Когда писатель с огромным значком на груди покидал заседание, ему пришлось выслушать немало нелестных слов, и он чувствовал себя так, будто ему надавали пощечин. Переполненный гневом, он вернулся домой, сел в кресло и глубоко вздохнул: в его разгоряченном мозгу рисовались многочисленные опасности, стоящие перед страной; они касались отнюдь не только литературы или искусства, но и идеологии, которую якобы нужно «освобождать», политики, которая должна, мол, быть более гибкой, экономики, будто бы нуждающейся в оживлении. И все-таки литература издавна была аванпостом, на нее в первую очередь совершаются покушения,— значит, отсюда должен начаться и контрудар. Чжуан Чжун чувствовал себя на подъеме, как перед решающей схваткой. Кто, кроме него, может сейчас заняться пропалыванием литературных сорняков? Если не сделать это немедленно, будет уже поздно!
«Я начну против них карательный поход, и мой голос возмущения разнесется по всему миру!» — подумал он и тут же решил написать памфлет, который разбудит его спящих современников. Как же памфлет назвать? Одно готовое название всплыло в памяти — «Почему это?», но его он уже использовал в пятьдесят седьмом году, так что лучше придумать что-нибудь новенькое. После мучительных размышлений писатель остановился на заглавии «Куда вы идете?», долго елозил рукою по столу, водил пером вдоль и поперек и наконец излил на бумаге все свои недовольства.
Подписать памфлет он сначала хотел как обычно, чтобы миллионы читателей вновь содрогнулись, увидев в газете его имя, набранное крупными иероглифами, а телеграфные агентства всего мира включили текст в свои сообщения, но затем решил зря не рисковать: ведь крохотное нетерпение иногда приводит к краху великий замысел. «Поскольку я первым ударил в набат, предостерегая соотечественников, подпишу-ка я свой памфлет псевдонимом Чжун Чжуан (Удар в колокол)! Этот псевдоним интересен еще и тем, что похож на мой основной. То есть читатели могут догадаться, что это я, и в то же время не иметь прямых доказательств!»
Отослав рукопись, Чжуан Чжун целую ночь не спал от возбуждения. Наутро, слушая по радио последние известия, он вдруг сообразил, что этот памфлет могут не только напечатать в газете в качестве передовицы, да еще с лестным примечанием от редактора, но и передать по радио. Перед его глазами, как в приятном сне, поплыли радужные картины. Вот редактор газеты в своем примечании или подзаголовке пишет: «Наконец прозвучал пролетарский колокол!» Вся страна взбудоражена, люди бегают и спрашивают друг друга: «Кто этот Чжун Чжуан?» Им отвечают: «Это, вероятно, псевдоним какого-то крупного писателя, потому что новичок не смог бы написать такой блестящий памфлет!» — «Да это наверняка автор образцовой пьесы «Логово тигров и пучина драконов»!» — «И не только ее. Раньше он написал великолепный кинороман «Всегда вперед», разоблачающий правых!» И вот Чжуан Чжун гордо проходит сквозь толпу, сколачивает из нее тысячную армию и со словами театральной арии «В руке держу стальную плеть, хочу тебя сразить» срубает все ядовитые сорняки вроде Вэй Цзюе и Янь Миня. Впрочем, судьба Вэй Цзюе зависит от его поведения. Если он затрепещет и, как верный раб, признает свою вину, его можно использовать для переписки моих черновиков, потому что почерк у него хороший...
Лихорадочно слушая радио и просматривая прессу, Чжуан Чжун в один прекрасный день обнаружил в журнале памфлет под названием «В какую сторону вы идете?». Сердце писателя екнуло: он решил, что редакция газеты передала его памфлет в журнал, где слегка переделали название. Но памфлет был подписан совсем по-другому — Цзянь Цзи (Стрела и трезубец), да и написан явно другим автором, хотя и близким Чжуан Чжуну по взглядам. Сначала писателю показалось, будто он встретил боевого товарища или человека, способного понять его талант, но вскоре он пришел к выводу, что чужой памфлет написан не так остро, да и не так живо. Особенно же огорчительным было то, что у него перехватили инициативу. Проклятая газета, проклятый редактор — из-за них, из-за их неповоротливости гибнет такое прекрасное дело!
Чжуан Чжун носился по комнате, стучал кулаком по столу, чесался от ярости — словом, вел себя так, будто в последний момент ему не присудили Нобелевскую премию. Но если уж допущена одна ошибка, нельзя допускать второй: надо принимать решительные меры. Писатель начал трезвонить по телефону, подбивать знакомых наводить для него справки, сам побежал в редакцию газеты и в конце концов получил такой ответ: рукописей к нам приходит очень много, редакторы не успевают просматривать их, вот и вашу еще не успели, так что подождите. Чжуан был готов перейти на брань, но сдержался, так как надежда на публикацию еще не была потеряна, а в подобных случаях превыше всего терпение и спокойствие. Он рассуждал так: если журнал опубликовал памфлет гораздо менее сильный, чем его, чжуан-чжуновский, значит, такие произведения сейчас нужны. Его же творение, напечатанное в газете, получит несравненно более широкий отклик среди читателей! Эти мысли утешили его, и он стал терпеливо ждать своего триумфа.
По дороге из редакции он встретил Вэй Цзюе. Тот долго смотрел на него, прищурившись, потом вдруг сказал:
— Чжуан, ты должен изменить свою позицию!
Эта фраза полоснула по нервам Чжуан Чжуна. Раньше он еще мог покорно выслушивать ее, но сейчас, когда он написал памфлет, который, словно колокол, должен разбудить весь мир, поучения со стороны Вэй Цзюе — этого старого подрубателя знамени, этого сеятеля ядовитых трав — были крайне неуместны. «Настало время, когда мы, левые, можем нанести контрудар по вас, правым, а ты еще имеешь нахальство щуриться на меня!» — подумал писатель. Он вскипел от ярости, подпрыгнул чуть ли не на метр и заорал:
— Не я должен изменить свою позицию, а ты! Это ты вместе с целой шайкой публикуешь какие-то бредовые статейки, выращиваешь всякие ядовитые травы и терзаешь меня без причины! Вы прекрасно знаете, сколько у меня читателей, как они сочувствуют мне, заботятся обо мне...
После этого взрыва Чжуан все проанализировал и пришел к выводу, что его взрыв был правилен и уместен, а иначе каждый будет продолжать измываться над ним. Известно, что благородного мужа легче убить, чем унизить; стало быть, и он, Чжуан Чжун, должен вести себя тверже. Теперь оставалось выяснить, когда опубликуют его памфлет. Но в процессе этого выяснения писатель неожиданно увидел в газетах критические отклики на памфлет его заочного напарника Цзянь Цзи. Еще неожиданнее было то, что планировавшееся заседание писателей состоялось, на нем обсуждались разные спорные произведения, но все они, в том числе и статьи Вэй Цзюе, были одобрены, а не объявлены ядовитыми сорняками. На заседании совершенно ясно говорилось о необходимости продолжать курс «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы», о недопустимости размахивания дубинкой и приклеивания ярлыков. Чжуан был глубоко разочарован: даже потеряв сто тысяч золотых, он не горевал бы так.
Повергнутый в безграничную скорбь, он подумал, что, вероятно, снова ошибся в своих расчетах, жестоко ошибся. Ведь он полагал, что Центральный Комитет сменил курс, что третий пленум считается теперь слишком правым и что настало время для контратаки слева, а на самом деле все продолжают говорить об освобождении идеологии, об очищении от яда левачества, о борьбе против современных суеверий... Выходит, памфлет, публикации которого он никак не дождется, может стать всеобщей мишенью?! У него уже голова начала пухнуть и гудеть от всей этой круговерти.