Кровавый ветер
Рэймонд Чандлер
переводчик Ростислав Грищенков
1
В ту ночь дул ветер из пустыни. Это был один из тех сухих и обжигающих ветров, носящих имя Санта-Ана, что обрушиваются на долину через перевалы в горах; они закручивают вам волосы, вызывают нервные срывы и невыносимый кожный зуд. В подобные ночи все попойки завершаются потасовкой. Смиренные юные женушки, пробуя лезвия кухонных ножей, внимательно изучают шеи своих супругов. Может вообще произойти все, что угодно. В коктейль-баре вам даже могут налить пива полный стакан.
Я как раз получил такой стакан в уютном новом заведении напротив многоквартирного дома, где жил. Оно открылось с неделю назад, но дела там шли скверно. Пареньку за стойкой бара едва перевалило за двадцать, и складывалось впечатление, что сам он никогда не брал в рот спиртного.
В баре, кроме меня, был еще лишь один клиент — пьянчуга, сидевший на круглом табурете спиной к двери. На стойке перед ним красовался аккуратный столбик десятицентовых монет, где-то на пару долларов. Он поглощал неразбавленное ржаное виски маленькими стопками, полностью погрузившись в мир своих грез.
Я примостился у стойки немного подальше и, получив свой стакан пива, произнес:
— А наливаешь ты, дружище, по-честному, до краев. Уж это точно, я тебе говорю.
— Мы только что открылись, — ответил паренек. — Нужно привлечь клиентов. Уже приходилось бывать здесь, мистер?
— Ага.
— Живете поблизости?
— В апартаментах «Берглунд» через улицу, — сказал я. — Мое имя Филипп Марлоу.
— Спасибо, мистер. А мое — Лью Петролле. — Он перегнулся ко мне через темную отполированную стойку: — Знаете этого мужика?
— Нет.
— Ему бы лучше двигать до хаты. Я, наверное, должен вызвать такси, чтобы его отправить. Он уже выдул свою норму на неделю вперед.
— Это просто ночь такая, — сказал я. — Оставь его в покое.
— Ему это вредно, — возразил паренек, нахмурившись.
— Ржаного! — проскрипел пьянчуга, не поднимая глаз.
Он предпочел щелкнуть пальцами, а не барабанить по стойке, явно боясь задеть свой столбик монет.
Паренек взглянул на меня, пожав плечами:
— Стоит ему плеснуть?
— Утроба-то чья? Ведь не моя же.
Паренек налил мужику еще одну порцию неразбавленного, но, сдается мне, все-таки плеснул туда воды у себя за стойкой, поскольку, выйдя из-за нее, выглядел так, словно дал пинка собственной бабульке. Выпивоха и бровью не повел. Он лишь снял со столбика пару монет с безупречной аккуратностью хирурга, удаляющего мозговую опухоль.
Паренек вернулся обратно и долил мне в стакан пива. Снаружи завывал ветер. Время от времени его порывы распахивали дверь со стеклянными витражами чуть ли не настежь. А дверь была увесистой.
Паренек проворчал:
— Во-первых, я терпеть не могу пьяных, во-вторых, я не люблю, когда они надираются в стельку прямо здесь, а в-третьих, вообще терпеть их не могу — это во-первых.
— Такую хохму могли бы использовать на киностудии «Уорнер Бразерс», — сказал я.
— Они и использовали.
Именно в этот момент у нас объявился еще один клиент. На улице с резким визгом затормозила машина, и болтающаяся дверь распахнулась. В бар быстро вошел незнакомец, который, похоже, весьма торопился. Он придержал дверь и быстро оглядел помещение темными сверкающими глазами.
Незнакомец был неплохо сложен, смугл и недурен собой — если вы питаете слабость к узким лицам со сжатыми губами. Одежда на нем была темного цвета, только белоснежный платок кокетливо выглядывал из нагрудного кармашка. Вошедший выглядел спокойным, хотя в то же время явно был в некотором напряжении. Я предположил, что это от горячего ветра. Я и сам чувствовал себя схожим образом.
Он уткнулся взглядом в спину сидевшего пьянчуги. Тот играл в шашки своими пустыми стопками. Пришедший перевел взгляд на меня, а потом — на столики в открытых кабинках напротив. Все они пустовали. Он миновал пьянчугу, качавшегося и говорившего с самим собой, и обратился к пареньку, управлявшему баром:
— Не видал здесь леди, дружок? Высокую, симпатичную, с каштановым волосами, в платье из синего шелкового крепа, а сверху жакет типа «болеро» из набивной ткани. На голове соломенная шляпка с широкими полями и бархатной лентой. — У него оказался натужный голос, который мне не понравился.
— Нет, сэр. Таких здесь не было, — сказал паренек.
— Спасибо. Неразбавленный скотч. И давай побыстрее, хорошо?
Паренек налил ему, и незнакомец, уплатив, залпом осушил стакан и направился к выходу. Он сделал три или четыре шага и замер, разглядывая пьянчугу. Тот, ухмыляясь, извлек откуда-то пистолет, причем настолько быстро, что тот промелькнул смазанным пятном. Пьянчуга крепко держал оружие в руке и выглядел теперь не менее трезвым, чем я. Высокий смуглый незнакомец стоял не шевелясь — лишь голова на мгновение слегка качнулась в сторону.
Снаружи промчалась машина. Пистолет пьянчуги был автоматический, двадцать второго калибра. Он исторг пару жестких хлопков, и из дула показался дымок — еле заметный.
— Будь здоров, Уолдо, — произнес пьянчуга.
Потом он перевел пистолет на меня и бармена.
Смуглый мужчина падал целую вечность. Он пошатнулся, потом обрел равновесие, воздел одну руку, опять пошатнулся. Его шляпа слетела с головы, а потом и сам он рухнул лицом на пол. Своим падением он произвел такой шум, будто упал бетонный блок.
Пьянчуга соскользнул с табурета, смахнул свои десятицентовики в карман и ринулся к двери. Он передвигался боком, с пистолетом наперевес. Я был безоружен. Я не подумал, что мне может понадобиться ствол для того, чтобы купить стакан пива.
Паренек за стойкой ни разу не двинулся и не издал ни звука.
Пьянчуга, не сводя с нас глаз, легонько толкнул дверь плечом и толчком спины распахнул ее настежь. При этом в помещение ворвался сильный порыв ветра, взъерошив волосы лежавшего на полу мужчины. Пьянчуга проговорил: «Бедный Уолдо. Держу пари, что я расквасил ему нос».
Дверь захлопнулась. Я бросился к ней — по старой привычке делать не то, что нужно. Правда, в данном случае это уже не имело смысла. Где-то снаружи взревел мотор, и, когда я очутился на улице, красный расплывчатый блик хвостового огня исчезал за ближайшим поворотом. С номером машины я облажался, как некогда с шансом сделать свой первый миллион.
Как всегда, на улице хватало и машин, и людей. Все вели себя так, словно бы никаких выстрелов и не прозвучало. Впрочем, ветер производил достаточно шума, чтобы тяжелые быстрые хлопки двадцатидвухкалиберного пистолета были приняты за стук двери. Я вернулся обратно в бар.
Паренек будто окаменел. Он стоял, положив руки на стойку, чуть перегнувшись и разглядывая спину лежавшего на полу мужчины в темном костюме. Тот тоже не двигался. Я наклонился и ощупал его шейную артерию. Этот уж точно больше не двинется — никогда.
Лицо паренька за стойкой по своей выразительности заставляло вспомнить о бифштексе, да и цвета было такого же. В его глазах читалось больше злости, чем страха.
Я закурил сигарету и, пустив облачко дыма к потолку, бросил ему:
— Ступай звонить.
— Он, может, еще живой, — усомнился паренек.
— Когда используют двадцать второй калибр, то знают, что осечки не будет. Где телефон?
— У меня его нет. Я и без того понес значительные расходы. Черт, плакали мои восемьсот баксов!
— Заведение принадлежит тебе?
— Принадлежало, покуда не приключилось всего этого.
Он стянул свою белую куртку и передник и вышел из-за стойки.
— Я намерен запереть дверь, — заявил он, доставая ключи.
Он вышел на улицу, захлопнул дверь и стал возиться снаружи с замком; вскоре раздался щелчок, когда язычок механизма вошел в паз. Я нагнулся, чтобы перевернуть Уолдо на спину. В первый момент я даже не понял, куда именно вошли пули. Потом разглядел. Пара крошечных отверстий в его пиджаке, чуть выше сердца. На рубашке проступило немного крови.
Пьянчуга, похоже, мог справиться со всем, о чем его попросят — в качестве киллера.
Ребята из патрульной машины появились примерно через восемь минут. Паренек, Лью Петролле, к тому времени уже вернулся в бар и стоял за стойкой. Он вновь облачился в свою белую куртку и пересчитывал выручку; справившись, опустил ее в карман и сделал в маленьком блокноте соответствующую запись.
Я присел на перила одной из кабинок, курил сигарету за сигаретой и наблюдал за тем, как черты лица Уолдо постепенно заостряются. Я размышлял о том, кем была леди в жакете из набивной ткани, почему Уолдо оставил мотор своей машины включенным, куда он спешил и поджидал ли пьянчуга его специально или оказался здесь случайно.
Затем, истекая потом, ввалились парни из патруля. Как обычно, это были дюжие здоровяки, а у одного из-под заломленной на затылок фуражки торчал цветок. Когда он заметил мертвеца, то избавился от цветка и присел, чтобы проверить пульс Уолдо.
— Похоже, труп, — заметил он и немного повернул мертвое тело. — О, теперь я вижу входные отверстия. Отменно славная работенка. Вы оба видели, как он их словил?
Я ответил, что да. Паренек за стойкой не проронил ни слова. Я рассказал парням, как все произошло, а также сообщил, что убийца, похоже, скрылся в машине Уолдо.
Коп извлек бумажник Уолдо, быстро проглядел его содержимое и присвистнул.
— Полно наличных и нет водительской лицензии, — Он отложил бумажник в сторону. — О'кей, мы до него не дотрагивались, ясно? Лишь взглянули, чтобы выяснить, была ли у него машина, и сообщить по радио.
— Черта с два вы его не трогали, — брякнул Лью Петролле.
Коп одарил его характерным взглядом.
— О'кей, приятель, — сказал он безмятежно. — Мы дотронулись до него.
Паренек взял чистый стакан и принялся его полировать. Он полировал его все то время, что мы там находились.
Минуту спустя раздалась сирена спецмашины из отдела по расследованию убийств, и тут же у порога послышался визг тормозов. В помещение вошли четверо: двое полицейских в штатском, фотограф и сотрудник лаборатории. Ни один из полицейских не был мне знаком. Вы можете заниматься сыском в большом городе сто лет и так и не узнать всех детективов.
Первый был невысоким, смуглым, улыбчивым и спокойным, с черными вьющимися волосами и мягким умным взглядом. Другой — широкий в кости верзила с массивной квадратной челюстью, испещренным красными прожилками носом и остекленелым выражением глаз. Он походил на тяжелого пьяницу. Вида был свирепого, но при этом почему-то казалось, что выглядит он гораздо более крутым, чем является на самом деле. Он загнал меня в крайнюю кабинку у самой стены, а его напарник извлек паренька из-за стойки и распорядился, чтобы патрульные ушли. Специалист по отпечаткам пальцев и фотограф приступили к своей работе.
Приехал судебный медик; он оставался ровно столько времени, чтобы закатить скандал по поводу отсутствия телефона, по которому он намеревался вызвать труповозку из морга.
Низенький полицейский опустошил карманы Уолдо, а потом поступил схожим образом с его бумажником, разложив содержимое на огромном носовом платке, которым он застелил стол в кабинке. Я заметил много наличных, ключи, сигареты, еще один платок — больше практически ничего не было.
Полицейский-верзила втолкнул меня в крайний угол кабинки.
— Давай, — произнес он. — Мое имя Коперник, лейтенант Коперник.
Я положил перед ним свое портмоне.
Он взглянул на него, перебрал все содержимое, швырнул его обратно, сделав пометку в записной книжке.
— Филипп Марлоу, значит? Частный сыщик. Здесь по какому делу?
— По питейному, — ответил я. — Я живу как раз напротив, в апартаментах «Берглунд».
— Знаете этого паренька в баре?
— Был тут всего лишь раз с момента открытия.
— Ничего в нем особенного не заметили?
— Нет.
— Для юнца, каким он является, не слишком ли легко он ко всему отнесся? Можете не отвечать. Расскажите все по порядку.
Я рассказал — три раза подряд. Один раз, чтобы он уяснил общую линию происшедшего, второй — чтобы он усвоил все факты, и последний, третий раз — чтобы он проверил, не чересчур ли гладким видится мой рассказ. В конце концов он произнес:
— Да, мамзель эта меня заинтересовала. Вдобавок киллер назвал убитого «Уолдо», а ведь сам, похоже, даже не предполагал, что тот здесь окажется. Я имею в виду — если даже сам Уолдо не был уверен, что дама окажется именно здесь, то никто не мог знать, что он сюда заглянет.
— Глубоко копнули, — заметил я.
Он изучающе посмотрел на меня. На моем лице не было и тени улыбки.
— Все выглядит как убийство из ненависти, не так ли? Непохоже, чтобы это было запланировано. Нет лазейки для бегства, разве что по чистой случайности. В нашем городе мало кто оставляет свои машины незапертыми. И еще сам этот киллер, орудующий перед двумя реальными свидетелями. Не нравится мне это.
— А мне не нравится быть свидетелем, — заявил я, — Игра не стоит свеч.
Он ухмыльнулся. Зубы у него были в каких-то крапинках.
— Киллер был действительно пьян?
— Чтобы пьяный и так стрелял? Нет уж.
— И я так думаю. Что ж, дело несложное. Этот парень наверняка проходит по нашей картотеке, да и отпечатков он оставил предостаточно. Если даже у нас не отыщется его рожи, мы все равно через пару часов его схватим. Он имел зуб против Уолдо, хотя сегодня встречаться они не планировали. Уолдо лишь заскочил поинтересоваться насчет дамы, с которой у него было назначено свидание, но он утратил с ней связь. Это горячая ночь, а под таким ветром у девушки тотчас вся тушь потечет. Она ведь могла зайти куда-нибудь, чтобы там подождать. Но тут киллер всаживает в Уолдо пару пуль куда надо и делает ноги, наплевав на вас, ребятки. Все просто.
— Да, — согласился я.
— До того просто, что похоже на полное дерьмо, — бросил Коперник.
Он снял фетровую шляпу, взъерошил свои бесцветные, какие-то крысиные волосы и оперся подбородком на руки. У него было длинное и злое лошадиное лицо. Он извлек носовой платок и промокнул им лоб, а потом вытер затылок и руки. При помощи гребенки взбил свои волосенки и причесался — так он стал выглядеть еще хуже — и вновь нахлобучил шляпу.
— Я тут подумал кой о чем, — сообщил он.
— Вот как? И о чем же?
— Этот Уолдо знал, как одета девушка. Стало быть, нынешней ночью он с ней уже виделся.
— Ну и что? Возможно, ему просто в сортир нужно было сходить. Вернулся, а ее уже и след простыл. Не исключено, что она передумала насчет него.
— Это так, — согласился я.
— Но только думал я не об этом. Я размышлял о том, что Уолдо описывал одежду девушки так, как не под силу было бы сделать обычному мужчине: «Платье из синего шелкового крепа, а сверху жакет типа „болеро“ из набивной ткани». Я, к примеру, понятия не имею, что представляет собой этот жакет «болеро». И я мог бы сказать «голубое платье» или даже «шелковое голубое платье», но никогда — «платье из синего шелкового крепа».
Чуть погодя показались двое мужчин с корзиной. Лью Петролле по-прежнему наводил глянец на свои стаканы, беседуя с низеньким смуглым полицейским.
Мы все вместе отправились в головной полицейский офис.
Когда полицейские проверили, что у них есть на Лью Петролле, то оказалось, что он чист. У его отца имелся виноградник возле Антиоха, округ Контра-Коста. Он вручил Лью тысячу долларов для начала бизнеса, на которые тот открыл свой коктейль-бар с неоновой вывеской и всем остальным, что необходимо, всего за восемьсот монет. Его отпустили, велев не открывать бар до тех пор, пока они не решат, придется ли им еще искать отпечатки пальцев. Он пожимал всем руки и улыбался. Он отнюдь не скрывал, что убийство идет на пользу его бизнесу: люди станут заглядывать к нему, чтобы послушать его историю (ведь никто уже не верит тому, о чем пишут газеты), а при этом и пива заказать.
— Вот человек, который заведомо не станет ни о чем тревожиться, — сказал Коперник, когда Лью удалился. — За других людей, например.
— Бедный Уолдо, — произнес я. — Нашлись пригодные отпечатки?
— Слегка смазаны, — сказал Коперник с досадой. — Но мы их классифицируем и перебросим фототелеграфом в Вашингтон, скорее всего, уже нынешней ночью.
Я обменялся рукопожатиями с ним и его напарником, которого звали Ибарра, и ушел.
Они до сих пор не установили, кто такой Уолдо. В карманах убитого не нашлось ничего, что смогло бы пролить свет на его личность.
2
Я вернулся на свою улицу около девяти часов вечера. Прежде чем войти в апартаменты «Берглунд», оглянулся по сторонам. Коктейль-бар располагался ниже по улице на другой стороне; окна были темными, но к ним все ж таки прилипла носами пара зевак, хорошо не целая толпа. Многие наверняка видели стражей порядка и труповозку, но были не в курсе того, что произошло. Чего нельзя было сказать о мальчишках, резавшихся в пинбол в аптеке на углу. Те знали абсолютно всё, кроме того, как не вылететь с работы.
Ветер бушевал по-прежнему; горячий, словно из духовки, разметая вдоль стен пыль и обрывки бумаги.
Я вошел в вестибюль своего дома и поднялся на лифте на четвертый этаж. Раздвинув двери кабины, я шагнул вперед и увидел ее — высокую девушку, дожидавшуюся прихода лифта.
У нее были волнистые каштановые волосы, спрятанные под широкополую соломенную шляпу с бархатной лентой. Еще у нее были огромные голубые глаза и ресницы, как говорится, почти что до подбородка. На ней было голубое платье, вполне возможно, из шелкового крепа; хотя и незамысловатого покроя, оно ладно облегало фигуру. Поверх платья девушка набросила нечто, вполне подходящее под определение «жакет типа „болеро“ из набивной ткани».
Я поинтересовался:
— Это жакет «болеро»?
Она отстраненно взглянула на меня и сделала движение, будто сметала мешавшую паутину:
— Да. Не будете ли вы так любезны… Я очень спешу. Я предпочла бы…
Я даже не шевельнулся, напрочь отрезая ее от лифта. Мы не сводили друг с друга глаз; она стала медленно краснеть.
— В таком наряде вам не следует показываться на улице, — произнес я.
— Почему… да как вы смеете?!
Лифт лязгнул и пошел вниз. Я не знал, что она еще собиралась сказать. Однако голос ее разительно отличался от нахальной и режущей слух манеры говорить, присущей потаскухам из пивной. Он был мягким и невесомым, словно весенний дождик.
— Я к вам не подкатываюсь, — сказал я. — Вы попали в беду. Если они сейчас поднимутся сюда, на четвертый этаж, на лифте, у вас еще будет время убежать через холл. Но прежде снимите шляпу и жакет — все это прочь!
Она не тронулась с места. Мне показалось, что ее лицо под слоем умеренного макияжа слегка побледнело.
— Полицейские, — продолжил я, — вас разыскивают. По этому вот наряду. Позвольте мне рассказать вам, по какой причине.
Она быстро повернула голову и оглядела коридор. При ее внешности она, конечно же, не могла не попробовать еще раз меня развести:
— Да вы просто нахал, кем бы вы там ни были! Я миссис Леруа из тридцать первой квартиры. Уверяю вас…
— Тогда вы на чужом этаже, — сказал я. — Это четвертый.
Лифт остановился где-то внизу. Раздался шум открываемых дверей.
— Пойдемте! — бросил я. — Живо!
Она стремительно смахнула шляпу и выскользнула из жакета. Я, скомкав их, сунул под мышку. Потом я взял ее под руку, и мы двинулись по коридору.
— Я живу в сорок второй. Она напротив вашей, только этажом выше. Выбор за вами. Еще раз говорю: я к вам не подкатываюсь.
Она пригладила волосы быстрым движением руки, подобно прихорашивающейся пташке. За этим жестом стоят десять тысяч лет непрестанной практики.
— Ко мне, — произнесла она и, подхватив сумочку, устремилась вперед по коридору.
Лифт остановился этажом ниже. Она остановилась одновременно с лифтом, повернулась и взглянула на меня.
— Лестница дальше, за шахтой лифта, — учтиво напомнил я.
— У меня нет здесь квартиры.
— Я так и думал.
— Они ищут именно меня?
— Но перетряхивать здесь все, вплоть до последнего камешка, начнут только завтра. Да и то лишь в случае, если не установят личность Уолдо.
Она уставилась на меня:
— Уолдо?
— Ах, вы не знаете Уолдо, — откликнулся я.
Она медленно покачала головой. Лифт вновь ожил и двинулся вниз. В ее глазах мелькнул ужас, словно поверхность воды подернуло рябью.
— Нет, — еле выдохнула она. — Только уведите меня из этого коридора!
Мы почти подошли к моей двери. Я вытащил ключ, открыл замок и распахнул дверь. Потом ступил внутрь, чтобы дотянуться до выключателя и включить свет. Она устремилась в комнату, подобно волне. В воздухе еле ощутимо повеяло легким ароматом сандалового дерева.
Я закрыл дверь и бросил свою шляпу на стул, наблюдая за тем, как девушка приблизилась к столику, на котором осталась нерешенная мной шахматная задача. Как только девушка оказалась внутри, за закрытой дверью, ее страх как рукой сняло.
— Вы, стало быть, играете в шахматы, — спросила она менторским тоном, словно явилась оценить мои достижения. Я пожалел, что это не так.
Внезапно мы одновременно застыли, прислушиваясь: хлопнула дверь лифта, послышались шаги. Потом они стали затихать, удаляясь в другую сторону.
Я улыбнулся, правда, немного напряженно, не от души, и направился в кухню, где стал возиться со стаканами, и лишь там обнаружил, что до сих пор не избавился от ее шляпы и жакета «болеро», которые держал под мышкой. Я подошел к гардеробной за кроватью, убирающейся в стену, и запихнул их в ящик. Потом вернулся в кухоньку, плеснул в стаканы шотландского виски экстракачества, добавил содовой и льда.
Когда я появился с напитками, у нее в ладошке уже был пистолет. Это была автоматическая игрушка с перламутровой рукояткой. Ствол пистолета был направлен на меня; в глазах девушки ясно читался ужас.
Я остановился, держа по стакану в каждой руке, и сказал:
— Похоже, этот горячий ветер и вас с ума сводит. Я частный детектив. Могу доказать это, если вы позволите.
Она слабо кивнула; ее лицо было белым как мел. Я медленно подошел, поставил один стакан рядом с ней и полез за визитной карточкой, постаравшись выбрать ту, что с менее обтрепанными краями. Девушка сидела, одной рукой разглаживая голубое платье на колене, а в другой держа пистолет. Я положил карточку рядом с ее коктейлем и сел отведать свой.
— Никогда не позволяйте мужчине подбираться к вам так близко, — произнес я. — Если только вы не настроены заниматься серьезными делами. Кстати, ваш пистолет на предохранителе.
Вздрогнув, она опустила глаза и убрала пистолет в сумочку. Потом одним глотком втянула добрую половину коктейля, грохнула стаканом о стол и взяла мою визитную карточку.
— Этим нектаром, леди, я угощаю далеко не всех, — заметил я. — Я не настолько богат, чтобы позволить себе это.
Ее губы презрительно скривились:
— Так и думала, что вы потребуете денег.
— Чего-чего?
Она промолчала. Ее рука опять поползла к сумочке.
— Не забудьте про предохранитель, — сказал я.
Рука замерла. Я продолжил:
— Мужик, которого я назвал Уолдо, довольно высокого роста, скажем так, около метра восьмидесяти; худой, смуглый, с блестящими карими глазами. Нос и губы немного тонковаты. Темный костюм, белый платок в нагрудном кармашке. Из кожи вон лез, стремясь вас отыскать. Ну как, я все правильно описал?
Она опять взяла свой стакан.
— Так это и есть Уолдо, — сказала она. — Ну и что там насчет него? — Ее язычок, как мне показалось, стал немного заплетаться.
— Да, забавная штука. Там, через дорогу, есть коктейль-бар… Слушайте, а где это вы были в продолжение всего вечера?
— Почти все время, — холодно сказала она, — я просидела в своей машине.
— Вы что же, не заметили, какая суматоха поднялась на другой стороне улицы?
Ее глаза пытались сказать «нет», но безуспешно. А губы произнесли:
— Я поняла: что-то произошло. Увидела полицейского, красные мигалки. Я предположила, что кто-то пострадал.
— Кое-кто и впрямь пострадал. Перед этим Уолдо искал вас. В том коктейль-баре. Он точно описал вас и то, как вы одеты.
Ее глаза застыли как заклепки, с тем же отсутствующим выражением. Губы задрожали и не могли остановиться.
— Я был в баре, — сообщил я, — и говорил с пареньком, что там заправляет. Больше никого не было, кроме пьянчуги на табурете, паренька и меня. Пьянчуга не обращал никакого внимания на происходящее. Ввалился Уолдо и начал расспрашивать о вас; мы заявили, что не видели такой, и он собрался уходить.
Я пригубил стакан. Как любой рассказчик, я просто обожаю эффекты.
— Собрался он уходить, и вот тогда этот пьянчуга, который вроде бы уже ни на что не реагировал, назвал его по имени и выхватил пистолет. Он два раза выстрелил в Уолдо, — я дважды прищелкнул пальцами, — вот так. И наповал.
И тут она опять выставила меня дураком. Она рассмеялась мне прямо в лицо.
— Так, значит, мой супруг нанял вас шпионить за мной, — проговорила она. — Я должна была сразу же понять, что все это розыгрыш. Вы и ваш Уолдо.
Я обалдело уставился на нее.
— Никогда не предполагала, что он из тех, кто ревнует, — бросила она. — Во всяком случае, не к человеку, который некогда был нашим шофером. Ну, немного к Стэну, конечно, но это понятно. Но к Джозефу Коутсу…
Я пожал плечами.
— Леди, один из нас открыл эту книгу на неверной странице, — пробурчал я. — Я не знаю никого по имени Стэн или Джозеф Коутс. Поэтому помогите мне, я даже не знал, что у вас был шофер. У тех, кто живет со мной по соседству, они не водятся. Что до мужей — иногда встречаются. Увы, не слишком часто.
Она медленно покачала головой, стараясь держать руку поближе к сумочке, и в ее голубых глазах зажглись огоньки.
— Посредственная игра, мистер Марлоу. Ни капли не убедительно. Знаю я вас, частных детективов. Вы такие поганые типы. И вы обманом завлекли меня в свою квартиру, если, конечно, это ваша квартира. Скорее всего, это жилище какого-нибудь ужасного урода, который за несколько долларов даст какие угодно показания. А теперь вы пытаетесь меня запугать. Вы и меня шантажируете, да еще и с мужа деньги возьмете. Ну хорошо, — закончила она, переводя дыхание. — Сколько я должна заплатить?
Я отставил пустой стакан и откинулся на спинку кресла.
— Позвольте, я закурю сигарету, — сказал я. — Что-то у меня нервишки шалят.
Я закурил, а она тем временем изучала меня; в ней не чувствовалось того страха, который испытывают люди, действительно совершившие серьезное преступление.
— Итак, его имя Джозеф Коутс, — сказал я. — Парень, заваливший его в коктейль-баре, назвал его Уолдо.
Она улыбнулась, с долей презрения, но где-то даже снисходительно:
— Не напрягайтесь. Сколько?
— Почему вы хотели увидеться с этим Джозефом Коутсом?
— Я намеревалась выкупить у него кое-что, похищенное им у нас. Кое-что ценное и в обычном смысле. Стоит почти пятнадцать тысяч долларов. Эту вещь мне подарил человек, которого я любила. Он скончался. Так-то вот! Он мертв! Он погиб в горящем самолете. Теперь валяйте, шлепайте с доносом к моему мужу и расскажите ему это, вонючий маленький крысеныш!
— Не маленький и не крысеныш, — возразил я.
— Все равно вонючий. А насчет моего супруга можете не беспокоиться. Я сама ему все расскажу. Да он и сам, наверное, уже знает.
Я ухмыльнулся:
— Вот это ловко. И что же тогда я должен был обнаружить?
Она схватила свой стакан и прикончила то, что еще в нем оставалось.
— Ну, он полагает, что я встречаюсь с Джозефом. Может, так оно и было. Но не для того, чтобы любовью заниматься. Ведь не с шофером же, право! Не с прохвостом же, которого я подобрала чуть ли не на улице и кому предоставила работу. Если я хочу развлечься, мне нет нужды опускаться столь низко.
— Вам, леди, уж наверняка.
— А теперь я ухожу, — заявила она. — И попробуйте только попытаться меня остановить. — Она выхватила из сумки знакомый пистолетик с перламутровой рукояткой.
Я даже не шелохнулся.
— Ах вы, жалкое ничтожество! — взорвалась она. — Да откуда мне знать, что вы вообще частный сыщик? Может, вы жулик! Визитная карточка, которую вы мне тут всучили, еще ни о чем не говорит. Такую любой может себе заказать.
— Точно, — согласился я. — И я предполагаю, что был достаточно хитер, чтобы нарочно прожить здесь целых два года, поскольку ждал, что именно сегодня вам вздумается здесь появиться, и я смогу вас шантажировать, так как вам не удалось увидеться с Джозефом Коутсом под именем Уолдо, которого пристукнули в баре через улицу. Кстати, а у вас имеются деньги для выкупа этой вашей штуковины за пятнадцать штук?
— Ага! Вы намерены ограбить меня до нитки?
— Ага! — передразнил я ее. — А я уже грабителем, выходит, заделался? Леди, вы лучше положили бы пистолетик обратно в сумку — или снимите наконец его с предохранителя! Мои профессиональные чувства больно ранит подобное издевательство над достойным оружием.
— Вы здоровый кусок… того, что мне отвратительно, — заявила она. — Прочь с моего пути!
Я не тронулся с места.
Она тоже не тронулась с места.
Мы оба остались сидеть — все так же далеко друг от друга.
— Поделитесь-ка со мной одним секретом перед тем, как уйдете, — попросил я. — За каким чертом вам потребовалось снимать квартиру этажом ниже? Лишь для того, чтобы увидеться с этим парнем на улице?
— Не стройте из себя идиота, — отрезала она. — Я не снимала. Я солгала. Это его квартира.
— Джозефа Коутса?
Она свирепо кивнула.
— А Уолдо в моем описании напоминает Джозефа Коутса?
Вновь резкий кивок.
— Ну хорошо. Наконец-то хоть один факт мне удалось установить. Разве вам невдомек, что Уолдо, перед тем как его пришили, разыскивал вас, а данное им описание наверняка попадет в полицию? А полиция, не узнав, кто такой Уолдо, примется искать особу, одетую как вы, для помощи в опознании. Неужели не ясно? Или все это так уж сложно сообразить?
Пистолет в ее руке задрожал. Она взглянула на него, скорее машинально, и медленно убрала к себе в сумочку.
— Какая же я дура, — прошептала она, — что вообще стала с вами разговаривать. — Она уставилась на меня надолго, потом глубоко вздохнула. — Он сказал мне, где остановился. Было непохоже, чтобы он чего-то опасался. Полагаю, шантажисты все такие. Он должен был встречать меня на улице, но я ненадолго опоздала. Когда я туда добралась, кругом уже было полно полиции. Поэтому я вернулась и села в свою машину. После этого я вошла в дом и постучала в дверь квартиры Джозефа. Потом опять отправилась к машине и ждала. В общей сложности я поднималась трижды. Последний раз я добралась до четвертого этажа, чтобы вызвать оттуда лифт. На третьем этаже меня уже дважды видели. И я встретила вас. Вот и все.
— Вы что-то говорили о муже, — буркнул я. — Где сейчас он?
— На совещании.
— Ах, на совещании, — ехидно заметил я.
— Мой муж — очень важный человек. У него множество совещаний. Он инженер-гидроэлектрик. Ездит по миру. Да будет вам известно…
— Довольно, — остановил я ее. — Вот приглашу его как-нибудь на ланч, и он мне сам все расскажет. Чем бы там ни собирался вас стращать Джозеф, все это умерло. Как и сам Джозеф.
— Он правда умер? — прошептала она. — Правда?
— Он умер, — ответил я. — Умер, умер, умер. Леди, он умер.
Наконец она поверила. А я уж и не надеялся даже, что она когда-нибудь поверит. В тишине было слышно, что лифт остановился на нашем этаже.
Я услышал шаги по коридору. Знаете, у всех бывают свои предчувствия. Я приложил палец к губам. Девушка замерла. Ее лицо словно застыло. Огромные голубые глаза почернели, как залегшие под ними тени. Горячий ветер ломился в закрытые окна. Окна следует закрывать, когда дует Санта-Ана, — неважно, стоит жара или нет.
Шаги, звучавшие в коридоре, были обычными человеческими шагами. Но они остановились возле моей двери, и тотчас раздался стук.
Я указал на гардеробную за своей откидной кроватью. Девушка бесшумно встала, прижав свою сумочку к боку. Я снова указал, теперь уже на ее стакан. Она быстро взяла его, скользнула по ковру к двери и тихо затворила ее за собой.
Я не мог взять в толк, зачем мне понадобились эти проблемы.
Стук повторился. У меня даже ладони вспотели. Я намеренно громко скрипнул креслом и встал, сделав громкий зевок. Потом я приблизился к двери и открыл ее. Без оружия.
Это было ошибкой.
3
В первый момент я его даже не узнал. Возможно, Уолдо тоже его не узнал, только по другой причине. В продолжение всего сказанного, в коктейль-баре на нем была шляпа. Теперь ее не было. Его волосы резко заканчивались там, причем именно там, где начиналась шляпа. Выше этой линии находилась белая и жесткая сухая кожа, блестевшая, как шрам. Он был не просто на двадцать лет старше. Это был вообще другой человек.
Зато пистолет в его руке я узнал сразу же: двадцатидвухкалиберный автоматический с большим передним прицелом. И еще я узнал его глаза. Светлые, настороженные, пустые глаза, как у ящерицы.
Он был один. Он довольно небрежно подвел пистолет к самому моему лицу и проскрипел сквозь зубы:
— Да, это я. Давай-ка войдем внутрь.
Я отступил достаточно далеко и стал именно там, где он хотел, — чтобы закрыть дверь без лишних движений. По его глазам я понял, что он ждет от меня как раз этого.
Я не был напуган. Скорее, парализован.
Когда он затворил дверь, то принудил меня отступить, покуда я не почувствовал, как мне что-то ткнулось сзади в ноги. Он взглянул мне прямо в глаза:
— Карточный столик, как я погляжу. Какой-то придурок режется здесь в шахматы. Не ты ли, часом? Ты?!
Я проглотил слюну.
— На самом деле я не играю. Я просто забавляюсь.
— Играют вдвоем, — проговорил он хрипловато-мягко, словно какой-нибудь коп шарахнул своей дубинкой ему прямо по горлу на допросе третьей степени.
— Фишка в том, — сказал я, — что это не игра, а задача. Взгляни на фигуры.
— Будто бы я что-то в этом смыслю!
— Короче, я тут один, — сказал я, и мой голос дрогнул.
— Какая разница, — откликнулся он. — Я в любом случае конченый человек. Какие-нибудь ищейки всадят в меня пригоршню пуль завтра или на следующей неделе, да не один ли черт? Только вот твоя фотокарточка, приятель, мне все равно не нравится. И тот сладенький педик в белой курточке, в баре, что играл левым полузащитником, кажется, за Фордхэм. Таких парней, как вы, я уж точно в гробу видал!
Я ничего не ответил и даже не шевельнулся. Здоровенный ствол, словно лаская, царапнул меня по щеке. Мужчина улыбнулся.
— Это и для дела неплохо, — сказал он. — Так, на всякий случай. Такой стреляный воробей, как я, следов не оставляет; все, что против меня есть, так это два свидетеля. К дьяволу вас обоих.
— Что тебе сделал Уолдо? — Я постарался, чтобы мой вопрос прозвучал так, будто мне и впрямь интересно. А если честно, то я пытался унять дрожь в коленках.
— Раскололся, когда мы в Мичигане взяли банк, и упек меня на четыре годика. А себе заработал снятие всех обвинений. Четыре года в Мичигане — это не летний круиз. В штатах, где дают пожизненное, из тебя прямо шелкового делают.
— А как узнал, что он здесь? — прохрипел я.
— Да я и не знал. Нет, я, конечно, был не прочь отыскать его. Уж очень повидаться хотелось. А тут он как-то мелькнул на улице, позавчера, но я его упустил. И если раньше я его толком не искал, то теперь принялся за поиски. Ловкий парень, этот Уолдо. Как он?
— Умер, — сказал я.
— Я по-прежнему еще хоть куда, — хмыкнул он. — Что пьяный, что трезвый. Ну да мне теперь все это без пользы. Они меня уже опознали?
Я помедлил с ответом. Он тут же ткнул пистолетом мне в горло; я поперхнулся и инстинктивно едва ли не цапнул ствол.
— Ну-ну, — мягко предостерег он меня, — без шуток. Ты ж не настолько глуп.
Я опустил руки и вывернул их ладонями к нему. Как он хотел. Сам он до меня не дотрагивался, предпочитая тыкать пистолетом. Ему было наплевать на то, что у меня тоже может оказаться оружие. А это означало, что он, скорее всего, уже принял решение.
Ему теперь было вообще на все наплевать, если он сюда вернулся. Наверное, так на него действовал горячий ветер, который бесновался у моих закрытых окон, как прибой под волноломом.
— У них есть твои отпечатки, — сказал я. — Но я не знаю, насколько они четкие.
— Вполне сойдут — но не для передачи по фототелеграфу. Придется для проверки отправлять их самолетом в Вашингтон, а потом обратно. Скажи-ка мне, приятель, зачем я здесь?
— Ты слышал, как я разговаривал с пареньком в баре. Я сказал ему, как меня зовут и где я живу.
— Это все как, приятель. А я спросил — зачем. — Он улыбнулся мне. Улыбка была скверная, особенно если она последняя, которую тебе суждено увидеть.
— Завязывай, — сказал я. — Палач никогда не просит жертву гадать о цели своего посещения.
— Смотри какой крутой. После тебя я наведаюсь к тому мальцу. Я проследил его от полицейской конторы прямо до дома, но решил, что ты будешь первым. Ехал за ним от центра в той машине, которую Уолдо взял напрокат. От самой полицейской конторы, приятель. Эти копы такие болваны! Ты можешь сидеть у них прямо под носом, а они тебя даже не заметят. А стоит тебе припустить за трамваем, так они тут же открывают пальбу из пушек, заваливая попутно пару случайных прохожих, дрыхнущего в своей машине таксиста и старушку уборщицу, что моет шваброй пол на втором этаже. А в того, за кем они гнались, им попасть, конечно же, не удается. Такие вот чертовы болваны, эти копы.
Он повертел дулом пистолета, упиравшимся мне в горло. Глаза его стали выглядеть еще более безумными.
— У меня времени навалом, — сообщил он. — Взятой Уолдо напрокат машины хватятся еще не скоро. Да и самого его быстро не опознают. Уж я-то этого Уолдо знаю. Хитер был. Ловкий малый, Уолдо.
— Еще немного, и меня вырвет, — сказал я ему. — Если ты не уберешь свою пушку от моего горла.
Он улыбнулся и переместил пистолет к груди, к сердцу:
— Так будет получше? Не стесняйся, говори.
Должно быть, я говорил более громко, чем мне хотелось. Между дверью гардеробной и стеной показалась щелочка. Потом она стала расширяться. Я увидел глаза девушки, но мгновенно отвел свой взгляд, уставившись в зрачки лысоголового. Очень твердо — я не хотел, чтобы он перевел свой взгляд с меня.
— Боишься? — мягко спросил он.
Я налег на его пистолет и затрясся. Я подумал, что ему должно понравиться, что я трясусь. Девушка вышла из-за двери. В ее руке опять был пистолет. Я чертовски переживал за нее. Она или бросится к выходу, или завопит. В любом случае нам обоим крышка.
— Эй, ты что, собрался затянуть представление на всю ночь? — проблеял я. Мой голос словно бы доносился издалека, как шум радио на другой стороне улицы.
— Да нравится мне, приятель, — расплылся он в улыбке. — Я просто тащусь от всего этого.
Девушка маячила где-то у него за спиной. Нельзя было двигаться более бесшумно, чем это делала она. Впрочем, толку в этом все равно было мало. Он с ней и вовсе церемониться не станет. Я смотрел в его глаза всего пять минут, но было ощущение, что я знаю его всю мою жизнь.
— А что, если я закричу? — предположил я.
— Ну что ж, попробуй крикнуть. Давай кричи, — сказал он с улыбкой законченного убийцы.
Девушка не метнулась вон. Она была у него за спиной.
— А что, возьму и крикну, — пригрозил я.
Словно это был сигнал, она, не издав ни звука, уткнула свой пистолетик ему в ребра.
Он должен был как-то среагировать. Это было похоже на коленный рефлекс. Разинув рот, он вскинул руки и немного выгнул спину. Дуло пистолета смотрело теперь мне в правый глаз.
Я, нырнув головой вниз, изо всей силы вмазал ему коленом между ног.
Он согнулся, и тут я заехал ему уже в подбородок. Я лупил так, словно забивал последний костыль в полотно трансконтинентальной железной дороги. Я до сих пор ощущаю боль, касаясь костяшек пальцев.
Ствол его пистолета царапнул меня по щеке, но выстрела так и не последовало. Он был уже готов. Хрипя, он повалился на левый бок. Я ударил его в правое плечо — очень крепко. Пистолет вылетел у него из руки, упал на пол и отскочил под кресло. Где-то позади я услышал стук падающих шахматных фигур.
Девушка стояла над киллером и смотрела на него. Потом ее исполненные ужаса, широко раскрытые глаза встретились с моими.
— Я у вас в долгу, — сказал я. — Все, чем я располагаю, отныне и навсегда принадлежит вам.
Она меня не слышала. Ее глаза расширились так, что отчетливо выделялись белки под пронзительно-голубыми радужками. Она, не выпуская пистолета из рук и не поворачиваясь, внезапно устремилась к двери, нащупала позади себя ручку и повернула ее. Потянула дверь на себя и выскользнула наружу.
Дверь захлопнулась.
Она ушла с непокрытой головой и даже без своего жакета «болеро».
У нее оставался лишь пистолет, который по-прежнему был на предохранителе, так что выстрелить она бы не смогла.
Несмотря на ветер, в комнате было тихо. А потом я услышал, как киллер, лежа на полу, хватает ртом воздух. Его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Я подобрался сзади и обыскал его — нет ли другого оружия, — но ничего не обнаружил. Я достал из ящика своего стола пару наручников и, вытянув его руки вперед, защелкнул браслеты на его запястьях. Они смогут его утихомирить, если, конечно, он не слишком сильно будет их терзать.
Он смотрел так, будто снимал с меня мерку для гроба, невзирая на то, что был еле жив от боли. Он лежал на полу в самом центре комнаты, по-прежнему на левом боку, скрюченный, какой-то весь иссохший — человек с лысой головой, вывернутыми губами и дешевыми серебряными пломбами на зубах. Его пасть выглядела как черная дыра; он дышал с перебоями, словно волнами: пара вдохов, остановка, опять пара вдохов…
Я прошел в гардеробную и открыл ящик. Шляпа и жакет девушки лежали, брошенные поверх моих сорочек. Я запрятал их подальше, вниз, и завалил сверху своими вещами. Потом направился в кухню и плеснул себе изрядную порцию виски, проглотил ее и замер на мгновение, прислушиваясь, как горячий ветер завывает за оконным стеклом. Хлопнула где-то дверь гаража, сильно провисший между изоляторами электрический провод хлестнул по стене здания с таким звуком, будто бы кто-то выбивал ковер.
Напиток потихоньку оказывал свое благотворное действие. Я вернулся обратно в гостиную и открыл окно. Человек на полу, в принципе, не мог учуять духов девушки с ароматом сандалового дерева, но кто-то другой вполне был способен.
Чуть погодя я закрыл окно, вытер ладони и решил воспользоваться телефоном, чтобы дозвониться до полицейского управления.
Коперник по-прежнему был на месте. Своим наглым голосом он проговорил:
— Да? Марлоу? Погоди, сейчас угадаю. Держу пари, что у тебя возникла новая идея.
— Установили личность киллера?
— Закрытая информация, Марлоу. Чертовски сожалею, приятель, и все такое прочее. Ты же сам понимаешь, как оно бывает.
— О'кей, мне плевать, кто он такой. Просто приезжайте и заберите его, чтобы не поганил пол в моей гостиной.
— Господи Иисусе! — заорав, Коперник тотчас понизил голос и продолжал более спокойно: — Подожди-ка минутку, всего одну минутку, приятель. — Я услышал где-то в отдалении шум закрываемой двери. Потом опять раздался его голос: — Выстреливай! — сказал он чуть ли не с нежностью.
— В наручниках, — сообщил я. — Весь к вашим услугам. Пришлось заехать ему по яйцам, но он непременно оправится. Он явился, чтобы устранить свидетеля.
Возникла пауза. Голос Коперника просто источал мед.
— Да, слушай, малыш, а кто там еще с тобой был?
— Кто еще? Никого. Только я.
— Пусть так и остается, малыш. Без шума. О'кей?
— Ты полагаешь, что я горю желанием зазвать сюда всех окрестных отморозков?
— Полегче, малыш. Полегче. Просто сядь и сиди. Считай, я практически уже у тебя. Ни к чему не прикасайся. Усек?
— Ага. — Я напомнил адрес и номер квартиры, чтобы сэкономить ему время.
Я легко мог представить себе, как сияет его жирная рожа. Я достал из-под кресла пистолет двадцать второго калибра, уселся и не выпускал его из рук до тех пор, пока не услышал грохот шагов в коридоре и тут же — негромкую дробь костяшек о дверную панель.
Коперник прибыл один. Он стремительно возник в дверном проеме, потом, напряженно усмехнувшись, втолкнул меня в комнату и захлопнул дверь. Он встал к ней спиной, держа левую руку под пиджаком. Здоровенный ширококостный мужчина с пустыми и жестокими глазами.
Он медленно опустил их и взглянул на человека, лежащего на полу. У того немного подергивалась шея. Его глаза лихорадочно блуждали, как у больного.
— Ты уверен, что это тот самый парень? — Голос у Коперника был хрипловатый.
— Абсолютно. А где Ибарра?
— О, он очень занят, — это он сказал избегая смотреть мне в глаза. — Твои браслетики?
— Ага.
— Ключ.
Я кинул ему ключ. Он быстро опустился на одно колено рядом с киллером, снял мои наручники с его запястий и отбросил их в сторону. Он достал с бедра свои собственные, завернул лысому руки за спину и защелкнул их.
— Ну ладно, ублюдок, — равнодушно бросил киллер.
Коперник осклабился, собрал пальцы в кулак и со страшной силой врезал человеку в наручниках по лицу, метя в рот. У того голова так дернулась назад, что могла переломиться шея. Из левого угла рта у киллера полилась кровь.
— Подай полотенце, — распорядился Коперник.
Я взял полотенце для рук и подал ему. Он с ненавистью засунул его человеку в наручниках между зубов, поднялся и вытер свои костистые пальцы о его жиденькие светлые волосики.
— Хорошо. Теперь рассказывай.
И я рассказал — совершенно исключив из рассказа девушку. Повествование вышло немного странноватым. Коперник изучал мое лицо, не говоря ни слова. При этом он потирал покрытый прожилками нос. Потом он извлек свою гребенку и стал приглаживать волосы так же, как он делал это ранее в коктейль-баре.
Я приблизился и вручил ему пистолет. Он небрежно глянул на него и засунул в боковой карман. В его глазах что-то мелькнуло; лицо исказила кривая улыбка.
Я нагнулся и стал собирать мои шахматные фигуры, складывая их в коробку. Закончив, поставил коробку на камин, выпрямил ножку карточного столика, повозился еще немного. Все это время Коперник наблюдал за мной. Я был не прочь, чтобы он поделился со мной своими соображениями.
В конце концов он не выдержал.
— Этот парень использовал двадцать второй калибр, — произнес он. — Он наверняка прибег к нему потому, что хорошо умеет обращаться с такого рода оружием. То есть он в своем деле мастер. Он стучит к тебе в дверь, упирает пушку в твое брюхо, вталкивает тебя в комнату, говорит, что пришел, чтобы навсегда заткнуть тебе рот, — и все-таки ты его берешь! Причем не имея оружия. Берешь в одиночку. Выходит, приятель, ты сам изрядный спец.
— Послушай-ка… — сказал я, взглянув на пол. Я подобрал еще одну шахматную фигурку и принялся вертеть ее в пальцах. — Я был занят решением шахматной задачи. Хотел отрешиться от происшедшего.
— У тебя, приятель, что-то такое на уме, — мягко произнес Коперник. — Ты ведь не собираешься развести старого сыскаря, а, малыш?
— Задержание — первый сорт, и я дарю его тебе, — сказал я. — Чего, к чертям собачьим, тебе еще надо?
Человек на полу промычал что-то сквозь полотенце. Его лысая голова блестела от пота.
— Что такое, дружок? Хочешь нам что-то сообщить? — почти шепотом спросил Коперник.
Я быстро взглянул на него и снова отвернулся.
— Хорошо, — сказал я, — ты дьявольски умен и понимаешь, что я не смог бы взять его в одиночку. Он уже уставил на меня свой пистолет, а когда такой тип стреляет, то промаха не жди.
Коперник прикрыл один глаз и одобрительно прищурился, глядя на меня другим глазом:
— Давай дальше, приятель. Подобная мысль возникла и у меня.
Я еще немного потянул время, стремясь подать все так, чтобы это больше походило на правду. Потом медленно начал:
— Здесь еще был парнишка, который вписался в ограбление, помнишь, в Бойль-Хайтс? Простая грошовая работенка. Игра явно не стоила свеч. Грабеж бензоколонки. Я, кстати, знаком с его семьей. Он сам вообще-то парень неплохой. Пришел ко мне, чтобы подзанять монет на железнодорожный билет. Когда в дверь постучали, он мигом скрылся в гардеробной — вон там.
Я указал на откидную кровать и дверь рядом с ней. Голова Коперника медленно повернулась туда, а потом обратно.
— И у этого мальца оказался при себе пистолет, — сказал он.
Я кивнул:
— И он зашел этому киллеру за спину. Для этого нужно иметь нутро настоящего мужика, Коперник. Ты просто обязан дать ему шанс. Ты не должен впутывать его в это дело.
— За ним в базе что-то числится?
— Пока что ничего нет, уверяет он, но ему страшно, что может появиться.
Коперник ухмыльнулся.
— Я из отдела убийств, — сказал он. — До всего прочего мне и дела нет.
Я указал на лежащего на полу человека, который был в наручниках и с кляпом во рту.
— Ведь это ты его задержал, разве нет? — спросил я учтиво.
Коперник продолжал улыбаться. Изо рта у него показался гигантский белесый язык, которым он немного помассировал толстую нижнюю губу.
— И как же это я провернул? — прошептал он вопрошающе.
— Из Уолдо пули-то извлекли?
— А то! Длиннющие, двадцать второй калибр. Одна сплющилась, попав в ребро, зато другая — что надо.
— Ты очень внимателен. Не пропускаешь ни одной детали. А обо мне ты ведь толком ничего не знаешь, верно? Вот и зашел сюда, чтобы познакомиться, а заодно и проверить, какое у меня оружие.
Коперник встал и снова опустился на одно колено рядом с киллером.
— Ты слышишь меня, мужик? — спросил он, приблизив свое лицо вплотную к лежавшему на полу человеку.
Человек издал невнятный звук. Коперник, зевнув, поднялся на ноги:
— Да кому, черт его дери, интересно, что он там будет вякать? Давай рассказывай дальше, приятель.
— Ты не предполагал у меня обнаружить что-нибудь в этом роде, лишь намеревался поглядеть, как я живу. И пока ты проводил осмотр там, — я указал на гардеробную, — а я больше помалкивал, будучи слегка обиженным, — в дверь постучали. Вошел этот тип. А потом появился ты и скрутил его.
— Ага. — Коперник широко улыбнулся; зубов у него было не счесть — прямо как у лошади. — Ты молодец, приятель. Я дал ему в челюсть, потом заехал коленом между ног и задержал. У тебя никакого оружия не оказалось, а парень сопротивлялся всерьез, поэтому я хрястнул его левым хуком и уложил на пол. О'кей?
— О'кей, — согласился я.
— Ты все так и скажешь в полиции?
— Ага, — ответил я.
— Я не дам тебя в обиду, приятель. Если ты со мной хорошо, то и я верну сторицей. Насчет парнишки не беспокойся. Дай мне знать, если ему нужна будет помощь.
Он приблизился и протянул мне руку. Я пожал ее. Она была липкая, словно дохлая рыба. От липких рук и людей с такими руками меня просто с души воротит.
— Еще один момент, — вспомнил я. — Этот твой напарник, Ибарра. Не будет ли он на тебя в некоторой претензии за то, что ты не захватил его с собой на дело?
Коперник пригладил волосы и протер ленту внутри своей шляпы большим желтым платком.
— Этот гвинеец? — осклабился он. — К черту его! — Он подобрался ко мне вплотную, дыша мне прямо в лицо, — Ты уж постарайся без ошибок, приятель, — ну, я о нашей истории.
Его дыхание смердело. У таких, как он, всегда смердит изо рта.
4
В кабинете начальника полицейского управления, где Коперник выкладывал свои козыри на стол, нас было пятеро: стенографист, сам шеф полиции, Коперник, я и Ибарра. Последний восседал на стуле, приставленном к боковой стене. Он надвинул шляпу глубоко на глаза, но их мягкий блеск все равно был заметен. В уголках его рта с четко обрисованными латиноамериканскими губами играла слабая улыбка. Он избегал встречаться взглядом с Коперником. А тот вообще не обращал на него внимания.
В коридоре, чуть раньше, были сделаны снимки: Коперник, пожимающий мне руку, Коперник в шляпе и с револьвером в руке, с суровым и озабоченным выражением лица.
Они, то есть полицейские, заявили, что им известно, кто такой Уолдо, только мне они об этом говорить не имеют права. Я, конечно, не поверил этому, тем более что на столе у шефа полиции я видел фотографию Уолдо, снятую в морге. Отличная работа, надо признать: волосы приглажены, галстук завязан безукоризненно; чтобы глаза блестели — прямо в них бьет свет. Никто бы не догадался, что это фото умершего человека с двумя пулями в сердце. Он выглядел как признанный чемпион танцпола за принятием решения: выбрать блондинку или рыжую.
До своего дома я добрался уже около полуночи. Парадная дверь была заперта. Пока я рылся в поисках ключей, из темноты, адресуясь ко мне, послышался тихий голос.
Прозвучало лишь одно слово: «Пожалуйста», но я тотчас узнал голос девушки. Я обернулся и заметил темный двухдверный «кадиллак», припаркованный у грузовой площадки. Его фары были погашены.
В свете фонаря глаза девушки блестели особенно выразительно.
Я подошел к машине.
— Вы невероятная дуреха, — заметил я.
Она сказала:
— Садитесь.
Я забрался в «кадиллак», она тронула машину с места и проехала полтора квартала по Фрэнклин-стрит, потом свернула на Кингсли-драйв. Бушующий горячий ветер по-прежнему обжигал кожу. Из открытого, но занавешенного окна дома доносился шум радио. Здесь стояло множество припаркованных машин, но девушка нашла свободное местечко за новехоньким «паккардом», на ветровом стекле которого еще виднелась эмблема дилера.
После того как мы притиснулись к тротуару, девушка откинулась на спинку сиденья; ее руки в перчатках продолжали покоиться на руле.
Она была теперь вся в черном или в темно-коричневом, а на голове — маленькая дурацкая шляпка. Я ощутил знакомый аромат ее духов — сандаловое дерево.
— Я не слишком-то учтиво с вами обошлась, верно?
— Вы лишь спасли мне жизнь.
— Что произошло потом?
— Я позвонил в полицию, скормил порцию небылиц копу, который мне не по душе, и уступил все лавры ему — тем дело и кончилось. Тот тип, которого вы отвлекли на себя, и был человеком, убившим Уолдо.
— Вы хотите сказать… что не сообщили копам обо мне?
— Леди, — молвил я вновь, — вы спасли мне жизнь. Что еще я для вас могу сделать? Я готов, горю желанием и постараюсь оказаться полезным.
Она ничего не сказала и не пошевелилась.
— От меня о вас никто ничего не узнает, — заверил ее я. — По чистой случайности я и сам-то ничего не знаю.
— Я миссис Фрэнк К. Барсали, улица Фремонт, двести двенадцать, телефон: Олимпия 24596. Это то, что вы хотели узнать?
— Благодарю, — промямлил я и стал раскатывать пальцами сухую незажженную сигарету. — Почему вы вернулись? — Тут я щелкнул пальцами левой руки. — Шляпа и жакет, — сказал я. — Я пойду и принесу их.
— Дело не только в них, — произнесла она. — Мне необходимо мое жемчужное ожерелье.
Я, должно быть, слегка подпрыгнул. Пожалуй, всего было довольно и без жемчуга.
Улицу прорезала машина, двигаясь со скоростью, вдвое превышающей дозволенную. Тонкое горьковатое облачко пыли взметнулось в свете уличных фонарей, взвихрилось и растаяло. Девушка поспешила поднять стекло — как раз перед моим носом.
— Хорошо, — сказал я. — Расскажите мне о своем жемчужном ожерелье. У нас уже имеется убийство и таинственная женщина, а также безумный киллер, героическая спасательная операция и детектив, которому подсунули для представления фальшивый рапорт. А теперь у нас еще и ожерелье. Хорошо — валяйте, рассказывайте.
— Я должна была выкупить его за пять тысяч долларов. У человека, которого вы называете Уолдо, а я — Джозефом Коутсом. Ожерелье должно было быть при нем.
— Жемчуга не было, — заметил я. — Я видел все, что извлекли у него из карманов. Куча денег, но жемчуга не было.
— А не могло оно быть спрятано в его квартире?
— Да, — ответил я. — Насколько мне известно, он мог запрятать ожерелье где угодно в Калифорнии, но не в своих карманах. А как там мистер Барсали в эту горячую ночь?
— Он до сих пор на совещании. Иначе я не смогла бы приехать.
— Что ж, вам следовало его взять, — сказал я. — Он мог бы устроиться на откидном сиденье.
— Ох, я даже не знаю, — сказала она. — Фрэнк весит две сотни фунтов. Я не думаю, что ему бы понравилось сидеть на откидном сиденье, мистер Марлоу.
— Черт, о чем это мы говорим?
Она не ответила. Ее руки в перчатках легко и как бы провоцирующе похлопывали по ободу изящного руля. Я выбросил незажженную сигарету в окно, немного повернулся и притянул ее к себе.
Когда я ее отпустил, она отодвинулась от меня так далеко, как позволяли размеры машины, и отерла тыльной стороной перчатки свои губы. Я сидел совершенно неподвижно.
Какое-то время мы молчали. Потом она очень медленно проговорила:
— Я ведь сама спровоцировала вас. Но я не всегда была такой. Лишь с тех пор, как Стэн Филиппс погиб в авиакатастрофе. Если бы этого не произошло, я бы сейчас была миссис Филиппс. Стэн подарил мне это жемчужное ожерелье. Оно обошлось ему в пятнадцать тысяч долларов, как он однажды признался. Белые жемчужины, всего их сорок одна; самая крупная из них диаметром около трети дюйма. Уж и не знаю, сколько она там весила. Я никогда не оценивала их и не показывала ювелирам, так что ничего об этом не знаю. Но они мне нравились благодаря Стэну. Я любила Стэна. Так, как любят лишь один раз в жизни. Вы можете это понять?
— А как вас зовут? — спросил я.
— Лола.
— Продолжайте, Лола. — Я достал из кармана еще одну сигарету и принялся по привычке разминать ее пальцами, только чтобы их чем-то занять.
— На ожерелье была незамысловатая серебряная застежка в форме двухлопастного пропеллера. А в самой середине — небольшой бриллиант. Фрэнку я сказала, что жемчуг поддельный и купила я его сама. Он не мог понять разницу. Впрочем, отличить их не так уж и просто. Но, видите ли… Фрэнк жутко ревнив.
В темноте она придвинулась ко мне, и ее бедро коснулось моего. Однако на этот раз я даже не двинулся. Снаружи завывал ветер, сотрясая деревья. Я продолжал вертеть пальцами сигарету.
— Вы, наверное, читали этот рассказ, — сказала она. — Про одну жену и про настоящий жемчуг, который она выдала мужу за фальшивый?
— Я читал его, — ответил я. — Моэм.
— Джозефа наняла я. Мой муж в это время был в Аргентине. Я чувствовала себя очень одинокой.
— Вы и должны были быть одинокой, — заметил я.
— Мы с Джозефом частенько катались на машине. Иногда выпивали коктейль-другой. Только и всего. Я не пускаюсь во все тяжкие с…
— Вы рассказали ему о жемчуге. А когда ваши двести фунтов говядины возвратились из Аргентины и дали ему под зад ногой, он стащил ожерелье, поскольку знал, что жемчужины настоящие. А потом предложил их вам за пять штук.
— Да, — бесхитростно сказала она. — Естественно, я не желала обращаться в полицию. И естественно, что при сложившихся обстоятельствах Джозеф не побоялся сообщить мне, где он живет.
— Бедный Уолдо, — сказал я. — Мне его где-то даже жаль. Что за дьявольское невезение — столкнуться в такой момент со старым дружком, имеющим на тебя зуб.
Я чиркнул спичкой о подошву и зажег сигарету. Табак настолько высох от горячего ветра, что вспыхнул как трава. Девушка тихо сидела рядом; ее руки вновь лежали на руле.
— Ах уж эти летчики — всем женщинам погибель, — произнес я. — И вы по-прежнему его любите или думаете, что любите… Где вы хранили ожерелье?
— В русской малахитовой шкатулке на туалетном столике. С прочими драгоценностями. Я была вынуждена так поступить, иначе каким образом я смогла бы его носить?
— И стоили эти жемчужины пятнадцать штук. И вы полагаете, что Джозеф мог спрятать их в своей квартире. Тридцать первая, так?
— Да, — сказала она. — Я полагаю, что прошу о слишком многом.
Я открыл дверцу и выбрался из машины.
— Мои услуги вами уже оплачены, — сказал я. — Пойду гляну. В наших апартаментах двери не слишком упрямые. Когда будет обнародована фотография Уолдо, полицейские обнаружат, где он жил, но произойдет это, надеюсь, не сегодня.
— Это ужасно мило с вашей стороны, — произнесла она. — Мне подождать здесь?
Я стоял, выпрямившись и поставив ногу на подножку, и смотрел на Лолу.
Я не ответил на ее вопрос. Я лишь стоял и вглядывался в сияние ее глаз. Потом захлопнул дверь машины и двинулся по улице в направлении Фрэнклин-стрит.
Даже при таком ветре, иссушающем кожу моего лица, я мог по-прежнему ощущать аромат сандалового дерева от ее волос. И чувствовать прикосновение ее губ.
Я отпер дверь апартаментов «Берглунд», прошел через тихий вестибюль к лифту и поднялся на третий этаж. Потом на цыпочках двинулся вдоль спящего коридора и вскоре стоял у порога тридцать первой квартиры.
Света под дверью не было. Я постучал — традиционной легкой конфиденциальной дробью бутлегера, у которого широкая ухмылка на лице и поистине бездонные карманы. Ответа не последовало. Я достал кусок плотного целлулоида, претендующего на роль защитного чехла для моей водительской лицензии, и вставил его между язычком замка и дверным косяком, потом сильно приналег на ручку, нажимая в направлении петель. Краешек целлулоида достиг откоса пружины и сдвинул ее назад с тихим сухим щелчком, как будто сломалась сосулька.
Дверь подалась, и я вступил в объявшую меня темноту. В комнату проникал свет уличных огней, то здесь, то там оставляя отблески.
Я затворил дверь, включил свет и замер на месте. В воздухе стоял странный запах. Мгновение спустя я его узнал — это был запах черного табака. Я приблизился к пепельнице у окна и обнаружил в ней четыре коричневых окурка — мексиканские или южноамериканские сигареты.
Наверху, на моем этаже, послышался звук шагов: кто-то отправился в ванную. Потом я услышал, как спустили воду. Я зашел в ванную тридцать первой квартиры. Некоторый беспорядок, но в целом сойдет; однако прятать что-либо тут было негде. Кухонька заняла у меня больше времени, правда, искал я уже вполсилы. Я уже знал: в этой квартире жемчуга нет. Однако было очевидно, что Уолдо, собираясь, сильно спешил, и что-то сильно его заботило, когда он поймал пару пуль от своего старого дружка.
Я возвратился в гостиную, откинул складную кровать от стены и попытался заглянуть за зеркальную дверь гардеробной: не осталось ли каких следов пребывания от прежнего владельца. Потом я отодвинул кровать еще дальше и тотчас перестал думать о поисках жемчуга. Я увидел человека.
Он был небольшого роста, средних лет, очень смуглый и с седыми висками; одет в бежевый костюм с галстуком бордового цвета. Его ухоженные смуглые руки безвольно свисали по бокам. Небольшие ноги в блестящих остроносых туфлях почти что касались пола.
Он был подвешен на ремень, крепившийся к верхней металлической спинке кровати. Его язык высовывался изо рта гораздо дальше, чем, думалось мне, это вообще возможно для языка.
Он немного покачнулся, и это мне не понравилось. Я опустил кровать, и, надеюсь, он вполне уютно почувствовал себя между двух подушек. Я к нему так и не притронулся. Мне не нужно было касаться его, чтобы понять: он холоден как лед.
Я обошел его и проник в гардеробную, обтерев платком дверные ручки. Помещение было просто вылизано; оставалась лишь какая-то мелочь из обихода одиноко живущего мужчины.
Я вышел оттуда и все-таки приступил к осмотру покойника. Бумажник отсутствовал. Уолдо наверняка забрал его, чтобы, опустошив, выбросить. Плоская и наполовину пустая коробка из-под сигарет с надписью золотом: Louis Tapia у Cia, Calle de Paysandu, 19, Montevideo. Спички из клуба «Спецциа». Подмышечная кобура из темной грубой кожи, в которой маузер тридцать восьмого калибра.
Этот маузер говорил о нем как о профессионале, так что меня немного отпустило. Хотя, должно быть, не слишком хороший профессионал, иначе его нельзя было бы прикончить голыми руками, с таким-то маузером — оружием, которым можно легко пробить стену, — безмятежно лежавшим в его кобуре.
Кое-что я, конечно, уяснил, но не так уж и много.
Четыре выкуренных коричневых сигареты наводили на мысль об ожидании или беседе. Где-то в процессе этого Уолдо схватил маленького человека за горло и сжал настолько сильно, чтобы уже через пару секунд тот потерял сознание. Маузер теперь мог пригодиться ему не больше какой-нибудь зубочистки, если только не меньше. Потом Уолдо повесил его на ремне, не исключено, что уже мертвого. Это объясняет спешные сборы, свободную от вещей квартиру и то, как Уолдо нервничал, не застав девушку в положенном месте. Это также объясняет и оставленную незапертой машину возле коктейль-бара.
Так-то оно так, но объясняет лишь в том случае, если именно Уолдо убил его, если это действительно была его квартира — и вообще, если меня не пытались развести.
Я еще пробежался по карманам. В левом брючном я нашел золотой перочинный ножик, несколько серебряных монет. В левом заднем кармане брюк обнаружился платок — аккуратно сложенный и надушенный. В правом — тоже платок, не сложенный, хотя и чистый. В переднем кармане брюк — четыре или пять неиспользованных платочков. Просто малыш-чистюля. Ему было не по душе платком вытирать нос. Под платочками лежал небольшой новехонький футляр для четырех новехоньких ключей — от машины. На футляре было золотом выбито: Дар Р. К. Фогельзанг Инкорпорейтед. «Паккард Хауз».
Я положил на место все найденное, откинул кровать обратно, прибег к помощи платка для уничтожения своих отпечатков на ручках и прочих выступах и поверхностях, вырубил свет и высунул нос за дверь. Коридор был пуст. Я спустился, вышел на улицу и, обогнув угол, пошел к Кингсли-драйв. «Кадиллак» был на месте.
Я открыл дверь машины и облокотился на нее. Девушка как была, так и сидела. Было сложно разглядеть выражение на ее лице. Вообще нельзя было ничего разглядеть, кроме ее глаз и подбородка, но аромат сандалового дерева — можно, и еще как.
— От этих духов, — произнес я, — и дьяк рехнется… А жемчуга там нет.
— Спасибо за то, что попытались, — ответила она низким вибрирующим голосом. — Я полагаю, что смогу это пережить. Должна я… Нам следует… Или?..
— Вы сейчас отправляйтесь домой, — сказал я. — И что бы ни случилось, вы никогда меня прежде не видели. Что бы ни случилось. Да вы и впрямь можете никогда меня больше не увидеть.
— Это ужасно.
— Всех благ, Лола. — Я захлопнул дверцу и отступил на шаг.
Зажглись фары, завелся мотор. Машина неторопливо развернулась против ветра, дующего из-за угла, и уехала. А я так и стоял на освободившемся месте парковки у тротуара, которое она только что занимала.
Тем временем уже совсем стемнело. Окна, из которых доносилась музыка, были погружены во тьму. Я стоял и не сводил глаз с багажника нового «паккарда». Я уже видел его раньше — прежде чем пошел на поиски жемчуга, причем здесь же, перед машиной Лолы. Аккуратно припаркован, темного цвета, с выключенным мотором, а на блестящем ветровом стекле, в правом углу, — голубая эмблема.
И тут у меня в голове возникло иное — связка новеньких автомобильных ключиков в футляре с выбитой надписью: «Паккард Хаус»; эту связку ключей я видел на третьем этаже своего дома, в кармане у мертвеца.
Я обошел машину спереди и включил компактный карманный фонарик, наведя его на голубую эмблему. Дилер был тот же самый. Под названием фирмы были написаны чернилами имя и адрес: Эжени Колченко, Арвиеда-стрит, 5315, Западный Лос-Анджелес.
Это было безумие. Я возвратился к тридцать первой квартире, открыл дверь прежним способом, залез за откидную кровать и вытащил футляр из кармана брюк аккуратного смуглого мертвеца. Пять минут спустя я уже был на улице перед кабриолетом.
Ключи подошли.
5
Это был небольшой домик возле каньона под Сиэтлом, перед ним полукругом были посажены эвкалипты. А в доме на другой стороне улицы вовсю гудела вечеринка — из тех самых, на которой гости выкатываются на улицу и вдребезги бьют бутылки о мостовую, издавая жуткий вой сродни тому, который раздается, когда футболисты Йеля, играя против Принстона, добиваются тачдауна.
Дом был обнесен проволочной сеткой; за ней можно было заметить несколько розовых кустов, мощеную дорожку и гараж без какого-либо признака машин, двери которого были широко распахнуты. Перед домом также не было ни одной машины. Я позвонил. Последовало долгое ожидание, а потом дверь довольно-таки неожиданно распахнулась.
Я был не тем человеком, которого ждала эта женщина. Это ясно читалось в ее блестящих, чрезмерно подведенных глазах. А потом они и вовсе стали пустыми.
Она лишь стояла, уставившись на меня, длинная, тощая, будто изморенная голодом брюнетка с сильно нарумяненными щеками, густыми черными волосами с пробором посередине и ртом, в котором легко мог уместиться трехэтажный сэндвич. На ней была напялена коралловая с золотом пижама, на ногах с позолоченными ногтями — сандалии. В мочках ее ушей под веянием бриза еле слышно позвякивали два миниатюрных церковных колокольчика.
Она медленно, с презрением повела сигаретой в мундштуке, способном поспорить своей длиной с бейсбольной битой:
— Ну-у-у, что та-а-а-кое, молодой человек? Желаете чего-нибу-у-удь? Вы с той преле-е-естной вечеринки напротив и теперь заблудились, да-а-а?
— Ха-ха, — сказал я. — Ох и веселье же там, не правда ли? Нет, я просто пригнал вашу машину. У вас ведь пропала машина, не так ли?
На противоположной стороне улицы с кем-то приключился приступ белой горячки, и смешанный квартет разорвал остаток пространства ночи на мелкие лоскуты, изо всех сил стараясь, чтобы эти лоскуты вызвали сострадание. Пока это происходило, экзотичная брюнетка и глазом не повела.
Она не была хороша собой, не была даже миловидной, но вела себя так, словно мир вертится вокруг нее одной.
— Что вы там такое говорили? — наконец осведомилась она притворно нежным голосом.
— Ваша машина. — Я указал себе через плечо, не сводя с нее глаз. Она явно была из тех, что норовят пырнуть ножом при малейшей возможности.
Длинный сигаретный мундштук очень медленно завалился на сторону, сигарета из него выпала. Я шагнул, чтобы ее затушить, и тем самым оказался уже в холле. Она отпрянула от меня, и я захлопнул дверь.
Холл благодаря своим объемам заставлял вспомнить о железнодорожном вокзале. Дампы в железных бра изливали розовый свет. В самом конце холла виднелся занавес из нанизанных на нити бус, на полу лежала тигровая шкура. Местечко под стать хозяйке.
— Вы мисс Колченко? — спросил я, так и не дождавшись реакции дамы.
— Да-а-а. Я ми-и-исс Колченко. Какого че-е-ерта еще вам надо?
Теперь она смотрела прямо на меня, словно я был мойщиком окон, явившимся невпопад.
Левой рукой я достал визитную карточку и протянул ей. Она прочла ее прямо в моей руке, еле-еле поводя головой.
— Детектив? — выдохнула она.
— Ага.
Она что-то пробормотала на непонятном языке. Потом вновь перешла на английский:
— Входите! Э-э-этот проклятый ветер сушит мою кожу, словно бума-а-а-гу.
— Мы уже внутри, — заметил я. — Я ведь только что при вас закрыл дверь. Однако кончайте строить из себя Назимову. Кто это был? Такой вот небольшого роста человечек?
За занавесом из бус кашлянул мужчина. Она взвилась, словно укололась о вилочку для устриц. Потом попыталась улыбнуться. Увы, безуспешно.
— Вам премия, — мягко произнесла она. — Подождете здесь, пока я принесу? Десяти долларов будет достаточно, правда?
— Нет, — ответил я.
Я медленно навел на нее свой указательный палец и добавил:
— Он мертв.
Она подпрыгнула на полметра и издала вопль.
Резко скрипнул стул. Раздались шаги из-за занавески, показавшаяся огромная длань отдернула ее, и к нам присоединился белокурый великан с весьма суровой внешностью. Поверх пижамы на нем был лиловый халат, в правом кармане он держал руку, в которой явно что-то было. Едва появившись из-за занавески, он неподвижно замер; ноги расставлены, челюсть выпячена, бесцветные глазенки смахивали на серые ледышки. Он выглядел как человек, у которого будет весьма проблематично отобрать мяч, окажись он на поле.
— Что случилось, сладкая? — У него оказался солидный и уверенный голос, правда, чересчур уж энергичный для человека, которому предстояло биться за женщину с позолоченными ногтями на ногах.
— Я тут насчет машины мисс Колченко, — сказал я.
— Что ж, вы могли хотя бы свою шляпу снять, — откликнулся он. — Для разминочки.
Я снял шляпу и извинился.
— О'кей, — сказал он, но его правая рука все так же сильно выделялась в лиловом кармане. — Значит, вы явились по поводу машины мисс Колченко. Дальше что?
Я отодвинул женщину и приблизился к нему. Дамочка отшатнулась к стене и раскинула руки. Дама с камелиями из школьной постановки. Длиннющий мундштук без сигареты валялся у ее ног.
Когда я оказался в полуметре, великан небрежно бросил:
— Я вас и оттуда хорошо слышал. Расслабьтесь. У меня в этом кармане ствол, с которым я научился неплохо управляться. Так что там с машиной?
— Человек, взявший ее, не сможет доставить обратно, — сказал я, сунув в лицо ему свою визитку, которая все это время так и оставалась у меня в руке. Он, едва на нее глянув, вновь перевел свой взгляд на меня.
— Так что? — повторил он.
— А вы всегда такой крутой? — поинтересовался я у мужчины. — Или только когда на вас такая пижама?
— Так почему же он не сможет доставить ее обратно? — спросил он. — Только кончайте молоть свою чепуху.
Смуглая дамочка за моим плечом издала приглушенное восклицание.
— Все в порядке, лапушка, — успокоил ее мужчина. — Я с этим разберусь. А вы давайте дальше.
Дамочка проскользнула мимо нас и скрылась за занавесом из бус.
Я еще немного помедлил. Великан и пальцем не шевельнул. Он выглядел не более встревоженным, чем жаба на солнце.
— Он не сможет доставить ее обратно, поскольку кое-кто его завалил, — сообщил я. — Поглядим, как вы разберетесь с этим.
— Да? — спросил он. — И вы приволокли его сюда в качестве вещественного доказательства?
— Нет, — сказал я. — Но если вы наденете галстук и цилиндр, я отвезу вас, чтобы вы сами могли на него полюбоваться.
— И кто ж вы, к дьяволу, такой, а? Чего вы там болтали?
— Я не болтал. Я подумал, что вы умеете читать. — Я вновь приблизил к его лицу свою визитку.
— О, ясно, — проговорил он. — Филипп Марлоу, частный сыщик. Так-так. Ну и куда я должен с вами тащиться и на кого смотреть?
— Возможно, он украл эту машину, — предположил я.
Великан кивнул:
— Это мысль. Возможно, и украл. Кто он?
— Маленький смуглый человечек, в кармане у которого находились ключи от нее; он припарковал ее на углу апартаментов «Берглунд».
Великан переварил услышанное без видимого волнения.
— Кое-что вы нарыли, — заявил он. — Но так, не слишком много. Чуть-чуть. Должно быть, потому, что полиция устроила себе перекур на весь день. Вот вы и делаете за них их же работу.
— Как?
— На карточке я прочитал: «Частный сыщик», — сказал он. — У вас там нет на улице полицейских, которые стесняются сюда войти?
— Нет, я один.
Он ухмыльнулся. Его ухмылка выявила светлые морщинки на его лице.
— Значит, вы нашли какого-то мертвяка, взяли у него ключи, обнаружили машину и заявились сюда — и со всем этим вы совладали в одиночку. Без копов. Я прав?
— Точно.
Он кивнул.
— Давайте пройдем вовнутрь, — предложил он. Он отдернул занавес, пропуская меня в комнату. — Не исключено, что у вас есть идея, которую мне следует услышать.
Я прошел мимо него, и он повернулся вслед за мной, направляя на меня свой тяжелый карман. Лишь тогда, оказавшись рядом, я обнаружил бисеринки пота у него на лице. В этом мог быть повинен горячий ветер, но я думал иначе.
Мы были в гостиной этого дома.
Мы сели и уставились друг на друга. Нас разделял темный пол, на котором было разбросано несколько ковров в стиле индейцев племени навахо; были там и турецкие; их комбинация смотрелась удачно, дополнительно сочетаясь со слегка потертой мебелью. Еще имелся камин, небольшое пианино, китайская ширма, высокий китайский светильник на тиковой подставке и золотые сетчатые занавески на окнах. Окна, выходившие на юг, были распахнуты. Фруктовое дерево с беленым стволом, терзаемое порывами ветра, стонало, и этот стон сливался с шумом от вечеринки через дорогу. Великан удобно откинулся на спинку гобеленового кресла и возложил свои ноги в тапочках на скамеечку. Он продолжал держать свою правую руку там, где я заметил ее, впервые столкнувшись с великаном, — на пистолете.
Брюнетка маячила в тени гостиной; оттуда донеслись булькающие звуки опорожняемой бутылки и перезвон храмовых колокольчиков в ее ушах.
— Всё в порядке, лапушка, — повторил мужчина, — всё под контролем. Кто-то кого-то завалил, а этот парень полагает, будто мы имеем к этому отношение. Так что садись и расслабься.
Дамочка запрокинула свою голову и плеснула себе в глотку этак с полстакана виски. Она кивнула, произнесла: «Черт его дери» — в своей обычной манере и свернулась в калачик на кушетке. Она заняла практически всю кушетку. Ноги у нее росли прямо от ушей. Из погруженного в тень уголка, где она, казалось, безвозвратно схоронилась, на меня посверкивали ее позолоченные ногти.
Я извлек сигарету, чудом оказавшись не подстреленным, закурил ее и продолжил свой рассказ. Не все в нем было правдой, но кое-что соответствовало истине. Я поведал им про апартаменты «Берглунд» и про то, что я там живу, а также про то, что Уолдо тоже жил там этажом ниже в тридцать первой квартире и что у меня как у сыщика были веские профессиональные основания для наблюдения за ним.
— Что за Уолдо? — вклинился блондин. — И что это за профессиональные основания?
— Мистер, — проговорил я, — разве у вас нет секретов?
Он слегка побагровел.
Я рассказал ему о коктейль-баре наискосок от апартаментов «Берглунд» и о том, что там произошло. Я умолчал о набивном жакете типа «болеро» и о девушке, которая его носила. Я напрочь вывел ее из этой истории.
— Это своего рода было работой под прикрытием — в том, что касается меня, — сказал я. — Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. — Он опять побагровел, нервно закусил губу. Я продолжал: — Я возвратился из центрального полицейского управления, так никому и не сказав, что я знал Уолдо. В то же время, уяснив, что они пока не в состоянии узнать, где он проживал, я взял на себя смелость обследовать его квартиру.
— Что хотели найти? — тускло поинтересовался великан.
— Кое-какие письма. Могу вам попутно сообщить, что там практически ничего не оказалось, кроме мертвеца. Задушен и подвешен на ремне к спинке откидной кровати — отличное укромное местечко. Маленький человечек примерно сорока пяти лет, мексиканец или южноамериканец, хорошо одетый, в бежевом…
— Достаточно, — оборвал меня великан. — Будем считать, Марлоу, что я клюнул. Вы расследовали дело о шантаже?
— Ага. Самое забавное в том, что этот смуглый маленький человечек хранил у себя под мышкой совсем неслабый пистолет.
— А у него, случайно, не обнаружилось в кармане пяти сотен зеленых, одними двадцатками? Что скажете?
— Не обнаружилось. Зато у Уолдо нашли свыше семи сотен наличными, когда он был убит в коктейль-баре.
— Похоже на то, что я недооценил этого Уолдо, — спокойно проговорил великан. — Он пришил моего парня, прихватил выкуп, ствол и все остальное. Нашли при нем оружие?
— Не нашли.
— Организуй нам выпивку, лапушка, — приказал великан. — Что ж, я действительно промахнулся с Уолдо: принял классный прикид за шмотку с распродажи.
Длинноногая брюнетка встала и приготовила нам два виски со льдом и с содовой. Сама она приняла еще полстакана не закусывая и опять свернулась на кушетке. Ее огромные сверкающие глаза неотрывно и мрачно были устремлены на меня.
— Ну, будем, — провозгласил великан, приветственно вздымая свой стаканчик. — Я никого не убивал, но мне теперь светит бракоразводный процесс. Вы никого не убивали, если верить вашим словам, но в полиции вляпались в дерьмо по самые помидоры. Вот же дьявольщина! Жизнь — это целая груда неприятностей, как ни смотри. У меня-то здесь хоть лапушка имеется. Она белогвардейка из России, а повстречал я ее в Шанхае. Надежна, как банковский сейф, а выглядит так, словно готова ни за грош кому угодно глотку перерезать. Это мне в ней особенно нравится. Море гламура — и без особых проблем!
— Ты говоришь ужасные глупости, — одернула его дамочка.
— Мне кажется, что с вами все о'кей, — продолжал великан, начисто проигнорировав подругу. — Учитывая, что я сейчас имею дело с легавым. Выход-то из этого есть какой?
— Ага. Но это будет стоить денег.
— Я это предвидел. Сколько нужно?
— Скажем, еще пять сотен монет.
— Черт побери, э-э-этот горячий ветер иссушает меня как пепел любви, — сказала со злостью русская дамочка.
— Пять сотен — это еще куда ни шло, — сказал блондин. — И что я за это получу?
— Если мне удастся все провернуть, вы выйдете сухими из воды. Если нет — вы не платите.
Он задумался. На лице у него проступили морщины, оно теперь выглядело уставшим. В коротких белокурых волосах поблескивали бисеринки пота.
— А об убийстве вам рассказать все-таки придется, — буркнул он. — О втором, я имею в виду. Вдобавок я так и не получил того, за что заплатил. Но если все удастся замять, я готов подмазать, только чтоб без посредников.
— Кто был этот смуглый человечек? — спросил я.
— Его имя — Леон Валезанос, уругваец. Еще один из тех, кого я сюда импортировал. Я в таком бизнесе, что приходится бывать во многих местах. Этот Леон подрабатывал в клубе «Спецциа» в Чизл-тауне — знаете, фрагмент Сансет-бульвара неподалеку от Беверли-Хиллз. Кажется, он служил крупье; обслуживал рулетку. Я уплатил ему пять сотен, чтобы он двинул к этому… этому Уолдо и выкупил у него несколько счетов за разное барахло, что приобрела для себя мисс Колченко, воспользовавшись моим счетом и доставив все прямо сюда. Это было не слишком умно с моей стороны, не так ли? Я хранил их в портфеле, а этот Уолдо улучил удобный момент и слямзил. Есть идеи, что там могло произойти?
Я сделал глоток виски.
— Ваш уругвайский приятель, возможно, говорил недостаточно вежливо, а Уолдо слушал недостаточно терпеливо. Потом маленький человечек, скорее всего, подумал, что его маузер окажется наиболее приемлемым аргументом, но Уолдо оказался для него чересчур быстрым. Я бы не назвал Уолдо убийцей по убеждению. Вот шантажистом — это уж точно. Вероятно, он утратил контроль над собой и держал в тисках шею маленького человечка дольше положенного. После этого ему было необходимо срочно сматывать удочки. Но у него была назначена еще одна встреча, сулившая дополнительные деньги. Он начал прочесывать окрестности в поисках этого человека. И тут напоролся на своего дружка, оказавшегося в достаточной мере исполненным ненависти и алкоголя, чтобы его завалить.
— Во всей этой истории чертовски много всяких совпадений, — заметил великан.
— О, это горячий ветер, — усмехнулся я. — Все словно рехнулись.
— Стало быть, за мои пять сотен вы не даете никаких гарантий? И если я не получаю отмазки, то вы не получаете своих денег. Так?
— Так, — ответил я ему с улыбкой.
— И точно, рехнулись, — согласился он, осушив свой бокал. — Тут я с вам согласен.
— Есть еще пара деталей, — сказал я мягко, подавшись вперед в своем кресле. — Уолдо оставил незапертую машину припаркованной возле коктейль-бара, где и был убит; незапертую и с включенным мотором. Ею воспользовался убийца. Отсюда можно ждать какой-нибудь подлянки в любой момент. Вы же понимаете, в этой машине должен был находиться весь багаж Уолдо.
— Включая мои счета и ваши письма.
— Ага. Но полиция в подобных случаях достаточно легко идет на сговор — если только нет шансов, что вы благодаря своему имени поможете заварить большую шумиху. Если шансов на это нет, то я перекушу в первой же забегаловке и отправлюсь восвояси. Если шансы есть, то ситуация будет развиваться по-другому. Как, вы сказали, вас зовут?
Ответ последовал лишь через продолжительное время. Когда он прозвучал, меня шарахнуло в куда меньшей степени, нежели я предполагал. Все разом встало на свои места.
— Фрэнк К. Барсали, — ответил он.
Немного погодя русская дамочка вызвала для меня такси. Когда я отъезжал, вечеринка напротив явно достигла своего апогея. Я отметил, что стены дома каким-то чудом уцелели. Об этом можно было лишь сожалеть.
6
Когда я отпер застекленную парадную дверь «Берглунда», тотчас учуял полицейского. Я бросил взгляд на наручные часы. Было около трех часов ночи. В темном углу вестибюля дремал на кресле мужчина, лицо которого было прикрыто газетой. Его здоровенные ножищи были вытянуты вперед. Краешек газеты ритмично вздымался и опадал. А в остальном мужчина был совершенно неподвижен.
Я миновал холл, подошел к лифту и поднялся на свой этаж. Прокрался по коридору, открыл свою дверь, широко распахнул ее и потянулся к выключателю.
Цепочка выключателя звякнула, и комнату озарил свет торшера, стоявшего возле кресла неподалеку от карточного столика, на котором по-прежнему беспорядочно валялись шахматные фигурки.
А в кресле сидел Коперник; на его лице застыла неприятная улыбка. Напротив него и слева от меня сидел смуглый недомерок Ибарра, молчаливый и, как всегда, с кривой усмешкой.
Коперник, щедро продемонстрировав свою пасть с желтыми зубами, произнес:
— Здорово! Давненько не виделись. С девушками развлекался?
Я закрыл дверь, снял шляпу и стал неторопливо массировать затылок. Коперник продолжал улыбаться. Мягкие темные глаза Ибарры были устремлены в никуда.
— Присядь-ка, приятель, — предложил Коперник. — Чувствуй себя как дома. Надо бы нам кое-что обсудить. Ох, парень, и до чего же я ненавижу сыскную работу по ночам. Кстати, тебе известно, что твои запасы бухла на исходе?
— Я мог об этом и сам догадаться, — сказал я, прислонившись к стене.
Коперник все еще улыбался.
— Я всегда ненавидел частных детективов, — заявил он. — Но у меня никогда не было такой возможности намотать на кулак кого-либо из них, как я это сделаю сегодня.
Он лениво опустил руку вниз за кресло, поднял с пола жакет «болеро» из набивной ткани и швырнул его на столик. Снова потянулся и положил рядом широкополую шляпу.
— Держу пари, что в таких шмотках парня круче тебя и в аду не сыскать, — сказал он.
Я взял стул и, повернув его, оседлал, положил скрещенные руки на спинку стула и взглянул на Коперника.
Он вставал целую вечность — с подчеркнутой медлительностью, затем пересек комнату и застыл напротив меня, разглаживая пиджак. После этого он вскинул правую руку и заехал мне открытой ладонью прямо по лицу — очень чувствительно.
Я ощутил острую боль, но не шевельнулся.
Ибарра посмотрел на стену, перевел взгляд на пол, потом отвел в никуда.
— Стыдись, приятель, — лениво изрек Коперник. — Разве так следует обращаться с красивыми эксклюзивными нарядами? Засунуть их под свои старые сорочки! От вас, низкопробных частных ищеек, меня просто тошнит.
Он возвышался надо мной еще мгновение. Я не двигался и был безмолвен. Смотрел в его стеклянные глаза алкаша. Он поднял кулак, но потом пожал плечами, развернулся и возвратился в свое кресло.
— О'кей, — сказал он. — Будет с тебя покуда. Откуда у тебя эти вещи?
— Они принадлежат одной леди.
— Скажешь тоже. Они принадлежат одной леди. Ну что за беспечный ублюдок?! Я тебе сейчас расскажу, какой леди они принадлежат. Они принадлежат той самой леди, о которой Уолдо расспрашивал в баре напротив — за две минуты до того, когда он был убит. Или эта деталь не отразилась в твоей памяти?
Я ничего не ответил.
— Ты ведь сам интересовался на ее счет, — осклабился Коперник. — Но ты был хитер, приятель. Ты одурачил меня.
— Для этого не требовалось изрядного ума, — сказал я.
Его лицо судорожно исказилось, и он собрался вскочить на ноги. Ибарра хохотнул, неожиданно и совсем негромко, словно бы про себя. Глаза Коперника обратились на него и застыли. Потом он вновь повернулся ко мне лицом и размеренно произнес:
— Гвинеец тебе симпатизирует. Он думает, ты парень что надо.
Улыбка сошла с лица Ибарры, но выражение его осталось отсутствующим. Абсолютно отсутствующим.
Коперник сказал:
— Ты все время знал, кто такая эта дама. Ты знал, кто такой Уолдо и где он жил. Как раз напротив по коридору, этажом ниже тебя. Ты знал, что этот тип, Уолдо, завалил кое-кого и был готов сделать ноги, только возникла эта шлюха и каким-то образом смешала его планы; он горел желанием увидеться с нею, перед тем как отправился на тот свет. Только у него шансов не было. Грабитель с Восточного побережья по имени Эл Тессилоре позаботился об этом, прибрав Уолдо. Тогда ты повстречался с бабенкой, сховал ее тряпки и отправил восвояси домой, а сам — роток на замок. Именно так парни вроде тебя зарабатывают на житье-бытье. Я прав?
— Ага, — сказал я. — За исключением того, что обо всем этом я узнал совсем недавно. Кто такой Уолдо?
Коперник сверкнул на меня зубами. На его землистого цвета щеках рдели пятна. Ибарра, уставившись в пол, мягко произнес:
— Уолдо Рэтиган. Нам все отписали насчет него по телетайпу из Вашингтона. Он был второразрядный взломщик с парой незначительных ходок. Именно он сидел за баранкой при том ограблении банка в Детройте. Он слил всю банду, за что с него были сняты обвинения. Эл Тессилоре тоже был в этой банде. Он пока что не проронил ни слова, но мы полагаем, что их встреча там, на улице, была чисто случайной.
Ибарра говорил тихим, мягким, хорошо модулированным голосом человека, имеющего обыкновение взвешивать свои слова.
Я сказал:
— Спасибо, Ибарра. Я могу закурить? Или Коперник выбьет пинком сигарету у меня изо рта?
Ибарра неожиданно улыбнулся.
— Конечно, можешь закурить, — сказал он.
— Гвинеец явно на тебя запал, — загоготал Коперник. — Всегда невдомек, на что может запасть гвинеец, точно?
Я закурил сигарету. Ибарра взглянул на Коперника и очень мягко произнес:
— Ты подзатрепал слово «гвинеец». Я не люблю, когда меня так называют.
— Плевать, что ты там любишь, гвинеец.
Ибарра улыбнулся шире.
— Ты делаешь ошибку, — сказал он. Опустив глаза и вытащив из кармана пилку для ногтей, он применил ее по назначению.
Коперник заорал:
— Я с самого начала чувствовал, Марлоу, что у тебя гнилое нутро! Когда мы установили личности этих двух олухов, то мне и Ибарре подумалось, что будет неплохо заскочить к тебе и еще немного поболтать. Я захватил одну из сделанных в морге карточек Уолдо — отличная работа, глаза блестят, галстук пригнан и белоснежный платок именно там, где ему полагается быть, — в нагрудном кармашке. Да, отличная работа. И вот мы по пути навестили — как полагается, на всякий случай — менеджера твоего дома и сунули это фото ему под нос. Он признал этого парня. Тот зарегистрировался как А. Б. Хаммел и поселился в тридцать первой квартире. Ну, мы двинули туда и нашли там мертвяка. Мы начали его раскручивать. Пока его никто не опознал, но на горле у него миленькие синячки от пальцев, и я слыхал, что они великолепно подходят к отпечаткам пальцев Уолдо.
— Уже что-то, — сказал я. — А то я было подумал, что сам его убил.
Коперник долго изучал меня. С его лица сбежала улыбка, оно стало грубым и жестоким.
— Ага. Только мы еще кое-что нарыли, — сообщил он. — Мы обнаружили машину Уолдо и то, что он в ней оставил, намереваясь взять с собой.
Я в несколько приемов выдохнул сигаретный дым.
Снаружи ветер тяжело ломился в закрытые окна. Воздух в комнате был спертый.
— Да мы вообще парни смышленые, — осклабился Коперник. — Правда, никак не предполагали, что у тебя хватит пороху на все это. Полюбуйся.
Он запустил свою костистую лапу в карман и медленно достал какой-то предмет, положив на край карточного столика. Он переместил его по зеленому сукну к самому центру и оставил там — блистать. Предмет оказался нитью белых жемчужин с застежкой в форме пропеллера. Кругляшки нежно мерцали в густом задымленном воздухе.
Жемчужины Лолы Барсали. Жемчужины, подаренные ей неким летчиком. Парнем, который был мертв, но которого она по-прежнему любила.
Я смотрел на них, будучи не в силах двинуться. После продолжительной паузы Коперник чуть ли не с горечью проговорил:
— А они хороши, правда? Мистер Марлоу, вы не ощущаете потребности кое-чем с нами поделиться — прямо сейчас?
Я встал, оттолкнул стул, стоявший подо мной, неспешно пересек комнату и остановился, разглядывая жемчужины. Самая крупная из них была около трети дюйма в диаметре. Все они белоснежные, переливающиеся, матовые. Я медленно поднял ожерелье с карточного столика, где оно лежало рядом с вещами девушки. Жемчужины оказались на ощупь тяжелыми, гладкими — прекрасными.
— Красивые, — проговорил я. — Сколько же они горя принесли… Что ж, я все сейчас расскажу… Они, должно быть, стоят целую кучу деньжищ.
Ибарра, стоя за моей спиной, рассмеялся. Это был невероятно вежливый смех.
— Около ста долларов, — сообщил он. — Качественная, но, увы подделка.
Я опять поднял ожерелье. В стеклянных глазах Коперника читалось злорадство.
— Откуда вы это узнали? — спросил я.
— Я разбираюсь в жемчуге, — сказал Ибарра. — Эти жемчужины неплохие, того сорта, что так нравится женщинам: они заказывают их, чтобы подменить настоящие. Только эти скользкие, как стекло. А настоящие, если попробовать их на зуб, шероховатые. Попробуй сам.
Я прикусил две или три жемчужины и немного подвигал зубами — взад-вперед, потом вбок. Не просто кусал. Бусины оказались твердыми и скользкими.
— Да. Они очень хороши, — сказал Ибарра. — У некоторых даже имеются выпуклые и плоские поверхности, как у настоящих.
— Они стоили бы пятнадцать штук — если бы не были фальшивыми? — спросил я.
— Да. Вероятно. Так сразу — сложно сказать. Это зависит от целого ряда деталей.
— Этот Уолдо был не так уж и плох, — сказал я.
Коперник быстро вскочил; взмаха руки я не заметил. Я по-прежнему любовался жемчугом. Кулак поразил меня в лицо, там, где коренные зубы. Я тотчас ощутил вкус крови. Я отшатнулся назад, притворяясь, что удар вышел гораздо серьезнее.
— Садись и рассказывай, подонок! — Коперник говорил почти шепотом.
Я уселся, приложив платок к щеке. Полизал языком рану. Потом опять встал и подобрал с пола сигарету, вышибленную Коперником у меня изо рта. Я раздавил ее в пепельнице и снова сел на место.
Ибарра продолжал заниматься ногтями и как раз любовался одним из них в свете лампы. На лбу у Коперника, ближе к переносице, появились бисеринки пота.
— Вы нашли бусы в машине Уолдо, — сказал я, глядя на Ибарру. — Там не оказалось каких-нибудь бумаг?
Он отрицательно покачал головой, не поднимая глаз.
— Тебе я поверю, — признался я. — Ну так вот. Я никогда не видел Уолдо до тех пор, пока он не ступил сегодня на порог коктейль-бара и не начал расспрашивать о девушке. Я не скрывал от вас ничего из того, что мне удавалось узнать. Когда я шел домой, то, выбравшись из лифта, встретил эту особу в жакете «болеро» из набивной ткани, в широкополой шляпе и голубом платье из шелкового крепа — все, как описал Уолдо, — которая ожидала на моем этаже, когда придет лифт. И выглядела она как порядочная девушка.
Коперник издевательски заржал. Но мне теперь было все равно. Я его поимел. Ему лишь оставалось это узнать, причем очень скоро. Практически прямо сейчас.
— Я знал, что ее ждет в случае вызова в полицию, — сказал я. — И я подозревал, что не все в этом деле чисто. Но я даже на миг не предполагал, что с девушкой не все ладно и она в этом замешана. Она выглядела как попавшая в беду славная девушка, — причем она даже не понимала, что оказалась в беде. Я привел ее сюда. Она навела на меня пистолет. Но она не намеревалась его использовать.
Коперник неожиданно выпрямился в кресле и стал облизывать губы. Его лицо стало каменным. Сплошной серый сырой камень. Он не проронил ни звука.
— Уолдо некогда был ее шофером, — продолжал я. — Его настоящее имя Джозеф Коутс. А ее — миссис Фрэнк К. Барсали. Ее супруг — крупный гидротехнический инженер. Один парень подарил ей однажды этот жемчуг, а она сказала своему супругу, что это подделка из универмага. Уолдо пронюхал о деталях ее романа, а когда Барсали возвратился и уволил его по причине излишней привлекательности, он убрался, прихватив жемчуг с собой.
Ибарра внезапно поднял голову, его зубы блеснули.
— Ты имеешь в виду, что он не знал, что они поддельные?
— Я подозревал, что он загнал настоящие и подменил их фальшивыми, — сказал я.
Ибарра кивнул:
— Это возможно.
— Он прихватил с собой еще кое-что, — заметил я. — Некоторые бумаги из портфеля у Барсали, по которым видно, что тот содержит любовницу в Брентвуде. Итак, Уолдо шантажировал и жену, и мужа, а они ни о чем не догадывались. Пока все ясно?
— Ясно, — грубо откликнулся Коперник, еле разжав губы. Его лицо по-прежнему походило на серый сырой камень. — Давай дальше, черт тебя дери!
— Уолдо их не боялся, — сказал я, — Он даже не скрывал, где остановился. Это было глупо, но зато избавляло от целого ряда хлопот, раз уж он был готов идти на риск. Девушка приехала сюда сегодня с пятью тысячами для выкупа своего жемчуга. Уолдо она не обнаружила. Чтобы найти его, она зашла в этот дом и специально поднялась на этаж выше, прежде чем спуститься вниз на лифте. Женское представление о конспирации. Так я ее и встретил. Я привел ее к себе. Она пряталась в гардеробной, когда Эл Тессилоре нанес мне визит, чтобы ликвидировать как свидетеля. — Я указал на дверь гардеробной. — И она выбралась оттуда со своим маленьким пистолетом и, ткнув им в спину Тессилоре, спасла мне жизнь, — закончил я.
Коперник не шевельнулся. В его лице появилось что-то чудовищное. Ибарра вложил пилку в небольшой кожаный чехольчик и медленно спрятал его в карман.
— Это все? — вежливо поинтересовался он.
Я кивнул.
— Пожалуй, кроме того, что она сообщила мне, где квартира Уолдо, и я пробрался туда, чтобы найти жемчуг. Однако обнаружил труп. В кармане мертвеца я нашел футляр агентства «Паккард» с новыми ключами от машины. На улице я этот «паккард» отыскал и перегнал его туда, откуда он был взят. К женщине, которую содержал Барсали. Именно Барсали послал своего дружка из клуба «Спецциа» выкупить кое-что у Уолдо, но вместо денег, врученных ему Барсали, он предпочел осуществить выкуп с помощью маузера. Только Уолдо оказался проворнее.
— Это все? — мягко спросил Ибарра.
— Это все, — ответил я, зализывая ранку на внутренней стороне щеки.
Ибарра медленно спросил:
— И что ты хочешь?
Лицо Коперника конвульсивно исказилось, и он хлопнул себя по длинной каменной ляжке.
— Да этот парень просто молодчина! — рявкнул он. — Он западает на шлюху и нарушает все мыслимые законы, а ты спрашиваешь его, что он хочет? Уж я ему точно дам, что он хочет, гвинеец!
Ибарра неторопливо повернул голову и взглянул на него.
— Не думаю, — сказал он. — Я думаю, что ты выдашь ему чистый бланк справки о здоровье, а также все, что бы он ни попросил. Он преподал тебе классный урок полицейской работы.
Коперник просидел молча и не шевелясь чуть ли не целую минуту.
Никто из нас не двинулся.
Потом Коперник подался вперед, пиджак распахнулся. Рукоятка его служебного револьвера выглянула из подмышечной кобуры.
— И что же ты хочешь? — спросил он меня.
— То, что лежит на карточном столике. Жакет, шляпу и фальшивый жемчуг. И чтобы пара имен не попала в прессу. Надеюсь, я прошу не слишком многого?
— Да нет, слишком! — сказал Коперник почти вежливо.
Он качнулся вбок, и его пушка ловко скакнула прямо ему в ладонь. Упершись локтем в бедро, он направил оружие мне в живот.
— Мне больше понравится, чтоб ты словил пулю в брюхо в ходе сопротивления при аресте, — признался он. — Мне это гораздо больше понравится по той причине, что я написал в рапорте о том, как я арестовал Эла Тессилоре и как я при этом круто себя проявил, а еще из-за моих фотографий, попавших в утренние газеты. Мне больше понравится, если ты не протянешь достаточно долго для того, чтобы прикалываться на мой счет.
Во рту у меня неожиданно стало горячо и сухо. Откуда-то издалека доносились завывания ветра. Казалось, стая голодных волков вышла на охоту.
Ибарра закинул ногу за ногу и холодно произнес:
— У тебя закрыты оба дела, лейтенант. Все, чего тебе это будет стоить, — пара тряпок и не светить несколько имен перед газетчиками. Что означает — утаить их от окружного прокурора. Если они станут ему известны, тебе же хуже.
Коперник сказал:
— Мне нравится по-другому. — Отливавший голубым пистолет в его руке был неподвижен. — И помогай тебе Бог, если ты откажешься меня в этом прикрывать.
Ибарра сказал:
— Если женщину выставят на всеобщее обозрение, ты окажешься лжецом, так как не только составил фальшивый рапорт, но и обманул своего напарника. Через неделю твое имя в управлении никто и произносить не захочет. Один звук его станет вызывать у всех тошноту.
Раздался щелчок взведенного курка, и я увидел, как огромный палец Коперника потянулся к спусковому крючку.
Ибарра встал. Пистолет перескочил на него. Он сказал:
— Что ж, давай поглядим, трус гвинеец или нет. Я говорю тебе, Сэм, спрячь свой ствол.
Он двинулся вперед — сделал четыре шага. Коперник застыл как камень, не дыша.
Ибарра сделал еще один шаг, и тут пистолет в руках Коперника дрогнул.
Ибарра произнес самым обыденным тоном:
— Спрячь ствол, Сэм. Если ты не потеряешь голову, все останется как есть. Если потеряешь — тебе конец.
Он сделал еще один шаг. Пасть Коперника широко разверзлась; он глотнул воздуха и обмяк в кресле, словно получив удар по голове. Глаза у него закатились.
Ибарра выхватил у него из руки пистолет настолько быстро, что я даже не заметил движения. Он тут же отступил назад, держа оружие в опущенной руке.
— Это все горячий ветер, Сэм. Лучше забыть об этом, — предложил он тем же будничным, чуть ли не заботливым тоном.
Плечи Коперника дрогнули, и он закрыл лицо руками.
— О'кей, — промычал он сквозь пальцы.
Ибарра неслышно пересек комнату и открыл дверь. Он томно посмотрел на меня из-под опущенных век.
— Ради женщины, спасшей мне жизнь, я бы тоже пошел на многое, — сказал он. — Я принял твое объяснение, но, как полицейский, отнюдь от него не в восторге.
Я произнес:
— Маленького человечка, повешенного на кровати, зовут Леон Валезанос. Он был крупье в клубе «Спецциа».
— Благодарю, — сказал Ибарра. — Пойдем, Сэм.
Коперник тяжело поднялся на ноги, прошел через комнату и, достигнув открытой двери, скрылся из виду. Ибарра ступил за порог вслед за ним и приготовился затворить дверь.
Я сказал:
— Подожди минутку.
Он медленно повернул голову, держась левой рукой за дверь, в правой отливал синевой пистолет.
— Я пошел на это не ради денег, — четко произнес я. — Барсали живут по адресу: 212, Фремонт-плейс. Вы можете передать ей жемчуг. Если имя Барсали не попадет в газеты, я получу пять сотен. Они будут переданы в Фонд полиции. Я вовсе не так дьявольски хитер, как видишь. Просто все так вышло — а твой напарник оказался последним дерьмом.
Ибарра бросил взгляд через всю комнату на жемчужины, лежавшие на столе. Его глаза блеснули.
— Разбирайся с жемчугом сам, — сказал он. — А пять сотен — это здорово. Я думаю, Фонду они пригодятся.
Он тихо закрыл дверь, а уже через мгновение послышался шум лифта.
7
Я открыл окно, выставил голову наружу, подставив ее ветру, и наблюдал за тем, как отъезжает полицейская машина.
Ветер трепал мои волосы, мне это даже нравилось. Со стены у меня упала картина, и две шахматные фигурки скатились с карточного столика. Жакет «болеро» Лолы Борсали тоже взметнуло и начало трепать ветром.
Я заглянул в кухоньку и хватил немного виски, потом вернулся в гостиную и позвонил девушке — не беда, что поздно.
Она сама сняла трубку, очень быстро, без признаков сна в голосе.
— Это Марлоу, — сказал я. — У вас все о'кей?
— Да… да, — ответила она. — Я одна.
— Я тут кое-что отыскал, — сообщил я. — Точнее, нашла полиция. Но только ваш брюнет провел вас. У меня тут нитка жемчуга. Жемчужины поддельные. Настоящие он загнал, как я полагаю, и соорудил для вас фальшивку, правда, с вашей застежкой.
Она была долгое время безмолвна. Потом еле слышно спросила:
— Значит, их нашла полиция?
— Да, в машине Уолдо. Только они не намерены обнародовать эту информацию. Мы заключили сделку. Загляните поутру в газеты, и вы поймете какую.
— Похоже… все темы для разговора исчерпаны, — констатировала она. — Я могу получить застежку?
— Да. Вы можете увидеться со мной завтра в четыре часа в баре отеля «Эсквайер».
— Все-таки вы невероятно милы, — проговорила она упавшим голосом. — Да, я могу. Фрэнк по-прежнему на своем совещании.
— Ох уж эти совещания, скоро из-за них мужская порода совсем переведется. — Мы попрощались.
Я набрал номер в Западном Лос-Анджелесе. Барсали по-прежнему был там со своей русской дамочкой.
— Утром вы можете высылать мне чек на пять сотен, — сообщил я ему. — Если вы не против, пусть в качестве адресата фигурирует Фонд помощи полиции. Именно туда эти деньги и отправятся.
Коперник угодил в газеты на третью полосу — две фотографии и премиленькая заметка на полстолбца. Маленький смуглый человечек из тридцать первой квартиры не попал в газеты вообще. У Ассоциации домовладельцев тоже имеются неплохие связи.
После завтрака я решил выглянуть на улицу и обнаружил, что ветер совсем стих. Было мягко, свежо, немного туманно. Низкое небо стало серым и уютным.
Я выехал на бульвар, нашел лучший ювелирный магазин и положил нитку жемчужин на черный бархатный коврик под голубоватой лампой дневного света. Человек в тугом воротничке и полосатых брюках равнодушно взглянул на них.
— Насколько хороши? — спросил я.
— Прошу меня простить, сэр. Мы не производим здесь оценки. Я могу сообщить вам имя и адрес эксперта.
— Не разыгрывайте меня, — произнес я. — Это фуфло.
Он немного сфокусировал свет лампы, наклонился и повертел несколько бусин.
— Мне необходима точно такая же нитка жемчуга, с этой вот застежкой, срочно, — добавил я.
— Как?! Точно такая же? — Он даже не поднял головы. — И кстати, это никакое не фуфло. Это богемское стекло.
— О'кей, возьметесь срочно изготовить дубликат?
Он покачал головой и резко отодвинул бархатную подставку, словно из боязни запачкаться:
— Месяца за три, пожалуй. У нас не выдувают подобного стекла. Если вам нужна точная копия, то ждать придется, по крайней мере, три месяца. А что до нашей фирмы, то мы вообще этим не занимаемся.
— Должно быть, подобная разборчивость не слишком прибыльна, — сказал я. Под черный рукав мужчины я втиснул свою визитную карточку. — Что ж, тогда пишите имя и адрес того, кто — отнюдь не за три месяца — сделает копию, пусть даже и не совсем точную.
Он пожал плечами и удалился с моей карточкой; возвратившись через пять минут, он вручил мне ее обратно. На обороте было что-то написано.
Магазин старика-левантинца оказался на Мелроуз-плейс — этакая лавка древностей, в витрине которой была выставлена масса всякой всячины: от детской складной коляски до французского рожка, от перламутрового лорнета в выцветшем плюшевом футлярчике до одного из шестизарядных кольтов «Спешал сингл экшн» сорок четвертого калибра; они до сих пор производятся для полисменов с Запада, чьи деды были по-настоящему крутыми.
Старик-левантинец носил ермолку, две пары очков и имел окладистую бороду. Он изучил мои жемчужины, сокрушенно потряс головой и заявил:
— За двадцать долларов, почти такие же хорошие. Не совсем такие, вы понимаете. Не из такого добротного стекла.
— Насколько иначе они будут выглядеть?
Он развел руками — крепкими и сильными.
— Я скажу вам правду, — сказал он. — Ребенок, и тот на них не купится.
— Делайте, — решился я. — С этой вот застежкой. И я, естественно, хочу получить назад эти.
— Угу. Через два часа.
Леон Валезанос, маленький смуглый человечек из Уругвая, попал в дневные газеты. Он был обнаружен повесившимся в неизвестно чьих апартаментах. Полиция приступила к расследованию.
В четыре часа я вошел в длинный прохладный бар клуба «Эсквайер» и двигался вдоль ряда кабинок, пока не нашел ту, где в одиночестве сидела девушка. На ней была шляпа, имевшая форму неглубокой суповой тарелки, с невероятно широкими полями, коричневый, явно сделанный на заказ костюм, строгая блуза, скроенная на манер мужской сорочки, и галстук.
Я сел рядом, бросив на сиденье пакет с ее вещами.
— Не стоит вам открывать его, — посоветовал я. — В сущности, вам лучше всего выбросить этот пакет в мусоросжигатель нераспечатанным, если вы не против.
Она взглянула на меня темными усталыми глазами. Ее пальцы поигрывали бокалом из тонкого стекла, от которого пахло мятой.
— Спасибо.
Ее лицо было очень бледным.
Я заказал себе виски с содовой, и официант ушел.
— Газеты читали?
— Да.
— Вы теперь всё поняли об этом самом Копернике, который украл ваше шоу? Вот почему полиция не может изменить его заявление и теперь ни за что не привлечет вас.
— Это уже не имеет значения, — сказала она. — Все равно, благодарю вас. Пожалуйста… пожалуйста, покажите мне их.
Я извлек из кармана нитку жемчужин, небрежно завернутую в папиросную бумагу, и подвинул ее через весь стол к ней.
Серебряная застежка ожерелья в виде пропеллера блеснула в свете стенного бра. Маленький бриллиантик тоже блеснул. Жемчужины были тусклые, как белое мыло. Они даже по размеру не совпадали.
— Вы были правы, — тускло произнесла она. — Это не мои жемчужины.
Приблизился официант с виски, и она ловко накрыла ожерелье своей сумочкой. Когда он удалился, она еще раз медленно пробежалась по нему пальцами, сгребла в сумочку и сухо, безжизненно мне улыбнулась.
Я поднялся, крепко опершись рукой о стол.
— Как вы и сказали — я оставлю себе застежку.
Я медленно проговорил:
— Вы обо мне ничего не знаете. Прошлой ночью вы спасли мне жизнь, и на какой-то миг между нами возникло нечто, но всего лишь на миг. Вы по-прежнему обо мне ничего не знаете. В управлении полиции есть один детектив по имени Ибарра, на редкость симпатичный мексиканец, который как раз вел расследование, когда в чемодане Уолдо были обнаружены жемчужины. Это на тот случай, если вы захотите удостовериться…
Она сказала:
— Не будьте глупцом. Все кончено. Это было лишь воспоминание. Я чересчур молода, чтобы жить одними воспоминаниями. Возможно, так будет лучше. Я любила Стэна Филиппса… но его не стало… давно не стало.
Я смотрел на нее, ничего не говоря.
Она тихо добавила:
— Этим утром мой супруг сообщил мне нечто, о чем я не знала. Нам придется расстаться. Так что сегодня у меня слишком мало поводов для веселья.
— Я сожалею, — проговорил я с запинкой. — Что тут скажешь. Возможно, мы еще увидимся. А может, и нет. Я не столь уж часто вращаюсь в вашем кругу. Всех благ.
Я встал. Мгновение мы смотрели друг на друга.
— Вы даже не притронулись к своему виски, — сказала она.
— Выпейте вы. А то это мятное пойло вас прикончит.
Я постоял еще немного, держа руку на столе.
— Если вас когда-нибудь кто-то побеспокоит, — сказал я, — дайте мне знать.
Я вышел из бара не обернувшись, забрался в свою машину и поехал в западном направлении к Сансет-бульвару, а оттуда к океану. По пути моего следования вокруг в садах было полно листвы и цветов, увядших и почерневших, испепеленных горячим ветром.
А океан выглядел спокойным и ленивым, таким как всегда. Я доехал почти до Малибу, потом припарковался, вышел из машины и уселся на большом камне, находившемся внутри чьей-то проволочной ограды. Прилив лишь недавно начался и неотвратимо прибывал. В воздухе пахло водорослями. Какое-то время я смотрел на воду, а потом извлек из своего кармана нитку поддельного жемчуга из богемского стекла, отрезал узелок на одном конце и одну за другой спустил все жемчужины в свою ладонь.
Когда я ощутил их у себя в левой ладони, то, задумавшись, подержал так еще какое-то время.
Собственно, на самом деле думать было не о чем. Я и так был во всем уверен.
— Памяти мистера Стэна Филиппса, — громко возвестил я. — Еще одного любителя пускать пыль в глаза. — И принялся бросать жемчужины Лолы в чаек, качавшихся на волнах.
Бусинки поднимали маленькие фонтанчики брызг, и чайки, сначала взмыв над волнами, пикировали на них.
