На группу адвокатов, которую возглавляла миссис Барбара Декарт, как никогда, навалилось работы. К тому же и ситуации, в которой она оказалась, не позавидуешь. Надо было одновременно обслуживать противоборствующие стороны. Особенно тяжело пришлось самой миссис Декарт. Она должна была представлять в суде саму первую леди Америки — супругу Президента, которая предъявляла иск секретарю «Совета белых граждан», ярому врагу Джона Макоули — Баррету, газете «Вашингтон таймс» и ее редактору Прудену-младшему. Одновременно трое адвокатов из группы Декарт представляли интересы Моники Левин в судебном разбирательстве, которое проводило Большое жюри конгресса в отношении Президента страны.
Декарт была обязана выполнить ряд поручений миссис Элизабет Богарт. К этому следовало еще одно. Ей неожиданно позвонила Сара Макоули и попросила приехать к ней в загородную резиденцию. Там миссис Макоули попросила Барбару Декарт встретиться с Пруденом и Барретом и предложить им досудебную сделку, суть которой сводилась к следующему: еще до суда газета признает свою ошибку и принесет на своих страницах Саре Макоули и ее мужу извинения. То же самое должен сделать и прорасист Баррет. В свою очередь, Сара Макоули, которая предъявила к этим джентльменам, каждому в отдельности, и газете иск на общую сумму одиннадцать миллионов долларов, уменьшит его в десять раз.
Миссис Декарт созвонилась с Люси Бриттон и, договорившись с ней о встрече, немедленно вылетела в Арканзас. Оказалось, что миссис Бриттон с умом использовала деньги, полученные от Джона Макоули, и хорошо развернула свое дело.
Барбара Декарт напомнила ей о Монике Левин, которую по настоянию специального прокурора Томаса Гордона вызывали на судебное заседание, где Левин под присягой заявила, что никаких любовных отношений с Президентом Джоном Макоули она не имела.
Миссис Бриттон, конечно же, хорошо помнила все это. И когда Барбара задала ей вопрос, хотела бы она, чтобы ее дело в связи с этим было пересмотрено, как этого хочет добиваться Томас Гордон, миссис Бриттон даже руками замахала в знак протеста. После этого они вдвоем поехали к нотариусу, где подготовили и заверили два документа: заявление миссис Люси Бриттон о категорическом отказе от повторного рассмотрения ее дела и доверенность о предоставлении миссис Барбаре Декарт права представлять ее интересы.
В этот же день, поздно вечером, усталая, но довольная миссис Декарт возвратилась самолетом в Вашингтон.
Утром следующего дня Барбара позвонила редактору газеты «Вашингтон таймс» Прудену и попросила принять ее.
Пруден, не скрывая удивления, согласился встретиться немедленно. Барбара, не успев даже проинформировать миссис Богарт о результатах поездки в Арканзас, не теряя времени, села в автомашину и поехала в редакцию.
Редактор оказался респектабельным, высоким, модно одетым джентльменом. Стоило Барбаре только начать говорить о том, что она приехала обсудить кое-какие вопросы предстоящего через несколько дней судебного разбирательства, как Пруден, не скрывая досады, прервал ее:
— Скажу откровенно, вляпался я со своей газетой в это дерьмо. Мне уже совершенно ясно, я и этот авантюрист будем разорены. Не знаю, как выдержит и редакция ваш удар с компенсацией ущерба…
— Мистер Пруден, — в свою очередь прервала его Барбара, — я хочу вам сказать, что миссис Сара Макоули и ее супруг относятся к газете с большим уважением и не хотели бы отправлять ее в нокаут. Они также не желали бы разорять вас и лишать кресла редактора. Всем давно известны не только взгляды и уровень мышления небезызвестного Джимми Баррета. Здесь впору в отношении его не иск выставлять, а диагноз ставить. Поэтому по поручению моей клиентки — миссис Сары Макоули, я хочу сделать вам следующее предложение.
И Барбара изложила суть этого предложения. Глаза Прудена загорелись. Он даже сразу не поверил и удивленно переспросил:
— И что, тогда сумма иска уменьшится до чуть более миллиона долларов?
— Причем эта сумма для всех трех ответчиков общая.
— Я готов от своего имени и имени редакции газеты принести миссис Макоули и мистеру Президенту тысячу извинений. Не хочу скрывать от вас, миссис Декарт, мой проигрыш в суде с таким огромным иском является для меня политическим и финансовым крахом, после которого нечего и думать, чтобы встать на ноги.
— А как себя поведет Баррет?
— Куда он денется! Кстати, в двенадцать часов он у меня будет, и я уверен, он ухватится за ваше предложение не только обеими руками, но и ногами и еще черт знает чем.
— Но, повторяю, мистер Пруден, опровержения и извинения должны быть опубликованы в ближайшем номере и на видном месте.
— Я это сделаю завтра, вернее, в завтрашнем номере все будет опубликовано.
— А Баррет?
— Он сделает все, что я скажу, или он больше никогда не появится в обществе. Я сам объявлю ему войну.
— И еще, мистер Пруден. Я считаю, что в ходе судебного заседания, вернее, в самом его начале, вы и Баррет должны будете сделать соответствующее заявление. Наша сторона после этого безотлагательно сделает тоже свое заявление, что превратит суд в простую формальность, и дело разрешится к удовольствию обеих сторон. Я не хочу скрывать и причины нашей инициативы. Она кроется в одном: в выборах сенатора от штата Нью-Йорк. У нас есть немало других проблем, и мы не хотим терять драгоценное время на возню с вами.
— Я понимаю. Передайте миссис Саре Макоули и мистеру Президенту, что отныне наша газета будет на их стороне.
— Хорошо. Я оставляю свою визитную карточку с моими телефонами и буду благодарна вам, мистер Пруден, за информацию по результатам вашей беседы с Джимми Барретом.
Протянув редактору на прощание руку, Барбара удалилась и, уже сидя в машине, позвонила миссис Богарт и коротко сообщила о своей поездке в Арканзас и встрече с редактором газеты «Вашингтон таймс». Богарт была рада и напомнила, что Барбара должна еще встретиться с адвокатом Президента Андрисом Джонсоном. При этом миссис Богарт заявила:
— Я только что разговаривала с ним по телефону, он ждет тебя.
Барбара быстро просчитала, как ей ехать, и на ближайшем перекрестке свернула направо. Ехать было сравнительно недалеко, и минут через пятнадцать она уже была в кабинете Джонсона.
Тот встал со своего места и, направляясь навстречу Барбаре, сказал:
— Я рад приветствовать вас, коллега. Думаю, что у вас не появились ко мне враждебные чувства из-за того, что мы, исполняя профессиональный долг, вынуждены быть оппонентами?
— Ну, что вы, мистер Джонсон, я все прекрасно понимаю. У меня нет к вам и вашему клиенту никаких неприязненных чувств. Вы правы, мы с вами просто исполняем свой профессиональный долг. Скажу откровенно, мне не очень приятно представлять интересы моей нынешней клиентки, но что поделаешь, — Барбара улыбнулась, — клиентов, как и родителей, не выбирают.
Они устроились в углу за низеньким столиком. Барбара не отказалась от кофе, и пока секретарша подала его, успела рассказать о своей поездке в Арканзас и о встрече с Пруденом.
Затем она перешла к главному:
— Мистер Джонсон, я хочу сообщить вам, что миссис Богарт и, естественно, я совершенно не желаем отставки Президента. В этом вопросе у нас мнения с мистером Гордоном полностью противоположные. Поэтому я здесь.
И Барбара рассказала о планах Гордона в отношении самого Джонсона, а затем спросила:
— Вы слышали о происшествии с бывшим демократом, а теперь республиканцем Чарльзом Кеннеди во Флориде?
— А что там произошло?
Барбара протянула газету:
— Здесь все прочтете. Лично я усматриваю в действиях мистера Чарльза Кеннеди признаки покушения на первую поправку к Конституции, то есть на свободу слова.
Джонсон внимательно прочитал статью и произнес:
— Вы правы, здесь можно предъявить Кеннеди претензии в неуважении к Конституции. Откровенно говоря, он нам чертовски надоел. Словно с цепи сорвался!
— Мистер Джонсон, чем вам помочь?
— Спасибо, — ответил Джонсон, а потом осторожно добавил: — Завтра будут допрашивать Монику Левин. Естественно, никаких контактов ни у мистера Президента, ни у меня с ней нет. Для нас было бы очень важно, если бы она не пыталась утверждать, что мистер Президент склонял ее к даче ложных показаний. Сами понимаете, одно дело — легкомысленное поведение на почве взаимных чувств, а совершенно другое — то, что пытается доказать мистер Гордон.
— Да, понимаю. И еще позволю одну откровенность. Мистер Джонсон, хочу вам напомнить одно, по-моему, весьма интересное для вашей стороны постановление Верховного суда, которое вы можете использовать как весьма мощный аргумент в свою пользу.
Увидев, как внимательно слушает ее хозяин кабинета, продолжила: — Согласно этому постановлению, обвинение в лжесвидетельстве не может быть поддержано в том случае, если свидетели дают одинаково правдивые показания, но при этом по-разному вспоминают одни и те же события.
— Спасибо вам, миссис Декарт. Я еще раз убеждаюсь в вашей искренности. — Джонсон подошел к столу и, взяв из папки какой-то лист, возвратился и показал его: — Вот оно, это постановление. Видите, как мы с вами одинаково мыслим. Скажу честно, только вчера откопал этот документ. Хочу вас попросить еще вот о какой детали. Когда будете разговаривать с мисс Левин, постарайтесь осторожно напомнить, что когда Президент выступал по телевидению с обращением к нации, то на нем был желтый в крапинку галстук. Можете спросить у нее, не этот ли галстук она ему подарила?
— Поняла, — улыбнулась Декарт. — Обязательно ей напомню. Кстати, я хочу навести Левин на мысль о предательстве мисс Мор и о том, что она нарушила закон, который запрещает делать магнитофонные записи рассказа человека без его согласия.
— Это было бы неплохо, если бы Левин на мой вопрос по этому факту подтвердила, что никакого согласия она этой Анджеле Мор на использование магнитофона не давала. Сами понимаете, это будет серьезным ударом по обвинению Гордона.
— Хорошо, мистер Джонсон, я постараюсь выполнить вашу просьбу. Ну а сейчас мне пора. Предстоит встреча с Левин, а завтра день ох какой тяжелый.
— Да, после слушаний показаний Левин, Большое жюри будет слушать показания мистера Президента.
— До встречи, мистер Джонсон.
Барбара вышла из офиса, села в машину и, запустив двигатель, решительно тряхнула головой: «На сегодня только Моника Левин — и хватит! — подумала она, но тут же вспомнила о Богарт. — Да, только Левин и Богарт! Хватит! Завтра тяжелый бой…»
Заседание Большого жюри началось ровно в десять. Выступили представители стороны обвинения, которую представляли «менеджеры» палаты представителей — конгрессмены-республиканцы. Их глава — председатель юридического комитета Генри Мэтч окинул взглядом зал, балконы, где находились счастливчики, умудрившиеся получить пропуска на это зрелище, и сухо изложил, в каком порядке будут рвать на куски Президента. Не прошло и трех минут, как он откровенно ударился в высокую патетику. На огромном экране появилась видеозапись момента, когда Макоули приносит присягу на Библии. Мэтч рассказал душещипательную историю о Томасе Море, который предпочел смерть клятвопреступлению, и визгливым голосом продолжил:
— Леди и джентльмены, я хочу вам напомнить только потому, что английское право ставит короля выше закона, а народ Америки отверг его.
Сидящие напротив друг друга Андрис Джонсон и Барбара Декарт невольно переглянулись. Смысл исторических экскурсов Мэтча легко расшифровывался. Республиканцы требовали политической смерти Макоули.
В течение семи часов, сменяя друг друга, «менеджеры» озвучивали известные уже всем факты. Для большего эффекта они демонстрировали видеозаписи выступлений Макоули и огромные листы бумаги с выдержками из его допроса, Левин и других лиц, проходящих по делу «Моникагейта».
Сидящая рядом с Декарт адвокат из ее группы наклонилась и тихо произнесла:
— Они не привели ни одного нового доказательства и стараются просто нагнетать эмоции.
— Леди и джентльмены! — снова на передний план выдвинулся Генри Мэтч. — Мы бы хотели вместе с вами определить понятие «половой акт» и ответить на вопрос: совершал ли его Макоули в отношении Моники Левин. Наверное, в этом зале не найдется человека, который без смеха воспринял утверждения мистера Макоули, что это Моника Левин занималась с ним сексом, а он с ней — нет.
В зале засмеялись, а Мэтч продолжал:
— По сути дела и сам мистер Макоули признал, что был близок с мисс Моникой Левин. Мистер Президент, заявляя об этом, просто прибег к семантической уловке, назвав свою связь с ней не сексуальной, а «неподобающей»…
После выступлений обвинителей был объявлен перерыв. К Декарт подошел Джонсон:
— Что вы можете сказать о предъявленных обвинениях?
— Я думаю, что обвинители из палаты представителей произвели впечатление на своих коллег сенаторов-республиканцев, находящихся сейчас в роли присяжных. Я уверен, что сенаторы-республиканцы назовут доводы обвинителей убедительными.
— А сенаторы-демократы?
— Неубедительным сексуальным мусором. Но ваши выступления еще впереди, и я желаю вам успеха.
— Благодарю. Но хочу спросить, какова, по вашему мнению, должна быть моя линия?
— Я думаю, что главная линия адвокатов Белого дома уже ясна: если даже мистер Макоули и виновен, то все равно лжесвидетельства и препятствование отправлению правосудия с целью сокрытия сексуальных связей не тянут по Конституции на отстранение от президентской должности.
— Я уверен в том, что мы их разгромим.
— Мой клиент при любом исходе дела в выигрыше. Мистер Макоули готов, как я поняла, возместить ей материальный ущерб значительной суммой.
— Увы, да. Но это единственный шанс — не допустить лишней болтовни со стороны Левин.
— Я думаю, это правильный шаг. Лично я обратила внимание Левин на действия мисс Мор, которые имеют признаки состава преступления.
— Спасибо. Это для нас также очень важно, тем более что я хочу при допросе мисс Левин задать вопрос об этом. — И Джонсон с легким поклоном отошел, тем более что начинался второй акт представления.
Как только слушания возобновились, Гордон, заряженный патетикой Метча, воскликнул:
— Уважаемые члены Большого жюри, обратите внимание на одну характерную деталь: мистер Макоули, отвечая на ваши вопросы, надел желтый в крапинку галстук, а ведь именно этот галстук подарила ему мисс Моника Левин. Я уверен: всем ясно, что мистер Макоули таким образом подает мисс Левин сигнал. Вы спросите, о чем? Отвечаю: он снова требует от нее не быть откровенной и не на все вопросы отвечать правдиво.
Джонсон с сарказмом спросил:
— Мистер Гордон, на мистере Макоули надеты трусы. Вы не расскажете высокому Большому жюри, что этим он хотел сказать?
В зале раздался хохот: смеялись не только те, кто находился на балконе, но и большинство членов Большого жюри.
Правда, через десяток секунд председательствующий призвал всех к спокойствию и строго произнес:
— Я хочу напомнить, что, согласно процедуре, сначала в течение 24 часов слово предоставляется обвинению в лице делегированных палатой представителей тринадцати «менеджеров». Затем, 24 часа отводится на выступления адвокатов мистера Макоули. После этого 16 часов получает сенат для вопросов, которые будут подаваться в письменной форме через судью Ренквиста. Вызов свидетелей не будет носить автоматический характер. Сначала они должны дать письменные показания. Затем по ним состоится голосование и, если показания мы сочтем недостаточными, будет проведено еще одно голосование о вызове самих свидетелей на наше заседание. — Председательствующий выразительно посмотрел на Андриса Джонсона и сказал: — Надеюсь, что теперь всем ясно, кому и когда можно выступать или в каком виде задавать вопросы.
Джонсон согласно кивнул головой, а когда объявили второй перерыв, подошел к Барбаре:
— Миссис Декарт, как вы находите настроение сенаторов?
Барбара на какое-то мгновение задумалась, а затем ответила:
— Мне кажется, что в отличие от членов палаты представителей сенаторы настроены весьма осторожно. Рейтинг мистера Макоули вновь повысился, а это значит, что республиканцы теряют поддержку американцев.
— Да, сегодня мы получили информацию, что Президент по результатам опроса объявлен самым популярным человеком прошедшего года, опередив даже Папу Римского и евангелистского проповедника Билли Грэма, которые заняли второе и третье места.
— Сенаторы-республиканцы не могут не учитывать и то обстоятельство, что скоро 13 из 19 их коллег будут переизбираться в штатах, население которых почти целиком поддерживает мистера Макоули, а это значит, что на карту поставлено их доминирующее положение в сенате.
Миссис Декарт на некоторое время задумалась, глядя мимо Джонсона, а затем перевела взгляд и, глядя ему в глаза, продолжила:
— По-моему, подобная многоступенчатость объясняется тем, что и демократы, и республиканцы страшатся появления под сводами Капитолия главного свидетеля… моей клиентки Моники Левин.
— Почему вы так считаете?
— Потому, что ее появление здесь — это обоюдоострый меч. Мистер Гордон и «менеджеры» определили, что судить мистера Макоули будут по двум статьям импичмента — за лжесвидетельство под присягой и за препятствование отправлению правосудия. По первому пункту Моника Левин устраивает обвинителей, по второму — вас, адвокатов мистера Макоули. По первой статье показания Левин расходятся с показаниями мистера Макоули, и вам придется доказывать, что она лжет. Но тогда это подорвет доверие к ее показаниям по второй статье, ведь мисс Левин утверждает, что никто не принуждал ее лгать в пользу Макоули и никто не обещал ей за это каких-либо благ.
Джонсон с нескрываемым восхищением смотрел на Декарт, а затем, не выдержав, воскликнул:
— Барбара! Да вы же не только прекрасный юрист, но и великий политик!
Джонсон прекрасно понимал, что Барбара подсказывает ему слабые стороны обвинения и ее подопечной. Она улыбнулась и продолжала:
— Я думаю, что есть еще один аспект, который одинаково бросает в дрожь сенаторов, республиканцев и демократов.
— И что это за аспект?
— Они просто должны опасаться, что появление Моники Левин в сенате ляжет несмываемым пятном на репутацию этого респектабельного института законодательной власти и, конечно же, повлечет за собой серию разоблачений.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Джонсон.
— Король порнографических изданий Флейк уже нанес по республиканской партии огромной силы удар. Он, как вы знаете, обнародовал документы, свидетельствующие о том, что и Барр, и Линдер, и Мэтч тоже изменяли своим женам и лжесвидетельствовали, а четвертый член Чарльз Кеннеди не только нагрубил официантке, но и совершил более тяжкое деяние — нарушил Конституцию. Не многовато ли это для республиканской партии? — хитро улыбнулась Барбара.
— А когда была опубликована эта информация? — буквально остолбенел Джонсон.
— Сегодня. Вот вам газета, — улыбнулась Барбара, протягивая Андрису свежую газету, — естественно, что господа Барр, Линдер и Мэтч еще не знают о публикации, поэтому пока не уменьшили обороты.
— Спасибо, Барбара, вы даже не представляете, какую приятную мне новость сообщили!
— Не за что, — улыбнулась миссис Декарт. — Кстати, в отношении галстука, который надел мистер Макоули во время дачи своих показаний, я переговорила с Моникой и заодно подтвердила, что она получит щедрую компенсацию, если… Ну, вы сами понимаете, мистер Джонсон.
— Благодарю вас, Барбара, — еще раз тепло произнес Джонсон и взглянул на часы. — Перерыв заканчивается, пора занимать места.
— Вы правы, продолжим слушать монологи.
— Да, и готовиться к генеральному сражению.
И они направилась к своим местам.