ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Л е н и н  В л а д и м и р  И л ь и ч.

К р у п с к а я  Н а д е ж д а  К о н с т а н т и н о в н а.

К о ж у х о в  Г е о р г и й  М а к с и м о в и ч.

В и к т о р и я.

П а в е л  Ж и х а р е в — молодой крестьянин.

Н и к и ф о р — из мастеровых.

Т е р е з а  С к у п е н ь — квартирная хозяйка Ленина.

М а р и я.

Д о м н а  И п а т ь е в н а — мать Павла.

В а с и л и н а — жена Павла.

П а л и ш и н — богатый мужик.

П е л а г е я — его жена.

К о л я — сынишка Палишиных, 14 лет.

Е р м и л  К а р а с ь (по-уличному «Яроська») — из бедняков.

Л у ч н и к о в  — богатый мужик.

М а т в е й  — сосед Палишина.

Н а ч с а н у п р.

Ж а н д а р м.

П о н я т о й.

С л е д о в а т е л ь.

К о н в о й н ы й.

П о ч т а р ь.

Н а д з и р а т е л ь.

М е д и к и.

П о л ь с к и е  и  р у с с к и е  к р е с т ь я н е — мужчины и женщины.

 

ПРОЛОГ

Ночь. Метель. Завывает ветер. Возникает мужской голос:

Ночь. Метель. Завывает ветер.

 

АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Дом с верандой и мезонином. Справа — сарай. Вдалеке видны заснеженные вершины гор, сверкающие на солнце. Раннее утро. Т е р е з а  — молодая, полногрудая женщина — подметает двор. Со стороны гор появляется  М а р и я, торопливо проходит в дом, быстро выходит оттуда, на ходу покрывает голову платком, направляется к калитке.

Т е р е з а. Куда ты в такую рань?

М а р и я. К пану вахмистру.

Т е р е з а. Матка бозка! Зачем?

М а р и я. Доброе дело хочу сделать. Может, тогда моего Стасика, как твоего мужа, в солдаты не заберут. Ксёндз вчера говорил — из-за русских война началась. У тебя в доме русские живут. Ты знаешь, кто они такие? Знаешь? Нет? А я вот узнала.

Т е р е з а (загораживает дорогу). Побойся бога, Мария! Пан мне отсрочку налога у старосты выхлопотал… К тебе они как к дочери родной относятся…

М а р и я (сквозь слезы). Не хочу, чтобы моего Стасика на войне убили!.. (Плачет.)

Т е р е з а. Чу, чу!.. И тебе пан поможет… Молод еще твой Стасик, не возьмут его в солдаты…

Входят  П а в е л  и  Н и к и ф о р. Павел — совсем молодой, Никифор — много старше, степенный, медлительный, его лицо наполовину скрыто густой бородой.

П а в е л. Доброе утро. Не найдется ли какой работы?

М а р и я (подозрительно). Вы — тоже русские?

Н и к и ф о р (отстраняя Павла). За-ради бога, потише, пани. Зла мы вам никакого не причиним. Да, русские мы, на заработки в Польшу приходили, а потом дьявол нас в Силезию занес. А тут война как раз. Теперь домой, к семьям своим, ребятенкам, слышь-ко, пробираемся.

Т е р е з а. Найдется работа. Насос вот починить надо. Скрипит, гремит, а толку нет.

Н и к и ф о р. Сполним. За двадцать крон…

Т е р е з а. Ой, нет-нет! Не будет у нас таких денег.

Н и к и ф о р. Это нас не касаемо.

Т е р е з а. Вот если бы — пять крон…

П а в е л. Чего уж… Починим за сколько есть.

Н и к и ф о р (сурово). Павел, некогда нам.

П а в е л (сбрасывает с плеча моток проволоки, кладет на землю узелок с пожитками). Сами назвались, чего уж теперь.

Т е р е з а. Спасибо пану…

Н и к и ф о р (бросает котомку наземь, ворчливо). Грех с тобой, Павел. Навязался на мою голову, прости господи. Тут работа сурьезная, с ней до ночи промаешься, себе дороже станет… Ну да ладно уж! (Осматривает насос.) Кусок кожи требуется. Подметка от старого сапога или башмака.

Т е р е з а. Мария, я в коморе поищу, а ты в сарае посмотри. (Уходит в дом.)

Мария заходит в сарай. Никифор следом. Тотчас же из сарая доносится возмущенный голос Марии, звук пощечины. Мария с плачем убегает. Павел хватает Никифора за грудки.

Н и к и ф о р. Пашка, поцеловал тольки, ей-бо, не вру.

П а в е л. Ты что, гад, умом рехнулся? Средь бела дня, на чужом дворе, когда и без того вот-вот ни за что сгинем. Русские же мы, враги нынче для них…

Н и к и ф о р. Не могу, Пашка, больше… что хошь… Без бабы не могу больше. На баб, которые мало-мальски… Кровь мне зенки мутит…

П а в е л. Замолчи, паскуда!

Н и к и ф о р. Себе присмотрел молодуху-то? Я не гордый: тебе — эту, мне — ту, постарше… Не передеремся, чать…

Павел поднимает с земли котомку Никифора, швыряет ему под ноги.

П а в е л. Держи и топай с этого двора.

Н и к и ф о р. Не цапай чужое!

П а в е л. Уходи, говорю, по-доброму, пока силом не выгнал.

Н и к и ф о р. Щенок! На благодетеля руку поднимаешь? Придушу! (Бросается, на Павла.) Пашка… твой верх. Сдаюсь. Только морду не кровени…

П а в е л. Тьфу! Знал бы раньше, что ты такая паскуда… (Уходит.)

Н и к и ф о р (презрительно сплевывает). Тоже мне товарищ! Ничего! Теперича я и один до дому доберусь. (Возится с насосом.)

Из дома выходит  Т е р е з а, протягивает Никифору старый башмак.

Т е р е з а. Годится?

Н и к и ф о р. Лучше быть не может.

Из мезонина доносятся звуки фортепьяно. Входит  п о ч т а р ь.

П о ч т а р ь. Доброе утро, пани Тереза.

Т е р е з а. Здравствуйте.

П о ч т а р ь. Пани Крупская дома?

Т е р е з а. Сейчас позову. (Уходит в дом.)

К р у п с к а я (появляется на крыльце). Здравствуйте, пан Куцевич. Слушаю вас.

П о ч т а р ь. Имею честь вас обрадовать — на имя вашей матери, пани Крупской, из России пришли деньги — четыре тысячи рублей.

К р у п с к а я (крайне удивлена). От кого?

П о ч т а р ь. Наследство. Завещано покойной сестрой вашей матери. Вот письмо нотариуса и извещение на получение денег.

К р у п с к а я (крайне взволнована, но не выдает своего состояния). Покойная? Как покойная? Тетя Оля умерла?

П о ч т а р ь. Все помрем, все на том свете будем…

К р у п с к а я (спокойно). Хорошо, я передам. Я передам, пан Куцевич.

П о ч т а р ь. Спасибо. Всего доброго. (Уходит.)

Н и к и ф о р (про себя). Бедные, говорят, а тысячами, глянь, ворочают. (Громко.) Пани, вот насос исправил. За работу бы получить.

К р у п с к а я. А? Что? Спасибо, спасибо… Сколько же?

Н и к и ф о р. Гм… Двадцать крон…

К р у п с к а я. Пожалуйста. (Дает деньги.)

Н и к и ф о р. Премного благодарствуем. (Низко кланяется.) Прощения просим.

Никифор уходит, сталкивается с  К о ж у х о в ы м, кланяется ему.

К р у п с к а я (вертит в руках извещение). Надо подготовить маму. Володю это тоже очень расстроит. Тетя Оля! Бедная тетя Оля!..

К о ж у х о в. Здравствуйте, Надежда Константиновна.

К р у п с к а я. Здравствуйте, Георгий Максимович.

К о ж у х о в. Владимир Ильич дома?

К р у п с к а я. Чуть ли не с рассвета ушел на Черную гору. Работает над статьей о войне. Жду его.

К о ж у х о в. Я только что со станции — прибыла свежая почта. Позавчера германский рейхстаг единогласно утвердил военный бюджет. (Дает газету Крупской.)

К р у п с к а я. Немецкие социал-демократы голосовали за войну? Не может быть! Не может быть!

К о ж у х о в. Написано — черным по белому. Правда, я плохо знаю польский язык, мог ошибиться.

К р у п с к а я (читает). К сожалению, вы не ошиблись. Так и есть. Это надо немедленно показать Владимиру Ильичу.

К о ж у х о в. Я отнесу. Я знаю, где он любит работать.

К р у п с к а я. Нет, я сама. Поднимитесь к Виктории. У нее для вас важная новость.

К о ж у х о в. Надежда Константиновна… Вы так бледны, взволнованны… Что-нибудь ужасное?

К р у п с к а я. Нет-нет… Просто завтра Виктория по поручению Владимира Ильича выезжает в Россию.

К о ж у х о в. В Россию? Завтра? Одна? А я? Надежда Константиновна, вы, кажется, забыли, что Виктория значит для меня.

К р у п с к а я. Знаю, Георгий. Невеста. Любимая. И все-таки она должна ехать. Ступайте же к ней. (По-матерински ласково, понимающе.) Она — ждала…

Кожухов уходит, слышно, как он стремительно поднимается по деревянной лестнице на второй этаж. Крупская, вздохнув, уходит в сторону гор. Входит  Н и к и ф о р, его лицо искажено гримасой ужаса.

Н и к и ф о р. Осподи! Потерял! Весь капитал потерял… (Кидается в сторону сарая, ползает по земле, поднимает холщовый мешочек, в котором позвякивают золотые монеты.) Слава те! (Крестится.) Бог сохранил. Ушел бы из деревни — прощевай, золотишко. И всего-то ничего. Все из-за Пашки, чтобы ему свою селезенку съесть. Аж ног не чую с переляку, не несут… (Садится, свертывает цигарку.)

Входит  Л е н и н, поглощенный своими мыслями.

Н и к и ф о р. Э-э… господин, не найдется ли у вас огоньку прикурить?

Л е н и н (удивлен). Вы — русский?

Н и к и ф о р. Вроде так.

Л е н и н. Очень интересно. Сейчас вынесу спички. (Уходит, возвращается.) Русский, говорите? А как попали в эти края? Какими судьбами? И куда теперь путь держите?

Н и к и ф о р. Смоленский я… В Польшу вот ходил… На заработки. А из Польши в Силезию угодил.

Л е н и н. К кому нанимались? К поляку или немцу? Как долго батрачили? Много ли заработали?

Н и к и ф о р. Наскреб маленько. Вы, господин хороший, вижу, из благородных, так вы меня скорее поймете. Из потомственных печников я. Выш-шей квалификации. Покойный папаша, царство ему небесное, капиталец кой-какой прикопил, мне оставил, завещал с пользой его обратить. Задумал я собственное дело завести, магазин открыть, а какой? Вот в том и гвоздь. А тут выпал случай из Польши в Силезию угодить — сестра у меня двоюродная там за немцем. В Силезии меня и осенило — нашел свою точку. Видишь ли, оченно уж замечательную латунную арматуру немцы для изразцовых и кафельных печей делают. А оптовому покупателю скидку дают. Я и зажегся. Вообразите — голландка, к примеру, кафельная, белая, как лебедь, а по белому полю золотым блеском латунь свое сияние дает — дух от одной красоты захватить может, кто в том понимает.

Л е н и н. Действительно, красиво.

Н и к и ф о р. Куда лучше! Во сне и наяву который год мага́зин свой вижу, уж и о цене с хозяином фабрики договорился, все в самый разворот вошло, а тут война эта чертова, в тартарары бы ей провалиться… Еле из ихнего немецкого царства живыми вырвались.

Л е н и н. Как, разве вы не один?

Н и к и ф о р. Не-е, с молодяком одним, напросился он со мной. Подмастерье вроде. Из деревенских.

Л е н и н. Вот оно что. А как к русским немцы относятся? Что говорят? На что надеются? Рассчитывают ли на скорую победу? Расскажите, пожалуйста, мне это очень важно и интересно узнать. Да вы присаживайтесь. И курите, не стесняйтесь. Сам-то я — некурящий.

Н и к и ф о р. Что же вам, господин хороший, рассказать? В азарте они, немцы. Аж воют от злости на русского человека. Куда ни глянь — вот такими буквицами: «Jedem Russ ein Schuss! Jedem Russ ein Schuss!»

Л е н и н. «Каждого русского пристрели»? Так получается, если по-русски?

Н и к и ф о р. Понимаете, стало быть, по-ихнему-то?

Л е н и н. Да-да, немножко. Ну и что? Как немецкие рабочие и крестьяне реагируют на это?

Н и к и ф о р. Известно как. Бабы, у которых мужей под ружье взяли, в голос воют, волосы на себе рвут, крик и плач стоят такие, что как эта земля, господи, не содрогнется.

Л е н и н. Да-да, как же еще может реагировать простой трудящийся человек на грабительскую, совсем ему не нужную войну? Или, может быть, бастуют? Отказываются идти на фронт?

Н и к и ф о р. Где там! Музыка гремит, песни победные заранее горланят.

Л е н и н. Да, этот угар — опасный. (Пауза.) На память о Германии везете что-нибудь?

Н и к и ф о р. Топор заграничный. Дамасской стали. Я хоть каменщик и по печному делу, а без хорошего топора и нам как без рук.

Л е н и н. Ну-ка, ну-ка, покажите.

Н и к и ф о р. Вот, ты погляди, господин хороший, какой он смысловой звук дает. (Стучит по топору железкой.) Это значит — закалка по всему жалу, а обух и плашка — сырые, без закалки. Так только немцы умеют, на это они мастера, ничего не скажешь.

Л е н и н. Да, фирмы у них есть отличные: Крупп, Золинген, Зауэр… (Внимательно рассматривает топор, смеется.) А вы знаете, ваш топор никакой не немецкий, он разнастоящий русский.

Н и к и ф о р. Будя!

Л е н и н. Уверяю вас. Вот клеймо — Златоустовский завод. Вы просто не присмотрелись.

Н и к и ф о р. Ну-ка, дай. А ить верно, крота тебе съесть. Это как же? Абмишулился я, выходит?

Л е н и н. Так и выходит. А еще выходит, что наши русские-то мастера не хуже германских, а?

Н и к и ф о р. За дорогу он мне всю хребтину измолотил. (Захохотал.) А мой приятель… Знаешь, что он от самых Катовиц на своем горбу прет?

Л е н и н. Нет, не знаю.

Никифор поднимает с земли здоровущий моток медной проволоки, бросает к ногам Ленина.

Н и к и ф о р. Вота!

Л е н и н. Зачем?

Н и к и ф о р. Электричеством он, вишь, ушибленный. Нагляделся у немцев на разные их причиндалы да машины всякие, что от электричества работают, вот и ушибся. Приеду, говорит, домой, в свою деревню, саморучно электрическую динаму буду строить, чтоб как у немцев…

Л е н и н (заинтересованно). Так-так! А где он сейчас, ваш товарищ?

Н и к и ф о р. Ушел своей дорогой. Навстречу солнышку. Поцапались мы тут с ним.

Л е н и н. Мне бы хотелось с ним потолковать. Да, да, он мне очень нужен.

Н и к и ф о р (подозрительно). А ты… ты кто такой будешь? Тут зачем?

Л е н и н (улыбнулся). Есть… некоторые дела.

Н и к и ф о р. Это верно — делов на нашу голову хватает. А ты, слышь-ка, не из тех, случаем, что — супротив царя?

Л е н и н (смеясь). В самую точку попали.

Н и к и ф о р (оглядываясь по сторонам). Дак ведь отседа-то воевать с царем не с руки далековато малость.

Л е н и н. Ничего, достанем и отсюда.

Н и к и ф о р (с сомнением покачал головой). Ну-ну. Значит, вас, таких, в Расею не допускают?

Л е н и н. Да, просят подождать.

Н и к и ф о р. То-то. (Вдруг.) А ведь я тоже — того…

Л е н и н. То есть?

Н и к и ф о р. Тоже, говорю, уж сколь лет супротив богатеев да буржуев за правду воюю.

Л е н и н. Каким же образом? Расскажите, расскажите.

Н и к и ф о р. Вот, скажем, обидел меня, рабочего человека, барин или купец какой, так я в отместку назначаю ему «духовую подать».

Л е н и н. Это что же означает?

Н и к и ф о р. В верхнем своде новой печи втыкаю в сырую глину березовую щепку и обратно кирпичом заделываю. Всё честь честью, рассчитаются со мной, радуются, что печку я сложил — загляденье. Только с того самого момента она, печка-то, от той моей щепки веки вечные такой угар будет давать — света те буржуи невзвидят.

Л е н и н. А как же быть? Печь ломать?

Н и к и ф о р. А это уж ихнее дело. Пусть маются, ежели не приветили рабочего человека.

Из дома выходит  К о ж у х о в.

К о ж у х о в. Доброе утро, Владимир Ильич.

Л е н и н. Здравствуйте, Георгий. Вы только послушайте, какие бывают на свете хитрые штукенции.

Н и к и ф о р. Ну, а уж самым злыдням я «дымовую подать» назначал.

Л е н и н. Как это?

Н и к и ф о р. Э… в том и суть — как. Это мой самый что ни на есть главный секрет. Кладу печь, вывожу дымоход, трубу, значит. Беру суровую нитку, привязываю к ней голубиное перышко, с крыши в трубу опускаю и ухожу восвояси. Ежели не топят, нитка спокойно себе висит, перышко к стенке трубы прижмется — не шелохнется. А затопишь — теплый дух в трубу пойдет, перышко и начнет кружить… Кружит, а дым-то наружу не выпускает, он весь (смеется), дым-то, как есть, в горницу обратно прет. Зовут трубочиста. Тот и туды и сюды. Нету, говорит, не в силах-возможности избавление вам от дыма произвести: дымоход правильный, сквозной, ищите, мол, причину во чреве печи.

Л е н и н. Вот, Георгий Максимович, мы с вами марксисты, изучаем политэкономию и не подозреваем, что существуют еще «духовая» и «дымовая» подати. Уверен, что и народники не подозревают, хотя на каждом углу клянутся, что никто лучше их не знает русский народ… (Никифору.) А не кажется вам… Простите, как вас зовут?

Н и к и ф о р. Никифор Ксенофонтович.

Л е н и н. Не кажется ли вам, Никифор Ксенофонтович, что вы никакой не борец за правду, а просто-напросто нехороший, недобрый человек?

Н и к и ф о р (опешил). Ну уж это, господин хороший… позвольте.

Л е н и н. Да, злой, мстительный и несправедливый человек.

Н и к и ф о р. Это, как говорится, извините-подвиньтесь. (Торопливо собирает свое барахлишко, уходит.)

Л е н и н (ходит). Каков тип! Мерзость! И ведь прикрывается фразой о своем рабочем происхождении. Весь с головы до пят пропитан мелкобуржуазной психологией. (Натыкается на моток проволоки.) Вы знаете, Георгий, что вот этот самый претяжеленный моток медной проволоки приволок сюда из Силезии русский крестьянин? Да-да, из самых Катовиц приволок. Не знаю уж, почему он его тут оставил, но тащил он его явно с определенной, прямо-таки удивительной целью. Хочет, как выразился этот крайне несимпатичный субъект, у себя на Смоленщине «динаму» построить. Не «динаму», вероятно, а электростанцию. Это же поразительно! А вы, Георгий, уверяли, что нам с вами рано думать об электрификации России. А мужик уже думает! И не только думает, но и действует. О, русский мужик — умный, дотошный, он понимает, что на сохе-матушке Россия далеко не уедет. А представляете, какие масштабы примет творческая самодеятельность масс после победы революции! (Мечтательно.) Электрификация сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли, грязи, ускорит превращение грязных, отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и отопление — особенно — избавят от тяжких забот миллионы «домашних рабынь»…

Из дома в сарай с тяжелым ведром проходит  Т е р е з а.

…как эту же пани Терезу — от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне.

Т е р е з а (остановилась). Вы обо мне, что ли?

Л е н и н. И о вас — тоже. Я говорю, пани Тереза, придет день, и женщина будет раскрепощена от непосильного домашнего труда.

Т е р е з а. Дай-то бог… Ксёндз давно уже обещает — рай на небе. А на земле, видно, так каторжной лошадью и подохнешь. (Уходит.)

Л е н и н (с горечью). Не верит! (Резко повернулся к Кожухову.) Ничего! Придет время — поверит. А нам — надо работать, перековывая нашу мечту в действительность. Это я уже говорю в ваш, уважаемый Георгий Максимович, адрес. Ведь строить первые электростанции в послереволюционной России придется вам, не мне. Кстати, как у вас подвигается работа по систематизации данных об уровне электрификации передовых капиталистических стран, той же Германии, например?

К о ж у х о в. Я сделал почти все, о чем вы просили, Владимир Ильич, но… честно говоря, начавшаяся война выбила меня из колеи, я ничего не могу сообразить. Надежда Константиновна понесла вам свежие газеты. Позавчера в Берлине рейхстаг единогласно утвердил военный бюджет. Социал-демократы, как один, проголосовали за войну.

Л е н и н. Это конец Второго Интернационала… (Нервно заходил.) Не сегодня-завтра, теперь в этом нет сомнений, интересы рабочих предадут социал-демократы других стран… Мир будет втянут в небывалую бойню. Миллионы трудящихся станут убивать друг друга. Во имя чего? (Остановился.) И тем не менее надо мечтать, ибо мечта, Георгий, как раз возникает тогда, когда трудно, когда чертовски трудно жить, бороться, работать. И чем труднее человеку, тем ярче мечта, озаряющая его. (С лукавой улыбкой.) Вы что — не верите в нашу конечную победу?

Доносятся шум, плач и причитания женщин.

Что это?

К о ж у х о в. Новобранцев отправляют на фронт.

Л е н и н (вслушивается). Это так напоминает мне Россию… (Пауза.) Поляки едут убивать русских. За что, почему? Потому что германскому империализму мало Силезии, русскому монарху мало Королевства Польского, а австро-венгерскому — Галиции. И в такой момент, когда только единение революционных слоев пролетариата всех воюющих стран может остановить кровопролитие, господа социал-демократы голосуют за войну! За империалистическую, несправедливую войну. Позор! В данной ситуации я не вижу иного выхода, кроме как начинать немедля борьбу за поражение. Да-да, за поражение русского правительства в этой войне. Георгий Максимович, необходимо срочно связаться с Карпинским в Женеве, чтобы он немедленно прозондировал почву относительно издания брошюры о войне. И вообще настало время подумать о переезде в нейтральную страну. Отсюда нам будет невозможно — и уже невозможно — осуществлять связь с Петербургом и Москвой. Завтра Виктория выезжает в Россию. Нужно, чтобы товарищи были в курсе насущных задач сегодняшнего дня. Особое внимание следует уделить вопросам агитации среди солдат, отправляющихся на фронты. Не война до победного конца, а война этой войне…

Из дома выходит  В и к т о р и я.

К о ж у х о в. Я свяжусь с Карпинским, Владимир Ильич, но…

Л е н и н. В чем дело, Георгий?

В и к т о р и я. Георгий Максимович удручен моим отъездом.

Л е н и н (нахмурился). Вы прекрасно знаете, Георгий, что отъезд Виктории вызван не чьей-либо блажью, а связан с опасным и ответственным заданием.

К о ж у х о в. Но куда успешнее она выполнит это задание, если я буду находиться рядом с ней. (Короткая пауза.) Тем более что я только что сделал Виктории предложение и она ответила согласием.

Л е н и н. Да? (Озадачен.) Что ж, этот, прошу прощения, «ход конем» прибавляет ситуации драматизма, но не исключает беспрекословного выполнения Викторией полученного задания. (Прошелся, подошел вплотную к Кожухову.) Вы думаете, царь и его присные забыли, что в пятом году студент технологического института Георгий Кожухов был главным мастером по изготовлению бомб для Красной Пресни? Вам мало четырехлетней каторги? Вы соскучились по звону кандалов? (Несколько секунд с любовью смотрит на Кожухова, потом — жестко.) Нет, уважаемый товарищ Кожухов, мы с вами — рядовые члены партии, и воля руководящего ядра партии для нас с вами — закон. (Резко поворачивается к Виктории.) Виктория, почему молчите вы?

В и к т о р и я. Я говорила Георгию Максимовичу, что это невозможно. (С малой долей надежды.) Я не ошиблась?

Л е н и н. Не ошиблись, да. Гм… Так о чем, бишь, я? (Виктории.) Вы собрались? Успели управиться?

В и к т о р и я. Да, мне помог Георгий.

Л е н и н (на секунду задумывается и — решительно). Нет, Виктория, еще раз — нет! Все-таки — нет! Вы поедете одна. И — никаких разговоров. Да, это жестоко, знаю. Вообще, должен сказать вам, господа революционеры, быть членом партии коммунистов — дьявольски нелегкая штука.

Шум, крики. Вбегает  П а в е л — его лицо в крови, он бессильно опускается на моток проволоки. Из дома выходит  Т е р е з а.

Что случилось? За что они вас?

П а в е л. Били — не спрашивали… (Сплевывает кровь.)

Т е р е з а. Узнали, что русский, наверное.

Л е н и н. Виктория, уведите товарища в дом и сделайте ему перевязку.

Виктория уводит Павла. Появляется  г р у п п а  возбужденных  к р е с т ь я н  — мужчин и женщин, среди них — М а р и я.

П е р в а я  к р е с т ь я н к а. Русские шпионы!

В т о р а я  к р е с т ь я н к а. Из-за них — война!

Т р е т ь я  к р е с т ь я н к а. Воду в колодцах отравляют!

Ч е т в е р т а я  к р е с т ь я н к а. Сам ксендз об этом сказал.

К о ж у х о в. Владимир Ильич, я прошу… Ступайте в дом…

Л е н и н. Нет-нет, им надо объяснить…

П е р в а я  ж е н щ и н а. Нечего нам объяснять!

В т о р а я  ж е н щ и н а. Прочь отсюда! Уезжайте в свою Россию!

Г о л о с а. Прочь!

— Прочь!

— Прочь!..

Крестьяне, размахивая руками, угрожающе надвигаются на Ленина.

К о ж у х о в (загораживая Владимира Ильича). Еще одно движение — и я буду стрелять!

Появляются  ж а н д а р м  и  п о н я т о й  с ружьем.

Ж а н д а р м. Почему народ? Разойдись! Р-разойдись, приказываю!

Крестьяне умолкают, пятятся, уходят. Остается лишь Мария.

Господин Ульянов?

Л е н и н. Да, вы не ошиблись. Я — Ульянов.

Ж а н д а р м. По показанию вашей прислуги Марии Шептицкой, вы занимаетесь шпионажем в пользу России.

Л е н и н. То есть?

Ж а н д а р м. Вы каждое утро поднимаетесь на Черную гору и оттуда делаете зарисовки местности.

Л е н и н (Марии). Вы… вы, пани Мария, действительно так заявили?

М а р и я (с вызовом). Ходите ж… чегой-то пишете… Каждое утро ходите, пишете… Нынче своими глазами видала…

Л е н и н (Марии). Вы за мной следили?! (Жандарму.) Я — русский журналист, публицист, занимаюсь литературной деятельностью. Что же в этом предосудительного? Я и рисовать-то не умею.

Ж а н д а р м. Об этом мы поговорим попозже и не здесь. А сейчас я должен произвести у вас обыск.

Л е н и н. Я протестую.

К о ж у х о в. Это — вопиющее беззаконие! По ложному доносу темной, необразованной девушки…

Т е р е з а (Марии). Что ты наделала? Как у тебя не отвалился язык, как не дрогнуло сердце?

М а р и я. Стасика… Моего Стасика забрали в солдаты!! (Зарыдала, убежала.)

Ж а н д а р м (понятому). Приступим. (Ленину.) Попрошу следовать в дом.

Свет на сцене гаснет и тотчас же загорается. Та же декорация. П о н я т о й  выталкивает из дома Павла. Следом появляются  ж а н д а р м,  Л е н и н,  К о ж у х о в,  В и к т о р и я.

Ж а н д а р м. И вы, пан Ульянов, считает себя вправе укрывать беспаспортного русского? Где гарантия в том, что он — не ваш сообщник?

Л е н и н (вспыхнул). Сообщники бывают лишь у преступников. Этот молодой русский крестьянин возвращается с заработков к себе на Смоленщину… Немедленно отпустите его.

Ж а н д а р м (понятому). Доставишь арестованного в Новый Тарг, к окружному начальнику.

Понятой уводит Павла.

Ну-с, что же касается лично вас, составим протокол.

Л е н и н. Я оставляю за собой право опротестовать ваши действия.

Ж а н д а р м. Фамилия, имя, отчество?

Л е н и н. Ульянов, Владимир Ильич.

Ж а н д а р м. Вероисповедание?

Л е н и н. Православного. Впрочем, с вашего разрешения, в бога не верую.

Ж а н д а р м. Так и запишем. Род занятий?

Л е н и н. Я уже сказал: журналист, литератор.

Входит  К р у п с к а я.

К р у п с к а я. Володя, что здесь происходит?

Л е н и н. Успокойся, Надюша, ничего особенного. Необходимая, очевидно, формальность, вызванная войной с Россией.

Ж а н д а р м. Господин Ульянов, вы обвиняетесь в шпионаже в пользу России. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Л е н и н. Это я должен потребовать от вас доказательств в подтверждение столь чудовищного для меня обвинения.

Ж а н д а р м. Они имеются. Это ваше оружие?

Л е н и н. Да. Но вы же видите — браунинг старый, заржавленный, без патронов.

Ж а н д а р м. Разрешение на оружие есть?

Л е н и н. Оно мне не нужно, потому что, как вы видите, этим револьвером уже нельзя пользоваться.

Ж а н д а р м. Неубедительно, господин Ульянов. (Прячет браунинг в портфель.) Оружие я изымаю до окончания расследования.

Л е н и н. Считаю бесполезным спорить.

Ж а н д а р м. Далее. В ваших бумагах обнаружены шифры…

К р у п с к а я. Это не шифр, господин вахмистр, это цифровые данные по аграрному вопросу, который исследует господин Ульянов.

Ж а н д а р м. Почему же среди этих цифр все время мелькают слова: «Австрия», «Венгрия»?

Л е н и н. Потому что я изучаю аграрные проблемы, относящиеся именно к этим странам.

Ж а н д а р м. Неубедительно и это. (Прячет тетрадки в портфель.)

Л е н и н. Я требую расписку на незаконно конфискованные рукописи.

Ж а н д а р м. Требовать будем мы. Ну-с, и последнее. Вы получили из России на шпионскую работу большую сумму денег — четыре тысячи рублей.

Л е н и н. Это ложь!

К р у п с к а я (в крайнем волнении). Господин вахмистр… У моей матери умерла в России родная сестра… Эти деньги — ее наследство. Есть письмо нотариуса…

Ж а н д а р м. Недурно придумано!

Л е н и н. Да как вы смеете! (Крупской.) Умерла Ольга Васильевна, и я ничего не знаю?

К р у п с к а я. Почтарь был совсем недавно, Володя.

Л е н и н. Елизавета Васильевна уже знает?

К р у п с к а я. Да. Не может прийти в себя.

Л е н и н. Почему же мы оставили ее одну? (Делает движение в сторону дома.)

Ж а н д а р м. Господин Ульянов, я еще не закончил. Подпишите протокол. Завтра в шесть утра отходит поезд в Новый Тарг. Я буду ждать вас на станции. Мне приказано доставить вас к окружному начальнику. Там решат, что с вами делать дальше.

Ленин молча расписывается, идет в дом. За ним — Крупская.

Л е н и н. Об обыске Елизавете Васильевне — ни слова.

К р у п с к а я. Да-да, понимаю, Володя.

Уходят в дом. Жандарм уходит.

К о ж у х о в. Дело принимает серьезный оборот.

В и к т о р и я. Какой ужас! Тупица жандарм… Донос Марии… Обыск… Неужели Владимиру Ильичу грозит арест?

К о ж у х о в. После того как и Австро-Венгрия объявила войну России, от местных властей можно ожидать чего угодно. Я сейчас же позвоню в Краков и подключу закопанских товарищей. Нельзя медлить ни одной минуты. В крайнем случае телеграфирую в Вену.

В и к т о р и я. Ты думаешь…

К о ж у х о в. Знаю одно: Владимиру Ильичу здесь дальше оставаться нельзя. Когда ты выезжаешь?

В и к т о р и я. Завтра утром. Я буду писать… буду ждать…. Буду любить… Оттуда, из далекого далека.

К о ж у х о в. Смотрю и не верю — ты уезжаешь. Завтра тебя не будет, не будет… Смогу ли я когда-нибудь насмотреться на тебя, наговориться с тобой?

В и к т о р и я. Мы все наверстаем, милый.

К о ж у х о в. Остается верить.

В и к т о р и я. И — ждать.

К о ж у х о в. Значит, снова начинаются для меня бессонные ночи и тревожные дни. Сколько их будет, таких дней и ночей?

В и к т о р и я. Я постараюсь быть осторожной. Мои дни тоже будут тревожные, а ночи — бессонные…

К о ж у х о в. Знаю, родная моя…

Обнялись, поцелуй.

З а т е м н е н и е

КАРТИНА ВТОРАЯ

Тюремная камера. Она не закрывает панорамы заснеженных гор, сверкающих еще сильнее оттого, что в камере — полумрак. Две койки. На одной спит  П а в е л. Л е н и н  ходит по камере.

Л е н и н. Обвинить меня в шпионаже в пользу русского царя! Запретить переписку, лишить свиданий! Чудовищно! (Останавливается.) Изводят бесконечными допросами, требуют подписывать протоколы с признанием вины и в то же время не предъявляют ни одного сколько-нибудь серьезного доказательства в пользу своей провокационной версии. (Короткая пауза. Прошелся.) Они не посмеют!..

Павел приподнимается на локте, смотрит на Ленина.

Я вас разбудил! Какая досада… Извините меня, ради бога.

П а в е л. Что вы, да я и не спал.

Л е н и н. Как — не спали? А глаза у вас были закрыты.

П а в е л. Нарочно закрыл. Не хотел вам мешать.

Л е н и н. Выходит, вы меня надули?

П а в е л. Что вы!

Л е н и н (присаживается на койку Павла). Как вы думаете, товарищ Павел, скоро мы с вами отсюда выберемся?

П а в е л. Должно, вроде бы… скоро.

Л е н и н. Очень хорошо, что вы не падаете духом.

П а в е л. Как же можно… Меня там дома, в России, невеста ждет. В а с и л и н а.

Л е н и н. Красивое имя.

П а в е л. Да она и сама… (Замолчал.)

Л е н и н (внимательно смотрит на Павла). А не боитесь вы, товарищ Павел, вернувшись в Россию, в солдаты попасть?

П а в е л (чешет затылок). Скажу по совести — не хотелось бы. А только чего же тут бояться? Не я один.

Л е н и н. И пошлют вас воевать, скажем, сюда, в Галицию.

П а в е л. Какое дело! И здесь дадим австриякам перцу. Пусть знают наших.

Л е н и н. А чего вы тут, в Галиции, потеряли?

П а в е л. Как это — чего? Ничего не потерял. (Вспомнил.) А, вы, верно, про ту проволоку. Теперь не до нее, война ведь.

Л е н и н. Не о том речь, хотя мы и к проволоке вашей еще вернемся. Вы, конечно, видели, как живут здешние крестьяне?

П а в е л. Видал. Плохо живут.

Л е н и н. Согласен — плохо. Даже больше того — хуже некуда, вот как живут. И вы думаете, что им станет лучше, если, скажем, придут сюда русские солдаты?

П а в е л. Кто их знает… Да и чего это я о них буду думать?

Л е н и н. А все же?

П а в е л. Лучше не будет, факт.

Л е н и н. Вот-вот! Сейчас польских крестьян австрийцы обдирают как липок, а пошлет сюда русский царь свои войска — кого заставят их содержать? Тех же польских крестьян. Разве это справедливо?

П а в е л. Тут дело такое… Я, конечно, не знаю, кто их тут обдирает. Только и мы в России впроголодь живем, факт. Разве пошел бы я за тридевять земель в Польшу или в эту самую Силезию чертову, если б дома не было нужды?

Л е н и н. Что и говорить — со Смоленщины в Силезию далековато идти. У вас что — надел маловат или кулаков нет в деревне, к кому бы можно было наняться?

П а в е л. Надел мал, что верно, то верно. Да и землица у нас тощая — скупо родит. Кулаки же… Есть у нас в селе богатый мужик Палишин. Только вот в чем закрутка: Василина-то — дочка его. Хоть и клялась-божилась, что за мной на край света пойдет, а родительское слово преступить не смогла. Мне Палишин прямо вот так, в упор глядючи, сказал: на приданое не надейся. Никогда, мол, на ветер денег не бросал и не буду. Кто ты, говорит, Пашка Жихарев, такой-сякой? Оборванец, голытьба бесхозяйственная. Ты докажи, что в тебе смысл есть. Станешь на ноги, в почтенье ко мне войдешь, — отдам Василину. Вот и подался я в эту Германию за длинным рублем… А оно вон каким калачом обернулось. В общем, фунт с изюмом; считайте, Владимир Ильич, два года — козе под хвост.

Л е н и н. И денег, выходит, не заработали, и времени столько потратили. А ну как этот ваш кулак Василину уже сосватал?

П а в е л (вскочил, сжал кулаки). Горло перегрызу! Придушу вот этими руками!.. (Сел.) Нет, Василина не такая. Вы ее не знаете, у ней слово крепкое. Сказала — дождусь, значит, ждет.

Л е н и н. Верите?

П а в е л. Верю! (Задумался.) Что ж это получается! Сколько мук претерпел, а (загибает палец) Василину до́се в жены не получил… (загибает второй палец) в солдаты забреют… (Выжидательно, с надеждой смотрит на Ленина.)

Л е н и н. Забреют, товарищ Павел, непременно забреют.

П а в е л. Зачем вы так говорите?

Л е н и н. Хочу подготовить вас к самому худшему. И еще хочу, чтобы вы поняли: воевать за царя и его приспешников против таких же, как вы, бедняков, только разве другой национальности, — дело не только неправедное, ненужное, но и преступное.

П а в е л. Вот те фунт с изюмом! Куда ни кинь — везде клин.

Л е н и н (как бы рассуждая вслух). Война взвалила на плечи народов непосильный гнет. Какая бы правящая верхушка ни выиграла войну, жизнь трудящихся как побежденной, так и победившей стороны ни на йоту не изменится к лучшему, а, наоборот, ухудшится — в силу реальных законов капиталистической действительности… (После паузы.) Да-да-да, господа социал-демократы, вы можете быть уверены — ваш обман рано или поздно откроется народным массам, и они спросят за это с вас. Прежде всего — с вас!

П а в е л. Выхода, значится, нету?

Л е н и н. Что вы сказали?

П а в е л. Нету, говорю, выхода?

Л е н и н. Неправда, есть.

П а в е л. Какой?

Л е н и н. Вот, скажем, призовут вас и тысячи таких, как вы, в солдаты. А вы возьмите да и поверните ружья против царя.

П а в е л. Эко! Что же тогда будет-то? Что ж тогда, говорю, к примеру, от Пашки Жихарева останется? Прах. Пепел.

Л е н и н. Будет то, что должно быть. Россия не подготовлена к этой войне, царь ее проиграет. Непременно! Русский народ в результате поражения будет обречен на новые страдания — лишения, голод. Чаша народного гнева переполнится настолько, что рано или поздно трон под царем зашатается. Этого испугаются прежде всего помещики и капиталисты. Они заставят царя отречься от престола, чтобы взять власть в свои руки…

П а в е л. Это и есть революция?

Л е н и н. Да, это и есть буржуазно-демократическая революция, то есть такая, товарищ Павел, революция, когда богачи, захватив власть в свои руки, будут заигрывать с трудовым народом. Они даже введут его представителей в органы местного самоуправления, но положение трудящихся масс не изменится от этого к лучшему. И вот тогда-то, используя свое участие в органах власти, рабочие с помощью крестьян, под руководством партии коммунистов совершат, товарищ Павел, настоящую, пролетарскую социалистическую революцию — прогонят помещиков, банкиров, фабрикантов, навсегда отнимут у них власть и передадут ее в руки трудового народа.

П а в е л. Ух ты!..

Л е н и н. Жить хорошо станут не те, кто присваивает плоды чужого труда, а те, кто работает.

П а в е л. Подходяще! Тогда я и электростанцию смогу построить, верно?

Л е н и н. Конечно! Кстати, а как вы ее собираетесь строить? На пустом месте?

П а в е л. Зачем, в селе у нас мельница есть — паровая. Князю Ухтомскому она принадлежит.

Л е н и н. Так князю — не крестьянам.

П а в е л. А я так думаю: возьмем и отымем с мужиками, которые победнее. В пятом годе уже пробовали.

Л е н и н. Не вышло?

П а в е л. Не-е, не вышло. Поарестовали которых…

Л е н и н. Видите! Так он, князь, и сейчас жандармов позовет.

П а в е л. А мы вдругорядь отымем.

Л е н и н. А он к жандармам казаков прибавит. Тогда как?

П а в е л. Сызнова отымем.

Л е н и н. Он вас всех в тюрьму пересажает, кто же мельницу отнимать будет?

П а в е л. Найдется кому. А тюрьмой меня теперь не испугаешь.

Л е н и н. Нет, заранее вам скажу — ничего путного из этого не получится.

П а в е л (вздохнул). Сам знаю. Мечтаю вот, да, видать, не ко времени.

Л е н и н, Абсолютно ко времени! Надо мечтать, непременно надо мечтать, дорогой товарищ Павел. И то, что вы мечтаете, это прекрасно. Доживем мы с вами до нашего праздника, обязательно доживем. Представьте — вся власть в руках трудового народа… И загорятся огни над вашей деревней, потом над другими селеньями, городами, и дальше, дальше, во все стороны России пойдет электрический свет…

П а в е л. Вот бы!.. Вот бы!..

Л е н и н. Ведь электричество, товарищ Павел, — это будущее человечества. Кстати, а вы знаете, что такое электричество?

П а в е л. Во-во! Все хотел, Владимир Ильич, спросить у вас… Откуда оно такое берется? Провода холодные, а за концы схватишься — так вдарит, аж искры из глаз…

Л е н и н. Охотно вам объясню. Давайте-ка сядем…

Садятся на койку Павла, Ленин что-то чертит в блокноте. Входят  с л е д о в а т е л ь  и  н а д з и р а т е л ь.

С л е д о в а т е л ь. По решению уездного суда Нового Тарга вы, Жихарев, освобождаетесь из-под стражи и должны в течение двадцати четырех часов покинуть Галицию. Пройдите к начальнику тюрьмы.

П а в е л (отпрянув в глубину камеры). Не пойду я! Не выйду отсюда!..

С л е д о в а т е л ь (опешил). То есть как? На каком основании?

П а в е л. Или обоих освобождайте, или… Не пойду один из тюрьмы! Хоть убейте — не пойду…

С л е д о в а т е л ь. Молчать! (Надзирателю.) Выведите его!

Л е н и н. Товарищ Павел, вы, право, напрасно за меня волнуетесь… Поезжайте в Поронин, моя жена даст вам денег на дорогу в Россию.

П а в е л. Не напрасно, Владимир Ильич. Я слышал… вас будут судить военно-полевым судом!.. Они расстрелять вас хотят… Никуда я один не пойду!

С л е д о в а т е л ь. Да вышвырните вы его. В шею!

Н а д з и р а т е л ь (хватает Павла). Пшел!

Павел упорно сопротивляется. Борьба.

С л е д о в а т е л ь (подходит, помогает надзирателю, повторяя с оттенком брезгливости). Я сказал — в шею!.. Я же сказал — в шею! В шею!.. (Ударяет Павла носком до блеска начищенного сапога.)

Л е н и н (срывается с места, гневно). Вы не смеете так обращаться с людьми!..

П а в е л (кричит). Не хочу! Не пойду!..

Надзиратель наконец выталкивает Павла из камеры. Слышен его крик: «Пустите! Не пойду! Не хочу! Пусти-и-и!» Крик замирает.

Пауза.

С л е д о в а т е л ь (сдержанно). Я не советовал бы вам, пан Ульянов, вмешиваться…

Л е н и н. Почему уездный суд Нового Тарга не рассмотрел и моего дела?

С л е д о в а т е л ь. Не уполномочен отвечать на подобные вопросы.

Л е н и н. Я должен понимать это как подтверждение слов Жихарева?

С л е д о в а т е л ь. Не могу сказать больше того, что я только что сказал. (Пауза.) Я разрешил вашей супруге, пани Крупской, свидание с вами. В вашем распоряжении — пятнадцать минут.

Ленин, наклонив голову, внимательно слушает, ему удается скрыть волнение.

(Пытаясь рассеять впечатление Ленина от своей жестокости.) Вы, пан Ульянов, знаете о моем личном расположении к вам…

Л е н и н (сухо). Не догадывался.

С л е д о в а т е л ь. Тем не менее это так. (Пауза.) Вы можете поговорить с супругой наедине.

Л е н и н (не сразу). Благодарю.

Следователь уходит. Появляется  К р у п с к а я.

Надюша! Как я рад тебе, если бы ты только знала!..

К р у п с к а я. Володя! (Припадает к нему.)

Пауза.

Л е н и н. Успокойся, успокойся, Наденька, со мной ровным счетом ничего не произошло. Здесь вполне сносные условия… Как ты? Как Елизавета Васильевна? Какие новости?

К р у п с к а я (смахивает набежавшие слезы). Новостей много, не знаю, с чего начать. Следователь сказал мне, что пришли телеграммы от товарищей с ручательствами, что ты шпионажем не занимаешься.

Л е н и н (живо). От кого телеграммы?

К р у п с к а я. От депутата Марека и доктора Длусского. Но этого, сказал он, мало. Я знаю, ты будешь не очень доволен, однако я написала депутату венского парламента Виктору Адлеру.

Л е н и н (нахмурился). Что именно написала, какими словами?

К р у п с к а я (волнуясь). Видишь ли, Володя… Нам с Георгием Максимовичем стало известно, что…

Л е н и н. …мое дело находится в Кракове, в военно-полевом суде?

К р у п с к а я (тихо). Ты уже знаешь… Я просто прошу Адлера сделать все возможное, чтобы военные власти не занимались тобой.

Л е н и н (покашливает). Да-да… Это было бы нежелательно.

К р у п с к а я. Ответа пока нет. Георгий Максимович вчера спешно выехал в Вену, чтобы выяснить все на месте.

Л е н и н. От Виктории есть что-нибудь?

К р у п с к а я. Она добралась благополучно. Да, Карпинский сообщает из Женевы, что, скорее всего, там удастся издать «Тезисы о войне» отдельной брошюрой.

Л е н и н. Так… так…

К р у п с к а я (торопливо). Еще… Вчера стало известно… Социал-демократы Англии, Франции и Бельгии также проголосовали за войну…

Л е н и н (спокойно). Я ждал этого. (С силой, негромко, как бы про себя.) Предатели!

К р у п с к а я (с тревогой всматривается в лицо Ленина). Как ты похудел, Володя…

Л е н и н. Думаю, мы поедем в… лучше всего в Швейцарию… как только меня освободят, разумеется.

К р у п с к а я. В Швейцарию — это было бы прекрасно! И для тебя и для мамы…

Л е н и н. Ты еще не сказала — как она?

К р у п с к а я. Скрыть твой арест, конечно, не удалось. Которую ночь не спит. Курит. Страшно волнуется за тебя.

Л е н и н. Вот это напрасно. Совершенно напрасно.

К р у п с к а я. Ты же ее знаешь — как ни успокаивай…

С л е д о в а т е л ь (входит). Господа, свидание окончено.

Л е н и н. Как — уже?

К р у п с к а я. До свидания, Володя. Береги себя.

Л е н и н. Ты — тоже. Привет Елизавете Васильевне, Георгию Максимовичу и всем товарищам.

Крупская уходит. Ленин отходит к решетке, смотрит на сияющие белизной далекие горы. Свет в камере постепенно приглушается, как бы отдаляя от нас Владимира Ильича.

Появляется  П а в е л  с котомкой и мотком проволоки за плечами.

Л е н и н (задумчиво, не отводя взгляда от заснеженных гор). Предательство немецких, австрийских, французских, бельгийских, английских социал-демократов не ускорит окончания войны, а, наоборот, продлит ее на невероятно длинный срок…

П а в е л (останавливается, чтобы перевести дух, и, как бы в ответ на слова Ленина, рассуждает вслух). Социал-демократы какие-то… Это что же, они — люди или гады, ежели войны хотят?.. (Идет, отмеривая шаги палкой-посохом.) Идешь-идешь, а никак от этих гор не уйдешь. Уйду! Дале, по своей-то, русской земле, идтить будет легче… (Снова идет.) Ружье против царя поверни! Эка, куда хватанул! Тогда — прощевай, Пашка Жихарев, суши, маманя, сухари, а ты, Василина, за умного замуж выходи… (Останавливается.) А ловко бы вышло, если царя оглушить. Ух ты — самого царя! Замахнуться! Надо ж! А что? Только бы осмелиться — в первый раз руку поднять, вдарить. (Свистнул.) Ищи смелого!.. (Продолжает идти, натыкается на верстовой столб, падает на колени.) Вота! Вота она — родная землюшка! (Целует землю, поднимается, радостный, озаренный продолжает свой путь. Останавливается.) Забреют, ей-бо, забреют… Нешто, как прибуду домой, сдезертирничать? (Продолжает идти.) Нету! Пашка Жихарев Василину срамотить не будет. Факт… (Идет. Тряхнул головой.) Самого царя! Надо ж!.. (Идет.) Василина глаза, смотри, проплакала, маманя поклоны перед Николаем-угодником бьет… (Идет, спускается в зрительный зал, идет по главному проходу.) Вот как тут быть? Как сообразить? Иду вот, шагаю, топаю, можно сказать, навстречу радости, а вдруг как В а с и л и н а… (Ахнув, в тихой ярости, самому себе.) Не прощу тогда… Ни себе, ни ей не прощу… А об отце ее и говорить нечего — сшибемся лбами так, что из одного непременно дух вон… (Зрителям.) Боязно идтить што-то. А надо! Как хошь, Пашка, а надо… (Уходит.)

З а н а в е с

 

АКТ ВТОРОЙ

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Изба Павла Жихарева. Зима. Вечер. В а с и л и н а  топит печь. Д о м н а  И п а т ь е в н а  лежит на печи.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Василинушка, да отдохнула бы, в избе уж, мотри, совсем тепло.

В а с и л и н а (на нее падают жаркие отсветы пламени). Вот, мама, как на кирпичах вам будет лежать невмоготу, с печки соскочите, тогда и брошу топить.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Да уж печет… (Слезает с печи.)

В а с и л и н а (смеясь). Ничего, маманя, не припалили?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ох, озорница. Нечего уж припаливать-то… (Садится на лавку.) Любишь ты огонь, девка.

В а с и л и н а. Нашли, мама, девку. Девки-то горячие, а я, может, оттого и огонь люблю, что остыла вся.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ну-ну, не болтай лишнего чего… (Пауза.) Красивая ты, Василина!

В а с и л и н а. Только и делов!

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Любит тебя Павел, в радость ты ему.

В а с и л и н а. Ай сказывал?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Сама вижу, не слепая. Будто солнышко с тобой в нашу избу вошло, а уходить не хочет. Радуюсь не нарадуюсь на любовь вашу… (Пауза.) Чего нашего-то так долго нет?

В а с и л и н а. Когда-сь придет… (Смотрит на огонь, задумчиво.) Не вру я, маманя, остыло у меня что-то в душе. Невесело мне.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. А потому, что к тяжелой работе ты непривычная. У вас, у Палишиных, поди, сроду соломой не топят.

В а с и л и н а. Не в соломе причина, мама. Не тем соколом Павел оказался, в которого стрела моя угодила. Сулил много, подарил — самую малость. Избу вот эту старую, полы щербатые, темень темную да копоть от каганца… Ему бы на электрической станции жениться, ежели он без нее жить не может. Сами подумайте, молодую жену на свою партячейку, да комбед, да мельницу, да электричество это проклятое променял.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. А ты пореже к своим ходи, не слушай больно-то, чего тебе там в уши жужжат. А матери, думаешь, легко сынка единственного с утра до ночи не видеть? А ведь мне помирать скоро… (Пауза.) Поди, знала, что бедные мы.

В а с и л и н а (думая о другом). В сусеки не заглядывала. Полюбила — ослепла. Чего уж теперь!..

Д о м н а  И п а т ь е в н а (встревоженно). Не любишь теперь, выходит, Павла-то моего?

В а с и л и н а (закинув голову, тоскливо). Люблю — полюбила, забыть не могла, какая-то сила мне душу сожгла… (Ушла.)

Входит  К о л я — он весь вымазан машинным маслом.

К о л я. Бабаня Ипатьевна, жрать хочу, до дому нет терпенья добежать даже…

Д о м н а  И п а т ь е в н а (ахнула). Господи, да где же ты так вымазался? В трубу печную, что ли, залезал?

К о л я. Нету! По приказанию дяди Паши машину на мельнице разбирали — передвигать ее будем. Скорее хоть каких щей налейте…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Руки-то хоть оботри, вот тряпка-то.

К о л я (солидно). Некогда, бабаня, прохлаждаться. Все равно на мельницу опять.

Домна Ипатьевна наливает щей, Коля аппетитно уплетает их.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Одежонку-то бы пожалел. Ну, как мать увидит?

К о л я. Маманя не тронет. А отцу не до меня. У него своих делов хватает. (Важно.) Добавку дайте, если можно, если осталось.

Д о м н а  И п а т ь е в н а (доливает). Ешь на здоровье. Пустые щи-то, даже забелить нечем…

К о л я. Ничего. Это — временное явление. Вот электричество мы с дядей Пашей наладим — всему крестьянству облегчение последует.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Дай-то бог…

К о л я. Станцию пустим, я в Москву учиться на электрического мастера поеду. Сам дядя Паша сказывал. (Отодвигает деревянную миску.) Благодарствую.

Входит  П е л а г е я; увидев Колю, ахнула.

П е л а г е я. Ты как тута? Зачем?

К о л я. Уже запоздалый ваш вопрос, маманя, потому как бабаня Ипатьевна меня вот так (жест) накормила.

П е л а г е я. Надо же! Ласковый теленок двух маток сосет — вот уж истинная правда. Зачем ты его, сватьюшка, приваживаешь?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Не объел, не бойся. Чать, мастера они с Павлом, или не видишь по обличью. К вечеру встретишь — сердце со страху лопнет.

К о л я. Прощевайте покуда. Некогда мне с вами. (Нахлобучил шапку, ушел.)

П е л а г е я. Ох, не нажить бы беды с этим элестричеством. Я уж тебе, Ипатьевна, по секрету скажу: хожу за Колюшкой как сторож — от отца его обороняю. Ведь как увидит он Колю в таком виде, узнает, что он с мельницы не вылезает, — прибьет парнишку. (Шумно вздыхает.) Ну, наделал твой Павел шуму с этим элестричеством. Веришь ли, жутко, а до чего антересно поглядеть — как же это, говорят, пузырь стеклянный безо всего горит — ни керосину не надо, ни масла. (Вдруг.) Побегу. Не любит мой, когда к вам наведываюсь. Да уж и не знаю, чего он любит… (Достает из-под шали кринку.) На, сметаной побалуйся. А за горшком в другой раз забегу.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Из твоих рук приму, потому как знаю — от души ты.

П е л а г е я. Поговори! (Уходит.)

В а с и л и н а  возвращается с охапкой соломы. Вслед за ней появляется  П а в е л, отряхивает снег с валенок.

П а в е л (весело). Христос воскрес!

В а с и л и н а. Торопишься больно. Поколь ишшо и рождества не было.

Павел, не стесняясь матери, обнимает, целует Василину.

(Отводя лицо.) Ну-ну… Срамник… Мать смотрит.

П а в е л. А я и ее… (Обнимает, целует мать.)

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ой, Пашенька, пожалей ты мои косточки.

П а в е л. Две молодухи в доме, а обнять некого. Называется — жисть!

В а с и л и н а. Чтой-то больно веселый ноне пришел.

П а в е л. Счастливый, Василина, скажи — счастливый! Мельницу князя Ухтомского окончательно реквизировали! Комбед теперь будет ею распоряжаться. С утра в волисполкоме сражение шло. Ух! Ежели бы поглядели и послушали — дым столбом! Резолюцию вынесли: все силы-возможности употребить на постройку при мельнице электрической станции.

В а с и л и н а. Я говорила вам, мама!

П а в е л. Об чем это вы тут без меня, а?

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Да все наше, бабье…

П а в е л. То-то. Без меня, девки, не секретничать, уговор. (Весь наполненный чем-то большим и очень важным для него.) Подойдешь ты, Василина, или ты, мама, к выключателю — чик! И — светло. Ярко! Как днем светло. Ночи-то какие зимой длинные. А тут — хошь шей, хошь чай пей, хошь книжки разные читай: про любовь, про земли дальние, путешествия, про Змея Горыныча и Василису Прекрасную.

В а с и л и н а. Обедать будешь?

П а в е л. Не откажусь. С утра не евши. От самосада — черти в глазах прыгают.

Василина накрывает на стол.

Теперь бы нам всем миром осилить — динамо-машину купить да проводов достать.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Какую такую динаму! Зачем она?

П а в е л. От нее главный свет исходит. Электрическую силу динамо дает. Без динамо — не выйдет. Хитрая штуковина, мама, динамой называется. Она вращение от машины имеет, которая на нашей мельнице стоит.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Дорогая, значит, ежели всем миром осилить хотите?

П а в е л. Осилим, мама! Купим! Из самой Германии выпишем, марки «Сименс и Гальске».

В а с и л и н а. Тыщи, поди, стоит, а у всего вашего мира — вошь на аркане да блоха в кармане.

П а в е л. И все одно — купим, Василинка! Порешили кооперативное товарищество создать, гарнцевый сбор за помол увеличим — и на нефть для двигателя и на динаму деньги будут.

В а с и л и н а. Люди с голоду пухнут, а вы ерундой занимаетесь.

П а в е л. Вот уж нет, Василина, совсем это никакая не ерунда, сама увидишь. (Мечтательно.) Василиночка, милая… Это ж для вас, для всего женского племени забота. Свет — это одно… Яркость… И в дому и во дворе… И к скотине когда ни зайди — все как днем видно… И опять — никакого пожара не боись, не опасайся. Лампочка электрическая — горячая, светлая, а пожара от нее не будет. Потом молотилку электричеством работать заставим… В больницу свет дадим. В Народный дом подведем — самый ослепительный, чтоб на сцене и солнце и луна как настоящие были… Чтобы облака плыли, как живые… Грозу, к примеру, как ты изобразишь? А тогда — что хошь… Артисты все свои чувства показать смогут…

Василина молчит.

А там дальше шагнем. Вот в этой же Германии я тогда… Помнишь, рассказывал? Корм скотине — режут электричеством, поилки — электрические, коров и то доят электричеством. Не вру я, Василина…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Не до этого ей, сынок. Невеселая что-то Василинушка наша. Тоскует. Скучает…

П а в е л. Скоро и ей скучать некогда будет. Весовщицей я тебя, Василина, на мельницу определил. Там сейчас, как никогда, честные люди нужны, на которых бы надежа была. И — рядом со мной. Я — у машины, ты — в весовой. Нет-нет — погреться прибежишь. У нас в машинном — тепло…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Вот-вот, а то совсем она крылышки опустила. Скучно ей: цельный день со скотиной, да и я, как на грех, приболела.

Василина подошла к столу, Павел обнял ее за талию.

П а в е л. Ну, рада?

В а с и л и н а (невесело усмехнулась). Куда уж там! Плясать впору.

П а в е л (отодвигает миску). Не нравится мне, Василина, твое выражение. Что стряслось, говори.

В а с и л и н а. Ничего не стряслось, с чего ты взял?

П а в е л. Опять у своих, дома, была?

Василина молчит.

Чего они там опять удумали? К себе зовут? На вдовьи права, лишь бы щи пожирнее на столе стояли?

В а с и л и н а. От тех жирных щей и нам перепадает.

П а в е л. Не просил. Ни разу не просил. И — не попрошу. Побираться не собираюсь. А ежели ты сама в дом приносишь, так вольному воля, я к пожалованной ими жратве не притрагиваюсь.

В а с и л и н а (вдруг приникает к Павлу). Паша! Не в том вся причина! Папаню мне жалко, не в себе он. Обидели вы его. Ты обидел. Он мельницу у князя арендует, в порядке ее содержит. (Ласкаясь.) Верните папане мельницу!

П а в е л. Вот оно что!

В а с и л и н а. Папаня сказывал: если вы мельницу под электричество приспособите, никто туда молоть не поедет. Старики говорят — нечистая сила это, — электричество. (Жарко обнимает.) Пашенька, не связывайся, не мешай папане доброе дело для мужиков делать, пусть мельница за ним останется.

П а в е л. Невозможно это, Василина. (Снимает ее руки со своих плеч.) Постановление состоялось, протокол подписан. Не один я решал — всем волкомом.

В а с и л и н а. Отмени! Ты — наивысшая власть тут. Ты самого Ленина знаешь. Тебе только слово сказать.

П а в е л (встает из-за стола). Ты за кого меня считаешь, а?

В а с и л и н а. Спроси лучше — за кого считала! За сокола ясного, пригожего да смелого, сметливого да хозяйственного. А мы? Три года скоро… Считай, три года муж и жена, а в дому холод и голод живут-уживаются, а тебе и горя мало.

П а в е л (нахмурился). Ты спервоначала вспомни наш уговор в риге, когда ты согласие дала — сулилась со мной через леса дремучие, через реки огненные идти, лишь бы рядом… Как это понимать теперича?

В а с и л и н а (с вызовом). А так, что, если не послушаешься меня, — к своим уйду. Надоело! Надоело завывание в холодной печной трубе слушать… будто живую тебя хоронят!..

П а в е л (сдержанно). Врешь, это вот ты сейчас, в сей секунд, себя хоронишь. Живую… Учти: уйдешь — зубы, может, стисну, губы до крови прикушу, а звать тебя назад не стану, так и знай.

В а с и л и н а. Ах так!.. (Накидывает на голову шаль, выбегает из избы.)

Пауза.

П а в е л (растерянно). Вот тебе… фунт с изюмом… Мам, это что ж — ушла она. Как же я без нее? У меня руки опустятся Не жизнь мне без Василины… Одна радость — глаза ее видеть, на брови ее любоваться…

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ты знаешь, Пашенька, я зарок себе дала — в ваши дела не вмешиваться. (Вздохнула.) Видно, не по себе, сынок, сосну срубил. Истинно говорят: сколько волка ни корми…

П а в е л (резко). Не волк она — человек, любимая!.. Единственная… Я верну ее, маманя, догоню…

Домна Ипатьевна молчит. Павел торопливо надевает полушубок. Подходит к двери, останавливается. Садится на скамью.

Нет, не пойду. Унижаться не буду. Любит — сама придет.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Верно рассудил, сынок.

Слышен голос: «Эй, вёдра, кастрюли, самовары чинить!» Кто-то стучит в окно.

Пашенька, самовар худой, не допрошусь тебя, дома почти не живешь, на мельнице пропадаешь, пусть починит, — чай, недорого возьмет.

П а в е л (думая о своем). Зови.

Д о м н а  И п а т ь е в н а (кричит в окно). Зайди, добрый человек.

Входит  Н и к и ф о р.

Н и к и ф о р. Здравствуйте вам.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. И вам того же. Самовар запаять. Дорого ли берешь, прохожий?

Н и к и ф о р. Беру, хозяйка, чтобы себя не обидеть.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Я про себя спрашиваю.

Н и к и ф о р. Показывай самовар. (Смотрит.) Два фунта пшена, фунт ржаной муки. Обедом в придачу накормишь.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Не прогневайся. Дорого просишь. С тем и до свидания.

Но Никифор не уходит.

Чего ж ты, мил человек, сказала же!

Н и к и ф о р. В тебе, старуха, сила не та. (Не глядя на Павла.) Жду, что сам хозяин скажет, Павел Герасимович Жихарев.

П а в е л (всматривается). Никифор?

Н и к и ф о р. Узнал! Узнал!

П а в е л. Никифор!!

Н и к и ф о р. Павел! Пашка! (С громом и звоном сбрасывает с плеча сумку с инструментом, бросается обнимать Павла.) Ух ты, ядрена вошь, блоха германская!

П а в е л. Мимо шел или ко мне целил?

Н и к и ф о р. Мимо. Да только за-ради друга с большака — в сторону принял. Вспомнил, что ты где-то в этих местах кротуешь, нашел вот. (Весело, Домне Ипатьевне.) Маманя, бесплатно в честь такой встречи всему хозяйству обновление сделаю.

П а в е л. Бродяжишь, значит, черт косматый? Бородищу еще больше отрастил. Будто лопата.

Н и к и ф о р. Чтоб деньги, Панька, легше загребать. Да не больно они поразбросаны. Метешь дорогу, метешь, окромя конского помету, ничего не зацепишь.

П а в е л. Маманя, знакомый это мой.

Н и к и ф о р. Друг!

П а в е л. Еще до войны встречались. На заработки в Польшу ходили.

Н и к и ф о р. А потом вместе из Силезии сбегали, одному богу об избавлении молились.

П а в е л. Мама, как хочешь, а выпить по такому случаю требуется.

Домна Ипатьевна, ворча, уходит.

Н и к и ф о р. Вот уж истинно в писании сказано: гора с горой…

П а в е л. Так нигде и не зацепился?

Н и к и ф о р. Зацеплялся, да отцепили. (Вдруг.) Пашка! Жихарев! Надо ж! Знал бы, ведал, нигде б не обедал, у дружка б на останнюю дорогу нажрался.

П а в е л. Далеко еще идти?

Н и к и ф о р. Пару-другую лаптей стопчешь. От самого Смоленска марширую. Дую прямо на Москву. Говорят, там жрать дают да еще деньгами приплачивают. С утра по морозцу тридцать верст оттопал. Ногам, рукам от маршировки горячо, а пузу от голода холодно. Ну и скряги вы, деревенские, у вас зимой снегу не выпросишь, не то что хлеба.

П а в е л. Хлеб нам с неба не падает. Пояса на последнюю дырку затянуты. Что нонешнее лето даст, поглядим.

Н и к и ф о р. Не объем, не бойся.

П а в е л. Не боюсь! Наоборот, радуюсь.

Н и к и ф о р. Врешь!

П а в е л. Видно, сам бог тебя мне послал.

Н и к и ф о р. Значит, веришь в бога-то? (Вдруг снимает шапку, крестится на образа.)

П а в е л. Молюсь по большим праздникам.

Н и к и ф о р. А помнишь, как под Краковом полячку-то не поделили, подрались?

П а в е л (неохотно). О том вспоминать не будем…

Н и к и ф о р (вздохнул). Не будем. Их, баб-то, Пашка, много, а мы с тобой одни.

П а в е л. Вот что, Никифор. Обувка на тебе, гляжу, не барского происхождения. Знать, не больно шибко деньгу зашибаешь, ежели в лаптях ходишь?

Н и к и ф о р. Так легче ж ход в них, Пашка. Сами тебя несут.

П а в е л (вдруг). У нас, в Мокром Узене, останешься?

Н и к и ф о р. Зачем?

П а в е л. Электростанцию будем строить.

Н и к и ф о р. Это ты все с той поры электричеством ушибленный? Не забыл? Не отказался?

П а в е л. Сам Ленин меня одобрил, научил.

Н и к и ф о р. Ленин? Не больно ли высоко, Пашка, хватанул? Побожись, что самолично с Лениным знакомство имел.

П а в е л. Вот те крест, не вру. Еще когда вместе в тюрьме с ним в Галиции… Так остаешься?

Н и к и ф о р (соображает). Это смотря какой антураж предложишь.

П а в е л. А зачем он тебе — фураж, ты на лошади?

Н и к и ф о р (хохочет). Лапоть ты, Пашка, как был лапоть, хоша и обмотки на тебе.

П а в е л. Фронтовые донашиваю.

Н и к и ф о р. Не фураж, а антураж — паек, говорю, какой последует.

П а в е л. Так бы по-русски и говорил.

Н и к и ф о р. Европу вспомнил, где мы с тобой страдаючи страдали. Остаюсь! А что? Старый друг лучше новых двух! Надоело, Пашка, струмент на горбу крячить. До весны погреюсь, а там поглядим. Только — чур! При взаимном вспомоществовании.

П а в е л. Говори, черт косматый. Глядишь — и я чем пособлю.

Н и к и ф о р. Ты, Панька, ты, боле некому. Закавыка в моей жизни произошла. Тольки-тольки перед нашей пролетарской революцией жить по-человечески начал, лавчонку заимел, железками да медяшками торговал. Так реквизировали же, аспиды. По оговору, по злому навету. Все мое добро, трудовым горбом нажитое, отобрали. В двадцать четыре часа счастья лишили, на бобах оставили. Жена, подлюка, в тот же час меня покинула, а только я — не сдался. Нет, не сдамся, пока зубы целые, вострые. Вот в Москву с петицией и шпарю. К самому Ленину. А выходит, тебе, Пашка, только слово ему написать, обо мне замолвить. Тебе он не откажет. Пашка, вступись, а потом проси что хошь. На небо для тебя залезу.

П а в е л. Не тот разговор, Никифор. Таких ухарей, как ты, во имя революции окоротили. Возврата к старому — нету.

Н и к и ф о р. Паша, друг, в тебе одном — вся моя надежда. Пусть капитал возвернут, я утихну, носа не покажу. Жалко же, Пашка, посуди — сколько тыщ я в свой мага́зин вложил…

П а в е л (встал). Слова мамани могу повторить — не прогневайся. Ошибся я, не за того тебя принял по лаптям твоим.

Н и к и ф о р (сокрушенно, со слезой). И-эх, и лаптями попрекаешь. Чем же вам угодишь, сволочам?

П а в е л (мрачно). Не сволочи́. Забирай свое барахло и отваливай. Поганые твои слова в ушах колют…

Н и к и ф о р. Пань, Пань, не гони, повремени, еще потолкуем, еще обмозгуем, куда я ноне на ночь глядя…

Входит  Д о м н а  И п а т ь е в н а, ставит на стол бутылку.

Эт-та… в самый кон! Мамаша, дружок я вашему Пашке, у вас жить буду. Электростанцию вместе с ним строить будем. Давай, Паша, за твои светлые мечты.

Пьют. Входят  П а л и ш и н  и  В а с и л и н а.

П а л и ш и н. Здравствуйте.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Здравствуй, Платон Ипполитыч. Раздевайся, проходи.

П а л и ш и н (после того как перекрестился). Вот что, Павел Герасимыч, хучь и крепко обижен я тобой, а антирес твой блюду. Василина — тебе жена. Пусть не по-церковному обряду обвенчаны, а порядок есть порядок. Жена должна жить с мужем, своим повелителем и покровителем. (Василине.) Проси прощенья!

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Ипполитыч, гость у нас…

П а л и ш и н. Пусть и он послушает, может, другим передаст: Палишин не дозволит своей дочери от живого мужа убегать. Я ей тебя, Павел, не искал, сама нашла. Проси, говорю, прощения!

В а с и л и н а (кланяется в пояс). Простите, Павел Герасимович, простите, матушка.

П а в е л (подошел к Василине). Зачем? Зачем унижаешь себя? (Горько, жалостливо, с тоской.) Это ты прости, Василина, если я чем обидел тебя.

П а л и ш и н. Вот так-то оно лучше будет. (Пауза.) Павел, Гнедой оглоблю поломал — через сугроб, дьявол, перемахнуть хотел, пособи починить. А ты, сваха, тоже услугу окажешь, ежели бабу мою навестишь. Заодно и скажи, что Василина водворена на свое законное супружеское место.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Схожу, а чего ж…

Павел, Палишин, Домна Ипатьевна уходят.

Пауза.

Н и к и ф о р (не знает, с чего начать). Жена, что ли, Павлу?

В а с и л и н а (усмехнулась). А то не видно?

Н и к и ф о р. Сообразил с божьей помощью. (Встает.) Лучший друг супруга вашего, Никифор Пшёнов. (Садится поближе к Василине.) Заместо брата я вашему Павлу. Вместе в Силезии страдали, вместе от немцев сбегли. Тыщу, может, котелков горя и трудностев пополам разделили. Не вспоминал он разве обо мне?

В а с и л и н а. Не слыхала.

Н и к и ф о р (сокрушенно качает головой). Ай-ай-ай, грешно с его стороны. Да хоша что! Он и завсегда гордый был. Чуть что — зафордыбачит из-за ничего, хоть что ты ему. (Галантно.) Давайте, Василина, выпьем в честь нашего знакомства.

В а с и л и н а (отчаянно). А что ж! Не одним вам, мужикам, и радость и горе вином заливать. (Выпила глоток, поперхнулась, закашлялась.)

Н и к и ф о р. Под одной крышей жить, значится, будем. Пашка определил. Потому мы с вами обоюдную симпатию должны иметь. (Пытается обнять.) До чего же красивая ты — дух захватывает.

В а с и л и н а (резко отводит руки Никифора). Руки-то уберите!

Н и к и ф о р. Я ведь Павла-то твоего люблю… как брата родного люблю…

В а с и л и н а. Его и обнимайте, а меня трогать не советую: кусачая.

Н и к и ф о р. Таких и люблю! (Не знает, с какого бока подойти.) Слышь-ка, Василина, рассказывал тебе Пашка, как он в Галиции под одну девку — полька она — клин подбивал? Марией прозывалась. Он уж и невестой ее объявил, в Россию хотел привезти. Вот лопни мои глаза — не вру. (Крестится.) Мы там не терялись. Хорошая девка была Мария, кровь с молоком. Пожалуй, еще покрасивше тебя.

В а с и л и н а. Спьяну городите. Павлу завидуете. Врете все.

Н и к и ф о р. А вот, ей-бо, не вру… Под присягой могу… (Увидел портрет Ленина.) Во! Хошь — Лениным могу побожиться! (Моится на портрет.)

В а с и л и н а. О!

Н и к и ф о р (подливая масла в огонь). Не знала? (С наигранным сожалением.) Дурак я! Проговорился, значится? Дружка, брата родного, можно сказать, выдал. Так уж теперь, Василина, ты меня не выдай. Нам с Пашкой электрическую станцию строить — со свету он меня сживет, ежели узнает, что проболтался я про Марию эту. (Вдруг.) Слышь-ка, Василина, гляжу, неладно живете вы с Пашкой, ровно кошка с собакой… Между двух жерновов зажали тебя, сердешную. Я — рисковый… Хочешь новую жизнь начать? Айда со мной — руки у меня золотые, в городе осяду, каменщицкое дело брошу, мастерскую по жестяному делу открою, кралей тебя наряжу, только распоряжаться мною будешь. Тут — пропадешь, сгинешь в темноте-невежестве… Советская власть нас с тобой в обиду не даст: ни отец, ни муж тебе не указ… Ты на мою бороду не гляди — не старый я, силов еще надолго хватит… Ну? Уважь, Василинушка, сбежим, куда — скажешь…

В а с и л и н а (выпрямилась). Хлеб своего друга ешь… вино его пьешь… теплом его избы греешься…

Н и к и ф о р. Твоего, твоего тепла хочу, милая!

В а с и л и н а. Кобель! Кобель старый! Тьфу за твое паскудство! (Убежала, хлопнув дверью.)

Пауза.

Н и к и ф о р. Не везет мне с бабами… Что ты с ими будешь делать! Бороды, что ли, они боятся? Так ведь сбривал — еще хуже, подлые, не подпущают. Быдто электрическим током их от меня отшибает. (Наливает, пьет.)

Входят  П а л и ш и н  и  П а в е л.

П а л и ш и н (Никифору). Эге, да ты, гусь, гляжу, вино больше, чем воду, любишь. Сроду чужую пьешь али кой-когда и своей пробавляешься?

Н и к и ф о р. Не угощеванным не пользуемся.

П а л и ш и н. Мужчина, значит, серьезный. Вот что, мил человек, у меня с зятем разговор есть. С глазу на глаз. Прогуляйся малость, сделай одолжение, тебе свежего ветерка глотнуть не во вред будет.

Н и к и ф о р. Жизнью научен — старших слушаться.

П а л и ш и н. И совсем хорошо.

Н и к и ф о р. Паш-ша! Не жена у тебя — картинка! Уж такая к тебе ласковая, такая верная… (С пьяными слезами.) Береги ее, Паша, от дурного глаза береги. Такие красивые, слыхал, долго не живут!

П а л и ш и н (строго). Погодь хоронить. Ступай, говорю.

Никифор уходит.

П а в е л. Садитесь, Платон Ипполитович.

П а л и ш и н. Думал, папаней назовешь.

П а в е л. Не привыкну никак.

П а л и ш и н. За три года-то?

П а в е л. Не в том счастье.

П а л и ш и н. И то правда. (Садится. Пауза.) Вот ты, Павел, на факте увидал, что я — не враг тебе. Может, Василина больше, чем ты, права, а только я твою сторону принял.

П а в е л. Спасибо. Я люблю Василину.

П а л и ш и н. Знаю. Потому и встал я на защиту твоей любви. (Короткая пауза.) Ценишь ты это?

П а в е л. Ценю.

П а л и ш и н. Значит, разговор можно вести откровенный. (Пауза.) На какие шиши ты собираешься электрическую станцию в Мокром Узене строить?

П а в е л. Организовали товарищество. Кооператив. Установили взносы — натурой и деньгами. На каждую семью разложили дни — кто сколько должен отработать. И с тяглом так.

П а л и ш и н. Книжная выдумка это, вот что. Ухлопаете деньги и труд. Только — напрасно это. Виданное ли дело, чтобы мельница дала электричество?

П а в е л. Поживем — увидим.

П а л и ш и н. А ежели ни электричества, ни мельницы не будет, где тогда станем рожь молоть?

П а в е л. На этой же мельнице. (Твердо.) Не договоримся, Платон Ипполитович. Вы будете говорить — черное, я — белое.

П а л и ш и н. Обязаны, Паша, договориться. По-родственному. Чу! Не перебивай, дай сказать, что на сердце наболело. (Прошелся.) Пойми ты, не о себе пекусь — о вас с Василиной, о детях ваших будущих. Им добра хочу, внукам своим… (Всплакнул.) Милые деточки, были бы вы на свете, глядишь, и у нас с зятем верная дружба была бы…

П а в е л. Будут и у нас с Василиной дети, дайте мне на ноги стать.

П а л и ш и н (ухватился). Так я ж и хочу способствовать… Пашенька, ты мне как за сына родного… авторитет… сквозь две войны прошел. С товарищем Лениным самолично знаком, благословение от него имеешь…

П а в е л. К чему это, папаня?

П а л и ш и н. Отцом назвал! Тятяней! Родителем своим!

П а в е л. Так о чем разговор ваш?

П а л и ш и н. Не соберешь ты, Паша, с наших мужиков столько денег. И не связывайся. Я дам. Сколь хошь. До полного завершения… Только… только оставь мельницу за мной…

П а в е л. Да вы что? За кого меня принимаете?

П а л и ш и н. Я любой налог буду платить… Прикинь-ка, как мы с тобой заживем, когда нам не только за помол, а и за электричество будут платить. Чего ты теряешь?

П а в е л. Не получится разговор, Платон Ипполитович. Одно могу уважение сделать: внесете свой пай, и у вас электричество будет. Чтоб от стыда вас избавить.

П а л и ш и н. Я еще покудова ни в чем ни перед кем не согрешил, чтобы меня стыдить. (Помолился на образа.)

Входит  Я р о с ь к а, вкатывает большущий моток проволоки. Яроське за сорок. Сам он — грязный, оборванный, но лицо его сияет.

Я р о с ь к а. Паня! Глянь-ка! Чудо-юдо рыба кит! Примай! Примай от меня, Яроськи, первый вклад в наше святое дело.

П а в е л (радостно). Где это ты, Ермил, столь проволоки раздобыл?

Я р о с ь к а. Спрашивать опосля будешь. Спервоначала скажи — сгодится… на елистричество! Такую, что ль, струну для твоей музыки надоть?

П а л и ш и н. Дверь-то за собой прикрой, шаромыжник, да с лаптей снег смети — не в коровник вошел, в избу.

Я р о с ь к а (беззлобно). Тепло уж, Ипполитыч, на весну потянуло. А с лаптей он не соскребается, снег-то примерз. Так — теплее. (Павлу.) Чего ж молчишь? Пойдет, спрашиваю?

П а в е л. Железная она, Ермил, медная проволока требуется. Узнаю у инженеров, может, на первый случай и такая сгодится.

Я р о с ь к а. Сгодится! Сгодится! Ты не спорь! Только чур, елистричество — мне первому.

П а л и ш и н. Как ты ее допёр?

Я р о с ь к а. Сам дивуюсь — откуда сила взялась. Катом катил, а где агромадный сугроб — на таран шел. Робятенки подсобили… Вон они, скворцы, — щебечут…

Слышны детские голоса, лица детей показываются в окнах.

(Подбегает к окну.) Кш!.. (Павлу.) Там еще два мотка таких. Коль надо…

П а в е л. Где ты взял, спрашиваю?

Я р о с ь к а. На старой почте, в сарае, в солому были закопанные. Еще при земстве, до Советской власти, значит, техники телеграфную линию на Москву тянули… Видать, осталась у них, припрятали. А я однова зимой, ночью, пьяный шел, замерз как цуцик, завернул в тот сарай, в солому зарылся. Что такое, метла-метелочка, думаю. Вроде кругом солома, греть должна, а она к моему заду холодным огнем прикипает… Начал рыть — узрил… Ей-бо, не вру. Святой крест, чистая, икона лик божьей матери с младенцем. (Весело-отчаянно.) Молчал! Столь времени молчал, терпел, знал, что елистричество в Мокром Узене будем проводить. Тогда же хотел конфисковать — не стал. Зачем мне? Пропить это — не причина. Тепереча я свой пай исделал, давай пиши, что проволокой обеспечил Ермил Карась, по-улишному — Яроська. (Вдруг — просто, прозаически.) Налей, Пашок, на дорогу посошок. С устатку. Испарину сбить. (Выпил, крякнул.) Ладно, пошел я. После запишешь. Пусть у тебя на сохранении будет. Сейчас еще два мотка прикатаю. (Подошел к двери, приплясывает, поет.)

(Уходит.)

Пауза.

П а л и ш и н. Не связывался бы ты, Павел, с ворованным. Либо што ты Яроську не знаешь? Первый пьяница и забулдыга. Подведет он тебя под монастырь.

П а в е л. Он не украл. Слыхали же.

П а л и ш и н. Ты — верь.

П а в е л. Оприходуем, по акту примем.

П а л и ш и н. Ну, пошел я.

П а в е л. Заходите, всегда будем рады.

П а л и ш и н. Да зато мне тут радость не завсегда светит. (Пауза.) Значится, не сошлись?

П а в е л. Не судьба, видать.

П а л и ш и н. Судьба — индейка. Пером красуется, пока не сожрут.

П а в е л. На меня намек делаете?

П а л и ш и н. Догадлив.

П а в е л. Не съедобный я.

П а л и ш и н. Да и я человечиной не питаюсь. Хотел по совести, по-божески. Родня все же…

П а в е л. Я еще, Платон Ипполитович, вот что сказать хочу… Василина больше к вам ходить не будет. Не серчайте.

П а л и ш и н. Что так? Чем ее в родном дому прогневили?

П а в е л. И помощи нам от вас не надо. С голоду не помираем. И — не помрем.

П а л и ш и н. Что это ты, Пашка, все о смерти? Не к добру.

П а в е л. Я смерть сто раз видал, вот так, как вас. А с Василиной вы нас все равно не разлучите. Любит она меня. А то, что бедный я, так поймет — не век таким буду.

П а л и ш и н. Дай-то бог вашему теляти волка съесть. (Подошел вплотную.) Попомни и ты, зятек: пока я жив, пока по Мокрому Узеню ноги меня носят, никакого электричества тут не будет. Жили и без него, слава богу. Уразумел?

П а в е л. Будет электричество. Даже очень скоро.

П а л и ш и н. Один из нас не доживет, сердцем чую. Прощевай.

П а в е л. Здоровы будьте.

Палишин идет к выходу, сталкивается в дверях с  В а с и л и н о й.

В а с и л и н а. Тятянь!..

П а л и ш и н. Не провожай… Запрещено тебе с отцом родным общение иметь. (Уходит.)

В а с и л и н а (подбегает к Павлу, взволнованно). Пашенька! Друг твой… Этот, бородатый… Откажи ему в хлебах… Пусть уходит с богом, недобрый он человек, боюсь я его…

П а в е л. Ты про кого? Про Никифора? Так это он на вид страшный, бородищу, дурень, отрастил — девок, баб да маленьких ребятенков пугать. Будто леший.

В а с и л и н а. Уйдет, уйдет пусть! Глаза у него не настоящие, обман в них… Паша, наше женское сердце редко обманывает, пусть у кого другого живет.

П а в е л. Невозможно это, Василина, я сам его позвал. Для важного дела. Помощь мне его требуется.

В а с и л и н а. Гляди, Пашенька, не пожалей.

П а в е л (вспылил). Да что вы меня со своим батей все стращаете?

В а с и л и н а. Лицо у твоего друга…

П а в е л. Сказал уж: мне с его лица не воду пить. Мне его квалификация нужна.

С улицы доносится частушка. Василина зарыдала.

(Резко повернулся.) Василина!.. Ты… чего? (Подходит.) Чего ты, скажи?

В а с и л и н а (рыданья душат ее). Это ты… ты скажи, как ты там… в Галиции… с полькой своей…. с Марией… Изменщик! Изменщик окаянный!

П а в е л. С какой Марией? Об чем ты?

В а с и л и н а. Может, у тебя от ней и ребенок там? Зачем я-то тебе? Поезжай к польке своей! Ой, горюшко мое, счастье мое загубленное!..

П а в е л (растерянно). Стой! Погоди! Подожди, Василина… Дай сообразить. (Резко.) Не причитай, говорю! Понял я! Понял, кто на меня… на любовь нашу замахивается!..

Входит  Н и к и ф о р.

Н и к и ф о р (кашлянул). Не помешал?

П а в е л. В самый раз. (Подходит, хватает Никифора за грудки.)

В а с и л и н а. Паша! Не связывайся! Отпусти! Бог с ним!..

П а в е л. Нет уж, попридержу!..

В а с и л и н а. Пашенька!

Входит взволнованная  Д о м н а  И п а т ь е в н а.

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Паша… Депеша тебе… в Москву требуют.

П а в е л. Погодите, маманя, свидетельницей будьте. Николаю-угоднику молитесь, чтоб этот гад из моей избы ноне живым вышел. (С силой толкает Никифора на пол.) На колени! А теперь повтори все, что ты тут Василине без меня говорил. Слово в слово чтоб повторил.

Н и к и ф о р. Не помню, Пань… Може, что и сболтнул… Так по пьянке же…

П а в е л. Врешь, паскуда! Ну! Маманя, слушайте!

Н и к и ф о р. С Марией, мол, ты марьяжил… там… в Галиции… Пользовался… Жениться, мол, на ней хотел… Все будто…

П а в е л. А в самом деле как было?

Н и к и ф о р. Каюсь! Наговорил я на тебя, сам теперича не знаю, как получилось… Напраслину на друга взвел. Покарай меня, господи, на том свете!

П а в е л. Иуда-Искариот! Я тебя как товарища, как соратника к такому святому делу привлек… Замарал… Все замарал своими погаными ручищами… Вон из избы, червивая твоя душа! Забудь, что есть на земле село Мокрый Узень.

Н и к и ф о р (торопливо одевается, останавливается у порога). Теперича на прощанье, Пашка, и я тебе кое-что скажу… Баба твоя уговаривала меня, чтоб я с ней сбёг, в полюбовницы набивалась… Водку со мной хлестала — пусть дыхнет! Плакалась: изуродовал, мол, мне Пашка мою младую жисть…

П а в е л. Василина!

В а с и л и н а (в ужасе). Паша, неправда это!

П а в е л (Никифору). Брешешь, сука!

Н и к и ф о р (поднял с пола топор, швырнул к ногам Павла, сорвал с головы шапку, опустился на колени). На! Руби, ежели вру… Дыхнёт пусть!

Василина тыльной стороной ладони закрывает рот, отступает в глубину избы.

То-то… Сука-то, выходит, не я. А в деревне вашей я поживу. (Уходит, хлопнув дверью.)

П а в е л. Мама! (Опускается на лавку.)

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Пашенька… Сынок… Не могла Василина на такое… Не могла…

П а в е л. От нее самой таких слов не слышу…

В а с и л и н а. Господи, да за что же муки на меня эти? (Рыдает.)

З а н а в е с

 

АКТ ТРЕТИЙ

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Кремль. Кабинет Ленина.

Голос Ленина из смежной комнаты — «верхнего коммутатора» Кремля: «…политбюро Цека просит сообщить всем ответственным работникам директиву Цека: обороняться до последней возможности, отстаивая Одессу и Киев; их связь и связь их с нами — до последней капли крови. Это вопрос о судьбе всей революции. Помните, что наша помощь недалека». Л е н и н  возвращается в кабинет, проходит за свой стол, начинает, не садясь, разбирать лежащие на нем бумаги, проводит по уставшему лицу руками, будто желая снять с него паутину. Уперся руками в стол, сосредоточенно думает. В и к т о р и я  входит со стопкой книг, наблюдает за Лениным.

Л е н и н. Забыл вас спросить, Виктория, как устроили товарища Павла?

В и к т о р и я. Он остановился у нас, Владимир Ильич. Всю ночь они с Георгием Максимовичем глаз не сомкнули и мне спать не давали.

Л е н и н. Помните — Поронин, Новый Тарг, мой арест, тюрьма…

В и к т о р и я. Конечно, помню.

Л е н и н. Если бы вы видели, Виктория, как товарищ Павел не хотел оставлять меня в камере одного… (Запнулся, кашлянул.) Ты… Ну-с, хорошо. Как он выглядит? Здоров? Как одет? Благополучно ли добрался до Москвы?

В и к т о р и я. Здоров, Владимир Ильич. Молодой, красивый, сильный. Очень возмужал.

Л е н и н. Ай да товарищ Павел! Ай да молодец! (Прошелся.) Дерзкий мечтатель и еще более дерзкий практик. Человек дела! Шутка ли — организовать первое в России товарищество крестьян по постройке сельской электростанции!.. Ах, если бы на сегодня нам иметь тысячу таких, как он! Хочу, хочу его видеть. Он знает, что я жду его?

В и к т о р и я. Конечно.

Л е н и н. Жду. Очень. Даже с каким-то необъяснимым волнением. Прошу тотчас же пригласить ко мне, как появится.

В и к т о р и я. Хорошо. (Направляется к двери, останавливается.) Владимир Ильич, позвольте вас спросить, что сказали врачи, которые осматривали вас сегодня?

Л е н и н (лукаво прищурил левый глаз). Надежде Константиновне не скажете?

В и к т о р и я. Нашли что-нибудь серьезное?

Л е н и н. Товарищеское слово даете, что не скажете ни Наде, ни Марии Ильиничне?

В и к т о р и я. Не скажу.

Л е н и н. Мое здоровье нашли в прекрасном состоянии. (Видит, что Виктория не верит.) Вы недовольны? (Смеясь.) Напрасно! Да, кстати, всех, кто появится сегодня в Совнаркоме из наших старых подпольщиков, без никаких, от моего имени направляйте прежде всего к докторам. И лично вам также предписываю пройти медосмотр. Непременно! Слышите?

В и к т о р и я. Я выполню вашу просьбу, Владимир Ильич.

Л е н и н. Не просьбу, а предписание. Строжайшее.

В и к т о р и я. Хорошо.

Л е н и н (заложив руки в карманы брюк). А теперь, товарищ Ухтомская-Кожухова, поздравьте меня с богатым охотничьим трофеем.

В и к т о р и я. Не понимаю, Владимир Ильич.

Л е н и н. У меня иногда зябнут ноги. По моей просьбе товарищи из комендатуры положили под стол кусок войлока. Но сегодня я обнаружил под столом вместо войлока шкуру белого медведя. Вот. Полюбуйтесь. Потрясающий трофей, не правда ли?

В и к т о р и я. Владимир Ильич, мы хотели как лучше… Мы с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной думали, что вам будет теплее…

Л е н и н. Это — непростительная, никому не нужная роскошь. Безобразие! Делаю вам серьезное внушение и требую убрать эту шкуру. Надежде Константиновне и Маняше я тоже дам взбучку. И потом: я неоднократно просил вас, Виктория, вообще согласовывать со мной всякое нововведение в оформлении моего рабочего кабинета.

В и к т о р и я. Хорошо, Владимир Ильич, шкуру мы уберем. Но разрешите заметить, что я видела куда более великолепные шкуры в других учреждениях, в кабинетах не очень ответственных работников.

Л е н и н. Да?.. Гм… Вы это категорически утверждаете? У них тоже шкуры? И не менее шикарные, чем эта?

В и к т о р и я. У многих, поверьте мне, Владимир Ильич.

Л е н и н. Охотно, охотно верю вам, Виктория. Ну что ж, ну что ж, не будем ссориться из-за шкуры не нами с вами убитого медведя.

В и к т о р и я. Не будем, Владимир Ильич. (Расставляет книги.)

Ленин проходит к столу, садится, работает.

(От книжного шкафа.) Владимир Ильич, у вас были на приеме крестьяне во главе с Ивановым…

Л е н и н. Из Владимирской губернии? (Как бы с самим собой, задумчиво.) Они были в лохмотьях, эти крестьяне, с тряпками на ногах и в лаптях. При теперешнем-то ненастье! Помню-помню. Так что?

В и к т о р и я. Им показалось, что в вашем кабинете холодно. Вернувшись домой, они в докладе на заседании волисполкома сказали, что Ленин работает в холодной комнате, может простудиться. Волисполком постановил послать вам вагон дров на средства исполкома, а в случае надобности поставить железную печь руками своего кузнеца.

Пауза. Ленин взволнован, он пытается скрыть это, отходит к окну.

Л е н и н. Снега, снега… (Пауза.) Помните, Виктория, как в эмиграции мы любили слушать романс Ипполитова-Иванова «Плачет и стонет великий народ»?

В и к т о р и я (расставляя книги). Помню, Владимир Ильич.

Л е н и н. Тысячи, десятки тысяч крестьян и рабочих ходят теперь со сбитыми ногами, невозможно всех обуть за счет государства. (Страстно, с болью.) Из какого глубокого и страшного ада должен подняться, выбраться наш народ! (Пауза.) Дорога к его освобождению трудна, но я верю в его героизм, он выбьется.

Входит  К о ж у х о в.

К о ж у х о в. Здравствуйте, Владимир Ильич.

Л е н и н. Здравствуйте, главный осветитель России. А где же товарищ Павел?

К о ж у х о в. В «Электроземе». Добивается, чтобы ему заменили турбину в двадцать пять лошадиных сил на пятьдесят. Я ему помог. Оформляет документы.

Л е н и н. Я жду его.

К о ж у х о в. Он вот-вот будет, Владимир Ильич. Сейчас только одиннадцать тридцать, а мы записаны к вам на прием на двенадцать.

Л е н и н. Виктория, как только появится товарищ Павел, без задержки приглашайте его ко мне.

В и к т о р и я. Хорошо.

Л е н и н. А сейчас запишите, чтобы я не забыл. Об электрификации Мокроузенской волости, Кузнецкого уезда, Смоленской губернии. Затребовать от ВСНХ доклад о помощи в электрификации Мокроузенской волости. Главное — медь. (Кожухову.) Кстати, Георгий Максимович, инженер Ринго, заведующий электроотделом Московской губернии, стоит за пуск местных электроарматурных заводов — Вишнякова и Шамшина, например, в Москве. Сырье же имеется, между прочим, на артскладе в Московской губернии, девять верст от Москвы: миллионы пудов меди, свезенной во время войны из разных мест… (Пауза.) К вам у меня все, Виктория.

В и к т о р и я. Я все записала, Владимир Ильич.

Л е н и н (вдруг). Да, и, пожалуйста, спешно — Комиссию ГОЭЛРО.

В и к т о р и я. Ясно. (Уходит.)

К о ж у х о в. Вот, только что из типографии, Владимир Ильич. Краской еще пахнет. (Протягивает книгу.)

Л е н и н. «Основные задачи электрификации России». Уже? Невероятно.

К о ж у х о в. Самому не верится. Бумаги почти нет. Машины, окна, стены в типографии покрыты льдом… Кипятком поливали машины…

Л е н и н. «Век пара — век буржуазии, век электричества — век социализма». Прекрасно. Лучшего эпиграфа не придумаешь!

К о ж у х о в. Машины приводили в движение руками. Чуть ли не через каждую минуту печатники отогревали руки… Пальцы примерзали к металлу…

Л е н и н. Неслыханно! Смотрю, не верю. И карта, карта в пять красок. Карта крайне важна. Молодцы, какие молодцы!

К о ж у х о в. Коммунисты выполняли эту работу в порядке боевого приказа. Вы можете, Владимир Ильич, поверить — в типографии пять градусов ниже нуля по Цельсию.

Л е н и н. Трудно. Да, очень трудно, а книга вышла на славу. Смотрите, и бумага для нашего времени вполне приличная. Прекрасная брошюра. Черт побери, дайте я обниму и поздравлю вас и ваших соратников с архипринципиальной победой. Вы — гений в вопросах электротехники. Не хотел говорить этого при Виктории, чтобы вы не зазнались… (Пауза.) Кого из старых специалистов вы думаете привлечь себе в помощь?

К о ж у х о в. Своим заместителем я очень бы хотел сделать Покровского — крупного инженера.

Л е н и н. Он был у меня недавно. По-моему, большая умница. И как будто вполне лоялен и хочет работать. Это правильно, нам надо смелее привлекать крупных технических специалистов, невзирая сегодня на их политические взгляды. Ничего, в процессе работы и личного общения сними мы сделаем их своими союзниками. Всерьез и надолго. Так что я направил Покровского к вам, Георгий.

К о ж у х о в. Он не приходил, Владимир Ильич.

Л е н и н. Странно. Что же могло произойти? Внезапно заболел? Он неважно выглядел в момент нашей встречи. Узнайте, узнайте немедленно, Георгий.

К о ж у х о в. Владимир Ильич, не хотел вас расстраивать. Дело в том, что Покровский, которого беседа с вами очень окрылила, пришел в ВСНХ и, на беду, попал не ко мне, а к одному из начальников отделов. К тому же два часа дожидался приема. Покровский — замечательный специалист, знающий, любящий свое дело, привыкший к порядку, которого у нас в ВСНХ, к сожалению, пока еще маловато. Так вот, едва переступив порог кабинета начальника отдела, он начал ругать всех и вся за ничегонеделание, плохие порядки и прочее. Короче, начальник отдела обозвал Покровского буржуем и потенциальным вредителем. И почти выгнал, пригрозив оружием.

Л е н и н. У кого он был на приеме? Фамилия этого работника?

К о ж у х о в (не сразу). Дорофеев.

Л е н и н (снимает трубку телефона). Соедините меня с ВСНХ. Начальника отдела Дорофеева. Товарищ Дорофеев, у вас был на приеме инженер Покровский? Кто говорит? Председатель Совнаркома Ульянов-Ленин. Был? И куда вы его направили? Что? Беспартийный? Такие беспартийные нам так же необходимы, как и партийцы. Надо дать им полнейшую возможность работать, чтобы они почувствовали, что Советская власть не только поддерживает каждого честного и хорошо настроенного к рабочему правительству человека, но и относится к нему самым внимательным образом. Что? Как это не доверяете? Послушайте, вы, к примеру, можете самолично построить электростанцию? Не можете. А турбину для этой же электростанции сумеете собрать своими руками? Тоже нет. (Резко.) Так какое вы имеете право лишать нас ценных людей? Вы, товарищ Дорофеев, ничего не поняли в нашей политике, и сомневаюсь, что можете понять впредь. Это неслыханное невежество и комчванство. Да-да, именно. Потрудитесь выполнять распоряжения Советской власти. (Кладет трубку.) Лично вы, Георгий, отыщите Покровского и принесите ему извинения. Где же Виктория? Почему она не несет мне окончательный список Комиссии ГОЭЛРО? (Звонит.)

Входит  В и к т о р и я.

Виктория, в чем дело? Почему вы не несете мне список Комиссии ГОЭЛРО?

В и к т о р и я. Список? Вы, Владимир Ильич, сказали, что вам спешно нужна Комиссия. Я сижу, обзваниваю всех по телефону. Часть товарищей уже выехала в Кремль.

Л е н и н (обескуражен). Я попросил у вас Комиссию, а не список?

В и к т о р и я. Да.

Пауза.

Л е н и н. Простите. (Трет руками виски.)

В и к т о р и я. Устали, Владимир Ильич?

Л е н и н (покорно). Устал…

В и к т о р и я. Владимир Ильич, зачем вы так…

Л е н и н. Как, Виктория?

В и к т о р и я. Не бережете себя.

Л е н и н. Не умею, значит. А учиться этому — поздно. Принесите мне, пожалуйста, список, а перед товарищами извинитесь.

Виктория уходит.

Совсем моя голова становится беспамятной…

К о ж у х о в (встревожен). Владимир Ильич, может быть, мы…

Л е н и н. Ничего, ничего, продолжим работу… (Пауза.) Георгий, а вас медики осматривали?

К о ж у х о в. Да.

Л е н и н. Ага, батенька, попались! Ну-ка, ну-ка, что они вам там написали! Дайте-ка вашу бумаженцию.

К о ж у х о в (ищет по карманам). Сейчас. Сейчас, Владимир Ильич…

Л е н и н. Прежде чем взвалить на ваши плечи такой непомерный груз, как электрификация России, я должен быть уверен, что вы не сойдете с дистанции в самом начале пути.

Кожухов протягивает заключение.

Входит  В и к т о р и я.

В и к т о р и я. Пожалуйста, список, Владимир Ильич.

Л е н и н. Спасибо.

Виктория уходит.

Нуте-с, что они тут вам написали? (Читает медзаключение, хмурится.) «Нуждается в длительном санаторном лечении при крайне ограниченном занятии умственной работой». (Пауза.) Мда… (Озабоченно трет ладонью лоб.) Придется, дорогой Георгий, подчиниться. В ремонт, в ремонт без никаких разговоров. Сейчас я напишу Семашко… Две недели — минимум — не показывать носа на работе… В санаторий! Непременно — в санаторий.

К о ж у х о в. Владимир Ильич!.. Но…

Л е н и н. Никаких, батенька, «но».

Входит  Н а ч с а н у п р.

Н а ч с а н у п р. Разрешите, Владимир Ильич?

Л е н и н. Пожалуйста.

Н а ч с а н у п р. Владимир Ильич, будьте добры, покажите медицинское заключение, которое выдали вам врачи.

Л е н и н. Гм… Зачем оно вам?

Н а ч с а н у п р. Для исполнения их предписаний.

Л е н и н. Гм… Но ведь предписания сделаны мне, а не вам.

Н а ч с а н у п р. Владимир Ильич, очень прошу…

Л е н и н (переглянувшись с Кожуховым, протягивает). Пожалуйста!

Н а ч с а н у п р (с облегчением). Слава богу, не так страшно, как мне сказали.

Л е н и н (довольный). И я так думаю.

Начсанупр уходит.

Надо, Георгий, сейчас же, не медля ни одной секунды, наглядно, популярно для массы, увлечь пролетариат ясной и яркой, вполне научной в основе перспективой: за работу-де, и в десять-двадцать лет мы Россию всю, и промышленную и земледельческую, сделаем  э л е к т р и ч е с к о й. Электричество, Георгий, надо пропагандировать, популяризировать и, что самое важное, Надо суметь вызвать и  с о р е в н о в а н и е  и  с а м о д е я т е л ь н о с т ь  м а с с  для того, чтобы они тотчас принялись за дело.

Кожухов записывает.

Необходимо донести до сознания каждого гражданина Республики, каждого рабочего и крестьянина, что:

Первое: все волости снабжаются электрическим освещением в один год.

Второе: все поселки — не более чем в  д в а  года.

Третье: свет в первую очередь получают — изба-читальня и совдеп (две лампочки).

Четвертое: столбы  т о т ч а с  готовьте так-то.

Пятое: изоляторы  т о т ч а с  готовьте сами. Готовьте так-то.

Шестое: медь на провода  с о б и р а й т е  с а м и  по уезду и волостям — тонкий намек на колокола. Поняли?

Седьмое: обучение электричеству ставьте так-то.

К о ж у х о в записывает.

А теперь можете записать такую директиву уже от имени Совнаркома: в каждом уезде необходимо  с р о ч н о  создать не менее одной электрической станции. Обязать сделать ее центром  о б у ч е н и я, лекций, демонстраций и прочее и  п р о в е с т и  через эти курсы  в с е  население. Начать подготовительные  з е м л я н ы е  работы  т о т ч а с  и разверстать их по уездам. Мобилизовать  в с е х  без изъятия инженеров, электротехников, всех кончивших физико-математический факультет. Обязанность: в неделю не менее двух-четырех лекций, обучить  н е  м е н е е  десяти — пятидесяти человек электричеству. Исполнишь — премия. Не выполнишь — тюрьма. Начало осуществления тотчас и со всех концов. Только, Георгий, необходимо добавить, что план этот не технический, а политический и государственный, то есть — задание пролетариату. Улавливаете разницу?

К о ж у х о в. Конечно.

Л е н и н. И вы думаете, Георгий, реализации всей этой грандиозной программы не будут мешать Троцкий и его присные?

К о ж у х о в. Уже мешают.

Л е н и н. Каким образом?

К о ж у х о в. Самым подлым. Кричат на всех перекрестках о нереальности плана ГОЭЛРО, предсказывают ему полный и позорный провал. Называют план электрификации России электрофикцией.

Л е н и н. Ничего! С такими, как вы и товарищ Павел, мы еще покажем Троцкому и его подпевалам, где раки зимуют! Не робейте, Георгий!

Входит взволнованный  Н а ч с а н у п р.

Н а ч с а н у п р. Владимир Ильич, это же заключение на Георгия Максимовича.

Л е н и н (лукаво). Разве? Гм… Странно… Ах да, конечно, произошла ошибка… Мы так, понимаете, увлеклись разговором… Перепутали. (Смеется.)

Н а ч с а н у п р. Нехорошо, Владимир Ильич.

Л е н и н (покорно). Нехорошо с моей стороны, некрасиво. Согласен. Извините.

Н а ч с а н у п р (с укором). Георгий Максимович…

Л е н и н (желая усыпить бдительность Начсанупра). Да, чтобы не забыть. Вот… Я написал товарищу Семашко. Прошу и вас лично, Александр Осипович. Примите все возможные меры к укреплению здоровья товарища Кожухова.

Н а ч с а н у п р. Хорошо. (Настойчиво.) Владимир Ильич, покажите медицинское заключение.

Л е н и н. Александр Осипович, с какой стати вы вдруг решили подражать худшим образцам урядников и беспардонно, так сказать, врываетесь в кабинет председателя Совнаркома, дезорганизуете мою работу…

Н а ч с а н у п р (непреклонно). Вы можете сравнивать меня с кем угодно, Владимир Ильич, но я требую показать мне медицинское заключение.

Л е н и н. Не боитесь играть с огнем?

Н а ч с а н у п р. Не боюсь.

Л е н и н. Если вы вздумаете попытаться отстранить меня от дел хоть на один день, я всей полнотой власти председателя Совета Народных Комиссаров…

Н а ч с а н у п р. Все, что угодно.

Л е н и н (захохотал). Вы — хуже урядника, хуже жандарма… Я вынужден… подчиниться силе. (Протягивает бумагу.)

Входят  К р у п с к а я,  В и к т о р и я.

(Поспешно.) Организационную сторону дела, Александр Осипович, мы с вами оговорим попозже.

Н а ч с а н у п р (не сразу). Понял, Владимир Ильич. (Уходит.)

К р у п с к а я. Володя, что тебе сказали врачи? Мне очень не понравилось выражение лица Александра Осиповича, когда он выходил из кабинета.

Л е н и н. Успокойся, Надюша, ничего серьезного. Наоборот, доктора похвалили меня, рекомендовали больше бывать на свежем воздухе. Только и всего. Поэтому, товарищи, после работы всей компанией мы едем в Горки, в снега… И непременно товарища Павла с собой прихватим. Снега, снега!.. Ах, как я люблю их голубое сверкание!.. (Кожухову.) Прошу обратить внимание, Георгий, если Надежда Константиновна входит в кабинет вместе с Викторией, это значит — или какая-то просьба, или жди взбучки. Нуте-с, Наденька, что у вас там, в Наркомпросе, новенького?

К р у п с к а я. Володя, я прошу откомандировать Викторию в Наркомпрос для руководства отделом внешкольного образования. Взрослое население деревни почти сплошь неграмотно, хочет учиться.

Л е н и н (весело). Вы, наркомпросовцы, протестуете против этого?

К р у п с к а я. Нет, конечно. Старики говорят: «Хотим сами газеты читать, хотим знать постановления Советской власти».

Л е н и н. Значит, следует развернуть беспощадную борьбу с неграмотностью.

К р у п с к а я. Тяга к образованию необыкновенная.

Л е н и н. Это же очень хорошо! Значит, культурная революция в деревне развивается. Ну и как Наркомпрос думает разрешить вставшие перед ним задачи? Что, Надюша, требуется от Совнаркома?

К р у п с к а я. Первую просьбу я уже высказала — в помощь мне нужна Виктория.

Л е н и н (Виктории). Ваша точка зрения?

В и к т о р и я. Готова работать на любом участке.

Л е н и н. Признайтесь честно — уже сговорились?

В и к т о р и я (улыбнувшись). Сговорились, Владимир Ильич.

Л е н и н. Уступлю Викторию. Так и быть. Временно. Вернем ее в Секретариат Совнаркома, когда сочтем необходимым.

К р у п с к а я. Спасибо.

Л е н и н. Что нужно еще?

К р у п с к а я. В деревне нет ни букварей, ни бумаги, ни карандашей, ни перьев. Кое-где учителя вырезают буквы из газет, старых книг, составляют азбуку! Но это же не выход! А как писать? В одном селе нашли оберточную бумагу для карамели. Заостряют лучину, разводят сажу водой и пишут. Обратились наши инструкторы в уездный отдел народного образования, а там говорят, что книг, бумаги и на детские школы не хватает. Но главная проблема — с керосином. Керосин в деревню не завозят, крестьяне в своих избах жгут лучину. Разве с лучиной развернешь культурную работу?

Л е н и н. Нет, не развернешь, Надя. (Провел руками по лицу.) Трудно, согласен, невероятно, дьявольски, чертовски трудно. (Как бы стряхивая нелегкие мысли.) Теперь я понимаю, Надюша, твой стратегический план: ты забираешь руководить отделом внешкольного образования Викторию в надежде, что ее дражайший супруг, вы-с, Георгий Максимович, напрягая все свои человеческие и нечеловеческие силы, невиданными темпами построите нам первые десять — двадцать электростанций. Дайте нам, Георгий, Каширу, Шатуру, Волховскую станцию, и мы, большевики, зальем Россию электрическим светом! (Пауза.) К сожалению, пока это лишь мечта.

К о ж у х о в. Приложим все силы, Владимир Ильич.

Л е н и н. Да, с керосином — трудно. Невероятно трудно. И тем не менее, Виктория, включите в проект решения очередного заседания Малого Совнаркома — отпускать на каждую избу-читальню по тридцать фунтов керосина в месяц.

В и к т о р и я. Спасибо, Владимир Ильич.

Л е н и н. Это вы говорите как бывший секретарь Совнаркома или как будущий начальник отдела внешкольного образования?

В и к т о р и я. Говорю как женщина, которая давно влюблена в вас.

Л е н и н (смеясь). Георгий, вы слышите? Надюша, автомобиль у тебя есть?

К р у п с к а я. Да.

Л е н и н. Не прощаюсь. Повторяю: всей компанией после работы — в Горки. Извините, милые дамы, что так бесцеремонно выпроваживаю вас. Мы с Георгием должны завершить разговор.

Крупская, Виктория уходят.

А теперь, Георгий, сядьте и детально расскажите мне, как обстоят дела у товарища Павла? Нужна ли ему практическая помощь? В чем? Ведь он же является инициатором такого почина, который нам с вами трудно переоценить… (Вдруг хватается за спинку кресла, оседает.)

К о ж у х о в (бросается к нему). Владимир Ильич, что с вами?

Л е н и н. Ничего, ничего, спокойно. Ерунда, пустяки… переволновался сегодня немножко… (Откидывает голову.)

К о ж у х о в. Владимир Ильич!! (Подбегает, распахивает дверь, отчаянно кричит.) Товарищи! Товарищи!!

Вбегают  В и к т о р и я,  Н а ч с а н у п р.

Владимиру Ильичу плохо!

Н а ч с а н у п р. Я предупреждал… Я требовал… (Подбегает к Ленину.) Виктория Аристарховна! Врачей! Скорее!!

В кабинет вбегают  м е д и к и  в белых халатах. В дверях появляется  П а в е л. На нем — вылинявшая гимнастерка и такие же военные солдатские брюки, выстиранные, отутюженные, с аккуратно пришитыми заплатами, на ногах — солдатские ботинки и обмотки. Павел застывает у порога, боясь сделать шаг вперед.

З а т е м н е н и е

КАРТИНА ПЯТАЯ

Горница в доме Палишина. П а л и ш и н,  Л у ч н и к о в,  Н и к и ф о р. На столе — самогон, закуска, фитиль керосиновой лампы-«молнии» привернут, поэтому в горнице полутемно. За окном — звуки гармонии, девичий смех, слышна песня. В избу влетает  К о л я.

К о л я (с порога). Тятяня! Сейчас чудо-свет будут запаливать!

П а л и ш и н. Цыц! Пшел туда, откуда вынырнул!

К о л я. С площади я. Там во-от такой громадный пузырь на столбу повесили, говорят, светло будет как днем, читать даже можно.

П а л и ш и н. Сказал, пшел!

П е л а г е я (входит). Чего ты, отец, на мальчонку кидаешься, не ушиб, чать, он тебя. Беги, Коля, играй.

К о л я. Тять, пошто у всех электрические пузыри будут гореть, а у нас нет? Все на площади радуются, песни играют, а у нас темно будет, да?

П а л и ш и н. Не твоего ума дело. Сопляк еще. (Резко, жене.) Да убери ты его, сказано!

П е л а г е я. Пойдем, сынок, пойдем, тятяню надо слушаться.

К о л я (вырвался). Не хочу слушаться! Почему у нас не будет такого света? Пошто у нас не как у других людей? Все строить помогали, а вы, папаня… Боятся вас, за чужого считают.

П а л и ш и н (сдержанно). Мать, окороти ему язык, не ровен час — вырву.

П е л а г е я. Только стращать умеешь. Бирюк! (Уводит Колю.)

Л у ч н и к о в. Вот они, нонешние-то дети, — ни почтения тебе, ни послушания.

П а л и ш и н. Покудова слово мне это неведомо — ослушание. Не было еще такого.

Н и к и ф о р. Не было, так будет. Налей.

Пьют.

А вот мальчонку ты зря против себя озлобил. Его разведка нынче нам вот как нужна. (Жест.)

П а л и ш и н. Разведал, что надо, и без него.

Л у ч н и к о в. Какие же твои окончательные соображения последуют, Ипполитыч?

П а л и ш и н. Надо внушить миру, что свет этот… электрический — против божьей воли, бог за него покарает. Советская власть некрепкая, скоро падет. Придет, мол, новая власть, зачинщиков и пособников этого дела в острог посадят.

Л у ч н и к о в. Да что ты, Платон! Рази ж нонешняя молодежь теперича в это поверит? Они все, советские, ни в бога ни в черта не верят. Им подавай все новое, а тем паче такой свет, как елестричество. Вон и мои — оба парня и девка — иди, говорят, проси товарищество принять нас в члены, проведи в избу свет. Не пойдешь, сами пойдем, отработаем, сколько положено, и свой пай провианта отдадим. Ну что ты с ими будешь делать? Говорят — супротив Советской власти идешь.

П а л и ш и н (хмуро). А ты что на это?

Л у ч н и к о в. Пока ничего не ответил, смолчал.

П а л и ш и н. Хоть на это ума хватило.

Н и к и ф о р (ударил кулаком по столу). Пашка этот!.. (Заскрипел зубами.)

П а л и ш и н. Он, он, чтоб ему!..

Входит  П е л а г е я.

Л у ч н и к о в. А все ж, думаю, нешто пойтить завтра в правление, попросить, чтоб и меня включили? Оплачу все положенные расходы, а то с ребятами сладу не будет.

П е л а г е я. Правильно, Савелий, решил. Иди, проси, в ноги упади. И нам так надо…

П а л и ш и н (вскакивая). В ноги еще им падать? Ах, ст-стерва!..

П е л а г е я. Не стерви. Что мы, отшельники, што ль, какие? К чему это от добрых людей отставать?

П а л и ш и н. Молчи! Еще раз говорю, не твоего бабьего ума дело.

П е л а г е я. Я-то смолчу, а вот Колька правду сказал.

Л у ч н и к о в. Тем паче, как сказано в писании: устами младенца глаголет истина.

За окнами вспыхивает яркий свет, слышны радостные крики толпы, Палишин и его гости бросаются к окну.

П а л и ш и н (плюнул, злобно). Вот антихристово наваждение! Добились-таки своего, большевики проклятые.

Мимо окна промелькнула тень, в дверь стучат.

Кого там еще черт несет?

Входит  М а т в е й, испуганный, растрепанный и в то же время радостный. В руках — кнут.

М а т в е й. Вота! Мчу из уезда домой, значится… Глянь — огонь! Испужался!.. Думаю, пожар в Мокром Узене. Стегаю кобылу что есть мочи, руки от страха кнута не держат, лечу, вкатываю на площадь… Батюшки! Никакого пожара, оказывается, нету, горит на столбе чудотворный пузырь. И антиресно, и страшно, и самому смешно — надо ж! Элестричество за красного петуха принял. (Садится, шумно, радостно вздыхает.) А вы, гляжу, в потемках. Мда… Невесело у вас…

П а л и ш и н. На свадьбу тебя не звали, туда ступай, веселись.

М а т в е й. Туда мне заказано — не в их артели я. Дураков послушал, сам в дураках остался.

П а л и ш и н. Поумнеешь, какие еще твои годы.

М а т в е й. Говорят, элестричеством будут всякую крестьянскую работу делать: молотить, лен мять, зерно сортировать. (Лучникову.) Савелий, слышь, мельница, маслобойка тоже, говорят, от элестричества будут работать. Сейчас митинговать об этом начнут. Говорят, самого Ленина из Москвы ждут. Вот достигли! (Уходит.)

П а л и ш и н. Мать, закрой окна. (Будто споря с кем-то.) А потому что они скопом действуют, артельно. У них сила. А мы в одиночку — каждый свое тянет. Ничего! Ужо погодите, потухнет этот антихристов огонь.

Л у ч н и к о в. Э, Платон, не дождешься, видать, того времени. Петля-то у нас на шее все туже затягивается, теперича, поди, от нее и не ослобонишься. Дых она напрочь отымет.

П а л и ш и н. Поживешь еще, пока маслобойку не отобрали.

Л у ч н и к о в. Отберут, отберут, погодь…

Н и к и ф о р. Болтуны вы! Скаредники! Скорпионы! Пауки в банке! Эх, невмоготу мне смотреть на вас, слушать вас. Тошно!

Л у ч н и к о в. Огурчиком похрусти, ежели тошнит. (Палишину.) За большевиков, за Советскую власть почти все мужики ухватились. Верно ты, Платон, сказал: они скопом теперь действуют…

Н и к и ф о р. Стадо!

Л у ч н и к о в (игнорируя реплику Никифора). …а мы в одиночестве стоим, в стороне. Большевики доверие делом завоевывают, а мы живем только злостью А что касаемо Ленина — брехал тут Матвей, брехал. Не посетит он Мокрый Узень. Сказывают, паралич его ударил, одна сторона человеческого тела отнялась. Заместо Ленина из Москвы самый большой их начальник по элестричеству приедет.

П а л и ш и н. Мать, шла бы ты на ту половину, за Колькой бы доглядывала. У нас особый разговор есть. Не для тебя он.

П е л а г е я. Со стола уберу.

П а л и ш и н. Не твоя забота. Сами уберем, ежели потребуется. Не видишь разве? Недопито, недоедено и недосказано.

П е л а г е я. Ну гляди, не лайся потом. (Уходит.)

П а л и ш и н (наливает самогон). Верно ты сказал, Никифор! Тошно! И на бабу глядеть тошно, и на детей, и на самого себя. (Пошел, запер дверь.) Ну, мужики, разговор разговором, а дело делом. Пора нам. Жеребец, поди, прозяб, ждамши. Свет их погасить дьявольский — мы богом призваны. Трое. Больше некому.

Л у ч н и к о в. Вот ба! Вот ба!

Палишин (наливает Никифору). Пей, Никифор, заряжайся гневом на святое дело. На тебя вся наша надёжа.

Никифор пьет.

Помолимся теперича… Господи, благослови…

Л у ч н и к о в. Господи, благослови…

П а л и ш и н. С богом!

Н и к и ф о р. К Деникину буду подаваться, потому деньги сейчас давай, как уговор был.

П а л и ш и н. Не боись, не боись, за мной не пропадут. Вот. Все тут, сколь обещано… Только ты жеребца-то не больно далеко от Мокрого Узеня бросай… Может, домой он прибегет. Жалко все же жеребца-то…

Н и к и ф о р. Да подавись ты своим жеребцом!

П а л и ш и н. Ну, будя на нас гнев распалять, для Пашки прибереги! Ступайте, на задах меня ждите. Следом за вами я…

Никифор, Лучников уходят.

(Опускается на колени перед образами.) Господи! Поспособствуй за обиду лютую отплатить! Пошли ветер, метель, замети санный след, чтобы Никифор сбежать успел, меня не выдал. Господи единый! На тебя уповаю и тебе одному жизню свою вверяю…

Входят  В а с и л и н а  и  П е л а г е я.

В а с и л и н а. Папаня, за тобой я пришла… За мамой… Пойдемте к нам. Помириться ты с Павлом должен… В такой день… Ради такого праздника! Чего делить-то вам?

П е л а г е я. Не упрямься, отец. Супротив всего крестьянства идешь.

П а л и ш и н. Лишь бы не против своей совести.

В а с и л и н а. Пойдемте, папаня. Зачем ты Никифора пригрел? Плохой он человек!

П е л а г е я. Мужчина опасный, чего там!

П а л и ш и н. Я не баба, мне мужчинов страшиться нечего.

П е л а г е я. Весь вечер пили. Они с Никифором, и Лучников к ним присосался. Только что ушли вот.

П а л и ш и н. Разговариваешь много. Научилась!

П е л а г е я. Пора уж, всю жизнь промолчала, теперь только перед смертью и поговорить.

П а л и ш и н. Я счастливый, раньше тебя помру. (Кричит — зло, яростно.) Ишшо поглядим, куда ветер завернет! Деникин-то, слыхать, с Врангелем не склонились! Москву возьмут, все отобратое большевиками возвернут!

П е л а г е я. Тебе возвращать нечего — не отбирали у тебя.

В а с и л и н а. Правду же мама тебе говорит!

П а л и ш и н. Завтра отберут. Вон у Лучникова маслобойку уж наметили. Меня — мельницы лишили.

В а с и л и н а. Не твоя была мельница — князя Ухтомского. Так умер он, князь-то.

П а л и ш и н. Я арендатором был! Полную власть имел. Пусть Пашка твой ноне этой мельницей подавится. (Пелагее.) Где Колька?

П е л а г е я. На улице, где ему быть.

П а л и ш и н. Чужие все, чужие! (Уходит, хлопнув дверью.)

Пел а гея. Окаянный! Как бык уперся. Озверел на старости лет. Совсем чумовым стал.

В а с и л и н а. Мама, давайте лампу уберем. Пусть электрический свет хоть с улицы к нам в избу заглянет. Снегу-то в этом году сколько!

Слышны песня, смех, голоса.

Зима, а так хорошо на душе, будто весной, на пасху…

Электрическое освещение начинает слабнуть, но вот снова горит ярко, ярче прежнего — от перенапряжения, гаснет, снова загорается и, наконец, гаснет окончательно.

В а с и л и н а. Не случилось ли чего?.. Пойду гляну.

П е л а г е я. Погодь, дочка, и я с тобой. Пес с ним, с отцом. Горбатого, видно, могила исправит…

З а т е м н е н и е 

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Мукомольный зал мельницы. Все оборудование, стены, пол, потолок припорошены мукой, будто снегом. В окна льется лунный свет, отчего сложное нагромождение деревянных самотечных труб, самотасок, фильтров кажется фантастичным. На всем протяжении этой короткой сцены мы почти не будем видеть действующих лиц, различая их лишь по голосам.

Н и к и ф о р. Ножками, ножками…

П а в е л. Ох и гад же ты, Никифор… Встретимся еще небось.

Н и к и ф о р. Теперь — на том свете.

П а л и ш и н. Оттеда своему Ленину гукнуть — благополучно ли прибыл.

Л у ч н и к о в. Пощадим его, Платон. Стукнули малость и — будя.

П а л и ш и н. Поговори… покудова самого не стукнули…

П а в е л. Жалко мне тебя, дядя Савелий, не в ту компанию ты угодил…

Л у ч н и к о в. Слабохарактерный я, Паша… Маслобойку, опять же, ты у меня реквизировать наметил.

Н и к и ф о р. Подымай, подымай, не митингуй. Молоток, гвозди готовь.

П а в е л. Распинать будете?

Н и к и ф о р. Как Христа. Христос за народ пострадал и тебе велел.

П а в е л. Эх, силы вы меня лишили, сволочи…

Л у ч н и к о в. Оглушили тебя, Паша. Хорошо. Не брыкался бы…

П а в е л. Раскидал бы я вас… Еще бы таких… столько же давай.

Борьба.

П а л и ш и н. Шей, Никифор.

Л у ч н и к о в. Ты уж, Паша, потерпи, не кричи, уважь.

П а л и ш и н. Не услышат…

П а в е л. Много чести, паскуды, чтоб кричал я…

Л у ч н и к о в. По согласию-то оно — лучше.

П а в е л. За одного меня, гады, вас троих расстреляют. Счет подходящий.

П а л и ш и н. Никифор, поспешай.

Н и к и ф о р. «Интернационал» петь будешь или «Вы жертвою пали»?

П а в е л. Знал бы… что ты такой гад, в Силезии бы еще придушил.

Н и к и ф о р. У Вильгельма не вышло, а у тебя совсем сопля не та…

Слышен стук молотка.

Л у ч н и к о в. Гляди, не кричит.

П а л и ш и н. Ловок ты, Никифор, в темноте не промахиваешься.

Н и к и ф о р. Рука рабоче-крестьянская. Трудовая.

Снова — стук молотка.

Л у ч н и к о в. Эх, сапоги дырявить жалко… Сымем? Обувку-то чего губить!

П а л и ш и н. Позарился! Не жадничай.

Слышно ржание коня, завывание метели.

Н и к и ф о р. Всё. Я свое сполнил. Помнишь, Пашка, ты меня осрамил перед своей бабой? Я тебе больше уважения дал — казнил, как святого.

П а в е л. Значит, воскресну…

Н и к и ф о р (стреляет в грудь Павла из обреза). Навряд! Теперь следы, следы мукой присыпайте! Помчал я.

П а л и ш и н. Так смотри, Никифор, в случае чего, ежели тебя поймают, — вся вина на тебе. И жеребца, мол, украл…

Никифор уходит. Палишин и Лучников, торопливо засыпав следы мукой, тоже уходят. С факелом в руке появляется  Я р о с ь к а.

Я р о с ь к а. Кто тут? Эй, кто тута!.. (Встревоженный, ходит по мельничному залу, отбрасывая от себя на стены изломанную косматую тень.) Павел! Тут, што ль, ты?

Тишина.

Паве-ел!.. Осподи, да что же это? Есть тут кто? (И вдруг видит распятого Павла. В ужасе отступает, негромко.) Павел!.. Паша… (Бросается к нему, кричит.) Паве-ел!! Павла распяли!..

Ветер подхватывает этот крик и усиливает его. Темнота отступает перед светом керосиновых фонарей и факелов. В мельничный зал вбегают  к р е с т ь я н е  — мужчины и женщины. Толпа все растет и растет.

К о ж у х о в. Варвары! Каннибалы!!

В а с и л и н а. Пашенька-а!

Д о м н а  И п а т ь е в н а. Сыночек!.. Свет нам зажег, а сам погас…

При неверном, трепетном свете факелов и фонарей Павла снимают «с креста», кладут на раскинутый тулуп.

(Опускается перед Павлом.) Как же они рученьки твои не пожалели, не пощадили!.. Изверги! Что же ты мамку свою не крикнул — прилетела бы я, на крыльях прилетела… Ни метель бы меня не остановила, ни снег холодный, сыпучий…

Павла бережно поднимают на руки. Возникает хорал. Его усиливает вой метели.

 

ЭПИЛОГ

На высоком деревянном столбе ярко горит электрическая лампа, качаясь от ветра. Возникает мужской голос:

Загорается еще одна лампочка, потом — вторая, третья, четвертая, десятая, сотая… Всё загораются и загораются огни, заполняя собою все далекое пространство и сливаясь со звездами ночного неба…

Падает и падает снег…

З а н а в е с

1965—1971