Итак, Севастополь после стойкого противостояния пал…. После Крымской войны его оборона заслуженно была отнесена к одному из величайших событий мировой военной истории. Спустя годы после этих трагических, и не менее героических событий, победители пытались произвести переоценку опыта обороны крепости через призму собственных поражений в последующих военных конфликтах конца XIX столетия. Особенно старались французы, разгромленные пруссаками в войне 1870–1871 гг.

Взятие, хоть и не полное, Севастополя, не означало победу союзников. Война зашла в тупик. Все последующие события лишь подтвердили это. Теперь все должны были решать дипломаты. По сути, это была мировая война. Но если в официальных документах Первой и Второй мировых войн враждебные стороны делились на два, так или иначе уравновешенных лагеря, то в «Восточной войне» почти весь мир объединился против одной России. Но, даже оказавшись в изоляции, Россия не дала своим врагам возможности полного и окончательного торжества. Выгнанный стаей охотничьих собак из берлоги русский медведь заставил охотников умыться собственной кровью и с гордостью вышел из схватки, зализывая раны, хоть и тяжелые, но далеко не смертельные.

Для России эти события стали уроками, пусть тяжелыми, но необходимыми. К сожалению, в угоду политике неоднократно акцент смещался в ту или иную сторону, иногда в противовес правде.

На фоне изучения историей войн Крымской кампании, героическая оборона Севастополя столь ярко преподносилась в военно-учебных заведениях, что это привело, в конце концов, к формированию в психологии большинства военных мнения, что в случае угрозы захвата неприятелем военно-морской базы, флот должен, пусть даже ценой своей гибели, обеспечить ее защиту, подкрепив, а то и заменив армию.

Сражение на Черной речке выглядело намного скромнее и не внесло отдельной главы в военную науку. Оно просто ушло, если не в забвение, то в тень. Его история не привела к столь губительным последствиям, как развившиеся по принципу «севастопольского синдрома» события в Порт-Артуре во время русско-японской войны, или оборона Таллинна в 1941 г.

Одним из уроков падения Севастополя и всей Крымской войны стало понимание того, что все великие и масштабные события должны готовиться в тиши штабных кабинетов, под шелест карт, а не под грохот барабанов и рев фанфар.

Успеху последнего штурма Севастополя способствовало несколько факторов, большей частью умело подготовленных союзным командованием. Прежде всего — внезапность. В отличие от русского командования, неприятельские командиры приняли все меры для соблюдения режима абсолютной секретности. Все перемещения из тыловых позиций в передовые линии траншей производились в сумерках перед рассветом. Единственный увидевший это генерал Липранди, уже не в силах был не только изменить ситуацию, но в той или иной мере повлиять на ее развитие. К особому предупреждению боевого генерала никто не прислушался. Из вышесказанного мы помним, что целый ряд русских частей был в час начала штурма отведен с передовых позиций в тыл: «По мнению Павла Петровича, изложенному в его записках, если бы в то время, когда было замечено намерение неприятеля предпринять штурм, произвести движение войск стоявших на Мекензиевых и других высотах и начать спускать их по направлению к Чоргуну, выказав в удобных местах массы кавалерии, остававшейся в бездействии, то такое движение не могло бы не иметь сильного нравственного влияния, не столько, может быть, на предводителей, сколько на массу неприятеля, естественно долженствовавшего утратить много той отваги, которая необходима для идущего на штурм. Успех с неприятельской стороны ограничивался овладением укреплениями и даже совершенно разрушенным городом; успех бы с нашей стороны в тылу их грозил им всеми бедствиями. Обхода, которого так страшились во время штурма, неприятелю некогда было делать, да он никогда не мог и иметь этого в виду: во всю войну неприятель не отдалялся от своего базиса — флота, и не сделал ни одного перехода далее. Всем было известно, что союзники не имели перевозочных средств, и потому не могли предпринять в этом отношении ничего решительного».

Другой урок Севастополя для военной науки — своевременное сосредоточение сил на направлении решающего удара ведет в победе. Концентрация основных усилий французской пехоты на взятии ключевого пункта русской оборонительной линии — Малахова кургана, предопределила крушение всей системы защиты крепости.

Оборону Севастополя прусский генеральный штаб в сборнике «Германо-французская война 1870–1871 гг.» рассматривал как получившую продолжение в защите французами своих крепостей Мец и Страсбург. Генерал-майор русского генерального штаба Сухотин камня на камне не оставил от этой теории. По его мнению, французы в обороне Страсбурга «…могли видеть одну из немногих светлых страниц истории этой ужасной войны и, по человечеству, сердцем, признать заслугу генерала Уриха; но, — говорит автор, — военное искусство никогда не выставит ведение обороны Страсбурга образцом, достойным подражания, а требования военного долга заставляют каждого военного стать на сторону следственной комиссии».

В подтверждение сказанному генерал Сухотин приводит таблицу сравнительных данных страсбургской осады и севастопольской обороны.

Сухотин приводит пример, что «…в Севастополе были дни, когда суточная потеря доходила до 2000 человек убитыми и ранеными; в период бомбардирования, подготовлявшего последний штурм 24–26 августа, потери гарнизона были в 7500 человек, причем неприятель в эти три дня израсходовал 180000 снарядов (больше половины разрывных), и, тем не менее, даже последний штурм (27 августа) был отбит на всех пунктах, за исключением Малахова кургана, несмотря на то, что неприятель вел на штурм 57000 человек, против 49 000».

Вообще, слава годичной героической обороны Севастополя была такой, что многие старались рассматривать через ее призму события собственной военной истории. Так, во время Гражданской войны в США, конфедераты называли свою крепость, наиболее долго сопротивлявшуюся федеральным войскам Севера, форт Фишер, — Севастополем. Главное укрепление этого города с гордостью именовалось «Малахов курган». Так же называлась высота, занятая турецкими войсками в Болгарии во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Правда она была оставлена ими без боя…

Уроки Севастополя, казалось бы, должны были стать золотым фондом русской военной науки. Для этого были все предпосылки. Однако императорская военная школа, первоначально правильно оценив произошедшее и сделав надлежащие выводы, вскоре на волне патриотической эйфории забыла о них. Разум заменили эмоции. Трезвые оценки сменились панегриками. Результаты не заставили себя долго ждать. Вначале русская армия попала в ту же ловушку, в какую угодили союзники в Крыму. Это произошло под Плевной в 1877–1878 гг. Организовав оборону по образцу и подобию севастопольской, турки умудрились заставить играть по их правилам самого организатора и создателя последней — Тотлебена! Блестящий специалист по организации обороны крепости оказался не в силах преодолеть существовавшие в русской армии стереотипы. И вновь не были сделаны правильные выводы, и вновь последствия не заставили себя долго ждать.

Вторым и еще более тяжелым уроком стала катастрофа Порт-Артура. Эти события болью отозвались в русской армии. При этом боль была перемешана с досадой: «Имея за собой по преимуществу оборонительные войны со славными оборонами крепостей и городов, имея в памяти живущих поколений Севастополь и Плевну, с их решающим влиянием на ход борьбы, готовясь всюду и везде только к обороне, и даже уподобив завоевание Кавказа осаде большой крепости, мы тоже ввели в сознание народа особенно чуткое отношение к крепостям и их стойкости, — и вот ни Тюренчен, ни Вафангоу, ни Ляоян, ни Мукден не отозвались так глубоко в народе и обществе, как сдача Порт-Артура».

Севастополь. Французское кладбища. Открытка нач. XX в.

Не мы одни не извлекали уроков. Взятие союзниками Севастополя не стало длительным утешением для французов и компенсацией за невероятные усилия, сопряженные с огромными людскими потерями. Через 15 лет периода «самообольщения» (как назвала его прусская военная печать) уже им пришлось испить почти подобную, если не большую, чашу горечи поражения. Как ни пытались они сравнивать оборону Меца во время войны с Пруссией, с обороной Севастополя во время войны с Россией, у них это получалось неубедительно: «Во Франции падение Меца произвело такую ярость, как будто было делом неслыханным что крепость, хотя бы и защищенная целой армией, пала. А между тем, прошло не более пятнадцати лет с тех пор как пал Севастополь, хотя русская армия никогда не была замкнута в такой степени, как армия Базена, и не должна была, как она, ограничиваться одними средствами крепости».

Не случайно комментируя это поражение Франции, русский переводчик язвительно подметил: «Если оборона и падение Севастополя вызвали в сердцах русских не ярость, а глубокое благоговейное признание заслуг братьев, почти целый год стоявших к лицу со смертью на его стенах, то это объясняется не только здравым смыслом русского народа, но и громадною разницей между Севастополем и Мецем. Севастополь пал после длинного ряда кровавых и отчаянных усилий и падение его потребовало и от неприятеля тяжелых жертв. Не таково было падение Меца…».

Действительно, французы недолго грелись в лучах славы: «…Лишь только лучшие представители армии стали один за другим уходить со сцены, как всё это мало по малу пришло в забвение, и закаленная некогда в боях французская армия, по примеру прочих европейских армий того времени, обрекла себя на мирно-показные занятия… После 1856 года они, со свойственной всякой победоносной армии уверенностью в свою силу и могущество, забыли великих воспитателей своих и всецело отдались парадам и другим мирно-показным занятиям… 1870 год разразился над ними страшной катастрофой».

Крымская война доказала, что вооруженные конфликты между большими державами отныне будут затяжными и дорогостоящими, а не короткими и малокровными кампаниями, которые могли вести небольшие наемные армии. А поскольку затраты на создание регулярных армий, на подготовку и ведение войн в одиночку ни одной державе было не потянуть, ей требовались союзники, объединенные в постоянные альянсы, блоки. Так закладывался фундамент системы, приведшей в 1914 г. к Первой мировой войне.

Крымская война столь значима и столь уникальна в своей сути, что заслуживает гораздо большего внимания к себе чем то, которое уделено ей ныне. По числу уроков, преподанных ею, она еще много лет будет актуальной, как для военных историков, так и для политиков. Остается надеяться, что память о ней станет той благодатной почвой, на которой взойдут ростки патриотизма и любви к Отечеству.

Для меня же остается роль скромного аналитика тех трагических и героических событий, стремящегося сохранить в головах и душах потомков память о них.

* * *

В книге использованы фотографии из личного архива автора.