Дуэли на ножах в Греции

Из всех народных дуэльных культур греческая традиция поединков на ножах относится к наименее изученным. Длительное время игнорирование культуры народной чести являлось общей тенденцией для большинства этнографов, фольклористов, социологов и культурологов. Но даже на этом общем безрадостном фоне и с учётом ничтожного количества работ, посвящённых традиции народных дуэлей, Греция стоит особняком. Если говорить точнее, речь пойдёт не о материковой части страны, а об Ионических островах, где эти дуэли и процветали.

Происхождение этих поединков чести покрыто мраком, и о том, как и когда они появились на древней земле Эллады, мы лишь можем делать осторожные предположения. Можно предложить множество версий и теорий, но все они не выходят за рамки спекуляций. Так, например, учитывая, что Ионические острова длительное время находились под протекторатом Венеции, нельзя исключить влияние венецианской традиции. Путешественник Тертиус Кендрик, побывавший на Ионических островах в начале XIX века, отмечал, что «рядом с городом Форт Абрахам, с правой его стороны, расположена деревня Мандучио, жители которой имеют обыкновение носить длинные и острые ножи: обычай, очевидно доставшийся им от венецианцев». Но давайте попытаемся рассмотреть и другие возможные факторы, предположительно способствовавшие появлению на этих греческих островах культуры дуэлей на ножах.

Итак, версия первая. В июле 1823 года известный английский поэт-романтик, автор «Чайльд-Гарольда» Джордж Ноэл Гордон Байрон на собственные средства приобрёл судно, оружие и продовольствие, нанял и снарядил несколько сотен солдат и отплыл в охваченную революцией Грецию на помощь к повстанцам, ведущим неравный бой с армией Османской империи. В 1824 году, незадолго до смерти, тяжело больной Байрон написал стихотворение «Песнь Сули», более известное как «Ода сулиотам»:

Чем же были славны эти выходцы из Сули, вызвавшие восхищение Байрона, и какими воинскими подвигами заслужили они себе право быть увековеченными поэтом? Воспетые великим романтиком «дети Сули» ведут происхождение от греков, бежавших в XVII столетии от турецкого гнета в горы Сули. В 1730 году количество сулиотов не превышало ста семейств. В половине XVIII столетия они захватили часть соседних мусульманских округов Маргарита и Парамифии. Население этих земель оказалось в зависимости от них и получило название «парасулиоты». Почти все сулиоты принадлежали к греко-кафолической церкви и родными языками считали греческий и албанский. Занимались они скотоводством и земледелием, и управляли ими их главари — капетаны. Так как сулиоты нуждались в лугах для выпаса скота и полях для выращивания хлеба, они решили платить властям города Дельвина — сегодня это Южная Албания — оброк в размере 30 пар, или 45 копеек, с человека. Но основные средства к существованию им давали разбойничьи набеги на соседей — мусульман. Широко известны прецеденты, когда с целью получения выкупа они захватили в плен шестьдесят беев, а также отбили у турок 30 окрестных деревень.

Императрица Екатерина II пользовалась услугами сулиотов в борьбе против турок и в свою очередь помогала им. Благодаря этой поддержке они довольно долго были в состоянии выдерживать борьбу со знаменитым военачальником Али-пашой Янинским. В 1790–1792 годах военная удача была на стороне сулиотов. Двадцать шесть лет они мужественно отражали все нападения турок. В этой войне прославились имена Кича, Ламбра, Фотия Джавелы, Дракоса, Зерво-са, Иеролинаха Самуила, а также женщин-сулиоток Моско и Хайдо. Только в 1800 году Али-паша решился повторить нападение на Сули, но безуспешно. Даже измена одного из сулиотских вождей, Георгия Боцариса, мало помогла ему. В результате, будучи не в состоянии сломить сопротивление горцев, он должен был довольствоваться блокадой горных проходов, ведущих в их область. Только в 1803 году силы сулиотов были надломлены.

Рис. 1. Мужество сулиотских женщин. Альфонс Мари де Невиль, 1865 г.

Рис. 2. Горец Крита.

Рис. 3. Сулиоты, А. Риксен, 1915 г.

Мужеством и свирепостью эти горцы ничем не уступали другим своим соплеменникам, маниотам, или наводившим на турок ужас горцам Крита — сфаки-отам. Так же как и те и другие, сулиоты жили набегами, придерживались древних традиций и строго соблюдали старинные обычаи и кодексы чести. Кроме этого, для сулиотов были характерны воинские пиррические пляски. Тертиус Кендрик описывает подобный ритуал, свидетелем которому он стал на одном из Ионических островов в 1822 году: «Два сулиота начали танцевать пиррический танец: обнажив кинжалы, они совершали ложные выпады друг против друга, разворачиваясь, когда казалось, что сейчас острие коснётся тела; они начали двигаться медленным подпрыгивающим шагом, что продолжалось несколько минут».

Женщины сулиотов, как и их мужья, отличались отвагой, презрением к смерти и ставили честь превыше жизни. Прекрасной иллюстрацией к этому может послужить получивший широкий резонанс трагический инцидент, известный как «танец Залонго». После того как во время Сулиотской войны в декабре 1803 года горцы потерпели поражение от армии Али-паши, они начали покидать свои деревни. Во время отхода небольшая группа сулиотских женщин и детей была окружена османскими войсками в горах Залонго, в Эпире. Чтобы избежать плена и рабства, женщины сбросили своих детей с утёса, а затем и сами последовали за ними. Согласно легенде, они бросались в пропасть одна за другой, танцуя и распевая песни. Вскоре этот драматическая история стала известна во всей Европе. На Парижском салоне 1827 года французский художник Ари Шеффер выставил две картины в романтическом стиле, одна из которых, посвящённая этому событию, называлась «Les Femmes Suliotes» — «Сулиотские женщины». В наши дни на горе Залонго в Кассопэ можно увидеть памятник, установленный в их честь.

Рис. 4. Жители острова Закинф. Андре Грассе де Сен-Совер, 1799 г.

Сулиоты, как и многие другие горцы, жили жёстко регламентированной клановой системой. Самыми известными кланами являлись: Antonopoulou, Kapralaioi, Setaioi, Douskaioi, Dentaioi, Tzavaraioi, Zervaioi, Zygouraioi.

Но каким образом сулиоты, жители материкового Эпира, оказались на Ионических островах? Словарь Брокгауза и Ефрона лаконично сообщает, что в 1803 году часть сулиотов перешла на Ионические острова, где прославилась участием в борьбе греков за освобождение. Переселившись на Ионические острова, сулиоты не превратились в мирных землепашцев, а принимали на себя обязанности военной службы по отношению к различным державам — России, Франции, Англии, под властью которых последовательно находились эти острова.

Казалось бы, этого достаточно для вывода, что на формирование культуры чести и традиции поединков на ножах у ионийских греков повлияли не только венецианцы, но и воинственные и свободолюбивые сулиоты. Но всё далеко не так однозначно. Ещё задолго до того, как к берегам Ионических островов подошли первые корабли с сулиотами, в этих местах оставили след их не менее воинственные соотечественники. Ещё в конце XV века, за три столетия до появления на островах первых сулиотов, Венецианская республика перевезла на принадлежавшие ей острова Корфу, Кефалинию и Закинф несколько подразделений легендарных стратиотов — безжалостных наёмных солдат, покрывших себя славой в боях с турками. Большинство этих подразделений формировалось из рекрутов, набранных из легендарных маниотов или же из жителей христианских областей Албании. Согласно профессору Николасу Паппасу, страдиоты оставались на Ионических островах в службах Венецианской республики ещё три столетия, до конца XVIII века.

Рис. 5. Житель континентальной Греции. Рис. 6. Горцы Греции. Андре Грассе де Сен-Совер, 1799 г.

Начиная с конца XVIII века вся история Ионических островов представляет собой бесконечную политическую чехарду. С 1204 года контроль над Корфу, или как его называют сами греки — Керкира, а с 1502-го и над остальными Ионическими островами перешёл к Венеции, под чьим протекторатом они и находились до 1797 года, после чего перешли под правление покорителя Венеции Наполеона Бонапарта. Но уже в 1799 году объединённые силы России и Турции изгнали французов, и император Павел I с помощью адмирала Ушакова основал на Ионических островах так называемую Республику семи островов под совместным русско-турецким правлением. Вскоре, в 1807 году, по Тильзитскому миру острова снова отошли к Франции, а в 1809 году были захвачены англичанами, кроме Корфу, полученному Англией позже, в 1814 году. Таким образом, Ионические острова получили некую форму самоуправления, но под английским протекторатом.

Маниоты, сулиоты, наёмники-страдиоты, венецианцы, французы… Трудно сказать, какая из этих культур оказала наибольшее влияние на формирование воинственного нрава ионийцев и их культуры чести, а также на появление народных дуэлей на ножах. Единственное, что можно утверждать с определённой долей уверенности, это то, что традиция народных поединков была импортирована извне. Основанием для подобных утверждений служит тот факт, что в отличие от других стран, где процветали плебейские дуэли на ножах, у крестьян Ионических островов не существовало моделеобразующего слоя — то есть социальной группы, служащей образцом для подражания, чьи манеры и традиции можно было бы копировать. Если низшие слои Италии или Испании могли заимствовать развитые дуэльные традиции своего нобилитета, то ионийцы такой возможности были лишены. Ионийская аристократия на дуэлях не дралась. Было зарегистрировано всего несколько случаев, когда члены дворянских родов убивали друг друга, но это случалось редко и не на дуэлях. Причина, вероятно, в том, что аристократия на этих островах была организована в рамках относительно узких патриархальных групп, у каждой из которых состояла на службе вооружённая банда головорезов, или «брави». Таким образом, дворянские группировки Ионических островов воевали друг с другом чужими руками, используя наёмные банды из низших классов. Кроме того, учитывая, что на островах превалировал дух вендетты, вельможные синьоры должны были быть крайне осторожны в подстрекательстве к конфликту, так как этим они могли спровоцировать разрушительную междоусобицу.

Итак, покончим с этническими изысканиями и вернёмся на Ионические острова первой половины XIX столетия. Эта часть островной истории нас интересует больше всего, так как именно период английского протектората совпал с расцветом поединков на ножах. Или правильнее было бы сказать, что в этот период народные дуэли были лучше всего описаны. Как сказал об Ионических островах Чарльз К. Таккерман, консул США в Греции в 1860-х годах, «во многих уголках этой страны нож так же быстр, как и язык». Это подтверждается и свидетельствами очевидцев, и многочисленными архивными документами уголовного судопроизводства тех лет. Уильям А. Гудисон как-то сказал об ионийцах, что клинок был «средством непосредственной реализации их мести» и что слишком часто они «пользовались правом замахнуться мрачным ножом и кровавым стилетом на грудь беззащитной невинности». Тенденцию островитян хвататься за нож по любому поводу отмечали многие офицеры колониальной администрации, а также путешественники, посещавшие острова в период британского владычества.

Многочисленные материалы полицейских и судебных протоколов эпохи протектората свидетельствуют о том, что дуэли на ножах на Ионических островах были явлением обыденным и повседневным. Масштабы этих дуэлей поражают своим размахом. Основываясь на официальных данных, можно утверждать, что среднегодовая норма убийств на Керкире и Кефалинии составляла более 12 убитых на каждые 100 000 жителей, а общая статистика, включавшая как убийства, так и покушения на убийство, — 37,9 на 100 000. Примерно 20 % от общей статистики по убийствам составляли дуэли на ножах. Оба этих показателя значительно выше, чем сопоставимая статистика по другим сельским регионам Европы, например, во Франции, Англии, Германии, Испании и Италии. Только некоторые города Сицилии, такие как Палермо, и, может быть, ещё сельские районы Корсики середины XIX века демонстрировали более высокий уровень убийств. Но одна лишь статистика по убийствам и попыткам убийства сама по себе не даёт нам полной и точной картины распространения ножевых поединков среди мужчин Ионических островов, поэтому требуется комплексный подход к изучению этого феномена.

Рис. 7. Критская семья, Фредерик Буассон

Рис. 8. Греческий разбойник Хаджи Абиид, 1893 г.19111.

Большинство поединков на ножах заканчивалось лишь относительно лёгкими ранениями, и поэтому система уголовного правосудия не рассматривала их как попытку убийства. Вместо этого дуэли на ножах чаще всего классифицировались полицией как обычное вооружённое нападение. Так, за исследованный период, охватывающий 16 лет, было обнаружено 2677 ордеров на арест и обвинений в нападении с использованием холодного оружия, что составляет 134 вооружённых нападения на 100 000 жителей. Из общего количества нападений для более детального изучения и досконального анализа было выбрано около 5 %, что составило 125 инцидентов.

На основании анализа дел можно заключить, что из 125 эпизодов 61 оказались дуэлями на ножах. Другими словами, 48 % всех зарегистрированных случаев вооружённых нападений являлись не чем иным, как поединками на ножах. Если предположить, что этот показатель характерен для всей выборки, то это значило бы, что в период с 1817 по 1864 год на Ионических островах произошло более восьми тысяч дуэлей на ножах! Эти цифры станут ещё более показательными, если мы будем рассматривать только нападения со смертоносным оружием. Таких случаев в выборке было 37, из которых 33, или 89 %, являлись поединками на ножах.

Изучение судебных протоколов помогает нам понять, что инициировало эти дуэли. В выдержках из судебных дел мужчины постоянно говорят о репутации — fama, кровной мести — Γδικομεοι (дикомэ), чести — timi, onore, оскорблениях и «villanía insolenza» — грубости и дерзости. По наблюдениям Чарльза К. Таккермана, главной и самой распространённой причиной межличностного насилия у греков была честь. «Задетая честь или оскорбление семьи, — отметил он, — будут гореть, пока не смоются кровью обидчика».

Мужчины Ионических островов XIX столетия были столь же щепетильны в вопросах репутации и статуса, как и их современная родня, чья озабоченность вопросами чести прекрасно описана этнографами. Некоторые исследователи утверждали, что определённые слова пользовались в этом сообществе невероятным могуществом, так как они были вписаны в сущности образов, через призму которых мужчины воспринимали мир. Обмен ударами ножей на дуэли был просто органичной частью, продолжением той же беседы, в которой они обменивались словесными выпадами. Ионийские мужчины прекрасно осознавали, что существуют определённые слова и фразы, которые могут привести к конфронтации. Эти слова задевали их честь и репутацию. В результате они буквально подставляли лица под ножи, чтобы «спасти лицо» фигурально. В качестве иллюстрации давайте рассмотрим несколько типичных поединков чести.

Душной ночью 26 июля 1830 года Тоня Теодорос из деревни Агиос Теодорос на Керкире жестоко исполосовал лицо другого островитянина, Гиоргаки Мокастириотиса. Затем Теодорос плюнул на распростёртую на полу жертву и вышел из винной лавки, в которой произошёл этот инцидент. Всё это время пятеро присутствующих мужчин, включая владельца лавки Паноса Ландатеса, безучастно наблюдали за происходящим. Было установлено, что в течение некоторого времени между дуэлянтами существовала вражда, причина которой осталась неизвестна. В ту ночь в баре оба уже прилично выпили, когда Теодорос назвал Мокастириотиса дураком и хвастуном. В ответ Мокастириотис во всеуслышание заявил, что уж лучше быть дураком, чем «хозяином дома Магдалин», то есть шлюх. Теодорос вскочил со стула, выхватил садовый нож и потребовал, чтобы Мокастириотис встал и вёл себя как мужчина. Никто из присутствующих в помещении не вмешивался, пока дуэлянты обменивались ударами. Наконец Теодорос взмахом ножа распорол лицо жертвы от кончика подбородка до середины щеки. Брызнула кровь, и Мокастириотис рухнул на колени, проклиная своего противника.

Теодорос Каввадис из Фискардо на Кефалинии убил Герасимоса Саломона из соседского Ассоса. После утомительного дня рыбной ловли Каввадис решил зайти в находившуюся неподалёку таверну. Согласно показаниям свидетелей, Саломон вскоре последовал за ним, подошёл к Каввадису и обвинил его в краже снастей из своей лодки. Каввадис предупредил его, что надо осторожней кидаться такими словами, как «вор». Появились ножи, и начался поединок. Саломон бросился вперёд, но удар Каввадиса пошёл слишком низко. Вместо того, чтобы порезать противнику лицо, что, как он указал в своих показаниях, и являлось его намерением, Каввадис перерезал сопернику сонную артерию, и Саломон скончался от потери крови. Как мы видим, смерть в этом поединке наступила в результате несчастного случая, или, как говорили дуэлянты Испании и Аргентины, «десграсиа» — невезения.

Аналогичный случай имел место вечером 25 июля 1840 года, когда Гиоргиос Антиппас из Антипаты, там же, на Кефалинии, убил своего двоюродного брата Афанасиоса. Инцидент произошёл, когда кузены попивали вино перед домом знакомого крестьянина. В небольших деревнях, таких как Антипата, получить лицензию и продавать вино в своём доме было в порядке вещей. За два дня до этой встречи кто-то ранил осла Гиоргиоса камнем. Ссора разгорелась, когда он начал обвинять в этом проступке своего двоюродного брата. Чем больше вина было выпито, тем сильней накалялись страсти. Георгиос подразнивал брата, говоря, что тот не настоящий мужик и не может позаботиться о своей заднице. Афанасиос в ответ показал ему «рожки», то есть жест, обвиняющий мужчину в том, что он рогоносец. Разъярённый Гиоргиос обнажил стилет и потребовал, чтобы брат дрался с ним. В разгар схватки Афанасиос споткнулся о ножку стула и, потеряв равновесие, упал вперёд в тот самый момент, когда его брат выставил перед собой клинок. Нож вошёл в горло чуть ниже кадыка, и Афанасиос был убит.

Рассмотрим и другие примеры. Как то раз, Иоаннис Тсудис вошёл в таверну Спиридона Бриотаса в Аргостоли и потребовал, чтобы Панагис Магдалиос прекратил называть его рогоносцем. Согласно полицейскому протоколу, Тсудис с подачи своей жены был убеждён, что именно Магдалиос распускал эти сплетни. Выслушав обвинение, Магдалиос просто рассмеялся. Вне себя от ярости Тсудис поклялся заставить его «сожрать свои слова». После поединка, который все очевидцы сочли хорошим и честным, Тсудису понадобилось тринадцать швов, чтобы зашить рану на лице.

Обвинение соперника в том, что тот рогоносец, как и в следующем случае, было одним из самых распространённых «казус белли». Иоаннис Пелемедис получил жестокий урок, запомнив, что лучше не связываться с человеком, который зарабатывает на жизнь, имея дело с ножами. С красным от гнева лицом он ворвался в винную лавку на Гавиа-стрит и подошёл к столу, за которым сидел с друзьями мясник Евстахис Склониас. Встав перед ними, он обвинил мясника в обмане его жены при покупке мяса. Склониас принюхался и невозмутимо сообщил собравшимся мужчинам, что чувствует в комнате кого-то с рогами, имея в виду рогоносца, и как мясник узнаёт его по вони. Пелемедис выхватил кинжал и потребовал поединка. Дуэль была недолгой. Вторым ударом Склониас начисто отрезал противнику левое ухо. К ранению он добавил унизительное оскорбление, издевательски спросив Пелемидиса, не записать ли ему также этот кусочек мяса, то есть ухо, на счёт.

Нередко дуэли начинались, когда мужчина вступался за оскорблённую честь супруги. Вечером 23 апреля 1835 года, на Керкире, Георгос Койдан вошёл в бильярдную и потребовал сатисфакции от Иоанниса Денинцандо. Незадолго до этого Койдан узнал, что Денинцандо прилюдно назвал его жену шлюхой. Выследив обидчика, он приблизился к нему и объявил собравшимся, что никому не дозволено оскорблять его «опоге» — честь. После этого он достал кинжал. В последовавшем поединке Койдан порезал Денинцандо лицо и уши.

Защита честного имени жены заставила взять в руки нож и Теодороса Киринариса. Он недолюбливал своего двоюродного брата по отцу, Спиридона, слывшего хулиганом, и, согласно утверждению старейшин из деревни Комината на Керкире, эта неприязнь тянулась с детства. 18 декабря 1854 года конфликт достиг апогея. Теодорос узнал, что двоюродный брат распускает сплетни о его жене. Согласно рапорту констебля, когда он встретились, Спиридон сказал своему брату: «Позор, что твоя курица не остаётся во дворе». После этого они достали стилеты. Ни один из них не был искусным бойцом. Вскоре Теодорос получил порез руки, и бой закончился.

Из-за своей дражайшей половины пострадал и Спирос Петролидес сорока двух лет, известный на Керкире парикмахер. Вечером 17 июня 1860 года он дрался на дуэли с 23-летним рабочим из деревни Велонадес. Последний оскорбил его честь и достоинство, назвав его жену «магдалиной» — шлюхой. Никто не знал, что случилось до того, как были произнесены слова, ставшие точкой невозврата, но все сошлись во мнении, что эти двое, выпив, почувствовали друг к другу неприязнь. Прежде чем соперников растащили, неудачливый парикмахер успел получить уродливый порез через весь подбородок.

Но дуэли случались не только из-за жён. Поводом к вызову на поединок могло явиться оскорбление любой из женщин семьи. Так, когда Александрос Саламис из деревни Агиос Теодорос на Керкире в 1847 году убил Иоанниса Бассианиса, это случилось из-за того, что покойный оскорбил его сестру, прилюдно выбив у неё из рук веретено и прялку. Узнав об этом, брат встретил Бассианиса на главной дороге к деревне и вызвал его на дуэль на глазах у крестьян, возвращавшихся домой после работы в поле. Противники вытащили ножи и пустили их в ход. Через какое-то время после поединка Бассианис умер от пореза на лице. Вероятно, он стал жертвой инфекций.

Существовали и менее романтичные поводы. Так, Иоаннис Курсарис с Керкиры и Афанасиос Меркурис как-то сцепились в винной лавке Сати Никераватоса. Поводом к конфликту послужило то, что один из них усомнился в происхождении другого и бросил фразу: «Sappiamo ch'e la vostra madre, ma suo padre il Dio sa» («Всем нам известно, кто твоя мать, но один Господь знает, кто твой отец»). Зрители вмешались только после того, как Курсарис распорол щёку Меркуриса, и появилась первая кровь.

Встречались и нетипичные поединки, в которых отсутствовали традиционные элементы ритуала. 2 марта 1843 года Афанасиос Диаватос, торговец рыбой с центрального рынка Керкиры, столкнулся в винной лавке у пристани с Антониосом Авеллой, 23-летним рабочим, и обвинил его в краже весов. Они обменялись оскорблениями, и казалось, что всё идёт к дуэли на ножах, но вместо ножей соперники предпочли кулаки. Вероятней всего, отклонение от стандартного сценария было связано с тем, что Авелла был не местным, а приезжим с Мальты и как иностранец не принадлежал к той же культурной системе, что Диаватос и другие жители Керкирь.

Такое же отклонение от хрестоматийного сценария мы встречаем в драке, происходившей в 1832 году в винной лавке Панагиса Левкатидиса в форте Агиос Георгиос на Кефалинии. В этом инциденте также присутствовали все элементы, необходимые для дуэли на ножах. Но вместо того, чтобы порезать обидчику лицо, Сизифос Романос, по определению судмедэксперта, «подверг жизнь Кимаки Кантуцца угрозе — «pericolo di vita», избив его рукояткой пистолета. В большинстве подобных случаев, так и не закончившихся дуэлью на ножах, явно присутствовали одно или два отличия от стандартного сценария. Как правило, один из участников был иностранцем — «xenos», или же относился к другой социальной группе. Таким образом, ножевые дуэли были предназначены только для своих, выходцев из одной этнической группы и одной социальной среды.

Как мы видим из приведённых примеров, несмотря на изобилие поводов к поединку, целью ионийских дуэлянтов было не убить, а только изуродовать противника и в качестве символа бесчестия и унижения оставить ему шрамы на лице.

У островитян также существовал более символический и значительно менее кровавый тип поединков, известный как «мандинада». Майкл Херцфельд в своей работе о славящихся задиристостью пастухах Крита отмечал, что критские мужчины соревновались друг с другом в карточной игре и оспаривали место в мужской иерархии, обмениваясь песнями-оскорблениями. Можно сказать, что мандинада являлась греческим аналогом игры «в дюжину», распространённой среди чёрной городской молодёжи в США, когда испытывают остроумие соперника провокационными замечаниями о его матери. Также этот обычай напоминал аргентинскую пайяду, версоларизмо басков, капиаобу горцев Грузии и провокационные застольные игры итальянцев, такие, например, как пассател-ла. Как и пайада на Рио-де-ла-Плата, критская мандинада проходила в форме песенного диалога. Когда какая-либо строфа казалась соперникам слишком обидной или один из стихоплётов был не в состоянии достойно ответить на тираду соперника, участники этого условного импровизированного поединка хватались за ножи. Майкл Херцфельд приводит образчик провокационного поведения на мандинаде. Так, например, влюблённый юноша пел: «Ahhi ken a iksera ekini рои той meli, Na tin daizo zakhari, karidhia me to meli» («Ах, если бы я только знал ту, что предначертана мне в будущем, я бы пил её сладость, наслаждался её плодами и мёдом»). На что он слышал насмешливый ответ: «Ма to Theo katekho tine, ekini pou sou meli: Stou SkdTufadhonikou tin avli tin ekhoune dhemeni!» («Клянусь Богом, я её знаю — ту, что тебе предопределена в будущем — она же привязана в скотном дворе Скоуфадоникоса!»).

Любому горцу сразу становилось ясно, о чём речь: воображаемая невеста — это осёл! В подобной ситуации было не избежать кровавой развязки — назвать кого-либо ослом являлось в Греции одним из тяжелейших оскорблений.

Среди европейских аристократов или элиты юга США ритуальный поединок обычно начинался с вербального оскорбления, демонстрации неуважения или с символического акта физического унижения, такого, например, как пощёчина. Греческие мужчины, как мы убедились, в качестве повода к драке чаще всего использовали провокационные оскорбления из своего богатого запаса выражений с сексуальным подтекстом. После некоторых слов, сказанных в определённом контексте, что обычно происходило в винной лавке или таверне, пути назад уже не было. Мужчина должен был или принять вызов, или «потерять лицо».

С момента революционных исследований таких этнографов, как Дж. К. Кэмпбелл, Джулиан Питт-Риверс и Дж. Г. Перестиани, честь наконец начали рассматривать как ключевой элемент в жизни современных сельских сообществ Испании и Греции. Последующие исследования в этих странах и других регионах Средиземноморья привели к выводу что именно так называемый «комплекс стыда и чести» является центральным определяющим элементом системы средиземноморской культуры. Существует некий комплекс действий и представлений, которые повторяются в различных культурах, исповедующих культ чести. В данном случае нас интересуют два основных и постоянных фактора.

Первым фактором является то, что в культуре чести статус, репутация и уважение оцениваются, даруются или аннулируются только судом мужского общественного мнения. Вследствие этого честь выступает как разделитель культурных границ. Кроме того, честь тесно связана с агрессией. Так как мужественность постоянно выставлена на всеобщее обозрение, она всегда находится в опасности, и поэтому репутация мужчины напрямую зависит от его способности открыто противостоять всем проблемам. В культурах чести это развивает «воинственный дух», имеющий глубокие корни в социальном контексте средиземноморского общества. Таким образом, вторым основополагающим фактором и главным условием существования человека в «сообществе чести» была готовность применить физическое насилие для защиты своей репутации. Или хотя бы демонстрация готовности.

Средиземноморские отчёты этнографов полны яркими описаниями красочной демонстрации мужской бравады. Но существует парадокс: антропологи отмечают, что, несмотря на мачистское позёрство, в действительности происходило очень мало реальных актов насилия, особенно с летальным исходом. Так же и в официальных судебных и полицейских отчётах не так много записей, регистрирующих убийства в поединках чести. Другими словами, было много мужской бравады, но мало крови. В своём исследовании саракатсани — греческой этнической группы, известной в основном благодаря склонности к насилию, Кемпбелл отметил, что «ножи они вынимают с большой бравадой только в том случае, когда точно уверены, что другие присутствующие помешают пустить их в ход». Также и Питт-Риверс считал, что в испанской Андалусии двое соперников вставали в стойку только тогда, когда были уверены, что зрители готовы их растащить. И наконец, Дэвид Гилмор в своём фундаментальном исследовании агрессии и чести в Испании не обнаружил реальных случаев насилия, угрожавшего жизни. Вместо этого он пришёл к выводу, что мужская агрессия на Пиренейском полуострове, в общем и целом была скорее ориентирована на символические проявления мачизма. Что, как мне кажется, является достаточно спорным утверждением.

Кроме поединков на ножах среди греческих мужчин была распространена и другая форма ритуального насилия — убийства в результате вендетты.

11 сентября 1835 года на деревенской площади Пилароса на Кефалинии во время обычной вечерней прогулки фермер Спиридон Калихиас подошёл к помощнику констебля Теодоросу Маридасу, вытащил из-за пояса пистолет и убил его выстрелом в голову. Многих в притихшей толпе это убийство совершенно не удивило. Более того, несколько человек даже угрюмо кивнули в знак удовлетворения. Некоторые из близких убитого полицейского бросились за оружием, другие поспешили в церковь, чтобы отзвонить заупокойную. Родственники, жалобно причитая, собрались вокруг тела и начали похоронный ритуал. Через несколько часов из столицы прибыл отряд из десяти вооружённых полицейских. Но все сорок допрошенных свидетелей хранили гробовое молчание: никто ничего не видел. Даже родня убитого ничего не сообщила о личности нападавшего. Через семнадцать дней, в течение которых никто не мог покинуть деревню, личность убийцы в конце концов была анонимно установлена. Тремя днями позже он был задержан полицейскими в соседней деревне в доме своего двоюродного брата.

Через неделю после ареста Калихиас стоял перед судом в зале правосудия в столице острова. Его адвокат утверждал, что поводом к убийству помощника констебля стало оскорбление «timі» — репутации и чести семьи Калихиаса. Как было установлено, чуть раньше в том же году, Маридас арестовал младшего брата Калихиаса за нарушение британских карантинных правил, и тот, несмотря на свой юный возраст, получил пожизненное заключение. В апелляции Калихиаса указывалось, что это преступление имело смягчающее обстоятельство — обычай кровной мести, что полностью поддерживали все односельчане. Но как гласила формулировка приговора, «чтобы предотвратить извращение справедливости и восстановить общественное спокойствие», суд отклонил эту аргументацию и признал его виновным в совершении убийства. Калихиас был в надлежащем порядке казнён, после чего его тело погрузили в смолу и на десять дней другим в назидание оставили висеть на городской площади.

Другой прецедент получил резонанс благодаря поразительной дерзости совершённого преступления. Мало кто мог сравниться отвагой с Бернардо Лефтачи, боцманом на судне «Санита» с острова Закинф. Как-то раз Лефтачи, сопровождая своего покровителя — богатого и могущественного доктора Дими-триоса Ломбардоса, при посещении одной из деревень в поместье бывшего регента Закинфа, узнал, что его младший брат незадолго до этого был убит в драке с человеком по имени Гласси. Выяснив, что условия поединка были нечестными, боцман вернулся в столицу острова и направился в главное управление полиции. Там в этот момент находились брат Гласси, служивший констеблем, сержант и ещё два офицера. Войдя в помещение, Лефтачи выстрелил Гласси в голову и ударил ножом в сердце. Прежде чем шокированные полицейские пришли в себя, Лефтачи покинул здание. Несмотря на предпринятые по всему острову розыскные мероприятия, брат-мститель так и не был схвачен. Ходили слухи, что покровитель дал ему прибежище и организовал побег с острова.

Ещё одно убийство в результате вендетты произошло, когда некий отпрыск одного из благородных родов Кефалинии сидел один в гостиной семейной усадьбы. Два ружейных выстрела разорвали тишину летнего вечера. Обе пули попали в цель, и молодой граф погиб на месте. В доме был полный штат слуг, и рядом с домом работали множество крестьян, но ни один из них не признался, что видел убийцу. В процессе расследования полиция выяснила, что молодой аристократ недавно приударил за девушкой, жившей в одной из принадлежавших его семье деревень, а затем бросил её. Основываясь на широко распространённой вере в кровную месть, полиция автоматически предположила, что её братья и были злоумышленниками, проникшими в дом этим вечером, забравшимися на дерево перед балконом в гостиной и убившими графа. И хотя у властей не оставалось сомнений в том, чьих это рук дело, братья так никогда и не заплатили за это преступление. Как было сказано в полицейском отчёте: «никого из крестьян не смогли вынудить дать показания, хотя нет сомнений, что многие из них располагали доказательствами».

Рис. 9. Повстанцы братья Мантакас, Крит. Фредерик Буассон, 1911 г.

Это три случая олицетворяют типичные убийства в результате вендетты и демонстрируют ключевые отличия между кровной местью и дуэлями на ножах. И то и другое являлось ритуализованной формой насилия, но с различными правилами. В обоих случаях ключевым понятием была честь. Но в вендетте главной целью являлось именно убийство, тогда как в дуэльном поединке достаточно было напугать, унизить или изуродовать противника. Ещё одним различием было то, что в вендеттах, как правило, предпочитали не нож, а огнестрельное оружие, а также были приемлемы различные уловки и хитрости, такие, как убийство в спину из засады. То есть к вендетте не предъявлялись требования честного боя, обязательные для поединка. Прекрасной иллюстрацией к этому служат приведённые выше примеры вендетт — ни одна из жертв, о которых мы говорили, не имела ни шанса защитить себя, ни возможности ответить на нападение.

Ещё одним отличием вендетты от поединка на ножах было то, что главной причиной вендетт являлись не слова, а действия. Заурядное вербальное оскорбление, инициировавшее поединок на ножах, не могло послужить причиной для кровной мести. В вендетте провоцирующее действие в первую очередь должно было быть расценено как нарушение общинных норм. Достаточно взглянуть на разницу в действиях Лефтачи и родственников Теодороса Маридаса. Лефтачи был убеждён, что его брат погиб в нечестном бою, что и вызвало кровную месть, а семья Маридаса смирилась с его участью и не испытывала необходимости смывать позор кровью Калихиаса.

Также в случае вендетты сама жертва не обязана была принимать ответные меры — отомстить мог любой из родственников. Кроме этого, кровники-убийцы решительно избегали ареста и судебного разбирательства. В отличие от дуэлянтов, которые приветствовали свой арест, кровники противились задержанию, даже если убийство было совершено в полицейском участке. Как отмечали некоторые исследователи, многие убийцы-кровники уже никогда не возвращались домой и уходили в горы, чтобы стать бандитами — «бригантес». И наконец, болтливость и откровенность очевидцев дуэлей на ножах контрастирует с каменным молчанием свидетелей убийств в вендетте.

Таким образом, традиционный греческий код молчания — омерта распространялся не на все, а лишь на некоторые виды насилия. Так, например, ионийским мужчинам, хранившим гробовое молчание в случае вендетт, нравилось рассказывать о дуэлях на ножах, и даже казалось, что они рады возможности сообщить об этом суду. Эти свидетельства очевидцев дуэлей формировали общественное мнение и влияли на него больше, чем рассказы самих участников поединков. В своих показаниях очевидцы комментировали каждый аспект дуэли: кто дрался хорошо, а кто нет, кто провоцировал и кто получил по заслугам. В зависимости от того, в какую форму облачались эти комментарии, они могли как спасти, так и уничтожить репутацию дуэлянтов. В своих показаниях ионийские мужчины говорили о ходе поединка: чем всё закончилось, что при этом было сказано. Так же они оценивали и сам поединок, и судьи прислушивались к их оценкам. Мужчины рассказывали о том, насколько чисто прошёл бой, были ли равны силы противников. Был ли один из них пьянее, чем другой. Пытался ли кто-то из них не только оставить противнику шрамы, но и убить его. Хотя в реальности поединки на ножах были смертельно опасны и их участники нередко умирали, в интерпретации очевидцев драма могла превратиться в фарс. Это оставляло пятно как на добром имени человека, получившего шрам, так и на репутации его более удачливого противника. Так, например, и произошло в 1835 году на дуэли Андреаса Магираса и Николаоса Бамбулиса. Присутствовавшие на поединке зрители насмехались над ними, так как оба участника дуэли были настолько пьяны, что были не в состоянии драться. Один из очевидцев насмешливо заметил на суде, что «это выглядело забавно и оба сражались как идиоты».

Судьи, очевидно, принимали все эти факторы во внимание. Если удавалось доказать, что бой был честным, а провокация для одного из соперников — нестерпимой, то иногда выносились приговоры, не связанные с лишением свободы, такие как денежный штраф, обещание сохранять общественное спокойствие, или же назначались небольшие тюремные сроки — от 20 до 40 дней. Также магистраты пытались выяснить, не было ли между бойцами неприязни. Если оказывалось, что была, то, как правило, они выносили дуэлянтам более суровые приговоры. Кроме этого, судьи интересовались и ходом поединка. Если один из дуэлянтов не играл по правилам, то виновного приговаривали к сроку в исправительном доме. Если же кто-то из бойцов умирал от полученного в поединке ранения, судьи уделяли особое внимание намерениям его противника. То есть планировал ли убийца намеренно нанести смертельный удар, или же это был несчастный случай. Судьба ответчика часто зависела от того, как свидетели ответят на этот каверзный вопрос. Именно намерения отличали причинение смерти по неосторожности от убийства, а вооружённое нападение — от попытки убийства. По крайней мере, первоначально тюремное заключение грозило только обвиняемым в последних двух нарушениях. Но по прошествии времени, независимо от того, как мужчины ответили на эти вопросы, становилось всё более вероятным, что любого уличённого в дуэли на ножах вне зависимости от обстоятельств поединка ждало тюремное заключение.

Судебное дело о нападении или о нападении со смертоносным оружием — как обычно квалифицировали поединки на ножах, могло быть инициировано самой жертвой как частным лицом или же государственным обвинителем. Выступая в качестве председателя магистрата в полицейском суде, государственный обвинитель должен был заслушать показания участников, констеблей и других официальных лиц. Его задачей в этих случаях было определить, достаточно ли причин для возбуждения дела. В 29 из 125 изученных случаев он решил, что дело не должно идти дальше, в исправительный суд, низшую из существующих инстанций системы уголовного правосудия. В делах, которым он не дал хода, было принято решение, что юридически не установлена вина ни одной из сторон или что полученные ранения слишком незначительны. В некоторых случаях обвинитель решал, что жертва получит денежную компенсацию. Но большинство дел всё-таки передавали в исправительный суд, где их рассматривала группа из трёх греческих юристов. На этих процессах присутствовали все стороны, и выслушивались свидетельские показания. Эти суды стали одним из основных факторов, способствовавших исчезновению поединков на ножах.

Система уголовного правосудия предложила греческим мужчинам такую альтернативу поединкам на ножах, как судебное преследование за клевету. В период английского протектората тысячи греческих мужчин и женщин подавали судебные иски, присутствовали на заседаниях трибуналов и шли в Коррекционный суд, чтобы выдвигать обвинения в клевете против своих земляков-островитян. Сначала суд начали использовать в качестве арбитра в решении вопросов чести только среди аристократии. Но вскоре и мужчины из низших слоёв общества последовали их примеру и завалили судебные приёмные делами с обвинениями в клевете. Безусловно, сохранились и поединки на ножах, но относительный баланс дуэлей и судебных разбирательств изменился, и постепенно судебные иски вытеснили дуэли.

Свой вклад в исчезновение традиции народных поединков на Ионических островах также внесли культурные и идеологические трансформации. С начала 1830-х годов пробританские ионийцы, которые держали рычаги местной политической власти, использовали все возможности, чтобы изменить национальный характер своих соотечественников. Они ориентировались на мнение английских колониальных чиновников, которые чернили ионийцев, сравнивая их с такими «отсталыми» этническими сообществами, как готтентоты или ирландцы — британцы часто называли ионийцев «ирландцами Средиземноморья». Греческие общественные лидеры регулярно слышали от британцев, что именно склонность к насилию отделяет «азиатов» и «дикарей» от «человека Запада». Таким образом, под влиянием британских властей ключевым фактором в цивилизаторской миссии греческого правительства стало восстановление и поддержание общественного порядка.

Рис. 10. Заключённые британской тюрьмы на острове Закинф. Многие из них осуждены за дуэли на ножах. Greece of the twentieth century Перси Фальк Мартин, 1913 г.

В 1830-х и 1840-х годах радикальные «юнионисты» провоцировали массовые беспорядки везде, где это только было возможно. Любые общественные выступления превращались в смуту. Политические митинги и выборы использовались как средство для разжигания антибританских настроений и часто заканчивались кровопролитием. Кульминации националистический пыл достиг в 1848 году, когда острова были потрясены рядом кровавых волнений. Но после 1850 года лидеры националистического движения ионийских греков изменили тактику и перешли от агитации за выступления против британцев к демонстративно ненасильственным формам сопротивления. Они стремились сделать острова неуправляемыми, разрушив политический процесс, и в качестве средства для изгнания британцев предпочли открытой конфронтации раскол в политике. И насилие теперь уже рассматривалось ими лишь как препятствие в националистической борьбе. Эти перемены сопровождались и новой риторикой. В конце концов политические лидеры ионийцев сообщили народу, что насилие является не западным и не цивилизованным методом.

Рис. И. Мужчины на улице Андрицайны, Греция (фрагмент). Фредерик Буассон, 1903 г.

Но, несмотря на все усилия, политики не добились особого успеха ни в борьбе с преступностью, ни в уменьшении влияния кода молчания — омер-ты. Зато частые проповеди духовенства против насилия благодаря тесной связи между православием и эллинизмом находили отклик в душах ионийцев. Греки проводят чёткое различие между церковью как организацией и православием, и взгляды греческих мужчин на церковь были неоднозначными и противоречивыми. Но поскольку ключевым моментом в концепции самоидентификации греков как эллинов было именно православие, высказывания священников, ставившие под сомнение их статус христиан, могли найти отклик в душах ионийцев. Таким образом, священники убеждали их, что это аморально и не по-христиански, а радикально-националистические лидеры заявляли, что это антигречески и препятствует борьбе за национальное объединение. Было бы удивительно, если бы после этого греческие простолюдины не усвоили новые ценности.

Но ионийские власти, не полагаясь только на силу убеждения православных клириков и не возлагая особых надежд на речи политиканов, предприняли и более традиционные и эффективные меры. Вскоре на Ионических островах были приняты законы, запрещавшие хранение и ношение холодного оружия, а также его использование в общественных местах. Фермеры и сельскохозяйственные рабочие теперь могли владеть садовыми ножами с клинком длиной не более 5 см, и только мясники были освобождены от выполнения этих требований. Контроль за строгим соблюдением этого закона, включая конфискацию ножей, стал одной из основных обязанностей греческой полиции. Суды всё чаще относились к этим преступлениям более серьёзно. Например, если в 1823 году средний срок за незаконное ношение ножа составлял всего пять дней в исправительном доме, то в 1855 году за это же преступление наказывали уже 6–8 месяцами каторжных работ. Тенденция арестов за незаконное хранение оружия с течением времени также демонстрирует значительный рост. Короче говоря, полиция стала бдительней, арестовывая мужчин за ношение ножей в общественных местах, а суды стали выносить им за это более суровые приговоры. Как результат — количество людей с ножами сократилось.

Сравнение образцов приговоров, вынесенных исправительными судами в 1823–1824 и в 1847 годах, демонстрируют резкую и заметную разницу. В 1820-х почти треть наказаний не была связана с лишением свободы. Вместо тюремного заключения виновную сторону приговаривали к штрафу от 1 до 5 ионийских долларов и обещанию поддерживать общественный порядок. В 1820-х принятие решения о сроке тюремного заключения в основном зависело от выясненных в зале суда деталей поединка и от характера нанесённых ранений, а типичные приговоры составляли десять и двадцать дней. Но вскоре, в конце 1840-х годов, позиция судов резко изменилась. Теперь к реальному тюремному сроку приговаривали каждого осуждённого. Типичные сроки приговоров составляли 60 дней, на которые приходится чуть более четверти всех случаев, и 2 года. Почти 40 % тех, кто был признан виновным в 1847 году, были приговорены к 90 дням тюрьмы и более, в то время как в 1823–1824 годах никто не получал больше 60 дней. За двадцать лет поединки на ножах прошли путь от незначительного проступка до серьёзного преступления, за которым следовал длительный тюремный срок.

По причинам, указанным выше, особенно в связи с конфискацией ножей и жёсткими судебными приговорами ионийцы хоть и продолжали защищать репутацию на суде общественного мнения, но теперь, вместо того чтобы ограничиваться лишь традиционным анклавом мужского сообщества — винными лавками и тавернами, местом их поединков стали залы судов. Надо отметить, что, несмотря на всё это, дуэли на ножах так и не исчезли, а повысившиеся ставки в этой игре ещё больше привлекали мужчин, видевших в высоком риске большую честь. Но всё уже изменилось. Начиная примерно с середины столетия всё больше мужчин, страдавших от уколов жестоких оскорблений, вместо того, чтобы порезать обидчикам лица, тащили их в суд. В результате к 1880-м годам уровень нападений на островах сократился со 134 на 100 000 человек до 27, а к 1920-м годам упал до 8,7.

Это исследование традиции народных поединков в Греции XIX века демонстрирует, что честь была более гибкой концепцией, чем считалось ранее. В данном случае этика чести сохранилась, но изменилась тесная связь между честью и насилием. Что осталось от плебейского насилия и мужественности, так это их символические проявления, так хорошо описанные этнографами середины-конца XX столетия. Греческий мужчина, изученный Кэмпбеллом, Херцфельдом и другими этнографами, до сих пор разными способами отстаивает свой статус и репутацию, но уже не с таким количеством кровопролитий, как два столетия назад.

Но надо заметить, что, несмотря на исчезновение поединков на ножах, а также на общее снижение мужского насилия, на Ионических островах не произошло трансформации чести во что-то другое. Существует несколько основных причин, обусловивших отличие Греции от других стран. Во-первых, на Ионических островах материальный базис, являвшийся основой роли чести в определении мужественности, до недавнего прошлого существенно не изменился. Ионические острова не ощутили ни индустриализации, ни урбанизации. Мужчины по-прежнему оставались крестьянами, пастухами, портовыми рабочими и торговыми моряками и пребывали в мире жёсткой конкуренции за скудные ресурсы. Это и есть основная причина того, почему честь там сохранила доминирующую позицию. Во-вторых, этическая основа чести осталась нетронута. Кампания велась политиками, священниками и националистами против насилия, но не против чести. Православные священники не осуждали честь с трибуны, как это делали евангелистские и утилитаристские священнослужители в Англии. Ионийские радикалы были далеки от того, чтобы очернять честь, но, рассуждая о ней, погрязли в националистической риторике. И наконец, суды и правовая система доказали важность увековечивания чести в дискурсе мужской идентичности.

В результате соединительная ткань между честью, мужественностью и насилием была перерезана. Честь и сегодня всё ещё остаётся центром мужской идентичности ионических греков, а насилие — уже нет. Переход от дуэлей на ножах к словесным перепалкам произошёл в судебных залах XIX века. Когда англичане в 1864 году оставили острова, во владение ими вступило королевство Греция и приняло собственную судебную систему. С доступом к ритуалам и формальным механизмам судов мужские споры о чести и репутации вернулись в атмосферу таверн и винных лавок. Там они были изучены антропологами в 1950-1960-х годах, но с одной разницей — насилие и дуэли на ножах уже были отделены от культурной концепции чести и мужественности. В наше время ионийцы решают вопросы чести не на стилетах, а на словах и доказывают своё превосходство в карточных играх, а не в поединках на ножах. «Потерять лицо» стало в большей степени фигурой речи, чем реальной историей из жизни жесткого мира мужчин Ионических островов.