Судьба музыканта.

Весёленькое времечко.

Я пошёл туда, где толпились люди. Уютный арбатский дворик не вмещал всех. Позади себя я будто оставил всё, ну почти всё: своё советское прошлое, иллюзии, жаркое черноморское солнце и море, даже любимую, ночные сидения у костра и дальние поезда, и по-настоящему хорошее, и ужасно плохое – я позабыл теперь обо всём. Взял только гитару, документы, деньги и амулет. Слышались автоматные очереди и глухо с интервалом – взрывы. Это танки били прямой наводкой по Белому Дому. В какой-то момент я поднял голову, и нависшее гарью небо закружило падающими осенними листьями. Люди вели себя по-разному. То и дело кто-то толкал, но теперь это было естественно. Меня будто что-то держало среди этих незнакомых людей. Чувство тревоги, размноженное меж всеми.

– Гляди, – сказал Вовка, – мне вручили листовку. Он выцепил меня из толпы.

– Видишь? Это про путч.

– Да. Итак, всё понятно.

– А что у тебя с гитарой? – я тупо посмотрел на гриф и только сейчас понял, что потерял чехол от гитары.

– Я тут видел парня, – сказал Вовка, – прямо твой индейский профиль.

– Ну? – я огляделся.

– Его уже здесь нет. А на гитаре ты не хочешь что-нибудь революционное сыграть?

Я стоял и молчал.

– Олег, что с тобой?

– Не знаю, туплю.

– Хочешь сигарету? – Вовка достал из кармана пачку сигарет «Marlboro» и протянул мне.

После того, как мы с Вовкой и ещё одним приятелем попали под летящие пули и чудом уцелели в этом хаосе, мир показался удивительно наполненным событиями и жизнью. Совсем рядом мы услышали разговор.

– Это что у тебя за повязка на рукаве? Ты за какое знамя? – спросил афганец.

– За какое? За «триколор», – с гордостью ответил интеллигентный с виду старик.

И тут к Вовке подошёл «карлик-нос», он работал в цирке на Цветном бульваре, мы его сразу узнали.

– Вы не видели моего пса? – деланная доброжелательность на его лице вдруг куда-то исчезла, стала тревожной и недоброй.

В следующий момент мы выбрались на Арбат, ближе к «стене Цоя». Менты не обращали на нас никакого внимания. По тротуару под уздцы вели раненую пегую кобылу. Лошадь проковыляла совсем рядом, и было видно, как стекающая струйкой кровь оставляет на асфальте неровный след. Лошадь вдруг остановилась, повернула в мою сторону голову и посмотрела на меня глазом, похожим на спелый севастопольский каштан, и там внутри, пусть ещё совсем далеко, мерцали мартовские звезды 2014 года.

Неожиданно я увидел себя в белом тумане, звенящая тишина наполнила всё вокруг: там стоял мой двойник, совсем маленький, мы стали вести немой разговор.

– Тебе не убежать, никуда не деться из 90-х, – сказал он, – потом всё изменится, но не сейчас.

Мой двойник закурил сигарету, и туман рассеялся, а я снова очутился на Старом Арбате среди людей.

Я выбрался из толпы и свернул в проулок. Там стояло несколько автомобилей. Я обратил внимание на «Вольво» мышиного цвета поодаль от других машин. Многие понеслись туда. Я почувствовал неясную тревогу и отталкивающую ауру этого авто. Я почти подкрался к нему, стали видны небольшие вмятины и шрамы, стёкла были тонированы, и сразу не было понятно, был ли кто-то внутри или нет. По номерам было очевидно, что машина из Германии. Я плюнул в боковое окно, реакции не последовало. Я достал из кармана черный маркер и написал на стекле 2 слова: «На Берлин!» Я уже собрался уходить, когда боковая задняя дверца открылась, и из «Вольво» вышел мужчина средних лет.

– Что ты делаешь? – с сильным акцентом спросил он, среднего роста жилистый белобрысый мужчина в черной строгой куртке. – Я повторяю вопрос, – более напористо сказал он.

– А ты не понимаешь, фриц? – схамил я. – Вы всю дорогу, ещё с тевтонских рыцарей, прёте в наши края.

Белобрысый мужчина сделал шаг в мою сторону, и я увидел, как глаза его яростно сверкнули. Я зачем-то отвлёкся. Ветеран был рядом и, когда белобрысый повернулся, кулак ветерана войны Палыча с размаху «бахнул» фрицу в челюсть.

– А теперь пойдём отсюда быстрее!

Палыч прошёл всю войну в «царице полей» – пехоте, был тяжело ранен на Одере и закончил войну в госпитале.

– Гитлер Капут! –  вот чего мне хотелось с мая 45-го произнести ещё раз. Как ни посмотрю телевизор, их ветераны живут, словно герои, – сказал Палыч, потирая покрасневший кулак.

Вовка на время угнал у папика авто. Пора было возвращаться домой. Темнело. Мы медленно проехали мимо мышиной «Вольво», я разглядывал прохожих, полевые кухни, какие-то остатки баррикад, флаги, колонну военных машин... Вдруг мне неожиданно подумалось, что теперь уже никогда не будет как прежде. Наша страна заплатит большую цену за эксперимент горбачевской перестройки. Цоевская «Мы ждём перемен» стекала каплями крови по невинно убиенным.