Вторник, 28 ноября 2000 г., 18:20, база геологических исследований имени Уильяма Дайера, 74° южной широты, 114° восточной долготы, Земля Уилкса, Восточная Антарктида.
Доктор Стэнли Уэнделл почесал густую свою бороду, дважды перепроверив показания приборов, чтобы удостовериться в том, что то, что он видит, ему лишь кажется.
Но все оказалось правильно, даже данные, которые он получил из сейсмографа.
Он сразу же внес все эти данные в компьютер. Его защищенные перчатками, но все равно замерзающие пальцы медленно, но точно двигались по эргономичной компьютерной клавиатуре.
Когда он закончил, геолог сохранил данные на жесткий диск. Компьютер заурчал, сохраняя и сортируя большой объем статистики. Затем доктор Уэнделл настроил программу математического моделирования и запустил ее, чтобы компьютер обработал данные.
Через некоторое время компьютер выдал проекцию ожидаемых геологических последствий, основанную на введенной информации.
Вскоре на мониторе появилась диаграмма, с очень неровной красной линией, проходившей через ее середину. Красная линия неуклонно повышалась, а затем резко подскочила. Доктор Уэнделл сверился с хронологией модели. Затем он откинулся на спинку стула и удивленно заморгал.
Результаты не были для него неожиданными, а вот их сроки — да. Он действительно ожидал примерно такого ответа, хотя он не мог найти этому рационального или научного обоснования. Но теперь стало ясно, что это явление происходило намного быстрее, чем он подозревал раньше.
По крайней мере, все сомнения улетучились, и у него сложилось четкое представление самого этого явления. Сейсмическая активность подо льдом Антарктиды — которая впервые была обнаружена несколько недель назад и которая теперь медленно и неуклонно усиливалась — внезапно ускорилась. Доктор Уэнделл с растущей тревогой начал осознавать, что если его модель верна, то будет землетрясение — или что-нибудь очень похоже на землетрясение — и очень скоро… если движение подо льдом продолжится с его нынешней феноменальной скоростью.
Но действительно ли это произойдет?
Когда он с возрастающим недоумением смотрел на экран компьютера, у него за спиной открылась дверь в тесный домик, который он занимал. Ученый напрягся, почувствовав, как его обдуло холодным порывом полярного воздуха.
«Ты не считаешь, что нужно стучать?», огрызнулся доктор Уэнделл, не оборачиваясь.
«Нет, сэр… ой, то есть я хотел сказать да, сэр», пробормотал, нервно запинаясь, молодой аспирант, осознав, что нарушил этикет. «Простите, сэр», пробормотал он, наконец. Голос молодого человека звучал приглушенно из-за шарфа, который защищал ему рот. Он стянул с лица толстую шерстяную ткань, под которой показалось молодое живое лицо, покрасневшее от холода.
Доктор Уэнделл покачал головой. «Ладно, проехали», ответил он просто. «И что тебе тут нужно?»
«Вас просит зайти к нему д-р Майер, сэр… в тот, большой дом», ответил юноша, указывая на дом профессора в другом конце лагеря.
«Не нужно мне показывать, сынок», сделал замечание доктор Уэнделл. «Я знаю, где находится тот большой дом».
Юноша еще раз извинился, на этот раз менее искренне.
«Он мог бы мне позвонить», сказал, наконец, доктор Уэнделл, указывая на лагерный телефон.
«Связь не работает, сэр», сообщил аспирант старшему коллеге. «Меня послали вас сменить».
Доктор Венделл кивнул, досадуя на то, что его прервали, и по-прежнему злясь на молодого человека за то, что он вошел, не постучавшись. «Вежливость сегодня у этих детей не в моде».
Но затем доктор Уэнделл пожурил себя. Он только сейчас вспомнил, что этот студент прибыл сюда лишь несколько дней назад — на замену другому студенту, отправленному домой.
«Парнишка просто еще не знает неписанных правил жизни здесь, на Южном полюсе».
Доктор Уэнделл, напротив, находился здесь, в лагере на базе имени Дайера Мискатоникского университета, уже всю зиму и теперь был очень хорошо знаком с особенностями жизни в этом самом отдаленном регионе мира.
Одной из этих тонкостей являлось уважение к личному уединению других людей — или же к тому личному пространству, какое вообще было возможно в условиях этого маленького и очень удаленного лагерного поселка.
Доктор Уэнделл постучал по клавишам, и на мониторе появилась защитная заставка — сменявшие друг друга изображения землетрясения в Нортридже (Калифорния) в прошлом веке. Менявшиеся снимки катастрофы скрыли от посторонних глаз модели землетрясения, над которыми работал ученый.
Геолог решил, что не хочет, чтобы этот молодой человек или кто-нибудь другой из числа этих студентов-выпускников увидел бы данные, которые все еще бежали сверху вниз по экрану его компьютера, скрытые защитной заставкой.
Доктор Уэнделл знал, что этот специализирующийся на геологии студент был толковым и умным, иначе университет сюда бы его не отправил. Он также понимал, что этот парень легко может сделать неверные выводы из увиденного на приборах. Эти данные могут быть совершенно неверно поняты и вызвать панику в лагере, если обнародовать их слишком рано, или же абсолютно неверно истолковать.
«Хотя я вряд ли сам их понимаю», горько подумал доктор Уэнделл, задаваясь вопросом, должен ли он приказать эвакуироваться.
По правде говоря, геологическая активность, наблюдавшаяся подо льдом, для него самого являлась загадкой. Из-за огромного веса льда, давившего на нее, тектоническая активность земной коры в районе Южного полюса являлась редкостью. Лед был настолько тяжелым, что он вдавливал земную поверхность в мантию Земли. Если этот лед внезапно исчезнет, земля под ним может подняться футов на сто вверх или даже выше нынешнего уровня.
«Если лед начал по какой-то причине таять, то это объясняет такую геологическую активность», думал доктор Уэнделл. Однако этой весной не было замечено никакого существенного таяния льдов, насколько он мог об этом судить по замерам. Из-за чего сейсмическая активность значительно ниже их основания являлась загадкой.
Но доктор Уэнделл не любил загадок. Именно страсть разгадывать их являлась одной из причин, почему он стал ученым. Тот факт, что он еще не раскрыл именно эту загадку, сильно его беспокоил.
И лагерю имени Дайера, уже и так встревоженному в связи с необъяснимым исчезновением собак для упряжек накануне ночью, вовсе не нужна была еще одна загадка.
Народ здесь был нервным, и услышать от него новые вызывающие вопросы и толкования противоречивых геологических данных, наводившие на мысль о потенциальной катастрофе, сейчас совсем им были некстати.
Доктор Уэнделл ввел свой личный код, заблокировав свой компьютер для всех остальных. Затем, со стоном, высокий бородатый мужчина поднялся со складного пластикового стула и распрямил спину. Его суставы одеревенели из-за того, что он сидел перед компьютером все утро и весь день, а также от постоянного и вездесущего холода, который, казалось, проникал в сборные домики лагеря, как бы мощно ни были бы настроены нагревательные электроприборы.
Геолог заметил, что аспирант с любопытством потрогал один из хрупких и чувствительных термометров, измерявших подземные температуры. Доктор Уэнделл громко кашлянул, и юноша быстро сунул руки в карманы своего тяжелого пуховика.
«Если ты собираешься остаться здесь и работать, пожалуйста, ничего не трогай», терпеливо объяснил студенту доктор Уэнделл. «А так как ты должен будешь следить за сейсмографом, нужно, чтобы ты сразу же дал мне знать, если в показаниях будут какие-нибудь резкие изменения».
Геолог кивнул головой в сторону прибора, щелкавшего в углу длинного и узкого заставленного оборудованием домика. Этот аппарат являлся уменьшенной версией огромного сейсмографа, имевшегося в университете. Тот аппарат замерял сейсмологические события во всей Новой Англии и в части Канады. А радиус охвата этого аппарата составлял всего лишь около пяти километров, но он работал по тем же принципам и был однотипен по конструкции. Как и у сейсмографов больших размеров, характерной его чертой был длинный лист бумаги, медленно прокручивавшийся по плоской горизонтальной поверхности, на которой сейсмочувствительный стержень вычерчивал ломаную линию чернилами на чистой белой бумаге. На полях этой бумаги ежесекундно проставлялись время и дата.
Прибор замерял колебания земной поверхности глубоко внизу, под древними льдами Антарктиды. Он делал это уже долгие месяцы. Рядом с прибором лежали рулоны ранее использованных бумажных свитков с проставленными от руки резким и четким почерком доктора Уэнделла черным маркером датами.
Геолог напомнил студенту, как работает аппарат и за какими необычными явлениями нужно следить. Молодой аспирант, стиснув зубы, стерпел ненужную ему лекцию.
Затем пожилой ученый застегнул молнию своей куртки и надел толстые перчатки на тонкие, которые уже были у него на руках.
И через секунду бородатый ученый вынырнул из пластиково-металлического сооружения, прозванного «кабачковым домиком» из-за своей необычной формы — оно было похоже на длинный, ярко-красный кабачок, лежащий на снегу. Сооружения таких конструкций были дешевле, их легко было устанавливать и поддерживать, и их можно было найти на научно-исследовательских станциях по всей Антарктиде.
Скопление таких прижавшихся друг к другу сборно-разборных быстровозводимых сооружений служило лабораториями и жилыми помещениями для двадцати шести мужчин и трех женщин, отправленных в Антарктиду геологическим факультетом Мискатоникского университета. Их работа заключалась в изучении необычной сейсмической активности, зафиксированной в этом районе Земли Уилкса.
После относительного полумрака, царившего в его домике, яркий блеск нескончаемого дневного солнечного света Антарктиды заставил ученого надеть солнцезащитные очки. Это обязательно нужно было делать, чтобы не страдать от снежной слепоты. Экспедиция уже вынуждена была отправить назад одну аспирантку на ежемесячном служебном вертолете с австралийской станции на острове Маккуори. Несчастная девушка забыла захватить очки на полевую экспедицию. К счастью для нее, снежная слепота носит обычно временный характер.
Когда доктор Уэнделл шел через лагерь, возник и стал нарастать холодный нисходящий сверху ветер. По ледяной равнине понеслись крошечные кусочки льда, а вокруг шестнадцати домиков, служивших для группы жилыми помещениями, закружили порывы ветра. Эти маленькие тесные строения называли иногда «домиками-яблоками», потому что именно на них они были очень похожи — на кучку яблок, брошенных кем-то в снег.
Как и вытянутые «домики-кабачки», эти здания были ярко-красными, потому что такой цвет заметно выделялся на снегу, и они были хорошо заметны с воздуха или же в тумане внезапной бури.
«Ну, по крайней мере, не ожидается приближения бурана», думал доктор Уэнделл. «Сейчас здесь уже почти лето. Вот только утих бы нисходящий ветер…»
Температура в Антарктиде в это время года была почти теплой — она колебалась между максимумом в виде нуля по Фаренгейту (–17є С) и минус двадцатью. Однако нисходящие стоковые ветры, вызванные сдвигами гравитации в районе Южного полюса, могли довести температуру воздуха под воздействием силы ветра до минус пятидесяти градусов или даже еще ниже.
Доктор Уэнделл поежился и задрожал. Даже сквозь завывания ветра ему был слышен звук запускаемого электрического генератора, работавшего на бензине и снабжавшего электропитанием лагерь, телефоны, разного рода коммуникационное оборудование, а также все научные приборы.
Без электричества люди здесь, на базе имени Дайера, насмерть замерзнут за одну ночь.
По дороге к «домику-кабачку» д-ра Мейера доктор Уэнделл проверил, подсоединена ли к генератору его собственная научно-исследовательская станция. Он также проверил телефонные линии, недоумевая, почему не работает его телефон.
Все на первый взгляд было нормально. Проблема с телефоном, должно быть, возникла из-за чего-то другого. «Ну по крайней мере, мы не лишены электричества», с некоторым облегчением подумал доктор Уэнделл. «Плохо было бы, если бы мы потеряли данные из-за сбоев в электропитании».
Ученый знал это из прошлого опыта. Такое раньше уже случалось.
Прорываясь сквозь ледяное пространство, доктор Уэнделл увидел нескольких человек, сгрудившихся вокруг двух гусеничных вездеходов норвежского производства Hagglunds. Яркие оранжевые машины представляли собой по сути лишь кабину, водруженную на танковые гусеницы. Крыши Хагглундов были усеяны гроздьями прожекторов.
На боковых дверцах обеих машин был изображен герб Мискатоникского университета. Эти абсолютно новенькие машины, доставленные всего месяц назад, были гордостью базового лагеря. Доктор Уэнделл еще не успел поездить в какой-нибудь из них, но он знал, что обе они очень пригодятся.
Эти машины могли с легкостью передвигаться по этой местности в радиусе свыше 100 километров вокруг. Они могли также везти с собой дополнительный запас топлива, что значительно расширяло этот диапазон их передвижения.
Он удивился, что эти люди делают у этих неуклюжих машин. Одна из них была уже заведена и работала, и ремонтная бригада трудилась над второй. Доктор Уэнделл предположил, что они выезжали на поиски пропавших собак.
Когда он приблизился к самому большому в скоплении лагерных строений «домику-кабачку», уставший геолог продолжал теряться в догадках, что от него понадобилось начальнику группы. Он надеялся, что это не ответы на невыясненные вопросы, потому что их у доктора Стэнли Уэнделла не было.
* * *
«Войдите», крикнул доктор Хайрем Майер, услышав стук в дверь его домика. Доктор Уэнделл вошел, предшествуемый порывом холодного воздуха.
Двое ученых кивнули друг другу. Затем доктор Уэнделл закрыл за собой дверь и подошел к переносному обогревателю. Он снял перчатки, расстегнул куртку и некоторое время грел над ней руки.
«Выяснили что-нибудь о пропавших собаках?», спросил доктор Уэнделл. Его коллега покачал головой, с выражением ужаса на бронзовом от солнца морщинистом лице.
«Как считает доктор Ронсон, собаки ни с того ни с сего просто вырвались из конуры и побежали в ледяную пустыню», объяснил д-р Майер. «Потеря собак — это проблема, конечно, но думаю, что у нас имеется и другая проблема, более серьезный повод для беспокойства».
«Что случилось?», спросил доктор Уэндел, задаваясь вопросом, должен ли он сообщить начальству, что на следующей неделе или около того у них может быть землетрясение. «Нет», решил он. «Оставлю это открытие на потом, когда у меня будет возможность более тщательно проанализировать данные».
Доктор Мейер, сидевший в офисном кресле на колесиках, нахмурился бородатому человеку. «Не работают телефоны», заявил он.
Уэнделл пожал плечами: «Ну и что?»
Но на лице у его коллеги был такой странный взгляд, что доктор Уэнделл решил сам проверить, что с телефоном. Он протянул руку к телефону на столе и приложил трубку к уху. То, что он услышал, его удивило.
Обычно, когда здесь отключались телефоны, они просто молчали. Но на этот раз доктор Уэнделл услышал отчетливый электронный треск, сопровождавшийся каким-то странным высоким воем, который показался ему странным образом знакомым.
«Знаете, на что похож этот звук?», спросил доктор Уэнделл, протягивая трубку д-ру Майеру. Его начальник посмотрел на него, прежде чем ответить.
«Когда я служил в военно-морском флоте, мы называли этот звук электронным подавлением», заявил д-р Майер.
Доктор Уэнделл удивленно заморгал. «Я тоже так думаю», ответил он, вспоминая те дни, когда он радистом принимал участие в боевых действиях во время войны в Персидском заливе. «Но кому нужно нас глушить? И зачем?»
Д-р Майер не ответил на этот вопрос. Вместо этого этот грузный человек подкатился в своем кресле к спутниковой радиостанции. Одно из пластиковых колесиков кресла громко заскрипело, это был результат воздействия холодного, сухого воздуха антарктического лета.
На Южном полюсе было суше, чем в пустыне. В действительности это одно из самых сухих мест на Земле.
«Я решил позвонить на американскую базу Мак-Мердо, получить у них кое-какие советы по ремонту электронного оборудования», объяснил человек в кресле. А затем он включил радио.
Из его динамика донесся такой же пронзительный вой, почти что электронный писк.
«Спутниковая радиостанция тоже глушится», мрачно сказал д-р Майер. «А также коротковолновое радио, и даже наши малой дальности сотовые телефоны».
Доктор Уэнделл некоторое время молчал, пока смысл того, что ему сказали, до него не дошел окончательно. Затем он снова посмотрел на своего начальника.
«Значит, мы отрезаны», прошептал он, борясь с внезапным, параноидальным желанием оглянуться через плечо.
Д-р Мейер мрачно кивнул. «От всех».
«Так вот почему люди там снаружи готовят два Хагглунда», сказал доктор Уэнделл. Это было утверждение, а не вопрос.
Доктор Мейер вновь кивнул. «Поэтому я вас и вызвал», объявил этот тучный мужчина. «Хочу узнать ваше мнение о том, куда мне нужно отправить эти вездеходы.
Следует ли отправить их на базу Конкордия или же к австралийцам в их временный лагерь к западу от нас? Или же нужно разделить их на две группы и отправить по одной машине в каждый лагерь?»
Доктор Уэнделл задумался об этом на мгновение. «Э-э, думаю, что разделять вездеходы на две группы опасно».
Д-р Майер кивнул в знак согласия, когда доктор Уэнделл это сказал.
«Австралийская база ближе, и я уверен, что они все еще там», сказал он. «Но на французскую базу в Конкордию к настоящему времени должны были провести жесткий кабель. Если это так, то у них имеется оптоволоконный магистральный кабель связи со станцией Дюмон д'Юрвиль на побережье».
Доктор Мейер кивнул. «Я тоже об этом подумал. Если глушение масштабное и на большой территории, то австралийцев, вероятно, тоже глушат».
«Но оптоволоконный кабель заглушить невозможно», заметил доктор Уэнделл, заканчивая мысль своего начальника. Доктор Мейер кивнул и стал объяснять характер местности, ее рельеф и предполагаемое расстояние.
Пока Мейер это говорил, доктор Уэнделл заметил, что никто из них не оспаривает, что их научная станция подверглась глушению — что бы это ни означало. Оба думали об одном и том же, хотя никто из них так и не произнес это вслух: Глушение являлось преднамеренным.
«Вы уверены, что французы действительно провели к себе кабель?», спросил доктор Уэнделл.
«Э-э, не уверен», осторожно ответил д-р Майер. «Предполагалось, что их кабель будет проведен еще несколько месяцев назад, но с этими протестами Гринписа и всем прочим…» Голос Мейера умолк.
У французов было немало проблем с экологической организацией под названием «Гринпис». Еще в 1980-х годах французское правительство попыталось построить на Дюмон д'Юрвиль аэродром. Они не колеблясь взорвали несколько островов и уничтожили часть животного мира Антарктики. Гринпису удалось снять кадры этой жестокой гибели и очернить французов в глазах общественного мнения. Убийства пингвинов и разрушение хрупкой природной среды Антарктики не понравились никому.
Хотя французам все-таки удалось достроить свой аэродром и несколько технических ангаров вокруг него, все это было смыто ледниковыми оползнями и приливной волной менее чем через год.
Аэродром еще нужно было восстанавливать.
«Будем надеяться, что в случае с этой телефонной линией сила прогресса выиграет этот раунд», предположил доктор Уэнделл.
Они оба еще некоторое время продолжали обсуждать и сравнивать расстояние и время, требующиеся для того, чтобы добраться до обеих этих станций. Они понимали, что поездка будет опасной независимо от того, какой будет избран курс.
Если что-то случится с обеими Хагглундами, пассажиры застрянут в чрезвычайно затруднительно положении с заглушенным радио, за многие мили от всех станций и от людей.
«Кого вы отправляете?», с любопытством спросил доктор Уэнделл.
«Первый вездеход вызвался вести Козелли», ответил д-р Майер. «А второй — Лансинг и доктор Ронсон».
Доктор Уэнделл кивнул. Неплохие команды. Если кто-то и сможет вывести людей к Конкордии или к австралийцам, то это Козелли и Ронсон.
В конце концов, после долгого обсуждения два геолога решили, что лучше всего попробовать добраться до станции Конкордия. Хотя она находилась дальше, местность в этом направлении была лучше, туда легче можно было добраться, и ветер был чуть слабее.
Этот выбор был наилучшим. Даже если французов тоже глушили, у них все же останутся действующие телефонные линии к побережью и южной части Тихого океана.
«Пойдемте», объявил д-р Майер, когда они закончили обсуждать эти вопросы. «Поможете мне собрать карты и планы, которые потребуются Козелли...»
Но не успел он закончить фразу, как в домик доктора Мейера ворвался тот самый молодой аспирант, которого доктор Уэнделл оставил там, у монитора, следить за сейсмографом.
«Опять не постучавшись», с сожалением отметил доктор Уэнделл.
«Доктор Уэнделл! Д-р Майер! Поторопитесь!», воскликнул юноша с явным волнением. Но до того, как они оба успели подбежать к открытой двери, студент вновь выбежал на дневной солнечный свет. Обменявшись недоуменными взглядами, доктор Уэнделл и доктор Мейер быстро оделись потеплее и последовали за ним.
Парень ждал их снаружи. Его волнение казалось заразительным. Люди, окружавшие два Хаггглунда, с растущим любопытством следили за возбужденным юношей.
Как только доктор Уэнделл появился из «кабачкового домика», студент начал все быстро объяснять. «Игла начала просто прыгать, сэр», забормотал юноша. «Игла на сейсмографе, я имею в виду. Она начала просто трястись, как сумасшедшая — как будто под нами землетрясение… прямо под нами! А также стал раздаваться какой-то новый звук, странный шум какой-то… он шел от акустических буёв. Вроде того, который слышен в наушниках...»
Доктор Уэнделл выругался и собирался уже отругать студента за использование звуковой аппаратуры без предварительного разрешения. Предвидя собственнические чувства своего коллеги по поводу своего оборудования, д-р Майер поднял руку и успокоил доктора Уэнделла.
«И что ты услышал, сынок?», спросил у него дородный ученый. «Опиши мне это, только точно!»
Юноша остановился как вкопанный и повернулся лицом к двум геологам. На секунду он задумался об ответе.
«Это был какой-то пронзительный вой», ответил он, с усилием подбирая нужные слова, чтобы описать эти загадочные звуки. «Похожий на… гигантскую циркулярную пилу», сказал молодой человек, добавив: «или, может быть, на гигантскую цепную бензопилу…»
«Циркулярную пилу? Гигантскую бензопилу! Это смешно, нелепость какая-то...»
Но Доктор Уэнделл не успел закончить эту мысль. Он, как и другие, вдруг почувствовал, как под его утепленными сапогами затрясся лед.
* * *
Берт Козелли находился за рулем второй тяжелой гусеничной машины Hagglunds, когда началось землетрясение. Его коллега, Джордж Лансинг, завел первую машину и пошел за кофе — дав машине время согреться.
Козелли как раз только что завел холодный двигатель второго Хагглунда, и шум его был настолько сильным, что сначала он не заметил, как под машиной заколебалась земля. Что, наконец, предупредило его об опасности — так это зрелище массивной микроволновой СВЧ-антенны у радиоцентра, которая яростно раскачивалась взад и вперед.
Затем Козелли увидел некоторых своих товарищей — в основном геологов и аспирантов — которые бросились на землю, обняв лед. Другие же — в основном из группы технического обслуживания — остались на ногах, не зная, что делать.
Пока он молча в шоке следил за происходящим, тросы, удерживавшие микроволновую вышку, оторвались от креплений во льду. Один стальной трос с силой хлестанул по воздуху, ударив кого-то из группы техобслуживания.
Тело оглушенного человека отлетело назад, словно футбольный мяч от удара ногой. А его левая рука полетела в совершенно другом направлении.
Именно в этот момент Козелли и заметил, как дрожит земля. Он схватился за руль Хагглунда, понимая, что ему нужно выйти из вездехода и вместе с другими обнять землю. Но он был слишком напуган и парализован от страха и не смог сдвинуться с места.
Он продолжал в немом ужасе смотреть сквозь лобовое стекло на то, как, наконец, микроволновая антенна рухнула. Глаза у Козелли расширились, когда он увидел, как тяжелые микроволновые передатчики обрушились прямо на доктора Ронсона, который упал на землю из соображений безопасности.
Козелли увидел, как к двум машинам побежали доктор Уэнделл и д-р Майер. Доктор Уэнделл тащил за собой за шкирку молодого аспиранта. Он затолкал юношу в работавший на холостом ходу Хагглундс, а сам сел за руль.
Затем, в самом центре базового лагеря имени Дайера, под домами и их обитателями начал крошиться и обваливаться антарктический лед. Словно разбитый вдребезги стеклянный стол, лед стал ломаться и проваливаться в Землю.
С оглушительным грохотом раскололась и сама земля. В образовавшуюся пропасть один за другим начали падать красные домики. Даже сквозь шум этого разрушения и грохот двигателя Хагглундса Козелли были слышны крики его несчастных товарищей, под которыми расходилась и рушилась сама земля.
Затем на другой стороне лагеря произошел взрыв. Мгновенно оказалась пожрана огненным шаром кухня столовки. Из руин с трудом выбралось лишь несколько человек.
Они тоже горели!
Внезапно, в разгар уничтожения, к корпусу Хагглунда из темноты кто-то прыгнул. Козелли обернулся, и в этот момент боковую дверь открыл доктор Хайрем Майер и вскарабкался внутрь.
«Поезжай назад!», воскликнул он, тряся водителя за плечи. «Задний ход!»
Козелли словно очнулся, выйдя из паралича, вызванного шоком. Плавными и уверенными движениями он переключил рычаг на задний ход и нажал на газ. Заскользив, дернувшись и подпрыгнув, мощная гусеничная машина внезапно ожила.
За спиной у себя, на значительном расстоянии, Козелли увидел, как второй Хагглундс тоже отъезжает от места разрушения с доктором Уэнделлом за рулем. Затем Козелли запустил двигатель своего вездехода. Двинувшись задним ходом, он, ловко управляя Хагглундом, объехал домик техобслуживания и двинулся еще дальше назад, отъезжая от пропасти, которая расширялась и распространялась во все стороны, поглощая весь лагерь.
Гусеницы вгрызлись в лед, когда машина накренилась назад. Д-р Майер, сидевший в кабине на пассажирском сиденье, схватился за поручни. Дородный ученый вздрогнул от удивления, когда Козелли в спешке проехал на своем Хагглунде по устройству для зарядки аккумуляторов, дабы избежать зияющей пасти этого провала.
Но несмотря на то, что Хагглунд стал обгонять расширяющуюся пропасть, под его стальными гусеницами начала крошиться земля. Козелли стал сильнее давить на педаль газа, пока он практически не встал на нее. Из-под бешено вращавшихся гусениц вылетали осколки льда. Но дюйм за дюймом, машину и ее пассажиров начало медленно засасывать в провал.
А затем д-р Мейер закричал.
Козелли увидел, из-за чего. Внутри ямы что-то было — что-то движущееся… что-то большое.
Несмотря на свой страх и уверенность в том, что его собственная смерть настигнет его уже через несколько секунд, Козелли смотрел в пучину бездны с фатальным любопытством, не в силах оторвать взгляд.
Первое, что он увидел, это были длинные, изогнутые металлические клешни, клацавшие в воздухе над краем пропасти. Эти огромные изогнутые серебристые когти поблескивали под ярким антарктическим солнцем. Металлические клешни вгрызались и подрывали стены ямы, оттаскивая куски льда от края отверстия с каждым могучим захватом.
Когда почва наклонилась, и Хагглундс неумолимо заскользил к краю пропасти, Козелли, наконец, увидел всё существо целиком — ибо это все же было существо.
Вдруг Козелли услышал, как доктор Мейер снова закричал, и он почувствовал порыв ледяного воздуха, заполнивший кабину. В отчаянной попытке к бегству ученый открыл дверь кабины и выпрыгнул из Хагглунда. Козелли увидел, как он свалился, крича, в яму. Секундой позже огромный кусок льда сорвал дверь с петель.
Козелли зачарованно смотрел, как она также исчезла в яме.
Затем Козелли еще раз посмотрел на чудовище.
А оно в ответ посмотрело на него.
Единственный состоявший из тысяч ячеек красный фасеточный глаз размером с гигантский билборд смотрел прямо на него, и их взгляды, казалось, сомкнулись.
Козелли с усилием оторвал взгляд и отвел его в сторону, пытаясь разгадать природу зверя, с которым он столкнулся лицом к лицу.
Он не мог поверить в то, что такое огромное существо вообще может где-то жить. Из-за крошащегося и разрушающегося льда, падавшего вокруг него со всех сторон, детали внешнего облика монстра разобрать было трудно, но Козелли увидел синюю и золотую чешую, лязгающие металлические челюсти вокруг необычного, характерной формы клюва, и этот единственный гипнотический красный глаз.
По обеим сторонам рта у твари раскрылись изогнутые металлические шипы, вместе с острым ее клювом. Какой-то сверхъестественный электронный вой оглушил Козелли.
Он хотел прикрыть уши, но не мог выпустить из рук руль.
Затем красный глаз, казалось, сосредоточился на вращающихся гусеницах Хагглунда. Вновь сверкнули серебристые клешни, и земля под машиной содрогнулась.
В мощном потоке кусков льда размером с фуры Хагглундс полетел вниз в яму. Глаза Козелли широко раскрылись от ужаса, когда он стал скатываться в дожидавшиеся его когти твари, вылезшей из самого центра Земли.