«Россмор Армс» оказалось мрачноватым, из бурого кирпича зданием, охватывающим крыльями огромный двор. В обитом плюшем вестибюле было тихо, стояли кадки с деревцами, а в огромной, похожей на собачью конуру клетке скучала канарейка. Пахло половиками, пылью и увядшими гардениями.

Грейсоны жили в левом крыле на пятом этаже. Они оба сидели в старомодной, тесно заставленной комнате: пузатая мебель двадцатилетней давности, бронзовые дверные ручки в форме яйца, огромное зеркало в позолоченной раме, мраморный стол у окна и темно-красные плюшевые портьеры. Пахло табачным дымом, а еще мой нюх уловил, что на обед хозяева ели бараньи котлеты со спаржей.

Жена Грейсона оказалась пухлой старушкой с вьющимися седыми волосами и светло-голубыми глазами. Теперь они выцвели и выглядели чуть выпуклыми за стеклами очков. Скрестив толстые лодыжки, еле-еле доставая ногами до пола, она сидела с большой корзинкой для шитья на коленях и штопала носки.

Сам Грейсон был высокий, с узкими сутулыми плечами, желтоватым лицом, густыми бровями и почти без подбородка. Верхняя часть его лица намекала на решительность, нижняя с ней как бы прощалась. Нацепив двухфокусные очки, он с недовольным видом читая вечернюю газету. Я успел посмотреть о нем в городском справочнике. Он там значился бухгалтером, да и выглядел бухгалтером на все сто процентов. Даже пальцы были в чернилах, а из кармана жилетки торчало четыре карандаша.

Он раз семь прочел мое удостоверение, оглядел меня с ног до головы и медленно спросил:

— По какому делу вы пришли к нам, мистер Марло?

— Меня интересует человек по имени Давери. Он живет через дорогу от доктора Олмора. Ваша дочь была за Олмором замужем. А Лавери как раз тот, кто нашел ее в ту ночь, когда… когда она… умерла.

Я специально запнулся на последнем слове, и они замерли, словно охотничьи собаки над дичью. Грейсон посмотрел на жену, она отрицательно помотала головой.

— Мы бы не хотели говорить на эту тему, — сказал он сразу. — Она причиняет нам боль.

Я помолчал, грустно посмотрел на них и сказал:

— Не могу вас осуждать, тем более заставлять. Мне бы только связаться с человеком, которого вы наняли тогда для расследования.

Они снова посмотрели друг на друга. На этот раз миссис Грейсон головой не мотала.

— Зачем он вам? — спросил Грейсон.

— Сейчас я вам кое-что расскажу.

Не упоминая имени Кингсли, я рассказал им, какое вел дело. Рассказал и про вчерашний инцидент у дома Олмора. Они опять замерли.

— Если я правильно понял, — резко сказал Грейсон, — с мистером Олмором вы не знакомы, и ваши пути не пересекались, но он, тем не менее, вызвал полицейского лейтенанта только потому, что вы стояли у его дома. Так?

— Да. Стоял там около часа. Вернее, стояла моя машина.

— Очень странно, — сказал Грейсон.

— Доктор явно нервничал, — сказал я. — А Дегармо спросил, не наняли ли меня ее родители — имея в виду вас. Такое ощущение, что Олмор не чувствует себя в безопасности.

— В безопасности от чего? — спросил он, не глядя на меня. Он неторопливо разжег трубку, потом концом большого металлического карандаша утрамбовал табак и снова разжег.

Я пожал плечами и не ответил, Он кинул на меня быстрый взгляд и отвернулся. Миссис Грейсон не поднимала глаз, но ноздри у нее раздувались.

— Как он узнал, кто вы такой? — внезапно спросил Грейсон.

— Записал номер машины, позвонил в автоклуб, а потом посмотрел в справочнике. Во всяком случае, я бы поступил именно так, да и он сделал то же, судя по тому, что я видел через окно.

— Значит, полиция работает на него, — сказал Грейсон.

— Не обязательно. Они могли просто допустить ошибку, а теперь не хотят, чтобы это всплыло.

— Ошибку?! — он визгливо хохотнул.

— Ладно, — сказал я. — Хоть тема и больная, но немного свежего воздуха ей не помешает. Вы же считали, что Олмор убил вашу дочь. Не так ли? Поэтому и наняли ищейку… я хочу сказать — детектива.

Миссис Грейсон подняла на меня острые глазки, потом опустила голову и свернула заштопанные носки. Грейсон молчал.

— У вас были против него улики? Или доктор просто вам не по душе? — спросил я.

— Были, — горько заметил Грейсон и продолжал внезапно четким голосом, словно наконец решился выложить все начистоту. — Должны были быть. Нам о них говорили. Но достать их не удалось. Полиция об этом позаботилась.

— Я слышал, они посадили этого человека за вождение машины в пьяном виде. Верно?

— Верно.

— Он вам успел сказать, что знал?

— Нет.

— Мне это не нравится, — сказал я. — Похоже, что он сам не решил, предоставить улики вам или прижать с их помощью доктора.

Грейсон снова посмотрел на жену. Она тихо сказала:

— Мистер Талли произвел на меня хорошее впечатление. Маленький, спокойный, скромный. Я, конечно, понимаю, что могла ошибиться.

— Значит, его зовут Талли, — сказал я. — Среди прочего я надеялся узнать у вас и это имя.

— А что еще вы надеялись узнать? — спросил Грейсон.

— Как найти Талли и… что заронило в вас подозрения. Иначе вы бы его не наняли.

Губы Грейсона тронула вымученная улыбка. Длинным желтым пальцем он поскреб свой скошенный подбородок.

— Наркотики, — сказала миссис Грейсон.

— Именно, — тут же зачастил Грейсон, словно единственное слово жены дало ему зеленый свет. — Доктор специализируется на наркотиках. Нам рассказала об этом дочь. Кстати, в его присутствии. Ему это очень не понравилось.

— Что вы имеете в виду под специализацией на наркотиках, мистер Грейсон?

— Он лечит в основном людей, которые от разгула и пьянства находятся на грани нервного срыва. Им постоянно подавай успокаивающее. Наступает пора, когда добросовестный врач должен прекратить уколы и отправить человека в больницу. Но Олмор этого не делает. Пока пациент жив, не окончательно сошел с ума и платит деньги, он его колет, а если тот станет тяжелым наркоманом, это доктора не тревожит. Занятие, конечно, уголовно наказуемое, но очень прибыльное.

— Еще какое прибыльное, — сказал я. — Золотая жила. А с неким Конди вы не знакомы?

— Нет. Но кто он такой, знаем. Флоренс считала, что как раз Конди и снабжал Олмора наркотиками.

— Скорей всего, — сказал я. — Выписывать слишком много морфия в аптеке опасно. А Лавери вы знали?

— Слышали, но лично не встречались.

— Вам не рриходило в голову, что он мог шантажировать Олмора?

Идея оказалась для него новой. Он почесал макушку, потом провел ладонью по лицу и, опустив руку на острое колено, отрицательно покачал головой.

— Нет. Какие у меня могли быть основания?

— Лавери первым обнаружил тело. То, что показалось подозрительным Талли, вероятно, заметил и он.

— А он что, способен на шантаж?

— Не знаю. Но явных источников дохода у него нет, он нигде не работает, тем не менее ведет светскую жизнь, ухаживает за женщинами.

— Что ж, интересно, — сказал Грейсон. — Также дела проворачиваются очень тонко. Их следы иногда попадаются и в моей работе. Скажем, ничем не обеспеченные, давно просроченные ссуды. Или кто-то, явно не растяпа, вдруг невыгодно для себя помещает капитал. Или не подает в суд за невыплаченный долг, чтобы не привлекать внимания инспекторов. Да мало ли как можно словчить.

Я посмотрел на миссис Грейсон. Ее руки ни на секунду не останавливались. Она уже заштопала не менее дюжины носков. На твердых, костистых ногах мистера Грейсона носки, видно, так и горели.

— А что случилось с Талли? Обвинение, видимо, сфабриковали?

— Никакого сомнения. Его жена очень переживала. Она сказала, что он сидел в баре с полицейским, и тот подсыпал ему в стакан какую-то отраву. Да и полицейская машина уже ждала на противоположной стороне улицы. Его взяли, как только он отъехал. В участке же практически не провели никакого обследования.

— Брать на веру объяснения Талли не стоит. Что еще он мог сказать жене после ареста? Все говорят что-то в этом роде.

— Противно думать, что полицейские бесчестны, — сказал Грейсон. — Но такие фокусы им не впервой. Все про это знают.

— Если они допустили промашку, когда расследовали смерть вашей дочери, то Талли представлял для них явную опасность. Выведи он их на чистую воду, кое-кто слетел бы с работы. Но если бы они решили, что он намерен просто шантажировать доктора, то не суетились бы так. Кстати, где он сейчас? Мне надо выяснить, были ли у него веские улики или он только предполагал, что они существуют.

— Мы не знаем, где он, — сказал Грейсон. — Ему дали шесть месяцев, но срок уже давно вышел.

— А его жена?

Он посмотрел на миссис Грейсон, и та коротко сказала:

— Бей-Сити, Уэстмор-стрит, дом 1618/2, Мы с Юстасом послали ей немного денег, когда она осталась на мели.

Я записал адрес и откинулся на спинку кресла.

— Сегодня утром кто-то застрелил Лавери в ванной, — сказал я.

Пухлые ручки миссис Грейсон замерли по краям корзинки. Грейсон, сидя со старой черной трубкой в руке, открыл рот. Потом тихонечко, словно на похоронах, откашлялся и очень медленно поднес ее к губам.

— Хорошо бы, — сказал он, вынув изо рта трубку и выпуская облачко бледного дыма, — если бы доктор был замешан в этом убийстве.

— Не исключено, что он и замешан, — сказал я. — Живут-то они по соседству. Полиция, правда, считает, что Лавери застрелила жена моего клиента. Когда ее найдут, улик для. обвинения у них будет предостаточно. Но если доктор имеет к убийству какое-то отношение, то причина тут одна — смерть вашей дочери. Поэтому я и пытаюсь разобраться в этом деле.

— Человек, совершивший одно убийство, легко пойдет и на другое, — сказал Грейсон таким тоном, будто долго размышлял над проблемой.

— Может быть, — сказал я. — А что все же послужило, по-вашему, причиной первого убийства?

— С Флоренс не было сладу, — сказал он грустно. — Она была необузданной, трудной. Сумасбродно сорила деньгами, слишком много и слишком громко говорила, все время заводила сомнительные знакомства, в общем, валяла дурака. Такие жены очень, опасны для людей типа доктора Альберта С. Олмора. Но главная причина, мы считаем, не в этом. Правда, Летти?

Он посмотрел на жену, но та, не поднимая глаз, молча воткнула иглу в клубок шерсти, Грейсон вздохнул и продолжал:

— У нас есть основания полагать, что он завел интрижку со своей медсестрой, и Флоренс пригрозила устроить ему большой скандал. Шума он и испугался. Один скандал мог легко перерасти в другой.

— И каким же способом он ее убил? — спросил я.

— С помощью морфия, конечно. Морфий он всегда носил с собой и был большим докой в этом деле. А когда она после укола заснула, он перенес ее в гараж и включил мотор. Вскрытия они не производили. Но если бы и произвели, ничего бы не изменилось — ведь было известно, что он сделал ей на ночь укол.

Я кивнул, а он удовлетворенно откинулся в кресле и снова, проведя ладонью по макушке и по лицу, медленно опустил руку на острое колено. Казалось, он долго размышлял и над этой проблемой.

Я взглянул на супругов. Два пожилых человека сидят в тишине квартиры и спустя полтора года после событий отравляют свою душу ненавистью. Им бы чертовски хотелось, чтобы убийцей Лавери оказался доктор. Они были бы на седьмом небе. Это бы их очень утешило. Я немного помолчал и сказал:

— Вы верите во все это потому, что очень хотите верить. Ваша дочь с тем. же успехом могла самостоятельно покончить с жизнью, а полиция затеяла возню, чтобы, скажем, защитить игорное заведение Конди к оградить доктора от неприятных вопросов на дознании.

— Чепуха! — резко сказал Грейсон. — Он ее явно убил. Она ведь к тому времени крепко спала.

— Вы же точно не знаете. Она могла и сама баловаться наркотиками. Тогда эффект от укола не был бы особенно сильным. Предположим, она проснулась ночью, взглянула на себя в зеркало и увидела чертиков. Такое случается.

— Вы отняли у нас уже достаточно времени, — сказал Грейсон.

Я встал, поблагодарил их ж, сделав пару шагов к двери, спросил:

— После ареста Талли вы больше ничего не предпринимали?

— Обращались к Личу, помощнику окружного прокурора. Ничего не вышло. Он заявил, что у него нет оснований для пересмотра дела. Даже наркотиками не заинтересовался. Однако заведение Конди через месяц прикрыли. Вероятно, благодаря нашему визиту.

— Скорей всего, полицейские из Бей-Сити прикрыли его лишь для отвода глаз. Со всем своим прежним оборудованием оно работает в другом месте. Только вы не знаете — где.

Я снова направился к выходу. Грейсон встал с кресла и зашаркал за мной. Его желтое, лицо порозовело.

— Извините, если нагрубил, — сказал он. — Нам с Летти не мешало бы поменьше думать, о прошлом.

— Да нет, вы были со мной предельно терпеливы, — сказал я. — Кто-нибудь еще, кого мы тут не упоминали, замешан в этом деле?

Он покачал головой и взглянул на жену. Склонив голову набок, та неподвижно сидела с очередным носком, натянутым на деревянное яйцо. Казалось, она к чему-то прислушивается, но только не к нашему разговору.

— Мне рассказали, что вашу дочь укладывала в тот вечер медсестра из приемной Олмора. Это с ней у него была интрижка?

— Обождите-ка, — резко сказала миссис Грейсон. — Мы эту девушку ни разу не видели, но у нее какая-то симпатичная фамилия. Сейчас вспомню. Одну минутку.

Мы дали ей эту минутку.

— Нет, помню только имя… Милдред.

Я глубоко вздохнул и спросил:

— Может быть, Хэвиленд?

Миссис Грейсон радостно улыбнулась и кивнула:

— Ну, конечно, Милдред Хэвиленд. Разве ты не помнишь, Юстас?

Он не помнил. Он выглядел сейчас, как лошадь, которую завели в чужое стойло.

— Какое это имеет значение? — спросил он, открывая дверь.

— Вы сказали, что Талли маленький, — не отставал я. — Значит, он не может быть громилой с нахальными манерами и громким голосом?

— Нет, что вы! — сказала миссис Грейсон. — Мистер Талли среднего роста, в возрасте, с каштановыми волосами и очень тихим голосом. Лицо у него всегда было грустное, озабоченное.

— Видимо, уже предчувствовал, что его ожидает, — сказал я.

Грейсон протянул мне костистую руку. Ощущение у меня было такое, будто я пожал вешалку для полотенец.

— Если вы его заарканите, возвращайтесь к нам со счетом. Я имею в виду Олмора, — сказал он и крепко закусил зубами трубку.

Я сказал, что понимаю, кого он имеет в виду, но счета представлять не буду.

Я пошел по коридору. Лифт был обит красным плюшем, и от него попахивало стариной, как от вдовушек, собравшихся за чаем.