На следующее утро я открываю свои опухшие из-за плача глаза.

Какое же мужество, должно быть потребовалось Хьюстону, для того, чтобы он мне открылся. Я хочу поддержать его, помочь ему.

Вчера поздно вечером я покинула его квартиру, желая дать ему пространство после того как он обнажил передо мной свою душу. Веселый солнечный свет, льющийся в мою комнату, не может улучшить мое настроение. Как такое возможно? Я одеваюсь и звоню Хьюстону, чтобы проверить, как он там, с идеей быть рядом с ним. Он не отвечает. Перед учебой я захожу в его квартиру, но его там нет.

Мой телефон пиликает, когда приходит сообщение.

Профессор Дейл: «Я не вернусь»

Я: «Куда ты собрался? Как долго тебя не будет?»

Профессор Дейл: «Забудь меня»

И как только я это читаю, идея быть с ним исчезает.

— Марли, я уверена, что он в конце концов позвонит, — говорит Лекси, прежде чем сделать глоток вина. Она приехала сегодня утром на выходные. Этот «позволь мне убедиться, что с тобой все порядке» визит, замаскирован под «сюрприз! я приехала в гости, потому что мне нужно купить кое-что в Нью-Йорке». Меня всегда подбадривает общение с Лекси, так что я рада, что она здесь. Мы как инь и ян.

Я вывернула перед ней свою душу, пока мы ужинали пиццей и вином. Хорошее вино «Pinot Grigio», любимое вино Хьюстона, делает мрачным мое настроение, пока я мысленно устремляюсь к нему.

Я отталкиваю стул и беру наши тарелки.

— Может быть, — говорю я. — Я не уверена.

Прошло несколько дней с тех пор, как я узнала правду о Хьюстоне.

Он нашел преподавателя на замену себе, и нам сообщили, что он не вернется в этом семестре. Я буквально следила за его квартирой, думая, что он может вернуться.

Несколько раз ему звонила, но без ответа. Словно он исчез, с лица земли.

— Вам ничего не говорили о том, когда он вернется? — спрашивает Лекси, когда я ополаскиваю наши тарелки, а затем ставлю их в посудомоечную машину.

— Нет. Я волнуюсь, — говорю я ей, садясь на кушетку.

Она садится рядом со мной.

— Иди сюда, — ее руки обнимают меня, я в коконе комфорта.

— Я просто не знаю, что делать, — говорю я отстраняясь.

— Послушай, ему самому нужно с этим разобраться, — говорит Лекси, вытирая слезы с моей щеки. — Ты не можешь это исправить, Марли.

Я вздыхаю, снова устраиваясь на кушетке.

— Возможно, ты права, — я смотрю на нее. — Но я хочу быть там для него.

— Ох, я знаю, что хочешь, милая.

После того, как я ей все рассказала, мы топим нашу грусть и боль в ведерке с мороженым. Почему мороженое всегда помогает мне чувствовать себя лучше?

Через некоторое время она проваливается в сон, а мой мозг переполнен мыслями о Хьюстоне. Мои дни наполнились выполнением домашних заданий и жалостью к себе. Я чувствую себя виноватой за то, что себя жалею. Ничто не может улучшить мое состояние, кроме возможности быть с ним, чтобы его поддерживать. Но он меня не пускает. И я понимаю, что ему нужно это преодолеть. Так как я могу на него злиться за то, что он исчез? Какой бы эгоисткой я была? Хотя, я — человек, и хочу знать, что он в порядке. Спит ли он? Плачет ли он? Именно это причиняет мне боль. Я за него переживаю. Очень сильно. Его потеря объясняет так много: его потребность в контроле и то, как он закрылся от окружающих. Его непрекращающуюся ненависть к опозданиям. Иногда, я задаюсь вопросом, использовал ли он меня как инструмент, помогающий ему обо всем забыть. И теперь, когда знаю, что находится глубоко в его душе, мне даже неважно, что он пропал, ведь если наша с ним близость, забрала у него хоть немного боли, то я бы делала это снова.

На следующий день мы с Лекси вышли на улицы Нью-Йорка, чтобы осмотреть достопримечательности. Эмпайр Стейт Билдинг. Статую Свободы. Таймс Сквер.

Мы были везде. А напоследок заглянули в Чайна-таун, чтобы присмотреть себе сумочки.

— Боже мой, здесь столько всего, что я хочу, — говорит Лекси. Она прыгает от продавца к продавцу, проводя рукой по различным тканям и текстурам.

Свежий воздух обдувает мое тело, когда я пытаюсь притвориться счастливой. Я все еще чувствую, как все скручивается глубоко внутри. Почему он не звонит?

Мы возвращаемся, наши руки загружены покупками Лекси.

— Марли, я хочу сказать, что горжусь тобой. Посмотри на все, что ты сделала, — изливает она свои чувства, пока мы идем в сторону моего дома.

Я закатываю глаза, улыбаясь ее похвале.

— Да, большое достижение. Я спала со своим профессором.

Лекси останавливается, а люди движутся вокруг нас.

— Марли, ты не можешь выбирать, кого хочет твое сердце.

Я хочу, чтобы тротуар раскололся и поглотил меня целиком.

— Я прямо «настоящий победитель», да?

Она взяла меня под руку и начала движение.

— Слушайся свою старшую сестру. Не думай так, — отчитывает она меня. — Если ты сможешь делать это здесь и сейчас, то сможешь сделать когда и где угодно.

Я смеюсь.

— Ты же не просто так это сказала.

Она улыбается.

— Не заставляй меня петь, — говорит она. — Серьезно, ты живешь в одном из величайших городов мира. Ты выучила схему метро, и тебя не ограбили. Ты учишься в медицинской школе, и ты влюбилась. Да, любовь — отстой, но судя по всему, это грандиозно.

— Грандиозно? Ты под кайфом? — я смеюсь, а она улыбается.

Лекси похлопывает меня по руке.

— Ага, под кайфом из-за великолепной сумочки, которую купила. Нет, я рада за тебя.

Подумай обо всей бесплатной терапии, которую я тебе устраиваю. И не волнуйся из-за Хьюстона. Он вернется когда будет готов. Ты — удивительная девушка, — говорит она, проводя нас сквозь толпу людей.

Я прищуриваюсь.

— Хорошо, что ты сделала с моей сестрой?

Она толкает меня своим бедром.

— Я серьезно.

Ее улыбка слегка приободрила меня. Лишь слегка.

— Давай пока не будем возвращаться. Мне нужно еще кое-что купить.

Мы гуляем по улицам Нью-Йорка, занимаемся шопингом, смеемся и едим. Я скучала по своей сестре. Мы хватаем с прилавка хот-доги, и Лекси ведет шутливые разговоры об их сходстве с фаллосами.

— Хочешь посмотреть шоу на Бродвее или заняться еще чем-нибудь необычным, что делают сучки? — спрашивает Лекси.

Я смеюсь.

— Да, конечно. Давай прогуляемся по Центральному парку.

Позже вечером, когда Лекси надоедает гулять по городу, а ее живот переполнен хот-догами, мы возвращаемся домой и я бросаю взгляд через дорогу на квартиру Хьюстона. Свет не горит. Там никого нет. В мое сознание врезается это окно, как последнее воспоминание о нем.