Уже третьи сутки Леонов был один. После того как Николаев в очередной раз поднял шум, требуя, чтобы Леонову оказали медицинскую помощь, Николаева увели, и назад он не вернулся. Вечер и весь следующий день Антон лежал на земляном полу. Встать он не мог. Сильнейшая головная боль и боль в груди не давали покоя, от этого мутилось сознание. Кроме какой-то теплой солоноватой воды, он ничего не употреблял.

Сегодня утром принесли несколько вареных картофелин. Превозмогая боль, Антон заставил себя сесть и попробовал еду. Съев половину принесенного, он осторожно, чтобы не вызвать снова приступа боли, лег на пол. Через некоторое время Антон снова почувствовал состояние вроде легкого опьянения. Ему даже стало несколько легче. В этот момент вошли трое. Один из них молча взял посуду и вышел, а двое остались. Тот, который был в европейском костюме, что-то сказал, второй перевел:

— Как ты себя чувствуешь?

— А как может себя чувствовать человек, у которого сломаны ребра, разбита голова и он длительное время находится без медицинской помощи? — вопросом на вопрос ответил Леонов.

— Мы пришли, чтобы избавить тебя от этих мук,

— Кто вам мешает? Избавляйте.

— Но для этого с твоей стороны нужны гарантии. Мы честные люди, и нам достаточно твоего заверения, что ты будешь делать то, что мы скажем.

— И что же я должен сделать? — спросил Леонов.

Он вдруг поймал себя на том, что хочется говорить и что настроение у него стало лучше.

— Ты должен согласиться сотрудничать с нами.

— А вы — кто?

— Мы борцы за свободу Афганистана, представители исламской партии Афганистана.

— А это та, которой руководит Хекматиар?

— Да, Гульбуддин Хекматиар. Он готов сам встретиться с тобой, если ты, конечно, согласишься перейти на нашу сторону. Это наши люди привезли тебя сюда, и ты в наших руках. Как захотим, так и поступим с тобой, ведь мы ни от кого не зависим.

— И даже от американцев? — ехидно спросил Леонов.

— Американцы — не мусульмане, мы пока пользуемся их помощью, не больше. Когда мы станем у власти, то посмотрим, что делать с ними. Ты должен понять: ты в наших руках и никакие международные организации решить твою судьбу без нас не могут. Если мы захотим, то ты живьем сгниешь в наших ямах и твои русские ничего не узнают об этом. Если же ты согласишься работать с нами, то станешь богатым человеком и сможешь уехать в любую, какую захочешь, страну. Денег у тебя будет столько, сколько потребуется до конца твоих дней.

— Можете меня хоть резать на куски, но ничего не дождетесь. Я требую, чтобы меня передали посольству Советского Союза или, в крайнем случае, чтобы предоставили мне возможность встретиться с представителями пакистанских властей.

— А с нами ты не хочешь говорить? — еле сдерживаясь, спросил мужчина.

— Вы же не хозяева этой страны и не являетесь ее представителями.

— Нет, неверный, нет, шакал! В твоей душе живет шайтан! — выкрикнул мужчина. — Ты пожалеешь, что не послушался голоса разума. Здесь мы — хозяева, и не рассчитывай на то, что тебя будут выслушивать пакистанцы. Как мы захотим, так и будет. И ты сдохнешь, как собака! Никто никогда не узнает, где ты и что с тобой случилось!

Они оба ушли. Леонов остался один. На душе была невыносимая тоска. Пытаясь подавить ее, Антон заставлял себя думать о чем-то другом. Он уже в который раз оглядывал стены, отыскивая хоть бы какой-нибудь гвоздь. Для него мысль о самоубийстве казалась естественной: он искал смерти. Антон решил подняться, взгляд его остановился на оконной решетке. Но тут за дверями снова послышался шум: вошли два охранника с автоматами. Жестами приказали выходить.

Антон вышел во двор и увидел, как к небольшому автофургону подводят Николаева. Грубо подталкивая, заставили его влезть вовнутрь. Затем к машине подвели и Леонова. Он влез через узкую дверь в металлическую будку. Дверь захлопнулась, и машина сразу же тронулась. Николаев помог Леонову сесть на грязный железный пол. Оба, обрадованные встречей, не обращая внимания на сильную тряску, рассказали друг другу, что произошло, как их разлучили.

— Теперь ясно, почему они нас держали раздельно,— громко говорил Николаев. — Они решили нас обрабатывать по одному. Хрен им с редькой!

Машина все время подпрыгивала на ухабах. Антон почувствовал себя плохо. Он перестал разговаривать и молча переносил боль. К счастью, ехали они недолго. Вскоре машина остановилась. Дверь фургона открылась, и парни оказались в большом дворе, где было много одноэтажных и двухэтажных зданий. Двор был обнесен высоким глинобитным дувалом, в котором имелись большие глухие деревянные ворота. Во дворе сновало много вооруженных людей в национальной одежде. Некоторые из них бросали на приехавших любопытные настороженные взгляды и быстро проходили мимо.

Рядом с Николаевым и Леоновым остался один автоматчик, а второй быстро зашагал к двухэтажному зданию. Вскоре он вышел в сопровождении высокого худощавого мужчины. Тот, подойдя к ним, на ломаном русском языке сказал:

— Добрый день! Идите за мной. — И он первым зашагал к одинокому небольшому дому.

Десантники пошли за ним. Николаев тихо сказал:

— Ну вот, кажется, и доброе слово услышали…

— Ты имеешь в виду «добрый день»?

— Ну да. С нами же никто не здоровался.

— Посмотрим, что за этим последует… главное, чтобы нас не разлучали, — сказал Леонов, тоскливо посматривая по сторонам. — Здесь у них что-то вроде гарнизона.

— Да, похоже. Я вот только ломаю голову, где мы находимся.

— Разберемся.

Они подошли к дому. Дверь была открыта. Их ввели в тесный коридор, сопровождающий жестом указал на дверь, находящуюся справа. Переступив порог, они оказались в небольшой комнате. Дверь за ними тут же захлопнулась. Оглянулись и увидели, что в дверях вырезано маленькое оконце с дверцей. Справа небольшое зарешеченное окно. Стекла нет. Николаев выглянул.

— Кажется, это наша тюрьма. Камера подготовлена для содержания людей. Видишь, даже охранник у дверей может наблюдать за нами.

Не отвечая, Леонов тоже заглянул в окно. Он увидел тот же участок двора, где их высадили из автофургона. Но если посмотреть влево и вправо, то можно увидеть почти весь двор.

Ворота, через которые их ввезли, были как раз напротив домика… В этот момент они отворились, и во двор въехал огромный, с наращенными высокими бортами грузовик. Машина, чадя дымом, тяжело урча, медленно развернулась и, сдав назад, остановилась у какого-то строения. Обе половины дверей тут же распахнулись, к машине подошли душманы и начали разгружать грузовик.

— «Мерседес», — тихо сказал Николаев. — Видишь, длинные ящики — это «эрэсы». Оружие, сволочи, привезли.

— Знаю, захватывали мы такие.

— А это станина от тяжелого пулемета, — тихо говорил Алексей. — А вот и сам пулемет. О, еще один…

Леонов отошел в угол и осторожно опустился на пол. Слушая, как Алексей комментирует разгрузку, подумал о доме. И сразу же щемящая тоска охватила его.

Вернул Леонова к действительности Николаев.

— Антон, Антон, ты посмотри! Еще два грузовика приехали, тоже с оружием!

— Запоминай, запоминай, нашим сообщим, — мрачно пошутил Леонов, а сам даже не шелохнулся.

Правда, через минуту Алексей сам быстро отошел от окна и сел рядом с Леоновым.

— К нам двое идут. По-моему, жратву несут.

И действительно, в дверях послышалась возня, в комнату вошли двое. При виде одного из них Антон радостно улыбнулся. Это был возница. Правда, у того ни один мускул на лице не дрогнул. С непроницаемым видом он поставил перед Антоном небольшую пластмассовую миску и кружку с чаем. И только перед тем как разогнуться, он бросил на парня внимательный взгляд. Второй мужчина поставил пищу на пол перед Николаевым. Затем оба, так и не сказав ни слова, вышли из комнаты. Охранник так же молча сразу же закрыл дверь. Николаев вскочил на ноги и быстро подошел к окну. Он проследил, в какое здание они вошли, и удовлетворенно сказал:

— Так, где у них кухня, мы уже знаем.

— А зачем это тебе?

— Как зачем? — Николаев сел. — Должны же мы перед побегом рекогносцировку местности сделать.

— Ты считаешь, что это возможно?

— А как же! Если они оставят, например, грузовик у дувала, мы охранника ночью — по башке, заскочим на грузовик, с него на дувал — и привет родителям!

— А ну, помоги встать, — оживился Антон.

Осторожно, с помощью товарища, он поднялся и подошел к окну. Хорошо, что оно было расположено на уровне человеческого роста. Увидел, что прибывший первым грузовик стоит вплотную к дувалу и сейчас идет разгрузка второго.

«Лешка, пожалуй, прав. Кузов грузовика почти достает гребень дувала. — Он перевел взгляд на ворота. Там стояли два охранника с автоматами. — Да и этих ночью, если тихонько приблизиться, можно кокнуть и рвануть».

Антон возвратился к своему месту и тихо сказал:

— По-моему, ты прав: шанс есть.

— Но чтобы сигать через дувал, тебе надо окрепнуть. — И Алексей пододвинул ему миску.

В миске была фасоль, заправленная томатом. Попробовали: соленая, с острым перцем. Ни ложки, ни вилки не дали, и Антон ел руками. Мысль о побеге заставляла не обращать внимания ни на отвратительный запах, исходящий от пищи, ни на ее остроту. Антон съел все и запил теплым, без сахара, чаем. Посмотрел на Алексея. Тот тоже съел и выпил все, что принесли.

Антон пошутил:

— Леша, у тебя лишней салфетки нет?

— Увы, сэр, кончились.

— Я, кажется, посплю. — Антон осторожно лег на спину.

Но снова открылась дверь, и вошел… возница. Забирая посуду, он улыбнулся Леонову. Антон, улучив момент, когда охранник, стоявший у дверей, не смотрел на них, тихо спросил:

— Исламабад?

Возница испуганно оглянулся на охранника, взял посуду и тихо сказал:

— Пешавар.

Дверь закрылась, парни радостно смотрели друг на друга.

— А знаешь, — шепотом сказал Алексей, — этот мужик начинает мне нравиться. Если мы останемся здесь, то он нам может быть полезным.

Утром Леонов проснулся поздно. Алексей еще спал. Антон подошел к окну. Грузовики, выстроившись в одну шеренгу, стояли у дувала. Посмотрел левее: в дальнем углу стояла группа вооруженных людей. Послышалась резкая команда, и они, построившись по два в ряд, направились к воротам. Все в национальной одежде, с автоматами на плече. Шли не в ногу, молча, и какая-то смиренная удрученность была в их фигурах.

— Наверняка на стрельбище или на полигон направились, — услышал голос Алексея Леонов.

— А и ты уже глаза протер?

— А как же, готовлюсь к завтраку.

— Нет, голубчик, сначала физзарядку сделай.

— Комплекс?

— Ага.

— Есть, комплекс! — И Алексей отошел на середину комнаты, поставил ноги на ширину плеч, развел руки в стороны. И в этот момент в дверях послышался шум, и тут же появился возница с пищей. Он поставил все на пол, где вчера ужинали пленники, взглянул на Антона и молча вышел.

Николаев выждал, пока закроется дверь, и бросил:

— Смотри, как боится, даже слова не сказал.

— Понять его можно. Но даю голову на отсечение, он ищет с нами контакта. Может, его руководители таким образом с нами заигрывают, а может…

— Поживем — увидим, — махнул рукой Алексей. — Давай начнем заряжаться энергией.

Охранник часто заглядывал в свое оконце и, как только увидел, что пленные поели, громко крикнул. Тут же появился возница. Николаев жестом показал ему, что они хотят умыться. Возница посмотрел на охранника. Тот отрицательно покачал головой. Тогда Николаев умудрился сделать жест, говорящий о том, что они хотят в туалет. Охранник сказал: «Саис», выпустил возницу и, что-то ему приказав, закрыл дверь.

— Ну, ты — артист! — усмехнулся Леонов. — Умеешь изъясняться.

— Чему ты удивляешься? Я же с ними вел разговор на международном языке. Но если они не захотят откликнуться на мою просьбу, случится беда со мной.

— А это у них новый метод пыток. Авось не выдержишь и согласишься на их предложение.

— Я действительно могу не выдержать, и тогда…

Алексей недоговорил. Снова послышались голоса, и в дверях появились двое вооруженных мужчин. Они жестом показали Антону выходить, но Леонов предложил Николаеву:

— Давай, Леша, жми. Уступаю тебе свою очередь.

Николаева вывели во двор и повели за угол дома.

Оказалось, что через окно парни видели только меньшую часть территории, обнесенной дувалом. Они прошли мимо палаток, которых было не меньше сотни, и наконец Алексей оказался у туалета.

Когда он вернулся в камеру, охранники повели Леонова. После его возвращения в камеру вошли двое мужчин. Они были без оружия. Оба были в национальной одежде, только у одного из них был одет еще и пиджак. Он заговорил первым. Второй оказался переводчиком. Коверкая слова, он переводил:

— Мы пришли, чтобы открыть вам глаза на реальность, рассказать вам правду. Вы простые, темные люди и слепо следовали за своими командирами и коммунистическими вождями. Вы не знаете, что так называемое правительство Афганистана пришло и держится у власти только благодаря советским штыкам. В Афганистане сейчас правят те, кому наплевать и на советских людей, и на свой собственный народ. Они предали ислам — самую священную и единственно правильную и справедливую веру на земле. Вам, советским солдатам, конечно, ваши командиры и вожди не сказали правды о том, что тех, кто не отрекается от ислама, правительство отправляет в рабство в Советский Союз и Монголию, где этих ни в чем не повинных людей заставляют почти без отдыха и сна трудиться глубоко под землей, добывать опасную для жизни человека руду. Вот только за один месяц из Афганистана вывезено более десяти тысяч человек для этого рабского труда. Вас обманывают, когда говорят, что ничего Советскому Союзу не надо в этом регионе… А знаете ли вы о секретном плане Советского Союза захватить все страны в регионе и получить доступ к Персидскому заливу? Вам, конечно, никто об этом не говорил, понимая, что если вы, советские солдаты, узнаете правду, то вы немедленно повернете оружие против своих нечестных правителей. Вам, конечно, никто не говорил, что вы обречены в этой войне на смерть. Нам, свободным и гордым афганским муджахедам, помогает весь мир. Наши друзья дают нам: все, что необходимо, для победы над неверными.

Леонов, еле; сдерживаясь, спросил::

— Скажите, уважаемый, а как вписывается в вашу теорию то, что, воюя против, неверных, вы с большой радостью принимаете-помощь от неверных. Ведь американцы, французы, западные немцы, итальянцы, японцы и другие, ваши помощники не являются мусульманами?

— Но они помогают нам. Наши американские друзья бескорыстны. Они дают нам деньги, оружие. Они верят нам, а мы верим им…

— Но они же неверные? — сказал Николаев.

— Но они — за нас, — упрямо твердил «пропагандист».

— Значит, и неверных, если они дают вам деньги и оружие, вы признаете? — наседал Николаев. — Ведь этим оружием одураченные мусульмане сбивают гражданские самолеты, разрушают мечети, убивают учителей, которые хотят научить ваших же детей грамоте, режут на куски врачей, спасающих жизнь мусульман?

— Это пропаганда! Я пришел сюда, чтобы раскрыть вам глаза, а вы не даете мне и слова сказать! — нервничал «пропагандист».

— Хватит! — Николаев решительно встал с пола. — Моему другу нельзя так долго быть в напряжении, у него болит голова и кровоточат раны, которые вы, вопреки даже требованию Корана, не хотите перевязать.

— И вообще, — поддержал Николаева Леонов, — будет лучше, если вы к нам больше не придете. Поверьте, мы хорошо разбираемся в политике. Ваше, конечно, дело кому служить, но один совет вам дадим: ничего нет на свете почетней, чем служить своему народу. Вы же служите своим заокеанским и другим империалистическим хозяевам. Вам наплевать на горе, слезы и страдания своего народа. Для вас главное получить за это свои сребренники. Ваша вера — не ислам, а доллар, марка и другая валюта.

Душман продолжал свое:

— Вы оба даже не знаете, что теряете. Исламская партия Афганистана, которую возглавляет великий Гуль-будцин Хекматиар, приведет нас к победе. Он вооружил свои отряды и направил на священную войну.

Леонов медленно поднялся на ноги.

— А знаете вы, господин хороший, какой приказ отдал ваш Хекматиар? Он приказал этим самым отрядам «оберегать всякую собственность, накопленную честным трудом», а что это значит?

— Это значит, что наш уважаемый Хекматиар хочет, чтобы даже самая маленькая собственность была сохранена для своих законных владельцев.

— Нет, — возразил Леонов, — это значит жестоко расправляться с теми, кто соглашается принять от народной власти конфискованную у феодалов землю. Кстати, господин хороший, не вашему Хекматиару принадлежит пальма первенства в издании такого приказа. Первым от своих подчиненных потребовал защищать «приобретенную собственность», пусть даже за счет крови других, Бурхануддин Раббани — бывший крупный землевладелец из Бадахшана, которому было мало земли в своей провинции, и он имел крупные участки и в провинции Кабул, и в провинции Нангархар. Ну, а что касается Гульбудцина Хекматиара, то мы знакомы и с его «программой», которая требует от всех мусульман выполнения «великих предначертаний ислама». В ней, конечно, нет указаний убивать детей, женщин и стариков, но ведь именно он, Гульбуддин Хекматиар, первый определил тарифы за убийство его же соотечест-венников-мусульман. Достаточно принести ухо мужчины, женщины или ребенка, чтобы доказать, что ты убил врага. Нам хорошо известно, кто придумал этот «тариф». Еще во Вьетнаме американцы, принося стоим командирам уши, получали вознаграждение за убийство бойца Вьетконга.

«Пропагандист» взорвался:

— О, как вы говорите с нами, неблагодарные! Теперь я вижу, что с вами надо поступать иначе. Я думаю, что голод и яма убедят вас лучше, чем наши слова.

Он резко повернулся и, сопровождаемый переводчиком, ушел.

Ребята некоторое время молчали. Потом Николаев одобрительно сказал:

— Хороший урок ты им преподал. Где только вычитал все это?

— Надо, дорогой мой, регулярно на политзанятия ходить, тогда и будешь знать эти истины.

— Да я ходил, но, честно говоря, меня всегда больше интересовали тактика предполагаемого противника, новинки вооружения. Ишь ты, гады, — ругнул он ушедших, — ямой нас пугают. Ладно, черт с ними, давай раны посмотрим.

На перевязку пошел оставшийся кусок майки.

— Промыть бы раны, — сказал Николаев и предложил: — Если принесет еду наш знакомый, попросим у него еще одну кружку и чаем промоем.

Чтобы отвлечься от боли, Антон спросил:

— Алексей, а откуда тебя призвали в армию?

— Из Иваново.

— Из города невест. Не женат?

— Нет, не успел, хотя девчат у нас действительно много. На любой вкус.

— Долго выбирал?

— Нет, рано еще. Давай, так договоримся: если вырвемся отсюда, то едем ко мне в Иваново и женимся. А?

— Посмотрим, — улыбнулся Антон. — Кто у тебя в Иваново остался?

— Родители. Отец в исполкоме работает, а мама врачом на текстильной фабрике. Есть еще две сестры. Одна в девятом, вторая в пятом классе учится. Хороший у нас город. А места какие! Плес… слышал небось о Левитанов-ских местах?

— Слышал. Недалеко от Иваново и Суздаль?

— Конечно, правда, этот город уже во Владимирской области, но все равно близко. Вот приедешь ко мне в гости, — размечтался парень, — покажу тебе все заветные места, город покажу… Увидишь, понравится тебе.

— Хорошо, хорошо, — горько усмехнулся Леонов. — Только для этого надо самую малость — рвануть отсюда.

— Да, ты прав, — сразу погрустнел Николаев. — Если не вырвемся, то и жить не надо.

— Я тоже так думаю… Не дает мне покоя стыд, что я — десантник и в плен попал. Я ведь воевал, не прячась за спины других, в каких только переделках не побывал, а тут — на тебе, в руки душманов угодил.

И Леонов впервые рассказал свою историю. Когда закончил, Николаев авторитетно заявил:

— Факт, на спящего набросились и, как куропатку, оглушили, а затем связали…

— Да не могло этого быть, — перебил его Леонов. — У нас ребята в отделении опытные, знают, что нельзя спать в такой обстановке… Мне командир приказал спать, а остальные, я уверен, не спали. Бросить они меня не могли… Вот уж который день ломаю голову, что могло произойти.

— Да, ты прав, — хмуро согласился Алексей. — Я ведь тоже терзаюсь тем же. Получается: отошел в сторонку — и пропал…