повествующая о том, как хитроумная обезьяна подчинила себе все существа и как из открытых дверей она любовалась яркой луной

Итак, Сунь Укун спустился на облаке вниз, рассказал учителю о том, как богиня испытывала их волю, и паломники продолжили свой путь. Они терпели голод и холод, спали под открытым небом и вот однажды увидели впереди высокую гору.

– Ученик мой, – обратился Танский монах к Сунь Укуну, – почему мы встречаем на пути так много препятствий и никак не достигнем цели? Ведь с тех пор, как мы покинули Чанъань, уже четыре раза лето сменяло весну, а зима – осень.

– Еще не время! – со смехом отвечал Сунь Укун. – Мы еще даже не вышли за дверь!

– Хватит врать, дорогой брат! – вступил тут в разговор Чжу Бацзе. – О каких дверях ты говоришь?

– Да мы все еще бродим по дому, – отвечал Сунь Укун.

– Почтенный брат, – произнес с улыбкой Шасэн, – нечего нас пугать всякими небылицами. Да разве бывают такие огромные дома? Для них и балок нигде не найдешь.

– Брат мой, – отвечал Сунь Укун, – в доме, о котором я говорю, крыша – небесный свод, окна – солнце и луна, балки – высокие горы, а земля – большая-пребольшая зала! – Сказав так, Сунь Укун взял наперевес свой посох и двинулся вперед.

Вскоре паломники увидели перед собой картину необычайной красоты.

Любуясь горными пейзажами, странники не спеша продолжали свой путь и не заметили, как солнце стало клониться к западу.

Вдруг Сюаньцзан увидел вдали многоярусные пагоды и различные строения.

– Ученики мои! – произнес он. – Скоро ночь. И вот, на наше счастье, мы приближаемся к монастырю. Давайте попросимся туда на ночлег.

С этими словами Сюаньцзан положил свой посох, снял монашеский головной убор, поправил на себе одежду и направился прямо к монастырю. Над воротами висела табличка с надписью: «Монастырь Драгоценного леса, возведенный по высочайшему повелению».

Сюаньцзан вошел в ворота и вскоре увидел монаха, который шел ему навстречу.

– Откуда прибыли, учитель? – почтительно кланяясь, спросил монах.

– Я прибыл из Танской страны, – отвечал Сюаньцзан. – По указу императора иду в Индию поклониться Будде и попросить у него священные книги. Вместе со мной идут мои ученики. Время сейчас уже позднее, и мы хотели попроситься к вам на ночлег.

– Я всего лишь подметальщик и звонарь, – ответил монах, – пойду доложу о вас настоятелю. Разрешит он вас пустить на ночлег – хорошо, не разрешит – не обессудьте.

Услышав, что кто-то просится на ночлег, настоятель поспешил одеться, поправил на себе головной убор, накинул рясу и приготовился встретить гостя.

– А что за человек, ты не знаешь? – спросил настоятель.

– Взгляните сами, он стоит у главного храма, – отвечал служитель.

Увидев Сюаньцзана с непокрытой головой, в буддийском одеянии, сшитом из двадцати пяти полос разной материи, в монашеских туфлях, насквозь промокших и покрытых грязью, настоятель принялся ругать монаха:

– Мало, видно, тебя били, раз ты не понимаешь, что я могу встречать только людей сановных, а не всяких там бродячих монахов. Да ты погляди на него! Разве можно пустить его сюда? Сказал бы ему, чтобы пристроился где-нибудь под верандой в передних помещениях, вместо того чтобы меня беспокоить!

С этими словами настоятель повернулся и ушел. Сюаньцзан все это слышал, и глаза его наполнились слезами. Но делать нечего. Пришлось ему самому идти просить настоятеля.

Не смея войти в келью, он остановился на пороге и приветствовал настоятеля.

– Откуда явился? – грубо спросил тот, даже не ответив на приветствие.

– По велению Танского владыки я иду из Китая в Индию за священными книгами, – ответил Сюаньцзан. – Сейчас уже поздно, не позволите мне с моими учениками переночевать?

Выслушав его, настоятель поднялся со своего места и сказал:

– По дороге на Запад примерно в пяти ли отсюда есть постоялый двор, там вы можете поесть и заночевать.

– В старину говорили: «Монастыри для монахов все равно что почтовые станции». Я думаю, у вас найдется три шэна риса для нас. Отчего же вы нам отказываете в приюте?

– Уж очень ты на язык бойкий, бродячий монах! – заорал настоятель. – Древние говорили: «Если тигр проник в город, все запирают ворота; может быть, он никого не тронет, но дурная слава о нем идет».

– Это вы о чем? – спросил Сюаньцзан.

– А вот о чем, – ответил настоятель. – Несколько лет назад сюда пришли странствующие монахи и расположились у ворот. Одежонка у них была рваная, ноги – босые, голова – непокрытая. Я пожалел их, привел в келью, усадил на почетное место, велел накормить, дал каждому из них кое-что из одежды и оставил пожить на несколько дней. Кто мог подумать, что они, прельстившись привольным житьем, проживут здесь несколько лет! Ну и это бы ничего, так ведь стали творить всякие непотребные дела.

Выслушав настоятеля, Сюаньцзан с горечью подумал: «И монахи, оказывается, бывают беспутными!»

Он чуть не заплакал, но, опасаясь, как бы над ним не посмеялись, потихоньку вытер рукавом слезы и поспешил покинуть монастырь.

Увидев учителя, взволнованного и рассерженного, Сунь Укун спросил:

– Уж не побили ли вас тамошние монахи, учитель?

– Нет, не побили, – отвечал Сюаньцзан.

– Может быть, они вас ругали? – снова спросил Сунь Укун.

– Не ругали, – отвечал Сюаньцзан. – Но на ночлег у них остановиться нельзя, настоятель сказал, что нам будет неудобно.

– Зря вы только ходили, – сказал Сунь Укун. – Ничего не добились. Дайте-ка теперь я схожу.

И вот Сунь Укун подтянул штаны и, держа наготове посох, направился прямо в храм Будды. Здесь, тыча пальцем в статуи трех Будд, он стал поносить их:

– Эх вы, глиняные болваны! Как смели вы отказать нам в ночлеге? Да я одним ударом разобью вас и снова превращу в глину!

В это время в храм вошел служитель возжечь благовония. Услышав грозный голос Сунь Укуна, служитель от страха рухнул наземь, затем поднялся, взглянул на Сунь Укуна и снова рухнул. Но тут же вскочил, выбежал из храма и помчался к настоятелю.

Он доложил ему о том, что пришел еще какой-то монах, с виду свирепый, с круглыми глазами, острыми ушами и заросшим шерстью лицом, очень похожий на бога Грома.

Настоятель решил сам взглянуть на пришельца, но тот уже направился к нему в келью. Настоятель отворил дверь и тотчас же ее захлопнул, увидев Сунь Укуна.

Но Сунь Укун высадил дверь одним ударом и заорал:

– Немедленно приготовить помещение в тысячу цзяней! Я буду здесь ночевать! И соберите всех монахов, сколько их есть в монастыре, пусть приведут себя в порядок, наденут парадное платье и выйдут встречать моего учителя. Тогда я вас пощажу и не стану бить.

– Ну, в таком случае мы не только выйдем ему навстречу, но внесем его сюда на руках, – сказал настоятель и обратился к служителю: – Иди сзывай всех монахов, пусть готовятся к торжественной встрече.

Дрожа от страха, служитель отправился выполнять приказ настоятеля. Он вышел не через дверь, а выбрался через дыру, в которую лазили собаки. Подойдя к главному храму, служитель принялся изо всех сил бить в барабан и ударять в колокол. Монахи переполошились и прибежали к главному храму.

– Немедленно переодевайтесь! – сказал служитель. – Пойдемте во главе с настоятелем встречать почтенного Танского монаха.

Все тотчас же привели себя в порядок, выстроились в ряд и, как только увидели Сюаньцзана, опустились перед ним на колени, умоляя вступиться за них перед его свирепым учеником.

– Смотри не трогай их! – приказал Танский монах Сунь Укуну.

Лишь после этого монахи поднялись с колен. Одни взяли под уздцы коня и повели его во двор, другие подхватили пожитки. Танского монаха, Чжу Бацзе и Шасэна внесли в монастырские ворота на руках. В келье, когда все расселись по старшинству, настоятель обратился к Сюаньцзану:

– Дозвольте спросить вас, почтеннейший, какую пищу вы вкушаете в пути – постную или скоромную?

– Пищу мы едим только постную, – отвечал Сюаньцзан.

– А ученики ваши, разумеется, предпочитают скоромную? – снова спросил настоятель.

– Нет, мы тоже едим только постную пищу, – сказал Сунь Укун.

Тут один из монахов, тот, что был посмелее, подошел и спросил:

– Сколько же надо сварить пшена, чтобы вы насытились?

– Эй ты, бестолочь! – вмешался тут в разговор Чжу Бацзе. – Что ты все лезешь с вопросами? Накрывай на стол, и чтобы было не меньше даня на каждого.

Услыхав это, монахи совсем обалдели и кинулись чистить котлы и разводить огонь. В кельях поспешно расставляли еду.

После трапезы паломники отправились отдыхать в отведенное для них помещение.

Вслед за ними отправились и монахи, их было пятьсот. Сюаньцзан сел посредине, монахи выстроились по обеим сторонам от него, готовые ему служить.

Но Сюаньцзан отпустил их, а сам вышел во двор по малой нужде и залюбовался луной.

Затем он кликнул своих учеников и прочел им стихи, которые только что сочинил.

Когда Сюаньцзан кончил читать, Сунь Укун подошел к нему и сказал:

– Учитель! Лунный свет навеял на вас воспоминания о родине, но вы совсем не знаете небесных законов. В последний день месяца, тридцатый, свет луны, являющийся мужским началом Ян, исчезает, залитый водой, которая является началом женским. В этот момент луна соединяется с солнцем, и в промежутке между своим последним днем и первым, днем новолуния, под действием солнечных лучей зачинает. В третий день месяца появляется первое положительное начало Ян. В восьмой день – второе. После этого на небе появляется серп луны. На пятнадцатый день луна появляется на небе в полном своем блеске.

На шестнадцатый день зарождается первое отрицательное начало Инь, на двадцать второй день – второе, и тогда луна снова принимает форму серпа. На тридцатый день луна исчезает. Все это испокон веков предопределено Небом. Если мы сумеем довести свои внутренние чувства до такого же совершенства, какое бывает на шестнадцатый день, в полнолуние, мы непременно увидим Будду и вернемся на родину.

Слова Сунь Укуна доставили Танскому монаху истинную радость, он словно бы прозрел. Но время было позднее, и ученики отправились спать.

А Сюаньцзан затворил дверь, высоко поднял серебряную лампу, раскрыл священную книгу и принялся читать.

О том, как Сюаньцзан покинул монастырь, вы узнаете, если прочтете следующую главу.