Моральное

В этом смысле Балаклава — очевидная победа Русской армии, укрепившая в войсках и моряках Черноморского флота, тем более после успешно отраженной бомбардировки Севастополя, веру в свои силы, в возможность разгрома неприятеля, вторгшегося на землю Отечества. Удачное, хотя и не убедительно победное действие русских войск под Балаклавой благотворно сказалось на морально-психологическом состоянии гарнизона Севастополя. Защитники крепости, не имевшие до этого времени ни одного спокойного дня, изнуренные «…оборонительными работами и постоянным ожиданием штурма», торжествовали.

«13 числа вечером пришло в Севастополь известие о победе, одержанной на Черной речке нашими войсками под командой генерала Липранди. Солдаты кричали «ура!». Все были в восторге; у всех защитников Севастополя лица были веселы. Много эта победа возвысила дух наших войск; надежда к нам воротилась».

Только подходивший к Севастополю со своим полком Алабин весть о Балаклавском сражении услышал в Дуванкое: «…Весть о победе Липранди подтвердилась рассказами официальных лиц и приказом князя Меншикова. Слава Богу за дарование нам первого успеха над врагом в эту кампанию на своей земле!».

Он же заметил еще один признак улучшения морального состояния гарнизона — в Севастополе появился рынок трофейного имущества, на котором торговали всем, что удалось добыть у неприятеля.

«Двигаясь великолепным ущельем, мы часто встречали признаки победы 13-го октября. Множество солдат щеголяло чем-нибудь английским, или французским: на одном английская военная шинель, на другом фуражка с английскою высечкой, у того славная походная баклажка через плечо. Со стороны странно было смотреть на эти украшения: но солдаты носили их с гордостью как вывеску совершенного ими подвига, хотя большинство носивших эти украшения, как оказывалось по справке, не были в Балаклавском сражении, а, состоя в должности артельщиков или каптенармусов, получили эти трофеи от солдат в подарки или променяли на что-нибудь более пригодное солдату».

Сами солдаты Русской армии отнеслись к победе под Балаклавой как к началу череды побед, которые обязательно должны были закончиться поражением неприятеля и его изгнанием из России. А.Ф. Погосский записал такой солдатский разговор: «…это все репетичка идет, а настоящие дела впереди».

В английскую военную историю сражение под Балаклавой вошло, с одной стороны, как образец преданности, дисциплины и мужества в достижении дела, а с другой — как пример некомпетентности, тщетности, бесполезности затраченных усилий, плохой организации. Калторп назвал потери, понесенные англичанами в этот день, невосполнимыми и бессмысленными.

Интересно, что иногда сами англичане оценивают свое командование и его роль в Балаклавской трагедии гораздо жестче, чем наши отечественные военные историки. Возведенная в ранг искусства, военная безалаберность порученного дилетантам штаба привела армию в этот день к упущенным возможностям. Однажды пришлось услышать, что если во время Первой мировой войны немецкие офицеры называли войска английского экспедиционного корпуса не иначе, как львами, руководимыми ослами, то руководство Английской армией при Балаклаве было даже не ослами, а находилось где-то на уровне плоских червей.

Один из ярчайших представителей этого класса, генерал-майор Кардиган, вошел в историю не как военачальник, а как изобретатель модного тренда и вишневых брюк его любимого гусарского полка. Другой, генерал-лейтенант Лукан, стал известен больше как главный интриган английского штаба, чем командир кавалерийской дивизии.

С такими старшими начальниками Крымская экспедиция с самого начала больше напоминала неотвратимую управляемую катастрофу, чем намеченную победоносную войну. Скарлет, единственный из них, кто старался взять в свой штаб офицеров с военным опытом, был скорее исключением, чем нормой, но и его военные дарования не выходили за тактический уровень и ограничивались исключительно личной храбростью. Остальные предпочитали держать на «теплых» местах рядом с собой родственников.

Что касается поэтического воспевания сражения в стихах Теннисона, то в военной среде России никогда не относились к ним с чувствами, схожими с британскими, а самого автора относили к числу «поборников всеобщего мира», чьи «…слащавые мечтательные фразы толкуют о том времени, когда барабан перестанет бить и знамена перестанут развеваться». Что делать, иногда героические неудачи могут вдохновлять больше, чем безвестные подвиги…

Упомянутый Макклеллан вообще удивлялся тому вниманию, которое британцы уделяют воспеванию Балаклавы. К самоотверженности он тоже относится скептически, говоря, что могут быть ситуации, когда кавалерии нужно жертвовать собой, но это был явно не тот случай.

Что касается популярной темы глобальной ущербности русского солдата, его полной забитости, повальной безграмотности, то события боя под Балаклавой не дают отчетливого повода категорически утверждать это. В этом сражении можно найти целый ряд боевых эпизодов, в которых и одиночные солдаты, и небольшие подразделения действовали самостоятельно, с разумной инициативой, а иногда на грани настоящего военного таланта.

Многие современные любители популярной истории любят рассказывать, как работал у французов театр зуавов под Севастополем, намекая, какой просвещенный европеец приехал к нам на гастроли, а мы, лапотные, грязные и дикие, его высоких намерений не поняли.

Да, конечно, Русская армия была полна проблем, недостатков и вообще «беременна реформой», но и уничижительно говорить о русском солдате все-таки не стоит. В определенной ситуации, под определенным умелым командованием он раскрывал свои самые неожиданные стороны. В том числе, кстати, и в творчестве в условиях войны. Достаточно вспомнить на Кавказе под Карсом оперу саперов, театр акробатов Тульского пехотного полка…

Рядовой гусарских полков в шинели. 1854–1855 гг. Висковатов А. В, Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг. 

Моральный успех русских, усугубленный взятием под контроль линии снабжения союзников, на волне охвативших империю патриотических акций породил множество мифов. Самым распространенным, конечно же, является истерическая фантазия на тему истребленного под Балаклавой генофонда английской аристократии. Миф же оказался и самым живучим, дойдя до наших дней и перекочевав из салонных анекдотов на страницы некоторых современных научных исследований.

Послушать наших некоторых просвещенных экспертов, покажется, что долина просто истекала голубой кровью. Не сильно хочется говорить на эту тему, ибо мною сказано выше много и, надеюсь, окончательно. Потому оставим дилетантов наедине с их точкой зрения, а как пример рождения подобного взгляда на события можно привести кочевавший по столичным салонам Петербурга анекдот о Балаклавском сражении.

«Во время блистательной, но сумасбродной атаки Английского драгунского полка имени Королевы Виктории, командиром коего был лорд Кардиган (офицеры полка были с букетом в петлице по случаю дня рождения Королевы и, как говорят, мертво пьяны), попался в плен молодой офицер этого полка лорд Дункели и был препровожден к нашему главнокомандующему. В экзальтированном чаду от пороха и, быть может, винных паров и в естественной досаде быть взятым в плен молодой человек отнесся к князю Александру Сергеевичу с заносчивым словом: «Князь, как бы вы ни старались удержать Севастополь, но мы его возьмем».

«Если вам сказать правду, милорд, я сам боялся до сегодняшнего дня этого исхода; но теперь вы более не находитесь в рядах наших врагов, и я начинаю надеяться, что мы отстоим Севастополь до конца».

Комментарии, как говорится, излишни…

Однако вернемся к военачальникам. Крымская война очень быстро показала, что иметь в одной и той же армии прекрасных солдат и никуда не годных командиров дело небезопасное и для государства удовольствие дорогое. Безупречная доблесть не оправдывает массового жертвоприношения. Англичанам чрезвычайно везло, что их противниками были такие герои, но тоже не под лучшим командованием. В то же время Балаклавское сражение показало, что если у русских появляется достаточно умный и знающий начальник, способный правильно организовать войска и спланировать операцию с учетом всех возможных и предполагаемых деталей, проблем не избежать.

Как и русские, англичане не делали выводов. Как и у русских, все послевоенные реформы носили половинчатый характер и, меняя облик армии, мало меняли ее сущность. Это продолжалось вплоть до Второй мировой войны и во всех родах войск, что признавалось самими британскими военными историками.

«Офицерский корпус британских вооруженных сил заслуживает особого разговора. Когда читаешь, что думают и говорят британские офицеры, понимаешь, что они не военные! Это просто джентльмены, члены некоего закрытого клуба, объединенные заботами как можно удобнее и приятнее провести досуг. Регби, гольф, крикет, охота, конное поло — вот занятия британских офицеров. Как меланхолически заметил один из британских адмиралов: «Артиллерийские учения они считали неизбежным злом». А то, что эти люди ходили в военных мундирах, совсем не делало их офицерами. Этого требует клубный устав.

Дилетантизм и разгильдяйство пронизывали офицерский корпус снизу доверху, причем эти качества старательно насаждались сверху. Вот вам один характерный пример. Крымская война, бой под Балаклавой 13 октября 1854 года. Знаменитая атака Легкой кавалерийской бригады, вдохновившая Теннисона на бессмертную поэму. Только дело в том, что эта атака завершилась сокрушительным поражением англичан и фактическим уничтожением 5 отборных кавалерийских полков. Британские генералы Кардиган и Лукан бросили их в безумную и бессмысленную атаку на укрепленную позицию, занятую численно превосходящими силами русских. Потери англичан составили около 80 процентов! И что? После войны генерал Кардиган становится генерал-инспектором британской кавалерии. Генерал Лукан вполне успешно движется по служебной лестнице и становится фельдмаршалом. И никого не смущает то, что самая мягкая характеристика интеллектуальных способностей этих полководцев в трудах британских же историков звучит как «дурак». Но ведь они обладают другими выдающимися качествами. Разве может какое-то поражение бросить тень на репутацию бригадного генерала седьмого графа Кардигана? Или генерал-майора графа Лукана? Кардигана дважды увольняли со службы за некомпетентность, ну и что? Зато это истинный британский джентльмен. Вот с такими традициями Британская армия подошла ко Второй мировой войне. Стоит ли удивляться, что генерал лорд Горт или адмирал граф Корк энд Оррери действовали ничуть не лучше своих предшественников».

Лейтенант Конопли в бою 14 (26) октября 1854 г.

Нужно сказать, что великая глупость, случившаяся под Балаклавой и стоившая жизни нескольким сотням людей и лошадей, «икнулась» несчастным животным в период ее прославления. Ради экранизации атаки в одноименном фильме американского режиссера М. Кертица перебили лошадей больше, чем людей в бою 25 октября 1854 г. Это варварство цивилизованных творцов от искусства послужило поводом для принятия Конгрессом США закона о защите животных, участвующих в киносъемках. Его последствия мы видим и ныне в титрах «При съемках фильма ни одно животное не пострадало».

 

Военное

Военное значение сражения под Балаклавой никогда не оценивалось однозначно. Хотя речь не шла о поражении Русской армии, действительность успеха всегда ставилась под сомнение даже участниками: «…я всегда был такого мнения, что дело 13-го октября не принесло нам никаких материальных выгод». Кожухов не одинок, хотя противоречит сам себе, называя ранее в тексте воспоминаний итоги дела «блестящими».

Даже отечественные военные историки совершенно безосновательно стараются убрать «победную» сторону в тень, выставляя на первый план совершенно неинтересную атаку Легкой бригады. Хотя почему? Все-таки, пожалуй, интересную, но лишь с точки зрения действий артиллерии и пехоты по уничтожению противника, попавшего в подготовленный (умышленно или неумышленно) «огневой мешок».

В то же время англичане, которым, казалось, нужно искать оправдание в последствиях, понимание которых пришло быстро, склонны считать Балаклаву одним из наиболее тяжелых по последующим событиям сражений кампании. И на то есть веские основания. В скоро пришедших условиях понижения температуры «начиная с первой недели декабря 1854 г. не было ни одного дня, когда в Балаклаве отсутствовали бы значительные запасы теплой одежды, и в то же время на фронте в окопах некоторые полки жестоко страдали от недостатка именно этих предметов, которые хранились для них на расстоянии каких-нибудь 7–8 миль».

Большая часть лошадей, особенно в Легкой бригаде, которые выжили после 25 октября, в итоге или пали от изнурения, голода и холода крымской зимы, или пошли на пропитание солдатам и офицерам.

Российские военные исследователи XIX в. отмечали, что Крым стал одним из этапов «заката» кавалерии в ее «чистом» виде как стратегического средства в руках командующих, отныне принимающей ограниченное участие в войнах. Спустя некоторое время мысль, что «…кавалерия в войнах настоящего времени прекратила свое бытие как род оружия», стала все чаще обсуждаться.

Атаку Легкой бригады под Балаклавой поставили в один ряд с атакой кавалерии Мюрата пехоты Неверовского в 1812 г., французских кирасир английской пехоты при Ватерлоо в 1815 г. и русских кирасир против польских мятежников под Гроховым в 1831 г. Период после Крымской войны стал временем жесточайшей критики кавалерии, достигшей своего апогея после русско-японской войны.

В XIX веке стало ясно, что кавалерия постепенно сходит на нет в качестве самостоятельного рода войск. Советский ученый Л.Г. Бескровный пишет: «…Изменилась роль кавалерии. Она потеряла значение самостоятельной ударной силы и все более приобретала роль вспомогательного рода войск, обеспечивающего глубокую разведку и ведущую бой как в конном, так и в пешем строю. В связи с этим и в кавалерии (как и в пехоте) также обозначалась тенденция к унификации».

Американские военные исследователи спустя менее чем 10 лет после событий у Балаклавы и основываясь на собственном опыте Гражданской войны тоже сделали неутешительный для кавалерии вывод о ее закате, но не как рода войск (нужность конницы никто не отрицал), а как средства достижения решительной победы в сражении.

В качестве основной задачи российским войскам ставился захват передовых редутов союзников, которая была выполнена пехотой, а кавалерии отводилась вспомогательная роль. Возможно, по этим причинам факты участия кавалерии в данном сражении остались только в воспоминаниях самих кавалеристов — участников событий, которые собрал в своих трудах российский историк Н.Ф. Дубровин.

Балаклава. Рисунок В. Симпсона. 

Историки считают, что Балаклава — последнее сражение, в котором кавалерия применялась по правилам, установленным еще со времен наполеоновских войн. К примеру, Шерф в одном из своих академических исследований утверждал, что «…кавалерия, в течение известного периода бывшая царицей битв и так часто дававшая решительный поворот в бою атаками своих масс, по-видимому, утратила свое прежнее значение на современных полях сражений, где успех дела главным образом зависел от массы поражающего огня».

Отныне ее роль и место на поле боя нуждались в радикальном пересмотре, и последовавшая вскоре Гражданская война в США стала поворотным пунктом от старой тактики к новым принципам использования конницы. Но уже спустя 10 лет после Крымской войны несколько европейских войн отводили ей только две функции: охранительную при начале и в ходе боя и решительную в ходе преследования противника после его поражения и отступления.

Балаклавское сражение доказало, насколько ошибочным было бездумное наращивание кавалерии при отсутствии реальных задач для нее. Уже скоро генерал-лейтенанта Рыжова с кавалерией и с приданными 12 орудиями отвели к Перекопу. Оставшиеся кавалерийские части и подразделения использовались исключительно для охранения и разведки.

Советская военная историография неоднозначно оценила сражение у Балаклавы. Привычно придумали вину для Меншикова, но так как в этот раз разгрома или хотя бы поражения не случилось, то приписали ему нереализованную удачу в виде взятия базы союзных войск по причине отсутствия веры в собственные войска, и действия малыми силами.

 

Нереализованная победа

На практике союзники признали поражение, отказавшись от передовой линии обороны Балаклавы, переместив ее на прилегавшую почти к базе цепь холмов.

Спустя менее года взятие русскими войсками передовых неприятельских укреплений было оценено русскими войсками совершенно по-иному. П. Глебов высказался по этому поводу в упрек действиям Горчакова, отдавшего впоследствии те результаты, которые были достигнуты русскими войсками в сражении у Балаклавы: «Кто злобно улыбнется, когда узнает о неудачном деле 4-го августа, это князь Меншиков. При нем высоты, которые мы атаковали, были за нами. Мы сделали большую глупость, уступив их неприятелю без боя, а теперь едва ли не впали в еще большую глупость, вздумав отбить их у него».

Глебов не одинок. Шильдер также считает, что «…Балаклавское сражение, которое должно было подготовить Инкерманскую битву, доставило во власть русских на левом берегу Черной Федюхины высоты, находившиеся на фланге и почти в тылу англо-французской позиции; они угрожали вместе с тем сообщению их с морем, а именно — Балаклавской гавани. Горчаков очистил их добровольно…».

Еще уничижительнее к сведшему «на нет» успех Меншикова Горчакову фельдмаршал Паскевич: «…Затем спешу возвратиться к Севастополю. От марта до славно отбитого штурма вы потеряли передовые укрепления: Селенгинское, Камчатское, уступили неприятелю без выстрела Федюхины горы и Байдарскую долину, где союзники как в обетованной земле нашли все, чего до сих пор им не хватало, т. е. воду и траву. Наконец, когда подошли к вам сильные подкрепления, вы вместо того, чтобы маневрировать вдоль Черной речки в тылу неприятеля с 50 или 60 тысячами и держать его в постоянном недоразумении на счет ваших намерений, что поставило бы его в весьма затруднительное положение, решились 4-го августа на дело несбыточное и пошли, так сказать, напролом (по-русски, на авось) атаковать позицию, которая, как вы сами говорите, сильнее севастопольских укреплений.

Здесь рождается вопрос: какие стратегические соображения могли вас заставить уступить неприятелю Федюхины горы? Вероятно, чтобы дать ему время укрепить их, и когда они сделались неприступными, идти на верное поражение, зная, что вся наша попытка с этой стороны, как мы сейчас же увидим из ваших же слов, должна быть отбита со стыдом и с большим уроном».

Что касается М.Д. Горчакова, тут все понятно. Его военные способности всегда оценивались невысоко, даже теми, кто гениальностью полководца не обладал тоже.

Приехавший на его место в Дунайскую армию Паскевич «не мог сделать его даже начальником своего штаба».

Войска тоже были недовольны новым командующим, под руководством которого успех Липранди был без видимых причин сдан и вскоре пришлось «…сызнова начинать все то, с чего счастливо начал Липранди 13-го октября».

Возможно, столь кардинальной переоценке способствовали появившиеся французские исследования, где признавалось трудное положение, в котором оказалась Английская армия, отдав русским контроль над значительной частью Воронцовской дороги и прилегающей к ней долины и получив холодную и голодную зиму.

Английский фарфоровый стакан, посвященный основным битвам Британской армии в Крыму: Альме, Балаклаве и Инкерману.

Вейгельт вообще считает сражение у Балаклавы малозначительным событием, особенно в вопросах применения артиллерии.

Успех русских выражался не в общем числе истребленных неприятелей, а в числе отдавших Богу душу в результате болезней, возникших от трудностей снабжения и изнуряющих работ, из-за отсутствия надежной коммуникации от базы к передовым линиям зимой 1854–1855 гг. Липранди сумел перерезать основную коммуникационную линию англичан, в результате чего значение этого сражения проявилось не в день его окончания, и не может выражаться в соотношении потерь. Итак, дорога. Зловещее слово для любого неприятеля, рискнувшего вторгнуться в Россию. Отсутствие дорог и наличие направлений сгубило на ее просторах не одну армию: поляки, французы, немцы…

Именно по этой причине успех русских проявился позже, когда из-за отсутствия нормального сообщения базы с позициями и передовыми лагерями англичане понесли огромные потери во время холодных осени-весны 1854–1855 гг. — иногда войска нуждались в том, что уже давно находилось на складах в главной базе. Кавалерия свои главные потери понесла не во время сражения, а по его итогам. К концу декабря в кавалерийской дивизии осталось не более 60 лошадей.

Зимой 1854–1855 гг. англичане терпели ужасные лишения на скалистых высотах под Севастополем в основном потому, что не было никакой возможности подвозить припасы из Балаклавского порта. Системы наземного армейского снабжения, по сути, не существовало. Перепорученный гражданскому ведомству (интендантству) под контролем другого гражданского ведомства (казначейства), этот род деятельности, на который не распространялась власть главнокомандующего, нельзя было назвать военным ни по сути, ни по форме. Присланные вьючные животные, вскоре не вынеся беспощадной эксплуатации и голодного существования, вымерли. Капитан Генри Клиффорд ядовито замечал, что «припасы приходится доставлять на собственном горбу», поскольку вновь прибывшие животные передохли еще до того, как приступили к работе.

Чтобы не быть голословным, достаточно посмотреть приказы английского штаба в Крыму уже с ноября месяца, когда особенно со второй его половины проблемы снабжения стали расти, как снежный ком.

14 ноября: дорога между Балаклавой передовыми линиями стала непроходимой. Для ее восстановления нужно срочно привлечь турецкие войска…

28 ноября: вследствие состояния дорог комиссариат не может в необходимом количестве обеспечивать фуражным кормом животных, содержащихся в полках, и предлагает осуществлять это силами самих полков…

С конца ноября на передовых линиях началось массовое уничтожение шанцевого инструмента: солдаты, не надеясь получить дрова и уголь из Балаклавы, стали жечь черенки лопат и рукояти кирок. Вскоре это стало настоящим бичом армии, вынуждая командование принимать жесткие меры для противодействия.

В результате, имея достаточно припасов в главной базе, англичане не могли обеспечить доставку их войскам.

Поражение под Балаклавой вынудило англичан отвлечь на ее защиту корабли Королевского флота, а потеря сразу 9 морских пушек оказалась чувствительной для Королевского флота.

Из этого следует, что Балаклава — блестящий пример, как при минимальных затратах и не самых больших размахах можно достичь максимального успеха.