Тамара Ивановна сидела на расписном деревянном детском стульчике и читала книгу эзотерического содержания, изредка прерывая процесс, чтобы посмотреть, не шалят ли дети. Дети шалили в пределах нормы, и воспитательница вновь припадала к источнику тайных знаний, изданному неплохим тиражом. Наконец она отложила книгу и задумалась, глядя на играющих детей с безучастностью камеры слежения.

На душе у Тамары Ивановны было муторно – совсем как у ребенка, у которого лучший друг отобрал любимую игрушку. Причиной всего стала та самая книга, отложенная сейчас в сторону, – книга желанная и дорогая. Неприятность заключалась в том, что из-за ее покупки не осталось денег не только на семинары, но даже и на клуб. Занятия проходят в ее детском саду – и она уже две недели не может туда попасть. Это же просто свинство! Кто, спрашивается, выбил у заведующей копеечную аренду? Кто привел их сюда? И ее же теперь за порог не пускают без денег! Ну, Олег!.. Дождешься – расскажу заведующей, что у тебя за психологические тренинги!..

«Нет, так нельзя, – урезонивала она себя, разжимая кулак, но распаленное воображение говорило, что можно, только так и можно: если он с тобой по-свински, то и ты имеешь право, – и кулак снова сжимался, а рассудок продолжал возражать, что так всё-таки нельзя, что если не здесь, то будет другое помещение, и цены изменятся, и ей будет туда ходить не так удобно, и вообще могут не пустить, даже с деньгами, – и наконец она решила: надо посоветоваться с братом.

– Маша! – позвала Тамара Ивановна. – Иди сюда… Слушай, твой папка дома будет сегодня вечером? Никуда не собирался?

– Дома. Никуда.

– Я зайду к вам сегодня. Как там Сашка поживает – нравится ему в школе?

– Гово’гит, н’гавится.

– Вот и хорошо. Когда ты «р» научишься говорить? Ну-ка, как у нас звери рычат? Ррррр! Теперь ты давай: ррррр!..

Вечером, после работы, Тамара Ивановна отправилась к брату Григорию и, затворив дверь, проговорила с порога:

– Привет! Ты когда Машку рычать научишь? Я ей «р-ры», а она мне «г-гы»…

– Привет, Тома, – сдержанно ответил брат. – Раздевайся, проходи. У нас гости.

– Кто? – шепнула сестра, заранее поморщившись.

– Женя Солев с мамой.

– Детсадовская дружба…

– Почему детсадовская? Они теперь одноклассники.

– Не знала. Когда они уйдут, мне надо будет с тобой посоветоваться.

– Посоветуемся. А пока пошли в зал. Ленка, зараза, гуляет, а я отдувайся. Уже не знаю, о чем говорить, – шепотом пожаловался Григорий Иванович.

– Бедненький… Как уж ее зовут-то?

– Софья Петровна.

– Здравствуйте, Софья Петровна!

– Здравствуйте, Тамара Ивановна! – ответила та несколько удивленно.

– Мы с Гришей сестра и брат, – пояснила новоприбывшая и лукаво добавила: – А вы что подумали?

– Ничего особенного, – смущенно ответила гостья. – Не знала, что вы брат и сестра, вот и удивилась.

– Ясно. А Женя где?

– Они с Сашей в другой комнате. У девочки из их класса завтра день рождения, и учительница поручила им придумать поздравление. Вот они и сидят придумывают.

– Творческий процесс, значит, – улыбнулась воспитательница. – А Машка тоже с ними?

– Машку Лена в секцию отвела, – терпеливо объяснил Григорий Иванович. – Сегодня же понедельник.

– А, ну да, – вспомнила Тамара Ивановна. – Фигурное катание.

– Фигурное катание?! – изумилась Софья Петровна. – Но ведь она младше Саши, по-моему, ей лет пять или шесть…

– Шесть, – подтвердил отец с гордостью. – И уже стоит на коньках.

– С ума сойти! А я как-то пробовала на коньки встать – ну корова и корова…

– Поначалу все как коровы, а потом ничего, – заметила воспитательница. – Я уж не помню, вы ходили с нами, когда я подготовишек на цирк на льду водила?

– Нет, но Женя мне всё рассказал. Там что, правда белые медведи на коньках катались, или он сочиняет?

– Правда. Так что было бы желание.

– А еще… Вы про секцию заговорили – и я сразу вспомнила… Вы уж простите Христа ради, что я сплетни повторяю, но я уже от нескольких людей слышала… – Софья Петровна замялась, подбирая слова, но так ничего толком не подобрала и выпалила: – Это правда, что у вас в садике секта обосновалась?

– Секта?.. – встревожилась Тамара Ивановна, но потом поняла, о чем речь, и рассмеялась: – Секта! Ничего себе секта! Какая же это секта?..

– А что там у вас такое?

– Погодите, я сейчас чай поставлю и всё расскажу. А то эти деятели, чувствуется, еще долго заседать будут. Пусть себе заседают, а мы пока чайку.

Когда она ушла на кухню ставить чайник, в разговор вкрались неловкие паузы и словесные конвульсии, так что продолжать его стало обременительно, однако он был необходим, ведь нельзя просто сидеть и молчать, – и в результате этот полутруп не угасал, словно поддерживаемый аппаратом искусственного дыхания. А разговор двоих в соседней комнате представлял собой гораздо более активную и жизнеспособную субстанцию; шел он, впрочем, безболезненно прихрамывая, как человек, одна нога которого короче другой, но при этом обе ноги здоровые.

– А она тебе нравится? – внезапно поинтересовался Саша.

– Кто? – не понял Женя.

– Машка Сафронова. Или у кого-то еще день рождения?

– Ну, она хорошая… И что облако на Ангела похоже, сразу поняла…

– А чего ты тогда ничего не придумаешь?

– Мы же уже придумали: я говорю, ты открытку вручаешь, Лидия Михайловна за уши тянет.

– А что ты ей будешь желать? – насмешливо спросил Саша. – Расти большой, хорошо учиться и слушаться родителей?

– Да. А что еще надо?

– Ты, прям, как маленький! Она же тебе нравится!

– Ну и что?

– Значит, необычное что-то пожелать надо. Или придумать что-нибудь необычное… Твой Христос праздники устраивал? – неожиданно закончил он.

– Устраивал, – ответил Женя, немало удивившись и подумав, что, наверное, не зря он пересказывает Евангелие на уроках чтения. – Устраивал. На свадьбе в Канне Галилейской Он воду в вино превратил.

– Зачем? Чтобы все напились?

– Чтобы весело было. А еще Он пятью хлебами накормил пять тысяч человек. И там еще двенадцать коробов наполнили несъеденными кусками.

– Круто. А куда потом дели эти короба?

– Съели, наверное.

– Вино и хлеб, выпивка и закуска! – рассмеялся Саша. – Умел Он праздники устраивать!

– Хлеб и вино, Тело и Кровь! – пробормотал Женя и счастливо улыбнулся. – До сих пор празднуем!

Тем временем в соседней комнате началось чаепитие, и Софья Петровна быстрым движением перекрестила свою чашку и розетку с вареньем, а Тамара Ивановна и Григорий Иванович удивленно переглянулись.

– Так что там за секта в детском саду? – спросила Женина мама, отхлебнув из чашки.

– Секта! – воскликнула воспитательница со смехом и возвела очи горé, после чего посмотрела в глаза собеседницы и объяснила: – Не секта, а психологический клуб. Тренинги разные, тесты, лекции. С религией вообще никак не связано. Я была там несколько раз – всё совершенно невинно. Во главе этого клуба – ученый, кандидат психологических наук. А тем, кто сплетни распускают, передайте, что так нельзя. Они нашему садику, между прочим, репутацию портят. А клуб этот аренду платит – он садику выгоден.

– Простите ради Бога! – смущенно проговорила Софья Петровна. – Просто мне рассказывали, что там палочками этими курительными пахнет, и музыка какая-то особая, и крики, как будто кого режут…

– И вы поверили? – улыбчиво пристыдила Тамара Ивановна. – Кто же там вынюхивает и подслушивает?

– Не важно. Завтра же пойду к ним ко всем и скажу, чтобы языками не мели, – сердито пообещала Солева.

Когда она и Женя ушли, брат с усмешкой поглядел на сестру и спросил:

– А что, у вас там правда кто-то орал?

– Да Валька, дура, на ребёфинге. Там ведь рождаться надо. Другие молча или постонут, поплачут немножко, а она прямо в полный голос…

– Как бы не выгнали вас оттуда.

– Пока не выгоняют. Но ты представляешь… – и она гневливо поведала ему свою печаль.

– Ты приди к ним тогда и скажи, что или они тебя пускают бесплатно, или ты сообщаешь о них правду-матку и заведующей, и родителям. Это вообще твой садик! Ты им и аренду выбила, и покрываешь их! Они тебя не то что бесплатно должны пускать – они тебе деньги должны платить! Так и скажи. А то нашли овечку…

* * *

Женя Солев пожелал Маше Сафроновой расти большой, хорошо учиться, слушаться родителей и не грешить.

– Великая грешница! – рассмеялась Машина мама, и весь класс тоже рассмеялся.

Поздравляли сразу после уроков, и в дверях толпились родители. Вслед за Жениными пожеланиями Саша вручил Маше поздравительную открытку, а потом Лидия Михайловна семикратно потянула девочку за ушки. Когда процедура закончилась, Машина мама вручила дочке коробку конфет, и та, смущенно улыбаясь, пошла по рядам одаривать одноклассников. В последнюю очередь она добралась до учительницы, очень смутившись от такой оплошности, но конфет хватило.

Лидия Михайловна поджидала ученицу с нетерпением, поскольку заметила, что дети, поедая конфеты, переглядываются, пожимают плечами и даже морщатся. Отправив конфету в рот, учительница метнулась к Машиной маме и шикнула:

– Вы что, с ума сошли?!

– В чем дело?

– Они с ликером! Немедленно собирайте у тех, кто не доел!

Обратившись к детям, Лидия Михайловна сказала, что эти конфеты для взрослых, что их дали по ошибке, что если кто-то не доел, то пусть складывают обратно в коробку…

– Как – с ликером? – восклицала Машина мама. – Там же ни слова про ликер!

– Машенька, зайчик, ты ни в чем не виновата! И мама твоя ни в чем не виновата! Это просто ошибка! – успокаивала учительница девочку, пока ее мама собирала недоеденные конфеты, но девочка всё равно плакала.

– А ликер – это вино? – спросил Саша, оценивая непривычный вкус.

– Вино, – ответил Женя.

– Канна Галилейская! Канна Галилейская! – вскричал Саша со смехом. – А кусков набрали целую коробку!

Услышав это, Женя разрыдался, и Лидия Михайловна метнулась к нему (Маша уже была с мамой) и повлекла мальчика из класса.

А с Женей приключилась форменная истерика, и он некоторое время неудержимо рыдал возле раковины и не мог прийти в себя даже от умывания холодной водой.

– Ну что ты, горюшко, что ты? – уговаривала учительница, умывая, умывая, умывая мальчика и махая рукой на Софью Петровну, заглянувшую в туалет. – Что ты?

– Почему так?! – с болью проговорил Женя сквозь стук зубовный. – Нельзя играть в Евангелие! Нельзя!

– Никто и не играл, – объяснила Лидия Михайловна. – Просто так получилось. И Маша не виновата, и мама ее не виновата, и Евангелие здесь ни при чем…

– Вы просто не понимаете, – печально заключил мальчик, подавляя последние рыдания.

– Что тут у вас? – вопросила Софья Петровна, решительно входя. – Он мой сын!

– Извините, – пробормотала учительница, отступая.

– Женечка, сынок, что с тобой?

– Ничего, – ответил он спокойно и опустошенно. – Просто нельзя играть в Евангелие. Кому-то от этого будет плохо.

* * *

В тот же день на большой перемене Степа нашел Гену и обратился к нему с таким предложением, которого последний никак не ожидал.

– Но я же не актер, – ответил Валерьев недоуменно. – При чем тут я?

– Нам актер и не нужен. Ролевая игра – это совсем не театр: в ней неясно, кто и как себя поведет и чем всё закончится. И зрителей на ролевых играх тоже нет – есть только участники.

– Ролевые игры – это когда всякие-разные  толкиенутые  товарищи по лесам бегают с деревянными мечами? – уточнил Гена с улыбкой.

– Не только. Есть настольные ролевые игры, кабинетные и полигонные. Ты про полигонную игру говоришь, а у нас гораздо проще – кабинетка часа на два. Суть ее вот в чем.

И Степа поведал историю общества словоглотов, присовокупив, что роль у инока ключевая и вместе с тем самая простая, ведь он не должен слышать постоянно какое-то слово и может употреблять любые слова, и цель у него благородная: он хочет, чтобы все стали свободными, как он.

– Как Neo в «Матрице», – заметил Гена.

– Далась вам эта «Матрица»! – недовольно пробормотал Степа. – Миша Солев то же самое сказал.

– А он будет играть?

– Да. Между прочим, играют сплошь твои знакомые из «Кометы»: я буду парторгом, моя Лена – журналисткой, Миша – писатель, его Светка – врач, Гриша – генерал, ты, если согласишься, – инок. Зеленый домик в полном составе. Да, еще один чувак будет – ты его не знаешь, – Дрюня Курин, он будет шаманом-подпольщиком.

– Мой одноклассник, – задумчиво сообщил Валерьев. – Шаман – это для него подходит…

– То ли мир тесен, то ли спиралька опять закручивается… – изрек Степа, поморщившись, словно от мигрени. – Помнишь, мы у костра про фатум говорили? А потом мы уже без тебя сидели у костра на том же месте и говорили про фатальную повторяемость событий. Если растянуть этот круговорот по временной оси, то получится спираль. Вопрос в том, сами ли мы кружим, как в лесу кружат, или у нас проводник есть, которому нас кружить нравится. Ты как думаешь?

– Не знаю. Знаю, что Кура учится на экономе, а ты – на ЕГФ.

– Мы из театра «Натюрморды». Вся наша компания из зеленого домика – сплошные натюрморды.

– Это спиралька! – воскликнул Гена возбужденно. – Ты прав! Я согласен участвовать!

– Вот и славно. Тогда давай обменяемся телефонами и вечерком поговорим подробнее о твоем персонаже. Я прихватил наши правила, твою вводную и статьи о ролевых играх – держи, изучай. Игра состоится в эту субботу, в шестнадцать ноль-ноль, в сто семнадцатой аудитории главного корпуса. И помни: каждый игрок будет преследовать свои цели. Продумай, в чем выгоды твоего учения. Кое-что я тебе подскажу, но основную стратегию вырабатываешь ты сам. Кстати, я – твой главный враг на этой игре, так что не особо доверяй моим советам, – улыбчиво предупредил белобрысый мастер. – Пойду в свой корпус, а то перемена заканчивается. Вот мой номер, держи, а теперь свой диктуй… Записал. Пока! Приятно было встретиться на спиральке!

Войдя в аудиторию после звонка, Степа извинился перед преподавателем, подсел к Мише и сообщил:

– Гена согласился. С тебя пиво, желательно – сегодня.

– Ладно. Вечером занесу.

– И прихвати Светку, а я Лену позову. Вдвоем мы столько не выпьем – это во-первых…

– А во-вторых, молодой человек, вы находитесь на семинарском занятии, – саркастически напомнил преподаватель, и Степа извинился вторично.

Вечером Миша в сопровождении Светы и с небольшой тяжело груженой спортивной сумкой – точь-в-точь такой, в каких герои американских боевиков носят оружие, – явился к Степе. В сумке обреталось пиво, а количество его было сногсшибательным даже для четверых – по два с половиной литра на человека.

– Ну ты даешь! – восхитился хозяин. – Чипсы с меня.

Примерно в тот момент, когда каждый из участников ополовинил по первой бутылке, Лена сказала:

– На прошлой неделе мы так же сидели.

– И блюдце вертели, и сильно потели, – добавил Степа. – Стихоплетка ты моя.

– Я случайно! – рассмеялась она.

– А блюдце вертели всё-таки не мы, – задумчиво проговорил Миша. – Помните, как оно возле букв проворачивалось? Вплотную к букве подъедет, и уже всем ясно, какая буква, а оно всё-таки прокручивается, пока стрелка не укажет на букву. Жуткая какая-то педантичность! И к тому же, попробуйте так вчетвером или втроем провернуть с разных сторон – запутаешься, куда вертеть. А оно легко-легко шло, мы его просто кончиками пальцев касались.

– Так всегда бывает, – заметила Света.

– Степ, ты как этот сеанс расцениваешь? – полюбопытствовал Солев. – Тогда все были возбуждены, сейчас время прошло…

– Мистификации не было, – ответил тот. – Протокол духообщения я вам отксерил, там всё точно. Подлинник, подписанный кровью, у меня…

– Не кровью, а красной пастой, – уточнила Лена. – Вообще, глупая была идея.

– Не важно. Важно, что это было. Если ты, Миш, имеешь в виду содержание, то время покажет. Пока в этих пророчествах сплошной туман. Например, «к осени улей успокоится» – это про Россию, и в середине октября. Ясно, что иносказание, а фиг поймешь.

– Про Гену уже сбылось, – сказал Миша задумчиво. – А про остальных – какие-то темные пророчества, мне даже не по себе немного.

– Сам же хотел! – воскликнула Света обиженно. – Если бы не твой рассказ, никого бы мы не вызывали.

– Знаю, знаю, простите… Мне теперь кажется, что не надо было этого делать, – закончил парень неожиданно для самого себя и присосался к бутылке.

– Впечатлительный вы, батенька, – улыбнулся Степа. – В рассказе хотя бы пригодилось?

– Пригодилось, но мог бы и обойтись. И без Гены, кстати, тоже могу обойтись: мой герой на него не очень похож.

– Я же говорил, что прототип не должен давить на героя. Но инок нам на игрушку всё равно нужен. Кроме того…

Зазвонил телефон, и Степа произнес, вставая с табурета:

– Если это он, то будет жить долго.

– Добрый вечер, – сказал Валерьев в телефонную трубку.

– Добрый вечер, долгожитель, – ответила трубка. – Только что про тебя вспоминали.

– С кем это?

– С натюрмордами-словоглотами. Пьем пиво, радуемся, что инок нашелся. Хочешь – приходи, только я живу далековато…

– Нет, спасибо, – отказался Гена, подумав, что «далековато» – странный адрес. – Я тут почитал твои бумажки. В общем, всё круто. Не думал, что у ролевых игр такая серьезная теоретическая база: техногенные, фэнтэзийные, исторические, мистериальные, игры пограничного состояния, игры высокого напряжения, настольные, кабинетные, полигонные, элитарные, полуэлитарные, открытые… А «Сказки Шворца», «Искусство хождения по граблям» и «Шестеренка ролей» – это просто великолепно. Ты давно мастеришь?

– Первый раз, – ответил мастер. – Придумал словоглотов, начитался теории – и вот теперь не знаю, что из этого выйдет. Свою вводную ты видел, правила видел, сейчас кое-какой компромат на других дам. Извини, я коротко, а то там без меня пьют… Начали. Шаман-подпольщик ненавидит систему, то есть Партию, но без системы его деятельность потеряет смысл. Генерал – человек военный. Для армии главное – дисциплина, а Партия – основа порядка. Однако уничтожение словоглотства может дать армии власть над страной. Писатель – лицо привилегированное, кормилец народа, но вдруг у него еще и совесть имеется… Журналистке словоглотство мешает вести репортажи, но может помочь в смысле сбора компромата – не знаю, что там Ленка придумает. Врачиха у нас будет специалисткой по откачке. К ней поступают коматозники, которые употребили свое слово или не услышали его вовремя. Врач в таких случаях вкалывает пациенту стимулятор кратковременного действия, и он жестами показывает свое слово. Так у врачей оказывается компромат – и некоторые приторговывают информацией. Честная у нас врачиха или мафиоза – я не знаю. Ну а я – парторг. Мне известны слова некоторых игроков, а те, кто сменил слово у шамана, уже не под моим колпаком. Зато их слова известны шаману. Про себя ты знаешь сам. Всё, я уже и так многовато тебе сказал.

– Значит, игра в морально-нравственный выбор, – заметил Гена, перебирая Степины бумаги. – Тут в одной гениальной статье говорится, что в это играть невозможно. Вот она, автор – некто Ланс из Екатеринбурга…

– Извини, Ген, меня зовут…

– Тогда иди. Пока.

Валерьев положил трубку и принялся перечитывать гениальную статью екатеринбургского Ланцелота, ставя карандашом галочки напротив наиболее понравившихся мест: «В тот момент, когда деяние на моральном поле становится возможным, заканчивается игра и начинается жизнь… Значимым событие на моральном поле становится только тогда, когда один из вариантов выбора – реальная жертва со стороны человека, совершающего выбор… Деяние на игре невозможно, а игра в деяние деянием быть не может… Всякий раз при попытке игры «а-ля высокая трагедия» отыгрыш скатывается или в фарс, или в истерику…» Галочек было немало.