За все хорошее — ярлык от New York Times

В 2006 году в католическом соборе Бонифатиускирхе в германском Висбадене меня поразили две открытки-буклета, предназначенные для посетителей. На одной из них была фройляйн с чуть наклоненной головкой, с чуть прищуренными глазами, ямочкой на подбородке, и торсом, обнаженным до обреза фотографии; обрез был сделан чуть выше молочных желез. Второй буклет принадлежал местной общине «Друзей Тибета». Мой друг-католик, испытывая явное смущение, пояснил: первый буклет был рекламным продуктом местного молодежного католического общества, а второй к католицизму отношения, конечно, не имел, но обязан был здесь присутствовать как бы по определению — по причинам, не зависящем от Римской католической церкви.

«Что это за девица?» — спросил я о первом полиграфическом произведении. «Это мадонна. Церковь хочет быть современной», — пояснил мой немецкий друг с беспомощной обреченностью.

Двумя десятилетиями ранее, когда Коммунистическая партия Советского Союза хотела быть современной, ее усилия неоднозначно трактовались на Западе. В Европе генсек Горбачев флиртовал с социал-демократическими и «зелеными» партиями, а у себя дома снимал все ограничения со свободы вероисповедания. Тогда некоторые вполне добросовестные западные аналитики восприняли эту «открытость» (openness) как некий изощренный империалистический маневр Советов, предвещающий экспасию, а вовсе не коллапс мировой социалистической системы. Особо чувствительная антифашистская общественность подводила под этот знаменатель и возникновение организации «Память» при явной поддержке партийных кругов, и антикоррупционную кампанию в Узбекистане, которой занялись точно спущенные с поводка профессиональные следователи Тельман Гдлян и Николай Иванов.

Кардинал Йозеф Ратцингер — глава Конгрегации доктрины веры — бывшей Святой Инквизиции, в 78 лет ставший Папой Бенедиктом XVI, вызывал аналогичные подозрения в широких общественных кругах. Он одновременно снимал препятствия для интеграции англикан в Католическую церковь, вопреки категорической несовместимости в вопросе о целибате (безбрачии), и протягивал руку консервативной оппозиции, не признавшей итоги Второго Ватиканского собора. Он принес покаяние китайцам за давно забытые эксцессы католиков-миссионеров и произвел в кардиналы рекордное число архиепископов из Третьего мира.

О том, что за этими усилиями скрывается не укрепление РКЦ, а напротив, беспрецедентное усиление разброда и шатаний, по пропагандистской церковной продукции догадаться было трудно — но, возможно, если присматриваться к намекам в заголовках. Так, летом 2011 года на русскоязычном портале «Ратцингер. инфо», который популяризировал не столько церковь, сколько самого Папу, промелькнул заголовок: «Монсеньор Вигано отправлен к мистеру Обаме» — из которого следовало, что вице-губернатор государства Ватикан не оправдал доверия. Осенью прошлого года, в публикации о последнем приумножении кардинальских рядов, фигурировал столь же задорно-злорадный по интонации подзаголовок: «И ни одного итальянца!»

Немец Йозеф Ратцингер действительно имел основания не доверять кардиналам-итальянцам, доминировавшим в ватиканской курии — им в противовес курия и разбавлялась прелатами с других континентов. Он был избран Папой в результате четырехкратного голосования, и из полуофициальных ватиканских сообщений следовало, что ему на пятки наступали два итальянских кардинала — Карло Мария Мартини и Камилло Руини. Только спустя два года весьма авторитетный американский ватиканолог Джон Л. Аллен разгласил тайну: у Ратцингера был еще один, куда более популярный соперник — аргентинский иезуит Хорхе Бергольо, имевший репутацию бессребреника. Сам факт этого «латиноамериканского вызова» был заметен под ковер как самим Бенедиктом, так и итальянскими конкурентами.

В широких общественных кругах Ратцингеру ставилось в вину совсем «заметание под ковер» совсем других фактов, а именно распространившейся в высшем католическом духовенстве педофильского порока. При этом в европейской прессе наиболее упорно «засвечивались» сексуальные эксцессы двух кардиналов-немцев, хотя на самом деле вышеназванный порок получил наибольшее распространение в самом развращенном урбанистическом сообществе Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. И если уж персонифицировать пресловутое «укрывательство», в лексиконе международного уголовного права, или «лакировку», в советской бытовой партийной лексике, то ответственность за это следовало возложить на то ответственное лицо, которое сменило Ратцингера на посту руководителя бывшей Святой Инквизиции. Этот человек, американский кардинал Уильям Левада, ранее был ни кем иным, как архиепископом Сан-Франциско.

Летом прошлого года, когда католический мир потрясла очередная разоблачительная книга Джанлуиджи Нуцци «Его Святейшество», сотканная из широко известных скандальных деталей и свежих утечек из ватиканских коридоров, внимание прессы было сосредоточено на процессе по делу камердинера Паоло Габриэле и обысках в личной квартире главы Банка Ватикана (ЮЯ) Этторе Готти Тедески. При этом уход с должности кардинала Уильяма Левады остался почти незамеченным — как и совпадение этого ухода с предъявлением Ватикану претензий от брюссельского мониторингового агентства Мопеууаі. Неудивительно: антиклерикальная пресса к тому времени занесла американского кардинала в разряд ультраконсерваторов, покрасив его в тот же «позорный» цвет, что и самого «ретрограда» Ратцингера. Реальная консервативная европейская оппозиция, в свою очередь, обвиняла в саботаже «консервативного возрождения» вышеназванного экс-вице губернатора Вигано и его племянника Польвано, руководившего информационным отделом администрации Ватикана.

В отечественных общественных и особенно околоцерковных кругах восприятие событий в Ватикане отягощено конгломератом предрассудков, связанных с Католической церковью вообще. Так, орден иезуитов по понятным историческим причинам ассоциируется у нас с ультраконсервативными взглядами. Между тем самый опасный из итальянских соперников Ратцингера, вышеназванный кардинал-иезуит Мартини, играл в РКЦ примерно ту же роль, которую в КПСС исполнял Александр Яковлев. И «покрыватель порока» Уильям Левада, вместе с экс-дипломатом Вигано (ранее работавшим в Ираке и Великобритании, а затем сосланный не доверявшим ему Иоанном Павлом II в Нигерию), не могли мечтать о лучшем партнере в «воспрепятствовании консервативному возрождению», чем иезуит Мартини.

«Нам надо спросить себя, прислушиваются ли люди к учению церкви по вопросам секса. Является ли церковь в этом вопросе авторитетом или некоей карикатурой для СМИ? Церковь отстала на двести лет. Почему она не встряхнется? Почему мы испытываем страх, а не смелую решимость? Почему наши помпезные храмы пустеют, а бюрократия цветет?» Эти «взыскательные» вопросы иезуита Мартини из последнего интервью с ним были опубликованы после его смерти осенью прошлого года, а его похороны, если выражаться современным кремлевским языком, были неадекватно политизированы.

Антиклерикальная печать провожает Ратцингера в тех же интонациях, в которых антикоммунистическая печать провожала Горбачева — смесью неискреннего почитания «за решимость» и откровенного презрения. Два соответствующих термина в New York Times, официальном рупоре Совета по международным отношениям, раскрывают всю гамму негативных смыслов: слово Rothweiler, обозначающее породу злой немецкой (!) собаки, закрепляет искусственно созданную ауру «ретрограда», а слово frailty резюмирует слабость Папы, выраженную в том числе его уходом (хотя через слово этой «решимости» — за слом традиции — воздается хвала).

Само слово frailty в применении к духовному лицу — квинтэссенция практики наклеивания ярлыков. В применение к девице этот приземленный термин означает «слабость на передок», в применении к старику — физическую немощь, дряхлость. Характерно, что ватиканский обозреватель NYT — женщина с итальянской фамилией. Джон Л. Аллен отмечал, что подавляющее большинство активных разоблачительниц ватиканских нравов в Америке — женщины средних лет. Эта деноминация поныне упрямствует в дискриминации по признаку пола? Вот ей и метафора.

Отречение Ратцингера совпало с двумя обстоятельствами — новым пиком калифорнийского педофильского скандала и вступлением в силу вердикта Банка Италии, запретившего итальянскому филиалу Deutsche Bank обслуживать посетителей музеев Ватикана. Если называть вещи своими именами, Банк Италии, в полном соответствии с политикой премьера Марио Монти и с рекомендациями мониторингового ведомства Moneyval, ввел в отношении государства-города Ватикан экономические санкции — то есть причислил его к категории «непослушных государств», rogue states, наподобие Ирана и Сирии. Сам же Deutsche Bank в прошлом году был объектом беспрецедентного «наезда» со стороны американских контрольных ведомств: интернационализированный банк, недавний символ экспансии германского капитала, был уличен в финансовых махинациях с квотами Киотского протокола. Что, кардинал Йозеф? Запутался в обязательствах перед Брюсселем, Берлином и Римом? Вот и получай.

 

Собиратель в кучку

Историографы распада СССР обращали внимание на ничем рационально не объяснимые, грубо неадекватные кадровые назначения Михаила Горбачева. Действительно, первичный импульс оживления, «интенсификации» как экономики, так и общественной мысли требовал усиления идеологического блока, а он был поручен персонажу с раздвоенным миросозерцанием, позже откровенно признавшемся в принадлежности к японской буддистской секте. В свою очередь, внешняя политика досталась в руки не дипломата, а партийного чиновника, имевшего опыт усмирения масс своим непревзойденным тогда авторитетом в своем грузинском отечестве.

Ватиканологи, несомненно, не забудут Папе Бенедикту XVI аналогичную «путаницу» в выборе кадров, на которые была возложена соответственно идеологическая и внешнеполитическая функции. Уильям Левада был откровенно слабым проповедником и в то же время имел славу изощренного дипломата, особенно в отношениях со светскими властями. Так, в родной Калифорнии он нашел способ обойти спор об экономических правах однополых семейств при обсуждении билля о праве на социальную помощь членам семей. «Пусть это будет любой из живущих совместно с гражданином — тетка, знакомый, друг», — предложил Левада на затянувшемся заседании муниципального совета Сан-Франциско, снискав овацию за свое дипломатическое изобретательство.

Казалось бы, такому переговорщику больше всего подошла бы должность государственного секретаря. Однако эта функция была доверена именно выдающемуся проповеднику — кардиналу Тарчизио Бертоне, члену молодого (по сравнению с многовековыми католическоми орденами) Общества Франциска Сальского. И как раз кардинал Бертоне стал на пути интриг Карло Мария Вигано, попытавшемуся поставить под свой контроль и информационный сектор, и спецведомства Ватикана, и вгрызшийся в ватиканскую экономическую кухню с подлинно гдляновской страстью. И именно Бертоне сделали мишенью популярные журналисты-разоблачители, стравливая с другими итальянскими иерархами, прежде всего с его предшественником Анжело Содано. Эта версия — Бертоне против Содано — фигурировала и в «тонкой ватиканоло-гии» журнала New Times Евгении Альбац.

Как западные журналисты-антиклерикалы, так и их российские собратья по разуму аккуратно обходят фактические причины превращения Бертоне в «палку для битья». Кардинал много кому мешал. В 2008 году в Москве, под эгидой Патриархии, вышел в свет перевод его книги, где он вполне недвусмысленно порицал политическую «монополию на истину», которую присвоило себе в мире отдельно взятое государство, оправдывая захватнические войны. Спустя три года то государство, о котором шла речь, поставило эти войны на информационно-психологические рельсы, сделав ставку на «воспитанный в Интернете» средний класс. В Католической церкви с молодежью наиболее активно, вдохновенно и талантливо работали салезианцы (Общество Франциска Сальского). Эффект этого противодействия был бы несравнимо сильнее, если бы Бертоне возглавлял именно идеологическое ведомство Церкви. Но Папа сделал его дипломатом — и «подставил по полной программе».

Папа был занят: он писал трехтомный труд о бытии Христа, и проводил часы с польским кардиналом Гертыхом. Тот, кому приходилось хоть раз общаться с любым вдохновенным польским богословом, не говорящим, а поющим бесконечные кантаты, может представить себе, насколько такое общение способствует отрешению от реальной действительности. В этой реальной действительности составлялась Европейская Конституция, где не оказалось ни одного слова о христианском характере европейской цивилизации. В этой реальной действительности Евросоюз расширялся, как резина, вопреки экономическому и культурному здравому смыслу. В этой реальной действительности «арабская весна» спровоцировала вторую фазу системного кризиса со всем диапазоном проявлений — от государственных банкротств до иммиграционной эпидемии. А Папа писал книжку и жаловался, что ему некогда музицировать.

«Осовремениванием» Церкви в это время занимались подобранные им ответственные лица. Экономика была поручена эффективному банковскому менеджеру Этторе Готти Теде-ски — без оглядки на его связи и личные обязательства в отношении партийных соратников и фирм Сильвио Берлускони. Городское хозяйство было доверено монсиньору Вигано, который с момента назначения начал влезать в чужие полномочия. В 2010 году он вдруг предложил Ватикану отказаться от евро и перейти на лиру. Нельзя сказать, что сама суть инициативы была неразумной: напротив, она бы приумножила авуары маленькой теократии. Но эта теократия находилась не на острове в океане и даже не на уютном побережье с суверенным портом и аэродромом, а в центре Рима. И как раз в это время на партию Берлускони были спущены все собаки международных и европейских контрольных ведомств. И как раз в это время учрежденная французской разведкой разоблачительная сеть FLARE Network (которую в Россию открыто представляет обозреватель Роман Шлейнов, а непублично — властительница либертарианских умов Юлия Латынина) собирала компромат на тему об общих контактах кардиналов и партийных деятелей Берлускони с итальянскими теневыми кланами.

Нельзя сказать, что финансовый орган Ватикана, IOR, не использовался раньше для теневых операций. О странной смерти банкира Роберто Кальви, которого нашли повешенным под мостом в Венеции, написано множество криминологических книг. Однако в пору Иоанна Павла II все подобные вещи сходили местным банкирам с рук за политической целесообразностью: теневые средства под эгидой ЦРУ использовались для подкормки польской «Солидарности» и прочих бархатно-революционных движений.

В эпоху глобального финансового кризиса приоритеты мирового истэблишмента изменились, что было видно как по экономическим результатам «арабской весны», и по последствиям замены Берлускони на экс-председателя европейской ветви Трехсторонней комиссии Марио Монти. Прежде, чем Ватикан подвергся экономическим санкциям в чистом виде, его — несмотря на отказ от соблазнительного предложения выйти из евро — для начала поставили на одну доску с Монако и Сан-Марино: именно таков был смысл рекомендаций Moneyval, требовавших учреждения независимого аудиторского агентства для «предотвращения отмывания денег». Одновременно журналисты-разоблачители производили подсчеты «законспирированных» владений Ватикана и составляли списки неофициальных получателей привилегий в банковском и строительном бизнесе.

Сомнений быть не могло: Ватикан рассматривался глобальным истэблишментом уже не только как досадное идеологическое препятствие внедрению глобальной повестке дня (постиндустриализм — унификация религий — однополые браки — глобальное потепление — интернет-прозрачность), но и как очередной, один из многих, кандидат на конфискацию имущественных активов. Расчеты наивных европейских консерваторов — из Франции, Венгрии и той же Польши — на консервативное возрождение, уже проявившееся «реабилитацией» Тридентинской мессы, обернулись дополнительным поводом для имущественных угроз. Ну как же: если Ватикан возрождает старую мессу, значит, он пересматривает итоги Второго Ватиканского собора (1962–1965), и следовательно — принятый этим Собором документ Nostra Aetate, снимающий с иудеев ответственность за распятие Христа. И значит, самое время припомнить Ватикану и связи с Муссолини, и опеку над хорватскими усташами, и контакты с арабскими муфтиями, видевшими в германском нацизме противовес английской оккупации, а еще об отдельно взятом пасторе Ричардсоне, не верящем в Холокост, из того самого Общества Пия V (сиречь «Память»), которое Папа решился реинтегрировать. И по совокупности выставить уже совершенно беззубой Церкви счет за Вторую мировую, пока Стэнли Фишер, учитель Бена Бернанке, еще управляет израильскими финансами.

Отечественные блогеры уже создали собственную интерпретацию бенедиктовского frailty: якобы Папа всю жизнь страдал комплексами по поводу формального членства в «Гитле-рюгенд», и поэтому только и тем и занимался, что непрерывно расшаркивался перед Израилем. Бенедикт действительно поступился принципами, но по другой части. Это произошло, когда к нему явился британский иностранный секретарь Дэвид Милибэнд, считавшийся без пяти минут премьер-министром, и «посвятил» Папу в веру в глобальное потепление. В 2009 году королева Елизавета, принимая Папу, прямым текстом назвала РКЦ партнером в предотвращении вымышленной глобальной катастрофы — краеугольного камня современного мальтузианства.

Можно рассуждать о том, какова роль германского происхождения Бенедикта в его непонимании сути «глобальной повестки дня». Действительно, в отличие от Иоанна Павла, который сразу раскусил антихристианское содержание Конференции по народонаселению в Рио (1992), Бенедикт видел главную опасность для веры не в мальтузианстве, а в релятивизме, о чем многократно говорил. Но это видение было результатом его рационалистических взглядов — будь он мусульманином, его бы отнесли к мутазилитам. Он видел в эре Просвещения, лишившей Церковь светской власти (к чему прелюдией был Первый Ватиканский Собор), закономерную неизбежность, и даже выражал гордость в связи с тем, что Просвещение началось именно в христианских странах. Человек так думал. Этот способ мышления совершенно не обязательно проистекает из комплекса неполноценности перед разработчиками Плана Маршалла, и тем более из комплекса вины перед иудеями, поскольку это сюжет просто из другой оперы.

Другое дело, что старания мягко интегрировать в католический мир все то, что от него по разным причинам отпало за несколько последних веков, действительно сродни популярной в немецком истэблишменте 1990-х годов «теории переплетения» — романтическим расчетам на возвращение влияния без территориальной экспансии. Интернет-монополия США и достигнутая ее посредством информационнопсихологическая форма господства поставила на этих мечтаниях не крест, а скорее тот символ, на который молился Стив Джобс — и возможно, кардинал Мартини, вслед за Джобсом отказавшийся от лечения собственной смертельной болезни, что было вполне созвучно его собственному оправданию эвтаназии.

Папа Бенедикт загнал себя в образ Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами: он увидел врага в релятивизме, а не в гностицизме, и соответственно, боролся, притом преимущественно в узком богословской сфере, со следствием, а не причиной мирового кризиса морали. Соответственно, его сбор «отпавших чад» вырождался в механическое собирание в кучку. Соответственно, этот кризис в его представлении никак не соприкасался с мировой финансовой катастрофой. Соответственно, он не предвидел и не мог предвидеть экономического аспекта десакрализации, к которому неумолимо вела развернутая против РКЦ информационно-психологическая кампания. Возможно, осенью 2011 года, когда папамобиль удирал по мадридским улочкам от толпы голых разрисованных людей, его пассажир впервые догадался, что его преследует не релятивизм, а что-то другое. А вся бездна институционального и персонального унижения раскрылась перед ним только 1 января 2013 года, когда за его актом милосердия — прощения камердинера Габриэле и программиста Шарпанетти — не последовала отмена экономических санкций.

 

Вот эту руку сюда!

Как и следовало ожидать, итальянские кардиналы увидели в уходе Бенедикта шанс на восстановление справедливости. Перенесенное ими унижение 2005 года, когда итальянская часть курии разделилась на сторонников иезуита-реформатора Мартини, «народника» Руини и «олигарха» Диониджи Теттаманци, кажется теперь преодолимым: Анджело Содано, обманувший сам себя, уже вышел в тираж — как, впрочем, и Вальтер Каспер. Отодвинутый тогда итальянский сторонник консервативного возрождения, теперь уже бывший кардинал Венеции Анджело Скола может стать основной ставкой — если салезианцы не упругся рогом, отказываясь сдать ославленного Бертоне.

Однако у Анджело Сколы есть своя слабость, которая всего восемь лет назад была преимуществом, — принадлежность к ордену Opus Dei. Самым логичным ходом для носителей «глобальной повестки дня», чтобы не пропустить такого кандидата, была бы «раскрутка» трескучих консерваторов-популистов из других частей света. Это уже происходит, и к этому приложил руку сам Бенедикт, вместе с африканцами произведший в прошлом году в кардиналы харизматичного американца, 62-летнего президента Коллегии епископов США Томаса Долана.

Как признавал ныне опальный Уильям Левада, американская католическая общественность столь импульсивна, что не способна к программному мышлению. Это естественно: американские католики, как и иудеи, до уровня безусловных рефлексов воспитаны популистской биполярной предвыборной системой. Американские католики-консерваторы столь же поверхностны, как и либералы: их платформы, как игрушка Lego, складываются из незамысловатого перечня позиций (по абортам, стволовым клеткам, сексуальным меньшинствам и т. д.). Рассчитывать на то, что кто-либо из американских «деноминантов» концептуализирует понятия о добре и зле в систематизированной, исчерпывающей форме, не приходится: такие концепции в Америке неизбежно скатываются в маргинальную область, поскольку избиратель десятилетиями (точнее, множеством четырехлетий) отучен думать. Но Долан сойдет на роль Жириновского, как и его почти полный австралийский аналог Джордж Пелл.

Скола, Пелл и Долан будут столкнуты лбами. В Италии от этого выиграет амбициозный либерал Франческо Равази, известный своим оправданием Чарльза Дарвина. Другое дело, что Равази — совсем не харизматик, хотя и популист. Харизматики водятся в изобилии в Третьем мире. Именно их имена, буквально через несколько часов после отречения Бенедикта, начали популяризироваться всеми «топовыми» букмейкер-скими фирмами Лондона.

Британская традиция, в отличие от испанской, в игровой форме воспроизводит не борьбу обобщенного человеческого воинственного добра с животным злом (коррида), а конкуренцию ловкачей, управляющих животным началом (ипподром). Авторы ставок на кардиналов-«лошадей» смотрят в зубы. Самые белоснежные зубы, по их представлению — конечно же, у африканцев. И для того есть целый ряд причин. Во-первых, афроамериканец-проповедник — всегда харизма-тик, он работает на стереотипах подсознания, а не сознания. Во-вторых, один подобный харизматик уже дважды выиграл высшее мировое ралли — президентский пост в США, и самый консервативный британский ум с этим, по геополитическому факту, смирился. В-третьих, среди афроамериканских кандидатов есть представитель той страны, которая дала миру самого влиятельного (из живущих на сегодняшний день) генсека ООН — государства Ганы, которое имеет весьма древнюю и специфическую историю. В-четвертых, нынешний стратегический альянс Вашингтона и Парижа, закономерно сложившийся с восхождением «француза» Джона Керри, делает Гану особым звеном глобальной теневой экономики, которая — в отличие от XIX века — сегодня диктует миру неписаные правила игры.

С точки зрения теневых соображений бывший колумбийский архиепископ, канадец Марк Уэлле, на первый взгляд, может считаться конкурентом, не будучи афроамериканцем. Но букмекеры знают заранее, на чем споткнется его лошадь: родной брат Уэлле осужден за двойное сексуальное преступление — причем именно за развращение малолетних. В тот момент, когда он будет лететь кувырком со своего коня, ему может прийти в голову задать мировому истэблишменту элементарный вопрос, которым никто не задается, а именно: каким образом то, что до 18 лет считается в этом истэблишменте грехом, после 18 лет автоматически превращается в добродетель? Но не в его позиции об этом говорить: затопчут полностью, до неузнаваемости.

Этот вопрос о «двойных сексуальных стандартах» должен был задать Папа Бенедикт XVI, и это был для него единственный способ заставить считаться с собой. Но он его не задал. Этот вопрос могли задать на мировом уровне иерархи Русской Православной Церкви. Но они разглядывали собственный синяк от Pussy Riot, когда собратьев по консервативным ценностям мочили, говоря по-английски, black and blue. И поэтому теперь им придется искать днем с огнем адекватных собратьев где-нибудь, но уже не в Ватикане.

В гонке «посеян» не один, а несколько афроамериканцев, но фаворит среди них очевиден — это ганский кардинал Питер (Пьер) Кодво Аппиа Турксон. Еще осенью 2009 года, после триумфальной поездки Обамы на Ближний Восток, он вслух задался вопросом (не случайно заданным услужливым корреспондентом): может ли следующим Папой стать представитель черной расы? И ответил положительно, сославшись не только на имя Обамы, но и на имя Кофи Аннана. А в 2011 году именно Турксона отправили в Кот Д'Ивуар уговаривать осажденного диктатора Лорана Гбагбо признать французские (и ООНовские) условия капитуляции.

С точки зрения букмейкеров и их консультантов, это будет золотой Папа. Даже можно сказать, алмазный. Мощь ганских семейств, построенная на работорговле, сольется воедино с геополитическим влиянием картеровской команды, к которой принадлежат Кофи Аннан, Лахдар Брахими, новый глава Пентагона Чак Хейгл, Михаил Горбачев и буддизирован-ный ватиканский богослов Ханс Кюнг, который начал кампанию против Бенедикта с момента его избрания и заслужил специальной награды горбачевско-картеровского Будапештского клуба, где также состоит бывший специалист по языку дельфинов, а ныне наставник западных поп-звезд и московских профессоров на путь столь же немудрящего, зато гностического иудаизма Михаэль Лайтман.

Обязательно ли это означает, что «Петр Римский», предвосхищенный пророчеством Св. Малахией, будет последним на ватиканском Престоле? Вовсе не обязательно. Во-первых, стадом овец, которых, по Малахии, будет пасти Петр, католическая паства стала еще задолго до его избрания. Во-вторых, сам Престол может переехать в Гану, что ничуть не будет противоречить европейской Конституции, а имущество в Риме и других «городах на семи холмах» — в управление Трехсторонней комиссии. Конечно, не сразу же, а после итальянских выборов, где главной темой станет, естественно, педофилия Берлускони в одном флаконе с его ватиканскими связями. Рим уже стерпел памятник Иоанну Павлу зеленого цвета с профилем футбольного тренера и приставным ящичком-сумой, обгаживаемым голубями. Стерпел? Значит, и не то стерпит в процессе ритуального, деловитого, неспешного и беспощадного обесчещивания Европы.

А РКЦ никуда не денется — она станет, как и в США, одной из многих тысяч деноминаций без привилегий. Какая же именно Церковь является истинной церковью Христа, и какой Христос (по мнению самовоспроизведенных ессеев — «Зеленый», по версии южноафриканского епископа — Десмонда Туту — носителем философии убунту, а группа Femen у Собора Парижской Богоматери уточняет: In Gay We Trust) соответствует глобальной повестке дня, Всемирный совет церквей и Парламент мировых религий смогут решить без всякого, даже формального Третьего Ватиканского собора: предстоящие экспресс-выборы — вот эту руку сюда! делай вот так! — его вполне заменят. Здесь наши конспирологи правы: больше, чем Ватикан уже сдал, он сдать уже не сможет. Они не исчезнут. Они будут прыгать голыми с отверстиями в носу.