I

Вытребовав зарплату и вырвав у растерянной своим нежданным арестом Дины кровные премиальные, Харитоныч поспешно покинул дом, где его так безжалостно травили собаками, и возвращаться в него не собирался. Он решил, что настал наконец тот самый день в его жизни, когда все круто изменится. Чтобы воплотить задуманное, не хватало сущей безделицы. Харитоныч поспешно отделился от прочих «мойдодыров», усталых и напуганных, и на станции метро «Крестовский остров» поехал в противоположную сторону. Странный наряд его — брюки, обрезанные по колено, и теплый тельник в черную полоску — не привлекал особого внимания. Чего только не увидишь в питерском метро. Выцветшие глаза Геннадия Харитоновича сияли такой решимостью и верой, что богобоязненные мамаши крестились при взгляде на него, развязные девицы прикрывали рты, и даже милицейский патруль у турникетов не решился его тормознуть. Красную футболку Харитоныч поспешно снял, стыдясь своего непрезентабельного прошлого, хотел даже выбросить, но раздумал, скомкал и засунул под тельняшку.

На обширном пустыре, именуемом Стародеревенской улицей, за оградкой бойкого торжища Харитоныч увидал диковинное зрелище. Невысоко над головами зевак болталась связка разноцветных надувных шаров с привязанной к ней за ручку огромной кастрюлей. Из толпы доносился странный шум, отдаленно напоминавший рокот тамтамов. Подойдя поближе, Харитоныч узрел двух сероглазых «негритят», в четыре руки колотивших деревянными киянками по дну кастрюли размерами еще больше той, что парила в воздухе. Возле них суетился, надрывая горло, маленький круглый загорелый человек, голый по пояс, в очках, с опрятной профессорской бородкой.

— Пароварки! Пароварки! — орал он, заглушая рокот «тамтамов». — Кто еще не купил пароварку? Она изменит вашу жизнь к лучшему! — Он сменил тенор на бас и вполголоса загудел над «негритенком»: — Ты чего халявишь, пацан? Колоти веселее!

— Эй! Барбидон! Барби! — поднявшись на цыпочки, окликнул зазывалу Харитоныч. — Барби, это я!

— А вот я вижу чудака, который на прошлой неделе не купил у меня пароварку! — воскликнул человек в очках, подхватил Харитоныча под локоть и выволок на всеобщее обозрение. — На кого он теперь похож? — Он повертел приятеля перед собой. — На пугало огородное! А все потому, что не купил чудесную дешевую безотказную пароварку! Но теперь этот человек одумался! Выбирай, счастливчик!

С этими словами пританцовывавший под грохот киянок Барбидон подтолкнул оробевшего Харито-ныча к круглой башне из сияющих кастрюль.

— Барби, на кой ляд она мне?

— Купи для блезиру пару… — мурлыкнул ему на ухо приятель. — Вам повезло! У нас еще остались самые последние модели! О, чудо! Он берет две! Куда тянешь нижнюю, дурак… Аи, блин!..

Вавилонская башня покачнулась и рухнула, едва не придавив Харитоныча. Верхняя кастрюля ударила в лоб Барбидона. «Негритята», бросив киянки, кинулись собирать товар.

— Купившему две пароварки у нас полагается подарок! — не растерялся очкастый зазывала, потирая лоб. — Разделочная доска из жаропрочной сосны! Проходи за кулисы, счастливчик! Господа! Подходите! На всех, как всегда, не хватит!

Люди смеялись, крутили пальцами у виска — и покупали…

Ошалевший Харитоныч потащился с двумя пароварками под навес, «за кулисы». Туда вскоре прибрел и Барби, хлопнулся на складной стульчик, выдвинул выложенный изнутри пенопластом ящик со льдом, достал из него большую бутылку холодной «пепси», хлебнул, приложил ко лбу.

— Зачем ребятишек гуталином вымазал? — спросил Харитоныч, жадно провожая глазами бутылку.

— Не гуталином… Краской специальной… Русский ребенок на улице вызывает жалость… Или раздражение. А негру положено быть добрым, глупым и играть на барабане. Психология толпы, брат…

— А пароварки у тебя откуда?

— Это дело чести! — Кругленькие очки Барбидона весело блеснули. — Поспорил с Кацо. Он говорит, что русские совсем не умеют торговать. Я сказал, что продам любого товара на двадцать штук за неделю. Этот гад приволок мне двести пароварок.

— А на что поспорили? — осведомился Харитоныч.

— На место, — весело ответил Барбидон. — Пить не хочешь? Ну и ладно…

— А… Э… Как на место? На это? — растерялся Харитоныч. — У тебя же такое местечко! — И он даже ногой притопнул по твердой, как камень, высохшей и утоптанной питерской земле.

Место на базаре для продавца — это Мекка. На него молятся, его проклинают, за него платят, бьют, а иной раз и убивают. Места только с виду одинаковые. Отвоевать хорошее место в торговых рядах — все равно что для растения занять место под солнцем.

— А если проиграешь? — испуганно прошептал Харитоныч.

— Авось не проиграю! — весело ответил Барбидон, которого на самом деле звали Сережей.

— А что Кацо поставил?

— Он будет неделю поить пивом всех русских на нашем рынке. — И Барбидон беззаботно рассмеялся, повергнув Харитоныча в ужас.

— Ой, балда!.. Ой, бедовая головушка… Поплачут твои детки…

— Харэ причитать! Я вот за два дня уже сорок штук продал — авось и выиграю! Ты вот помоги лучше — купи на деле хоть одну, а?

— Я… Не могу, — запнулся Харитоныч и выпалил наконец заветную мысль: — Барбидоша! Дай в долг двести баксов на месяц. Сразу же верну. Ты меня знаешь. Вот так надо!

Барбидон откинулся назад, нахмурился, задумчиво пожевал пухлыми губами: — . Это не такой простой вопрос.

— Я понимаю, что непростой… — вздохнул Харитоныч. — Ты в таком положении… Но… Мечта всей жизни!

— Это принципиальный вопрос, — продолжал Барбидон, не слушая приятеля. — Ты же знаешь, у меня принципы.

— Знаю, знаю! И какие здоровые…

— Что это ты о моих принципах, как о блохах у своей собаки? Нет, брат. Принципы — это важно. Так вот, мой первый принцип — деньги без процентов в долг не давать.

— Да я согласен! — воскликнул Харитоныч. — Я знаю, ты три шкуры не дерешь. Пять процентов.

— Это еще только поддела, — задумчиво проговорил Барбидон. — Но вот второй мой принцип гласит: с друзей проценты брать — свинство. И поскольку ты мой друг, я не могу выполнить твою просьбу.

Барбидон умолк, и сколько Харитоныч ни умолял своего принципиального друга, тот лишь качал головой:

— Не могу.

И лишь когда Харитоныч совсем приуныл и собрался уходить, Барбидон прищурил светлые хитрые глаза:

— Хотя… Если учесть, что деньги нужны на осуществление мечты всей жизни… Надеюсь, это не игра в рулетку, как в прошлый раз?

— Нет, дело серьезное! — встрепенулся Харитоныч. — Так как, Барбидоша?

— Что — как? А-а… Можно поступить так. Я даю тебе двести баксов без всяких процентов и таким образом не нарушаю второй принцип, которым я очень горжусь. А первый… Купи из этих денег… Э-э… Три пароварки.

— Барбидоша! Друг!

— Это будет как раз пять процентов… Так что пароварки тебе достаются бесплатно. Беги, выбирай, счастливчик!.. «Пепси» холодненькой хлебнуть не хочешь? Ну и ладно… А что это ты так вырядился?

— С работы я, Барбидоша! — Харитоныч торопливо хватал огромные кастрюли.

— С работы? Наемный труд? Презираю. Мой третий принцип гласит: никогда не будь ничьим рабом! Клево выглядишь! Постой при входе на рынок, для рекламы, а?

— Неудобно мне, Барбидоша… — просипел Харитоныч, прижимаясь к пароваркам щекой. — Давай бабки, да я пойду… Как хоть пользоваться ими, а?

— Жена объяснит, — улыбнулся Барбидон и завопил: — А вот пароварки! Они изменят вашу жизнь к лучшему! Посмотрите на этого мужчину! Он взял три штуки! Герой нового времени! За ним женщина — как за каменной стеной! А может, он многоженец? Пожелаем ему здоровья!..

— Эх, народ!.. — бормотал Харитоныч, влачась к станции. — Разве можно так местом бросаться?

Только желание воплотить мечту всей жизни помогло ему преодолеть все преграды, прорваться в метро, куда его не пускали, вытерпеть три досмотра на предмет отсутствия в кастрюлях взрывных устройств и к обеду наконец-то добраться домой.

Из дому Геннадий Харитонович вышел ровно в семнадцать ноль-ноль, кардинально преобразившись как внешне, так и внутренне. На нем были темно-синий костюм, розовая рубашка и ослепительно яркий галстук «павлиний глаз». Щеки лоснились после бритья, остатки волос на голове были еще влажными после ванной, черные туфли просто горели в лучах заката. В кармане пиджака лежали все наличные сбережения. О внутреннем преображении свидетельствовали гордая посадка головы, немигающий взгляд и твердая поступь.

Неподалеку от дома Харитоныча, на Северном проспекте, собралась маленькая демонстрация прокоммунистических старушек с плакатами «Долой капитализм!» и «Назад, в Будущее!». Харитоныч брезгливо передернул плечом, перешел на другую сторону улицы и лихо тормознул частника.

— На Васильевский, Двадцать шестая линия, — небрежно бросил он. — Где биржа, надеюсь, знаете?

У входа в здание он подал нищему интеллигентного вида так много, что тот принялся кланяться и благодарить.

— Пустяки… — махнул рукой Харитоныч. — Люди должны помогать друг другу… Бог велел.

В самом помещении он довольно долго стоял, созерцая желанную ему жизнь цивилизованного рынка, пока не привлек внимания охранника. Вежливо выслушав его сбивчивый, взволнованный шепот, охранник исполнил просьбу и вызвал молодого сутулого клерка.

— Папа, — зашипел клерк, стыдливо оглядываясь. — Что ты здесь делаешь? И как ты вырядился? Точно на свадьбу…

— Сынок, но ты же обещал помочь…

— Тише! Я помогу, но только никому не говори, что ты мой отец. Ты что, деньги достал? Откуда? На рынке поперло? Вот и торговал бы там, а сюда зачем лезешь?

— Ты, когда учился, моими деньгами не брезговал.

— Ладно, ладно. Стой здесь. Сейчас я спрошу разрешения… На всякий случай. Э-э… Вероника Львовна! — побежал клерк за крутобедрой девицей. — Тут один мой знакомый… Давний приятель отца… Он хотел бы попробовать поработать на рынке ценных бумаг… Место Андрея Федоровича сейчас пустует… Я могу переоформить? С вашего разрешения, конечно?

— Вы же знаете правила, Николай… — нараспев сказала девица, с изумлением глядя на Харитоныча. — Только на сегодня. Пусть внесет залог… И не забудьте переоформить все взад. Охота вам возиться…

Дальнейшее Харитоныч помнил смутно. Он заполнял бумаги, подписывал соглашения и обязательства, знакомился с условиями, открывал счет и сдал кассиру валютный минимум. Сын привел его в полутемный зал, разгороженный прозрачными перегородками, усадил во вращающееся кресло перед компьютером и телефоном:

— Кресло не трогай.

— Но мне неудобно, — запротестовал невысокий Харитоныч.

— Потерпишь! Завтра настоящий брокер придет. Вот, смотри. На экране — все котировки ценных бумаг и валют, с которыми сейчас может работать наша биржа. Вот твои активы… По телефону называешь свой код и заявку, потом здесь смотришь, набираешь подтверждение… Понял?

— Понял, понял! А чайку тут можно заказать?

— Можно… Я тебе принесу. За каждую операцию биржа снимает сто долларов.

— Почему так много?

— Такие условия. Ты же подписывал. Вот время — нью-йоркское, токийское… Они еще только просыпаются. Настоящие торги начнутся часам к трем ночи по-нашему. Пока посиди, присмотрись, освойся понемногу. Я работаю до одиннадцати, потом ты уж сам…

Харитоныч остался один. Понемногу зал заполнялся брокерами. Некоторые косо поглядывали на «мойдодыра», большинство, мрачнея лицом, рассупонивало галстуки, курило и пялилось на мерцающие экраны. Зазвучали голоса, пошли первые сделки. Харитоныч со своим мизерным активом долго приценивался, выискивал добычу по себе и внезапно купил на все деньги на токийской бирже небольшую партию сахара из Кореи. Переместившись в Нью-Йорк, он обнаружил разницу в ценах, тотчас продал сахар и заработал двести пятьдесят долларов, из которых биржа списала двести.

— Грабители! — прошипел Харитоныч, входя во вкус.

Он покупал и продавал продукты, потом удачно подскочил на партии бананов, удвоил капитал и перебросился на рынок бытовой химии, в родную, можно сказать, стихию.

Время шло. Голова новоявленного брокера шла кругом. Дьявольское пламя жгло его впалые щеки, жажда наживы сушила губы. Руки дрожали, голос стал визгливым и грубым. Перед глазами мелькали фирмы, партии, фунты, баррели и тонны…

Когда он забирал в кассе остаток своих активов — тридцать три доллара восемнадцать центов, было уже хмурое неласковое питерское утро. У кассира не оказалось заморской мелочи, и Харитоныч потребовал остаток рублями, причем дважды пересчитывал по курсу под презрительные взгляды и перешептывания персонала. Нищий у парадного подъезда был тут как тут и рванулся от угла к благодетелю.

— Пошел вон, бездельник! — возопил Харитоныч. — Работать иди!

Тяжелая дверь биржи приоткрылась, и на грязное крыльцо кто-то выбросил позабытый им на спинке кресла галстук «павлиний глаз».

В метро он все крутил пальцами галстук, тупо смотрел перед собой в темноту и отпугивал ранний рабочий люд внезапными восклицаниями:

— Мне бы во Францию тогда толкнуть презервативы! Кто их в этих Эмиратах купит?..

На подходе к дому он увлекся подсчетом совершенных сделок.

— Четыре по маленькой с нефтью… Джин два раза… Памперсы… Еще кофе покупал и пипифакс немецкий… Что за фигня такая — пипифакс? К факсу что-нибудь… Итого двадцать семь сделок… Двадцать восемь! Однако… — По подсчетам выходило, что биржа заработала на нем почти три тысячи долларов. — Двадцать девять! Однако…

Он увидал самодельные плакатики, оставленные у оградки митинговавшими старушками, схватил тот, что побольше, и, размахивая им над головой, отчаянно заорал в пустынные серые улицы:

— Долой буржуев! Кровопийцы! Я вам покажу свободный рынок! Крысы банковские…

И он треснул плакатиком о бетонную тумбу, на которой держался огромный рекламный щит, за что его едва не задержал проезжавший мимо наряд — как организатора несанкционированного митинга и зачинщика уличных беспорядков.

Потирая бока и тощую задницу, несостоявшийся сиделец за права трудового народа робко пробрался в квартирку, лег, не раздеваясь, на диван, злобно согнал прыгнувшую к нему Памелку и натянул на голову старый клетчатый плед с дырочкой…

Когда он проснулся, яркое солнце перевалило за полдень. Жена ушла на работу. Пожевав что-то на кухне, Харитоныч с отвращением взял пароварки, свистнул собаку и зашагал к Северному рынку, к своей палатке. Ему не терпелось избавиться от «подарка».

Войдя в торговые ряды, он заметил в поведении знакомых лотошников нечто необычное. Одни, завидев его, смущались и торопились нырнуть под прилавок, якобы за товаром, другие, напротив, толкали соседей, показывали пальцем и перешептывались, и все без исключения смотрели ему вслед. Списав это на непривычный товар, Харитоныч, отдуваясь, дотащил пароварки до своего старенького голубого контейнера с большой белой цифрой «девять», поставил их на землю и едва склонился над замком, как чей-то глухой голос произнес:

— А говорили, что не придет. Этим торгашам верить нельзя.

Перед Харитонычем стоял невысокий одутловатый человек, напоминавший некогда крепенький, но уже раскисший гриб. Он презрительно оттопырил рыхлую губу и все время что-то искал обеими руками в отвисших карманах брюк. Памела, стуча пегим облезлым хвостом по земле, на полусогнутых лапах льнула к неизвестному, и Харитоныч понял, что перед ним мент. Его собака отчего-то любила ментов.

— Гражданин Перелайко? — осведомился неизвестный. — Я майор Рыгин, из ОБЭП. На вас жалоба. Пыль от вашей некачественной бытовой химии, оседая на продуктах питания, наносит ущерб здоровью граждан.

Харитоныч окрысился:

— Зинаида брешет! Это у нее шашлыки из псины! Неужели вы ей верите?

Раскисший гриб нашел наконец в кармане расческу и принялся укладывать редкие бледно-зеленоватые волосы за ушами в ряды поперек лысого темечка, посыпая ворот рубахи перхотью.

— Я никому не верю, — назидательно произнес он, — но в вашем случае это неважно. Назвался груздем — мы тебя найдем… И сожрем… Верно, собачка? Открывайте контейнер, предъявляйте документы на товар…

 

II

Наташка покидала особняк Диггера в душевном смятении и расстройстве. Ее лучшая подруга попала в заложницы! Лучшей подругой для нее Дина стала, едва Страшила затворил за ней дверь весьма комфортабельной темницы. Так уж была устроена сострадательная душа Натальи, и полученные в прощальной спешке деньги ничего не могли изменить.

Погруженная в бездну печали, то и дело снимая с пышных ресниц набегавшую слезу, девушка выбралась из подземки на Невском и пошла пешком, чтобы развеяться. Она готовилась принести себя в жертву вместо Дины.

— Я приду завтра самая первая! — восторженно шептала она. — И скажу, что сама за все отвечу. Я на все готова, только бы они не мучили ее, маленькую и несчастную…

Ее как-то не смущало, что Дину никто не собирался мучить.

Женя, зевая, наступая на ноги прохожим и вяло отругиваясь, тащилась следом.

— Надо же, как повезло Динке — гундосила она, — Такой клиент на нее запал. Теперь она его захомутает и заживет… А на нас ей будет плевать.

— Что ты такое говоришь! — возмутилась, оборачиваясь, Наташа. — Она, может, погибнет из-за нас. Она даже деньги нам отдала… Себе не оставила…

— Конечно! На фига ей мелочь? У нее теперь бабок будет выше крыши. Или ты думаешь, ее правда приперли? Этот дурак с пистолетом не клеиться к ней решил? Так давай освободим ее.

— А как? Мы можем только пойти туда завтра и погибнуть вместе…

— Ты совсем чипсанутая! Я даже не подумаю!

Свернув под арку Главного штаба, они вышли на Дворцовую площадь. Там молодые сторонники «Союза правых», такие же наивные, как и железные старушки-коммунистки, протестовали против абортов. Державный ангел с тяжелым крестом в руке сурово взирал на них с колонны, точно размышлял, не пустить ли крест в ход и не разогнать ли к чертям все это пародийное безобразие?

— Скажите, как вы относитесь к прерыванию жизни, данной Богом? — сунулся к ним наемный активист.

— Когда гляжу на тебя — согласна! — огрызнулась Женя. — Я что, похожа на беременную? Ты ей впаривай, — кивнула она на пухлую подругу, — она на третьем месяце.

— Я не беременная! — запротестовала Наташка, испуганно шарахаясь в сторону.

Но активисты ее не слушали. Они сбегались отовсюду, совали ей в руки брошюры о пользе контрацепции и иконы, щупали, вертели, показывали друг другу, спорили о сроках и о том, мальчик или девочка… Женя, злорадно улыбаясь, помахала подруге и побежала прочь под отчаянные восклицания из плотного кольца:

— Отстаньте! Женька, вернись!

Но у Жени неожиданно появились свои планы, и, когда взмокшая Наташка, побожившись на иконе Казанской Божьей Матери не делать аборта, вырвалась на свободу, юной проказницы и след простыл.

Вздохнув, Наталья посетила «Макдональдс» на Невском и от души наелась гамбургеров. Что-что, а поесть она любила. После праздника чревоугодия ею овладело раскаяние и стремление немедленно похудеть, и она купила в спортивном магазине вибромассажер, натянула его тут же, в подворотне ночного клуба, под топик на талию и, ежась от щекотки, отправилась в Сосновый Бор, на дачу к родителям. Она хотела подкинуть старикам деньжат… Пока все не спустила.

То ли сытные заморские гамбургеры, то ли вибромассажер, от которого то и дело подмывало хихикать, а может, солнечный полдень и зрелище шумного множества праздного и делового народа — что-то подействовало на нее так, что девушка напрочь забыла свою грусть и верную подругу, томившуюся в застенках. Ей стало хорошо и весело.

Она села в электричку на Калище и, беспрестанно улыбаясь, смотрела в окно, не обращая внимания на суровые взгляды пожилых дачниц. В вагон зашли бродячие музыканты, запели шлягер под гитару, и Наташа тотчас принялась подпевать им в голос глубоким проникновенным контральто. Увязавшись за ними, она прошла три вагона, утомилась от жары и присела отдохнуть, обмахиваясь ладошкой.

Вагон был полупустой. Неподалеку от Наташки пожилой усатый дядечка с лицом, которому приподнятые брови придавали изумленное выражение, читал вслух статью «Как поймать шахидку?» Тетечки в панамках, с корзинками и рюкзаками внимательно слушали, как на занятии по гражданской обороне.

— Шахидки обычно выбирают скопление народа, — наставительно вещал дядя. — И не абы какого, а представительного. Как мы с вами.

— Ну да, ну да, — закивала сухонькая старушка в зеленой военной панаме по самые уши, делавшей ее похожей на поганку. — Чего им всяких шелупоней взрывать?

Дядька продолжал:

— В ожидании команды они могут притворяться спящими…

Старушка-поганка посмотрела по сторонам и увидела у себя за спиной мирно посапывавшую Наташу.

— Этой девушки тут раньше не сидело!.. — зашептала она обществу, пригнувшись, как под обстрелом.

Пассажиры внимательно посмотрели на «мойдодырку».

— Я слежу за ней через дырку в газете! — шепотом успокоил слушательниц бдительный дядя, и они пересели к нему поближе, точно куры под крыло петуха. — У шахидки в ухе вставлен микрофон. И она тихонько разговаривает с другими шахидками, — продолжил он. — Они договариваются, как себя одновременно взорвать.

— Страсти-то какие! — закачались панамки.

Наталья поежилась от щекотки, заулыбалась и в полудреме задвигала пухлыми губами. Дядечка побледнел, рывком опустил газету и уставился на нее. Панамки тотчас повернулись в ту же сторону.

— Привиделось… — прошептал дядечка, утирая холодный пот, и бабульки облегченно вздохнули. — Второй отличительный признак шахидки — это полнота. Они так выглядят, потому что прячут на теле пояс со взрывчаткой и кнопкой… И вот когда она эту кнопку нажмет…

Он задумался.

— Но ведь шахидки — восточные женщины? — робко предположила пенсионерка в очках, оглядываясь на спящую девушку.

— То-то и оно, что нет! — возразил дядька. — А наши славянки чем хуже? Да русаку вообще все едино: что себя взрывать, что порядочного человека!

Повисло тревожное молчание.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал дядечка, сворачивая газетку. — Уж и станция моя близко…

— Вы же говорили, что едете до Калища!

— Ну да… А теперь передумал. Может, на Дубочках ягоды больше будет. Дайте-ка мне мой рюкзачок…

— Не дадим! — всполошились панамки. — Вы у нас тут единственный мужчина. Страху на нас нагнали, а сами в кусты? На Дубочках ягоды отродясь не бывало. Вы уж поезжайте с нами до Калища, а мы вам покажем наши секретные места. Ягоды видимо-невидимо!

— Да? — засомневался дядечка. — А если что?..

Никакой ягоде рад не будешь…

— Это вы что имеете в виду?

— Ничего такого… А вы чего боитесь?

— Тише! Она вас услышит!

— Просыпается!

— Только не смотрите в ее сторону! Шахидка, если заподозрит, что ее раскрыли, должна подорвать себя сама, без команды.

— Может, милицию вызвать?

— Не успеем!

Вся честная компания уселась чинно, точно аршин проглотила.

— На ней пояс… — глуповато улыбаясь, вдруг сказал дядечка. — Это она…

— Мам-ма…

И надо же было так приключиться, чтобы именно в эту минуту Наташка решила отключить массажер, мешавший ей спать. Не открывая глаз, она принялась шарить у себя под топиком, бормоча едва слышно:

— Ну где же кнопка…

— Молится… — пробормотал дядька. — Хана.

— Где же эта чертова кнопка? — раздраженно, в голос спросила Наталья.

И тут усатый дядечка выпучил глаза, заорал страшным голосом:

— Ложись! — И, сиганув через спинку сиденья, рухнул сверху на девушку и схватил ее за руки. — Бегите, бабы! Я ее держу!

— Вяжите ее, граждане! — заверещала старушка-поганка.

Сонная Наташка, никак не ожидавшая нападения, опрокинулась на пол, и дядечка барахтался на ней, мял ее коленками, сияя засаленными на ягодицах штанами. На беду она оказалась сильнее и крупнее и, отталкивая его руки, начала подниматься на ноги.

— Бей ее, граждане! — раздался призыв, и на девушку обрушились сумки, рюкзаки и зонтики.

— За что-о?!

Испугавшись не на шутку, Наташка рванула к дверям, а оголтелые борцы с терроризмом помчались следом, подвергая себя смертельной опасности. «Ой, мамочка! — вертелось у нее в голове. — Психи взбунтовались!» Она вырвалась в тамбур, и тут ее схватили сильные мужские руки.

— А что это у нас такое?

— Спасите! Они сошли с ума и на меня набросились!

Трое молодых парней, крепких, загорелых и востроглазых, окружили Наташу. Один обнял ее за плечи, отчего она тотчас сомлела, двое отталкивали наседавших пенсионеров.

— Стоять! Спокойно! Где бомба? Мы сейчас во всем разберемся! Встань ровно, милашка! — Парень быстро и профессионально обыскал девушку и пожал плечами: — Ничего.

Второй тоже на всякий случай обшарил Наташку, только уже гораздо медленнее и нежнее.

— Граждане, это медицинский аппарат. Возвращайтесь на свои места.

Томный взор Натальи обратился к третьему из компании, но тот почему-то не стал ее обыскивать. Электричка как раз подкатила к Дубочкам. Пенсионеры, гордясь собой, шумно извиняясь, потянулись в вагон поправлять панамки, выяснять, кто из них первый подал такую дурацкую мысль. Конечно, женщины дружно винили во всем мужчину. Парни сгрудились у двери.

Наташа с сожалением вздохнула, поправила топик и тут же обнаружила, что исчез кошелек с деньгами. Еще раз похлопав себя по карманам, она удивленно спросила:

— Может, выпал?.. Ребята, вы кошелек не видели?

Ребята на вопрос отреагировали как-то странно: молча отвернулись и поспешно выскочили на платформу.

— Жулики! — закричала обиженная Наташка. — Это вы украли! Отдайте! Там же деньги!

Один из парней быстро показал ей неприличный жест, и это оскорбило ее до глубины души.

— Стойте! — завопила она и выскочила из электрички.

Двери с шипением закрылись у нее за спиной. Девушка помчалась по платформе вслед быстро уходившей троице.

Она даже испугаться толком не успела. Парни вдруг развернулись и зашагали к ней, призывно раскинув руки и ухмыляясь. Она резко развернулась назад — и нос к носу столкнулась с маленьким белобрысым человечком невзрачной наружности, с остреньким носиком и бесцветными глазками. Одет он был в грязную, рваную под мышками синюю футболку, черные теплые штаны, которые были заметно ему велики, и в большие стоптанные кроссовки — явно с чужой ноги. Всем своим видом он напоминал юродивого.

Наталья взвизгнула. Человечек загугукал, поднимая грязные ладони, и девушка узнала в нем глухонемого бродяжку, ловко снявшего ее шляпу со столба. Девушка удивилась и только успела открыть рот, оттягивая рукой опустевший карман, как он твердо и решительно отодвинул ее к перилам, строго показал указательным пальцем, чтобы она не сходила с места, и, насупившись, поспешно зашагал навстречу похитителям.

Со всего размаху он по-деревенски, смешно, но точно ударил первого парня кулаком в зубы — и тот упал с платформы на рельсы. Двое набросились на него — и глухонемой завертелся юлой, запрыгал, отбиваясь. Вдруг в руках у него откуда-то появился длинный гибкий прут серебристо-стального цвета. С басовитым гудением прут рассек воздух — и один из грабителей выронил нож и осел на шершавый асфальт. Второй бросился бежать. Наташкин спаситель погнался за ним.

Они соскочили с платформы и помчались прямо по шпалам. Сзади с гудением и ревом надвигался состав, но глухонемой этого не слышал и продолжал преследовать негодяя. Наташка побежала по платформе, замахала руками, закричала:

— Уходи! Сойди с рельсов!

Возле самой решетки локомотива глухонемой прыгнул сбоку на свою добычу, и оба покатились в придорожную канаву. Вагоны товарняка тотчас закрыли обзор, и сколько Наташа ни приседала, ничего разглядеть между мелькавшими колесами не смогла. А когда поезд прошел, с той стороны путей медленно и устало поднялся ее спаситель, утирая кровь, бежавшую из разбитого носа, и сжимая в руке кошелек…

 

III

Женя, несмотря на кажущуюся безалаберность, была слеплена совсем из другого теста, нежели Наталья. Она никогда ничего не забывала, не откладывала и не прощала. Узкая и легкая, как лезвие выкидного ножа, она скользила между людьми, успевая все увидеть, заметить и понять. На свой манер, конечно.

Вот и теперь, когда идея освобождения Дины из плена мелькнула у нее в голове, она тотчас начала прорабатывать детали. Думала она не так, как большинство людей, а с помощью ног. Она неслась, как угорелая, не разбирая дороги, так, что рыжие волосы развевались по ветру, размахивала худыми руками с растопыренными пальцами — и думала. Мыслительный процесс шел туго, и девочка, быстренько забежав в магазин, купила ролики, наколенники, налокотники и защитные перчатки.

На коньках она помчалась вдвое быстрее, и мысли ее тоже побежали быстрее и такими же извилистыми путями. Она выписывала замысловатые кренделя между прохожими, то и дело выскакивала на проезжую часть, ехала на одной ноге и задом наперед, выкидывала разные коленца. Проскакав по ступеням эскалатора в метро, она добралась в свой район и еще часа два нарезала круги по закоулкам родного квартала на потеху городской голытьбе, просиживавшей штаны на ступеньках обветшалых подъездов. Здесь Женя была как рыба в воде.

Когда ей наконец все наскучило, она направилась на рынок, к корейцу Чану, и увидала вдалеке какого-то не по погоде расфуфыренного плешивого типа. Решительно шагавший тип отдаленно напоминал Геннадия Харитоновича…

Чан сидел перед своей палаткой в окружении четырех соплеменников, таких же невысоких, коренастых и чумазых, и с наслаждением курил косячок с травкой. Вожделенный косячок уже дважды обошел по кругу честное общество, и неспешная беседа «за жизнь» текла по-корейски плавно.

— Всем привет! — поздоровалась Женя, кланяясь и морщась, изо всех сил растягивая губы и глаза в щелочки. — Чан, откинься на минуту! Дело есть!

Вызвав приятеля и будущего компаньона в сторонку, она в красках живописала ему мучения несчастной Дины.

— Ай-яй-яй! — сочувственно закивал круглой головой Чан и закрыл желтые, затуманенные глаза. — Ай-яй…

— Ты что? — спросила Женя. — Тебе плохо?

— Поцему плохо? Хорошо!.. Хоцешь пробовать?..

— Хватит мне, только вчера дурканула… Твоя мафия поможет?

Чан задумчиво поцокал языком:

— Мы настоящая мафия… Помогаем только за деньги… У тебя есть деньги?

Женя насупилась. Как все молодое поколение, она очень любила деньги. Но желание выступить в роли спасительницы, услышать от Дины слова благодарности и обещание никогда больше не сваливать на нее, Женю, грязную работу и позволять слегка шерстить столы и полки клиентов, пересилило. Тщеславие — первейшее лекарство от жадности.

Теперь она задумалась, сколько нужно заплатить. За какую сумму, например, русский мужик встанет из-за стола? Скорее, ни за какую. Пожалуй, и самого Рокфеллера он проникновенно попросит заглянуть завтра, с укоризной указав на раскинутую скатерть или газетку, ее заменяющую. И Рокфеллер уйдет с чувством вины, втянув голову в плечи, нервно мусоля в карманах свои миллионы и размышляя о непонятной русской душе…

Пока она размышляла, Чан подошел к приятелям, и те, выслушав его, дружно вскочили на ноги и оживленно залопотали. Вмиг косячок был бережно потушен, и маленький отряд, посмеиваясь и пошатываясь под парами травки, выступил в путь.

— Что ты им пообещал? — подозрительно спросила Женя.

— Что ты заплатишь каждому по сто долларов, — успокоил ее Чан.

— О, блин!..

Веселые корейцы и хмурая Женя быстро добрались до особняка Диггера на Крестовском. Солнце стояло еще высоко, и жизнь казалась такой прекрасной…

Когда Страшила, привлеченный гамом у ворот, открыл кадитку и, пригнувшись, высунул на улицу громадную голову, Чан и вся «мафия» в первый миг оторопели, а потом, не сговариваясь, дружно бросилась наутек. Удивленный громила долго смотрел им вслед. Женя драпала впереди войска, злорадно, с облегчением бормоча под нос:

— Мафия хренова!.. Сто пинков каждому, а не сто баксов!..

За углом Чан остановился, отдышался и сказал:

— Непростая работа. Надо думать.

Все пятеро тотчас сели в кружок прямо на зеленом газоне. Извлеченный косячок задымился, вновь пошел по кругу. Женя стояла над ними, сложив руки на груди, глядя свысока на этот «Совет в Филях».

Через четверть часа пятеро корейцев так же дружно встали и заторопились в путь. Они все делали одновременно, как близняшки. На Апрашке, среди китайских палаток и ларьков они разыскали контейнер, в котором сидел и парил ноги в зеленом пластиковом тазике старый лысый кореец, закутанный в одеяло. В тазике, точно в пруду, плавали две пластмассовые красные уточки с длинными клювами и периодически ныряли головами в мутную жижу, выставляя куцые хвостики. Женя выпучила глаза и не сразу сообразила, что уточки были привязаны нитками за клювы к большим пальцам ног старика.

Окружив его, пришедшие загалдели наперебой. Старик молча их слушал, дергал пальцами, заставляя уточек нырять, склонял голову к плечу и улыбался, как ребенок. Лишь однажды он посмотрел на Женю и забавно скуксился. Дождавшись, когда все умолкнут, он трижды стукнул в стенку контейнера бамбуковой тростью. Вошла девушка — ровесница Жени — в темном спортивном костюме и розовой майке с разводами от пота. Выслушав старика, она кивнула и вскоре принесла маленький аптечный пузырек из темного стекла. Старик протянул пузырек Чану и что-то сказал. «Мафия» бурно зашумела и принялась кланяться, выражая восхищение мудростью старца, но он уже не слушал их и вновь занялся уточками.

— Что это? — насторожилась Женя.

— Это тайский чай, — пояснил Чан. — Старик сказал: добавьте им в питье. Они уснут — и делайте вашу работу.

— А если они… Того? — округлила глаза Женя.

Не то чтобы ей было кого-то жаль, ни в коем случае! Просто ей не хотелось отправлять на тот свет сразу столько народа, и она стеснялась признаться себе в этой слабости. Но Чан заверил ее, что бандиты только крепко уснут, и теперь главное придумать, как использовать зелье по назначению.

— Пиво! — быстро сообразила Женя, успевшая изучить содержимое трех диггеровских холодильников. — У них на кухне упаковка пива!

Тотчас нашлись необходимые приспособления, и работа закипела. Обкуренные ребята приволокли от корейской палатки новехонькую батарею пивных банок, запечатанных в полиэтилен, точь-в-точь такую, как у Диггера. Они иголкой ловко сверлили в дне банок микроскопические отверстия, Чан впрыскивал в них дозу зелья из пузырька. Отверстия затыкали кусочком жвачки, заклеивали для надежности скотчем и закрашивали серебрянкой из старого парикмахерского пульверизатора с грушей. Женя скакала козой вокруг, лезла под руки, командовала и всем мешала. Она была в восторге, чувствовала себя атаманшей и Жанной д'Арк одновременно.

Наступили светлые летние сумерки, когда отряд освободителей вернулся на исходные позиции. В доме уже зажгли огни, слышалась музыка. Бультерьер гулко лаял где-то наверху, в комнатах, и это успокаивало.

Женя проворно скинула туфли и взобралась на тополь. Во дворе, очищенном от мусора и хлама, Страшила, крякая, подбрасывал и ловил старую, облупленную двухпудовую гирю. В открытое окно сквозь жалюзи виден был угол комнаты, освещаемый монитором компьютера. Над клавиатурой склонился Комар. В другой комнате стоял прекрасно сервированный стол с едой и напитками, за которым сидели друг против друга Диггер в белоснежном костюме и Дина в красной футболке «мой-додыров». Судя по всему, они мило беседовали, и Женя даже засомневалась в своей правоте.

Вдруг Диггер вскочил и несколько раз с размаху ударил Дину по затылку, потом схватил за шею толстыми красными лапами и начал трясти и душить, пригибая лицом к тарелке. Женя ящеркой соскользнула вниз. Нельзя было терять ни минуты! Она перемахнула забор, Чан подал ей тщательно упакованные банки. Прижимая к животу прохладную тяжелую ношу, Женя пересекла двор и помчалась к черному ходу…

 

IV

Дина крепко спала на диване, когда в доме началась суета. Комар, раскачиваясь на длинных ногах, точно кузнечик, пробежал по комнатам в поисках хозяина.

— Сашка! Они клюнули! Есть факс!

Через некоторое время дверь распахнулась, и Диггер, застегивая ворот новой рубашки, подошел к Дине и потряс за плечо:

— Собирайся! Мы едем. В чем дело? Чего нос воротишь?

— Вы бы не могли хотя бы стучаться? — проворчала Дина, недовольная, что ее застали заспанной и лохматой.

Он только хмыкнул в ответ. Наскоро умывшись, она спустилась вниз. Кум-пол, давясь бутербродом, указал ей на просторный гараж. Диггер наблюдал, как Страшила готовит машину к выезду. В гараже царили идеальный порядок и чистота. Дина пошла вдоль сияющих авто, любуясь, осторожно касаясь длинными пальцами капотов и крыльев.

— Нравится? — самодовольно спросил Диггер, подмигнув Страшиле и надуваясь от гордости. — Красная — «ломбарджини», а синяя — «бугатти»… Предпоследняя модель.

— Чего же не последняя? — небрежно поинтересовалась Дина. — Вторым сортом живете?

— Ну, ты! Ты, небось, и слов таких не слыхала! Последняя модель стоит пол-лимона баксов.

— Денег жалко?

— Ты че? Думаешь, я их покупаю?

Дина осеклась. Диггер со Страшилой заржали.

— Выбирай, на какой поедем, — милостиво разрешил хозяин.

— Ни на какой. Мы едем к клиентам, так? И все должно быть как по-настоящему? Где же ты видел, чтобы чистильщики разъезжали на таких тачках?

Диггер и Страшила переглянулись.

— Она права, — вздохнул хозяин. — Подкинешь нас до места, а дальше пойдем пешком, как лохи.

— Надо переодеться, — сказала Дина. — Во что-нибудь… Подешевле. Не такое броское.

— Отстойное? У меня и нет ничего такого… Но ты опять права, поломойка! Молодец!

— Что я делаю? — поморщилась Дина. — Я вам помогаю…

— Зато Комар тебе подходит, — сказал Диггер, взглянув на подошедшего хакера. — На все сто! Как только что из говновоза!

И он захохотал так заразительно, что Дина не смогла не улыбнуться.

Поехали скромно — в белоснежном «феррари». В машине Комар сидел рядом с Диной и беспокойно вертелся, засовывая пальцы под мышки.

— Что ты все чухаешься? — спросил Диггер, сменивший рубашку на безрукавку. — Страшила, как приедем, намажь его бальзамом от блох!

— Остряки самопальные! — обозлился хакер, — У меня там аппаратура! Надо все заснять, а то влетим по полной.

— Тебе-то чего трястись? — прогудел добродушный Страшила, — Это мы под статьей ходим.

— Черта с два! Глава 28 УК РФ, статья 272. Не правомерный доступ к компьютерной информации группой лиц по предварительному сговору. До пяти лет. Нарушение правил доступа к сети — до четырех лет. Создание вредительских программ — до семи. Это, правда, статья 273. Вас не касается.

— Я хочу выйти! — решительно заявила Дина, дергая ручки двери. — Никакого сговора!

— Не суетись, — остановил ее Диггер. — Двери блокированы. Вот так достаются мне бабки, поломойка. Чуть лоханешься — все загребут менты.

Низкая белая машина, порыкивая движком, неслась в потоке, обгоняя всех подряд, пока не угодила в пробку у Болыпеохтинского моста. Страшила, пугая водителей своим видом, пробился в голову пробки. У въезда на мост скопились сплошь крутые тачки, и среди них — кортеж из трех примитивно черных шестисотых «мерседесов», угрюмый и зловещий, как похоронная процессия.

Страшила набычился, головой указал Диггеру на машины, к которым его неотвратимо притирало потоком.

— Вижу, — кивнул Диггер. — Это Влад со своими отморозками. Мы должны проехать первыми.

— Ясен пень, — кивнул громила и согнулся над рулевым колесом, который казался игрушечным в его лапах. — Не в зад же их целовать.

«Феррари» задергался влево-вправо в поисках просвета. Тонированное стекло среднего «мерса» опустилось, в окне показалась белая одутловатая физиономия человека лет сорока с неприятным, неподвижным взглядом. Дина присела пониже на сиденье и спросила:

— А почему так важно проехать первыми? Они же на главной дороге — пусть бы ехали…

— Ты что? — обозлился Диггер, а Страшила только усмехнулся. — Это правило — давить понты. Главная дорога там, где я еду.

Машины сблизились. Влад и Диггер узрели наконец друг друга и кивнули, один небрежнее другого. Страшила извернулся — «феррари» взревел, выскочил из пробки и понесся на мост по самому краю дороги, оставляя соперников позади. Дина устроилась поудобнее.

— Слава богу! Я уж думала, сейчас перестреляете друг друга.

— Всему свое время… — отозвался Диггер в хмурой задумчивости. — У меня еще рука болит… По твоей милости.

Он достал откуда-то пистолет, щелчком выбросил обойму и принялся выхватывать его опухшей рукой и прицеливаться, дергая щекой от боли. Мобильник заиграл «Мурку» — Диггер сменил пистолет на трубку. Смуглое бритое лицо его непроизвольно вытянулось при взгляде на определитель номера.

— Влад звонит!

Страшила сбавил ход и, пока хозяин разговаривал, ехал осторожно, чтобы не помешать важной беседе.

— Ну, что? — полюбопытствовал Комар, едва Диггер отложил мобильник.

— Поздравляет… Говорит, красивую бабу отхватил…

— Черт! — испуганно воскликнула Дина, хватаясь за голову в полном отчаянии. — Этого мне не хватало для полного счастья!

— Это пурга все… Хочет приехать сегодня вечером.

Диггер переглянулся со Страшилой. Тот пожал плечами:

— Пусть едет. Он к нам — не мы к нему…

— Он что-то чует… Дела у него не фонтан сейчас. Ты посматривай, не пасут ли нас. Он любит снимать пенку с чужих кастрюль…

— Я и так смотрю, Саша.

— Все смотрите. И ты, поломойка, тоже. Ты сейчас с нами. А то пикнуть не успеешь про свой клининг! Вот так достаются бабки…

— Приехали! — объявил Страшила, тормознув. — Это за углом.

— Вперед, Диана. Будь естественней. Ты главная. Мы с Комаром — при тебе.

— Ох, черт!.. Вас-то как называть? Не по кличкам же?

— Вова и Коля.

Они стояли на Софийской улице. Между ней и чпбором Невской овощебазы в зеленой зоне красо-нш1ся дворец из красного кирпича, с башенками в мавританском стиле. До него было метров двести.

— В такую даль пешком по жаре пилить! Хорошо, что не видит никто!

— А кому сейчас легко? — злорадно усмехнулась Дина, подхватив папку с бланками договоров и документами. — Пошли работать, разбойнички! Судя по окнам, хозяева только закончили ремонт.

Остановившись перед зданием, задрав голову, она поцокала языком:

— Да-а… Такие объемы моей фирме не потянуть.

— Я дам тебе ребят в подкрепление, — успокоил ее Диггер. — Филю, Кумпола… Шамана, если надо.

— Вот этого не надо! — Она взялась за круглую дверную ручку.

Тяжелая дверь, выходившая прямо на улицу, открылась, и на грудь Дине молча прыгнула огромная московская сторожевая, обрызгав ее слюнями, обдав жарким дыханием. Комар успел только рот открыть. Реакция Диггера оказалась молниеносной. Он плечом сбил девушку в сторону и уже навел прямо в свирепую морду псины пистолет, когда стальной ошейник и толстый поводок отбросили собаку назад, в вестибюль. Рослый мужчина средних лет, в темных очках, с лицом таким же крупным и щекастым, как у сторожевой, оттащил собаку в сторону и поощрительно потрепал ее по загривку.

— Проходите, пожалуйста, — вежливо позвал он. — У нас все демократично… Никаких заборов.

— Развели псов, — проворчал Диггер, поспешно пряча пистолет.

— Вы клинеры? — догадался мужчина, глядя на футболку Дины. — А что, у вас в фирме все с оружием ходят?

— Это газовый! — мило улыбнулась Дина, приходя в себя от пережитого. — Всякое бывает, знаете… Не у всех так демократично, как у вас. Я исполни тельный директор, Диана. Это Владимир, специалист по чистке оргтехники. А Николай, — она указала на хмурого Диггера, — ведает сантехникой, теплотехникой…

— Очень приятно, — поздоровался с ними управляющий. — А что у вас с рукой?

— Прищемил, — неохотно ответил «Николай», поспешно высвобождая руку. — Крышкой от унитаза. А вы всех так долбаете допросом?

— Я просто делаю свою работу. Вероятно, вы захотите осмотреть дом? Охрана вас проводит. Компьютеры на втором и третьем этажах.

— А что, хозяева еще не живут? — поинтересовался Диггер, осматриваясь и скалясь, как волк в овчарне.

— Этот вопрос за рамками моей компетенции, — мило улыбнулся цербер.

— Николай, не задавайте глупых вопросов, — вмешалась Дина. — Осмотрите сантехнику, бойлеры и канализацию.

— Слушаюсь! — прошипел Диггер и показал ухмылявшемуся Комару кулак. — Валяйте! Показывайте, где у вас тут… Толчки, гальюны, сортиры, клозеты…

Толстенький и мускулистый, он покосолапил по коридору, и молодой ретивый охранник, повинуясь указке старшего, поспешил следом.

— А вы правда специалист по сантехнике? — уважительно спросил он надутого Диггера.

— Еще какой! В каком только дерьме я не ковырялся!

— Не могли бы вы дать мне консультацию? Знаете, у меня в квартире часто вместо холодной течет горячая вода. Что мне делать?

— Легко! — яростно сверкнул глазами Диггер. — В пятницу вечером приди домой пораньше. Перекуси чего-нибудь слегонца, но сильно не нажирайся. Выпивки — ни-ни! Потом ляг отдохнуть часиков до девяти… Потом разомнись у стеночки… Понял меня, да? А потом спустись к соседу снизу и надрай ему как следует хлебало. И предупреди его, что если он, вошь парашная, не сменит долбанную «елочку» в своем вонючем смесителе, то завтра ты придешь к нему снова, и не один. 

 

V

Вечерело. Страшила во дворе занимался атлетической гимнастикой. На втором этаже Дина сидела за столом напротив Диггера и с опаской ковыряла пилкой в блюде с мидиями, которых ела впервые в жизни. Некоторое опасение внушали ей не только мидии, но и сам Диггер, властный, темный, непривычно задумчивый.

— Завтра соберутся твои шныри, — говорил Саша, не глядя на нее, — мы поедем в этот чертов дом с двадцатью сральниками… Комар всандалит свою смарт-карту… Воткнет клавиатурного шпиона, поколдует над защитой… И в следующий раз мы уже пойдем туда сами. А вы получите бабки — и будь здоров. Ты довольна, поломойка? Что будешь делать дальше?

Дина поспешно проглотила скользкий кусок мидии и зачастила:

— Вы же понимаете, Александр, я остаюсь, так сказать, в среде легального бизнеса, и это налагает определенные ограничения не только на род занятий, но и на круг знакомств…

— Я с вами рассчитаюсь путем, — продолжал Диггер. — Как только мы ломанем их счета, ты свое получишь. Меня тогда не ищи… Все равно не найдешь. Я залягу на некоторое время… Может, на Кипр махану… Хорошо на Кипре, а?

Дина снова спешно сглотнула и ответила нервной скороговоркой:

— Я никогда не была на Кипре, и вряд ли буду там в ближайшее время. Хотя я не теряю надежды там побывать. Но если честно, больше всего я хочу в Испанию. Это такая романтическая страна, там такие галантные мужчины…

— Что ж… — кивал хмельной головой Диггер. — Можно и в Испанию. Только там Интерпол банкует круто… Да фиг с ним, с Интерполом. Верно? Один раз живем! В Интерполе тоже люди… И тоже жить хотят.

— Что же вы, так и будете бегать всю жизнь? — участливо спросила Дина, вступая на скользкий путь перевоспитания преступного элемента.

— А чего еще делать? Ты посмотри вокруг — скукота одна… Плесень. А так все при деле… А знаешь что странно? Я на тебя не в обиде за сортиры. Может, останешься?

— Чего?..

— Может, поживешь со мной? Будешь моей марухой… Потом, может, поженимся…

И тут Дина подавилась злосчастной мидией, да так, что выронила вилку и слезы полились из глаз. Через несколько секунд ее лицо покраснело от удушья. Она растопырила пальцы, глазами моля о помощи. Хмурый Диггер смотрел в тарелку, ожидая ответа, и поднял взгляд, лишь когда Дина дернула его скрюченным пальцем за рукав. Вскочив, он растерянно метнулся было к выходу, потом передумал и что есть силы несколько раз двинул девушку по спине, схватил за шею и наклонил над тарелкой, тряся голову, чтобы проклятый кусок, залепивший ей гортань, выскочил. С нескольких попыток ему это удалось, и Дина жадно задышала. И шея, и лицо, и даже уши ее залились алым румянцем…

Диггер молча смотрел на нее, потом взял салфетку и принялся очищать брюки, на которые в суете пролил соус.

— Сейчас соберутся люди… — сказал он, отводя глаза. — Они не должны тебя видеть… И тебе их видеть не надо. Так спокойнее будет. Ты и так уже знаешь выше крыши. Ступай к себе и отдыхай.

Он нервно швырнул салфетку на стол и вышел. Видимо, ему нечасто приходилось получать от ворот поворот. Дина вздохнула с облегчением…

Разгоряченный Диггер, заводясь все сильнее, в сердцах сломал зажигалку. Можно было кликнуть Филю или Кумпола, но ему не хотелось никого видеть. Он спустился вниз, в полутемный зал, прошел на кухню и только собрался пошарить на полках спички или прикурить от газовой горелки, как увидел, что дверь черного хода медленно приоткрылась и кто-то заглянул в дом с крыльца.

— Филя! — недовольно позвал Диггер. — Где спички? У тебя тут черт ногу сломит! Сколько раз говорил — наведи порядок в шкафах!

К его удивлению человек, вместо того чтобы включить свет и проворно поднести огоньку, тихо пискнул и подался назад. Тут Диггер сообразил, что перед ним чужой.

— Стоять! — заорал он громовым голосом. — Пришью гада! Страшила, сюда! Держи его!

По счастью, он не захватил с собой пистолет, иначе Женя отправилась бы в мир иной. Диггер кинулся на крыльцо, споткнулся в темноте о брошенную ею упаковку пивных банок и полетел со ступенек кубарем, чудом не свернув шею. Страшила с пистолетом наизготовку, Кумпол и Филя со всех сторон окружили его, помогли подняться.

— Тихо! — скомандовал Диггер. — Он где-то здесь. Филя, глянь, чего там на крыльце. Только осторожно, может, гостинец от Влада… Эх, как я через него навернулся! Колено расшиб, блин…

— Надо же! — изумился Филя. — Кто-то наше пиво пытался слямзить.

— На кой кому-то сдалось это пойло?.. — пробормотал Диггер, оглядываясь и приседая. — Может, не наше?

— Наше! Только вчера запасли с Кумполом.

— Он где-то здесь… — Диггер понюхал воздух. — Страшила! Веди Борьку! И намордник сними — сейчас позабавимся!

Услышав это, Женя, забившаяся в щель под крыльцом, выскочила и, прошмыгнув у него под руками, попыталась скрыться в темноте двора. Страшила схватил ее железными клешнями, поднял на воздух, а когда она, дрыгая ногами и руками, попыталась укусить его за руку, свернул в невообразимый узел и стиснул покрепче. Она тут же потеряла сознание.

Очнулась Женя уже в комнате. Диана склонилась над ней и била ее по щекам. Диггер, Страшила и все прочие стояли рядом.

— Оклемалась! — обрадовался Страшила. — В темноте-то не видно, кто — я и даванул…

— Открылись глаза твои бесстыжие, — вздохнула Дина. — Женька, Женька… Я же тебя предупреждала! Значит, и слоника ты взяла.

— Я не брала, — прохрипела Женя. — Не брала я слоника-а! — заорала она во весь голос и села. — Его Тушка стибрила!

Слезы градом покатились по ее веснушчатым щекам. Диггер презрительно улыбался, сложив руки на груди.

— Бакланы мелкие… Ворье! Вот она, твоя команда, поломойка. Иди к себе наверх. Эту, — он ткнул крепким пальцем в нос ревущей Жене, — Страшила, запри в кладовке и охраняй получше. У нас будут гости, так чтобы она ничего не видела и не слышала, понял? Да смотри, чтоб не поперла чего! Филя, Кумпол, готовьте поляну в зале… На все кодло, и еще на Владовских чтоб хватило… Он один не ездит.

— Что пить выставлять? — поспешно поинтересовался Филя, любивший заправлять подготовкой банкетов.

— Нашим как всегда… А Владу, вон, пиво поставь. У него печенка больная, он ничего крепче в рот ее берет. Комар, тебя чтоб я за столом не видел! У Влада нюх еще тот, а ты как нажрешься, так несешь околесицу. Все, разлетелись!

В доме наступила тишина, прерываемая стуком ножей на кухне, где Кумпол рубил колбасу и сыр на закусь, звоном посуды в большом зале, где колдовал Филя с белым полотенцем вокруг тощих бедер, да приглушенными рыданиями Жени, доносившимися из кладовки.

— Страшила! — заорал сверху Диггер. — Заткни ей пасть! Развели тут… Сиротский дом!

— Хорошо, Саша, — покорно ответил гигант.

Он осторожно открыл дверь кладовки, включил свет и вошел внутрь. Девочка залезла под стеллаж с бутылками любимого диггеровского вина и явно вознамерилась опрокинуть его, если кто-то покусится на ее жизнь.

— Ну… Чего канючишь? — прогудел Страшила, присаживаясь на ступеньки и спиной припирая дверь. — Саша этого не любит. Давай лучше с тобой в карты поиграем… В дурака умеешь?

— В очко! — презрительно сморщилась Женя. — На баксы.

— На деньги детям играть вредно. К тому же у тебя все равно ни шиша нет. Я тебя обыскивал.

— Давай на желание. Слабо?

— Вовсе не слабо.

— А листы?

— Сейчас принесу.

Они разложились на ступеньках, и вскоре уже Женька заливисто и злорадно хохотала, выигрывая у гиганта сдачу за сдачей. Он не обижался, только чесал пятерней невероятно густые, давно немытые волосы.

— Выпить банку пива! — каждый раз загадывала ему Женька одно и то же желание.

— Нет, — каждый раз отвечал он ей спокойно и важно. — Я за рулем. Вдруг Сашу придется куда-нибудь везти? А молока стакан выпью. Пойдет?

— Пойдет! Ты уже третий литр глыщешь! Дрыстун проберет!

— Не проберет. Я молоко люблю. Я его много могу выпить. Полезно для здоровья. Попробуй.

— Не хочу! Ну ты и ржачный, в натуре!.. Ой, не могу!

Настроение у Жени было превосходным: ей казалось, что все так удачно кончилось, а кроме того, никто не догадался заглянуть под крыльцо, где она спрятала краденый пистолет и деньги.