1. КАДЕТЫ

Программа. Отличительной чертой программы, принятой учредительным съездом кадетской партии, была недоговорённость и двуличность. На съезде кадеты клялись в верности лозунгу Учредительного собрания, но в свою программу его не ввели. В период высшего подъёма революции кадеты избегали афишировать монархизм своей партии. Поэтому вопрос о форме государственного строя в программе был оставлен открытым: в ней употребляются термины и «империя», и «государство». Программа допускала также свободу мнений относительно распространения избирательного права на женщин и организации народного представительства в виде одной или двух палат.

В национальном вопросе кадеты высказывались за автономное устройство Царства Польского при условии сохранения государственного единства и участия поляков в общероссийском парламенте на одинаковых с прочими частями империи основаниях. Это означало сохранение внешней политики и вооружённых сил в ведении русского царизма. По мнению кадетов, самоуправление должно было облегчить национальной буржуазии «умиротворение» Польши. Отражая нападки А. И. Гучкова на принцип автономии, П. Б. Струве говорил на ноябрьском съезде земско-городских деятелей: «Вы, А. И., желаете порядка. Автономия и даст Польше порядок. Почему же Вы, человек порядка, Гучков Москвы и России, обезоруживаете Гучковых Польши?» 1

В аграрной программе говорилось о необходимости принудительного отчуждения частновладельческих земель. Но в комментариях к программе кадеты допускали отчуждение преимущественно тех имений, которые сдавались в аренду. Но от него освобождались имения, в которых хозяйство велось за счёт владельца. «Было бы целесообразно, — писал М. Я. Герценштейн, — чтобы отчуждение таких имений останавливалось там, где предстоит разрушение хозяйства, погибель вложенного в постройки и устройство имения капитала, расстройство сельскохозяйственных технических производств»2. Мало того. По мнению Герценштейна, следовало бы установить не подлежащий отчуждению известный минимум, размер которого должен быть определён для каждой местности, для всех имений независимо от того, сдаются ли они в аренду или нет3. Таким образом, кадеты стояли в сущности за сохранение помещичьего землевладения, «лишь слегка очищая его от крепостнических черт и ведя к наименее быстрому, наименее свободному развитию капитализма, к развитию типа, так сказать, прусского, а не американского»4.

По рабочему вопросу в программе красовались лозунги: «свобода союзов», «право стачек», «8-часовой рабочий день» и т. д. Но затем шли оговорки о немедленном осуществлении 8-часовой нормы рабочего дня только там, где она в данное время возможна, и о постепенном введении её в остальных производствах. Туманность эта открывала лазейку для отступления от программы. Так, один из руководителей петербургской группы кадетов, Е. И. Кедрин, в одном интервью заявил, что 8-часовой рабочий день на практике у нас в России «это нечто немыслимое», так как «равносильно полному уничтожению русской промышленности». На вопрос корреспондента, почему же в таком случае в программе кадетской партии значится 8-часовой рабочий день, Кедрин ответил, что он поставлен «только как идеал, к которому следует стремиться»5.

Расплывчатость программы должна была придать кадетской партии «внеклассовые» или «общенациональные» черты и привлечь в неё самые разнообразные слои населения: либеральных помещиков, «прогрессивных» промышленников И торговцев, лиц Интеллигентных профессий, ремесленников, служащих, крестьян и даже рабочих.

Ноябрьский земско-городской съезд. Несмотря на обилие оговорок, «радикальная» программа кадетской партии оказалась не по плечу большинству земских и городских деятелей, которые после 17 октября резко повернули вправо.

Яркий свет на поправение земских и городских деятелей проливает их поведение на съезде 6—13 ноября в Москве. По отчёту кадетского «Права», «в течение съезда ежедневно прибывали телеграммы, сообщавшие о том, что скот вырезан, инвентарь сожжён, жизнь подвергается опасности и т. д. Естественно, что под этим давлением в момент открытия съезда царило смятение, скажем больше испуг…»6. Не удивительно, что первой мыслью испуганных членов съезда было, что необходимо бороться с революцией, а для этого нужно поддержать правительство, вотируя ему полное и безусловное доверие.

Представители «меньшинства» предложили образовать нечто вроде «преддумья» — совещательную комиссию из состава съезда «для содействия правительству в умиротворении страны».

Под впечатлением восстания на Черноморском флоте аналогичную позицию заняло было и большинство членов съезда, принадлежавших к только что образовавшейся кадетской партии. Председатель ЦК кадетской партии кн. Пав. Долгоруков заявил, что «надо подать руку помощи Витте»7. Только по получении известий о локализации восстания в Севастополе кадетское большинство съезда несколько оправилось от испуга и решило выразить условное доверие правительству 8.

Несмотря на примирительный тон съезда по отношению к правительству, почти все земские собрания, за исключением Ярославского, и многие городские думы решительно осудили его «либеральные» решения. Уже во время занятий съезда стали поступать телеграммы, в которых дезавуировались отдельные делегаты, а весь съезд обвинялся в самозванстве. Так, экстренное Тульское губернское земское собрание приняло единодушно предложение гр. В. А. Бобринского о командирований на съезд своего представителя, чтобы разоблачить самозванцев и заявить, что Тульское губернское земство никогда и никого не уполномочивало говорить от его имени. Собрание постановило также ходатайствовать о том, чтобы закон о булыгинской думе не подвергался коренной переработке, а лишь частичным дополнениям9. Точно так же Новгородская городская дума в своём постановлении 17 ноября 1905 г. заявила, что «этот съезд в большинстве состоит из представителей разных политических партий и лишь в меньшинстве из земских или городских уполномоченных, избранных совершенно при иных обстоятельствах, т. е. когда не были обнародованы закон 6 августа и манифест 17 октября, изменивший совершенно закон 6 августа и удовлетворивший все желания, предъявленные ранее земствами и общественными учреждениями, о расширении гражданских и политических прав русского народа». Новгородские «отцы города» не скрывали, что они возлагают свои надежды на правительство, а не на съезд 10.

Петербургское, Орловское, Калужское, Рязанское и Херсонское губернские земские собрания заменили прежних своих представителей на съездах другими лицами умеренного и охранительного направления, а Екатеринославское и Полтавское вовсе отказались от участия в съездах, имея в виду, что с изданием манифеста 17 октября и после образования многих политических партий съезды земских и городских деятелей утратили всякое значение11. Вместе с тем Херсонское губернское земство, Новгородская и Угличская городские думы одобрили инициативу «меньшинства» ноябрьского съезда о создании комиссии или созыве специального съезда уполномоченных земских собраний и городских самоуправлений для содействия правительству в проведении реформ, возвещённых манифестом 17 октября12.

Что ускорило организацию кадетских групп? Резолюции земско-городского съезда воспроизводили с некоторыми ретушами соответствующие разделы кадетской программы. В основу же последней была положена идея компромисса между интересами либеральной буржуазии и интересами широких демократических масс. Явная утопичность этой идеи обнаружилась при организации

местных кадетских групп, которая началась в сущности только после учредительного съезда партии.

По материалам архива кадетской партии удалось установить время возникновения 102 местных групп:

Из приведённой таблицы видно, что наибольший рост кадетской периферии наблюдался в ноябре— декабре 1905 г. (59 % всех групп, о времени возникновения которых у нас имеются сведения), т. е. в период высшего подъёма революции. Невольно напрашивается вопрос: не явился ли толчком к партийному самоопределению либеральной буржуазии переход её после 17 октября на сторону контрреволюции?

И действительно, анализируя обстоятельства, ускорившие формирование буржуазных партий, можно заключить, что решающее значение здесь имело стремление сплотиться перед лицом революционных масс. Близкий к либеральным кругам гр. Ф. Д. Толстой писал 10 (23) декабря 1905 г. из Петербурга в Лондон С. Д. Сазонову, что только после манифеста 17 октября «началась деятельная работа общества в смысле дифференциации, составления партий и союзов более или менее умеренных. После 17-го октября общество и правительство оказались лицом к лицу с организацией, и притом отличной, только одних крайних партий, всё же остальное бродило вразброд, не сознавая даже той опасности, которая грозила им со стороны «сознательного пролетариата». Только после того как общество почувствовало неумолимую тиранию всяких союзов социал-демократов и социал-революционеров и проч., оно начало понимать, что надо организоваться и самим спасать свою шкуру от сильных своей организацией и верой в свои идеалы социалистов всех фракций» 13.

Кадеты не составляли исключения среди других буржуазных партий. Так, на состоявшемся 11 декабря по почину группы освобожденцев учредительном собрании одесских кадетов было решено «во имя избавления страны от анархии сплотиться и немедленно начать пропаганду идей к.-д. среди широких слоёв населения» 14–15.

Поиски массовой базы в деревне. Рассматривая себя как противовес революционным партиям, кадеты решили с пропагандой своей программы идти в народ. Обращаясь к интеллигенции, секретарь ЦК кадетской партии кн. Д. И. Шаховской писал: «Широкое распространение литературы, беседы, лекции, собрания, съезды — всё должно быть пущено в ход, чтобы разъяснить народу его новые права и помочь ему разобраться в средствах борьбы с его старыми «недугами»» 16.

Но с самого начала не было недостатка в скептических голосах о том, что с кадетской программой нельзя «подойти к массам».

Большая часть Петербургской группы освобожденцев, так называемые умеренные или внепартийные социалисты, в том числе только что избранные в члены центрального комитета Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович, Л. И. Лутугин, В. В. Хижняков, В. Я. Богучарский и Шнитников, отказались от участия в кадетской партии. Впоследствии они организовали группу «левее кадетов» под курьёзным названием «Без заглавия». В дневнике члена центрального комитета кадетской партии А. В. Тырковой-Вильямс приведён диалог между Струве и отщепенцем В. В. Хижняковым:

— Ваша партия осуждена на раскол. Он должен произойти, — нервно, раздражённо сказал Хижняков.

— Он уже произошёл и произошёл благодаря вам, — смеясь ответил Струве.

— У вас нет почвы под ногами, с вашей программой вы не пойдёте в массы, — упорно повторял Хижняков17.

Местные кадетские группы направляли свою деятельность преимущественно на крестьян. При этом главным, а часто и единственным способом воздействия на них было распространение листков, газет и брошюр с популярным изложением партийной программы. По данным петербургского охранного отделения, конечно далеко не полным, по октябрь 1907 г. одними только центральными органами кадетской партии было издано 66 названий общим тиражом 2 380 тыс. экземпляров18. Кроме того, до 18 апреля 1906 г. местными группами в 44 городах было издано 124 названия, в том числе 10 листовок, обращённых к крестьянам на русском и украинском языках 19. Следует также учесть, что в провинции кадетам фактически принадлежала монополия легальной оппозиционной прессы. В конце 1905 и начале 1906 г. на периферии выходило свыше трёх десятков газет кадетского направления.

Кроме распространения литературы агитация в деревне велась путём устройства митингов и совещаний со специально приглашёнными крестьянами.

Богатые крестьяне сочувствовали программе кадетской партии и даже вступали в её ряды. В архиве кадетской партии сохранились письма отдельных крестьян и сельских сходов в центральный комитет с просьбой выслать партийную программу для разъяснения её односельчанам. Удачнее всего кадетская пропаганда велась в Архангельской, Бессарабской, Таврической, Херсонской губерниях, а также в Донской и Кубанской казачьих областях. И это не случайно: здесь сравнительно велика была прослойка кулачества.

Однако пустить прочные корни в деревне кадетам не удалось. Признание этого факта постоянно встречается в переписке местных групп с центральным комитетом кадетской партии. В отчёте о деятельности Ярославской группы указывалось, что на митингах в деревне кадетские ораторы были встречены враждебно20. Члены Мелитопольской группы выезжали в сёла во время аграрно-погромного движения, но «предприятие это закончилось весьма неудачно»21.

По сведениям, поступившим в центральный комитет, на 1 января 1906 г. было всего пять сельских групп.

Некоторые местные группы пытались объяснить безуспешность вербовки крестьян в партию «непривычкой населения организоваться», его «косностью» и «инертностью», «боязнью репрессий», «препятствием со стороны полиции», «чрезвычайной охраной» или «слишком мудрёным названием» партии.

Неудача кадетской пропаганды объяснялась недостаточной широтой аграрной программы партии. Объясняя причины непопулярности кадетской программы, тверские кадеты ссылались на то, что им «пришлось встретить в деревне веру в возможность немедленного перехода всей земли в руки крестьян, на фабриках такую же полную веру в возможность немедленного введения 8-часового рабочего дня. Конечно, там, где подобные надежды успели уже пустить корни… более умеренные и менее заманчивые пункты программы кадетов не могли встретить хорошего приёма»22.

Мы видели, как под давлением нарастающей революции кадеты вынуждены были объявить «левую» программу. В октябре 1905 г. П. Б. Струве писал, что кадетская партия «не имеет никаких оснований провозглашать себя нереспубликанской и несоциалистической. В неё могут входить рядом с убеждёнными сторонниками конституционной монархии принципиальные республиканцы… в неё могут рядом с людьми, считающими себя несоциалистами, входить социалисты, понимающие, что содержание социализма, как великого исторического движения, не может быть втиснуто ни в какую формулу». Но Струве не хотел и не мог поступиться материальными интересами русских аграриев. Признавая, что конфискация помещичьей земли «пользуется в крестьянской массе естественной популярностью и что крестьянская масса может быть поднята во имя этой дикой идеи», Струве считал, что «кадетская партия должна категорически размежеваться с представителями этой идеи»23.

Неудача вербовки рабочих в ряды кадетской партии. Ещё меньше успеха имела кадетская агитация среди рабочих, в особенности в индустриальных центрах страны, где были сильные организации РСДРП. На учредительном собрании кадетской группы в Петербурге 18 ноября 1905 г. отдельные ораторы, ссылаясь на усталость рабочих от непрерывных стачек, утверждали, что «рабочие не так уж охотно идут теперь за социал-демократией» и что «теперь самый удобный момент для агитации». Другая же часть собрания полагала, что «вряд ли конституционалисты-демократы будут иметь успех среди рабочих, так как они уже достаточно распропагандированы социал-демократами»24. Эти опасения полностью подтвердились.

Защищаясь от нападок правого крыла своей партии, которое ставило в вину кадетскому руководству, что оно в ноябрьские дни 1905 г. стояло в стороне, П. Н. Милюков писал, что выступление кадетской партии «было абсолютно невозможно в последние месяцы 1905 года» и что те, кто упрекает партию, что она не протестовала путём устройства митингов против революционных «увлечений», «просто не понимают или не помнят тогдашнего настроения собиравшейся на митинги демократической публики»25.

По признанию Струве, в одном из агитационных собраний, проходившем на Выборгской стороне в Петербурге, он «был облит презрением, как буржуа», за то, что доказывал «совершенную невозможность и противокультурность экспроприации частновладельческих земель без вознаграждения». На другом собрании ему «пришлось подвергнуться подобному же посрамлению» за слова о том, что 8-часовой рабочий день не может быть сразу введён в жизнь на всех предприятиях26.

Из Ташкента сообщали, что в группе нет ни одного рабочего, так как «удерживают социал-демократы»27. Из Ярославля писали, что «ввиду враждебного' отношения к кадетской партии крайних левых пропаганда на их собраниях не могла иметь успеха: она имела место два раза, и оба раза неудачно; фабрики в руках социал-демократов» 28.

Не лучше обстояли дела кадетов и в Иваново-Вознесенске, где «агитация между рабочими велась, но слабо прививалась благодаря давлению на рабочих большевистской социал-демократической фракции». Между тем левые партии, особенно социал-демократы, устраивали нелегальные массовки и митинги, привлекая рабочих и другой народ в количестве 3–5 тыс. и больше 29.

В Клину местный комитет кадетской партии устроил собрание по повесткам. Пришло человек 150, преимущественно рабочие со стекольных заводов. Некоторые из них выразили желание послушать ораторов по рабочему вопросу. Но у кадетов такого не нашлось. Рабочие сильно разочаровались, и послышались негодующие возгласы: «Зовёте рабочих, а не могли подготовиться, чтобы разъяснить нам свою программу по рабочему вопросу!» С тех пор «замечается некоторое охлаждение к партии» 30.

Как вспоминал впоследствии П. Н. Милюков, «рабочий класс сам настолько связал себя с партией социал-демократов, что доступ в его ряды партии кадетов был совершенно преграждён»31.

Разноголосица по программным и тактическим вопросам. Не встретив сочувствия среди рабочих и крестьян, кадетская программа нашла зато поддержку у лиц интеллигентных профессий. Во многих кадетских группах преобладали адвокаты, доктора, инженеры, учителя, земские служащие, чиновники.

В связи с притоком интеллигенции социальный состав кадетской партии становился двойственным и внутренне противоречивым. Ядро партии, состоявшее из либеральных земских деятелей, обросло довольно толстым слоем мелкобуржуазных попутчиков, толкавших её влево.

Характеризуя классовое лицо кадетов в период первой русской революции, В. И. Ленин писал: «Не связанная с каким-либо одним определённым классом буржуазного общества, но вполне буржуазная по своему составу, по своему характеру, по своим идеалам, эта партия колеблется между демократической мелкой буржуазией и контрреволюционными элементами крупной буржуазии. Социальной опорой этой партии является, с одной стороны, массовый городской обыватель. ас другой стороны, либеральный помещик…» 32

Вследствие пестроты классового состава в кадетских организациях царила заметная разноголосица по программным и тактическим вопросам.

На учредительном собрании Вологодской группы 21 ноября 1905 г. некоторыми из записавшихся было заявлено, что они присоединятся к партии только при том условии, если программа её будет принята как программа-минимум и если в неё будут внесены некоторые поправки и дополнения. Собрание не сочло указанное условие препятствием к вступлению этих членов в состав партии и решило сообщить в центральный комитет следующее: «Вступая в состав кадетской партии, Вологодская группа считает нужным заявить, что часть её членов присоединяется к программе этой партии не по принципиальным, а чисто тактическим соображениям, чтобы иметь более или менее твёрдую почву для проведения политических и социальных идеалов в ближайшем будущем. Идеалы же эти у многих членов Вологодской группы стоят значительно левее кадетской партии» 33.

Больше всего споров было по поводу двуличных формулировок программы о форме правления и по земельному вопросу.

На собрании Ярославской группы 13 декабря значительная часть членов считала, что в кадетской партии как партии блока одинаково могут быть и монархисты, и республиканцы. После продолжительных прений большинством 21 против 13 при 3 воздержавшихся от голосования решено было признать формой правления конституционную монархию34. Рыбинская группа требовала подчеркнуть в программе, что «принцип монархической власти ею не затрагивается и не колеблется». Руководитель группы присяжный поверенный А. И. Штейнберг в письме Д. И. Шаховскому от 27 декабря 1905 г. предупреждал, что «если в программу партии следующим съездом не будет внесена оговорка о сохранении царской власти, то вся Рыбинская группа выйдет из состава кадетской партии»35. Точно так же в Ростове-на-Дону «значительным тормозом для привлечения новых членов являлась неясность программы (до январского съезда) относительно образа правления, так как противники справа старались выставить партию республиканской»36.

Во Владимире на губернском съезде кадетских групп (27–28 ноября 1905 г.) один делегат поставил на обсуждение вопрос, может ли состоять в рядах партии лицо, имеющее своим идеалом национализацию земли и считающее нужным свой идеал лично от себя проповедовать. После горячих дебатов вопрос был решён в положительном смысле крупным большинством37. Съезд делегатов кадетских групп Таврической губернии (Симферопольской, Севастопольской, Ялтинской и Мелитопольской) 27 ноября 1905 г., признавая необходимым устранить из программы всякую двойственность, высказался за однопалатную систему народного представительства и постановил, что в основу аграрного законодательства должен быть положен принцип национализации земли38. В отчёте о деятельности Одесской группы подчёркивалось, что «людей радикального образа мыслей отталкивает от партии… отсутствие принципиального требования национализации земли»39.

Мелкобуржуазные попутчики требовали равнения партии налево и в области фабрично-заводского законодательства. В отличие от партийной программы, в которой вопрос о дальнейшем сокращении существующих законодательных норм продолжительности рабочего времени был поставлен в зависимость от экономических и технических возможностей производства, Ярославская группа решила внести в программу требование немедленного введения 8-часового рабочего дня40. Ещё далее влево качнулись томские кадеты. По их мнению, чтобы завоевать поддержку рабочего класса, «возможно шире должна быть поставлена программа по рабочему вопросу. Партия должна указать, что она не враждебна процессу социализации производства и будет поддерживать те реформы, которые будут совершаться в духе эволюции в сторону социализма»41.

Напротив, умеренно либеральным элементам программа партии по рабочему вопросу казалась чересчур радикальной. Рыбинская группа, державшаяся правого курса, предлагала дополнить пункт 42 программы указанием, что право стачек должно быть ограничено запрещением «насильственного к ним принуждения»42.

Пытаясь удержать «в одной упряжке» либеральную буржуазию и мелкобуржуазных демократов, кадетские лидеры не останавливались перед рискованной эквилибристикой. Так, на учредительном собрании Петербургской группы 18 ноября 1905 г. они прельщали аудиторию тем, что кадетская программа «даёт полный спектр всех цветов» и что под её сенью могут уживаться люди с самыми различными политическими взглядами. «Программа не догма, — говорил Родичев, — а согласие с ней может быть только принципиальное». Ещё дальше шёл по линии освобождения от «идолопоклонства перед параграфами программы» Струве, заявляя, что «можно голосовать за одно, а думать и защищать другое»43.

Как видно из письма В. Оболенского к секретарю ЦК А. А. Корнилову от 26 ноября 1905 г., при организации Симферопольской группы «обнаружилось, что объединиться на программе конституционно-демократической партии невозможно. Для нас стало совершенно ясно, что такая программа, приспособленная к уловлению широких слоёв населения… в значительной степени является анахронизмом. Лебедь, щука и рак тянут её в разные стороны. Я долго здесь старался отстаивать целесообразность программы, но ни в ком не нашёл сочувствия. Как правое, так и левое крыло требуют точек над «i» и проявляют много нетерпимости друг к другу. Пришлось, таким образом, практически убедиться в том, что раскол необходим. Признаки надвигающегося раскола чувствовались, впрочем, и на последнем земском съезде. Думаю, что тенденция к расколу обща всем кадетским группам, в том числе и центральной, и очень возможно, что следующий съезд раздвоит партию на две части. Наши ялтинские представители, сделавшие попытку выступать с программой на митинге, потерпели полное поражение по их собственному признанию. Объясняют они своё поражение главным образом тем, что программа недостаточно определённа, является компромиссом между различными течениями, и людям, примыкающим к одному из этих течений, трудно отстаивать её. Широта и неопределённость программы толкает в ряды партии, с одной стороны, отщепенцев социалистических партий, с другой — наиболее приличных консерваторов» 44.

Значительная «чересполосица» была в кадетской партии и по вопросам тактики. В Одесской группе левые элементы были недовольны решением партии участвовать в выборах в Государственную думу, а правые — положительным отношением к общей политической забастовке45. На учредительном собрании Воронежской группы 14 декабря 1905 г. мелкобуржуазное крыло предлагало соединиться с левыми для борьбы с правительством, так как «наша тактика в революционный период должна быть такая, что и крайних партий». Правые же кадеты, не скрывая своего страха перед разгорающейся «ужасной братоубийственной войной», говорили об «утопичности» лозунга Учредительного собрания, осуждали политические забастовки и т. д. Победу одержало «радикальное» крыло: местный комитет решил не вступать ни в какие столкновения с левыми партиями и даже не подчёркивать отграничения от них46.

В условиях разброда и шатаний по важнейшим программным и тактическим вопросам всё искусство кадетских лидеров уходило на приискание примирительных формул, при помощи которых возможно было избежать раскола партии. Так, учитывая сильное течение на периферии за пересмотр аграрной программы в смысле признания принципа национализации земли, на заседании центрального комитета 13 и 14 ноября 1905 г. Милюков, Винавер, Муханов и другие под предлогом, что программа должна быть приноровлена к различным местностям, предлагали «вопрос аграрный предоставить усмотрению местных групп»47. Но такое «ползучее» руководство, по справедливому определению В. А. Маклакова, «вело к бессилию партии»48.

Кадеты и Московское вооружённое восстание. По важнейшему вопросу революции — об отношении к вооружённому восстанию — кадеты не шли даже на видимость уступок революционерам. Пропаганду его кадеты всегда считали «безумной и преступной».

Уже вторую всеобщую забастовку в ноябре 1905 г. кадеты признали «крупной политической и тактической ошибкой рабочих партий». Они предостерегали от повторения пользования этим опаснейшим оружием, которое от частого употребления зазубривается и тупеет49. Когда же 7 декабря в Москве по призыву Совета рабочих депутатов, революционных партий и союзов началась общая политическая забастовка, которая должна была перейти в вооружённое восстание, то кадеты заняли по отношению к ней отрицательную позицию.

На заседании центрального комитета 8 декабря все сошлись на том, что «главное препятствие заключается в целях, выставленных рабочими депутатами»50. Но по вопросу о том, выразить ли открыто осуждение забастовке и этим сорвать с себя маску «народной» партии или попытаться лавировать и идти по диагонали двух крайних течений, единодушия между кадетскими лидерами не оказалось.

Правые кадеты (П. Б. Струве, С. А. Котляревский, Н. Н. Львов, В. А. Маклаков и др.) полагали, что «не только надо отнестись отрицательно, но и бороться против этой забастовки». Они оправдывали действия правительства против «мятежников», предлагали обратиться к революционерам, чтобы те прекратили вооружённую борьбу, и высказывались за переговоры с Дубасовым51.

Но большинство кадетских лидеров предпочитало маневрировать. При этом их расчёт строился на том, чтобы, опираясь на колеблющиеся элементы из железнодорожного союза, меньшевистской группы и партии эсеров, взорвать забастовку изнутри. Д. И. Шаховской оспаривал утверждение, что «забастовка есть дело крайних партий; к ней только прицеплен флаг крайних партий… Вообще забастовку следует приписывать главным образом не крайним партиям, а сознательной части пролетариата — железнодорожному союзу и т. д. И так надо её принимать»52. Его поддержал Ф. Ф. Кокошкин, заявивший, что не все присоединяются к забастовке ради целей, выставленных в воззвании Совета рабочих депутатов и революционных партий: «…служащие в управе, железнодорожные служащие и т. д. С этими служащими можно согласиться и в этих пределах выразить сочувствие» 53.

В принятой 15 декабря 1905 г. центральным комитетом резолюции подчёркивалось, что «кадетская партия не сочувствовала объявлению забастовки, она считала её в данный момент большой ошибкой, не разделяя её цели — установления республики, и всегда отрицательно относилась к вооружённому восстанию». Но кадеты не могут признать, что во всём виноваты только крайние партии. «Смута» питается в основном тем, что не исполнен манифест 17 октября. Поэтому власть должна «послушать народного голоса» и установить такой политический строй, при котором народ будет иметь возможность мирным путём осуществлять свою настоящую волю. Тогда он прекратит приёмы революционной борьбы и сделается глухим к призывам к восстанию. «И чем разрушительнее эти приёмы, чем грознее опасность восстания, тем преступнее медлительность и упорство правительства, тем больше наша обязанность сказать ему, что только в этом спасение»54.

«Полярная звезда». Если кадетское руководство ещё пыталось балансировать между царизмом и революцией, то правое крыло партии выступило с «открытым забралом». В разгар Московского вооружённого восстания стал выходить под редакцией П. Б. Струве еженедельник «Полярная звезда», открывший собой «веховское» направление в русском либерализме. Струве первый выступил с клеветнической оценкой Московского восстания как «путча», легкомысленно и преступно затеянного кучкой фанатиков и заранее проигранного. «В Москве, — утверждал Струве, — не было вооружённого восстания населения, были столкновения отдельных, относительно весьма немногочисленных, групп населения с полицией и войсками, были бутафорские баррикады, воздвигнутые «революционной» интеллигенцией в союзе с терроризированными дворниками и увлечёнными уличными мальчишками, была отчаянно храбрая, геройская борьба нафантазированных, обрёкших себя гибели рабочих»55. Эта версия впоследствии прочно вошла в арсенал либеральной и меньшевистской историографии.

На страницах «Полярной звезды» «поумневшие» либералы развернули ожесточённую кампанию против «русского политического максимализма» в лице большевистской части РСДРП. При этом они настойчиво варьировали мысль о том, что «революционный максимализм» и «бюрократическая реакция» питают друг друга.

В статье «Два забастовочных комитета» Струве писал, что «в Российской империи нет правительства управляющего и организующего. В ней два борющихся между собой забастовочных комитета». Один — политическими забастовками довёл страну до полной хозяйственной дезорганизации; другой — под фирмой «Витте— Дурново — Дубасов», питаясь «безумствами» первого, объявил «забастовку» дарованной царём конституции, упразднив манифест 17 октября и возвещённые им свободы 56.

Будущие веховцы требовали, чтобы кадетская партия бросила заигрывать с «тёмной народной стихией», отказалась от компромиссов налево и всегда говорила «не только одну правду, но и всю правду». А. А. Кауфман в статье «Познай самого себя!» предлагал устранить из кадетской программы всякие недомолвки и двусмысленности. «Мы не выставляем на нашем знамени… республики, — писал он, — потому что идея республики совершенно чужда сознанию и чувству массы русского народа. Мы стоим за 8-часовой рабочий день, но мы не можем настаивать на немедленном его введении, раз это будет грозить закрытием фабрик и безработицей. Мы за передачу земли в руки трудящегося народа, но мы не можем стоять за уничтожение теперь же всякого рентного землевладения, потому что признаём частновладельческое хозяйство за необходимый пока двигатель сельскохозяйственного прогресса… Мы, безусловно, отвергаем «революционное» проведение… экономических и социальных преобразований».

Кауфман не скрывал, что «настоящий момент крайнего общественного возбуждения» весьма неблагоприятен для успеха принципов и тактики кадетской партии, что в этом — источник её слабости. «С нашей тактикой, — признавался он, — очень трудно идти к забастовавшим рабочим, ожидающим введения революционным путём 8-часового рабочего дня, или в среду крестьян, собравшихся на делёж владельческих земель». Но это не страшит Кауфмана. Ему не улыбается «идти в хвосте за левыми партиями», он считает, что кадетская «земельная и всякая другая программа не может определяться совершающимися фактами из области «захватного права» или страхом перед наступлением подобного рода фактов». Зато мирная и парламентская тактика, по его мнению, обещает быть чрезвычайно успешной в будущем. «Именно в этой тактике, — подчёркивал Кауфман, — источник нашей силы, если иметь в виду не современный только патологический момент, а считаться с очень близким, несомненно, будущим»57.

Выходит, что кадетская партия должна была спокойно и покорно выждать конца революции, чтобы начать успешно действовать. Такое возведение пассивности в метод поведения целой партии смутило даже политических друзей Кауфмана. С. Л. Франк в статье «Одностороннее самопознание» саркастически ставил вопрос: «Кто же поручится за исход этой революции, кто гарантирует, что по её окончании крестьяне и рабочие будут следовать благожелательным и разумным советам к.-д. партии, а не голосу какого-либо нового Цезаря или Пугачёва? И что вообще останется к тому времени от партии, которая ограничится пассивным ожиданием конца революции, а не захочет и не сумеет управлять ею и влиять на неё?.. Это самопознание, мне кажется, равносильно самоубийству»58.

Но и сам Франк не в состоянии ответить, каким образом кадетская партия могла бы преодолеть «барьер пассивности» и активно воздействовать на политическое развитие страны. Правда, возражая Кауфману, он замечает, что политическая партия «должна соображать, когда и как уместно говорить правду»59. Но ведь так, собственно, и поступало кадетское руководство, балансируя между царизмом и революцией. Но эта тактика в зените революции заметных результатов не дала. Как видно из отчёта центрального комитета, деятельность партии в период октября — декабря 1905 г. «была в высшей степени затруднена совершающимися событиями всеобщими и частными забастовками и вооружёнными восстаниями»60.

Партия демократических реформ. В декабре 1905 г. образовалась близкая к кадетам партия демократических реформ. Начало новой партии положили К. К. Арсеньев, который вёл в журнале «Вестник Европы» внутреннее обозрение, и профессор А. С. Посников. В состав организационного комитета партии вошли кроме названных лиц профессор И. И. Иванюков, М. М. Ковалевский, В. Д. Кузьмин-Караваев, Д. В. Стасов, М. М. Стасюлевич и др. Организационный комитет выработал программу партии и опубликовал её в газетах 18 января 1906 г. Неофициальным органом партии была газета «Страна», выходившая с 19 февраля 1906 г. в Петербурге под редакцией М. М. Ковалевского.

Программа партии, которая, впрочем, не была обязательна для членов партии, по многим вопросам совпадала с кадетской программой. Но в то время, как в последней был оставлен открытым вопрос о форме правления, партия демократических реформ в первой же статье своей программы объявила, что не представляет себе иного устройства России, как на началах конституционной монархии. В отличие от кадетов, которые на первом съезде своей партии отвергли органическую работу в Государственной думе и решили использовать её только как стадию на пути к Учредительному собранию, партия демократических реформ, не отказывая Думе в учредительных функциях, желала бы в то же время не откладывать решения ею аграрного и рабочего вопросов. Поэтому партия демократических реформ не предрешала вопроса о том, чем именно должно было заняться первое русское представительное собрание. Как известно, кадетская партия допускала свободу мнений по вопросам — одна или две палаты и о предоставлении избирательных прав женщинам. Партия демократических реформ высказывалась за двухпалатную систему и против женского избирательного права на том основании, что «русская крестьянка находится во власти своего мужа и так называемого «наибольшего» в семье». Наконец, партия демократических реформ допускала автономию отдельных областей лишь как исключение, например для Царства Польского, и только в сфере вопросов, имеющих местное значение.

Партия демократических реформ по инициативе А. С. Посникова выработала подробную программу по аграрному вопросу. Вслед за кадетами партия демократических реформ признавала неизбежность для поземельного устройства крестьян принудительного выкупа частновладельческих земель с вознаграждением собственников сообразно доходности отчуждаемых у них владений. Во избежание нового обезземеливания крестьян и образования латифундий из отчуждаемых имений предполагалось создание государственного земельного запаса, из которого земля отводилась бы в пользование за устанавливаемую законом плату без права отчуждения и залога. Но круг изъятий из принудительного отчуждения в программе партии демократических реформ был очерчен несколько шире, чем у кадетов. В руках отдельных помещиков должно остаться до 100 дес. земли. Программа партии демократических реформ исключала из принудительного отчуждения выдающиеся хозяйства независимо от их размера. В частной собственности сохранялись и все земли, которые не окажутся безусловно необходимыми для немедленного наделения безземельного и малоземельного местного населения.

Партия демократических реформ находила «несвоевременным» установление строгой партийной дисциплины. В программу партии была включена статья, гласящая, что лица, входящие в её состав, не обязаны принимать все её положения и могут сохранить свободу суждений в той или иной области. Так, главный редактор «Страны» М. М. Ковалевский вошёл в партию с оговорками по аграрному вопросу. Он вовсе не разделял убеждения автора аграрной программы А. С. Посникова о преимуществе общинного землевладения и полагал, что для удовлетворения земельного голода крестьян необходимо было бы поставить на первый план правильно организованную переселенческую кампанию, широкое наделение казёнными землями, принудительный выкуп одних латифундий, ничем не стесняемую свободу самим крестьянам переходить от общинного к подворному или семейному пользованию. Принудительный выкуп помещичьих земель свыше 100 дес. вызывал в нём такое же отрицательное отношение, как и проведённый впоследствии Столыпиным раздел мирских земель в частную собственность62.

2. ПАРТИЙНЫЕ ГРУППИРОВКИ КРУПНОЙ БУРЖУАЗИИ

Единый фронт крупной буржуазии, помещиков и правительства против революционного движения. Надежды правящих кругов и буржуазии на «отрезвляющее и успокаивающее» действие манифеста 17 октября не оправдались. Близкий к придворной камарилье А. А. Киреев уже 20 октября 1905 г. замечает в своём дневнике: «У нас события идут необыкновенно скоро. Витте, наш Мирабо, успел уже попасть в число людей, которым перестала доверять толпа»63. 6 ноября он пишет записку царю, в которой развивает мысль, что «Витте совсем не тот сильный человек, на которого рассчитывали. Он гнёт на популярность у революционной (и конституционной) партий, делает им уступки, но безо всякого успеха»64.

Сам Витте производил впечатление человека, не уверенного в себе. В. Д. Кузьмин-Караваев, посетивший премьера 1 ноября 1905 г., нашёл его «утомлённым» и в «подавленном настроении». Витте упрекал своего собеседника в том, что он в записке, которая легла в основу «всеподданнейшего» доклада Витте, неверно оценивал положение и делал ошибочный вывод о задачах и средствах действия правительства.

«Я всю ночь снова обдумывал положение, — писал Кузьмин-Караваев на другой день Витте, — и пришёл к прежнему заключению: единственный исход — взять движение в руки и для этого стать во главе его… Общественной мысли надо давать пищу, надо предупредить образование в сознании масс законченных требований». Правительство должно, «не теряя ни одного дня, приступить к опубликованию нового порядка выборов в Думу, временных правил о собраниях и союзах, об отводе места для митингов, о печати и т. п. Немедленно назначить срок созыва Думы, дабы остановить пока ещё шатание мысли вокруг идеи об Учредительном собрании» 65.

Письмо Кузьмина-Караваева более или менее верно отражало настроение в те дни либеральной «общественности». Земские собрания и городские думы, биржевые комитеты и съезды промышленников в своих приветствиях Витте вместе с выражением доверия обещали поддержку правительству в осуществлении реформ, возвещённых манифестом 17 октября. При этом они неизменно подчёркивали, что единственное средство для успокоения страны — скорейший созыв Государственной думы.

Наряду с обещанием содействия правительству в водворении «порядка» капиталисты всячески стремились подтолкнуть его к более энергичным действиям против революционного движения. Вместе с тем капиталисты жаловались на «мягкотелость» местной администрации и судебных властей.

23 ноября 1905 г. Петербургское общество заводчиков и фабрикантов подало министру юстиции записку «о применении действующего закона в случаях насилия и угроз». Записка начиналась с утверждения, что одной из причин рабочих волнений является «несоблюдение действующих законов, необеспечение личности и имущества и проникшее в народ убеждение о безнаказанности самых важных правонарушений». Общество ходатайствовало, чтобы, «не дожидаясь того времени, когда будут изданы новые, более усовершенствованные законы, в точности и со всей строгостью применялись законы, существовавшие до сих пор, и чтобы делам о насилиях на фабриках и заводах давался законный ход вне очереди» 66.

Во второй половине октября 1905 г. на заводах Петербурга развернулось массовое движение за введение революционным путём 8-часового рабочего дня. В ответ на это капиталисты организовали широкую локаутную кампанию.

К 16 ноября в Петербурге были закрыты 72 завода с ПО тыс. рабочих. На собрании петербургских заводчиков и фабрикантов 14 ноября 1905 г. была заключена конвенция, состоявшая из следующих 7 пунктов: «1) не делать никакого сокращения в продолжительности рабочего времени без предварительного соглашения с соответствующей группой представителей данного производства и без одобрения общего собрания; 2) не допускать ни в какой форме оплаты прогульного при забастовке времени, какой бы характер забастовка ни носила, политический или экономический; 3) решительно отклонять всякую попытку рабочих принимать участие в определении заработной платы; 4) также отклонять попытки рабочих стеснять администрацию заводов в увольнении рабочих; 5) требование рабочих об отмене штрафов отклонять по силе действующего закона; 6) не соглашаться на установление, по требованию рабочих, гарантированной заработной платы для рабочих по сдельным расценкам, равно как и на установление минимальной оплаты для подённых; 7) не вступать в сношения, а тем более в соглашения с Советом рабочих депутатов»67.

Для оперативного руководства борьбой против рабочих при Петербургском обществе заводчиков и фабрикантов было создано бюро по регистрации забастовок, которое ежедневно получало от предприятий сведения о текущих волнениях рабочих и сводку этих сведений рассылало всем членам общества в виде кратких ежедневных бюллетеней.

Петербургское общество заводчиков и фабрикантов по существу с момента возникновения было боевым союзом предпринимателей, главной функцией которого было искоренение забастовок. Чтобы превратиться в классовый союз предпринимателей и формально, ему надо было внести в свой устав ряд второстепенных изменений. Труднее было положение промышленников в других районах страны: им пришлось объединяться для отпора рабочим уже в период высшего подъёма революции.

В Москве зародышем предпринимательского союза явилась комиссия по рабочему вопросу при биржевом обществе во главе с С. И. Четвериковым. По её инициативе промышленники в ноябре 1905 г. согласились установить особое обложение фабрик и заводов для создания страхового фонда, из которого покрывались бы убытки от забастовок. В ноябре же фабриканты Центрально-Промышленного района по примеру своих питерских собратьев объявили массовый локаут. Были закрыты в Москве 26 предприятий (с 50 тыс. рабочих), во Владимире — 6 фабрик (с 16 тыс. рабочих) и т. д.

Сильное озлобление среди капиталистов вызвала Всероссийская забастовка почтово-телеграфных работников. Представители банковых, страховых и транспортных учреждений, общества фабрикантов и биржевые комитеты требовали от правительства принять суровые меры к ограждению торговли и промышленности от вредных последствий подобной забастовки.

23 ноября 1905 г. собрание выборных Московского биржевого общества признало необходимым избрать комиссию по вопросу о почтово-телеграфной забастовке в видах обеспечения доставки коммерческой корреспонденции и скорейшего восстановления почтово-телеграфных сношений. Членами комиссии были избраны Ю. П. Гужон, В. С. Алексеев, П. П. Рябушинский, В. В. Крестовников, Н. А. Тюляев, Р. Б. Шен, Л. В. Готье, Р. В. Герман, В. В. Столяров и В. Ю. Гейс. Комиссия составила доклад, в котором подчёркивалось, что забастовка почтово-телеграфных чиновников «такая же преступная затея, как забастовка в железнодорожных предприятиях, на станциях водоснабжения, канализационных, газовых и электрического освещения… Против такой формы протеста чиновников власть должна иметь в своём распоряжении строгие меры, и правительство, которое ими пользуется, исполняет свой долг и предотвращает страну от гибели». Собрание выборных единогласно одобрило доклад и поручило комиссии сделать со своей стороны всё возможное для восстановления почтово-телеграфных сношений и в случае надобности войти с подлежащим представлением к высшему правительству 68.

Во время Октябрьской всеобщей забастовки Московская городская дума, как мы видели, заигрывала с бастующими рабочими. Но уже в ноябре от либеральничанья «отцов города» не осталось и следа. После избрания 17 ноября городским головой Н. И. Гучкова кадет Н. И. Астров спросил его брата Константина: как он думает, не пожелает ли новый городской голова «ознаменовать своё избрание актом гуманности и примирения? Не признаёт ли он возможным ходатайствовать о том, чтобы к восставшим матросам не применялась смертная казнь?

Мой собеседник даже привскочил от негодования:

— Да что ты говоришь! Да разве это мыслимо! Их всех нужно перевешать. Нет! Теперь все эти штучки будут окончены. Никаких больше сантиментальностей не будет!»69–89.

Попытка возбудить ходатайство через думу о смягчении участи лейтенанта П. П. Шмидта и его товарищей успеха не имела.

От промышленников не отставали и земства, требовавшие от правительства подавления крестьянского движения жестокими репрессиями. Некоторые земства ассигновывали крупные суммы на усиление уездно-полицейской стражи.

Земские собрания, не ограничиваясь одобрением правительственных репрессий, сами открыли поход против «третьего элемента». Они изгоняли из своих учреждений служащих, принимавших участие в политических забастовках, закрывали учительские курсы, фельдшерские и сельскохозяйственные школы, статистические бюро и другие культурные организации, которые служили оплотом «неблагонадёжной» земской интеллигенции.

14 февраля 1906 г. министр внутренних дел П. Н. Дурново предложил губернаторам «сообщить факты, доказывающие совершившийся в губернских земских собраниях поворот в сторону умеренного и охранительного направления»90. Из полученных ответов видно, что в 7 губерниях (Владимирская, Вятская, Костромская, Новгородская, Пермская, Тверская и Черниговская) земские собрания ни в чём не проявили умеренного и охранительного направления, из числа же остальных 27 земских губерний в 24 произошёл поворот в сторону охранительного направления 91–98.

В период высшего подъёма революции среди помещиков было распространено убеждение, что репрессиями можно лишь на очень короткое время подавить аграрное движение, а окончательно «вылечит» Россию только Государственная дума. Поэтому многие земские и дворянские собрания требовали скорейшего созыва Государственной думы, которая в первую очередь должна будет рассмотреть крестьянский земельный вопрос, не останавливаясь перед принудительным отчуждением частновладельческих земель.

Тамбовское уездное земское собрание 15 ноября 1905 г., возбудив ходатайство перед правительством о присылке в губернию войск, в то же время просило об ускорении производства выборов членов Государственной думы, с тем чтобы в ней прежде всего был поставлен вопрос о выкупе помещичьей земли и наделении ею крестьян99. Собрание предводителей и депутатов тамбовского дворянства 18 ноября 1905 г., обсудив вопрос о мерах, какие могли бы быть приняты для подавления беспорядков и охранения усадеб от погрома и разорения, признало наилучшим необходимым средством для успокоения возникших аграрных беспорядков скорейший созыв Государственной думы на точных основаниях манифеста 17 октября, причём крестьянский земельный вопрос должен быть поставлен в первую очередь 100. По мнению собрания елецких землевладельцев, главной мерой, могущей в данный момент внести успокоение в население, является немедленное правительственное сообщение в дополнение манифеста 3 ноября 1905 г. о том, что малоземелье крестьян признаётся правительством и что Государственной думе в первую очередь будет предложено обсудить этот вопрос во всей его полноте, причём от Государственной думы будет зависеть определение высшего размера землевладения каждой местности, и что отошедшие на этом основании по справедливой оценке земли частных владельцев, также и земли государственные, удельные и монастырские поступят для расширения площади мелкого крестьянского землевладения на выгодных для последнего условиях101. Собрание крестьян и землевладельцев Рославльского уезда просило Витте телеграммой 4 декабря 1905 г. доложить царю, что для успокоения народа необходимо немедленное издание акта о скорейшем созыве Государственной думы с законодательными функциями на началах всеобщего избирательного права, причём в первую очередь должны быть рассмотрены вопросы о предоставлении малоземельным и безземельным крестьянам земли и пересмотре налоговой системы 102. Представители губернских и уездных земств Екатеринославской губернии, считая неотложный созыв Государственной думы первым условием для спокойной жизни и нормальной работы, настаивали, чтобы правительство категорически заявило о внесении им на рассмотрение Думы в первую очередь аграрного вопроса 103.

Таким образом либералы хотели укрепить веру крестьян в Государственную думу как в эмблему мирного и справедливого решения земельного вопроса.

Прогрессивная экономическая партия. Как уже говорилось, формирование буржуазных партий началось после 6 августа на почве подготовки к предстоящим выборам в Государственную думу.

Вступая на путь открытой политической деятельности, промышленники обратились за советом к восходящей звезде на бюрократическом небе — гр. Витте. Последний заявил посетившей его 9 октября депутации Петербургского общества заводчиков и фабрикантов в лице С. П. Глезмера, Э. Л. Нобеля и М. Н. Триполитова, что он придаёт весьма серьёзное значение Государственной думе и советует промышленникам объединиться немедленно и поставить себе прежде всего задачу провести своих представителей в Думу для защиты интересов промышленников, особенно в области рабочего вопроса, регламентация которого последует через Государственную думу 104. То же Витте сказал и представителям горнозаводчиков Юга России 105.

13 октября на совещании в обществе заводчиков было решено созвать 17 октября широкое собрание с участием представителей всех находящихся в Петербурге совещательных по делам торговли и промышленности учреждений, а равно банков, пароходных и страховых обществ. На этом собрании предполагалось не возбуждать вопроса о программных расхождениях, а прямо приступить к созданию комитета по подготовке к предстоящим выборам в Государственную думу. Участие в собрании представителей печати признано было преждевременным. Затем С. П. Глезмер и М. Н. Триполитов сообщили о беседе с А. Н. Никитиным (одним из учредителей «Союза 17 октября». — Е. Ч.) по поводу организации совместно с образующейся партией «центра» избирательной кампании. Совещание решило «первоначально организоваться самостоятельно и выяснить свои силы, а затем действовать, смотря по обстоятельствам». В заключение было постановлено озаботиться распространением программы прогрессивной промышленной партии в среде промышленных фирм и совещательных по делам торговли и промышленности учреждений, а также разослать её всем избирателям Петербурга 106.

Собрание 17 октября, на котором присутствовало 85 лиц от 59 учреждений, обнаружило разногласия между сторонниками программы, выработанной бюро московского съезда, и промышленниками, ориентировавшимися на программу Петербургского общества заводчиков и фабрикантов.

Е. В. Кавос (Совет съездов горнопромышленников Урала), обратив внимание на очевидное торжество народа, который, как разумная сила, заставляет с собой считаться, выразил сомнение в осуществлении Государственной думы по закону 6 августа. По мнению Кавоса, «надо быть сильным не в Думе, а в стране и следует войти в ближайшее соглашение с так называемым третьим сословием — инженерами, служащими и рабочими. Промышленность должна опираться на эти элементы»107. В тон ему А. А. Вольский (Совет съездов кавказских марганцепромышленников) заявил, что «есть только три партии: правительственная, земско-городская и 3-го сословия; последняя самая сильная… Интересы промышленников и рабочих сближаются, и, как показал опыт переговоров бакинских рабочих с нефтепромышленниками, соглашение между сторонами возможно». Переходя к программе прогрессивной промышленной партии, предложенной Петербургским обществом заводчиков и фабрикантов, Вольский отметил, что «указание на неделимость России и неупоминание в программе о праве употребления местных языков составляет слабую сторону программы». Его поддержал В. В. Жуковский, подчеркнувший неудовлетворительность программы Петербургского общества заводчиков и фабрикантов с точки зрения интересов Царства Польского. Он сообщил, что промышленники Царства Польского не могут присоединиться к прогрессивной партии, так как там группировка пошла иначе, по другим руководящим стремлениям: только полная автономия — лозунг всей Польши108.

С защитой программы Петербургского общества заводчиков и фабрикантов выступил С. С. Хрулёв (Международный банк). Сообщив о требованиях, которые предъявила Петербургской городской думе делегация Совета рабочих депутатов (о предоставлении городских помещений для митингов, о прекращении выдач из городских сумм на содержание полиции и жандармерии, об отпуске средств на вооружение рабочих, об ассигновании кредитов для безработных и об урегулировании цен на продукты потребления), Хрулёв заявил, что «для соглашения с рабочими есть почва, но лишь для соглашения в будущем, а не теперь». По его убеждению, «искать сближения с другими партиями не надо, так как промышленники сами представляют силу, а если они объединятся и будут действовать с надлежащей энергией и гражданским мужеством, то не будет надобности идти к другим, а другие придут к ним» 109.

В конце собрания был прочитан манифест о даровании свобод и расширении избирательных прав, вызвавший «общие одушевлённые рукоплескания».

Вследствие обнаружившихся разногласий вопрос об организации избирательного комитета даже не баллотировался. С. П. Глезмер, закрывая заседание, пригласил присутствующих не оставлять мысли о необходимости объединения и собраться вновь для дальнейшего обмена мыслей в связи с внесёнными манифестом в учреждение Государственной думы изменениями 110.

На заседании совета общества 20 октября ещё раз была рассмотрена программа проектируемой политической партии и сделаны некоторые изменения в связи с манифестом 17 октября111. Программа была опубликована отдельным листком вместе с воззванием, в котором указывалось, что предлагаемая программа обязана своим происхождением инициативе Петербургского общества для содействия улучшению и развитию фабрично-заводской промышленности112. На заседании же 20 октября «ввиду случайного совпадения наименования партии «прогрессивная промышленная» с наименованием уже усвоенным бюро московского съезда представителей торговли и промышленности совет по предложению Б. А. Эфрона постановил внести на одобрение общего собрания другое наименование партии, а именно «прогрессивная экономическая партия», каковое название соответствует тому широкому кругу лиц, на которых программа рассчитана»113. Вместе с тем было решено озаботиться скорейшим созывом второго совещания представителей торговых, промышленных, банковских и других учреждений, на котором предполагалось избрать организационный комитет прогрессивной экономической партии из 10 лиц, в том числе от промышленности — 4, от банков — 2 и т. д. В качестве кандидатов от промышленности были намечены Э. Л. Нобель, Д. А. Нератов, Я. П. Беляев и М. Н. Триполитов, а также выражено «особое желание» привлечь к делу С. С. Хрулёва 114. На это совещание постановлено было не приглашать бюро московских съездов, контору железозаводчиков, а также А. А. Вольского, Е. И. Кавоса и В. В. Жуковского «в виду выраженного ими несогласия с программой, а в будущем стараться привлекать только единомышленников»115. Совещание состоялось 31 октября 1905 г.

Открывая совещание, М. Н. Триполитов доказывал неотложность объединения под политическим знаменем «деловых кругов» грозным подъёмом рабочего движения. «Рабочий вопрос, — говорил он, — надвинулся как бы неожиданно, но приобрёл силу урагана, пронёсся по всей стране и всех (?! — Е. Ч.), естественно, напугал, так как трудно определить те последствия, которые может повлечь за собой это рабочее движение». Триполитова больше всего пугало, что в России буржуазно-демократическая революция почти не отделена во времени от социалистической революции: «Политическая вольность застаёт нас в один и тот же момент, когда надвигается и рабочий вопрос, неразрывно связанный с социализмом… Первый удар приходится вынести не кому иному, как вам, представителям торговли и промышленности, выступив представителями политической системы. К этому удару мы готовимся. Нужно сплотиться, нужно выработать дисциплину, меры, метод борьбы. Если мы посмотрим на рабочих, то поражаемся дисциплиной, которая там господствует. Вся организация является как бы часовым механизмом. Где-то, кто-то нажмёт пуговку, и вся страна забастует… Возможно, что дело в терроре, но факт остаётся фактом. Организация рабочих распространяется на всевозможных служащих, ремесленников. Все соединяются в союзы, сплачиваются, за исключением представителей торговли и промышленности, которые до сих пор представляют из себя рассыпанную храмину, как выразился 200 лет тому назад Пётр Великий»116.

Последние слова лидера петербургских заводчиков любопытны как признание политической слабости и неопытности русской буржуазии. В то время как пролетариат ещё перед революцией создал свою партию, крупная буржуазия только в период революционного вихря начала наощупь, спотыкаясь, организовываться в «класс для себя».

В заключение Триполитов поставил вопрос: к какой партии могли бы присоединиться представители торговли, промышленности, банков? Социал-демократической партии принадлежит «первая скрипка», но «странно было бы рассчитывать, что представители капитализма могли бы с этой партией так или иначе идти рука об руку… С этой партией у нас не может быть ничего общего». Кадеты «как будто вам ближе», но Триполитова смущает нежелание кадетов провести точную границу налево: «Достаточно обратить внимание на основные требования и стремления, чтобы прийти к заключению, что здесь не может быть союза». Остаётся одно: организоваться в самостоятельную партию, которая «могла бы соединиться впоследствии с той или другой партией, но соединиться как равная с равной, не заискивая, не подлаживаясь в своих требованиях к требованиям другой партии» 117.

Из выступивших в прениях один только А. А. Ауэрбах поддержал докладчика, заявив, что «промышленность составляет такую крупную единицу в государственном строе, что она должна представить особый союз, особую партию»118. Все остальные ораторы находили, что «деловому миру» по тактическим соображениям было бы выгоднее присоединиться на известных условиях к одной из формирующихся партий «центра». «Можно ли во имя интересов заводчиков и фабрикантов, — убеждал собравшихся А. Я. Брафман, — говорить об образовании партии… долженствующей иметь самодовлеющее значение в Государственной думе… и вокруг которой могут группироваться широкие классы населения?. Ваша программа есть программа либеральная, но вместе с тем умеренного направления… Если фабриканты и заводчики пожелают идти с этим флагом и пропагандировать эту программу от имени фабрикантов и заводчиков как политической партии, то можно сказать вперёд, к сожалению, что эту партию постигнет жестокое фиаско» 119. Эту же мысль развивал Клименко, не без лукавства заметивший, что «если вы образуете партию прогрессивно-экономическую или другую, то скажут, что это партия плутократов, партия капиталистов. Под этим флагом трудно что-нибудь сделать, так как капиталистов меньше, чем других» 120. М. М. Фёдоров обратил внимание на то, что в последнее время образовалась особая партия, которая задалась целью объединить все прогрессивно-умеренные партии, — «Союз 17 октября». Под знаменем этого акта «великой государственной милости» надо объединиться и промышленникам 121.

Вследствие обнаружившихся разногласий решено было созвать представителей делового мира по группам для избрания организационного комитета партии 122. Но это постановление не было выполнено.

В дальнейшем прогрессивная экономическая партия так и не сконструировалась как настоящая партия. Роль «центрального бюро» выполняла группа членов совета Петербургского общества заводчиков и фабрикантов во главе с Триполитовым, а участковые комитеты были назначены «сверху». В списки членов партии были автоматически внесены лица, преимущественно из состава администрации предприятий, имевшие избирательные права по закону 6 августа. Численность партии достигала довольно внушительной цифры — 3878 человек 123. Но на первом собрании 14 декабря присутствовало всего 80 человек и на втором (и последнем) 27 декабря — 200 человек. На заседании представителей участковых комитетов 24 февраля 1906 г. некоторыми членами был возбуждён вопрос о желательности созвать общее собрание прогрессивной экономической партии, но председатель Триполитов безапелляционно заявил, что этот вопрос «не имеет практического значения» 124.

Прогрессивная экономическая партия пыталась пропагандировать свою программу среди рабочих. Общее собрание членов партии 14 декабря 1905 г. постановило отпечатать в большом количестве экземпляров воззвание к рабочим, в котором им указывалось бы на «общие с фабрикантами интересы, преследуемые партией». В видах привлечения рабочих к участию в партии собрание пришло также к заключению, что «устанавливать для членов партии взносы, хотя бы в минимальном размере, неудобно и нецелесообразно» 125. Что же касается способов распространения среди рабочих пропагандистской литературы, то совет общества 17 ноября признал, что «удобнее это делать не непосредственно через заводскую администрацию, а через особо нанятых лиц»126.

С. С. Хрулёв в письме к М. Н. Триполитову от 26 января 1906 г. выдвинул мысль об устройстве от имени партии столовой для голодающих семей рабочих Путиловского завода «ради завоевания сочувствия нашей партии» 127,

По инициативе правления Российско-американской резиновой мануфактуры в совете общества был возбуждён вопрос об издании маленькой дешёвой газеты для рабочих «в видах противодействия революционной пропаганде крайних партий». Резиновая мануфактура со своей стороны предложила взнос 15 тыс. руб.128 Сознавая всю важность воздействия на рабочие массы печатным словом, совет весьма сочувственно отнёсся к этому предложению. Но по вопросу о том, вести ли издание газеты самостоятельно или совместно с другими партиями, в совете произошёл раскол. Часть членов совета, учитывая, что сохранить инкогнито фабрикантов и заводчиков в издании газеты безусловно не удастся, полагали целесообразным «войти в соглашение с каким-либо вполне независимо существующим идейным учреждением, совпадающим по своим политическим взглядам с промышленной группой» 129. Но первоначально на заседании совета (30 ноября 1905 г.) большинством 13 против 7 было постановлено вести издание газеты самостоятельно, так как в этом случае «является возможность быть полным хозяином дела… между тем газета, издаваемая совместно с другой политической партией, может получить нежелательное направление» 130.

Но уже на заседании совета 2 декабря это решение было пересмотрено. М. В. Красовский сообщил, что мыслью издавать дешёвую газету для рабочих задаётся и «Союз 17 октября», который, однако, не обладает необходимыми средствами. Он предложил вести дело совместно, причём пайщики от общества принимали бы участие в общем распорядительном комитете в числе 5 лиц против 3 лиц от «Союза 17 октября». Общее руководство газетой Красовский выразил готовность взять на себя. Совет единогласно признал такое соглашение удовлетворяющим всем требованиям 131. На издание газеты было собрано среди фабрикантов и заводчиков около 90 тыс. руб.132 Но газета, получившая наименование «Новый путь», влачила жалкое существование, так как рабочие её бойкотировали. Вышло всего 102 номера. 17 марта 1906 г. совет общества заводчиков и фабрикантов признал своевременным прекратить издание газеты «ввиду неосуществления тех задач, для которых создавался этот орган (введения успокоения путём печатного слова в рабочие массы)»133.

Умеренно-прогрессивная и торгово-промышленная партии в Москве. В Москве группа лидера «молодых» в биржевом обществе П. П. Рябушинского создала умеренно-прогрессивную партию. Последняя выступила с программой, по многим вопросам сходной с программой кадетской партии. Правда, умеренно-прогрессивная партия решительно отвергала принцип автономии и федерации, выдвинув лозунг «Единство, цельность и нераздельность Российского государства», и в завуалированной форме высказалась против 8-часового рабочего дня, но зато солидаризировалась с кадетами в аграрном вопросе 134.

В отличие от этой партии, отражавшей интересы экономически более прогрессивных слоёв крупной буржуазии, представители старозаветного московского купечества во главе с выборным Московского биржевого общества Г. А. Крестовниковым создали торгово-промышленную партию. 8 ноября 1905 г. состоялось учредительное собрание партии, а 12 ноября она обратилась к избирателям в Государственную думу с программным воззванием, которое подписали вместе с учредителями торгово-промышленной партии также члены умеренно-прогрессивной партии А. И. Коновалов, И. А. Морозов, В. П. и М. П. Рябушинские. Воззвание было проникнуто страхом перед «крайними социалистическими и революционными партиями, далеко не многочисленными, но вследствие сплочённости проявляющими необыкновенную силу». Поэтому сторонникам правопорядка «необходимо сплотиться, образовать мощную партию для содействия правительственной власти в деле успокоения страны и проведения в жизнь возвещённых новых основ».

В соответствии с этой «преамбулой» воззвание предлагало лицам, которые пожелали бы соединиться с торгово-промышленной партией, на предстоящих выборах в Государственную думу руководствоваться следующими положениями: 1. Полное содействие правительству по проведению в жизнь новых начал, возвещённых манифестом 17 октября, и по ограждению закономерного порядка. 2. Сохранение целости России. 3. Регулирование дарованных манифестом 17 октября населению свобод законами 135.

Крайне неопределённая и бесформенная программа обходила ряд важнейших политических вопросов, умалчивая даже об общем избирательном праве. В разъяснениях же программы лидеры партии признавали нежелательной переработку избирательного закона 11 декабря 1905 г. под предлогом, что «это отдалило бы созыв Государственной думы». В аграрном вопросе торгово-промышленная партия высказывалась за увеличение крестьянского землевладения в тех случаях, где это является необходимым, при содействии Крестьянского банка. В то же время лидеры партии заявляли, что «к принудительным отчуждениям можно прибегать только в крайних, исключительных случаях»136. Вообще же при решении аграрного вопроса партия делала упор на форсированную ломку общинного землевладения, в котором она видела «главное зло, доведшее наших крестьян до общего обнищания». В области «улучшения быта» рабочих в воззвании декларировалось установление условий труда в соответствии с результатами, достигнутыми в более развитых промышленных странах. Но в комментариях руководители торгово-промышленной партии отвергали не только 8-часовой рабочий день, но и всякую нормировку законом рабочего времени для мужчин под демагогическим предлогом, что это ограничивает труд свободного человека 137.

Вербовка членов в партию не отличалась искусством. Бюро торгово-промышленной партии просило лиц, сочувствующих ей, прислать в адрес ЦК «только открытое письмо, чтобы мы имели право зачислить их в нашу партию»138. Печатались также аршинные объявления в газетах с приглашением «обывателей» «ввиду близкого наступления производства выборов в Государственную думу поспешить вступить в число членов партии». Однако ряды партии пополнялись преимущественно «невольными» членами: приказчики и вообще служащие торгово-промышленных фирм записывались в неё под давлением хозяев. Не случайно поэтому на первом съезде членов партии делегаты из числа торговых служащих оказались в оппозиции к руководящему ядру партии. В ответ на заявление В. С. Баршева о ненужности законодательного нормирования рабочего времени Г. И. Кривошеев возразил, что приказчики горячо заинтересованы урегулированием их непосильного труда, так как иначе они не в состоянии оградить себя от произвола хозяев139–140.

Партия правового порядка. Единственной из крупнобуржуазных партий, возникших ещё до манифеста 17 октября, была партия правового порядка. 1 октября 1905 г. в газетах было опубликовано воззвание об образовании партии правового порядка «в противовес федералистическому течению, которое стало обозначаться с осени 1905 года в рядах либеральной оппозиции» (имелся в виду сентябрьский съезд земских и городских деятелей). Провозгласив себя конституционной, партия правового порядка вместе с тем поставила краеугольным камнем своей программы «единство и неделимость России» 141.

Первое собрание членов этой партии происходило 15 октября в здании Петербургской городской думы. Собрание приняло основные положения программы и избрало организационный комитет.

Партия правового порядка объявила себя национально-либеральной. Наряду с признанием свобод, возвещённых в манифесте 17 октября, в программе партии особо подчёркивалась необходимость сильной государственной власти и усовершенствования военных сил. При решении аграрного вопроса программа допускала дополнительное наделение крестьян землёй в малоземельных местностях со справедливым вознаграждением лиц и ведомств, от которых переходила бы к ним земля. Но главным средством для улучшения крестьянского быта правопорядчики считали всемерное содействие к переходу крестьян от общинного владения к личному и полное устранение принципа опеки по отношению к крестьянам.

В программе декларировалось в самых общих выражениях возможное сокращение рабочего дня, обязательное страхование рабочих и учреждение примирительных камер. Программа провозглашала свободу стачек, но с существенными изъятиями. Подлежали преследованию в уголовном порядке стачки лиц, состоящих на государственной службе, а также стачки, угрожающие народному здравию или препятствующие государственной обороне, водоснабжению, освещению, массовому передвижению людей и грузов, торговле предметами первой необходимости. Программа предусматривала также уголовную ответственность за принуждение к участию в любой стачке путём насилия, угроз, печати и т. д.

Наконец, в области экономической политики партия правового порядка высказывалась за привлечение иностранных капиталов и широкую свободу для частной предприимчивости 142.

Во время Всероссийской почтово-телеграфной забастовки в ноябре 1905 г. партия правового порядка выпустила воззвание, в котором клеветнически утверждала, что большинство служащих примкнуло к забастовке под давлением насилия и террора, и призывала их сбросить «иго революционеров» 143. Не ограничиваясь этим, партия правового порядка отправила к Витте депутацию с предложением услуг для замещения бастующих почтовиков.

Партия правового порядка пыталась проникнуть в среду рабочих с целью парализовать влияние на них социал-демократов. Петербургское бюро пропаганды партии правового порядка организовало особый штат тайных агентов для наблюдения за рабочими на заводах и выслеживания там действий социал-демократов 144.

В ноябре 1905 г. правопорядчики устроили в Сестрорецкой народной читальне три собрания с участием рабочих местного оружейного завода, но эти собрания были использованы социал-демократами в интересах революционной пропаганды. Уже на первом собрании 6 ноября после речей членов партии правового порядка выступили ораторы — социал-демократы, которые познакомили присутствующих с программой своей партии 145. На втором собрании 13 ноября один из лидеров правопорядчиков, Л. Половцев, выступил с лекцией об английском фабричном законодательстве. Уже через пять минут рабочие стали его прерывать, а затем один рабочий встал и заявил, что им, рабочим, нечего это слушать, что у них есть свои нужды, для обсуждения которых есть и свои ораторы— социал-демократы. Половцев вынужден был ретироваться, и собрание превратилось в революционный митинг146. На третьем и последнем собрании 20 ноября, как доносил уездный исправник петербургскому губернатору, произносили речи А. В. Бобрищев-Пушкин, артист Корвин-Круковский и другие, но собрание свистом и криком мешало ораторам 147. П. Н. Дурново, узнав, что на собраниях, организованных правопорядчиками, «произносятся речи революционного характера, крайне вредно влияющие на рабочих», просил 17 ноября петербургского губернатора не допускать подобных собраний в дальнейшем 148-152.

Всероссийский торгово-промышленный союз. Несколько особняком среди буржуазных политических группировок стоит Всероссийский торгово-промышленный союз, который в своей программе отразил интересы торговцев и промышленников средней руки. Присвоив себе наименование «всероссийский» торгово-промышленный союз в действительности объединял только торговцев Апраксинского и Сенного рынков Петербурга.

На первом общем собрании учредителей Союза 11 ноября 1905 г. в Петербурге было принято обращение «ко всем русскоподданным деятелям торговли и промышленности» с призывом объединиться на всём пространстве империи в мощный союз для содействия правительству в устроении государства на началах нового правопорядка и для достижения основанных на этом правопорядке своих классовых нужд и потребностей.

В области политической программы Союз требовал от лиц, которые будут избраны в Государственную думу для представительства торгово-промышленных интересов, защиты единой неделимой России с конституционным монархом и немедленного введения в основные законы всех четырёх свобод и неприкосновенности личности, провозглашённых манифестом 17 октября 1905 г.153 В то же время Торгово-промышленный союз считал «безусловно недопустимыми» все забастовки, нарушающие своевременный выход произведений печати, почтово-телеграфную связь, железнодорожное и судоходное движение в стране. Забастовки никогда не должны сопровождаться насилием над желающими продолжать работу 154

В области экономической программа Союза выдвигала демагогическую и заведомо утопическую задачу содействовать «экономическому содружеству торгово-промышленных классов и их служащих», а также устройству торговых, кредитных, перевозочных, страховых и иных коопераций.

В объяснительной записке к программе содержались нападки на финансово-экономическую политику царского правительства, которая в ущерб развитию производительных сил страны ставила в привилегированное положение «титулованных» землевладельцев и капиталистические монополии. «Сахарная нормировка, — говорилось в записке, — лишает русского крестьянина ежедневного потребления сахара… Не легче для русского потребителя стоит дело с нефтяным синдикатом. При продолжительной на севере и востоке России зиме многие крестьяне не могут заниматься вспомогательными кустарными промыслами, так как при существующей благодаря синдикату дороговизне керосина и дешёвой стоимости труда этот последний не представляет выгоды». Отметив далее, что Дворянский поземельный банк берёт с дворян меньший процент по ссудам, чем само государство платит по своим внешним и внутренним займам, авторы записки заключают, что, «очевидно, такое привилегированное благополучие дворян оплачивают… остальные классы населения»155. Но, жалуясь на использование бюджетных ресурсов для кредитования дворян, Торгово-промышленный союз вместе с тем высказывался против принудительного отчуждения частновладельческих земель 156.

По примеру столичной буржуазии начали организовываться промышленники и торговцы в провинции. Например, в Харькове образовался союз промышленников и торговцев под лозунгом: «Довольно смуты… успокоимся и дружно будем осуществлять начала новой жизни, возвещённые манифестом 17 октября»157. В Верхнеудинске «часть коренных жителей, истомлённая революционным движением в отечестве, не разделяя его чрезмерных стремлений и чувствуя себя вполне удовлетворённой манифестом 17 октября и всеподданнейшим докладом Витте, соединилась в патриотическую партию под названием «временная либерально-конституционная партия» 158. В Смоленске возникла партия свободы и порядка, в Коломне — «общество правового порядка», в Ревеле— «Союз мирной борьбы», в Оренбурге — «Союз законности и порядка», в Полтаве — «Комитет свободомыслящих», в Изюме — «Союз партии центра» и т. д. и т. п.

Все эти «партии» и «союзы» отличались эфемерностью и исчезали так же быстро, как и нарождались. Более широко понятые интересы буржуазии как класса требовали сплочения её политических сил. Капиталисты очень скоро убедились в неудобстве выступать под собственным флагом, под этикеткой торгово-промышленной и тому подобных партий, так как в этом случае само название партийной фирмы изобличало её буржуазное нутро и мешало обманывать народ. Кроме того, в возникших в провинции партиях общебуржуазные интересы преломлялись сквозь призму частных нужд какой-либо отрасли промышленности или района, а это затрудняло отстаивание основных, наиболее существенных стремлений крупной буржуазии в целом. Наконец, обилие буржуазных политических группировок, мало чем отличающихся друг от друга, создавало ненужную конкуренцию, препятствовало вербовке сторонников и ухудшало их шансы на предстоящих выборах в Государственную Думу.

Большинство крупнобуржуазных партий не проявили себя ничем и быстро зачахли. Более активные элементы в дальнейшем вошли в «Союз 17 октября», капиталистическая природа которого была несколько завуалирована. Масса же членов из торгово-промышленной среды вернулась в политическое небытие как только непосредственная угроза революции миновала.

3. «СОЮЗ 17 ОКТЯБРЯ»

Программа Союза. Первое упоминание о Союзе появилось в печати 30 октября 1905 г. В заметке «Союз 17-го октября», опубликованной в газете «Слово», сообщалось, что «под таким названием организуется союз политических партий, которые в основу своей политической программы полагают манифест 17-го октября. Организаторами союза называют известных земских, городских и других общественных деятелей. По слухам, союз составит ядро, вокруг которого объединятся уже функционирующие политический клуб, партия правового порядка и целый ряд других возникших и возникающих партий центра» 159.

Инициатива создания «Союза 17 октября» принадлежала лидерам «меньшинства» земско-городских съездов А. И. Гучкову и Д. Н. Шипову. Ими был выработан проект воззвания, в котором сформулированы основные положения программы новой партии. 4 и 5 ноября 1905 г. этот проект был рассмотрен на совещании основателей Союза в Петербурге, видоизменён и затем отправлен в Москву, где происходил в то время земско-городской съезд 160.

На съезде будущие октябристы с гр. П. А. Гейденом, А. И. Гучковым и М. А. Стаховичем во главе выступили с особым мнением, в котором выражалось отрицательное отношение к Учредительному собранию, отвергалась автономия Царства Польского и указывалось, что «съезд в тревожное время должен был бы способствовать успокоению общества и оказать поддержку правительству, а не диктовать ему условия своей требовательной программы» 161.

10 ноября воззвание «Союза 17 октября» было подписано в Москве виднейшими представителями правого «меньшинства» земско-городских съездов — гр. П. А. Гейденом, Д. Н. Шиповым, А. И. и Н. И. Гучковыми, М. В. Красовским, М. А. Стаховичем, кн. Н. С. Волконским, Н. А. Хомяковым, М. В. Родзянко и С. Н. Масловым, а также лидерами умеренно-прогрессивной (С. И. Четвериков) и торгово-промышленной (Г. А. Крестовников) партий. В то же время учреждено было центральное бюро под председательством Шипова. 16 ноября в Петербурге на совещании при участии прибывшего из Москвы Н. И. Гучкова был установлен окончательный текст воззвания. Собравшиеся решили переиздать его в Петербурге со своими подписями, кроме московских. Тут же было постановлено, что будет два центральных комитета: один — в Москве, другой — в Петербурге, а во главе Союза будет их соединённое собрание или совет 162.

В воззвании Союза совершенно игнорировалось, что манифест 17 октября отвоёван революционным пролетариатом, и этот акт изображался как добровольный дар царя, открывающий возможность законным путём отстаивать свои интересы.

Идеалом октябристов была «сильная монархическая власть», которая должна явиться «умиротворяющим началом» в борьбе классов и партий. Правда, в воззвании говорилось о необходимости развития начал конституционной монархии с народным представительством, основанным на общем избирательном праве. Но в комментариях к программе октябристы высказывались за сохранение царём титула «самодержец», признавая за этим термином историческое значение.

Воззвание провозглашало сохранение единства и нераздельности России, т. е. по сути дела великодержавную политику по отношению к нерусским нациям. Исключительно за Финляндией признавалось право на известное автономное устройство.

Воззвание отвергало созыв Учредительного собрания, так как оно «заключает в себе полный разрыв связи с прошедшим» и «только отдалит столь желанный час успокоения страны». Вместе с тем октябристы стояли за «неотложность» созыва Государственной думы. Пытаясь укрепить в народе веру в Думу как эмблему мирного развития страны, воззвание возлагало на Государственную думу первого созыва пересмотр её учреждения и положения о выборах, а также разрешение земельного и других «острых» вопросов русской жизни.

Аграрный вопрос предполагалось решить путём уравнения крестьян в гражданских и имущественных правах с другими сословиями, признания мирского землевладения институтом гражданского права, регулирования мелкой крестьянской аренды, преобразования Крестьянского поземельного банка, содействия расселению и переселению крестьян, создания из государственных и удельных земель фонда для удовлетворения земельной нужды крестьян, разверстания чересполосных крестьянских и помещичьих земель. «При недостаточности этих мер, в случаях государственной важности», воззвание допускало даже «отчуждение части частновладельческих земель на справедливых условиях вознаграждения, установленных законной властью». Защищая принцип обязательного отчуждения, П. С. Чистяков говорил на собрании членов Союза в Петербурге 4 декабря 1905 г.: в аграрном вопросе «лучше примириться на известном соглашении, чем идти к взаимному истреблению. Нужны местные комиссии с большим представительством от крестьян, и пусть эти комиссии и выработают соглашение» 163.

Октябристы обещали пересмотреть, усовершенствовать и расширить рабочее законодательство, ввести обеспечение рабочих и их семей в случае болезни, инвалидности и смерти, осуществить страхование рабочих во всех видах труда, а также ограничить рабочее время для женщин и детей и в особо вредных для здоровья производствах. Как октябристы представляли себе «усовершенствование» рабочего законодательства, видно из отношения их к стачкам и союзам. Признавая свободу стачек и союзов, программа октябристов тут же требовала принимать решительные меры против принуждения к вступлению в союз и против «насилий» со стороны стачечников. Кроме того, безусловно, запрещались стачки на предприятиях и в учреждениях, от которых зависят жизнь и здоровье населения и безопасность государства.

Как выяснилось в дальнейшем, программа «Союза 17 октября» с её отдельными радикальными требованиями (всеобщее избирательное право, свобода стачек и союзов, принудительное отчуждение помещичьих земель и т. п.) никогда не выражала желаний огромного большинства октябристов, которое видело в ней только одно— способ борьбы с революцией. По меткому выражению Е. Н. Трубецкого, «она олицетворяла собою скорее тот максимум уступок, которые готовы были сделать ради общественного успокоения люди, напуганные революцией» 164. Не удивительно поэтому, что после поражения революции это средство было признано ненужным и программа была просто-напросто забыта.

В «Союз 17 октября» могли входить как отдельные лица, так и целые партии, программа которых в основных чертах совпадала с программой октябристов. 21 ноября на собрании учредителей Союза в Петербурге было постановлено, что центральный комитет образуется в составе 10 членов из самого Союза, а другие партии, которые примкнут к Союзу, могут присылать в него делегатов. На этом же собрании были произведены выборы членов ЦК и решено было созвать в один из ближайших дней совещание представителей всех умеренно либеральных партий для обсуждения возможности соединения с ними 165.

Собравшиеся 25 ноября делегаты «Союза 17 октября», прогрессивно-экономической партии, партии правового порядка, Всероссийского торгово-промышленного союза, Союза демократов-конституционалистов, Союза мирной борьбы за обновление и Лиги скорейшего созыва народных представителей согласились образовать Соединённый комитет конституционно-монархических партий. Общей платформой было признано разрешение социальных вопросов эволюционным путём и скорейший созыв не Учредительного собрания, а Государственной думы 166. Решения комитета принимаются простым большинством, но подчинение меньшинства остаётся добровольным. В качестве первоочередной задачи было признано совместное участие в выборах членов Государственной думы 167. Соединённый комитет помещался там же, где и центральный комитет октябристов.

Блокирование крупнобуржуазных партий. Октябристское руководство состояло из земских и городских деятелей, прошедших уже известную политическую выучку на земских собраниях и съездах. Это создавало для Союза значительное преимущество по сравнению с другими крупнобуржуазными партиями, лидеры которых не успели набить себе руку в политиканстве. Не удивительно поэтому, что «Союз 17 октября» явился ядром, вокруг которого происходила политическая консолидация крупной буржуазии.

Распределение местных организаций Союза по времени возникновения рисуется в следующем виде (см. табл).

Таблица показывает, что наиболее интенсивный рост периферии Союза наблюдался в декабре 1905 г., т. е. в период высшего подъёма революции и крайнего усиления «социального испуга» в буржуазной среде. Сильнейшим толчком к политическому сплочению крупной буржуазии была необходимость активной борьбы с революционным движением.

4 декабря 1905 г. происходило первое общее собрание «Союза 17 октября» в Петербурге. Выступавшие ораторы (М. В. Красовский, П. С. Чистяков и др.) призывали сплотиться против надвигающейся революции, которая «грозит всем нам». Желая приободрить собравшихся цензовиков, А. Е. Брафман сказал: «Нечего бояться ни реакции, ни анархии. Одни трусы бегут за границу» 168. Собрание поручило ЦК передать председателю Совета министров постановление, в котором выражалась «полная готовность всеми своими силами содействовать правительству, твёрдо проводящему в жизнь начала манифеста 17-го октября» 169.

Калужский отдел Союза в своём воззвании, озаглавленном «За царя и порядок», писал: «Отвергая достижение каких бы то ни было целей, вне ныне установленного по высочайшей воле законодательного порядка путём каких бы то ни было насильственных действий, партия ближайшей своей задачей в настоящее время ставит борьбу с революцией и всеми её проявлениями…» 170

В Самаре 22 декабря 1905 г. состоялось собрание организационного комитета «Союза 17 октября», ставящего себе задачей «исключительно противодействие всяким попыткам крайних партий к устройству вооружённого восстания и беспорядков». Инициаторы Союза предупреждали, что «Союз прекратит своё существование, как только будет установлено, что всякая опасность анархии миновала» 171.

Как указывалось выше, общее собрание «Союза 17 октября» в Петербурге 4 декабря 1905 г. поручило ЦК передать Витте постановление о полной поддержке правительства. Но раньше, чем это поручение было исполнено, последовало запрещение петербургским градоначальником всяких собраний по экономическим и политическим вопросам. По словам Ю. Н. Милютина, ЦК «Союза 17 октября» был поставлен в самое затруднительное положение. С одной стороны, невозможно было говорить о твёрдом проведении в жизнь правительством «конституционных» начал манифеста 17 октября. С другой стороны, комитет не имел права своей властью оставить без исполнения постановление общего собрания, но не мог уже созвать его для пересмотра дела. После тщательного обсуждения вопроса ЦК всё же решил направить Витте постановление общего собрания, но снабдить его оговоркой о том, что «некоторые стороны правительственной политики последнего времени, а именно: 1) медлительность, проявленная правительством в издании возвещённых манифестом 17 октября гражданских свобод; 2) слабость и нерешительность, обнаруженная в охранении безопасности и имущественных прав населения от насилия и посягательств и 3) общее приостановление права собраний, даже в пределах закона 12-го октября… вызывают в обществе раздражение и внушают не лишённые основания сомнения в действительном намерении правительства неуклонно следовать началам манифеста 17 октября».

На это Витте ответил письмом на имя председателя Петербургского ЦК «Союза 17 октября» П. Л. Корфа, в котором медленность осуществления возвещённых реформ оправдывал, «главным образом возникшими в империи после издания манифеста смутами…» 172.

Ответ Витте вызвал оживлённую дискуссию в заседаниях Петербургского ЦК 18, 20 и 23 декабря 1905 г. Указывалось, что действия правительства не могут быть оправданы исключительно революционным движением, ибо манифест 17 октября дарован народу именно в революционное время и для его успокоения. Члены ЦК особо акцентировали на том, что огульное запрещение собраний не стесняет активной деятельности революционных партий, но зато бесцельно подавляет инициативу умеренных партий и мешает пропаганде их закономерных идей в народе. Такая политика возбуждает недовольство в лояльных кругах, желающих оказать самое широкое содействие правительству в трудное время, переживаемое Россией 173.

В виде протеста против «самоубийственной» политики правительства предлагалось обратиться с адресом к царю. Сторонник этой акции Милютин полагал, что, «каков бы ни был исход, он будет к лучшему. Если откажут, то наша популярность возрастёт». Но председатель Корф возражал: «Да, но положение правительства перед публикою будет расшатано, а это не будет отвечать нашим политическим целям». Он предлагал последовать примеру партии правового порядка, которая обратилась к Дурново и получила разрешение на устройство собраний. Но большинство членов ЦК нашло, что в этом случае будет умалён престиж Союза. На заседании ЦК 23 декабря было решено послать адрес царю 174.

Предлагая свои услуги для пропаганды «правопорядка», октябристы, естественно, недоумевали, когда царские сатрапы запрещали деятельность политических партий всех направлений. В г. Сумах Харьковской губернии временный генерал-губернатор не разрешал печатания воззваний, устройство собеседований и распространения воззваний Союза. Считая, что «патриотическая задача Союза может осуществиться только при условии доверия к нему правительственных органов», бюро местного комитета вынуждено было «с согласия генерал-губернатора» обратиться к министру внутренних дел с телеграммой о разрешении собраний бюро и комитета и печатания воззваний Союза. Дурново разъяснил сумскому генерал-губернатору, что «нельзя препятствовать при условии надзора на основании правил 12 октября и устранения возможности обращения собраний в революционные сборища» 175.

Приведённые факты некоторого стеснения октябристской пропаганды были исключением. Вообще же «Союз 17 октября» с самого начала находился под покровительством царской администрации: ему беспрепятственно разрешались собрания, рассылка партийной литературы и пр. Иногда администрация сама деятельно распространяла воззвания «Союза 17 октября» и других партий «центра» путём рассылки их по волостным правлениям, церковно-приходским попечительствам, попечительствам о народной трезвости и т. д.

Если октябристы ставили своей задачей прежде всего бороться с пропагандой «крайних революционных партий», то нет ничего странного в том, что после поражения декабрьских вооружённых восстаний стимул для политической активности буржуазии притупился, и целый ряд отделений Союза распался.

Провал октябристской агитации в народе. Деятельность провинциальных комитетов начиналась с распространения среди населения воззваний и брошюр, в которых доказывалась «гибельность и бесцельность» революционной тактики. При этом, чтобы войти в доверие к рабочим и крестьянам, октябристы не останавливались перед рискованной демагогией. Так, в изданном в Москве обращении «К рабочим» говорилось: «С одной стороны, представители русской социал-демократической партии зовут вас улучшить своё положение путём борьбы, путём крупных всероссийских стачек, наконец, даже посредством вооружённого восстания; с другой стороны, мы — представители прогрессивных нереволюционных партий — призываем вас к тому же, но… путём мирной и спокойной, однако верной и определённой созидательной работы». Заканчивалась листовка словами: «Итак, товарищи, мы призываем вас на борьбу за свободный труд против произвола и насилия, откуда бы они ни шли» 176. В другом воззвании, озаглавленном «Граждане!», подчёркивалось, что «против злоупотреблений правительства «Союз 17 октября» не намерен выступать с таким слабым и негодным оружием, как бомбы и мятеж, наоборот, он вооружается непобедимой силою общественного мнения и воли народной» 177.

Симбирское «Общество людей порядка и законности», объявившее себя отделением «Союза 17 октября», перепечатывало из «Почаевского листка» и распространяло среди крестьян «Слово» известного черносотенного изувера, одного из главарей «Союза русского народа» — епископа Волынского Антония Храповицкого.

Минское отделение Союза, возглавляемое проходимцем, неким Шмидтом Г. К-, выпустило воззвание к сельскому населению Минской губернии, которое своей беспардонной ложью и невероятно грязными выпадами против революционеров покоробило даже петербургских лидеров октябристов. Воззвание натравливало крестьян против «недобрых людей» — социалистов, которые-де «хотят возвратить ту же панщину, когда крестьянин ничего своего не имел, а всё было помещицкое, а он только с утра до ночи работал у пана и получал батоги и лозу» 178.

По признанию самих октябристов, пропаганда идей Союза в широких демократических кругах была малоэффективной. Ямбургское отделение организовало 10 декабря 1905 г. первое собрание для ознакомления с программой Союза и положением о выборах в Государственную думу, на котором присутствовало около 200 слушателей из числа жителей Ямбурга и окрестных деревень. «По закрытии собрания, — говорилось в отчёте Ямбургского комитета, — появилось два оратора-революционера, пытавшихся завладеть аудиторией. Обстоятельство это побудило члена комитета кн. М. В. Оболенского занять председательское кресло, возобновить заседание и путём возражений со стороны оставшихся членов Союза и своего заключительного слова ослабить, если не рассеять, впечатления, произведённого речами посторонних ораторов» 179. По той же программе членом комитета бароном Д. О. Тизенгаузеном были проведены собеседования 18 декабря в с. Новопятницком Горской волости и 22 декабря в с. Кузёмкине Наровской волости «с неравным успехом: в первом население отнеслось к собеседованию холодно, во втором — чрезвычайно сочувственно. В разнице этой сказалась степень восприимчивости населения к предшествовавшей революционной пропаганде в зависимости от близости первого пункта к железнодорожным и фабричным центрам» 180.

Попытки октябристов выступать на митингах, устраиваемых демократическими партиями, неизменно заканчивались провалом. Вот что сообщали по этому поводу из Таганрога: «Выступая на борьбу с анархией, мы решили командировать на митинги наших ораторов. Ораторы потерпели полное фиаско и второй раз не рискнули» 181.

На окраинах в Союз вступали почти исключительно русские чиновники. Так, из Гродно сообщали, что из 158 членов местного отделения было «несколько лиц неясной профессии и 6 мещан-католиков», остальные — чиновники182. Настроение этой публики было открыто черносотенное. С полным основанием фабрикант А. М. Немировский в письме к А. И. Гучкову от 17 февраля 1906 г. утверждал, что «в провинции имеются даже просто разбойничьи комитеты, которые занимаются травлей евреев, превосходя в этом отношении союзы «истинных»» 183

В нашем распоряжении нет точных данных о социальном составе членов «Союза 17 октября». Фактически действительные члены Союза, как правило, составляли комитет местного отделения, а поэтому сведения о составе комитетов проливают свет и на социальный состав членов Союза вообще. Нами собраны сведения о составе 13 провинциальных комитетов: Костромского, Кременчугского, Лепельского, Никольского, Новгородского, Опочецкого, Осташковского, Псковского, Режицкого, Рижского, Старорусского, Тверского и Ярославского. В них оказалось: промышленников и торговцев — 41, чиновников— 33, лиц свободных профессий — 20, помещиков — 15, служащих—10, учителей — 8, мещан — 8, священников— 5, крестьян — 3, рабочих — 2, а всего 145 человек.

Среди членов центрального комитета Союза было 11 банковских и промышленных деятелей, 6 крупных помещиков (из них двое — предводители дворянства) и 5 лиц свободных профессий, по существу тоже принадлежавших к кругу денежных и промышленных дельцов.

Таким образом, «Союз 17 октября» даже внешне не имел права называться народным, и среди демократических кругов населения он с самого начала фигурировал как «господская» партия.

В Союзе объединились верхи русской буржуазии, наиболее сросшиеся с царизмом, с крупными капиталистическими помещиками. В отличие от черносотенного помещика, этого хищника крепостной эпохи, октябрист, по определению В. И. Ленина, — это «.. хищник эпохи первоначального накопления, — тоже грубый, жадный, паразитический, но с некоторым культурным лоском и — главное — с желанием также ухватить добрый кусок казённого пирога в виде гарантий, субсидий, концессий, покровительственных тарифов и т. д. Этот слой землевладельческой и промышленной буржуазии, типичной для эпохи первоначального накопления, находит себе выражение в октябризме и примыкающих к нему течениях. У него много интересов, общих с черносотенцами sans phrases, — хозяйственный паразитизм и привилегии, квасной патриотизм с октябристской точки зрения так же необходимы, как и с черносотенной» 184.

«Типичный октябрист, — писал В. И. Ленин в другом месте, — не буржуазный интеллигент, а крупный буржуа. Он — не идеолог буржуазного общества, а его непосредственный хозяин. Заинтересованный самым прямым образом в капиталистической эксплуатации, он презирает всякую теорию, плюёт на интеллигенцию, отбрасывает всякие, свойственные кадетам, претензии на «демократизм». Это — буржуа-делец» 185.

Октябристы и Московское вооружённое восстание. 15 ноября 1905 г. депутация Московской городской думы посетила Витте с жалобой на «полное бездействие и неспособность власти оградить нас (читай: буржуазию. — Е. Ч.) от грабежей». По мнению депутации, было бы в высшей степени желательно создать при генерал-губернаторе совет из выбранных представителей «общества», на которых он мог бы опереться. Витте ответил, что он с этой идеей согласен, так как, «разумеется, администрация не может ничего сделать в настоящее время без содействия общества». Премьер-министр добавил, что новому генерал-губернатору «он даст совет действовать в единении с московским обществом, черпать оттуда указания для деятельности и опираться на мнение большинства» 186. Действительно, после назначения московским генерал-губернатором Дубасова при нём был создан совет, в который вошли городской голова Н. И. Гучков, председатель губернской земской управы Ф. А. Головин и другие представители цензовой «общественности».

2 декабря на собрании выборных Московского биржевого общества Ю. П. Гужон, обратив внимание на «усиленное в последнее время вооружение крайними революционными партиями рабочих», высказался за немедленное преобразование и увеличение комплекта полицейских чинов с одновременным повышением настоящего недостаточного их жалованья и уменьшением часов службы. Эта мера, подчёркивал Гужон, тем более настоятельна, что необходимо, насколько возможно, заменить войска полицией, так как войска этой службой тяготятся. Гужон предлагал дать чинам полиции облегчённые кавалерийские винтовки, хорошие револьверы и стальные шашки вместо старых негодных пистолетов Лефоше и железных шашек, а также снабдить полицию новой инструкцией с правом действовать свободно, в случаях действительной необходимости по своему усмотрению. Собранием предложение Гужона было принято к сведению 187.

Начавшееся 7 декабря по призыву Московского Совета рабочих депутатов и революционных партий вооружённое восстание, по выражению В. И. Ленина, «заставило реакцию дойти до конца в сопротивлении…» !88. Настроения крупной буржуазии в декабрьские дни слились с позицией чёрной сотни.

Неистовство октябристской буржуазии росло по мере того, как успех переходил на сторону Дубасова. Братья Н. И. и А. И. Гучковы — один как городской голова, другой как лидер сплотившегося около него большинства — не допускали никакого осуждения действий власти. По воспоминаниям секретаря Московской городской думы Н. И. Астрова, недавнее либеральное большинство думы насчитывало теперь не более 20–25 человек из 100 гласных 189. «Отцы города» публично каялись в своём прежнем либерализме. «Права была администрация, — говорил Н. И. Гучков на заседании думы, — что отказала в ходатайстве думы о выводе казаков и передаче полиции городу».

Когда на заседании думы 16 декабря кадет Пржевальский предложил заявить московскому генерал-губернатору, что при разрушении баррикад, подавлении беспорядков и несении караульной службы военные и полицейские чины стреляют в мирных граждан и их жилища, причиняя населению города неисчислимые и непоправимые бедствия, и что ответственность за эти неправильные действия лежит на гражданской и военной администрации, то это предложение было отклонено. Под дружные аплодисменты гласных А. И. Гучков говорил: «Теперь не время составлять зажигательные резолюции. Всякая резолюция, осуждающая действия администрации, подливает только масла в огонь. Это в кружках рабочих явится новым призывом».

Дума ассигновала 5 тыс. руб. на пособие полицейским и военным чинам, пострадавшим при подавлении восстания 190.

Гораздо более крупные суммы были переданы царским властям капиталистами негласным путём. Из письма Дубасова московскому губернатору В. Ф. Джунковскому от 7 сентября 1906 г. видно, что в декабре 1905 г. в распоряжение генерал-губернатора поступил от председателя биржевого комитета Крестовникова капитал в размере 165 тыс. руб. для подавления вооружённого восстания 191.

«Союз 17 октября» вместе с другими партиями «центра» (торгово-промышленной, партией правового порядка и умеренно-прогрессивной) опубликовал воззвание к населению, в котором полностью становился на сторону царизма, заявляя, что виновниками «братоубийства» являются революционеры. «На улицах Москвы, — говорилось в воззвании, — льётся кровь безвинных исполнителей служебного долга, убийство, грабежи и пожары по всей России, гнусные предательские нападения происходят не по воле правительства и не руками его сторонников, а революционерами и по их подстрекательству». Далее обращение науськивало тёмные массы на революционеров: «Нет сил работать при настоящих забастовках… Гнёт над печатью теперь такой, какого никогда прежде не было, но этот гнёт не от цензуры и правительства, а от самовластных бунтовщиков…» и т. д. в том же духе.

Уговаривая рабочих прекратить поскорее «братоубийственное кровопролитие», октябристы вместе с тем пытались посеять надежды на Государственную думу, которая должна «пособить крестьянскому малоземелью, всесторонне облегчить положение трудового люда и вообще перестроить на началах свободы и справедливости всю нашу жизнь» 192,