«Всего лишь толпа; войско дурно одетое, худо обутое, плохо вооруженное, но способное маневрировать, подчиняться, сражаться и умирать…».Маршал Леруа де Сент-Арно о турецких солдатах.
Бою за передовые укрепления исследователи Балаклавского сражения, как правило, уделяют мало внимания. Действительно, а о чем там, казалось, можно говорить. Все, на первый взгляд, произошло быстро и без особых затруднений. Подошли в сумерках, обстреляли из пушек, атаковали пехотой, турки привычно бежали, по пути еще и избиваемые солдатскими женами англичан. В результате трофеи, шанцевый инструмент и 170 турецких трупов впридачу. Вот только откуда взялось почти столько же русских тел на подступах и в самом редуте как-то странно молчат.
Смею утверждать, что легкое взятие турецких укреплений — это один из множества устойчивых мифов Балаклавского сражения, направленных на безоговорочное возвеличивание славы британского оружия и оправдание виновных в поражении, как и последовавшая вскоре после этого атака Легкой бригады. Сами англичане объясняют появление столь значительного числа фантазий на тему “Balaclava” исключительно «…эмоциональным настроем на восприятие войны и в обществе, и в армии».
На самом деле бой за редуты при всей его простоте и очевидности исхода — очень интересный эпизод сражения, совершенно по-иному рисующий османского солдата.
Сначала определим главное — что такое взятие передовых укреплений вообще. Ответ прост и не требует академического образования. Сражение за передовые позиции и есть кульминация Балаклавского сражения. Любой, кто решал тактические задачи по планированию боя хотя бы на карте, знает, что бой считается завершенным после выполнения задачи. Это если успешно. Если не успешно, то после выполнения маневра отхода и возвращения на исходные позиции. Задача дня более чем ясна: линия передовых редутов. Взяли — победили, ждем ордена, не взяли — не победили и ждем, когда начнется разбор с подведением итогов, наказанием невиновных и награждением непричастных.
Все, что произошло у Кадыкоя и Балаклавы после занятия редутов русскими, не более чем суета, возня, трата времени и усилий, сопровождавшаяся совершенно бессмысленными жертвами с обеих сторон. И русские, и англичане истребили несколько сотен человеческих душ совершенно бессмысленно, бездарно и бесцельно. Правда, у русских ошибок все-таки меньше было. Они не пытались продвигаться дальше, лишь попытавшись «погромить» вражеский лагерь. Но «топорно» исполненный Рыжовым приказ Липранди не дал каких-либо успешных результатов, обернувшись неоправданными и ненужными потерями.
В свою очередь, англичане не думали предпринять что-либо по отбитию взятых редутов, ограничившись сначала никому ничего не доказывающей схваткой. Тяжелой бригады с кавалерией Рыжова, а потом вообще совершив героически глупость, попытавшись отбить никому не нужные пушки.
Обер-офицер и рядовой гусарских полков. 1845–1855 гг. Висковатов А. В, Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
Какие бы ошибки ни совершили русские кавалерийские командиры под Балаклавой, ни одна из них не носила характер роковой. При всей несуразности действий Рыжова сами англичане отметили, что в использовании кавалерии русские не дошли до той несуразности ее применения, какой страдали сами: «…на протяжении всей войны их кавалерия проявляла скорее благоразумие, нежели смелость».
Трудно сказать, чего в этом сравнении больше: похвалы или пренебрежения. Но не будем забывать старую военную, проверенную веками истину, что хорошей армии герои не нужны, ибо всякий героизм — не более чем исправление чьих-то ошибок. Русская кавалерия как могла выполняла свою работу на том уровне, которому быта обучена в мирное время.
Не менее смешно считать за серьезное противостояние, а уж тем более за сражение пару залпов 93-го полка по гарцевавшей вдали казачьей коннице. Русская артиллерия израсходовала снарядов при обстреле турецких редутов больше, чем горцы «красной линии» патронов. При всем желании мы не увидим здесь никаких следов ожесточенного боя пехоты и кавалерии: кучи трупов людей и лошадей в нескольких шагах от первой шеренги, окровавленные штыки и тем более пустые патронные атаки пехотинцев, как это можно было наблюдать при Прейсиш-Эйлау. Бородино иге Ватерлоо и много еще где, когда противостояние пехоты и кавалерии становилось ожесточенной схваткой.
Из сказанного нами выше (подтверждено диспозицией) понятно, что первой в главной) задачей русских было занятие передовых укреплений, гарнизоны который составляли два (или полтора) турецких батальона. На этом задача дня считалась в основном выполненной.
Да и противник у русских солдат 12-й пехотной дивизии был долгожданный. Аппетит усиливался тем, что они знали, что их встретит не умелый, опытный и стойкий английский или французский пехотинец, а второсортный турецкий новобранец, с которым они имели старые неоплаченные счета.
Русские все же несколько поторопились с уверенностью в низком качестве противостоявшего им вражеского солдата в отношении которого даже «…английское командование усвоило себе правильное, по существу, воззрение, что турки отсиживаются от русских за укреплениями гораздо успешнее, чем выдерживают их натиск в открытом поле».
Несколько слов о защитниках…
Итак, главное. Не подлежит сомнению, что именно бой за передовые редуты стал той самой кульминацией Балаклавского сражения, которая породила все последующие события, в том числе и мифологические. Начнем с первых из привычных легенд — о слабых и никуда не годных их защитниках.
Первый из современных исследователей, кто детально разобрал участие турецкой армии в Восточной войне — М. Нечитайлов, и именно его труды мы положим в основу нашего анализа неприятельских солдат, которые в октябре 1854 г. были «проклятыми и забытыми» английскими союзниками защитниками первой оборонительной линии перед Балаклавой.
Если до настоящего времени для многих интересующихся Крымской войной понятие «турок» означало полудикий, плохо одетый и слабо вооруженный солдат, то благодаря М. Нечитайлову, О. Шкеде и др. авторам (я говорю в данном случае об исключительно русскоязычной литературе) сегодня взгляд на этого противника стал диаметрально противоположным. Если турецкий солдат и не был лучше своих союзников, то он не был и худшим из них, а по некоторым показателям (устойчивость к тяжелым условиям) даже превосходил их.
Русские в описываемое нами время традиционно не считали турок серьезными противниками, равно как и англичане с французами не считали их равноправными союзниками. Один вид турецкого армейского пехотинца вызывал печаль и грусть. В Крыму, вспоминал французский моряк, турецкие солдаты «были обуты так же плохо, как и солдаты первой республики до Итальянской кампании. Большинство носило туфли без задников и каблуков, плохо державшиеся на ступне; часто на них отсутствовала подошва. У других был просто кусок недубленой кожи, прикрепленный к ступне с помощью ремней, завязывавшихся вокруг ноги. Башмаки не заменялись новыми, приходилось проявлять изобретательность, чтобы помочь себе — и, в конце концов, турецкая армия обулась в сандалии».
Дубровин приводит слова корреспондента бельгийской газеты, который, ссылаясь на очевидца, писал, что при Балаклаве турки «…сражались в туфлях (бабушах), и эта обувь, конечно, мешала им бежать». Действительно, обувь турецких солдат была такого низкого качества, что многие из них вообще отказывались ее носить.
В том числе и потому на всех театрах Восточной войны первое, что делал турецкий солдат на поле сражения — повально мародерствовал, особенно преуспевая в охоте за русскими сапогами от бедности, выворачивании карманов убитых от жадности и добивании раненых просто от соблюдения веками сложившихся традиций ведения войны. Русские снисходительно относились к таким проявлениям варварства и дикости, но при случае платили той же монетой.
Турецкий пехотинец, как показывал опыт предыдущих войн и кампании на Дунае, не любил изолированную оборону и, не имея опоры на фланги, был склонен к оставлению позиций. В то же время опыт Дунайской кампании, где укрепления турецких крепостей (Силистрия, к примеру) были умело включены в оборонительную систему, свидетельствовал не в пользу мнений о его отсталости и повальной склонности к бегству с поля боя.
Кроме того, многие современники отмечали, что турецкий солдат не торопился доверять своим офицерам, но прекрасно проявлял себя под руководством иностранных. Хотя союзники надеялись на опыт кампании на Дунае, в Крыму уроки вполне успешной Силистрии были забыты. Турок доверили своим начальникам, которые скорее озаботились качеством кофе, в поглощении которого проводили все свободное время, а не укреплением занимаемых позиций. Несколько английских артиллерийских офицеров скорее выполняли роль инструкторов, нежели командиров.
Начало боя за редут №1
Защитники редутов с их традиционно безобразно организованным охранением еще ничего не подозревали, когда «…войска генерала Семякина прошли после переправы позади небольших возвышений и развернулись правее Воронцовской дороги против редута № 1, примкнув своим флангом к войскам левой колонны. Генерал-майор Левуцкий выстроился перед редутами № 2 и № 3».
Та самая свойственная туркам небрежность в охранении на сей раз стоила им дорого. В 6 часов утра русские внезапно появились из темноты перед фронтом обсервационной линии. Атака русскими войсками первых трех укреплений была прекрасно организована. Наблюдавший ее врач Фердинанд Пфлюг был поражен согласованностью действий наступающей пехоты и поддерживающей ее артиллерии. Пока пехота разворачивалась для атаки, артиллеристы держали редут под огнем. Как только пехота начинала «разбираться» с защитниками одного укрепления, артиллеристы принимались за другой.
Первыми, кто вышел к неприятельской позиции, были солдаты Украинского полка, поддерживаемые 4 орудиями батарейной №4 (дивизион поручика Постникова) и 6 орудиями легкой № 6 (подполковник Афанасьев) батарей. Украинский полк, наступая по главному дефиле, ведущему из Чоргуна в Кадыкой, и выйдя из него, развернулся перед редутами № 1 и № 2.
Рядовой гусарских полков, 1853–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
После того, как Липранди удостоверился, что войска готовы действовать, а все батареи вышли на позиции, он дал команду к открытию огня. Артиллерийские адъютанты быстро развезли его по подразделениям, каждое из которых уже знало свои цели. На головы турок обрушился шквал металла. Огонь велся не только по фронту, но и во фланг и тыл укреплений.
Калторп (и не только он) высоко оценил эффективность огня русской артиллерии, нанесшего тяжелые потери защитникам редута № I. При этом турки умудрялись вести интенсивный ответный огонь.
Под прикрытием орудийных выстрелов перед фронтом редута № 1 развернулись Азовский пехотный полк, батальон днепровцев и стрелки.
Картина русского наступления, увиденная Расселом, впечатлила журналиста своей жестокой, грозящей неотвратимостью смерти, мощью и организованностью: «…Русские наступали медленно, с мрачной торжественностью. Прямо перед ними двигалась линия орудий счетом не менее двадцати. Еще две легкие батареи опередили их на милю и уже лихо действовали против редутов, над которыми кое-где изредка поднимался дымок. Меж батареями и пехотой видны были огромные массы кавалерии. Они шли поэшелонно шестью плотными квадратами, по три с каждого фланга, освещая равнину блеском сабель, пик и яркого позумента».
Французская гравюра середины XIX века, изображающая захват русскими Европы. Русофобия, тлеющая во французском обществе со времен поражения Наполеона I, достигла своего апогея накануне Крымской войны.
Сражение началось…
Развернувшись и несколько продвинувшись вперед, пехота остановила движение ожидая, пока орудия подготовят атаку. Огонь вели только стрелки, добавляя своими выстрелами дезорганизацию в ряды защитников передовых позиций, заставляв турок искать укрытие от пуль. До подходившей к Черной речке русской кавалерии доносились крики «ура!» и звуки ожесточенной перестрелки.
Нельзя сказать, что Липранди отказался от привычной для Российской армии шаблонности действий. Речь идет о пресловутых стандартных боевых порядках. Kai таковые они не были проблемой и при известной творческой инициативе, если военачальник применялся к местности, могли стать полезным подспорьем в организации сражения. Если бы не одно «но».
В своей массе «…начальники не имели никакой инициативы, применение боевых порядков к местности не практиковалось, почему войска обречены были нести огромные потери. Слабые стрелковые цепи делали невозможной подготовку атаки ружейным огнем, а массивные колонны к атаке первой линии от меткого нарезного оружия должны были нести большие потери».
Русская пехота вышла на рубеж атаки и ожидала команду. Сама атака была отлично («блестяще») подготовлена артиллерией, выпустившей по туркам едва ли не все свои заряды.
Артиллеристы 12-й дивизии (артиллерией командовал полковник Немов) вообще всегда отличались умением стрелять: «…Смотрел практическую стрельбу 12-й полевой артиллерийской бригады, — доносит князь Горчаков Николаю I 11 сентября 1853 г., — стрельба была отличная».
Кроме армейских артиллеристов, в дело включились иррегулярные батареи. 1-й дивизион Донской батареи (4 орудия) выехал перед редутом №1. Едва казаки по команде есаула Поздеева развернули орудия, сняв их с передков, как над их головами пронеслось первое ядро, выпущенное из неприятельского орудия, не причинив, к счастью, вреда.
2-й дивизион сотника Пономарева занял огневую позицию «уступом», немного впереди 1-го. Во время разворачивания очередной турецкий снаряд снес голову у ездового 5-го орудия казака Сазонова, который не сразу «…упал с лошади, а проехал некоторое расстояние без головы и свалился на землю».
Но уже ничего не могло остановить неумолимо раскручивавшийся маховик русского наступления. Казаки, стремительно открыв огонь, быстро пристрелялись, и вскоре на редуте прогремел первый взрыв. Пехота, до этого ведшая «живую перестрелку», прекратила огонь и двинулась вперед, под прикрытием орудий подойдя почти к подошве холма.
Офицеры Донской батареи, не дожидаясь приказов, двинули свои орудия к редуту №2, демонстрируя импровизацию, вообще свойственную иррегулярным частям: «Лошади, выбившись из сил, двигались шагом и заезды исполняли этим же аллюром. Это обстоятельство имело большое значение на меткость стрельбы, ибо номера находились в спокойном состоянии, не наволнованные быстрой ездой. Позиция батареи представляла ломаную линию. Каждое орудие старались поставить по возможности за прикрытием, возвышением или холмиком. Через это интервалы значительно увеличились, поэтому и прислуга, и лошади менее терпели от неприятельского огня. Расстояние до редута определялось в 800 саж., и батарея меткими выстрелами заставила замолчать его».
Штаб-офицер уланских полков. 1852–1855 гг. Висковатов А. В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
Русские артиллеристы действовали исключительно грамотно. Ни одна из батарей не занимала огневую позицию в полном составе, а маневрировала исключительно действовавшими самостоятельно дивизионами. Адъютант от артиллерии при Липранди поручик Ушаков вспоминал: «…Большая часть орудий (турецких — Авт.) действовала через амбразуры и следовательно, не имела необходимого при обороне полного обстрела местности. Наши же орудия, расположенные большею частью подивизионно, на значительных между собой расстояниях, сосредоточивали свои выстрелы только на то укрепление, на которое должна была направляться состоявшая при них пехота».
Когда батарея Поздеева, расстреляв боезапас, вышла из боя и по разрешению Липранди направилась к реке Черной дать отдых коням напоить их, привести в порядок орудия, она проходила по дороге, на которой стоял генерал Рыжов с Веймарским полком. Впечатленный стрельбой, начальник кавалерии скомандовал своим офицерам, отдавая честь казакам и обнял командира батареи.
Турки какое-то время еще держались, надеясь на огонь своей артиллерии, к которой имели неограниченное доверие. Потом их способность к сопротивлению резко упала. Они поняли, что русские настроены решительно и дальнейшее сопротивление может стоить им жизни.
О мастерстве турецких артиллеристов мнения разные. Под Карсом русские артиллеристы отмечали, что «нельзя сказать, чтобы артиллерийский огонь турок был действителен; большая часть их гранат, обыкновенных и картечных, лопалась высоко над нашими головами, не нанося нам никакого вреда» Но при Мачине, Четати и под Балаклавой это у них получалось неплохо.
Турецкие артиллеристы под Балаклавой, как это уже было при Башкадыкларе и Кюрюк-дара, стояли до последнего на своих батареях, самоотверженно их защищая, невзирая на отсутствие прикрытия, «продолжали пальбу и гибли на своих орудиях, лафеты и тела почти всех отбитых орудий облиты кровью храброй их прислуги». Но так же, как и тогда, когда артиллерия не могла огнем своим остановить неприятеля, в пехоте распространялась паника, начиналось бегство. Без пушек турки воевать не любили, их наличие служило нравственной поддержкой для пехоты.
Стоять насмерть турки умели так же, как и солдаты любой другой армии. Русские отмечали это качество в турецкой пехоте и артиллерии, «…умевших владеть своим оружием и с достоинством защищать свою честь, в особенности же артиллеристы, которые, например, под Башкадыкларом умерли на своих орудиях, взятых нами с боя…».
Да и не только там. Под Кюрюк-дара турецкая пехота «… дралась с большой неустрашимостью… Артиллеристы в обоих этих сражениях одинаково были храбры и умирали при своих орудиях, но не покидали их».
Добавили храбрости туркам и фортификационные сооружения. Мы уже упоминали, что при наличии укреплений они традиционно проявляли способность к упорной обороне. Ч. Дункан, по итогам поражений 1854 г., пришел к выводу, что «турецкие войска неспособны сражаться в открытом поле… За стенами, не сомневаюсь, пехота будет хорошо сражаться, но вывести ее из-за этих укреплений — значит, принести ее в жестокую жертву».
По характеристике М. Чайковского, к 1853 г. турецкие войска «вовсе не были обучены и знали кое-как только бесполезные на практике ружейные приемы; они строились не довольно быстро и дружно. Лучшими их качествами была меткая стрельба, уменье пользоваться всяким прикрытием и окапываться земляными укреплениями».
Поэтому, используя полевые укрепления, даже тактически слабо подготовленная турецкая пехота, как показал опыт всех военных кампаний России против Турции в XIX в., старалась переходить к их упорной защите. А при умелом руководстве турецкий солдат мог проявить и отличные боевые качества.
Серьезной проблемой для защитников редутов оказалась уже упомянутая удаленность укрепления более чем на 2000 м от ближайших частей, способных оказать им помощь или поддержать в случае внезапной атаки русских. Хотя очень похоже, что никто этих несчастных спасать и не собирался. Адмирал Слейд, всегда уважительно относившийся к османским солдатам, считал, что, выставив турок подальше от себя, англичане, сами того не подозревая, заставили правоверных ощущать себя подготовленными к принесению в жертву.
Рядовой уланских полков в шинели. 1852–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
Хибберт робко пытается оправдать Раглана. якобы уже когда-то потом, позднее, изучившего опыт действий турок на Дунае и даже несколько изменившего отношение к ним. На деле Раглан оставался Рагланом. Типичный английский сноб, он с трудом терпел рядом с собой французов. Что касается турок, то их он и близко видеть не хотел, откровенно считая второсортным расходным материалом.
Так или иначе, но преодолев заграждения русские ворвались в укрепление. Что имение происходило в редуте — неизвестно. Тот, кто мог об этом рассказать, вероятно не выжил Те, кто успел уйти, или молчали, или валили на тех, кто побежал первым. Единственным доступным источником может быть рассказанное Вудсу — неким английским офицером, командовавшим в укреплении №1 артиллерией По его словам, защитники были солдатами никудышными, многие пожилые, другие совсем юнцы. Пока русские ограничивались артиллерийским обстрелом, они отбивались стойко, но как только их пехота прошла линию заграждений и была готова ворваться в укрепление, запаниковали.
Англичанин прав лишь отчасти. Турки продержались, может быть, еще какое-то время, но все изменило взятие с. Комары Днепровским пехотным полком, которое не только ставило их под угрозу мощной атаки с фланга, отрезания пути отхода, но и, соответственно, полного истребления Правда, даже в этой ситуации турки не бросились врассыпную сломя голову. Им удалось огнем артиллерии нанести днепровцам потери. В их числе первый русский офицер, погибший в этот день: капитан Днепровского пехотного полка Яков Джебко (Джебка). По данным севастопольского исследователя сражения у Балаклавы Г Мешковского — прямым попаданием артиллерийского снаряда в голову. Смерть конечно, странная, но копаться в ее деталях не будем.
Судьбу первого укрепления решила атака Азовского пехотного полка. По приказа Семякина, лично возглавившего бригаду, прикрывшись густой цепью стрелков (2-я I рота 4-го стрелкового батальона под командованием капитана Калакуцкого, а за ней в ротных колоннах развернули еще 2 батальона), пехота вышла на 150 шагов к укреплению.
Полковник барон Вильгельм Миронович Криденер атаковал разумно, стараясь не терять людей: «…Ротные колонны первой линии быстро подошли к подошве возвышения и, по знаку полковника Криденера, с криком «ура!» стали подниматься к укреплению. Ни значительная крутизна, ни меткий батальный огонь штуцерников с редута ни на минуту не остановили храбрых батальонов азовцев.
Солдаты, видя офицеров впереди, смело бросились на амбразуры — и начался рукопашный бой. Турки, известные своею храбростию при защите укреплений, не устояли. Мужество и быстрота атаки наших войск увенчались блистательным успехом».
В 7.30 все было кончено: «…знамена азовцев …водружены на главной укрепленной горе, а вместе и два соседних укрепления очищены от неприятеля». Все находившиеся в редуте орудия стали трофеями победителям.
Русские бесспорно победили. Досконально исследовавший Крымскую войну венгерский генерал Клапка отметил, что первая атака русских в сражении у Балаклавы «была полностью успешной». Турки, хотя и «…известные своей храбростью при защите укреплений, не устояли».
Но своей гибелью турецкие пехотинцы и артиллеристы, можно сказать, спасли Английскую армию от более тяжелых последствий. Не имея ни малейшего шанса получить от нее помощь, они дали союзникам главное, что требовалось от них — время.
Взятие укрепления и судьба защитников
Что же произошло на редутах, после того как туда ворвалась русская пехота? Упомянутый английский артиллерист утверждал, что солдаты потеряли голову и начали быстро поддаваться панике. Кстати, интересно, а как он остался цел? Похоже, он и был одним из тех, кто сразу устремился к Балаклаве.
Когда азовцы перевалили за бруствер бой перешел в резню: офицер Морской бригады Хейт говорил, что турки выдержали не более 5 минут. Но даже это было много.
Рядовой Бугского уланского полка. 1852–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
Кажется, основания для такого поведения у османских солдат были. Военный опыт турецких кампаний показывал, что ничто так не раздражал: русского пехотинца в борьбе с османами, как их упорное сопротивление особенно если оно сопровождалось большими потерями. Турки имели привычку не сильно церемониться с попавшими в их руки русскими ранеными и пленными. Недаром в середине XIX в. считалось, что «…чем менее культурен народ, с которым ведется война, тем легче ожидать, что наши пленные, как здоровые, так и раненые (последние в особенности), будут замучены или престо приколоты».
Естественно, и мы об этом уже не раз говорили, что им платили той же монетой — с турками по-другому не получалось. Другого способа подавить волю к сопротивлению у противника, зубами вцепившегося в позицию, не было. В этом смысле при Балаклаве туркам не особенно повезло. Они столкнулись с 12-й пехотной дивизией, у которой с турками были старые, замешанные на большой крови, счеты.
Редут №1 атаковал Азовский пехотный полк, 1-й батальон которого вел опытный майор Леонард-Максимилиан Игнатьевич Фредро. Во время войны с Турцией 1828–1829 гг. полк участвовал во взятии Браилова, действовал у Эски-Стамбула, в сражении при Куртепэ, за бесстрашную атаку в котором начальник отряда назвал азовцев «бешеными». Под Адрианополем в полку осталось едва 100 чел.
Другой полк дивизии, Одесский егерский, в той войне с Турцией принимал участие в осаде крепости Браилов и блокировании Шумлы. 18 сентября 1828 г. у горы Курье-Тене одесцы приняли участие в атаке «безумной храбрости» против превосходящих сил турок. По свидетельству немецкого фельдмаршала Мольтке-старшего, эта атака «является одним из самых блестящих дел войны 1828-го, и в нем русский солдат покрыл себя славой».
В 1854 г. в строю полков могло быть лишь несколько штаб-офицеров, участников той кампании, но солдатская молва надежно хранила память и потому новое столкновение в бою с жестоким противником грозило такой же жестокой местью. Прошлое освежили во время Дунайской кампании 1854 г., в которой полки 12-й дивизии участвовали в нескольких жесточайших столкновениях с турками.
Тот же Одесский егерский полк в ожесточенном бою у Четати 25 декабря 1853 г. почти весь вышел из строя, выручая Тобольский пехотный полк. Пройдя за два часа 12 верст, полк атаковал превосходящие силы противника. Турки были разбиты и отброшены за Дунай. Опоздай полк хоть на полчаса, тоболыцы были бы полностью истреблены. Из боя солдаты вынесли раненного двумя пулями и тяжело контуженного осколками ядра тогдашнего командира полка, предшественника на этом посту полковника Скюдери, генерала Жигмонта, который за проявленное в этом сражении мужество получил золотую шпагу, украшенную бриллиантами, с надписью «За храбрость». 18 офицеров и 60 солдат полка были также награждены боевыми наградами.
И Четати, и другие, предшествовавшие Балаклавскому сражению события, укрепили у русских мнение, что иначе как штыком и повальным убийством говорить с турками нельзя. Подобную репутацию османские солдаты «сделали» себе сами. Низкий уровень развития солдат, подогреваемых религиозным фанатизмом, стал виновником варварски жестокого и зверского отношения к убитым, раненым и пленным противникам.
Многие солдаты и офицеры 12-й дивизии участвовали в тяжелейших боях под Силистрией. Многие знали, что после отражения штурма Араб-Табии турки отрезали головы более чем 60 убитым в надежде получить награду, но перед ними закрыли ворота (в городе заправляли англичане, не одобрявшие подобные мерзости). Грешили этим «промыслом» не только неуправляемые иррегулярные башибузуки, но и солдаты регулярной армии: «турецкий солдат очень любит головы и никак не может понять возможности сражаться, не снимая голов с плеч своих неприятелей».
При Четати множество раненых одессцев было турками добито самым изуверским образом. Два офицера, майоры Стефанский и Поздняков, мало что были заколоты в беспомощном состоянии, но еще и подверглись глумлению. Последнему отрезали уши, затолкав их в рот, и изрубили тело саблями. Участник Четатского сражения вспоминал: «Наших раненых турки добивали, снимали с них сапоги, амуницию и хорошие шинели».
Давайте подумаем, много ли шансов было уцелеть даже у пытавшихся сдаться турок, попавших под горячую руку солдатам, например, Одесского егерского полка, чья очередь вступить в бой подойдет вот-вот? Или «бешеным» азовцам? Скорее всего, очень и очень мало. Русский пехотинец библейскими принципами не отвечать злом на зло не страдал и потому с не меньшим удовольствием «вернул должок» османским коллегам под Балаклавой.
Похоже, Криденер не преувеличивал, когда писал домой, что «…много турок и англичан положил наш русский штык». Правда, речь шла в основном о первых. Донской артиллерист Калинин уточнил: «Пехота наша, поддержанная Донской батареей, подъехавшей ближе к редуту, быстро овладела им и перебила всех его защитников».
Три сотни защитников редута вряд ли могли оказать серьезное сопротивление русскому пехотному полку, даже если только один его батальон ворвался в укрепление. Невзирая на практиковавшееся обучение штыковому бою турецкая пехота на него в полевом сражении не решалась.
Чаще всего самой угрозы штыковой атаки турки не выдерживали. В истории эриванских гренадер описан случай, когда при Башкадыкларе батальон эриванцев столкнулся «…нос к носу с турецким батальоном… державшим ружья на руку. Мы видели хорошо испуганные лица турецких солдат и их батальонного командира… разъезжавшего за фронтом переднего дивизиона и энергично понуждавшего своих людей броситься на нас, но турки… уперлись и не двигались с места».
К октябрю 1854 г. союзники успели на себе убедиться, что в этой войне есть как минимум две вещи, которые явно были не склонны формировать образ кампании в Крыму как «последней джентльменской» — это штык в руках разозленного сопротивлением врага русского пехотинца и совершенно беспощадная русская артиллерия. При Балаклаве в первой истине убедились турки, во второй спустя несколько часов — англичане, успевшие подзабыть о смертельной точности русской картечи после Альмы.
Все, что оставалось туркам, это принять бой. И они его приняли. Вудс прямо пишет, что «отчаяние породило мужество» и большинство турецких солдат смело приняло схватку. Тотлебен, явно беседовавший с кем-то из участников сражения, npth знал упорную оборону турок.
Прекрасно знавший турецких солдат и их психологию, Слейд сказал, что редут №1 они защищали храбро и с доблестью. Лучшим тому доказательством служат потери русских при его штурме. 2 офицера и 149 нижних чинов — это сравнимо с потерями английской Легкой дивизии при взятии батареи на Альме и уж никак не свидетельствует о легкости схватки.
Даже упорный в своем стремлении принизить роль турецкого контингента Хибберт супо выдавил из себя, что «…Атаковавшие их русские имели тройное преимущество в артиллерии и десятикратное в живой силе. Конечно, турки не смогли бы выстоять против такой силы, но никто не покинул позиций. Огонь артиллерии русских усилился, но турки несмотря на потери, продолжали держаться. Только после того, как русская пехота ударила в штыки, турки отступили, потеряв в бою 170 солдат. Они обеспечили союзникам полтора часа, чтобы перебросить подкрепления, но этого было недостаточно».
Казаки в перестрелке. Рисунок сер. XIX в.
В пользу упорной обороны турок говорит еще одно обстоятельство, о котором говорит Нечитайлов: турецкое «пушечное мясо» было отменного качества, выносливое, послушное, умеренное в пище и трезвое (впрочем, вино не пили, а вот водку или ракию — без ограничений), стойкий, храбрый исходный материал, к тому же фаталист по природе. Считалось, что во время Восточной войны «…турки заслуживают высокую похвалу, которую произнес Монтекулли: «они храбры, трезвы и терпеливы»; но эти качества поражены бессилием, по недостатку организации». Правда, британцы устойчиво придерживались иного мнения, считая, что все турки «…трусы, воры, развратники и пьяницы».
Одним из первых погиб ворвавшийся в укрепление прусский офицер на русской службе поручик Эйнзидель, за сутки до боя пообещавший сослуживцам: «…Вы увидите завтра, где я буду». Получив три смертельные раны, немец Эйнзидель погиб в редуте, построенном его соотечественником, немцем Вагманом. Попытавшийся защитить поручика рядовой Иван Заровный пал рядом с ним.
Бытует версия, что досталось и Константину Романовичу Семякину: при атаке редута он был контужен в левую височную часть головы, последствием чего осталась глухота на левое ухо. Для облегчения мучавших его после этого головных болей Николай I разрешил ему носить вместо каски фуражку.
И все-таки, что же произошло в самом редуте, после того, как русские, разъяренные сопротивлением ворвались в укрепление? Как это не удивительно, но версия, возможно, самая близкая к правде имеет место. Правда, первоначально ее трудно принять за «крымскую» ибо относится она и к другой эпохе, и к другому сражению Но вот описана она выдающимся русским военным автором Василием Ивановичем Немировичем-Данченко в его выдающемся рассказе, относящемся к периоду русско-турецкой войны (1877–1878 гг.) «Редут взят». Но, казалось бы, причем здесь Крымская война и тем более Балаклавский бой?
Не будем сразу безоговорочно отрицать связь между событиями. Один из тех, с чьих слов автор описывал штурм турецкого редута — старый солдат Парфенов, которому, как пишет Немирович-Данченко, этот бой напомнил … Балаклаву.
Думаю, читатель, сам сможет убедиться в схожести происходившего в 1854 г. и 1878 г., а стиль автора доставит удовольствие:
«…На минуту разбросало туман, ветром повеяло с севера; но его холодный воздух не освежил эти разгорячившиеся лица, не пахнул свежестью в эти разгорячившиеся груди… Скорей, скорей! Рвутся остальные… В свирепой злобе своей, царапая землю, на место боя ползут раненые… Умирающие, приподнимаясь на руках, орут «ура», выбрасывая в этот предсмертный крик последние отблески угасающей жизни… Уже на штыках красные полосы… Кровь бежит по дулам ружей, кровь на руках на лицах… Не разберешь — где своя, где чужая… Тщедушный, робкий Хабаров неузнаваем: вырос, голова закинута назад, голос звучит металлическими нотами, рука так схватилась за саблю, что, почти ломаясь, впивается в рукоять; он бодро, смело и стройно ведет своих; Парфенов не отстает от него. Старику почудилась Балаклава…
…Генерал врывается на насыпь редута, скатывается оттуда вниз, подымается опять, весь покрытый грязью, облепленный ею, и хрипло зовет за собою солдат… На нем лица нет — что-то черное, кровавое, бешеное… Хабаров, Доронович и Ивковуже на валах. Вскипает последний акт этой трагедии, — последний и самый ужасный… Штыковой бой уже начался по окраинам… В амбразуру, откуда орудие, напоследок, прямо в густую толпу, выбросило картечь, вскочил генерал… Штык ему навстречу — уже коснулся груди… Но парень со своим ружьем тут как тут. Тяжелый приклад с глухим звуком встречает висок низама, и генерал уже впереди, не видя кому он обязан своим спасением, не зная даже, какая опасность ему грозила… Зверь сказывался в нем, зверь и этих врывающихся сюда толпах… Зверь, попробовавший крови; зверь, не дающий никому пощады… Никакой правильности в этом бое. В одном месте мы насели на турок — они подались; в другом — обратно… Здесь мы бьем, там бьют нас Боевая линия изломана таким образом, что часто мы с тылу бьем турок, часто турки выбегают нам в затылок.
Редут взят.
Земляные насыпи, стальные орудия, серые шинели солдат, лица их и руки забрызганы кровью… Кровь стоит лужами, внутри редута лужи и вне его. Кровь испаряется в тумане, точно делая его еще тяжелей. Сапоги победителей уходят в кровь. Жаждущие отдыха после устали беспощадной бойни садятся, ложатся в кровь… Кажется, что и сверху падает она с дождевыми каплями… Кажется, что эта мгла насквозь пропитана ею…
Защитники редута почти все остались здесь…
Кому удалось выбраться из-за этой земляной насыпи, тот улегся на скатах холма… Вон весь склон его покрыт этими разбросанными, исковерканными телами.
Внутри повернуться негде.
Точно набили этот редут мертвецами. По углам их груды… Из-под них порою прорывается болезненный стон… На одну из этих груд с ужасом смотрит Парфенов: старику помнится, что сюда, словно испуганное стадо, сбились бросившие орудие турки… На коленях стояли, кричали «аман»… Перед стариком — до сих пор эти умоляющие лица, эти руки, простертые к победителям, эти покорно склонявшиеся под солдатские приклады головы… Парфенов недоуменно оглядывался — неужели никто не уцелел? Нет, синие куртки лежат… Груди насквозь пробиты штыками… истребление бушевало здесь, не зная предела… Страшно становится Парфенову… Он оглядывается на своих, видимо, и другие чувствуют то же самое.
Молча сидят на брустверах… Дымки закуренных трубок курятся кое-где. Не слышно говора… Вон паренек — новичок в ратном деле — остановился над громадным турком, раскинувшимся в кровавой луже, и вглядывается в его лицо, точно хочет допроситься чего-то. И на него пристально смотрит турок — только неподвижным, полным ужаса взглядом… Разбросал руки — и смотрит; и оба они — мертвый и живой — не могут отвести глаз один от другого…
— Хоть бы этих не видеть… Хоть бы их убрали, — волновался Доронович, указывая на сотни трупов, лежавших в самых разнообразных положениях внутри редута.
В одном из углов стеной стояли эти трупы. Здесь во время боя нашел себе последнюю защиту гарнизон редута. Сюда сбежались те, которые не хотели бросать, подобно своим товарищам, оружие, падать на колена, кричать «аман!». Здесь турки умирали, не сдаваясь. Сюда они отступали и здесь же продавали жизнь за жизнь: падали, убивая, убивали, падая…
Теперь об итогах. Хрущов бодро говорит о том, что турки «…ретировались в Кады-кой, оставив 170 тел, три орудия и лагерь». Липранди в рапорте докладывает о том, что в редуте №1 турки оставили «…одними убитыми более 170 человек».
Казак казачьих войск. 1844–1845 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
Обер-офицеры казачьих войск. 1844–1845 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск, с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
На первый взгляд картина самая радостная. Но настораживают две вещи: большое число погибших турок и почти совершенное отсутствие пленных. Ни один русский источник не говорит об их большом числе, хотя счастливцев (примерно 100 чел., в том числе 5 офицеров) изредка указывают. Вероятно, их оказалось все-таки меньше, ибо трудно представить, кому из турецких солдат повезло уцелеть в этой схватке.
Нет и пропорционального числа раненых. Часто говорят про 200–250 чел. При таком числе погибших их дол? было бы быть никак не менее 450–500 человек, но уж никак не почти равное убитым число. Конечно, часть потянулась из редута, получив травмы в начале боя, когда это еще можно было сделать относительно безопасно. Видимо, их увидел в подзорную трубу Калторп и, вероятно с его слов «высокохудожественно» изобразил этот процесс в своей книге Адкин, проиллюстрировав, таким образом бегство турок с поля боя.
После такой элементарной арифметики вывод напрашивается только од турки дрались упорно, сопротивление оказали отчаянное, и потому русские сделали единственное, что могли сделать в данном случае, чтобы их деморализовать и сломить волю — перекололи раненых, а заодно и тех, кто пытал сдаться в плен. Уцелевшие раненые это те, кто в ходе боя после получен травмы покинул позицию и направил в тыл. Раненому не место в строю, больше мешает, чем помогает, иногда даже может одним своим видом деморализовать тех, кто еще продолжает сопротивление. У раненых тоже было не очень много шансов дойти целыми до безопасного места. Вудс пишет, что за ними устроили буквально охоту казаки, и крики убиваемых ими несчастных доносились издалека. Он, кстати, не одинок в своем описании избиения турок русскими казаками, это можно найти еще у нескольких исследователей.
Рассел вообще детально живописует картину массового истребления тех, кому уда лось покинуть укрепление: «…И снова плотная колонна кавалерии развернулась подобно вееру, и длинные «пальцы» стрелковых цепей рассыпались по равнине, ловя убегающих турок. В воздухе заблестела сталь, и один за другим несчастные магометане в предсмертных судорогах повалились наземь, рассеченные от фески до ключ и грудных ремней».
Кемпбел в своем рапорте по итогам сражения докладывал, что именно при отступлении турки понесли большие потери. Таким образом, у бежавших в тыл тоже было не много шансов уцелеть.
Пленные — это те, кого все-таки пощадили, вероятно, обнаружив спустя какое-то время после схватки, когда пыл русских пехотинцев остыл, а отойдя от схватки, они могли раненого и водой напоить, и коркой хлеба угостить. Даже если это был турок… Или, как в нашем случае, не совсем турок. Вот об этом немного подробнее.
Тунисцы под Балаклавой
Привычно именуя защитников редутов турками, мы делаем, сами того не подозревая, небольшую ошибку. Турками они были скорее по государственной, а не по национальной принадлежности. Редуты защищали не самые лучшие из числа османского контингента, да и совсем не турки — это были тунисцы.
Собственно, турецкая дивизия располагалась под Севастополем, на левом фланге французских позиций, в тылу 4-й дивизии. Редуты же занимали подразделения тунисских полков из числа недавно прибывших в Крым: «…у нас есть восемь тысяч тунисцев и турок, которые практически не были в бою», — писал о них французский военный инженер Леон Герен.
В Восточной войне с турецкой стороны участвовало около 500 тыс. человек. Регулярная армия насчитывала 140 тыс., резерв — 140 тыс., иррегулярные войска — 70 тыс. и вспомогательные контингенты — 119 тыс. человек. Войска последней категории включали 10 тыс. солдат из Албании, 30 тыс. из Боснии и Герцеговины, 6 тыс. из Валахии и Молдавии, 20 тыс. из Сербии, 19 тыс. из Туниса и Триполи, 40 тыс. из Египта. Непосредственно тунисский корпус (по данным современных турецких историков примерно 6–7 тыс. чел.) убыл в Стамбул 26 июля 1854 г. Он воевал на Балканах, а в первой неделе октября 1854 г. был переброшен из Варны в Крым, где обратил на себя внимание полным отсутствием боевого опыта и жестоким обращением с местным населением.
При этом качество октябрьских подкреплений (около 3000–4000 чел. до боя при Балаклаве) оценивается достаточно высоко. 9 октября британский посол из Турции писал лорду Раглану: «Я получил Ваш запрос о турецких подкреплениях утром 7-го и сделал все возможное, чтобы удовлетворить его. Шесть батальонов (три регулярных и три султанской гвардии) должны завтра утром погрузиться на три парохода, присланных принять их. Я уверен, что насчитывают до 4000 чел; но и 3500 хватило бы, чтобы исполнить мои ожидания. Они снабжены оружием, боеприпасами, снаряжением, месячным провиантом и миллионом пиастров наличными. Они подчиняются исключительно Вам и имеют особого командира, которого я рекомендовал выбирать тщательно… Также прилагаю инструкцию к командующему в Батуме, который пришлет Вам все войска, которые сможет выделить — полагаю, не меньше 2500 и, надеюсь, не более чем почти четыре тысячи [солдат]… Несколько (семь) батальонов пехоты также ждут в Фессалии средств их доставки из Воло… Не могли бы Вы выслать пароходы с этой целью из Балаклавы? Отсюда, из Варны, с Дарданелл, нельзя выделить ни одного турка. Здесь нам приходится использовать в качестве гарнизонных войск тунисцев. Прибытие египтян под вопросом».
Раглан подтвердил 13 октября, что около 2600 турок уже высадилось в Балаклаве и ожидается третий корабль с примерно таким же числом войск на борту. Спустя два дня прибыли новые силы турок (в весьма похвальном состоянии), и главнокомандующий оценивал полученное им подкрепление в 6 батальонов (до 4400 чел.). 24 октября Раглан сообщил, что «был бы рад получить батальоны из Воло».
Внешне тунисцы были «почти как турки», но гораздо более убогие. Тунисская униформа явно ориентировалась в цветовой символике на Французскую армию. Как пишет Вансон, тунисские униформы были «плохо пригнаны и измяты, белые шейные платки у всех. Старые белые ремни с большими патронными сумами. Сабли на белых ремнях для унтер-офицеров, сабля-тесак без темляка или украшений».
На современников тунисцы (и офицеры, и солдаты) внешне производили впечатление чернокожих арабов, причем худощавых и малого роста. Их боевые качества заслужили крайне скромную оценку. После реформ в Тунисе, проведенных Ахмад-беем, в частности отмены работорговли в 1841 г. и освобождения рабов в 1847 г., множество бывших бесправных оказалось на улице и к своему удивлению, получив свободу, они стали еще более бесправными. Большая часть этих вольноотпущенных не смогла найти себе место в повседневной жизни и устремилась в армию, гарантировавшую более-менее приличный социальный статус и стабильное пропитание.
Те, кто видел этих несчастных в Крыму, испытывал чувства одновременно ужаса, жалости и отвращения: «Боже, какие же они грязные! Только б увидеть, как они чистятся». Огнестрельное вооружение тунисцев также оставляло желать лучшего — старые европейские образцы, закупленные некогда во Франции. Отмечалось, что тунисцев избегали задействовать в боях именно из-за состояния их оружия — несчастные случаи при обращении с ним погубили бы больше людей, чем противник.
При этом в Крыму их отправили в самое опасное место — на передовые позиции. Это объяснимо. Так как служба на отдаленных редутах, опасная, требовавшая ежедневного тяжелого труда по их укреплению и имевшая проблемы со своевременным снабжением, была не в большом почете у истинных солдат Османской империи, они, не сильно задумываясь о ее важности, направили туда тех, кого считали ниже себя. То есть, кроме привычной для англичан «колониальной» дискриминации турок, в их среде существовала еще и своя кастовость, в которой несчастным тунисцам отводилась одна из низших ступеней: «худшие солдаты Турецкой армии: люди, которые едва ли знали, как обращаться с оружием, на них никак нельзя было полагаться».
Сражение под Балаклавой — единственный случай активного участия тунисцев в боевых действиях в Крыму. В 1855 г. их 10 батальонов, 2 эскадрона и 2 батареи были вывезены на Черноморское побережье Кавказа, где действовали в составе армии Омер-паши и постепенно вымирали от болезней. Лишь половина тунисского контингента (3800 чел.) весной 1856 г. вернулась в Тунис живыми.
Английский взгляд на трусость турок быстро стал одной из причин объяснения неудачного исхода событий под Балаклавой. Скорее это была удобная причина, потому не все в него сразу безоговорочно поверили, зная любовь британцев перекладывать свои проблемы на чужие головы. Например, Энгельс стал одним из первых усомнившихся в этом: «Оставление этих редутов турками может принести пользу тем, что развеет укоренившееся со времени Ольтеницы и Силистрии нелепое представление о чудовищной храбрости турок; но все-таки английские генералы и английская печать в данном случае ведут себя не очень красиво, внезапно обрушив свой гнев на турок. Винить следовало бы не столько турок, сколько инженеров, ухитрившихся так нелепо построить их оборонительную линию и не позаботившихся о ее своевременном окончании, а также командиров, которые подставили первую линию под сокрушительный удар, не обеспечив ей никакой поддержки».
И, конечно, идея поручить важнейшую задачу самым слабым войскам союзного контингента — это дорого стоившая ошибка Раглана.
Вполне возможно, что не только у союзников были под руками шпионы, не только они брали пленных и не только к ним бежали перебежчики: Липранди вполне мог знать, что редуты были заняты второсортными войсками, состоящими из тунисцев и малоподготовленных новобранцев.
Обер-офицер казачьих войск. 1845–1855 гг. Висковатов А.В. Историческое описание одежды и вооружения российских войск с рисунками, составленное по высочайшему повелению. 1841–1862 гг.
Бой за редуты № 2, 3 и 4
Редуты №2 и №3 брал Украинский пехотный полк. Его командиру потребовалось меньше времени, чтобы выполнить задачу, нежели потерявшему почти полторы сотни человек Криденеру.
Артиллерийскую поддержку вначале оказывала конная №12 батарея, подошедшая от резервов, но едва достававшая гранатами до редута и потому быстро прекратившая напрасную трату снарядов. Правда, хватило и того, чтобы решить участь укрепления.
Напуганные судьбой своих коллег, которых к этому времени добивали на редуте №1, разъяренные их упорным сопротивлением русские (жуткие вопли убиваемых штыками несчастных утренний воздух доносил до соседних укреплений), защитники этих позиций решили судьбу не испытывать и зря солдат-украинцев не злить. Из всех возможных вариантов действий они выбрали наиболее безопасный — бросились бежать, положившись, по словам Слейда, на волю Аллаха — кысмет.
Руссе видит причину последующего негативного отношения к туркам именно в том, что упорно защищая первый из редутов (правильнее сказать, пытаясь спасать свои жизни), они быстро оставили остальные. Продержавшись более часа, турки так и не дождались помощи, которую им наверняка обещали «английские братья». В то, что эта помощь придет, они больше не верили.
Ускорило принятие ими «мудрого» решения прибытие Донской №3 батарейной батареи, которая, отойдя после взятия редута №2 к реке Черной, напоила лошадей, видимо, сменила передки, получила поздравление, с успехом переданное Липранди через одного из своих адъютантов — князя Оболенского (командовавшего казачьей артиллерией), и, пополнив боезапас, с хорошим настроением вернулась на поле боя. Приказ Липранди сменить конную № 12 батарею выполнили быстро. После непродолжительной стрельбы по редуту турки оттуда ушли и пехота, двинувшись в атаку, взяла укрепление, а вместе с ним палатки и орудия.
Стреляли вновь до полного опустошения передков. Гусарский офицер Арбузов видел, как после занятия редутов командир Донской батареи проезжал мимо гусарского полка, везя за собой из парка новые зарядные ящики. Но и лишнего расхода не допускали: «…Тридцать орудий 12-й артиллерийской бригады, действовавших в продолжение 10 часов, от 6 утра до 4 часов пополудни, выпустили 1 596 выстрелов, в том числе 162 выстрела картечных; следовательно, каждое орудие делало в час от пяти до шести выстрелов. Этот расчет ясно показывает, что взводные офицеры производили пальбу с правильною наводкою и тщательным наблюдением за действием своего выстрела, имея в виду сбережение снарядов, что при тогдашнем составе Крымской армии было крайне необходимо».
Страдания Британской армии зимой 1854–1855 гг. Это результат успеха русской армии под Балаклавой 13(25) октября 1854 г.
Турецкий часовой.
Изучая историю Крымской кампании, сложно не обратить внимание на отличную подвижность русской артиллерии: армейской, конной и особенно иррегулярной. Артиллерия закупала лошадей не у популярных конезаводчиков, а за гораздо меньшие деньги, но значительно лучших, у малоизвестных провинциальных производителей (к примеру, в Тамбовской, Саратовской или Пензенской губерниях). Таким образом, удавалось избежать откровенной коррупции и получать более качественный и менее дорогостоящий конский состав. На его качество обратил внимание Николай I еще во время кавалерийского смотра в Чугуеве в 1845 г. Там же он, кстати, указал на это и другим кавалерийским начальникам, в том числе 6-й легкой кавалерийской дивизии.
Выбив турок, два батальона Украинского полка заняли редуты № 2 и № 3. Один батальон расположился у редута №3, а один оставался в резерве у Трактирного моста нар. Черной.
Донская № 3 батарея отошла к редуту № 1 и развернулась фронтом в сторону Балаклавской долины. Конфигурация линии русских войск делала невозможной атаку со стороны Сапун-горы, кроме как ценой больших потерь. Это предусмотрительное решение уже скоро сделает артиллеристов героями дня, вышедшими победителями из тяжелой схватки с английскими кавалеристами. Ее соседями справа и спереди была пехота Жабокрицкого на Федюхиных высотах, слева — Семякин со своими батальонами и стрелками на редутах.
Из редута №3 турки («некоторое число их») отходили к следующему в линии, организованно отбиваясь от наседавших русских кавалеристов.
Редут №4 пал последним, продолжив «домино». Оставив Одесскому полку и легкой №7 батарее остальные, последние «арендованные» орудия и окончательно испортив настроение британцам, турки отступили к редуту №5. Кроме пушек, русским достались «…палатки, порох, шанцевый инструмент».
Сказать, что укрепление досталось одессцам без крови, нельзя. Хотя бы потому, что в числе подвигов этого дня значится штуцерник 5-й роты Одесского полка Дементий Комиссаров, которому во время боя за редут №4 оторвало осколком гранаты концы среднего и указательного пальцев левой руки. Но и свою задачу одессцы выполнили полностью. Решив, что именно сюда Липранди нанесет главный удар, в его направлении начали двигаться резервы союзников.
Это укрепление долго занимать не стали, оно было слишком выдвинутым вперед. По приказу Липранди орудия заклепали, сбросили, предварительно изрубив лафеты, а сам редут срыли, использовав для этого, вероятно, найденный на месте трофейный шанцевый инструмент.
Герен считает, что турки отступили после ожесточенного сопротивления, так и не дождавшись помощи от англичан. Он мыслит правильно. Как и следовало ожидать, англичане не слишком озаботились помощью своим союзникам. Хотя их артиллерия и выдвинулась было вперед, эту попытку русские быстро пресекли: «…Во время нашей атаки шесть английских полевых орудий выехало между редутами № 1 и № 2 для действования во фланг атакующим, но штуцерные Украинского полка и дивизион батарейной № 4 батареи под командою поручика Постникова заставили их немедленно отступить и тем много облегчили атаку. По занятии редута полковник Афанасьев с четырьмя орудиями легкой № 6 батареи поднялся на высоту и открыл огонь по начинавшему устраиваться неприятелю, который, видя, что укрепление уже занято артиллериею, оставил свои покушения и отошел к с. Кадыкиой».
Дальше пути уцелевших турок разделились. Одни, как говорит Руссе, отступив, заняли позиции рядом с кавалерией. О них мы еще упомянем. Другие устремились по направлению к подходившим горцам. О них мы тоже еще вспомним.
Русские оценили сопротивление турок как серьезное, но успешно преодоленное. По достоинству оценили турок и их упорное сопротивление на редутах французы, вообще считавшие, что при хорошем отношении, снабжении и заботе турецкий солдат был не хуже союзного, что не раз демонстрировал во время этой войны.
Была ли паника у турок, или Легенда о «Боно Джонни»…
Едва ли не все, кто брался за описание поведения турецких солдат при Балаклаве, рисуют орущую, бегущую с криками «на корабли!» толпу, по пути грабящую английские палатки и по этой причине жестоко битую солдатскими женами.
Да что там жены, пнуть турок не хотел только самый ленивый! Артиллерист капитан Ванделир, который сам в деле не был, по причине обгаженных накануне из-за дизентерии штанов, но много слышавший о сражении от участвовавших в нем коллег по батарее, все свалил на головы несчастных османов: «…трусливые негодяи, отвечавшие за пять фортов на гребне высот, оставили врагу все наши пушки, не произведя ни единого выстрела».
На самом деле это, мягко говоря, ложь, порожденная колониальным мышлением английского журналиста. «Турки дрались столько, сколько могли», — эти слова Кемпбела лучшим образом характеризуют бой за редуты.
Известные своим неистовым хамством британские полковые тетки могли, конечно, сильно не церемонясь, по примеру мужей оскорбить или ударить раненого турецкого солдата, из последних сил доковылявшего до Балаклавы. «Исторический очерк 93-го…» говорит о некой солдатской жене Кокане Смит, которая, собрав женщин, успешно отражала атаку турок на семейное добро. При этом им было совершенно безразлично, кто перед ней, раненый солдат, пытающийся найти тряпку, чтобы перемотать рану, или действительно в панике удирающий боец.
Отправка 4-го Королевского Ирландского гвардейского драгунского (4th Royal Irish Dragoon Guards) полка в Крым. 1854 г. Рисунок неизвестного английского художника. Сер. XIX в.
Свое прозвище «Кокана» она получила, по английской версии, когда, собрав женщин, вышла навстречу бегущим туркам и стала избивать их палкой. Когда турки пытались ей что-то объяснить (возможно, говоря, что они ранены и нуждаются в помощи), тетка впала в ярость и подключила пинки своими ногами (а по воспоминаниям, была она высокой и плечистой), обутыми в солдатские ботинки.
Турецкие солдаты (вместо того чтобы тупо ткнуть ей в живот штыком) вежливо просили, называя «Коканой», как они обычно обращались к европейским женщинам высокого ранга, отстать от них. Неизвестно, чем завершилась эта история, но «подвиг» шотландки стал известен всем.
После сражения турок обвиняли в трусости все или почти все английские командиры. По их мнению, первыми бросились бежать офицеры, а за ними «рванули» к Балаклаве солдаты.
Хотя думаю, что первыми бросились бежать именно английские офицеры. Причина для этого у них была (если конечно они о ней знали). До принятия в 1854 г. нового Положения о содержании пленных взятым в плен турецким пашам было предписано выплачивать денежное содержание, равное жалованию русских генералов. Пашей и штаб-офицеров указано отправлять на почтовых, а обер-офицеров на обывательских подводах. Всех остальных пленных, включая иностранцев, служивших в Турецкой армии и взятых с оружием в руках, следовало невзирая на звания отправлять пешком этапным порядком, принятым для движения арестантов. Новое Положение о пленных было утверждено 16 марта 1854 г. В него были включены все принятые до этого распоряжения. Сохраняя в целом принятые еще в 1829 г. правила содержания пленных, новое Положение ужесточало отношение к иностранцам, воевавшим в составе Турецкой армии. Их, независимо от чинов, предписывалось препровождать этапным порядком и довольствовать наравне с турецкими нижними чинами.
Правда, при этом британцы соглашались, что по причине выдвинутого положения редутов, их удаленности от главных сил турки не чувствовали за спиной силы Английской армии. Правда, тут есть неясности. Вуд, как мы помним, упомянул избиение бегущих английскими кавалеристами. Но ведь со своей позиции он вполне мог принять за это убийство турецких солдат русскими казаками?
Точно также, вероятно, не совсем точен Калторп, находившийся рядом с Рагланом. Подполковник говорит, что они наблюдали бегущих с редута людей через несколько минут после начала атаки русских. Но мы уже говорили, что ими могли быть первые раненые, которые, естественно, потянулись из укрепления в тыл.
Правда, он же вскоре поправляется. Частично османские солдаты с редута №2, куда, как выясняется, добежали и некоторые уцелевшие из уже взятого №1, не дружно «рванули на корабли», а перебежали на редут № 3, укрепив его гарнизон.
Это и потребовало вмешательства русской артиллерии, о котором пишет Калинин. Иначе зачем Оболенскому потребовалось передавать приказ Липранди Донской батарее выдвигаться к редуту №3, если, как гласит основная бытовавшая до настоящего времени версия событий, турки оттуда в страхе бежали. Вероятно, лишь для того, чтобы «намекнуть» защитникам укрепления: уходите скорее, иначе смерть.
На самом деле турки действительно бежали, но в большинстве своем не с поля боя, а из укрепления в укрепление. Предпоследний бросок они сделали после падения редута № 3, когда часть его защитников перешла в редут № 4 и только оттуда покинула поле боя, вероятно, все-таки примкнув к линии 93-го полка. По его словам, их было не менее 300 чел., которых Кемпбел поставил на флангах горского полка.
Кемпбел «пристроил» их к одной из элитных рот полка — гренадерской, которой командовал капитан Росс. В этом случае на известной картине Гибба должны быть изображены солдаты в синих турецких мундирах, а не в килтах цветов клана Сазерленд, так как правый фланг горцев составляли или турки, или кто-то еще, но только не шотландцы. Таким образом, еще даже не вступив в дело, «тонкая красная линия» начала откровенно синеть.
Сержант, трубач и рядовые 4-го легкого драгунского полка в походной форме. 1854 г. Рисунок А. Хейса.
Другая часть отошла к недостроенному редуту № 5 и закрепилась в нем. О них Калторп упоминает одну интересную вещь. Турки (те, которые не рискнули еще раз попасть под русские сабли) держались в редуте №4 и после того, как на всех остальных уже были русские. Покинули они его только после того, как увидели приближающиеся массы русской кавалерии, и только по причине страха быть отрезанными. Они-то знали, что ждет их, если противник ворвется в укрепление, а отступать будет уже некуда.
Но и это не все. Калторп прекрасно видел и честно сообщил, что даже из редута № 4 турки не всей толпой бросились бежать, а вполне организованно частью отошли к невооруженному редуту № 5, где и находились до конца сражения и в котором их обнаружили французы.
Это формально давало союзникам основание считать, что линия передовых укреплений была не взята русскими полностью. Может быть, потому в русской исторической литературе оставшиеся два редута №№ 5 и 6 просто исключили из оборонительной линии, а турок (с помощью англичан) сделали банальными трусами? Таким образом, получается вполне себе альминская ситуация, когда в результате нашего исследования из второстепенных участников турецкие солдаты становятся если не героями дня (а при Балаклаве они имеют полное право таковыми быть), то хотя бы полноправными участниками события.
Поведение османских войск в сражении, невзирая на робкие попытки оправдать их стало причиной того, что особенно для англичан турки стали в дальнейшем объектом абсолютного презрения и самого жестокого отношения: общение стало простым — «удар или пинок для этих бедолаг и одни только самые отборные ругательства».
Отныне доверия к туркам не было, и они продолжали войну на самых тяжелых работах. Корнет Фишер сравнивал: «Русские — ангелы по сравнению с этими собаками». Их считали главными виновниками тяжелых потерь, понесенных вскоре в этот день британцами. Всем было безразлично, что их ряды косили холод, голод, тиф, холера и дизентерия. Кроме физических оскорблений, турок унижали морально, не считаясь даже с их религиозными чувствами: интендантство додумалось выдавать туркам солонину (свинину), которую те, естественно, есть не могли.
Возможности туркам проявить себя под Севастополем англичане после Балаклавского сражения больше не предоставляли, хотя совсем скоро события под Евпаторией доказали, что при грамотном управлении турки могут воевать ничуть не хуже их европейских друзей.
Меняли даже их национальную принадлежность. Войска, сражавшиеся у Балаклавы, сначала были турками, потом стали тунисцами, а под конец уже египтянами — «никто не хочет принадлежать к отряду, защищавшему балаклавские редуты».