Двое суток Ветров находился в камере изолятора временного содержания совершенно один. На допрос его больше не вызывали. Роману было ясно, что идет проверка личности. Сделаны запросы в соответствующие органы и сейчас ждут. Роман, впрочем, был не против одиночества. После студенческого надлома, когда он порвал с любимой девушкой, набил морду студенческому другу, за что его с треском выперли из института, Роман больше всего любил одиночество. В Афгане его за это не очень любили, но затем зауважали, когда убедились, что он не трус, не трепач, в бою надежный, как никто другой, перестали замечать его угрюмость и скрытность. После службы Роман окончил Высшее военно-воздушное училище, затем спецкурсы и исправно служил в спецназе…

Роман поднялся с жестких деревянных нар и прошелся по камере. Остановился напротив забранного металлической решеткой окошка, расположенного под самым потолком, и неожиданно, грустно улыбнувшись, подумал: «Служил, служил… до майора дослужился и вот накось — выкуси, даже родной отец от меня отказался… А я же невиновен! Слов нет, то, что мудак, — это так. Как мог в плен попасть к духам?! В телезвезду превратился… А теперь как бомж, даже своей фамилии сторонюсь! Что же делать?..» Найти ответ на мучительный вопрос «Что делать?» он не успел. Неожиданно лязгнули запоры на металлической двери, и в камеру заглянул прапор. Он осмотрел помещение, а затем крикнул в дверь: «Заводи!»

В сопровождении сержанта милиции в камеру вошел мужчина кавказской внешности лет тридцати, с небольшой бородкой и усами на худощавом лице. Прапорщик посмотрел на Ветрова:

— Получай, Иванов, напарника. Вдвоем веселее будет, извини, карт не дам, хотя понимаю, что в дурачка перекинуться — время ускорить. Но тебе лучше вспомнить свою настоящую фамилию и покаяться, пока не поздно… — и, мурлыча что-то веселое себе под нос, прапор направился к дверям, за ним поплелся и сержант. Захлопнулась дверь, лязгнули запоры, и в камере установилась тишина. Ветров кивнул на верхнюю полку:

— Твое место вверху, нижнее уже, как видишь, занял.

— Салам алейкум! — вдруг поздоровался новенький. — Меня зовут Мурат.

— Салам, — кивнул головой Ветров и назвал имя, которое значилось в милицейских материалах. — Я Сергей. Ты ингуш?

— Нет, чеченец.

— За что взяли?

— Приехал домой и взяли… У меня брат младший там… в горах.

— В банде?

— Он наслушался агитаторов и сбежал к ним, дурак…

— А ты почему не ушел?

— А кто матери с пятью детьми старшего брата помогать будет? Да у нас еще сестра девятилетняя есть. Я сейчас в доме старший.

— А где отец и старший брат?

— Отца местные так называемые милиционеры убили, затем эти сволочи сами в боевики подались. Старший брат пошел в моджахеды, чтобы убийцам отца отомстить, а власти не поверили. Начали жену брата, нас с матерью на допросы таскать, домой на бэтээрах приезжать: «Скажи, где банда… скажи, где банда?» Один раз жена старшего брата из районного центра после очередного вызова и допроса возвращалась, как раз снег выпал, вот она и поскользнулась…

— Что, ногу сломала?

— Если бы… в пропасть упала. Только через четыре с лишним месяца нашли…

— А почему же младший брат пошел мстить и за что?

— Да дурак он, несмышленый еще. Четырнадцать с половиной лет ему. Приехали к нам в село эти борцы за веру. Все в новеньком камуфляже, с автоматами, в американском снаряжении… Ходили по домам, агитировали, продукты забирали… Вот мой брат и поддался на агитацию.

— Так тебя за это посадили?

— Если бы, — грустно улыбнулся Мурат. — Они же меня подозревают в пособничестве… Шпионом моджахедов называют…

— А что это у тебя на лице — ссадины?

— Они же не только языком разговаривают… Считают, что кулаками лучше всего с людьми беседовать…

— Ясно. А как ты себя чувствуешь? Хочешь, я лягу на верхние нары?

— Не надо, спасибо! У меня больше душа болит, чем синяки. Мама, бедная, может не выдержать. Совсем одна осталась с шестерыми детьми.

Ветров взглянул в окошко. Во дворе уже стало темно, и тусклый свет маленькой, под самым потолком, лампочки, темные шершавые стены, покрытые толстым слоем пыли, прикрепленный к бетонному полу табурет, двухэтажные нары не вызывали приятных эмоций.

Ветров предложил:

— Ну что, Мурат, давай будем устраиваться? Впереди длинная ночь, мечтай — сколько хочешь.

— Они что-нибудь на ужин дают? Я со вчерашнего дня, как взяли меня, ничего во рту не держал.

— Да, ты прав. Сейчас принесут по граммов двести хлеба и по кружке чаю, правда, без сахара. Я совсем забыл об этом так называемом ужине. — Ветров уселся на своих нарах и предложил: — Присаживайся, скоро официанты придут.

Они некоторое время молчали, а затем Мурат спросил:

— А ты за что сидишь? Ты же не местный, скорее всего, из России?

— Ты знаешь, браток, пожалуй, наши судьбы схожи. Я тоже, можно сказать, свой среди чужих или, точнее, чужой среди своих.

— А как ты оказался здесь?

— Искал кое-кого, с кем рассчитаться должен…

— Месть?

— Ты знаешь, не совсем месть, хотя что-то общее с местью есть, конечно.

Мурат молча кивнул головой и начал осматривать камеру. В этот момент лампочка неожиданно погасла, и наступила полная темнота. Ветров будничным голосом пояснил:

— Это здесь часто бывает.

— Да, это бывает. Электричество же издалека подается, — поддержал Мурат, — бывает авария, бывает, боевики опору подорвут.

В этот момент послышался лязг металлических запоров, и двери раскрылись. В дверях с фонариком в руках появился милиционер, за ним с зажженной керосиновой лампой — второй. Тот, который был с фонариком, приказал Мурату:

— Оторви свой зад от табурета, на него ужин поставим.

Он поставил на табурет две алюминиевые кружки, от которых шел пар, а тот, что с керосиновой лампой, положил на листке бумаги два похожих на толстые блины лаваша. Милиционеры были не те, что привели Мурата, и, когда один из них случайно осветил лицо Мурата, из его уст вырвался вскрик:

— Мурат! Ты? — но милиционер, тут же поправляясь, изменил интонацию. — Ты Мурат, я спрашиваю?

— Да, я.

Милиционер перевел луч фонарика на лицо Ветрова:

— А ты Иванов Сергей?

— Да.

— Ясно.

Милиционеры вышли, а в душе Ветрова появилось недоверие к новичку. «Мурата явно узнал мент, а затем попытался исправить свою оплошность… Не подсадная ли утка этот мужик? Надо быть осторожным… Запросто могут подсадить кого-либо из своих, чтобы выпытать…»

Они в полной темноте поужинали, и в этот момент загорелась электролампочка. Мурат, явно повеселев, сказал:

— Смотри, каким ярким свет после темноты кажется.

Ветров, устраиваясь на своем ложе, сказал:

— Ты как хочешь, а я буду спать.

Мурат возбужденно сказал:

— Понимаешь, меня явно милиционер узнал… А кто он, не знаю, я же из-за темноты его лица не видел… Сергей, ты обратил внимание, как он воскликнул «Мурат»?

— Нет, не обратил, — безразличным тоном ответил Ветров, а Мурат прошелся по камере и, размышляя вслух, произнес:

— Это был точно чеченец, хотя и говорил по-русски… Если он меня знает, значит, я могу его попросить, чтобы маме записку передал. Мне ее надо успокоить, ей нельзя с ее сердцем волноваться.

— А что, у тебя, кроме мамы, братьев, сестры, больше никого нет?

— Конечно, есть. Но они далеко, к тому же их села в зоне боевых действий, где практически контролируется каждый дом и отсутствие хотя бы одного члена семьи вызывает подозрение — считают, что ушел в горы. Правда, есть у меня двоюродная сестра в Армуте.

— Где-где? — Ветров еле сдержался, чтобы не вскочить с нар, он с трудом скрывал свое волнение. Еще бы! Мурат назвал Армут — то селение, где снимали на видео Ветрова, выдавая его за убийцу жителей села. А Мурат продолжил:

— Почти всех жителей Армута бандиты убили и выдали это за дело рук федеральных сил. Говорят, даже по телевидению всей Европе показывали.

— Да, я тоже слыхал об этой резне, но там шла речь о том, что всех жителей в этом селении убили…

— Это неправда, девятнадцать человек, в том числе и моя двоюродная сестра, остались живы. Некоторые остались в живых потому, что в момент нападения на село отсутствовали в нем, а человек десять-одиннадцать смогли спрятаться.

— И твоя сестра?

— И она… Смогла незаметно за угол дома шмыгнуть и в кустах у дувала спрятаться.

— А как ее семья?

— Отца, маму и четверых детей убили. Слава Аллаху, Фатима не видела… Не думала, что эти нелюди пришли и к ним.

Ветров чувствовал, что буквально все тело охватила дрожь. Чтобы не выдать сильнейшего волнения, он заставил себя повернуться лицом к стене.

Мурат решил, что утомил сокамерника своим рассказом, и, кряхтя от болей в теле, забрался на верхнюю часть нар, затих.

А Ветров терзался в сомнениях:

«Вот так удача! А вдруг провокация? Может, меня узнали и, подсадив наседку, подбрасывают дезу? Но мужик вроде правду говорит, располагает к себе, вызывает доверие…»

И перед его глазами всплыла картина, которую ему демонстрировал следователь военной прокуратуры: стрельба, отрезание голов, вспарывание детям животиков и на фоне всего этого он — майор Ветров, стоит у калитки, положив на дверку автомат, палец — на спусковом крючке…

Роман так задумался, что не слышал, как Мурат спрыгнул с нар, и вздрогнул, когда тот толкнул его в плечо:

— Сергей, тебе плохо?

Ветров встрепенулся и сел:

— Нет, просто что-то приснилось.

— Но ты же стонал, что-то мычал…

— Прости, это бывает у меня.

— Ничего… Я понимаю, тебе тоже нелегко. Скажи, чем тебе помочь?

— Спасибо. Давай лучше спать, утром поговорим.

— Как говорится, утро вечера мудренее, — согласился Мурат и опять кряхтя взобрался на второй этаж нар.

Но уснуть они не успели. В дверях послышался шум. Кто-то открывал засовы, но делал это осторожно, тихонько. В дверном проеме показался сержант милиции. Он тихо позвал:

— Мурат, ты не спишь?

Мурат сел и увидел милиционера:

— Ахмат! Ты?!

Милиционер приложил палец ко рту:

— Тише! Не шуми, дорогой, нас могут услышать. Это я светил фонариком и сразу же узнал тебя, но, сам понимаешь, я же был не один… За что тебя задержали?

Мурат коротко сообщил причину и, увидев, что Ветров не спит и с интересом наблюдает за ними, пояснил:

— Сергей, это мой родственник — Ахмат. Он из Грозного, — Мурат повернулся к родственнику. — Ахмат, ты можешь дать мне листок бумаги, ручку или карандаш? Я напишу записку и очень прошу тебя, дорогой, передай ее моей маме.

— Конечно, я все сделаю. Сейчас принесу. — И Ахмат направился к дверям, но его окликнул Ветров:

— Ахмат, одну минуту, — увидев, что милиционер остановился, Роман встал с постели и пересел на табурет. — Я здесь тоже, как и Мурат, оказался случайно, ты же сам знаешь, в каком положении сказались мама Мурата и маленькие дети. Скажи, как они проживут? А Мурата и меня, скорее всего, могут продержать немало недель и даже месяцев.

— Я понимаю, — согласно кивнул Ахмат, — у нас же военное положение.

— Я хочу внести предложение: помоги нам бежать…

— Бежать?! — воскликнул Мурат. — Но какой смысл? Я приду домой, а через день меня снова заберут. Потом еще хуже будет.

— Не заберут! Если мы уйдем вдвоем, то я позабочусь, чтобы тебя больше не трогали, оставили с мамой.

— А как ты это сделаешь? — поинтересовался Ахмат.

— Я напишу одному большому человеку в Грозном записку, а ты передашь ее тому человеку.

Милиционер, явно колеблясь, спросил:

— А где гарантия, что ты не обманываешь?

— Я вместе с Муратом в село пойду. Подумай сам, Ахмат, если мы убежим, то твое начальство не станет поднимать шум, ведь им же самим не поздоровится. Твои начальники знают, что нас задержали без оружия, никаких доказательств нашей причастности к преступлениям или связям с бандитами нет. Они наверняка предпочтут замять это дело и махнут на нас рукой: подумаешь, пара бомжей сбежала. Даже вряд ли будут наказывать кого-либо из вас, кто ночью дежурил в отделе. Зачем шумиху-то поднимать? А мы с Муратом где-нибудь в селе или Армуте переждем, пока ты записку в Грозный доставишь. Скажешь начальнику, что надо срочно на денек в Грюзный к семье съездить, и махнешь туда.

Ахмат растерянно посмотрел на Мурата:

— Ты как считаешь?

Мурат явно был в смущении:

— Я не хотел бы, чтобы у тебя, Ахмат, из-за меня были неприятности… Но если меня будут здесь долго держать, то я не знаю, как мать выдержит…

— Мужики, — снова заговорил Ветров. — Это единственный шанс. Мы же не только не оказывали сопротивления, но и убежим, не причинив никому никакого вреда. Решайте, я старше и опытнее вас. Поверьте, я не убийца и даже не вор. У меня есть свой интерес в Чечне, чисто личный, отвечающий интересам и чеченцев, жителей Армута в частности, — Роман обратился к Мурату. — Я, конечно, понимаю, с тобой мы не успели хорошо познакомиться, свою историю я тебе расскажу, и ты поймешь, что мы не сделали ошибки. Для моего рассказа необходимо время, а у нас его нет, надо принимать решение.

— А как мы убежим? — смущенно поинтересовался Мурат.

Ветров обратился к милиционеру:

— Ахмат, как отсюда незаметно уйти? Ты же наверняка знаешь!

Помявшись, Ахмат сказал:

— В двенадцать ночи я заступаю на дежурство во дворе. Можно уйти через небольшое окно в коридоре.

— А куда это окно выходит?

— Во двор. Я как раз буду в нем дежурить.

— А со двора как выйти?

— Я открою калитку, ключи же у меня будут.

Ветров повернулся к своему сокамернику:

— Мурат, ты знаешь дорогу домой?

— Конечно, знаю.

— Ночью сможем пройти?

— Думаю, что да. Здесь же пятнадцать километров. Если быстро идти, то к утру можем быть дома, — он повернулся к родственнику. — Ахмат, поможешь нам?

— Помогу! Аллах же видит, что не бандитам помогаю. Готовьтесь, после полуночи пролезьте в окно, я с той стороны вытащу стекла.

— А запоры на дверях камеры?

— Я их оставлю открытыми. Старший наряда не знает, что я здесь. Не думаю, что кто-либо вздумает идти проверять камеру. Будем надеяться, что Аллах поможет нам в нашем деле…