После бани все (даже кот Васька) собрались за столом. Дымился двухведерный самовар, но чай никто не пил: все налегали на наливку, и было почему. Напиток оказался очень приятным на вкус, как-то по особому дурманил голову, да, к тому же, Ядвига клятвенно заверила, что утром не будет даже намека на похмелье. Что же касается закусок, то, пока мы мылись, ведьмы потрудились на славу. Не буду перечислять всех яств, но уверен, ассортименту и качеству позавидовал бы самый престижный валютный ресторан.

Ядвига на корню пресекла попытки внучки разузнать обо мне, и разговор за столом был самым обыденным (по сказочным меркам). Хозяйка пожаловалась, что банька ногу наколола. Серенький сетовал на надоедливых деда с бабкой. Затем порядком захмелевший Соловушка никому не дал рта раскрыть. Рассказывал, как он «гьябил», «гьябил» и «есе яз гьябил» и как будет «гьябить всех подьяд».

Наливочка, конечно, дело хорошее, но к завершению застолья в моей пьяной голове зародилось подозрение. Вроде бы все пили один и тот же напиток, только он явно на членов нашей разношерстной компании действовал по разному.

Дело в том, что когда сова с ближайшего дуба проугукала полночь, за столом в «живых» остались только я и ведьмы. Васька нашел в себе силы уползти за печку, а два моих приятеля отрубились прямо за столом.

Думаю, без колдовства здесь не обошлось. Не знаю, как насчет спиртного дела обстоят у кота и разбойника, но уж, как лакает медведь — лично видел. И выпитое им за ужином не может быть дозой, способной свалить Серенького.

Но эта мысль была мимолетной и неуместной. Наполненное эйфорией сознание отмахнулось от нее, как от назойливой мухи.

Мне было хорошо. Даже очень. Пропали беспокойство, неопределенность, желание вернуться домой. Зато проснулось другое желание и под его воздействием, я поочередно разглядывал своих собутыльниц.

Ситуация казалась комичной: младшая из них выглядела раза в два старше, чем я, а старшая — как минимум, лет на пять моложе.

Когда в очередной раз мой взгляд скользнул по Ядвиге, она спросила:

— Что, Вовка, высматриваешь костяную ногу? Можешь проверить.

Ведьма задрала подол так высоко, что еще бы сантиметров пять, и это уже называлось бы не «задрать подол», а «раздеться». У меня перехватило дыхание. И было от чего. Длинные, прекрасные ножки. И ни каких костей. Вернее, ноги у всех из костей, но покрытых мышцами и кожей. В этом смысле Ядвига ничем не отличалась от обычных людей.

— Нет, ты потрогай! Убедись.

Дважды ей повторять не пришлось. Я провел рукой сначала по одной ноге, затем по другой. В самом деле, кожа гладкая, как у младенца. Дальнейшее мое рукоблудство остановил жуткий скрежет, раздавшийся с правой стороны. От неожиданности я вздрогнул и отстранился от Ядвиги.

Источник звука оказался более, чем банальным: обиженная невниманием Клара заскрипела зубами.

Ядвига усмехнулась и одернула подол.

— Так, всем спать!

Словно услышав команду, Серенький и Соловей, как два лунатика, поднялись из-за стола, улеглись на расположенные у стены полати и через мгновение снова мирно засопели.

Я было хотел примоститься рядом со своими приятелями, но ведьма проводила меня в гостевую спальню. Имелась и такая. А если учесть, что и у бабки, и у внучки имелись отдельные комнаты, то получалась уже не избушка, а небольшой особнячок на всяких — разных ножках.

Как только я улегся на огромную пуховую перину, заявилась Клара. Она успела вновь облачиться в свое платье-майку. Внучка не стала тратить время на разговоры, а сразу вознамерилась влезть ко мне в постель. Я находился все еще под воздействием непонятных колдовских чар, точнее, был полон желания. И противиться не стал.

Но она успела только откинуть край одеяла. Дверь распахнулась, в проеме стояла бабуля-малолетка.

— Я так и думала, что эта лахудра уже здесь.

— Да я так, проверить, все ли в порядке, — Клара стала судорожно подтыкать под меня одеяло, как под малого ребенка.

— Я же сказала — спать!

Опять не обошлось без колдовства.

— Спокойной ночи, — попрощалась сексапильная внучка голосом робота и, как сомнамбула, удалилась (впервые не качая бедрами).

— Теперь нам никто не помешает, — звонкий девичий голос как-то не вязался с плотоядной улыбкой, но меня это ни сколько не волновало.

Ядвига медленно двинулась ко мне. Я с нетерпением ждал. Но неожиданно она остановилась, грязно выругалась в свой адрес.

— Тьфу! Нечистый попутал. Прости, Вовка. По привычке колданула. Не хочу так больше. С новой внешностью надо и новую жизнь начинать.

Склонившись, она провела рукой возле моих глаз, снимая чары. Я, как будто протрезвел. «Желание» упало, как от ледяной воды.

Ядвига скромно присела на краешек кровати. Миниатюрной, теплой ладошкой нежно провела по моей щеке.

— Решай, Вовка. Нравлюсь ли я тебе безо всякого колдовства? Скажешь, нет, — уйду. И не бойся, ворожить не буду.

Меня одолевали противоречивые чувства. Нравилась ли она мне? Слабо сказано. Я почти готов был влюбиться в симпатичную, курносую девчушку, если бы… Ох, уж эти «если»! С одной стороны, каких-то пару дней назад она была страшно подумать сколько летней старухой. С другой — теперь она выглядела слишком молодой. И хоть я знаю, что нравы давно сменились и детишки начинают активную половую жизнь в более раннем возрасте, сам я придерживаюсь более консервативных взглядов на порядочность. И, как не крути, а ведьмой-то она осталась!

Словно прочитав мои мысли (хотя уверен, что в этот раз она этого не делала), Ядвига сказала:

— Ты не думай про то, что совсем недавно была старухой. Это ничего не значит. Лягушка, и та в царевну превратилась. А сколько сейчас принцесс на панели? А прекрасных принцев бомжует? Воспринимай меня такую, какая я сейчас.

— А сейчас ты слишком молода.

— Молода?! Гм…

Я понял, что сморозил чушь. Молодым было только тело… А если тело, то и мозг. Значит… Тьфу, совсем запутался. Да и к чему ломать себе голову? С каждым мгновением она нравилась мне все больше и больше. К тому же, безо всякого колдовства, желание вновь проснулось во мне (еще чуть-чуть и это стало бы заметно, не смотря на одеяло).

Вместо того, чтобы отвечать на вопрос «нравлюсь — не нравлюсь», я просто протянул руки и, не знаю почему, спросил:

— Можно я буду называть тебя Яной?

Она несколько раз повторила новое имя, как бы пробуя его на вкус:

— Яна… Яна… Яночка. Мне очень нравится. Теперь только так и называй меня.

Потом она применила «колдовство», которым владеет всякая уважающая себя женщина: легкое движение, и ночнушка соскользнула с плеч, собравшись гармошкой на талии. Затем на секунду привстала, легкое одеяние оказалось у щиколоток ее ног (в этот момент я понял, что не только внучки лесных ведьм не признают нижнего белья). Переступив через ночнушку, Яна-Ядвига-Яга юркнула ко мне под одеяло.

* * *

Я проснулся один. Сладко потянувшись, оделся и вышел в горницу. Соловей и Серенький уже сидели за столом. Самовар закипал. Как только я присоединился к друзьям, из кухни появилась Яна с большущей миской дымящихся блинов. Она загадочно и очень мило улыбнулась мне и села рядом.

— Ну, вот, все собрались, — заявила хозяйка.

— Разве? — Удивился я.

— Васька где-то шляется, а Клара… — Яна кивнула в сторону одной из дверей, — пусть пока не мешает откровенно поговорить.

Из той комнаты доносилось громкое сопение (не будь я джентльменом, то смело назвал бы эти звуки храпом).

Вместо разговора получился спор: Яна во что бы то не стало хотела отправиться вместе с нами в Город: «…тоже мне, защитнички-экскурсоводы, один — „самый добродушный в мире медведь“, другой — „зуткий и стьясный гьябитель“, ведь пропадете, да и нечисть любую, колдунов, волшебников я получше вашего знаю». Серенький и Соловей категорически возражали: «…зато меньше внимания привлекать будем, а с тобой, наоборот. Забыла, что ль, как сейчас выглядишь? В зеркало посмотрись. Да нам с тобой проходу не дадут все, у кого хоть чуть-чуть поднимается. Так что, пардон, мадам, то бишь, мадмуазель»…, «…есе сего! Сють сто — сьязу в паука, ни за сто! Язве с ней кого-нибудь огьябис?»

Я же благоразумно соблюдал нейтралитет.

Яна все-таки сдалась (но при этом подмигнула мне, уж не знаю с каким намеком). Порешили, что она, в случае необходимости, присоединится к нам позже.

— Ладно, бужу Клару, — девчонка лихо щелкнула, словно подзывала гарсона. «Громкое сопение» тут же прекратилось, и через пару минут к нам присоединилась внучка.

— Опять секретничаете? Фи, какие вы противные.

— С чего ты взяла? Абсолютно никаких секретов. Спрашивай, что хочешь.

— Правда? Тогда, кто он? — Клара через угол стола уперла свой указательный палец мне в грудь. За что тут же получила по руке звонкий шлепок от Яны. Внучка удивленно уставилась на родственницу.

— Бабуль, случайно среди яблочек белена не попадалась?

— Я те сейчас покажу белену, соплячка. И не называй меня больше бабкой. С этого момента, я — Яна.

— Вроде вчера Ядвигой была?

— Но Яна — лучше. Да и с кузиной путать не будут.

— Ага, вас перепутаешь… Только откуда такое имечко? Я раньше никогда такого не слышала.

— Вовка придумал.

— Так откуда он?

— Из новой сказки.

Глаза великовозрастной внучки алчно блеснули, и она обратилась непосредственно ко мне:

— Ты кто: принц? Царевич?

Я помотал головой.

— Царь?!

— Нет.

— Чародей? Волшебник? Колдун? Рыцарь? Сын Кощея?

Получив на все предположения отрицательный ответ, Клара в отчаянии спросила:

— Ну, пожалуйста, Вовка, скажи, кто ты?

Не взирая на то, что Яна оттоптала мне ногу, предупреждая об осторожности, я не смог отказать умоляющим глазам и сказал правду:

— Я — сантехник.

— Ух, ты, я про такой титул и не слыхивала!

Чтобы я не сболтнул лишнего, вмешалась Яна:

— Так, гости дорогие, пора и честь знать. У нас тут дела по хозяйству…

— Конечно, — Клара обиженно надула губы, — сама имя новое получила, теперь гонишь нового человека. Вовка, а мне тоже можно?

Я пожал плечами:

— У тебя и так хорошее.

— Хочу новое!

— Тебе совсем новое или, чтобы было похоже на старое?

— Гм… Яга… Яна…, - призадумалась внучка, смакуя старое и новое имена бабки, — чтоб похоже было!

Я почти совсем не думал, только поменял одну буковку:

— Клава устроит?

— Ага! Спасибо, господин Сантехник!

Яна опоздала со своим подзатыльником: Клава успела схватить меня за уши и смачно чмокнуть прямо в губы.

— Клава, — подал зачарованный голос Соловушка, — тепей и я выговайивать буду, здоево…

Неожиданно он, как-то по-детски всхлипнул:

— Некотойие имена туда — сюда меняют, а меня всю зизнь только дьязнят. Никогда имени настоящего не было. Только клиськи.

Горе-разбойник смотрел на меня с такой тоской и надеждой, что я с трудом удержался от смеха.

— Не волнуйся, Соловушка. У нас соловьями называют тех, кого на самом деле зовут Славиками. Так что теперь ты Славик, Слава, Вячеслав.

— Сьязу тьйи?!

— Да не три. Это одно и тоже имя. Как, например, у меня: Вовка, Вова, Владимир. Называйся, как хочешь.

— Слава, Славик, Вясеслав…, Вясеслав — осень солидно. Не для всех. Так только цаям пьедставляться буду, — мечтательно протянул Соловушка.

Неожиданно засопел и Серенький. Вот уж от кого не ожидал. С виду солидная зверюга, а туда же. Да и имечко у него имеется. Честно говоря, я бы до такого не додумался бы. Умберто.

— Слышь, Вовка, а Серенькими у вас кого-нибудь называют?

Мне осталось только смириться:

— Конечно. Тоже хочешь другое имя?

Медведь энергично закивал.

— Значит, будешь Серегой, Сергеем.

Серенький зацвел.

Итак, я произвел полную переинвентаризацию личного состава. Только Васька не попал под раздачу по причине отсутствия. Главное, чтобы мои новые знакомые не додумались из чувства благодарности переименовать и меня в какого-нибудь Иванушку. Дурачка. Но до этого дело не дошло.

Минут через двадцать мы распрощались с гостеприимными хозяйками и отправились в путь.

Расставание было легким, но по глазам Яны я понял, что она не считает разлуку долгой и уж, тем более — навсегда.

Некоторое время мы шли молча. Первым заговорил я:

— Слышь, Серенький, ой, пардон, Серега, скажи мне…

— Вовка, зови меня как хочешь. Я больше к Серенькому привык. Просто утром увидел Ягу с новым именем. Счастливая такая. Вот, и подумал, мож, волшба какая. Но, наверно не в этом дело? — Медведь лукаво прищурился. — Так что ты хотел спросить?

— Насчет ее и хотел поинтересоваться. Раз Клара ее внучка, то получается… — я замялся.

— Гы-гы! Ясненько, — как мне показалось, совсем неуместно развеселился медведь, — ты про мужика выспрашиваешь? Так нету никого. Во-первых, еще недавно, это была весьма солидная женщина преклонного возраста. А если к этому добавить отдаленность от Города, то желающих практически не было. Ну а во-вторых, что касается Клары, так она и не родная ей внучка. Ее настоящая бабка живет в Чертовых Чертогах. Это наша для виду ворчит и ругается. А сама — добрая душа. Как раз из тех, что добрых молодцев встречает-привечает, кормит, поит, путеводный клубочек дает, чтобы не заплутал бедолага. А та, из Чертогов, ее троюродная тезка, настоящая злыдня. Козни всякие строит, говорят, детишек хавает и, вообще, бррр… Вот Яна и забрала Клару к себе, а то пропала бы девка… Так что, Вовка, смотри, не прогадай. Прознают колдуны, что Яна помолодела — отбоя не будет.

Мы вновь замолчали, погруженные в свои мысли. Только Соловушка тихо бубнил свои монологи, обращенные к только ему ведомым воображаемым собеседникам: «Подумаесь, ну и сто, сто ты цай? А звать как? То-то зе. А я Вясеслав!»; «Ох, делов-то, собьялись: цай, цаевись, коель, коелевись… Вы бы есе сапозника позвали или пойтного, а имен все явно нету. А вот я… Язьесите пьедставиться — Вясеслав!»

— Ну, что, Вовка, надумал что-нибудь? — На этот раз первым нарушил молчание медведь.

— С вами, конечно, хорошо, но мне надо вернуться.

— Понимаю: семья, работа…

В этот момент Соловушка отвлекся от своих виртуальных встреч с высокопоставленными сановниками.

— Вовка, а сто такое ябота?

— Понимаешь, Славик, я хожу в определенное место, делаю там свое дело, а мне за это платят деньги.

— Знасит, ты, как я — гьябис! — Обрадовался разбойник.

— Да, нет. Это скорей меня грабят.

— Это, как? — Удивленно заморгал Соловушка.

— Мало денег дают.

— Тогда оставайся с нами. Мы вдвоем столько нагьябим…

— Отстань от него, — вмешался Серенький, — видишь, не просто сейчас Вовке.

Медведь, конечно был прав. Мрачные мысли готовы были поглотить меня целиком и полностью. Но тут мы вышли из леса, и тягостные раздумья улетучились.

Я просто обалдел. Опушка находилась на вершине холма. Вид, преставший взору, действительно был сказочным. Конечно, только для меня. Для моих спутников все было обыденно. Но на самом деле!..

От самого подножия холма маленькие деревушки и хутора, чередующиеся то с распаханными полями, то с небольшими лесочками и рощами, плавно подступали к городской стене. И как бы не умиляли взгляд белые мазанки, крытые соломой, по сравнению с Городом, они проигрывали во всех отношениях.

Город! Наверно, только теперь я окончательно осознал, что нахожусь в сказке. Потому как в реальной жизни ничего подобного не бывает. По крайней мере, ничего такого я в своей жизни не видел.

По левую сторону громоздилась туча замков. Множество шпилеобразных башен в совокупности напоминали бок гигантского ежа. И даже с этого расстояния было понятно, что попасть в каждый из них — не просто. Спиралевидные дороги, огибая скалы, вели к единственным воротам с неизменным подъемным мостом.

С другой стороны — все наоборот. Роскошные дворцы, казалось, совсем не нуждаются в защите. Ни высоких стен, ни рвов — ничего. Лишь живописные колоннады вокруг экзотических лестниц, спускающихся к неестественно синему морю.

Ну, а то что было посередине, вряд ли можно описать нормальным языком. И даже самый сумасшедший архитектор в своей больной фантазии не смог бы вообразить что-нибудь подобное. Там было все, полное смешение времен, стилей и направлений: улица теремов, выполненных в лучших традициях суздальского зодчества, сменялась островерхими домиками, крытыми красной черепицей; богатые, резные терема плавно переходили в уродливые домики европейского средневекового городка; дворцы соседствовали с халупами, резиденции королей — с убогими развалюхами бедноты.

В некоторых местах, словно фурункулы на гладкой коже, топорщились скалы, венчаемые мрачными замками, которым самое место — находиться среди своих собратьев в западной стороне.

— Вот, это и есть город, — прервал мои лицезрения Серенький, — раньше все было по-другому…

Как только мы собрались спуститься с холма. Соловушка буркнул:

— Я сейсяс.

И скрылся в лесу.

— Ему что, приспичило? — Поинтересовался я.

— Как же, будет он из-за такой ерунды в лес бежать. За золотом он. В Городе без денег нельзя. А Соловушка, то бишь Славик, когда еще свистеть умел, достаточно понаграбил. Заначка у него там. — Пояснил медведь.

Разбойник вернулся минут через десять.

Пока мы спускались с холма, медведь занялся моим ликбезом.

Оказывается, вначале все жили каждый в своей сказке и не соприкасались с героями других историй. Но однажды, неизвестный толи волшебник, толи колдун запалил Волшебную керосинку. И с тех пор все изменилось. Границы стерлись, образовалось пятнадцать только тридевятых царств, а кроме них… Море владений царей, королей, султанов. И не миновать бы постоянных войн, но Волшебная керосинка горела, и мир продолжал меняться.

Появился Город. В начале своего образования, он не превосходил по площади любой самой малюсенькой деревушки. Но шло время, и Город разрастался. Для этого не требовалось ни каких усилий. Стоило лишь любому сказочному герою, будь то царь, принц, султан, солдат или простой подмастерье, пожелать перебраться в Город, как это тут же происходило. Естественно, на новое место перемещалось не все королевство, царство, деревня или городок, а только сам герой со своим замком, дворцом, теремом или хатой.

Дальше — больше: перестало требоваться личное желание того или иного героя. Даже привыкшие к обособленной жизни в своей вотчине, в один прекрасный момент просыпались в Городе и уже не могли вернуться назад.

Город сформировался и теперь никого не держит. Можно улепетывать на все четыре стороны, но народ привык…

— Но это еще не все, Вовка. Изменились и жители Города. Добрые стали злыми и наоборот. Бедные — богатыми. Вечно молодые — постарели. Сказка перестала быть сказкой. Любая ваша брехня тут же появляется у нас. Думаешь откуда я взял вашу, как ты назвал, «левую» водку? По лесу насобирал. У вас там кто-то навел не понятно из чего эту лабуду, разлил в бутылки и обозвал водкой. Но это же — брехня. Этой гадости до настоящей водки, как мне до топ-модели. В результате все оказалось у нас.

А, насчет, керосинки… На самом деле, ее никто не видел. И волшебника того тоже. Только легенды да слухи разные ходят. А с другой стороны, если ее нет, то почему такая хренотень творится? Да, ладно, сам все увидишь. Главное, ни чему не удивляйся.

Ну, насчет последнего, Серенький был неправ. Начать удивляться я уже не мог, так как уже давно полностью был ошарашен, и любое новое сверхъестественное явление воспринималось мной, как должное. Более того, чуть не наступивший приступ меланхолии сменился жутким интересом. Я даже прибавил шагу, спеша побыстрей войти в Город. Серенький едва поспевал за мной, не говоря уж про коротконогого Соловушку, который почти перешел на бег, дабы не отстать от нас с медведем.

Метров за триста от ворот, Серый еще раз предупредил:

— До сих пор, Вовка, ты имел дело с более-менее миролюбивыми созданиями, самыми зловредные из которых — мои соседи, дед с бабкой. Так они — ангелочки, по сравнению с теми, кто может повстречаться нам в Городе. Будь осторожен.

* * *

Стражник у ворот находился там явно для приличия: он был один, обе створки распахнуты настежь, а из вооружения — только чудовищных размеров алебарда, прислоненная к сторожевой будке. И, судя по комплекции охранника, ему вряд ли удалось не то чтобы размахивать ей, но и несколько раз поднять.

Так же, для порядка, страж спросил:

— Куда направляемся?

Так как я находился в авангарде нашего мини-отряда, то и отвечать пришлось мне:

— К Гудвину, — бухнул я первое, что пришло в голову, — домой надо.

— К этому балаболу? Ну-ну! — Тут воин заметил подоспевших медведя с разбойником. — О, Серенький и Соловушка! Этот паренек с вами что ли? И на фига вам к Гудвину?

— Это шутка, — буркнул медведь, — мы просто гуляем.

— А я — никакой не Соловуска, а Вясеслав! — разбойник не стал дожидаться встречи с каким-нибудь царем.

— Ишь, ты. Ну, доброй вам прогулки.

Минут пятнадцать мы шли узкими окраинными улочками без приключений, пока не свернули на более широкую.

Правда, то что с нами произошло, приключением, в прямом смысле этого слова, назвать трудно. Просто неприятная встреча.

Почти на самом углу, за который мы так опрометчиво свернули, находился торговый лоток. Таких у нас — пруд пруди на любом рынке. Однако, за прилавком стояла не молоденькая девушка или ядреная тетенька, столь привычные моему взору, а препротивная лопоухая мартышка с ехидной мордой. Заметив ее, медведь двинулся полубоком, стараясь своим туловищем прикрыть меня.

— Здравствуй, Чи. Как дела? — Серенький был сама любезность. — Правда, хорошая погода?

— А, Серый, привет, — вяло ответила обезьяна и неожиданно расцвела хитрой, счастливой улыбкой, разглядев меня за могучим корпусом медведя. Кого ты там прячешь, косолапый? Мил человек (это уже мне) не проходи мимо, купи что-нибудь у бедного животного.

Скрываться больше не было никакого смысла, и я вышел из-за прикрывающего меня лохматого друга. Да, к тому же, хоть я и не собирался ничего покупать, было интересно узнать, чем торгуют сказочные обезьяны.

Я был разочарован: на прилавке лежало пять штук выщербленных кирпичей. И все.

— Дядь, пожалей несчастную обезьянку, купи кирпичик, — елейным голосом попросила мартышка.

— Не интересуюсь.

— Как знаешь… — казалось, она потеряла всяческий интерес к потенциальному покупателю и повернулась спиной.

Мои же спутники повели себя немного странно: Серенький скорчил кислую гримасу и молча прикрыл обеими лапами нос. А Соловушка, приоткрыв рот, посмотрел на Чи изумленными глазами и зачарованно протянул:

— Сейсяс пейдеть бу-удет!

С заднего края тента, прикрывающего лоток, свисало несколько веревок, разной длины и толщины, на которые вначале я не обратил внимания.

Обезьяна оглядела каждую из них, как бы прицениваясь. Ее выбор остановился на веревке средней величины. Она схватила за конец и резко дернула. В это же мгновение ее задница выдала такую руладу, что данный звук, в первом приближении, можно было бы назвать подобием музыки, если бы не жуткая вонь, мгновенно заполнившая всю улицу.

Мартышка повернулась и самым невинным голосом произнесла только одно слово:

— Нечаянно.

А вонь все нарастала и теперь мешала не только дышать, но и смотреть.

— Уходим, — сдавленным голосом выдавил из себя Серенький сквозь кашель и, не отрывая лап от носа, рванул по улице.

Я и Соловушка последовали его примеру. Мы бежали, подгоняемые гомерическим хохотом обезьяны и «аплодисментами» захлопывающихся ставен (видимо, приматовский запашок не очень понравился жителям улицы).

Мы отмахали, как минимум, метров пятьсот и убедились, что вонь до этого места не дошла.

— Что это было? — Меня проняло любопытство. — Из какой сказки это чудо?

— Не со сказки. Стишок такой есть: «Обезьяна Чи-Чи-Чи продавала кирпичи, за веревку дернула…», ну и так далее. Слышал, наверное. Объяснил Серенький. — Это раньше только сказочные герои тут жили. А сейчас… Даже этот, шестиногий бродит.

— Паук, что ли?

— Да ну, какой паук…

Но тут Соловушка перебил медведя, блеснув осведомленностью:

— Сестиногий восмисуй!

Я тут же вспомнил эту дебильную загадку, но задался вопросом: выговаривает или нет разбойник букву «ха».

* * *

По мере продвижения в сторону центра Города, мы трижды отклонялись от намеченного пути, чтобы посетить чародеев. Но ничего нового по интересующему нас вопросу узнать не удалось. Все попытки двух волшебников и одной колдуньи помочь в моей беде завершились полным фиаско.

Зато на одной из улиц нам повстречался Крошка Енот (и что ему в лесу не живется?). Я понял, что американцы обдурили всех в очередной раз. Помните фильм про кролика Роджера? Там мультяшки выглядели точно так же, как на экране — рисованными кляксами. Ни чего подобного! Крошка был обыкновенным енотом из плоти, крови и шерсти. Правда шел он на задних лапах, курил, а когда я попытался его погладить — чуть не отгрыз мне палец и обложил трехэтажным матом.

Тем временем солнце коснулось горизонта. И мы справедливо решили, что пора устраиваться на ночлег.

Пару минут медведь и разбойник препирались, выбирая место ночной стоянки. Победили превосходящая масса и внятная речь.

Темнело очень быстро, мы передвигались ускоренным шагом.

Но, тем не менее, я умудрялся смотреть по сторонам в поисках достопримечательностей. Одна из поперечных улиц меня заинтриговала. Над входом в каждое жилище, будь то скромный домик или роскошные хоромы, висел красный фонарь. Сам факт наличия такой улицы меня не удивил. Но ближайший терем привлек мое внимание. Я даже остановился.

Представьте, каково было наблюдать освещенную красным фонарем вывеску над входом: «Марья — Искусница». Интересные приходят в голову мысли…

Вернулись Серенький и Соловушка, успевшие пройти метров двадцать, пока не заметили моего отсутствия.

— А рядом две Василисы — Прекрасная и Премудрая, — сообщил медведь, так что можешь провести ночку в одном из этих домов. Так сказать, совместить приятное с полезным.

Естественно, искушение было велико. И я, чуть было, не поддался ему. Еще бы, провести ночь с одной из сказочных героинь, из-за которых царевичи ходили за тридевять земель, сражались с Кощеем и Змеем Горынычем. И что из того, что теперь они шлюхи? Подумаешь!

Но тут я вспомнил, как в одной из сказок, Баба-Яга, катнув яблочко по тарелочке, могла наблюдать за кем угодно. А вспомнив про Яну, думать о других расхотелось и на предложение Серенького я отрицательно покачал головой.

Напротив терема Искусницы располагался небольшой приземистый домик. Из него доносились стоны, всхлипы, вскрики и неизменное немецкое: «Я…, я…, я…»

— Там кого-то гьябят, — встрепенулся Соловушка, в нем проснулся разбойничий инстинкт, — я сейсяс.

Грабитель побежал, выхватывая на ходу свой кинжал. Медведь пытался окриком остановить его. Бесполезно. Разбойник скрылся в домике. Отсутствовал он не более минуты. Медленно подошел к нам. Даже в полумраке сумерек, было заметно, что смуглая кожа лица приобрела красноватый оттенок.

— Несем там яззивиться. У них дазе одезды нету. Все голые и боются. Вот.

— Не борьбой они там занимаются, хотя, можно это назвать и так. Ладно, пошли. А то уже совсем темно, — скомандовал Серенький, и мы отправились дальше.

Действительно, следовало поторопиться. Контингент прохожих с наступлением темноты, резко изменился. Вместо дневных улыбающихся здоровяков в расшитых косоворотках, краснощеких баб с коромыслами, да всевозможных добрых мультяшных гномов и зверушек, на улицах появились укутанные в черные плащи зловещие фигуры. Из темных углов доносился сдавленный шепот, не предвещающий ничего хорошего.

Думаю, от нападения нас спасли поспешность, с которой мы передвигались, да внушительные габариты Серенького.

— Все! Хватит испытывать судьбу. Вот более-менее приличная таверна. Здесь и заночуем, — медведь толкнул невысокую дубовую дверь двухэтажного домика и, нагнувшись, вошел внутрь. Мы с разбойником последовали за ним.

Общая столовая была переполнена. Но это можно было понять по шумному гулу голосов, звону посуды, отборному мату, хмельному смеху и повизгиванию непотребных девок. Увидеть же невозможно было почти ничего из-за густого табачного дыма. Если про прокуренные помещения говорят, что можно вешать топор, то в таверне кроме традиционного колуна могли бы зависнуть его более массивные коллеги. Например, пилорама или гильотина.

Я успел одной рукой ухватиться за шерсть на спине медведя, а другой подцепить за шиворот Соловушку, дабы не потеряться в табачном мареве.

Серенький знал не только планировку таверны, но и свое дело. Он, без труда, привел нашу кавалькаду прямо к стойке хозяина. Нам повезло: нашлась свободная комната. И после того, как Соловушка, недовольно посопев, заплатил за номер, мы получили ключ и поднялись на второй этаж.

Вопреки моим ожиданиям после увиденного внизу, комната выглядела вполне прилично. Конечно, до люкса ей было далеко. Длинные широкие полати во всю стену, устланные набитыми сеном тюфяками, грубый дубовый стол, окруженный такими же скамьями и жбан воды со стоящим под ним тазиком — вот весь интерьер нашего временного пристанища.

Однако, поражала чистота. Доски пола выдраены до белизны. На столе — ни пятнышка. Постель чистая. Единственное чего я опасался — так это клопов (или еще каких сказочных кровососов).

Насчет этого у меня устоявшееся предубеждение. Однажды довелось потчевать своей кровушкой этих тварей в куда более фешенебельной гостинице. С тех пор я уверен: если есть номера, значит есть в этих номерах и клопы.

Правда, удостовериться в истинности своего мнения мне не пришлось. Благо, тормозки, собранные Яной нам в дорогу, содержали не только всяческую снедь, но и ее фирменную наливку. И после продолжительного и веселого ужина мы трупиками попадали на полати и проспали до утра.

Медведю, чтобы достигнуть требуемой кондиции, пришлось достать из своей котомки три бутылки паленой водки и стегануть их прямо из горла перед отходом ко сну.

* * *

Проснулись мы то ли поздним утром, толи ранним днем. Я быстренько умылся над тазиком в гордом одиночестве. Медведь, как и положено зверюге, утреннюю гигиену произвел при помощи языка. Соловушка же считал все эти умывания-обмывания пустой тратой времени. А так как поблизости не было никого, кто мог бы пригрозить обернуть разбойника в паука в случае, если он останется неумытым, то на мое предложение полить ему, грабитель скорчил высокомерную мину и сказал:

— Тойко всея в бане мыйся!

Как только мы вышли из номера, до нас донеслись приглушенные удары, доносившиеся из столовой. Звук был таким, что создавалось впечатление, будто кто-то периодически лупит киянкой по доске.

С площадки перед лестницей представилась возможность оглядеть столовую. Даже не верилось, что вечером там был такой бедлам.

Выскобленные полы, столы, скамейки не сохранили ни малейшего следа вчерашнего кутежа. Помещение было тщательно проветрено. Видно, поварятам пришлось все раннее утро при помощи полотенец работать вентиляторами.

Посетителей практически не наблюдалось. Занят был лишь один столик компанией из пяти собутыльников. Оттуда-то и раздавались странные звуки.

Приглядевшись, я понял, что является их источником. Это была драка. Нет. Правильнее, избиение, так как драка предполагает обоюдное, активное участие. В профиль к нам сидели два очень длинноносых паренька, весьма похожих друг на друга. Тот, что слева, держал одной рукой своего визави за грудки, а другой периодически бил его по роже. Избиваемый в ответ только жалобно ныл:

— Бур, ты же сам пригласил, обещал, что с утра будешь трезвым, что помиримся.

— Я и так трезвый. С бодуна чуть-чуть, — ответил заплетающимся языком агрессор и вновь меланхолично ткнул кулаком. — Все из-за тебя, сучонок! Нахрена так много брехал? А я теперь должен с этой фиговиной красоваться?

Он указал на свой нос и опять ударил.

У меня возникли кое-какие догадки и, чтобы удостовериться, я вопросительно взглянул на медведя. Он подтвердил мое предположение:

— Это Буратино и Пиноккио. Бур, как нажрется, так колошматит своего прототипа за длинный нос. Достали, Бержераки хреновы… Сираны. Вот. Дерьмовая компания. Среди них только Артемон — нормальный человек, хоть и кобель. Что-то его не видно…

Еще в номере мы решили, что раз уж находимся в таверне, то позавтракаем внизу, чтобы не тратить остатки собственных припасов.

Мы спустились, и пока хозяин накрывал на стол, я решил получше рассмотреть полудеревянную компанию. Так же, как с мультяшками, по внешнему виду нельзя было определить, что это куклы. Выдавал только рост. Ну что это за молодые люди (лица были отнюдь не детские, выглядели, минимум, лет на двадцать пять) в полтора метра? Более-менее естественно смотрелась Мальвина (кто же еще может быть с голубыми волосами?). Просто невысокая девушка. И, судя по наряду, — легкого поведения. Она сидела к нам спиной, и сквозь полупрозрачное, короткое платье просматривалась ни чем не прикрытая округлая попка.

Четвертым членом команды являлся Арлекин. Он единственный из всех сохранил при себе часть традиционного костюма. Шутовской колпак. Он не очень то состыковывался с кожаной рокерской жилеткой, одетой на голое тело. Его это мало волновало. Точнее, не волновало совсем. Арлекин курил. И судя по остекленевшему взгляду и дебильной улыбке, курил он вовсе не табак.

Последним был, скорей всего, Пьеро. А кто же еще? Такой же зашуганный, полкило макияжа на лице и все те же томные, влюбленные взгляды. Смущало одно: кидал он их не на Мальвину…, а на меня. Хотя, чему удивляться? Если Василиса стала путаной, то почему бы Пьеро не сменить ориентацию?

Я показал влюбленному поэту средний палец, на что тот обиженно надул губки, но попыток охмурения не оставил.

— Это хорошо, что тебя еще эта шмара не видела, шепнул Серенький, баба — оторви и брось. Не то, что этот пентюх… А ему бы пошел цвет ее волос.

Я согласно кивнул.

Меж тем, экзекуция продолжалась.

— И что мне теперь прикажешь делать? — Вопрошал все более заплетающимся языком Буратино. Между ударами он прихлебывал что-то из большой глиняной кружки, надо полагать, для поправки подорванного похмельем здоровья. — К Урфину Джусу в солдаты? (киянка по доске) Али в мангал к Карабасу?

— Ну зачем такие крайности, Бур? — Мямлил Пиноккио. — Можно же к колдуну какому пойти. Я денег дам…

— Давай!

Пиноккио с надеждой в глазах расторопно извлек кошель, который тут же исчез в кармане буратиновой «косухи». Правда, надолго он там не задержался: ловкие пальчики Мальвины незаметно извлекли его.

— Так, колдун, говоришь? — Продолжал Буратино.

— Да, да!

— И что?

— Он заклинание прочитает и нос укоротится!

— Так, укоротится, значит? (глоток из кружки) И какая сука в этом Городе меня узнает с обыкновенным носом? А холсты чем протыкать? (киянка по доске) Ни хрена не соображаешь своей деревянной башкой!

Тем временем Мальвина, добившись желаемого, полностью потеряла интерес к беседе приятеля со своим итальянским кузеном. Она скучающим взором обвела своих спутников и, заметив, что ее голубой друг бросает полные исступления взгляды за ее спину, резко обернулась.

Я, конечно, не гожусь на роль плейбоя. Самая обыкновенная внешность. Но и явных дефектов, в виде оттопыренных ушей, поросячьих глазок, гуинпленовой улыбки и так далее у меня не наблюдается. Та же картина с телосложением. Никому не придет в голову назвать меня хиляком или дистрофиком. Но и к соревнованиям по бодибилдингу близко не подпустят. Короче, я среднестатистический.

Поэтому меня немного удивило, что Мальвина, увидев вашего покорного слугу, расцвела счастливой и одновременно плотоядной улыбкой. Наверное, в сравнении с находящимся рядом Соловушкой, я и взаправду выгляжу привлекательно. А может быть все дело в распущенности голубоволосой красотки.

Она медленно перекинула через скамейку сначала одну ногу, затем другую, оставив их широко расставленными. Я уже упоминал, что она была облачена в очень короткое полупрозрачное платье. Так что Мальвина предоставила нашему обзору все свои «прелести». Она смотрела мне прямо в глаза, зазывно подмигивая.

Не знаю какой оборот приняли бы последующие события, но тут в таверну вошел черный пудель. Передвигался он, как и положено сказочным зверушкам, исключительно на задних лапах. Завидев Серенького, он подошел поздороваться.

— Привет, Артемон, — ответил ему в полголоса медведь, — выручай. Тут двое твоих хороших знакомых шибко слабенькими оказались. Один на зад, другая на перед. Друга моего достают. А у нас дела неотложные. Да и макаронника жалко.

— Магарыч.

— Базара нет.

— Сейчас уведу.

Артемон направился к Буратино.

— Карлыч, только что Карабаса видел.

Бур тупо уставился на пуделя.

— Так, вот, тяпнул я его по старой дружбе за ягодицу.

— З-за чо? Ягы…яго…не понял, — Буратино окосел окончательно.

— За жопу, — пояснил Артемон.

— Т-так бы и г-говорил. А то наб-брался словесов… Ну и ч-что?

— Погоня за мной. С минуты на минуту здесь будут.

Деревянный некоторое время бессмысленно моргал, пытаясь осознать услышанное. Наконец до одурманенных мозгов (если таковые имелись) дошло, и он словил измену.

— Обложили, волки позорные! — Буратино с трудом разжал пальцы левой руки, отпуская Пиноккио, вскочил, не удержал равновесия и с грохотом, будто кто-то уронил охапку дров, рухнул через скамью. Но тут же вскочил и по замысловатой кривой заспешил в сторону выхода, вереща на ходу:

— Н-не хочу в мангал! За м-мной, кретины! Сматываемся!

Арлекин, все с тем же выражением лица, и Пьеро одновременно поднялись с мест, догнали своего предводителя и, подхватив его под руки, скрылись за входной дверью.

Артемон стоял возле раскоряченной хозяйки в ожидании. Мальвина, наконец, соизволила обратить на него внимание.

— Брешешь ты все, Артемон. Ни куда я не пойду. У меня здесь очень важное дело, — она томно подмигнула мне.

— Хочешь оказаться на месте Пиноккио? Я мигом устрою, — пригрозил пудель.

— Фи! Бур меня пальцем не тронет.

— А я шепну ему, что ты у него деньги тыришь. Тогда посмотрим, как он тебя отделает. А вдруг, ненароком носом глаз выколет? Во будет хохмочка!

Такая перспектива явно не устраивала Мальвину, и ей пришлось капитулировать.

— Сука, — злобно прошипела голубоволосая развратница.

— Не а, я — кобель, спокойно парировал Артемон.

Девица медленно поднялась и, плавно качая бедрами, покинула таверну. Я даже проводил ее взглядом. И дело не в том, что зрелище было суперэротично. Просто в ее ничего не скрывающем одеянии даже пуговицу спрятать негде. И я не мог понять, куда же делся выуженный у Буратино кошель. Хотя кое-какие соображения на этот счет имелись…

Артемон подошел к нам.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Серенький.

— Не булькает твое спасибо.

— Я ж обещал, — медведь выудил из своей бездонной котомки два пузыря водки и протянул их пуделю.

— Ну, бывайте, — попрощался Артемон и отправился догонять своих приятелей.

Последним покидал таверну вынужденный сотрапезник веселой компании. Машинально разглаживая измятые лацканы пиджака, Пиноккио медленно направился к выходу. На его разбитых губах играла джокондовская улыбка. Я не понял, или он радовался внезапному избавлению от жестокого кузена, или парнишка, будучи мазохистом, получил полное удовлетворение.

А мы, лишившись шумных соседей, спокойно продолжили свой почти безалкогольный то ли поздний завтрак, то ли ранний обед.