Побег был делом решенным, и подготовка к нему велась полным ходом. Правда, были и неожиданные трудности. Взять хотя бы кандалы. Казалось, что проще, пили их потихоньку, и дело с концом. Ну а если душманы хотя бы у одного пленника заметят, что кандалы подпилены? Что они сделают со всеми, даже страшно предположить. По крайней мере, вместе бы их больше не держали. Долго ломали головы и в отношении Антона и Алексея. О том, что Николаев и Леонов поедут в западную страну, афганские военнопленные и их связной не знали. Парни, боясь утечки информации, решили их в курс дела не вводить. Встал вопрос, а как поведут афганские друзья, когда узнают, что двое советских военнопленных «предали»? Не откажутся ли они от своего плана?

Тамарин предложил, чтобы Николаев и Леонов дали согласие за день до восстания, но тут-же возникли опасения, а если их не вызовут к себе представители западных государств.

— Пусть сами попросятся к ним на беседу, — предложил кто-то.

Но Жураковский резонно заметил:

— А если никого из них не окажется на базе, что тогда?

В конце концов пришли к выводу, что ребята начнут искать встречу с иностранцами за три дня до побега.

Николаев и Леонов начали заучивать наизусть данные на каждого из пленных. О том, что они находятся в тюрьме на территории Пакистана, надо было сообщить кому следует. Кто-то из парней предложил, чтобы каждый написал короткую записку родителям, но, подумав, отвергли эту идею. Почти два десятка записок спрятать было трудно. И вот родилась идея написать короткое коллективное письмо, на котором всем расписаться и указать сведения о себе.

Взялись за письмо и сразу же начался спор: к кому обращаться. Целый день ушел на составление записки, а когда закончили, Тамарин ее зачитал:

— «Родина! Тебе пишут твои сыновья, которые не по своей воле оказались в плену у душманов. Сейчас мы находимся в учебном центре (базе) вблизи пакистанского города Пешавар. Нас постоянно унижают, избивают, морят голодом, не оказывают медицинской помощи. Двое наших товарищей Валерий Киселев и Сергей Мещеряков не выдержали этих издевательств и повесились. Каждый из нас скорее умрет, чем предаст тебя! На все наши требования связать нас с представителями Советского Союза или Красного Креста, нам отвечают отказом и говорят, что пакистанское правительство никогда не подтвердит, что на ее территории находятся советские военнослужащие. Здесь, на базе, в тюрьме находятся несколько сот пленных афганских солдат и офицеров. Они смогли установить с нами связь, и мы вместе решили поднять восстание, чтобы вырваться из подземелья и прорваться в Афганистан. Иного пути у нас нет. Мы поручаем нашим товарищам младшему сержанту Леонову Антону Сергеевичу и рядовому Николаеву Алексею Федоровичу сделать вид, что они согласны уехать в одну из западных стран, а там, при первом же удобном случае, явиться в советское посольство и сообщить о нашей судьбе.

Родина! Мы остаемся твоими сыновьями. Если не вернемся, не суди нас».

Тамарин обвел всех внимательным взглядом.

— Все правильно?

— Да.

— Тогда пусть каждый, поменьше занимая места, напишет свои данные и распишется.

Вдруг подал голос Викулин:

— Ребята, у меня есть предложение. — Он выждал пока наступит тишина. — Я предлагаю фамилию, имя, отчество, а также город, откуда призван, писать шариковой ручкой, а расписаться своей кровью.

— Зачем это? — непонимающе спросил Тамарин.

— А затем, что группа крови каждого из нас известна в частях, где мы служили. Это во-первых, а во-вторых, все поймут, что это письмо — наша клятва Родине.

Все согласились, и скоро письмо, где против каждой фамилии стояла подпись кровью, было готово. Стали думать, куда можно спрятать его. Все понимали, что Леонова и Николаева, конечно, переоденут. Значит, письмо должно лежать в таком месте, откуда его можно будет в момент переодевания незаметно и быстро взять.

Сделали так: положили записку глубоко в карман брюк, а затем чуть выше перевязали узеньким шнурком, оторванным от майки.

— Если будут шарить по карманам, то не заметят, — уверенно сказал Сейсейбаев.

В это время в камеру зашло шестеро душманов. Четверо кроме израильских автоматов «узи» держали в руках нагайки с тонкими металлическими хлыстами. Переводчик скомандовал:

— Встать, когда зашел к вам господин!

Все бросили взгляд на Тамарина и Леонова. Те продолжали сидеть, и ребята не сдвинулись с места. Переводчик вопрошающе смотрел на коротконогого, жирного, с круглым плоским лицом и большой лысиной мужчину. А тот уставился маленькими глазками в Жураковского, который как сидел спиной ко входу, так и остался сидеть.

— Встать! — пнул его ногой переводчик. — Я приказываю встать!

Жураковский чуть повернул голову к переводчику и спокойно сказал:

— Послушай, ублюдок, если ты еще раз притронешься своей вонючей ногой, то я тебя этой цепью задушу.

Переводчик испуганно отступил и что-то сказал своему господину. Тот что-то переспросил у него, а затем бросил несколько слов охранникам. Двое их них, подскочив к Жураковскому, начали бить его нагайками. Тонкие, из металлических нитей хлысты, словно острые ножи, рассекали рубашку, пронзали тело до костей. Ребята бросились на защиту товарища. Цепи, которыми были скованы солдаты, на этот раз сослужили добрую службу. Держа перед собой, ребята, словно щитами, защищались ими.

Тамарин крикнул:

— Мужики, не бейте их, нам нельзя этого делать!

Душманы отступили к дверям, а один из них дал короткую очередь в потолок. Солдаты отошли к противоположной стороне, спрятав за собой Жураковского. Николаев окликнул Сейсейбаева и сказал ему:

— Объясни им, что избивать себя мы не позволим.

— Правильно, — поддержал его Тамарин, — и обрати их внимание, что никого из них мы не ударили.

Сейсейбаев, вытирая кровь на лице, обратился непосредственно к господину. Тот после его слов внимательно оглядел своих охранников и, не заметив следов насилия, удовлетворенно кивнул головой.

Затем, после небольшой паузы, он через переводчика обратился к пленникам:

— Советские солдаты, я — представитель пакистанских властей.

От неожиданности ребята замерли: неужели пакистанские власти решили заступиться за советских людей, которых насильно затащили в эту страну душманы?

А представитель продолжал:

— Я хочу сообщить вам, что мы предупредили руководителей афганской оппозиции о том, что скоро правительство Пакистана не разрешит им здесь содержать пленных. Поэтому предлагаю вам обратиться за помощью к представителям западных стран, которым оппозиционеры передадут любого из вас, кого те пожелают. Что будет с теми, кто не захочет обращаться к представителям западных стран, я не знаю. Это дело оппозиции. Могу только вам сказать, что никого из вас ни вашему командованию, ни афганскому правительству оппозиционеры не передадут. Тех, кто согласится уехать, ждет свобода и интересная жизнь.

Увидев, что пакистанец окончил свою речь, Тамарин окликнул его:,

— Скажите, а Пакистан продолжает поддерживать дипломатические отношения с Советским Союзом?

— Да, конечно.

— Так почему же вы не хотите нас передать нашему посольству?

— Мы вас в плен не брали.

— А вы что, не хозяева своей страны? Или вам безразлично, что в ваш дом насильно приводят граждан страны, с которой у вас тесные связи и нормальные дипломатические отношения?

— С вами воюют афганские мусульмане, а вы для них — неверные.

— Вы не назовете своей фамилии?

— Она вам ни к чему, — ухмыльнулся пакистанец.

— А вы сами мусульманин? — спросил Леонов. — Верите в ислам? Подчиняетесь Корану?

— Я правоверный мусульманин, и Коран для меня — святой закон жизни.

— А в Коране, в суре «Доброта» говорится: «О пророк! Скажи тем, в руках которых пленные: если Аллах узнает про добро в ваших сердцах, он дарует вам лучшее…» Так скажите же об этом душманам, они же подчиняются вам, чтобы они относились к нам по-человечески, оказали медицинскую помощь и передали нас Красному Кресту.

— Я не уполномочен вести с ними переговоры. Вы лучше подумайте над тем, что я вам сказал.

И пакистанец быстро направился к выходу. Охранник и переводчик, толкаясь, вышли за ним.

Тамарин удивленно смотрел на Леонова.

— Слушай, Антон, откуда ты знаешь Коран?

— Читал. Нам показывали эту книгу, когда объясняли, как вести себя, чтобы не оскорбить афганцев, их веру в ислам.

— И ты все это запомнил?

— А сейчас многое вспоминается.

Постепенно все успокоились, ребята помогали Жу-раковскому. У него оба плеча были рассечены и сильно кровоточили. Несколько дней назад связной передал немного порошка и шепнул Сейсейбаеву, что им надо посыпать раны. Посоветовавшись, решили, что порошок используют позже, когда раны хоть чуть-чуть затянутся.

Наступило время обеда, но в камеру зашли охранники и увели Николаева. В последние дни представители западных спецслужб беседовали с каждым в отдельности, очевидно, решив, что уговорить по одному будет легче.

Николаев пришел через час.

— Вызвал меня Миллер. Как обычно, уговоры, обещания, ну и, конечно, угрозы.

— Ну а ты, что? — спросил Тамарин.

— Попросил время подумать.

— Когда снова вызовут?

— Обещал, что завтра.

Тамарин посмотрел на Леонова.

— Ну вот что, мужики, готовьтесь на завтра в поход.

— Как на завтра, — растерялся Леонов, — еще же есть время.

— Ну и что? Играть с судьбой мы не имеем права. Давайте подумаем, как вам себя вести.

Они уселись в углу и повели длительный разговор.

Ночь была тревожной. Мало кто спал, парни перешептывались. В помещении витал дух напряженного ожидания и тревоги.

Наступило утро. Дождливое и хмурое, с низкшйи тяжелыми облаками.

За Николаевым пришли скоро. Он бросил на друзей долгий прощальный взгляд и молча вышел. Его провели через весь двор, и Алексей еще раз убедился, насколько точной была схема, которую передали им афганские пленные.

В прохладной комнате его дожидались Миллер, Роберт и Торн. «Святая троица», — подумал с иронией Николаев. Первым заговорил Роберт, Торн переводила:

— Я понимаю так: благоразумие взяло верх? Надеюсь, что вы сейчас согласитесь с нашим предложением?

— Я даже не знаю, что делать… как мне быть…

— Решайтесь, Алексей, — настаивал Миллер. — Вы же приобретаете свободу, жизнь!

— Мне страшно решиться… вот если бы с кем-нибудь со своих…

— А оно так и будет, — уверенно сказал Роберт. — После вас начнут соглашаться и другие. Но мы оценим то, что вы были первым.

— Все равно одному страшно. Может, я еще подумаю пару деньков?

Роберт и его помощники видели, что Николаев «колеблется», наступил такой момент, что стоит только поднажать и он, этот русский, сдастся.

И они нажимали, уговаривали, обещали.

— Давайте еще кого-нибудь из ребят позовем? — предложил Николаев. — Здесь один на один я его постараюсь уговорить уехать вместе.

— А кого бы вы хотели? — спросил Миллер.

— Любого… можно, Жураковского или Салуецкого… ведь каждый колеблется, никак не осмелится… — Николаев специально не называл фамилию Леонова, выжидал, как и договорились прошедшей ночью.

И первым клюнул американец. Он что-то сказал Торн и Миллеру, упомянув при этом Леонова. О чем он говорил, Алексей, конечно, не понял. Но то, что он произнес фамилию Леонова, Алексей не сомневался. Миллер по-русски спросил:

— А если Леонова позвать, вы сможете его уговорить?

Николаев неопределенно пожал плечами.

— Зовите, попробую. Думаю, что и он в конце концов поймет…

Скоро привели Леонова. Миллер заговорил первым:

— Антон, вот Алексей принял решение переехать в одну из западных стран. Но он настолько привык к тебе, что хочет, чтобы вы начали новую жизнь вместе. — Он повернулся к Николаеву. — Ну что ты молчишь, Алексей, скажи ему сам.

Николаев «поколебался» немного, а затем встал с кресла и подошел к Леонову.

— Антон, мы же все равно погибнем здесь, сгнием как собаки. Давай уедем, останемся живыми. Пусть на чужбине, но жить. Давай, а?

Леонов сделал растерянный вид.

— А как я об этом ребятам скажу?

— А зачем говорить? Мы просто не вернемся к ним и — все тут.

— Они даже не узнают о том, что вы дали согласие, — торопил их Миллер.

— А куда мы поедем? — спросил Леонов у Николаева.

Алексей вопросительно посмотрел на Роберта. Торн перевела ему вопрос. Роберт спросил:

— В Америку хотите?

— Далеко… — задумчиво сказал Леонов.

— Тогда поезжайте в Англию, — предложил Миллер.

Леонов в смятении смотрел на Николаева.

— А может, рискнуть в Англию? Все-таки Европа…

— Давайте, ребята, решайте, не пожалеете, — Миллер волновался.

— Ну так что, в Англию? — спросил Николаев.

— А была не была! Давай!

— Ну вот и прекрасно, — по-русски сказал Роберт. И тут же деловито обратился к Леонову: — Как думаете, кто из ваших следующий согласится?

— Выждите дней пять-шесть, сами попросятся. — Антон произнес эту вынужденную фразу, а у самого даже сердце заболело от обидных слов в адрес своих товарищей, которые через несколько дней ринутся в бой за свободу.

Дальше все пошло стремительно. Тут же явились два душмана с приспособлениями и в считанные минуты сняли с них кандалы, наручники и цепи. Непривычно легкими стали руки и ноги.

Через полчаса парни в закрытом джипе в сопровождении Миллера и трех автоматчиков ехали к городу. Леонов спросил у Миллера:

— Куда мы едем?

— В Пешавар. Там приведем вас в нормальный человеческий вид и оформим документы.

— Долго это протянется? — весь напрягшись, спросил Николаев.

— Думаю, пару дней, не больше.

Где-то на окраине машина въехала в большой двор, обнесенный высоким дувалом. Во дворе стояло четыре дома. Ребят ввели в одноэтажное здание. В раздевалке, у входа в душевую, Миллер ткнул пальцем в одежду и, еле скрывая отвращение, сказал:

— Бросьте в угол это тряпье, его заберет слуга и сожжет. А вы идите мойтесь.

Когда он выходил, ребята успели увидеть двух автоматчиков с той стороны дверей.

— Охраняют, — тихо промолвил Николаев, стаскивая с себя лохмотья.

— А ты что думал? — ответил Леонов. Он вывернул карман и поспешно развязал тесемку. — Видишь, даже окон нет, чтобы не рванули такие, как мы с тобой.

Боясь, что их подслушивают, ребята не вели разговор о настоящих своих делах. Перед ними сейчас стояла важная проблема: куда спрятать письмо. Оба отчаянно цеплялись глазами за каждую деталь, но ничего подходящего не находили. Тогда Леонов заглянул в душевую. Четыре отделения, деревянная скамья, на стене крючки для полотенцев, а над ними — маленькая полочка. На нее-то и положил сложенное во много крат письмо. И вовремя. Только Леонов вернулся в раздевалку, как вошли двое. Они принесли одежду и большие махровые простыни. Эти же двое молча бросили в картонный ящик лохмотья и вышли. Ребята направились в душевую, куда манила их вода.

Дверь из раздевалки приоткрылась, и показался Миллер. В руках он держал какой-то большой флакон.

— Ребята, возьмите жидкость от вшей. Хорошенько вымойте голову и все тело. Вшей и в помине не останется, — весело сказал он и добавил — И не забудьте, вас ждет вкусный обед.

После душа с удовольствием надели чистое белье, шорты и легкие льняные рубашки. Тело было легким, чувствовали себя так, словно заново родились.

Их вкусно накормили. Но много есть не дали. Миллер пояснил:

— У вас организмы истощены, наедаться опасно.

Потом их отвели на другую половину, где были спальные комнаты. Миллер спросил:

— Вам каждому отдельную комнату давать или будете вдвоем в одной комнате?

Парни попросились в одну! Их привели в просторную комнату с двумя кроватями, застеленными белоснежными простынями. Леонов сунул под матрац письмо, и только они улеглись на койки, как сразу же нагрянул сон.