головой. Точно такое же обиженное выражение лица было у меня сегодня утром, когда я смотрелась в зеркало. – Клевую жизнь она себе устроила, ничего не скажешь.

– Дэнни. – Я наклонилась к нему. – Умоляю тебя, оставь ее в покое.

– Я почему-то думал, что ты не сможешь многое выяснить в одиночку, но так как ты последние дни старалась меня избегать, я решил, что ты знаешь достаточно, – сказал он. – А когда несколько минут назад ты вошла в трейлер и услышала эту музыку… твои глаза тебя выдали.

– Ты говорил об этом с Гарри? – Я с беспокойством потерла локоть.

– Еще нет.

– Что ты собираешься сделать?

Дэнни не слишком медлил с ответом:

– Собираюсь сказать Гарри, что у него есть возможность закрыть одно давнее дело – как раз в ночь, когда состоится их концерт. Он станет героем, а Лиза наконец получит по заслугам.

– Дэнни, – я едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, – она же не преступница.

Казалось, мы говорим на разных языках.

– Райли, ты, кажется, не понимаешь, – произнес он. – Я сейчас даже не говорю о том, что она сделала с нашей семьей. Она убила человека. Если это на самом деле был несчастный случай – что, мне кажется, бред собачий, – ее оправдают в суде. Конечно же, дело осложнится тем, что она сбежала, но все же. И если ты искренне хочешь ей помочь, тебе надо найти ей хорошего адвоката в Виргинии.

– Черт побери! – Я ударила кулаком по столу. – Почему ты не оставишь ее в покое? Пожалуйста! На кону не только жизнь Лизы, – сказала я чуть спокойнее. – Но и жизнь ее семьи. Ее детей.

– У большинства преступников есть семьи, – назидательно заметил он. – Это не значит, что они должны оставаться на свободе. – Он протянул руку и коснулся моего кулака, нежно разжав его. – Чего ты хочешь от нее, Райлс? – тихо спросил он.

– Я хочу с ней встретиться, – сказала я. – Это все, чего я хочу. И я не хочу ей навредить.

Вздохнув, он убрал свою руку.

– Она убила человека, – устало повторил он. – Это самое главное. Она совершила убийство и теперь должна заплатить.

Я встала и подошла к двери.

– Можешь мне кое-что пообещать? – попросила я. – Всего лишь одну вещь?

– Что?

– Подумай об этом еще немного, прежде чем говорить Гарри.

– Концерт всего через несколько дней, – напомнил мне Дэнни.

– Я знаю. Но ты ведь можешь подождать, верно? Есть ли разница, скажешь ты ему об этом сегодня или в день концерта? – Я открыла дверь. На улице стемнело, и свет из трейлера освещал его худое лицо и прозрачные голубые глаза. – Важно, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем что-то предпримешь…

– Я достаточно подумал.

Я посмотрела на экран его компьютера, где высвечивалась фотография «Джаша Трейс», где Лиза смотрела на меня из мира, к которому я не принадлежала, повернулась к брату и тихо произнесла:

– Есть кое-что, чего ты не знаешь, – попыталась я разыграть единственную оставшуюся у меня карту. – Об этом ты бы не смог выяснить ни у кого, вне зависимости от того, насколько ты сведущ по части поиска информации в Интернете.

– И что же это? – спросил Дэнни.

Я тяжело сглотнула.

– То, что Лиза – моя мать, – бухнула я.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – Дэнни нахмурился.

– Это правда. Мне об этом рассказала Дженни. Лиза – моя мать, она родила меня в пятнадцать лет. А мама и папа меня удочерили.

– Черт… – Его лицо чуть заметно смягчилось.

И все же я знала, что этого будет недостаточно.

Расставшись с братом, я поехала прямиком к Дженни, в ее дом из белого кирпича в Деграффинриде. Она открыла мне дверь в синем домашнем халате, и ей хватило одного взгляда на мое лицо, чтобы понять, что случилось что-то плохое.

Она схватила меня за руку и ввела в дом.

– Что такое? – спросила она. – Что-то случилось?

– Дэнни все знает.

– Ты ему рассказала? – Она обмерла.

Мне ничего не оставалось, как поведать ей, откуда Дэнни узнал правду о Лизе. Я говорила так быстро, что мои слова нагромождались одно на другое.

– Он пойдет в полицию? – спросила Дженни.

– Сегодня нет, но обещал это сделать.

Мы все еще стояли около парадной двери, и только сейчас Дженни решила пригласить меня в комнату.

– Заходи, – спохватилась она. – Давай успокоимся и все обдумаем.

Войдя в ее мягко освещенную гостиную, я невольно удивилась, когда увидела возле окна наше старое фортепиано. Без сил опустившись на стул, я посмотрела в потолок.

– Мне как-то нужно ее предупредить, – сказала я. – Он хочет рассказать Гарри Вашингтону… Вы слышали про него?

Дженни кивнула.

– Он хороший парень. Но почему именно Гарри?

– Они друзья. Он хочет, чтобы Гарри ее арестовал, задержал в Нью-Берне во время концерта. Я не знаю наверняка, что сделает Гарри, но если Дэнни ему расскажет, я уверена, ему придется что-то предпринимать.

– Тогда тебе нужно отправить Лизе письмо по электронной почте, – ответила Дженни. – У тебя нет выбора.

Я взглянула в окно, за которым была кромешная темь.

– Может быть, лучше позвонить, если мне удастся найти ее номер, – сказала я. – Только боюсь, вряд ли он есть в телефонном справочнике. Да и она в любом случае сейчас в пути.

Мое сердце учащенно забилось при мысли, что я могла бы с ней поговорить. Но если я расскажу ей, кто я, то, вероятно, напугаю до полусмерти. И что, если она бросит трубку? Я слишком сильно боялась услышать от нее «нет». Лиза благополучно скрывалась в течение двадцати лет, до того момента, пока я не начала копаться в ее жизни.

Внезапно меня осенило.

– Ее расписание выступлений! Оно должно быть на их сайте.

Дженни встала и подошла к двери, чтобы взять свой портфель.

– Давай взглянем, – сказала она, доставая ноутбук.

Она села на диван, и я пересела к ней. В полной тишине Дженни открыла ноутбук, и мы вошли на сайт «Джаша Трейс».

– Вот расписание, – сказала я, указывая на ссылку.

Дженни перешла по ней, и я быстро просмотрела все даты. Сегодня у них выходной. Завтра ночью они будут выступать в «Далчимере», маленьком клубе, в котором я бывала пару раз, когда приезжала в Чапэл-Хилл. А на следующую ночь у них должен был состояться концерт в Нью-Берне.

– Я поеду в «Чапэл-Хилл», – сказала я. – Это всего лишь пара часов от Нью-Берна и рядом с Дархемом. Потом переночую у себя в квартире.

– Что ты собираешься сделать? – медленно спросила Дженни, и я поняла, что она пытается представить сцену нашей встречи, так же, как и я. – Что ты ей скажешь?

Облокотившись на диван, я прикусила губу и задумалась.

– Расскажу ей о Дэнни, – промолвила я. – Скажу, что он все знает. Что он этого просто так не оставит и что его лучший друг – коп. Ей придется решить, что с этим делать. – Я потерла виски. – И еще извинюсь, – добавила я. – Ведь в том, что она в опасности, есть и моя вина. Мне вообще не стоило ее разыскивать.

– Ты же не знала, куда это приведет, – проговорила Дженни. – Ты не должна себя в этом винить.

Раздираемая сомнениями, я смотрела перед собой пустым взглядом. Откуда мне знать, поймет ли Лиза все правильно?

– Хочешь, я поеду с тобой в «Чапэн-Хилл»? – спросила Дженни.

Я задумалась над ее предложением. Было довольно странно, что Дженни оказалась единственным человеком, с кем я чувствовала себя в безопасности.

– Нет, мне следует пойти одной, – наконец сказала я.

Я попыталась представить, как подойду к Лизе в «Далчимере». Интересно, какое у нее будет выражение лица? Вряд ли оно будет радушным.

– Не могу поверить, что все-таки сделаю это, – проговорила я с волнением и предвкушением.

– Тебе придется.

– Очень нервничаю, – призналась я, взглянув на Дженни, которая наблюдала за мной с большим вниманием.

– Что, если она поведет себя, будто не узнала меня? Или отвернется. Это будет самое ужасное. Или позовет охрану…

Дженни поставила компьютер на кофейный столик и, встав с дивана, сказала:

– Пойдем со мной.

Я проследовала за ней через гостиную на застекленную террасу, в одной части которой стоял стол, а в другой – небольшой диванчик и два стула, обитые тканью с мартышками и пальмами. Под окном вдоль стены был ряд белых встроенных шкафов, почти таких же, как в гостиной отца.

Дженни включила торшер и присела на корточки перед одним из шкафов. Поискав что-то среди вещей, она достала небольшой альбом.

– Присаживайся, – кивнула она в сторону диванчика, поднимаясь.

Я последовала приглашению, и она, придвинув к диванчику стул, села рядом со мной и открыла альбом.

– Когда-то я неплохо снимала, пока фотоаппараты не стали цифровыми, – сказала она, поднося альбом к свету лампы. – Теперь немного ленюсь, – добавила она, засмеявшись. – Здесь большинство фотографий с моей поездки в Калифорнию. – Она перелистывала альбом, не всматриваясь в снимки. – Но я помню, что здесь есть несколько фотографий того года, когда Лиза была у меня, и одну из них я хочу тебе показать.

Она перевернула страницу, и я увидела фото Лизы. Очень бледная, со светлыми волосами, она украшала новогоднюю елку. На ней были черные легинсы и синий широкий свитер. Взглянув на снимок внимательнее, я поняла, что Лиза на этом снимке беременна.

– Тут она на шестом месяце, – подтвердила Дженни.

– Ох, – прошептала я.

Лиза улыбалась в камеру. Это, конечно, не была самая радостная улыбка на земле, но по выражению ее лица было понятно, что она в хороших отношениях с фотографом. То есть с Дженни.

– Жаль, но это единственный снимок, который есть у меня с той поры, – вздохнула Дженни. – Она стеснялась камеры в то время по вполне очевидным причинам. А вот тот самый снимок, который я хотела тебе показать.

Она перевернула страницу, и я увидела Лизу, лежащую в больничной кровати, в бело-синей, чуть съехавшей с одного плеча, ночной рубашке, и с темноволосым младенцем на руках.

– Это ты, – сказала Дженни.

Глаза Лизы были прикрыты, лицо было умиротворенным, щекой она касалась моего виска. Это прикосновение могло выражать только одно – любовь.

Дженни осторожно приподняла мой подбородок и посмотрела в лицо. Мои глаза были затуманены от слез.

– Она не отвернется от тебя, Райли, – прошептала она с нежностью. – Я в этом абсолютно уверена.

На следующий день по дороге в Чапэл-Хилл, до которого мне пришлось добираться два с половиной часа, я пыталась слушать аудиокнигу, но из-за разгулявшихся нервов почти две трети пропустила мимо ушей. Если бы Дженни сегодня не работала с клиентом, я бы хоть ей позвонила, чтобы немного успокоиться. Но мы договорились созвониться только после разговора с Лизой, независимо от того, в котором часу он бы ни закончился.

– Я вряд ли усну, пока ты мне не позвонишь, – сказала Дженни.

Мне не верилось, что уже сегодня я увижу Лизу. Я прогоняла свой план в голове снова и снова, но многое в нем зависело от удачи. И в большей степени это зависело от того, захочет ли Лиза меня видеть. Как раз в этом я была уверена меньше всего.

После Белтлайна, не доезжая до Рэйли, машины встали в пробке. Я проехала мимо съезда, который вел в сторону квартиры Брайана, и в первый раз со дня нашего разрыва воспоминание о нем болью отозвалось в моей душе. Удивительно, но почти все это время я о нем совсем не думала. И те два года, что провела в ожидании его официального развода, теперь показались мне впустую потраченным временем.

Машина справа от меня посигналила кому-то, и я, порадовавшись, что это предназначалось не мне, вновь сосредоточилась на дороге. Я приехала слишком рано. В Чапэл-Хилл я прибуду только в начале шестого, а клуб откроется лишь после семи. Можно было бы скоротать время, заехав куда-нибудь перекусить, но чувствовала я себя не лучшим образом и вряд ли смогла бы проглотить хоть кусочек. Я подумала, что лучше просто посижу в машине и, пока буду ждать, обдумаю все возможные сценарии, которые могут произойти.

Час пик сковал улицы Чапэл-Хилла, однако я умудрилась найти парковочное место всего в квартале от «Далчимера». Выключив двигатель, я задумалась. Что делать дальше? Было двадцать минут шестого. Мой план состоял в том, чтобы посмотреть концерт, а затем найти Лизу где-нибудь за кулисами… Но, возможно, у меня получилось бы встретить ее прямо сейчас, раз уж я приехала так рано? Нет, не пойдет. Как она будет выступать после встречи со мной? Да и я все еще чувствовала себя неготовой к встрече с ней. Если к такому вообще можно быть готовой. Как только мой мир столкнется с ее миром, отступать будет поздно.

С выключенным кондиционером в машине вскоре стало невыносимо жарко, и я приоткрыла все четыре окошка. Чапэл-Хилл был студенческим городком, и на тротуарах было полно студентов. Их голоса – громкие и живые – я могла слышать сидя в машине, пока они проходили мимо. Они были значительно моложе меня, это было понятно даже по их голосам. Мне казалось, что за последнюю пару месяцев я состарилась лет на десять.

Неподалеку от входа в клуб я увидела несколько человек и внезапно подумала: а что, если все билеты распроданы? Хотя я никогда и не слышала о «Джаше Трейс», но, изучая их сайт, я поняла, что они довольно-таки популярны. Я начала потеть от жары, а новый прилив жара добавила очередная тревожная мысль. В конце концов я закрыла окна и взяла с заднего сиденья сумку и футляр со скрипкой, которую прихватила с собой в последний момент. Выбравшись из машины, с сумкой через плечо и с инструментом в руках, я зашагала в сторону клуба.

Было начало седьмого, и билетная касса уже работала. Я с легкостью купила билет – с такой легкостью, что мне стало жаль Лизу за то, что у «Джаши Трейс» не будет сегодня аншлага, и, отойдя от касс, окинула взглядом улицу, чтобы продумать следующий шаг. Через пару магазинов от того места, где я стояла, была музыкальная лавка, и я решила зайти туда в надежде найти что-нибудь, что могло бы занять меня до момента, как откроются двери клуба.

Войдя в лавку, я почему-то сразу представила, что, возможно, точно таким же был магазинчик Грэди, маленьким и душным. Я вообразила Лизу в этом маленьком и тесном пространстве. Ей было всего семнадцать, когда она приехала в Сан-Диего, и я могла лишь догадываться, как она была одинока и напугана. У меня и у самой-то сейчас желудок сводило от переживаний, хотя мне уже двадцать пять и я ни от кого не убегаю. Как же ей удалось преодолеть страх? Как она справилась с тем, что невольно оказалась убийцей?

Еще потоптавшись в магазине, я вскоре вышла оттуда и, прижав к груди «Вайолет», вернулась к клубу и заняла одну из свободных лавочек. Оставшееся время я сидела в одиночестве и то и дело смотрела на часы в телефоне, боясь пропустить начало концерта.

В пять минут восьмого я была уже на месте. Ряды стульев стояли напротив платформы, которая служила сценой. Зал сегодня показался мне значительно меньше, чем я помнила его в прошлое мое посещение. Но в большей степени такое впечатление создавалось из-за высоких стен, выложенных кирпичом, которые зрительно сужали пространство. Однако табличка на одной из стен сообщала, что вместимость зала – сто пятьдесят человек. Раньше я была здесь с Брайаном на двух концертах, и оба раза здесь была страшная давка, приходилось стоять, прижавшись плечом к плечу с другими зрителями, и поэтому сегодня была удивлена – и в то же время обрадована, – увидев стулья. До этого я сомневалась, что смогу на ногах выдержать все выступление, – не потому, что слаба физически, а потому, что была почти в полуобмороке от того, что я затеяла.

Остановившись возле буфета, я посмотрела в сторону сцены, немного возвышавшейся над старым деревянным полом. Барабанная установка и клавиши были подвинуты к задней стене, как будто на этом концерте в них не было необходимости. Но парочка стульев и несколько микрофонов стояли впереди, там же лежали гитары. Увидев все это, я ощутила реальность происходящего. Менее чем через час Лиза будет здесь, всего в нескольких шагах от меня. Господи…

Купив бутылку пива и пачку начос, которые мне каким-то образом предстояло в себя запихнуть – пиво на голодный желудок я бы не смогла пить, – я осмотрелась. Люди вокруг смеялись, болтали, приветствовали друг друга. Это явно была толпа завсегдатаев, и я заметила, что выделяюсь на этом фоне. Где лучше сесть, подумала я и заняла место в середине зала, где, как мне казалось, буду меньше заметна в своем одиночестве. Чувствуя себя деревянной, я тупо сидела на своем стуле, смотрела на сцену и хрустела начос, которые вкусом напоминали картон.

Шум в зале нарастал, заполняясь голосами, отражавшимися от каменных стен. Я заметила, что многие зрители были в футболках с надписью «ДТ» на спинах, и мне понадобилось около десяти минут, чтобы понять, что «ДТ» означало «Джаша Трейс».

Зал наполнялся, и мне быстро стало понятно, что публики будет довольно прилично. Молодой парень справа от меня читал заднюю обложку диска «Джаши Трейс», указывая на что-то женщине, вместе с которой он пришел на концерт. Место слева от меня никто не занял, и я была рада наличию свободного пространства.

Справа от сцены я заметила дверь, которая была единственным выходом за кулисы. Я представила себе, как буду входить в нее, и тут тучный молодой парень, одетый в черные джинсы и черную футболку, занял свой пост прямо перед самой дверью. На его груди висел желтый пластиковый беджик, и я догадалась, что это охранник. Значит, чтобы добраться до Лизы, придется пройти мимо него.

К тому времени, как погас свет, я допила пиво, съела половину начос и воровато сунула бутылку и пустую упаковку под стул, заранее зная, что вряд ли заберу их с собой.

На сцену вышла женщина среднего возраста с татуировкой на руке и с короткими ярко-фиолетовыми волосами. Сделав объявление о запасных выходах, через которые следует покидать зал в случае чрезвычайных ситуаций, она попросила перевести телефоны в беззвучный режим и начала бесконечно долго рассказывать о грядущих концертах. Зрители начали терять терпение. Ну или это происходило только со мной. Пиво и чипсы стали бунтовать в моем животе. Только этого не хватало! А ну как я вдруг почувствую себя плохо? Выбираться из середины зала не так-то просто, особенно если надо быстро. Господи, не оставь меня без своей помощи…

Но все обошлось. Живот присмирел, и тут же на сцену вышли они, вся группа… Я замерла, превратившись в каменное изваяние. Вот! Вот она, Лиза! Со скрипкой. Я не могла отвести от нее глаз, чуть не плача от переполнявших меня чувств. И началось представление. Первым номером они исполнили быструю песню, которую я слышала на одном из альбомов. Мое сердце билось в такт музыке. Я не могла отвести глаз от Лизы. Ее светло-каштановые волосы были длиной чуть ниже плеч, и в то время, пока она играла, они свободно раскачивались. Ее черты были четче, чем на фотографиях, яркий свет, падавший на сцену, позволял разглядеть даже морщины на ее лбу. Все четыре музыканта были в джинсах и футболках. И глядя на мужчин, я даже думала, что могу определить, кто из них кто – Шейн парень с бородой, а Трэвис – коротко стриженный блондин в очках.

Силия сменила прежнюю короткую стрижку, с которой она была снята на сайте и обложке альбомов. Ее темные волосы теперь были подстрижены по-другому, это был модный короткий боб с неровными прядями – клевая стрижка. Силия выглядела более молодой и современной по сравнению с Лизой. И я знала почему. Жизнь не баловала ее. Ни в те времена, когда она была ребенком, от которого многого требовали, ни в пятнадцать лет, когда она родила вдали от родителей, ни в семнадцать лет, когда вынуждена была бежать из дома.

Закончив песню, Лиза опустила скрипку, улыбка смягчила ее лицо, и я увидела свет, исходящий от нее. Видно было, что она получала радость от того, чем занималась. Как и от жизни, которую заново создала. Она снова начала играть, и ее волосы теперь развевались как символ свободы, которую она украла для себя. Я отвернулась от сцены, вновь внезапно почувствовав боль и обиду. У Лизы была семья, а у меня ее нет. Я хотела радоваться за нее, но… не могла. И сознавать это мне было невыносимо больно.

Концерт между тем продолжался. Все четверо были отличными музыкантами. Лиза пела хорошо, но вокалистами по-настоящему были Силия и Шейн. Зато скрипка целиком принадлежала Лизе, и когда она начала исполнять соло, все в зале встали со своих мест. Я и сама встала, но мои колени тряслись, и мне пришлось вцепиться в спинку впередистоящего стула, чтобы не упасть.

Спустя час музыканты ушли на перерыв. Прижимая к себе «Вайолет», я встала в очередь в маленький переполненный буфет. Мне захотелось выпить еще бутылку пива, чтобы ничего не чувствовать, однако я должна была сохранять здравый рассудок, и поэтому я купила себе лишь бутылку воды.

Когда «Джаша Трейс» снова вышли на сцену, я забеспокоилась. Во сколько закончится выступление? Музыканты играли песню за песней, минуты шли за минутами, и я начала впадать в панику. Что, если они быстро покинут здание сразу после концерта? Следует ли мне побежать прямиком к их машине? Что, если вся моя поездка окажется бессмысленной? И зачем я сглупила, выбрав место в самом центре зала?

Дождавшись конца следующей песни, я поднялась с места и, бормоча извинения, стала пробираться по чужим ногам к проходу. Людям приходилось вставать, чтобы я могла пройти, а я изо всех сил старалась не ударить кого-нибудь инструментом.

Здоровенный охранник во всем черном, привалившись плечом к кирпичной стене, слушал концерт. Увидев меня, пробирающуюся в сторону двери, он сделал два шага и загородил мне проход.

Я улыбнулась ему как можно дружелюбнее, и он наклонился, чтобы я могла сказать ему на ухо, почему вдруг решила покинуть зал. Мне пришлось кричать, чтобы он меня услышал, так как музыка играла слишком громко, а мы стояли почти рядом со сценой.

– Мне нужно увидеться с Джейд после выступления! – прокричала я ему в самое ухо. – Я ее сестра, и у меня ее старая скрипка! – Я подумала, что лучше всего будет назваться сестрой, чем дочерью, хотя я была уверена, что оба варианта вызовут тревогу, как только Лиза это услышит. Парень хмуро поглядел на меня, и я вспомнила биографию Лизы на сайте: единственный ребенок доктора и медсестры. Я снова ему улыбнулась:

– Я хотела сделать ей сюрприз.

– Погоди, сначала я проверю, что у тебя, – прокричал охранник мне в ухо, и я последовала за ним к узкой полке у стены возле двери. Я не могла его винить. У меня в рюкзаке могло быть что угодно, даже оружие. Кто знает, вдруг Лиза приняла бы «Вайолет» именно за это.

Я положила футляр на полку и открыла его. Охранник не пытался вытащить инструмент, но осмотрел все вокруг него, а саму скрипку хорошенько ощупал. Затем прокричал:

– Иди за мной.

Я закрыла футляр и проследовала за охранником через дверь в коридор, едва освещенный флуоресцентными лампами. Слева от меня было несколько закрытых дверей, а открытая дверь справа вела прямиком в кабинет. Там за столом сидела женщина с фиолетовыми волосами. Увидев меня с охранником, она поднялась и, выйдя из кабинета, остановилась в дверном проеме.

– Что случилось? – спросила она.

– Это сестра одной из артисток, – доложил ей охранник.

– Я к Джейд, – сказала я женщине. – Я живу неподалеку и принесла ей ее старую скрипку. Я подумала, что она будет ей нужна. Могу я увидеть ее сразу после выступления?

Я понимала, что женщина не купилась на мой рассказ.

– Она не говорила, что кто-либо придет.

– Да, я знаю. Я просто не знала, что буду в городе, но когда оказалась здесь, решила сделать ей сюрприз, – проговорила я быстро. Это прозвучало так, будто я на ходу придумывала историю. Что было недалеко от истины.

– Я проверил футляр, – сообщил охранник. – Там настоящая скрипка. – Он выглянул в коридор: – Мне пора.

Оставив меня с женщиной, он ушел тем же путем назад к месту своего дежурства.

Взглянув на часы на стене, женщина сказала:

– Я спрошу ее, как только она выйдет со сцены. Вот, кстати, кажется, они уже сворачиваются.

В зале раздались аплодисменты, более громкие, чем раньше.

– Как тебя зовут? – спросила меня женщина.

Я не хотела называть ей свое имя, но не видела другого выхода.

– Райли, – сказала я.

– О’кей. – Она прошла мимо меня. – Посиди пока здесь, – она указала на один из двух стульев возле стола. – Я дам ей знать.

Я села, а она тем временем исчезла в коридоре. От волнения руки у меня вспотели, дыхание участилось. Я почему-то не верила, что все получится. Эта женщина расскажет Лизе, а та запаникует и скроется до того, как я ее увижу.

Просидев еще какое-то время с «Вайолет» на коленях, я наконец дождалась, когда стихнут аплодисменты. Послышался шум сдвигаемых стульев и гомон возбужденных голосов. Я представила себе Лизу, покидающую сцену, и женщину с фиолетовыми волосами, спешащую к ней. А потом я больше не могла этого выносить. Я встала и бросилась в коридор, чтобы поскорее увидеть мою мать.

Джейд

Силия опустилась на старинный стул в гримерке.

– Кажется, я становлюсь слишком старой для всего этого, – проговорила она с улыбкой.

– Не забывай Бонни Райт, – напомнила ей Джейд, как делала каждый раз, когда они чувствовали усталость.

Бонни считалась героиней среди музыкантов, ибо продолжала выступать, когда ей было уже за шестьдесят. Джейд и Силия были ее моложе более чем на двадцать лет. Конечно, они очень уставали после каждого концерта, но все равно это были самые лучшие моменты их жизни. А Джейд с пяти лет знала, что такое выступать перед благодарными зрителями. Никакой наркотик в мире не мог вызвать у нее похожих чувств.

– Хочу позвонить детям до того, как мы пойдем есть. – Силия потянулась за рюкзаком. – Ребята сказали, что подождут.

– Хорошая идея. – Джейд захлопнула свой футляр и поставила на пол рядом со стулом.

Силия начала доставать из рюкзака телефон, но в этот самый момент к ним в гримерку заглянула женщина с фиолетовыми волосами, которую, как вспомнила Джейд, звали Кэт, и сказала:

– Джейд, там девушка. Она хочет с тобой поговорить.

Джейд с трудом сдержала стон. Каждый раз после концерта появлялись музыканты, вдохновленные их выступлением. Одни хотели просто пообщаться, другие – выразить восхищение или спросить совета у опытного музыканта. Это была одновременно и приятная, и изматывающая часть ее работы. Она взглянула на Силию. Та едва заметно качнула ей головой.

– Пожалуйста, извинитесь за меня, – промолвила Джейд. – Скажите, что, если она может написать мне письмо, если…

– Она говорит, что она ваша сестра.

У Джейд заломило виски. Вот оно! То, чего она так страшилась, думала она об этом или же нет. Она опять взглянула на Силию, которая, в ужасе округлив глаза, в свою очередь смотрела на нее, ожидая, что произойдет что-то недоброе.

– У меня нет сестры, – ответила Джейд, повернувшись к Кэт.

– Я привезла «Вайолет»! – раздался голос за дверью.

Кэт быстро ретировалась в коридор, закрыв за собой дверь гримерки.

– Вам сюда нельзя! – строго сказала она.

– О боже! – Джейд вскочила со стула и ринулась к двери.

Преградив ей дорогу, Силия схватила ее за руку.

– Нет, – взмолилась она. – Не надо!

Джейд высвободила руку и распахнула дверь.

– Впустите ее! – закричала она, выискивая глазами девушку за спиной Кэт.

Кэт неохотно отошла, и к Джейд подошла молодая девушка, черты которой показались ей немного знакомыми. Кудрявые волосы доставали до плеч. Она не улыбалась, а в ее карих глазах застыла тревога.

Если не считать того случая, когда Джейд мельком заметила Райли из спальни матери семь лет назад, последний раз она видела ее в ресторане в Морхед-Сити, когда отмечали ее девять лет. Девушка, которая стояла теперь перед ней, могла оказаться самозванкой, правда, чутье подсказывало Джейд обратное. Темные глаза, длинные ресницы, форма рта – да, это была ее дочь. Джейд потянулась к ней, чтобы заключить в объятия, и в глазах Райли тут же исчез страх. Джейд прижала ее к себе, и Райли затряслась в рыданиях. Кэт, увидев это, тихо скользнула за дверь и скрылась в коридоре.

– Все хорошо, хорошо, – шептала Джейд, прижавшись щекой к волосам дочери, как когда-то, когда та была крошкой.

Силия положила руку на спину Джейд, но та не шевельнулась. Она знала, что ее подруга напугана не меньше ее, но единственное, что ей было важно сейчас, это то, что Райли рядом и она наконец-то обнимает свою малышку.

Так они стояли не меньше минуты. Но Джейд знала, что, сколько бы времени она ни обнимала дочь, ей все равно будет недостаточно, а эти эмоции рано или поздно должны будут привести к разговору, который неминуемо затронет невыносимые для нее темы. И, желая отдалить страшное, она готова была простоять так вечно. Наконец Райли высвободилась из ее объятий и вытерла слезы. А Джейд, чувствуя на себе взгляд Силии и не в состоянии сказать хотя бы слово, все еще продолжала держать дочь за руку, словно боялась отпустить.

– Я принесла тебе кое-что, чему ты точно обрадуешься, – смущенно пробормотала Райли и потянулась за футляром со скрипкой.

Джейд сразу узнала его. Красивая старая кожа. Старый ярлык с карандашным рисунком фиалки.

– Моя «Вайолет», – прошептала она, касаясь футляра.

И тут между ними, как карающий меч, встала Силия. Ее лицо выражало тревогу.

– Джейд, добром это не кончится, – предостерегающе сказала она. – Ты ведешь себя так, будто ничего страшного не случилось. Ты о чем-нибудь думаешь?

Джейд знала, что она права. Это все не к добру. Эта встреча повлечет за собой только все самое плохое, но сейчас ей было все равно.

– Я все знаю, – промолвила Райли, не обращая внимания на Силию.

На что та, повернувшись к ней, приказала:

– Тебе нужно уйти.

Джейд взяла ее за плечи и попыталась успокоить.

– Послушай, она уже здесь. – Голос ее был твердым. – Этого уже не изменить. Она здесь, и я хочу с ней поговорить. Пожалуйста.

Силия почти никогда не плакала, но сейчас ее глаза наполнились слезами. Она коснулась рук Джейд, лежащих у нее на плечах, и та, хоть и не была ни в чем уверена, снова пообещала:

– Все будет хорошо.

Отпустив Силию, Джейд позвала за собой Райли:

– Иди сюда. Садись и расскажи мне, что ты знаешь. Откуда ты можешь что-нибудь знать?.. – Ее голос оборвался. Она надеялась, что Райли не знает всего. Были вещи, которые она не хотела, чтобы знала ее дочь.

Райли взглянула на Силию, и Джейд поняла, что она боится говорить в ее присутствии.

– Все хорошо. – Она подвинула второй стул поближе к стулу Райли и села на него. – Между нами нет секретов.

– Дженни, – Райли покрепче стиснула скрипку у себя на коленях, – это она мне все рассказала.

Дженни. От одного только ее имени у Джейд сжалось сердце. Она скучала по женщине, которая была с ней рядом в один из самых сложных периодов в ее жизни.

– Райли, мне так жаль, что ты… – начала Джейд и замолчала.

– Месяц назад умер папа, – тихо произнесла Райли. – Не знаю, известно ли тебе это.

– Знаю, – вздохнула Джейд. – Я послала ему открытку о нашем туре, и когда не получила ответа, заволновалась. А потом в Интернете нашла некролог.

Узнав о смерти отца, она плакала несколько дней. Она так и не расплатилась с ним. Отец пошел на огромный риск, чтобы у нее была жизнь, полная свободы, и несмотря на то, что он никогда не говорил с ней о Райли, он был единственным человеком, благодаря которому у нее была связь с дочерью.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Вы были близки? Я так мало о тебе знаю. Он никогда не рассказывал мне ничего о…

– Чего ты хочешь? – перебив Джейд, обратилась Силия к Райли. Она по-прежнему стояла у двери, и голос ее – от страха – был ледяным. – Надо же, болтают как ни в чем не бывало…

– Тсс, все хорошо, Силия, – бросила ей Джейд и опять повернулась к Райли. – Мне хотелось увидеться с тобой… быть с тобой… всю свою жизнь, – горячо проговорила она, будто слова давно рвались из нее, и так это и было. – Надеюсь, ты это понимаешь?..

– Силия права, – прервав ее, хрипло произнесла Райли вместо ответа. – Все рушится. Я пришла сюда тебя предупредить. – Она сильнее сжала футляр скрипки, и костяшки ее пальцев побелели. – Дэнни все знает. Он во всем тебя винит. Это нелогично, но все равно. Его лучший друг – полицейский, и Дэнни намерен рассказать ему о тебе. Возможно, после концерта в Нью-Берне тебя будет ждать полиция.

Тишина, которая повисла в гримерке, их оглушила. Джейд чувствовала, будто кровь заледенела в ее жилах, а биение сердца глухо отдавалось в голове. Она не могла видеть Силию, но ощущала, что та напряжена не меньше ее.

– Мне кажется, это моя вина, – произнесла дальше Райли. – Я сказала Дэнни, что думаю, что, возможно, ты жива. И когда поняла, что он может тебе навредить, было уже поздно. Мне казалось, я сделала все возможное, чтобы он не узнал никаких подробностей, но…

– Ты ему рассказала? – набросилась на нее Силия. – Что именно? Что ты ему рассказала?

– Силия. – Джейд посмотрела на нее с упреком, хотя сама была близка к обмороку. – Пожалуйста, не надо.

Внезапно дверь открылась, и на пороге возникли Шейн и Трэвис.

– Вы уже поговорили с детьми? – спросил Шейн. – Мы умираем с голоду.

Джейд бросила на Силию взгляд и сказала:

– Иди, а мне нужно поговорить с Райли.

В комнате сгустилось напряжение, все молча переглядывались.

– Ты кто? – наконец спросил Шейн у Райли.

– Она друг. – Джейд встала и, подняв футляр от мандолины, передала его Силии вместе с рюкзаком. Руки ее при этом дрожали. – Сходите поешьте. Я доеду до отеля на такси.

– Нет. – Силия покачала головой. – Я остаюсь.

Джейд посмотрела на нее умоляющим взглядом:

– Пожалуйста, Силия.

Ей хотелось сказать, что она все понимает, но времени на это не осталось. Ей необходимо было поговорить с дочерью. Сейчас. Наедине. Кто знает, сколько у них есть времени? А позади больше двадцати лет жизни, которые они провели поврозь…

Силия, помедлив, повиновалась. Но, проходя мимо Райли, произнесла:

– Я не знаю, что ты там слышала… какая картина сложилась у тебя в голове относительно Джейд… но она очень хороший человек. – Глаза ее блестели от слез.

И она вышла. А Джейд с тоской подумала в этот момент – вся их жизнь шла к этой секунде. К неотвратимой катастрофе.

Закрыв дверь за Силией и мужчинами, она повернулась к Райли:

– Может быть, нам стоит куда-то пойти? Я не знаю, как долго нам позволят здесь оставаться.

Райли покачала головой:

– Не хочу говорить на людях. Давай побудем здесь, пока нас не прогонят.

Райли

– Ты такая красивая, – умиленно сказала Лиза, проведя рукой по ее волосам.

Чувствуя ее нежное прикосновение, я смотрела на нее, живую и невредимую, и изнывала от сильнейшего чувства вины.

– Мне кажется, я тебе все испортила, – всхлипнула я.

– Давай не будем сейчас об этом, – сказала Лиза твердо, вытирая мне слезу. – Прямо сейчас, в эту минуту, я не в тюрьме. Я здесь, с тобой, и я хочу узнать о тебе абсолютно все. Родная моя… Я постоянно ищу тебя в Интернете, но тебя будто не существует. Как минимум раз в месяц я проверяю Фейсбук. Там есть несколько Райли Макферсон, но по ним видно, что это не ты. Правда, у одной из них в профиле стоит фотография природы, и я всегда думаю, не ты ли это, родная девочка…

Впервые за этот день я просветленно улыбнулась. Настоящим счастьем было услышать, что она, моя мать, искала меня. И она правильно предположила – это я была той Райли Макферсон, у которой в профиле стояла фотография радуги над маковым полем.

– Это я. Мне приходится быть незаметной в социальных сетях. Моя профессия – школьный психолог, и мне нужно, чтобы как можно меньше учеников, с кем я работаю, знали о моей личной жизни.

– Ты психолог! – всплеснула руками Лиза. – Это же замечательно, Райли!

Я подумала было рассказать ей, что это она вдохновила меня выбрать такую специальность – из-за ее самоубийства я захотела помогать детям – но решила не упоминать сейчас ни о чем трагическом.

– Мне нравится этим заниматься, – сказала я.

– Твой выбор о многом говорит, – промолвила Лиза. А наши глаза вели свой разговор – мы не могли наглядеться одна на другую. – О том, какой ты человек. Что у тебя глубоко в душе. Папа немного рассказал мне о Дэнни и о том, какой сложной была его жизнь, но он никогда ничего не рассказывал о тебе. Но зато я знаю, где ты живешь! – добавила она с улыбкой. – Я нашла твой адрес около года назад. Ты ведь живешь в Дархеме, да? – спросила она и с удивительной легкостью назвала мой домашний адрес.

Я кивнула. Некоторые мои ученики тоже смогли отыскать мой адрес. Сделать это было совсем не сложно. Но я не думала, что кто-то из них выучил его наизусть, и то, что она это сделала, было неоспоримым свидетельством того, что она про меня не забыла.

– Я миллион раз думала тебе написать, – взволнованно продолжила Лиза. – Мне так сильно хотелось этого, но я не могла позволить себе. Был большой риск, что тогда меня бы смогли найти, и мы с папой могли бы попасть в тюрьму. – Она споткнулась на этом слове. – А теперь, судя по всему, мне этого не избежать. – Ее взгляд показался мне отстраненным. – Но хоть теперь полиции не удастся забрать папу… И слава богу.

– Мне жаль, что, наверное, это началось из-за меня, – прошептала я.

Она замотала головой, будто пыталась отбросить прочь нехорошие мысли.

– Ты замужем? – спросила она.

– Нет, – ответила я. – Но я знаю, что ты состоишь в браке. Мы с Дженни видели ваши свадебные фотографии. Мы и папу на них заметили. – Казалось глупым называть его при ней папой, в то время как Лиза, как никто другой, знала, что он не был моим отцом.

– Где ты могла увидеть эти фотографии? – спросила она, округлив глаза – такие же, как у Дэнни, прозрачные и голубые.

– Они всплыли, когда мы искали информацию о «Джаша Трейс».

– Ничего себе! Я и подумать не могла, что они настолько доступны. Выходит, мы были недостаточно осторожны. – Она слабо улыбнулась. – Присутствие папы на нашей свадьбе стало для меня лучшим подарком. Я о таком и мечтать не могла, Райли. Мы не виделись с ним так много лет, что мне еще долго не верилось, что он все-таки к нам приехал. Мы сказали всем, что он мой дядя, и папа отлично нам подыграл. Он познакомился с нашими детьми, и они его очень полюбили. – Она бросила на меня счастливый взгляд и спросила: – Ты ведь знаешь, что у меня есть дети?

Я кивнула, стараясь подавить в себе чувство того, как ранил меня этот ее вопрос.

– Алекс и Зои, – сказала она. – Я так бы хотела, чтоб ты их увидела! На свадьбе папа очень хорошо с ними общался. И даже сыграл с группой. Было так весело! Таким беззаботным я его с детства не видела!

– А мне так и не удалось увидеть его таким, – с некоторой сухостью, которой от себя не ожидала, заметила я и не смогла сдержать дрожь в голосе. К тому моменту, как я повзрослела и узнала папу получше, он уже жил с камнем на сердце. Дэнни был прав – Лиза и ее мнимое самоубийство и правда уничтожили нашу семью.

Лиза закусила губу:

– О, Райли. Мне… – конец фразы утонул в ее горестном вздохе.

Я тяжело вздохнула, понимая, что сейчас еще больше показала свою уязвимость.

– Знаешь… когда я увидела те свадебные фотографии… – прошептала я, потеряв над собой контроль, что говорить, а что не надо бы… – я почувствовала себя… брошенной.

Лиза застыла.

– О, малышка. – Она наклонилась и коснулась моей руки. – Я тебя понимаю, родная моя…

Не желая при ней расклеиться окончательно, я попыталась найти более легкую тему, но таких почти не имелось. Мэтти, вспомнила я.

– После того как Дженни призналась, что ты моя мать, я пыталась позвонить Мэттью Харрисону. Но он сейчас в Японии с группой детей. Ты поддерживаешь с ним связь?

Лиза озадаченно склонила голову набок.

– Но… зачем ты звонила Мэтти?

– Он же мой отец? Разве нет?

Лиза медленно покачала головой.

– О, дорогая, нет. Это был… мальчик, которого я встретила в Италии. Мне стыдно признаться, но я даже имени его не знаю.

– О! – У меня не нашлось слов. Я уже почти привыкла к мысли, что мой отец – Мэттью. Человек, с которым я могла бы встретиться и который мне нравился.

Я ссутулилась на стуле и сильнее обхватила футляр со скрипкой. Лиза, похоже, не знала, что мне сказать, и повисшая в комнате тишина казалась гнетущей.

– Дэнни… – завела я другую тему. – Я бы никогда ему ничего не рассказала, если знала бы, что он станет искать информацию о тебе. Я даже не понимала, что так много всего надо скрывать, а когда поняла, было поздно. Он хочет, чтобы ты за все заплатила. Он так говорит. Ты даже представить себе не можешь, как он тебя… ненавидит.

Видит бог, я не могла избавить ее от того, чтобы не рассказать ей о том, что думает про нее ее родной брат. Лиза сжала губы, слышать слово «ненавидит» ей было больно.

– Пожалуйста, не вини себя, – ответила мне она, и взгляд ее при этом казался еще более отстраненным, я знала, что в тот момент она думала не обо мне. Она вздохнула. – Теперь я, наверное, опять постоянно буду оглядываться и бояться. Прошло много времени с тех дней, когда мне приходилось это делать. – Она закрыла глаза, пытаясь собраться духом, и когда она их снова открыла, на ее лице была боль. – Это невыносимо, Райли. Я так хочу побыть с тобой подольше, но не знаю, как это устроить.

Ее слова неожиданно задели меня весьма глубоко.

– У тебя было бы полно времени, если бы ты не ушла. – Я попыталась сказать это мягко и без желчи, но мои слова все равно ее ранили.

– Я не хотела, чтобы у тебя была мать-уголовница, – тихо сказала она.

– Может быть, если бы ты осталась на суд, тебя бы не приговорили к большому сроку, – ответила я, возможно, жестоко. – Я знаю, что это был несчастный случай.

– Пожалуйста, Райли! – Она медленно повела головой. – Давай не будем тратить время на обсуждение этого. Ведь мы ничего уже не изменим.

– Но если бы у тебя был хороший адвокат, он смог бы тебя защитить. Он сумел бы доказать, что это был несчастный случай. – Кажется, я не могла остановиться. Я прислонила футляр со скрипкой к стене, встала и начала ходить по комнате. – Почему ты не осталась? – Мой голос дрогнул. – Все могло бы обернуться куда лучше! Может, ты и отсидела бы какой-то срок, но я смогла бы тебя навещать. У меня была бы возможность узнать тебя, а Дэнни не слетел бы с катушек подростком. И, может даже, не поехал бы в Ирак.

– О, Райли. – Лиза опять закусила губу. – Ты, наверно, права, но я была слишком напугана, чтобы так рисковать. И я сама была, по сути, подросток – не могла думать вперед и предполагать что-то в будущем… Папа придумал мне способ выбраться. Я верила, что он знает, как будет лучше. И в общем и целом это неплохо для меня обернулось. До настоящего момента.

– Ну да, пока не объявилась твоя дочь и все не испортила! – Я слушала себя как другого человека. Неужели это я говорю все эти слова той, которую так искала и так хотела увидеть! Последние мои слова прозвучали по-ребячески гневно, как часто срываются мои подопечные, но я ничего не могла с этим поделать.

– Я не это имела…

Я встала напротив нее:

– Ты жалеешь о том, что сбежала?

Лиза ненадолго задумалась, пытаясь подобрать слова. Но даже по ее молчанию я поняла, что она не жалела.

– Моя жизнь – намного лучше, чем я того заслуживаю, – произнесла она наконец, – но в ней всегда зиял огромный пробел. Потому что в ней не было тебя, родителей и Дэнни. Я говорю это не потому, что ты здесь. Мне казалось, что я поступаю так, как было бы лучше для тебя. Все-таки с тобой всегда оставались два любящих тебя родителя. Я не знала, что мама умрет такой молодой. Не знала, что Дэнни пойдет в армию и будет потом страдать. Мне казалось, вам будет лучше, если я просто исчезну. Моя история была вынесена на публику… досужие разговоры… все это уже тогда плохо отражалось на Дэнни. И я не хотела, чтобы это повлияло и на тебя.

– И еще ты хотела быть свободной, – вставила я.

– Конечно, я хотела быть свободной! – воскликнула Лиза, и на ее щеках выступили красные пятна. – Но не от тебя. Ни в коем случае не от тебя. Я тебя люблю…

Я покачала головой:

– Ты получила свою свободу, Лиза. А нам с Дэнни достался пожизненный приговор пребывать в доме, полном лжи.

Мои слова как-то впечатлили ее.

– Райли, называй меня Джейд, – попросила она, кажется, пропустив мимо ушей все, что я сказала. – Пожалуйста. Тебе нужно называть меня Джейд, – повторила она так, словно делала мне выговор.

И тут меня ударила мысль: она могла сколько угодно твердить, что любит меня, но действия ее говорили обратное! И так было всегда. Внезапно мне захотелось выбраться из этой тесной гримерки. Здесь было мне слишком больно.

И прежде чем Лиза успела сказать еще что-нибудь, я бросилась к двери и вылетела в коридор. Пробежав череду пустых помещений темного клуба, я толкнула двойные двери и, хватая ртом теплый летний воздух, выскочила на тротуар. До машины я бежала, громко топая, словно хотела отпугнуть Лизу, которая, как мне казалось, должна была броситься за мной вдогонку.

К тому моменту, как я добралась до машины, я уже выбилась из сил. Прислонившись к дверце, я обернулась посмотреть, не бежит ли и в самом деле Лиза за мной. Нет. За мной никто не бежал.

А жаль, подумала я, мне бы хотелось, чтобы она попыталась меня остановить.

Джейд

Свернувшись калачиком в кресле, Джейд наблюдала за Силией, которая расхаживала по спальне из угла в угол. Когда она вернулась в отель и все рассказала подруге, та обняла ее и дала вволю выплакаться. Но сейчас Силия пыталась определить план их дальнейших действий. А Джейд все еще вела разговор с Райли, мысленный разговор, наполненный нежностью, прощением и пониманием. Она понимала, что, не желая того, обидела Райли. А между тем ее дочь была последним человеком в мире, которого бы она хотела обидеть.

– Что ж, первым делом мы должны отменить поездку в Нью-Берн, – подвела итог Силия своим размышлениям. – Другого выхода нет, хоть на нас и обрушится шквал газетных упреков.

– Нет, – возразила ей Джейд.

Прекратив расхаживать, Силия внутренне напряглась.

– Как это «нет»?

– Какой в этом смысл, Силия? Дэнни меня ненавидит, и у него есть друзья в полиции. Он знает наше расписание. Знает, где все наши остановки. И даже если мы отменим весь оставшийся тур, он сумеет меня найти. – Джейд поскребла ногтем пятнышко на подлокотнике кресла. – Для меня все кончено.

Силия села на полу возле кровати.

– Не ты одна пострадаешь. И я тоже. А также Шейн и Трэвис. Не говоря о наших детях.

Что ж… Силия была права. Много лет назад Джейд с отцовской помощью уберегла себя и свою семью от затянувшегося судебного процесса и мучительной публичной огласки. И сейчас ей тем более не хотелось, чтобы ее нынешней семье угрожало что-то подобное. Но вряд ли им удастся этого избежать.

– Я знаю, – промолвила она едва слышно. – Я очень сожалею, но, боюсь, вся эта ситуация только ухудшит состояние дел в нашей группе.

– Это убьет нашу группу.

Джейд поежилась. Обычно Силия проявляла к ней сочувствие и поддерживала всеми силами. Но сейчас она злилась, и винить ее за это она не могла.

– Я знаю, что это будет ужасно для Алекса и Зои. – Ее голос сорвался, однако она продолжила говорить: – Просто у нас нет выхода.

Как она сможет когда-нибудь объяснить все это детям? И что будет, если ее посадят в тюрьму в Виргинии, за тысячи миль от их дома?

Трясущимися руками она вытирала слезы.

– Я все-таки думаю, что выход должен найтись, – возразила ей Силия.

– Райли очень страдает из-за того, что я ее оставила, – сказала Джейд. Последние минуты разговора с дочерью терзали ей сердце. «Я почувствовала себя брошенной»… – Она не понимает, почему я ее бросила.

– Ты не сказала ей правды?

Джейд покачала головой.

– Нет, конечно. – Ну как может Силия об этом спрашивать?

– Если бы ты ей сказала, то, возможно, все было бы по-другому! – воскликнула Силия. – Возможно, она бы тебя поняла. И не обиделась бы. А сейчас она осталась с разбитой душой, и это, как ни крути, только ухудшает наши дела.

– Разве может быть хуже того, что есть?

Силия не ответила. Закусив нижнюю губу, она погладила рукой покрывало. Что она могла сказать? Ситуация была из рук вон никудышная…

– Я должна попытаться поговорить с ней еще раз, – убежденно сказала Джейд. – Завтра же. Я не могу позволить, чтобы наша встреча закончилась так, как вчера!

– Ты знаешь, где она живет? – удивленно спросила Силия.

– У меня есть ее адрес в телефоне, в записной книжке.

Силия бросила на нее недоуменный взгляд.

– Я не надеялась, что им воспользуюсь, – вздохнула Джейд.

Некоторое время Силия молча смотрела на нее, затем подошла к окну и уставилась взглядом в темноту. Было почти два часа ночи. Чапэл-Хилл спал. В соседнем номере Шейн и Трэвис пребывали в блаженном неведении, что завтра утром их жизнь необратимо изменится.

– Мы должны сказать ребятам, – пробормотала Джейд.

Не ответив ей, Силия подошла к комоду, вытащила из него свой рюкзак и прошагала из спальни в гостиную. «Неужели она собирается прямо сейчас рассказать все Шейну и Трэвису?» – с тревогой подумала Джейд. Несколько минут она, не двигаясь, прислушивалась к шагам Силии в гостиной – та выдвинула и задвинула какие-то ящики и потом проследовала к выходу из номера. Дверь открылась и тут же закрылась. Затаив дыхание, Джейд слушала, как удаляются по коридору шаги, и когда они совершенно стихли, с облегчением выдохнула. Силия пока еще не собиралась ничего рассказывать Шейну и Трэвису. Она ее хорошо знала. Ей просто нужно было побыть одной и подумать. Ей нужно было время, чтобы осознать тот факт, к которому сама она, Джейд, уже пришла, – все кончено.

Райли

После трех недель, проведенных вдали от дома, в своей собственной квартире я почувствовала себя чужой. Войдя, я убавила мощность кондиционера и заправила постель, выполняя все действия на автопилоте, стараясь не думать о разговоре с Лизой. Мне нужно было хоть что-нибудь съесть, но в кладовой у меня не было никакой еды, а в холодильнике все продукты, которые там оставались, почему-то приобрели неприятный запах. Я заварила чашечку ромашкового чая в микроволновке, но забыла ее оттуда забрать – легла на диван и, уставившись на темный потолок, стала думать о Лизе. Я все время представляла ее лицо. Бледные голубые глаза. Строгие черты. Линии морщин поперек лба, особенно отчетливо проявившихся тогда, когда она увидела, как я на нее разозлилась. Каких бы чувств я ни ожидала от себя и от нее, но уж никак не думала, что разозлюсь на нее. Для меня это было полной неожиданностью. Почему так случилось? Ведь я знала, что она живет сценой. Но, как известно, знать и наблюдать – не одно и то же. Наблюдая ее насыщенную, активную жизнь, я только усилила в себе текущую пустоту моего собственного существования. Едва ли это была ее вина, и я очень сожалела, что повела себя как упрямый подросток, оттолкнула ее от себя. Или во мне сидел страх, что она может меня оттолкнуть, и я сделала это первой, чтобы не быть второй раз брошенной ею?

Неожиданно зазвонил мой сотовый, и, вытащив его из кармана бриджей, я посмотрела на экран. «Дженни Лайонс». Я и сама хотела ей позвонить, но подумала, что уже поздно и она спит. Хотя мне следовало бы догадаться, что ей тоже сейчас не до сна. Я уже собиралась было ответить на звонок, как кто-то вдруг постучал в дверь квартиры. От неожиданности я вздрогнула. Кто бы это мог быть? Никто не знал, что я в городе. Никто, кроме Лизы. И только ей было известно, где я живу.

В дверь постучали снова, и на этот раз стук был более настойчивым. Сунув продолжавший звонить телефон обратно в карман, я подошла к двери и прислушалась.

– Кто это? – спросила я.

– Райли, это Силия. Впусти меня, пожалуйста.

Секунду подумав, открывать или не открывать, в конце концов я повернула замок и чуть приоткрыла дверь. В свете лампы, горевшей в прихожей, я увидела только Силию. Она была бледна, было видно, что она устала. Да я и сама выглядела не лучше.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, глядя на нее в чуть приоткрытую дверь.

– Мне нужно поговорить с тобой, – услышала я. – Это очень важно. Пожалуйста, впусти меня, Райли.

После секундного раздумья я спросила:

– Это Лиза тебя подослала?

– Нет. Я нашла твой адрес в записной книжке ее телефона. Я пришла сама.

Я знала, что не нравлюсь Силии, и боялась причины, по которой она появилась у моей двери, но мы обе любили Лизу. Это было то, что нас объединяло. Открыв дверь, я отступила на шаг, впуская Силию в квартиру.

– Заходи, – пригласила я.

Когда она вошла в мою маленькую гостиную, я заметила, что на ней те же джинсы и футболка, в которых она выступала на концерте. Волосы были взъерошены так, будто она сделала это намеренно, а лицо утратило следы радости, которую она распространяла вокруг, пока находилась на сцене. Она совсем не была похожа на ту женщину, которую я видела сегодня всего пару часов назад.

– Мы можем присесть? – спросила она.

Я кивнула и опустилась на диван. Силия села на краешек стула и, наклонившись ко мне, поставила локоть на колено и подперла рукой подбородок.

– Сначала я хочу извиниться за то, как отнеслась к тебе в клубе, – сказала она. – Это просто из-за того… Я понимаю, что ты этого не хотела намеренно, но ты совершенно определенно испортила нашу жизнь.

Я не знала, что мне на это ответить. Она была права. Но их жизнь и до моего появления висела на волоске – за много-много лет до моего появления.

– Я хотела поговорить с тобой о твоем брате и его друзьях-копах. Он, Дэнни, заботится о тебе?

– Конечно, заботится, – ответила я. – Но это неважно. Поверь мне, я не могу на это повлиять. Если бы была какая-то возможность сделать это, я бы это сделала, но такой возможности нет.

– Можешь ты по крайней мере поговорить с ним об этом?

– Я уже говорила. И это ни к чему не привело.

– Может быть, Джейд самой стоит с ним поговорить?

Я покачала головой. Это была очень плохая мысль.

Взглянув на свои руки, Силия покрутила обручальное кольцо на пальце – жест говорил о том, что она сильно нервничала, – затем снова подняла глаза на меня.

– Райли, я хочу, чтобы у тебя все было хорошо – ты ведь дочь Джейд, – сказала она. – Но благополучие Джейд меня волнует намного больше. Я люблю ее и поэтому не могу позволить тебе думать, что, убегая из дома, она действовала из эгоизма. Неважно, что произойдет с ней или с нашей группой, но я не могу позволить тебе так думать о ней. Она была совсем девочкой и, покидая тебя, считала, что тебе так будет лучше.

– И как же, по-вашему, я должна о ней думать, после того, как она меня бросила? – спросила я с несвойственной мне до этого момента прямолинейностью. – Как мне забыть, что она ушла от меня навсегда, а потом начала свою жизнь заново?

– Что ж… – Силия посмотрела на меня задумчиво, а потом сказала: – Возможно, я могу тебе помочь оставить это в прошлом.

– Каким образом?

Она снова покрутила кольцо, прежде чем взглянуть на меня.

– Она боялась суда, – сказала она. – Боялась, что на нем кое-что откроется.

Я ощутила покалывание на коже. Я была не уверена, что хочу слушать, что Силия расскажет мне дальше, но останавливать ее не стала.

– Больше всего Джейд боялась, что кто-то об этом узнает, – продолжила Силия. – Она не знает, что я здесь. А если бы узнала, что я тебе об этом рассказываю, то очень бы разозлилась на меня. Но…

– О чем ты говоришь? Она не хочет, чтобы я знала – о чем?

– Скажи, у тебя ведь есть шрам на лбу? – внезапно спросила она.

Я медленно кивнула и, приподняв челку и наклонившись к свету, показала ей шрам.

Силия встала и пригляделась.

– Он почти незаметен, – сказала я. – Совсем небольшой. – Я снова опустила челку. – И какое отношение ко всему имеет мой шрам?

– Самое прямое, – ответила Силия. А дальше я услышала то, чего никак не ожидала услышать: – Твоим отцом был Стив Дэвис.

На то, чтобы осознать ее слова, у меня ушло целых несколько секунд.

– О нет, – выдохнула я, чувствуя, что мне становится плохо. – Они были любовниками?

– Нет! Господи, нет! – Силия сжала кулаки. – Она родила тебя, когда ей было пятнадцать, Райли. А ему тогда было сорок. Их едва ли можно было назвать любовниками. – Щеки Силии стали алыми. – Он изнасиловал ее. Тогда она еще не понимала, что это было изнасилованием. Понадобилось несколько лет, прежде чем она поняла, что это было. Тогда она считала, что это ее вина. Видишь ли, он имел полную власть над ней. Это случилось, когда они были на музыкальном фестивале в Италии.

Силия замолчала. Я медленно приходила в себя, но все, что я сегодня съела – начес и пиво, – подступило к самому горлу. Я вспомнила видео с гастролями по Италии. Перед моими глазами всплыл момент, когда Стивен Дэвис указал дирижерской палочкой в сторону Лизы. И как после этого она вышла из группы студентов и начала выступление.

– Он попросил ее зайти к нему в номер, чтобы обсудить небольшое музыкальное произведение, – между тем продолжила Силия. – Джейд не хотела идти к нему одна и взяла с собой своего друга Мэтти. Но когда они оказались в его комнате, Стивен отправил Мэтти с каким-то поручением, и Джейд осталась с ним наедине.

Я поднялась с дивана, однако не была уверена, что успею добежать до туалета.

– Меня тошнит, – пробормотала я и побежала вон из гостиной. Закрывшись в туалете, я села на крышку унитаза и, опустив голову, стала ждать, когда пройдет тошнота.

На мгновение я забыла, где нахожусь. В Дархеме? В Нью-Берне? Я чувствовала себя очень странно, словно мое тело мне не принадлежало. Моя мать зачала меня во время изнасилования, ей тогда едва исполнилось пятнадцать лет. А моим отцом был похотливый извращенец. Но моя мать доверяла этому мужчине. Господи, что же должна была чувствовать Лиза всякий раз, когда смотрела на меня? Дженни показывала мне фотографию, где она обнимает меня. Она говорила, что Лиза не хотела расставаться со мной. Но разве Лиза могла чувствовать что-то помимо злобы и отвращения, когда взгляд ее останавливался на ее «младшей сестре»? Всякий раз, когда она смотрела на меня, я напоминала ей самый страшный кошмар ее жизни.

– Тебе нужна помощь? – послышался за дверью голос Силии.

– Нет, – ответила я едва слышно и, борясь с приступом слабости, вытерла холодный пот со лба.

Медленно поднявшись, я сполоснула лицо прохладной водой и отшатнулась от своего бледного отражения в зеркале. Так вот, значит, от кого мне достались темные волосы и глаза. Теперь я не хотела их видеть.

Я открыла дверь ванной, и Силия встретила мое появление тревожным взглядом.

– Прости, но у меня не было выхода, я должна была тебе рассказать, ведь иначе картина меняется… – виновато проговорила она.

Чувствуя, что мне не хватит сил дойти до дивана, я села на ковер в прихожей и прислонилась спиной к стене. Телефон в кармане врезался мне в бедро, и я вынула его и положила на пол рядом с собой.

– Так вот в чем дело… Она была в бешенстве… Значит, это не был несчастный случай?.. – Я страдальчески посмотрела на Силию снизу вверх.

Силия села напротив меня.

– А ты сама что-нибудь помнишь об этом дне? – спросила она.

Я медленно покачала головой, опасаясь, что головокружение вернется.

– Абсолютно ничего, – произнесла я. – Мне было всего два с небольшим. Естественно, я ничего не помню о том дне. Дэнни говорил, что шрам на лбу я получила в тот день, но я ничего не помню.

– Мне кажется, что это и хорошо, что не помнишь. – Силия обхватила руками колени. – Джейд рассказывала мне, что, когда это все произошло, вы с ней были одни в доме. Стивен позвонил и сообщил, что собирается зайти. Конечно же, он был последним человеком, которого она хотела видеть. После того случая в Италии… она никогда не оставалась с ним наедине.

Я передернула плечами.

– Она была в ужасе. И поскольку знала, где отец хранил ключи от ящика с пистолетом, заранее приготовила его, хотя и не собиралась им воспользоваться. Он даже не был заряжен. Она просто хотела иметь его при себе на случай, если Стивен снова попытается что-то сделать. Она рассчитывала просто напугать его. Положив пистолет в соседней комнате, откуда ей его легко было взять, она позвонила Мэтти и попросила прийти. Но Стивен его припугнул и прогнал. – Силия погладила пальцами ворс ковра, на котором мы сидели. – И знаешь, чего хотел Стивен? – спросила она.

– Секса? – с болезненной интонацией спросила я.

– Нет, – покачала Силия головой. – Он хотел свою дочь. Тебя. Каким-то образом он догадался, что ты его ребенок. Его жена не могла иметь детей, и он сказал Джейд, что планирует нанять серьезного адвоката, чтобы получить опеку над тобой. И приманивал ее тем, что говорил, как хорошо сможет тебя обеспечить, сделать из тебя великого музыканта и так далее и тому подобное. И Лиза испугалась, потому что знала, что Стивен всегда получает то, чего хочет.

– Получается, что она убила его, чтобы он не смог оформить на меня опекунство?

Силия покачала головой.

– Нет, Райли. – Наклонившись вперед, она поставила руки на ковер и взглянула мне прямо в глаза. – Еще в те времена, когда она была маленькой… он начал совращать ее. Он ее трогал. Ласкал. Называй это, как тебе угодно. – Гневный алый цвет снова появился на щеках Силии.

– О, нет. – Я прижала руку ко рту. – О, как это жутко.

Маленькая девочка и ее крошечная скрипка на кассетной видеозаписи. Какую цену Лизе пришлось заплатить за свою известность? Этот много лет не дающий мне покоя вопрос внезапно снова возник в моем мозгу. Почему она никому не сказала? Но я была психологом, поэтому знала ответ. Как Силия уже сказала, Стивен обладал полной властью над ней. Она была зависима от него – из-за уроков, из-за своего будущего. Он мог разрушить ее жизнь одним телефонным звонком, что как раз он и попытался сделать, стараясь держать ее подальше от Джуллиарда. Мое сердце болезненно сжималось при мысли, какой же напуганной и запутавшейся девочкой она была. Я ненавидела Стивена Дэвиса. И никогда бы не признала его своим отцом.

– В общем, – продолжила Силия, – они находились в гостиной, и Дэвис говорил, как он собирается заполучить опеку над тобой. Он убедил ее в том, что сможет это сделать, и она очень испугалась, что потеряет тебя. Я не думаю, Райли, что она действовала рационально. Она вошла в комнату, где лежал пистолет, и зарядила обойму. Она говорила, что только хотела напугать его. Выстрелить в окно или в мебель, чтобы дать ему понять, что она не шутит, но я думаю, дело в том, что она была не в себе в тот момент. Она боялась тебя потерять. Когда она вернулась обратно в гостиную, он держал тебя на коленях.

Чувствуя, что мне сейчас не хватит воздуха, я сказала:

– Я вообще ничего из этого не помню.

– Я рада, что ты не помнишь. Когда Джейд увидела тебя у него на коленях, она вспомнила те вещи, которые он вытворял с ней в детстве, и, не помня себя, закричала. Подлетев к нему, она в состоянии аффекта вырвала тебя у него из рук и оттолкнула в сторону… И выстрелила… разнесла к чертям его гнилую башку.

Сложив перед собой руки, словно в молитве, я поднесла их к лицу и едва слышно прошептала:

– То есть это все-таки не был несчастный случай. – Я чувствовала, что сейчас онемею от шока и горя. – И она даже после этого не рассказала никому, что он с ней сделал?

– Она боялась, что это будет походить на мотив, – ответила Силия. – Истинным ее побуждением в том порыве было стремление защитить тебя, свою дочь.

Впервые за все время я смогла понять, почему Лиза решилась на этот побег. Если бы правда открылась во время суда, если бы стало известно, что Стивен Дэвид совращал ее, что он ее изнасиловал, – возможно, она бы и получила сочувствие некоторых присяжных, но они бы знали, что у нее было полно причин, чтобы убить его. Она бы никогда не смогла доказать, что выстрел был случайным… потому что он не был случайным.

– Ты ударилась головой о кофейный столик, – тихо сказала Силия.

Опустив голову, я нащупала шрам на лбу.

– Вот уж не думала, что придется рассказать тебе обо всем этом. Но тебе необходимо было знать. Я не хотела, чтобы ты думала, будто она намеренно тебя бросила.

Кивнув ей, я прошептала:

– Спасибо, что рассказала.

– Джейд отказалась отменить поездку в Нью-Берн, – сказала Силия. – Она примет все, что угодно, что Дэнни и его друзья подсунут ей. Даже если это уничтожит ее. И ты знаешь, что так и будет. Она ведет себя очень мужественно, но ей грозит пожизненное заключение, и я очень боюсь за нее.

Я прижала пальцы к глазам, пытаясь остановить слезы.

– Я поговорю с Дэнни еще раз, – сказала я, очень надеясь на то, что он не успел рассказать Гарри о Лизе. – Но я не думаю, что он отступится.

Силия подняла с полу мой телефон.

– Я тебе запишу свой номер, – сказала она, быстро нажимая нужные цифры. – Позвони мне после того, как ты поговоришь с ним, хорошо?

– Он очень зол, Силия, – сказала я. – Все, чем он сейчас озабочен, – это как навредить Лизе. Он хочет сделать ей так же больно, как когда-то больно сделала она ему. Он жаждет правосудия.

Силия встала.

– Я все равно не перестану надеяться. – К моему удивлению, она наклонилась и поцеловала меня в макушку. – И к тому же… – добавила она, выпрямившись, – правосудие может быть в разных формах.

Райли

После того как Силия ушла, я даже и не рассчитывала, что пойду спать, хотя было уже четыре утра. Я была вымотана до предела, но разум все еще бодрствовал. Из головы никак не выходила Лиза в тот момент, когда она сталкивала меня с коленей Стивена Дэвиса, а потом стреляла ему в голову. Мне казалось, эти картины теперь навсегда останутся со мной.

Я попробовала дозвониться до Дэнни, однако ничуть не удивилась, когда он не ответил. Тогда я взяла сумку с вещами, закрыла квартиру и спустилась в гараж, к машине. Едва я села за руль, как раздался звонок мобильного. Снова звонила Дженни. Но я решила, что перезвоню ей, когда уже буду в дороге, сейчас мне хотелось поскорее вернуться в Нью-Берн. Я надеялась, что быстро доеду до трейлера Дэнни, разбужу его и расскажу все, что узнала. Я буду умолять его не говорить Гарри о Лизе… если, конечно, он ему уже все не выложил.

За стеклом была кромешная тьма, и я почти не видела дорогу. Дважды я набирала Дженни, но оказывалась не готова к разговору – мешали слезы и судорожные рыдания, которых я не могла унять, так что я сбрасывала вызов. В конце концов, уже подъезжая к Голдсборо и чувствуя, что уже немного успокоилась, я набрала ее номер и дождалась ответа.

Дженни была в бешенстве.

– У тебя все в порядке? – взволнованно заговорила она. Я включила громкую связь, и ее голос заполнил салон машины. – Я чуть с ума не сошла! Не имела никакого представления, что…

– Я жива, – успокоила я ее. – И это самая лучшая новость, которую я могу вам сообщить.

– Что случилось? – мгновенно сменила тон Дженни.

Из глаз у меня снова полились слезы, и я поняла, что не могу произнести ни слова.

– Дорогая, – позвала меня Дженни. – Расскажи мне все. Поговори со мной.

– Стивен Дэвис был моим отцом, – выдавила я с трудом.

Повисла мучительная пауза, и меня захлестнула новая волна рыданий. Я едва различала дорогу перед собой.

– Нет, – наконец произнесла Дженни. – Я не верю в это. Я не хочу в это верить!

Я рассказала ей все, что поведала мне Силия. Я говорила сбивчиво и неразборчиво, и Дженни приходилось переспрашивать по нескольку раз. К тому моменту, как я изложила ей всю историю, ее голос тоже ослаб.

– Если бы только Лиза рассказала родителям о том, что происходит! – простонала она. – Они бы сделали что-нибудь, смогли бы помочь ей!

– Я знаю. – Я всхлипнула.

– Она была такой нежной девочкой… Мне всегда было трудно представить, как она держит в руках пистолет, и уж тем более как стреляет из него. Теперь, по крайней мере, я могу себе все это объяснить. Она бы и не на такое пошла ради того, чтобы защитить тебя.

– Но, Дженни, я так ужасно себя с ней вела! Я была в жутком расстройстве, сама не своя, когда разговаривала с ней.

– Ты сказала ей, чтобы она держалась подальше от Нью-Берна? – спросила Дженни.

– Она приедет в любом случае, – ответила я. – И теперь мне нужно поговорить с Дэнни. Я должна попытаться…

Неожиданно на дорогу прямо передо мной выскочил олень. В свете фар я едва смогла его заметить, только бурая шерсть мелькнула перед глазами. Инстинктивно я дернула руль вправо и закричала. Машина взлетела над дорогой, и крутить руль было уже бесполезно. Шины оторвались от земли, и я катапультировалась в темноту, как ракета.

Джейд

На следующее утро Джейд и Силия тихо сидели в отеле за столом в зале для завтраков. Через стол от них Шейн и Трэвис, уплетая яичницу с беконом, обсуждали список песен для предстоящего концертного вечера. Но Силии и Джейд было не до этого. Джейд знала, что Силия расстроена из-за всего случившегося. Но она была расстроена не меньше ее. Джейд была расстроена не только из-за себя самой, но и по другим причинам. Она хотела снова увидеть Райли. Прямо сейчас ей хотелось взять такси и поехать к дочери, и только страх удержал ее от этого. Они плохо расстались минувшим вечером. Райли убежала от нее в таком состоянии, словно навсегда собиралась прекратить с ней всякую связь. Выглядело это очень убедительно, и Джейд поверила, что дочь приняла окончательное решение. Если бы только у нее было больше времени, чтобы поговорить с Райли! Она хотела установить с ней крепкую связь, которой они всю жизнь были лишены. И это ее желание оказалось настолько всепоглощающим, что оно почти вытеснило все опасения по поводу сегодняшнего концерта в Нью-Берне. Возможно, Дэнни уже рассказал о ней своему другу-полицейскому. И скоро, может быть, ей снова светят наручники. Сердце Джейд забилось сильней от этой мысли. На ее запястьях снова будут наручники, как когда-то давно… Она никогда не думала, что ей снова придется пройти через это. Двадцать четыре года назад она столкнулась с перспективой того, что ей придется провести несколько лет в тюрьме. Теперь это казалось прогулкой в парке по сравнению с тем, с чем она могла столкнуться сейчас. Мало того, что она убила человека и сбежала из-под залога – потом в течение нескольких лет она выдавала себя за другую личность… И теперь одному богу ведомо, под какие еще статьи она могла подпасть в своем поведении. По крайней мере, хотя бы отцу сейчас ничто не грозило – он умер, – и теперь его не могли арестовать. Если бы ему пришлось понести ответственность за все то, что она сделала, это бы только удвоило ее страдания. Единственное, в чем не сомневалась Джейд, так это в том, что она абсолютно во всем признается. Все обвинения против себя она примет без всяких возражений. Главное, чтобы Райли не узнала, что ее отец – омерзительный сукин сын.

Уставившись в тарелку с нетронутой яичницей и кусочком бекона, она не смогла удержать вырвавшийся из горла вздох сожаления, больше похожий на стон.

– Что с тобой? – Трэвис, опустив вилку, посмотрел на нее через стол.

Трэвис всегда был очень чутким. Всегда всех мирил и ко всем проявлял заботу. Он ненавидел любого рода конфликты. Но сейчас Джейд не смогла придумать ничего походящего, чтобы успокоить его. Не в силах поднять глаза, она так ничего ему и не ответила.

Силия обняла Джейд за плечи и прошептала на ухо:

– Все будет в порядке. Мы справимся с этим.

– О чем вы там говорите? – спросил Шейн. – Что вообще происходит? С чем вам нужно справиться?

– Да так, ничего особенного, – ответила Силия. – С ней все будет хорошо.

Она не хотела рассказывать им все прямо сейчас, за завтраком. Не хотела ошарашивать их неприятными подробностями. Она вообще считала, что не стоит их посвящать в происходящее хотя бы некоторое время – пока все не прояснится. Силия сказала Джейд, что им необходимо «просто переждать все это» некоторое время. Джейд не совсем понимала, что она имела в виду, но у нее также не было сил спорить с ней. Поздно ночью Силия внезапно покинула гостиницу, а когда под утро вернулась в номер, была тихой и какой-то измотанной. И ни о чем не хотела говорить. Джейд ненавидела такие моменты – когда между ними возникало непонимание. И тем более сейчас – когда, возможно, они проводили вместе последние часы. Ее последние часы на свободе. Будет ли полиция выслеживать ее до концерта или после? Будет ли Райли на концерте или останется дома, не желая видеть катастрофу, причиной которой стали они с Дэнни?

– Ты действительно выглядишь дерьмово, – сказал Шейн Джейд.

– Шейн?! – с упреком одернула его Силия. – Твое замечание не очень-то помогает.

Собираясь встать, Джейд отодвинула стул от стола.

– Я пошла наверх, в комнату, – сказала она.

– Может, вам действительно немного полежать, отдохнуть? – предложил Трэвис. – Нам не обязательно выезжать отсюда до одиннадцати.

Джейд кивнула, но по-прежнему оставалась сидеть. Она не знала, удержится ли на ногах, если встанет, во всем теле чувствовалась невероятная слабость. В одиннадцать часов они все вчетвером загрузятся в фургон, арендованный для тура, и отправятся в путь. И еще неизвестно, выдержит ли она два часа дороги до Нью-Берна с Шейном и Трэвисом, которые будут выпытывать у них, что произошло. Силия наверняка будет злиться. Зато она притворится спящей, и никто от нее ничего не добьется.

У Силии зазвонил телефон, и Джейд вздрогнула, услышав рингтон одной из задорных и оптимистичных песен их группы. Силия взглянула на экран и поднесла телефон к уху.

– Алло? – сказала она. – Да, я Силия.

Отойдя на два шага от стола, она стала слушать, что ей говорят, и все это время Джейд с напряжением следила за ней, пытаясь понять, что за звонок так взволновал подругу, которая даже отошла к окну. На мгновение у Джейд мелькнула мысль, не разговаривает ли Силия с Райли… но Райли не могла знать номер ее телефона.

Трэвис посмотрел на Силию и повернулся к Джейд:

– У вас все в порядке?

Посмотрев в его мальчишеское лицо, которому даже короткая светлая борода не придавала солидности, Джейд ничего не ответила. Ее беспокоила Силия, все еще разговаривающая по телефону – теперь она вышла из дверей зала и побрела в сторону холла. Любопытно! Она хотела встать, чтобы последовать за ней, но передумала.

– Что это с Джейд? – спросил Шейн.

Не глядя на него, она промолвила:

– Позже расскажу.

Наконец Силия вновь появилась в зале. Она уже не разговаривала по телефону, но, увидев выражение ее лица, Джейд нашла в себе силы подняться со стула.

– Что такое? – спросила она.

Силия вцепилась в ее локоть, вероятно, резче, чем намеревалась.

– Так, – сказала она, пытаясь изобразить беззаботность. – Вот что мы должны сделать. – Силия посмотрела на Шейна и Трэвиса, которые, так и не допив кофе, смотрели на нее с невнятной тревогой. – Нам с Джейд прямо сейчас необходимо уехать. Я только что позвонила насчет машины.

Какая машина? Джейд нахмурилась.

– А вы, парни, подтянетесь позже, – продолжила Силия. – Встретимся в отеле в Нью-Берне, хорошо?

– Что, черт возьми, происходит? – возмутился Шейн.

Джейд мысленно задала себе тот же вопрос, но пока оставила его при себе. Совсем скоро она выяснит, в чем дело. Наверное, что-то насчет адвоката, подумала она. Возможно, Силии каким-то образом за эту ночь, пока ее не было в номере, удалось найти адвоката. И сейчас они скорее всего пойдут увидеться с ним. Только Джейд никак не могла понять – хорошие это новости или плохие.

– Нам кое-что нужно сделать. Мы все объясним позже. А сейчас нам с Джейд нужно упаковаться и срочно выезжать. – Силия резко дернула ее за руку: – Пошли!

– Эй! – крикнул Шейн им вслед, пока они еще не скрылись. – Я думаю, что вы как минимум должны нам хоть что-нибудь объяснить!

Он сказал это так громко, что присутствующие за столиками обернулись и посмотрели в его сторону.

Силия не обратила на него внимания, но Джейд, когда они оказались одни в лифте, все-таки спросила:

– Что-то случилось? Кто это звонил?

– Звонила женщина по имени Дженни Лайонс, – ответила Силия.

– Дженни! – воскликнула Джейд. – Зачем она тебе звонила? И откуда у нее твой номер?

Двери лифта открылись, и Силия, проигнорировав вопрос, взяла Джейд за руку, вывела из лифта и повела по коридору в сторону их номера. Ей удалось вставить электронный ключ в замок только с третьей попытки. Нервы Джейд тоже были на пределе. Она нетерпеливо толкала дверь до тех пор, пока та не открылась и не загорелся наконец-таки зеленый огонек.

– Скажешь ты или нет? – с раздражением воскликнула Джейд, как только они вошли в номер.

– Слушай, – Силия едва сдерживалась. – Райли попала в аварию. Она…

– Нет! – Джейд замерла на месте, точно ее парализовало. – Скажи, что с ней все в порядке! Ради бога, прошу! Где она?

– Она сейчас в больнице без сознания.

– Боже. Здесь? Могу я пойти к ней? Она сильно пострадала?

– Она не здесь. В Голдсборо. С ней Дженни. Это произошло сегодня ночью, когда она поехала обратно в Нью-Берн… или, возможно, под утро. Она разговаривала с Дженни по телефону, когда это произошло. И из больницы позвонили именно ей, потому что ее номер был последним, который Райли набирала в телефоне.

– Но как Дженни узнала твой номер?

Почесав затылок, Силия в изнеможении присела на стул.

– Ты, конечно, разозлишься на меня, но я уже ничего не могу поделать. Я не могла поступить по-другому.

– Что ты сделала? – Джейд чувствовала, что Силия ее пугает.

– Вчера ночью я виделась с Райли.

– Ты… как? Как ты ее нашла?

– Я нашла ее адрес в твоем телефоне.

И тут Джейд вспомнила, как Силия, прежде чем вчера ночью уйти из номера, что-то искала в ящиках.

– Но ты же ей не рассказала?

Силия потупила взгляд:

– Я ей все рассказала.

Джейд задохнулась – это был удар под дых.

– Как ты могла?! – вскричала она и без сил рухнула на кровать. В один момент Силия разрушила защитную стену, которую она с таким трудом построила вокруг дочери. – Я всю жизнь положила на то, чтобы она этого никогда не узнала! Как ты могла так поступить с ней? И со мной!

– Я должна была, Джейд!

– Я думала, ты единственный человек, которому я могу доверить правду, – жалобно всхлипнула Джейд, покачав головой.

– Я не могла сидеть сложа руки и смотреть, как она уничтожает тебя. Разрушает нашу семью. Я думала, что если я с ней поговорю, если я…

– О, боже, – перебила ее Джейд, – представляю, как она, должно быть, себя чувствовала… Вот тебе и причина аварии…

– Сначала она была очень… расстроена, да, но, когда я уходила, уже почти успокоилась. – Силия покрутила обручальное кольцо на пальце. – Честно. Я думала… иначе бы я… – не договорив, она замолчала.

– Что же она сказала, когда ты рассказала ей все?

– То, чего ты ожидала, – Силия открыто посмотрела на Джейд. – Она была в ужасе, узнав все, что ты пережила. И была убита известием, когда я сказала, кто был ее отцом.

– И то, что убийство не было случайностью, – сердито добавила Джейд.

– Но зато она теперь знает, что ты сделала это, потому что боялась за нее, – мягко произнесла Силия. – И прежде чем я уехала, она пообещала, что поговорит с твоим братом еще раз. Вот почему она собиралась обратно в Нью-Берн. Дженни так сказала…

– Выходит, Дженни тоже все знает?

Силия кивнула. Джейд еще никогда в жизни не чувствовала себя настолько злой по отношению к Силии.

– Если Райли серьезно пострадала, Силия, я тебе этого никогда не прощу, – мстительно пообещала она.

– Но я не думала, что она рванет в середине ночи, пойми! – Голос Силии сорвался. – Но я должна была это сделать. Должна была.

В полном молчании они упаковали вещи, и только когда сели в черный «Линкольн», ожидавший их на стоянке, Джейд снова заговорила:

– Я хочу поговорить с Дженни.

Силия молча кивнула и вытащила телефон из рюкзака. Джейд скопировала номер Дженни на свой телефон и только после нескольких попыток сумела дрожащими пальцами вызвать Дженни.

Та ответила после первого же гудка:

– Алло?

Джейд с радостью узнала голос Дженни, и ее сердце наполнилось любовью и благодарностью.

– Дженни? – Ей показалось странным называть ее по имени. Она никогда так не делала.

– Лиза? Ох, дорогая. Где ты?

– С Райли все в порядке? – спросила она.

– Она пришла в сознание, – ответила Дженни. – И прямо сейчас мы ждем, что нам разрешат с ней увидеться. У нее сотрясение мозга и два сломанных пальца, но говорят, она очень легко отделалась. Ее пришлось буквально вырезать из автомобиля.

– Господи! – выдохнула Джейд, представляя сцену во всех деталях. – Но это точно все, что с ней случилось?

Дженни замешкалась.

– Если ты имеешь в виду ее физическое состояние, то да, – сказала она.

– Ох, Дженни. – Джейд сжала в руке телефон. – Она позвонила тебе после того, как она поговорила с Силией прошлой ночью?

– Да. Она звонила из машины и была… ну, я думаю, что она была не в лучшем состоянии. Как и я. Лиза, я не могу в это поверить. С одной стороны, мне хочется сделать тебе выговор за то, что ты столько времени молчала, скрывая правду, но, с другой стороны, я целиком тебя понимаю. Понимаю, почему ты это сделала. Жаль, что ты не рассказала нам, что Стивен с тобой вытворял. Мы остановили бы его задолго до того, как он смог что-то сделать…

– Но тогда не родилась бы Райли, – промолвила Джейд. – Мне страшно даже думать об этом.

– О, дорогая, – прошептала Дженни едва слышно. – Ты знаешь, когда она пошла на встречу с тобой, она очень боялась, что ты ее отвергнешь, не признаешь.

– Такого просто быть не могло!

– Я знаю это, но у нее было такое чувство, будто ты ее бросила. Но когда я увидела твой кулон на фотографии с сайта, я поняла, что ты не хотела, чтобы она так думала. Правда не хотела.

– Больше всего я не хотела, чтобы она узнала правду о том, кто ее отец, Дженни, – сказала Джейд. – Вот этого бы я не хотела – чтобы кто-то об этом узнал.

Силия положила руку ей на колено. Дженни в это время молчала на другом конце линии. Джейд подумала, что произошел сбой связи, но Дженни снова заговорила:

– Есть еще один человек, который теперь знает об этом.

– Кто?

– Твой брат.

– Он знает правду?..

– Он здесь, в больнице. Мы приехали из Нью-Берна вместе. И да, я рассказала ему. Лиза, он должен был знать.

– Он уже разговаривал с полицией?

Дженни замешкалась с ответом.

– Нет, но я думаю, что он все-таки… я не знаю, что он собирается делать. Трудно предсказать его действия.

– Мы с Силией уже на пути… – Джейд проводила взглядом в окне проезжавшую мимо них фуру. – Я боюсь, что он скажет им, чтобы меня арестовали прямо в больнице, – пролепетала она дрожащим голосом. – Я хочу какое-то время побыть с Райли, Дженни. Он может предоставить мне эту возможность?

– Я поговорю с ним, – пообещала Дженни. – Я сделаю все возможное.

Когда разговор был закончен, Силия молча подставила Джейд плечо, и та положила на него голову. Неужели вся ее жизнь развалится сейчас на кусочки?

Райли

Сквозь закрытые веки я почувствовала мягкое желтое свечение. Неужели я в раю, подумала я. Я не слишком-то верующая, но это была не самая худшая мысль, какая могла прийти мне в голову. Так что я продолжала лежать с закрытыми глазами еще какое-то время и даже не сразу открыла их, когда где-то слева от себя услышала голос Дженни.

– Райли? – позвала она меня. – Ты спишь?

Я вспомнила, как ехала в кромешной темноте и как дорогу мне перебежал олень. Я очень надеялась, что я его не сбила. Однако я отчетливо слышала бешеный визг тормозов и скрежет искореженного металла. Я вспомнила, – или, может быть, мне это снилось? – как ехала на машине «Скорой помощи» в отделение неотложки, пристегнутая ремнями так крепко, что не могла пошевелиться. Мне было все равно, что со мной произойдет. И мне очень понравилось это прекрасное ощущение – когда тебя ничто не волнует, когда можно наконец все передать под контроль других людей. И я принимала все, что делали со мной врачи, на время теряя сознание и снова приходя в себя. Я вспомнила мучительно-яркий свет фар машины «Скорой помощи». И острую боль в голове. Неужели Дженни все это время была рядом со мной? А Дэнни? Был ли он тоже здесь?

Теперь я немного приоткрыла глаза и сощурилась от света.

Дженни сидела на стуле рядом с кроватью. Потом, наклонившись ко мне, взяла мою руку и поднесла к губам. А когда я посмотрела на нее, улыбнулась.

– Вот вы где, – сказала она ласково. – Вот они, эти красивые карие глазки! Как ты себя чувствуешь?

Я посмотрела вниз на свою опухшую левую руку – на указательный и средний палец были наложены шины. Голова раскалывалась от боли.

– Вообще-то хреново, – сказала я хрипло.

Дженни отпустила мою неповрежденную правую руку и, взяв с соседнего столика пластиковый стакан с водой, спросила:

– Хочешь попить?

Она дала мне соломинку, и я стала пить теплую воду, постепенно избавляясь от сухости в горле.

– Я все еще в реанимации? – спросила я, когда Дженни поставила стакан обратно на столик.

– Нет, ты уже в обычной палате. Здесь есть еще одна кровать, но она пока не занята. Так что, можно сказать, ты здесь абсолютно одна.

Я повернула было голову, чтобы посмотреть на другую кровать, но, почувствовав сильную боль в макушке, оставила попытки. Затем согнула колени, пошевелила пальцами ног и, убедившись, что нижние конечности не пострадали, вздохнула с облегчением.

– Со мной все в порядке? – Я подразумевала утверждение под этой фразой, но она превратилась в вопрос.

– С тобой все будет хорошо, – ответила Дженни. – Ты сломала два пальца и получила шишку на голове. Вот и все.

Я потрогала повязку.

– Швы наложили? – спросила я. Почему-то этого я не помнила – мне или вкололи обезболивающее, или я просто в тот момент была без сознания.

– Десять швов, – сообщила Дженни. – Тебе невероятно повезло, Райли. А вот твоему автомобилю повезло меньше.

Я знала, что разбила машину. Я поняла это еще в тот момент, когда увидела, как от дороги отскочили колеса.

– Я в Нью-Берне? – спросила я.

– Нет, в Голдсборо. Это ближайший город от места, где случилась авария, поэтому они привезли тебя сюда.

Я вспомнила, как в свете фар передо мной промелькнуло животное с рыжевато-коричневой шкурой.

– Надеюсь, я не сбила оленя? – спросила я.

– Так вот кто был причиной. Они так и подумали.

Я поняла, что под «они» Дженни имела в виду либо врачей «Скорой помощи», либо свидетелей происшествия, которые меня и обнаружили. Несмотря на то что я мало что помнила, разговор с Силией накануне ночью всплывал в моей голове сейчас с пугающими подробностями. Я снова закрыла глаза. Как было бы хорошо, если бы это оказалось сном.

– Хочешь еще поспать? – спросила Дженни. – Врачи сказали, что будут будить тебя каждые тридцать минут. Но если хочешь, можешь подремать, пока я с тобой.

Поморщившись от боли, я покачала головой и спросила:

– Дэнни здесь?

Дженни кивнула.

– Я собиралась сначала заехать к нему, чтобы поговорить, – сказала я. – Я должна была ему передать наш разговор с Силией…

– Он знает, – поспешно ответила Дженни. – Мы приехали сюда вместе из Нью-Берна, и я рассказала ему.

– Что он говорит?

– Почти ничего. – Она пожала плечами, и я догадалась, что Дэнни озадачил ее своей реакцией. – В основном он молчит. Я не очень хорошо его знаю, так что мне трудно понять, о чем он думает. Но о тебе он очень искренне беспокоится. Он сейчас в комнате ожидания. Хочешь его увидеть?

Я попыталась кивнуть, но мне было больно двигать головой.

– Да, – сказала я.

– И еще, дорогая, – Дженни взяла мою руку и легонько сжала. – Я позвонила Силии и рассказала об аварии.

– Силии? Но как?..

– Нашла ее номер в твоем телефоне. Они с Лизой уже едут сюда.

– Они едут?! – Я обрадовалась какой-то невероятно детской радостью. И хоть Лиза с Дэнни могли поругаться прямо здесь, возле моей кровати, я очень хотела ее видеть. Я хотела, чтобы она была со мной.

Дженни собралась было встать, но я остановила ее.

– Называйте ее Джейд, хорошо? – попросила я. – Мы должны называть ее Джейд.

Некоторое время я лежала в палате одна и ощущала себя совершенно беспомощной. Я не смогла бы сама ни взять стакан воды, ни воспользоваться пультом дистанционного управления, чтобы приподнять спинку кровати. Все это время я лежала, но стоило мне пошевелиться и попытаться сесть, как тело начало пульсировать от боли. Волосы под повязкой слиплись, и это, как я поняла, от крови. В общем, я догадывалась, что выглядела сейчас даже хуже, чем себя чувствовала.

Тяжелая дверь отворилась, и в палату вошел Дэнни. Укоризненно качая головой, он подошел ко мне.

– Ты просто не представляешь, как я зол на тебя, – сказал он, однако по его тону я поняла, что он в большей степени рад меня видеть живой, чем по-настоящему на меня сердится. Он не стал бы говорить со мной так, если бы я действительно была при смерти.

– Мне необходимо было встретиться с ней, – сказала я.

Сунув руки в карманы, Дэнни встал возле моей кровати.

– Ну да, чтобы предупредить ее.

– Да.

– Ну что ж, ты не очень-то хорошо с этим справилась, – усмехнулся он. – Они еще не отменили концерт. Пока. И сейчас она от нас всего в нескольких часах езды.

– Ты уже поговорил с Гарри? – спросила я испуганно.

– Ну ты же попросила меня подождать, и я подождал. Я планировал увидеться с ним сегодня утром, но так как моя младшая сестра попала в аварию, у меня еще не было возможности это сделать. – Улыбка едва тронула его губы, зато отразилась в глазах, и я всем своим существом ощутила его любовь ко мне. – Однако я по-прежнему планирую с ним пересечься, как только вернусь в Нью-Берн, – добавил Дэнни.

Я была уверена, что он уже предвкушал, как сегодня вечером Гарри на его глазах направится к Лизе, либо до, либо после, или, не дай бог, во время концерта. Наконец после стольких лет он увидит, что она получает наказание, которое, как он считал, она заслужила.

– Дэнни… – пролепетала я. – Я знаю, Дженни рассказала тебе о… – Голос у меня вдруг оборвался, и я не смогла закончить предложение.

– Да, я знаю обо всем. – Дэнни вынул руки из карманов и взялся за поручень кровати.

Мне не терпелось услышать, что он обо всем этом думает теперь, когда стало известно, что я ему не сестра.

– Да, я знаю детали, которые Лиза хотела бы, чтобы мы узнали… – сухо проговорил он. – Но…

– Она не хотела, чтобы все это стало нам известно, – быстро вставила я. – Это не она, а Силия мне все рассказала.

– Ну мы же знаем, на чьей стороне Силия, – опять усмехнулся Дэнни.

Я нахмурилась.

– Ты хочешь сказать, что не веришь ей? Чему именно ты не веришь?

– Это не имеет значения, куплюсь я на все это или нет, – промолвил Дэнни без тени улыбки. – Тот факт, что ее учитель оказался сволочью, – далеко не первоочередная проблема. Он все же был человеком, а она убила его.

Конечно, это была неоспоримая истина. Может быть, если бы в опасности была чья-то другая мать, я была бы в числе первых, кто сказал бы, что она должна предстать перед судом и отбыть свой срок. Но это была моя мать. Поэтому я не могла позволить этому случиться.

– Пожалуйста, не забирай ее у меня, Дэнни, – тихо взмолилась я.

Он отпустил поручень и подошел к окну. Посмотрев с минуту на улицу, он снова повернулся ко мне:

– Для начала ей не нужно было удирать из-под залога. Ей следовало остаться и…

– В том, что она сбежала, виновата не она, а отец. Вини его, если уж тебе надо кого-то винить, – перебила я Дэнни. – Она была в отчаянии, и она была совсем девчонкой.

Слегка скрипнув, приоткрылась дверь, и в палату вошла белокурая медсестра. Дэнни молча проводил ее взглядом, пока она шла к моей постели. Взяв у меня кровь, измерив давление и посветив фонариком мне в глаза, она спросила у меня, понимаю ли я, где нахожусь, и, закончив осмотр, сказала:

– Что ж, вы поправляетесь. – Она кивнула в сторону двери и добавила: – Там вас ждет ваша подруга, Джейд. Вы готовы к тому, что у вас станет чуть больше посетителей?

Я взглянула на Дэнни. Лицо его ничего не выражало.

– Да, – сказала я. – Пожалуйста, разрешите ей войти.

Джейд

Пока она шла по коридору к палате Райли, ее била дрожь, но совсем не из-за того, в больнице работал кондиционер и было ощутимо прохладно. Дженни сказала, что ее там ждали… во всяком случае, ее ждала Райли. А что касается Дэнни, то насчет его она не была уверена, ведь в его руках сейчас сосредоточилось ее будущее. Она чувствовала себя так, будто шла на казнь.

Дженни поздоровалась с ней и Силией чуть раньше, когда они прибыли в больницу. И Джейд была бы по-настоящему рада ей, если бы не чувствовала, что жизнь ее снова рушится. Когда Дженни ее обняла, она едва не расплакалась. Эти объятия говорили о том, что Дженни простила ее за все те неприятности, какие она доставила своей семье, и за всю ее ложь.

Медсестра Райли, миниатюрная улыбчивая блондинка, спросила у Джейд, является ли она членом семьи Райли.

– Джейд старый друг, – ответила за нее Дженни. – Их родители давно знакомы.

Очень давно, подумала Джейд и осторожно постучала в дверь. Приоткрыв ее и увидев сидящую в кровати Райли, она почувствовала невероятное облегчение. Дочь была бледная, вся в синяках, но улыбалась ей слабой улыбкой. Господи… Райли жива и здорова. В другом конце комнаты, у окна, она заметила силуэт Дэнни. Свет падал из-за его спины, и она не могла видеть его лица, но это было даже к лучшему. Однако от нее не укрылось, что Дэнни на взводе, но пытается это не проявить.

– Привет. – Она улыбнулась Райли и подошла к кровати. Ей хотелось вести себя так, будто это всего лишь обычный визит, а не встреча трех израненных друг другом людей на грани нервного срыва. – Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Вполне неплохо, – заверила ее Райли.

Джейд нагнулась и чмокнула ее в щеку.

– Я так рада… – прошептала она, и на ее лице отразилась мука пополам с радостью. – Мы так глупо расстались с тобой, а потом это известие… Как нарочно… – Она закрыла лицо ладонями, сдержав рвущиеся из груди рыдания, и сделала шаг назад.

Отступив от кровати, она, онемев от страха, проследовала в другой конец палаты и, остановившись перед Дэнни, протянула ему руку. Никогда прежде не приходилось ей с таким трудом подбирать слова. Да и какие слова могли восполнить все те годы, что они провели вдали друг от друга?

– Дэнни… – произнесла она одними губами.

Он отошел от окна, и теперь она могла его разглядеть. Он был очень красивым, но его глаза казались холодными. Он не вынул рук из кармана, поэтому она опустила свою.

– Прости меня за все, – пробормотала она.

– Ладно, – ответил он, – все в порядке.

Однако Джейд понимала, что все было далеко не в порядке.

Отец говорил, что Дэнни был трудным, но теперь она поняла, что это было еще мягко сказано. У Дэнни была мятущаяся душа. Об этом говорили его холодные глаза и плотно сжатые губы. Что случилось с тем счастливым искрометным мальчиком, которым он был когда-то? Насколько сильно в том виновата она?

Джейд опять к нему потянулась, чтобы коснуться его руки, но он отстранился.

– Ты угробила нашу семью, ты это хоть понимаешь? – разлепил он губы, чтобы бросить ей этот упрек.

– Дэнни! – позвала его Райли с кровати. В голосе ее звучала мольба.

От его холодного тона Джейд инстинктивно отпрянула и встала у изголовья второй кровати. Она не знала, что ему ответить. Она боялась, что он прав.

– Я не хотела, чтобы так получилось. Я не могла предвидеть того, что случится. Сам знаешь, сколько мне было лет тогда… Что я могла понимать? – Она покрепче ухватилась за поручень пустой кровати, словно ища поддержки извне. – Когда я вспоминаю о тех событиях, у меня все путается в голове, – сказала она, и это было правдой. – Я не знала, что делать. И когда папа мне предложил… когда мы…

– Правильно, – усмехнулся Дэнни. – Свали всю вину на него.

– Я этого не говорила! – воскликнула она. – Я не пытаюсь оправдываться. Я знаю, что совершила ужасную ошибку, и мне надо жить с этим. С чувством вины. В разлуке со своей се…

– А нам с Райли пришлось жить с двумя дерьмовыми родителями в доме, пропитанном ложью. Это как? Не считается? Жизнь-то у каждого из нас одна…

– Дэнни, – с упреком подала голос Райли. – Я не чувствовала никакой лжи. Я всех любила…

– Ну, повезло ж тебе! – рявкнул Дэнни.

Джейд внезапно захотелось влепить ему по физиономии. Она чуть не сделала этого, чуть не сорвалась. Ей захотелось крикнуть: «Не смей разговаривать так с моей дочерью!» Но она понимала, что вряд ли имеет на это право.

Райли закрыла глаза и опустилась на подушку. Для нее это слишком, подумала Джейд, но она не знала, как это прекратить. Им не стоило говорить при ней. Или вообще сейчас. Но другого времени не будет. Возможно, скоро она окажется за решеткой.

– Какого черта ты просто не рассказала всю правду? – прошипел Дэнни в каком-то изнеможении духа. – И тогда бы мы не сворачивали себе мозги насчет тебя…

– Мне было страшно, – жалобно как-то проскулила Джейд. – Я почти не могла думать тогда, мне просто было страшно и дико. Я не могла всего рассказать папе… Ну не могла! Пойми! Я выстрелила в человека… У меня в голове постоянно прокручивалась эта сцена, днем и ночью… и я жутко боялась оказаться в тюрьме… и… прости, Дэнни… Все смешалось, и я не знала, как все исправить. Мне было очень плохо. И одиноко. И вот когда папа мне предложил этот план, я подумала, что это… что это выход…

– Но прошло двадцать лет! Разве ты за эти двадцать лет, после того как тебе уже не было «очень плохо», хоть раз подумала о нас с Райли и о том, в какой катастрофе ты нас оставила? За эти чертовы двадцать лет ты хоть раз подумала о том, чтобы вернуться? Исправить все?

– Ну конечно же, я об этом думала, – понуро уронила она. – Но папа бы поплатился, если бы я хоть кому-то рассказала правду.

– Он и так поплатился! – Дэнни вытащил руки из карманов и потряс кулаками. – Мы все поплатились. Пришел и твой черед.

– Прекратите! – сдавленно закричала Райли. – Я больше этого не вынесу! Пожалуйста, прекратите!

Они словно забыли о ней и теперь одномоментно повернули головы в ее сторону. Райли прижала руки к ушам – и ту, что была в бинтах, – по ее бледным щекам текли слезы.

Джейд бросилась к ней.

– Солнышко… Прости меня… – и она разрыдалась.

– Вы разрываете меня на части. – Райли переводила взгляд с Джейд на Дэнни. – Я люблю вас обоих! И вы оба нужны мне, поймите!

Джейд подняла зареванное лицо и взглянула на брата. Его лицо не выражало никаких эмоций, однако ей показалось, что он избегал ее взгляда. Она опять повернулась к дочери.

– Я рядом, Райли, – пробормотала она, приготовившись к тому, что Дэнни будет насмехаться над ее словами.

Как она может быть рядом с Райли, если совсем скоро окажется в тюрьме? И разве была она рядом с ней последние двадцать лет? Однако Дэнни промолчал. Он подошел к кровати Райли, и Джейд впервые заметила, что он хромает. Ей захотелось дотронуться до него, прижать к себе, но она знала, что он никогда не позволит ей этого сделать. На ее любовь он никогда не ответит взаимностью.

Дэнни нагнулся и прижался губами к виску Райли. Постояв так немного, он что-то прошептал ей на ухо, но Джейд не расслышала его слов.

Выпрямившись и даже не взглянув на нее, Дэнни направился к двери.

И тогда Джейд залихорадило. Она не могла позволить ему уйти вот так, иначе следующий человек, который войдет в палату, наденет на нее наручники.

– Пожалуйста, прости меня, Дэнни, – взмолилась она вслед брату. – Пожалуйста.

Он повернулся к ней, и она снова поразилась тому, сколько боли было написано на его лице.

– Когда-нибудь ты за все заплатишь, Лиза, – сказал он. Услышав свое старое имя, Джейд задержала дыхание. – Но это будет не из-за меня…

Райли

Дэнни едва слышно закрыл дверь, и Лиза посмотрела на меня. Ее глаза были красными, а лицо очень бледным. Она стояла, держась за поручень моей кровати, как несколько минут назад стоял Дэнни.

– Почему он так сказал? О чем это он? Не из-за него – а из-за кого?

– Он сказал мне, что не станет сообщать о тебе Гарри, тому своему другу, полицейскому.

Лиза расслабленно уронила голову на руки. Несколько мгновений она ничего не говорила, когда же вновь подняла голову, по лицу ее блуждала улыбка грусти.

– У меня такое ощущение, что мне дали последний шанс, – сказала она, и ее голос прозвучал словно из глубины, в которую она погрузилась под гнетом событий.

– Так и есть.

– Мне так его жалко, – прошептала она со всхлипом. – Ему очень плохо…

– Да, – кивнула я, едва удержавшись от слез в ответ. – У него была сложная жизнь. – Я опять коснулась слипшихся от крови волос на голове и подумала, что потом нужно будет попросить побольше болеутоляющих. Плохо только, что они затуманивали мне мозги. – Силия с тобой? – спросила я.

– Она хотела, чтобы мы побыли немного вдвоем, – ответила Лиза. – Мне очень не по душе, что она пришла к тебе прошлой ночью. Я не хотела, чтобы так получилось.

– Я рада, что она это сделала, – возразила я. – Мне нужно было узнать правду. Даже несмотря на то, что теперь я не представляю, как буду жить дальше, после всего, что… – я замялась, – после всего, что услышала…

– О, Райли! – Она подошла и, не имя возможности обнять меня, коснулась моей руки. И села на стул у кровати.

Ее прикосновение я не могла сравнить ни с чьим другим – в нем струилась много лет хранимая в сердце любовь.

– Я никогда не была вспыльчивой, – сказала она, – но когда зашла в нашу гостиную и увидела, что ты сидишь у Стивена на коленях, то потеряла голову. Совершенно потеряла голову. – Она сжала мою руку. – До сих пор, когда я думаю об этом, мне становится плохо. Все, что произошло в тот день… Все, что случилось после, – это мой самый ужасный кошмар.

Мне не хотелось больше слышать о том дне, мне не хотелось больше узнавать никаких подробностей – двухлетняя девочка их давно забыла.

– Меня терзает раскаяние, что я обиделась на тебя вчера вечером, – сказала я. – И мне очень помог разговор с Силией. Не знаю, что бы я делала, если бы она не пришла.

– Я ее за это поблагодарю, когда перестану сердиться за ее выходку.

– Нет, не надо сердиться, – попросила я.

С загадочной улыбкой Лиза посмотрела в окно и, вновь повернувшись ко мне, произнесла:

– Поверить не могу, что это все наяву. Что я на самом деле сижу со своей маленькой девочкой.

– Мне тоже в это не верится, – призналась я. – Я все думала, какими бы были наши жизни, если бы ты не ушла, если бы мы выросли в одной семье. Мы, должно быть, не так много бы общались из-за большой разницы в возрасте и вряд ли бы знали друг друга хорошо.

– О, я бы тебя постаралась узнать! Я бы ни на минуту не спускала с тебя глаз.

В голове снова стрельнуло, и я поморщилась.

– Хочешь, я позову медсестру?

– Нет, пока не надо, – поморщилась я от боли. – Не хочу, чтобы нам мешали.

Лиза кивнула.

– Я недавно разговаривала с одним твоим другом, – улыбнулась я. – С Грэди.

Лиза с удивлением приоткрыла рот.

– Что? Как ты могла узнать о?..

– Это долгая история, – ответила я, не желая сейчас говорить с ней о блоге Сондры Дэвис. – Потом расскажу, но Грэди просил передать тебе привет от него, если я тебя найду.

Лиза в недоумении покачала головой.

– Вспышка из прошлого, – сказала она.

– Наверное, это было очень страшно, покинуть дом вот так и приехать в Сан-Диего, где ни единой знакомой души. Начинать жизнь с белого листа, зная, что никогда больше не увидишь свою семью.

Глаза Лизы наполнились слезами, и я пожалела о своих дурацких лирических отступлениях. И правда мозги затуманены медикаментами…. Она прижала ладони к лицу. Это моя мать, подумала я. Я до сих пор не могла поверить, что она здесь, со мной. И что я на самом деле могу к ней прикоснуться.

– Это было тяжело, – глухо призналась она, не открывая лица. – Но я думала, что другого выбора нет. Я знала, что присяжные не поверят ни одному моему слову. Я боялась, что до конца своих дней мне придется жить в тюрьме.

– Даже папа не знал правду? Что Стивен Дэвис… – Я решила не договаривать.

– Слава богу, нет, – ответила Лиза. – Я не хотела, чтобы он смотрел на тебя по-другому. Он думал, что это был Мэтти, как и все остальные, несмотря на то что я клялась, что это не он. А Мэтти даже понятия не имел обо всем происходящем. Он был моим лучшим другом, но даже не догадывался, что я родила ребенка.

Какая удача, что мне не удалось дозвониться до Мэттью Харрисона! Еще одного человека я втянула бы в этот заговор. В таком случае, возможно, он бы разрушил тот карточный домик, который построила Лиза.

– Пожалуйста, Райли, не думай об этом. Твой отец – неизвестный мальчик, которого я случайно повстречала в Италии.

Я медленно кивнула. Такое родство меня устраивало.

– Я хочу быть в твоей жизни, Джейд, – сказала я, специально назвав ее так.

Впервые за все время она широко и искренне улыбнулась:

– Я невероятно счастлива слышать это.

– Это ведь возможно? Мы можем сделать так, чтобы у нас все получилось?

Она задумалась.

– Мне кажется, это зависит от тебя, – промолвила она через некоторое время. И потом, наклонив голову, добавила: – Если ты не против жить в придуманной жизни.

Я задумалась над ее словами, понимая, что это было приглашением жить в ее мире и покинуть свой. Ее мир был полностью выдуманный, но в нем была моя мать, и только это имело для меня значение.

Я кивнула.

– Я готова сделать что угодно, – сказала я. И это было правдой.

Эпилог

Райли

– Посмотри на это, – сказала Джейд, открывая дверь в гардеробную. – Она даже больше, чем у нас с Силией.

– У меня не так много одежды, чтобы ее заполнить, – сказала я, входя вслед за ней. – Но мне безумно нравится эта квартира.

Однако больше всего меня устраивало то, что от нее было совсем недалеко до дома Джейд и Силии, в котором я жила последние две недели. Пока я чувствовала, что мне там рады. Я обожала Алекса и Зои и их уютный дом, уютный, несмотря на то, что в нем теперь нам приходилось жить впятером. Но совсем скоро я поселюсь неподалеку, настолько близко, насколько я могла себе это позволить. Теперь, когда у меня была мама, я не собиралась упускать этот шанс.

Я переехала в Сиэтл сразу после окончания учебного года, и у меня даже состоялось несколько собеседований на новую работу. Мне кажется, что собеседования прошли хорошо, хотя я и не смогла открыть работодателям одну из главных причин, почему мне стало легче справляться с работой школьного психолога. На это повлияла моя встреча с Джейд. После того как я ее узнала, я перестала видеть в каждом ученике, с которым работала, свою депрессивную сестру. Больше я не думала по ночам о проблемных детях, переживая, что они что-нибудь с собой сделают. Из-за того, что я теперь могла отстраненно смотреть на их проблемы, я научилась им лучше помогать. Теперь я более четко видела, какая помощь им нужна, и для этого мне не надо было прибегать к образу сестры-самоубийцы, тем более что ее на самом деле никогда не существовало.

Я знаю, что ложь, которая была в нашей семье, до сих пор причиняет боль каждому из нас, особенно Дэнни и мне. Вырастая в обстановке, где ты чувствуешь, что что-то явно не так, ты начинаешь подозревать, что есть какая-то тайна, о которой никто не хочет говорить. Это сбивает с толку и заставляет задуматься – а правильно ли ты видишь мир вокруг себя?

Дело в том, что не так давно я придумала новую ложь, несмотря на то, что в ней есть доля правды. Для семьи Джейд и Силии, я – Райли Макферсон, дочь Джейд, которую она отдала на усыновление, когда ей было пятнадцать. Мои приемные родители умерли, и после их смерти я искала ее и наконец-то нашла. Она приняла меня вместе с Силией в свою семью. И теперь мы рады быть вместе.

– Это объясняет очень много о нашей Джейд, – сказала мать Силии, Джинджир, когда я навещала Джейд на Рождество. В тот вечер она учила меня готовить карамельную ленту, и мы основательно испачкали кухню Линды. – Мне всегда казалось, что Джейд чего-то недостает, – сказала она, – словно внутри у нее какая-то пустота. Но с твоим появлением эта пустота исчезла.

Что же касается Дэнни и того, как он приспособился к жизни, которую мы создали, то он пока не готов приехать в Сиэтл, и я не уверена, что когда-то это вообще случится. У него нет желания оставлять свой трейлер на лесной поляне. Он обещал отвечать на мои электронные письма, а я буду приезжать на восток как минимум раз в год, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Мы с Джейд об этом не говорим, но я все еще опасаюсь, что он, возможно, всегда будет представлять для нее угрозу. Из любви ко мне он ей не навредит, и я буду всеми силами поддерживать эту любовь.

В квартире, которую мы осматривали, я открыла дверь во вторую спальню и увидела, что под окном есть парк. Я представила, как ставлю письменный стол отца в этой комнате – это единственная вещь, которую я взяла с собой, – и он занимает половину комнаты, но, как мне кажется, очень ее украсит.

Когда мы вместе, мы с Джейд не говорим о прошлом. Мы не разговариваем об ошибках или обманах. Мы говорим об успехах Зои и Алекса в школе, о музыке, которую пишут Джейд и Силия, и о моей будущей работе, которую я теперь ищу. Мы ходим с детьми по паркам и музеям и много смеемся. Я вижу радость на лице Джейд, и мне приятно осознавать, что это из-за меня.

Я вышла из спальни, которую планировала также сделать своим кабинетом, и вошла в главную ванную. Вся стена над раковиной была зеркальной. Я посмотрела на челку, зачесанную сегодня набок, и вгляделась в свой маленький шрам на лбу. Из-за яркого света он выделялся сейчас сильнее, чем обычно. Я наклонилась, чтобы посмотреть ближе, и увидела за спиной Джейд, которая стояла в проеме двери и наблюдала за мной.

– У всех есть шрамы, Райли, – сказала она, подойдя ближе и касаясь моего плеча. – Кто-то боролся с тяжелой болезнью, кому-то причинили боль те, кого они любят. Кто-то потерял ребенка. А кому-то не повезло из-за того, что они потеряли семью. Но все равно, – она улыбнулась мне в зеркале, протянув сзади руку и прикрывая челкой мой шрам, – их можно считать удачливыми, потому что они в конце концов обрели ее.

Ссылки

[1] Федеральный маршал, сотрудник службы Министерства юстиции США, назначается президентом с последующим утверждением сенатом на четырехлетний срок. Его должность соответствует по функциям должности шерифа в окружном суде.

[2] Джейд – нефрит.

Содержание

Пролог

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Эпилог

Название книги

Забытая сестра, или Письмо на чужое имя

Чемберлен Диана

Ссылки

Содержание