Полк вел усиленную разведку аэродромов противника. Нам повезло: сбитый и взятый в плен несколько дней тому назад вражеский летчик сообщил о том, что с запада прибыли новые авиационные части, и указал приблизительно место их базирования. Надо было проверить достоверность этих показаний. Мы с Малановым и Алелюхиным вылетели на разведку и обнаружили в районе сел Бадей и Зельцы два полевых аэродрома! На одном из них по нашим подсчетам находилось не менее тридцати «Мессершмиттов», на втором до десятка бомбардировщиков.

Выслушав наши доклады, Шестаков немедленно вызвал командиров эскадрилий, инженеров, начальников служб.

— Разговор у нас будет короткий, — сказал он. — На завтра к четырем утра все, что способно летать, должно быть в полной боевой готовности. Все.

Ночь выдалась тревожная. Часа в три я проснулся от нарастающего гула самолета. Чужой… Наскоро одевшись, выбежал за дверь. Небо чистое, ясное. Над аэродромом кружит «Хейнкель». Развернулся, ушел на запад, оставив после себя парашют. Едва я успел скрыться в помещении, как раздался страшной силы взрыв. Оказалось, что «Хейнкель» сбросил на аэродром торпеду. Ветер отнес ее немного в сторону, и взрыв не причинил сколько-нибудь заметного вреда.

Почти одновременно со стороны моря послышалась стрельба орудий. Сразу не могли даже сообразить, в чем дело. Да это же бьют корабли! Пришла из Севастополя долгожданная помощь осажденной Одессе. Мы переговариваемся, возбужденные. Может, это и есть начало перелома, которого мы ждем со времени выступления Сталина по радио?

Командиры эскадрилий торопят нас:

— Живей, хлопчики, живей, потом выясним, что к чему!

Полк выстраивается у штаба, Шестаков сообщает о предстоящей операции: основной удар (группу ведет он сам) нанести по аэродрому Баден, Рыкачев — по Зельцам. Лейтенант Кутейников двойкой штурмовиков Ил-2 подавляет зенитные точки, звено капитана Демченко прикрывает основную группу.

— Есть вопросы? — спрашивает Шестаков. Он, как всегда подтянут, бодр. Глядя на него, думаю: когда он успевает отдыхать? Ведь этой ночью он совсем не спал: с начальником штаба и комиссаром полка разрабатывали план операции, потом проверяли готовность.

Наступает самая напряженная минута: отбор летчиков. Машин не хватает, следовательно, полетят не все. Стоим, как на иголках. В предрассветной тишине зычно разносится голос майора:

— Алелюхин, Шилов, Маланов, Тараканов, Стребков, Серогодский, Королев, Дубковский, Саркин, Песков, Шумилов, Ткаченко, Демченко, Лузиков, Шишкин…

Ребята довольны, отвечают четко:

— Есть!

— Есть!

Я недоумеваю. Как же так, думаю, летал в разведку и меня же обошли. Обидно…

Шестаков еще раз обвел строй пристальным взглядом.

— Череватенко! Что приуныл? Пойдешь у меня ведомым!

Я вздохнул с облегчением. Словно камень с сердца сняло. Большая честь летать ведомым у командира полка.

Последние указания: быть осмотрительным, не увлекаться. И вот, наконец, звучит команда:

— По самолетам!

Один за другим взмывают в небо двадцать «ястребков», за ними набирает высоту пара «Илюшиных».

На подходе к цели снижаемся с приглушенными моторами. Издали замечаю остроконечные черепичные крыши, ровные четырехугольники огородов, широкую пустую улицу. Не нравится мне это дело… «А что если противник перегнал самолеты в другое место?» — закрадывается тревога. И почти тотчас обнаруживаю «пропажу» — ряды «мессеров» по краю леска, палатки, в конце поля два транспортных «Ю-52». Глаз улавливает на земле какое-то движение. Видимо, механики и мотористы готовят машины. Они-то первыми и заметили наше приближение. Но поздно! Мы уже над целью и ничто не в силах помешать нам. Плавно отжимаю от себя ручку, «ишак» стремительно идет за машиной командира полка. Первый удар из бортового оружия. Горят палатки, в городке переполох. Но это, так сказать, вступление, увертюра. Главное впереди.

Самолеты противника расставлены на открытом поле, в два ряда, под линейку, на одинаковом удалении друг от друга. Открыты и уязвимы, никакой маскировки. Или не успели, или решили, что им уже нечего бояться.

После четырех заходов на стоянках пылало более двух десятков огромных костров. Горели самолеты, взлетали в воздух цистерны с бензином, взрывались штабеля снарядов и бомб.

Последний, завершающий удар, и ведущий подает команду;

— Строиться!

Мы уходим. Нам вслед ухают зенитки, но снаряды уже не долетали до нас. Тявкнули еще несколько раз и умолкли. Кутейников и Давыдов еще ходили у них над головами.

Может быть, впервые за все дни обороны Одессы мы испытали истинное удовлетворение результатами своей работы. Внезапный, хорошо подготовленный налет нанес противнику немалый урон. По данным наземной разведки, все, что было на аэродроме Баден, практически перестало существовать.

В Зельцах группа Рыкачева тоже нанесла основательный удар по вражеским войскам. Было убито и ранено более 150 солдат и офицеров.

По возвращении мы тщательно проанализировали результаты операции. Летчики увлеченно рассказывали эпизоды прошедшего боя, каждый делился своими наблюдениями.

Шестаков был озабочен. Его угнетали потери. С каждым днем полк таял. К 22 сентября только вторая эскадрилья потеряла одиннадцать летчиков из восемнадцати. Погиб младший лейтенант Иван Беришвили из эскадрильи капитана Демченко. Защищал в бою ведущего. Израсходовав все боеприпасы, отважный грузин пошел на таран. Врага уничтожил, и сам погиб.

Не вернулись с задания лейтенанты Яковенко и Бакунин. Разбился Михаил Стешко. Сбили над Сухим Лиманом Павла Эсаулова и Ивана Засалкина. Сгорел в воздухе Василий Ратников. 14 сентября в воздушном бою над хутором Важный были сбиты командир первой эскадрильи Михаил Асташкин и летчик Георгий Живолуп.

Потеря Асташкина была особенно чувствительна и тяжела. Асташкин — пилот чкаловской выучки, летал уже добрый десяток лет. Командир полка прислушивался к его замечаниям, часто советовался с ним, если речь шла о новых тактических приемах ведения воздушного боя. Спокойный, уравновешенный, Михаил Егорович никогда не подчеркивал своего превосходства над молодыми, был их внимательным и терпеливым наставником, личным примером в бою показывал, как надо бить врага.

Вот что рассказывали те, кто видел гибель комэска: — Мы штурмовали скопления вражеской техники. Зенитки вели яростный обстрел. В момент пикирования снаряд разорвался в самолете капитана. Высота была вполне достаточная для того, чтобы воспользоваться парашютом. Но под крылом земля, занятая врагом. И комэск направил машину в скопление войск противника.

Стали известны подробности гибели и комиссара нашей четвертой эскадрильи Семена Андреевича Куницы. Преследуя «мессера», он попал под обстрел врага. Машина вспыхнула. Комиссар, в надежде спасти самолет, не спешил выбрасываться с парашютом, тянул поближе к передовой. Но «ястребок» стал в воздухе разваливаться на части, и лишь тогда Куница раскрыл белый купол. Его обстреляли из пулемета. Упал он на ничейную полосу. Когда пехотинцы подобрались к нему и стали освобождать от лямок, комиссар был без сознания. Врачи насчитали на теле Куницы тринадцать пулевых ран.

Тяжкой болью отозвалась в наших сердцах смерть боевого комиссара. Мы поклялись отомстить за погибших товарищей.