До Больших Кокосовых островов оставались сутки крейсерского хода. В Сан-Пальмасе «Архелон» должен был принять на борт свежие фрукты и свежее мясо, после чего погрузиться ночью в лагуне и скрытно выйти в район боевого патрулирования. Так предписывал Рейфлинту секретный приказ, извлеченный из засургученного и прошитого шелковыми нитками пакета. Считалось, что за время перехода экипаж окончательно проверит все системы и механизмы, а главное - визит в Сан-Пальмас должен был повысить скрытность выхода на позицию: заполярная база подводных ракетоносцев давно находилась под контролем космической разведки вероятного противника.

Как и все командиры, Рейфлинт не любил заходы в иностранные порты. После таких визитов жди неприятностей: люди размагничиваются, четкий механизм службы, отлаженный в походе, начинает давать сбои…

Утром в каюте Рейфлинта щелкнул и затих динамик трансляции. Щелчки повторились несколько раз. Это деликатный Рооп будил командира. Рейфлинт быстро оделся.

– До Больших Кокосовых островов, сэр, два часа крейсерского хода, - доложил Рооп. - Входной маяк Сан-Пальмаса пройдем в восемь пятнадцать!

Боевое патрулирование было прервано приказом, который меньше всего обрадовал Рейфлинта: всплыть и «продемонстрировать флаг» в неспокойном архипелаге. Разумеется, местные газеты уже раструбили о предстоящем визите - черти ему удружили.

Рейфлинт поднялся на мостик, вскинул бинокль. В оптическом окружье возникло скопище рыбацких лодок, яхт, катеров, перегородивших вход в лагуну.

– Пикетчики, сэр, - хмыкнул Рооп, - хотят пожелать нам доброго утра.

Рейфлинт не принял шутку: нахмурился, перевел рукоять машинного телеграфа на «стоп».

– Стоп турбины! - распорядился он в микрофон. - Перейти на электромоторы.

Водяные морщины, взрытые широким лбом «Архелона», опали.

– Напрасно, сэр, - позволили себя замечание Рооп, - отбойная волна живо бы их образумила. Ну, перевернулась бы пара джонок - другим наука.

Рейфлинт неприязненно покосился на старпома.

Пикетчики приближались. Уже простым глазом были видны транспаранты, натянутые между хилыми мачтами: «Убийцы городов, вон из Сан-Пальмаса!» На некоторых парусах извивался черный дракон с большой буквой «А» на спине. Символы атомных субмарин жирно перечеркивали косые красные кресты - «нет!». Сотни смуглокожих туземцев выкрикивали это слово хором, подкрепляя его взмахами кулаков.

– Штурман, - коммодор нажал тангенту «квикфона», - глубина у входа в лагуну?

– Шестьсот футов, сэр!

– О’кей! Все вниз! Срочное погружение.

«Архелон» грузно ушел в воду, выставив рожки обоих перископов. Но на подходе к лагуне скрылись и они.

В небольшой выгородке, укрытой от офицерских глаз стальными листами настила, в недрах чудовищного сплетения трубопроводов и магистралей трюма турбинного отсека стюард Бахтияр, сидя на разостланном одеяле, делал наколку в виде скрещенных полумесяцев на плече Сэма-торпедиста.

Согнувшись в три погибели, в выгородку, прозванную в обиходе посвященными «аптекой», заглянул рыжий трюмный машинист по кличке Аварийный Джек.

– Через пару часов привяжемся в Сан-Пальмасе, - сообщил он Бахтияру.

Стюард на мгновение замер, щелкнул пальцами и многозначительно кивнул.

Субмарина всплыла почти в самой лагуне, оставив плавучую баррикаду далеко за кормой.

– Хорошо сделано, сэр! - не удержался от восклицания Рооп.

Матросы «Архелона» весело проводили время на пляже. С криком и хохотом скатывались они в воду по пластиковому прозрачному желобу гидробобслея.

Рейфлинта с группой офицеров губернаторский «кадиллак» отвез за город. На веранде виллы их встретил губернатор - отуземившийся испанец.

– Приношу вам свои извинения, - склонил он перед Рейфлинтом голову в полупоклоне, - за столь нелюбезный прием в лагуне.

– Надеюсь, дары нашего острова, - добавил смуглолицый шипшандлер (портовый снабженец), - изменят ваше впечатление о гостеприимстве Сан-Пальмаса.

– Мне бы хотелось, - сухо заметил командир «Архелона», - чтобы наш визит прошел по-деловому.

– Нет причин для сомнений. Свежее мясо и фрукты будут доставлены вам ночью.

Рейфлинт недоуменно вскинул брови:

– Почему ночью?

– Ночью, - расплылся в улыбке портовый снабженец, - у саботажников меньше шансов на успех…

Рейфлинт покосился на рекламный щит, пестревший за стеной губернаторской резиденции. На нем была изображена звезда Больших Кокосов - Катарина Фёрст.

***

Корабельный врач «Архелона» майор медицины Коколайнен всегда считал подводников самыми большими женолюбами. Ничего удивительного он в том не находил: стрессовый характер службы, долгое пребывание в магнитных и радиационных полях, гиподинамия, сенсорный голод, голод световой, информационный, витаминный - все это обостряло тягу подводников к обычной земной жизни, к плотским радостям, к женщинам. Если бы Коколайнен взялся писать на эту тему научный трактат, то, безусловно, стюарду Бахтияру он посвятил бы целую главу, назвав ее «Феномен Бахтияра». Вот уже третий день разъезжали они по острову, закупая бананы, кокосы, дыни, а доктор Коко никак не мог привыкнуть к бешеной эротомании своего спутника.

Восточная кровь Бахтияра, омагниченная физическими полями «Архелона», то и дело толкала его на любовные авантюры. В одном прибрежном городке, сидя в зубоврачебном кресле, он умудрился соблазнить молоденькую дантистку.

Странное дело, но этот не бог весть каких статей сладкоглазый перс пользовался невероятным успехом у островитянок. Бахтияр был в восторге от Сан-Пальмаса. Он уверял доктора, что это самое райское место на «шарике», - а уж дядюшка Бахти повидал свет! - и после службы, да что службы, после нынешнего же похода - к черту контракт! - он покупает здесь харчевню или велосипедную мастерскую, заводит небольшой гарем из смуглокожих жен и ждет Коколайнена в гости месте с канистрой медицинского спирта.

Он не пропустил в Сан-Пальмасе ни одного «дома свиданий» и затащил доктора на сеанс звезды стриптиза Катарины Фёрст.

На маленькой эстраде портового кабачка Катарина вместе с партнером исполняла эксцентрический танец. В углу за столиком сидели отдыхающие подводники «Архелона» - заметно подгулявший Сэм-торпедист, стюард Бахтияр и шипшандлер, на пальце которого поблескивал перстень со скрещенными полумесяцами, и не спускали глаз с Катарины.

– В ней есть сатанинское начало, - прищурился Бахтияр. - Ей надо помочь освободиться от него, и тогда она поможет нам. Я проклинаю ее и дарую ей сан жрицы сатаны. Она тот амвон, с которого я скажу свое слово. - Бахтияр взглянул на Катарину. - И вы услышите его, весь мир услышит его.

Матросы, «черные апостолы», благоговейно потупили головы.

К столику Бахтияра подошел партнер Катарины, еще не снявший черное трико и рогатую корону. Стюард, вынужденный прервать свою проповедь, встретил его наглым вопросом.

– Сколько стоит этот коврик, маэстро? - Он потянул за угол пестрого ковра.

Человек в костюме дьявола отрицательно покачал головой: не продается.

– Джек! - кивнул Бахтияр трюмному машинисту. - Переведи ему мой вопрос!

Аварийный Джек выхватил из-за пазухи нун-чаку - деревянное оружие каратиста - и сделал несколько виртуозных выпадов, сбив с головы танцора бутафорские рожки.

Бахтияр и Аварийный Джек, сгибаясь под тяжестью свернутого в трубку ковра, пробирались к причальной стенке, где при свете прожекторов шла погрузка продовольствия на «Архелон». Сэм-торпедист опередил их и быстро взбежал по трапу.

Стрела грузовой лебедки опустила в люк «Архелона» освежеванную баранью тушу с тремя санитарными печатями на боку. Тушу осторожно приняли руки Сэма-торпедиста и Аварийного Джека. Вслед за ней матросы просунули в торпедопогрузочный люк свернутый в трубку ковер.

– Что это? - спросил старший помощник Рооп у шипшандлера.

– Скромный подарок нашей фирмы вашему кораблю, - почтительно склонил голову шипшандлер.

Ночная погрузка продовольствия продолжалась при свете прожекторов.

Бахтияр извлек из бараньей туши пластиковый пенал и спрятал его в контакторную коробку над электроплитой. Сэм-торпедист раскатал ковровый рулон и извлек из него тело Катарины, пребывавшей в беспамятстве.

Вой сирены заставил всех вздрогнуть.

– По местам стоять! К отдаче швартовых! - раздался голос Роопа из динамика корабельной трансляции.

– Что за черт? - испуганно воскликнул Бахтияр. - Мы же должны уходить послезавтра!

В дверь камбуза просунулась голова Сэма-торпедиста.

– Уходим! Срочное радио!

Бахтияр выругался.

– А эту куда? - Рыжий машинист приподнял безольную голову Катарины. - За борт?

– В «аптеку»! - приказал стюард.

В извивах трубопроводов замелькали золотистые волосы танцовщицы. Вниз, вниз, вниз…

«Архелон» бесшумно выходил из гавани. Оранжевая мигалка на рубке разбрасывала тревожные всполохи.

В ночной тишине раздался тяжелый вздох, и две небольшие волны схлестнулись на том месте, где только что высилась крылатая рубка.

Всплеск озарился зеленой вспышкой фосфоресценции…

Катарина пришла в себя посредине стальной «пещеры», выгороженной среди клубка трюмных труб, паропроводов и технических агрегатов. На тусклом матовом плафоне были начертаны скрещенные полумесяцы. С другого такого же плафона на нее безглазо взирал намалеванный на стекле череп.

– Где я? - вскрикнула танцовщица.

Из гула турбин выплыл жесткий голос Бахтияра:

– Ты в храме сатаны. В его подводном храме. - Стюард нахмурился и совал с шеи девушки цепочку с крестиком. Девушка обескуражено поправила растрепанные волосы. - Отныне ты будешь жрицей дьявола. Ты станешь моим престолом, и он поставил ногу на спину Катарины, с которого я призову князя подводной мглы сделать красных черными от пепла, а черных - красными от крови!

– Но-но, не очень-то! - сбросила Катарина ногу стюарда со спины. - С дамами так не обращаются… Да выпустите же меня наконец из этого дурацкого подвала!

Она вскочила и пребольно стукнулась головой о торчащий вентиль.

– Не так резво, моя серна! - приобнял девушку Бахтияр. - И не вздумай выходить отсюда, радость моя!..

Дельфины шли за «Архелоном» стаей. Они привыкли к огромной черной рыбине. Акустики могли слышать их переливчатое щебетание и веселую перекличку. Дельфины смеялись.

В медицинском отсеке на пульте контрольной аппаратуры тревожно замигал транспарант, при взгляде на который доктору Коколайнену едва не сделалось дурно. Он метнулся к пульту, выключил сигнализатор, оглянулся - не видел ли кто мигающего табло, но видеть пульт, кроме него, никто не мог: вход в каюту был надежно перекрыт гермодверью. Вытерев со лба холодный пот, Коколайнен выскочил в коридор. В дверях умывального бокса он столкнулся нос к носу с Катариной, выходившей из кабины душа. Доктор замотал головой, стараясь прогнать наваждение.

– Доброе утро!.. - улыбнулась ему Катарина.

Офицеры «Архелона» обедали.

Бахтияр почтительно поставил перед командиром тарелку с пиццей и бесшумно удалился. Рейфлинт бросил ему вслед негодующий взгляд.

– Когда-нибудь я все-таки отправлю его на электрический стул…

– Господин коммодор, - мягко вступился за стюарда Коколайнен, - раз от этой девицы никуда не деться, то пусть хоть так принесет пользу.

– Что вы имеете в виду? - вскинулся Рейфлинт.

– Мальчикам нужна психологическая разрядка. Впереди еще столько напряженных вахт…

Офицеры за столом зашумели, дружно поддержав «самого мудрого флотского эскулапа». Рейфлинт в сердцах швырнул нож и вилку.

Бар-Маттай переступил комингс каюты командира.

Рейфлент окинул пленника взглядом и усмехнулся:

– Зачем ты носишь этот хитон? Ты ж не индус.

– Когда твои люди отправляются в реакторный отсек, они надевают защитную одежду…

– Так у тебя это тоже защитная одежда?

– Да. В этой одежде я могу безопасно говорить то, что думаю. Те, кому не угодны мои речи, смотрят на меня, как на больного, и у них не возникает желания преследовать меня. Чтобы возглавить истину в наше время, надо надевать колпак шута или желтый хитон, иначе тебе не дадут договорить.

– Ты думаешь, если ты надел этот желтый балахон и обрил голову, то познал истину? Посмотри на моих парней! На их спинах держится «шарик». А ты и такие подонки, как ты, отсиживаются за нашими спинами да еще корчат из себя недовольных. Вы путаетесь у нас под ногами! Вы - позор наций! Жалею, что ты не сгорел дотла!

– Твои люди помешали мне это сделать…

– Эту ошибку еще не поздно исправить, - усмехнулся Рейфлинт. - Почему то русских никто себя не сжигает, когда их «Тайфуны» выходят в океан… Ты знаешь, как назывался «Архелон» до спуска? «Корпус Кристи»! Тело Христово!

– Я бы назвал его «Голгофой».

– Слава богу, тебя об этом не спросили. Ну так что же, по-твоему, истина?

– Истина есть мир.

– И все?

– Тебе этого мало?

– Истина в том, - Рейфлинт потряс рукоять дистанционного пуска ракет, - что мир, который ты называешь истиной, в моих руках. Значит, что я владею истиной, а не ты! К какой вере та принадлежишь?

– Это вера принадлежит мне, а не я ей.

– Тогда зачем ты носишь этот хитон?

– Хитон носил и Сократ. А ты поклоняешься кресту? - задумчиво произнес Бар-Маттай. - Если бы Христа не распяли, а повесили, ты бы поклонялся петле?

– Чему же поклоняешься ты?

– Мой бог у тебя на груди, - показал глазами пленник на знак «Золотой дельфин», украшавший тужурку коммодора. - Дельфин похож в профиль на Сократа. Дельфины никогда не убивают себя подобных.

– Дельфины тоже стали оружием. - В голосе Рейфлинта впервые прозвучала горькая нотка, и Бар-Маттай чутко уловил ее.

Коммодор щелкнул тумблером гидрофона, и каюта наполнилась щебечущим посвистом дельфиньей стаи. Их сменили тяжелые вздохи глубины, пронизанные самыми невероятными звуками, из которых сплеталась величественная какофония океанской жизни. Порой все хорище перекрывал густой утробный бас, в нем слышались совершенно человеческие интонации, будто немой исполин отчаянно пытался прорвать свое мычание осмысленной речью.

– Вот глас моего бога! - поднял руку Бар-Маттай. - Слышишь? Это сам океан, наш общий пращур, чью соль мы носим в своей крови, пытается нам что-то сказать, вразумить нас… Предостеречь!

– Мы давно забыли этот язык! - попытался прервать пленника Рейфлинт.

– Нет, - ткнул в коммодора пальцем Бар-Маттай. - Это ты забыл и назвал его биоакустическими помехами!

В динамиках гидрофонов раздавались щебечущие крики дельфинов.

– Эта стая идет за нами почти от самого дома, - прикрыл глаза Рейфлинт. - Я начинаю различать их по голосам. Вот этот слышишь? Я назвал его Тэдди…

Губы Бар-Маттая впервые тронула улыбка.

– Ты ошибаешься. Его зовут Дельф. На языке Сократа - это «Брат».

– Откуда ты знаешь, как его зовут?

– Это мой дельфин. Я дал ему имя.

Рейфлинт недоверчиво усмехнулся:

– Может быть, это он за тобой идет?

– За мной.

– Тогда пусть он ведет свою стаю до нашей позиции. Дельфины хорошо маскируют шумовое поле.

Бар-Маттай помрачнел.

– Воистину вы как гробы сокрытые…

– …Над которыми люди ходят и не знают того, - с улыбкой продолжил Рейфлинт. - Это библейское пророчество не по нашему адресу. Мы не гробы. Наша эскадра - это ковчег двадцатого века. Каждый из них - резервуар жизни! Ее стальной кокон! Да-да! - Рейфлинт сжал подлокотники, чтобы удержаться от жестикуляции. - Когда ядерный ураган сметет с материков все живое, кто спасет и сохранит остатки людского рода? Бункеры, бомбоубежища, противоатомные укрытия? Чушь! Это сделаем мы! Только у нас, у подводников, шансов уцелеть в ядерной катастрофе больше, чем у кого бы то ни было. Уничтожить субмарину в сотни раз труднее, чем любой город планеты. У нас нет точных координат. Нас не научились засекать быстро и точно, как самолет или ракету. Нас хранит океан! А мы - земную цивилизацию. Ибо подводные лодки сами по себе - венец прогресса. Все, что есть лучшего, мудрого, авангардного в технике, науке, жизни, собрано, влито, вбито в наши прочные корпуса. Все, все, все - от атомного реактора до коктейльного миксера, от Библии до видеокассет, от сгущенного молока до сжатого воздуха… И когда сажевые облака покроют все небо и от наведенной радиации в шлаке какой-нибудь Новой Зеландии сдохнет последний таракан, мы, подводники, будем жить на глубине доброй тысячи футов точно так же, как сейчас: вдыхать профильтрованный воздух, загорать под кварцем и даже попивать кофе, если стюард не поленится запасти его побольше. Мы сможем жить так годами - без связи с земным пепелищем. Активная зона реактора заряжена на несколько лет. Наши опреснители не дадут нам умереть о жажды. У нас в аварийном комплекте рыбацкие сети - мы не умрем от голода. Мы не умрем и от скуки - в нашей фильмотеке лучшие комедии мира.

Рейфлинт говорил уверенно и страстно, не подыскивая слов, не растягивая пауз. Все это он не раз излагал Нике и теперь изрекал давно отточенные сентенции.

– Ну а потом, когда истощится уран ваших реакторов? - горько усмехнулся Бар-Маттай.

– К тому времени атмосфера очистится и завершится распад радиоактивного пепла. Суша станет снова пригодной для жизни. Мы всплывем и выйдем на землю. Мы начнем все сначала. От нас пойдет новое человечество. Жизнь возродится из скорлупы субмарин, как из огромных яиц, вызревших в недрах океана.

– А женщины? - саркастически воскликнул Бар-Маттай. - Или вы будете размножаться делением?

– Женщины? - Коммодор на секунду задумался, подыскивая сокрушительный аргумент. И тут его осенило, он хитро улыбнулся. - Ну что ж, придется тебе показать нашу Еву.

Он включил телевизионный монитор носового отсека, и ни экране возникли угловатые конструкции торпедозарядной автоматики. Между ними сидели и полулежали - кому как было удобней - свободные от вахт архелонцы. Судя по оживлению, зрители собрались отнюдь не на фильм и даже не на игру в «тото». Больше всех суетился стюард, поминутно выглядывая из-за ширмы, расставленной перед круглыми крышками торпедных аппаратов. Наконец он выбрался оттуда в чалме, обнаженный по пояс, с флейтой в руках. Тут же вспыхнули первые аплодисменты и погасли.

Бахтияр уселся по-турецки рядом с негром-барабанщиком, и оба завели тягучую и ритмичную мелодию Больших Кокосовых островов. Из-за ширмы - Бар-Маттай глазам своим не поверил - выплыла изящная женщина в костюме стрип-герл.

Танцуя и раздеваясь, она пела:

Рейфлинт щелкнул тумблером, и экран погас.

– Считай, что это шутка. Она попала к нам случайно. И уж, конечно, не годится в праматери нового человечества… - Он замолчал, что-то взвешивая про себя, но полемический задор пересилил. - Я не выдам большой тайны, если скажу тебе, что там, в базе, для «Архелона» готовиться новый экипаж - смешанный. В него войдут женщины, и какие: молодые, здоровые, гармоничные. Не чета этой мисс Преисподней, - кивнул он на экран. - Они будут делать здесь то, что вполне им посильно: вести штурманскую прокладку, наблюдать за приборами, дежурить у пультов, работать с компьютерами, лечить, готовить пищу…

– Во все времена женщина на корабле приносила несчастье.

– Ерунда! Предрассудки! Будущее флота за смешанными экипажами. Они смогут нести боевое патрулирование гораздо дольше, чем мы сейчас. И самое главное, каждый такой экипаж - это биологический резерв человечества. В термостотатах субмарин будут храниться контейнеры с замороженной спермой, которую дадут лучшие мужи нации. Еще раз повторяю: жизнь возродится из скорлупы субмарин, как из огромных яиц, вызревших в недрах океана, «Мы живем, мы бодрствуем - в стенах гробниц!» - так говорил Заратустра.

В голосе коммодора звучало едва ли не ликование, и Бар-Маттай понял, что возражать ему сейчас бессмысленно. И был прав. Рейфлинту помогали стены - стальные своды отсека; они наполняли его уверенностью в непоколебимой правоте своих аргументов, ибо все, о чем он говорил, невольно подкреплялось явью «Архелона». Гигантский подводный ковчег существовал, жил, двигался, его и в самом деле ничто не связывало с обреченными материком, он витал, словно орбитальная станция в гидрокосмосе планеты. Рейфлинт благоразумно не стал распространяться о том, что он подал на имя морского министра проект, в котором обосновывал роль подводных лодок не только как оружия возмездия, но и как резервантов цивилизации. Он предлагал создать на доступных подводных вершин «пункты живучести», где бы во всплывающих контейнерах хранились урановые стержни для лодочных реакторов, турбинное масло и прочие припасы, десятилетиями в отрыве от баз, от берега, от земли…

Теорию «океанского выживания» Бар-Маттай, не пускаясь в теоретические словопрения, зачеркнул для себя одной фразой: «Он не знает океан». Произнести он это вслух, коммодор, проведший в Атлантике годы и годы, несомненно, был бы взбешен. Но Рейфлинт действительно не знал океана так, как ощущал и понимал его этот странный человек в желтом хитоне.

Летом сорок четвертого немецкая подводная лодка торпедировала в Карибском море пассажирское судно. Среди плавающих обломков на поверхности остался и месячный младенец, мать которого успела обмотать свой драгоценный сверток пробковым поясом. Дельфинья стая не дала погибнуть ребенку. Крохотное человеческое существо, повинуясь древним инстинктам, приняло теплое море как вторую колыбель, и море приняло его как свое дитя. Мальчик прекрасно держался на воде, и одна из дельфиних впрыскивала ему в рот жирное молоко. Он научился нырять и подолгу задерживать дыхание, он научился спать так же, как дельфин, есть рыбу и уходить от опасности, держась за спинной плавник своей новой матери. Вместе же с ней он угодил в рыбацкие сети. Рыбаки глазам своим не поверили, когда увидели, как трехлетний мальчуган извивался и бился на палубе, словно дельфиненок. Он не умел ходить и ползал, опираясь на локти, не прибегая даже к помощи коленей. Ел только рыбу. Щебетал, цокал и попискивал точь-в-точь, как дельфины.

Об этом невероятном случае не решались писать даже самые падкие на сенсации газеты Сыном моря заинтересовался институт антропологических исследований. В его стенах мальчик научился ходить, понимать человеческую речь. В отличие от детей, выращенных волками и другими животными, дельфиний Маугли довольно быстро вживался в общество людей и в умственном развитии очень скоро догнал сверстников. От прежнего образа жизни в его характере остались только три неизгладимые черты: он мог есть только то, что поставляло море, спать по-дельфиньи - вполглаза, полубодрствуя то одним полушарием мозга, то другим, и, наконец, последнее - его совершенно не волновали женщины.

Первым обнаружил признаки этой странной болезни стюард, точнее, Бар-Маттай, который с ужасом наблюдал, как Бахтияр, опершись ладонью на раскаленную плиту, завинчивал под подволоком клинкет вентиляции.

Ладонь дымилась и потрескивала, а стюард, не отрываясь от клинкета, удивленно пробормотал:

– Черт побери, где-то подгорает мясо!

И тут он дико уставился на ладонь. Он совершенно не чувствовал боли…

Бахтияр показал ладонь доктору. На месте ожога проступило бронзовое пятно.

– Ничего страшного, - утешал его Коколайнен, - временная атрофия болевых рецепторов. Если в драке тебя пырнут ножом, ты не будешь вопить, как кролик.

– И на том спасибо, док…

Бахтияр ушел, лязгнув гермодверью.

– Ну вот и началось, - пробормотал Коколайнен и обреченно уставился в одну точку.

– Скверные дела, - невозмутимо сказал старший офицер Рейфлинту. - Должно быть, барахлит биозащита реактора. Наш стюард весь в бронзовых пятнах…

– Биозащита в норме, - ответил Рейфлинт. - Час назад я лично осмотрел датчики. - Может быть, поместить больного в изолятор? - неуверенно предложил Рооп.

– Не надо.

– Но почему?

– Я не могу управлять кораблем из изолятора.

И командир показал Роопу бронзовые ладони.

Подвсплывший «Архелон» бурунил воду выставленной антенной.

Барни нажал клавишу передатчика. Крутнулся барабанчик с перфолентой, и антенна СБД - сверхбыстродействующей связи - выстрелила в эфир тревожную радиограмму. Спутник-ретранслятор передал ее в приемный центр военно-морских сил.

Вскоре Рейфлинт зачитал ответную шифрограмму морского старшему офицеру:

«Подводному рейдеру S-409 прекратить боевое патрулирование. Следовать на север. Встать к барже на внешнем рейде базы. Перенести на баржу контейнер с биологическим материалом. После передачи бактериологических проб отойти южнее мыса Шедруп и лечь в дрейф. Ждать дальнейших распоряжений».

Обратно возвращались полным - сорокаузловым - ходом. В кают-компании обедали молча, без обычных шуток. Бар-Маттай ходил по отсекам, искал больным слова утешения. Одни слушали его с надеждой и верой, другие - криво усмехаясь, третьи - безразлично.

Баржу обнаружили сразу. Старая посудина одиноко стояла на двух якорях. Внешний рейд был пуст.

Коколайнен перенес на ржавую палубу контейнер с биопробами и выстрелил зеленую ракету. С удовольствием прошелся по плавучему островку и нехотя перепрыгнул на корпус субмарины.

«Архелон» взял курс на мыс Шедруп.