из которой вы узнаете о том, как настоящий Сунь У-кун отправился на гору Лоцешань с жалобой, а мнимый Царь обезьян перечитывал грамоту в пещере Водного занавеса

Итак, Великий Мудрец Сунь У-кун, полный досады и грусти, поднялся на облако и собрался было лететь обратно в свою пещеру Водного занавеса на горе Цветов и плодов, но не решился сделать этого из боязни, что все его подданные обезьяны будут смеяться над ним и скажут: «Отправился смело, а вернулся ни с чем!» Это совсем не к лицу великому мужу, каким он считал себя. Тогда он решил было полететь в небесные чертоги, но побоялся, так как не знал, долго ли ему позволят оставаться там. Он подумал было об островах бессмертных на море, но ему сразу же стало совестно при мысли о том. как он предстанет перед ними. Вспомнил он еще о дворце Дракона, но отказался и от этого намерения при мысли, что ему придется заискивать перед Царем драконов. Вот уж поистине ему совершенно некуда было приткнуться и не на кого опереться. Он пребывал в тяжком раздумье, как вдруг его осенило.

– Ба! – воскликнул он. – Чего же думать? Отправлюсь-ка я обратно к своему наставнику. Вот это дело!

Он налег на край облака, помчался к Танскому монаху и опустился прямо перед мордой белого коня, на котором ехал Сюань-цзан.

– О мой наставник, – взмолился Сунь У-кун, – прости меня на этот раз. Обещаю больше не совершать злодеяний. Во всем буду беспрекословно слушаться тебя. Умоляю, позволь мне сопровождать тебя на Запад.

Увидев перед собой Сунь У-куна, Танский монах насупился, приостановил коня и стал торопливо читать заклинание о сжатии обруча, повторяя его не менее двадцати раз. Сунь У-кун упал на землю и забился в судорогах от нестерпимой боли. Казалось, в голову ему впился на целый дюйм стягивающийся железный обруч. Наконец монах перестал читать заклинание и сказал:

– Чего же ты не убрался прочь? Зачем снова явился сюда беспокоить меня?

Сунь У-кун продолжал молить лишь об одном.

– Не читай, не читай своего заклинания! Я уйду, у меня есть пристанище. Боюсь только, что без меня тебе не попасть на Запад.

Танский монах принял эти слова за неслыханную дерзость и еще больше разгневался.

– Ах ты, мерзкая обезьяна! Негодяй! Загубил столько жизней и хочешь, чтобы я вместе с тобой отвечал за все грехи. Довольно! Ты мне больше не нужен и тебе нет никакого дела, доберусь я на Запад или нет. Убирайся вон, да поживей, не то я снова начну читать заклинание и буду читать его до тех пор, пока из твоей башки все мозги не вылезут.

Великий Мудрец не мог больше терпеть. Он видел, что наставник непоколебим в своем решении. Тогда он подскочил и снова очутился на облаке. Внезапно его опять осенило, и он сказал сам себе:

– Этот монах оскорбил меня, и я пожалуюсь на него бодисатве Гуаньинь, которая живет на горе Путошань.

Сунь У-кун перекувырнулся. Не прошло и часа, как показалась широкая гладь великого Южного моря. Там по благодатному лучу Сунь У-кун спустился вниз на гору Лоцешань и проник в густую бамбуковую рощу, где столкнулся лицом к лицу с Мучей. Совершив положенный поклон в знак приветствия, Муча спросил Сунь У-куна:

– Куда направляешься, Великий Мудрец? – Хочу повидать бодисатву, – отвечал Сунь У-кун.

Муча тотчас же повел Сунь У-куна к пещере Рокот морского прибоя. Там его встретил с глубоким поклоном отрок Шаньцай и спросил:

– По какому делу изволил пожаловать?

Сунь У-кун отвечал:

– Я пришел с жалобой к бодисатве.

Услышав слово «жалоба», отрок рассмеялся:

– Ну и остер же ты на язык! – проговорил он, захлебываясь от смеха. – Опять хочешь выкинуть какую-нибудь штуку, как тогда, когда я схватил Танского монаха! Помнишь? Бодисатва Гуаньинь – всемилостивейшая и всеблагая, преисполнена великих желаний и обладает познаниями великого учения Будды-махаяны. Она спасает от всех бед и страданий, бескрайняя и безграничная, вездесущая богиня милосердия! На что же ты хочешь жаловаться?

Сунь У-кун, до этой минуты печальный и расстроенный, услышав эти слова, сразу же вскипел гневом. Он так гаркнул на отрока, что тот сразу же подался назад и чуть не упал.

– Ах ты, неблагодарная скотина! – злобно проговорил Сунь У-кун. – До чего же ты глуп! Когда ты был оборотнем и творил всякие безобразия, я упросил бодисатву принять тебя к себе и наставить на путь Истины, благодаря чему ты сейчас ведешь райскую жизнь беспредельной радости: все к твоим услугам, твое долголетие равно долголетию неба. И вот вместо того чтобы быть мне обязанным за все это и выражать благодарность, ты еще позволяешь себе так оскорблять меня! Я явился сюда попросить бодисатву об одном деле, а вовсе на жаловаться. Как же ты смеешь издеваться надо мною и говорить, что я хочу жаловаться на бодисатву?!

– Зачем так горячиться? – расплывшись в любезной улыбке, проговорил отрок. – Ведь я шучу.

Пока они разговаривали, неожиданно появился белый попугай и стал летать над ними. Это означало, что бодисатва зовет к себе. Муча и отрок сейчас же отправились на зов, ведя за собой Сунь У-куна к трону бодисатвы, имеющему форму цветка лотоса. Увидев Гуаньинь, Сунь У-кун повалился ей в ноги, и слезы ручьем покатились из его глаз. Он не выдержал и стал горько рыдать. Гуаньинь велела Муче и отроку поднять Сунь У-куна и обратилась к нему с такими словами:

– Что тебя огорчило, Сунь У-кун? Зачем ты так убиваешься? Откройся мне! Не плачь! Я избавлю тебя от твоих горестей и невзгод.

Продолжая ронять слезы, Сунь У-кун низко поклонился и молвил:

– Чей гнев я навлек на себя, когда был человеком? Ведь с той поры, как ты, милостивая бодисатва, избавила меня от тяжкой кары, я принял монашеский постриг, стал верным последователем истинного учения и отправился с Танским монахом, охраняя его в пути на Запад, куда он идет, чтобы поклониться Будде и получить у него священные книги. Я, твой ученик и последователь, не щадя себя, избавлял Танского монаха от наваждений злых духов и демонов и спасал его от опасности, рискуя собственной жизнью. Спасая его, я словно вынимал кость из пасти тигра или выдергивал чешую со спины дракона! Все мои помыслы и желания были устремлены к тому, чтобы путешествие Танского монаха завершилось полным успехом, чтобы искоренилась ересь и восторжествовала Истина. Но я никак не ожидал, что Танский монах окажется столь неблагодарным и несправедливым! Он совершенно забыл, что я для него сделал, и совершенно незаслуженно обидел меня, не разобравшись, в чем дело.

Тут Гуаньинь перебила его:

– В чем же он не разобрался? Ну-ка, расскажи мне, что случилось?

Сунь У-кун стал рассказывать со всеми подробностями о том, как на Танского монаха и его спутников напали разбойники с большой дороги и как он, Сунь У-кун, многих убил, а остальных разогнал. Он добавил, что Танский монах придрался именно к тому, что он убил людей, и так за это рассердился, что стал читать заклинание о сжатии обруча, а затем несколько раз прогонял Сунь У-куна от себя. Теперь ему некуда деваться. Вот почему он и явился к бодисатве, чтобы донести о случившемся.

– Танский монах получил повеление направиться на Запад, – сказала Гуаньинь, – и вполне понятно, что он стремится вести себя, как и подобает честному и безупречному монаху. Он ни в коем случае не позволит поранить или загубить живое существо. А ты, обладающий огромной волшебной силой, чего это ради вздумал убивать стольких людей, пусть даже разбойников? Кем бы они ни были – они люди, и убивать их не дозволено. Другое дело – злые духи, дьяволы, черти и разные оборотни. Каждый убитый зачтется тебе как заслуга. Но ты убил людей и тем самым показал, насколько ты бесчеловечен. Можно было просто разогнать злодеев и таким образом спасти твоего наставника. По-моему, ты недостаточно великодушен.

– Пусть так, – отвечал Сунь У-кун, – нельзя же было за это прогонять меня, забыв о моих заслугах. Умоляю тебя, всемилостивейшая бодисатва, прояви свое милосердие и прочти заклинание о снятии обруча. Я отдам его тебе, вернусь в свою пещеру Водного занавеса и навсегда останусь там.

Гуаньинь засмеялась:

– Заклинание о сжатии обруча сообщил мне Будда Тата – гата. Это было, когда он послал меня в восточные земли, чтобы я нашла там человека, достойного отправиться за священными книгами. Тогда же он дал мне три драгоценных талисмана: парчовую рясу, посох с девятью обручами и три золотых обруча. Кроме того, он научил меня трем тайным заклинаниям, но никакого заклинания о снятии обруча он мне не сообщал!

– Ну, раз так, – отвечал Сунь У-кун, – мне придется с тобой распрощаться?

– Куда же ты пойдешь? – спросила Гуаньинь.

– Я отправлюсь на Запад. Там я поклонюсь Будде и попрошу его прочесть заклинание о снятии обруча.

– Постой! – удержала его Гуаньинь. – Я хочу взглянуть, какие предзнаменования тебя ожидают: счастливые или несчастливые.

– Нечего смотреть! – возразил Сунь У-кун. – Достаточно того несчастья, которое свалилось на меня.

– Да я и не собираюсь смотреть на твою судьбу и узнавать, что тебя ожидает, – насмешливо произнесла Гуаньинь. – Меня интересует судьба Танского монаха.

Тут всемилостивейшая Гуаньинь замерла в торжественной позе на своем троне, похожем на цветок лотоса, и устремила свое сердце в три небесные сферы: настоящего, прошедшего и будущего. Ее всевидящее око ярко засветилось, и взор устремился в неведомые дали, витая в просторах вселенной. Через короткое время созерцания она вдруг заговорила:

– Сунь У-кун! Твоему наставнику Сюань-цзану грозит сейчас смертельная опасность. Вскоре он сам будет взывать к тебе, чтобы ты ему помог. Оставайся пока здесь и жди меня, а я отправлюсь к нему и уговорю его снова принять тебя, чтобы ты сопровождал его за священными книгами и помог благополучно завершить эту великую миссию.

Сунь У-куну ничего не оставалось, как повиноваться. Он не осмеливался больше перечить и пребывал в почтительном ожидании возле трона бодисатвы, где мы пока и оставим его.

Между тем Танский монах, прогнав от себя Сунь У-куна, велел Чжу Ба-цзе вести коня под уздцы, а Ша-сэну поручил нести поклажу на коромысле. Теперь вместе с конем их было четверо. Продолжая путь на Запад, они отошли не более пятидесяти ли, как вдруг Танский монах придержал лошадь и сказал:

– Братья мои! Мы вышли из селения до зари, еще в часы пятой стражи. Потом этот негодяй огорчил меня. Так прошло много времени, день клонится к вечеру, а мы еще ничего не ели и не пили. Я испытываю муки голода и жажды. Кто из вас отправится за подаянием, накормит и напоит меня?

– Учитель, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Слезай с коня и побудь здесь, а я разузнаю, есть ли поблизости жилье или селение.

Танский монах слез с коня, а Дурень вскочил на облако и поднялся в небеса. Он внимательно осмотрел всю местность, но, кроме гор, ничего не увидел. Место было глухое, и вряд ли здесь могло показаться человеческое жилье.

Спустившись на облаке вниз, Чжу Ба-цзе сообщил Танскому монаху:

– Здесь не у кого просить подаяния: всюду одни только горы и нигде не видно следов человека.

– Если нет пропитания, – отвечал Танский монах, – то, может быть, где-нибудь протекает горный ручеек. Достал бы хоть немного водицы, чтобы утолить жажду.

– Ладно, – послушно отозвался Чжу Ба-цзе, – я отправлюсь на южный склон горы, где течет горный поток, и принесу воды!

Ша-сэн достал монашескую плошку для подаяния и передал ее Чжу Ба-цзе. Тот взял плошку в руки, вскочил на облако и умчался. Танский монах тем временем уселся на обочине дороги и стал ждать. Но Чжу Ба-цзе все не возвращался, и у несчастного Сюань-цзана совсем пересохло во рту. Есть стихи, которые могут служить подтверждением того, что с ним происходило:

Ша-сэн находился рядом и видел, как наставник мучился от голода и жажды. Между тем Чжу Ба-цзе все не возвращался.

Наконец Ша-сэн не выдержал, сложил поклажу в укромное место, крепко привязал белого коня и сказал:

– Наставник! Ты пока посиди здесь, а я пойду потороплю Чжу Ба-цзе, пусть скорей несет воду.

Танский монах промолчал, глотая горькие слезы, и лишь кивнул головой в знак согласия. Ша-сэн быстро вскочил на облако и умчался к южному склону горы.

Танский монах остался в одиночестве и тяжело переживал все невзгоды. И вот в момент наибольших терзаний он вдруг услышал резкий звук, сильно напугавший его. Он приподнялся, стал озираться и вдруг увидел Сунь У-куна, который стоял на коленях у обочины дороги, держа обеими руками фарфоровую чашу.

– Наставник! – сказал он. – Без меня, старого Сунь У-куна, некому даже напоить тебя. Выпей пока этой прохладной водицы и утоли свою жажду, а затем я схожу за едой и накормлю тебя.

– Я не стану пить твою воду, – сердито отвечал Сюань-цзан, – лучше умру от жажды, но не отступлюсь от своих слов! Ты мне больше не нужен! Ступай, куда хочешь!

Но Сунь У-кун не сдавался.

– Без меня тебе не попасть на Запад, – решительно сказал он.

– А тебе что за дело попаду я туда или нет, – отвечал Танский монах. – Несносная обезьяна! Чего ты пристаешь ко мне?

Сунь У-кун вдруг изменился в лице и стал бранить своего наставника.

– Ах ты, лысая злюка! Совсем ни во что меня не ставишь!

Он отбросил фарфоровую чашу и, размахнувшись, треснул посохом по спине своего наставника. Тот не издал ни звука и сразу же повалился наземь. Тем временем Сунь У-кун подхватил оба узла в черной кошме, вскочил на облако и был таков.

Вернемся к Чжу Ба-цзе, который с монашеской плошкой спускался по южному склону горы. Неожиданно он увидел в расселине человеческое жилье, которое ранее не заметил, так как оно находилось в ложбине, скрытой от взоров горными отрогами. Подойдя поближе, он убедился, что в нем жили люди. Дурень решил так: «Если я покажусь в своем безобразном виде, мне откажут в подаянии, и все мои старания пропадут зря… Надо принять более приятный облик».

И вот наш Чжу Ба-цзе щелкнул пальцами, прочел заклинание, встряхнулся всем телом несколько раз и превратился в болезненного, одутловатого монаха, страдающего одышкой. Тяжело дыша и сопя, он подошел к дверям лачуги и громко позвал:

– Благодетели мои! У вас на кухне осталась еда, а на дороге страдает голодный путник. Я, бедный монах, иду из далеких восточных земель на Запад за священными книгами. Мой наставник страдает от голода и жажды. У вас, наверное, найдутся для него какие-нибудь остатки пищи. Пожертвуйте хоть сколько-нибудь, чтобы избавить его от голода. Умоляю вас!

В лачуге мужчин не было: они все отправились на полевые работы – сажать рассаду. Дома хозяйничали две женщины, которые только что сварили обед. Они наполнили две миски и собирались отнести их на поле. В котле еще оставалось немного каши и поджарков. Болезненный вид монаха разжалобил женщин. Его слова о том, что он идет из далеких восточных земель, они сочли за бред сумасшедшего. Опасаясь, что он потеряет сознание и умрет у порога их лачуги, чем навлечет на них большую беду, они решили утешить и порадовать его: взяли у него плошку и наполнили ее выше краев остатками каши и поджарками. Дурень принял от них подаяние и направился в обратный путь, преобразившись в свой первоначальный вид.

По дороге он услышал, как кто-то позвал его. Чжу Ба-цзе стал оглядываться и заметил Ша-сэна, который стоял на вершине утеса и кричал ему:

– Сюда! сюда!

Не дождавшись, пока Чжу Ба-цзе подойдет, Ша-сэн спустился с утеса и пошел ему навстречу.

– Ведь в этом горном ручье очень хорошая чистая вода, зачем же ты отправился неизвестно куда?

Чжу Ба-цзе рассмеялся.

– Я был здесь и вдруг заметил человеческое жилье вон в той лощине. Я отправился туда и выпросил целую плошку каши.

– Каша тоже пригодится, – сказал Ша-сэн. – Но сейчас нашего наставника всего больше мучает жажда. Как же теперь быть с водой? В чем мы ее принесем?

– Очень просто! – ответил Чжу Ба-цзе. – Давай твой подол. Мы выложим в него кашу, а в плошку я наберу воды.

Оба монаха, радостные и довольные, возвращались к своему наставнику и вдруг увидели, что он лежит ничком, весь в пыли, а белый конь отвязан, громко ржет и бегает вокруг. Ни узлов, ни коромысла нет и в помине. От досады Чжу Ба-цзе стал топать ногами, колотить себя кулаками в грудь и вопить во все горло:

– Все ясно! Все ясно! Это те самые разбойники, которые спаслись от Сунь У-куна. Они явились, чтобы отомстить, убили нашего наставника и похитили всю нашу поклажу!

– Перестань кричать! – одернул его Ша-сэн. – Лучше привяжи коня.

Но тут он тоже не выдержал и стал причитать:

– Что же нам делать? Как быть? Вот уж поистине все труды пропали зря. С полдороги вернулись ни с чем! – И он стал громко звать: – Наставник!

Слезы полились у него из глаз, словно жемчужины, а сердце разрывалось от жалости и боли.

– Да ты не плачь! – стал утешать его Чжу Ба-цзе. – Раз уж так случилось, о священных книгах теперь и думать нечего. Ты постереги тело наставника, а я полечу в область, округ, уезд или деревню, продам коня, а на вырученные деньги куплю гроб. Мы похороним наставника, и каждый из нас пойдет своей дорогой.

Но Ша-сэн не в силах был расстаться с наставником. Он повернул Танского монаха на спину, прильнул к его лицу и стал голосить.

– О мой несчастный, бедный учитель!

И вдруг он почувствовал горячее дыхание наставника и тепло в его груди.

– Чжу Ба-цзе! – радостно вскрикнул он. – Иди сюда! Наш наставник жив!

Дурень приблизился к Танскому монаху и поднял его на ноги. Тот совсем пришел в себя и начал яростно браниться! – Экая ты гнусная обезьяна! Вздумал убить меня!

Ша-сэн и Чжу Ба-цзе стали расспрашивать:

– Что за обезьяна? Какая обезьяна?

Но наставник ничего не ответил и лишь тяжело вздохнул. Отпив несколько глотков воды, он успокоился и начал рассказывать:

– Братья мои! Только вы ушли, как вдруг откуда ни возьмись опять появился Сунь У-кун и стал приставать ко мне. Но я наотрез отказался принять его обратно. Тогда он набросился на меня, ударил посохом, забрал оба узла в черной кошме и исчез.

Чжу Ба-цзе от гнева стал скрежетать зубами и вскричал:

– Нет! Больше нельзя терпеть такую грубую и дерзкую обезьяну! Да как она смеет так нагло вести себя?!

И он обратился к Ша-сэну:

– Ты оставайся здесь и ухаживай за наставником, а я отправлюсь к этой обезьяне за нашими узлами.

– Успокойся и не злись! – проговорил Ша-сэн. – Давай лучше отведем нашего наставника к добрым людям, живущим в ложбине, попросим у них горячей похлебки или чаю, чтоб попоить его, подогреем ему кашу, которую они дали, подлечим его немного, а затем отправимся на поиски поклажи!

Чжу Ба-цзе согласился. Они с трудом усадили наставника на коня, взяли плошку с остывшей едой и направились к лачуге. Там они застали одну лишь старушку, которая, увидев их, испугалась и поспешно спряталась.

Молитвенно сложив ладони, Ша-сэн стал взывать к ней:

– Матушка! Благодетельница наша! Прими нас! Мы, бедные монахи, по велению Танского императора идем из далеких восточных земель на Запад. Наш наставник занемог. Дай ему чайку или горячего отвару.

Наконец старушка отозвалась:

– Только что к нам приходил какой-то больной монах, тоже говорил, что он из далеких восточных земель. Мы дали ему на пропитание, и он ушел. Сколько же может быть монахов из восточных земель? Дома никого нет. Обратитесь еще к кому-нибудь.

Танский монах при этих словах слез с коня, поддерживаемый Чжу Ба-цзе, и, склонившись в низком поклоне, молвил:

– Уважаемая сударыня! У меня было трое спутников, моих учеников и последователей. Охваченные единым стремлением, они сопровождали меня на Запад, туда, где находится храм Раскатов грома. Там я должен поклониться Будде и попросить у него священные книги. Однако старший мой ученик по имени Сунь У-кун, всю жизнь отличавшийся злобным и дурным нравом, не пошел по пути добра, и я прогнал его от себя. Но он подстерег меня, ударил своим посохом по спине и утащил всю нашу поклажу. Я хочу послать одного из моих учеников в погоню за ним, чтобы отобрать у него наши вещи. Но не могу ведь я ждать его прямо на дороге?! Вот почему я и осмелился явиться сюда и просить у тебя временного пристанища. Как только мой ученик вернется с поклажей, я тотчас же тронусь в путь и не посмею затруднять тебя своим присутствием.

Старушка ответила ему так:

– Совсем недавно какой-то больной монах заходил к нам за подаянием. Он тоже говорил, что явился из восточных земель и направляется на Запад. Откуда же взялись вы?

Чжу Ба-цзе не выдержал и громко расхохотался.

– Так ведь это был я! Я побоялся, что мой безобразный вид, огромные уши и рыло перепугают вас и вы откажете мне в подаянии, потому и преобразился в больного монаха. Если не веришь, посмотри сюда – разве не ты дала мне эту кашу?

Убедившись, что это была та самая каша с поджарками, старушка не стала больше противиться и пустила монахов в свою лачугу. Она вскипятила им целый жбан чая. Ша-сэн согрел в жбане остывшую кашу и поднес наставнику. Тот съел немного, а затем долгое время приводил себя в состояние душевного равновесия. Наконец он спросил:

– Кто же из вас отправится за поклажей?

– В прошлый раз, когда наставник прогонял его от себя, я был у него и знаю, где находится его пещера Водного занавеса на горе Цветов и плодов. Позволь мне отправиться!

– Нет, тебе нельзя! – запротестовал Танский монах. – Эта мерзкая обезьяна никогда не была дружна с тобою, а кроме того, ты не умеешь разговаривать с людьми. Скажешь что-нибудь не то, и он побьет тебя. Пусть лучше Ша-сэн отправляется!

Ша-сэн беспрекословно подчинился:

– Я готов!

Напутствуя Ша-сэна, Танский монах сказал:

– Прежде всего, как только прибудешь туда, обрати внимание на то, как он тебя встретит. Если он тут же согласится возвратить наши узлы, поблагодари его, возьми их и уходи. Если же он не пойдет на уступки, ни в коем случае не затевай с ним ссоры, а сейчас же отправляйся к Южному морю, где живет бодисатва Гуаньинь, и пожалуйся ей. Расскажи все, как было, и попроси, чтобы она помогла нам вернуть нашу поклажу.

Ша-сэн обещал все исполнить в точности, а затем обратился к Чжу Ба-цзе.

– Ну вот, я ухожу, а ты, смотри, ни с кем не ругайся, ухаживай за нашим наставником, с хозяевами веди себя учтиво, не то вас могут выгнать. Я скоро возвращусь.

Чжу Ба-цзе кивнул головой в знак послушания и сказал:

– Понимаю! Только поскорее возвращайся, все равно с поклажей или без нее, да будь осторожен, не то сам пропадешь.

Ша-сэн прочитал заклинание, вскочил на облако и отправился прямо на священный остров Дуншэньчжоу.

Трое суток, не слезая с облака, мчался Ша-сэн и, наконец, прибыл к великому Восточному морю-океану. Услышав грозный рокот волн, он посмотрел вниз. Там все было окутано густым, черным туманом. Стояло холодное утро, так как бескрайный водный простор поглощал лучи солнца.

Но Ша-сэну было не до того, чтобы любоваться открывшейся перед ним картиной. Он помчался дальше, пролетел над островом Бессмертных и, обратившись на восток, прямым путем достиг окрестностей горы Цветов и плодов. Прошло довольно много времени, пока Ша-сэн, подгоняемый морским ветром и волнами, приблизился к высоким вершинам с рядами остроконечных пиков и к отвесным скалам, подобным огромным стенам. Он поднялся на облаке к одной из вершин, прижался к скале, увидел тропинку, спустился на нее и пошел вниз на поиски пещеры Водного занавеса. По мере того как он спускался, до его слуха стал доноситься шум и гам бесчисленного множества обезьян, обитающих на этой горе. Пройдя дальше, Ша-сэн стал внимательно осматриваться и увидел Сунь У-куна, который сидел на высоком каменном постаменте и, держа обеими руками большой развернутый лист бумаги, громко читал нараспев:

– «Мы, император Ли, великого Танского государства в восточных землях, повелеваем нашему царственному младшему брату, праведному монаху Чэнь Сюань-цзану, направиться в Западные страны в государство Тяньчжу, на священную гору Линшань, где находится Сопо – обитель Будды и там в великом храме Раскатов грома поклониться самому Будде Татагате и попросить у него священные книги, ибо, когда на нас напал злой недуг и душа наша попала в подземное царство, вдруг владыка сего царства проявил сострадание к нам и продлил срок нашего пребывания на белом свете. Он вернул нам жизнь, за что решили мы широко распространить благодеяния Будды и возвести в нашем царстве храмы и монастыри для спасения от грехов. Нам явилась златотелая богиня милосердия – бодисатва Гуаньинь, избавительница от горя и страданий, указавшая нам, что в Западной стране живет Будда, там есть его священные книги, благодаря которым можно спастись от кары и избавиться от несчастных перерождений. Посему повелеваем названному монаху Чэнь Сюань-цзану отправиться в далекий путь за тысячи гор и испросить упомянутые книги и священные песнопения. Ежели в Западных государствах и царствах, через которые доведется ему переходить, не уничтожены добро и благожелательство, то пусть сия грамота послужит пропуском.

Дано в счастливый день осенью тринадцатого года эры правления Чжэн-гуань Великого Танского государства.

Покинув великое Танское государство, Сюань-цзан прошел через многие царства и государства.

В пути он принял к себе старшего ученика и последователя Сунь У-куна по прозванию странник; второго ученика и последователя Чжу У-нэна, по прозванию Ба-цзе, блюститель восьми заповедей, и третьего ученика и последователя Ша У-цзина по прозванию хэшан – монах».

Сунь У-кун прочел это несколько раз от начала до конца. Ша-сэн понял, что он читает проходное свидетельство Танского монаха. Не выдержав, он подошел поближе и громко крикнул:

– Что это ты вдруг вздумал читать проходное свидетельство нашего наставника?

Сунь У-кун поднял голову и, не узнав Ша-сэна, приказал своим приближенным:

– Хватайте его! Хватайте.

Толпа обезьян окружила Ша-сэна, навалилась на него со всех сторон и поволокла к своему повелителю. Тот заорал на Ша-сэна:

– Ты кто такой? И как смел самовольно проникнуть в мою священную пещеру?

Заметив, что Сунь У-кун от гнева изменился в лице и не желает узнавать его, Ша-сэн, отвешивая поклоны, сказал:

– Позволь сказать тебе, что в прошлый раз наш наставник действительно погорячился. Он напрасно рассердился на тебя, несколько раз прочитал заклинания о сжатии обруча и даже прогнал тебя. Мы, спутники нашего наставника, очень виноваты перед тобой, во-первых, за то, что вовремя не удержали его от гнева и не объяснили ему, что произошло; а во-вторых, за то, что, оставив наставника одного, сами пошли добывать ему воду и пропитание. Мы не думали, что ты снова явишься с добрыми намерениями. Но ты обозлился на него и так стукнул, что он, бесчувственный, повалился наземь. Затем ты забрал нашу поклажу и скрылся. Когда мы вернулись, мы привели в чувство нашего наставника. Вот я и явился к тебе лишь за тем, чтобы поклониться. Если ты не питаешь злобы к наставнику и помнишь ту милость, которую он оказал тебе, избавив тебя от прежних мучений, вернись к нему с поклажей и продолжай путь на Запад, чтобы довести до конца начатое дело. Но если злоба проникла к тебе в самое сердце и не позволяет вернуться со мной, то умоляю тебя отдать мне узлы с поклажей. Ты же останешься здесь у себя в горах и будешь наслаждаться вечерним видом зарослей тутовника и ильмов. Таким образом и тебе и нам будет хорошо.

Тот, к кому была обращена эта просьба, злобно расхохотался:

– Просвещенный брат мой! Мне совсем не нравятся твои рассуждения, я вовсе не потому стукнул Танского монаха и забрал всю поклажу, что раздумал идти на Запад, и не потому что мне нравится жить в этих местах. Я учу эту грамоту потому, что намерен сам отправиться к Будде и выпросить у него священные книги, которые доставлю в восточные земли, и мне одному зачтется эта заслуга. Пусть все жители Южного острова, на котором расположено Танское государство, будут чтить меня патриархом и прославлять мое имя во веки веков!

Ша-сэн усмехнулся:

– Как странно ты говоришь! Со дня сотворения мира никто не слыхал о том, что Сунь У-куну предназначено достать священные книги! Когда великий Будда Татагата написал свои священные книги – «три сокровищницы», или «Трипитака», в которых собраны записи его речей, его трактатов и его монастырских уложений, – он обратился к бодисатве Гуаньинь, прося ее разыскать в восточных землях человека, достойного получить все эти книги. Он велел нам охранять этого человека в его пути через тысячи гор и множество стран. Бодисатва рассказывала, что человека, которому предназначалось получить священные книги, в свое время звали почтенным Золотым кузнечиком. Он был близким учеником Будды Татагаты. Но однажды проявил невнимательность к поучениям Будды и в наказание был изгнан со священной горы Линшань, после чего переродился. Но ему предназначено отправиться на Запад и снова вступить на верный путь. По дороге его везде подстерегали злые духи и демоны, которые чинили всевозможные препятствия, но мы трое были освобождены от наказания, чтобы охранять его своими волшебными чарами и устранять все препятствия. Неужели ты думаешь, что, если явишься к Будде без Танского монаха, он даст тебе свои священные книги! Подумай, не зря ли ты затеял все это?

– Просвещенный брат мой! – отвечал Сунь У-кун. – Ты никогда не отличался умом: видишь только одну сторону, а другой не замечаешь. По-твоему получается, что только у тебя есть Танский монах, которого ты собираешься охранять вместе со мною. Неужели ты думаешь, что и у меня не найдется Танского монаха? Я уже имею здесь настоящего праведного монаха, которого сам избрал; он отправится со мной за священными книгами. А я, старый Сунь У-кун, буду охранять его без твоей помощи, думаешь, не справлюсь? Уже решено: завтра мы отправимся в путь. Если не веришь, сейчас покажу тебе моего монаха.

И он крикнул:

– Эй, слуги! Ступайте живей и попросите уважаемого наставника пожаловать сюда!

И в самом деле слуги скрылись, а затем вышли, откуда-то таща на поводу белого коня и приглашая следовать за собой появившегося Танского монаха. За ним показался Чжу Ба-цзе, который нес коромысло с поклажей, и Ша-сэн с посохом.

Увидев своего двойника, Ша-сэн вскипел гневом и крикнул:

– Я никогда еще, как говорится, «ни в пути, ни дома не изменял ни своего имени, ни своей фамилии». Откуда же взялся этот Ша-сэн? Такой наглости я не потерплю! А ну-ка, отведай моей палки!

Молодец Ша-сэн! Он замахнулся своим посохом, покоряющим бесов, и изо всей силы ударил прямо по голове мнимого Ша-сэна, сразу же убив его наповал. Оказалось, что это был оборотень из породы обезьян.

Выдающий себя за Сунь У-куна, страшно разозлился, стал размахивать посохом с золотыми обручами и бросился на Ша-сэна, окружив его толпой мартышек. Ша-сэн бросался из стороны в сторону, прокладывая себе дорогу своим волшебным посохом, и, наконец, вскочил на облако.

– Вот каким ты оказался, негодяй! – улетая, громко крик нул он. – Подлая, мерзкая обезьяна! Погоди! Я пожалуюсь на тебя бодисатве Гуаньинь.

Сунь У-кун, однако, не пустился вдогонку за Ша-сэном, а удовольствовался тем, что заставил его бежать без оглядки. Вернувшись в свою пещеру, он велел слугам оттащить в сторону труп убитой обезьяны; с нее содрали шкуру, а мясо сварили и зажарили, и он со всеми своими обезьянами стал лакомиться, запивая еду кокосовым и виноградным вином. Потом он отыскал другую обезьяну-оборотня, которая превратилась в Ша-сэна, и сызнова принялся ее обучать всему тому, что надо было знать для путешествия на Запад. Но об этом рассказывать мы не будем.

Тем временем Ша-сэн на своем облаке покинул. Восточное море-океан, целые сутки был в пути и, наконец, достиг Южного моря. Когда он увидел, что священная гора Лоцешань совсем недалеко, он стремительно подлетел к ней и стал смотреть вниз, остановив облако и прижимая его к земле.

Перед ним открылась картина удивительной красоты.

Вот, что говорится об этом в стихах:

Ша-сэн медленно шел по горе Лоцешань и невольно любовался замечательным пейзажем. Вдруг прямо перед ним появился Муча, который после приветствия спросил:

– Ша У-цзин! Как мог ты оставить Танского монаха совсем одного, без всякой защиты? И зачем явился сюда?

Совершив положенный поклон, Ша-сэн отвечал:

– Мне нужно видеть саму бодисатву Гуаньинь. Очень прошу тебя, проведи меня к ней!

Муча сразу же догадался, что речь будет идти о Сунь У-куне, и потому без дальнейших расспросов оставил Ша-сэна и отправился доложить бодисатве.

– Явился младший ученик Танского монаха, Ша У-цзин, – сказал он, – и просит принять его.

Сунь У-кун, стоявший у трона бодисатвы, услышал эти слова и со смехом сказал:

– Ну, верно, с Танским монахом что-то случилось, и Ша-сэн явился к тебе, бодисатва, за помощью.

Бодисатва велела Муче немедленно ввести Ша-сэна, стоявшего за ворогами.

Войдя, Ша-сэн повалился в ноги бодисатве, совершил положенное число поклонов, а затем поднял голову и только собрался было рассказать, что с ним произошло, как вдруг увидел Сунь У-куна. Ни слова не говоря, он схватил свою волшебную палицу, покоряющую злых духов, и бросился на Сунь У-куна. Но Сунь У-кун не стал драться, а лишь уклонился в сторону. Тогда Ша-сэн стал ругать его:

– Я тебе покажу, подлая обезьяна, совершившая все десять злодейских преступлений! – кричал он. – Ты явился сюда не иначе, как обмануть или провести бодисатву!

Но тут вмешалась сама Гуаньинь.

– Ша У-цзин, – прикрикнула она. – Не смей давать волю рукам! Если что случилось, то прежде расскажи мне!

Ша-сэн опустил свой волшебный посох, еще раз поклонился и, еле сдерживая гнев, начал рассказывать.

– Эта обезьяна за весь наш путь совершила столько злодеяний, что их и не сосчитать. Несколько дней тому назад у пригорка этот злодей убил двоих главарей разбойников. Наш наставник побранил его за это. Никто из нас не думал, что в ту же ночь мы найдем ночлег в самом логове разбойников. Сунь У-кун перебил целую шайку, да еще принес наставнику отрубленную голову одного из них. Наставник так перепугался, что свалился с коня, обругал Сунь У-куна и прогнал от себя, приказав ему убраться восвояси. Через некоторое время наставника начали мучить голод и жажда. И он велел Чжу Ба-цзе отправиться на поиски воды. Тот долго не возвращался, тогда наставник послал меня за ним. А тем временем Сунь У-кун, видя, что нас обоих нет, подбежал к наставнику, ударил его своим железным посохом, а затем утащил оба узла в черной кошме, в которых была вся наша поклажа. Возвратившись, мы привели наставника в чувство, а я отправился в пещеру Водного занавеса, чтобы забрать наши узлы. Я никак не думал, что такое произойдет. Он не пожелал признать меня, громко читал и перечитывал проходное свидетельство нашего наставника, а когда я его спросил, зачем он это делает, заявил мне, что больше не собирается охранять Танского монаха, а отправляется сам на Запад в обитель Будды за священными книгами, которые доставит в восточные земли. Это зачтется ему как великая заслуга, его сделают патриархом и имя его станут прославлять во веки веков. Я тогда сказал ему: «Как же ты возьмешь священные книги без Танского монаха?» Он ответил, что уже выбрал себе праведного и благочестивого монаха. И действительно, по его приказанию, сперва вывели белого коня, потом показался Танский монах, за ним Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. Тут я и говорю: «Как же так? Ведь Ша-сэн – это я! Откуда же взялся мой двойник?» Я не выдержал, бросился к обманщику и ударил его своей волшебной палицей. Оказалось, что это была обезьяна-оборотень. Ну, а Сунь У-кун собрал все свое стадо обезьян, что-бы схватить меня. Я едва успел удрать и явился к тебе, бодисатва. Не знал я, что он сумеет на своем облаке обогнать меня и первым явится сюда. Не знаю также, какими хитрыми словами и цветистыми речами он обманул тебя, о бодисатва!

– Ша У-цзин, – молвила богиня Гуаньинь. – Не надо возводить напраслину! Вот уже четыре дня, как Сунь У-кун неотступно находится здесь. Как могло у него возникнуть желание самому отправиться за священными книгами и найти себе другого Танского монаха?

– Да я только что из пещеры Водного занавеса и собственными глазами видел Сунь У-куна. Неужели я осмелюсь лгать тебе?

– Ну, раз так, то перестань горячиться, – сказала бодисатва Гуаньинь. – Пусть Сунь У-кун отправится с тобой вместе на гору Цветов и плодов и там разберетесь. Правду трудно уничтожить, а ложь легко искоренить. На месте все сразу выяснится!

Наш настоящий Сунь У-кун, услышав эти слова, стал вместе с Ша-сэном прощаться с бодисатвой.

На этот раз он отправился за тем, чтобы:

Удалось ли им все выяснить и каким образом, об этом вы, читатель, узнаете, если прочтете следующую главу.