В тот вечер Бунцев сразу даже не заметил, что был легко ранен в руку. Он натянул на повязку рукав форменной куртки и, тяжело ступая, направился к своему «уазику».

«Как все просто, — подумалось Бунцеву, — взлетел Николай, упал и — нет человека. О чем он думал в этот миг?»

Приехав в батальон, Бунцев сменил грязное обмундирование и сразу же направился в штаб. А там старший группы проверяющих допрашивал начальника штаба. Майор Мисник выслушивал вопросы, которые подполковник задавал громко и раздраженно, и спокойно отвечал. Увидев комбата, Мисник прервался на полуслове, сделал два шага навстречу Бунцеву и, взяв под козырек, четко доложил:

— Товарищ подполковник, за время вашего отсутствия в батальоне никаких происшествий не произошло, личный состав действует согласно плану. По вашему приказу мною первая рота направлена для прочески района падения вертолета. Три минуты назад капитан Бочаров доложил, что рота задание выполнила и возвращается в расположение батальона. Потерь нет, связь устойчивая. В девятнадцать ноль-ноль на аэродром прибыло пополнение. Этим же рейсом прилетели старший сержант Шувалов, а также рядовые Банявичус и Турлаков. Докладывает начальник штаба майор Мисник.

Бунцев, отыскав на карте место падения вертолета, молча стоял. Он мысленно прощался со своим другом Першиным.

К нему подошел подполковник и спросил:

У вас когда отбой?

— Как во всех частях и подразделениях Советской Армии, — хмуро ответил комбат.

— Ну что ж, тогда через два часа после отбоя прошу поднять батальон по тревоге для выбытия на полигон для ночных стрельб.

— Эх, товарищ подполковник, — с какой-то грустью и даже сожалением глядя на этого задиристого, нервного проверяющего, сказал Бунцев. — Мы здесь столько провели ночных стрельб, что на всю оставшуюся жизнь хватит.

— Это меня не интересует. Я действую согласно плану, утвержденному моим командованием.

— А знаете ли вы, что до полигона ночью идти не имеет смысла, противник часто минирует дорогу. Стрельба же на самом полигоне демаскирует, и нас могут обстрелять душманы. Нужны ли нам неоправданные потери?

— Прошу выполнять мои требования, — сухо ответил подполковник и вышел из кабинета.

Бунцев взглянул на начштаба.

— Слышал, Иван Павлович?

— Слышал… — Мисник еще хотел что-то сказать, но Бунцев перебил: — Тогда исполняй. Прикажи с собой взять по три боекомплекта. На полигоне израсходуем не более одного. — И после небольшой паузы спросил: — С нашими парнями, что прибыли из отпуска, не беседовал?

— Не успел. Да как тут успеешь, когда этот, — он кивнул на дверь, куда вышел проверяющий, — пристал как банный лист… Я знаю, что Шукалин их к себе вызывал.

Бунцев посмотрел на часы. Ложиться отдыхать уже не имело смысла. Устало сказал:

— Проследи за ротой Бочарова. Я буду в кабинете замполита.

Шукалин был один. Он сразу же сообщил:

— Беседовал с Шуваловым, Турлаковым и Банявичусом. Я доволен, что мы их послали к матери Коблика. Поддержали наши мальчики ее здорово. Шувалов только сильно огорчен. Письмо, которое написала нам Вера Федоровна, таможенники отобрали.

— Как отобрали? — возмутился Бунцев. Это же не передача.

— А вот так. Взяли и отобрали. Письма тоже нельзя передавать.

— Идиотизм какой-то.

Гибели Першина Бунцев старался не касаться, но Шукалин вдруг сказал:

— Нам надо будет принять участие в церемонии отправления гроба с телом Першина. Сколько раз вместе воевали, сколько раз он выручал нас! В каких только переделках он не был, а тут на тебе! В обычном ночном полете, прямо над Кабулом…

— Война… — задумчиво произнес Бунцев и поднял трубку аппарата прямой связи с ЦБУ: — Бочаров прибыл?

— Да, рота устраивается на отдых, — ответил Мисник.

— Ну пусть пару часиков отдохнут. Я знаешь что думаю? Давай-ка мы направим разведчиков и саперов обеспечить дорогу на полигон.

— Я сам хотел это предложить, — обрадовался начальник штаба. — Такого приказа от проверяющего вряд ли дождёшься.

Бунцев рассказал Шукалину о своей встрече с генерал-лейтенантом Дубиком.

Шукалин грустно сказал:

— И откуда в нашей армии берутся такие люди, как этот подполковник? Я на своем веку уже перенес, наверное, сотню проверок. Разные люди попадали, но такого, как он, встречаю впервые. Представляешь, не успели Шувалов, Ба-нявичус и Турлаков прибыть из аэропорта в батальон, как он их к себе вызвал. Начал расспрашивать, кто, куда и зачем их направлял; передавал ли что-нибудь кто-либо из офицеров в Союз. Даже интересовался, нет ли здесь среди офицеров их родственников. Я посчитал необходимым доложить генерал-майору Щербаку о неправильных действиях руководителя группы проверяющих и его подчиненных.

— А что сделает Щербак или тот же Дубик, когда проверку прислали свыше? Кому-то же выгодно было выставить нас в таком свете. Комбат горько улыбнулся. — Ну ладно. Я в ЦБУ, скоро будем поднимать батальон, так что готовься, Владислав Альбертович.

— А я готов. Вот только письмо жене закончу.

— Привет передавай.

— Спасибо, передам. А тебе писем не было?

— Нет. Все кончено. Она, насколько мне известно, уже вышла замуж.

На полигон прибыли без происшествий. Правда, тому способствовали разведчики и саперы. На дороге были обнаружены и. сняты две итальянские противотанковые мины.

Когда Бунцев поставил об этом в известность проверяющего, тот кисло ухмыльнулся. Эта улыбка говорила о том, что подполковник сомневался в правдоподобности сказанного. Еле сдерживаясь, чтобы не сорваться, Бунцев приказал разведчикам и саперам продолжать контролировать дорогу, пока батальон не пройдет обратно.

Стрельбы прошли нормально. Да и как они могли проходить иначе, когда стреляли люди, которые знали цену точного выстрела и умели вести огонь днем и ночью даже в боевой обстановке.

Правда, не обошлось и без курьезов. Когда боевые машины начали строиться в колонну, неожиданно на полигон упало сразу несколько душманских ракет. Море огня — ракеты были зажигательными — заполыхало вокруг. Грохот, свист, разрывы осколков.

Комбат сориентировался мгновенно. С юга от полигона была равнина, примыкающая к городу, с севера — горы. Из-за гор вели огонь душманы.

Ракеты не могли поразить батальон, так как техника и люди были сконцентрированы ближе к горам. А вот командный пункт, где находился штаб батальона и проверяющие, оказался в зоне разрывов. Офицеры действовали четко, быстро и, что поразило проверяющих, совершенно не обращая внимания на обстрел.

Бунцев приказал колонне сдвинуться еще ближе к горам, затем отдал распоряжение одному из офицеров связаться с ближайшим артиллерийским подразделением. Повернувшись к начальнику штаба, приказал:

— Определите месторасположение. позиций противника.

Третьему офицеру поручал связаться с советскими постами, расположенными на господствующих высотах, они-то должны видеть, откуда бьет противник.

Бунцев все приказы отдавал спокойно, не повышая голоса. Руководитель группы проверяющих вдруг увидел, что там, где офицеры работали с картой, виден луч фонарика, и истерично закричал:

— Кто там демаскирует? Немедленно погасите свет!

— Отставить! — ровным голосом сказал Бунцев: — Продолжайте работать, товарищи! — И повернувшись к руководителю группы проверяющих, пояснил: — Мы хорошо знаем эту территорию. Душманы с вершин дальних гор засекли выход нашей колонны в район полигона, поэтому и бьют по площадям. Здесь, на полигоне, их наблюдателей нет, и корректировать огонь они не могут. На всех ближайших вершинах находятся наши посты.

В этот момент несколько ракет разорвалось недалеко от КП. Все продолжали работать как ни в чем не бывало. А проверяющий от неожиданности бросился на земляной пол, покрытый толстым слоем пыли. Мало того, падая, он уронил табурет, и в панике, когда снова рядом разорвалась ракета, укрыл табуретом голову.

Мисник, подошедший к комбату с докладом о том, что цели артиллерии даны и сейчас будет нанесен по душманским позициям удар, откровенно рассмеялся и с издевкой спросил:

— Может, бронежилет принести, товарищ подполковник?

Но Бунцев тут же его одернул:

— Товарищ майор, занимайтесь своими делами.

Комбат в этом проявлении страха со стороны подполковника увидел обычное человеческое чувство: «А кому не страшно в первый раз, да еще ночью?»

— Все позиции противника засечены, и наша артиллерия начала их обработку. Если не возражаете, я дам команду строиться в походную колонну.

Проверяющий, не услышав в словах комбата ни подвоха, ни насмешки, скороговоркой промолвил:

— Да-да, надо побыстрее уходить отсюда.

Радист, сидевший в самом углу, неожиданно обратился к Бунцеву:

— Товарищ подполковник, вас вызывает командир разведвзвода.

Бунцев назвал свой позывной. А затем, выслушав Иванько, приказал:

— Держите их у себя, как только подойдем, передадите нам. И еще, предупредите кротов, что последние пять коробок в колонне предназначены для них и для вас. Будете следовать вместе с нами. Как понял?

Комбат пояснил проверяющему:

— Разведчики взяли троих духов, они хотели еще мины поставить, рассчитывали, черти, что не подумаем о своей безопасности на обратном пути.

— Думали, что, обнаружив первые две мины, мы решим, что путь безопасен и в обратном направлении, — оживился проверяющий.

Бунцев тут же приказал Миснику:

— Сообщите в штаб ограниченного контингента о захвате пленных. Пусть свяжутся с афганской стороной и попросят забрать их у нас. Это можно будет сделать, — Бунцев взглянул на часы, — через два с половиной часа.

— Их же надо допросить, — сказал проверяющий.

— Это дело афганской стороны, — коротко ответил комбат.

В свой городок батальон возвратился без происшествий, и комбат приказал личному составу отдыхать. Усталый, еле передвигая ноги, он направился к себе в «бочку». Прежде чем войти, взглянул не небо. До рассвета не больше часа.

Разделся, лег и словно куда-то провалился. Сон пришел мгновенно.

Но Бунцев не был бы Бунцевым, если бы ровно в пять тридцать он не проснулся. Прошло еще двадцать минут, и комбат выбритый, аккуратный вошел в ЦБУ. Дежурный офицер доложил обстановку, а затем показал радиограмму. Группе проверяющих предписывалось немедленно покинуть батальон и вылететь в Ташкент.

— Когда придет старший группы, — приказал Бунцев,— доложите, что я буду у себя.

Планируя работу на день, он не забыл урвать время и для посещения госпиталя. Он уже знал фамилию капитана и решил обязательно навестить его.

Перед самым завтраком из ЦБУ сообщили, что комбат, вместе с замполитом вызываются в штаб ограниченного контингента.

В кабинете командующего было много людей. Среди военных выделялся человек в гражданской одежде. На него еще раньше обратил внимание Бунцев. Высокий, крупной кости, широколицый, он сел за стол рядом с командующим и начал читать какие-то бумаги.

Командующий взглянул на часы и проговорил:

— Товарищи! Представляю вам Чрезвычайного и Полномочного Посла Советского Союза в Республике Афганистан…

«Так вот почему мне его лицо знакомо, — подумал Бунцев. — Как же это я его сразу не узнал? Хотя он тогда, когда вручал награды, был одет в форму посла».

Посол поднялся и начал говорить. Голос у него был с хрипцой, но громкий и уверенный.

— Вчера нам сообщили из нашего министерства иностранных дел, что пакистанская сторона отрицает то, что на территории их страны находятся пленные военнослужащие Советской Армии. Однако совершенно достоверные данные неопровержимо свидетельствуют об обратном. Поэтому мне поручено просить командование ограниченного контингента обобщить всю информацию, которая будет сопоставлена нашим правительством с другими данными для определения всех возможных мер для возвращения наших солдат, попавших в руки душманов, на Родину.

Затем посол охарактеризовал политическую обстановку в Афганистане и сказал, что в настоящее время сложилась вполне благоприятная ситуация для решения афганской проблемы.

— Вы знаете, товарищи, что принято решение о выводе наших войск из Афганистана. Городки, посты, заставы вместе со всеми строениями и оборудованием будем передавать афганским вооруженным силам. Просьба проследить за тем, чтобы все передавалось в полном порядке. У нас есть план вывода войск, и он будет осуществляться точно и в срок.

После перерыва Дубик и Щербак, проводив посла, продолжили совещание. Только сейчас Бунцев получил ответ на вопрос, который он себе уже не раз задавал: почему он, комбат, приглашен на это совещание, где больше ни одного комбата не было. Второму парашютно-десантному батальону предписывалось обеспечить безопасность выводимых из Афганистана советских подразделений на участке шоссе, который начинается сразу же от Кабула.

Двоякое чувство охватило Бунцева. С одной стороны, было радостно думать о том, что кончались мытарства по горам Афганистана; сейчас его батальон повзводно займет постоянные позиции, а значит, и потерь будет поменьше. С другой стороны, радость предстоящего возвращения на Родину сливалась с грустью о том, что его батальон будет выведен из Афганистана в числе последних подразделений советских войск.

Сразу же после совещания Бунцев прямо из штаба связался со своими и, выяснив обстановку, решил заехать в госпиталь. Забежал в армейский магазин, расположенный прямо на территории штаба ограниченного контингента, купил фруктов, соков, конфет и поехал в госпиталь.

В госпитале он быстро отыскал в хирургическом отделении нужную палату. Врач, высокий молодой майор, сообщил, что состояние капитана Ольхова «обычное послеоперационное», и разрешил быть у него не более десяти минут.

Реанимационная палата представляла собой отгороженный угол в большой палате. Перегородкой служили простыни, в «палате» одна койка, на ней — капитан Ольхов. Ему двадцать семь лет, симпатичный, голубоглазый. Бунцев помнил, что он чуть выше среднего роста, стройный. Теперь "перед ним лежал парень с впалыми щеками, глаза то ли от боли, то ли от не прошедшего еще наркоза затуманенные.

— Ну, здравствуй, браток, — прикоснулся к его локтю Бунцев. — Как ты?

— Здравствуйте, товарищ подполковник! Все нормально. Вот лежу и как раз о вас думаю… Не знаю, как вас и благодарить. Вы же мне жизнь спасли.

— Да что ты, дружок? Ты сам себя спас.

— Нет, нет, если бы не вы, то был бы в лапах духов, хотя, конечно, последний патрон оставил бы для себя. Наверняка бы погиб, кровью бы истек…

Бунцев сел на стул, поставил на тумбочку два целлофановых пакета и предупредил:

— Фрукты не мыты. Скажешь сестричке, помоет.

— Спасибо. Зачем это вы?

И капитан вдруг сам начал рассказывать:

— Мы с Николаем Антоновичем взлетели на патрулирование. Полет обычный, рядовой. Не на боевые же вылетели, я даже книгу прихватил, думал висеть нам в воздухе долго, почитаю немного. Сделали один круг, второй. Высота где-то шестьсот — семьсот метров. На третьем развороте вдруг взрыв. Свет в кабине погас, слышу сильный запах дыма. Вызываю по переговорному устройству Першина — глухо. А вертолет начал заваливаться вправо, и тут я услышал голос Першина: «Приказываю, прыгай!» — «А ты?» — спрашиваю. А он: «Ольхов, прыгай, внизу же кишлак! Я протяну». — Глаза Ольхова стали влажными, голос задрожал. — И тут же раздался второй взрыв, а может, это машина начала разваливаться, не знаю. Я понял, что падаем уже вертикально вниз. Схватил автомат, рванул аварийный кран и еле выбросился. Почти сразу же раскрыл парашют, земля же недалеко. Смотрю, а мимо три или четыре горящих костра летят. Успел подумать, как бы купол парашюта не сожгли. Поднял голову и вижу догоняет меня бешено вращающийся винт с редуктором. От света этих костров я его-то и увидел. Идет по наклонности прямо на меня… Не буду врать… испугался, решил, что смерть моя меня догоняет. Правда, инстинкт сработал, я потянул на себя стропы, чтобы парашют в сторону спланировал. Может, это и спасло. Винт пронесся рядом. Ногу мне отрубил и перерубил несколько строп. Сознание помутилось, пришел в себя уже на земле, а парашют, вернее, купол его, за кроны деревьев зацепился. Открыл лямки, освободился от строп и тут вижу тени между деревьями… Понял — духи. Открыл огонь, решил жизнь, подороже продать. А тут вы, словно с неба свалились, ей-богу!

И вдруг Ольхов неожиданно спросил:

— Товарищ подполковник, а как Першин? Он выпрыгнул?

— Не знаю, браток, — соврал Бунцев, отводя глаза в сторону. — Проческу проводили другие, результатов еще не знаю. У меня ночные стрельбы были, а с утра в штабе на совещании. Прямо оттуда к тебе и приехал.

Из-за простыни-перегородки выглянула медсестра и тихо сказала:

— Товарищ подполковник, ему больше нельзя.

— Да-да, иду. — Бунцев встал и спросил: — Может, тебе домой пару слов черкануть? Кто там у тебя?

— Родители… мама, папа, жена… доченька, ей третий годик… — Голос у Ольхова задрожал, он прикрыл правой рукой глаза и заплакал.

— Ну что ты, Вячеслав… — Бунцев не мог найти нужных слов. — Успокойся, все нормально. Главное — ты жив! Мы же — солдаты.