По воспоминания командира батальона Одесского егерского полка подполковника князя Дмитрия Святополк-Мирского, переведенного в Крым летом 1855 г. с Кавказа и назначенного на эту должность непосредственно перед сражением, доведение диспозиции было проведено до полковых и батальонных командиров вечером 2 августа 1855 г.

К готовящемуся бою офицеры полка отнеслись по-разному. К концу первого года борьбы за Севастополь особого энтузиазма в этой среде уже не наблюдалось: «Настроение всех было серьезное, решительное, спокойное, но несколько грустное, можно сказать безнадежное. Мы вышли вместе с моим командиром, полковником Скюдери. Он сам указал мне палатку и отложил до другого дня прием батальона. Грустно провел я эту ночь, тяжело мне было мое одиночество, без друзей, товарищей и даже знакомых».

По мнению Святополк-Мирского, поводом для столь откровенной обреченности было неверие большинства офицеров в успех дела. К сожалению, не только офицеры, но и генералы не пылали больше энтузиазмом грядущей славной победы. Всеми овладели тяжелые предчувствия надвигающейся беды: «К следующему утру, за исключением доктора, всем присутствующим было суждено быть убитыми или тяжело ранеными. Предметом разговора было, разумеется, предстоящее сражение. Я был поражен мрачным настроение моего начальника и новых товарищей. Видно было, что они готовы умереть, обрекли себя на жертву, но без всякой надежды не только на успех, но даже на принесение какой-нибудь пользы общему делу. Такие безотрадные чувства и убеждения были для меня совершенною новостью и потому я стал несколько их оспаривать, утверждая, что несмотря на качества наших западных врагов, при равенстве сил, нет никакой причины считать себя вперед побежденными».

Для прибывшего с Кавказа, где он служил в составе Тенгинского пехотного полка, Святополк-Мирского, такое положение было удивительным. Оно было диаметрально противоположным тому, к которому он привык на том театре военных действий. И князь имел право на такое мнение, будучи одним из наиболее заслуженных и известных на Кавказе офицеров, которому была доверена честь встречать в составе почетного караула в 1850 г. прибывшего в штаб-квартиру Кабардинского полка наследника престола, будущего императора Александра II.

Поручик артиллерии Лев Толстой — участник сражения на Чёрной речке. 

В марте 1855 г., отвергая обвинения в адрес Н.Н. Муравьева, Святополк-Мирский писал: «…мы не обманывали Россию в течение четверти века, она смело может гордиться нами и сказать, что нет армии на свете, которая бы переносила столько трудностей и лишений, сколько кавказская!».

Увы, в Крыму к августу 1855 г. настроения среди офицеров и солдат были другими. 4 августа

1855 г. было знаменательно тем, что веры в успех начинавшегося предприятия не было: «…Главнокомандующий вел свою армию в бой против воли, подчиняясь мнениям и требованиям других; он вел ее не только без уверенности достигнуть решительных результатов, но даже без всякой надежды на какой-нибудь успех; надежда его была так слаба, что он предполагал возможность совсем не давать бою разыгрываться и ограничиться одним усиленным обозрением неприятельского расположения. Он вел значительные силы к позиции противника и заранее хлопотал письменно в Петербург о своем оправдании, сваливая вину в ожидаемой им неудаче на своего предшественника, оставившего ему столь роковое наследство.

Невольно возникает вопрос: для чего же было вести войска в бой при такой обстановке?.. Неужели, только для того, чтобы бесцельным кровопролитием оправдать давно задуманное оставление Севастополя?…

Мы бы не подчеркивали унылые факты, предшествовавшие бою на Черной, если бы они характеризовали лишь личное состояние духа главнокомандующего (тут все понятно) и не касались остального войска. Но к сожалению, все перипетии с решением вопроса о наступлении были хорошо известны войскам и не лучшим образом влияли на их дух.

Нетрудно было предвидеть, что ожидало назавтра русскую армию: «Неопределенность и нерешительность отданных приказаний должны были отразиться путаницею и недоразумениями. Настроение главнокомандующего и подчиненных ему войск тоже не обещали ничего хорошего».

Но решение было принято, обратной дороги не было. Офицеры Одесского егерского полка поужинали и начали готовиться к завтрашнему дню, который для многих из них стал рубежным между жизнью и смертью. Святополк-Мирский решил отложить знакомство с солдатами батальона до утра. Война ко второй половине 1855 г. стала для него привычной работой и он привык делать ее обстоятельно. Кто знал, что многих из своих солдат он так и не узнает, да и командовать батальоном оставалось совсем недолго.

Отведенное для отдыха время прошло быстро. К ночи основные русские силы начали концентрироваться в назначенном районе Мекензиевых гор. В частях традиционно служили молебен, а «…с наступлением ночи батальоны в шестирядных колоннах из середины двинулись вниз по дороге в долину Черной речки». Приговоренные к смерти начали долгий путь на эшафот. Их уже ждали. Почти в одно время на противоположной, французской, стороне

Черной речки начали поднимать своих солдат и готовить к бою орудия офицеры и сержанты батарей капитанов Вотре и де Сайли — будущие «палачи».

Дивизионный генерал Пьер Жозеф Боске — во время сражения на Чёрной речке командовал пехотным корпусом французской армии.

Выдвижение к месту сражения было организовано, мягко говоря, безобразно. Прежде всего потому, что для марша пришлось использовать одну подходившую дорогу: «Здесь проходила единственная дорога, по которой русские войска могли спуститься с высот для наступления против неприятеля. Вместе с тем, это было единственное место, где наша позиция могла быть атакована неприятелем. Имевшиеся же кроме того в небольшом числе тропинки были неудобны для движения войск большими массами и совершенно непроходимы для артиллерии, тем более, что для неожиданности нападения, нашим войскам предстояло спуститься в долину Черной в темную южную ночь. К неприятелю пролегал еще другой путь, идущий через Юкары-Каралезское ущелье и далее по долине р. Шули, к Чоргуну. Но дорога эта, удаленная от спуска с Мекензиевых высот, извивалась к тому среди непрерывающихся ущелий; наступающие же по ним войска не могли рассчитывать на содействие войск, занимавших Мекензиевы высоты, пока Телеграфная гора и котловина перед Федюхиными высотами не находились бы в наших руках».

Сражение на Чёрной речке. Рисунок В. Симпсона. 1855 г. 

Во время кампании все перемещения больших масс войск вообще были проблемой для российской армии. Если войска первой линии, главным образом пехотные батальоны, еще смогли добраться без особых проблем и смогли даже отдохнуть, то резервы безнадежно застряли. Ситуация неуклонно скатывалась к повторению событий ноября 1854 г. при Инкермане. На каждом шагу сказывалось отсутствие информации о местности, дорогах и условиях проходимости, не говоря уже об их пропускной способности, наличии и крутизны подъемов и спусков. Казалось, русские командиры совершенно незнакомы с элементарными понятиями организации марша, а сама местность им неведома. Не были оборудованы, или хотя бы намечены, обходные пути, дисциплина марша отсутствовала. Каждый начальник стремился в первую очередь проталкивать собственную артиллерию, зарядные и патронные ящики, санитарные фуры, обоз. Это приводило к бестолковой сутолоке, усугублявшей и того большую неразбериху. Никто не удосужился заняться элементарными расчетами, начисто забыв академические аксиомы, что «…расстояния же, время, число и пригодность дорог… являются четкими, реальными факторами, что позволяет точно оценить результат организации марша».

Выход войск представлял немалую трудность, требуя максимально четкой организации, невозможной, соответственно, без знания местности, которая самими своими естественными свойствами была более препятствовавшей, нежели способствовавшей всяческим перемещениям больших количеств войск. Один только марш пехоты становился в этих условиях, усугубленных темнотой и необходимостью соблюдения элементарной маскировки, затруднительным, а доставка значительного числа артиллерии являлась сложнейшей по решению задачей.

По этой причине пришлось сильно «урезать» артиллерию. Горчаков из более чем 300 имевшихся в его распоряжении орудий, использовал лишь около 150. Но и теперь, только колонна артиллерии в таком числе с передками и зарядными ящиками могла составить почти 5 км. Принимая в расчет каменистый грунт, не самым позитивным образом воздействовавший на оси колес, другие непредвиденные и предполагаемые задержки, можно только удивляться тому, как все это вообще сумело двигаться и даже, как бы то ни было, хотя бы частями выйти на намеченные позиции. А ведь кроме артиллерии двигался обоз, и немалый, учитывая что только один суточный рацион хлеба и сухарей полнокровного полка в середине XIX в. составлял почти 300 пудов.

Особняком стояли технические трудности. Конструкции зарядных и патронных ящиков, медицинских повозок оказались совершенно неподходящими для использования в горной местности и твердом грунте. Частые поломки осей тормозили движение, создавали пробки: «Кампании 1853, 1854 и 1855 годов, особенно в Крыму, доказали полную неудобоподвижность нашего обоза…».

Кстати, в 1859 г. императорским указом была создана специальная комиссия, которая по опыту войны в Крыму должна была принять изменения, улучающие конструкцию полевых обозов. Возглавил ее не кто иной как Липранди, на своем опыте усвоивший печальную практику передвижения значительных масс войск по крымским дорогам.

Сутолока и неразбериха, воцарившиеся на марше, послужили одной из причин опоздания выхода некоторых русских частей к намеченным рубежам в установленное время, предопределив несогласованность действий в сражении. В сочетании с факторами естественными (крутизной спусков, темным временем суток и т.д.) это привело к тому, что используемые несколько путей были просто забиты войсками, артиллерией и повозками. Один из участников сражения пишет, что «…ездил по крайней мере двадцать раз с Мекензиевой горы в долину и обратно, но однажды только… по так называемой “новой дороге”, а то всегда пробирался разными тропинками. Не было бы удобнее направить по новой дороге только артиллерию и лазаретные фуры (патронные же ящики, как вовсе ненужные в первый момент боя, могли спуститься и позже), а для пехоты приказать офицерам Генерального Штаба приискать спуски и указать их».

Это неудивительно, учитывая что командиры ниже ранга начальника дивизии не имели понятия о планируемых действиях и о задачах своих подразделений и частей. Куда уж тут до суворовского «…каждый солдат должен знать свой маневр», если непосредственные участники свидетельствуют, «…что именно там предполагалось — про то начальство знает, наше же подкомандное дело исполнять приказания, каковы бы они не были, а беседуй себе уж потом…».

Если бы эти слова были сказаны простым солдатом — все было бы не так страшно. Но капитан Кузмин был на должности квартирмейстера и ему, не по воле Божьей, а по служебным обязанностям, требовалось знание и понимание предполагаемых действий.

Повторюсь: к великому сожалению, 4 августа 1855 г. русское командование пренебрегло элементарными истинами организации ночного марша, усугубив естественные трудности местности и времени. «Быстрый, ловко исполненный марш обыкновенно наилучшим образом подготовляет успех боя, откуда и классическое выражение «победа в ногах». Это Суворов говорил: «памятовать то, что победа зависит от ног, а руки только орудие победы».

Генерал от инфантерии M. И. Батьянов. Во время Крымской войны — мичман. Отличился при обороне Севастополя.

Организация управления войсками до и непосредственно в ходе сражения постоянно страдала от избытка противоречивых команд. Всевозможные отклонения и изменения от утвержденного плана сражения привели к тому, что не успев начаться, оно уже было проиграно организационно. Может быть действительно есть определенная доля истины в советской историографии, указывавшей на «бездарность Горчакова и других царских генералов», как на главную причину поражения на Черной речке. Да и не только советская военная наука предъявила претензии к «слуге царю» князю Горчакову. Аналогично рассуждает и повторивший через пятьдесят лет его ошибки во время войны с Японией генерал Куропаткин в своем исследовании «Русская армия». Одной из основных причин поражения на Черной речке он считает отсутствие организации.

Исследователи, на мой субъективный взгляд, часто преподносят смену главнокомандующих армией в Крыму как благо. Думаю, тут не так все просто. На самом деле, Меншиков, действуя в более сложных условиях, умудрялся несколько раз, находясь в казалось бы безвыходных положениях, переигрывать своих англо-французских оппонентов. Порой было заметно, что он едва не издевается над ними, то водя окольными путями вокруг Севастополя, то оказываясь у них в тылу, а то и просто исчезая из видимости. В предыдущих книгах мы уже сравнивали его то с опытным шахматистом, то с пройдохой-шулером. Беда Горчакова в том, что он не смог стать ни тем ни другим. Прибывший в Севастополь с целью исправления ошибок Меншикова, он начал совершать новые, пока ситуация не разрешилась отводом войск на Северную сторону в сентябре 1855 г.

К счастью, плохая погода хотя и мешала движению, но на какое-то время помогала двигаться скрытно: «… в темную ночь с 3 (15) на 4 (16) августа русские войска, предназначавшиеся для наступления против Черной, начали спускаться, согласно приведенной выше диспозиции, с Мекензиевых высот в долину Черной и дебушировать из ущелья Юхары-Каралез и через Айтадор. Густой туман, застилавший долину Черной речки, скрывал наши движения от взора союзников и способствовал неожиданности нападения».

Базанкур считал, что именно благодаря ограниченной видимости русским удалось скрытно подвести к Черной такое значительное число артиллерии и пехоты, усиленных кавалерией.