Вопрос пополнения карманов на текущие расходы стоял для Сергея довольно остро. Понятно, объявись он в любом месте Питера, где по столу шлепают игральными картами, как всевидящий враг об этом ярком факте его биографии узнает мгновенно. Вот и приходилось изыскивать доходную статью в малознакомом мире тотализатора. От Конюшенной площади идти было недалеко, и уже через десять минут они окунулись в шум «Футбол-бара».

— Пепел, зачем мы здесь? — робко спросил Валерий Константинович. Раскаиваться начал, что ли? Или испугался?

— Слышь, Лунгин, — не поворачиваясь к безутешному отцу, процедил Пепел. — Зачем здесь я: поиздержался малость в последнее время. А вот почему ты прилип ко мне репьем, и главное, почему покойный Эсер мне из-за тебя хребет царапал, я хотел бы услышать со всеми подробностями.

Валерий Константинович отшатнулся, будто получил по зубам от хулигана. Пепел взял линию. Собственно, сегодняшняя гонка, Гран-при Японии, была последним этапом Чемпионата. Да и несгибаемый Шуми еще шесть этапов назад досрочно стал пятикратным чемпионом.

— В принципе, он теперь может вообще не выходить на трассу, — для убедительности поджав губы, рассуждал над ухом Пепла один из проигравшихся подчистую завсегдатаев, — все равно никто ему не помешает. Ура, конечно, но речь о другом. Сколько у вас денег?

Пепел наглый вопрос проигнорировал, однако равнодушное молчание не явилось достаточным средством защиты от незваного советчика.

— «Формула» сейчас надежней, — жарко шептал завсегдатай и хватался за хранящийся у сердца мятый и во многих метах подчеркнутый дрожащей рукой «Спорт-Экспресс», — Всё известно заранее! — Пятна на брюках советчика отчетливо виднелись даже при искусственном освещении, — Трасса не самая легкая, это тебе не итальянская «Аутодроме Национале», здесь, в Сузуке, халявы не будет!

Пепел краем отметил, что льнущий к его бумажнику гражданин обут в летние сандалеты.

— А, следовательно, для победы нужна хорошая машина. «Феррари» в этом году на голову выше БМВ или «Серебряных стрел». Знаешь, даже анекдот есть. Получают зарплату пилоты «Феррари». Михаэль увидел, сколько у Рубенса, и кричит: «За что тебе столько?!», «А на какие бабки я буду механиков „Мерседеса“ целый уик-энд спаивать?!»

Посетители «Футбол-бара» напоминали стайку воробьев перед генеральной дракой, или клубящийся рой возбужденных пчел.

— Если же игрок ставил, что Россия выиграет и первый тайм, и весь матч, коэффициент доходил уже до двух с половиной, нарастая, таким манером, по мере повышения уровня риска, сложности ставки, а в последнем случае и взаимосвязанности событий. Любопытно, что вышедший счет матча был настолько непредсказуем, что иные букмекеры в принципе не предлагали его в списке возможных, — бубнили справа алчные личности с волосами цвета прокуренных усов.

— …Так вот… Шуми у нас на первой линии стартовой решетки. Поул, как водится… Имеет смысл ставить, во— первых, на победу Шумахера. Во— вторых, на дубль «Феррари»…

— …Матч судил известный итальянский арбитр Пьерлуиджи Коллина, не случайно прозванный спортсменами Фантомасом. Прославился он и любовью к пенальти в конце игры (памятен важнейший матч с участием сборной Чехии на чемпионате мира, когда игрок команды в прямом смысле на коленях умолял Коллину отменить назначенный одиннадцатиметровый, естественно, безрезультатно), и нетерпимостью к апелляциям, симуляциям и рукоприкладству. За что и был строго наказан швейцарский игрок, ударивший по щеке нашего полузащитника. А возможность получения красной карточки оценивалась букмекерами в три, семьдесят пять… — бубнили справа.

— …У них в этом сезоне уже семь дублей было, почему бы и восьмому не быть? Трасса сложная, но не шибко скоростная. Тем более нужна хорошая, надежная машина…

— …От Булыкина гола не ждали: не забьет — один и три десятых, забьет — три и две десятых. Интересно, каков был бы коэффициент на оформленный им хет-трик? Курьез и в том, что ставки на швейцарских игроков не сыграли, так как случился автогол. — монотонно бубнили справа.

— …А значит, в-третьих, ставим на дубль быстрейший круг одной из «Феррари». Скорее всего это будет Шуми, смех смехом, а у него машина лучше, да и при всем моем уважении к Барикелло, он не так хорош, как партнер по команде. Ну и сделаем ставку: кто доедет. Хотя здесь рисковать не стоит, но Райкконена и Ральфа Шумахера — можно учесть.

Наконец Сергей оторвался от линии и студено посмотрел в глаза наседающему завсегдатаю. Дополнять выразительный взгляд какими-либо словами не потребовалось, обутый в расползающиеся сандалеты знаток стушевался и отлип.

Пепел сунулся в окошко, сделал ставку и, появившись уже за спиной густо потеющего и обалдевшего от кипящих вокруг страстей Валерия Константиновича, хлопнул папашку по плечу:

— Если вы еще здесь, значит решились открыть мне всю правду. Что ж, это разумный шаг.

— У меня есть небольшая фабрика по производству лекарственных препаратов, — со скрипом начал Лунгин.

— На сколько небольшая?

— Тридцать четыре и шесть десятых процента петербургского аптечного рынка. Эсер был моей крышей, точнее — старшим партнером.

— Страшным партнером, — показал зубы в бельмондовской улыбке Пепел.

— Да? — волновались в двух шагах, — Ну, мне же лучше, новичкам везет. Вот, например. Такой случай был, весь мир история облетела. Жил один мужик в Англии, и была у него мечта — накопить пятьсот тысяч фунтов, поехать в Лас-Вегас и поставить на черное. Специально ради осуществления этой мечты он занимался бизнесом. А в казино никогда нее играл, и в любые азартные игры тоже. В итоге — накопил! А сумма— то немалая, и к слову — все его состояние. Стал собирать чемоданы в Вегас, жена в истерике, дети плачут, мать-старшука с горя убивается, друг хочет в психушку сдавать, но нет, наш герой оказался упорным. Поехал. Поставил. Всё сразу на черное. Выиграл. Вернулся и больше никогда не подходил к казино.

* * *

Полученное сообщение не застало капитана Павлову врасплох. Собственно, удивить, а тем более шокировать эту красавицу было невозможно. Рисуя ее негатив липовому журналисту Ханумову, майор Горячев во многом не ошибался, она была принципиальной и властной, но, однако, не типичной стервой из пошлых комедий. Павлова обладала изощренным умом, железной хваткой и холодным — когда доходило до практики — сердцем, почти по Дзержинскому. Именно поэтому она не только поверила неожиданному подарку, но и поняла, что игра, в которую ее кличут — не игра для одиночки. Но громкое дело было необходимо капитану Павловой, будто Африка перелетной птице, Терминатор действительно не прогадал в своем расчете. Перечитав еще раз послание и сохранив его в папке «Вкусно», Анастасия вышла из сети и, пока компьютер выключался, приняла решение.

— Ну, Настёна, умница! Если ты раскроешь дело до середины ноября, мы не то, что пятипроцентный барьер, мы все пятнадцать процентов огребем! Помогаю тебе, а сам думаю, как бы ты мое место не заняла. Смотри, я тебя бояться начинаю. — Патрон вопросительным знаком навис над столом.

Еще в кабинете находились два вполне приличных кресла, обитые тисненой кожей, у стены напротив окна выстроились рядком несколько стульев, и — стоял посреди комнаты — еще один столик, на коротких ножках, с образцами агитации и хрустальной вазочкой, не знавшей цветов.

— «Огребают» — проблемы, а барьеры — берут с разбега, — капитан Павлова брезгливо хмыкнула.

Валентин Владиславович Селезень-Лапицкий (причем у первой фамилии, для полного издевательства над обладателем, ударение приходилось на последний слог), председатель петербургского отделения партии «Люди России», понял двусмысленный смешок по-своему. Дескать, куда уж мне, несмышленой бабе, до вас, батюшка Валентин Владиславович. Конечно же, Валентин Владиславович шутил, обвиняя Анастасию Павлову в столь низком коварстве. Всякие сплетни и наговоры против Павловой разбивались о стену веры и упертости Селезня-Лапицкого. Три года назад, когда ему было пятьдесят семь, он принял Настеньку под пушистое крыло — умеренно правое, осторожно левое. Он хорошо помнил, с чего зародился союз.

Проходило одно из первых собраний, когда партия, сейчас имеющая вес в Думе, была сборной солянкой энтузиастов. Тогда обсуждался вопрос генерального лозунга на региональном уровне. Елизавета Серпухова, заклятый враг Селезня-Лапицкого, метившая в председатели партии, безапелляционно выкрикнула:

— Всё лучшее — населению!

— Американскому.

Серпухова отцедила яростный взгляд в сторону Анастасии, так мимолетно и наповал утопившей посыл. Павлова, в свою дуэльную очередь, насмешливо и кокетливо приподняла бровь, хотя ни насмешницей, ни кокеткой она не слыла — просто терпеть не могла визгливую Елизавету. Одним брошенным на заседании словом Анастасия обрела врага. И де факто приобрела пылкого поклонника в лице Валентина Владиславовича, которого де юре выбрали в председатели. И теперь Анастасия, с ее незапятнанной репутацией, была знаменем партии — во всяком случае, в глазах Валентина Владиславовича.

Сегодня она пришла просить дозволения на авантюрное по его меркам предприятие. При всей своей наивности в отношении железной капитанши, Валентин Владиславович смекал, что она чего-то не договаривает. На его столе язвой лежали интернетовские распечатки рейтинга, где партии светило блекло. Еще на его столе возвышался бронзовый продукт — медная скульптура сокола, которую подарили итальянские муниципалы вместо денежного вливания, отделались посулами дружбы.

— Но погоди, ты раскрываешь дело, ты спасаешь похищенных подростков — вся слава тебе. При чем здесь наша партия?

— Без партии я — ноль. Без партии, точнее, без ресурсов партии, я ничего раскрыть не смогу, и не смогу никого освободить, руки коротки. Смогу только упечь на зону дважды судимого симпатичного балбеса Сергея Ожогова, хотя вряд ли он при чем-то. А опираясь на доверие партии, я смогу докопаться до сути, но это, скорее, мой кусок пирога. Зато далее партия первой будет слушать репортажи с театра военных действий за передел медицинского рынка, ведь вести дело буду именно я. Уже сейчас можно диктовать заказные статьи и листовки, что партия озаботилась очищением рынка от криминала.

У Лапицкого зазвонил мобильник, но он отрубил звонок, даже не поинтересовавшись номером побеспокоившего. Настя продолжила отвешивать вкусные фразы:

— Бандиты перехлопают друг дружку, а партия этот результат запишет в свои заслуги: только вы и я ответственны за то, как будет освещаться эта война для обывателей. Если же в процессе слетит с должности мой майор, я не окажусь слишком огорчена.

Нет, не даром Настя обладала неисчерпаемым кредитом доверия: отказать ей председатель не смог, а честно — не очень-то и рвался, перспективы завораживали. Особенно, когда Настенька, теплая и благоухающая чем-то восхитительным без химии, уселась перед партруком прямо на пол, призывно глядя ему в глаза.

Вообще-то с этого ракурса замечалась не только потрепанность вождя, но и малолицеприятные подробности финансового достатка партии. Не подметенная три дня целофанка от банального сердечного средства и рядом же смятый рецепт. Сдохшая трехрублевая авторучка и стальные скрепки. Мало того, что у движения нет средств на попсовую канцелярию, но и уборщица оплачена не через день, а раз в неделю.

— Опять затеяла что-то рискованное, — пожурил старший для солидности, но тут же поторопился кивнуть, боясь спугнуть синюю птицу, — но я согласен. Поступай, как считаешь нужным.

— Я знала, что ты не откажешь.

Это «ты» было для шефа слаще карамельки. Единомышленница легонько поцеловала патрона в желто-розовую щеку, покрытою тоненькой паутиной морщин.

«Еще бы он отказал!», — мысленно фыркнула Анастасия, пружинисто и победно выходя из кабинета, этакая амазонка. Капитан Павлова даже не просчитывала, что предпримет, запрети ей Селезень-Лапицкий определенную самодеятельность. Эти выборы, конечно, Настя — не комбайн, но через уставные четыре года ее звезда должна воссиять, как там у Пушкина: «И, в гроб сходя, благословил…». Она потерпит и подыграет.

В приемной триумфиаторша остановилась перед большим зеркалом в аляповатой резной раме. Поправила для порядка прическу, хотя, конечно же, остановилась полюбоваться собой. Такой бабочке мало кто откажет, подойди она с умом и желаньем. Невысокая, приятно полная, рыжеволосая, с тонкими чертами лица, в неброских украшениях, мутно-зеленом гражданском костюме. Анастасия Павлова предпочитала такой цвет не случайно. Это было ее единственной, но объяснимой слабостью, и, в какой-то степени, ее тайной.

Тройка активистов на заднем плане комнаты не стеснялась Насти:

— Вечером в клубе ЛОМО будет встреча с избирателями «Народного голоса». Я тут у одного прапора купил хитрые ампулы. Ты проникнешь в зал, сломаешь и подбросишь. Вонь пойдет такая, что толпа через минуту рассосется.

— А у нас рядом собрались сквер сносить, элитный дом строить, окружающие жильцы в безнадеге. Давайте митинг соберем, телевизионщиков фуршетом заманим.

— А кто вонючки подбрасывать будет?

— Все жильцы за нас потом голосовать будут.

— Мы тут не в игрушки балуемся, а ты со всякой фигней…

«В лучшем случае хулиганка, Статья сто пятнадцать. Умышленное причинение легкого вреда здоровью. Но могут впаять и что-нибудь из двадцать четвертой главы „Преступления против общественной безопасности“, где наказываются лишением свободы на срок от пяти до десяти лет… — отчужденно подумала Настя, — Надо бы подсказать старичку, чтоб просеял ряды от экстремистов».

Анастасия Павлова, сама того не ведая, чем-то походила на своего наводчика. В частности тем, что все касающиеся ее дела предпочитала проворачивать сама. Нутром чувствуя настоящее дело, так выгодное ей, она домчалась до участка и закрылась в родном кабинете. У коллег был то ли второй завтрак, то ли первый обед, и беспокоить ее оказалось некому. Собственно, домашние номера телефонов той восьмерки информатор мог бы и не указывать — у капитана Павловой они имелись, но об этом действительно мало кто ведал: такие «папки» были не в юрисдикции тривиальной ментуры.

Первым в телефонной книжке значился Гриднев, Дмитрий Валерьевич. Павлова автоматически отметила, что, судя по номеру, он живет где-то рядом с ней, на Васильевском. Капитан набрала семь цифр. Трубку не брали долго, Настена терпеливо ждала. Наконец женский голос, с плохо сдерживаемыми истеричными нотками, спросил:

— Алло?

— Капитан Павлова из милиции беспокоит, — привычно, грубо, официально начала Анастасия, — Дмитрия Валерьевича будьте добры, срочно.

— Я спрошу, — заколебалась женщина. — Было слышно, как она брякнула трубку о стол.

Из отдаления, с другого конца провода, донеслись раздраженные голоса. Очевидно, капитан позвонила не вовремя.

— Гриднев у аппарата, говорите, — злодей неприятно картавил. Голос у него был беспокойный.

— Капитан Павлова. Дмитрий Валерьевич, что вы можете сказать по поводу убийства Савинкова Владимира Борисовича?

— Это что, допрос, Анастасия… пардон, запамятовал, как вас по батюшке? — Продемонстрировал преступный элемент некоторую осведомленность о личности звонившей.

— Увольте, по телефону не допрашивают. И мне будет проще, если вы станете обращаться: «гражданин капитан». — Настя не обозначила узнавание факта, что в определенных мирах ее котируют.

— А что же вы тогда задаете вопросы? Может. Вы ошиблись номером, и вам нужен мой адвокат? Я могу подсказать телефончик.

— Пока вопрос был один. Извольте ответить на него, в противном случае придется оформлять наш разговор официально, а вам башлять адвокатам по Гамбургскому счету! — Капитан Павлова, когда торопилась жить, ненавидела уламывать подозрительных идиотов.

Счастье Гриднева, что он отказался от конфронтации:

— Ну, что я думаю? Я ничего не думаю. Потому что не знаю.

Мимо кабинета кто-то прошагал, громко шлепая подошвами, хотя Настя не превышала полномочий, невольно снизила голос:

— А вы в курсе, что Эсер занимался незаконным ввозом медикаментов?

— Да, конечно. — Послышался ответ после внушительной паузы. Гриднев сообразил, что менты не очень разобрались в бизнесе покойника, ведь тот не столько ввозил, сколько контрафактил таблетки здесь. — А теперь его собака загрызла, надеюсь, вы осведомлены, что наши интересы не пересекались? И что теперь будет? — обреченно вздохнул Гриднев, типа сочувствует родственникам покойного. На самом деле торопливо гадал, какую из длинного ментовского языка можно извлечь выгоду, и что бы еще такое спросить, дабы телефонный разговор принес дивиденды по максимуму.

— Спасибо, это все.

— Уже?!

— Достаточно идти на сотрудничество. Это не больно. — Капитан Павлова повесила трубку. Перелистала телефонную книжку. Нашла следующий номер, но набирать его не поспешила.

Достала пачку «Честерфилда», прикурила. Анастасия прекрасно понимала, что сейчас сделала, и какая цепная реакция волчком закружит по городу. В принципе, звонить остальным уже было бы тратой времени. Гриднев — неуравновешенный тип, который растрезвонит о ее вопросах раньше, чем она докурит.

Она оказалась права. Цепная реакция, как ток по проводам, побежала по Питеру.

Но, раздавив окурок, Павлова принялась звонить остальным. Как правило, подолгу было занято. Она дожидалась, понимая, что волна опережает ее. Они знали о ее вопросах, и они ждали ее звонка, а она не могла не позвонить каждому лично. Не успели коллеги Насти сгрести в мойку пустые чашки и смахнуть с рабочих столов крошки хлеба, как она в восьмой раз сказала в трубку «Спасибо, это все».

* * *

Двор дома на улице Декабристов недобро ожил. Мешок остановился посередине и окинул места боевой славы хозяйским взором. За время отсутствия произошли очень незначительные изменения: на дверь одного из подъездов наклеили листовку с рожей, то ли вероятный депутат, то ли «разыскивается». Незабвенный Нарк, укуренный под вечер до мультиков, пробулькал что-то на тему долгов. И тут же заблудился в требовании оплатить поминки Болта.

— Явился, штымп? Бабло принес? — ткнул пальцем в сторону Мешка более внятный кенар, метко плевавший под ноги, — или папа не тот? Или нет папы?

Отвечать на выпад Мешок счел ниже достоинства, и, выдержав паузу, скомандовал:

— Все, гараж, на выход!

— Ты че? — не понял конструктивное предложение Нарк.

— Окрутел, ханурик, — ласково произнес слюнявый снайпер, утерев пасть.

— Гроб закрой.

— Ага, — согласился Нарк и захлебнулся анашовым хохотом.

— Не «ага», а «так точно».

— Не… — изумился слюнявый, на полусогнутых подошел к Мешку и целенаправленно занес кулак.

Мешок не медлил. Быстро, но с ленивым выражением лица, закинул левую руку за спину супротивника, вцепился в кулак и методом буравчика заботливо уложил шестерку под ноги — единственный приемчик из самоучителя «Дзюдо», освоенный, пока не надоело. Хотел, было, для верности пнуть в кадык, но решил, что еще успеет.

Нарк наблюдал сцену уже не равнодушно. Аленка восхищенно.

— Ползи на место. — надменно посоветовал младший Лунгин поверженному.

Нарк приподнялся, кряхтя, ему уже было не смешно:

— Че сидите?! Революция началась!

— Ну, в принципе притушить борзяка можно… — зашевелились остальные.

— Без разговоров, — прикрикнул не настроенный на лирику Мешок, и выхватил из— под куртки «белугу». — Молчать и слушать. Пушка — моя. Крыша — за мной. Командовать парадом буду я, — зафиналил варяг подслушанной где-то эффектной фразочкой.

Аленка взвизгнула. Кто-то непонимающе рыгнул. Нарк с шумом потянул носом воздух.

— Кто не согласен — шаг вперед.

— Иди ты… — протянул Нарк, — это несерьезно. В магазине игрушек паплюжную винилку спер?

Мешок вытянул вверх руку и спустил курок. Полыхнуло, двор заарканил и проглотил эхо, скрипнуло железо водопроводной трубы. Заслуженной дичью шмякнулась на гостеприимный асфальт убитая лоснящаяся ворона.

— Как говорит мой папа, — заявил Мешок голосом Сталлоне, которого все всегда выслушают, — надеюсь, это убедит вас в серьезности моих намерений.

Слюнявый потер запястье, отступил подальше и, потеряв интерес, стал отряхивать запыленные штанишки.

— Жить охота, — равнодушно сдался обанашованный Нарк, — ой, как охота.

— Про «Мешка» забыть. Хату прибрать. Порядок навести. Жратвы накупить. Аленка, ты со мной, — отдавал распоряжения Пашка.

* * *

Пепел равнодушно пробежал взглядом по полкам, на которых теснились бадьи с цветами, хотя подспудно признал — умеют черти показать товар лицом, если хотят. Подсвеченные неоном брызги переливались на нежных лепестках обязательных для ассортимента роз, необязательных кремовых лилий и совершенно неожиданных крапчатых экзотических уродцев (орхидеи?). Пахло пыльцой и прелью, не здоровый луговой воздух, который хочется вкушать полной грудью, а суррогат, словно в теплице. Цветочный магазин — кладбище цветов, где им отдают последние почести, выраженные в рублях.

Не любил Серега сопливостей, но что делать — стоило напомнить о себе не побеспокоенной после турне Инге, прислав букетик с запиской на тему «Навалились дела, расхлебаю — позвоню, встретишь в том самом отпадном лиловом платье». А, кроме того, свиданку с зубастой капитаншей следовало обставить по высшей ставке, это его последний шанс найти союзника.

Рядом, перед прилавком, грузно навалившись на стойку, толстый бородач решал вопросы доставки с ушлым продавцом, маленьким чернявым фраерком крысиного вида, похожим на Вуди Аллена.

— Розы в коробку, а за кактусом мои люди приедут к ночи. И главное — мне нужны иглы.

Фиалки и родендроны отражались в оклеенных зеркалами стенах. От пурпурно-розового, фиолетово-пронзительного и зелено-изумрудного рябило в глазах, парниковая духота пропитывала ворот рубашки сыростью, но чужие слова зацепили внимание Пепла. Продавец заботливо перевязывал кокетливой алой ленточкой продолговатую коробку. Розы, очевидно, были крепки и увесисты. Продавец не удержал коробку, одним углом ударив ее о столешницу. Розы тихонько звякнули шипами.

— Помилуйте, я же не держу иглы контейнерами. Надо заказывать.

— Заказывай.

— Сколько?

Бородач опасливо покосился на Пепла. Сергей сделал вид, что вовсю поглощен букетом белоснежных хризантем, распальцовкой торчащих из псевдокитайской вазы. В уме Пепел держал мысленно сфотографированного заказчика и сканировал сверху донизу. Борода и патлы в формате, который получается, если лелеять себя в модных парикмахерских салонах, но от случая к случаю. Бородач — не случайный чел, а привыкший к достатку — вон как рыхло держит в ладони стопку пятисоток. Кроме того, борода и патлы — шикарная вещь, если при необходимости мгновенно раствориться их скромсать под корень.

— Парочку.

Продавец присвистнул:

— Ого! Этак вы весь город утыкаете!

— Это уже не твои проблемы.

Продавец стушевался. Повадки услужливые, но морда продувная, ехидная. Бородач поднял коробку будто гирю, положил в большую спортивную сумку и, не попрощавшись, вышел из магазина, звякнув медным полуглухим колокольчиком. Как ни был кругл бородач, одежку, солидную по ценам, но неброскую, он носил еще на пару размеров просторней. Под таким зонтиком арсенал спрятать можно. И ботиночки — с резиновым ходом — бесшумные.

— Чего желаете? — обернулся продавец к Пеплу.

— Розу, — наугад бросил Пепел, надеясь поймать жаргон, прежнее равнодушие превратилось в пшик, здесь занимались товарами, в которых после повторного исчезновения младшего Лунгина Пепел нуждался чрезвычайно.

— Такую? — продавец вытянул из бадьи варварски роскошный цветок с миллионом чайных оттенков.

Пепел посмотрел на барыжку удивленно и недовольно, до кучи вспомнил ногти отчалившего бородача: желтые, конопляным, сиречь, ружейным маслом пропитанные.

— Крупнее. И новую. И чтобы шипов полный ствол.

Продавец улыбнулся уже дружелюбно, но еще насторожено. Его улыбка отразилась в тысяче зеркал, смешавшись с фальшивым блеском бисерных капель.

— Простите, а вам рекомендовали мой магазин?

— А кто сейчас ходит за покупками без рекомендаций? — Пепел улыбнулся в ответ так, будто прикупил двух тузов.

— И кто, простите, этот рекламодатель? — глупо хихикнул продавец, словно его пощекотали под мышками. Выступившие на лбу капли пота вряд ли объяснялись властвующей в магазинчике влажной духотой.

— Безвременно нас покинувший Эсер, — пожал плечами Пепел.

Лицо продавца приняло очень серьезное выражение, будто у подкрадывающегося к задранной антилопе грифа-падальщика, на которого оглянулся лев.

— Одну минуту. — Он нырнул за перегородку и провозился там минут десять. Вернулся с такой же коробкой, какую вручал толстому бородачу, и так же брякнул ее на прилавок перед Пеплом. — Примите мое сочувствие. Еще что-нибудь?

— Хотелось бы цветочков простеньких, полевых… Штучек пять. Ручных. И лучше желтых, как лимон.

— Желтый цвет — к разлуке, — пропел продавец.

Пепел недобро ухмыльнулся, еще это называется «улыбнулся со значением». Продавец слетал за перегородку и, вернувшись, шлепнул на стол пять маленьких коробочек. На каждой романтично читалась надпись «Кактус Mammillaria applanata».

— Еще что-нибудь?

Пепел не отказался бы от хорошего ствола. Но рисковать, не зная наверняка нужных слов, он опасался, и поэтому кинул тривиальную фразу:

— На ваш автоматически безупречный вкус.

Продавец не удивился. Его узкое лицо просияло. Воровато оглянувшись, хотя в магазине никого не было, он смотался в третий раз на свой невинный склад. Вернулся, заговорчески сопя, бережно и любовно опустил на стойку ярко-зеленую коробку:

— Зеленый — цвет жизни… — сказа он, проведя пальцем по крышке, как в эротических фильмах, и неожиданно на секунду приподнял ее. На дне коробки гордо покоился пустынный орел сорок пятого калибра, спутать который нельзя было ни с одним другим пистолетом. Чудо современной баллистики вызвало у Пепла ироничную дрожь где— то в предплечьях. Хотя никогда раньше он не испытывал особо пламенных чувств к огнестрельному оружию, оставаясь верным старой доброй выкидухе.

— На сегодня остановимся.

— С Вас три пятьсот.

— Евро?

— Это аренда офисных помещений в евро, а у нас солидный бизнес, — счастливый, что приобщен к большому делу, позволил себе приказчицкую шутку барыжка.

Мысленно любуясь новеньким, только что мелькнувшим перед глазами «Магнумом», Пепел подавил привычное желание уйти не расплатившись. Рука покорно полезла в лопатник и, не глядя, почти опустошила его, прощайте, денежки «Формулы-1». Настроение у Пепла ощутимо поднялось.

— А пакетика у Вас не найдется?

— Сколько угодно.

Продавец понимающе глянул, и вытащил из-под прилавка большую дорожную сумку.

— Заверните, — приказал Пепел.

Сервис был на высоте: покупки завернуты, уложены, упакованы, сумка застегнута. Довольный Сергей Ожогов направился к выходу.

— Простите, с вас…

Пепел медленно обернулся — опять взгляд льва на оборзевшего грифа-падальщика.

— За пакетик, — скис продавец, — двести восемьдесят рубчиков…

— Ты насчет рубчиков-то не зарекайся.

Ответом было покорное молчание. Пепел не спешил двигать, припомнив что-то:

— И кстати…

Продавец насторожился, предчувствуя неладное.

— Эту вязанку, — Пепел ткнул пальцем в пучок белых лилий, — моей девушке, улица Бухарестская, двести двадцать, сто семьдесят три. А эту, — палец выцелил бадью с веером алых роз, — Васька, Одиннадцатая линия, сорок четыре, шестнадцать.

* * *

Пока капитан Павлова прихлебывала раскаленный кофе, размышляя о только что проведенных разговорах и их возможных последствиях, тузы теневой медицины на повышенных тонах решали вопрос об экстренном саммите. Не успела капитан Павлова спрятать в стол протокол последнего на сегодня допроса, а ее непутевые коллеги слинять на второй обед, цех на задворках Балтийского вокзала постепенно стал наполняться участниками саммита. В этот раз никто не стремился встретиться в ресторане, не было настроя на спокойную беседу под пузырь старого доброго Хэннесси.

Федор Рукшин, в миру просто Модный, подал идею увидеться на его территории и гарантировал безопасность своим словом, благо, среди восьмерки не числились аллергики, иначе бы взрыв соплей гарантировался. Работники Рукшина получили срочный отгул, естественно, окромя охраны.

— Чукальский! — окликнул Рукшин проверяющего обойму в «Бульдоге» телаша, — глушилку куда сунул?

Боец кивнул напарнику, и тот молча открыл створку металлического шкафа с аптечным стеклом, вторую полку которого занимал подавитель диктофонов «РаМЗес II» — гордость Федрора, съевшая две штуки баксов.

— Тебя совсем в спортзале переклинило? — не снисходя до второго воина оскалился командир на вечно сонного Чукальского, — стенка-то из металла. Экранирует!

— А куда? — тряхнул тот русой челкой.

— Сам придумай, гимнаст фигов!

Федор был высоким, атлетичным и красивым в свои сорок шесть лет, одевался от кутюр, не жалея времени и денег. Безукоризненная прича, волосы цвета воронова крыла (не исключено, что крашеные), приторно-блестящие черные глаза, ровные белые зубы, загорелая упругая кожа. Это последнее и придавало ему некоторую неестественность. Впрочем, он пользовался завидным успехом у женщин, и только внимательные подруги, встречавшиеся с ним чаще одного раза, могли заметить узкие шрамы под ушами и на лбу, на линии волос — следы подтяжек. Словом, выглядел Модный, как нестареющий герой-любовник большого экрана.

Чукальский определил прибор в угол под широким умывальником и заслонил фанерной, точь в точь дворницкой лопатой для уборки опилок и рассыпанного сухоцвета.

Пользоваться выпускаемой его хозяйством продукцией Рукшин брезговал — она предназначалась повернутым на народной медицине климаксирующим мадамам и плебеям, потребляющим флаконами настоянную на спирту, типа целебную, дрянь. Его бизнес состоял из производства по засушке и фасовке ромашек, ландышей, липового цвета, березовых почек и прочей ерунды, водных и спиртовых настоев этой же ботвы. Бизнес на вершках и корешках.

Первым прибыл Александр Стрельцов, державший две сети аптек, для виду свирепо конкурирующих. Тоже высокий, как Рукшин, но богатырски огромный, он порывисто пожал протянутую руку и промокнул мигом заслезившиеся с непривычки глаза батистовым платочком — концентрация травяных ароматов здесь была такая, что веки щипало. Стрельцов жил в скромном уютном особняке на Петроградской стороне и был доволен жизнью: лицо его сияло внутренней умиротворенностью и благодушием. Телаши сторон нежно ощупали друг дружку взглядами, пытаясь просчитать, у кого какая дура в наплечной кобуре.

— Ну, у тебя здесь и духан!

— Фитотерапия.

— Не лечи, — добродушно усмехнулся Стрельцов, — Слыхал, «Натур продукт» открывает в Москве двадцать новых аптек? Вот мощная контора, четвертое место в стране по обороту, что-то около восьмидесяти пяти лимонов зелеными.

— А ты вчера новости смотрел? Зам главы Минзрава, я такую никогда не слышал, некая Татьяна Стуколова заявила, типа нечего по телеку гонять рекламу лекарств. Дескать, реклама должна быть только для врубающихся спецов, а народ дурить постыдно.

— Кто ж Минздраву даст? Это околовыборная трескотня. Лучше слушай анекдот. Приходит Петька к Василию Ивановичу весь в бинтах…

Не успели Рукшин и Стрельцов перекинуться парой свежих анекдотов — говорить о делах без кворума считалось неприличным — прибыли Гриднев и Шафаревич. Первый был дерганым расплывшимся толстяком, малейшая неприятность выводила его из строя, и было непонятно, как он выдерживал уровень. Его контрабанда микстур из Прибалтики, завязанная на мощные таможенные связи, висела на волоске из-за того, что сам он каждую весну и осень по полтора месяца отлеживался в психиатрических клиниках. В тайне Дмитрий Гриднев мечтал основать собственную секту, где он занимал бы пост гуру. Но такая организация требовала огромных начальных вложений. А идти на поклон к Шраму, в закромах которого хирел «Храм голубя», Дмитрий не жаждал.

— Я его спрашиваю: «А сколько кружек выпито уже?» — дребезжащее и бесцветно дорассказывал байку Шафаревич, — а он мне заплетающимся языком: «Ах, мало, сударь, мало — восемнадцать!»

Гриднев улыбнулся самыми краешками губ:

— Наказал?

— Поощрил ненаказанием, — Олег Шафаревич был невнятного вида старикан (хотя ему было чуть больше пятидесяти) с лицом и руками пропащего алкоголика. Внешность противоречила деятельности: Олежка поднялся на алкозельцерах и аналогичных замесах аспирина с поваренной солью. Пятнадцать лет назад Шафаревич неосторожно допился до язвы желудка, отлежал свое в больнице, вышел оттуда с искромсанным брюхом и с тех пор не пил ни грамма.

Еще двое прибывших — Зураб Рутацвили и Захар Караванец молча вошли, молча кивнули своим телашам, чтобы те заняли место в общем строю, и молча сели за круглый хромированный стол, на котором в обычные дни отсевали гнилой товар.

— А слыхали, что Минздрав хочет прогнать с телека и радио рекламу лекарств? — гнусаво предложил тему для общего трепа Шафаревич.

— Слыхали.

— А я вот прогноз «Фармэксперта» читал, за год обещают рост продаж в пятнадцать процентов.

— С учетом инфляции?

— Они на баксах считают.

Следом за последней парой, опаздывая почти на три минуты, в цех шумно ввалился Равиль, зарабатывавший свой кусок близкими контактами третьего рода с городским Комитетом по здравоохранению, в частности — поставками отечественного инсулина и одноразовых шприцов, даже спонсировал какую-то газету для диабетиков. Невысокий, коренастый, бывший тяжелоатлет, с богатыми черными усами, медного цвета лицом, хохмач и любимец женщин Равиль Баев легко западал на продолжительные пьянки в теплых компаниях, может, именно это помешало ему вырваться из узкой темы медицинского рынка на просторы большого бандитизма. Он вел себя раскованно и непринужденно, что на круге сегодня было странно и неуместно.

— Лучше бы мы на похоронах Эсера встретились, на похоронах меньше балагурить прет, — недовольно проворчал Гриднев.

Впрочем Равиль пропустил укор мимо ушей и начал разговор, скептически рассматривая уходящие вдаль ряды чанов с настаивающимися зверобоями энд тысячелистниками:

— Мурзенко не ждем? — между прочим Баев кивнул своей охране, чтобы рассредоточилась среди коллег. И между прочим, приволок он сюда не одного, или двух горилл, как иные, а четверых.

— Он получил приглашение, как все.

— Шут с ним, Костик, если не объявился, сам виноват.

— Ему не до сейчас, — лениво подал голос Зураб, — Я слышал, у него глубокие проблемы с «Фарм-индекс», его сливают.

— А он?

— Время длинных ножей кончилось, сейчас Россией правит Налоговый кодекс, так что его «юристы» могут отдыхать.

Зевая, Чукальский непринужденно перешел к мойке, а то, неровен час, кто-то зацепит лопату, и обнаружится глушилка. Рукшин это зафиксировал и с удовольствием вспомнил, что в его внутреннем кармане пишет происходящее машинка, которой электро-магнитные помехи не страшны. А еще с не меньшим удовольствием Модный нашел на физиономии Караванца доказательства, что внедренный в страховую контору человечек не зря получает бабки. Действительно, портрет Караванца был страшен. Он был аскетически худ, прорезан вдоль щек вертикальными морщинами, словно шрамами по сторонам узкого, как шрам, безгубого рта. Еще хуже был цвет этого изможденного лика — зеленоватый, неживой. Как ни скрывал Захар Васильевич, утечка информации выдала, что болен он неизлечимо. Какой-то особый рак, легальная и нелегальная медицина бессильна. Модный готов был полбизнеса на кон поставить, что Караванец за встречу не проронит ни слова.

— Акцизы сильнее пацанов, — поддакнул ушлый в затронутом вопросе Гриднев и круто повернул разговор к важному, — Вряд ли она сама решила докапываться. — Объяснять присутствующим, кто такая «она» не потребовалось.

— Навели? — поинтересовался выбравший не садиться за общий стол, а прохаживаться вокруг Модный. Сунул палец в ближайший чан и многозначительно понюхал результат — не то, чтобы сейчас всерьез инспектировал производство, но все-таки…

— Типа того.

— Кто? — вяло спросил Шафаревич, оглядываясь по сторонам.

— Сейчас важно другое. Кто убрал Эсера? Куда испарился Лунгин? — перевел тему Гриднев. Это не осталось незамеченным.

— Дима, чего это ты так заволновался?

— Что за пошлые намеки? — возмутился Гриднев, — уж не хочешь ли ты, товарищ Баев, сказать, что это я настучал?!

— Что ты? — Баев сардонически улыбнулся, — но она по любому отзвонилась тебе первому.

— Я что, на допрос приперся? — Гриднев закартавил еще отчаянней, — Эсера я трогать не посмел бы, он обеспечивал стабильность нашему рынку, и чужие сюда не рисковали рыпнуться. Он был лучший из нас! А про Лунгина знаю не больше вашего. Хотя, один из нас конкретно осведомлен. — Пузан интимно понизил голос, в любом разговоре Гриднев старался перевести стрелки. — Тот, кто точит зубы на поляну.

Телаши внимали почти равнодушно, их командиры редко говорили не на повышенных тонах.

«Павлова слабо шарила в подробностях, значит, блефовала. Тем проще: не прикинуться ли, что я при делах?», — пронеслось в голове у Модного.

— Я догадываюсь, — не слишком уверенно произнес он, все еще целясь в потолок пальцем.

Равиль прочитал его мысли: «Эге! Поляна-то и впрямь свободна! Бери — не хочу».

— О чем ты можешь догадываться. Базару нет, не стану уточнять, кто грохнул Эсера и Лунгина — да, его тоже прикнопили, — но наследника знаю.

— Не много ли наследничков? — насторожился подозрительный Гриднев, на правах психопата оценивший расклад позже всех.

Теперь каждый подозревал в убийстве и праве первой ночи другого. Теперь, в одуряющем чаду целебных трав, убедившись, что никто толком ничего не знает и особых прав не имеет, каждый из пришедших серьезно задался вопросом: «Я-то какого бобслея сижу на горизонте ровно, а не целюсь в зенит?». Кроме, конечно, Караванца, которого явно мутило от запахов, и который постарался украдкой сунуть в рот пилюлю. Было бы нелепо, если бы ему удалось.

— Димон, — осторожно начал Равиль, — не пер бы ты в это дело. Тебе вредно.

— А ты уже все решил? — Модный прислонился спиной к хромированной плоскости чана с томящимися листьями подорожника.

— А чего решать? Мне все ясно. Кто первый встал, того и тапочки.

— Белые?

— Это как подфартит. Иногда лотареятся султанские, с загнутыми вверх носами, по нынешней моде.

— Вот как? — Шафаревич тяжело поднялся из-за стола и с угрозой приблизился к Равилю.

Оказывается, телаши уже успели рассосаться на группки и теперь сторожко стреляли глазами, будто прожекторы на нейтральной полосе.

— Позвольте не согласиться, — встрял Стрельцов, не теряя благодушного выражения лица. — В лотерее выиграет тот, кому известно местоположение фабрики Лунгина. Или, на худой конец место, где прячется сам Лунгин.

— Молодым везде у нас дорога, — грубо бросил сделавший вид, будто ему ведомо и второе, и первое, Модный, вертя в руках увесистый половник для отцеживания чановой мути.

— Где прячется Лунгин, выпытали у его бабы, а потом саму грохнули, — кинул мнение ужом выскользнувший из-за стола Зураб.

Его слова пропустили мимо ушей, но все отметили, что за столом остались сидеть только Стрельцов и Караванец.

— Пасись на настоях и настойках, — сквозь зубы посоветовал Равиль Модному, — взрослые дяди сами разберутся.

— Ты такой умный, ты, наверное, приехал нас учить из крупного города где-нибудь в Краснодарском крае?

— Где отстреливал шакалов.

Модный побледнел, нервно протер слезящиеся глаза шелковым платком и неожиданно бросил тряпчонку в Равиля. Тот дернулся, как от плевка. На заднем фоне телаши тоже дернулись, и руки зависли в опасной близости к подмышкам.

— Типа, перчатки не при себе?

— Нет, это тебе, старичок, на орбит без сахара.

— типа, у меня изо рта воняет?

— От тебя воняет так, что и каустическое мыло не поможет. Но ресурсы благотворительной программы ограничены. Ты валишь мимо.

— Погодите, мы ведь не хотим войны, — со спокойствием удава произнес Александр Стрельцов.

Все как будто ждали этой фразы. Правда, человеческий мозг имеет тенденцию игнорировать отрицательную частицу.

* * *

Нытье Лунгина начинало утомлять.

— Сергей, ну давай заберем сына, — клянчил он с завидным постоянством.

— Надо — забирайте, — разозлился Пепел.

— Я без тебя не смогу, — взмолился Лунгин с уверенностью сектанта.

Пепел сдался. Впрочем, и отказал-то сначала больше для виду, на пацане висел ствол, а что висело на стволе — одним ментам известно. Маршрут до дворика на Декабристов был уже знаком. Лунгин семенил рядом, нелепо подпрыгивая через каждые пять шагов.

— Пришли! — обрадовался Лунгин, когда они свернули под арку, — и где тут Паша? — Во дворе только ветерок трепал полуотклеившийся предвыборный плакат с подмалеванными рожками и фингалом.

— Проверим на чердаке, — толкнув дверь, перед которой, казалось, лет десять он столкнулся со своим двойником, Пепел двинул по широкой каменной лестнице.

Чердак оберегался решеткой, замок болтался на дужке, изнутри доносились хриплые недетские голоса. Пепел ступил за порог, Лунгин бочком протиснулся за ним. Пашка котом развалился на самом лучшем матраце, принадлежавшем до того Болту. Нарк услужливо протягивал сигарету. Аленка тянула зажигалку и прижималась к Пашке охотно и ласково.

Забрав власть, Пашка нехило изменил обстановку своего штаба, можно сказать, сделал ремонт. Моргала засиженная мухами лампочка, болтающаяся на тонком черном шнурке; потолок был оклеен выцветшими зелеными обоями в банальных виньетках и розах, а пагоды почему-то выкрашены в синий цвет. Стены были также оклеены обоями и сплошь расписаны животными (в центре как раз находилось нечто среднее между лошадью и ослом, тем не менее, ничуть не похожее на мула), пестрыми цветами и названиями популярных рок-групп — всем, что было известно ремонтникам. На ставнях были намалеваны похожая на банан луна, рядом — похабно ухмыляющееся солнце в рыжих перьях и сразу под ними — загадочно улыбающиеся пузатые рыбы.

При виде вошедших честная компания замолчала.

— Так, — заявил Пепел, окинув народ взглядом ревизора, — ну и? Рожи немытые, небритые, перегаром воняете. Как дети, честное слово.

— Да ты кто такой? — угрожающе начал Нарк.

— Нехорошо гостей встречаете, — встрял Лунгин, примостившийся у двери со скрещенными на груди руками, всем видом являя телаша.

Пашка вскочил с топчана:

— Люди, это — Пепел, — возгласил он, бросив на отца косой взгляд.

Люди загудели. Аленка подвинулась. Пепел сделал одолжение и уселся на топчан. Тут же ему был поднесен хлеб-соль в виде рюмки водки, чипсов и конфеты «Малыш».

— Паша, как ты питаешься?! — возопил Лунгин.

— Да, действительно, — задумчиво произнес Пепел, почувствовав себя стариком, который вправе поучать сопляков, — водку заедаете чипсами… Молодежь…

— Так хочется, — виновато развел руками Нарк.

— А тебе, дурилка, никто слова не давал, — ласково пожурил Пепел, быстро понявший, что о нем тут знают много — скорее всего, даже то, что он сам о себе не подозревает. И от нечего делать захотелось поддержать Пашкину игру.

— Ну, докладывай, — обратился он к Паше, отставив нетронутую рюмку и протянув конфету Аленке. Та кивком поблагодарила, хотя конфета изначально была отобрана у нее.

Пашка встал по стойке смирно:

— Дела наши неплохи. Я людей организовал.

— А-а…, — протянул Пепел тоном большого начальника, — понял, чего не хватает для успеха работы?

— Понял. Они под четким руководством стали приносить больше. По мелочи не шустрят — и ментам не попадаются. Думаем вскоре себе местечко хорошее откупить. В торговом центре, зима скоро, а там тепло. Опять же, ремонт сделали, — он махнул рукой, обращая внимание на комнату.

— И это все за сутки? — усмехнулся Пепел, — смотри, не потеряйся в эйфории. И вообще, не пора ли переходить на бизнес посерьезнее?

Аленка побледнела.

— Простите, барин, что ж вы наших ребят-то научаете на мокруху? — Заговорила она смиренно, но с решительным блеском в глазах.

— Ты сначала дослушай, потом вякай, — не глядя, урезонил Пепел, — короче, так. Пашка мне нужен для дела. Сначала — он. Скоро — вы. Бабок больших сулить не буду, но на цацки хватит. Ясно выражаюсь?

— Ясно, — подтвердил Пашка, уже успевший оценить «прелести» беспризорной жизни и подумать, что, возможно, все не столь безнадежно.

— Ну, вот и отлично, — подобрел Пепел, — пойдем, Паша, база пока без тебя не развалится.

— Будь осторожней, — печально попросила Аленка, не уверенная, можно и стоит ли проявлять теплые чувства в присутствии этой внезапно свалившейся крыши. Пашка разделял ее подозрения, и ограничился тем, что добро и покровительственно потрепал Аленку по щеке.

— Возвращайся.

— Куда я денусь?

— Пойдем, — оборвал Пепел начинающиеся телячьи нежности.

Лунгин, безотчетно принявший на себя роль телохранителя, зашевелился у двери и распахнул решетку.

— Не балуйте, — стебанулся напоследок вошедший во вкус Пепел и скрылся за дверью замыкающим.

Когда зазвонил мобильник, Караванцу до офиса оставалось три семафора, но его роскошный, в кузове купе, Alfa Romeo GTV намертво застрял в пробке напротив гостиницы «Октябрьская». Караванец нехотя прильнул ухом к навороченному «Сименсу».

— Это говорит Сергей Ожогов. Или, если удобней, Пепел.

— Откуда у вас мой номер телефона?

— Не важно. Важно то, что я собираюсь вам предложить.

Караванец тут же включил в мобильнике слизывающий подробности диктофон:

— Я слушаю.

— После гибели Эсера некто Лунгин со всем своим таблеточным мирком остался без крыши. Насколько я наслышан о вас, вы бы могли предоставить такую услугу безутешному предпринимателю-одиночке.

— Лунгин рядом с вами?

— Рядом со мной оба Лунгина, и старший, и младший, — многозначительно уточнил Сергей.

— А как сам хозяин маленького фармацевтического заводика относится к вашей идее?

— Он в этих вопросах мне полностью доверяет. Вы — его страховой полис.

Через ряд справа скучал Cadillac SRX. Захар Васильевич крепко позавидовал хозяину тачки — классный «стоппер», дизайнерам этого внедорожника стоит поставить памятник, авто с первого взгляда определяется как «люксовый» автомобиль, если же касаться деталей, то чего стоят одни только задние фонари — шедевр! Впрочем, Караванец знал, что в салоне обнаружится не лучший коктейль из кожаной обивки, соседствующей с дешевым на вид и на ощупь пластиком центральной стойки. Дерево и металл, тоже местами бутафорские…

— Что вы, Сергей, за посредничество хотите лично для себя?

— Чтобы я в ментуре выбыл из списка подозреваемых по делу о похищениях подростков.

— Всего-то? Подъезжайте с Валерием Константиновичем ко мне в офис ровно через час. Адрес знаете?.. Алло!.. Алло?.. Блин, — возмущенно протянул отключившуюся трубку сидящему рядом помощнику Караванец, — Ни к черту этот «Сименс», обрывается на самом интересном месте.

Помощник с серьезнейшим видом осмотрел мобильник.

— Да нет, нормально пашет, чиф, это та сторона сама отключилась. Не психуйте, вам по врачебному приказу нельзя волноваться.

— Ладно, дай сюда! — отнял трубу Караванец и одним нажатием вызвал высветившийся в памяти номер, — И еще раз здравствуйте! — весело, будто только что не пылал красными пятнами, поприветствовал он следующего собеседника, — А у меня для вас сюрпризик. Ровно через пятьдесят восемь минут у дверей моей фирмы окажутся искомый Ожогов с разыскиваемыми Лунгиными. Я бы считал идеальным решением проблемы, если бы вы повязали всю троицу. Ожогов мне не нужен, и с ним вы должны работать по ранее обсужденному плану.

Впереди преграждал дорогу седан Subaru Legaсy, добротная управляемость, сносный потенциал оппозитного мотора и какая-никакая практичность полноприводной трансмиссии, короче, праздник на улице поклонников японских автомобилей, не больше. Захар Васильевич отвел глаза влево, где ждал, пока пробка рассосется, кабриолет со складным жестким верхом Peugeot 307 СС — женщин за рулем Караванец считал недоразумением, как и авто для женщин. Захар Васильевич продолжил разговор:

— А из Лунгиных пусть ваши прессовики-затейники выжмут все недостающие для этого показания — типа Ожогов их захватил, морил, обижал, тыры-пыры, вы это умеете, и я вам не льщу. Когда Лунгин будет хорошенько замазан запротоколированными лжесвидетельствами, вы предоставите его мне шелковым. Я доволен нашим сотрудничеством. — На этот раз связь прекратилась именно тогда, когда Караванец этого пожелал. Хозяин страховой компании умиротворенно откинулся на сидение и закрыл глаза. По его физиономии блуждала блаженная улыбка.

Герои его последней беседы уже пребывали в не заслуживающем упоминания маленьком кафе рядом с Декабристов.

— Спасибо, красавица, — Пепел вдоль по стойке пододвинул барменше телефонной аппарат, не забыв присовокупить внятную купюру.

Лунгин ерзал рядом, как на иголках:

— Он согласен взять шефство над производством вместо Эсера?

— Он назначил нам встречу через час в своем офисе.

— Так что же мы медлим, опоздать — дурной тон, а на дорогах такие пробки!

— Мы останемся здесь.

Павлик помалкивал, брезгливо размазывая по стенкам блюдца мороженное. Старший Лунгин нервно попшикал в горло ингалятором и опять оказался готов к спору.

— Мы не пойдем на встречу?

— Мы не пойдем на встречу.

— Не понял!

— Я уже напрягся, когда этот страховщик никак не отреагировал на то, будто с нами твой сын. А это значило, что мои слова не являлись для Караванца новостью. Иначе говоря, он чересчур осведомлен о наших перепетиях.

— Очень мудро. Будто бы человек такого уровня не может иметь собственных источников информации? — С сарказмом хмыкнул Валерий Константинович.

— И окончательно расхотелось идти на встречу после того, как мне пообещали зачистку уголовного дела.

— А здесь чем вам не угодили? Вы именно за это и боретесь!

— Своим ответом господин Караванец показал, что у него в ментуре мощные контакты.

— Так ведь это прекрасно! Теперь мы — партнеры, элементарное чувство локтя…

— Чувство локтя — в районе печени. Выполнять мои условия ему нет смысла. Я для него — случайный человек. Ему гораздо выгодней не отмазать меня, а сдать в ментуру для укрепления тамошней дружбы, при этом ваше лекарственное поле все равно останется в его прикупе. Он — человек рациональный.

— То есть?..

— Увы, переговоры с ментурой мне придется вести без щедрых на обещания посредников.

— Будь по-вашему, — разнервничался Лунгин, — Я согласен колбаситься между «увы» и «ага», я согласен болтаться с вами по городу, шарахаясь каждой тени, и ночуя на скамейках. Только поторопитесь, а то от моих бизнесов останутся рожки да ножки! Я не вижу реальной работы!

— А в клинику Федорова ты обращался?

— Папа, не мешай играть в прятки, — подвякнул младший Лунгин.

— Правильно, продолжаем играть в театр теней. — Пепелу стало смешно, но только на секунду, вообще же было очень не до смеха. — Где, вы говорили, ваша фабрика? — спросил Сергей, хотя прекрасно помнил адрес, Память у Сереги была почти компьютерная, префом и бриджем закаленная.