Глава девятая
«ПЕРВЫЙ! ПЕРВЫЙ! Я НА ВТОРОЙ!.. ПРИЁМ?!.. ХОРОШИЙ ПРИЁМ!»
1
Настало время и Демьяну брать быка за рога, точнее за… Впрочем, к чему красивости, когда дело надо делать.
Софи уютно устроилась у Пятака под боком и молчала. А о чём было говорить? Ведь они были почти счастливы.
— Я люблю тебя, — тихим голосом, наконец, сказала Софи.
— И я тебя люблю, — так же тихо и честно ответил Демьян Пятак.
— Я хочу сделать для тебя что-нибудь особенное, — призналась Софи.
— Ладно, — вздохнув, отозвался Демьян. — Скоро мне придётся попросить тебя об одной услуге…
* * *
О кассетах Демьян рассказал ей в ресторане при гостинице, что на первом этаже, куда они спустились под вечер. И он ничуть не удивился тому, что Софи легко согласилась помочь ему.
— Знаешь, я неисправимая авантюристка, — объяснила она, уловив суть просьбы, — и потом, я уже поняла, что ты не простой русский турист из этих ваших новых богатеньких. Ты — человек риска. А риск — это так сексуально! Так притягательно! У нас этого в мужчинах уже давно нет.
И Софи скорчила недовольную гримасу.
Демьян только улыбнулся и ничего девушке не ответил.
В этот момент официант принёс заказанный ужин: устрицы, для которых был самый сезон, полукружьем лежащие на широком фарфоровом блюде, сок только что отжатого лимона в маленьком соуснике и бутылку лёгкого белого вина — непременный атрибут, подаваемый к морскому деликатесу.
Софи посмотрела, как Демьян, взяв в руку одну из раковин, слегка передёрнулся, и улыбнулась.
— Это очень вкусно, — проговорила она. — Попробуй. К тому же помогает мужчинам в любови. Хотя тебе это не нужно, — добавила девушка с хитрой улыбочкой задорной лисички.
Демьян от важности тут же надулся и выпятил нижнюю губу: дескать, знай наших русских пацанов. Это тебе не французские задохлики.
Он сбрызнул устрицу лимонным соком, подивился, что она ещё живая и пищит, и, чуть наморщив нос, проглотил деликатес.
— Ну? — пристала к нему любопытная Софи.
— Нормально. Есть можно, — сообщил ей Демьян, запивая устрицу большим количеством вина.
— Я рада, что тебе нравится.
После такого лёгкого ужина официант принёс кофе. Демьян развалился в кресле и, довольный и сытый, нежился под ласковыми взглядами француженки, попивая ароматный напиток и поглядывая вокруг: не видать ли нашей конкурентки? Где-то она сейчас? Небось, тоже охотится за кассетами. Ну-ну, давай, действуй, а мы пока кофейку попьём.
От таких мыслей Демьяну стало весело, и он, повернувшись к Софи, погладил её по щеке и задорно подмигнул.
Девушка ласково потёрлась щекой о грубую мужскую ладонь.
— Ладно, хватит отдыхать, пошли в номер, — решительно произнёс Дёма.
И он увлёк за собой и не думавшую сопротивляться Софи.
* * *
Они сидели в гостиничном номере на смятой кровати и пили прихваченный с собой из ресторана аперитив.
— Я дам тебе ещё сорок тысяч долларов, всё, что у меня осталось… Но нужно ещё решить, как мне вернуться в Россию, — сказал Демьян.
— С этим будет трудней, чем с кассетами, но не бывает нерешаемых проблем, — ответила Софи и философски добавила: — Были бы страсть и любовь, а всё остальное — ерунда.
Одну маленькую вещь не сказала своему любовнику лукавая Софи. Она не хотела испортить такое славное знакомство.
А вещь эта была очень важной. Всё дело было в том, что гостиница «Виктор Гюго», как и многая другая недвижимость в Довилле и Трувилле, принадлежала её отцу. Администрация гостиницы, естественно, была в курсе того, что за барышня жила в королевском люксе их отеля. Отсюда и проистекала её уверенность в том, что забрать кассеты не составит для неё большого труда.
Но Демьян ничего этого не знал, а потому слегка поражался самоуверенности французской искательницы приключений.
— Давай, пойдём прогуляемся на пляж? — предложила Софи, лукаво подмигнув Демьяну и носком туфельки толкнув его ногу. — Там есть весьма укромные уголки.
— Но как мы добудем кассеты? — бестолково переспросил он.
— Не волнуйся, «мон шер», завтра в полдень они будут у тебя.
При этом у Софи было такое выражение лица, что у Демьяна пропала всякая неуверенность насчёт видеокассет.
— Пойдём, — только и сказал он, покорно двинувшись следом за лукавой француженкой.
«Или пан, или пропал» — подумал он, выходя из гостиницы и подставляя лицо освежающему морскому бризу.
2
Марк Павлински, дежурный администратор гостиницы «Виктор Гюго», заступил на ночное дежурство.
Это было обычное, рядовое ночное дежурство, каких Марк уже отстоял за гостиничной стойкой не один десяток. И всё-таки в эту ночь он очень волновался.
Сегодня ему предстояло совершить кражу в отеле, где он проработал почти пятнадцать лет. Но чего не сделаешь ради красоты! Или ради денег! Или ради тогой другого…
Ведь они — французы — такая противоречивая нация. С одной стороны, они расчётливы и бережливы. И лишнего сантима не потратят на сомнительное удовольствие. А с другой стороны, они так любят жизнь! Так любят женщин, что порой теряют голову и целые состояния бросают под милые и очаровательные ножки!
А что было в жизни у Марка Павлински?
Родился он в провинциальном городке Вилер-Бокаж, где всего тысяча жителей, одна школа, одно кафе, один универсам, да одна церковь… И все девчонки там уже почти с первого класса были распределены и поделены между местными «звёздами» — тут уж не разгуляешься!
Куда там щуплому и близорукому польскому еврейчику Марку было тягаться с крупными нахальными, спортивного сложения парнями, такими как главный их школьный Дон Жуан — Жорж Дюкло.
Это у Жоржа была возможность свободно лапать всех девчонок в классе, не считаясь с распределением, потому что в случае чего мог и по рогам своими здоровенными кулаками настучать, а близорукому Марку оставалось только подглядывать в папин бинокль за своей соседкой, что жила в домике напротив, молодой булочницей Ани Безансон. Стыдливо прячась за штору, он наблюдал, как Ани раздевается, перед тем как лечь со своим мужем, мсье Безансоном. И Марк целыми часами подкарауливал этот всего одну секунду длившийся момент, когда Ани расстёгивала свой лифчик, и розовые бретельки легко соскальзывали с её волнующе округлых плеч… Это было единственное сексуальное развлечение за всю его юность…
Что-то тихонько напевая себе под нос за стойкой бара, дежурный администратор гостиницы «Виктор Гюго» даже головой покачал от неудовольствия, вызванного такими горькими воспоминаниями.
А потом… потом было училище коммерции в Гавре. В портовом Гавре, а не в Париже, да и то на деньги французской коммунистической партии, потому что у его родителей не было денег на парижскую «Эколь де Коммерс». Да и родителей-то у него не было.
Какого чёрта придумали люди на заре цивилизации эти самые деньги, проклятие человечества? Марк снова сокрушённо покачал головой и даже на секунду прекратил своё тихое пение, перейдя на протяжный свист.
В Гавре было то же самое, что и в школе, — даже хуже. Девчонки смотрели только на то, на какой машине приезжают за ними кавалеры. В крайнем случае, если это был не «Порше» и не «Мерседес», такую оплошность кавалеру прощали только за высокий рост и редкие в этих местах светлые волосы вкупе с голубыми глазами. Это считалось в те времена особым шиком — иметь голубоглазого и светловолосого кавалера. Таким парням девчонки не отказывали. Но у Марка не было ни голубых глаз, ни могучих плеч… ни чёрного элегантного «Порше»… Поэтому все два года учёбы он довольствовался тайным общением с цветными журнальчиками «Плейбой», «Пентхауз» и «Уйи»… Как пишется в книгах: верная рука — лучший друг индейца.
А потом была работа.
Марк Павлински любовно погладил стойку бара родного отеля. Так могут гладить лишь округлое гладкое бедро любимой женщины.
Он так дорожил этой работой администратора-рисепшиониста в гостинице «Виктор Гюго»!
Со временем, разумеется, у него завелась подружка — как говорят французы, «петит ами». Его «маленьким дружком» была некрасивая почтовая служащая по имени Анна-Лиза. Анна-Лиза была не только некрасивая, но ещё и на шесть лет старше Марка Павлински. Она была до этого замужем, потом муж бросил её. И Анна-Лиза буквально подобрала Марка, лишив его невинности в двадцать его французских лет. Вот такие парадоксы порой случаются во французской провинции.
Анна-Лиза была сварливой и подозрительной особой, считавшей (к сожалению, совершенно несправедливо), что её французский девственник изменяет ей с постоялицами гостиницы. Эти лишённые всяких оснований обвинения в свой адрес Марк полностью игнорировал и не отвергал только лишь из-за того, чтобы хоть как-то поддерживать свою мужскую репутацию, так как в противном случае Анна-Лиза не ревновала бы его, а насмехалась. Такой уж у неё был вздорный характер.
И вот в жизни Павлински вдруг появилась эта русская красавица.
Ал-ла…
Администратор по слогам выговорил имя женщины, подарившей ему незабываемые мгновения. Имя это, как карамелька, перекатилось по языку, оставляя сладкий след на нёбе.
Она была воплощением его — Марка Павлински — самой сокровенной сексуальной мечты.
У Неё была именно такая грудь, как у самой красивой картинки из журнала, что целых два года украшала стену над его столом в студенческой конуре на рю д'Алгер в Гавре. У Неё были именно такие ножки, как на обложке журнала «Уйи», которую он повесил над своей кроватью, когда переехал в Тру-вилль. У Неё были именно такие талия, шея, живот, как на самых любимых и вожделенных картинках.
Вспоминая о счастливых мгновениях, проведённых в её номере, Павлински чуть было не наделал ошибок в выписывании счётов для постояльцев отеля «Виктор Гюго». И даже насвистывать модную ныне мелодию перестал, а издал какой-то хрип, будто из его горла выскочило загнанное в самое нутро вожделение.
И теперь, когда счастье было так близко, он — нерешительный и робкий Марк Павлински — был готов совершить страшное преступление ради ночи любви с этой богиней! Он согласился залезть в комнату, где стоят видеомагнитофоны, соединённые с камерами наружного наблюдения, и взять оттуда видеокассеты, подменив их чистыми…
Кто эта русская — его не интересовало.
Шпионка она или бандитка из этих… новых русских?
Ему было всё равно. Марк совсем потерял голову.
И если бы Она предложила ему поехать на базу французских атомных подлодок в город Тулон и украсть там секретную оперативную карту, Марк Павлински согласился бы и на это.
* * *
Наступила глубокая ночь.
Марк сидел за стойкой в абсолютном одиночестве.
Редкие подгулявшие постояльцы парочками и в одиночку проходили в свои номера, возвращаясь — кто из казино, кто из ресторана, а кто и с ночного пляжа…
И в эту ночь Марка уже не охватывала зависть при виде счастливых богачей, влекущих в свои номера красивых девчонок…
Он говорил себе: «Ничего, ничего, погодите! Уже завтра я буду обнимать самую красивую женщину на этом курортном побережье! И, более того, я заработаю целых сорок тысяч франков и наконец куплю себе почти новую трехлетнюю „Тойоту" вместо моей постыдной развалюхи — „Рено" … Тогда мы ещё поглядим, кто кому будет завидовать, когда я поведу эту русскую в её номер».
Мечтая о предстоящей встрече со своей красавицей, которая обещала ему сладостные мгновения любовных утех, администратор неторопливо разложил на стойке подробные карты местности с непременным указанием достопримечательностей курорта, а также наиболее знаменитыми и популярными среди туристов пляжами, помеченными обязательными для европейских курортов голубыми флажками, которые обозначали высшую оценку чистоты.
Затем Марк направился к полутораметровой юкке, стоявшей около лифта в огромном глиняном горшке. Туристы вечно бросали в горшок разные скомканные бумажки, обёртки от конфет и даже окурки. В обязанности дежурного ночного администратора входило поддержание чистоты в холле отеля.
Убрав из горшка мусор, Павлински вновь вернулся за стойку, и неторопливыми движениями принялся протирать блестящую панель стойки. Полированное дерево, обитое по краям медными пластинами, заиграло под смоченной специальным раствором тряпочкой, неторопливо скользившей под рукой администратора.
Удивительно, но эта неторопливость и даже некая степенная гордость от осознания собственной значимости появилась в поведении Марка Павлински совсем недавно — после того, как он провёл пару часов в обществе русской красавицы Алки. И администратору изменения, произошедшие в его поведении, понравились.
«Это то, чего мне так не хватало, — думал он, надраивая стойку. — Неторопливость и вальяжность — именно такие качества неотразимо действуют на красоток. И вот теперь я стал таким».
Высоченные, стилизованные под старинные, часы, что стояли в холле, пробили четыре утра.
Настало самое мёртвое время, когда все уже угомонились, и когда ночные портье, по обычаю, тоже ложились вздремнуть на диванчик…
Но Марк ложиться не стал. Бросив короткий взгляд на табло над лифтом и убедившись, что никто не собирается спускаться, он взял связку ключей от служебных помещений и, воровато оглядываясь, пошёл по коридору к самой дальней комнате, над которой была прибита табличка «Сервис Секьюрите».
Павлински вставил ключ в скважину, трижды повернул его и, легонько толкнув, открыл дверь в небольшую комнатку.
Он бывал здесь только один раз вместе с их гостиничным электриком, корсиканцем — Винченцо Аррозини. Винни тогда просил помочь ему переставить тяжёлые стеллажи, на которых стояли видеомагнитофоны и ещё какие-то аппараты неизвестного назначения. Марк хорошо запомнил, что слева от двери находился шкаф, а в нём — кассеты с записью всех камер наружного наблюдения за год.
Именно за год, так как столько времени по договору с полицией хранились материалы видеозаписи с камер, помещённых над входом в отель, на автомобильной парковке, в холле и у входов в казино и ресторан.
Каждая видеокассета хранила в себе запись длительностью в двадцать четыре часа. Винни приходил в каморку раз в сутки и, вынув кассету из магнитофона, помечал на ней синим фломастером дату и камеру, с которой велась съёмка. Поэтому на стеллаже они так и были подписаны: «Двадцать шестое июля — вход», или «Пятнадцатое августа — парковка»… Разобраться было несложно. Сам Винни очень гордился своей работой.
Жан-Пьер — напарник Марка, тоже администратор, только старший, предположил как-то, что Винни втихаря оборудовал маленькие камеры слежения в кабинке для переодевания перед бассейном отеля, а также в некоторых номерах для богатых посетителей, и толкал кассеты с интимными съёмками нелегальному торговцу порнушкой.
«Сейчас в моде съёмки скрытой камерой разных звёзд шоу-бизнеса и титулованных особ», — со знанием дела заявил тогда Жан-Пьер своему напарнику. Марк и сам как-то получил по интернет-рассылке предложение купить видеокассету со съёмками сексуальных забав Памеллы Андерсен и Томми Ли. Эта парочка как раз недавно приезжала во Францию и даже на сутки останавливалась в их отеле. Рассылку прислал интернет-магазин, который специализировался на продаже порнографического видео и регулярно присылал Марку различные предложения и информацию о своих последних новинках, как постоянному покупателю.
Однако же ни Павлински, ни его напарник, старший администратор гостиницы Жан-Пьер, не решились спросить у накачанного и вспыльчивого корсиканца Винни, правда ли это. Хотя им очень хотелось посмотреть, что же отснято на этих кассетах, и существовали ли они действительно.
Однажды Жан-Пьер предложил Марку проникнуть в заповедную комнату и посмотреть, есть ли там эти самые кассеты, на которых отсняты постельные забавы постояльцев «Виктора Гюго». Но сам Жан-Пьер нарушать закон не хотел, а потому предложил сделать это Марку, правда, в его, Жан-Пьеровскую ночную смену.
Марк тогда отказался, хотя в интернет-магазине-то такая видеокассета стоила тридцать четыре доллара девяносто пять центов, что во французской валюте было чуть меньше ста семидесяти пяти франков. О-ля-ля, как говорят в таких случаях французские любители крутой эротики!
Сейчас Марку предстояло украсть двадцать кассет. За одиннадцатое, двенадцатое, тринадцатое, четырнадцатое и пятнадцатое июня, от всех четырех камер наблюдения. Украсть и, спрятав их в пластиковый пакет от магазина «Карефур», подменить потом чистыми кассетами, надписав их таким образом, чтобы ни Винни, ни полицейские, которые изредка навещали службы отеля, ни сном, ни духом не догадались о краже и произведённой подмене.
Эта сладкая русская, когда подбивала администратора на преступление, говорила, что никто и никогда не догадается, что кассеты похищены и подменены. Да и сам Марк не помнил такого случая, чтобы хоть кто-то когда-то хватился кассет.
Медленно оглядываясь в комнате, где стояли видеомагнитофоны, и хранились нужные для счастья кассеты, постоянно вздрагивая от любого подозрительного шороха, Марк Павлински успокаивал себя: «Ну кто их станет считать и смотреть!»
Тонко попискивали японские видеомагнитофоны. На четырех чёрно-белых мониторах — застывшие картинки безлюдного паркинга и столь же безлюдного холла…
Постояв немного и подождав, пока глаза привыкнут к темноте, Марк принялся быстро шарить рукой по корешкам видеокассет. Во рту он держал, словно заправский вор-домушник в исполнении великолепного Жана Габена, маленький фонарик, обычно лежавший без дела в ящике стола, что за стойкой.
Так — это март, это апрель, это май…
Вот он — июнь!..
Что за чёрт! Что за чёрт!
Марк оторопело посмотрел на кассеты, стройными рядами вытянувшиеся перед ним.
Девятое, десятое…
И сразу — сразу семнадцатое июня!!!
«Такого не может быть! Не может быть!» — пронеслось у него в голове.
Спина Павлински сразу стала липкой от пота.
«Нет этих кассет», — стучало у него в голове.
Их кто-то уже забрал. Их кто-то уже забрал…
«Кто это сделал?» — задавал он себе один и тот же вопрос.
Марк принялся лихорадочно рыскать глазами по стойке — может, их переставили?
Но куда? И, главное, — зачем переставили? Этого не могло быть. Чертовщина какая-то!
Марк прислонился спиной к стене и стал думать.
Что ему делать? Уйти? Но теперь могут подумать, что это он украл эти кассеты… А если их взяла полиция? Но Винни сказал бы ему. Ведь они с Винни приятели. Значит, это не полиция и не Винни. Тогда кто? Русские шпионы?
Ведь показывали позавчера по телевизору, как русский шпион проник во Францию в гробу!
И тут в голове у Марка что-то щёлкнуло.
Это игры международных спецслужб, которые ведут свою секретную войну прямо во Франции! Точно! И он, бедняга Марк, оказался замешанным в их грязные дела. Вот это, называется, попал, так попал! Что же ему теперь делать?
Ведь если он не принесёт этой русской её кассеты — завтра утром, как они договорились, — то она не только не отдастся ему, но он не получит и обещанных сорока тысяч… А… А может, она его и убьёт! Ведь она шпионка!
Администратор в отчаянии заломил руки.
И зачем только он ввязался во всё это!
На лице Марка застыло безысходное выражение.
Нет, он так просто не сдастся. Он что-нибудь обязательно придумает. Но как глупо он попался на крючок этой ловкой русской Алки! Или она вовсе не Алла, а какая-нибудь Татьяна? Или Ивана? Или как там зовут в этой снежной России шпионок?
Решение пришло само собой.
Павлински снял со стеллажа кассеты за первое, второе, третье, четвёртое и пятое июня, а потом взял чистые наклейки, которые лежали на столике рядом с видеомагнитофонами, и фломастером написал на них требуемые даты: двенадцатое, тринадцатое, четырнадцатое… Потом машинально, словно робот, наклеил их на корешки кассет…
Марк, совершенно липкий от пота, закрыл дверь, и почти побежал назад к своей родной стойке.
Он сел в кресло дежурного. Отдышался.
В холле по-прежнему никого не было.
Сердце ещё учащённо билось, но в стоявшем рядом пластиковом пакете от универмага «Карефур» уже лежали ключи к его счастью. Поддельные ключики…
Ну и что?
Администратор ненароком глянул в зеркало, висевшее у лифта, рядом с юккой, и подмигнул своему потному отражению.
3
Софи редко пользовалась положением «папиной дочки».
И хотя все менеджеры отеля «Виктор Гюго» знали, кто она такая, эта красавица Софи, сама Софи предпочитала не афишировать своего статуса, и, если и приезжала в «Виктор Гюго» отдохнуть на пару весенних или осенних деньков, то делала это тихо, без помпы. Она не хотела ставить всех менеджеров на уши: дескать, дочка и наследница приехала, все постройтесь, равняйсь, смирно! Главный менеджер гостиницы — два шага вперёд! Отчитайся о проделанной работе.
Но в этот раз Софи изменила своим правилам, потому что того требовали обстоятельства.
Вечером, накануне великого проникновения в заветную комнатку, Софи явилась в кабинет к главному менеджеру, знавшему её ещё с пелёнок, и, попросив вызвать к ней старшего электрика гостиницы Винченцо Аррозини, потребовала принести ей материалы наружного наблюдения за пять дней июня — с одиннадцатого по шестнадцатое.
Когда Винни принёс кассеты, Софи приказала обоим служащим — главному менеджеру и главному электрику — молчать о том, что она взяла видеокассеты, под страхом увольнения.
Вот и вся история.
«И нечего тут мудрить, — подумала Софи, неся видеокассеты к себе в номер, где дожидался её русский бойфренд, такой опасный и рисковый парень, что, когда Софи на него смотрела, то у неё где-то внизу живота все сжималось от волнения. — Хотя бойфренду о такой простоте знать не надо. Пускай думает лучше, что я их украла».
И когда Софи в номере отдала кассеты своему возлюбленному, она была необычайно счастлива его простой, по-детски искренней радостью.
Софи была счастлива оттого, что счастлив он, её русский Дёма.
«Какое у него смешное и простое имя: „Дё-ма", — думала она, глядя на своего возлюбленного, — Дёма, это почти Дюма…»
Они заказали в номер шампанского и улеглись в постель.
И ничто уже, казалось, не омрачало Дёминого чела. Хотя и омрачало немного. Во-первых, не хотелось расставаться с этой чудесной француженкой, а, во-вторых, Демьян не знал, как теперь вернуться на родину, в Россию, где его ждали верные братки, Папа Эдуард и Поля.
* * *
Когда Софи с Демьяном вышли к лифту, чтобы спуститься к паркингу и отправиться куда-нибудь покататься — туда, где красивые виды, хоть бы и в Анфлер или совсем в другую сторону — на запад, к Бискайскому заливу, в Монт-Сен-Мишель или в воспетый фильмом о зонтиках Шербур, возле лифта они заметили любопытную парочку. Высокая, с прямой балетной спинкой, русская красавица и при ней маленький, в очках, плюгавый французик. Причём французик имел очень знакомую физиономию. И этот самый французик, как заметила Софи, сразу засмущался, задёргался, неловко отворачивая свою физиономию, чтобы не говорить обычного «бонжур». Именно так смущаются старшеклассники, когда классная мадам, проходя мимо ночного клуба, куда им ходить не положено, вдруг застукает их у входа.
Но русская, не допускавшая никаких отклонений от составленного ею плана, быстро утянула за собой очкастика в кабинку лифта.
Демьян только хмыкнул, глядя на такие отношения.
— Это же был наш портье, — задумчиво сказала Демьяну Софи, когда они уже вышли из отеля и направились к ожидавшему их мальчику в фирменной гостиничной курточке, стоявшему около подогнанной к входу машины. — И ничего себе, как нагло! Им запрещены любые интрижки с посетителями гостиницы, а тут эта русская!
Если бы она только знала, за что так благоволила нынче русская красавица к простому администратору, то Марк вполне мог бы провести этот вечер в помещении с решётками на окнах.
— Это ты об этом плюгавом? — спросил Демьян, по-хозяйски усаживаясь за руль спортивной машины. — А я эту, как ты говоришь, русскую, узнал-таки, наконец. Вспомнил я её… И знаешь что?!
— Что? — переспросила Софи.
— То, что линять мне надо. Она, эта баба, тоже за кассетами приехала сюда. Только она с русской полицией связана, и меня здесь ищет. И, видать, нашла, — озабоченно констатировал Демьян, выжимая педаль газа и с разгону врываясь в небольшой поток автомобилей на главной улице курортного городка.
* * *
Красавица Алла была далеко не дурой. Не всегда у женщин эффектная внешность и развитые формы заменяют полушария головного мозга. Алла Замоскворецкая наконец вспомнила лицо, уже не в первый раз промелькнувшее перед ней в холле отеля «Виктор Гюго». Несомненно, это было лицо того хулигана, что побил их с Гераклом в степногорском баре.
Получалось, что он тоже здесь. И наверняка ради того же, ради чего приехала сюда она, — ради видеокассет.
Она сделала контрольный звонок Сушёному. Кратко, не вдаваясь в подробности, сообщила о кассетах и о том, кого послал противник в Трувилль.
— Я соберу о нём всю информацию. — После некоторой паузы сказал Геракл и добавил: — Сам нашёлся, гад!
— Озадачь Тереха, Гера! Пусть кого-нибудь из его родственников или друзей у себя подержит, пока я не вернусь. А ещё лучше, если достанете девчонку этого парня, у меня для неё работа найдётся, и должок вернём.
— Главное, чтобы он у тебя кассеты не стащил. Чтобы больше никаких остановок и подружек…
— Не стащит. Адью, милый…
Опоздал браток! Кассеты уже у неё в сумке! Но что-то ей во всём этом не понравилось. Слишком легко все получалось. И почему этот плюгавый Марк при виде спутницы степногорского братка чуть в штаны не наложил.
Алла, как бы невзначай, поинтересовалась у спутника, почему тот так задёргался при виде этой фифы, словно сошедшей с обложки журналов «Вояж и отдых» и «Фит энд Фан».
— Это наша хозяйка. «Виктор Гюго» — её отель. Хозяйка она… — пролепетал Марк, вмиг вспотевший под настойчивым, так и буравящим его взглядом русской, не то шпионки международного класса вроде агента Джеймса Бонда, не то бандитки, но уж никак не балерины.
И Алла в который раз задумалась… А те ли у неё видеокассеты? Что-то уж больно её французский ухажёр юлит. Да и глазки у него странно как-то бегают.
— Мне нужен номер с видеомагнитофоном, — сказала она Павлински.
И даже не просто сказала, но приказала.
— Хорошо, дорогая, и мы там с тобой… — гостиничный администратор с надеждой заискивающе глянул на свою королеву снизу вверх.
— Да, и мы там с тобой, урод! — ответила Алла по-русски, и так посмотрела на своего ухажёра, что тот тут же понял, что ничего уже у них не будет, в смысле секса, и, слава Богу, если после всей этой заварушки он вообще останется живым.
4
Софи слегка всплакнула, когда, отказавшись ехать кататься, честный Демьян рассказал ей и о Полине, что ждала его в русском городе на реке, и о коварной шпионке страшного полицейского, полковника Сушёного, которую они только что встретили возле лифта, и о том, что ему — её милому русскому Демьяну — уже надо срочно улетать. Во что бы то ни стало. Иначе заметут его и упрячут в каталажку на многие, многие долгие годы.
«Вот так. Только я обрела свою любовь, которой нужна я сама, а не деньги моего отца, как эта любовь уже покидает меня», — подумалось бедняжке.
Они медленно шагали, взявшись за руки, по морскому берегу. Софи сняла туфли и босиком шлёпала по самой кромке воды. Её маленькие милые пальчики утопали в песке. Демьян, сначала шедший поодаль, тоже скинул кроссовки и, закатав джинсы до колен, присоединился к француженке.
— Ты её любишь? — тихо спросила Софи.
— Да, — признался Демьян.
— Счастливая, — откровенно позавидовала француженка далёкой русской, которую даже ни разу не видела.
Набежавший морской бриз подхватил брошенное слово и понёс его за семь морей, за семь земель, вертя и крутя, словно яркую цветную бабочку, по собственному любопытству попавшую в вихрь событий, да так и не выпутавшуюся из него. И волны, набегая одна на другую, омывали ноги медленно бредущим по берегу юноше и девушке, таким разным, но ставшим за короткое время очень близкими.
— Ти хороший, — все ещё смешно коверкая русские слова, сказала Софи, кротко взглянув на Демьяна.
— Нет, — замотал он головой. — Я плохой. Я не сказал тебе сразу о Полине.
— Это неважно.
— Нет, это важно, — упрямо повторял Демьян.
Софи остановилась и, поддавшись внезапному
порыву, бросилась на шею оторопевшему Демьяну, покрывая его лицо многочисленными поцелуями,
— Дёма, Дёма, — шептала девушка, крепко-крепко прижимаясь к нему всем телом. — Я такая дурак набитый, да?
— Ну, с чего ты взяла? И не дурак ты, — как мог, старался успокоить Софи совсем растерявшийся Демьян. — Ты мне тоже очень нравишься, Софи. Честное слово…
Он и не предполагал, что вызвал в ней столь сильные чувства.
Наконец, проплакав, сколько положено, Софи успокоилась, промакнула глаза малюсеньким платочком с вышитыми вручную инициалами и лучисто улыбнулась ему.
«Ладно, чего уж там, давай двигаться дальше», — говорили её глаза и улыбка.
— Идём, дорогой, — сказала Софи, смирившаяся с неизбежностью злодейки-судьбы, и такая милая, что у Демьяна аж сердце защемило.
«Черт, с этими девчонками не поймёшь: то она на тебя с кулаками бросается, то все прощает, — думал он, медленно бредя по песку. — Когда в Большой город ехал — мечтал о девчонках, вроде тех, с журнальных обложек, а теперь уж и жалею об этом».
Пройдя мимо оставленных шезлонгов, расставленных полукружьем у большого зонта с надписью «Coca-Cola», молодые люди, все так же держась за руки, вошли в маленькое кафе возле самого пляжа. Лишь несколько старых выщербленных каменных ступенек отделяло крохотный павильончик от тёмных волн, с шумом накатывающих на песок и разбивающихся о ступеньки брызгами, в которых играла бликами радуга.
Усевшись за столик и заказав подошедшей официантке два кофе, Демьян и Софи стали глядеть друг на друга.
— Эта русская, она очень опасна? — с напускным безразличием спросила француженка.
— Очень.
Тут Демьян Пятак взял руку девушки в свою и нежно уставился на неё. Девушка улыбнулась ему одними губами, но её глаза оставались все такими же заплаканными и грустными, словно уже попрощавшимися со своей так внезапно возникшей, но такой недолговечной любовью.
— Помоги мне ещё раз, Софи, — попросил Дёма, трогательно и нежно глядя на неё.
«Господи, ну за что мне такое счастье и такое горе? — спрашивала себя Софи. — Будто бы я — героиня романов Федора Достоевского. Несчастная и одинокая».
Официантка принесла кофе.
— Она очень красивая? — неожиданно спросила Софи.
И хотя француженка не уточнила, о ком спрашивала, Демьян сразу же догадался.
— Да. Поля, она красивая.
Софи посмотрела на то место, где горизонт сливался с морем и где за много-много миль находилась страна, где родился человек, полагавший, что люди произошли от обезьян. Сама-то она не верила в теорию английского естествоиспытателя Дарвина.
«Нет, не от обезьян. В нас есть частица Божия. А Господь Бог учил помогать всем людям», — думала про себя Софи, нежно улыбаясь Демьяну.
— Ты любишь её, — медленно и тихо повторила девушка. — У меня к тебе просьба. Когда приедешь в свою далёкую Россию, пришли мне открытку. Или лучше фотографию, где ты с ней. Я просто хочу на неё посмотреть.
Демьян удивлённо посмотрел на француженку. Он, как-то, ещё в далёком детстве, слышал от бабки, что есть такие люди, которые верят в чёрную магию, и что с помощью фотографии можно наслать на человека разные болезни и даже смерть. Но он и сам в эти бредни не верил, и думал, что Софи не из тех, кто будет, безлунной ночью на перекрёстке четырех дорог, с отрубленной головой петуха в одной руке и с чёрной свечой в другой, произносить идиотские заклинания над фотографией своей соперницы.
— Хорошо, я пришлю фотографию, — пообещал Демьян.
— Просто я хочу видеть тебя счастливым, — пояснила француженка. — А счастлив человек бывает только рядом со своим любимым.
Она была хоть и женщиной, но прекрасным другом и чуточку философом, эта Софи.
Море тихо плескалось у ступеней кафе. Так плескалось оно и сто лет назад, и двести. И когда Наполеон прощался с Жозефиной, все понимающей, а оттого прощающей, ради нового брака, — и тогда море так же плескалось на этом благословенном берегу Франции. И когда Орлеанская Дева — Жанна д'Арк — объявила, что Бог повелел ей возглавить поход против англичан, вероломно захвативших почти всю её родину, — и тогда море шумело в этих местах, с тихим шёпотом набегая волнами на каменистые ступеньки.
И даже когда Господь создавал море и сушу — даже тогда море, впервые появившееся, понесло свои волны к благословенному берегу и стало накатываться на песок.
Так было, и так будет.
И миллионы девушек будут сидеть на берегу этого моря, смотреть на волны и плакать по уходящим от них юношам.
* * *
Алла Замоскворецкая в это время, как она не без оснований полагала, делала шах и мат и Демьяну, и всей команде бандитских паханов, стоящих за ним.
Неторопливо, словно удав, раскачивающийся в ужасном танце перед кроликом, Алла набрала номер полицейского комиссариата, который был указан в памятке, выдаваемой всем посетителям гостиницы, и, услыхав на том конце красивое контральто, спросила по-английски:
— Вы говорите по-английски?
Когда контральто на том конце подтвердило, что оно по-английски «спикает», Алла продолжила:
— У меня важная информация, по поводу того русского, который пересёк границу в гробу. Он находится в отеле «Виктор Гюго» в Трувилле. Я только что его видела здесь минуту назад.
На том конце провода хотели, для верности, что-то переспросить, но Алла уже положила трубку.
Все — шах и мат!
Конец вам, ребята!
Конец тебе, Марлуша Недрищев, сотоварищи!
Вот так — просто и красиво. Как в шахматах.
Откинувшись на спинку кресла, Алла закинула руки за голову и сладко потянулась. На столике перед ней стояла бутылка «Дон Периньон» — лучшего, что нашлось в баре. Маленькие пузырьки тонкими струйками поднимались к поверхности бокала.
Холёными наманикюренными пальчиками Алла погладила длинную ножку бокала. Если бы она только могла, то уже сейчас уехала бы из этого рафинированного и прилизанного, но такого скучного курортного городишки. Нет, что бы ни говорили про Россию-матушку, но в ней живёшь, а тут, на этом бережку серовато-синего моря, просто существуешь.
Тут не кипит жизнь, не проводят разборок бандиты, не сливают друг на друга компромат политики, не отмывают левые деньги через её, Алкино рекламное агентство, большие начальники из МВД. Здесь все сыто и скучно. А ей бы так хотелось тяпнуть сейчас водочки, да закусить солёным огурчиком, да закатиться в какой-нибудь кабак…
Алла подумала было, что и здесь она может отправиться в ресторан и выпить водки. Правда, насчёт огурца в меню местного кабака она сильно сомневалась, но это было не так уж важно. Ведь все равно она скоро полетит к себе домой, в родной город, где передаст Жоржу, точнее, Жорику, Гере, Гераклу Сушёному, видеокассеты и отчитается о вояже.
* * *
Полицейский отряд, посланный в отель на двух автомобилях, летел так быстро, что обогнал красного «Морриса» с Демьяном и Софи, лишь слегка обдав их специфическим ветерком голливудской романтики — всеми этими мигалками, сиренами, инспекторами с тяжёлыми «вальтерами» и элегантными «береттами» под ворсистыми спортивными пиджаками.
Во всех странах мира работники органов правопорядка одинаковы — везде они любят одеваться в свободные, расклёшенные от талии пиджаки, за которыми легко прятать пистолеты и револьверы. Они и выглядят почти одинаково, и смотрят на других людей тоже одинаково — сурово-задумчиво: ведь вполне может быть, что их собеседники — это преступники, находящиеся в розыске. Такова уж специфика работы. Так, во всяком случае, сами работники правоохранительных структур любят объяснять эту свою насторожённость.
— Это за мной, — убеждённо произнёс Демьян. — Эта сучка меня всё-таки узнала и сдала.
— Не бойся, милый, я знаю, что нам делать, — сказала Софи и нажала на кнопку поднятия кожаного верха.
Вскоре их машина остановилась на маленькой безлюдной улочке возле унылой парикмахерской с блекло-жёлтой вывеской. Наказав Демьяну оставаться в салоне автомобиля, француженка направилась в неприглядное заведение с пыльными стёклами.
Из парикмахерской Софи вернулась с большим свёртком в руках. Потом они подъехали к универмагу «Карефур». И снова Софи на полчаса покинула своего возлюбленного.
Демьян томился в длительном ожидании. Он беспрестанно нажимал на кнопки автомагнитолы, переключая каналы, но почему-то ни одна из многочисленных французских радиостанций не передавала его любимого Мишу Шуфутинского.
«И что же я теперь буду делать? — озабоченно думал он. — Как я теперь отсюда выберусь? Что мне, как настоящему шпиону, границы переходить, что ли? Вот это называется, попал!»
Софи вышла из универмага, нагруженная свёртками и пакетами. Демьян ловко открыл ей дверцу машины, не выходя из неё.
— Ну все! Теперь тебя никто и никогда не поймает, — сказала довольная Софи, садясь в салон. — Едем на берег, я знаю одно безлюдное место.
Она ловко вырулила на проезжую часть и покатила вдоль морского берега, изредка поглядывая на заметно волновавшегося Демьяна и непрестанно улыбаясь чему-то своему.
* * *
— Что? Гримироваться под бабу? Да никогда! Да это же «западло»! — кричал на самого себя Демьян, едва Софи вытащила из многочисленных пакетов пару париков, платье, туфли и женский плащ…
Но Софи не была бы дочкой своего отца, если бы отступила под натиском обычного крика, выражавшего вековечное мужское недовольство теми изменениями, которые собиралась внести в его облик женщина. А мы разве поступаем иначе?
— Я не знаю, что такое «западло», но точно знаю, чтоименно так мы можем вернуться в гостиницу и потом выехать из Трувилля в Париж, — жёстко проговорила Софи. — И, будь другом, доверься мне, ведь я училась на визажиста и год работала гримёром в студенческом театре, когда училась в Нью-Йорке.
Сказаны эти слова были таким твёрдым и убедительным тоном, что Демьяну ничего не оставалось, как отдаться в нежные руки Софи.
Он, тяжело вздохнув, стал покорно снимать с себя футболку и джинсы, вместо которых ему предстояло натянуть какие-то непонятные чулки на подвязках и, боже мой, лифчик с накладными грудями. А ещё парик, платье, туфли на каблуках. И не забудьте про грим…
Море ласково накатывалось на песчаный берег, от души смеясь над перевоплощением и Демьяновым вынужденным позором, единственным свидетелем которого оно было.
5
Уже в аэропорту имени великого французского генерала и президента Шарля де Голля Демьян вдруг понял, какого друга он приобрёл в лице Софи и какую женщину в её лице он теперь теряет.
Они постояли у входа в аэропорт, долго глядя друг на друга, но так и не сказали то, что надо было сказать в таком случае. А зачем? Тяжело вздохнув, Демьян направился в сторону стойки регистрации пассажиров.
Он протянул документы девушке в русской аэрофлотовской форме…
— Мадам Замоскворецкая? У вас совсем нет багажа?
— Нет, — томно ответил писклявым голосом Демьян, слегка покачнувшись на высоких, всё время некстати подворачивавшихся каблуках.
Этот голос… Со стороны казалось, будто эта русская мадам всю поездку во Франции только и делала, что дегустировала местные вина, причём дегустировала, не переставая: и утром, и днём, и вечером, и в постели. Но работники доблестного «Аэрофлота» уже столько всякого насмотрелись с нашими пассажирами, что какая-то очередная отъезжающая, судя по голосу, мучимая похмельем и посадившая себе голосовые связки, для них была не в новинку. Так что регистрация прошла гладко.
Ах, какая, всё-таки, умница, эта Софи!
Софи взяла ключи у главного менеджера, и пока в гостинице шёл шухер с полицией, просто и спокойно стянула из сейфа паспорт этой русской, мадам Замоскворецкой.
А загримировать Демьяна под смазливую русскую бабёнку для неё — талантливой студентки-гримёрши, чуть ли не шекспировского театра — было уже парой пустяков. Тут прибавить штукатурки, там замазать лёгкую синеву над верхней губой.
Девушка в фирменной аэрофлотовской форме с вежливо-безразличной улыбкой вернула Демьяну стянутый у Замоскворецкой загранпаспорт и сказала равнодушно: «Следующий». Молодые люди отошли от стойки.
— Прощай, милый, — прошептала Софи.
И поднявшись на цыпочки, чмокнула его в губы.
— Передавай привет своей Полине.
Демьян заглянул в ясные серо-голубые девичьи глаза и понял, что никогда, никогда он уже больше не сможет забыть этот влюблённый взгляд, который будет сниться ему всю оставшуюся жизнь.
— Может, свидимся ещё, — тихо сказал он.
— Может быть. Иди, не люблю долго прощаться, — сказала, так некстати осипшим вдруг голосом, Софи. — Все. Иди…
И только когда Демьян скрылся в прозрачном тоннеле, уносимый движущейся лентой эскалатора, она вдруг в голос разрыдалась…
Эта крепкая Софи… Она была такой слабой!
Прощай, французская любовь…
