Глава 1

«КТО?.. КТО?.. ЛОСЬ В ПАЛЬТО И БАНТИК БЕЗ ГОЛОВЫ»

Джип «Гранд-Чероки» мчался по Черниговскому шоссе по направлению к крупному областному центру N*** с такой скоростью, что находящимся в машине трудно было разобрать, чем торговала старуха у дороги и была ли эта старуха вообще…

Почему Корнет, Ден, Крюк и Шварц ехали на джипе, а не на «мерсе», — науке не известно. Может, дороги в области были плохие, а может быть, потому что не хотели стать героями очередного анекдота про «мерседес» и «Запорожец».

Четверку пассажиров джипа старухи не интересовали, полчаса назад двоих из них оторвали от просмотра увлекательного фильма, исполненного в жанре, который во всем мире называют порнографией, а российские блюстители нравственности — жесткой эротикой, хотя действие происходило в основном на мягком диване.

Сидевший за рулем двадцатилетний Корнет, самый молодой в компании джиповских пассажиров, причмокивая, вспоминал фильм:

— Эх, вот та, что была с серьгой в пупке! Какие у нее, братцы, сиськи! Не сиськи, а бюст на родине героя!

Крюк, который отличался от Корнета тем, что был на десять лет старше, был дважды женат и разведен, любил школу и помнил из школьного периода своей жизни минимум два эпизода — как мама привела его первый раз в первый класс, а папа нес домой после выпускного, возразил:

— Настоящая женская грудь, Котя, должна помещаться в ладони. Это я тебе как практик говорю. Понял?

Корнет посмотрел на руки Шварца и сказал:

— Это спорно, однако. Смотря, какие ладони…

Шварц, обладатель спорных кулаков, не догонял сути разговора, не въезжал в базар и, в принципе, старался не врубаться в тему, так как был старшим и выглядел большим интеллектуалом, по сравнению с другими братками. Оглядывая мелькающую по сторонам обочину, Шварц прокручивал в голове последнее задание шефа.

«Чероки» был послан вдогонку пропавшему «нексусу», в котором двое курьеров везли в город, в один из домов на проспекте Мира, крупную сумму денег. Деньги к адресату вовремя не попали, радиотелефон в машине курьеров не отвечал, и их грозный шеф с овощным прозвищем Кабачок, забеспокоился.

Маршрут следования «нексуса» был определен конкретно, и «чероки», в котором сидели четверо сотрудников Кабачка (шеф не любил выражений типа «братва»), летел, вперед, повторяя его в точности.

На шоссе было пусто, на душе у Шварца тревожно. Навстречу джипу летел черный блестящий асфальт, и машина мчалась вперед, окруженная облаком мелкой водяной пыли. Отъехав от своей базы в Дож отрубном километров двадцать, Шварц заметил впереди свет фар двух стоящих машин и веселые красно-синие отблески милицейской мигалки.

— Оба-ночки, приехали! — сказал Корнет, снижая скорость.

Джип плавно затормозил и остановился в десятке метров от стоящих у обочины машины ДПС и микроавтобуса «форд» с ярко-красной надписью «РЕАНИМАЦИЯ» на боку.

Выйдя из машины, братаны, то есть сотрудники, увидели застрявший между сосен разбитый всмятку — «Lexus-RX300», двух врачей в белых халатах и бродящего вокруг разбитой машины гаишника в короткой шинели, похожего на пожилую усатую цыганку на восьмом месяце беременности.

Корнет легонько подтолкнул Шварца в бок и, показывая пальцем в сторону от «лексуса», прошептал:

— Смотрите! Бантик прикололся!

Шварц посмотрел туда и действительно увидел одного из тех, кого искал, стокилограммового Бантика, висящего вниз головой на высоте полутора метров над землей, наколотого на острый обломок сука вековой сосны. Лицо Бантика было еще глупее, чем обычно, видимо, за мгновение перед смертью он увидел мир вверх тормашками, понял, что земля — это небо, а небо — земля, и умер с выражением полного удивления на лице.

— Вот это да… Смерть, прям как у вампира, — пробормотал Ден, романтик и большой любитель стихов. — С колом в груди и с жаждой мести поникнул Бантик головой…

— А это кто? — Корнет указал на наполовину высунувшийся из салона труп человека без головы.

— Кто-кто? Лось в пальто, — Шварц начал раздражаться.

Он хотел еще что-то добавить любознательному Корнету, но в это время из кустов вылез санитар в белом халате, с отсутствующим выражением лица неся за ухо голову Владимира Игоревича Миловидова, 1977 года рождения, дважды судимого, неженатого, по кличке Лось. Шварц не ошибался, потому и был старшим. И не просто старшим, а правой рукой самого Кабачка при проведении определенного рода мероприятий.

Положив голову Лося на землю, рядом с туловищем, санитар вытер пальцы о полу халата и, обращаясь к коллеге, произнес:

— Ну вот, Кирилыч теперь порядок. Полный комплект! Голова, два уха, три ноги… Ищите друг друга и обдрищетесь…

Усатый мент был в интересном положении, то есть, согнувшись, насколько позволял живот, искал что-то на земле около машины. Ден и Крюк стояли на несколько шагов дальше от разбитой машины и не видели торчащего из салона тела безбашенного Лося.

Но, когда медик вынес из кустов его голову, небрежно держа ее за ухо, потому как за короткий ежик волос и сплющенный боксерский нос держаться было неудобно, Крюк неожиданно ощутил легкий приступ дурноты и отошел в сторонку. Ужин, за который было уже уплачено, просился на свободу, поближе к природе.

Шварц был потрясен картиной гибели братков не меньше, но, будучи старшим группы, он помнил, зачем они приехали, и, повернувшись к коллегам, тихо приказал:

— Ищите сумку.

Тут их наконец-то заметил гаишник.

Он сделал навстречу Шварцу несколько шагов и начальственно прикрикнул: — Посторонним тут делать нечего! Здесь вам не кино! Проезжайте!

Шварц, повернувшись к нему, ответил:

— Остынь, старшина! Здесь нет посторонних. Это наши друзья.

Не разобравшись толком, что к чему, инспектор с животом наперевес ремня пошел вперед, на Шварца:

— Какие еще друзья? Посторонним на месте ДТП толпиться нельзя…

* * *

Старшина дорожно-патрульной службы, он же заслуженный «мастер машинного доения», Сергей Иванович Брюхотин по прозвищу Брюхо не любил негров и евреев. Первых, потому что понаехали, вторых, за то, что не уехали. Он так же не любил коммунистов и узбеков, чеченцев и логопедов, космонавтов и животноводов. И жену свою он не любил тоже, потому что говорила она так быстро, что его неповоротливые мысли за ней не поспевали, а на супружеском ложе все было наоборот. Не любил он, судя по-всему, и своих детей, ибо какой любящий отец будет называть своего семилетнего сына ментенком, а восьмимесячную дочурку — ментявкой.

А любил Брюхотин только свой полосатый жезл, неиссякаемый источник всех его радостей в жизни. Особенно он его полюбил после того, как услышал анекдот про Винни-Пуха и его верных подельщиков:

«Винни-Пух спросил у гаишника:

— Вы хвост у ослика Иа не отбирали за превышение скорости?

— На фига мне ослиный хвост?

— А зачем вы член у зебры оторвали?..»

«За „полосатика" я кому хошь могу член оторвать»! — сказал тогда Сергей Иванович и был правдив и откровенен как никогда.

Стоя, а чаще сидя на посту, Брюхотин, вспоминая этот анекдот, иногда размышлял над важнейшей философской проблемой: что было бы, если бы у него члена не было.

Прозвище Брюхо не только логически проистекало из его фамилии, но и «по жизни» соответствовало внешности Брюхотина. При росте метр восемьдесят он весил сто двадцать восемь килограммов, и вес этот приходился не на могучие мышцы, а на тугое сало. Багровый затылок Брюхотина насчитывал четыре складки. Подбородков у него было всего лишь два, зато каждый весил килограмма по полтора. Под носом, защемленным между круглыми щеками, у Сергея Ивановича росли густые черные усы, которыми он весьма гордился.

Брюхо никого не любил. Зато обожал выезжать на крупные аварии, в которых разбивались жирные «мерседесы», стремительные «БМВ» и казенно-солидные «Вольво».

Среди искореженного железа, на траве, измазанной вытекшим из мотора машинным маслом, можно было найти массу полезных и нужных в хозяйстве вещей, например бумажник с деньгами или золотую цепь. Крови он не боялся, если что, потом отмоется.

У Брюха сегодня был очень удачный день. Можно сказать, выдающийся. Две минуты назад он подобрал с земли двадцать тысяч долларов в виде двух запечатанных банковских упаковок. Такого крупного улова у него еще не было.

Воодушевленный находкой, Брюхо, сунув пачки за пазуху, продолжал азартно шарить вокруг места происшествия и поэтому не сразу заметил бесшумно подкативший джип и вышедших из него четверых крепких ребят.

— …Вам что, не понятно? — продолжил Брюхо, идя навстречу незваным гостям.

Ему казалось, что сделай он еще пару уверенных шагов и услышит привычное «Извини, командир! Никаких проблем…» Но пришлось сделать целых четыре шага, а это было уже тяжело и непривычно.

Видя, что толстый мент нагло прет, видимо, рассчитывая прогнать их, как мальчишек, Шварц понял, что с ним нужно разговаривать по-другому.

Шварцем его прозвали из-за внешней схожести с известным исполнителем роли «Терминатора». Рост: метр восемьдесят пять, вес: сто десять кило, железные мышцы и фигура атлета. К тому можно было прибавить расчетливую смелость и уверенность в поддержке со стороны финансовой империи Кабачка.

Шварц как-то незаметно быстро приблизился к Брюху и, взяв его левой рукой за ремень поближе к кобуре, тихо сказал:

— Толстый! Ищи свое, а мы будем искать свое. Если откроешь еще раз пасть, сожрешь портупею и погоны. Понял?

Брюхо, ошеломленный такой неожиданной и смелой декларацией, молчал.

— Я спрашиваю — понял?

Брюхо утвердительно кивнул.

— Вот и хорошо, — одобрил его молчаливый ответ Шварц. — А теперь ответь мне, не видел ли ты здесь сумку из серой шкуры?

Брюхо энергично отрицательно замотал головой, отчего из его правой ноздри вылетела сопля и повисла на мокром от дождя усе.

Шварцу стало противно, и он, поморщившись, сказал:

— Сопли убери! Пока мы здесь, если найдешь сумку, принеси. Понял?

Брюхо энергично кивнул, и от этого сопля сорвалась и повисла ниже, на подбородке. Шварц не смог удержаться и, не отпуская ремня, этой же рукой коротко ткнул Брюхо пальцем в печень.

От неожиданности тот громко выпустил газы, и одна из двух пачек долларов, поспешно сунутых им за пазуху под рубашку, уголком высунулась наружу прямо перед носом Шварца. Шварц отпустил Брюхо и сделал шаг назад.

Ден, Корнет и Крюк, видя, что происходит важный разговор, подтянулись поближе. Перед Брюхом стояла четверка крепких и опасных ребят, и, похоже, они были не из тех, кто крышует сигаретные ларьки.

— Та-ак… — протянул слегка удивленный Шварц. — А ну-ка, давай отойдем, дорогой товарищ, поговорим о вечном. Например, о смысле твоей ничтожной жизни.

Брюхотин, бледный от страха, послушно поплелся следом за ними, на ходу вытирая грязные сопли. Беседа заняла не более одной минуты, и медики, занятые привычным для них делом, не обратили на разговор никакого внимания.

Шварц протянул инспектору руку ладонью вверх и сказал:

— Давай сюда!

Брюхотин дрожащей рукой вынул из-за пазухи припрятанные баксы и положил их на раскрытую ладонь Шварца, преданно глядя ему в глаза.

— Еще есть? — строго спросил Шварц, глядя на него в упор.

— Нету, — гаишник обрел, наконец, дар речи.

— Ладно, — Шварц протянул деньги стоявшему рядом Крюку.

Тот взял их и засунул в карман куртки.

— Еще раз спрашиваю, — продолжил Шварц, — сумку видел? Серая, из шкуры осла, волосатая?

— Точно не видел, — ответил Брюхо и громко шмыгнул плохо вытертой соплей.

Шварц, не прекращая психологически прессовать толстяка взглядом, сказал:

— Запомни, я номер твоей бляхи видел, если что… Понял?

Брюхо в третий раз подтвердил, что все понял и что если деньги или сумку найдет, то обязательно принесет хозяевам, то есть Шварцу и его ребятам.

Отпущенный на все четыре стороны, инспектор шустро развернулся налево кругом и отбыл в сторону разбитого «лексуса», где продолжали деловито копошиться полусонные медики.

Достав сигареты и закурив, Шварц вытащил мобильный телефон, набрал номер и сказал:

— Владимир Михайлович, «лексус» разбит, ребята мертвы, сумки нет. Мент тут один подобрал две пачки, они у меня. Номер его бляхи я запомнил.

На том конце помолчали и ответили:

— Возвращайтесь. Будем думать.

Шварц позвал находящегося в полной «просрации» Брюхотина, бесцельно бродящего вокруг места происшествия:

— Эй, толстый! Иди сюда, дело есть…

Брюхо подбежал, выражая свою полную готовность ко всему.

— Если найдешь сумку, спрячь ее и позвони по этому телефону. Тогда получишь обратно то, что прикарманил до этого. Иначе, лучше не поступать, а то можно оказаться на месте одного из погибших в сегодняшней автокатастрофе. Понял?

Шварц, когда речь шла о важных делах, всегда спрашивал собеседника о том, понял ли тот, что было сказано. В этом был определенный смысл.

Когда более напуганный чем растерянный Брюхо в очередной раз подтвердил, что все понял, Шварц вручил ему визитку и пошел к машине. Удрученные братки поплелись следом.

Когда черный «чероки» с черными стеклами скрылся за поворотом, Брюхотин первым делом сбегал в кусты, после чего внимательно прочитал текст на визитке:

Геннадий Мартынюк

Дизайн и интерьер

Ниже был указан номер мобильного телефона.

— Сволочи жидовские, продали Россию! Надо было деньги под кусты положить, а не за пазуху, мудило… — привычно зло исамокритично громко пробормотал Брюхотин, пряча визитку в бумажник, после чего опять направился к несчастному «лексусу» в надежде найти-таки эту таинственную сумку до приезда основной аварийной бригады иполучить обратно украденные у него, ставшие такими родными, двадцать тысяч долларов.

Если бы он знал, что здесь произошло полчаса назад, то вряд ли стал бы искать то, чего здесь давно не было…

 

Глава 2

ИНОГДА, ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ НАЙТИ НА СВОЙ ЗАД ПРИКЛЮЧЕНИЙ, — ДОСТАТОЧНО ПРОСТО НАГНУТЬСЯ…

Хуже всего ждать и догонять. Еще хуже ждать и «не догонять»: чего ты ждешь. А совсем плохо «догонять», что ждешь ты уже зря.

Картина, которую написал бы сейчас с Романа Сергеевича Бекасова художник-реалист, называлась бы «Ожидание Бекаса» и изображала бы русоволосого мужчину тридцати — тридцати трех лет, рост — сто восемьдесят, вес — сто, приятной наружности, которую не портила двухдневная небритость и легкая ранняя седина на висках.

Художник современной реалистической школы нашел бы изобразительные средства для того, чтобы как-то подчеркнуть цвет его носков и сорок третий размер обуви, не скрыл бы поношенность черных джинсов Бекасова и потертость воротника серой рубашки. Не стал бы он приукрашивать и затрапезность машины Романа Сергеевича. Скажи мне, какая у тебя тачка, и я скажу тебе, кто ты, — вот лозунг нашего непростого времени. У Романа Сергеевича была самая заурядная «копейка», любой ремонт которой уже превышал ее рыночную стоимость. Тем не менее она была на сегодняшний день его единственным источником заработка.

Художник-авангардист свою картину на аналогичную тему, скорее всего, назвал бы «Облом» и изобразил бы Романа Сергеевича, сидящим на унитазе в форме водительского кресла, в позе роденовского мыслителя, окруженного огромными кукишами, которые ему показывала окружающая действительность. Последний самый большой кукиш торчал из подъезда двенадцатиэтажного дома, в котором скрылась молодая, симпатичная парочка.

Ждал Роман уже двадцать пять минут, и унылый внутренний голос неоднократно говорил ему о том, что пора уезжать. Никто не выйдет из подъезда двенадцатиэтажного дома и не вынесет обещанные триста рублей. Обычная история. Молодой человек с такой симпатичной молодой девушкой, которые демонстративно шуршали стодолларовыми купюрами по дороге в Долготрубное, в конце пути вдруг обнаружили, что у них нет с собой рублей. Оставив в залог небольшую пузатую сумку «с покупками», они вошли в подъезд, пообещав тут же вернуться и рассчитаться. При этом они убедительно просили не уезжать и сумку не увозить.

По крыше машины уютно забарабанил дождь, ручейки воды прихотливо заизвивались на лобовом стекле. Бекас покосился на оставленную сумку и, вздохнув, вытащил из пачки последнюю сигарету. Последняя сигарета, которую по армейским правилам нельзя было просить у товарища или отбирать у первогодка. Откуда такое благородство? Не иначе, пошел этот обычай от последней пули. Наверное, подразумевалось: твоей последней пули мне не надо! Сам стреляйся на здоровье! Потом этот обычай перешел на сигареты, конфеты и пряники.

В такие минуты общего облома Роман обычно и вспоминал армию. А ведь как не хотелось идти, под дурика даже думал закосить. Взял несколько уроков по профессиональному заиканию у Степки Федорова. Изучил справочник ортопеда. Размышлял над вопросом: мочиться под себя или не мочиться? А теперь вот чуть что: у нас в ВДВ, у нас в ВДВ…

Удивительно, но маменькин сынок, как он сам себя считал, Ромка Бекасов быстро освоился в армии. Все у него получалось как надо: и бегать в противогазе, и прыгать с парашютом, и выполнять комплекс № 1 без оружия. Правда, старшина Иван Григорьевич Журбин ему как-то сказал в курилке: «Ты, Бекас, эту гимнастику хорошо выполнять научился. Но поверь моему опыту, учит она десантника храбро и красиво погибать. А чтобы выживать, надо уметь кое-что другое». И показал ему, как надо «разбалтывать» противника, как самому попасться под бросок, но упасть так, чтобы успеть свернуть шею противнику, как «вязать» руки боксеру, как отучить каратиста-балерину махать ногами и еще много всякого, что не прочитаешь ни в одном пособии, не увидишь ни в какой спортивной секции. «Холодный расчет и концентрация, Бекас! Запомни — пригодится…» — наставлял старшина.

После каждого такого урока Журбин обычно закуривал и рассказывал свою любимую историю: «Был я тогда еще на втором году сверхсрочки. Отрабатывал мой взвод забивание гвоздей в стену тыльной стороной ладони. Подошли к деревянному забору, построились в шеренгу. По счету „Раз» мои бойцы вдарили. У всех гвозди вошли по шляпки, а у одного только торчит как торчал. Говорю ему: „Сконцентрируйся, слоняра! На тебя Родина смотрит!» Собрался он, ударил. Гвоздь даже на миллиметр в доску не зашел. „Эх, ты, — говорю, — такими ручонками только кое-где ковыряться!» Подхожу и с ходу „Раз!» Гвоздь ни с места. Бойцы смотрят. Репутация ВДВ на кону. Я сконцентрировался, вложился в удар, как следует, как учили. Что ты думаешь? Гвоздь только чуть-чуть погнулся. Что за феномен? Зашли мы за забор. Смотрим… А к забору в том самом месте головой прислонился наш начальник штаба, спирта немного перебравший. Вот это ВДВ! Вот это концентрация!»

Где теперь старшина? Может, уже сгинул где-нибудь в горячей точке со своим холодным расчетом и концентрацией? Или стоит прислонившись хмельной башкой к чужому деревянному забору? А сам-то ты, Бекас, сколько раз отожмешься на кулаках, да пускай даже на ладонях? Сколько сможешь пробежать километров, пускай, в спортивных тапочках и налегке? А ведь сегодня утром, застегивая ремень, он опять отступил на одну дырочку. С чего бы это? С того. Даже эти скудные калории холостяцкого стола и те не отрабатываешь. Мы все толстели понемногу и где-нибудь, и как-нибудь… Оставь надежду похудеть, сидящий!…

Еще год назад он и представить себе не мог, что будет в погоне за нелегким и совсем не длинным рублем ездить по городу на ржавой «копейке», внимательно следя, не протянет ли кто-нибудь с тротуара вытянутую руку. Год назад он был уверен в том, что дело, которым они занимались вместе с его старым школьным товарищем, принесет ожидаемые плоды, а тогда и о женитьбе можно было бы подумать. Ведь для того, чтобы принести любимой женщине цветы, сначала нужно было иметь на цветы деньги.

Роман снова посмотрел на сумку.

«Ну что тут рассуждать, — подумал он, — кинули и кинули. Не в первый раз! Да и не в последний, наверное…»

Он подтянул сумку к себе. В голове мелькнуло: «А нет ли там случайно бомбы или белого порошка?», но, отогнав эту мысль, как явно абсурдную, Бекас решительно расстегнул молнию. «Эх, жизнь моя — жестянка!» — подумал он, имея в виду свой автомобиль. Как и ожидалось, старая сумка оказалась набитой мятыми газетами. От такой неблагодарности ему стало очень обидно и почему-то стыдно за людей вообще. Роман взял в руки выпавший газетный листок и прочитал анекдот в тему: «Девушка: Мужик, довезешь меня за минет? Водитель: Да без проблем, только покажи в какой это стороне…»

Выругавшись и плюнув с досады, Роман открыл дверь, выкинул сумку из машины и завел двигатель. Взглянув в последний раз на уходящую в небо стену двенадцатиэтажки, размеченную темными и яркими окнами, Бекас врубил передачу и резко развернулся перед подъездом.

— Чтобы вас теперь только за минет подвозили! — произнес он в сторону ничего не ответившего дома и нажал на газ. Впереди была черная и блестящая от ночного дождя лента Черниговского шоссе, ведущая в город.

Дворники мерно двигались влево-вправо, сгоняя со стекла обильные слезы дождя. Под колесами шелестел мокрый асфальт. Бекас, держа в правой руке мятую сигарету, левую положил на руль и предался щемящим душу воспоминаниям.

Витька Пантелеев, с которым Роман впервые еще в школе напился портвейна; Витька, которого Ромка однажды спас от кровожадной кавказской овчарки? друг, которому Бекас безоговорочно верил, предал его.

Когда два года назад они создали АОЗТ по производству совершенно оригинальных систем квартирной сигнализации, все дело умещалось в мастерской площадью в 30 квадратных метров. Роман и Витька, хотя и были акционерами-начальничками, работали в мастерской наравне со всеми, подгоняя друг друга мечтами о благополучной и красивой жизни. Через несколько месяцев полукустарный цех превратился в процветающий сервисный центр «Бордер», занимавший отдельный флигель на проспекте Лажечникова и имевший 26 сотрудников, не считая двух секретарш и пса Чайника, приблудившегося еще в бедное время, а теперь вольготно обосновавшегося на финском паласе в приемной.

Друзья понимали, что расслабляться рано, и не покупали себе ни «мерседесов», ни квартир, вкладывая всю прибыль в развитие бизнеса. Бекаса согревало еще и сознание того, что он работает для Ириши, Витькиной жены, в которую Бекас был давно и тайно влюблен. Впрочем, тайной это не для кого не было, не исключая Ирину и ее мужа.

Витька Пантелеев сам рассказывал, что Ирка называла Бекаса «мой верный рыцарь». И его бескорыстное служение даме сердца и тайное обожание ее светлого образа были предметом их постоянных шуток за ужином и даже на супружеском ложе.

Однажды зазвонил телефон, и он услышал Иркин дрожащий от волнения голос:

— Ромочка! Милый! Бросай все и приезжай ко мне, родной! Я поняла, что все годы любила только тебя! Бекасик мой! Я жду тебя… Я хочу тебя… Сейчас. Сию минуту…

— Подожди, Ириша, — трубка билась тогда в руке Бекаса, как сердечная мышца. — Что ты такое говоришь? Я же для тебя… Я все для тебя… Но ведь так же нельзя. Ты пойми меня. Твой друг, то есть твой муж — мой друг… Я не могу предать…

— Значит, ты меня не любишь!

— Я… Я люблю тебя…

— Говори громче, тебя плохо слышно!

— Я люблю тебя! Но…

И тут Бекас услышал дуэт хохочущих супругов по параллельным телефонным аппаратам:

— С Первым апреля, Бекас! Мы тебя тоже очень любим. Привет…

Через год после этого случая объявился крупный заказчик, заговоривший о сумме с пятью нулями в долларах США. Вот тут-то Витек и выкинул финт, которого Бекас ну никак не мог ожидать от старого школьного друга.

* * *

Однажды, придя утром в офис, он увидел своего приятеля, сидящего за столом в совершенно растерзанном виде. Почти непьющий Пантелеев был пьян. Без галстука, в расстегнутой рубашке, он, горестно обхватив руками голову, сидел, тупо уставившись в лежащие перед ним бумаги. В руках Витька мял женские трусики с розовыми кружавчиками.

Бекас, решив, что источник огорчения должен находиться в этих бумагах, а не в трусиках, взял документы со стола, чтобы посмотреть, но Пантелеев, выхватил их у него, смял и бросил в угол.

— Что случилось? — спросил тогда Бекас, присев на край стола.

Пантелеев помычал, повозил руками по лицу и вдруг, махнув в воздухе трусиками, быстро и четко произнес:

— Они украли мою Толстую и требуют выкуп. Вот. Только трусы оставили.

«Толстой» Пантелеев в шутку называл свою жену. Ирина была красивой девчонкой с весьма изящной и миниатюрной фигуркой.

— Кто — «они»?

— Не знаю… Эти… злоумышленники. А какая разница?

— Ну, в общем, конечно, разницы нет, — согласился Бекас. — И что им нужно?

— Угадай с трех раз, — горько усмехнулся Пантель.

— Сколько?

— Не все так просто. Они хотят, чтобы я как директор переписал на их имя все дело.

— Все дело? — удивился Бекас, — А рыло у них, того… не треснет?

— У них ведь Ирка… без трусов.

Настала неприятная пауза. Оба смотрели на розовые кружавчики.

— Послушай, Пантелей, — сказал ему тогда Бекас, — а они понимают, что когда завладеют делом, то могут ведь и ответить?

— Они все понимают, — ответил Пантелей, — будь уверен, они не дураки. Это умные твари! Дело нужно переписать на человека, который их и не знает. Он получит деньги за то, что купит что-то за символическую сумму и потом продаст это тому, кому будет сказано. Исполнители не засветятся, а покупатели и вообще не в курсах. Так что… все продумано. Встречаются еще такие мерзавцы! А, Бекас?

Пантелеев машинально засунул Иркины трусики в нагрудный карман и так и проходил с ними весь рабочий день. Траур есть траур.

В общем, было решено отдать дело неизвестным злодеям и спасти Ирину. Дружба и жизнь жены друга были для Бекаса неизмеримо ценнее всяких там фирм, цехов и денег.

Черт с ним, с делом, решили они. Пробьемся.

Фирма была переоформлена на ничего не подозревающего посредника. Ирина вернулась домой даже несколько похорошевшая. Стресс пошел ей на пользу. Какие-то деньги на жизнь все-таки оставались, и Бекас снова начал думать о том, что бы такое сделать, чтобы денег заработать.

Пантелей встречал идеи Романа без особого энтузиазма, но Роман относил это на счет того, что после происшедшего у друга появилась аллергия на любой вид бизнеса, а потому не настаивал. Постепенно они стали видеться все реже, а потом и вовсе перестали контактировать. Правда, супруги подарили верному Бекасу семейную фотографию с трогательной, по их мнению, надписью: «Рыцарю без траха».

Чтобы как-то прожить, Бекас принялся «бомбить» на ржавой «копейке», купленной за триста баксов у знакомых. Чем занимался его старый друг Пантелеев, он не знал. И вот однажды Бекасу позвонила Ирина и тихо сказала:

— Рома, Пантелея застрелили. Приезжай.

Когда Бекас добрался до их дома, Ирина уже была изрядно пьяна и то плакала, то рвала на маленькой груди модно надрезанную футболку, а то вдруг начинала швырять посуду в стенку. Бекас, видя ее состояние, налил себе водки и тоже выпил. Через некоторое время Ирка немного успокоилась и, пьяно выкатив глаза, бросила:

— А ты знаешь, Рома, что это я подала ему идею выдернуть из-под тебя дело, чтобы оно принадлежало только нам одним?

Смысл сказанного ей тогда медленно дошел до Романа. Он налил себе еще водки и молча неторопливо выпил.

— Ну что, любишь теперь своего Пантелея?.. А меня?.. А знаешь, кто его убил? Нет? Ну и не надо тебе знать. Дольше жить будешь.

Ирина замолчала, пьяно уставившись в пространство перед собой.

— А хочешь, трахни меня, — сказала она вдруг, начав быстро и суетливо раздеваться, — ты ведь этого хочешь? Рыцарь…

Ему просто стало неинтересно, он поднялся и, уже подойдя к двери, тихо сказал:

— А Пантелей был прав, Ириша, что называл тебя Толстой. Душа у тебя под таким слоем мяса, что и не разглядишь.

— А говорил, что любишь.

— Видно, не тебя я любил, — сказал Бекас, — а мечту свою. Сиди теперь одна, стерва. А нам, бека сам, пора улетать.

С тех пор Бекас ни разу не видел жену Пантелея. Правда, до него дошли слухи, что она уехала жить к матери в Тулу, но это было ему, опять-таки, совершенно не интересно.

С тех пор прошел год. Он «бомбил» на старой «копейке» и не знал, что же будет дальше и на что он может рассчитывать в жизни.

Прерывая горькие воспоминания молодости, в зеркале заднего вида неожиданно вспыхнул слепящий свет фар догоняющего автомобиля. Качнув воздушной волной, «копейку» со свистом обошел толстый джип-паркетник «Lexus — RX300».

«Совсем мозгов у человека нет, — подумал Бекас, — по мокрой дороге, на такой скорости летать?! Сто сорок, не меньше…»

Роман ошибался, скорость «лексуса» была не «не меньше», а существенно больше, под двести километров в час. Задние фонари обогнавшей Бекаса машины стремительно уменьшились. Дорога впереди плавно уходила влево, и «лексус», как на гоночной трассе, грамотно переместился к левой бровке. Ну, разве что Шумахер, тогда ладно…

И тут произошло то, чего, собственно, и следовало ожидать. Вот только Бекас совсем не был готов к тому, что это произойдет здесь и сейчас, да еще и на его глазах.

Самого «лексуса» на фоне черного леса видно не было, но неожиданно и как-то дико метнулись вверх задние фонари машины, прочертив в темном небе непонятный иероглиф, после чего джип, кувыркаясь и беспорядочно светя в разные стороны, полетел прямо в лес. До места аварии было метров семьсот, но даже на таком расстоянии Бекас смог услышать страшные звуки разбивающегося стекла, и железа, рвущегося о стволы равнодушных деревьев.

Притормаживая, Виктор осторожно приблизился к месту катастрофы и выскочил из машины.

«Может, помочь еще можно», — подумал он, подбегая к изуродованному «лексусу». Но помочь тут мог только гример из морга или таксидермист.

Дорогой «лексус» превратился в кучу металлолома и напоминал смятую пачку из-под сигарет. В воздухе странно повисло пахучее облачко дорогой туалетной воды, вылетевшее из помятого салона иномарки.

Осторожно обходя машину, Виктор в темноте задел головой ветку дерева, вздрогнул и резко обернулся.

Перед его лицом в воздухе висела окровавленная разорванная человеческая маска. Одного из пассажиров «лексуса» выбросило из салона и насадило спиной на сосновый сук в двух метрах от земли. Он висел вверх ногами, хотя вообще-то было трудно понять, где у него ноги, а где — что.

Потрясенный увиденным, Бекас сделал шаг назад и, спотсагувшись о что-то не совсем мягкое, упал на спину. Он тут же вскочил на ноги. Сердце билось, как у землеройки. Нагнувшись, он увидел то, что попало ему под ноги. На земле, в ворохе мокрой перепревшей листвы, лежала сумка из ослиной шкуры. Он видел однажды у своего приятеля, коллекционировавшего реалии Третьего рейха, ранец солдата вермахта, сделанный из такой же серо-коричневой шкуры.

Он расстегнул молнию и увидел… аккуратные пачки стодолларовых купюр.

— Всего-то, — сердце Бекаса дало паузу секунд на пять, а когда оно снова забилось, Бекас перевел дух и огляделся. Дорога в обе стороны была пуста.

Рядом раздался протяжный скрежет, и «лексус» слегка осел, принимая более удобное с точки зрения законов физики положение.

Одна из дверей распахнулась, и из салона выпал еще один труп с пачкой сигарет в окровавленной руке. Головы у трупа не было.

— Прямо «Мастер и Маргарита» какая-то полу чается, — тихо вслух сказал Бекас, чтобы хоть как-то себя подбодрить. Голову он искать не стал, а вместо этого подхватил сумку и рванул к своей машине.

Закинув сумку в багажник, Бекас подумал о том, что сейчас, по законам жанра, двигатель должен не завестись, а сам он, нервничая, должен терзать трясущимися руками ключ в замке зажигания и бормотать в панике: «Комон, бэйби, комон!»

Но «копейка» не подвела. Значит, врут американские кинофильмы! Двигатель завелся, и Бекас, не совсем веря в реальность происходящего, тронулся с места, направляя автомобиль в сторону города, предоставив мертвым право хоронить своих мертвецов.

По дороге он подумал о нереальности происходящего. Может, это белая горячка? Вот сейчас, зажжется свет, изменятся звук и изображение, он окажется привязанным к больничной койке, капельница в вене, а вокруг будут стонать и метаться братки-алкоголики. Может, не было никакой аварии, и не лежала у него в багажнике сумка с баксами, и не ехал он в старой «копейке» по ночному Черниговскому шоссе? Хотелось ущипнуть себя побольнее.

Увидев огни поста ГАИ, Бекас скинул скорость до сорока, как положено дисциплинированному водителю, и несколько раз глубоко вздохнул. Сейчас тебя ущипнут.

Нет, более российской версии статуи Правосудия, чем гаишник в мокрой накидке, калькулирующий в уме дневную выручку. Только Бекас намеревался проехать мимо этого «статуя», этого мокрого представителя «ходячего дорожного фонда»… «Статуй» ожил и важно шагнул вперед, сделав повелительный жест своей полосатой палкой, предписывая Бекасу принять вправо и остановиться.

Бекас почувствовал, как страх холодной волной пробежал от живота к сердцу, и подумал, что так недолго и в обморок упасть. Остановившись, он открыл дверь, вылез из машины и сделал несколько шагов навстречу гаишнику…

Его состояние было замечено инспектором, потому что гаишник, подозрительно посмотрев на Бекаса, принял у него из рук документы и вкрадчиво поинтересовался:

— Как себя чувствуем? В смысле головка не того?

Бекасу стало смешно. Человеческая речь, после таких космических перегрузок, которые он только что испытал! Человек! Живой человек, хоть и недалекий. Напряжение последнего часа вдруг отпустило его, и он с притворной грустью ответил:

— А как можно чувствовать себя после двух бутылок портвейна?

Гаишник прямо-таки вонзился проницательным взором в Бекаса:

— Не понял?! Каких бутылок? Интересно…

При этом он подошел к Бекасу очень близко, видимо, для того, чтобы незаметно обнюхать. Нос его уже настраивался на волну портвейна, знакомую с детства. Незаметно не получилось, поэтому инспектор сменил тон и решительно спросил:

— Сколько сегодня выпили? Только не врать.

— Да ладно тебе, командир! Не видишь, что ли, что я трезвый?

Говоря это, он старался, чтобы воздух от его слов попал на гаишника. Хорошо еще, что деньги не пахнут.

Но тот и так уже понял, что вариант «пьяный водитель» отменяется.

Однако, как и все гаишники, он не любил чужих шуток и решил в отместку помурыжить Бекаса на другие темы.

Недовольно поморщившись, он почесал свой профессионально раздавшийся от бесконечных бдений крестец и спросил:

— А как у нас с техническим состоянием автомобиля? Ручник работает?

— Какой еще ручник? — засмеялся Бекас, увлекаясь рискованной игрой. — Когда я его в последний раз выдернул, то в гараже и оставил.

— Значит, без ручника ездим?

— Да этой телеге давно на разборку пора или в утиль! А ты говоришь — ручник!

— И аптечки, конечно, нет?

— Конечно, — покаялся Бекас.

— И огнетушителя?

— Ничего нет… — у Бекаса был приступ правдивости.

— А какого года машина? — поинтересовался инспектор, что говорило о повороте дела к благополучному исходу.

— Довоенная еще! Сам Троцкий ездил! — с гордостью ответил Бекас и поинтересовался: — Сто рублей оптом за все то, чего у меня нет, хватит?

Тут ментовское сердце, наконец, оттаяло, и, возвращая Бекасу документы в обмен на сто рублей, инспектор дежурно пожелал ему удачи на дороге. Напоследок он неожиданно спросил:

— А что в багажнике?

— Миллион долларов, — но решив, что это уж перебор, Бекас добавил: — В белорусских «зайчиках».

Гаишник сделал умное лицо, дескать, понимает шутки, если за них заплачено и даже приготовился пошутить в ответ, что-нибудь типа: «Таможня дает добро» или «А справка из налоговой есть?» Но по-милицейски прямо сострить гаишник не успел. Рация на лацкане его кителя вдруг хрипло заквакала, и он, сделав Бекасу предостерегающий жест, стал слушать.

С равнодушным видом Бекас внимательно вслушивался в искаженный рацией голос. Речь шла о разбитом «лексусе».

«На фига я с деньгами поехал в город через пост ГАИ, — подумал Бекас, — надо было развернуться и и Долготрубном в машине переночевать!»

В это время мимо них со стороны города, завывая сиреной, промчалась машина ДПС. За рулем сидел толстый усатый мент. Инспектор проводил машину глазами, выключил рацию, положил заработанные честным вымогательством сто рублей в карман и спросил у Бекаса официальным тоном:

— Вы от Долготрубного едете?

— Да, — ответил Бекас.

— Аварию видели?

— Нет, — ответил Бекас, и ему вдруг захотелось щелкнуть каблуками и добавить: «Ваше Превосходительство!»

— Ладно, езжай, шутник! Не мешай работать, — сказал инспектор, углядев далекий свет фар очередной машины, и протянул Бекасу документы.

Когда Бекас сел за руль, завелся и поехал домой, то подумал о том, что неплохо было бы сменить штаны.

* * *

«…не в том дело, Волк, что с людьми этого сорта нужно покончить раз и навсегда. Это само собой разумеется и не так уж сложно. К власти пришли не те. Россию продают по частям, оптом и в розницу. Эти самые люди, стоящие у власти на данный момент, и продают. После переворота в стране установится Диктатура Закона!

Но переворот невозможен без серьезных на то оснований. Пример Язова в девяносто первом показал, что только одними благими намерениями порядок в стране не восстановить. России нужна встряска, и это потребует жертв. Основной тезис подготавливаемой нами операции — тысячи невинных жертв,ради спасения миллионов и самого будущего страны. Вы понимаете, о чем я говорю?

—Да, я понимаю вас, Тигр. Продолжайте, пожалуйста, это очень интересно.

—Извольте. Помните фильм, в котором Жеглов подбросил кошелек в карман вора „Кирпича "?

—Да, конечно. Весьма поучительно…

—Что поучительно? Не сбивайте меня с мысли. Так вот, он подбросил действительно украденный кошелек. А наша задача сложнее: мы должны сами украсть его и подбросить вору до того, как он решит, делать ему это или нет. Поняли?

—Ну, в общем, понял.

—Ничего вы не поняли. Мы должны совершить действия, которые эти люди хотят совершить, но почему-то пока не делают этого. Пока. И постоянное ожидание этого гибельно. Вы поймите — ведь они в идеале хотят убить всех. Это — их недостижимая мечта. И поэтому мы должны сделать нечто, свойственное именно им, но такое, на что у них не хватит ни духу, ни средств. Именно тогда государство, потрясенное чудовищностью события, будет вынуждено пойти на террор. Да, именно на террор по отношению к этой категории людей. Их будут вешать на столбах, отрубать им головы, но граждане перестанут бояться жить. Вы хотите — жить?

—Конечно… Воля ваша, но, мне кажется…»

 

Глава 3

«РАЗ! ДВА! ТРИ! КАБАЧОК!!!»

Всякому овощу свое время. Нынче на дворе стояло время Кабачка.

Владимир Михайлович Губанов по прозвищу Кабачок, он же глава так называемой кабачковской преступной группировки, наиболее влиятельной в городе, сидел за огромным письменным столом старинной работы, с перильцами, как у Льва Толстого, и говорил по телефону.

Организация Кабачка была не совсем обычной преступной группировкой. Члены этой организации не убивали плешивых ювелиров и нечистых на руку коллекционеров, экспроприируя их богатства, и не обкладывали данью богатые рестораны и обшарпанные ларьки. Они не захватывали набитые товаром фуры похмельных дальнобойщиков и не занимались наркобизнесом. Они не занимались многими, традиционными для таких преступных обществ с неограниченной безответственностью, делами. Однако за неимением других юридических определений организацию Кабачка называли преступной, а сам Владимир Михайлович Губанов был в авторитете, и все с ним считались.

Губанов в принципе был явлением уникальным. Бывший партийный функционер, который никогда не сидел в тюрьме и даже ни разу в жизни никого не ударил, сумел подчинить себе сотню решительных, безжалостных, а если надо, то и опасных людей, которые беспрекословно выполняли все его приказы.

Кое-кто из местных криминальных авторитетов сначала был против того, чтобы делить поле деятельности с тем, кто даже не нюхал тюремной баланды. С каждым из них люди Кабачка провели разъяснительные мероприятия, после чего Владимир Михайлович стал всеми признанным авторитетным бизнесменом города.

Он никому не мешал, не посягал на чужие интересы, точно и вовремя выполнял все взаимные обязательства, какие могут возникать в непростых отношениях неофициальных организаций, и никто никогда не смог засунуть свой нос в его дела. Если же часть чьей-либо территории или бизнеса переходила в его руки, то происходило это только по добровольному согласию, которое, как известно, является продуктом непротивления сторон.

Небольшого роста, округлый, лысоватый и благообразный, он действительно внешне напоминал безобидный кабачок. Однако по уму и по делам своим Губанов был совсем другим. Когда на рабочем совещании (он предпочитал употреблять именно этот термин) один из присутствующих попытался шутливо окрестить его Лениным, Кабачок, не глядя на высказавшегося, негромко произнес:

— Ленин Владимир Ильич скончался в одна тысяча девятьсот двадцать четвертом году, и соратники его не намного пережили.

После небольшой паузы, во время которой неудачно пошутивший сотрудник успел вспомнить всю свою никчемную жизнь, разговор о делах продолжился.

Кабинет Владимира Михайловича напоминал кабинет крупного партийного босса времен благословенного застоя. Стены были обшиты скромными дубовыми панелями, дубовый паркет был натерт до блеска, на полу от двери до огромного дубового же стола лежала ковровая дорожка красного цвета. В углу, на высокой узкой тумбе, стоял бронзовый бюст неизвестного.

Кабачок никогда не повышал голоса, всегда был отменно вежлив и, даже вынося кому-нибудь смертный приговор, был спокоен и деловит.

Именно так, сидя за своим огромным письменным столом, спокойно и деловито Владимир Михайлович Губанов разговаривал сейчас по телефону.

— Павел Андреевич, дорогой вы наш, не волнуйтесь вы, ради Бога. Все будет в порядке. Я понимаю, что у вас раньше не было таких крупных сделок. Но надо же когда-нибудь начинать. Пора, наконец, работать по-взрослому. Нас ждут великие дела, как говорил один прекрасный человек. Да, да. К вам уже едут и, надо полагать, скоро будут на месте.

Положив трубку, Кабачок взял в руки золотообрезный том с золотыми буквами «Фридрих Ницше» на обложке и, открыв его на закладке, сделанной из слоновой кости, погрузился в чтение.

Прошло около двадцати минут, и в дверь негромко постучали.

— Да-да, войдите, — отозвался Кабачок, который очень любил фильм «Адъютант Его Превосходительства» и старался подражать его воспитанным и корректным героям. Ему нравилось то, что даже в таком щекотливом бизнесе, каким занимался он, все было культурно и этикетно, без всяких там «Пахан, вилы! Всех повяжут!»

В кабинет вошел секретарь Кабачка, Гриша Ворон. Прозванный так за черный цвет своей шевелюры.

— Владимир Михайлович, — подражая шефу в его вежливой манере говорить, сказал Ворон, — похоже, у нас проблемы.

— Что случилось, Гриша?

— Я звонил несколько раз на трубку в машину. Ребята не отвечают.

— Погоди, — ответил Кабачок и, сняв трубку, набрал номер.

Через несколько секунд он доброжелательно произнес:

— Павел Андреевич, это опять я. Ну как, приехали к вам?.. Нет?! Я сейчас выясню, в чем дело, и перезвоню вам позже…

Положив трубку, Кабачок опять посмотрел на секретаря и, помедлив, приказал:

— Шварца и еще троих ребят с оружием в машину. Проследить маршрут. Узнать, что-то случилось.

Когда за Вороном закрылась дверь, Кабачок некоторое время сидел, глядя перед собой на бюст неизвестного человека, затем вздохнул и снова открыл книгу.

* * *

«…я должен сказать вам, Волк, что никак неожидал от вас такого непрофессионализма. Как вы могли не проконтролировать получение объектом „Голова" предназначенных ему денег? Неужели нельзя было слегка напугать этих болванов в „лексусе", чтобы они ехали поаккуратнее? Что вам стоило послать „Рысь " на его ведомственной машине с мигалками в зоне прямой видимости?

— Но, Тигр…

— Не желаю ничего слышать…»

 

Глава 4

ЕСТЬ ТАКАЯ ПРОФЕССИЯ: ДЕНЬГИ СЧИТАТЬ!

Когда Бекас вернулся домой после своей трагифантастической поездки в Долготрубное, то первым делом тщательно задернул все шторы на окнах, маниакально обследовал квартиру на предмет того, не прячется ли кто-нибудь под кроватью или в шкафу и только тогда, поставив сумку на диван, открыл ее.

Если он все-таки спятил, то можно будет на эти деньги купить приличный дурдом с молоденькими санитарками.

Некоторое время он смотрел на неподвижную кучу долларовых пачек, вспоминая давние сны, в которых уйма денег как-то незаметно исчезала или превращалась в слабое подобие валюты, как, например, в августе 1998. Электрический будильник на комоде тихо отщелкивал секунды, на кухне привычно капала вода, но все оставалось без изменений, и куча баксов продолжала оставаться настоящей и реальной.

Денежки, наверное, действительно любят счет. Первое, что стал делать с ними Бекас, это — считать. Считал он недолго, досчитал до девяноста восьми пачек, подумал, что сбился, и начал сначала. Когда получилось то же самое, он почесал в голове, подняв брови, и пересчитал их в третий раз. И опять результат был тем же. Значит, на диване лежали девятьсот восемьдесят тысяч долларов.

Это было непонятно. По логике вещей в сумке должен был лежать миллион. Куда делись еще двадцать тысяч, Бекас не представлял. Неужели слепая фортуна взяла с него налог за счастье? Скорее всего, вывалились из сумки при ударе. Поймав себя на мысли, что ему стало жалко потерянных двадцати тысяч, он улыбнулся.

Вспомнив, что в холодильнике есть несколько бутылок пива, он сходил за одной из них, открыл и с размаху уселся на диван рядом с наваленными пачками. Глядя на деньги и держа бутылку в руке, он постепенно привыкал к мысли, что они теперь принадлежат ему.

Они у него есть.

Он их обладатель.

Перебрав в голове еще несколько таких же приятных формулировок, Роман отпил пива и почувствовал, что к нему из космической дали начинает медленно приближаться осознание того, что его жизнь круто изменилась. Причем — в лучшую сторону.

Тут же налетела измена.

В лучшую ли? Деньги-то, небось, были бандитские?! Он вдруг представил, как в бандитском штабе проводится совещание, посвященное пропаже денег. Татуированные бугаи, испещренные шрамами, небрежно поигрывая ножами и пистолетами, косноязычно, но грозно обсуждают способы найти Бекаса и отнять деньги. А его самого — посадить на пику, порвать пасть, завалить, списать, грохнуть и вообще призвать к ответу.

Ситуация была рискованной. Ночью машин на трассе мало. Его легко можно было вычислить, потому что гаишник видел его права. Черт, он видел его права!

Мечты о приятной и благополучной жизни тут же испарились каплей слезы на раскаленной плите. Перед Бекасом, парнем очень неглупым, тут же нарисовалась схема, не вызывающая ни радости, ни уверенности в завтрашнем дне.

Бандиты подключают за долю малую к делу ментов. Те, естественно, интересуются у инспектора, не видел ли тот в определенный промежуток времени подозрительных машин.

Бекас, холодея, вспомнил свою идиотскую шутку о миллионе в багажнике. Если у мента хорошая память и он запомнил его фамилию… Мелькнула идея второй свежести — найти хозяев денег, вернуть чужое. Наверное, он так бы и сделал, но одна мысль том, что все проскочит на халяву, плотно застряла в мозгу и не позволила поступить так, как надо было. Он посмотрел на деньги и, почувствовав, как во рту все пересохло, поднес к губам бутылку, и тут же отдернул ее. Какое может быть пиво! Надо срочно бежать из дома. Но бежать в два часа ночи, в неизвестно куда, было бы верхом безумия. Первый же милицейский патруль поинтересуется: «А что это у вас в сумке, молодой человек?» Кроме того, зверски хотелось спать.

Роман поставил будильник на шесть часов утра и, не раздеваясь, упал на кровать, здраво рассудив, что утро вечера может оказаться гораздо мудренее. Ну, а если до утра найдут, значит, так тому и быть. Судьба, значит, у него такая.

Снилась ему какая-то чепуха. Небольшая птичка с длинным тонким клювом шла по житейскому болоту. Нищета пыталась засосать ее, но птаха прыгала с кочки на кочку, пока не добралась до зеленого острова надежды.

* * *

«…вы прекрасно знаете, Волк, как трудно намподбирать людей, хотя инее лесу живем. Выясните, кто забрал из машины деньги. Если парень он румяный, братец будет нам названый, если старый человек, дядей будет нам навек… Шутка… Короче, он нам нужен. Возможно, в качестве трупа… Как зачем нам труп? Чучело сделаем!.. С вами, Волк, стало трудно разговаривать…»

 

Глава 5

КАБАЧКОВАЯ ИГРА НА ПРОСПЕКТЕ ЛАЖЕЧНИКОВА

Было ровно два часа ночи.

В одном из кабинетов Кабачка, специально предназначенном для подобных случаев, происходило рабочее совещание.

Сам Владимир Михайлович сидел во главе столов, составленных буквой «Т», и видел перед собой два ряда повернутых к нему внимательных лиц. Это нравилось ему, потому что он чувствовал себя не каким-нибудь блатным паханом, а президентом, руководящим внимательными министрами.

Губанов намеренно избегал всего, что напоминало бы ему о преступной стороне того, чем он занимался. Он в зародыше пресекал любые попытки авторитетных партнеров по бизнесу превратить его офис в блатную малину.

Никаких развалившихся в креслах и задравших ноги на стол гангстеров. Никаких геройских россказней об уголовных подвигах. Никакой пьянки на работе и вне работы. Никаких продажных шлюх на совещаниях. И никому даже не приходило в голову назвать курьера блатным словом «шестерка». Одной из промежуточных целей Кабачка было постепенное и полное избавление рядов его организации от криминальных элементов. Но пока это было невозможно, и он терпеливо ждал.

В Долготрубном на Геологической улице находился двухэтажный особняк, являвшийся цитаделью Кабачка. У входной двери можно было увидеть табличку: «Консалтинговая Фирма „ВЗЛЕТ"». Что такое «консалтинг», иным браткам было неизвестно, но звучало хорошо. В стенах особняка никто и никогда не ругался матом. И, что являлось особой гордостью Кабачка, ни один из его подчиненных, включая самые низшие чины, не имел татуировок, по крайней мере, на видимых участках тела.

Имеющий высшее образование, профессиональный партиец и очень неглупый человек, Владимир Михайлович Губанов понимал, что у любой настоящей группировки, будь то объединение нарковалетов, партийцев или членов правительства, цель была одна.

Власть!

Именно власть, а не пиратский разгул после удачного грабежа. Чего стоят хитроумные планы и смертельный риск, если за это придется заплатить позорным сидением на скамье подсудимых по вине болтливого братана или просто получить пулю в голову от жадного и простого, как деревенский топор, коллеги из другого клана?

Создавая свою организацию, Кабачок с самого начала следил за тем, чтобы ее члены не имели ярко выраженных склонностей ни к публичным инцидентам, ни к употреблению алкоголя и наркотиков, ни к посещению казино и других злачных мест. То есть, чтобы все, кто работал на него, были, в определенном смысле, беспорочны.

За несколько лет существования его организации им были приговорены и казнены (именно казнены, а не просто убиты) восемь непростительно оступившихся ее членов. Цитируя Ленина, Кабачок неоднократно говорил сотрудникам, что, если в стальной цепи хоть одно звено деревянное, цепь обязательно порвется. И безжалостно уничтожал эти бракованные звенья. Он знал, что при возникновении на стороне конфликтной ситуации ни один из его подчиненных никогда не будет гнуть пальцы, блатовать и базарить по фене. Наоборот, все будет корректно, в соответствии с законом и принятыми в обществе правилами поведения. Практика показала, что внушительный и серьезный вид в сочетании с вежливостью производили гораздо более сильное впечатление, чем угрожающее размахивание руками и попытки взять на понт.

Владимир Михайлович Губанов был человеком умным, дальновидным, расчетливым и, в отличие от многочисленных авторитетов, за спинами которых маячили первобытные кровавые истории, а впереди светила вышка, имел гораздо больше шансов на успех своего непростого дела. За такими людьми, как пишут в газетах, будущее. Не понятно только — чье будущее?

Итак, Кабачок сидел во главе стола, а перед ним двумя удаляющимися рядами сидели двенадцать его приближенных. Он общался только с ними, и его не интересовало, как именно и кем лично исполнялись его приказы. Генерал не должен знать имен тех, кто сидит в окопах. Однако, если кто-то из тех, кто был ниже, отличался, он принимал его в своем кабинете и лично выражал благодарность, вручая при этом приятно-пухлый конверт с наградой. Так же лично он общался и с теми, кому после встречи с ним оставалось жить не более часа.

Он не смог бы точно объяснить, почему его приближенных было ровно двенадцать. Просто он видел в этом числе некую законченность и устойчивость. И, хотя он не проводил никаких параллелей, понимая, что между ним и Иисусом Христом — пропасть, иногда в шутку называл своих министров апостолами.

Апостолы уже были в курсе дела, но, обратив к Кабачку лица, молчали, ожидая, когда он заговорит.

Следуя выработанной годами деловой процедуре, Кабачок начал свою речь с изложения фактов:

— Вчера, в двадцать три часа, двое наших курьеров отправились на проспект Лажечникова, имея при себе один миллион долларов. Они должны были вручить эти деньги известному нам лицу и доложить о выполненном задании. По дороге в город произошла авария. Прибывшие на место аварии наши сотрудники выяснили, что оба курьера погибли, а сумка с деньгами пропала. На месте происшествия находились два врача «скорой помощи», их водитель, который спал в машине, и сотрудник ДПС. Гаишник, прибыв туда первым, нашел на месте аварии две пачки денег и присвоил их себе. Наш сотрудник забрал у него деньги и произвел дознание, из которого можно сделать вывод, что сумка пропала до приезда ДПС и «скорой помощи». Прошу высказываться.

И Кабачок сделал соответствующий правительственный жест.

Апостолы, сидевшие до этого неподвижно, зашевелились, кто-то закурил, раздался звук отодвигаемого стула, прозвучал сдержанный кашель. Кабачок молча ждал. Пусть думают.

Собственно говоря, от того, что они там надумают, мало что зависело. Он все решал сам, а в мнениях своих апостолов он находил лишь подтверждающие или испытывающие его решения на прочность частности.

Кабачковские министры, занимавшие места за столом по ранжиру, как царские бояре, вполголоса переговаривались и сдержанно жестикулировали. Наблюдая за этим, Кабачок испытывал легкое чувство законной гордости за то, как цивильно он поставил дело.

Одноглазый Саня «Стекольщик», он же, Александр Александрович Немилый, сидевший на третьей позиции справа, негромко обратился к Кабачку, поскольку инцидент с пропавшим миллионом напрямую не касался круга его обязанностей:

— Владимир Михайлович, мы хотели приобрести двести пятьдесят штук игровых автоматов. Одна фирма предлагает корейские. Модель та же, нужное нам количество тоже есть, и цена значительно ниже, чем у японских. В общей сумме мы можем сэкономить, — он заглянул в бумаги, — четыреста пятьдесят тысяч долларов.

Кабачок благосклонно выслушал новость и ответил:

— Проверьте поставщика, Александр Александрович, и можете брать. Полмиллиона на дороге не валяются. Хотя вот у нас как раз целый миллион где-то завалялся, — мрачно пошутил Губанов, не много повысив голос — И не забывайте, что время — деньги.

Стекольщик кивнул и углубился в бумаги, лежавшие перед ним. Инцидент с пропавшим миллионом не касался круга его обязанностей.

В кармане Ворона, сидевшего по правую руку от Кабачка, тихо запикал телефон. Кабачок вполне доверял Ворону и знал, что тот умен и быстр. Эти качества, вкупе с предусмотрительностью и осторожностью, делали его незаменимым помощником и заместителем. Ворон вынул трубку и стал слушать. Кабачок внимательно следил за ним и по выражению его лица понял, что есть свежие новости. Так оно и оказалось.

— Мент на посту в Лахте, — сказал он, обращаясь к Кабачку, но так, чтобы слышали остальные, — видел машину какого-то чайника, который сказал, что в багажнике у него лежит миллион.

Сидевшие за столом оживились. Ворон продолжил:

— Это была серая «копейка», но номер машины инспектор не запомнил. Машина двигалась от Долготрубного и по времени точно должна была проследовать мимо места аварии. Сейчас в Тихорецком отделе наши люди занимаются с этим ментом. Он не может пока вспомнить фамилию водителя, но лицо запомнил хорошо и обратил внимание на то, что тот был слегка не в себе. У меня — все.

Кабачок кивнул. Он был уверен, что деньги найдутся.

Приметы водителя и машины — не так мало для тех, кто умеет искать. Добавим хорошую премию… Найдут, куда он денется!

— Простите, а что наш друг с Лажечникова? — подал голос сидевший слева от Кабачка Роман Захарович Любезный, которого иначе, как по имени-отчеству не называли. Его солидный вид и безукоризненные манеры как-то не соответствовали самому понятию прозвища.

— Он в полном порядке, — ответил Кабачок, — можно сказать, писает в штаны от радости. Я распорядился отвезти ему деньги. Да, — повысил он голос, услышав удивленный ропот, — еще один миллион! Он ничего не знает об аварии. А когда узнает из новостей, то и не обратит внимания. Откуда ему знать, что это была наша машина?

Решение Кабачка произвело должное впечатление на сидящих за столом. Апостолы понимали, что движение дел не должно останавливаться, и теперь, после такого хода, снова убедились, что Владимир Михайлович — голова, и ему палец в рот не клади.

— А пропавшие деньги, — и он еще немного повысил голос, постучав по столу указательным пальцем, — должны быть найдены. И вы, Армен Григорьевич, найдете их.

Указательный палец нацелился на Армена Григорьевича Капитанова, сидевшего в конце стола и отвечавшего за транспорт и перевозки.

Капитан был мрачен и серьезен.

Он кивнул, и Кабачок, видя, что Капитан не на шутку огорчен произошедшим, слегка смягчил сказанное:

— Конечно, не один, а с помощью всех, кто сможет помочь.

Капитан глубоко вздохнул и кивнул еще раз.

Конечно же, он должен был отправить не одну, а две или даже три машины. Но так случилось, что… Да какая теперь разница! Теперь нужно не думать о том, почему так случилось, а искать деньги.

Капитан вздохнул еще раз и полез в карман за сигаретами.

Тот, кого кабачковцы называли «другом с проспекта Лажечникова», на самом деле был высокопоставленным чиновником из городской администрации. Настолько высокопоставленным, что некоторые называли его не иначе как «тень мэра». На следующих выборах, именно он, по мнению Губанова, должен был оказаться в кресле градоначальника, и никто другой.

Миллион долларов друг с проспекта Лажечникова получил за то, что обещал содействие в получении разрешения на установку в школах города игровых автоматов, соединенных с общей системой «Вин-слот». Сам друг не понимал, каким образом автоматы смогут принести хозяевам прибыль. Ведь у школьников нет крупных денег. С другой стороны, это было не его дело. Его дело — миллион, а еще лучше, много миллионов. Конечно, его государственным делом было — деньги для страны зарабатывать, но и себя не забывать!

Губанов же своих планов не раскрывал будущему «мэру», потому что планы эти были ох, какие коварные…

Общественное мнение должно было быть шокировано циничным заманиванием невинных школьников в коварные сети игрового бизнеса. Что не могло не ударить по имиджу будущего кандидата в мэры, разрешившего установку автоматов. Факт, который в нужное время будет с помпой обнаружен и обнародован в прессе.

Далее, по плану Кабачка, после того как разразится скандал и будущий кандидат в мэры бросится искать виновных, средствам массовой информации будут предоставлены видео — и аудиоматериалы его преступных переговоров с неизвестными лицами о миллионе долларов, об автоматах и о том, как он планирует плодотворно сотрудничать с неизвестными, но явно уголовными структурами.

Когда скандал достигнет желаемых масштабов и кандидата в мэры начнут рвать на клочки, начнется самое интересное. В администрации города давно сидел человек Кабачка, никогда ничем не скомпрометировавший себя и добропорядочный во всех отношениях. Он, в меру инициативный, в меру умный и в меру ироничный, сидел там уже восемь лет и ждал. Этакий законсервированный резидент.

Кабачок называл его «вариантом Путина».

И вот тогда придет его время, время реальной власти над городом!

Глубоко заблуждались те соратники Кабачка, кто думал, что его интересует исключительно богатство.

Жизнь — игра. И Губанов считал, что игра во Власть — наиболее интересная из всех игр. Он хотел играть именно в нее, и играть по-крупному.

«В случае выигрыша, — подумал Кабачок, глядя на сидящих перед ним апостолов, — со многими из вас очень скоро придется расстаться. С большинством — навсегда. Как-то решится эта задача?»

По большому счету, потеря миллиона долларов не беспокоила Кабачка. Этих миллионов у него было столько, сколько нужно. Он не участвовал в бандитских общаках, не вкладывал денег в дурацкие виллы на далеких экзотических островах. И по-своему был совершенно прав.

Но все должны были знать о том, что брак в работе недопустим, потому он проявил строгость и твердость, приказывая Капитану найти деньги, а виновных покарать.

— Ну что, господа, — сказал он, и негромкие разговоры тут же прекратились, — позвольте подвести итог по досадному инциденту. Наш друг с Лажечникова получил то, что должен был получить. Кроме того, есть надежда на то, что мы найдем нашего «ночного портье».

Тут за столом раздались одобрительные реплики, и некоторые из присутствующих заулыбались, зная, о чем говорит руководитель. Многие из них читали прекрасный роман Ирвина Шоу. Кабачку нравилось то, что большинство из его приближенных были людьми образованными и культурными.

— Сан Саныч, — обратился он к Стекольщику, — вы, пожалуйста, не откладывайте в долгий ящик вопрос с автоматами, выясните все подробности. И завтра же доложите мне. Стекольщик молча кивнул.

— Армен Григорьевич, — Кабачок повернулся к пригорюнившемуся «начальнику транспортного цеха», — ну что вы, ей-богу, так скисли? Что сделано, то сделано. Давайте-ка вместе с Григорием, — он сделал жест в сторону сидящего рядом Ворона, — завтра же начинайте активные поиски денег. Подключайте всех. Милицию, ГАИ, в общем — всех. Через наших людей в налоговой займитесь теми, кто будет покупать квартиры, дорогие машины, тратить деньги в казино…

Закончив с этим вопросом, Кабачок повернулся к худому лысеющему брюнету в темных очках, сидевшему слева от него на втором месте, то есть ближе многих, и, понизив голос, вежливо сказал:

— Петрович, будь любезен, займись похоронами ребят и всем прочим. Ну, сам знаешь.

Владимир Петрович Ким вежливо кивнул и молча вышел из кабинета. Он молчал почти всегда. И о его прошлом никто ничего толком не знал. Никто, кроме самого Кабачка, который очень Петровичем дорожил.

А вообще-то, «сотрудники» за глаза Петровича называли «архангелом».

Кабачок обратился к Ворону:

— Андрей, распорядитесь, пожалуйста, принести мне кофе и остальным, кто чего хочет. Раз уж собрались в столь неурочный час, то работать будем до утра. Да, и пошли кого-нибудь за плюшками для народа.

После этого он сделал паузу и, не возвращаясь более к вопросу о миллионе, спросил:

— Что у нас там с поставками бензина? Юрий Александрович, это, кажется, по вашей части?

 

Глава 3

ЕСЛИ КТО-ТО ФУГАС ПРИПАС, ЗНАЧИТ, НУЖЕН КОМУ-ТО «ФУГАС»!

Говорят, минеры — самые оригинальные любовники, — могут овладеть женщиной так, что она ничего не почувствует.

А еще про минеров говорят, что они могут во время полового акта что-то с чем-то соединить, и тогда женщина прямо взрывается в постели.

В легком алкогольном тумане Серега Корабельников, один из лучших минеров России, сидел в забегаловке с оригинальным названием «В Два Щёта». Он то думал про себя, то начинал что-то такое выговаривать вслух сидящему напротив завсегдатаю без определенного возраста, рода и племени. Каждые сто грамм, отправленные внутрь, добавляли аргументов в пользу подрывного дела, в котором он был непревзойденным специалистом. Нет, были, конечно, мастера и покруче, но иных уж нет, а те далече.

«А богиня эта, античная? Как ее? Минерва, — продолжал говорить сам с собой Серега. — Кто она, как не гибрид мины со стервой? От нее подрывное дело и пошло. Как она появилась на свет? Надо знать мифологию. Человек, знающий мифологию, — самый лучший собутыльник. Так вот. У Юпитера-громовержца разболелась голова. Позвали кузнеца. Тот бил его молотком по башке, бил, бил, не разбил. Тогда заложили тротилу, я так думаю, килограммов тридцать, не меньше. Рванули. Башку Юпитеру напрочь разворотило, а оттуда выходит эта богиня. Так ее и назвали Минерва. А что было с Юпитером? Стал он управлять миром без башни. Начался такой беспредел. Древние греки это время называли хаосом. А Минерва? Да никому она теперь не нужна. Валяется где-нибудь под забором».

Серега уронил свою рано поседевшую на войне седую голову. Что называется, пригорюнился сорокалетний добрый молодец. Он сегодня тоже был никому не нужен, как старая мина времен второй мировой войны. А ведь были времена! Уважали Серегу Корабельникова, руки жали, ценили, просили совета, велели дырочки готовить для орденов и величали Сергеем Федоровичем после каждой удачной операции.

Серега был мастером, можно сказать, художником своего дела, самородком. Уникальные его способности превращать «нечто» в «ничто» обнаружились в седьмом классе. До этого были мелкие опыты с порохом, капсюлями. И вот, наконец, он нашел себя в кабинете химии.

Надо сказать, что этот самый кабинет соседствовал в школе № 36 с актовым залом. В то время как Сережа Корабельников, тайно проникший в святая святых школы на большой перемене, совмещал несовместимое в колбах и мензурках, за стеной шла генеральная репетиция спектакля ко дню учителя. Действие включало в себя несколько сценок о трудной профессии педагога в разные исторические эпохи. Менялись картонные декорации. На сцене возникала то пещера первобытного человека, то древнегреческая школа, то допетровская Русь… Когда же восьмиклассница, Даша Донцова, вышла на сцену и очень громким голосам прокричала: «Наступил атомный век!», — раздался оглушительный взрыв. Упали картонные декорации, посыпалась штукатурка, и торжественно рухнул занавес, вместе с карнизом. В атомный век досталось и учителям, и ученикам. Люди, задумайтесь! В ядерной войне не будет ни победителей, ни побежденных! Сережу Корабельникова чудом не исключили из школы. Хорошо, что папа был прорабом и сделал школе шефский ремонт.

А потом был Афган… Долго летали над ущельем обрывки халатов. Потянулись караваны душманов в мусульманский рай с появлением в горах Гиндукуша сержанта Корабельникова.

А потом была Чечня. Здесь Корабельников взлетел на недосягаемую высоту, фигурально, конечно, выражаясь. Разгадает он, к примеру, взрывоопасную шараду от боевиков, поколдует над ней, обезвредит и свой сюрпизец им оставит. Слышит: хлопнуло. Привет аллаху и пророку его! А бывало, они его ребус расшифруют и свой оставят, а он опять на них стрелочку переведет. И долго так они иногда переадресовывали друг дружке старуху с косой. Но все-таки верх был всегда за прапорщиком Корабельниковым, и старуха с косой приходила в чеченской национальной одежде. Правда, косить ей уже было нечего. Клиенты уже давно были на небесах. Еще один плюс подрывного дела. Смерь будущего! Самый короткий маршрут на тот свет. Раз, и мы у вас…

После одного такого неразорвавшегося фугаса, к которому пришли недоуменные боевики, а тот возьми и ахни в этот самый подходящий момент, ребята так и окрестили Корабельникова «Фугасом». Ну, Фугас так Фугас!

И вот, на тебе! Серега не мог этого понять. В стране делается черте что. Взрывы жилых домов, заложники, терроризм. В такой ситуации, как думал он, специалисту его уровня, цены бы не было. Ан, нет! Не нужен!

Он ходил в Большой дом — не нужен. Сунулся в службу спасения — не нужен. Написал письмо в МЧС — и там не нужен!!!

Спасибо, все уже взорвали до вас! Серега не мог понять, в чем дело. Может быть, он уже старый? Вряд ли. Его знакомая двадцатитрехлетняя девушка уверяла его в обратном. Ну а раз там все в порядке, рассуждал Серега, то и по остальным показателям должно быть ОК.

Уже целый год он перебивался на случайных заработках и совершенно не представлял, что делать дальше. Специфика работы повлияла на него таким образом, что, с точки зрения чисто технической, ему было все равно: взрывать или спасать людей.

В тысячный раз прокрутив в голове пластинку этих нехитрых рассуждений, Серега налил водки в толстый приятно-тяжелый с морозными прожилками стакан и залпом выпил.

Он закурил и окинул взглядом знакомый зал. Хорошо, подумал он, что до сих пор сохранились такие простецкие шалманы, как этот. А то везде чисто, понимаешь, на пол не плюй, матом не ругайся, начнешь шуметь, придут эти, как их… секьюрити в галстуках. Даром что в галстуках, а здоровые, собаки!

Тут же, как и двадцать пять лет назад, ничего этого не было. Наверное, хозяин сам любил, чтобы все проходило по старинке, по-настоящему культурно.

Вон, например, лежит за стульями под окном человек и спит. И никто ему не скажет, что он не прав. Выгонят, конечно, когда закрываться будут. А до этого — ни-ни!

Серега сунул окурок в переполненную пепельницу, налил еще и тут же вспомнил, как зашел однажды сдуру в один чистенький бар, взял сотку водки, закурил и только затушил в пепельнице полсигареты, как подскочила свеженькая такая официантка-морковочка и — хвать пепельницу! А вместо нее тут же чистую поставила. Черт знает что!

«Нет, — с легкой горечью подумал он, — нам такой навязчивый сервис не нужен. Или нужен, но не в этой жизни?..»

Он сидел за столиком один, собеседник, не выдержав его словоизлияний, перешел на стул поближе к стойке. Три нарочито грубых деревянных стула рядом с Серегой были свободны. Попозже здесь будет не продохнуть, а сейчас еще не вечер.

В это время к столику подошел добротно одетый темноволосый парень лет тридцати и вежливо испросил разрешения присесть.

Серега великодушно повел рукой, и парень, поблагодарив его, сел на качнувшийся стул. Видя, что вновь прибывший оглядывается в поисках официанта, Серега как завсегдатай остановил его успокаивающим жестом и, опытным взглядом найдя Машу, крикнул:

— Марусик, подойди сюда, душа моя! Двадцатилетняя Марусик, которая имела особую симпатию к Сереге по причине частых, пусть и не очень щедрых чаевых, кивнула ему и, вильнув аппетитной попкой, понесла поднос с заказом в другой конец зала. Серега небезосновательно полагал, что «особую» симпатию Марусик испытывала к доброй половине завсегдатаев этого заведения и не только за чаевые, против чего он, впрочем, никак не возражал. Что она ему — жена, что ли?

Через минуту Марусик уже была у их стола. Парень заказал пару пива и набор, многозначительно добавив, что это для разгона.

— Это по-нашему, — отреагировал Серега, — тебя как зовут?

— Тимур, — ответил парень, и Серега тут же подхватил:

— И его команда! Здорово, да? Ха-ха!

Парень вежливо улыбнулся в ответ на банальную шутку и спросил:

— Вы не Сергей случайно?

— Сергей, а ты откуда знаешь?

— Сергей Корабельников?

— Да, — ответил Серега и подумал, что перед ним мент в штатском.

— Видите ли, Сергей, нам посоветовали обратиться к вам как к специалисту в своей области.

— Кто посоветовал? — спросил Серега, несколько подобравшись внутренне.

— Кто — я скажу потом. Во всяком случае, Нарзан говорил о неком «Фугасе» очень уважительно.

Нарзаном называли Серегиного командира в Чечне. У него болел желудок, и он постоянно пил «Нарзан». Где Нарзан был сейчас, Серега не знал.

Он почувствовал, как внутренняя пустота, которую он постоянно ощущал уже целый год, начинает заполняться. Еще не ясно чем, но заполняться. Если вспомнили по имени, значит, он еще кому-то был нужен.

Отставив в сторону стопку, которую он так и не выпил, Серега стал внимательно рассматривать сидящего перед ним человека.

Тот не возражал. Парень был одет в скромную по фасону, но дорогую кожаную куртку, под ней была футболка с буквами «NY», ниже — обыкновенные джинсы, еще ниже Серега не видел. На левой руке Тимура были массивные навороченные часы какой-то крутой фирмы.

Лицо. Серега знал такие лица. Твердое, но с легкой улыбкой, и главное — с неуловимой печатью ПРИЧАСТНОСТИ.

Причастности к высокому и могущественному уровню людей, управляющих потоком жизни.

За ним стояла сила ВЛАСТИ. Это Сереге было видно сразу.

Вспомнили! Нужен!

Корабельников, отставив невыпитую стопку подальше, положил локти на стол, посмотрел Тимуру в глаза и перешел на «вы»:

— Говорите.

В чуть улыбнувшихся глазах Тимура мелькнула тень одобрения и уважения, и только тут Сергей заметил седину на висках собеседника.

«Наверно, тоже успел повидать в жизни всякого», — подумал он и изобразил готовность слушать.

— Чтобы не ходить вокруг да около, — начал Тимур, — я представляю спецслужбу самого высокого уровня. Для выполнения операции особой важности нам нужен специалист, уровень которого соответствует важности этой операции. Мы выбрали вас. Мы знаем, что в последнее время для вас не было работы, но вот видите — вы, наконец, оказались нужны.

Он как будто читал его мысли.

Злоба на тех, кто забыл о нем, вдруг поднялась в Серегиной душе, и ему захотелось рассказать Тимуру о всех своих обидах, но он понимал, что это ни к чему, да и скорее всего это просто действует нодка, которую он уже успел сегодня выпить. Его работа и водка были несовместимы. Серега знал это как Отче Наш.

— Продолжайте, — сказал Серега, помолчав, — я вас слушаю.

Он вел себя совершенно правильно и знал это. Сидевший напротив него человек тоже знал это и ценил. Это было видно.

— За эту работу, — продолжал Тимур, — вы получите крупную сумму денег. Времена, когда за смертельный риск вы получали юбилейную медальку на грудь, прошли. Тем более что эта операция имеет важное государственное значение. Ведь вы, как нам известно, еще и электронщик, если я не ошибаюсь?

Он не ошибался. Серега действительно был электронщиком Божьей милостью. Если бы двадцать пять лет назад он пошел по другой дороге, то сейчас, возможно, работал бы в лавке Билла Гейтса.

Серега кивнул и спросил:

— Как называется ваша контора?

— «Секретное Управление Спецоперациями» вас устроит? — с улыбкой произнес Тимур. — Если хотите, можете считать меня грушником или еще кем-нибудь…

Серегу устраивало, но он удивился:

— О таком управлении не слыхал, да и важно ли это?! И что, при ваших возможностях вы не можете найти нужного специалиста?

— Получается, что не всегда можем. Хотя, что я говорю! Нашли ведь!

Серега невольно усмехнулся, а Тимур продолжил:

— Я буду говорить прямо. Квалификация и талант человека не зависят от того, на каком уровне благополучия он находится. Жизнь порой обходится с людьми очень своеобразно. И случается, что нужный человек оказывается не инженером с тремя дипломами, а нищим, которому до звания «алкаш» — два шага. Надеюсь, вы оценили мою прямоту?

Этот грушник Сереге определенно нравился. Нравилось ему и то, что он угадывал в тумане, скрывавшем область деятельности Тимура. Там скрывалась сила, большая и стоящая. И в тех барах не плевали на пол.

Ему вдруг стали противны этот шалман, его жизнь, все, о чем он думал и переживал… Этот Тимур был прав!

Еще полгода — и он стал бы заурядным алкашом, которого можно было пинать, гонять и презирать. Еще полгода он рассказывал бы в грязных шалманах военные байки до тех пор, пока ему не перестали бы верить.

Тимур пришел его спасти. И он его спасет. Точно.

Пока в его голове проносились все эти мысли, Тимур молчал. Видимо, он был хорошим психологом и знал, что сейчас происходит с Серегой. Наконец слегка пристукнув по столу обеими ладонями, грушник дружелюбно сказал:

— Давайте по пиву, Сергей! Что-то вам взгрустнулось, как я вижу.

— Маленько есть, — ответил Серега и придвинул к себе отставленную стопку с водкой, — я уж водочки, чтобы не мешать. Ну, будьте здоровы!

Они выпили, и Сергей демонстративно поставил свою стопку вверх дном.

— Все. Это была последняя.

— Вот так резко? — изумился Тимур.

— Иначе никак, — твердо ответил Сергей Федорович Корабельников, гордясь собой, — можете мне поверить. Пойдемте отсюда, здесь кислый дух и душновато.

Он сам удивлялся резкой перемене, происходящей в нем. И она его радовала.

Когда они вышли на улицу, уже начинало темнеть. По проспекту с шуршанием проносились машины и, притормозив, сворачивали на набережную.

Некоторое время они шли молча, и наконец Тимур сказал:

— Вот что, Сергей Федорович, давайте поступим так. Вам нужно привести себя в порядок и подготовиться к серьезным и важным делам. Пить вы, как я понимаю, бросили. Возьмите вот это, — он вынул из внутреннего кармана конверт и протянул его Сергею. — Через неделю к вам подойдут. Отныне вашим позывным будет не «Фугас», а «Джокер». Тому человеку, который обратится к вам по этому имени, можно верить. Он расскажет вам, что делать дальше. Мы еще увидимся.

Корабельников машинально взял конверт, а Тимур протянул ему руку и улыбнулся. Серега опять же машинально пожал протянутую руку, и, когда отпустил ее, рядом с ними остановилась белая «Волга» с черными стеклами. Дверь открылась. Тимур ловко сел на переднее сиденье и сделал Сереге ручкой. После этого дверь захлопнулась, и «Волга» быстро укатила, а Серега остался стоять с открытым ртом и с конвертом в руке.

«Ну, спецы», — подумал он и посмотрел на конверт.

Когда он его открыл, то обнаружил внутри пятьсот долларов.

Первой мыслью было развернуться и отправиться обратно в шалман. На пятьсот баксов можно было завоевать уважение местных алкашей минимум на месяц. Можно было забрать с собой Марусика или любую из девиц специального назначения, тусующихся в баре. Вот только когда эти деньги закончатся, останется булькнуть вниз головой в речку Смородинку. Потому, расправив плечи, Серега пошел не в шалман, а домой, — готовиться к новой жизни, которая становилась все более прекрасна и удивительна.

Когда он проходил мимо бара «В Два Щёта», к нему попытался приклеиться знакомый алкаш Петрович, с которым Серега выпил не один декалитр водки:

— Серый! Какие люди, и без охраны!

Серега окинул его неодобрительным взором и с достоинством произнес, не замедляя шага:

— Пошел в жопу, Петрович! Я завязал!

* * *

«…Скорпион вышел на объект „Джокер" и сделалему предложение от имени ГРУ. Объект согласие дал сразу, аванс принял и через неделю приступит к работе.

— Очень хорошо, Волк! Как только он выполнит задание, доложите мне. И проследите, чтобы Скорпион все подчистил. Кстати, когда будет взрывчатка?

— Через два дня. Все идет по плану.

— Что с игровыми автоматами?

— Через подставных лиц мы предложили представителю объекта „Губа" партию наших автоматов по значительно более низкой цене. На этом мы теряем…

— Меня не интересует, сколько мы теряем. Новая Россия стоит дороже! Переворот намечен на определенное время. Если мы провалим свою часть плана, сами знаете, что с нами сделают… Главное, всю предподготовку сделать чужими руками. Для мгновенной временной дестабилизации ситуации в стране потребуется одновременность усилий всех участников „Зверинца"… И не дай Бог, если соответствующие чины спецслужб, не задействованные в перевороте, узнают о наших планах раньше времени. Если „Губа" не купит наши автоматы, потребуется поиск нового клиента, или самим придется закладывать взрывчатку…

— Самим — слишком опасно. Мы уверены, что „Губа" откажется от предыдущего предложения японцев и возьмет именно эту партию. Это совершенно ясно из разговора с его агентом.

— Смотрите, Волк, не промахнитесь. Если понадобится, отсекайте все другие предложения любыми способами».

 

Глава 7

ДОРОГА КОШКА К ОБЕДУ?

В прихожей раздался звонок.

Вскочивший спросонья Бекас такого ужаса не испытывал ни разу в жизни. Даже когда несколько лет назад пьяный мент наставил на него свою пушку и передернул затвор.

Руки тряслись немыслимым образом, в комнате сделалось темно, и он подумал, что вот сейчас, наверное, он просто умрет.

Звонок прозвенел еще раз, и на лестнице послышались голоса. Свет в прихожей был погашен. Открыв дверь, он прокрался в прихожую и приложил ухо к входной двери. Сердце колотилось, как бешеное. В ушах шумело. Надо было взять себя в руки. Как учил старшина Журбин? Страшно? Расслабься и дыши. Представь, что все только иллюзия. Смотри на все как бы со стороны и действуй хладнокровно и расчетливо… Легко сказать!

Звонок прозвенел еще раз, и пьяный голос соседа, Олега Конапряки, провозгласил:

— Говорю тебе, что его нет дома, а ты не веришь!

Ему ответил не менее пьяный Вовка Григорьев:

— Машина здесь, значит — дома.

— Был бы дома, открыл бы, — мудро возразил Олег.

— Может, спит?

— В двенадцать дня? В магазин, наверное, пошел.

— Нет, дома он, позвони еще, — упорствовал Вовка.

— А иди ты в… задницу. Три раза уже звонил. Пошли отсюда, — резюмировал Олег и, видимо, потащил Вовку силой, — пошли, я тебе говорю.

Роман испытал чувство, которое испытывает человек, выныривающий с большой глубины и не знающий, хватит ли ему воздуха. Он вынырнул, и воздуха хватило.

Раздались неровное частое шарканье, потом спотыкающиеся шаги по лестнице и, наконец, удаляющиеся пьяные рассуждения Олега:

— Ну и что, что машина здесь? Может, он у Васьки Морозова всю ночь водку пьянствовал. Пойдем к нему!

Отлепившись от двери, Роман понял, что хочет в туалет по маленькому. Да, все серьезно, все по-взрослому: бандиты, деньги, страх… А что было бы с ним, если бы друзья тех братков пришли за деньгами? Он представил себя с мокрыми штанами под дулом пистолета ТТ, наставленного ему в лоб твердой рукой профессионального убийцы.

Нет, так не годится. Раз пошла такая пьянка… Первое, что следовало изменить в себе — перестать принимать позу жертвы. Не они охотятся за мной, а я охочусь за ними. Только при такой постановке дела можно рассчитывать на какой-то успех. Заманивай. Братцы, заманивай! — кричал Суворов убегавшим солдатам. И они действительно поверили, что заманивают противника, а не драпают, как зайцы. Повернули и победили.

Как это он не услышал звонка будильника?! Спал как убитый, ни тебе снов с обезглавленными трупами, ни тебе кровавых денег, душащих во сне. Только птички и тень умершей любви.

Теперь днем существенно труднее будет незаметно выбраться из дома. Хотя, по большому счету, это уже было не важно.

Ополоснувшись в ванной и переодевшись, Бекас прошел в кухню, поставил чайник и почувствовал, как привычные рутинные действия возвращают ему, утраченное было, присутствие духа. Он уселся на качающийся стул и закурил в ожидании, когда закипит чайник.

Наверное, думал Бекас, визит пьяных соседей приятелей был предусмотрен верховным распорядителем событий. Он разбудил Бекаса, заставив его осознать всю серьезность ситуации. Теперь Роман был внутренне мобилизован, если не считать еще не прошедшую после долгого сна слабость во всем теле и некоторую опустошенность в голове.

Чайник начал шуметь. Бекас, как обычно, насыпал в кружку заварки, положил две ложки сахара и приготовился налить кипятка.

В этот момент зазвонил телефон.

— Ну, уж нет, — с неожиданной даже для себя злостью произнес Бекас вслух, — хрена вам всем. Нет меня дома. Умер я.

Пройдя в комнату, он подошел к розетке и выдернул телефонный разъем. На кухне, наконец, запыхтел и отключился чайник. Залив кипяток в кружку, он поболтал в ней ложкой, которая тут же стала горячей, и пошел в комнату собираться. Его действия стали постепенно приобретать уверенную неторопливость.

Роман запихнул деньги в небольшой прочный брезентовый мешок с молнией из-под какого-то, купленного еще в семидесятые годы спортивного инвентаря. Что это было — Бекас, хоть убей, не помнил.

Красивую сумку из шикарной ослиной шкуры пришлось разрезать на две части, чтобы ее можно было по дороге выбросить в двух разных местах.

Начал было собирать одежду, потом, сообразив, что имеет возможность купить целый вагон шмоток, бросил это глупое занятие и полез на антресоли, где у него лежала хорошая спортивная сумка. Она нашлась сразу и, спрыгнув со стула, Бекас засунул мешок с деньгами внутрь, бросив сверху пару рубашек и смену белья. Молния застегнулась хорошо. Он поставил сумку на пол у входной двери.

Чай заварился. Бекас налил немного горячего напитка в пиалу. Пока чай остывал, он снова открыл сумку, вытащил брезентовый мешок и вынул из него одну пачку. Засунув мешок обратно, Бекас аккуратно застегнул сумку и поставил ее на место.

Вскрыв пачку, он отделил от нее пять сотен, сунув их в карман джинсов, еще тысячу он убрал во внутренний карман летней куртки. Похудевшую пачку затянул резинкой от какого-то лекарства и убрал в наружный карман сумки, который был скрыт декоративной накладкой.

Пройдя в комнату, Бекас выдвинул ящик письменного стола, достал из него старый бумажник, в котором хранил документы, и положил бумажник в карман куртки, к тысяче долларов. Оглядев себя в большом старом зеркале, висевшем в прихожей, Бекас убедился, что он одет, причесан и выглядит вполне добропорядочно.

Больше собирать было нечего, и он вернулся в кухню.

Отпив из пиалы несколько глотков, Роман снова вернулся в комнату. Усевшись на диван, он в последний раз окинул взором свое холостяцкое жилище и вдруг понял, что вряд ли когда-нибудь вернется сюда. Разве что на собственные похороны, или все люди, имеющие отношение к этим деньгам, вместе сядут на один пароход и наедут на айсберг подальше от берега.

Квартира… Если он выберется из этой истории живым, то купит себе другую. А если нет — зачем ему квартира?

Машина останется гнить во дворе-колодце, здесь, на Кирочной. Не пройдет и двух недель, как местные мародеры растащат бесхозную «копейку», сделав ее похожей на скелет верблюда, валяющийся рядом с караванной тропой.

Допив чай, он закрыл на шпингалеты все окна, перекрыл главные краны воды и газа, затем надел куртку, повесил на плечо драгоценную сумку, вырубил общий предохранитель в прихожей и немного постоял у входной двери, прислушиваясь к звукам на лестнице. Звуков не было слышно. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, Бекас открыл дверь и вышел на площадку. Все было спокойно. Он запер все замки, как делал обычно, уезжая на дачу, сунул ключи в карман и стал, не торопясь, спускаться с третьего этажа.

Выйдя во двор, он с удовлетворением отметил, что дождя нет. Некоторое время ему мерещились киллеры, стоящие в темных парадных домов и ждущие, когда он выйдет на открытое место. Выругавшись, Бекас шагнул в сторону арки и, пройдя мимо своей, стоящей у самой стены, машины, уверенно вышел на Саратовскую улицу.

По дороге к Центральному городскому саду он свернул в какую-то подворотню и бросил половину сумки в мусорный бак, повторив процедуру через несколько дворов с другой половиной.

Все. Сумки не было.

«И рублей, между прочим, тоже нет», — вспомнил он, поворачивая на бывшую улицу имени Кропоткина, где находился местный обменник, купив по дороге у метро газету «Из рук в руки».

Поменяв пятьсот долларов, Роман приступил к своему плану.

План был прост. Поскольку за большими деньгами обычно стоят люди с большими возможностями, то первое, что следовало сделать, это поменять место жительства. Гостиницы и друзья отпадали. Официально регистрироваться он не мог, а немногочисленные друзья вычислялись быстро.

Для этого он и купил газету, но перед тем как заняться поиском подходящего жилья, Роман перешел сразу ко второй части плана: спрятать деньги, ибо таскаться со спортивной сумкой весом в десять килограммов по приличным местам было очень неприлично и, что более важно, очень заметно.

Мария Юрьевна, заведующая операционной части коммерческого банка «София-Банк» иронично посмотрела на нового арендатора личного сейфа. Сразу было видно, что аренда индивидуального сейфа — дело для него новое. Он даже сумку с собой взял в хранилище, а не оставил наверху. Ячейку зачем-то выбрал самую большую, аренда которой на год стоила триста долларов. Ячейка была к тому же явно велика для того небольшого количества купюр, которые достал из кармана арендатор, пока они вместе открывали сейф.

Оставшись в одиночестве, Роман быстро переложил пачки в специальный контейнер. Влезла только треть содержимого сумки.

Вторую треть он положил в банковское хранилище Правобережного отделения Сбербанка, подальше от первого, но так, чтобы было недалеко от станции метро. Третью в сейф Промстройбанка. Себе на карманные расходы он оставил сто тысяч баксов, то есть три миллиона рублей, если по курсу.

Початую пачку Роман оставил в кармане, а девять других вернул на дно сумки.

В газете он нашел несколько объявлений о продаже радиотелефонов и сим-карт. По таксофону созвонился с владельцами и предложил им подъехать к метро. Трое согласились, и через час у Бекаса было три договора, оформленных на разных клиентов, и три «симки». Телефон Бекас купил один «Nokia 8310». Бросив по сто долларов на каждый из номеров, новоявленный крез взялся за поиск квартиры.

Здесь его ждала непредвиденная засада. Фирмы хотели знать его паспортные данные. Частные лица тем более. Некоторое время он стоял на Рыночной площади, размышляя над ситуацией. Ему была нужна квартира с мебелью, с этой ночи, по возможности, без лишней засветки документов, да еще и такая, чтобы не обнесли ночью радушные хозяева.

Взгляд Бекаса уперся в объявление, написанное от руки на листке из блокнота, аккуратно приклеенное к водосточной трубе: «Сдадим комнату в трехкомнатной квартире, на короткий срок. Комната свободна». «Вот оно, — подумал Бекас, — не квартира, а комната! Никто не додумается искать меня в коммунальной квартире, тем более что объявление было не из газеты».

Он набрал номер. На том конце ответил приятный пожилой интеллигентный женский голос. Через пять минут вопрос был улажен. Роман подтвердил отсутствие вредных привычек и пообещал сегодня же внести деньги за три месяца вперед. Договорились, что он подойдет в восемь вечера по указанному адресу: улица Декабристов 17, кв. 254.

Следующие несколько часов прошли в четких и планомерных действиях.

Первым делом Бекас подстригся под канадку в парикмахерской, оказавшейся всего лишь в ста шагах от Рыночной площади. Потом он купил шикарную оправу с простыми дымчатыми стеклами в «Оптике» напротив той же парикмахерской. Надев ее, он сам себя не узнал. Из зеркала на него смотрел рафинированный интеллигент с богемным уклоном. Правда, неожиданно появился еще один уклон. Так что ему теперь следовало бы держаться подальше от собраний славянофильского толка. Могли и побить.

«Ну, и черт с ними», — подумал он и пошел в универмаг. Увидев себя в зеркальных дверях универмага, он еще более утвердился во мнении, что тот, кто не знал Бекаса много лет, вряд ли смог бы опознать его по фотографии.

Проболтавшись в магазине около трех часов, Роман накупил себе целый чемодан вещей. Оставалось совсем немного времени до восьми, и, поймав машину, Бекас заглянул по дороге в продуктовый магазин.

У дома 27 по улице Декабристов Бекас расплатился с таксистом, вытащил из багажника чемодан, спортивную сумку, в которую был положен пакет с продуктами, и вошел в пахнущий хлоркой и кошачьей всячиной подъезд, в котором находилась квартира Инги Борисовны, хозяйки его будущего временного пристанища.

Судя по номеру, квартира находилась на четвертом этаже. Лифта в доме не было. Поднимаясь наверх по крутым ступенькам лестницы, Бекас подумал о том, что ежедневные подъемы по лестнице даже полезны будут, чтоб не расслаблялся.

Впереди кто-то громко поднимался. Он услышал плач ребенка. Неожиданно наверху послышался быстрый топот ног, бегущего вниз человека. Бекас поднялся на площадку между вторым и третьим этажами, когда увидел перед собой женщину с ребенком в одной руке и коляской в другой. На ручке коляски висела небольшая сумка, которую в этот момент и рванул на ходу парень в спортивном костюме, пробегая мимо. Женщина вскрикнула, инстинктивно бросив коляску и прижимая к себе ребенка. Парень хотел сбежать дальше, но на его пути оказался Бекас, который не стал геройствовать, а просто выставил вперед ногу в новом итальянском ботинке и старом как мир ударе: «ека-гири».

Роман поднял выпавшую из рук скорчившегося от боли парня сумку…

* * *

«…центра в Нью-Йорке. А знаете почему? А потому, что мало было жертв/ Ситуация показывает, что такое арифметическое число погибших еще не достигает уровня, при котором общество перестает соблюдать внешние приличия и начинает защищать себя всеми доступными и неприличными способами. Хорошо. Возьмем другой вариант. Вы представляете себе разницу в восприятии обществом публичного убийства пятисот взрослых мужчин и пятисот восьмилетних девочек? Вот именно. Во втором случае общественный резонанс…»

 

Глава 8

«МАМА, А НАСТОЯЩИЕ МУЖЧИНЫ БЫВАЮТ? — О! ЭТА ТАКАЯ ФАНТАСТИКА!»

Сначала сработал инстинкт, и Ольга прижала к себе сына. Первая же ее мысль после испуга была острой, как бритва: слава Богу, Игорек не ушибся! Вторая — менее острая, но гораздо более меркантильная: сумку, а значит, и деньги украли.

Игорек даже перестал плакать. Почувствовал, наверное, маленьким мужским сердечком, что его маме требуется помощь.

Потом был вскрик и звук катящегося по ступенькам матерящегося человеческого тела. Хорошо одетый молодой парень, непонятно почему оказавшийся на их лестнице, остановил грабителя, что называется, одной ногой. При падении незадачливый грабитель здорово ударился о стену лестничной площадки, так что смог встать только на четвереньки.

Незнакомец приблизился к вору, и Ольга внутренне сжалась, понимая, что неизбежно произойдет дальше. Сейчас победитель должен был еще раз ударить побежденного ногой. Так всегда происходило в кино и в жизни: упавшего добивали.

«А парню-то, лет шестнадцать, не больше. Если ударят чуть пониже, то и детей не будет», — подумала Ольга, уже жалея молодого негодяя. Вор тоже смотрел американские фильмы и потому привалился к стене, подтянув колени к подбородку и заслонив руками голову. Оля торопливо повернула лицо сына к себе, не смея отвести глаз от происходящего.

Незнакомец наклонился, подобрал сумочку, протянул руку парню и сказал строгим голосом участкового:

— Паспорт, юноша!

Юноша безропотно достал документ.

— Зимин Виталий Николаевич, улица Фрунзе, девять, квартира двадцать два, — спокойно прочитал незнакомец и вернул ничего не понимающему юнцу его драгоценный документ. — Иди домой, Виталий Николаевич, потом поговорим.

Сказал и стал спокойно подниматься к оторопевшей Ольге.

Не ударил?! Не стал добивать ползающего подонка?! Не стал учить поверженного врага жизни?! Вообще ничего ТАКОГО не сказал. Странный человек. А она сама бы ударила? Добила?.. Оля подумала, что если бы рядом с ней стоял этот незнакомец, то она бы тоже не ударила, потому что это было бы как-то некрасиво, что ли…

Почему-то она сразу же решила, что незнакомец — хороший человек, правда, судя по одежде, транжира и стиляга. Зато открытое, приятное лицо. Хотя открытым лицо делала прическа. А приятным? Глаза? Какая-то грустная улыбка? Обычное лицо молодого мужчины…

Он остановился на две ступеньки ниже, подтолкнул на площадку коляску и протянул Ольге ее сумочку.

— Спасибо… — сказала Ольга и тут же поправилась. — Спасибо большое.

А что еще она могла сказать? «Вы меня спасли! Там были все мои деньги! Как вас зовут! Позвольте пригласить вас на чашку чая!» Какая пошлость! Ничего тут не скажешь, кроме «спасибо».

Оля поспешно взяла сумочку и сунула ее в коляску. Ей очень не хотелось, чтобы незнакомец заметил потрепанную ручку сумки из кожзаменителя, замотанную прозрачным скотчем.

За Олиной спиной, на замызганной стене лестничной площадки было кем-то мелом написано: «О. + Б. = ЛЮБОВЬ». Явно не про нее. Наверное, про ту пятнадцатилетнюю девчонку с первого этажа, которая, поругавшись с алкашами-родителями, уходила каждый вечер в компании орущих на весь двор парней куда-то в сторону набережной.

— Вам помочь? — спросил спаситель, указывая на коляску.

— Я уже пришла.

— А вы, случайно, не из восьмой квартиры? — в голосе парня послышалось удивление.

— Да. А что? — Оля подняла глаза и заметила, что мужчина чем-то сильно смущен.

— Вы, наверное, Инга Борисовна?

— Нет. Меня зовут Ольгой, а Инга Борисовна — моя бабушка.

— Очень приятно… Роман. Значит, это я с ней говорил по поводу объявления о сдаче комнаты?

Вот оно что! Ангел-спаситель пришел по объявлению! «Спасибо тебе, Господи!»

Только вчера Оля приклеила два листика с бахромой телефонов на Сиреневой и Рыночной площадях. Бабушка боялась, что придут какие-нибудь ларечные девицы или злые «чичены», а тут вроде приличный человек, если и «чичен», то наверняка добрый. Можно даже сказать, рыцарь. Только вряд ли рыцарь в таком дорогом костюме останется жить в их квартире. Если только он не скряга какой-нибудь…

— Ну что ж. Проходите, — специально сухо и, как ей показалось, даже несколько неприветливо сказала Ольга. — Как в таких случаях говорят: я надеюсь, что у нас вам понравится. Но у нас маленький ребенок.

— Я заметил…

Парень улыбнулся на этот раз Игорьку. Тот внимательно посмотрел на незнакомца, разжал пухлые губы, будто что-то собираясь сказать. Но вместо слов у четырехмесячного малыша получился прозрачный пузырь, который тут же лопнул. Молодой человек тихо рассмеялся.

— И еще, у меня бабушка-инвалид и этот… сосед алкоголик. Ванна у нас на кухне. Необустроенность. Ремонт давно не делался. Полный негативный набор, — опять зачем-то излишне резко сказала Ольга, открывая дверь квартиры и злясь на себя за напускную грубость манер, совершенно ей в жизни несвойственную.

Парень не стал отказываться, топтаться, мекать и разочарованно вздыхать, чтобы потом удобней было сбить цену. Входя в полутемную прихожую, он спокойно сказал:

— Бог с ней, с ванной. Давайте посмотрим комнату.

Оля вдруг подумала, что если бы таким мягким и спокойным голосом кто-нибудь сказал ей: «Ничего, Оленька, все будет хорошо», или что-нибудь в этом роде, она многое могла бы простить своей судьбе.

— Подождите немного, я только раздену малыша.

Роман остался один в обшарпанном коридоре, с какими-то выступающими из темноты шкафами, прикроватной солдатской тумбочкой под телефоном общего пользования. Над тумбочкой болтался оторванный кусок обоев с записанными на нем местными летописцами именами и номерами телефонов. По количеству обойных слоев можно было сосчитать количество ремонтов. Чтобы жить здесь нормальному человеку, надо было иметь многолетнюю привычку, сноровку и, в какой-то степени, отупление чувств. Но что-то было в этой квартире такое, что делало его уход отсюда невозможным. А может быть, ни «что-то», а «кто-то»?! У этой резкой в речах молодой женщины в чистой, но очень не модной одежде были такие фантастические глаза: большие и доверчивые…

«В таких глазах и кроется смысл нашего существования, — несколько высокопарно подумал Бекас, слегка смутившись от столь возвышенных мыслей. — Может быть, не только мне одному нужна помощь?..»

Итак, у Бекаса начиналась новая жизнь, стоило только протянуть руку и открыть дверь…

Открылась соседняя с туалетом дверь с набитым по низу куском дерматина. В проеме показалась физиономия без возраста и каких-то определенных национальных черт, кроме небритости, немытости и опухшести, то есть существо, которое в народе зовется «синяком».

— Ты кто? — спросило существо «синяк».

Тут же следом за небритой физиономией показалось еще более небритое, то есть очень волосатое, тело в полосатой тельняшке и семейных трусах.

— Олькин ухажер, что ли?

— Нет, я хочу снять здесь комнату, — спокойно объяснил Роман, но потом сообразил, что с этим субъектом надо выбрать другую манеру общения. — А ты сам-то кто такой будешь?

— Я? Я здесь живу. Понял? — существо обиженно качнулось, но удержалось на ногах. — А меня кто-нибудь спросил — хочу ли я, чтобы тут жил посторонний фраер? А? Где эта училка? Я согласия не давал…

— Слушай, ты, — начал было Роман, но опять сообразил, что неправильно себя ведет. — Тебя, вообще-то, как звать, мужик?

— Меня — Леня.

— А меня — Рома. Так вот, слушай меня, Леонид. Если будешь вести себя правильно, не будешь высовываться, скандалить… Одним словом, если я буду видеть тебя как можно реже, у тебя будет всегда бухало и закуска. Я тебе нетрезвую жизнь гарантирую. Ты меня понял?

— Понял, Рома. По рукам. Заметано, — сосед постарался всем видом изобразить сверхпонятливость. — Раз такое дело, может, обмоем твое заселение?

— Нет, Леня. Ты меня не понял. Пить я с тобой не буду. Пить ты один будешь. Вот тебе на первое время сто рублей. Только уговор — соседей не обижать, друзей не приглашать, пить у себя в комнате или на улице и на кухню не высовываться. Лады?

— Лады… Все, Рома… Лады… Я же все понимаю… Что я фраер какой?.. Лады…

Так все и устроилось. Все остались довольны.

Инга Борисовна и Оля, хоть и были вынуждены находиться в одной комнате, но получили существенную ежемесячную прибавку к семейному бюджету.

Леня был освобожден от необходимости соображать с утра, чем ему утешаться вечером. Роман обрел крышу над головой, а в глазах внучки Инги Борисовны, отчасти, и новый смысл своего существования.

* * *

— Тебе ли пропадать? — говорила Оле Галка. Галка была ее школьной подругой, а на данный момент она представляла самое лучшее, элиту, так сказать, девочек по вызову. Новенькая «ауди» и большая квартира в центре города не исчерпывали всех ее материальных богатств, заработанных ударным трудом и дорогим французским макияжем. — У тебя фигурка — загляденье! А мордаха!.. Брюнетка с голубыми глазами! Это же — отпад. Дефицитный товар! Ты бы посмотрела на нас, подруга, когда мы сидим в казино, у барной стойки, расслабляемся. Все, как одна, блондинки… крашеные, некрашеные — не разберешь… Черные мини-юбки, голые ноги, накладные ногти и бюсты… Все равны как на подбор. С нами рядом сутенер! Ха-ха-ха… А ты — штучная вещь! Ну, хорошо, не вещь. Стихов много знаешь, книжек уйму прочитала. Языком работать сможешь!.. Шучу, шучу… Четыре курса мединститута отпахала! Массаж сможешь изобразить запросто, первую помощь оказать сможешь, если богатому дяденьке плохо на тебе… Ну, ладно-ладно… Ты же готовая «эскорт-герл», девушка сопровождения. Разговор поддержать, в чувство привести, а остальному научишься. И тебе ли пропадать без денег? Подумай об Инге Борисовне, Игорьке. Через год купишь квартиру приличную, наймешь няньку сыну, а бабушке сиделку. Купишь машину. Если повезет, захомутаешь серьезного папашку, станешь законной супругой какого-нибудь законного господина. И тогда — особняк в ста метрах от президентского дворца, бассейн с морской водой. Не будь дурой! Главное, давать не отдаваясь. Немного подыграть и все. Ты и так всю жизнь играешь в принцессу! Да что я тебя уговариваю? Оглянуться не успеешь, как цена тебе будет — пособие по старости и глупости. Слушай, подруга… Сказочного принца на белом коне всю жизнь можешь прождать.

В чем-то Галка была права. Современная жизнь не оставляла почвы для иллюзий. Мужчины воровали и убивали, женщины старались успеть продать свои тела подороже, чтоб на старость хватило. Как говорится: «на войне, как на войне!»

Галка в точку попала со сказочным принцем. Конечно, сказочный принц — это затертое понятие, штамп. Но Оля свято верила, что не нужно никого искать, просить подруг познакомить, ходить в гости, ездить на какие-то встречи. Тормозить машину в короткой юбке на Страстном бульваре было бы честнее.

Булгаковская Маргарита тоже ждала и верила. Когда стало невозможно ждать, она вышла с желтыми цветами на улицы Москвы, понимая, что если сейчас не встретится ее Мастер, то и жизнь закончится для нее. Все было так просто, в книгах.

Только вот Оля выходила гулять на Сиреневую площадь или в городской сад не с букетиком мимозы, а с коляской, в которой спал Игорешка. Это был не самый хороший знак для сказочного принца, что его ждут, но это было очень серьезным основанием, чтобы жить.

* * *

«…вернуться к нашему разговору о целях и средствах.Вот вы, Волк, с явной неприязнью процитировали этот тезис. А зря.

— Ну, Тигр, не то чтобы с неприязнью, просто принято считать…

— Забудьте о том, что кем-то где-то принято считать. Представьте себе ситуацию, когда целью является победа над врагом, из которой вытекают освобождение, наступление мира и безопасности и прочие блага. Средство — смерть трех миллионов людей, тех, кем осознанно жертвует военачальник. В нашем случае жертв будет на порядок меньше, а эффект на несколько порядков выше… Что это вы побледнели, голубчик? Привыкайте, привыкайте, иначе вы никогда не станете настоящим Садовником новой жизни…»

 

Глава 9

СЛАБОНЕРВНЫХ ПРОСИМ УДАВИТЬСЯ!

«Молодой десантник камнем падает вниз, видит: мимо него солдат вверх поднимается.

— Друг, скажи, как парашют раскрыть?

— Не знаю.

— А ты кто?

— Душа сапера…»

Серега стал часто ловить себя на мысли, что судьба его резко изменила направление полета.

Просыпался он теперь по утрам, что уже было для теперешнего Сереги большим делом. Пару часов занимался «саперной» гимнастикой, принимал контрастный душ, готовил простой, но сытный завтрак… Что такое — эта саперная гимнастика? — Саперная гимнастика — штука тонкая, исполненная достоинства и непонятного для непосвященного глаз ритуала. Начинается она со статических упражнений, похожих отдаленно на упражнения хатха-йоги, только в кирзовых сапогах. Сапер принимает неудобную позу, после чего двигаться в течение часа категорически запрещается.

Потом начинается «Растяжка». Сапер опутывает всю квартиру ниточками с колокольчиками, а потом осторожно ходит с завязанными глазами туда-сюда так, чтобы ни один колокольчик не звякнул. Серега усложнял это упражнение, таская за собой по квартире мешок картошки.

Следующим упражнением была традиционная русская народная игра «Бирюльки». Сергей высыпал на стол большой спичечный коробок хозяйственных спичек, сдвигал их в одну причудливую горку, извлекая из конструкции по одной спичке так, чтобы остальные не шелохнулись.

Не сразу Серега обрел прежнюю форму. В первый день он упал из статической позы лицом вперед и набил себе приличную шишку на лбу. Во время следующего упражнения колокольчики звенели часто и ритмично, вызванивая мотив песенки «Смерть сапера», а спички вообще не слушались дрожащих Серегиных пальцев, падали, рассыпались и разлетались в стороны от его чиха.

Пока лучше всего удавалась заключительная медитация. Серега садился по-армейски на одну шестую часть табурета. Почему на одну шестую? Да потому, что наша Родина занимает одну шестую часть суши! Вот почему… Затем Серега закрывал глаза. Он представлял себе большое минное поле, без конца и краю. Вот он, Серега Корабельников, летает над этим полем. Он един с природой. Он растворился в ней. Он — нуль без палочки… Мина без запала…

На шестой день Сергей уже все упражнения выполнял, как в лучшие свои годы. Пальцы перестали дрожать, строго подчиняясь импульсам, шедшим от головного мозга.

По вечерам Серега мечтал. Вот выполнит он это задание, хорошо себя зарекомендует, потом еще одно… Заработает приличную сумму денег и откроет собственный журнал. Ему очень нравилось название «Взрывпакет». Сначала ему мечталось посвятить это издание подрывному делу, сплотить вокруг него профессионалов и любителей. Но потом Серега подумал, что надо охватывать более широкую аудиторию.

Он встал с кровати и заходил по комнате. Взрыв — как метод познания действительности. Вот это да! Что придумал, пока не понял сам. Но звучит! Сенсация, свежая новость, рассекреченная информация — это взрыв общественного мнения. И названия страничек готовы. Берем интервью у лидера правой партии — «Вспышка справа», левой — «Вспышка слева». Эротическая страничка пусть будет — «Секс-бомба», юмористическая уже придумана Михалковым — самым старым — «Фитиль». Журналистские расследования будут посвящены громким взрывам…

Вот Владимир Владимирович Маяковский его бы понял. Любимый поэт подрывника. Как там, у него, сказано? «Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!»

Всю ночь Серега Корабельников не спал, но из дома вышел утром окрыленным. «Обожаю всяческую жизнь!» — снова и снова повторял он про себя как мелодию современного хита строчку из Маяковского. Солнце било в глаза. Встречные девчонки, чувствуя человека окрыленного, так и стреляли в него глазами. И только в голове Сереги шевельнулась шальная мыслишка насчет небольшого любовного приключения, только подпалил он фитилек… Стоп. Плюнул и загасил. Дело прежде всего. Он теперь Джокер. Снова в связке, то есть в колоде. Рядом тоже смелые карты нашей масти. Скоро настанет его черед. И Джокер не подведет…

Он даже придал походке некую агентурность, а взгляду таинственность. Правда, девушки вдруг стали от него шарахаться.

Ну и ладно. Можно просто так прогуляться по городу, тем более, что город у них замечательный. Химический комбинат — крупнейший в России, кожевенный завод, лакокрасочная фабрика, три асфальтовых заводика. В реке, к сожалению, нет рыбы, но с удочкой все равно посидеть можно, то есть на берегу еще не опасно.

Недавно построили новую церковь, и надпись над куполом очень красивая: «Храм построен на средства консалтинговой фирмы „Взлет"». Последнее слово как раз над входом. Красиво и со смыслом. Может, зайти? Поставить свечку за всех безвременно взлетевших?

В этот момент рядом запиликал мобильник известной мелодией «Наша службам опасна и трудна…»

— Тимур? — парень ничем не приметной наружности тихо говорил в трубку. — Да. Хорошо.

Услышав знакомое имя, Серега насторожился. Тимуров на свете не так много. Один был из книжки, другой умер в Средней Азии несколько сот лет назад. Внутренний голос сказал ему по-гагарински: «Поехали!»

И точно, парень подошел к нему и с приветливой улыбкой не то спросил, не то назвал его:

— Джокер…

Серега кивнул.

— Здравствуйте, а я — Михаил.

Вот тебе раз! Что это за карта? Рыцарь Белой Луны, Кавалер Чаши и Блюдца… Павлик из Мор-доплюйска. Серега даже обиделся немного, но руку пожал. Только спросил:

— Почему у вас мелодия такая на мобильнике… ну… слишком много говорящая?

— Наоборот. Лучшее прикрытие — усыпление бдительности. Такая мелодия, подумают, не может быть у оперативника. Что он, дурак, что ли?

— Верно, — согласился Серега. — А я как-то не подумал.

— Поработаешь с нами, научишься, — подытожил Михаил. — Тимур ждет… — и указал в сторону стоявшего недалеко «Жигуля».

В машине, однако, Тимура не оказалось, и Михаил пояснил:

— Я отвезу вас туда, где вас ждет Тимур, а дальше уж без меня. Я — только водила! — и он весело похлопал ладонью по рулю.

Тогда понятно, почему у него не было хорошей клички. Водила…

Серега обратил внимание на то, что на левой руке Михаила красовались точно такие же массивные часы, какие были на Тимуре.

«Ага», — подумал он, но ничего не сказал. К часовым механизмам Сергей питал профессиональный интерес.

Через десять минут они приехали на угол Большой Кузнечной и Патриотической. Михаил указал Сереге на Тимура, сидевшего в уличном кафе под зеленым зонтиком, высадил его и уехал.

Тимур, увидев направлявшегося к нему Серегу, заулыбался и приветственно помахал рукой.

Серега тоже улыбнулся, и, когда он подошел к столику, они пожали друг другу руки, как старые друзья.

— Кофе? — спросил Тимур.

— Крепкий?

— Даже очень…

— Тогда чай.

— Почему? — не понял его Тимур.

— Интуитивная спонтанность, — ляпнул Серега.

— Понимаю, — ответил Тимур и, подозвав девушку в зеленом фартучке, сделал заказ.

Когда девушка принесла заказ и удалилась, Тимур подождал, пока Серега сделает первый глоток, и спросил:

— Ну как?

— Горячо, — ответил Серега и достал сигареты.

— Я часто пью кофе именно здесь, — Тимур отпил из красивой чашки и грустно посмотрел на девушку в зеленом фартуке.

— Да, — сказал Серега и приготовился слушать.

Тимур, помолчав немного, как бы собираясь с мыслями, наконец, начал:

— Сейчас я расскажу вам то, что является государственной тайной. А государство для нас — это еще больше, чем Родина. Мои полномочия позволяют мне говорить. Тем более что вы и сами обо всем, ну, почти обо всем догадаетесь, когда начнете работать. Наверняка вы ждете того, что, как в советские времена, сотрудники какого-нибудь особого отдела будут брать с вас нелепые расписки о неразглашении государственной тайны, будут пугать судом и солидным сроком в Сибири. Устарело. Теперь мы идем к человеку напрямую, без всяких бумажек. Лояльность без расписок растет…

— А оперативность? — поинтересовался Серега.

— Что «оперативность»?

— Растет?

— Конечно! Так что ничего этого не будет. Просто, если вы нарушите правила, которые необходимо соблюдать, занимаясь такими важными и ответственными делами, мы вас ликвидируем, в рабочем порядке.

— Слова о «рабочем порядке» подействовали на Серегу успокоительно. Сам он был из рабочих и отец тоже.

Тимур сделал паузу, наблюдая за реакцией Джокера.

— Порядок! — сказал Серега. — Слушаю вас, Тамерлан.

— Тимур, — поправил его собеседник. — Если вы прямо сейчас откажетесь от предложения, серьезность которого вы уже, надеюсь, оценили, то ничего страшного не произойдет. Мы выпьем еще по чашке кофе, и вы возвращаетесь в шалман на Малом. Деньги, которые вы получили, возвращать не нужно. Можете забыть.

— А кличку?

— Какую кличку?

— Мою. Джокер.

— А вот кличку придется вернуть.

Тимур опять сделал паузу, затем сказал:

— Еще чай?

— Кофе, — ответил Серега и сделал вид, что крепко думает над словами Тимура.

Когда принесли две чашечки действительно очень хорошего кофе, Серега помолчал для солидности, затем снова закурил и наконец сказал:

— Я понял то, что вы мне сказали. И я согласен. Джокер выходит на военную тропу.

— Ну, вот и славно, как говорил профессор Стравинский, — улыбнувшись, сказал Тимур и отпил кофе.

Серега хорошо расслышал слова об отравленном профессоре, но промолчал.

— Вам, конечно, известно, какие формы и размеры в последнее время принимает терроризм? — Тимур поставил чашку.

— Вселенские! «Ось Зла» и все-такое, — ответил Серега.

— Молчите. Просто слушайте.

Серега кивнул.

— И вам, конечно, известно, откуда он распространяется?

Серега кивнул.

— Не кивайте. Сидите и слушайте… Время призывов к благоразумию кончилось. Правительства большинства государств мира пришли к выводу, что терроризм, то есть террористов, надо уничтожать сначала физически, а потом и морально. Готовится глобальная акция, в которой Россия играет одну из ведущих ролей. Не побоюсь этого слова, является застрельщицей. Теперь, не называя стран и городов, я объясню вам суть планируемой ГРУ операции. Нами точно выяснено, в какой стране и в каком городе арабского мира находится главный источник терроризма. Подставные лица поставят туда партию игровых автоматов и позаботятся о том, чтобы они были установлены именно в тех местах, где собираются на отдых наиболее опасные представители враждебных всему миру организаций. В двойном дне каждого из двухсот пятидесяти игровых автоматов вам предстоит замаскировать по десять килограммов ультратолуола…

— По десять килограммов чего? — перебил его Серега.

— Ультратолуола. Он разработан не более полу года назад, так что вы о нем могли и не знать. Это примерно в десять раз мощнее гексагена. Три килограмма ультратолуола, заложенного в подвале дома, превратят двенадцатиэтажную точку в груду кирпичей.

Тимур продолжил:

— Вы должны снабдить каждый заряд радиодетонатором и смонтировать в красивом чемоданчике передатчик с кодовым электронным замком и кнопкой. В нужное время наш агент наберет код, нажмет на кнопку, и одновременно в двухстах пятидесяти местах произойдут взрывы. Там, где собираются интересующие нас люди, никогда не бывает ни женщин, ни детей. Так что на этот счет вы можете быть спокойны. А о результатах вашей работы вы узнаете по телевизору.

Тимур замолчал, глядя на Серегу. Тот в это время представлял себе, какой бардак начнется среди арабов террористов, и вырисовывающаяся картина радовала его.

— Могу еще сказать о вещах, уже не относящихся к вашей части работы. Мы позаботимся о том, чтобы во всем обвинили другое крыло мусульманских террористов. Так что все останется у них. Пусть разбираются. Дальше начинается большая политика, и это не по нашему ведомству. Вот так.

— Да-а… Серьезная работенка, — протянул Серега. — Как раз по мне. Приходилось уже делать кое-что похожее. Правда, не в таком масштабе. А кроме того, у меня свой счет к этим… обрезам.

— Ну что ж, — подытожил Тимур, — я рад, что мы поняли друг друга. Подготовьте полный список всего необходимого и завтра передайте его Михаилу. Дальнейшие действия в рабочем порядке.

— Как и ликвидация, — сострил Серега, вспомнив начало разговора.

— Совершенно верно. Как и ликвидация, — без улыбки подтвердил Тимур.

Серега понял, что ляпнул не то, и быстренько перескочил на другую тему:

— А как зарплата?

— За настоящую работу и зарплата — настоящая. За техническую подготовку этой акции вы получите из закромов ГРУ пять тысяч американских долларов. Сразу же после сдачи заказа. Не считая того, что уже получили. Потом будет очередное задание. Но должен сказать вам прямо, если разработанная и изготовленная вами система не сработает в нужный и важный момент, это будет расценено как подрывная деятельность. Дальше объяснять?

— Не надо, — быстро ответил Серега.

— У вас есть вопросы?

— Вопросов нет. Завтра будет список всего необходимого. В двух экземплярах.

— Достаточно одного. Михаил будет ждать вас завтра на том же месте в тот же час!

Тимур расплатился за кофе и чай, отмахнувшись от Серегиной попытки поучаствовать в этом, затем они вышли на Патриотическую.

По пути Тимур спросил:

— Деньги еще остались?

— Полно, — ответил Серега.

— Вот вам служебный телефон, — сказал Тимур и неожиданно вытащил из кармана мобильник, — он настроен таким образом, что вы никуда звонить не сможете. Зато мы сможем найти вас в любой момент. Зазвонит — нажмите эту кнопочку и отвечайте. Закончили разговор — опять на нее же, и он отключится.

Вручив мобильник совсем, обалдевшему Сереге, Тимур с улыбкой пожал ему руку и уехал на белой «Волге» с черными стеклами. Серега пошел по Патриотическому проспекту, на миг представив себе летающую в воздухе чалму с надписью «Дорогому Хусейну, от гарема».

 

Глава 10

ЭТО КОМУ НАЛЬНАЯ… КОМУ БЕЗНАЛЬНАЯ… КВАРТИРА. ЭТО КОМУ АНАЛЬНАЯ… КОМУ ОРАЛЬНАЯ… СТРАНА.

Слов, как говорится, из песни не выкинешь, а соседей по «коммуналке» тем более. Кто жил в коммуналке, тот знает (а кто не «жил» — пускай взрослеет), что такое «стук соседских бортов». Особенно когда ванна установлена на кухне. Если кто-то жарит яичницу, значит, ты не можешь принять ванну, но можешь выпить чашечку кофе. А если кто-то принимает ванну, вам придется повременить с кофе. Такая вот несложная, житейская, но часто выводящая вас из себя зависимость.

Серебряковым с соседями повезло, соседей было — один Леня. Леня никогда ничего не готовил на кухне, почти никогда не мылся и за стиркой был замечаем не чаще двух раз в квартал.

У Лени был свой взгляд на жизнь, как на пивной киоск. Наверное, поэтому он все время пил. Как правило, раз в месяц к нему в комнату сползались из соседних дворов такие же «лени». Через непродолжительное время и обильное возлияние гости начинали материться, потом драться. При этом как люди интеллигентные (в двадцать первом веке все-таки живут) и уважающие мнение оппонента, гости дрались не злобливо, с паузами на очередной тост.

Когда шум становился невыносим, Инга Борисовна вызывала милицию. Через час, другой из отделения приходили двое не совсем трезвых, но очень раздраженных милиционеров. Пинками и «демократизаторами» они спускали Лениных друзей вниз по лестнице. Инга Борисовна пила «Корвалол», потому что родная милиция действовала на нее не лучше Лениных друзей. Леня после этого в течение месяца пил в одиночестве, выходя из своей комнаты только в случае крайней необходимости или нужды.

Проходил месяц, и все повторялось. Мат, крик, драка, сонный голос дежурного, милицейские пинки и тишина…

* * *

В семь утра Оля принимала душ и размышляла о своей жизни.

Первый раз она влюбилась в восьмом классе в Сашу Бурова, из десятого «Б», который играл принца в школьной постановке «Золушки». В черном свитере и зеленом берете с павлиньим пером, которое пожертвовала для такого случая учительница биологии из золотого фонда своего кабинета, он чем-то был, действительно, похож на принца. Золушку играла совсем другая девчонка. Оля сидела зрителем в зале.

Оля была внучкой учительницы литературы, которая доставала всех «своими» Печориными, Онегиными и Наташами Ростовыми. Поэтому Оле тоже доставалось. Она стала писать стихи. Галка была в восторге, переписывала стихи в блокнот. На стихах ее первая любовь и закончилась. Саша гулял с другими девочками, Галка с другими мальчиками, а Оленька писала стихи о любви, потому что была натурой тонкой, поэтичной и от любви, может быть, даже немного рассеянной.

Когда она заканчивала школу, с бабушкой произошло несчастье. Инга Борисовна после родительского собрания в сумерках, под бесконечным усыпляющим питерским дождем, возвращалась домой. Она шла без зонтика, надвинув на голову широкий капюшон, и около дома ее сбила машина.

Бабушка долго лежала в больнице и вышла оттуда инвалидом — полуслепая. Нужна была операция, которую делали только за границей. Оля решила поступить в медицинский, чтобы стать доктором и вылечить ее.

В медицинском Оля Серебрякова встретила своего принца номер два. Принц был весь в белом… халате. Звали его Сережей, и фамилия у него была, что надо, не Козлов какой-нибудь вульгарный, а Гречкин — нежная такая фамилия, как и сам Сережа. Он заканчивал институт, она училась на третьем курсе. Ребята говорили, что единственным его решительным поступком на любовном фронте было знакомство с одной из признанных на тот момент красавиц института — Оленькой Серебряковой.

Через месяц Сережа уехал в Чечню. Прощаясь с Олей, Гречкин сказал ей: «Олыиа, не боись! Я вернусь назад классным хирургом. Где еще я найду такую практику?» За полгода от него пришло только три письма, но все они были искренни и нежны, Оля писала чаще и с нетерпением ждала его возвращения. О гибели Гречкина Сергея Серебряковым рассказал его друг. Погиб Серега за операционным столом в госпитале во время минометного обстрела боевиков.

Чтоб не расстраивать бабушку, Ольга плакала тихо, в подушку, а через два месяца после гибели Сергея родился Игорек. Несмотря на заманчивое предложение школьной подруги, Оленька Серебрякова не пошла на элитную панель, а призадумалась, где найти работу со свободным графиком. Как-то по радио она услышала объявление: «Агентство недвижимости „Доминанта" объявляло набор агентов без опыта работы. Высокая зарплата, свободный график работы. Дружный коллектив. Офис в центре, на Малороссийской улице». После объявления прозвучала кичево-переделанная песня-гимн агентства:

Песня так рассмешила Олю, что она решила попробовать…

Зарплаты никакой в агентстве не было, а были комиссионные проценты. График, действительно, оказался свободным. Первые деньги, сто долларов, Оля получила через месяц, но не за оформленную сделку, а за то, что согласилась мыть полы с утра, пока не началась работа агентства. Деньги были в сумочке, сумочка в колясочке, а смерть грабителя в его…

…Странный какой-то человек, этот Роман. На вид ему не больше тридцати, но совсем не юноша. С одной стороны — уверенный в себе, сильный, а с другой — явно чем-то сильно озадачен. Говорит, что предприниматель, а когда обсуждали плату за комнату, предложил им лишние пятьдесят долларов в месяц «…за возможность приходить поздно». Бабушке Роман тоже показался приличным человеком. Коммерсант, жил и работал в Москве. Теперь вот хочет перевести свой бизнес в их город. Пока хочет привыкнуть, осмотреться, поэтому для начала снимает комнату, а потом хочет обзавестись своим жильем…

Оля закрыла кран, отгоняя мысли о Романе, накинула халат и поставила чайник.

В дверь постучал новый жилец:

— Простите, я вам не помешал?

— Нет, что вы! То есть, я хотела сказать, что уже помылась и кухня свободна, — поправилась Ольга. — Ванна на кухне — это так неудобно, но мы привыкли, а вот вам, наверное, тяжело привыкать.

— Ну, не так, чтобы очень, я тоже рос в коммуналке до четвертого класса.

— А где вы жили?

— На Саратовской, рядом с музеем Азарного. Недавно проезжал мимо, немного взгрустнулось.

Оля чуть не спросила его: что же он не снял комнату в районе своего детства, но промолчала. Замотав волосы полотенцем в импровизированный тюрбан, она присела на табурет.

— Если хотите чаю, тогда присаживайтесь.

Оля достала две разнокалиберные кружки, сахарницу, плетеную тарелку из соломы с нарезанным хлебом.

— Извините, к чаю, правда, ничего нет.

— Тогда, просто чай.

Наступила неловкая пауза. Собеседники явно смущались друг друга. Роман припомнил слова из песни Гребенщикова: «Можно быть рядом, но не ближе чем кожа…»

Электричество ситуации разрядила Инга Борисовна.

— Оленька, — послышался в коридоре ее голос, — Игорек проснулся!

Извинившись, Оля торопливо покинула кухню-ванну. Оля кормила своего сына грудью. Когда он родился, она дала себе слово: во время кормления думать только о чем-нибудь хорошем, чтобы с молоком матери сын вбирал в себя только хорошее. В этот раз, склоняясь над чмокающим Игорьком, она поймала себя на мысли о том, что подумала о Романе. Может, он и вправду хороший человек? Вот только грустный излишне, что ли?..

* * *

«…имя — Виктор Сергеевич. Живет на Саратовской. Имеет старый автомобиль марки „Жигули". Дома его нет, машина стоит во дворе. Кабачок… простите… объект „Губа" активизировал милицию, те развесили портрет Бекасова на розыскных щитах. В квартире Бекасова сидят люди „Губы". По-моему, это — глупость. Однако — посмотрим. Если Бекасов еще в стране, то у „Губы " есть надежда. Вы говорили со Слоном, Тигр?

— Да, Волк. И вы знаете, что он мне сказал ? Вы с вашими…»

 

Глава 11

АХ, ДЕНЬГИ! ВЕЧНО ВЫ НЕКСТАТИ! НО И БЕЗ ВАС ХРЕНОВО ЖИТЬ…

В одном старом фильме про каратистов сэнсей говорит: если не знаешь что делать — делай шаг вперед. Вот и старшина Журбин говорил то же самое: «В опасной ситуации лучше всего — отступить назад».

Но за одним ударом мог последовать другой, а отступать Бекасу было некуда. Роман шел по бульвару Ораторов и думал о том, что слишком поправился за последний год. Внутренний голос подсказал ему, что начинается новая жизнь. Надо взяться за себя, точнее за тренировки. Вспомнить десантную молодость.

Но тут же другой внутренний голос возразил: а надо ли это тебе? Ты сказочно богат. Рано или поздно тебя вычислят, так проживи это время в удовольствиях, в сладком тумане наслаждений. Отдохни напоследок. Ты теперь — Сберкассов, а не Бекасов!

Роман не стал спорить с внутренними голосами. У него была своя точка зрения на то, как ему жить дальше. Он попросил голоса заткнуться и направился к своему старому верному другу Димке Матюхину, по прозвищу Маха. Вытащил он друга из дома и через час купил в кредит на его имя новый темно-фиолетовый автомобиль «Опель „Вектра"».

В начале первого Бекас сел за руль своей новой машины, оставив довольному Махе за оказанную помощь тысячу долларов для полного счастья.

Душа Бекаса пела. Можно сочувствовать отечественному автопроизводителю, можно даже любить его где-то в самой глубине души, но вот любить дело его рук нельзя. Бекасу очень захотелось сделать что-то хорошее не только себе. Он подумал об Инге Борисовне. Накануне, за вечерним чаем, старушка рассказала Роману о своем увлечении радиовикторинами и лотереями.

Поколесив между старинных домов и густых парков, Роман выехал на вокзальную площадь, где находилась местная радиостанция. Выйдя из машины, он прошел мимо здания вокзала. Когда взгляд его скользнул по какому-то щиту, сердце Бекаса екнуло. Среди мрачных уголовных лиц Роман увидел свою фотографию из паспорта под словами:

«Разыскивается опасный преступник».

* * *

Инга Борисовна считала, что им повезло с жильцом. Больше всего она опасалась, что по объявлению придут какие-нибудь кавказцы с рынка, уличные девки, бандиты или, того хуже, уголовники. Хотя Оля убедительно доказывала, что все эти люди при деньгах и не станут снимать десятиметровую каморку на четвертом этаже в трущобном доме.

— Оля, ты не права, — возражала Инга Борисовна. — Я слышала по радио, что такие случаи бывают. Например, преступнику нужно «залечь на дно» с крупной суммой украденных денег. Если это умный и матерый рецидивист, он не поедет на Канары, где его тут же обнаружат, а спрячется в маленькой, неприметной комнатке.

То ли частичная потеря зрения способствовала развитию паранормальных способностей у Инги Борисовны, то ли радио дало точную информацию, она почти угадала явление, но вот перенесла его не на то лицо.

Так вот, Инга Борисовна не просто слушала старенький приемник. Она была убеждена, что ее инвалидность — не повод бездельничать. Она хотела использовать свои знания, накопленный когда-то багаж образования на поддержание семейного бюджета. Поэтому пожилая женщина упорно атаковала радиостанции, звонила, писала, посылала ответы на всевозможные вопросы, загадки, рассчитывая получить когда-нибудь солидный денежный приз. Порой в прямом эфире какого-нибудь молодежного канала можно было услышать странный диалог:

— У нас есть звоночек! Алло! Говорите! Вы в эфире! Алло! Вы меня слышите?

— Слышу вас хорошо.

— Прекрасно. Как вас зовут? Где вы работаете?

— Инга Борисовна, инвалид, пенсионерка, бывшая учительница.

— Инга Борисовна, у нас молодежная программа «Угадай-ка, укатай-ка!» Вы что же разбираетесь в современной музыке? Может быть вам лучше позвонить на «Ретроканал»?

— Я туда уже звонила час назад…

— Ну что ж. Сами, как говорится, напросились. Сейчас мы разыграем два билета на концерт группы «Иванушки International»…

— А можно взять выигрыш деньгами?

— Вообще-то у нас так не принято. Может, предоставим возможность сыграть кому-нибудь помоложе?

— Ладно, пусть будут билеты.

— Вам нужно будет угадать музыкальный отрывок из композиции известной современной группы. Вы готовы?..

Звучит музыка.

— Ну? Так что же это была за группа?.. Вы затрудняетесь в ответе?

— Затрудняться можно с ответом, молодой человек, или затрудняться ответить… У вас что было по русскому языку в школе?

— Чет… Здесь вопросы задаю я. Вы можете сказать, кому принадлежал прозвучавший музыкальный отрывок?

— Вот этот стук, слегка разбавленный бульканьем, вы называете музыкальным?

— Это известная западная группа… Весь музыкальный мир стоит от нее на ушах…

— Ушами надо слушать, молодой человек, а не стоять на них! У вашей передачи нет музыкального вкуса, но не надо требовать этого от…

— Сорвался звоночек… Ждем следующего, дозвонившегося…

Многие радиостанции уже узнавали Ингу Борисовну по голосу, посылали ее подальше, на соседние радиостанции. Но она упорно дозванивалась, называла какие-то имена, фамилии, даты, угадывала отрывки, фрагменты… За все это время ей удалось выиграть аудиодиск неизвестной ей группы «ХА-НА», которым она очень гордилась, часто вынимала его из коробочки, смотрела на радужные блики. Но прослушать, к сожалению, не могла. У Серебряковых не было CD-проигрывателя.

Этим своим призом Инга Борисовна за вечерним чаем поспешила похвастаться постояльцу. После чего они целый час говорили о музыке.

Инга Борисовна признала, что Роман, безусловно, человек с тонким эстетическим вкусом, достаточно начитанный, хотя отсутствует система в образовании и присутствует склонность к собственным поспешным оценкам некоторых явлений культуры. Но, вообще-то, он — человек интеллигентный.

С появлением Романа Серебряковым стало везти.

Уже на второй день Инге Борисовны пришло извещение, что за победу в литературной викторине фирма «Ганимед», спонсор конкурса, награждает ее стиральной машиной.

— Это какая-то ошибка или чей-то бессовестный розыгрыш, — повторяла весь вечер Инга Борисовна. — Я точно помню, что призом был роман Дмитрия Черкасова «Операция „Вурдалак"»! Стиральная машина была у Якубовича, но меня туда пока не берут. Хотя… Я столько всего уже послала, что не мудрено что-то и забыть.

Но на следующее утро двое молодых людей в синих комбинезонах действительно внесли в квартиру большую картонную коробку. Мало того, они объявили совершенно завороженной Инге Борисовне, что обязаны ее подключить, проверить и проинструктировать пользователя.

— Вот, Оленька, знания всегда на что-то сгодятся, — бабуля была растрогана до глубины души и несмогла сдержать слезы. — Я была абсолютно уверена, что образованный человек всегда может заработать денег своим умом. Теперь тебе уже не придется нас всех обстирывать.

Оля, как человек более практичный и современный, весь день ждала звонка с извинениями за накладку, происшедшую по недоразумению. Наступил вечер. Никто не позвонил и за стиральной машиной не приехал. И Оля поверила в удачу. Ведь везет же кому-то другому? Люди выигрывают автомобили, туристические туры, квартиры. А тут всего-то стиральная машина-Звонок с радио все-таки раздался. Через пару дней. Но не по поводу стиральной машины. Бодрый девичий голосок прокричал в трубку, что Инге Борисовне Серебряковой, самой активной их слушательнице по итогам года, вручается приемник «Панасоник» с фиксированными частотами и автоматической подстройкой каналов.

— Это только начало, Оля, — тихо, но твердо и уверенно сказала Инга Борисовна. — Мы выберемся из нищеты. Я научилась жить в этом обществе. Это только начало. Жизнь только начинается. Что ж, жива еще старушка!..

Инга Борисовна была совершенно права насчет того, что жизнь только начиналась, точнее, удача. Потому что через два дня сосед Леня необыкновенно счастливый и трезвый съехал е квартиры навсегда.

 

Глава 12

СТОЙКИЙ ОБОЛВАНЕННЫЙ СОЛДАТИК

Список материалов, радиодеталей и прочего, необходимых для создания системы дистанционного подрыва, получился внушительный. Серега Корабельников еще раз перечитал написанное, проверил ошибки. Подумал-подумал и нарисовал внизу маленького танцующего джокера. На следующий день он передал список Михаилу.

Оставалось только ждать. Ждать просто так было скучно. Серега взял любимого Маяковского и стал наслаждаться самой взрывной поэзией русской литературы. В квартире выше этажом плакала женщина, слышались звук бьющейся посуды, мат, глухие звуки ударов по телу и звонкие — по лицу. Кирилл Самсонов, здоровенный портовый грузчик, «учил» жизни свою жену Тамару.

Раньше Серега только посмеивался. Боевые семейные будни. Но сегодня ему вдруг стало жалко Тамарку. Она и так не знает, как одеться, чтобы скрыть синяки и ссадины. Убьет же когда-нибудь! В последнее время Серега на многие вещи стал смотреть иначе.

Он сел на кровати. Погоди, Самсон! Будет тебе фонтан — Большой каскад!

Из подручных средств и пищевых продуктов Се-рега за пару часов составил взрывпакет, не очень компактный, но для этого борова сойдет. На работу он уходит первым, Тамарка после него…

Ровно в шесть часов утра весь дом был разбужен громким взрывом. Соседи, повыскакивавшие из своих квартир, увидели на четвертом этаже в клубах дыма огромную окаменевшую фигуру Самсонова. Портовый грузчик напоминал новогоднюю елку-палку. Одежда с него облетела, только какие-то цветастые лоскутки и ленточки свисали с его головы. Округлая, мясистая физиономия была перепачкана в копоти и еще в чем-то красном. Соседка Серафима Павловна всем потом говорила, что это был кетчуп «Буль Тимор» с укропом.

К лестничным перилам проволокой была прикручена картонка, на которой были намалеваны следующие слова: «Жирний сабака! Будешь бить жэнщина, будешь разрываться! Комитет защиты террористок-смертниц от насилия».

Самсонов стоял, боясь шевелиться, широко расставив ноги, и только повторял: «Чего это, а?.. Чего это?..» Вниз по ступенькам бежал веселый теплый ручеек. У каждого человека есть такая маленькая противопожарная система. Собака с милицией приезжала, обнюхала все углы, слизала остатки кетчупа и отбыла обратно. Кирилла показали в вечерних новостях, после чего Самсонов стал на редкость задумчив и тих. Хватило одного китайского предупреждения, побои прекратились.

Прошло четыре дня после теракта, учиненного в квартире соседей.

Серега гулял по городу, сидел дома перед телевизором, изредка читал, в общем — бездельничал от всей души. В конце концов, это ожидание начало действовать ему на нервы.

Наконец, вечером четвертого дня, когда он с бутылкой «Пепси» (невиданное дело!) смотрел по телевизору «Вспомнить все» со Шварценеггером, лежавшая на столе трубка вдруг запикала. Серега вскочил с дивана и, немного волнуясь, сказал:

— Але!

— Здравствуйте, Сергей, — прозвучал в трубке голос Тимура.

— Здравствуйте, — ответил Серега. — А я думал, вы меня будете Джокером называть.

— Джокером?! Ясно теперь, что вы там такое изобразили. А у нас на складе голову ломали, что у вас последним пунктом в списке значится. Думали. Может, вам кукла какая нужна, Буратино что ли? А это, что-то вроде, вашей подписи.

— Вы же сами дали мне кличку Джокер.

— Ладно, Сергей, чем вы сейчас занимаетесь?

— Кино смотрю, Маяковского читаю…

— Кого? Маяковского? А вы случайно не….

— Нет, я завязал, то есть ни-ни. Как обещал. Просто люблю Маяковского.

— Хорошо. Маяковский — это наш поэт. Но дочитывать будете потом. Настало время «Ч»…

— И час «Д», — брякнул Серега.

— Перестаньте меня сбивать, в конце концов. Итак, все необходимое уже на базе. Так что собирайтесь, сейчас за вами заедет Михаил.

— Хорошо, — ответил Серега, — а что брать-то?

— Зубной щетки будет достаточно. Будьте на мосту через полчаса.

— Есть, — ответил Серега, отключил трубку и остался доволен собой.

Он понял, что некоторое время он будет находиться неизвестно где, и быстренько покидал в старый портфель некоторое количество трусов и носков, две футболки, мыло, полотенце, зубную щетку и дорогую пасту «Бленд-а-мед», купленную им под влиянием телевизионной рекламы. Когда он подходил к мосту через Смородинку, рядом с ним остановился «Жигуль», открылась правая передняя дверь, и Серега увидел сидевшего за рулем и улыбавшегося, как всегда, Михаила.

— Привет! — сказал тот и похлопал рукой по сиденью.

— Привет! — ответил Серега, садясь в машину и захлопывая дверь.

Портфельчик он закинул на заднее сиденье.

— Наденьте, пожалуйста, эти очки, — сказал Михаил и протянул Сереге какие-то крутые темные очки, напоминающие очки сварщика.

Очки оказались абсолютно непрозрачными. Мало того, они идеально облегали виски, и по бокам тоже не было видно совершенно ничего.

— Зачем так сложно? — сказал он.

Михаил засмеялся и сказал:

— Посудите сами, что скажут люди, если вы будете ехать с завязанными глазами.

— Или в маске сварщика, — поддакнул Серега, — понимаю: конспирация — мать…

Чего мать — Серега так и не придумал. Конспирация так и осталась просто матерью.

— Меньше знаешь — крепче спишь. Знаний меньше — морда шире. Так? — спросил Серега.

— Совершенно верно, — ответил Михаил.

Серега кивнул и вытащил сигареты.

— Давай я прикурю, — заботливо произнес Михаил, забрал у Серега пачку и через несколько секунд вернул зажженную сигарету. Можно сказать, побратались как индейцы. Михаил даже рассказал ему анекдот времен перестройки про свое ведомство:

— В комитете госбезопасности идет партсобрание. Секретарь парткома выступает с речью о том, что надо более активно и критически выносить на обсуждение острые вопросы. Вдохновленный речью, с места поднялся молодой лейтенант:

— Товарищи! Наболело уже, не могу молчать! До каких пор жена и теща генерала будут использовать служебную машину для поездок по магазинам?!

На следующий день лейтенанта вызвал генерал:

— Мне очень понравилось ваше выступление вчера на собрании. Я вижу, что вы — бескомпромиссный человек, честная натура. Вы заслужили повышение по службе. Мы решили послать вас в Уругвайскую пустыню нашим резидентом.

— Но у меня здесь молодая жена, — возразил офицер, — в конце концов, я не знаю тамошнего языка. — Кстати, о языке, товарищ лейтенант… По легенде вы будете глухонемым, поэтому язык мы вам вырежем еще здесь.

Машина ехала неизвестно куда, но Серега не беспокоился. Надо — значит надо. Он думал об этих веселых, аккуратных и благополучных ребятах, занимающихся такими важными и интересными делами. Он немного завидовал им, но теперь понимал, что и его приняли в эту игру как своего.

Ну, положим, еще не совсем как своего, но Серега докажет им, что такие, как он, им нужны и просто так на улице не валяются. И тут же вспомнил, как неоднократно валялся на улице, не в силах дойти до дома из «В Два Щёта». Но это было уже в далеком и невозвратном прошлом. И это была чья-то чужая жизнь.

Они ехали около часа, и, когда, наконец, под колесами почувствовалась грунтовка, Михаил разрешил снять очки.

Серега тут же сильно зажмурился. После часа темноты синее вечернее небо и красное солнце, опустившееся к самому горизонту, слепили его. Машина, покачиваясь, неторопливо катилась по извилистой загородной дороге. Стекла были опущены, и Серега с удовольствием вдыхал чистый воздух хвойного леса; с другой стороны почти до горизонта уходило поле, на котором росло непонятно что.

— Ну что, — сказал Михаил, — спорим, что не угадаете, где мы находимся?

Серега посмотрел вокруг и ответил:

— Могу сказать точно, что не Чечня и не Афган.

— Почти приехали, — сообщил Михаил, сворачивая на малозаметную дорогу, уходящую в лес.

Минут пять машина, раскачиваясь и переваливая через пересекающие дорогу толстые корни растущих вдоль нее сосен и елей, ехала по лесу. Наконец Серега увидел сплошную бетонную стену вышиной метров пять. На стене черной краской было написано: «Осторожно, могильник сибирской язвы!»

Дорога упиралась в глухие железные ворота, над которыми торчала телекамера.

Ворота раскрылись, и «Жигуль» въехал на территорию спецбазы.

Машина, проехав метров сто, остановилась у светлого ангара, построенного из современных материалов.

— Тимур здесь? — поинтересовался Серега.

— Конечно! Ждет, — ответил Михаил и пошел к дверям ангара.

Тимур резался в настольный теннис с парнем в голубом рабочем комбинезоне. Играли они по-дворовому, но резво. Еще один парень в таком же голубом комбинезоне возился с перевернутым вверх колесами велосипедом.

Увидев вошедших, Тимур, бросив ракетку на стол, направился им навстречу.

— Привет бойцу невидимого фронта! — провозгласил он, улыбаясь.

Михаил в это время скрылся за какой-то дверью.

— Здрасьте, — ответил Серега и пожал протянутую ему руку.

— Сначала немного о деле, — объявил Тимур, — потом поужинаем, потом опять о деле и немедленно спать! — неожиданно закончил он с ленинской интонацией.

Он подвел Серегу к стоявшим чуть в сторонке двум парням в одинаковых голубых комбинезонах и представил их друг другу:

— Это — Сергей. Это — Толик, а это — Кирилл.

Они пожали друг другу руки.

На левой руке каждого были надеты уже знакомые Сереге массивные навороченные часы. Он был крайне заинтригован, но промолчал.

— Они будут помогать вам работать, — продолжил Тимур, — объем работы большой, как вы понимаете, так что их руки не будут лишними. Да и головы у них работают нормально. Наверное, потому, что они не курят.

— Привыкли руки к стопорям, — пропел Серега, но понял, что пошутил не очень удачно.

Но парни все равно заулыбались. В это время открылась дверь, из которой вышел Михаил, кативший перед собой столик, заставленный снедью. Посреди всего возвышался чайник, пускавший из носика пар.

— Давайте перекусим для знакомства, — предложил Тимур, подталкивая Серегу в угол, где стояли несколько кресел, два дивана, столик и «стойка» с телевизором и видеомагнитофоном.

Усевшись в низкое кресло, Серега огляделся по сторонам.

Помещение, в котором они находились, представляло из себя часть ангара, отделенную перегородкой. В помещении было несколько дверей.

Увидев, что Серега озирается, Тимур показал пальцем вверх на крышу:

— Специальное антиспутниковое покрытие. А в этой части, как вы понимаете, мы отдыхаем. Потом пройдем туда, где вы будете работать, и я вам все покажу. А пока что давайте угощайтесь.

И, подавая пример, зацепил вилкой сразу несколько кусков ветчины.

Когда трапеза была окончена, Тимур сказал:

— Ну, пошли смотреть.

Он открыл одну из дверей и первым шагнул в темное помещение. Пошарив по стене, громко щелкнул рубильником, и Серега увидел перед собой ярко освещенный зал огромных размеров. В нем ровными рядами стояли совершенно одинаковые игровые автоматы.

— Ровно двести пятьдесят. У нас — как в аптеке.

Произнеся это, Тимур показал Сереге на другую

сторону, где в углу зала стояли верстаки, несколько дорогих станков, стеллажи, с уймой импортных инструментов, а также кульман и чертежный стол с пачками бумаги разных форматов.

В сторонке стояло несколько картонных ящиков.

Указав на них, Тимур пояснил:

— Там ваш заказ. И… согласно рисунка…

Тимур указал на пластмассового Буратино в красном колпачке, сидящего на одной из коробок.

— Годится! — довольно сказал Сергей, и они вернулись обратно в «гостиную».

Тимур, откинувшись на спинку кресла, сказал:

— Вам придется оставаться на территории базы до полного окончания работ. Здесь есть все, чтобы вы не испытывали никаких неудобств. Там, — он указал на одну из дверей, — ваша комната. Ничего особенного. Кровать с пневматическим матрасом. Видели рекламу по телевизору?

Серега кивнул. Неужели реклама действует даже на наши органы госбезопасности? Тимур продолжил:

— Ну, естественно, стул, стол, полка с книгами, есть ваш любимый Маяковский в шкафчике. Короче, все, что надо. За этой дверью — душ и туалет, там — комнаты ваших помощников.

Он повернулся к помощникам и сказал:

— Они будут работать в любое время. Даже если вам взбредет в голову потрудиться в четыре часа утра.

— Отдых — в пределах базы.

— Все понятно, — сказал Серега и взял со столика кекс.

* * *

«…с подготовкой акции?

—Дела идут нормально. Объект „Джокер"работает с неслыханным энтузиазмом. Такие люди, как он, — на вес золота. Может бы, вы, Тигр, измените свое мнение и поднимете перед Советом вопрос о привлечении его к Общему Делу?

—Один раз я уже ответил вам на этот вопрос. Отвечу еще один раз, он же — последний. Нет. И повторю аргументацию. Он порочен. Он — алкоголик, и это — на всю оставшуюся жизнь. Ставка слишком высока.

—Хорошо… Вот, посмотрите, я принес вам выписки из протоколов…»

 

Глава 13

ХАЛЯВА КОНЧИТСЯ КОГДА-ТО, ПРИЧАЛИТ К БЕРЕГУ БЕКАС

Золотая Рыбка, Сивка-Бурка, джинн из бутылки — все они выполняли только три желания. На этом их волшебства заканчивались. На третьем испытании волшебство начинало давать сбой. Затем следовало разоблачение магии. Золотая Рыбка попадала в браконьерские сети, Сивку-Бурку отправляли на колбасу, а джинна сдавали в пункт приемки стеклотары вместе с посудой.

Когда Роман купил упаковку памперсов для Игорька, Оля сначала наотрез отказалась принять подарки, но, увидев его расстроенное лицо, сжалилась. Приняла подарки, поблагодарила, предупредив, чтобы это было в первый и последний раз. Вместо памперсов на Серебряковых стали падать «подарки судьбы». Оля заподозрила что-то не то уже на втором «подарке», то есть на приемнике. Кроме того, Роман снимал у них квартиру чуть больше недели, а с соседом алкоголиком справился за пять дней, больше некому было. Чувствовалась рука нового жильца. Разоблачение напрашивалось само собой. Как он посмел издеваться над ее бабушкой? Подсовывать больной старухе дорогие подачки…

В таких невеселых раздумьях Оля возвращалась поздно вечером домой. Во двор въехал «опель» Романа. Оля зашла в арку следом. Она видела, как Роман вышел из машины, квакнула сигнализация. Жилец был бледен, имел усталый и озабоченный вид.

— Здравствуйте!

Роман вздрогнул, как от выстрела. Порывисто обернулся. Но, увидев ее, улыбнулся.

— Добрый вечер, Оля. Вы ходили в магазин?

— Ни в какой магазин я не ходила. — Оля решила сразу же выбрать резкую безапелляционную интонацию. — Мне нужно с вами серьезно поговорить. Давайте присядем.

Они сели на пыльную дворовую скамейку, между двумя тополями.

— Роман, вы поначалу показались мне достойным и порядочным человеком, — начала Ольга, глядя куда-то между домами во второй двор. — Мне очень неприятно об этом говорить, но я в вас ошиблась. Вы не тот, за кого себя выдаете!

— Кто же я, по-вашему? — спросил он.

— Зачем вам понадобилось издеваться над старой больной женщиной. К чему эти подарки, как бы упавшие на нее с неба? Вам нравится подшучивать над ней? Ведь это же не ребенок, который верит в Деда Мороза. Это же взрослый человек, потерявший здоровье…

— И кто же я теперь в ваших глазах?

— Не перебивайте! Вы скучающий, во всем разочаровавшийся богатей, объевшийся достатком. Решили побродить среди простого народа. Вам на всех наплевать! Вам просто стало скучно, и вы решили позабавиться. Ткнули пальцем в первое попавшееся объявление. Сняли комнату в трущобе. Подходящее место для наблюдений. Мать-одиночка, бабка-инвалид, сосед алкаш. Слушайте, а может быть, вы новый Достоевский? Ищите героев для своего трущобного романа? Разыскиваете идиотов, Настасий Филипповен? Так вам надо было туда — в Петербург ехать.

Оля в пылу своих обвинений повернулась к Роману. Тот чертил каблуком на песке какие-то кружки, палочки. Он почувствовал взгляд и повернул к ней лицо. В глазах Романа отразилась такая усталость, что Ольга сбилась и замолчала.

— Вы любите тополя? — неожиданно спросил он. — Вот эти дворовые, неказистые. Их каждый год безжалостно подрезают. Срезают молодые ветки. А те опять отрастают, даря зелень пыльному не уютному городу. А летом этот их пух вместо снега. Странные деревья. Они похожи на жителей нашего города. У вас нет аллергии на тополиный пух?

— Нет. У меня нет аллергии на тополиный пух. У меня есть аллергия на вас, на ваши чудачества и на ваши лирические отступления! Ля-ля-ля, тополя… Вы, наверное, никогда не бедствовали, у вас не было большого горя, вы никого не любили…

— Ну, почему же… любил… — сказал он очень тихо, но Оля услышала. — Вы меня извините, пожалуйста, Оля, я не хотел никого обидеть. Просто хотел сделать вам приятное, а как не знал. Честное слово. Хотите, я попрошу прощения у Инги Борисовны?

— И убьете бабушку?

— Нет… Но что нам тогда делать?.. А может, пусть все остается как есть? А я даю вам слово больше не делать больше подарков.

— Ладно, пусть, — неожиданно для себя вдруг сдалась Ольга. Она положительно не хотела ссориться с постояльцем. Слова возмущения утратили смысл. Оля поняла, что просто не в силах обижаться на Романа. Он такой… милый… и усталый…

— Пойдемте в дом. Вы позволите? — Роман встал и протянул ей руку.

Оля приняла руку — мир был восстановлен…

 

Глава 14

ГДЕ МОИ СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ЗА МОЙ ЧЕРНЫЙ ПИСТОЛЕТ?

Прошло десять дней с той ночи, когда Роман нашел сумку на месте аварии.

После случая на вокзале он не раз встречал свою фотографию на видных местах на различных стендах у станций метро, в универсаме, а одну даже в парикмахерской. Подумав, Бекас решил купить себе оружие. Пистолетом, при таком раскладе, обзавестись было необходимо. На всякий пожарный случай. Тем более что нужный человек, который мог достать оружие, у Бекаса на примете был.

Узбек Памир был влиятельным человеком. У него было свое торговое дело, но совсем не оно придавало ему вес. Те, кто знал Памира, уважали его за рассудительность и умение принять правильное решение в сложной ситуации. Однажды Бекас здорово помог Памиру, когда того поздним вечером около своего дома чуть ли не на смерть избивали шестеро молодых ребят. На счастье узбека, Роман «бомбил» в эту ночь рядом.

Памир очень внимательно отнесся к просьбе Бекаса — помочь с приобретением пистолета. Вопросов лишних задавать не стал, а позвонил по сотовому кому-то из друзей, поговорил о погоде, о родственниках, после чего сказал Бекасу, где и когда тот может получить пистолет.

Ровно в пять часов Роман стоял под огромным рекламным щитом, на котором были изображены мужчина и женщина. Она замахивалась на него сковородкой, а он улыбался пока еще всеми своими зубами. «„Фэйри" — жирная сковородка вам не страшна!» — гласила надпись. К нему подошел какой-то странный человек в потертой камуфляжной форме со значком «Воин-спортсмен» на груди и спросил:

— Птицами не интересуетесь? Бекасами, например.

— Я сам Бекас…

— Какой ствол тебе нужен? — спокойно глядя на Бекаса, продолжил этот странный человек.

Бекас слегка растерялся, все-таки не каждый день огнестрельное оружие покупал:

— Как вам сказать? Если без ложного патриотизма, то желательно импортный и дорогой. Я имею в виду — уважаемой фирмы. Не слишком тяжелый и с глушителем. Патронов пять коробок.

— Деньги при себе?

— Конечно, — ответил Бекас.

— Покажи.

Бекас вынул из кармана заранее приготовленные две тысячи долларов.

— Пошли, — сказал человек и направился к выходу с рынка.

— Где твоя машина? — спросил человек, и Бекас указал свой «опель», стоявший среди других машин.

— Садись и жди пять минут.

После этих слов он резко развернулся и пошел обратно.

Прошло пять минут.

Правая дверь открылась, и в машину сел совсем молодой парень в бейсбольной кепке, с плеером, всем своим обликом походивший на студента первокурсника. На плече у студента висела спортивная сумка.

— Поехали, курс Памир, — студент многозначительно похлопал по сумке рукой,

— Ясно, — слегка смутился Бекас и запустил двигатель, — куда ехать-то?

— Прямо.

Через десять минут они выехали на обширную свалку, самое подходящее место для такой сделки.

«Студент» открыл сумку и достал из нее небольшой черный кейс с поверхностью под натуральную кожу. Кейс выглядел шикарно.

Внутри чемоданчика лежал изящный пистолет, созданный лучшими оружейниками Запада.

Студент вынул его из выдавленного по силуэту гнезда, затем присоединил глушитель, для которого в кейсе тоже было особое место, и, ловко вбив в рукоятку обойму, посмотрел на Бекаса. Тот молчал.

— «Берега», шестнадцать зарядов, предусмотрен режим автоматической стрельбы, — объявил студент, — пойдемте, постреляем.

«Студент» вручил пистолет Бекасу. Тот сделал пару тестовых выстрелов.

— Годится, — похвалил его студент, — теперь можно перейти к финансовому вопросу.

Напоследок Бекас спросил:

— Вы, наверное, в курсе дела… Как быть, если менты случайно обнаружат у меня пистолет?

Студент был в курсе дела, потому что тут же ответил:

— От трехсот до пятисот баксов. И — гуляй. Если упрутся — штука. Но это уже выше крыши. Еще и руки жать будут. Ну, а для самых упорных напиши записку, дескать, нашел и несу оружие, чтобы сдать в местное РУВД. Напиши, что нашел оружие на этой свалке. Памир подтвердит, если надо.

— Вас куда? — спросил Бекас, заводя машину.

— На то же место.

Когда они подъехали к входу на рынок и Бекас остановил машину, студент тут же без единого слова вышел и исчез в толпе.

«О, как!», — подумал Бекас и поехал за город пострелять.

Ему не терпелось самостоятельно испытать новую игрушку. Оружие делает из мальчишки мужчину, а из мужчины мальчишку.

* * *

«…этот ваш царь Ирод был просто тупым параноиком, и не более того. Вы говорите — злодейство? Ха! Да какой он злодей? Он всего лишь трусливо спасал свою шкуру, не мысля в категориях, предполагающих злодейство. И откуда, интересно, в этой захолустной деревне взялось… сколько, вы говорите — пять тысяч младенцев? Да там наверняка всего-то человек пятьсот было. Смешно! Вы лучше послушайте, что вчера произошло на Большом Круге…»

 

Глава 15

ПОКА НЕ ТРЕБУЕТСЯ ФУГАСА К СВЯЩЕННОЙ ЖЕРТВЕ АПОЛЛОН…

Серегу было не узнать. Серега Корабельников сочинял свой взрыв-концерт, как Моцарт, забывая про еду и сон. Он видел систему в мельчайших подробностях и совершенно точно представлял, как она будет работать. Толик и Кирилл почтительно торчали рядом, расторопно подавали ему детали и горячий кофе.

Серега работал как одержимый. Никогда еще он не был так увлечен поставленной перед ним задачей, а комфортные условия работы и маячивший впереди небывалый гонорар делали ее приятной вдвойне. Но самое главное, он теперь был востребован!

Он был талантливым электронщиком, соскучившимся по своему любимому делу за годы бездействия. По ходу дела Серега внес в первоначальную схему несколько остроумных изменений, пристроил опознающую систему, и скоро предварительная часть работы была завершена.

К вечеру, когда вся компания собралась на ужин, Серега доложил о проделанной работе.

— Система рассчитана на использование в радиусе до двадцати километров от передатчика, — говорил он уверенным лекторским тоном, — такая дальность в сочетании с малыми размерами передатчика обеспечивается за счет импульсных сигналов большой мощности.

Он сам удивлялся тому, как гладко и точно он выражает свои мысли. Сидевшие напротив него Тимур, Толик и Кирилл слушали Серегу, как студенты профессора. Когда Серега взял сигарету, Толик моментально поднес ему горящую зажигалку. Серега воспринял это как должное и продолжил:

— Во избежание случайных совпадений и вообще в целях безопасности система снабжена блоком опознавания. Прежде чем приемник, соединенный с детонатором, будет готов привести в действие механизм взрыва, происходит взаимное опознавание приемника и передатчика. Только после этого взрыватель активируется. Случайность исключена.

И, повернувшись к Тимуру, спросил:

— Что скажете?

Тимур поднял руки вверх, как бы сдаваясь, и восхищенно закатил глаза. Это, видимо, означало — нет слов.

Серега удовлетворенно кивнул, и было очевидно, что другой оценки он и не ожидал.

* * *

Следующие десять дней пролетели незаметно. Толик с Кириллом пахали, как черти. Серега даже зауважал их, хотя сначала с высоты своей квалификации относился недоверчиво. Когда привезли ультратолуол, Серега с интересом помял в пальцах незнакомый красный пластилин, пахнущий бананами. Сам он все это время был занят созданием пульта управления, умещавшегося в небольшом дипломате. Он пристроил еще одну предохранительную систему, и теперь возможность случайного срабатывания детонаторов исключалась полностью.

Серега слишком хорошо помнил случай в Афгане, когда подрывник не позаботился о защите взрывного устройства от дурака, и заряд взорвался в кузове армейского грузовика, доставлявшего его к месту закладки. Изготовитель устройства в это время сидел прямо на сундуке с фугасом. В радиусе пятидесяти метров в живых остался только местный пастух, и то лишь потому, что не дошел до места взрыва метров сто.

Наконец все было готово. Двести пятьдесят игровых автоматов стояли рядами, как новенькие. Собственно, они и были новенькими, но с некоторыми улучшениями в конструкции. В каждом из них в двойном дне массивного основания было размещено по десять килограммов ультратолуола. Там же находились приемники, а в качестве принимающей антенны использовались декоративные металлические молдинги, в изобилии украшавшие машины для отнимания денег у азартных простаков. Питание для постоянно работавших приемников поступало из новомодной индиевой батарейки, которой хватило бы на год непрерывной работы.

Работа была закончена. Вечером того же дня Серега пригласил Тимура на демонстрацию.

Они вышли из ангара в огромный, покрытый густой травой двор и расположились недалеко от дверей. На столике для пикников лежал скромный кожаный дипломат. Для пущего эффекта Серега решил использовать тот же ультратолуол. Следуя его инструкциям, Толик установил приемник и заряд весом 50 граммов на микроскопическом островке в середине озера, находившегося в пяти километрах от базы. Сам он сидел в машине на берегу озера и наблюдал главным образом за тем, чтобы какой-нибудь олух не полез на островок во время эксперимента. Связь осуществлялась по мобильнику.

Серега открыл дипломат. Тимур очень внимательно следил за всеми его действиями.

Щелк! На табло загорелся зеленый глазок.

— Я набираю восьмизначный код, открывающий доступ к связи с приемниками. Желтый глазок мигает, значит, идет процесс взаимного опознавания. Когда перестанет мигать и останется гореть, опознавание произошло.

Глазок помигал и перестал, светясь ровным желтым светом.

— Теперь я набираю четырехзначный код, позволяющий отправить команду на взрыв, и загорается красный глазок.

Зажегся тревожный красный глаз.

— Теперь я поворачиваю ключ, отпирающий кнопку пуска устройства.

Серега повернул ключ и все, кроме него, перестали дышать.

— Тимур, позвоните Толику и не прерывайте связь, — вежливо приказал Серега.

Тимур тотчас выхватил из кармана трубку и быстро нажал нужные кнопки.

— Толик, — сказал он, — что там на острове? Хорошо. Наблюдай и не отключайся.

И, прижимая трубку к уху, посмотрел на Серегу.

— Сейчас я нажму кнопку, — торжественно сказал Серега, — и через пятнадцать секунд мы услышим взрыв.

Тимур, Кирилл и Михаил одновременно подняли к глазам руки с одинаковыми крутыми часами на запястьях.

— Раз… два… — и на счете «три» Серега вдавил кнопку.

Побежали тихие секунды.

Через четверть минуты послышался далекий хлопок.

Вокруг Сереги раздались редкие, но энергичные аплодисменты.

Улыбающийся Тимур поднес трубку к уху, послушал, сказал «ну-ну!» и, выключив ее, сунул в карман.

— Толик приедет минут через пять. Говорит, что остров утонул!

Все засмеялись, и Серега ощутил блаженное чувство расслабления, которое обычно приходит после удачно законченной работы.

Они пошли в ангар.

На ходу Серега рассказывал Тимуру, как вводить коды. Тот слушал внимательно. Когда Серега рассказал все, он спросил:

— Вы все запомнили?

— Да, — ответил внимательный Тимур.

— Повторите!

И Тимур повторил услышанное слово в слово.

— Хорошо, — одобрил его Серега, усаживаясь за столик, на котором, как всегда, было много чего вкусного.

— Ну, что же, Джокер, — сказал Тимур, передавая Сереге чашку с кофе, — будем считать, что вы с успехом выдержали испытание и заодно выполнили свое первое задание.

Серега почувствовал, как Тимур сделал едва заметное ударение, произнося слово «Джокер», и ему стало приятно.

Наконец-то. Его нашли. Он стал нужным. Он среди своих.

Попивая кофе, Серега сидел в удобном кресле и чувствовал приятные волны расслабленности.

Первое задание… Сколько их еще будет! Он занимается нужным делом. И не в деньгах дело. Хотя, конечно, деньги хорошие, они нужны, на них он начнет новую жизнь. Но главное — это важное дело, которое он умеет делать как никто другой. И страна это поняла и оценила…

Серега почувствовал, как он вымотался за последние две недели, и ему ужасно захотелось спать. Теннисный стол, на который он смотрел в это время, вдруг поплыл вправо и вверх, загибаясь, как гребень океанской волны. Серега приятно удивился и тут же уснул.

Когда он открыл глаза, вокруг него ничего не изменилось, только Тимур смотрел на него с веселым участием.

— Надо же, как вас сморило, — сказал он, — уснули прямо в кресле и придавили аж минут пятнадцать! Наверное, это от переутомления. Я понимаю, что вы работали, отдавая все силы. Это похвально. Ну, сейчас Михаил отвезет вас домой, и вы будете отдыхать несколько дней. Потом — новое задание. Вы показали себя классным специалистом, и бездельничать вам не придется. А вот и ваш гонорар.

И Тимур положил на стол перед довольным и еще не совсем проснувшимся Серегой плотную пачечку долларов, перетянутую тонкими резинками.

Серега небрежно смел ее в стоявшую рядом открытую сумку с его шмотками и снова удивился — когда это он успел ее собрать? Или, может, ребята позаботились, пока он спал? Наверное, они. Ну и спасибо.

Он поднялся, взял сумку и сказал, зевая:

— Тогда поехали. А то я сейчас снова усну.

Пока Михаил оживлял машину, звучали слова о

недолгой разлуке, совершались рукопожатия и осуществлялись похлопывания по плечам. Когда он, наконец, сел в машину, Михаил снова протянул ему черные очки. Серега надел их и тут же вырубился.

Проснулся он оттого, что Михаил сержантским голосом провозгласил:

— Па-адъем!

Сонно пожав ему руку, Серега вылез из «Жигуля», добрел до квартиры, вошел в нее, запер за собой дверь и, быстро раздевшись, рухнул в кровать.

В эту ночь ему снились взлетающие на воздух в клубах дыма и огня злачные заведения. А потом явился улыбающийся Бен Ладен, у которого на чалме была надпись: «Если хочешь жить богато — поиграй на автоматах!»

* * *

Проснулся Серега ровно в восемь часов утра.

Он хорошо выспался, чувствовал себя бодрым и полным сил. Его наполняли давно забытое ощущение праздника и предчувствие чего-то очень важного. И это важное должно было произойти именно сегодня. Быстро одевшись, он выпил чаю и, выложив из кармана паспорт, который обычно всегда носил с собой во избежание конфликтов с милицией, вышел из дома. Дойдя до остановки троллейбуса, через пятнадцать минут он уже поднимался по лестнице Центрального железнодорожного вокзала. Все шло по плану. Он знал это и был доволен тем, что выполняет важные и необходимые действия безошибочно.

Взяв билет до Малой Шушеры, он сел в электричку ровно за три минуты до отправления. Электричка тронулась, и Серега, глядя в окно на пробегающие урбанистические виды, не думал ни о чем особенном.

С него было достаточно сознания того, что он все делает правильно. Он вспомнил вдруг Тимура и остальных ребят, с которыми провел на спецбазе две недели, и ему стало приятно. Все они очень понравились ему, и он знал, что никогда их не подведет. Он не помнил, что именно должен сделать, но знал, что не ошибается в своих действиях и что все идет по плану.

Доехав до станции «Каменья», Серега вышел из электрички и, стоя на платформе, дождался, когда поезд скроется за поворотом. Стало тихо, как обычно бывает за городом, и только в рельсах пощелкивали колеса удалявшегося поезда. Серега вдруг увидел перед собой лицо Тимура, глядящего на него с надеждой и строгостью. Он вспомнил, как Тимур говорил ему:

— Мы все надеемся на тебя. От тебя зависит безопасность нашего дела. Помни об этом.

«Да, — подумал Серега, — на меня можно положиться. Я не подведу».

Он посмотрел на часы и, спустившись с платформы, зашагал вдоль путей вслед уехавшей электричке. Он уверенно шел, зная, что скоро выполнит важное задание. Через сорок минут он снова посмотрел на часы и остановился.

Рельсы негромко сказали ему о том, что сзади приближается поезд. Посмотрев в ту сторону, он увидел на расстоянии километра игрушечные вагончики, показавшиеся из-за леса. Серега знал, что это был московский экспресс.

«Не подведи нас», — снова услышал Серега голос Тимура.

— Да не подведу я, — вслух ответил он, зная, что сейчас выполнит важный приказ, и шагнул на рельсы…

У дорожной обходчицы Прасковьи Тихоновны заболела сменщица. Дура, есть дура. Говорила ей — не бегай ты после бани за своим пьяным охламоном. Сам приползет на автопилоте. Нет, пошла, искала его по кустам и заборам, нашла, притащила на себе. Что мылась, что не мылась. И вот результат. «Тихоновна, выручай! Я вся горю, не пойму от чего».

Вот и шла Прасковья злая и невыспавшаяся по железнодорожной насыпи, в оранжевом жилете, с кувалдочкой на плече. Долюшка русская, долюшка женская… Зато на свежем воздухе, свой огород есть у времяночки.

И что одна-одинешенька — это тоже не беда, сколько их таких баб по России. Вон, Нюрка-сменщица не одна. Любовь, говорит у нее. Видела она эту любовь. Один глаз на Москву смотрит, а другой — на Минеральные Воды. И в обоих глазах одна любовь читается — к водке. Люблю, говорит, ты только наливай, не отвлекайся. А как набрался, так ищи его по лесу, как гриб. Нашла? Тащи на горбу во времянку… Хороша у нас на Руси любовь! Только больно он тяжелый, Нюркин ухажер. Сам-то он плюгавый, да сапожищи у него больно здоровы, сорок пятого размера и еще с подковками.

А не он ли это по насыпи тащится? Про волка речь, а он навстречь! Нет, этот городской, одет прилично. Трезвый, не шатается. Лицо счастливое. Улыбается. Может, новый русский? Так те, все на «мерседесах» ездют, а этот пехом… под московский двадцать первый. На рельсы шагнул и ручки растопырил, словно Анна Каренина!

— Да ты что же такое удумал, бестолковая башка?!

Раздумывать было некогда. Мужик на окрик никак не отреагировал. Тихоновна находилась от него в паре шагов, а потому, подбежав, размахнулась и тюкнула самоубивца тем, что было в этот момент под рукой, то есть кувадцочкой. В состоянии аффекта сама не поняла куда попала, но мужичок ахнулся в канаву, только городские штиблеты в воздухе мелькнули. Тут как раз и экспресс промчался, чуть Прасковью не задел.

Подошла. Лежит. На лбу здоровенная шишка. Это не беда! Лоб для мужика — самая бесполезная вещь. Жив ли? Дышит. Шепчет что-то. Жопер какой-то задание выполнил. Какой такой «жопер»? Может, шофер?

Эх, как там Нюрка своего носит? Вот так… На крюкишах. Взяли! Тяжеловат, не чета Нюркиному огрызку. Ну да ничего, донесем как-нибудь. Куда ж его? К себе, во времянку. Больше некуда. Кувалдочку я тоже не брошу. Упрут еще! Ну, мужичок, тронулись… Не в том счастье, чтоб лбом локомотив поймать, а в том, чтобы жить и поживать… Поживешь еще на белом свете.

* * *

«…ну, что я могу сказать вам, Волк… Я удовлетворен. Весьма удовлетворен. В докладе Слону я отмечу ваше усердие и профессионализм. Теперь мы, наконец, можем предоставить объекту „Губа " обещанный товар. А то он уже начал беспокоиться.

— Благодарю вас, Тигр. Но скорее уж не мое усердие, а Скорпиона. Между прочим, должен сказать, что, если бы не стимулген, объект „Джокер" вряд ли уложился бы в сроки. Правда, это снадобье не очень полезно для здоровья…

— Жизнь тоже не очень полезна для здоровья, Волк. От нее умирают. Кстати, Скорпион навел порядок после работы?

Вот тут, Тигр, случилось непонятное.

Скорпион использовал этот новомодный гипнонаркотик. То ли „Сирена", то ли „Горгона", не помню. В общем, какая-то древнегреческая вредная баба. Короче говоря, объект „Джокер"должен был сделать все сам. К этому все и шло. Он выехал в нужном направлении, вышел на станции Каменья, а потом исчез…

— Как исчез?

— Может, вы просто плохо искали его останки?

— Мы их вообще не искали. Но никаких сообщений о попавшем под поезд № 21 в этот день не было.

— И что теперь, Тигр? Как это отразится на проведении операции?

— Пока не вижу никаких препятствий. А „Джокера" мы найдем…»

 

Глава 16

НА ДЕЛЕ ДУМАЛ ТЫ О ТЕЛЕ, ОТПРАВИВ ВСЕХ НА БУКВУ «Ж»!

Если организация Кабачка была преступной не в большей степени, чем правительство любой из южноамериканских стран, то представители салтыковской группировки были попросту разбойниками с большой дороги. Это были откровенные бандиты, кичащиеся своей кровавой славой.

Уровень их деятельности предполагал использование кистеня, топора и ржавого тесака. Однажды на рабочей встрече руководителей нескольких наиболее влиятельных неформальных объединений Кабачок элементарно доказал всем присутствующим, что существование таких примитивных и опасных сообществ, как салтыковская группировка, полезно для других организаций, занимающихся настоящими и серьезными делами.

Общественная опасность салтыковцев была совершенно очевидна и не нуждалась в анализе и доказательствах. Их внешний вид, вызывающее поведение в общественных местах, кровавые, шокирующие общество преступления, совершаемые ими, были налицо. Когда этих тупых и опасных бандюков ловили, показывая по телевизору операцию по их захвату, народ получал удовлетворение. В общественное сознание внедрялся образ именно такого преступного сообщества.

Салтыковские братаны: Вован, Букаха и Крендель ехали в старом черном «БМВ-525» по проспекту Энгельса в сторону Лысой горы.

В багажнике их машины лежал Михаил Борисович Иванов. Он был связан, и рот его был заклеен пластырем.

В ста метрах позади следовала еще одна машина, «Жигули» пятой модели, в которой сидел новобранец-салтыковец Огурец. Дистанция — сто метров. Задание — сечь поляну.

Огурец, чувствуя себя агентом прикрытия, держал дистанцию и смотрел по сторонам злобно и подозрительно.

Михаил Борисович Иванов, упакованный в багажнике «БМВ», стал жертвой примитивного жульничества, закономерно перешедшего в вымогательство с применением угроз и силы. Говоря проще — его развели по полной.

На пятидесятом году жизни он пришел к выводу, что настало время позаботиться о старости и создать надежный источник постоянного дохода.

Наведя справки, Михаил Борисович достал из-под матраса несколько тысяч долларов, накопленных им за последние годы жизни, и купил хороший ларек. На товар денег не хватало. Кроме того, нужно было заплатить немедленно объявившейся «крыше».

«Крышей», ясное дело, были салтыковские орлы-стервятники.

Дальше пошло по накатанной схеме. Салтыковцы предложили ему деньги, не требуя никаких гарантий и процентов. Михаил Борисович, не почувствовал ничего подозрительного и с радостью согласился принять помощь. Человек человеку — брат, думал он.

Далее, когда четыре тысячи долларов были уважительно вручены ему, он заплатил взятки чиновникам, наполнил лавку товаром и приготовился богатеть. Он так верил в это, что даже купил небольшой сейф размером с коробку из-под ботинок, и вмонтировал его в стенку между сервантом и трехстворчатым шкафом. И, как положено, прикрыл его картиной «Иван Грозный и его сын Иван».

Первые же дни торговли были удачны и вселили радость в его душу.

Но случилось так, что его малопьющий продавец вдруг оказался настолько пьян, что не заметил, как из ларька вынесли буквально все.

Прибывшие на место происшествия представители «крыши», а именно — Вован, Букаха и Крендель, провели короткое следствие и вынесли вердикт — сам виноват!

Михаилу Борисовичу было рекомендовано в кратчайший срок решить, что делать дальше, и не забывать о том, что врученные ему деньги были выдернуты из важного дела, которое должно было принести баснословные барыши.

Кратчайший срок, соответствовавший трем дням, быстро прошел. Разговоры пошли в другом ключе.

Первый разговор в новом ключе закончился тем, что ларек, оцененный едва в четверть своей первоначальной цены, перешел в собственность салтыковцев в качестве погашения весьма незначительной части долга. Долг, надо заметить, рос удивительно быстро. В его сумму, кроме основных четырех тысяч, вошла стоимость розыскных мероприятий пропавшего вдруг продавца и прочие непредвиденные расходы, вроде оплаты нелегкого труда якобы подключенных к делу знакомых следователей из районного отдела милиции.

Когда сумма повешенных на Михаила Борисовича денег дошла до двенадцати тысяч долларов, для него стало очевидным, что маленький сейф, купленный им, годится разве что в качестве урны для его праха. И надгробием, если оно будет иметь место вообще, окажется раковина с цементом.

Наконец, в неприятных разговорах с представителями «крыши» прозвучало слово «квартира». Михаил Борисович подозревал, что дело идет к этому, но не хотел даже думать о таком ужасном финале. И поэтому, когда разговор коснулся отчуждения его двухкомнатной квартиры в пользу кредиторов, он встал на дыбы. Это была ярость кролика, которую трое бандитов тут же укротили демонстрацией откровенной угрозы.

Разговор происходил на территории кооперативных гаражей, и в соответствии с намеченным планом, который предусматривал произвести в этот день окончательное устрашение клиента, Михаил Борисович был связан, рот его был заклеен пластырем, и его оцепеневшее от ужаса тело было уложено в просторный багажник весьма не нового, но все же «БМВ».

Предполагалось разыграть перед Михаилом Борисовичем следующий спектакль:

«Грубый и страшный Вован рвется угробить „козла", который подставил их и их деньги. Добрый Букаха удерживает Вована, позволив, однако, несколько раз ударить клиента. А рассудительный Крендель будет выдвигать разумные доводы и подкидывать конструктивные предложения, касающиеся, однако, того, что с квартирой все-таки придется расстаться. После чего наступают спокойствие и мир».

А пока Михаил Борисович находился в багажнике в состоянии замотанной в паутину мухи и с ужасом прислушивался к доносившимся из салона неразборчивым разговорам и взрывам грубого смеха.

* * *

Шварц и Ден тоже ехали по проспекту Энгельса. Они выполняли просьбу шефа, который, заботясь о своей любимой племяннице, послал ей на дачу в Синий Бор припасы и гостинцы. В их багажнике томились форель, курочки, половина туши небольшого теленка, овощи, фрукты, напитки и прочая снедь. Машина, в которой они ехали, была обыкновенной жигулевской «десяткой», во всяком случае — внешне. Внутренне же «десятка» была в безукоризненном техническом состоянии, с двигателем, форсированным в мастерских сборной города по ралли. Правда, теперь машина заправлялась только 95-м бензином.

Проехав мимо железнодорожной станции «Горбунки», Шварц остановился у ларька, чтобы купить бутылку «Пепси». Из остановившейся впритык к «десятке» «БМВ» вылез здоровенный амбал. Проходя мимо Шварца, амбал намеренно задел его плечом и, не извиняясь, попер дальше. Шварц ощутил в области солнечного сплетения легкое дуновение пустоты, но усилием воли тут же погасил его. Пацан искал приключений. Ну и пусть себе ищет в другом месте. Глубоко выдохнув, Шварц открыл дверцу и уселся за руль.

— Видал? — спросил он у Дена и завел двигатель.

— Видал, — ответил Ден, смотря в широкую спину бандита, который, отпихнув в сторону ветерана-инвалида Великой Отечественной, стал затовариваться пивом без очереди.

Шварц, он же Геннадий Шишкин, был человеком смелым и сильным, но старался всегда быть хладнокровным. В свою бытность командиром отряда спецназа, ему приходилось не раз убивать, выполняя свою работу. Но, несмотря на все свое хладнокровие, в обычной жизни он патологически ненавидел бандитов отморозков, безнаказанно издевающихся над простыми людьми.

Включив поворотник, Шварц отъехал от поребрика и, быстро набрав скорость, влился в поток машин.

Посмотрев на датчик бензина, он сказал:

— Надо бы заправиться, — и перестроился в правый ряд.

В это время Огурец, боясь потерять из виду «Бомбу», проехал на красный свет и этим сильно порадовал гаишника, стоявшего на Потемкинской площади. Гаишник неторопливо изучил документы. Ситуация усугублялась тем, что у Огурца не было с собой ни копейки.

Так и не дождавшись заветного предложения разобраться на месте, инспектор вздохнул и предложил нарушителю сесть с ним в машину ДПС для составления протокола.

Расстроенный Огурец был вынужден принять это предложение.

Впрочем, он надеялся догнать братков вовремя.

Шварц свернул к заправке «Баррель» на углу Индустриального проспекта, когда его машину опасно подрезала все та же «Бомба», нагло влезая первой на заправку за 95-м бензином. Шварц едва успел затормозить, чтобы не протаранить «БМВ» правую заднюю дверь.

Из «БМВ» вылез давешний громила, оценивающе посмотрел на ничтожное расстояние, оставшееся между двумя машинами, и произнес:

— У тебя денег много, что ли? — и, угрожающе плюнув на асфальт рядом с «десяткой», ушел платить.

Вернувшись, амбал встал рядом с колонкой, картинно оперся на «БМВ» и принялся демонстративно разглядывать скромную «десятку». Дружки, сидевшие в салоне иномарки, тоже обернулись, глядя на Шварца и Дена и усмехаясь при этом.

Закончив заправку, амбал еще раз бросил на «десятку» презрительный взгляд и дал по газам так, что оставил на асфальте две черные полосы.

Выждав несколько секунд, Шварц включил передачу и медленно проехал мимо колонки.

— Заправимся позже, — спокойно сказал он, и Ден внимательно посмотрел на старшего.

Шварц выехал с заправки и сразу же увидел впереди черный «БМВ», который, нарушая все элементарные представления о безопасности движения, рискованно вилял между рядами, пугая других водителей и резко ныряя в промежутки между машинами.

Шварц, не приближаясь к «БМВ», держался на таком расстоянии, чтобы не потерять иномарку из виду.

После поста ГАИ машин стало поменьше, и Шварц отстал метров на двести, чтобы не мозолить глаза сидящим в «БМВ». Он знал, что догнать их не составит для него ни малейшего труда, и спокойно закурил.

— Достань, — сказал Шварц.

Ден вынул из замаскированной в правой двери ниши модерновый «вальтер» и протянул Шварцу.

Тот, не глядя, засунул пистолет за пояс.

Будучи подчиненным Шварца, Ден точно знал, когда приятельские отношения уступают место выполнению приказов, и ни о чем не спрашивал. Он знал, что будет дальше, и молчал, приготовившись действовать по обстоятельствам. Приготовления эти сводились к тому, что он достал из-под сиденья пистолет «Макарова», взял его в левую руку и, передернув затвор, накрыл руку с пистолетом тряпкой.

Теперь и он был готов.

Через некоторое время «БМВ» притормозила и замигала левым поворотником. «Бомба» свернула на примыкающую к трассе бетонку и прибавила ходу. Шварц, свернув следом, немного наддал, выдерживая дистанцию. Ни впереди, ни сзади никого не было. Так они проехали около километра,

— Пора, — сказал Шварц и вдавил педаль в пол.

«Десятка» прыгнула вперед, в считанные секунды догнав «БМВ». Шварц с ходу объехал бандитов, тут же технично прижав их к обочине. Водитель «Бомбы» был вынужден вдарить по тормозам, чтобы не столкнуться с подрезавшей его «десяткой».

«БМВ» не оставалось ничего другого, как в туче пыли юзом затормозить на обочине. Как только машины остановились, Шварц открыл дверь и быстро вышел. У него не было ни малейшего желания пугать этих ублюдков стволом и наслаждаться их позором. Пистолет он держал в опущенной правой руке, которую прятал за бедром. Подойдя вплотную к левой передней двери «БМВ», он поднял пистолет и тут же выстрелил открывшему пасть бандиту прямо в нос. Второй выстрел пришелся на долю соседа, пуля попала ему в шею. Схватившись за рану, он захрипел. Видя, что настает кирдык, сидевший на заднем сиденье третий бандит протянул было руку к двери, но тут же получил пулю в голову.

Шварц, не торопясь, произвел три контрольных выстрела и поставил пистолет на предохранитель. Обернувшись, он увидел стоявшего за спиной Дена с «Макаровым» в левой руке. Протянув ему «вальтер», Шварц вынул мобильник и нажал несколько кнопок. При этом, стоя слева от «БМВ», он не сводил взгляда с трупов, желая быть твердо уверенным, что они именно трупами и являются.

На том конце сняли трубку, и Шварц сказал:

— Владимир Михайлович, это Шварц. Мы с Деном по пути попали в небольшую историю, но теперь, кроме нас с ним, об этом никто не помнит. Да. Салтыковские. Трое. Хорошо. На обратном пути. Всего хорошего.

Шварц убрал трубку в карман:

— Поехали отсюда. Нас еще Леночка ждет.

Подъехав к перекрестку, «десятка» притормозила, чинно свернула налево, пропустив всех, кого следовало, и поехала в Синий Бор.

Через двадцать минут, после расстрела пассажиров «Бомбы», к месту событий прибыл Огурец. Увидев впереди стоявший у обочины «БМВ», он лихо притормозил рядом. Однако, когда он вышел из машины и увидел, что не все так хорошо, как ему казалось, его радость сменилась тошнотой. Из багажника раздался глухой стон.

Вспомнив, что в багажнике томится клиент, Огурец осторожно, стараясь не смотреть на трупы и не запачкаться кровью, вынул ключи из замка зажигания и открыл багажник. Развязав Михаила Борисовича, он помог ему выбраться наружу, сорвав с его рта пластырь.

Клиент выглядел и чувствовал себя отвратительно. Однако, понимая, что можно оказаться полезным и за счет этого выскользнуть из ситуации с квартирой, он быстро заговорил:

— Одного зовут Шварц, другого — Ден. Звонили какому-то Владимиру Михайловичу.

Огурец сделал умное лицо и кивнул.

Ему пришла в голову мысль о том, что важная информация может помочь ему переместиться из шестерок в восьмерки, а то и в девятки. Понимая, что толку от клиента сейчас никакого, бандит сказал:

— Если хочешь жить, вали отсюда, и побыстрее.

Эту фразу он неоднократно слышал в боевиках, и она очень нравилась ему. Не успел он произнести ее до конца, как увидел быстро удаляющуюся в сторону леса спину Михаила Борисовича. Еще никто и никогда не принимал так близко к сердцу сказанное Огурцом. Бандит прыгнул в свою помойку и укатил со всей возможной скоростью. Подъехав к трассе, он повернул в сторону города и направился в кафе «На нарах», где обычно проводили свое время приближенные к господину Салтыкову лица.

* * *

«… тревожат не совсем приятные и несовсем понятные новости. Вам, Тигр, наверное, еще не известно, что на заброшенной бетонке за Осиновой Рощей произошла перестрелка. Угробили трех салтыковских. Ну, туда им и дорога. Но, как выяснилось, это сделали люди объекта „Губа ".

—Что вы говорите! Вы не ошибаетесь, Волк?

—Если вы напомните мне, когда я ошибался за последние пять лет, я готов съесть вашу чековую книжку.

—Хорошо, хорошо. Продолжайте, Волк.

—А что продолжать? Ну, Салтыков каким-то образом узнал, кто это сделал. Больше ничего не известно. А самое главное — неизвестны мотивы. Интересы объекта „Губа" и этого первобытного головореза не пересекаются никак, так что, Тигр, я ничего не понимаю…

—Хорошая история. Я, честно говоря, тоже не понимаю этого. Но то, что теперь начнется, совершенно очевидно».

 

Глава 17

НАЗВАЛСЯ «ГРУЗДЕМ»?! — ПРОДОЛЖАЙ ЛЕЧИТЬСЯ!

Давно Бекас не чувствовал себя таким бодрым, свежим, способным на действие.

Около восьми часов вечера, когда солнце светило еще достаточно ярко, Бекас сел в свой «опель», решив немного проехаться по городу. Как всегда, в последнее время он взял с собой пистолет, так было спокойнее. В маленьком кожаном карманчике, имевшемся на кобуре, находилась тысяча долларов для коррумпирования ментов, если те прихватят с пушкой.

Сидящий за рулем иномарки среднего класса, аккуратно подстриженный Бекас в своих интеллигентских очках выглядел, как средненький коммерсант, спешащий на дачу к жене и детишкам в этот субботний вечер. Впереди показался небольшой железнодорожный переезд. Чертыхнувшись, Роман вынужден был резко затормозить. Коричневый «Мерседес-190» древнего 1991-го года выпуска, громко гуднув, прогромыхал справа. Сидящие в «мерзавце» салтыковцы посчитали себя обиженными и тут же подрезали «опель» Бекаса, но Роман, предвидя такие действия, легко ушел от подставки вправо, на длинный и прямой, как стрела, проспект Чекалова. Это почему-то сильно не устроило салтыковцев. На следующем светофоре «мерзавец» остановился рядом.

В голове Бекаса мелькнула мысль о том, уж не вычислили ли его хозяева денег. Но она быстро исчезла, потому что сидевшие в машине, судя по мимике и издевательским жестам, обсуждали очкастого лоха. Когда загорелся желтый, «мерзавец» рванулся вперед, сразу же перестроился в тот же ряд, что и «опель» Бекаса, и опять резко затормозил.

Бандитам нужна была подставка, чтоб получить деньги на новую машину.

Бекас вовремя нажал на тормоз и остановился в полуметре от бампера старой иномарки. Сдав назад, он нажал на газ, быстро объехав стоявший «мерседес», и продолжил движение. Не сдержав раздражения, он показал «мерзавским» пассажирам фигу.

«Мерседес» завизжал лысыми покрышками и рванул в погоню. Догнав «опель», водитель «мерса» резко повернув руль, направил машину в водительскую дверь.

Бекас не отвернул в сторону, и бандит был вынужден резко затормозить и отвернуть влево, чтобы избежать столкновения.

Позорно закончившийся маневр разозлил претендента на высокое звание «короля подставы». «Мерседес» снова стал догонять «опель».

Бекас слегка придавил педаль газа, доведя скорость до ста сорока. «Мерзавец» не отставал. Менее чем через минуту они долетели до поворота на шоссе. Здесь велись ремонтные работы. Дорога резко сужалась, объезжая по краю огромный котлован. Бекас часто ездил по этому отрезку трассы, объезжая воскресные пробки, когда калымил на «единичке». Водитель «мерса», как всегда, не глядя на знаки, предостерегающие о сужении проезжей части справа, слишком поздно понял, что его переиграли.

Машины шли рядом на ста километрах в час, когда после поворота под колесами одной из них вместо надежного асфальта оказалась щебенка. «Мерседес» развернуло и понесло на ограждение котлована. Легко преодолев это препятствие, старенький «мерседес» на несколько секунд превратился в «мессершмитт», а потом в лепешку, разбившись о лежащие на дне котлована железобетонные плиты.

Бекас почувствовал, что очень устал. Никакой радости от победы он не испытал, бандитов не жалел, но и ненависть куда-то ушла. Он вспомнил, что хотел вернуться домой до одиннадцати вечера, чтобы не разбудить Олиного сынишку шумом своего прихода. Не оглядываясь на место гибели бандитов, Роман направил «опель» обратно на шоссе.

Примерно в это же время на пустой бетонке за Осиновой Рощей Шварц вышиб мозги трем таким же, как эти четверо, представителям салтыковской банды. Вроде бы ничего особенного. Простое совпадение. Но весь изюм заключался в том, что оба события салтыковские приписали одному и тому же исполнителю.

Главный Диспетчер Совпадений был большим шутником.

* * *

«…и вот уже организовать то, чтобы общественное мнение не позволило государственной машинеувильнуть от выполнения этой грязной, но необходимой работы — наша прямая задача. Мы не для того поставили себя в положение несуществующей силы, чтобы оправдывать эту маску. Когда с террором будет покончено, никто не узнает, что это вы, Волк, тратили годы своей жизни на то, чтобы люди жили без страха. Вы не сможете похвастаться перед друзьями, которых у вас, кстати, и нет. И поблагодарю вас только я. А меня — Слон. А Слона… ну, это не для вас…»

 

Глава 18

МИЛЛИОН, МИЛИОН, МИЛЛИОН РАЗНЫХ СЛОВ! ОТ ПОСЛОВ, ОТ ОСЛОВ И ПРОСТЫХ КОЗЛОВ…

Кабачок сидел за своим директорским столом и слушал доклад о состоянии дел на фронте периодической печати. Дела шли хорошо, новое издательство, которое патронировала организация Кабачка, набирало обороты. Слушая докладчика, он время от времени согласно кивал головой, что вообще-то ни о чем не говорило. Он мог так кивать полчаса, а потом заявить, что докладчика следует повесить за ноги в арке Главного Штаба. Так что Евгений Рудольфович Камелин, занимавшийся вопросами прессы, не расслаблялся и был осторожен, как всегда.

За две недели, прошедшие со дня пропажи миллиона, был сделан вывод, что Бекасов либо залег на дно, либо уехал из города. С поиска Романа снимать не стали, но были дела и поважнее, чем утерянный миллион.

Стоявший на столе слева от Кабачка телефон тихо зазвенел.

Кабачок сделал рукой извиняющийся жест, снял трубку и негромко сказал:

— Слушаю… Да, Гриша.

Он слушал около минуты, потом нахмурился и произнес:

— Хорошо, соедините, только не забудьте включить запись.

После этого его лицо приняло недоброе выражение, и он сказал в трубку:

— Я слушаю вас, Салтыков.

Это было прямое оскорбление, но тупоголовый атаман, добивавшийся беседы с Владимиром Михайловичем, таких тонкостей не понимал и принялся излагать то, ради чего звонил.

Кабачок слушал его молча и не перебивал.

Минуты через три он сказал:

— Продолжайте, я вас слушаю.

Следующие две минуты он опять молчал и, время от времени морщась, отстранял трубку от уха. Потом сказал:

— Да, я понял тебя, Салтыков, до свидания.

И повесил трубку.

Тут же снова раздался тихий зуммер, и Ворон доложил, что разговор записан.

Кабачок поблагодарил его, отключился и снова повернулся к докладчику:

— Ну, Евгений Рудольфович, так что там с тиражами?

Через двадцать минут, когда все вопросы, касающиеся печати, были благополучно разрешены и Евгений Рудольфович удалился, Кабачок вызвал в кабинет Ворона и сказал ему:

— Гриша, через два часа — совещание. Позаботьтесь о том, чтобы все участники были оповещены.

Ворон учтиво кивнул и вышел.

Кабачок придвинул к себе лежащий на столе золотообрезный том Ницше, открыл его на закладке и погрузился в чтение.

Через два часа перед Кабачком снова сидели его двенадцать внимательных апостолов. Кабачок тихо постучал карандашом по столу, и сдержанные разговоры тут же прекратились.

Выдержав небольшую паузу, он начал:

— Два часа назад мне позвонил некто Салтыков и в грубой форме объявил войну.

Апостолы задвигались, раздались возгласы возмущения и удивления, кто-то засмеялся.

Кабачок опять постучал по столу карандашом и продолжил в наступившей тишине:

— Личность Николая Ивановича Салтыкова нам всем известна. Примитивный разбойник, не занимающийся никаким бизнесом, никаким делом, ничем, кроме грабежа и насилия. До сих пор мы терпели его существование потому, что своими беспредельными подвигами он отвлекал внимание соответствующих органов на себя. Теперь, когда семеро его подручных отправились на тот свет, он потерял голову и бросился на нас. Это связано с тем, что трое из них неудачно выбрали себе в жертвы двух наших сотрудников. Но кто убил еще четверых, и убил ли вообще, поскольку машина свалилась в котлован, — неизвестно. Он же считает, что это спланированная акция.

Кабачок взял в руки лист бумаги и, глядя в него, сказал:

— Банда Салтыкова, я говорю «банда» потому, что другого названия для этого нет, состоит из пятидесяти семи, точнее, из пятидесяти откровенных бандитов с большой дороги.

Кабачок посмотрел на одного из присутствующих и продолжил:

— Вот тут Герман Германович засмеялся, когда услышал об объявлении войны. Я понимаю его. Эту свору мы уничтожим без особого труда. Но, — Кабачок поднял указательный палец, — все равно это — проблемы. Все равно это — ненужный риск, это — привлечение внимания, это, в конце концов — неизбежные потери! И ЭТО мне не нравится.

Он сделал паузу:

— Через несколько минут мы продолжим обсуждение этого вопроса, а пока послушаем фонограмму моего телефонного разговора с Салтыковым. Гриша, прошу вас.

Ворон быстро вышел из кабинета, и через несколько секунд из акустической системы «Электровойс», которой был оснащен офис, послышалось шипение телефонных помех, затем голос Кабачка:

«Я слушаю вас, Салтыков».

Далее заговорил Салтыков (в основном «многоточиями», самые слабые из которых более всего были созвучны с международным словосочетанием «в сye SOS» и высоколитературным «похвалу я от хулимого отца»):

«Ты, петух …. ты что, …. творишь? Ты что моих братков мочишь, козел? Ты что о себе вообще думаешь? Да на зоне такие, как ты, у параши спят и … у всех, кому надо! Ты, …. беленькую рубашку надел, да? Ты, …. на своих самолетах летаешь, да? Мало вас, …. к стенке ставили! Ну, ничего, я это исправлю. Я тебя, …. в … и ты, …. будешь… у всей моей братвы по очереди. Бизнесмены …! Вы, …. Россию распродаете, а конкретных пацанов валите, да? Да я тебя вместе с твоими секьюритями по Центральной улице с оркестром раком выстрою! Ты что, …. себе думаешь? Ты Салтыкова с дороги убрать хочешь? Да Салтыков на твоей могиле, …. плясать будет! Да Салтыков тебя, мертвого, в

В таком духе монолог продолжался минуты три.

Потом Салтыков перешел к делу:

«Значит, слушай меня внимательно, ты, … …! За моих троих братков дорогих, которых твои козлы вонючие завалили в Осиновой роще, зашлешь мне отступного пятьсот тысяч. А за тех четверых, которых ты, …. на Юго-Западе в котловане уконтрапопил, еще миллион. У тебя, кровососа, эти деньги есть, я знаю. И не думай, что просто так откупишься, …. Потом мы еще будем решать, как тебя убить. А может, и не убьем. А за кровь невинную моих пацанов твои … ответят. И еще как ответят! А ты, …. плакать будешь горько. Развелось вас тут… всех вас, …. положим! Деньги, …, завтра в зубах принесешь! Лично! Где меня найти, знаешь. Ты меня понял? Понял, я тебя спрашиваю, … …?

Кабачок оглядел присутствующих.

— Ну, что скажете?

На лицах присутствующих было по большей части недоумение. Блатная истерика Салтыкова произвела на всех странное впечатление.

— Это невероятно, — наконец произнес Стекольщик Сан Саныч, — неужели такие ископаемые злодеи еще не перевелись? Я, конечно, слышал о том, что представляет из себя этот Салтыков, но чтобы вот так…. Ни за что бы не поверил, если бы не услышал собственными ушами!

— Да, Сан Саныч, именно так! — подтвердил Кабачок, — и в самое ближайшее время нам следует ждать его действий. Это будут прямые незатейливые нападения со стрельбой и трупами. Это — война. Такие, как Салтыков, не способны на шахматную игру. Кистень, кровь, трупы, на которых будет плясать его братва, вот что будет. Его не волнует несоразмеримость наших сил. Он бросится на нас, как бешеный пес. Но я бы не сказал, что он бесстрашен, как самурай. Он — дурак. А это намного опаснее.

— Думайте! — обратился он ко всем, и наступила тишина.

Генералы думали, переговариваясь вполголоса, а их маршал молча смотрел на них и ждал. Ворон в это время разносил кофе и чай.

* * *

«…знаете, Тигр, я начинаю беспокоиться. Происходят непонятные вещи. В тот же день, когда убивают троих салтыковских беспредельщиков, еще четверо погибают в очень сомнительной аварии на другом конце города.

— Послушайте, Волк, давайте без эмоций.

— Прошу прощения. Я продолжаю. Семеро головорезов отправились к своим предкам. Это хорошо. Меньше работы судам и прочее. Но Салтыков уверен, что все это — дело одних рук. И то, что он сейчас начнет где только можно устраивать стрельбу по сотрудникам „Губы " — это совсем нехорошо. Губанов должен спокойно заниматься своими делами. Его дела — это, отчасти, и наши дела.

— Ну, ладно, продолжайте.

— То, что затеял Салтыков, может поставить под угрозу все наши планы. Его нужно устранять.

— Вам бы только устранять… Какой-то вы кровожадный, Волк!

— Я говорю вам то, что думаю по этому поводу.

— Хорошо. Сегодня же свяжусь со Слоном и доложу ему.

— Теперь о нашем деле. Автоматы стоят на складе и ждут. Надо активизировать объект „Туба". Пора бы ему выкупить заказ…»