«Знаменитый наш живописец»
В будущую, еще не написанную летопись жизни Наталии Николаевны обязательно войдет и первое января 1847 года. Именно в тот новогодний день ей был преподнесен необычный подарок – Иван Айвазовский, к тому времени прославленный и маститый художник, подарил свою новую картину «Лунная ночь у взморья».
Знакомство на этом не закончится, и Наталия Николаевна еще не раз упомянет имя живописца в письмах к мужу. Летом 1849-го встречи их стали особенно частыми: Иван Константинович навещал семейство Ланских на их петербургской даче, на островах, а Наталия Николаевна, приезжая в Петербург, бывала в гостях у художника.
Однажды случился казус: слуга Айвазовского, видимо, из благих побуждений, объявил приехавшей генеральше Ланской, что его хозяин изволит обедать и принять госпожу не сможет. Наталия Николаевна просила передать свои сожаления, что не смогла повидаться с ним, и тотчас уехала. Вечером того же дня художник поспешил к ней на дачу.
«Айвазовский прибежал вечером на Острова, – пишет мужу Наталия Николаевна в июле 1849-го, – и, не застав меня дома, передал через Сашу, что он пришел извиниться за глупость своего слуги, который не захотел обо мне доложить».
На самом деле этот пустячный и даже забавный случай весьма показателен: Айвазовский в тот же день «прибежал… на Острова» – следовательно, чрезвычайно дорожил дружбой с Наталией Николаевной. Надо полагать, что и она сама по достоинству ценила внимание Айвазовского и относилась к дружбе с ним столь же трепетно. И одна из тайных побудительных причин тому, возможно и неосознанная, – чисто внешне, чертами лица, художник напоминал ей погибшего мужа.
Подтверждением тому – строки из письма князя Петра Вяземского историку Михаилу Погодину (март 1851): «Знаменитый наш живописец Айвазовский желает с Вами познакомиться. Кроме отличного таланта, имеет еще одно особенное достоинство: напоминает наружностью своею нашего А.С. Пушкина. Угостите его в Москве и за талант, и за сходство…»
Кто-кто, а уж близкий друг Пушкина Петр Вяземский ошибаться не мог.
«Пред созданьями искусств и вдохновенья»
А истоки этой необычной дружбы Наталии Николаевны с Айвазовским восходят к году 1836-му. В Петербурге событие – осенняя выставка в Академии художеств. Подобные художественные выставки открывались ежегодно в сентябре, и своим вниманием удостаивали их даже императорские особы. Приходили в академические залы высокие сановники и чиновники всех рангов, студенты и молодые художники. Толпился на выставке и любопытный разночинный люд.
Когда-то на такой же осенней выставке в Петербурге только и разговоров было что о чудесном портрете Пушкина кисти Ореста Кипренского. С тех пор минуло уже девять лет, а казалось – целая жизнь. Все изменилось в жизни поэта: он – муж и отец большого семейства, и рядом – красавица жена, его Наташа.
Наталия Николаевна в тот день, как, впрочем, и всегда, была необычайно элегантна. Ее божественный образ запечатлелся в памяти Айвазовского, тогда еще ученика Академии. Многие годы спустя, уже на склоне жизни, он отчетливо помнил и все детали ее изысканного наряда – так, будто видел жену поэта только вчера: на красавице – супруге поэта «было изящное белое платье, бархатный черный корсаж с переплетенными черными тесемками, а на голове большая палевая соломенная шляпа». На руках же – длинные белые перчатки.
Вместе с мужем она, переходя от одной картине к другой, остановилась у «Панорамы Невского проспекта», представленного во всей своей строгой красе художником Садовниковым. Именно Наталия Николаевна первой заметила в числе изображенных на картине петербуржцев и поэта! Художник представил его идущим по Невскому возле книжного магазина Беллизара, куда Пушкин действительно частенько заглядывал.
Появление поэта с женой на выставке стало тогда настоящей сенсацией. Узнав, что Пушкин в Античной галерее, ученики Академии, в их числе и девятнадцатилетний Айвазовский, бросились туда. Поэт, как вспоминал художник, «под руку с женой стоял перед картиной художника Лебедева, даровитого пейзажиста, и долго рассматривал и восхищался ею». Инспектор Академии, сопровождавший поэта, хотел было тотчас найти Лебедева, но его в зале не оказалось. И тогда взгляд инспектора упал на Ивана Айвазовского, награжденного за отличие золотой медалью, – его то он, как лучшего ученика, и представил поэту.
«Пушкин очень меня ласково встретил, – вспоминал потом Иван Константинович, – и спросил меня, где мои картины. Я указал их. Как теперь помнится, то были “Облака с Ораниенбаумского берега моря” и другая – “Группа чухонцев”». «Марины» молодого художника из Феодосии поэту понравились.
Ничего из той давней беседы не забыл живописец: «Узнав, что я крымский уроженец, Пушкин спросил: “А из какого же вы города?” Затем он заинтересовался, давно ли я здесь, не тоскую ли я по родине и не болею ли на севере. Тогда, во время нашего разговора, я его хорошо рассмотрел… Теперь я могу пересчитать на пальцах тех лиц, которые помнят поэта: их осталось немного, а я вдобавок был им любезно принят и приглашен к нему ласковой и любезной красавицей Наталией Николаевной, которая нашла почему-то во мне тогда сходство с портретами ее славного мужа в молодости».
И еще, на всю жизнь запомнилось Айвазовскому пушкинское напутствие: «Работайте, работайте, молодой человек, – это главное». Он и работал всю свою жизнь до глубокой старости. Из написанных им шести тысяч картин лишь одна осталась незавершенной. Та, которую он писал в свой последний день…
«На память Наталии Ланской»
Встреча с Пушкиным стала поистине судьбоносной для живописца: около двадцати картин и рисунков Айвазовского запечатлели облик поэта. И самое известное полотно – «Прощание Пушкина с Черным морем» («Прощай, свободная стихия!»), написанное совместно с Ильей Репиным.
И вновь признание самого Ивана Константиновича: «Я должен сказать, что чувствовал особый прилив вдохновения, когда брался за кисть, чтобы изобразить один из моментов жизни великого поэта на морском берегу… Этот старый сюжет, казалось, овладел всем существом моим».
Сколько же работ Айвазовского, посвященных памяти поэта, ныне почти неизвестны, а некоторые и вообще утрачены: «Пушкин у скал Аю-Дага», «Пушкин в Крыму», «Пушкин на вершине Ай-Петри при восходе солнца», «Пушкин на берегу с семьей Раевских близ Гурзуфа», «Пушкин у Гурзуфских скал»… Настоящая крымская пушкиниана!
И можно предположить, что какие-то наброски к будущим полотнам (все они были написаны значительно позднее, не при жизни Наталии Николаевны; первая из них – «Пушкин на берегу Черного моря» датирована лишь 1868-м годом) могла видеть и она сама. Ведь Наталия Николаевна бывала в петербургской студии прославленного мариниста, к тому времени уже профессора Академии художеств.
И разговор меж ними мог идти о будущем издании собрания сочинений Пушкина, предпринятом П.В. Анненковым и самой Наталией Николаевной. Художник готов был принять деятельное в нем участие. Свидетельство более чем важное – письмо издателя брату, датированное маем 1852 года: «Айвазовский обещал нарисовать для сего издания несколько картин; мне предоставлен выбор сюжета, где бы находилось море».
Вероятно, живописец делился с вдовой поэта своими замыслами, советовался с ней – ведь ему было так важно знать ее суждение. И, конечно, он не мог не расспрашивать Наталию Николаевну о жизни ее великого мужа, его увлечениях, привычках, пристрастиях. Косвенным подтверждением тому – воспоминания самого Айвазовского, свято хранившего в памяти ту давнюю встречу с Пушкиным: «С тех пор и без того любимый мною поэт сделался предметом моих дум, вдохновения и длинных бесед и расспросов о нем».
И мог ли он не говорить о Пушкине с той, которую боготворил сам поэт? Да и подаренная Наталии Николаевне картина «Лунная ночь у взморья» не есть ли свидетельство его искренней дружбы?
«На память Наталии Ланской от Айвазовского. 1-го Генваря 1847-го года. С.-Петербург» – на обороте полотна счастливо сохранилась дарственная надпись.
Это был прекрасный подарок – вид Константинополя: с темной громадой величественной «Голубой мечети» и острыми башнями минаретов, пронзавших ночную тьму, с разлившейся на морской глади лунной дорожкой и двумя смутными силуэтами – турчанки и ее спутника – на древнем акведуке. Романтический город в таинственном золотистом свечении ночного моря и неба…
Почему именно эту картину выбрал для Наталии Николаевны Айвазовский? А такие подарки, надо полагать, делались лишь самым близким и дорогим друзьям, и она входила в их круг. И не было ли здесь скрытого подтекста? Ведь некогда именно из Константинополя, из дворца турецкого султана Ахмеда III, и был доставлен в Москву по велению русского царя маленький заложник – арапчонок Ибрагим, которому в будущем суждено было стать российским генералом и прадедом великого поэта.
А может быть, художнику была ведома извечная пушкинская мечта о «чужих краях»? И он знал, что Пушкин в Одессе, во время южной ссылки бредил о далеких берегах и уже готовился тайком на корабле уплыть в Константинополь? Княгиня Вера Вяземская была вовлечена в тот план побега. И, возможно, от нее знала о тех давних романтических грезах поэта и его юная жена… Константинополь, древний Царьград, овеянный легендарной славой Олегова похода, – такой близкий и такой недосягаемый для Пушкина город.
И южная поэтическая ночь, и мерцающие в лунном свете очертания восточной сказочной столицы могли о многом напомнить душе Наталии Николаевны.
Странствия лунной марины
Судьба картины загадочна. Каким-то образом в семидесятых годах прошлого века она оказалась в Риге. О редкой находке тут же было сообщено в Феодосию, в Картинную галерею имени И.К. Айвазовского. «Лунная ночь у взморья» была приобретена крымской галереей и заняла достойное место среди других шедевров мастера. Во всяком случае, так впервые об этой картине, принадлежавшей вдове поэта, сообщили писатели И. Ободовская и М. Дементьев в своей книге «После смерти Пушкина».
Позднее мне довелось узнать более точные сведения о странствиях лунной марины. Людмила Николаевна Девятко, научная сотрудница Феодосийской картинной галереи, архивист, имела счастливую возможность изучить всю деловую переписку, связанную с историей поступления этой картины. И выяснить весьма любопытные обстоятельства. Оказалось, по воспоминаниям Н.С. Барсамова, автора известной монографии «И.К. Айвазовский», впервые о «Лунной ночи…» стало известно еще в середине прошлого века, но следы картины тогда, казалось, были навсегда потеряны. И вдруг неожиданно в июле 1967-го (в тот год отмечался стопятидесятилетний юбилей со дня рождения мариниста) в Феодосию, в картинную галерею пришло письмо из Москвы: коллекционер Егор Иванович Тобольский предлагал приобрести у него некоторые работы великого живописца, в том числе и «Лунную ночь…»
В фондах крымской галереи среди заключений искусствоведов о художественной ценности полотна и протоколов экспертной комиссии хранится и такой уникальный документ:
«Особенно важно нам приобрести картину Айвазовского, так как она является той картиной, которую Айвазовский написал для жены А.С. Пушкина и подарил ей. Дарственная надпись на оборотной стороне имеется».
Но почему же столь ценный подарок художника не был сохранен внуками и правнуками Наталии Николаевны? Логично предположить, что картина перешла по наследству к одной из ее дочерей от брака с Петром Ланским. Старшим своим детям Наталия Николаевна передала самое дорогое, связанное с именем их великого отца, – рукописи поэта, его библиотеку, пушкинские мемории. «Лунная ночь…» была подарена ей, когда она уже носила фамилию Ланская, и, вероятно, оставалась в доме и после ее кончины. Вряд ли и генерал Ланской, свято хранивший память своей незабвенной Таши, мог расстаться с этой картиной ранее 1877-го – года своей смерти…
И вновь небольшое отступление. Открылось еще одно любопытное обстоятельство: дружбе Наталии Николаевне с прославленным маринистом способствовал и ее второй супруг. Подтверждением тому – строки из письма самого Айвазовского, отправленного из Парижа в мае 1843 года и адресованного своему приятелю:
«Это письмо взялся доставить добрый Петр Петрович Ланской, который едет сегодня в Петербург. Мы часто говорили с ним про Вас, про Ваше доброе попечение обо мне и прочее. Он может рассказать подробнее про меня и картины мои…»
Еще один любопытный исторический факт: в «Сборнике биографий кавалергардов» за 1801–1826 годы приводятся сведения об Александре Петровиче Ланском: детство провел он в родовом имении «под самой Феодосией», где подолгу проживал вместе со своими братьями, и даже научился татарскому языку.
Так вот откуда берет начало давняя дружба семейства Ланских с Айвазовским! Петр Петрович был добрым соседом художника, и несмотря на разницу лет, они вполне могли встречаться в Феодосии…
И все же, кому из сестер Ланских – Александре, Софии или Елизавете – после смерти отца досталась картина великого мастера? Рискну предположить, что не Александре, старшей из них, столь много сделавшей для восстановления светлого имени матери.
Александра Петровна уже в преклонные годы, в мае 1918-го, передала весь богатейший фамильный архив в Пушкинский Дом, в том числе и альбомы Наталии Николаевны, ее портреты, письма, фотографии, заслужив добрые слова благодарности «за этот драгоценный дар Музею имени великого Пушкина».
А живший в Гатчине старший сын Александры Петровны – Петр Арапов, в прошлом генерал-майор, командир лейб-гвардии Кирасирского полка, в 1927 году подарил Пушкинскому Дому фамильную святыню – портрет своей бабушки кисти Александра Брюллова. Самое известное изображение юной жены поэта! Прежде, по завещанию матери, им были переданы знаменитому хранилищу и пушкинские реликвии. Так что и сама Александра Арапова, и ее наследники умели и хранить, и дарить.
Конечно, трудно сейчас что-либо утверждать – ведь судьбы детей и внуков Наталии Николаевны пришлись на годы Первой мировой, нескольких революций и последующих за ними потрясений. Горели родовые имения, рушилась вся жизнь – и до картины, пусть даже памятной и дорогой, было ли тогда? Многим из потомков Наталии Николаевны не удалось избежать обычных по тем временам репрессий, ссылок, лишений. И только чудом можно назвать то, что живописный шедевр Айвазовского, навеки запечатлевший иной, ушедший поэтический мир, уцелел в водовороте тех страшных разрушительных дней (в революционном ли Петрограде, в блокадном ли Ленинграде, в послевоенной ли Москве?) – не разнесен шальным снарядом, не пошел на растопку в «буржуйку», не выброшен за ненадобностью нерадивыми потомками.
Лунный свет, оживленный чудотворной кистью Айвазовского, словно свет давно погасшей звезды пробился сквозь все времена и преграды.
Что же, у картин, как и книг, своя судьба. Для «Лунной ночи…», соединившей имена избранницы поэта и одного из самых страстных его почитателей, она оказалась счастливой.
Некогда известный пушкинист Павел Щеголев безапелляционно заявлял: «Ни из писем Пушкина, ни из каких-либо других источников мы ничего не узнаем об интересах Натальи Николаевны к живописи, к музыке». И выносил свой неправый приговор: «Всем этим интересам неоткуда было возникнуть». И не удивительно ли, что уже в новом, двадцать первом веке, в спор с ним вступил великий Айвазовский?