Мягко — то есть, скорее всего, это постель, темно — стало быть, мужчина спал. Ну и ножик, да...

Впрочем, моя растерянность длилась недолго. Миг — и я снесла напавшего, весьма массивного мужчину, куда-то с его же постели и, вскочив, попыталась построить портал хоть куда-нибудь! Сходила Аля к Хранителям!!!

Естественно, доколдовать мне не дали, в темноте соткалась сверкающая голубая сеть и кинулась на меня так стремительно, что я даже ничего предпринять не успела. Блин, заклинание высшего порядка, очень энергоемкое и сложное!

И тут меня «осенило».

Телепортировалась к Хранителям, такие заклинания, притом голубое сияние. Эм...

— Лир? — робко осведомилась я, всё так же вися над полом и закутанная в «сетку».

— Молодец! — ехидно донеслось из темноты охрипшим со сна голосом, потом вспыхнул светлячок и полуголый, встрепанный блондин рассерженно рявкнул: — Ты меня едва не прибила!

— Вот видишь, как мы меняемся ролями, — не нашла ничего лучшего я.

Уж лучше бы язык придержала!

Но кто же знал, что он меня все ещё невероятно бесит?! Стоит увидеть, как мигом вспоминаю, что он натворил за время нашего знакомства!

Хотя, судя по виду Лирвейна, его обуревали аналогичные чувства и воспоминания.

— Вот почему я из-за тебя даже поспать не могу?! — зло рыкнул блондин и, ни капли не стесняясь того, что он в одних трусах, пошел ко мне. — Ну что, тебя отпускать или снова вредить будешь?

— Не буду, — сдалась я.

— Хорошо, тогда сначала извиняйся, — кивнул Лирвейн, останавливаясь рядом со мной. И всё бы нормально.... Если бы я не висела на уровне его пояса! А на уровне пояса было много интересного... смуглая кожа, кубики пресса, кончики белоснежных прядей, которые доставали в аккурат до резинки трусов.

Я немедленно покраснела, но взгляд почему-то не отвела... а перевела повыше, на широкую мускулистую грудь. Потом добралась до самодовольной морды, которая так понимающе улыбалась, что захотелось что-нибудь сделать!

Вот же……!!!

— Прости, извини, больше не буду! — мигом выпалила я, согласная на что угодно, лишь бы уйти, наконец, из полутемной спальни и от почти голого мужчины в ней!

Спальня...

Перед глазами полыхнула какая-то совсем странная картинка. Декорации почти те же, вот только голая я...

«на теле остались только короткие панталоны и сорочка, но и её бретельки медленно спускает с плеч сидящий за моей спиной блондин.»

Я потрясла головой, отгоняя невероятное видение...

ЧТО это было?!

— Что-то не так? — иронично осведомился Хранитель и присел на корточки рядом. Оказался так близко, что я снова уловила присущий ему аромат холода и сосны. Прогулялся взглядом по декольте, которое выглядело вполне прилично, когда я стояла, но вот сейчас... виды были более чем роскошные.

Запах... его запах. Взгляд, руки, длинные пальцы, которыми он сейчас задумчиво поглаживает подбородок, а раньше...

И снова какая-то непонятная сексуальная фантазия.

«Осознала, что уже сижу к нему лицом, лихорадочно перебираю гладкий шелк волос, прижимаюсь обнаженной грудью и жадно отвечаю на поцелуй. Скул касается светлая даже во тьме прядь его волос, окутывая меня сводящим с ума ароматом мороза и хвои.» Мамочки, да что же это?!

Я не должна о таком думать, откуда вообще эти неприличные мысли взялись?!

— Лир, немедленно меня отпусти! — потребовала я, очень-очень стараясь не сгореть от смущения.

— Я тебя не держу, моя госпожа, — он как-то совершенно по особенному улыбнулся и повторил, словно пробуя на вкус. — Моя госпожа...

Даже тембр голоса изменился, стал более низким, хриплым... возбужденным. И это, демоны его побери, тоже с чем-то у меня ассоциировалось!

— Пожалуйста, — почти взмолилась я, мечтая поскорее остаться одной, чтобы спокойно все это обдумать.

— Ты так просишь, — серые глаза почему-то потемнели, он встал и обвел взглядом мою зависшую фигуру. — Что хочется, чтобы просила о другом.

Встал он совсем близко, и я... эм, наткнулась взглядом, так сказать, на это самое... Свидетельствовавшее о том, что возбуждение в голосе мне явно не почудилось. Он выдохнул, на миг сжал кулаки, порывисто развернулся, при этом белоснежные пряди плетьми ударили по спине, и пошел в другую сторону комнаты. Распахнул дверцу шкафа, вытащил черный халат и... голубые тапки. Лир, в чем-то ты себе не изменяешь! Кстати, на трусах и в этот раз какой-то рисунок, но вот разглядеть не успела. Так, это что такое, куда это он?!

— Я тебе сказала — немедленно меня освободи! — повысила голос, стараясь выкинуть из головы недавнюю откровенную картинку. Не удержалась и съязвила: Или у нас что, очередной урок?!

Мужчина сел в кресло, щелкнул пальцами, зажигая все магические светлячки в комнате и пожал плечами:

— Почему бы и нет? Раз моя госпожа... — снова эта кошмарно двусмысленная улыбочка и голос, понизившийся почти до интимного шепота: — Раз моя госпожа изволила сама прийти, да ещё и настолько... решительно, — он прекратил паясничать и уже относительно серьезно проговорил: — А вообще, то, что ты даже грубой силой порвать её не можешь — никуда не годится, потому, раз сама подняла эту тему... то у нас экзамен!

— Ты сдурел?! — реально опешила я.

— Неа, — прогулялся по мне откровенным взглядом этот...!!! — Итак, времени у тебя не много, каждые десять секунд будет гаснуть один светлячок.

— А когда погаснут все? — подозрительно осведомилась я.

Он откинулся на спинку и почти неслышно ответил, обжигая меня абсолютно черным взглядом.

— Тогда я... сниму маску учителя.

Я нервно сглотнула, на миг представив: я, темная комната и этот... сложивший с себя полномочия учителя.

— А ну, прекрати! — рыкнула я.

Он только улыбнулся и щелкнул пальцем по висящему рядом с ним фонарику, и он... медленно погас.

Мамочки!!!

— Лир... — нервно завозилась в путах я, изгибаясь в воздухе. — Ты же пошутил, правда?

— Разумеется, — с готовностью согласился этот козел... медленно развязывая пояс халата. — Что-то мне жарковато.

Он совсем с ума сбрендил?!

— Ты-ты-ты!!! — не находила слов, чтобы поведать своё честное мнение. — Ты ведешь себя неприлично!

— О, да! — с готовностью согласился блондинистый гад, потом посмотрел в сторону и, проследив за его взглядом, я увидела, как один из светлячков начал весело скакать в воздухе, а потом медленно погас. А Лир вновь перевел на меня глаза цвета грозового неба, и от его взгляда по телу почему-то прокатилась легкая дрожь и стало не хватать дыхания. Неужели слишком туго корсет затянули? Но почему почувствовала только сейчас? Да и вообще, на мне же нет корсета!

— Да, я веду себя неприлично, — самодовольно повторил Хранитель и поинтересовался, — А знаешь, что самое интересное, моя госпожа? Я собираюсь продолжать в том же духе! Сразу после этой фразы рядом с ним появилась голубая лента силы, которая змеей метнулась ко мне, невесомо, немного покалывая, погладила по щеке, шее, коснулась верхней части груди... а потом и первой пуговицы. Которая просто исчезла, словно её там и не было!

Я рванулась и попыталась разнести удерживающие меня путы, но волна силы прокатилась по комнате, опрокидывая легкие вещи, взметнув волосы этого... педагога, чтоб его, и не причинив ни капли вреда сетке!!!

— Я не могу! — с отчаянием прошептала я и, зажмурившись, повторила попытку, услышав, как попадали уже гораздо более крупные вещи. Потом последовала приглушенная ругань и, приоткрыв глаза, я сначала потрясенно их округлила, а потом нервно рассмеялась. Одной из «больших вещей» оказалось кресло Лирвейна вместе с хозяином. Который, конечно, вскочил почти сразу, но... халат держался только на полуразвязанном поясе и на внутренних завязках. Как итог, широкая грудь была открыта на обозрение, не скрывая и кубиков пресса. Мамочки...

Все бы ничего, но у меня дыхание перехватило!

— Вот вредительница! — зло глянул на меня светловолосый безопасник. — Вот почему, с тех пор как ты появилась, я всё время страдаю?! — он повернулся ко мне, потом возвел взгляд к потолку, словно что-то подсчитывая, кивнул своим мыслям... и в комнате один за другим погасло сразу три светлячка!!!

— Лир! — взвыла я.

— Да... моя госпожа? — лукаво глянул на меня мужчина, опираясь об один из столбов постели. — Кстати, Аля, солнце мое... я уже говорил, что тут жарко? А я же должен о тебе заботится, госпожа...

Силовая змея, которая замерла на моей груди, снова ожила... и в небытие канули ещё две пуговицы, и... ситуация стала совсем уж неприлично выглядеть! И картина в общем, и декольте в частности!

— Знаешь, зайка, — подошел по мне Лир, щелчком пальцев создал рядом такую же сеть, чтобы повалиться на неё как в гамак, и повернулся ко мне. — А ведь ты не хочешь её рвать. Я даже не посмотрела на него, продолжая мысленно перебирать варианты, сотворила «нож стихий» и, едва дыша, попыталась поднести его к сияющей нити. Это было сложно, так как левитация — это не мой конек, да ещё и Хранитель, что-то прошептав, просто перехватил лезвие и рыкнул на меня:

— А вот давай без кровопролития?! Ты не только сеть, но и себя порежешь этим!

— Да мне все равно! — брыкнулась я, и так как разместился этот гад очень близко, то он, неловко повернувшись, пропорол ножиком свой же «гамак» и свалился на пол.

— М-да, — на удивление спокойно выдал блондин и вполголоса, как самому себе, сказал. — Ладно, терпение... Никто не говорил, что будет легко!

— Ты садюга сумасшедший! — честно поведала я. — Отпусти меня, мучитель!

— Мучитель? — скосил серые глаза Водник. — Детка, да ты все ещё многого не помнишь!

— Ты о чем? — подозрительно спросила я и снова попыталась если не порвать сеть, то хоть ликвидировать наглую «ленточку», которая распыляла мои пуговки! Не получилось. Хоть бы хны. Так... это, похоже, низшая элементаль Воды... а создадим-ка мы огненную! И испарим эту голубую пакость!

Сказано-сделано!

Я довольно оглядела материализовавшуюся яркую оранжевую змейку. Помельче той, что сделал мужчина, но ладно! Огонь же сильнее воды?

Но... все пошло как-то совсем не так!

— Да-а-а... — со вздохом протянул сидящий блондин и, развернувшись, прислонился плечами к моему боку, а голову вообще на живот положил. Повернул ко мне, улыбнулся и как-то неожиданно мирно сказал:

— Учитель из меня, наверное, и правда был не очень.

Я пошевелилась, пытаясь, как-то минимизировать физический контакт, от которого по тело почему-то стало очень чувствительным, как никогда ощущая, что мы .... Настолько близко. Маневр ничего не дал. Разве что, ему стало ещё удобнее!

— И с чего такая самокритичность?! — едко вопросила я.

— Ну... — он задумчиво посмотрел на змей, которые... как-то странно себя вели. — Вообще, не хочу тебя смущать, но у элементалей в это время года брачный период. И вызывала ты... самку. А мой, как ты можешь догадаться, был самцом...

Я неверяще уставилась на элементалей...

Нет, ну что такое?! У меня тут трагедия, а они!!! Другого места для любовных игр не нашли?!

— Знаешь, но никогда не поздно исправиться! — воодушевленно начал этот гад, всё так же игриво на меня глядя. — А не изучить ли нам прямо сейчас физиологию... — он на миг отстранился, глаза вспыхнули светом силы, и моя сеть стала неожиданно гибкой и подвижной, заставив сесть, а потом и вовсе опустила на пол перед Лирвейном, который придвинулся вплотную, деликатно обнимая, положил голову на плечо и хриплым полушепотом закончил: — Изучить физиологию... пресмыкающихся.

— С-с-сволочь, — взбесилась я и дернула головой вбок, рассчитывая от души треснуть его по длинному носу! — Отпусти меня немедленно! И по поводу сетки ты всё лжешь! Я просто не могу её порвать!

— Знаю, — легко увернулся мужчина и тут же прижался ещё ближе, вдобавок ещё и, прихватив зубами ушко, чувствительно, почти до боли его цапнул и закончил. — Это моя родовая магия, смешанная со стихийной. Пока я этого не захочу — не порвешь. От его горячего дыхания у меня заходилось сердце и даже в глазах темнело, аромат тела дурманил и до разума с трудом доходили его слова. Но когда дошли...

— А может, ты захочешь? — робко спросила, стараясь дышать как можно реже. И не смотреть на змей, что б их, гадов, не смотреть! Они пока просто извивались вокруг друг друга, но смотрелось это... блин, очень лично и откровенно! Любовная игра.

— Я и так... — ещё один поцелуй, но на сей раз нежный, в шею, и из моей груди невольно вырвался прерывистый выдох. — Да, я хочу. Тебя хочу.

— Я люблю Рыжа!

Я была уверена, что, услышав это, он немедленно меня отпустит. Но я была настолько наивна!

-Я знаю, — спокойно ответил Лирвейн, невесомо лаская мою шею, скользя по ключицам, усиливая нажим, как только дошел до верхней части груди, потом, снова едва касаясь, провел уже по самой груди. — А я люблю тебя, представляешь иронию судьбы? Меня как пыльным мешком из-за угла огрели. Даже желание схлынуло, я просто сидела и хлопала ресницами, пытаясь отыскать в памяти доказательства этому заявлению. Мужчина же не молчал...

— И ты меня любишь, — ещё один поцелуй в изгиб шеи, и я вздрогнула от горячей патоки, медленно прошедшейся по позвоночнику, и поняла, что с утверждением «желание схлынуло» погорячилась. — Иначе всё бы было гораздо больнее для одного не самого умного орвира. Будь ты равнодушна, я бы уже крышей поехал.

— Н-н-не понимаю, — немного судорожно помотала головой я.

— А хочешь вспомнить? — вкрадчиво спросил он. — Ты ведь чувствуешь, что что-то не то, верно? И ты не помнишь, что было в ночь после испытания.

— Отпусти, — тихо попросила я. — И... нет, и я не хочу вспоминать.

Не хочу. Правда, не хочу. Я сейчас предаю. Его предаю, мою рыжую осень. Тем, что даже не думала о нём последние минуты, тем, что сейчас я дрожу от чувств к другому мужчине, тем... что хочу сейчас закрыть глаза и отдаться на волю мороза и хвои.

Так нельзя и не правильно.

— Как же с тобой сложно, сокровище мое! — рыкнул Водник и, стремительно развернув меня к себе, коротко и властно поцеловал. Так, что я вскинула руки, обхватывая его за шею, так, что губы заныли, так, что внизу живота стало горячо. Так... правильно.

— Не отпущу, — шепнул Лирвейн, снова целуя меня, перехватывая одну мою руку, которую уже почему-то не сковывала сеть, и переплетая наши пальцы. Сжимая, крепко, почти до боли, как будто боялся потерять. — Глупая, неужели ты думаешь, что пока ты горишь мной, пока ты дрожишь под моими руками, и тело твоё говорит «да», я прислушаюсь? И да, моя принцесса, ты уже даже не связана. А ведь после Испытания ты сильнее, госпожа, более того, ты можешь мне приказать. Но не делаешь этого!

— Отпусти меня! — твердо и ровно сказала я, но... он положил руки мне на грудь и сжал чувствительные вершинки, отчего меня выгнуло в его руках, а с губ почему-то сорвался длинный стон.

— Недостаточно твердо, — последовал смешок, и мочку уха сначала нежно поцеловали, потом лизнули, и втянули в рот посасывая, от чего у меня вообще звезды под закрытыми веками зажглись. — Что же ты такая чувствительная, милая? Слишком чувствительная для той, что провела ночь с любимым мужчиной. Или ты так и не получила удовлетворения? Ой, какая же досада... исправим?

— Не смей!

— Да ты что? — снова низкий смех, и снова поцелуй. Ладонь, занесенную для удара, перехватили, быстро перецеловали каждый пальчик, потом он взял в плен вторую, соединил их над головой... и спустя миг мои запястья как окоченели, я не могла даже пошевелить ими. Он заставил завести руки ему за голову, и шепнул: — Сцепи пальцы или сожми мои волосы.

Я уже открыта было рот, чтобы рассмеяться, но похолодела, ощутив, как руки зарываются в шелковистые волосы и послушно переплетаются в замок.

— Совместила, — хмыкнул мужчина. — Алька — зайка, а вот теперь поиграем. Ты уже поняла, что сейчас целиком в моей власти?

— Да... — как-то сама выдохнула я. — Но почему, как?!

— Избранница, — очень невесело хмыкнул орвир. — Видишь ли, из-за того, что мой народ имеет такие последствия от любви... если чувства хоть отчасти взаимные, то мужчина может иногда влиять на свою женщину. Подчинять.

Слов у меня не нашлось!

— Козел последний! — нет, я погорячилась, некоторые таки отыскались.

Но тут... у меня как свет в глазах померк, и снова возникла картинка моей спальни в резиденции. Я и этот мужчина. Он ласково обнимает меня, я доверчиво прижимаюсь, и чувствую себя очень счастливой от того, что он рядом. От того, что он такой. От того, что сейчас между нами — только мы, только одежда. Которая легко и быстро снимается. Что все страхи и сомнения остались где-то в другой жизни, сейчас скрытой туманом забвения. И его слова...

«Я орвир. Орки однолюбы. Мы не сразу влюбляемся, но если это случилось... Это чувство — высший дар и проклятие. Потому что, если что-то идет не так — мужчина сходит с ума.»

— Ты понял давно... И не воспользовался.

— Я верил, что успею, — спокойно ответил Лирвейн. — Но первым успел мой заклятый друг.

— И не смущает? — почти эхом спросила я. — Что я уже его. И я хочу, чтобы всё так и осталось.

— Ты не знаешь, чего хочешь, — жестко ответил Лир. — Иначе сейчас просто разнесла бы тут всё. А так, родная, ты желаешь меня. Ты хочешь быть рядом, но злишься, боишься и неизвестно что ещё. Потому... я пользуюсь своей властью. Как и ты своей, когда держала меня на расстоянии раньше. Но сейчас, зайка, есть ещё одна проблема. Стихии. А ты нервная и как струна дрожишь. Ты не сможешь играть и выигрывать на той арене, куда вышла, если не будешь спокойна. Поэтому, сейчас... сейчас можешь кричать, пытаться вырваться, но в таком случае я не буду сдерживаться и просто возьму тебя, — он развернул меня к себе и с очевидным удовольствием провел рукой сначала по лицу, а потом сразу расстегнул несколько пуговиц, распахивая ворот платья, лаская грудь под тонкой сорочкой.

— Или ты позволяешь сделать то, что нужно. И сейчас не произойдет главного.

— Я вернусь к... — продолжить не успела. Он склонился, закрывая мне рот поцелуем и, как только оторвался, яростно прошипел:

— Ты ещё не поняла? Я хочу сегодня быть с тобой, и мне не важно, чем придется «прикрыть» это желание. И ещё, я знаю, что ты хочешь быть со мной. У тебя выбор только один, Александра. Всё…. или не всё.

Ответить я не успела. Меня осторожно опрокинули на ковер и Лирвейн склонился, осторожно обводя овал моего лица и кривя губы в какой-то горькой усмешке:

— Знаешь, как больно... — тихо прошептал мужчина, нежно поглаживая мою бровь, касаясь скул, губ. — Знать, чувствовать, что ты сейчас с другим. Знать, что можешь забыть. Понимать, что можно приказать, и ты будешь со мной и моей. Будешь... но надолго ли? Любовь — такая хрупкая вещь, моя девочка. Твоя любовь. Это я привязан узами крепче стального троса, не порвешь, не вырвешься, не убежишь. А вот ты... счастье, что хоть что-то есть.

— Тогда зачем ты сейчас... так?! — с мукой спросила я. — Понимаешь мои чувства к нему? КАК я себя буду чувствовать!

— Эгоист, — тихо выдохнул он. — Я боюсь, что та ночь так и останется первой и последней. А мне хочется хоть немного для себя. Моего такого разного, горько-сладкого, но счастья. Того, что сведет меня с ума гораздо быстрее, — он внезапно рассмеялся и, приподнявшись на локтях, скатился с меня и лег рядом, а потом коротко приказал: — Ты сможешь уйти отсюда только через полчаса. Но сопротивляться тоже пока не сможешь.

— Цензурных слов нет, — как-то очень спокойно констатировала я.

Он лег на бок, провел рукой по моему телу, откровенно очерчивая грудь, задевая сосок, от чего я сжала зубы, чтобы сдержать выдох, но...

— Я хочу видеть твою настоящую реакцию, — также спокойно сообщил Лирвейн, и дернул за шнуровку сорочки, распуская завязки, сдергивая её ниже, полностью открывая одну грудь. Склонился, накрывая ртом розовый сосок, обвел его языком и легонько прикусил. По телу прокатилась дрожь, а рука сама взметнулась вверх, запутываясь пальцами в белоснежной гриве, прижимая его ещё ближе.

Тихий смешок и, оторвавшись, он продолжил:

— Моя девочка.

— Я не твоя.

— Ты уже была моей, хоть и не физически, — спокойно возразил светловолосый. — Стала бы в ту ночь и женщиной, будь я менее щепетильным. Видишь ли, едва ли не впервые в жизни я решил поступить по совести, ведь между нами было столько плохого и непонятого, что брать тебя там, одурманенную силой и зельем, мне показалось неправильным, — нежный поцелуй в губы, и он снова лег рядом. — Я бы хотел как-то всё развернуть. Ведь было у нас и иное. Были моменты, когда всё было очень хорошо, нежно и ровно. Когда мне не приходилось разрываться, прятаться под масками, сбегать от тебя, потому что я понимал, что ещё немного — и тебя не спасет ничто.

Я вспомнила несколько моментов, когда он неожиданно вскакивал и уходил, и это обижало меня почти до слез, потому что мне казалось, что вот оно, настоящее. Иное, другое, не жестокость и холод.

А у него тоже, оказывается, свои демоны.

Мужчина подтянул мою сорочку выше, частично прикрываю наготу.

— Наш чистый лист остался в прошлом, — тихо сказала я и прикусила губу, потому что стало... опять стало обидно. Почти до слез.

— Я же сказал, — мягко, но твердо произнес Водник. — Ты любишь меня, моя госпожа. Что бы ты ни говорила, как бы не бежала. Хотя сам не понимаю, за что... Так как ты права, и я, правда, временами, отталкивая тебя в попытках оборвать свою привязанность, был порядочным негодяем. Но, видишь ли, милая... от твоих горящих, восхищенных взглядов во мне неизменно поднималось желание сначала очень долго тебя целовать, а потом положить хоть на тот самый пол, по которому недавно валял в тренировочном поединке, и сделать всё то, что в голову приходило, пока тренировал. Потому что ты всегда тааак близко, — приблизился, лизнув мочку уха, накрыв рукой талию, скользнул на бедро и властно смял тонкую ткань. — Запах, мягкость тела, ТЫ!

— П-п-прекрати, — заикаясь, выдохнула, не в силах активно сопротивляться, потому что стоял запрет. Но.. создатель, почему же я, предательница, в глубине души была рада этому?! Была рада, что за меня всё решили! Что сейчас я могу остаться и не винить себя за это. Он дал мне такую возможность. Обвинять его. Притом, обещал не доводить до конца, чтобы я могла... завершить выбор сама.

— Не могу, — безнадежно признался Хранитель. — Да и не хочу. Откровенность — это такая роскошь, моя хорошая. Примерно такая же, как право называть тебя «моя». Взойдет солнце и всё закончится. Даже раньше.

Я внезапно тихо всхлипнула и сильно прикусила губу, чтобы не дать этому повториться.

— Расскажи, — снова приказал Лир.

— Я его люблю, — честно сказала и почувствовала, как по щеке скользнула горячая капля. — Правда, люблю. Он был светом в воспоминаниях, он был якорем, когда твоё море топило меня в отчаянии, он был воздухом и полетом, когда это было мне нужно. А я его предаю! Предаю, понимаешь?! А знаешь, что самое страшное? Не могу иначе, Лир! Не могу! Я все ещё таю от того, что ты рядом! Я все ещё тебя люблю.

— Не мучайся, любимая, — вздохнул блондин. — Всё решится. Мы решим... и, поверь, никто тебя не обвиняет. Думаешь, когда Евгран разворачивал эту игру, он не знал, что ты не только ему принадлежишь? И что я не пойду ко дну так просто? Поверь, он был уверен, что ты не будешь принадлежать только ему.

— А мне легче? — горько спросила я. — Или что, потом всю жизнь думать, что за меня всё решил тот деспот, что оказался сильнее. Хоть обоих кидай и за третьего замуж выходи!

— Ну да, — спокойно кивнул Лирвейн. — Третий... Ему плевать на тебя, а тебе на него. Идеальный союз Императрицы. Это если твой «третий» выживет. А я таковых не знаю, уж извини. Кого не смог бы достать я... или Пламенеющий. А мы его доставать станем оооочень старательно, уж поверь. Кстати, знаешь, что нас удерживает от таких мер по отношению к друг другу?

— Только то, что я у вас такая неопределившаяся, — хмыкнула в ответ. — Убийства любимого не прощу даже тому, к кому также неравнодушна. Чувства сразу сгорят, и я их с радостью похороню.

— Вот видишь, какой я догадливый! — рассмеялся в ответ безопасник, и медленно скользнул ладонями ниже, обхватывая ягодицы, прижимая к себе, закидывая ногу на бедро и позволяя ощутить его желание.

— Прекрати, — коротко рыкнула, краснея и стараясь отстраниться. — И вообще, как-то не похоже, что ты с ума сходишь!

— А мне и не дадут, — хмыкнул Лир. — Вот только... знаешь, в чем опасность очень уж разумных и бесчувственных Хранителей и стихий? Нас убивают, если мы становимся слишком рациональными и перестаем «видеть» весы и то, как колеблются чаши, на которых покоятся «цель» и «средство». Убирают наши же коллеги или покровители.

— Тогда зачем?

— Чувства сгорят сами, — хмыкнул Лирвейн. — Просто та же Ро в силах не дать помутиться уму. Но... существо с выжженной душой — это страшно. Мидьяр ходит по своему пепелищу десятилетиями, балансирует пока... но на его пепле цветов так и не выросло. Несмотря на то, что отогреть Безумного Барда старались многие.

— Зачем Иссо сделал его Хранителем? — тихо спросила я. — Он же был таким до того, как стал Искусником.

— Мотивы Миража знает только он сам, — улыбнулся Лирвейн. — Потому... я не буду от тебя ничего скрывать. Всё равно узнаешь, рано или поздно, так что пусть лучше от меня самого.

— Блестяще! — начала я. — Замечательно, и в твоем репертуаре...

Закончить гневную речь я не успела. Мне закрыли рот поцелуем, а потом... потом у меня как-то резко закончилось дыхание, и когда он наконец оторвался от моих губ, то первые секунды я даже помыслить не могла о сопротивлении. А потом... потом.

— Не думай о нём этой ночью, — легкий поцелуй в шею, и мои глаза закрываются сами собой. — Чувствуй, вспоминай, что было тогда, — завязки сорочки снова проигрывают ловким пальцам и прохладный воздух касается моей груди, заставляя вершинки отвердеть ещё больше, ныть...желать прикосновения. Но его не следует, только дыхание, обдающее кожу, заставляющее меня невольно выгибаться в попытке стать ближе, но он только тихо смеялся и... приказывал. Орвир, проклятый орвир с его властью! — Будь смелой. Помни сегодня только меня, дыши только мной.

И я дышала. И сходила с ума от запаха мороза и хвои, которого было отчаянно мало, так мало, что я никак не могла им насытиться. Может, потому что Лирвейн был далеко? Надо приподняться, обхватывая его плечи руками, которые снова стали свободными, немного суматошно гладя обнаженную шею мужчины, утыкаясь носом ему в ключицу, жадно вдыхая аромат его тела. Он тихо застонал, почти до боли сжимая меня в объятиях, обхватывая ладонями лицо, целуя закрытые глаза, и что-то сбивчиво говоря. Слова доходили до разума с трудом, я мало что понимала.

— Прости, милая. Прости, не могу иначе. Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас, но ты моя, целиком и полностью. Так, как будто его никогда и не было, так, словно между нами ничего не стоит. Да, я эгоист. Да, это подло, но я никогда не был святым и методы мои тоже были далеки от идеальных. Не меняюсь. Да, не меняюсь, прости меня.

— С-с-сволочь, — задыхаясь выдохнула я. — Заставляешь же!

— Обманщица, — тихо рассмеялся блондин, обводя языком ушную раковину. — Я заставляю делать то, что ты сама хочешь, — медленно целовал мою шею, спускаясь ниже, Лир. — Если бы ты хотела меня ударить, то ударила бы. Если бы ты желала убежать, если бы тебе было плохо, то этого бы не было.

— О себе думаешь, опять только о себе!!! А как же я?! Я же буду помнить, буду знать, как же я стану в глаза е...

— Ты много говоришь, — коротко рыкнул мужчина, закрывая мне рот поцелуем, кладя одну руку на колено и спускаясь все ниже, пока не достиг подола платья. Его прикосновение обожгло даже через чулок. — Чувствуй! Желай. Следуй своим желаниям.

Ярость поднялась волной, воспламеняясь огненной стихией, рассыпаясь искрами по телу, которые жгли, требовали выхода, но... оказались заперты! Я ничего не могла сделать!

— Подлец, какой же ты подлец, Лирвейн!

— Он иной? — вскинул белую бровь мужчина.

— Он такой же, — зло рассмеялась я. — Такой же, может, и хуже, я не обольщаюсь! Но!!! Он хотел быть для меня хорошим! Хотел!

— А я не успел, — тихо отозвался блондин, как-то неожиданно нежно прижимая меня к себе.

— Я ничего не успел, Аленька. Значит, потом... значит, буду хорошим потом. Меня снова целовали, целовали так, что я теряла голову от страсти, то жадно отвечая на каждое движение его губ, то злилась, о, создатель, как же я злилась. На непослушное тело, которое загоралось от каждого прикосновения, на стихии, которые, реагируя на это, снова искрами рассыпались по телу, отчаянно требуя удовлетворения, на своё сердце, которое стучало так, словно вырваться желало! И да, я бы тоже этого хотела! Вырвать, разделить на две части и выкинуть, утопить, уничтожить то, что сияло белым огнем! Оставить только то, драгоценное, которое грело, словно костер в ночи, которое пахло пряностями и осенью. Но невозможно! Нереально... Потому злость уступала место преступной нежности, и я легонько, едва касаясь скользила кончиками пальцев по его груди, целовала гладкую кожу, наконец пробовала её на вкус, чего хотелось так долго.

А он таял. Таял, поглаживая меня по волосам, прерывисто выдыхая сквозь зубы, когда непослушные... нет, послушные подсознательным желаниям пальчики становились слишком смелыми, на мой взгляд... и да, я откуда-то чувствовала, что ему хотелось гораздо большего. Но я пока просто скользила по широкой спине, спускалась к пояснице, очерчивала ямочки... и да, чуть ниже. Ну, насколько смогла, мы ведь сидели. Он не выдерживает и с тихим рыком опрокидывает на ковер, прижимаясь, гладя, целуя.. а я снова зла, снова из глубин души поднимается сила, и опять... опять рассеивается по телу, не в силах причинить вред!

— Ты меня любишь, — задыхаясь, выдохнул Лирвейн, проводя носом по ложбинке между грудями. — Не можешь причинить вред. Как потенциальному отцу ребенка.

— Че-е-его?! — от такого поворота я настолько... эм, скажем, удивилась, что даже в себя немного пришла.

— Ну, как и Евграну, — улыбнулся Лир, приподнимаясь. — Любимые... магия заботится о возможном потомстве, которое при сильных родителях будет ещё сильнее.

Нет, я, конечно, что-то такое слышала...

Но это... это отрезвило. Я вспомнила. Вспомнила видения на Испытании в Храме стихий. Вспомнила рыженьких детей Евграна.

« Солнечная поляна в сосновом лесу, солнце, пронизывающее пространство, медовыми бликами растекающееся по свежей, яркой зелени. Искрящееся на рыжих волосах маленькой девочки, сидящей в нескольких метрах от меня и плетущей венок. Малышка вскинула голову и я увидела знакомые малахитовые глаза на маленьком личике. Она вскочила, отряхнула зеленое платье, взяла венок и с криком «Мама!» кинулась ко мне. У меня сердце остановилось. Но рыженькая пролетела мимо, а я обернулась и увидела, как её подхватывает молодая женщина. Я. Красивая, счастливая. Рядом с ней стоит такой же рыжий, но сероглазый мальчик.

Прикусила губу, стараясь физической болью привести себя в чувство и увести на второй план ту муку, что поднималась в сердце с каждым мигом видения.

После мамы девочка кидается к высокому рыжеволосому мужчине. Тот обнимает её одной рукой, второй привлекает к себе сына.

А мне больно. Мне очень больно.»

Нельзя... не правильно.

Так вот — не правильно.

Невзирая на то, что какая-то часть сознания говорит, что всё верно — это всё равно не так! А сила... да, не подчиняется, да, не делает ничего ЕМУ, потому что сейчас и прибить могу, а нельзя! Чтоб эти стихии! И меня за компанию...

Но с собой-то я могу кое-что сделать... Могу. И сделаю!

Сила, подлая сила... иди сюда, моя хорошая, ничего я не собираюсь делать этому мерзавцу, вот честно. Ага, идешь, вот и молодец. ещё бы руки кто-то убрал и вообще бы замечательно было. Я, например. Мои руки тоже.. особым приличием сейчас не отличаются, хотя до Лира, конечно, далеко.

Но ничего... вдох и выдох. Энергия. Свет, мне нужен свет. Совсем немного, всего на одно заклинание. Но точное, верное, правильное, чтобы мозги себе не выжгла. И это возможно, да.

А теперь каркас, векторы, охххх... как же сложно, невыносимо сложно думать, колдовать, когда его руки медленно скользят по бедрам, губы ласкают грудь... так хочется раствориться, обнять, целовать, быть с ним. Рыжие дети! Мои дети.

Последнее усилие, всего одно и совсем маленькое. Наполнить силой. Сонное заклинание. Маленькое, слабенькое, но действенное.

Ничего не будет.

Хоть что-то я с собой могу сделать.

Но уже тогда, когда мои глаза закатились и я обмякла на руках у сероглазого обманщика, перед внутренним взором встала совсем другая картинка.

Другой ребенок.

Другая я.

«Разум снова затопила тьма.

Когда она рассеялась, то мы оказались в роскошной комнате. Отчетливо было видно, что она «взрослая», но также можно было понять, что ребенок тут частный гость. Большой письменный стол с кипами бумаг и стопками журналов и отчетов, а рядом — маленький, детский. С красками, недорисованным рисунком и рассыпанными на нём карандашами. Игрушки, то тут, то там раскиданные по ковру. Поднос на подоконнике, на нём две большие чашки и одна маленькая.

За столом сидит женщина, я не вижу её лица, так как она положила голову на сцепленные руки и смотрит в другую сторону. Но я отчетливо вижу расплывшуюся талию и милый животик. Месяц седьмой, не меньше.

Тут слышу знакомый мужской голос:

— И пошли они все вместе на восток, чтобы вызволять своего друга Ослика... Тут он замолчал, но спустя несколько секунд раздался полусонный детский голос:

— Папа, я не сплю. Дальше.

— Хорошо, — в голосе «папы» слышалась улыбка.

Я сделала несколько шагов вправо, чтобы их увидеть.

На диване во весь свой немалый рост вытянулся Лирвейн с книгой в руках. У него на груди свернулся маленький мальчик лет четырех, придерживаемый отцовской рукой, чтобы не упал. Ребенок хлопал серыми глазами и всеми силами старался не заснуть. Лир рассеянно перебирал короткие светлые волосы сына и продолжал читать сказку.

Перевела взгляд на маму. На себя... Счастливая и безмятежная. Не босая и на кухне, а так, как и хотела. Работает.

Блондин отрывает взгляд от книги и нежно смотрит на жену. И «я» отвечаю ему той же любовью во взоре.

Но спустя миг картина снова смазывается, и вот я уже снова в Храме Стихий.» И больно, господи, как же мне было больно! Мучительно, и сердце хотелось выдрать и растоптать уже целиком. Ведь потом будет легче?...

До слез, хотя я уже не чувствовала, как они катятся из-под закрытых век.