Глава XXVII. Кто он, Борис Исаакович?
Сев в машину, Степаненко задумался. Насколько можно верить сплетне о педофилии Шмакова? Вероятно, доля истины в этом есть. Только этим можно объяснить поведение удочеренной девочки, которую он видел у Шмакова в его загородном доме. Да и Эльвира ведет образ жизни, вполне объяснимый эротической странностью мужа.
Эротическая странность? Пожалуй, это самое мягкое определение. Не Шмаков ли надоумил бандитов попытаться похитить у Колешки девочек?!
Впрочем, это все потом. Сейчас главное — найти Бориса Исааковича. Есть ли в Арсеньевске соответствующие информационные службы, способные определить и выдать адрес, по которому находится телефон с данным номером?
По идее, если такая служба есть, она должна работать и в субботу.
Черт побери, вообще кто такой Борис Исаакович?
Через несколько минут Степаненко подкатил к новомодному, на европейский манер сколоченному супермаркету, купил коробку конфет и отправился на местную телефонную станцию.
Перед тем как войти в двухэтажное здание с узкими, словно бойницы, окнами, Степаненко извлек из бардачка коробку с макияжем, вынул оттуда русые усы, тщательно приклеил их под нос. Всмотрелся в зеркальце заднего вида. Вроде бы натурально.
На телефонной станции он поймал на лестнице какую-то девицу, показал номер телефона и попросил дать адрес.
— Что вы? — девушка взметнула брови так высоко, что казалось, они улетели под волосы. — Мы никому не даем подобных справок.
Степаненко переложил коробку с конфетами из одной подмышки под другую.
— Девушка, — прошептал он, улыбаясь и стараясь казаться обольстительным. — Все останется между нами.
Степаненко укорял себя, что не успел сочинить какую-нибудь небылицу, вроде розыска убежавшей невесты.
— Не положено, — проговорила девушка, упрямо не глядя на коробку конфет.
— Где ваше начальство? — холодно спросил Степаненко. Ему никак не хотелось предъявлять удостоверение сотрудника ФСБ.
— В субботу никого нет, — ответила собеседница, отдуваясь от жары. Вдруг она, оглянувшись, хотя никого в коридоре не было, спросила:
— А это законно?!
— Незаконно, но последствий не будет, — улыбнулся Степаненко и протянул коробку конфет.
Девушка взяла конфеты и скрылась за дверью кабинета, на котором висела табличка «Бухгалтерия». Вскоре девушка вышла из кабинета, закрыла дверь на ключ и прошла туда, где работали непосредственно телефонистки. Девицы хихикали, поглядывая на Максима через приоткрытую дверь. Он слышал их слова:
— Не мужчина, а маленький танк.
— Такая жарища, а он в костюме, при галстуке… Усы торчат, как у таракана.
«Черт бы вас побрал! — в мыслях выругался Степаненко, отвернувшись и поправляя усы. — Запомнят же. Стоит любой из них проболтаться, и я засвечусь.
Наконец заветный адрес оказался у него на руках.
«Улица Тимирязева, тридцать два, — прочитал он. — Ага, теперь найти эту Тимирязева».
Проехал по улицам города. Для того чтобы спросить дорогу, он останавливал машину и отходил от нее. Эта мера предосторожности не казалась ему лишней.
Когда нужная улица была найдена, он решил поставить «Ауди» в начале улицы, а к дому номер тридцать два пройти пешком.
Впрочем, все это были глупости — в субботу по раздобытому адресу могло никого и не быть.
Он двигался по улице Тимирязева и по-новому видел многое из того, мимо чего раньше проходил совершенно безучастно. Он видел провинциальный, захолустный городишко с деревьями, выросшими из чугунных решеток… Худые, изможденные лица встречающихся людей, грустные глаза ребятишек, провожавших его из-за высоких заборов, за которым росли тенистые сады. Перед некоторыми домами до тротуара зеленели крохотные грядки. И что особенно бросалось в глаза — бесчисленное множество разных объявлений и рекламой, расклеенных на столбах, на блоках стен, на заборах, на специальных витринках. На концах каждого объявления висела бахрома телефонов. Особенно раздражала Степаненко реклама, в которой сулили что-либо бесплатное: бесплатный выигрыш, бесплатная пачка сигарет, бесплатная бутылка пива. Дух торгашества заполонил страну… К чему все это приведет? Вот и Колешко, очнувшись из летаргического сна своих научных изысканий, решил что-то продать. И, скорее всего, попал на бандитов.
Почему же не видел ты, Максим, всего этого раньше, а если видел, то почему равнодушно проходил мимо? И вот, теперь твой друг мертв, а ты идешь, наклеив фальшивые усы, чтобы найти и покарать тех негодяев, похозяйничавших на Горбахе.
А вот и дом под номером тридцать два. Он был трехэтажной развалюхой, правда, недалеко от центра. Стоял он в окружении бревенчатых одноэтажных домов, столь характерных для забытых Богом русских провинциальных городов. Несмотря на то что верхние два этажа были с трещинами и осыпавшейся штукатуркой, фасад по цокольному этажу был облицован импортной керамической плиткой, а на первом этаже был сделан ремонт — окна были настежь — сохла краска.
Степаненко прошелся вдоль фасада. Через окна в цокольном этаже, забранных роллетами, увидел: в комнатах за вполне приличными офисными столами сидят какие-то люди, светятся экраны компьютеров. Однако никакого намека на парадную дверь и вывеску, свидетельствовавшую о наличии здесь какой-либо фирмы со стороны улицы не было.
За углом обнаружился вход в полуподвальное помещение. На торцевой стене здания блестела стеклом вывеска, на которой красовалась надпись «Технобизнес». На окнах — все те же рол-леты. Дверь — обыкновенная, деревянная, приоткрытая, вероятно, по причине жары.
Степаненко, не найдя кнопки звонка, постучал в дверь. Никакой реакции. Тогда он толкнул дверь пошире, прошел внутрь и сразу очутился в кабинете, тесно заставленном конторской мебелью. Никакой приемной, в которой могла быть секретарша. Вместо приемной был крошечный, метр на метр предбанничек, вход из которого в собственно кабинет был перекрыт дверью-решеткой. Впрочем, тоже незапертой.
За столом, спиной к окну, закрытому вполовину прикрытыми роллетами, перед разложенными бумагами, склонившись над ними, сидел толстенький, плечистый человек с крупным носом, выдававшим в человеке представителя одного из древнейших человеческих родов. Человек был густоволос, но шевелюра давно нуждалась в уходе парикмахера. Одет был в белую, очень свежую тенниску.
Степаненко оттолкнул от себя решетку и кашлянул, выдавая свое присутствие. Но человек был так погружен в свои размышления над раскрытым органайзером, что не обращал на Степаненко никакого внимания.
«Губерман! Точно он. Губерман Борис Исаакович!» — подумал майор ФСБ. Несомненно перед ним был тот самый человек, которого Максим видел в ресторане в обществе Шмакова и компании.
Степаненко окинул взглядом помещение. Вероятно, фирма находилась наверху, на первом этаже, но по причине ремонта перебралась сюда. В пользу этого свидетельствовало то, что в потолке комнаты был люк, который в этот момент был открыт, то есть поднят вверх. И открыт он был для лучшей вентиляции. Судя по всему, можно было предположить, что фирме «Технобизнес» принадлежали цокольный и первый этажи.
Глядя на многочисленные папки, скоросшиватели, принтеры, калькуляторы, рулоны бумаги, факс в углу, работавший компьютер, на экране которого кружился флажок «Майкрософта», Степаненко предположил, что фирма процветает. И все же настораживало отсутствие традиционной секретарши. Впрочем, ее могли отпустить по причине субботы, ремонта и вообще, летнего времени.
— Могу ли я видеть руководителя данного заведения? — произнес Степаненко, шагая из предбанника в этот импровизированный кабинет.
Хозяин кабинета быстро взглянул на Степаненко поверх очков. Умный это был взгляд, даже не проницательный, а просто умный.
— Чем могу служить? — произнес Борис Исаакович, а что это был именно он, Степаненко не сомневался. Губерман задал вопрос, одновременно придав лицу вопросительное, участливое и вместе с тем благодушное выражение.
Ну и жарища в конторе была. Не помогал и жужжащий старенький настольный вентилятор, и открытые настежь двери и окна.
Степаненко молча достал из кармана листики с фотороботами бандитов и положил их перед хозяином кабинета. Теперь он уже не сомневался, что видел этого человека со столь выдающимся в прямом и переносном смысле носом вчера в ресторане. Именно этот тип тонким и пронзительным голосом упомянул фамилию Ко-лешко.
Носатый тип едва взглянув на листочки бумаги, вскочил, благодушие исчезло с его лица. Он схватил и захлопнул свой органайзер, потом попытался засунуть его в переполненный ящик стола, затем сел, хлопнул органайзером по столу и тоненько захихикал.
Степаненко следил за поведением хозяина кабинете, не теряя самообладания.
Вот руководитель «Технобизнеса» достал из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, платок, протер очки.
— Вот-вот, укатали сивку крутые горки, — проговорил он, давясь смехом. — Как я понимаю, вы из органов? — наконец стал он объяснять свое поведение.
Степаненко кивнул. Хозяин поднялся с кресла, с почтением протянул руку и представился:
— Губерман.
— Андреев Василий Семенович, — назвался Степаненко первой пришедшей на ум фамилией. Он понял, что требовать удостоверение Губерман не станет.
Все еще не переставая хихикать и посмеиваться, Губерман разгладил листочки, пробормотал:
— Я же говорил им, сколько раз, эхе-хе! Вот, уже и органы заинтересовались… Что они натворили?
— Ничего особенного…
Губерман опять взглянул на Степаненко поверх очков, сказал утвердительно:
— Я здесь ни при чем. Мало того, я сам мясо! Понимаете?! Их мясо! Я с самого пер-рвого р-раза говорил им, что это дело слишком дурно пахнет.
Когда хозяин кабинета волновался, картавость его была слишком очевидной.
— Выгодные дела редко благоухают, — сказал Степаненко. — Значит, вы и есть господин Борис Исаакович Губерман?
— Да, я… — насторожился Губерман.
— Так это ваши люди?
— Эти мордовороты? Какие они мои?! — протестующе поднял руки Губерман. — Я их знал два месяца… Скажу по секрету, — хозяин кабинета прислонился к стене, взглянул на окно, находящееся на уровне тротуара. — Это так называемая крыша… Понимаете? Какие же они мои? Мне не нужна охрана. У меня под ихней охраной дела не пошли. Никакой прибыли… Вы же видите, — Губерман обвел рукой помещение, — разве уважающий себя бизнесмен станет ютиться в такой дыре? Мне не по карману такие охранники.
— Все-таки, чьи они? Откуда взялись?
— С улицы пришли, понимаете?! — Губерман беспомощно развел руками. — Наехали… Давай, мол, отстегивай… Что я мог сделать, одинокий еврей в этом ужасном городе?
Степаненко понял, что излишняя настойчивость в данный момент ни к чему. В любом случае уже хорошо, что ему не пришлось представляться хозяину кабинета. Не следовало сразу раскрывать свои карты. Впрочем, можно попробовать чуть-чуть нажать, пока хозяин кабинета окончательно, словно ежик, не свернулся в клубок и не наставил иглы.
Степаненко достал свою красную книжицу, потом, словно передумав, спрятал ее и произнес:
— В любом случае в милиции вам, господин Губерман, придется писать объяснительную, откуда вам известны эти типы, как долго они у вас работали, сколько вы им платили и массу других мелочей. Дело серьезное. Оба обвиняются в убийстве. Может быть, слышали, в Горбахе?
— Я веду честную торговлю, — сказал Губерман холодно. — Мне делают заказ, я его выполняю. Меня целый месяц трясла проверка и ничего не нашла… Ничем не могу помочь.
Ежик сворачивался.
— Ну что же, до скорой встречи, — в тон Губерману, казенным голосом, проговорил Степаненко и упруго шагнул на выход, делая вид, что он рад, что визит закончился так быстро.
— Подождите, я думаю у нас найдется о чем поговорить, — остановил уходившего хозяин кабинета. Лицо его выражало страдание. — Присаживайтесь.
Степаненко уселся. Солнце падало ему на грудь, но ноги и лицо оставались в тени.
— Все это… — Губерман помолчал, словно решая, следует ли ему говорить то, чего не следовало. — Все это проделки Сохадзе.
«Ага, это тот тип с узким лицом», — догадался Степаненко.
Губерман с многозначительным видом вытащил из ящика стола зеленую коробку и раскрыл перед Степаненко. Внутри оказались отличные гаванские сигары. Степаненко когда-то пробовал курить сигары, но ни знатоком, ни ценителем этого кубинского зелья он не был. Его замешательство Губерман расценил по-своему:
— Ах да, ваша служба и опасна и трудна. Среди вашего брата курильщиков не много. Впрочем, я тоже не спец…
Тем не менее Губерман взял одну из сигар, повертел ее в толстых пальцах. Пальцы и сигара были одинаковой толщины.
Степаненко прекрасно знал, что совместное курение или же распитие спиртного всегда располагает к особой доверительности, поэтому протянул руку:
— Позвольте?!
— Пожалуйста, пожалуйста… — Губерман поспешил раскрыть уже захлопнутую коробку. — А насчет этих типов скажу одно, но только между нами: это все Сохадзе. Он нанимает людей, которые умеют разговаривать только кулаками. С той проклятой минуты, когда я согласился помочь ему, у меня сплошные неприятности, которые, похоже, никогда не кончатся.
Подражая любителям сигар, Степаненко повертел сигару в пальцах, понюхал, откусил кончик, нагнулся над столом. Губерман открыл другой ящик стола, стал рыться в нем.
— Вот она, — сказал он. В его руках появилась изящная позолоченная зажигалка. — От секретарши осталась…
Дым от сигары, густой, вязкий и необычно синий, был ароматен. Он вился тоненькой струйкой вверх и исчезал в проеме люка, в самом деле распахнутого по причине изнуряющей жары.
— Вот что я хотел у вас спросить, — невнятно, еле разборчиво проговорил Губерман. — Сколько вас устроит?
— Сколько меня устроит? — механически повторил Степаненко. Несколько секунд он и в самом деле соображал, сколько же ему нужно денег. Пожалуй, миллиона с него будет довольно. Даже меньше, тысяч триста-четыреста. Главное — устроить жизнь Иры, ее детей. Но таких денег этот прощелыга в очках не даст. Бросит обглоданную кость — максимум штуки три или четыре. Потом бойся всю оставшуюся жизнь…
Он отрицательно покачал головой.
— Если вы меня арестуете, сорвется крупнейший контракт! — просвистел Губерман. — А вы вмешаетесь, вы это можете… По нашей общей нищете мы даже не способны понять, как это серьезно. Я имею в виду открытие Богомолова и Колешки… Там, на Западе, — Губерман ткнул почему-то на север, — все по-другому. Как это объяснить моим компаньонам?!
Степаненко удивлялся все больше. Оказывается, все так просто. Колешко и в самом деле открыл что-то стоящее.
— Да что тут объяснять! — развел руками Борис Исаакович, достал из кармана обширный свежайший носовой платок и стал утирать вспотевшее лицо. — Это называется правовой бес-пре-дел!
— Правовой беспредел? — удивился Степаненко.
— Да, да! Вы же не по собственной инициативе пришли. Я знаю, я уверен. Вас прислали!
Вверху, над их головами послышались шаги. Кто-то ходил по первому этажу. Губерман даже взглянул в открытый люк, чтобы увидеть того, кто там ходил.
Странные это были шаги. Так ходит вор ночью в пустой квартире.
— Я вижу одно. Вас уже купили! Да! Да! — разгоряченно прошептал Губерман. — Я вас обвиняю! Вас, офицера советской, то есть, пардон, российской правоохранительной службы, купили те, кто не хочет стать нищим.
— Как это понять? — Степаненко и в самом деле не понимал обвинений, выдвигаемых в полемическом пылу Губерманом.
— Если ты владеешь акциями современного электронного предприятия, и эти акции стоят на добрый десяток миллионов баксов, а ты заказал на миллиона три-четыре яхту, и вдруг акции превращаются в пустые бумажки, и ты не можешь продолжать строить свою яхту и за долги у тебя с молотка продают дом, то лучше подстраховаться, заплатить совсем небольшие деньги и сделать так, чтобы никакой русский гений не изобрел процессор, быстродействие которого на порядок выше самых лучших, самых последних американских разработок, — Губерман почти злобно постучал ладонью по монитору работавшего компьютера.
Степаненко впитывал каждое слово Губермана, словно губка воду.
— Поймите, не патриотизм приводит этих людей сюда, а самый обычный собственный шкурный интерес. И это так просто понять… И Союз они развалили не потому, что завидовали нам… Нет. Наш советский, все нараставший хаос угрожал их пусть себе и мещанскому, комфортабельному благополучию. Вот в чем вопрос. Нет, надо быть умным, надо учиться… А за комфорт в настоящем, и обеспечение такого же комфорта в будущем американец готов напечатать и выложить любую сумму баксов.
— То-то и оно, что напечатать! — сокрушился Степаненко.
— Вот именно, напечатать, — сказал Губерман. — МВФ откуда деньги берет? Из кармана американского налогоплательщика, да? Это мировая эмиссия! Ладно, давайте о наших баранах. Вас устроит, скажем, миллион?
— Миллион? — поразился Степаненко.
— Да, миллион. В американской валюте, — Губерман смотрел серьезно.
«Миллион меня точно устроит, — подумал Степаненко. — Вернее, Иру и ее детей. Только Борис Исаакович, похоже, считает меня соловьем, которого можно кормить баснями».
Он чуть склонил голову, повернув к стене и вдруг увидел в окне, как на тротуаре появились две пары чьих-то ног. Впрочем, прохожие то и дело проходили мимо, и в этом мелькании ног ничего удивительного не было. Но ноги, одна пара в грязных кроссовках, другая в каких-то кожаных штиблетах с кисточками, остановились. Окно было расположено по отношению к тротуару таким образом, что ноги можно было видеть до колен, то есть можно было определить, в каких брюках были прохожие. Оба остановившихся напротив окна прохожих были одеты в камуфляжные армейские брюки.
Несколько секунд Степаненко, слушая монотонный голос Губермана, пуская густой сигарный дым, наблюдал за этими ногами.
— Поймите, иностранцы «положили» глаз на будущее России. Они заплатят любые деньги, чтобы суперсовременный процессор — «Эльбрус», быстродействие которого на несколько порядков выше зарубежных аналогов, либо остался что называется под сукном, или же оказался там, у них, в Силиконовой долине…
Степаненко не сводил глаз с показавшихся ему подозрительных ног. Он не совсем понимал, что сейчас ему говорит Губерман.
— Уже сейчас акции фирм, представители которых контактировали с разработчиками «Эльбруса», довольно ощутимо пошли вверх. Идет натуральная перекачка средств в эти фирмы, обещающие многомиллиардные прибыли. Я согласен, что кое-что в моем бизнесе незаконно. Но кто сейчас может достойным образом продавать то, что по праву принадлежит России. Я лавирую в сложнейшем переплетении интересов — МВД, ФСБ… И все подконтрольно Президенту. Я не говорю о вас. Но ваши коллеги готовы лишь выслужиться, неважно, что открытие не состоится.
Каждый тянет одеяло на себя. Одни ученые уезжают… другие зажали свои открытия до лучших времен. А тут еще бандиты, эта так называемая братва вмешивается… Нет, один честный майор ФСБ, Максим Степаненко, сам по себе ничего не сделает.
— Откуда вы знаете мою настоящую фамилию?! — воскликнул Максим, не сводя глаз с ног, которые по-прежнему топтались перед окном. И вдруг ему в голову тюкнуло, что это сочетание кроссовок, штиблет и камуфляжа не просто подозрительно, но и смертельно опасно.
Не успел он справиться при помощи анализа с этим «тюком» в голову, как человек, обладатель кроссовок, опустился на одно колено. Степаненко не увидел лица человека, только его руки. И в этих руках он увидел нечто более существенное, чем лицо, — он увидел укороченный автомат Калашникова с длинным черным цилиндром глушителя.
В следующее мгновение Степаненко отпрянул в сторону, вырывая на лету из подплечной кобуры свое собственное оружие, и сразу же вслед за этим автоматная очередь прошила стекла окна, роллеты и наполнила помещение сизоватым пороховым дымом. Пули с глухим долбающим звуком ушли в противоположную от окна стенку.
Стрелявший не видел Губермана: тот сидел у самого окна, прислонившись спиной к стене. Стрелявшему была видна, и то с трудом, его шевелюра над краем подоконника. Но стрелок целился в Максима, тоже коренастого, и тоже в белой тенниске.
Стеклянные брызги накрыли хозяина кабинета. Он охватил голову руками и сполз под стол. Следующая очередь с характерным сталистым звоном вконец размолола роллеты и изрешетила противоположную стену. Степаненко давно лежал на полу. Он прополз в маленькую прихожую. Он не сомневался, что убийцы наверняка пройдут в кабинет, чтобы убедиться в результатах своей работы. Ведь это так просто — обойти угол здания, толкнуть дверь и заглянуть внутрь. На это им потребуется не более десятка секунд. Тягаться со своим пистолетом против автомата Степаненко не намеревался. Он взглянул вверх, на потолок, где был открыт люк. Он мог вспрыгнуть на стол, подтянуться на руках и оказаться на первом этаже здания. На это уйдет две-три секунды. На первом этаже окна распахнуты — можно уйти через любое.
Но ведь не за ним же охотились убийцы?! Им нужен был Губерман! А он был еще жив! Охотники перепутали его, майора ФСБ Максима Степаненко, с Губерманом. Теперь они постараются убрать обоих. Степаненко — ненужный свидетель.
Губерман успел столько рассказать! А сколько еще знает?! Его нужно было во что бы то ни стало спасти! Действовать нужно молниеносно!
Степаненко метнулся к столу, нагнулся, взял Губермана за шиворот и рванул вверх, пистолетом указывая путь вверх, в люк.
— Быстро! Вверх.
Губерман успел немного прийти в себя, засуетился, схватил органайзер, стал срывать пиджак со спинки кресла.
Уже скрипнула первая, наружная дверь, затем кто-то ударом ноги распахнул ее. Степаненко не раздумывая три раза подряд выстрелил в предбанничек. Послышалось матерное ругательство. Степаненко еще выстрелил несколько раз подряд, подталкивая Губермана пистолетом, чтобы тот взбирался на стол. Но тот все еще возился со своим пиджаком. Не теряя ни секунды, Степаненко прыгнул на стол, на ходу оттолкнулся прыжковой ногой, вцепился в край люка, быстро поджался на руках и взметнул тело наверх. Через секунду он был уже на свежекрашеном полу первого этажа.
Вслед за ним наверх вылетела папка под крокодиловую кожу с молнией из желтого металла. Черт побери! Знакомая вещь! Да ведь это папка Колешко.
Степаненко свесился в люк и протянул руку уже стоявшему на столе Губерману. Тот, к его удивлению, протянул вначале пиджак. Степаненко схватил пиджак и в сердцах швырнул его обратно, вцепился в руки Губермана и стал тащить его наверх. В любую секунду убийцы могли открыть огонь из предбанничка или же просто швырнуть в помещение гранату через разбитое выстрелами окно.
Но Губерман, по-звериному осклабившись, вырвался из рук Максима, нагнулся, схватил пиджак, что-то вытащил из внутреннего кармана и только тогда протянул руки вверх. Степаненко немного позже понял, почему бизнесмен возился с пиджаком. Он достал из него небольшую, толстенькую замызганную от частого и длительного уже употребления записную книжечку, которую и держал в руках, когда Степаненко стал тащить его вверх.
Ну до чего же грузен был Губерман! Будь он полегче, Степаненко запросто выхватил бы его из люка. Но пока он тянул его, раздалась шипящая, словно плюющаяся автоматная очередь. Ноги, таз, даже живот Губермана, все еще остающиеся в полуподвальном помещении, были прошиты пулями.
Степаненко почувствовал: по телу Бориса Исааковича пробежала ужасная конвульсия. Он стал почему-то в три раза тяжелее, но Степаненко все же втянул несчастного бизнесмена наверх. Тот судорожно вцепился в него, широко раскрыв рот от боли и удивления.
Степаненко быстро оценил ситуацию. Ясное дело, они станут добивать Губермана, чтобы быть уверенными в его смерти. Кроме того, им не нужен свидетель, то есть он, Степаненко. В любой момент кто-либо из бандитов мог показаться или в окне, или войти на первый этаж через известную им дверь. Ведь это они совсем недавно ходили по первому этажу!
Надо уходить, уходить через окна, выходящие в заросший внутренний двор: высокая крапива и лебеда заглядывали внутрь оконных проемов.
Степаненко, не выпуская пистолет, ухватил Губермана под обе руки и потащил его к окну. Но дотащить не успел. В окне, расположенном с торца здания, как раз над входом в полуподвальное помещение, мелькнула тень, и в следующее мгновение раздался уже знакомый сталистый, харкающий звук.
Губерман дернулся в его руках, прошитый еще одной очередью, а Степаненко, бухнув наугад из пистолета в сторону окна, инстинктивно залег за обмякшее тело бизнесмена, прикрываясь им как своего рода защитным барьером.
Это было нехорошее движение, эгоистическое — прятаться за другим, но в тот момент Степаненко не был способен ни размышлять, ни давать моральные оценки собственным поступкам.
Жуткий, мертвящий страх овладел им, когда раздалась автоматная очередь и он мгновенно понял, а скорее позвоночником почувствовал: в пустой гулкой комнате, на голом, скользком, недавно выкрашенном, с еще не совсем высохшей краской полу перед шестью или восемью настежь распахнутыми окнами он отличная мишень. Тем более мишень, что в руках пистолет с пустой обоймой — при последнем выстреле затвор с клацающим звуком отошел в заднее крайнее положение.
Но все это Степаненко сообразил, а, вернее, вспомнил потом. В данный момент, ощущая конвульсии умирающего бизнесмена, он понял, что в любой момент из любого из окон могла ударить автоматная очередь. Максим отвалил Губермана от себя, быстро перезарядил обойму и несколько раз выстрелил по окнам, не давая противнику возможности высунуться.
Степаненко еще намеревался добраться до люка, возле которого лежала знакомая папка с молнией из желтого металла, но шальная очередь заставила его вновь залечь за Губермана.
Пули прошли верхом. Степаненко выстрелил в окно, опять наугад, для острастки нападавших. Бизнесмен кончался, с хрустом сжимая в ладони записную книжечку. Степаненко вырвал ее из рук бизнесмена, в два прыжка достиг окна, оперся ладонью на подоконник и прыгнул в заросший крапивой внутренний дворик. Он не думал о том, что мог оставить отпечатки пальцев на этом чертовом подоконнике (или думал, но выбора у него не было — надо было на что-то опереться, не нырять же вперед головой на какую-нибудь кучу битого кирпича). Времени на раздумывание не было. Он спасал собственную жизнь.
Сиганув через дворик, Степаненко переметнулся через забор и очутился в густом вишняке. Он присел и осмотрелся. Недалеко стоял старый дом, расположенный посередине глухого, заросшего сада. От улицы усадьба отгорожена высоким, почти двухметровым дощатым забором.
Степаненко приник к щели, чтобы понаблюдать за домом, откуда он только что убежал.
Вот в глубине комнаты мелькнула фигура одного из бандитов. Вот он настороженно выглянул в окно. Стандартное настороженное лицо. Славянин, блондин.
Выйти из дома наружу, во дворик, бандит не решился. Неинтересно ему с автоматом наперевес охотиться за убежавшим свидетелем по городским дворикам.
Бандит скрылся в окне, через секунду раздался одиночный лязгающий звук.
«Добили! Губермана добили…» — мелькнула мысль.
Степаненко обошел дом, направился в глубину сада. Найдя обомшелую калитку со скрипучими завесами, Степаненко осторожно выглянул. Видны одни только заборы. Не улица, а проулок. И никого нет. Только далеко на улице, куда выходит проулок, вышагивают обычные, ничего не подозревающие прохожие. Степаненко быстро пошел прочь от места убийства. Вышел на Тимирязевскую и поспешил к своему автомобилю.
По дороге он много раз оглядывался, заглядывал за заборы и только после того, как убедился, что он вне поля зрения бандитов, сел в машину и завел двигатель.
Вот это влип! И потом — следует ли ему сообщать в милицию?! Ведь в конце концов менты запросто могут взять его след! Черт! И пули, выпущенные из пистолета, найдут. Вот так наследил.
Степаненко выехал на центральную улицу Арсеньевска и только тогда почувствовал: сидит в чем-то мокром. Посмотрел вниз, макнул пальцами под бедрами, поднес к глазам — кровь! Его собственная кровь!
Скорее всего пуля, пробив еще живое тело Губермана, зацепила и его. Горячий кусочек металла пробил штанину и вошел по касательной под кожу. Степаненко ощупал пулю. Есть, сидит, гадина… Крови вроде бы немного, но брюки пропитались ею, кровь стала стекать на сиденье.
«Куда теперь? Отправиться к старикану?! Но я весь в крови. Старухи на скамеечке у подъезда сразу обратят внимание… Связать с убийством проще простого… Нет, не так надо делать…»
Он проехал мимо поворота к дому старика, выехал на трассу. Перед постом ГАИ свернул на первом попавшемся повороте — если менты его остановят, то беды не миновать.
Дорога привела в дачный кооператив. Маленькие, аккуратные домики с крохотными ухоженными участками. Дальше пошла деревня, за деревней запруженная небольшая речушка. Поставил машину боком к деревне, вышел из машины, снял брюки и стал полоскать в воде.
Пуля, сидящая под кожей, стала беспокоить. Ее можно было выдавить, заставив ее идти тем путем, по которому она вошла под кожу. Но это будет адская боль. Степаненко взял из бардачка карманный нож, подержал над огнем зажигалки, подождал, чтобы лезвие остыло. Вспорол кожу… Ага, пуля еще глубже… Сделал надрез. От боли в глазах потемнело. Концом лезвия выковырял пулю. Она оказалась на удивление маленькой. Маленькая металлическая гадина… В глазах потемнело еще больше, стало подташнивать.
Где-то в аптечке есть антибиотики, стрептоцид, йод. Разорванная кожа в месте входа пули кровянилась, сильно кровоточила рана, сделанная ножом. Быстро заклеил рану пластырем, наложил несколько слоев бинта.
Вымыл брюки, выполоскал чехол сиденья, вытер тряпкой кровь с винилового покрытия сиденья и с резинового коврика.
Боже, почему кровь такая липкая! Как сладкий резиновый клей…
Затем еще раз рассмотрел вынутую из собственного тела пулю, протер ее носовым платком и опустил в кармашек бумажника.
Брюки на капоте, несмотря на палящее солнце, сохли медленно. Во всяком случае ему так казалось. К машине со стороны деревни стали собираться любопытные ребятишки. Пришлось сесть в машину, втащить в кабину еще влажные брюки и тронуться с места.
Брюки натянул перед городом, не выходя из машины. Мокрая ткань причиняла боль, правда, боль быстро утихала.
Вскоре он оказался у дома, где жил Воронов.
Все его предостережения насчет бабулек оказались напрасными — лавочка у подъезда оказалась пуста. Степаненко без каких-либо осложнений проник в квартиру старикана. Перед ним таиться не стал.
— Подцепил пулю, — объяснил он, проковыляв в отведенный ему угол и улегшись на диванчик.
— Ну тогда раздолбай, — наставительно произнес старикан. — Я сорок лет прослужил, и ни разу не царапнуло. А так ты…
Он еще добавил существительное, совсем не употребительное ни в разговоре, ни тем более в печати.
Старик стоял, выжидательно глядя на майора. Понимал, что сейчас последуют распоряжения ли, просьбы ли.
— Надо в аптеку сходить, — произнес Степаненко. Он уже стискивал от боли зубы. С первого взгляда ему показалось, что его рана — пустяковая царапина. Теперь пульсирующая боль, казалось, дергала все правое бедро.
Когда старик, взяв протянутые деньги, ушел, Степаненко поднялся, сбросил одежду и внимательно осмотрел рану. Рана как рана. Пуля прошла путь не более как четыре сантиметра с внутренней стороны бедра.
И тут Степаненко обнаружил на локтях и коленях следы невысохшей краски. Подошвы ботинок тоже были в краске. Он посмотрел на свои руки. И они были со следами краски… Вроде бы, когда брюки полоскал, ничего не было.
«Черт побери! — выругался он. — Вероятно, руль в машине в краске».
От духоты в квартире, от пережитого, от усталости на него навалилась такая дремота и апатия, что не хотелось не только думать, но и шевелиться.
«Уж не потеря ли это крови дает о себе знать?» — мелькнула мысль.
Пришел старик, принес медикаменты. Хорошая чайная чашка крепчайшего кофе вернула силы и возможность более или менее сносно соображать.
Немного отдохнув, Степаненко позвонил Эльвире, воспользовавшись квартирным телефоном.
— Нам надо встретиться, — стараясь быть спокойным, попросил он.
— Хорошо, — обрадовалась она. — Где?
— На старом месте. Возле бара, в котором мы увиделись…
Через пятнадцать минут подобрал ее возле бара. Эльвира запрыгнула в машину почти на ходу. Некоторое время они ехал молча. Степаненко лишь изредка косился на ее голые колени. Эльвира на этот раз оделась по молодежной моде и была похожа на Софию Ротару на сцене. Особенно Максима раздражали ее перчатки, похожие на велосипедные.
Везде по городу была милиция. Завидя милицейский наряд, Степаненко сворачивал.
— Что случилось? — встревожилась Эльвира.
Степаненко выругался, почти не разжимая губ. Эльвира положила руку на его колено. Они выехали из города и остановились на пустыре.
— Что же все-таки случилось? — спросила Эльвира.
Степаненко уткнулся лбом в руль.
— В переплет попал. Ты еще не слышала о расстреле на улице Тимирязева?
— Расстреле? Кого там расстреляли?!
— Кого? Неужели ты не знаешь?
Эльвира откинулась на спинку сиденья. Степаненко повернулся к женщине, взял ее руки в свои.
— Максим, почему ты не хочешь ничего рассказать?
— Да что рассказывать. Предстоит разбирательство. Кажется, мне сухим из воды не выйти. Если что случится, тебе ни в коем-случае не следует говорить, что адрес Губермана дала мне ты.
— Я? Я не давала тебе его адрес, — удивилась Эльвира. — А что с ним?
— Его нет.
— В смысле как нет? В городе нет?
— Вообще нет.
— В Израиль уехал?
— Его отправили к праотцам.
— Одним мерзавцем меньше, — вдруг произнесла Эльвира.
— Ты знала его? Все у тебя мерзавцы: Соха дзе, Губерман. Не удивлюсь, если в их число попаду и я.
— Нет, они все мерзавцы, а ты — нет.
До ближайших домов было метров триста. На пустыре никого. Эльвира обвила его шею руками и стала жадно целовать. Он отвечал ей.
Вскоре она задышала, как морская гигантская черепаха, откладывающая на пляже яйца. Ноги ее были закинуты на переднюю панель. Они были удивительно белы. Видимо, Эльвира никогда не загорала.
Степаненко приподнял голову и осмотрелся. Никого. Впрочем, вооружившись биноклем, со стороны домов можно разобраться, что творится в машине. Номер машины тоже легко прочитать.
— Боже, — прошептала она, — здесь так неудобно.
Степаненко, всячески скрывая, что он ранен, делал свое дело. Это было мучительно, неприятно — он боялся, что она обнаружит наклеенный пластырь и пристанет с расспросами.
— Черт возьми, почему мы не можем проехать ко мне? — вдруг сказала Эльвира, отстраняясь от него. — У меня такая широкая постель…
— Но…
— Без никаких но…
Степаненко запустил двигатель и включил скорость…
Машину поставили в соседнем дворе. Поднялись в квартиру. Эльвира достала бутылку водки.
«Это как раз кстати, — подумал Степаненко. — Почему бы не расслабиться. Шмаков вряд ли будет, если Эльвира так уверенно привела его сюда. Лучше укрытия не придумать. Факт, что по словесному описанию меня станут разыскивать. А я здесь, в квартире руководителя регионального управления ФСБ… Что же, жена Цезаря вне подозрений… Хорошо, что впереди воскресенье…»
Степаненко, сославшись, что надо умыться, прошел в ванную комнату. На самом деле был вынужден проверить пластырь на ране. Ему показалось, что пластырь каким-то образом сбился и кровь смочила брючину. Рана оказалась в порядке, правда, из-под сбитого во время возни в машине пластыря сочилась сукровица.
«Какой секс?! — подумал Степаненко. — Но она ждет… Кроме того, надо выспросить, кто же такой Сохадзе, кто у него в подручных…»
Когда вернулся в комнату, увидел: Эльвира, совсем голая, лежит в постели. Красивое холеное тело лоснилось. В другой раз Степаненко не заставил бы себя уговаривать, тем более, Эльвира, крупная телом женщина, была в его вкусе.
Он погасил свет, лег рядом.
Потом он почувствовал, как кровь из его раны слегка увлажнила ткань простыни.
Они покинули постель только к полудню следующего дня. Степаненко сразу уехал. Несколько раз по дороге на Москву он, словно Штирлиц, ставил машину на стоянку и дремал.
Домой добрался поздно вечером. Поставил машину во дворе и, несмотря на то что чертовски устал, — хотелось содрать с раны пластырь, нырнуть в ванну. Но Максим решил прогуляться до ближайшего кафе, которое было еще открыто, поесть и хорошенько промочить горло.
За едой и выпивкой пролистывал записную книжку Губермана. Не обращал внимания на девушек, сидевших рядом и строивших ему глазки. Не заметил, как изрядно нагрузился. Но так было нужно — алкоголь хорошо снимал нервное напряжение.
Притащился домой поздно. Стал рыться в карманах в поисках ключа. Нашел, стал на ощупь пытаться попасть в замочную скважину. Лампочка на лестничной площадке не горела. Потом, спустя сутки, Степаненко анализировал этот свой приход и, злясь на самого себя, корил себя за то, что не придал этому обстоятельству абсолютно никакого значения.
Темнота на лестничной площадке была не единственной странностью, на которую ему следовало бы обратить внимание. Не обратил он внимания и на то, что кошка, которая встретила его на лестничной площадке, не захотела заходить в квартиру, когда он раскрыл дверь. Это тоже было более чем странно. Такого раньше никогда не было. Он даже разозлился и протолкнул кошку ногой в квартиру. Она шмыгнула на кухню.
Степаненко прошел в прихожую и, не зажигая свет, с облегчением освободился от обуви. И, как бы он ни был пьян, почувствовал: в квартире он не один. Но сделать что-нибудь — схватиться за пистолет или просто выскочить на лестничную площадку — не успел. Крепкие руки схватили его, прижали к входной двери, быстро и ловко выдернули пистолет из подплечной кобуры. Брякнул металл, на запястьях он ощутил браслеты наручников. Степаненко рванулся, попытался развернуться для удара, но получил чем-то тупым и твердым, видимо, собственным пистолетом, удар по голове.
Сумрак в комнате быстро съежился до размера сияющей точки… Через несколько мгновений сияющая точка расширилась, но в глазах по-прежнему очертания предметов и фигур были зелеными. Почему-то потянуло на рвоту. Как сквозь вату услышал:
— Ша! Кореш! Будешь дергаться, получишь по кумполу…
Голос был хриплым, незнакомым. Говорили громко, не таясь. Его бесцеремонно взяли за шиворот и втолкнули в комнату. На пороге он споткнулся и, чтобы не вытянуться на полу во весь рост, упал на колени.
Вспыхнувший свет ослепил его.
— О! Да он лыка не вяжет… — раздался голос. Максиму показалось, что он уже слышал этот мягкий баритон.
Жмурясь от яркого света, Степаненко язвительно пробормотал:
— Если бы знал, что у меня гости, вернулся бы трезвым.
Он почему-то думал, что «гости» — сотрудники ФСБ. Начальство не могло оставить безнаказанным его самовольный визит в Арсеньевен.
Визит коллег, даже в такой форме не был бы странным. Губерман мертв, а он, Степаненко, был на месте убийства. Степаненко смутно понимал, что на него попытаются навесить это убийство. Нет, не для того, чтобы посадить, а с целью профилактики. Мол, ослушался, теперь попробуй-ка выпутаться, братец.