— Она уже ждет. — Встретившийся на лестнице Суворов был лаконичен, но в глазах его затаилось злорадство. Так смотрит пациент, минуту назад узнавший, что его операцию отложили и прежде под нож пойдет сосед по палате. — Представьте себе, Жан-Марк не угадал лишь с протезом. Все остальное сошлось на все сто. Разве что Расьоль дал маху с бородавкой.
— Но ведь он как будто ничего о бородавке не говорил?
— Оттого и дал маху. Впрочем, сами увидите…
Дилемму с галстуком Оскар решил быстро: достаточно было повертеть его в руке и вообразить насмешки кривляющихся паяцев, которые изведут потом своими шуточками. Так что галстук был скомкан и, словно потерявший пару носок, закинут назад в шифоньер.
При виде журналистки Дарси, хоть и набравшийся загодя мужества, приуныл, убедившись, что Суворов не хватил через край: Гизела мало чем отличалась от киношной Годзиллы. Ну, может быть, только улыбкой — в том смысле, что голливудская сестрица была все же улучшенной копией.
— Сэр Оскар! Вы почти вовремя. — Рука оказалась на ощупь слесарным ключом. — Рада знакомству.
— Взаимно, — выдавил Дарси и машинально покосился на часы.
— Не волнуйтесь, управимся, как оговорено. — Гизела щедро плеснула из чайника кофе и по-хозяйски хлебнула из громадной бадьи. Звук был такой, будто в цеху включилась продувка. — Вот вам вопросы. Отвечайте не слишком пространно. А я буду сидеть и следить за вашим лицом.
Дарси подумал, что…
— Я знаю, о чем вы подумали, — она осклабилась, и Оскар сразу припомнил, что прежде не видел вживую китов. Потом Гизела, словно взбивая подушку, подбросила бюст над столом (оказался прыгуч), покрутила палец винтом и по-свойски толкнула в плечо присевшего англичанина: — Небось, спрашиваете себя, чего она притащилась, если могла передать вопросы по факсу. Отвечу вам без затей: причин две. Во-первых, — продувка повторилась, — стоит писателям дать волю и время для размышлений, как они принимаются сочинять в каждом ответе свой некролог. А мне вы, ребята, нужны пока что живьем. — Она рассмеялась. Столовая отозвалась на звук дребезжаньем посуды. Дарси почувствовал, как у него в затылке застрял каблуком мозжечок. — Во-вторых, не могла отказать себе в удовольствии поглядеть на цвет современной литературы. Должна сделать вам комплимент: экземпляр вы весьма привлекательный. Не пробовали карьеру артиста? Амплуа Дон-Жуана пришлось бы вам впору.
— Вы мне льстите.
— А вот вы мне — нисколько… Ха-ха!.. — Снова звон. В мозжечке засвербило. Дарси с грустью подумал, что улыбку с него соскребешь теперь только ножом. — Но я не в накладе — привыкла. Мой папаша в свои семьдесят три кладет под язык валидол перед тем, как со мной повстречаться. У вас с сердцем в порядке?
— Вроде да.
— Тогда приступайте… А я поскучаю тут рядышком.
«Скучала» Гизела активно: сперва поскучала с чиз-кейком, умяв половину всего пирога в каких-то пятнадцать минут, потом поскучала с фруктовым мороженым, а когда снова соскучилась, одолжила у Дарси ключик от бара и заскучала над фляжкой «Мартеля». Отскучав от бутылки добрую треть, пригорюнилась, поразмыслила и решила скучать с шоколадкой. Дарси скоро привык к сопенью касатки над ухом.
Так прошло больше часа. Судя по тому, что ответы заняли ровно столько времени, сколько ушло у нее на то, чтобы совсем не помереть со скуки, Гизела Фабиш была и вправду в своем деле докой.
Свое освобождение Дарси отметил лучезарной улыбкой, тем более что радость его тут же нашла себе применение: на лестнице Оскар столкнулся с Расьолем, уже готовившимся к закланию.
— Неспроста сегодня мне снились черные птицы. Стоило закрыть глаза, как они взялись сновать у меня из-под век и громко размахивать крыльями. — Француз был удручен. — Как она там? Не кусала за ягодицы? Не тыкала жалом в лицо? Не сжевала вам щеки?
— Сексуальные пытки она отложила на шесть.
— Надеюсь, малышка со мной ограничится только разминкой. По справедливости, основные плоды ее вожделений должны достаться Георгию: как-никак, а он здесь из нас самый юный плутишка… Ну а что же вопросы? Такие же милые, как и их поставщик?
— Что-то среднее между «анкетой Пруста» и осмотром у проктолога.
— Спасибо. Вы меня, как всегда, вдохновили. Идете в музей? Понимаю: после Фабиш ужастики экспрессионизма будут вам нипочем…
Музей Бухгейма напоминал белый корабль, выдающийся частью кормы в прозрачные воды Вальдзее. Морская стилистика была неслучайна: весь мир знал Л.-Г. Бухгейма по бестселлеру «Лодка», написанному по его впечатлениям от войны. Роман был переведен на все европейские языки и переложен на экран постановкой нашумевшего фильма. Однако ни многочисленные литературные опыты, ни десятки книг, выпущенных им в собственном издательстве, ни сотни устроенных Бухгеймом громких скандалов, ни жизнь богатого мизантропа, проклинаемого каждым, кто попался ему на пути хотя бы раз, не шли ни в какое сравнение с тем, что представляла собой его неуемная страсть к собирательству.
Если музей был лодкой, то лодка была ковчегом, куда, по прихоти местного Ноя, решили сложить лишь сумбур. Африканские маски и изваяния, индонезийские статуэтки и куклы, роскошный батик, циновки из листьев кокосовой пальмы, золотая вязь восточного орнамента, полудетские акварели, резные фигурки про цирк (Бухгейм цирк обожал), авангардистские истуканы, сварганенные из газет, деревяшек, лопат, отслуживших приемников, бесчисленные экспонаты запредельно вульгарного кича — здесь было все это вместе. И все это вместе было здесь антуражем для главного — коллекции экспрессионистов, которую заносчивый старец, ненавидимый дружно округой за необузданный нрав, подарил недавно Баварии — в обмен на постройку ковчега.
Дарси увлекся и не заметил, как пролетели два часа. Полотна и графика Карла Шмидт-Роттлуфа, Эриха Хенкеля, Эмиля Нольде, Алексея Явленского, Э.Л. Кирхнера и Отто Дикса демонстрировали ту настоящую смелость, которой так не хватало самому англичанину. Вот она, одна из последних вех, где отметилось явным присутствием Чувство. Потом все больше шли зеркала. В зеркалах все куда холоднее…
Одни лишь тюльпаны Нольде ценнее, чем все, что я написал, думал Дарси, отдавая себе печальный отчет в том, что научиться смелости, как и дару летать, невозможно. Особенно во времена, когда небеса пустынны и сухи, как просеянный ветром песок… Нет, пожалуй, с Отто Диксом я бы еще пробежал стометровку. Но только не с Кирхнером. Да и заплатил он куда как дороже — своим сумасшествием. А вот я не сумею сойти с ума никогда…
У выхода он столкнулся с самим патриархом: Лотар-Гюнтер Бухгейм сидел небритым вулканом в инвалидной коляске и смотрел на Дарси единственным глазом (незрячий второй закрывала черная повязка величиной с пиратский стяг).
— Вы задержались, — взгляд был свиреп и пронизывал, голос трещал. — Что-нибудь поняли?
— Надеюсь, что да.
— Ну так проваливайте!..
Л.-Г. Бухгейм был неподражаем. Стоящая за спинкой инвалидной коляски прислуга красноречиво закатила глаза.
Как ни странно, эпизод Дарси растрогал. Покидая музейную палубу, он размышлял: «Капитан обзавелся большим кораблем и пустил его курсом на вечность. Сам же готовится вскоре на дно. Должно быть, обидно… Как ни крути ты штурвал, а мель уж близка. Злобный старик это знает. Когда к нему на судно наведается смерть, плавание будет окончено и вместо Бухгейма править посудиной будет постбухгейнизм. Сам ковчег затонет нескоро: в наших глянцевых водах бурь почти не бывает. Эпоха всеобщего дрейфа длиной во всегда. Прав Суворов: где-то мы здорово напортачили, если живем будто эхом, подкравшимся к нам то ли из затянувшегося вчера, то ли из завтра, о чьем наступлении мы узнаем лишь по листкам календаря, так и не ощутив в его появлении приближения нового дня. Бесконечная репетиция жизни…».
Поужинать Дарси решил в небольшом ресторане под Тутцингом. Оберегая свой аппетит, встречаться еще раз с Гизелой он не рискнул. К половине десятого вызвал такси, вернулся на виллу и на цыпочках, чтоб не мешать журналистке истязать вопросами Суворова, поднялся к себе.
Сон был плотный и четкий, как барельеф на скале. На нем выбиты были слова из знакомой голландской считалки про «Altyt».
Однако к утру этот гладкий язык был им вполне позабыт. Преимущество современников всяких там «пост-»: научились стирать без замачивания. Гигиена во всем. Легче всего стирать сны. На втором месте — память. И только на третьем — белье…
День пятнадцатый весь уместился в привычных заботах: его ели, писали, корили, курили, запивая под вечер заслуженным красным вином. Расьоль балагурил, Суворов нервно смеялся, Дарси делал старательно вид, что ему хорошо.
16 июня, через тридцать шесть часов после своего расставания с гостями Бель-Летры, Гизела прислала письмо:
«Дорогие трусишки!
Посылаю стенограмму ваших выступлений с нашей первой совместной сессии. Должна сказать, полученные мною ответы на анкету были менее занудными, чем я могла ожидать от трех симпатичных ягнят, запертых под домашний арест несносным Турерой. Теперь можете сверить записи своего блеянья с любимыми шпаргалками из прежних интервью, а заодно решить, кто из вас самый умный. Я, признаться, в своих предпочтениях не определилась.
Надеюсь, мой краткий набег не сказался катастрофическим образом на вашей потенции (разумеется, творческой!.. Про другую и спрашивать не берусь).
Целую вас нежно в три лба.
До встречи!
Г.Ф.»
В конверт были вложены листки опросника в трех экземплярах. Разобрав по копии, каждый из литераторов ушел к себе и принялся читать, невольно досадуя на невозможность вносить коррективы.
«Вопрос: Ваша формула творчества?
Ответы: О.Дарси. Бесконечность помножить на ноль = ноль в бесконечности.
Ж.-М.Расьоль. Точка, точка, многоточие, восклицательный знак. Получается виселица.
Г.Суворов. Десять заповедей. Каждая — со знаком вопроса.
Вопрос: Ваша формула жизни?
Ответы: О.Дарси. Конечность помножить на протяженность = протяженность конечностей. Между условиями задачи и ее результатом располагается искомый член „А вдруг?..“
Ж.-М.Расьоль. Veni, vidi, vici. Надеюсь, покойный друг Юлий мне простит плагиат.
Г.Суворов. См. предыдущий ответ. Число вопросительных знаков утроить.
Вопрос: Для чего вы пишете?
Ответы: О.Дарси. Чтобы не рисовать.
Ж.-М.Расьоль. Чтобы бить наповал.
Г.Суворов. Чтоб не врать.
Вопрос: Ваше определение роли интеллектуала сегодня?
Ответы: О.Дарси. Зритель. Все еще лучший из зрителей.
Ж.-М.Расьоль. Как всегда — худший из зрителей.
Г.Суворов. В первом акте — мазохист. Во втором — адвокат дьявола. Ждем акт третий.
Вопрос: Вы интеллектуал?
Ответы: О.Дарси. К несчастью.
Ж.-М.Расьоль. Нет. Для этого я слишком умен и совсем не слезлив.
Г.Суворов. Поскольку явно не дотягиваю до интеллигента — пожалуй, да. Не великая, в общем-то, честь…
Вопрос: Вы жестоки?
Ответы: О.Дарси. Немного. Хотя „немного“ здесь не подходит. В таком случае — да, я жесток.
Ж.-М.Расьоль. Что вы! Я — сама доброта.
Г.Суворов. Случается, делаю больно. Одно утешает: первым делом — себе.
Вопрос: Вы приемлете смертную казнь?
Ответы: О.Дарси. Однозначно — нет, нигде, никогда. Довольно тех пыток, что для нас приготовила жизнь. Смерть ей в этом не конкурент.
Ж.-М.Расьоль. Нет. Но, честно признаюсь, часто чешутся руки… Подозреваю, пять жизней назад я был знатный палач.
Г.Суворов. Нет. Но есть тут вопрос, что давно не дает мне покоя: способны ли мы за пару десятков лет так основательно переделать себя? Тех существ, что казнили подобных себе тысячелетиями? Не думаю. Хотя сам бы убить я не смог. Или смог бы?.. Вот видите, я даже этого не знаю.
Вопрос: Ваше отношение к демократии?
Ответы: О.Дарси. Увы. Но рука сама собой уже голосует „за“.
Ж.-М.Расьоль. Как к смазливой любовнице: не верю, но предпочитаю.
Г.Суворов. Ненавижу, хотя и готов за нее посражаться.
Вопрос: Вы расист?
Ответы: О.Дарси. Полагаю, что нет.
Ж.-М.Расьоль. Да — в том смысле, что являюсь представителем расы дальтоников: приходится обороняться.
Г.Суворов. Ну что вы! Я — другой. Спросите Расьоля, что это значит. Бьюсь об заклад, он ответит, что Суворов даже еще не еврей…
Вопрос: Ваше отношение к сексуальным меньшинствам?
Ответы: О.Дарси. Не спешу.
Ж.-М.Расьоль. Признательность — за то, что эти пострелята находятся все еще в меньшинстве.
Г.Суворов. Все равно. Иногда — совсем все равно.
Вопрос: Какое из качеств вы особенно цените в женщине?
Ответы: О.Дарси. Недоступность.
Ж.-М.Расьоль. Доступность.
Г.Суворов. Непостижимость.
Вопрос: Какое из качеств вы особенно цените в мужчине?
Ответы: О.Дарси. Пожалуй, все-таки ум. Но больше — умение им пренебречь. Еще больше — пожертвовать им ради безумия…
Ж.-М.Расьоль. У себя — эрекцию. У остальных — ее отсутствие.
Г.Суворов. Готовность им оставаться всегда и во всем.
Вопрос: Ваше любимое занятие?
Ответы: О.Дарси. Забывать. Забываться.
Ж.-М.Расьоль. И вы еще сомневаетесь?..
Г.Суворов. Дышать полной грудью. Раза три удавалось.
Вопрос: Кем из известных людей вы хотели бы быть?
Ответы: О.Дарси. Никем. Или кем только не… Скорее — никем.
Ж.-М.Расьоль. Сыном Ж.-М. Расьоля: гордился бы своим происхождением и почивал на лаврах отца.
Г.Суворов. Наверно, Иудой, чтоб попробовать в самый последний момент не предать.
Вопрос: Ваше главное достоинство?
Ответы: О.Дарси. Не верить в него.
Ж.-М.Расьоль. То, что я самый-пресамый.
Г.Суворов. Стремление быть терпимым к другим и беспощадным к себе самому.
Вопрос: Главный ваш недостаток?
Ответы: О.Дарси. Неспособность кричать.
Ж.-М.Расьоль. То, что я до сих пор не клонирован.
Г.Суворов. Неумение быть терпимым к другим и беспощадным к себе самому.
Вопрос: Ваша мечта о счастье?
Ответы: О.Дарси. Жить, веря, что это хотя бы частично удастся.
Ж.-М.Расьоль. Не замечать его. А заметив, взять бесплатно добавку.
Г.Суворов. Поспевать за своим же дыханием, когда — полной грудью…
Вопрос: Что было бы для вас самым ужасным несчастьем?
Ответы: О.Дарси. Жить без всякого ужаса в сердце. К сожалению, слишком часто это мне удается…
Ж.-М.Расьоль. Умереть, разумеется! Потому я решил жить не долго, а вечно. Пока все идет хорошо…
Г.Суворов. Родиться вторично да еще повторять, повторять, повторять…
Вопрос: Дар, которым вам хотелось бы обладать?
Ответы: О.Дарси. Жить. Просто жить.
Ж.-М.Расьоль. Рост в 185 см.
Г.Суворов. Смирение — единственный талант, который перевешивает все остальные. Хотя бы потому, что не казнится из-за отсутствия всех остальных.
Вопрос: Как вы хотели бы умереть?
Ответы: О.Дарси. Один раз. Зато навсегда.
Ж.-М.Расьоль. Смеетесь? Никак!
Г.Суворов. С надеждой на то, что я выжил.
Вопрос: В какую эпоху, предложи вам ее выбирать, вы желали бы жить?
Ответы: О.Дарси. В любую из тех, когда время еще было живо.
Ж.-М.Расьоль. В эпоху Калигулы: было где развернуться.
Г.Суворов. Рубеж предыдущих столетий — время Литературы…
Вопрос: Состояние вашего духа в данный момент?
Ответы: О.Дарси. Летаргический сон. Что тоже неплохо.
Ж.-М.Расьоль. Состояние обычное: покой триумфатора.
Г.Суворов. Ожидание родов. Как, впрочем, всегда…
Вопрос: Ваш девиз?
Ответы: О.Дарси. „Дайте капельку света!“
Ж.-М.Расьоль. „Каждое что-то имеет много чего, если смотреть на него в микроскоп“.
Г.Суворов. Сейчас сочиню. Да хотя бы такой: „Друг мой Чехов, скажи-ка мне правду…“
Вопрос: Какие ошибки вы способны прощать?
Ответы: О.Дарси. Себе — ни одной.
Ж.-М.Расьоль. Свои собственные. Только их не бывает.
Г.Суворов. Те, что дарят сюжет. Выходит, почти что любые.
Вопрос: Оцените себя как писателя со стороны.
Ответы: О.Дарси. Между худшим и лучшим. Но ножницы слишком малы.
Ж.-М.Расьоль. Бесподобно! Да все это знают…
Г.Суворов. Он пытался. Он пробовал. Он проиграл. Но победа его была близко…»
Дарси скомкал анкету.
Расьоль закрутил свою в трубку, потом передумал и пошел в туалет прилепить ее скотчем к стене.
Суворов бросил листки в корзину под стол.
Этот полустриптиз в равной мере был им противен. Ощущение такое, будто ты был раздет донага, но при этом оставлен в подтяжках…
Помечаем штрихами на численнике: банный день на Бель-Летре.