Вышли мы в каком-то непонятном темном помещении. Стоим. Вернее, он стоит, а я вишу на широком плече, придерживаемая рукой мужчины.

— И что это было? — озадаченно поинтересовалась я.

— Похищение? — предположил Хранитель и осторожно опустил меня на пол, а потом ухватил за руку и потянул куда-то вперед по коридору.

Я, ошеломленно хлопая глазками, пошла за ним.

— Ты с ума сошел?!

— Почти, — невесело рассмеялся Лирвейн. — Хотя, скорее всего — да, и уже давно. Ещё тогда, когда Ярр подтасовал ситуацию так, чтобы ты жила в моем доме, под личиной племянницы.

— Да-да, я помню, как ты возмущался, — в груди поднималась уже знакомая злость, которая, лукаво мурлыча, запускала коготки, бередя старые раны ещё больше. — И как себя потом вёл!

Он остановился, порывисто развернулся и властно притянул к себе, спрашивая:

— Аль, тебе не надоело?

— Что именно? — вздернула голову я, стараясь отрешиться от всей… ситуации. Полутьма, мягкий медовый свет впереди, чуть дрожащий, словно он был бликами пламени от камина, аромат дерева, из которого, кажется, был построен этот дом…и запах мужчины рядом. Так близко, что хвоя и мороз опять окутывали меня, зачаровывали, лишали памяти и разума.

Дышать нельзя, и не дышать нельзя. Что же делать?

Злиться и обижаться! Это хоть как-то разум контролирует!

— Воевать со мной, — тихо продолжил блондин и, протянув руку, нежно погладил меня по щеке.

— Я с тобой и не воюю, — отдернула голову и попыталась отступить дальше. Но не смогла. Нет, он МЕНЯ не держал. Он ухватил за юбку платья! — Лирвейн, ты опять… поступаешь неправильно.

— А может, наоборот? — немного грустно улыбнулся моя сероглазая горечь. — Я впервые поступаю правильно. Ну, а какие у этого будут итоги… пусть все решится здесь.

— С ума сошел, — фыркнула я и неприязненно передернула плечами, всеми силами стараясь удержать на лице эту маску, вроде уже такую привычную… но постоянно соскальзывающую!

Мне опять было больно.

— Обманщица, — раздался рядом тихий шепот, и теплые губы скользнули по виску. — Как же приятно, милая, как же бесценно чувствовать тебя рядом сейчас. И знать, что это продлится ещё не один день. Знать, что никто тебя не отнимет у меня за это время. Как бы ты себя не вела, что бы ни говорила, на эти дни ты моя! И нет, я не буду тебя принуждать, не думай про меня слишком плохо.

— Всё же, и правда сошел с ума, — ровно начала я, но тут же тихо охнула, когда зубы Лира чувствительно прихватили нежную мочку уха. Колени ослабели, а блондин все также был всего в нескольких сантиметрах от моего тела, но не обнимал, и я даже опереться на него не могла.

Опереться?!

Так!

Что я делаю?! И о чём я думаю?

— А ну-ка, повтори! — прошипела я, с гневом глядя на Хранителя.

Он почему-то быстро от меня отступил, и с шальной улыбкой сказал:

— Лично я на кухню, чай пить. Присоединяйся!

И стремительно пересек коридор, открыл какую-то дверь, хлопнул в ладоши и там загорелся свет. Я стояла в полутьме коридора… и понимала, что не могу отсюда уйти. По очень прозаическим причинам! Мне магию заблокировали!

Мой же вассал-Хранитель! Нити стихий были где-то за пределами моей досягаемости, я не могла их зацепить, не могла ничего сделать! Беспомощна, как малек, попавший в сети!

— Лирвейн Ниорт! Ты догадываешься, что я сейчас с тобой сделаю?!

— Боюсь представить! — донесся до меня веселый голос этого подлеца. — Ты чай черный или зеленый будешь?

Я только рыкнула и метнулась на кухню. Лир, увидев меня, предусмотрительно отставил подальше чайник, и вообще отошел. Ну и что?! Тут целый боекомплект в виде чайного сервиза имеется! Блюдечки на пол — бааамс!

— Ах ты, скотина самоуверенная!

Чашечка — тряяямс!

— Сволочь белобрысая!

Фарфоровый молочник полетел в ухмыляющуюся морду, но мужчина быстро пригнулся, пропуская снаряд над головой. Бабааамс!

— Да чем ты думал?!

— Не поверишь, головой!

— А которой? — злобно осведомилась я, демонстративно взвешивая в руке заварочный чайничек.

— Милая, у тебя тааакие провокационные вопросы! — хриплым голосом протянул этот пошляк, окидывая меня тягучим взглядом.

— Я тебе сейчас устрою….. сотрясение мозга, если таковой имеется! — окончательно рассвирепела я, и взяла сразу стопку блюдечек. — Может, на место встанет! Ну что за невезение, а? Я была такая спокойная, уравновешенная и мне было плевать на всякие душевные метания!

Что сейчас-то случилось?!

Почему я, как последняя истеричка, кидаюсь тарелками?! Потому что приятно, вашу мать! Хоть какое-то удовольствие в этой жизни!

Дзинь!

— Куда же ты от воспитательной акции, дорогой?! — оскалилась я, посылая вслед пятившемуся к другой двери волшебнику новый снаряд.

Он не соизволил ответить и, подарив на прощание улыбку, нырнул в темноту коридора. Я была настолько злая что, шваркнув об пол ещё пару чашек, и захватив с собой ещё столько же, ринулась следом. Сс-с-с-волочь белобрысая!

— У меня в столице дела!

— Ты в отъезде! — нагло напомнил орвир.

Звя-я-якс!

— Ты бы аккуратнее — с опаской проговорил Лир. — Так и попасть недолго.

— А что я, по-твоему, стараюсь сделать?!

— Ну, не знаю, — пожал плечами мужчина, и зажег тусклый светлячок. — Если весь сервиз извела, но так и не попала…

— Прибью! — честно пообещала, но тут же изумленно хлопнула глазами, когда он шагнул вперед. Пискнула, потому что блюдце выскользнуло из пальцев и полетело прямо в лицо Хранителя.

Испугаться не успела, мужчина молниеносно вскинул руку и поймал тарелочку. Небрежно бросил её на пол, от чего она раскололась, стремительно подлетел ко мне и заключил в объятия.

— Аля, Аля, жизнь моя, сердце моё, — прошептал мужчина, скользя одной рукой по спине всё ниже и ниже, пока не коснулся бедер, от чего я вздрогнула и попыталась отстраниться. Но лишь поймала себя в ловушку. Я на него посмотрела.

И пропала, потерялась, в бездонных, искрящихся синевой глазах.

Несколько бесконечных мгновений я не могла пошевелиться, взять себя в руки, и призвать к порядку блондина. Я могла только тонуть в его глазах, растворяться в невыносимо родном аромате хвои и мороза, который всегда сопровождал этого снежного мужчину. Он медленно склонился, одновременно поднимаясь рукой по плечам, уверенно, даже немного жестко обхватывая шею, заставляя запрокинуть голову, и накрывая губы поцелуем. И я опять осталась неподвижна. Не оттолкнула, не забилась, а лишь безвольно закрыла глаза. Его губы были нежными, неторопливыми, но очень властными. Он брал, он заявлял права, и у меня не было сил, чтобы опротестовать это. Не откуда было взять. То сверкающе алое в глубине души, что всегда давало мне силы к сопротивлению, не вспыхнуло протестом, оно вообще не отзывалось… как будто и не существовало вовсе. И меня затягивало всё дальше и дальше в водоворот желаний и силы, не оставляя шанса выплыть, ни одной тонкой соломинки, чтобы зацепиться. С каждым прикосновением, с каждой секундой я таяла, я сдавалась на волю искр внутренней силы, которая рассыпалась по телу, рождая возбуждение, застилая здравый смысл. Энергия, проклятые стихии! Проводник не получает своё в физическом плане, потому и такое! Вернее — такое из-за того, что я не получаю удовлетворения. По сути, последний раз был как раз с Лирвейном, той ночью после Испытания.

Это всё автоматика тела, механизм самосохранения. Я могу просто перегореть, если излишки не будут уничтожаться. И… почувствовав в непосредственной близости уже знакомого мужчину, тело меня предавало.

Воспоминания опять нахлынули потоком, но если вчера, когда всё это вспыхнуло в голове, я засмущалась и отодвинула их в сторонку…то теперь память испепеляла моё тело. Я знала, КАК это с ним. Это и губило.

Это заставляло тихо стонать ему в рот, когда смелые руки мужчины обхватили грудь, когда он властно прижал меня к стене, раздвигая коленом бедра, приподнимая, заставляя сесть на его ногу.

Было темно, были видны только звезды под закрытыми веками. Стояла тишина, и лишь частое дыхание, да редкие стоны удовольствия нарушали её. МОИ стоны. Было прохладно, и лишь его поцелуи на голой коже помогали не замерзнуть, а его горячие прикосновения на обнажившейся груди не позволяли вернуть разум.

Меня тянуло, невыносимо тянуло, сейчас существовал лишь он.

И я безумно хотела быть ближе.

Прижимаюсь к его телу, рывком распускаю шнуровку рубашки, чтобы положить ладонь на открывшийся участок груди, а после скользнуть по плечу и, наконец, вверх, слегка царапая коготками шею и зарываясь пальцами в густые волосы.

И ещё ближе.

Кожа, как же хочется касаться его кожи, попробовать на вкус, как некогда хотелось. На языке, словно наяву, возник его вкус — то, что я помнила ещё с той ночи. Единственной ночи.

Оторвавшись от моих губ, мужчина подхватил меня на руки и сделал несколько шагов в сторону, раздался скрип открывшейся двери и, спустя несколько секунд, меня осторожно положили на постель, тут же накрыв своим телом и запечатав рот новым поцелуем. Это унесло ростки казалось бы начавшего пробиваться разума, и я снова сдалась на волю снега и хвои. На его волю. Моего снежного мужчины.

Темно, не видно почти ничего, но нам и не нужно.

Есть желания, есть лихорадочные прикосновения. Краем сознания отмечаю что, урча как кошка, я стаскиваю с него рубашку, прижимаюсь, целую сильные плечи. Лир на миг меня отстраняет: снимать моё платье очень долго и сложно, потому — вспышка заклятия, и оно расползается по швам, стекая с меня свободной тканью, обнажая тело.

И нас снова кидает в объятия друг друга. Я не помню, я не мыслю, я только чувствую. В ту нашу ночь я лишь получала, принимала, меня ласкал, обнимал этот мужчина, сейчас же всё было иначе. Смешивалось дыхание, вкус, прикосновения, тепло тел. И хотелось большего. Он властно прижал меня к себе, целуя, медленно, дразнящее проводя языком по нижней губе, но я тут же нетерпеливо его куснула и, коротко рыкнув, Лир сжал руки на моих бедрах, и уже не сдерживался. Целовал так, что я вспоминала о том, что нужно дышать, только когда грудь уже начинало жечь от недостатка воздуха.

— Алечка, солнце моё, — холод простыней под спиной, и я едва заметно вздрагиваю, непонимающе глядя в темный потолок, но тут же новый поцелуй, и руки против воли зарываются в его волосы, тело выгибается навстречу.

Губы спускаются всё ниже, и вот, наконец, горячие губы смыкаются на соске, от чего я, тихо охнув, закусываю губу.

— Знала бы ты, сколько ночей ты не давала мне уснуть, — хриплый голос, дурманящий разум, его слова, заставляющие вспыхивать огнем возбуждения, его руки, ласкающие всё ещё немного влажную вершинку, от чего по телу пробегали крохотные разряды удовольствия. — Сколько раз я мечтал подойти, стащить с тебя одежду, которая скрывала фигуру, запустить пальцы в волосы, сжать, быть уверенным, что не убежишь. И целовать… губы, — он снова поднимается выше, и дарит мне медленный, тягучий поцелуй, который лишает остатков разума.

– Шею… — легкая дорожка все ниже от подбородка, горячий язык, выписывающий узоры на коже, моя дрожь и нетерпение. И его хриплый смех, от которого у меня все внутри сжималось из-за сладкого предвкушения.

— Лир, — тихо всхлипнула я, гладя сильные плечи и руки, перебирая прохладные волосы.

— Ну и, конечно же, грудь, — снова дьявольский смешок, и он ложится рядом, одной рукой повелительно придерживая меня за талию, чтобы я и не думала никуда сбежать, а второй нежно, едва-едва касаясь, обводит нежные полушария, сильно вздымающиеся от моего частого дыхания, с болезненно ноющими от желания сосками. Блондин склонился к моему уху, обдавая его горячим дыханием: — У тебя великолепная грудь… и очень чувствительная.

— Прекрати!

— Ну, почему же, — мурлыкнул светловолосый развратник. — Мне было нелегко очень долго… ох, сколько же раз она мелькала почти перед носом, но даже посмотреть нельзя было, не то что потрогать! Проклятая мода на декольте! И не стыдно было наклоняться передо мной с такими вырезами? Я же мужчина... который потом долго не мог думать ни о чем, кроме того… какие же они на вкус, — нежный поцелуй в ключицу, а после так жаждущего прикосновения соска лишь на миг касаются теплые губы и его дыхание, его шепот. — Мед и сливки. Ты, и правда, очень вкусная, моя девочка.

Большая ладонь скользнула по животу, и я машинально сжала бедра, стараясь не допустить запретного.

Тихий смех мужчины, головокружительный поцелуй, тяжесть его тела, и я понимаю, что он уже тоже обнажен… и возбужден. Горячие губы снова касаются соска, язык обводит чувствительную вершинку, и я тихо вскрикиваю, выгибаясь под его ласками. Стоит ли говорить, что спустя несколько минут я уже металась по подушке, в силах только прерывисто дышать и растворяться в невероятных ощущениях?

Когда прикосновения спустились на живот, а сильные руки одним движением заставили развести слабо сжатые бедра, я испуганно распахнула глаза, но… он меня лишь коснулся.

— Лирвейн, — охнула, порывисто садясь и пытаясь отстраниться, но мужчина, схватив меня за лодыжки, лишь снова медленно притянул к себе… и коротко приказал:

— Чувствуй. И… всё правильно, маленькая. В любви запретного нет.

«Чувствуй» было приказом. Он воспользовался властью орвира, и я теперь могла только стонать от удовольствия, чувствуя, как по телу пробегают волны наслаждения, как властно он меня касается, и я задыхаюсь от накрывающих с головой ощущений. Тело затапливает сладкая волна, и вот, спустя короткое время, я уже дрожу от всего пережитого в руках блондина.

Последние минуты стерлись из памяти, срытые сплошным туманом чувственности, и потому то, что я сижу на его бедрах, прижимаясь к сильному, взмокшему телу, и бездумно поглаживаю по плечам, оказалось неожиданностью. Изящные пальцы прогулялись по моей спине, от чего я выгнулась и закусила губу, а потом мужчина обхватил меня за талию, приподнимая и… опуская. Когда внизу стало сильно давить, и на миг я ощутила дискомфорт, то изумленно вытаращилась в темноту и с писком «Ой-ей-ей», лихорадочно скинула с себя руки Лирвейна и сползла на кровать рядом.

— Что это было?!

— А ну, иди сюда, — заявили мне, вновь обнимая. — Было только у тебя, притом, это уже становится традицией. Алька, не будь эгоисткой.

— Убери руки! — рявкнула я, слетая с постели и прижимая к груди платье. — И уйди! Лирвейн пристально на меня посмотрел, потом склонил голову на бок и поинтересовался.

— Тебе не надоело? Решать всё вот таким образом. Поговорить — нет, попытаться что-то понять и осознать — нет! «Я права, и это истина в последней инстанции!» — он порывисто поднялся и, не стесняясь своей наготы, стремительно подошел ко мне, зафиксировал руки и притянул к себе. — Милая, а тебе не кажется, что в твоем поведении сейчас слишком много того, что ты предъявляла мне в совершенно голословных обвинениях?!

— Лирвейн Ниорт, я требую, чтобы ты меня отпустил, — ровно проговорила я, и прямо посмотрела в серые глаза мужчины.

— Не убедительно, — покачал головой блондин. — Частое дыхание, блестящие глаза, встрепанные волосы — твой вид почти кричит о том, что ты только что встала с постели, и что тебе там было очень хорошо, милая. Будь последовательной.

— И что это, в твоем понимании?! Вернуться и удовлетворить тебя?!

— Неплохо бы быть благодарной, — пожал широкими плечами Хранитель Воды, этим заявлением ввергнув меня в состояние, близкое к прострации. — Ты привыкла получать, маленькая принцесса, и отвыкла думать, что если платы и не подразумевается, то хотя бы признательность присутствовать должна всегда.

— За что же?! — дернулась я, пытаясь вырваться, но этим добилась только того, что платье, до этого и так прижимаемое к телу только локтями, сползло ещё больше, уже почти обнажая грудь. — Ты притащил меня сюда, ты практически украл меня! И то, что произошло, не было… добровольным, вот! Сила! Всё дело в ней.

— Мило, — вскинул светлые брови Водник. — Но в таком случае, моя принцесса, стоило думать головой немного получше, и не только об интригах, но и о себе. Ты правительница, ты маг, ты проводник, и ты понимала, чем грозит отсутствие секса или больших физических нагрузок. И, хорошая моя, стонала пятью минутами ранее ты явно не из чувства протеста! — он склонился, коротко поцеловал, сминая губы властным прикосновением, а потом отпустил и, как был обнаженный, направился к двери, со словами: — А теперь переставай играть в маленькую девочку, за которую всё решат другие, одевайся и выходи к обеду. Проблема не исчезнет, если её игнорировать. Наша проблема… она, знаешь ли, не рассасывается уже довольно долго, потому глупо предполагать, что она любезно сделает это сейчас.

Дверь за ним закрылась, а я, прижав к красным щекам ладони, медленно опустилась на ковер.

Что же делать…

Но щеки горели не только из-за смятения, но и из-за зрелища. Лирвейн и в одежде был потрясающим экземпляром мужчины, но без неё… обнаженный, сильный, тренированный… возбужденный — он был потрясающий.

И за эти чувства мне было стыдно вдвойне.

Я медленно, в каком-то странном оцепенении оделась, стараясь не вспоминать, как с меня снимали эти вещи. Потом неуверенно оглядела одежду Лира и решила, что нельзя оставлять всё так валяться. Да и он прав… то, что я положилась на принцип «всё само пройдет» — это не правильно. Чувства Лира — это и моя проблема, и только потому, что они взаимны. Что самое отвратительное. И он наглядно это показал.

И да, я не чувствовала дискомфорта и желания, потому и не тренировалась. А жених далеко.

Жених. Рыж, моя солнечная осень.

Я предала. Я всё же предала.

Пусть и не было «до конца», но меня это не извиняет, потому что не было только потому, что Лирвейн решил взять своё лишь после того, как я получу удовлетворение, а не до. Если бы он поступил иначе, то сейчас я была бы в постели, под телом блондина и, не будем обманываться, снова заходилась стонами наслаждения. Он в всегда мог лишить меня разума.

Я предала.

Пахнущие хвоей и морозом вещи я складывала дрожащими руками, судорожно дыша, стараясь не сорваться на слезы.

И я снова не знаю, что мне делать!

Нет, Рыж… господи, да я даже представить не могу, как Пламенеющий на это отреагирует! Я просто слишком мало его знаю. Он может с равным успехом погладить по головке и сказать, что всё в порядке, а потом.. по-тихому убить своего извечного конкурента. Это раньше я думала, что если рыжий и блондин сойдутся в бою, то исход предрешен, так как Хранитель сильнее. Но в свете того, что Евгран — элементаль, расклад сил становится равным.

И снова я во всем виновата.

Хотя, зная Рыжа, вспоминая его высказывания и то, что он товарищ весьма специфический, с него станется и любовника терпеть.

Особенно в свете того, что с Хором их связывает очень много всего, мне неизвестного! Слишком уж много они спускают друг другу.

Но я-то не хочу и мужа, и любовника!

Я хочу нормальную семью, без разрывания на части, без метаний и переживаний. Стабильности хочу, хотя бы в этом!

Села, сжимая кулаки, прикусывая нижнюю губу и стараясь не расплакаться. Сколько Лир планирует меня тут держать? Как минимум несколько дней… выяснять отношения. И просто быть рядом. В Храме Демиурга я должна быть собственной персоной, но вот пока караван в пути, меня заменяет Маришка.

Как устоять?!

Он не будет держаться на расстоянии, и это ясно видно по действиям Лира. Он меня хочет, и он планирует меня добиться. Самое отвратительное, что и я не равнодушна. Рыж! Аля, у тебя есть Рыж. Солнышко, якорь, осень с запахом моря и ветра. Но почему… почему то, что горело в груди ранее, то, что заставляло замирать сердце, сейчас совсем не ощущается?! Почему мои пальцы гладят ткань рубашки Лирвейна, желая прижать её ближе, окунуться носом в мягкую материю, чтобы почувствовать запах Водника?! Ненавистную хвою, от которой кружится голова и так сладко ноет тело. Я не понимаю! Но в душе больно. Как будто чего-то не хватает, словно забрали, вырвали, лишили…и так плохо, что хочется плакать.

Ев меня любит, а я повела себя, как последняя….

Дверь со стуком распахнулась, спустя секунду меня подхватил на руки полуголый Лир и, быстро поцеловав в щеку, серьезно сказал:

— Хватит казниться. Мне тоже больно, себя не жалко — меня пожалей.

— Ты большой и сильный, если немного пострадаешь, ничего плохого не будет, — всхлипнула я в ответ.

— У меня слабая нервная система, — парировал блондин и серьезно продолжил. — Аля, никому не будет хорошо от твоей слабости, и не решай за меня или Пламенеющего. И, тем более, не вешай на себя ярлыки, за которые что я, что он кому другому дали бы в морду.

— Откуда….?

— А я идиот? — невесело хмыкнул орвир и сел вместе со мной на коленях. — Догадываюсь, в какую сторону твои мысли ушли. Так что хватит грузиться, и пошли для начала поедим, а потом поговорим.

Против первого я ничего не имела, второе же откровенно пугало. Или то, что наверняка будет потом? Вернее, то, что руки при себе держать он не будет.

Мысли прервали тем, что меня пересадили на постель и Лир быстро натянул рубашку, а потом, снова подхватив меня на руки, унес на кухню и там посадил в уголок, выдав кружку какао и вазочку с печеньем. Сам же занялся готовкой.

Челюсть упала первый раз.

Одно дело, что обо мне так заботились, а другое, что вид этого мужчины за таким занятием казался… очень привлекательным! И не в сексуальном смысле. А хотелось прижаться, впитывать тепло тела и мурлыкать от удовольствия. Испугавшись таких порывов, я поскорее переключилась на горячий напиток и, сделав большой глоток, естественно, обожглась и закашлялась. Передо мной молча поставили бокал с холодной водой и вернулись к нарезке овощей.

— А что у нас… — фразу даже заканчивать не пришлось, Лир откликнулся почти сразу.

— Традиционное орвирское блюдо с длинным и сложнопроизносимым названием. Но суть проста: «мясо с овощами и редкими специями».

— Интересно.

— И вкусно, — с усмешкой взглянул на меня Водник.

— Как скажешь, — робко улыбнулась я в ответ и вернулась к сладостям.

А дальше было как-то очень тихо, мирно, спокойно и почти по-семейному. И вообще, Лир за готовкой вызывал самые положительные и теплые ассоциации.

И было… тоскливо, что всё это не для нас. Не для меня.

Такая атмосфера нереальности и тепла царила долго… пока мы не касались друг друга и не затрагивали такой болезненной темы отношений. То есть, пока он готовил, и мы обедали. Потом же Лирвейн решил сначала обсудить проблемы, а потом облапить меня, снова заведя песню о том, какая я безжалостная, что не даюсь! Он, несчастный, уже долго без женщины, я своё получила, а вот он нееееет! В ответ посоветовала смотаться к фейри, там помогут. Вместо этого меня опять поцеловали так, что я едва не потеряла голову, и едва на том самом кухонном столе не... того.

Итогом — скандал, я наговорила много интересного и глупого, и сбежала в свою комнату злиться, стараясь не думать, что ещё несколько минут назад, когда блондин меня касался и ласкал, я тоже не бездействовала. Его рубашка была сдернута ещё быстрее моего платья и валялась где-то, да и до штанов я добралась… пока только сзади, но гордиться все равно нечем.

Дальше — ещё веселее… Я весь день бегала злая, и разве что опять посуду не била, а Лир был спокоен, ласков и чрезвычайно предупредителен! Просто до «ненавязчивых» ласк «невзначай» предупредителен!

И всякий раз такой невинный серый взгляд, в ответ на разгневанный мой!

И как он умудряется касаться меня так, что, невзирая на то, что всё вроде прилично, это обжигает льдом, который искристым инеем расползается по телу, рождая непонятное томление?!

Хотя…. хватит себе врать. Очень даже понятное. Лирвейн мне нравится, и я его желаю. Как он в своё время выражался, «до звездочек в глазах». Пока такого, конечно, ещё не было но, наверное, исключительно потому, что он ещё ничего такого и не сделал!

Вот интересно, почему я так реагирую?!