Киммериец дотронулся до наруча на своем запястье.

Толстая кожа почти полностью приняла на себя укус полухортара. Наверное, яд действительно был очень сильным, если даже простая царапина отозвалась в теле такой болью.

Несколько недрагоценных камней украшали защитный браслет. Когда-то их благословили жрецы Митры, и теперь сила амулета вытягивала отраву из пореза на руке Конана. Через несколько колоколов рапа полностью затянется.

— Думаешь, они ждали нас? — спросила Корделия.

— Возможно, — ответил Конан.

Он хотел сначала переговорить с Фогарридом, и лишь потом делать предположения.

Узкая тропа, ведшая от Портала, незаметно подкралась к широкой шумной дороге, по которой ехали всадники, арбы и подводы.

Высокий шемит вел на поводу крошечного дракона, — по всей видимости, собирался продать богатому купцу. В последнее время, среди торговцев стало модно держать у себя этих крылатых тварей — говорили, что они охраняют дом лучше, чем трехголовые псы и даже медузы. Впрочем, знатоки поговаривали, что это поветрие скоро пройдет — ни один крылатый змей не может сравниться с хорошо обученным цербером.

В старой, поскрипывающей телеге ехали деревенские красавицы, а с ними их заботливые мамаши. Последние то поправят дочурке платок, прикрывающий точеную шейку, то еще раз расчешут волосы, то украсят прическу булавкой с фальшивым изумрудом. Глядя на них, нельзя было не восхититься силе родительской любви, если не знать, конечно, что девушек везли в городской бордель, где их продадут за весьма скромную цену.

На обочине ссутулился бард, перебиравший струны старенькой лютни. Его голос, наверное, в прошлом ублажал слух императоров и эмиров, — но теперь, надтреснутый и печальный, мог сгодиться разве что для толпы, что собиралась возле городских ворот в ожидании, пока их пропустят.

Сказитель вел нехитрую, но весьма поучительную историю о добром купце, по соседству с которым жил землепашец. Копан и Корделия оказались в самом конце толпы, собравшейся возле городских ворот, поэтому не могли его слышать.

Бард весьма потешно изображал пахаря, который довольствовался кусочком хлеба и глотком воды из ручья, — а зрители покатывались со смеху, ибо каждый из них прекрасно знал одного, а то и двух подобных героев в своей деревне.

Нехитрая баллада понравилась слушателям, многие хлопали и хвалили, да вот, к несчастью, почти ни у кого не оказалось с собою денег, — Причину, странное стечение обстоятельств, если учесть, что все они ехали в столицу! — поэтому лишь два или три динара упали в глиняную плошку барда.

В это время как раз клацнули зубами городские ворота, и люди поспешно двинулись в их сторону, позволив певцу вдосталь налюбоваться своими спинами.

Раздались крики боли и страха — а вслед за ними радостный смех, ибо ничто не радует человека больше, чем несчастье, случившееся с кем-то другим.

Несмотря на то, что городские ворота стояли здесь вот уже шесть веков, и исправно распахивались каждое утро, чтобы столь же гостеприимно затвориться вечером, — всегда находилось несколько приезжих, которые становились к ним слишком близко. Бедняги думали, что так получат возможность быстрее оказаться в городе, и им не хватало сообразительности спросить себя — почему же все остальные не спешат оттеснить их, а, напротив, держатся в отдалении.

Тяжелые створки, распахиваясь, могли сбить с ног, а то и покалечить. Вот и сейчас, один человек лежал на земле, держась за ногу, по всей видимости, сломанную, другой же согнулся, обхватив руками окровавленное лицо.

— Больно? — издевательски хохотали в толпе. — И будет больно, если не смотреть!

Однако смельчаки тут же поджали хвост и поспешили спрятаться за спинами других, поскольку над толпой ястребом пронесся голос стражников:

— Назад, назад! Именем Трибуна!

Сложно было судить, что именно вершилось в сей момент этим славным именем, — возможно, его молитвами лилась кровь из покалеченного лица бедняги, или грозно топорщились усы гвардейца.

Как бы то ни было, толпа поспешила сделать еще пару шагов назад, — и хотя при этом кое-кому наступили на ногу, нового смеха не последовало — как известно, стражи порядка чувством юмора не обладают, ибо иначе не стали бы этот порядок стеречь.

— По одному! В линию! — рычал стражник, словно обращался к невольникам, а не к гостям славного города, приехавшим сюда подчас издалека, чтобы оставить здесь много денег, а у себя — приятные воспоминания о путешествии.

Впрочем, для слуг народа нет большего врага, чем народ, ибо он самым своим присутствием напоминает им, что они — слуги.

Большинство людей уже не раз были здесь и знали порядок. Гости города выстраивались в ряд, оттесняя друг друга, и вот теперь становилось ясно, что самые хитрые как раз и оказались впереди очереди.

Люди могли позволить парочке бедолаг лишиться ноги или носа, на потеху собравшимся, — но теперь, когда надо было попасть внутрь как можно скорее, привычно помогали новичкам занять места.

Такова толпа — обучи ее пару раз, и она сама станет для себя и надсмотрщиком, и экзекутором.

Ворота в город были широко распахнуты — но это гостеприимство было всего лишь ложью, давно привычной для тех, кто часто общается со слугами парода. За тяжелыми створками оказалась прочная толстая решетка, которая преграждала путь не менее надежно, чем металлические пластины, — однако давала гостям возможность полюбоваться на узкие улочки столицы и возносящийся к небу храм Радгуль-Йоро.

Это была достойная награда за их долгое путешествие. Однако чтобы войти внутрь, им предстояло еще и заплатить пошлину.

Шестеро стражников расположились по другую сторону решетки. Каждый держал в руках острую пику, на случай, если кто-то из гостей забудет о правилах приличия или попросит почесать ему пузо. За их спинами расположилось еще столько же солдат, с заговоренными арбалетами. Эти бойцы прошли особую тренировку, и теперь могли стрелять сквозь отверстия в решетке столь же легко, как если бы ее вовсе не было.

По толпе собравшихся пробежал легкий ветерок ропота. Стало ясно, что те, кто не приезжал в столицу несколько месяцев, видят такие приготовления впервые. Однако даже местные были удивлены, когда за поворотом кривой улочки появилось шестеро человек в синих мантиях магов. Каждый из них держал в руке толстую цепь, крепившуюся к металлическому ошейнику.

— Кофские мантикоры! — пронеслись среди людей пугающие слова.

Огромные львы, с черно-золотой гривой, и широкими драконьими крыльями настороженно поводили носом и фыркали, недовольные людским гомоном и запахом сотен тел. Чародеи негромко говорили что-то, — возможно, читали заклинания, или же обращались к тварям на понятном только им языке.

Голос десятника вновь прорезал нестройный гул.

— Выложить талисманы и другие магические предметы!

Одна из мантикор рванулась на своей цепи, встав на дыбы и оскалив пасть.

Люди переглядывались. Кто-то потянулся за пазуху, чтобы вытащить талисман, который носил на шее. Другие, напротив, лихорадочно думали — как спрятать запрещенные к ввозу колдовские товары.

— Боюсь, нас не впустят в город, — пробормотал Конан. — По крайней мере, с нашим оружием. А расставаться с мечом я не собираюсь…

Корделия хмыкнула.

— Есть много способов отрезать дракону хвост, — сказала она.

Сложно было судить, что именно собирается предложить девушка, а Конан подозревал, что и вовсе не хочет этого знать. Однако решение, как часто бывает, пришло столь же внезапно, сколь неожиданным оказалось вставшее перед ними препятствие.

Высокий молодой человек ехал через толпу на белом коне.

У него было тонкое, слегка изнеженное лицо аристократа, черные курчавые волосы и проницательные глаза. Последние, впрочем, казались немного выпученными, и это портило общее впечатление, которое производил его облик.

Подбородок всадника одни могли бы назвать безвольным, другие решительным. И эта двойственность как нельзя лучше характеризовала самого молодого человека — чувствовалось, что в каких-то вопросах он готов стоять до конца, а в других сразу смирится с поражением, и сложно было определить, где он проводит черту между ними.

— Немедий, — процедила Корделия. — Вот кто нас проводит.

Казалось, что молодой человек полностью погружен в себя, как жареные цуккини в тесто, однако его темные внимательные глаза сразу же выхватили из толпы киммерийца и его спутницу, и аристократ направил своего коня к ним.

— Конан, — произнес он. — Корделия. Рад, что вы все же смогли приехать. Я слышал, гонцы так и не смогли вас найти и потому не передали приглашение. Хорошо, раз это не так.

Ни северянин, ни девушка не получали никаких писем, однако объяснять это вряд ли стоило, да и Немедий не был расположен слушать. Взглянув на небо, аристократ заметил:

— Мы и так опаздываем. И почему вы пешком? Не страшно, — продолжал он, не дав собеседникам ответить, — здесь же, на заставе, вам выделят лошадей.

И, обернувшись к толпе, властно воскликнул:

— Дорогу! Дорогу дворцовому советнику.