«Со всей ответственностью заявляю, что за пятьдесят лет службы на флоте я никогда не был свидетелем такой массированной бомбардировки».

Ранним утром один из самых молодых участников сражения 16-летний гардемарин Уильям Кеннеди был разбужен ужасным грохотом артиллерийских залпов, доносившимся со стороны Севастополя. Его линейный корабль «Родней» запускал двигатель и начинал движение. Юноша, никогда не бывший под огнем с детским восхищением наблюдал за тем, как флот выстраивает боевой порядок. Вскоре вся эскадра пришла в движение.

В любом сражении, не смотря на его трагичность, всегда можно найти нечто выходящее за рамки разворачивающейся драмы, удивляющее своей неординарностью. Бомбардировка не стала исключением. Участников и зрителей поражал не столько величественный вид идущего в бой флагманского «Агамемнона», сколько грозно дымившей своей закопченной трубой портовой шаланды со сложным названием «Циркассиа», которое чаще всего переводят как «Черкесия». Впереди английской эскадры, надрываясь, но, не думая отворачивать, совершенно цивильный человек, ставший офицером флота лишь по случаю войны, лейтенант Болл вел свое безоружное суденышко, размечая позиции линейным кораблям. Корреспондент «Таймс» Рассел писал об этом непризнанном герое дня: «Никогда не видел ничего более впечатляющего, чем “Агамемнон” и “Санспарейл”, прокладывающие свой путь среди ядер и бомб, и идущий впереди них маленький паровой буксир под командованием м-ра Бола. Эта “скорлупка”, которую, казалось, можно было прострелить из охотничьего ружья, прокладывала путь большим кораблям».

Интересной особенностью операции стало использование орудий на поворотных платформах на нескольких кораблях. Эти пушки устанавливались обычно в диаметральной плоскости и могли вести огонь на любой борт. Они были мощнее прочих, и имели большую дальнобойность. Одним из первых орудий открывших огонь по Севастополю была 68-фт. пушка на поворотном станке «Агамемнона».

Что касается корабельной артиллерии, то, как пишет Кеннеди, «верхние палубы были непривычно пустыми…». Большая часть орудий уже была отправлена на сухопутный фронт.

В северном отряде лидером шел 90-пушечный «Аретуза», за ним 90-пушечный «Лондон» и в замыкании 80-пушечный «Альбион». Командовал отрядом кептен Томас Метью Чарльз Саймондс. В ходе боя к ним присоединился 22-пушечный «Терибль». Все корабли отряда действовали по русским батареям левым бортом.

Пока «Аретуза» и «Альбион» связали боем батареи Волохова и Карташевского, «Лондон», как и замышлялось, получил возможность почти безнаказанно бить в тыл Константиновской батарее: «Англичане, воспользовавшись недостатками в конструкции батареи, поставили свои корабли в мертвом пространстве и обстреливали форт с короткой дистанции продольным и тыловым огнем».

Конечно, расстрел батареи с тыла требовал поистине снайперской точности, учитывая большую дистанцию, но при успехе предприятия мог привести к самым тяжелым для русских последствиям. Тем более, что 45 орудиям «Лондона» не отвечал почти никто. Для его артиллеристов дым был слабой помехой. Зафиксировав направление стрельбы по мысу, находившемуся между ними и батареей, они просто вели огонь по направлению и таким образом все время добивались стабильных попаданий.

Англичане стреляли по Константиновской батарее с дистанции от 450 до 600 сажен. «Лондон» и позднее подключившийся «Санспарейл» — почти в упор: 800 м.

Орудия в закруглении Константиновской батареи, вместо того, чтобы отвечать английским кораблям, действовавшим по батарее, принуждены были направить огонь по французской эскадре, в расстоянии не менее 900 сажен.

Второй (центральный) отряд вел лично Лайонс, державший флаг на 91-пушечном «Агамемноне». Перед флагманом шел 90-пушечный «Родней», за флагманом — 70-пушечный «Санспарейл», в замыкании — 6-пушечный «Самсон» в роли резервного буксировщика и связного корабля.

Линейные корабли сосредотачивали свой огонь по одной цели. Той самой, в тыл которой направлял свои выстрелы «Лондон»: Константиновской батарее. Чтобы представить, что предстояло ей выдержать, обратимся к банальной арифметике.

«Агамемнон» — 41 орудие, «Родней» — 48 орудий, «Санспарейл» — 41 орудие. На фоне этих монстров 3 пушки «Самсона» выглядят издевательством, но и они стреляли по русской батарее.

А теперь о самом «веселом». Всей этой передовой технической мощи Королевского флота противостояли целых 4(!) пушки русской береговой батареи, которые отбивались от центрального отряда англичан и изредка пытались достать северный.

Наверное, в другой стране при такой ситуации быстро нашли бы белую ткань и еще быстрее подняли ее над укреплением. Но, к несчастью для англичан, у пушек стояли не туземцы, по каким-то непонятным причинам отказавшиеся принять в дар зеркальца и пару бочек «огненной воды», а русские солдаты и матросы, которым было совершенно наплевать, что пушек у них всего-то мало, а в почти миле от них разворачивается краса и гордость Королевского флота.

Они знали, что рядом такие же артиллеристы на батарее Карташевского, чуть дальше — башня Волохова. Значит, помогут, поддержат, выручат, пусть на первой 5, а на второй лишь 10 орудий. Так и случилось, скажу вам, читатели, забегая немного вперед. Но пока еще рано, пока пришел южный отряд, вышедший на позицию с запада.

«Агмаменон» отдал якорь в 14.00 на глубине 4,75 фатома. Опасаясь сильного ответного огня, дистанция для артиллерийской дуэли была выбрана большой — от 1500 до почти 2000 м. О точности речи не шло тоже: скорее союзники давили массой выпущенного метала.

Советская «История военно-морского искусства», изданная в 1954 г., утверждает о максимум 10–15% попаданий.

Сражение началось! Чтобы читателю было легче понять происходящее, а оно разворачивалось одновременно на десятках пунктов оборонительной линии и морской акватории, мы попробуем описать действия каждого корабля и каждой береговой батареи отдельно.

Вице-адмирал И.Г. Руднев. Во время первого бомбардирования Севастополя 5(17) октября 1854 г. — капитан-лейтенант, командир пароходофрегата «Херсонес». Фото кон. XIX в.

 

HMS “AGAMEMNON”: ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА АДМИРАЛА ЛАЙОНСА

Действия английского флагмана Алабина именует не иначе, как подвиг. За что же такая высокая оценка действий неприятеля, кстати, не характерная для большинства русских авторов?

«Агамемнон» мог действовать по батарее Карташевского и в тыл Константиновской, тогда как его обстреливали орудия батарей № 7, 8 и 10 с расстояния более 2000 м. Вначале все складывалось относительно благополучно. 

Когда от перекрестного обстрела и взрыва зарядных ящиков пострадала Константиновская батарея, Лайонс, уверенный что с ней покончено, оставил линию, обошел эскадру, вышел из вновь затянувшего пространство дыма на открытое пространство и открыл большим темпом огонь одним бортом по Константиновской, а вторым — по батарее № 10. Самоуверенность флагмана дорого ему стоила. Через несколько минут русские снаряды в неимоверном количестве стали крушить оба борта линейного корабля. Несколько раз вспыхивал пожар.

Неужели Лайонс решил в одиночку атаковать Севастополь? Вернее всего он и не помышлял об этом, а решился на «странную экскурсию», чтобы уточнить результат взрыва на Константиновской батарее и ее состояние, «…дорого поплатившись за свою любознательность».

Но так уж ли бездумно действовал Лайонс, как это иногда пытаются представить? Или просто хотел доказать Дандасу, что тот не прав, вынуждая командиров кораблей осторожничать?

На самом деле он рационален. Убедившись, что батарея жестоко терпит от огня других кораблей и скована боем, он, используя данные промеров глубин в районе берега, полученные им от офицеров, проводивших разведку днем раньше, решился на «прощупывание русской обороны». Подтянув «Санспарейл» на свое место в строю, адмирал рискнул попробовать выйти в батарее и добить ее, одновременно накрыв огнем батареи южного берега и прощупать огнем глубину бухты.

Так и было. Оказавшись между русскими батареями, «Агамемнон» включил в дело орудия обеих бортов, став, таким образом, единственным кораблем, действовавшим в сражении всеми батареями. Русские батареи, скрытые до этого завесой дыма, оказались видимыми, и англичане сумели добиться нескольких попаданий, правда, без особого успеха.

По другой версии, Лайонс, решив, что Константиновская батарея после взрыва на дворике и повреждения верхней площадки окончательно выведена из строя, направил свой корабль к входу в бухту с тем, чтобы начать прорыв на внутренний рейд, подав тем самым пример остальным кораблям. Но, подвергшись сосредоточенному обстрелу с закругления Константиновской и Александровской батарей и батарей № 8 и 10, получил много попаданий и только бегством спасся от грозившей ему гибели.

Конечно, прорыв в бухту в его планы не входил — это точно стало бы самоубийственной атакой, но опробовать машины линейного корабля в реальном бою — в этом «удовольствии» Лайонс себе отказать не мог. Вот, правда, успех от этого рейда, этакой «психической атаки» оказался сомнительным. Русские накрыли его быстро и, вполне возможно, в союзника всадили «дружественным огнем» несколько снарядов французы («Юпитер») или турки («Махмудие»),

Ко всем неприятностям, машина линейного корабля оказалась слабой, чтобы вытащить его из огня, а вероятнее всего, совсем заглохла. О том, что с «Агамемноном» не все в порядке, первыми узнали на «Роднее». К его командиру прибыла шлюпка с офицером, через которого адмирал просил взять линейный корабль на буксир и вы тащить из огня. Судя по всему «Родней» отправил к флагману своего буксировщика, потому что вскоре оказался сам без управления и только чудом избежал гибели.

Потом подсчитали, что флагманский линейный корабль получил около 250 попаданий, имел несколько пожаров, правда, потушенных, и только чудо спасло его от полного разрушения и гибели. Иногда говорят, что в корабль попала даже ракета, проломившая борт на 6 футов ниже ватерлинии, создав больше паники, чем повреждений.

Скорее всего, англичане если и получили в действительности ракету, то это была одна из своих, предназначенная для города, но нашедшая более «сытную» цель. После боя, по свидетельству его участников, вся верхняя палуба линейного корабля была усыпана щепками от разбитого рангоута и если бы там были расчеты артиллерийских орудий, то убитых и, особенно, раненых было неизмеримо больше. Но и на нижних батареях доставалось. Ядра, если пробивали толстые многослойные дубовые борта корабля, как правило, угрозы не представляли. Но вот острые как лезвия щепки по своему эффекту, продолжая убийственную работу снарядов, напоминали картечь, но более жестокую.

 

HMS “SANS PAREIL”

«Санспарейл», благодаря произведенным заранее промерам мелей, был поставлен ближе всех к берегу., Жертвой его орудий должны были стать 10 орудий, расположенных на левом крыле батареи Карташевского, после чего огонь переносился на Константиновскую батарею. И он постарался: общее количество выпущенных им снарядов историки оценивают почти в 1500. Но и ему не удалось избежать точных попаданий русских артиллеристов. Иногда, как пример доблести английских моряков, приводят пример, когда взрывом бомбы разметало в разные стороны 8 человек, работавших у орудий «Санспарейла», но остальные продолжали заниматься своим делом.

Корабль был вторым по числу убитых и раненых в этот день, потеряв едва ли не 10–15% команды. Даже столь сухопутному офицеру, как командиру 95-го Дербиширского полка майору Чемпиону стало понятно, что на море все идет не так, как следовало бы. Должного эффекта от огня корабельной артиллерии он не видел. Нельзя сказать, что его это огорчало, он просто удивлялся, что стрельбы много, а «форт Константин» стоит нерушимый и еще даже огрызается ответным огнем.

Защитники Севастополя. 1854–1855 гг.

Когда Лайонс повел «Агамемнон» в бессмысленную атаку, «Санспарейл» занял его место. Но так как стрелять было уже нечем, вскоре эту позицию занял ближайший к нему «Беллерофон».

Командиру корабля кептену Сиднею Дакресу не простили, что в момент, когда флагман пошел в рейд к линии заграждения бухты, он, занявший по приказу его место, прекратил огонь, давая русским возможность сосредоточиться на «Агамемноне». Вскоре после окончания войны «Санспарейл» стал объектом обсуждения действий в бою 5(17) октября. Злые языки приписали командиру даже отсутствие должной храбрости, утверждая, что уже на 26 минуте Дакрес приказал кораблю выходить из боя. Возможно, это стало следствием того, что, отвечая на вопросы о событиях ноябрьского шторма 1854 г., штурман «Санспарейла» обвинил в ошибках командование, напихивавшее в Балаклавскую бухту корабли столь тесно, что лишили их любой возможности маневрирования.

Ситуация изменилась лишь когда Лайонс написал известное письмо, в котором снял все претензии к кораблю и его командиру, отметив их выдающуюся храбрость.

 

HMS “ARETUSA”

«Аретузе», которую вел в бой кептен Саймондс, начало «доставаться» с первых минут сражения. Для этого линейного корабля, переделанного из фрегата, борьба с батареями фортов оказалась тяжелым испытанием, на грани жизни и смерти. Неосторожно приблизившись к береговой батарее, она получила встряску от близкого взрыва боезапаса на ней. Саймондс вспоминал, что к его радости взрыв на Константиновской батарее не привел к получению его кораблем еще больших повреждений.

Едва ли не первый снаряд пробил батарейную палубу, разметав расчеты двух орудий. Раненых перенесли на буксировщик. Следующий пробил перегородки трех кают и разорвался рядом с артиллерийским погребом, где в тот момент находился боезапас на 300 выстрелов. Начался пожар. Третий пробил борт на 7 досок выше ватерлинии, четвертый попал в шпангоут по ватерлинии. Вода начала поступать внутрь корпуса, и если бы море было штормовым, неизвестно как бы все для него закончилось. Тем более, что и следующее попадание было почти на уровне ватерлинии. Но на счастье англичан царил штиль.

Хотя «Аретуза» имела меньше попаданий, чем «Агамемнон», последствия от них были разрушительными. Если перевести на нормальный человеческий язык, корабль был ранен, и вскоре от последствия ранений, скончался.

 

HMS “TRITON”: ИМЯ, ОБЯЗЫВАЮЩЕЕ К СЛАВЕ

Именно так назвали корабль, носящий имя морского бога, сына Посейдона, английские военные беллетристы.

Этот корабль был буксировщиком «Аретузы» и прикрытый ее высоким бортом почти не страдал от губительного огня русских орудий с башни Волохова и батареи Карташевского, хотя несколько снарядов попали ему в носовую часть. Когда линейный корабль, буксируемый им, оказался в опасности, командир парохода лейтенант Генри Ллойд, командовавший кораблем с 1852 г., приказал эвакуировать к себе на борт раненых матросов и офицеров с линкора и отправил на замену выбывшим из строя своих артиллеристов, которые, практически, ничего не делали, находясь лишь в готовности к открытию огня. Все потери, понесенные его командой в этот день, случились, когда они находились у орудий «Аретузы» или перетаскивали раненых. В числе пострадавших оказался сам командир (остался в строю) и несколько матросов.

 

HMS “ALBION”: САМЫЙ ПОСТРАДАВШИЙ

«Альбион» вышел на дистанцию 650 ярдов против батареи Волохова. В 14.20. был открыт огонь. Противник достался серьезный, в чем на корабле вскоре убедились, получив четыре или пять попаданий еще до постановки на шпринг.

После этого попадания пошли непрерывной чередой. О действенности огня русских пушек говорит случай, когда одно из удачно выпущенных ядер пробило борт корабля. На этом оно не успокоилось и, пробив пару переборок, влетело в кубрик, где корабельный хирург доктор Мейсон оказывал первую помощь раненому лейтенанту. Снаряд, разметав все, что попадалось ему на пути, ударил в медицинский стол точно между офицером и врачом, разбросав их в разные стороны. Мейсон получил тяжелое ранение осколком в руку и уже не смог оказывать помощь пострадавшим. Его обязанности в сражении продолжал выполнять помощник корабельного казначея, помогавший врачу по боевому расписанию и который был ранен тем же осколком, что и хирург.

Русская смертоносная «гостья» оказалась не последней. Вскоре еще три бомбы влетели в кубрики. Несколько попаданий пришлись в район ватерлинии, создав угрозу заполнения внутренних помещений корабля забортной водой. Два пожара возникли один за другим.

Ответный огонь английских пушек был малоэффективен: русская батарея возвышалась почти на 100 ярдов над уровнем моря и «сбить» ее орудия было трудно.

В результате ожесточенного боя, многократно уступавшие численно русские орудия нанесли настолько серьезные повреждения, что верный буксировщик «Файербенд» (хотя и имел раненого командира, кептена Стюарта) едва дотащил его до Качи. Выходя из боя, корабль все еще имел на борту несколько мелких пожаров. Можно догадаться, какую радость у русских артиллеристов вызвал вид дымящегося линейного корабля, уносящего ноги и то, не своим ходом, да еще и раньше, чем закончился бой.

Повреждения «Альбиона», как и «Аретузы», оказались несовместимыми с возможностью продолжения их службы в составе Королевского военно-морского флота.

 

HMS “BELLEROPHON”

Кавалерист Уолкер, добровольно оказавшийся на палубе этого линейного корабля в должности адъютанта командира кептена Джорджа Полетта, имел массу возможностей в течение одного дня пожалеть о своем воинственном порыве. В 14 часов они оказались перед объектом атаки — Константиновским фортом. Кептен Полетт четко видел цель — западный фас батареи. Вскоре все было готово к бою. Юный Уолкер предусмотрительно заткнул уши ватой.

Опытный морской командир Полетт точно поставил корабль на место открытия огня. Его позиция позволяла эффективно поражать форт с фланга, одновременно минимизируя результативность ответного огня.

В 14.30 огонь был открыт. Было не видно, насколько точно стреляли корабельные пушки, но уже в ближайшие минуты русские снаряды начали с пугающей точностью разрушать рангоут корабля. Вскоре вспыхнул первый пожар, который удалось погасить за 10 минут.

Затем последовал приказ с флагмана всем кораблям отряда сократить дистанцию и приблизиться к объектам атаки. Едва «Циклоп» вытолкал «Беллерофон» на 100 м. ближе к обстреливаемой им батарее, как русские превратили его верхнюю палубу в кучу хлама. Как и для всей английской эскадры, было счастьем, что береговые артиллеристы вели огонь с высоким прицелом, стараясь, по принятым во времена парусного флота правилам, лишить корабль хода, сбив рангоут и уничтожить артиллерию верхней палубы, где ее, как мы знаем, почти не было.

«Беллерофон» горел трижды. Было снесено рулевое колесо вместе с рулевым квартирмейстером. Когда Лайонс кинулся в атаку на «Агамемноне», Полетт не колеблясь, пытался поддержать своего начальника и неосмотрительно сделал то, что не стал делать предусмотрительный командир «Санспарейла» — приблизился к Константиновской батарее. Русские пушки остудили его благородный порыв. Буксировочные тросы перебило, и «верный» буксировщик «Циклоп» исчез в клубах дыма. До конца сражения его никто больше не видел. Линейный корабль потерял управление и дрейфовал прямо под выстрелы. Чтобы вытащить его из огня, пришлось подавать сигнал на «Спитфайр», выполнявший в сражении роль «скорой помощи».

Уолкера потряс вид Константиновского форта, который, будучи осыпаем снарядами, отвечал англичанам огнем из тех орудий, которые еще могли его вести. После окончания военных действий американский майор Делафилд, обследовавший береговые батареи Севастополя отметил их сильную сторону: прекрасный местный строительный материал. В результате кладка казематов оказалась сильнее корабельных батарей. Американец утверждал, что Нельсон один смог бы справиться с Тулоном, но трем союзным адмиралам (Дандасу, Лайонсу и Непиру) оказались не под силу Севастополь и Кронштадт.

В феврале 1855 г. австралийская газета “The Moreton Bay Courier” опубликовала письмо английского офицера, бывшего в сражении 5(17) октября на HMS “Bellerophon”: «Мы получили приказ нашего начальника снять верхние части мачт и убрать с них все паруса. С нами был буксировщик “Циклоп”, шедший у борта. Французы и турки задержали нас на несколько часов, хотя мы были готовы. В час дня мы начали действовать бортовыми орудиями. Французы и турки стали на якорь у южного форта, но они даже наполовину не приблизились до нужной дистанции. Это было великолепное зрелище, когда мы подошли к фортам и открыли огонь. Я смотрел через орудийный порт на форт Оса, когда раздался сильный взрыв и осколки пронеслись в 10 ярдах от нас. Мы бросили якорь в 1200 ярдах от форта Константин. Едва мы начали стрельбу, как адмирал Лайонс прислал своего флаг-лейтенанта к лорду Джорджу с приказом поддержать его атаку против фортов. Мы немедленно двинулись вперед и вскоре стали точно против форта Оса, батареи которого находились на вершине холма в 1100 ярдах от нас. Вскоре мы заставили замолчать форт и перенесли огонь на батарею южнее его, которая тоже крепко получила свое. На “Агамемноне” подняли сигнал: “Молодцы, ‘Беллерофон’!“, но вскоре он отошел от нас. Мы остались одни против нескольких фортов, осыпавших нас градом снарядов. Могу сказать, что было очень жарко.

Королева Виктория на спуске линейного корабля «Трафальгар». 1841 г. 

Вскоре снаряд ударил рядом с орудием на нашей батарее и сразу начался пожар. Мы были вынуждены прекратить стрельбу и заняться его тушением. Из-за дыма никто не заметил, что оборвались тросы буксировщика и стало казаться, что мы дрейфуем кормой на мелководье в сторону форта. Сэр Джордж дал сигнал на «Спитфайр», который вытащил нас. Мы были последним кораблем, вернувшимся из боя в 7 часов.

Два русских снаряда разорвались на верхней палубе. В результате был убит младший Форстер, Вы, не сомневаюсь, помните его. Он стоял у кормы по левому борту, и взрыв произошел рядом с ним. Он стал черным, как уголь. Часть его черепа раскололась, он имел тяжелые раны на лице и умер через 24 часа, находясь в сознании. Мы имели 5 человек убитыми и 16 ранеными… “Альбион” пострадал гораздо тяжелее и едва уцелел в сражении. Его отправили в Константинополь на доковый ремонт. У них был убит лейтенант, еще три офицера ранены и 10 матросов убиты. Мы были четвертыми из наиболее пострадавших кораблей. “Британия”, “Трафальгар”, “Куинн”, “Террибль“ и “Родней” едва ли так пострадали. Наши борта пробиты, у нас выведено из строя орудие на нижней палубе, разрушены два орудийных порта, топ-мачта пробита насквозь… Полная потеря английского флота составляет 45 убитых и 256 раненых. Я не знаю точные потери французов. У турок только несколько раненых. Форт Константин серьезно поврежден. Я видел трещины в его стенах. Скорее всего, мы будем атаковать его еще раз, надеюсь, все обойдется без потерь. Бедный Форстер был похоронен во вторник. Я присутствовал на его похоронах…».

В письме речь идет о мичмане Джоне Мейтленде Форстере. Это один из самых юных военнослужащих, погибших в Крымской войне. На момент смерти ему, сыну подполковника и внуку генерал-лейтенанта, было 15 лет.

К 20 часам вечера обгоревший и избитый линейный корабль дошел на свою якорную стоянку у Качи. У корабельного хирурга Томаса М. Костелло было много работы: большая часть раненых имела тяжелые множественные ожоги.

Когда через пару дней Уолкер возвращался в Балаклаву на транспорте «Коломбо», он получил возможность своими глазами увидеть результат атаки с моря на русские береговые батареи. По его образному выражению, Константиновский форт напоминал человеческое лицо, изъеденное оспой.

 

HMS “TRAFALGAR”

Все считали, что корабль с таким именем самой судьбой обречен на очередную славную победу, но 5(17) октября был не день Королевского военно-морского флота. К началу атаки на Севастополь «Трафальгар» был одним из самых старых участников Крымской войны, некоторые его сверстники давно закончили свою службу и были или выведены из состава флота, или разобраны.

На борту «Трафальгара» был офицер флота мичман Эдвард Херефорд, единственный, оставивший свои акварельные рисунки. Кроме того, ему удалось точно зафиксировать временные отрезки, в которые корабль вел бой против Константиновской батареи. Огонь им был открыт в 13.10, затем в 13.25 прекращен. Возобновлен в 17.26, но через 13 минут прекращен «…по причине невозможности видеть объект из-за дыма и темноты». Херефорд, что бы никто не подумал, что время огня было всего лишь час, пишет, вероятно, только о своей батарее.

 

HMS “QUINN”

Кораблю досталось меньше его собратьев, но и на нем дважды возникали пожары, которые, к счастью, команда, руководимая кептеном Митчеллом, успевала быстро ликвидировать.

На верхней палубе находился морской священник Том Келли. По его словам в корабли было как минимум три серьезных попадания. Первое ранило в ногу корабельного квартирмейсетера, которому тут же сделали операцию.

На борту корабля с таким громким названием в сражении участвовал один из чинов, который волею судьбы стал последним из доживших до преклонных лет участников сражения. Он (точнее она) умерла совсем недавно в 2004 г. Последним ветераном Крымской войны была Тимоти, средиземноморская черепаха. Считалось, что Тимоти было примерно 160 лет, так что страна одновременно потеряла и своего старейшего жителя. Капитан Военно-морских сил Великобритании Джон Кортни Эверард подобрал Тимоти на борту португальского капера в 1854 г. До 1892 г. Тимоти служил маскотом (талисманом) на нескольких военных судах, в том числе и на H.M.S. «Quinn».

Впоследствии Тимоти «вышел в отставку» и обосновался в замке Паудерхэм, где его приютил родственник Эверарда, 10-й граф Девон. На животе черепахи был начертан семейный девиз Девонов: «Куда я попал? Что я наделал?».

После II мировой войны черепаха вернулась в любимый розарий, где ежегодно впадала в спячку. На это время заботливые хозяева вешали ей на шею бирку со словами: «Меня зовут Тимоти. Я очень старый. Пожалуйста, не трогайте меня». Тимоти похоронили на семейном кладбище на территории замка.

В целом «Куинн» отработала сражение в точности с планом, не покидая строй, и без больших проблем вернулась к Каче.

 

HMS “BRITANNIA”

На этом корабле держал флаг адмирал Дандас. Один из русских снарядов разорвался на мостике недалеко от адмирала, не причинив особого вреда.

Командир «Британии» кептен Карлетон достойно выдержал бой, хотя и его кораблю досталось от огня русских батарей. К счастью для англичан основные попадания пришлись в рангоут, но его обломками были ранены несколько офицеров и матросов на верхней палубе.

Один из офицеров корабля — 21-летний лейтенант Джеймс Воган всю свою жизнь считал участие в этом бою главным событием своей короткой (умер в возрасте 44 лет, сказались последствия ранения в этом сражении) жизни. На надгробии его могилы даже сделана специальная надпись по этому поводу.

Как и «Куинн», «Британия» добросовестно отработала сражение в точности с планом.

 

ДОБЛЕСТНЫЕ HMS «RODNEY» И СПАСШИЙ ЕГО HMS «ЛИНКС»

Гардемарин Кеннеди подробно описал сражение, которое увидел своими глазами. На «Роднее» командир кептен Рендольф был тяжело болен, но решил не передавать никому командование и руководил действиями команды, находясь в стуле, специально изготовленном для этого случая корабельным плотником. Вместе с ним стояли помощник Девид Крейг и еще несколько офицеров. Неподалеку на баке находился боцман со своей командой.

Первое русское ядро пронеслось через такелаж, пролетело между Рендольфом и Кеннеди, врезавшись в ограждение борта. Поднялась туча из щепок. Когда они осели, командир окликнул офицеров, есть ли среди них пострадавшие. К счастью все оказались целы. Следующее попадание разнесло в куски ялик. Потом последовали попадания в такелаж. Юный Кеннеди успокоился только тогда, когда «Родней» занял позицию и открыл огонь орудиями правого борта.

К этому времени русские форты закрылись в клубах дыма и английские комендоры вели огонь, ориентируясь на вспышки выстрелов. На «Роднее» было повреждено рулевое управление, корабль, подобно «Беллерофону», понесло под выстрелы Константиновской батареи. Кроме этого на этом корабле был почти полностью уничтожен рангоут, сбиты две мачты.

«Родней» был на грани гибели. Когда Рендольф отдал флагману свой буксировщик он и не предполагал, что, потеряв ход, сам станет добычей сосредоточивших на нем огонь русских артиллеристов.

Рулевое управление вышло из строя и примерно в 16.30 все почувствовали сильный удар в днище: корабль сел на мель. Особенно досадным было то, что флот, проходивший мимо, и уже выходивший из боя практически оставлял «Родней» на съедение русским. И они не преминули этим воспользоваться.

Беда была не трусости или подлости коллег. Из-за дыма на кораблях эскадры не видели сигналов бедствия, подаваемых с «Роднея».

По воспоминанию Кеннеди ситуация на борту стала близкой к критической. Попадания в рангоут, в борт, в корму крушили корабль. Чудом удавалось избегать потерь (из офицеров погиб лишь один — мичман Меден). Спасало, что большинство попаданий пришлось по верхней палубе, где почти не было людей. От каленых ядер дважды возникали пожары, которые удавалось тушить исключительно благодаря дисциплинированности команды: все команды офицеров выполнялись быстро и с удивительной точностью. Но дисциплина и выучка хотя и спасали, не могли повлиять на точность стрельбы русских артиллеристов, для которых «Родней» превращался в желанную добычу.

К чести английского флота именно «Родней» помог ее сохранить. Даже русские отзывались о нем как достойном противнике. Находясь в почти безвыходном положении, будучи на краю гибели, корабль огнем своих батарей в упор бил по стенам Константиновского форта, не давая русским артиллеристам прицельно отвечать. Так как английский флот ушел, русские решили, что нужно утопить хотя бы того, кого забыли — «Родней». Весь огонь теперь сосредоточился на нем. Рангоут был почти полностью уничтожен. Грот-мачта сильно искалечена. Фок-мачта имела такие повреждения, что только чудом не рухнула за борт. Корабль находился под огнем почти два часа.

Как пишет Кеннеди, все уже попрощались с кораблем и жизнью, если бы не произошло чудо. Командир «Линкса» лейтенант Л юс увидел, что его старый друг Рендольф в беде. Люс, просто осматривая строй, заметил отсутствие корабля Рендольфа и бросился назад. Ему стало ясно, кого громят русские пушки: «Родней» продолжал бой в одиночку.

Не взирая на опасность, Люс подвел «Линке» к «Роднею», принял буксирный трос и стащил с мели. После чего, стараясь держать максимальную скорость, вывел корабли из под выстрелов и к 19.30 с трудом дотащил искалеченный фрегат в Балаклаву.

Когда «Родней» осмотрели, то ужаснулись. В некоторых местах пробоины были столь большими, что казалось, что это одна, но большая. Рангоут уничтожен. По мнению Кеннеди, корабль уцелел только благодаря тому, что русские артиллеристы держали слишком высокий прицел, и большинство попаданий пришлось именно в рангоут и верхнюю палубу.

Потери в экипаже были на удивление незначительными, принимая во внимание ситуацию в которую попал «Родней». За свой подвиг командир «Линкса» лейтенант Джон Проктор Люс был отмечен в приказе.

Уже после войны Лайонсу пришлось объясняться перед обществом, как ему удалось бросить на поле сражения один из кораблей своего отряда. Лайонс долго описывал свои маневры, оправдываясь тем, что поручил лидирование в отряде «Санспарейлю», что дважды давал сигнал на отход и в сумерках уже не видел, кто и где, надеясь, что командиры сами выведут корабли из боя. Объяснение у него получилось путанным и, вероятно, если бы на «Роднее» потери были большими, чем они оказались, последовало разбирательство не менее шумное, как после атаки Легкой бригады.

В первой части боя корабль успешно вел огонь в тыл Константиновской батарее, куда благополучно прокрался не замеченный увлеченными «разборками» с «Аретузой» и «Альбионом» русскими артиллеристами. Во многом облегчало дело прекрасная работа его буксировщика — 8-пушечного парохода «Нигер», которым командовал коммандер Леопольд Хейт, и которому тоже досталось: на борту были убитый и несколько раненых.

Но все изменилось когда из боя по очереди вышли тяжело поврежденные «Аретуза» и «Альбион». Теперь на батареях Волохова и Карташевского не сильно задумывались над тем, кого крушить следующим. Вскоре в борт «Лондона» врезались два снаряда, выпущенные с этих батарей. За три часа боя экипажу кептена Эдена трижды пришлось тушить возникавшие после попаданий русских снарядов пожары. Корабль терял управление и с трудом держал свое место, но мужественно продержался до конца боя.

Английский пароход «Самсон». 

 

HMS “VENGEANCE”

Кептен Рассел старался не приближаться к береговым батареям и, хотя корабль вел активный огонь по береговым батареям, ему повезло больше других. В него было лишь несколько попаданий, причинивших незначительные повреждения.

Рассел не стремился лезть без причины под огонь русской артиллерии. В отличие от многих других участников боя, ему уже удалось видеть, что могут сделать русские артиллеристы с неприятельским флотом. В январе 1854 г. «Венджинс» стал первым английским кораблем, посетившим Синоп и увидевшим флот Османской империи, вернее то, что от него осталось. Судя по рисунку лейтенанта Тирона, осталось от него мало.

Чтобы не доставлять русским радости, Рассел добросовестно со своей позиции «выгрузил» по Константиновской батарее отведенный боезапас и гордо покинул поле сражения.

 

HMS «SAMSON»: БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЙ

Самый слабый корабль флагманского отряда кептен Тобиас Джонс вел в замыкании линии. Роль его была незначительной, и в первое время все было спокойно. Первые русские снаряды фрегат не беспокоили, и он шел малым ходом, держась за кормой «Санспарейла». Но вскоре эта близость сыграла для него роковую роль: единственное орудие, обстреливавшее с батареи Карташевского линейный корабль, начало доставать попаданиями «Самсон». Металл, предназначенный «Санспарейлю» стал ломать борта относительно небольшого фрегата. О том, что творилось на его борту, можно узнать из письма неизвестного корабельного гардемарина по имени Гони, написанного своей “darling mother” утром следующего дня. Молодой человек пишет, что до этого дня его корабль уже несколько раз был перед русскими батареями, а также участвовал в сражении на Альме и не имел серьезных проблем. Но, как гардемарин Тони мудро заметил, удача не бывает вечной. В день боя с береговыми батареями Севастопольской крепости эта ветреная дама им явно изменила.

Сначала все шло, как и должно было идти. Эмоции юноши ничуть не отличаются от эмоций других участников событий: суета, шум, команды, движение, предбоевое волнение. В условленном месте пароходы взяли парусники на буксир.

Вскоре после первых выстрелов, поднялся такой грохот, который до этого никому не приходилось слышать ни разу в жизни. Тони отчетливо видел, что по его кораблю ведет огонь батарея из «квадратного форта». Трудно сказать, что он имеет под этим. Если башню Волохова, то она была значительно левее корабля, если батарею Карташевского, которая как раз и была против них, но ее профиль трудно назвать квадратным. Скорее всего, гардемарин уже после сражения пытался сориентироваться по схеме и допустил ошибку. Гораздо интереснее читать его описание происходившего на борту под огнем русской артиллерии. А там было действительно жарко и совсем не до шуток.

Первый снаряд попал в кубрик, где хранилось оружие экипажа, «…в буквальном смысле снося все, ломая перегородки…».

Затем последовало попадание в верхнюю палубу, убившее одного и ранившее двух человек. Удивительно, но Тони не преувеличивает опасность и на удивление точен: его цифры совпадают с официально заявленными.

С разрушениями, но в целом благополучно, «Самсон» по сигналу флагмана вышел из боя.

 

HMS «TERRIBLE»: БЛУЖДАЮЩИЙ ФОРВАРД АНГЛИЙСКОЙ АТАКИ

Будучи всего лишь фрегатом, «Терибль» единственный из кораблей своего класса, получивший право атаковать Севастополь наравне с линейными кораблями, имевшими в разы большее вооружение. Это было небезосновательно — использовать лучший в своем классе корабль в качестве буксировщика, слишком дорогое удовольствие. Паровая машина мощностью 800 л.с. обеспечивала ему скорость до 13 узлов. В августе 1853 г. «Терибль» на выставке в Дублине дал ход 12,8 узла, что всего на 1–2 узла было меньше хода яхты королевы Виктории. Из 21 орудия 7 были 68-фунтовыми пушками, самыми мощными в корабельной артиллерии того времени, которые дополняли 9 не менее сильных 8-дм. пушек. 300 человек команды были лучшими из лучших моряков Королевского военно-морского флота. Когда мичман Сеймур, будущий адмирал, в 1853 г. вступил на его палубу, его переполняло чувство гордости — еще бы, начать службу на таком боевом корабле! Командовал фрегатом кептен Д.Д. Мак Клеверти, «один из самых хладнокровных и мужественных, из носивших когда-то британский военно-морской мундир».

«Терибль» был среди кораблей, уже имевших возможность испытать на себе огонь русских береговых батарей. Один из офицеров, Джон Барнс, оставил об этом запись в своем дневнике: «Это первый раз, когда я оказался под огнем и, хотя мы находимся в зоне действия только одного форта, новость не является приятной».

«Терибль» одним видом оправдывал свое название. Но не только в имени и виде состояла его опасность для русских батарей. Еще в Балаклаве на корабле, опираясь на опыт изучения русских батарей во время разведывательных выходов, определили, что скрытую опасность для атакующих будут представлять батареи, расположенные высоко над уровнем моря и соответственно имеющий возможность доставать своим огнем английские корабли с большой дистанции. Для борьбы с ним провели усовершенствование орудийных платформ четырех 68-фт. орудий: им увеличили угол возвышения, в результате чего дальность стрельбы превысила 4000 м. Это примерно соответствовало дальности огня русской артиллерии батареи Волохова и себя оправдало: «Терибль» в разгар боя произвел самый удачный выстрел из всех кораблей союзной эскадры, вызвавший взрыв на Константиновской батарее (из 27 орудий 22 выбыли из строя). «Авторство» столь удачного попадания, этакой «сладкой пилюли», подсластившей общую неудачу дня, приписывают нескольким кораблям. В нашем случае я ссылаюсь на вездесущего и всезнающего Уильяма Рассела, который по роду профессии должен был знать если не все, то многое.

Гардемарин Сеймур в своих воспоминаниях говорил, что в течение всего сражения не видел почти ничего, находясь у орудий на батарейной палубе, но грохот выстрелов был невероятно сильным. Единственный драматический момент, который ему удалось пережить связан с попаданием русского снаряда, после которого все заволокло дымом. Судя по всему, его рассказ лег в основу репортажа Рассела: «…внутри форта прогремел один взрыв, что может свидетельствовать о некоторых повреждениях».

Правильность «реконструкции» артиллерии подтверждают историки, считающие, что численное превосходство корабельных батарей над береговыми свели к минимуму три вещи: большая дальность стрельбы, задымленность целей и … малое число 68-фунтовых пушек. Только они показали свою эффективность, но их явно не хватало.

Действия «Террибля» наглядно показали, что время бортовых батарей линейных кораблей уходят в прошлое, наступает время башенных поворотных артиллерийских систем.

 

HMS “TRIBUN”

Экипажу этого парохода уже удалось почувствовать вкус военной добычи. 12 апреля 1854 г. еще на Балтике им были захвачены два русских транспорта «Александр» и «Феникс». Но одно дело пиратское безобразничание в открытом море, совсем другое смертельная пляска под огнем укрытых каменными стенами русских батарей. В принципе, корабль и повел себя как настоящий пират. Получив в самом начале сражения несколько незначительных попаданий и убедившись, что крепостные береговые батареи это совсем не плохонькие пушчонки какого-то «торгаша», командир «Трибюна» кептен Карнеги решил не подвергать корабль и себя большому риску и ограничился огнем с дальней дистанции, предусмотрительно прикрываясь бортами своих более грозных соратников.

 

HMS “SPHINX”

Особых успехов, действовавший в отдельном отряде паровых кораблей, «Сфинкс» не достиг. Но чести быть удостоенным упоминания в «Таймс» добился. Судя по ним, корабль вел огонь по Константиновской батарее из 6 носовых и кормовых орудий «с большим успехом». Хотя, скорее это попытка выдать желаемое за действительное. Командир парохода кептен Артур Уилмот, понимая малую значимость своего участия, ограничился тем, что, расстреляв отведенный боезапас, вывел корабль из боя.