Выборы в Думу. Выборы во II Думу происходили в обстановке продолжающегося спада революции и усиления правительственных репрессий.

Ещё 15 июля 1906 г. Столыпин в докладе царю признал самым крупным недостатком действующей избирательной системы «стремление облегчить доступ в Государственную думу представителям крестьянства, основанное на ошибочном представлении о крестьянах как наиболее надёжном оплоте существующего политического строя». Чтобы несколько ослабить отрицательные стороны избирательного закона, Столыпин намечал отдельные паллиативные меры, которые должны заключаться, с одной стороны, «в возможно скорейшем осуществлении необходимых общественных и экономических преобразований, а с другой — в энергическом правительственном давлении на ход выборов» *.

В «делании» выборов царское правительство не остановилось перед прямым нарушением избирательного закона. Так, сенат «разъяснил», что уполномоченными по крестьянской курии могут быть только домохозяева, лично ведущие хозяйство, и что крестьяне, владеющие землёй, купленной при посредстве Крестьянского банка, не имеют права участвовать в съездах землевладельцев. По городской курии были лишены избирательных прав рабочие, хотя бы они и имели требуемый законом квартирный ценз.

Практика местных помпадуров ещё более расширила круг лиц, исключённых из избирательных списков. Беззастенчивое преследование левых выборщиков, запрещение агитации революционных партий, злоупотребления при рассылке повесток, назначении дня и места выборов, произвольные кассации нежелательных выборов, — всё было пущено в ход, чтобы фальсифицировать выборы в интересах правых партий и правительства. Свободно выступать на выборах могли только легализированные партии — черносотенцы, октябристы и мирно-обновленцы.

Новая избирательная платформа кадетов отразила сдвиг вправо, который они проделали под влиянием безнаказанного разгона Думы. В составленной Милюковым объяснительной записке к тезисам, предназначенным к обсуждению на конференции кадетской партии в Москве 28–30 октября 1906 г., говорилось: «Вместо прежних надежд — взять политическую позицию штурмом нам приходится рассчитывать на правильную осаду»2. Под этой формулой скрывался отказ от лозунга «полновластная Дума». На заседании центрального комитета 20 октября Милюков заявил, что «вопрос борьбы за власть уже выдвигался и на нём Дума потерпела крушение». Поэтому «вопрос о расширении прав Думы надо поставить как цель, но обещаний давать невозможно»3. Гораздо откровеннее высказался правый кадет Имшенецкий, заявивший, что «необходимо отказаться от требования полновластной Думы — это равносильно требованию Учредительного собрания и революции» 4.

За отказом от термина «полновластная Дума» логически должно было следовать и снятие с очереди лозунга «думское министерство». Правые кадеты так и поступали. Струве предлагал «ответственное» министерство заменить термином «солидарное с Думой»5. Но Милюков предпочёл занять двуличную позицию. Отвергая термин «полновластная Дума», он в то же время стоял за «думское министерство» на том основании, что это требование «историческое»6.

Ещё более категорически Милюков отстаивал сохранение в избирательной платформе принципа увеличения крестьянского землевладения путём принудительного отчуждения частновладельческой земли. В то время как правые кадеты указывали «на опасность выдвижения аграрного вопроса»7, Милюков, напротив, считал, что этот вопрос кадеты «в карман прятать не должны», что он должен стоять в центре предвыборной агитации, так как «судьба партии связана с разрешением аграрного вопроса»8. Иначе кадетская партия будет иметь против себя голоса всех крестьянских выборщиков и её постигнет в губернских избирательных собраниях такой же разгром, как и правых партий. Конференция пришла к заключению, что «основным лозунгом избирательной платформы необходимо сделать решение земельного вопроса, сосредоточивая около этого вопроса объяснение деятельности и роспуска Думы и необходимости создания сплочённого большинства в новой Думе и образования министерства, пользующегося доверием Думы»9.

Интересная дискуссия произошла на кадетской конференции по рабочему вопросу. Струве при поддержке левых кадетов М. Л. Мандельштама и Н. Н. Щепкина выступил за включение рабочего законодательства в избирательную платформу. Струве издавна мечтал об образовании «истинной рабочей партии», которая во всех важных вопросах народной жизни была бы «союзницей» кадетской партии. На III съезде кадетской партии по его инициативе была принята резолюция о содействии со стороны кадетов «нейтральному» (по отношению к РСДРП) рабочему движению. Это решение съезда не нашло практического осуществления.

Кадеты, ссылаясь на изменение реального соотношения сил, провозгласили лозунг «Беречь Думу во что бы то ни стало». Суть этого лозунга состояла в стремлении заключить сделку с реакцией. Находя, что в I Думе кадетская фракция недостаточно решительно давала отпор таким речам, которые превращали зал заседания в митинг, кадеты на конференции 28–30 октября обещали, что «Думу больше трибуной не сделаем». По поводу «организации народных сил» решено было в платформе прямо сказать, что «Дума этого дела делать не может» и что единственно доступным и правильным путём, чтобы связать население с Думой, может быть реорганизация органов местного самоуправления и суда на демократических началах. Эта область к тому же наиболее бесконфликтная: «Само правительство даже может на неё пойти» 10. Достаточно сравнить эту установку с лозунгом «Дума с учредительными функциями» с торжественным обещанием перводумских кадетов «изгнать и отдать под суд преступное правительство», чтобы убедиться в открытом переходе кадетской партии на сторону контрреволюции.

Кадеты держались на силе конституционных иллюзий в народе. Разгон I Думы нанёс страшный удар иллюзиям широких масс о возможности мирного разрешения вопроса о земле и воле. Крах кадетской игры в парламентаризм привёл к росту влияния в стране левых партий за счёт кадетов.

На совещании центрального комитета кадетской партии с представителями губернских комитетов в Москве 2 августа 1906 г. почти все делегаты с мест указывали на усиление боевого настроения среди крестьян и признавали, что левые партии на митингах одерживают победы над кадетами. Так, Шингарёв (Воронеж) говорил: «Роспуск Думы совпал с аграрным пожаром всей губернии… резкая злоба против правительства. Закрытие Думы нанесло несомненно удар идее царизма в народе — почти смертный приговор этой идее… Аграрное движение в губернии вызвано несомненно левыми партиями… Левые на митингах сплошь и рядом побеждают»11. По словам Езерского из Пензы, «положение партии очень плохое. Замерла. Замечается тенденция налево»12. В Тамбове «партия слаба и непопулярна… Тает, несмотря на снятие репрессий. Публика относится на митингах сочувственно к нападкам на кадетскую партию. Были попытки организовать бойкот партийной газеты «Тамбовский голос»»13. Костромская делегатка Лапотникова говорила: «Положение партии в губернии ухудшается… в деревне партия тает. У нас числится 20 отделений, но некоторые из них состоят всего из нескольких лиц, некоторые члены ограничиваются лишь взносом денег и даже скрывают свою принадлежность к партии. В деревне имеют сильную организацию социалисты-революционеры; в городе сильны социал-демократы» 14.

О «плачевном» состоянии кадетской периферии сообщали центральному комитету и из других мест. Инструктор ЦК отправился на собрание калужских кадетов, устроенное для выбора делегатов на IV съезд, и «нашёл крайне грустную картину: собрание в 6 человек, которые сами себя избрали, и полное разногласие по вопросам программы и тактики. В Калужской губернии партии народной свободы нет» 15. В опросном листе, заполненном Тульским комитетом кадетов, говорилось, что «между первой и второй Думой деятельность партии в Тульской губернии совершенно замерла ввиду быстрого роста эволюции общества влево, особенно среди крестьян» 16. Из Нижнего Новгорода писали в центральный комитет о том, что «агитация в деревне под флагом партии народной свободы невозможна». Из Торжка сообщали, что «программа партии не популярна среди населения… Самая обидная кличка у нас — «кадет», что равносильно в глазах одних «золоторотец», в других — «буржуй»»17.

Чтобы изменить враждебное отношение крестьян к «неясно выраженным положениям настоящей программы», съезд делегатов кадетских групп Курской губернии (август 1906 г.) предложил дополнить аграрную программу указанием, что целью её является национализация земли и передача её трудящимся 18. Но эти левые манёвры не могли вернуть кадетской партии утраченного доверия переместившегося влево крестьянства.

Секретарь Московского отделения ЦК кадетской партии Н. М. Кишкин пытался в сентябре 1906 г. выяснить, насколько 11 подмосковных губерний «сильны своими партийными организациями и близко ли эти последние подошли к крестьянству». Оказалось, что «в громадном большинстве губерний устроены только губернские комитеты и только 3–4 уездных, причём и те и другие комитеты скорее могут называться городскими, так как деятельность их за пределы города почти не выходит, и только в 2–3 губерниях существуют волостные комитеты» 19. Ко времени созыва II Думы развал кадетских организаций ещё более усилился. В письме со съезда кадетских групп подмосковных губерний 7 мая 1907 г. сообщалось, что «картина внутренней жизни комитетов и партий в провинции грустная до чрезвычайности. Без легализации всё распалось, и нет возможности собрать развалины во что бы то ни было целое… Вообще плохо до крайности»20.

Как видно из приведённых данных, кадетская партия вступила во вторую избирательную кампанию в состоянии полного распада и изоляции от широких масс. Шансы кадетов на выборах в новую Думу ухудшались ещё вследствие того, что левые партии отказались от бойкота и решили принять активное участие в выборах и в самой Думе в целях революционизирования и организации масс. Наибольшую угрозу для кадетов представляла большевистская тактика левого блока.

При составлении плана избирательной кампании в центральном комитете кадетов было сильное течение в пользу блокирования с правыми партиями. Ещё на совещании ЦК с представителями губернских комитетов 2–3 августа 1906 г. в Москве кн. Пав. Долгоруков указал на образование новой партии «мирного обновления» и на её желание заключить с кадетами союз против левых21. В. М. Гессен предостерегал от соглашения с левыми ввиду их «авантюризма»22. Струве, солидаризируясь с Гессеном, признавал желательным блоки главным образом с правыми партиями23. С точки зрения Чубинского, «иногда важны и возможны блоки с правыми, например при борьбе с крестьянами», когда «левые партии нас поддерживать не станут, а будут нас проваливать»24.

Но почти все делегаты с мест указывали, что в крестьянстве после роспуска Думы чрезвычайно повысилось боевое настроение, монархический принцип сильно поколеблен и этим облегчается пропаганда левых партий, которые значительно усилили свои позиции за счёт правых партий. Так, Сахаров из Симбирска говорил: «В настоящее время правых партий в губернии нет. Успехи левых значительны: социал-демократы завоевали город, а социалисты-революционеры— деревню»25. Но если так, то объединение на выборах с правыми группами было бы для кадетской партии «гибельно».

Против блокирования направо говорили также Тесленко (Москва), Чудновский (Одесса) и Шингарёв (Воронеж). По мнению Тесленко, «к партиям левым нельзя относиться как здесь. Мы теперь можем быть отброшены в положение до Святополк-Мирского. Причина — раскол освободительного движения… Надо опираться на массы»26. Шингарёв предложил, чтобы центральный комитет выяснил условия соглашения с левыми и возможность объединённых действий27.

Августовское совещание не приняло никаких решений о тактике на предстоящих выборах в Думу. Этому вопросу была посвящена конференция кадетской партии 28–30 октября 1906 г. в Москве. Но ещё до созыва этой конференции перед кадетами встал вопрос об избирательном блоке на петербургских выборах.

На заседании центрального комитета 14 октября И. Гессен заявил, что в Петербурге все левые партии объединились и решили четыре места взять себе и только два уступить кадетам. Сам Гессен считал, что претензии левых решительно ни на чём не основаны. Его поддержал Петрункевич, предлагавший считаться с действительными силами. По его мнению, силы народных социалистов совершенно неопределённые, а реальная сила социал-демократов вследствие сенатских «разъяснений» уменьшилась. Поэтому соглашение с левыми не приемлемо, тем более что оно может перекинуть среднего обывателя значительно правее. Центральный комитет согласился с Петрункевичем28.

На конференции 28–29 октября левые кадеты (Полторацкий, Комиссаров) хотели поставить заслон против блокирования направо, выдвигая условием блока признание формул всеобщего избирательного права и думского министерства. Напротив, правые кадеты (Струве, Котляревский, Пав. Долгоруков, Гредескул) считали «противоестественным» блокирование налево и настаивали на отказе от таких директив, как неблокирование с правыми. По мнению правых кадетов, нужна очень гибкая и изменчивая тактика и полная свобода соглашений без всяких ограничений. Они считали возможным проводить отдельные кандидатуры из партии мирного обновления, например Шипова, против левых кандидатур. На конференции по сути дела победила точка зрения правых кадетов. В принятом постановлении указывалось, что партия должна оставаться сама собой, в блок с центральными органами правых вступать не следует, но отдельные соглашения могут заключаться в зависимости от соотношения сил на местах29.

Первостепенное значение имели выборы в Петербурге. «Вся Россия смотрит теперь на Петербург, — писал Ленин 18 января 1907 г. — Здесь — самая живая политическая жизнь, здесь всего сильнее правительство. Здесь центры всех партий, лучшие органы всех направлений и оттенков, лучшие ораторы на предвыборных собраниях»30. В этих условиях петербургские выборы могли стать микрокосмом выборов во всей России.

Предвыборная кампания кадетов в Петербурге началась, по их собственному признанию, «с очень преувеличенного представления о силах левых и о неизбежности блока»31. На заседании Петербургского городского комитета партии 1 января 1907 г. выяснилось, что настроение в районах складывается в пользу блока с левыми. Представитель Василеостровского районного комитета заявил, что «за блок с левыми стоят приказчики и интеллигентный пролетариат. Солидные же люди — против». В Выборгском районе «заметно стремление к блоку с левыми. К соглашению с партией мирного обновления отношение вполне отрицательное»32. В Казанском районе «члены партии высказываются за блок с левыми». В Петербургском районе «сперва замечалось настроение в пользу самостоятельного проведения кандидатов, но затем стали всё более склоняться в сторону соглашения влево. Готовы уступить два, а некоторые и три места»33. Только С. Ф. Ольденбург защищал постановление центрального комитета кадетской партии от 14 октября 1906 г. о неприемлемости блока с левыми. «Если соглашение состоится, — говорил он, — то не в праве ли будет правительство нам сказать — вы сами слабы, вы прошли в Думу на голосах левых… Авторитет нашей партии будет умалён»34. Баллотировкой было признано возможным уступить лишь одно место левым и одно рабочей курии35. Таким образом, непременным условием блокирования налево кадеты ставили предоставление им большинства мест в Думе.

«Право» кадетов на такой способ соглашений Милюков доказывал на одном предвыборном собрании тем, что кадетская партия намерена «поднять нить, брошенную первой Думой, и продолжать её работу». Поэтому она настаивает на своей тактике и хочет прийти в Думу сплочённым, солидарным в своих действиях большинством, чтобы из него выделить ответственное министерство, которое действовало бы при доверии думского большинства.

Притязания кадетов на гегемонию в избирательных соглашениях были основаны на использовании оппортунистических шатаний меньшевиков и народнических партий и групп.

Вторая конференция РСДРП (3–7 ноября 1906 г.) приняла меньшевистскую резолюцию о тактике партии в избирательной кампании. В ней говорилось, что социал-демократия везде выступает на основе самостоятельной партийной платформы, но в случае опасности прохождения списков правых партий допустимы, за исключением рабочей курии, местные соглашения с кадетами об общих списках кандидатов в выборщики36. Ещё дальше склонен был идти Плеханов. Он предлагал социал-демократам вступать в соглашение с кадетами под общим лозунгом «полновластная Дума», говоря, что это будет алгебраическая формула, под которой каждая партия будет подразумевать своё собственное арифметическое содержание. Но хотя лозунг «полновластная Дума» был заимствован из перводумской платформы кадетской партии, поправевшие кадеты ответили Плеханову, что на такой формуле они сойтись не могут, так как, в сущности говоря, это — «неудачный псевдоним Учредительного собрания» 37.

План кадетов образовать под своим главенством широкий «оппозиционно-демократический» фронт не удался вследствие последовательно революционной тактики большевиков, рассчитанной на создание в Думе блока левых сил, т. е. в конечном счёте на упрочение боевого союза рабочих и крестьян против царизма, помещиков и буржуазии. Большевики считали, что на первой ступени выборов, т. е. перед массами, партия должна по общему правилу выступать безусловно самостоятельно и выставлять только партийных кандидатов; на высших же ступенях выборов, т. е. в собраниях выборщиков, допустимы частные соглашения исключительно по поводу распределения мест с мелкобуржуазными партиями и в крайнем случае с кадетами38.

6 января 1907 г. собралась конференция Петербургской организации РСДРП для решения вопроса об избирательных соглашениях. На конференции присутствовали 70 делегатов — 39 большевиков и 31 меньшевик. Последние стояли за блок с кадетами, но, убедившись, что конференция отвергнет их тактику, демонстративно покинули конференцию. Делегаты-большевики, заслушав доклад Ленина об избирательных соглашениях, высказались за образование левого блока с трудовиками и эсерами против правых и против кадетов. Ушедшие с конференции меньшевики пошли на раскол: они отказались подчиниться её решению и предложили кадетам договориться о порайонных соглашениях39.

На первых выборах кадеты избегали полемики с левыми партиями. Теперь на предвыборных собраниях борьба разгорелась по существу между кадетами и социал-демократами— большевиками. Кадетские ораторы нападали на такие «фантастические» лозунги, как «8-часовой рабочий день», «вся земля народу» и т. п. Левые партии, утверждали кадеты, пользуясь Думой как революционной трибуной, могут только обрадовать «звёздную палату», которой нужен предлог, чтобы восстановить неограниченное самодержавие. Обвиняя большевиков в «революционном бланкизме», кадеты в то же время расшаркивались перед «поумневшими» меньшевиками. На первом собрании избирателей в Петербурге 27 декабря 1906 г., созванном кадетами, Струве заявил, что «многое из того, что говорит теперь Г. В. Плеханов, кадеты могут приветствовать»40.

Но кадетская тактика «правильной осады» бюрократических твердынь не имела успеха. На собрании избирателей Коломенского района Петербурга 2 января 1907 г., на котором преобладали приказчики, мелкие торговцы и рабочие, аудитория отнеслась отрицательно к ораторам-кадетам. Собрание закончилось принятием резолюции, выражающей готовность поддержать на выборах социал-демократию41. На собрании избирателей Петербургской стороны 29 января 1907 г. в театре Неметти, организованном кадетами, аудитория в 2 тыс. человек, несмотря на протесты председателя, высказалась в пользу левого блока42.

Пытаясь сохранить своё влияние на демократических избирателей и получить от них голоса, кадеты прибегли к запугиванию черносотенной опасностью, т. е. опасностью победы на выборах сторонников неограниченного самодержавия в случае раздробления голосов между кадетами и левыми. В воззвании к избирателям Петербургского комитета кадетской партии говорилось: «Не подавайте голосов за левый блок. Левые всё равно не пройдут. Подавая за них, вы только разобьёте голоса, вы сделаете то, что по некоторым участкам могут пройти черносотенцы. Но это было бы позором для Петербурга!»43.

Черносотенную опасность всячески раздували также меньшевики. На собрании избирателей в Доме трудолюбия на Никольской площади 11 января 1907 г. меньшевик Леонтьев подчёркивал опасность, которая грозит всем при победе правых, к чему неуклонно ведут все раздоры и споры. Оратор заявил, что он «не любит кадетов», тем не менее настаивает на соглашении с ними, «иначе победят черносотенники, и народ никому не простит этого несчастья»44.

Прокадетскую позицию вначале заняли и народнические партии — социалисты-революционеры, народные социалисты и трудовики. 12 января на собрании в Соляном городке представитель партии социалистов-революционеров Серов, назвав партию народной свободы «буржуазной», тем не менее признал необходимым соглашение с ней социалистических партий45.

На самом же деле ссылкой на мнимую черносотенную опасность кадеты хотели оградить себя от действительной опасности слева. Впоследствии они сами признавали, что сторонников правительства среди городских избирателей было немного и что «центр борьбы на собраниях поэтому перенёсся на другую сторону — на спор между партией народной свободы и левыми социалистическими партиями»46.

Окрылённые расколом социал-демократической партии, кадеты стали проявлять в переговорах с меньшевиками большую неуступчивость. 10 января на собрании избирателей Спасской части В. Д. Набоков заявил, что «левые партии, спорящие между собой о соглашениях, не могут диктовать условия распределения депутатских мест. Пусть раньше друг с другом сговорятся»47.

15 января Столыпин принял Милюкова. Разговор шёл об избирательных соглашениях и легализации кадетской партии. На упрёк Столыпина: «Вы заключаете союз с левыми, даже, говорят, с социалистами-революционерами? Ведь они же убийцы!» — Милюков возразил: «Соглашения с левыми заключаются отчасти из-за министерских инструкций, лишивших кадетов бюллетеней и тем подкосивших нашу выборную работу». Столыпин обещал легализировать партию при условии незаключения ею блоков налево. О своей беседе со Столыпиным Милюков информировал 18 января центральный комитет своей партии. Последний решил твёрдо стоять на первоначальном предложении — два места в Петербурге левым, в том числе одно место рабочей курии, четыре — кадетам48.

Вскоре кадеты прервали переговоры с левыми. Разрыв лишь отчасти был вызван желанием кадетов импонировать правительству. От кадетов не укрылось, что кредит меньшевиков в демократических кругах населения невелик и соглашение с ними не может существенно улучшить шансы кадетской партии на выборах. Не случайно «Речь» ещё 4 января 1907 г. заявляла, что «техническую важность» блок представлял бы главным образом с большевиками.

Под давлением демократических избирателей народнические партии — социалисты-революционеры, трудовики и народные социалисты — стали склоняться к блоку с большевиками против кадетов. 25 января в Петербурге был заключён левый блок. Кадеты встревожились. На заседании Петербургского городского комитета партии народной свободы 28 января Струве сообщил «о державшемся в районах убеждении, что есть значительная опасность со стороны левого блока и что ей следует противодействовать путём уступки левым трёх мест. При этом заявляется, однако, желание элиминировать при распределении мест большевиков». Винавер указал, что значение левого блока подрывается штрейкбрехеровской ролью по отношению к нему меньшевиков, у которых возникло «предположение о порайонных комбинациях. Заговаривают о возможности уговориться с нами о том, чтобы установить районы, где избиратели-кадеты будут голосовать за выборщиков, выставленных меньшевиками, и наоборот». Отдельные участники заседания, возражая против уступки левым, подчёркивали, что кадетам удастся пройти голосами политически косных обывателей. «Мы загипнотизированы митингами, на которых левые пожинают триумфы, — говорила М. А. Красносельская. — Мы мало считаемся с избирателем-обывателем, который сидит дома, на митинги не ходит и думает свою думу. А он к нам относится очень сочувственно». Предложение об уступке трёх мест левому блоку было отвергнуто, но для того, чтобы поднять шансы кадетов, было решено внести в свой список только трёх кандидатов из своей партии. Остальные места были отданы: одно М. М. Ковалевскому (члену партии демократических реформ), второе священнику Г. С. Петрову (христианскому демократу), третье— рабочей курии49.

Кадеты имели успех на выборах, но левый блок всё же собрал 25 % всех голосов в Петербурге. Победе левых партий помешали меньшевики, торговавшиеся с кадетами и оттянувшие заключение левого блока. Определённую роль сыграло и запугивание кадетами мелкобуржуазных избирателей черносотенной опасностью.

Как и в Питере, на предвыборных собраниях в Москве кадеты сражались почти исключительно с большевиками, причём настроение аудитории было явно не в пользу кадетов. 17 декабря 1906 г. в доме Хлудова на Рождественке состоялся доклад М. Н. Покровского, посвящённый выяснению основных пунктов социал-демократической программы с большевистской точки зрения. После доклада возникли оживлённые прения, в которых приняли участие и кадеты. Речь одного из них, Морозова, прерывалась шумом и свистками присутствующей публики, среди которой было много рабочих.

Большевики отвергли соглашение с кадетами и организовали блок левых партий. Меньшевики, формально войдя в блок, сыграли по отношению к нему роль штрейкбрехеров, выступая на собраниях избирателей с восхвалением «мирной парламентской работы».

Но в Москве в социал-демократической партии преобладающее значение имели большевики, и кадеты были далеко не уверены в успехе. Чтобы парализовать угрозу для себя слева, московские кадеты пустили в ход сказку о черносотенной опасности. Жонглирование кадетами жупелом черносотенной опасности сыграло решающую роль в победе кадетов на выборах*. Как отмечал Ленин, «в Москве большинство мелкобуржуазных обывателей поверило кадетской басне о черносотенной опасности»50.

Московский городской комитет кадетской партии высказался против предоставления рабочим одного места из числа четырёх представителей от Москвы в Государственной думе под предлогом, что «демократические принципы, положенные в основу программы партии, не допускают классового представительства»51. Тщетно на собрании выборщиков-кадетов Москвы 4 февраля 1907 г. левый кадет С. П. Мельгунов убеждал, что «партия не должна преувеличивать собственных сил и порывать с демократией. Определённый шаг в пользу рабочих благотворно повлиял бы на последних в смысле смягчения классовой розни их с интеллигенцией». По мнению Ф. Ф. Кокошкина, «все аргументы за уступки места рабочему относятся к невозвратному прошлому, являясь для настоящего политического момента прямым архаизмом… Мечтать о едином потоке движения невозможно, дифференциация уже наступила, партии сложились и строго отграничились». Большинством всех против ^решено было сохранить все четыре места за кадетами52.

Из провинции сообщали в центральный комитет, что шансы кадетов резко упали по сравнению с первыми выборами. Многие кадетские группы вообще не представляли, как можно вести избирательную кампанию без поддержки слева.

Со своей стороны меньшевики и эсеры тяготели к соглашению с кадетами. В Одессе меньшевики, составлявшие большинство в комитете РСДРП, под предлогом черносотенной опасности вступили в блок с кадетами, а последние — с ещё более правыми еврейскими националистическими организациями. Кандидатом в депутаты был намечен кадет Пергамент53. Поспешили войти в соглашение с кадетами и меньшевики в Севастополе, хотя никакой черносотенной опасности там заведомо не существовало54. В Полтаве совещание меньшевиков и бундовцев признало ввиду наличности черносотенной опасности необходимость соглашения с «буржуазной оппозицией» не правее кадетов 55. В Орле кадеты вступили в блок с эсерами, с союзом еврейского равноправия и еврейской рабочей социалистической партией, причём все согласились выставить депутатом кандидата кадетской партии5б. В Воронеже кадеты заключили соглашение с меньшевиками и народными социалистами, предоставив этим группам в общем списке выборщиков 30 мест из 80. Депутатом был избран кадет Шингарёв57. Блоки кадетов с меньшевиками и народническими партиями имели место также в Киеве58, Чернигове59, Феодосии, Керчи, Мелитополе60.

Но в тех городах, где в социал-демократических организациях преобладали большевики, попытки кадетов вступить в соглашение с левыми партиями и пройти таким образом голосами демократических избирателей успеха не имели.

По данным кадетского статистика А. В. Смирнова, из 1346 городских выборщиков было кадетов 501, или 37 % (на первых выборах — 83 %), левых — 315, или 23 %, правых— 119, октябристов — 55 и т. д.61 Кадеты прошли в 10 городах с отдельным представительством: в Петербурге, Москве, Астрахани, Воронеже, Ростове-на-Дону, Курске, Орле, Одессе, Баку и Ярославле, тогда как в 1906 г. они победили в 19 городах. Левый блок взял верх над кадетами в Нижнем Новгороде, Саратове, Харькове, Екатеринославе, Риге и Ташкенте. Тем самым была подорвана гегемония кадетов над демократической мелкой буржуазией в городах. Успех левого блока был бы ещё значительнее, если бы не исключение рабочих сенатскими «разъяснениями» из списков городских избирателей.

При этом следует учесть, что в отличие от кадетов, располагавших фактически «монополией легальной оппозиции»62, левые партии вели избирательную кампанию под градом полицейских гонений. Во многих случаях объявить себя выборщиком для представителя левого блока значило сесть в тюрьму. «Физическое» устранение вероятных выборщиков от левых партий было на руку кадетам, которые в этом случае проводили своих кандидатов. Например, в ответе Киржачской группы Покровского уезда Владимирской губернии на опросный лист ЦК отмечалось, что «симпатии рабочего класса всецело на стороне социал-демократов… Если бы был кандидат с.-д., то прошёл бы наверно». Но ввиду разгрома местной социал-демократической организации прошли в выборщики «неофициальный» кадет и мирнообновленец63.

Как видно из телеграмм Климовича, начальника охранного отделения, в Москве ко дню выборов (28 января 1907 г.) за распространение агитационной литературы крайних левых партий было задержано с поличным 79 человек. За 28 января было арестовано ещё 87 распространителей воззваний кадетов и блока левых партий — социал-демократов и трудовиков. Но кадеты в тот же день были освобождены, а все прочие переданы жандармскому управлению64.

Ещё сильнее упало влияние кадетов среди крестьян, разочаровавшихся после опыта I Думы в мирном парламентском пути. От волостных съездов уполномоченных прошло только 103 кадетских выборщика, а левых (к ним следует причислить также прогрессистов и беспартийных, называвших себя так ради осторожности) — 139 1 65, т. е. в 13 раз больше, чем кадетов. На губернских выборах крестьянская курия оказалась одной из самых левых после рабочей курии. Среди 53 «обязательных» депутатов, выбранных одними крестьянскими выборщиками, оказалось 70 % левее кадетов, причём большинство из них вошло в Трудовую группу.

В землевладельческой курии произошёл заметный сдвиг вправо по сравнению с первыми выборами. Тогда крайних правых выборщиков было 32 %, а теперь — 42 %; кадетов в 1906 г. было избрано 22 %, а теперь — лишь 7 % и т. д.66 Поправение этой курии отчасти объяснялось тем, что в связи с сенатскими разъяснениями и сконцентрированием предварительных съездов мелких землевладельцев, которые давали относительно прогрессивный состав уполномоченных, их влияние на выборы было сведено почти на нет. Но в основном изменение партийного состава выборщиков по землевладельческой курии связано с поворотом помещиков в сторону контрреволюции под влиянием борьбы крестьянства за землю. Это показали уже земские собрания конца 1906 г. и начала 1907 г., когда крайние правые и октябристы разгромили кадетские управы67 (см. табл, на стр. 354).

Всего кадеты по сравнению с первыми выборами потеряли 80 мест, которые были отвоёваны у них преимущественно левым блоком. Сами кадеты винили в своём поражении правительство, которое «своей политикой дало торжество революционным партиям»68. Несомненно, что правительство Столыпина своей политикой «военно-полевого» обновления страны путало карты в кадетской игре в парламентаризм и быстро рассеивало народные надежды на мирное разрешение вопроса о земле и свободе. Освобождению крестьянства и городской мелкой буржуазии от кадетской гегемонии помогла большевистская тактика левого блока.

Мирнообновленцы в Петербурге пытались привлечь на свою сторону приказчиков, обещав им за это место в Думе. 14 января они созвали собрание приказчиков в зале Петровского училища. Но первое и единственное самостоятельное выступление партии мирного обновления постигла полная неудача. Когда мирнообновленец Арапов стал инсинуировать против социалистов, аудитория стала громко протестовать, началась обструкция кашлем, и оратор сошёл с трибуны. Зато подавляющее большинство собрания встретило долго не смолкавшими аплодисментами речь социал-демократа Абрамова. Была предложена резолюция: «Собрание приказчиков, созванное партией мирного обновления, протестует против попытки мирнообновленцев подкупить приказчиков обещанием проведения в Думу приказчика-мирнообновленца. В этой попытке собрание видит предвыборный манёвр, за который партия, не имеющая никаких шансов, хватается, как утопающий за соломинку. К манёвру этому, рассчитанному на малосознательность приказчиков и потому глубоко оскорбительному для них, собрание относится с величайшим негодованием и призывает всех приказчиков, весь торговый пролетариат голосовать за представительницу всего пролетариата — Российскую социал-демократическую рабочую партию». Председатель отказался поставить резолюцию на голосование и поспешил закрыть собрание. После этого Петербургский городскойт комитет партии мирного обновления постановил отказаться от самостоятельного выступления в избирательной кампании69.

Если кадеты были «терпимой оппозицией», то «Союз]7 октября» после одобрения Гучковым военно-полевых судов и выхода из него Шипова стал правительственной партией. В августе 1906 г. состоялось совещание между Столыпиным и Гучковым по поводу создания блока из черносотенцев и октябристов, причём на первое место выдвигались октябристы, и им была обещана поддержка на выборах70.

В качестве общего политического девиза Гучковым было водружено «национальное» знамя. Выступая на собрании октябристов в Петербурге 5 ноября 1906 г., Гучков заявил, что октябристов с «истинно русскими» людьми сближает «пламенный патриотизм». Правда, «есть один пункт, который кладёт резкую грань между нами, — это пункт политической реформы… Они допускают народное представительство в качестве законосовещательного органа, а избирательное право строят на началах классового представительства. В этой области, разумеется, между нами не может быть соглашения. Да оно и не требуется, потому что мы имеем дело уже с разрешёнными вопросами, и притом разрешёнными в нашем смысле. Но зато сколько таких вопросов, по которым наши представители в Государственной думе пойдут рука об руку с их представителями! Если в Думе и в стране снова поднимется штурм против тех прерогатив верховной власти, которые закреплены Основными законами, они найдут в нас союзников в отстаивании монархического начала. Во всех вопросах, касающихся нашего международного положения, нашего национального величия, тех мировых задач, которые стоят перед нами, как великой нацией, мы в них найдём и чуткое понимание исторической миссии нашего отечества, и готовность идти на великие жертвы… И когда будет поставлен наконец вопрос о восстановлении наших вооружённых сил… мы опять-таки пойдём заодно с монархистами». По этим соображениям Гучков находил желательным присутствие в Думе крайних правых71. Со своей стороны II съезд уполномоченных Дворянских обществ 31 губернии в ноябре 1906 г. высказался за блок всех правых партий, включая и «Союз 17 октября», так как последний после речи Гучкова и выхода из него Шипова является партией «государственного порядка»72.

Но эволюция «Союза 17 октября» вправо ещё больше оттолкнула от него демократические круги населения. Из ответов кадетских групп на опросные листы центрального комитета (август 1906 г.) видно, что после поражения на первых выборах местные отделы октябристов и других крупнобуржуазных партий пребывали в состоянии полнейшей деморализации.

Распад периферии крупнобуржуазных партий не укрылся и от «всевидящего ока» царской администрации. Так, астраханский губернатор писал 31 января 1908 г. в департамент полиции: «Партия правового порядка распалась с начала 1907 г., не пользуясь симпатиями народа. Членами её были исключительно капиталисты, издавая около года партийную газету «Астраханский край», не имевшую успеха почему и прекратившую своё существование» 73.

Да и сами партии «центра» не предавались иллюзиям на счёт своего успеха на выборах. Лидер «законсервированной» после провала на первых выборах прогрессивной экономической партии Триполитов, выступая 9 октября 1906 г. на общем собрании Петербургского общества заводчиков и фабрикантов, заявил, что при существующей «демократизации» избирательной системы «мало шансов, чтобы промышленники как самостоятельная политическая партия провели своих кандидатов, и, может быть, успех скорее был бы обеспечен, если бы промышленники примкнули к тем или другим политическим партиям»74. На совещании «актива» прогрессивной экономической партии 20 октября некоторые участники его заявляли, что «рассчитывать на успех в предстоящей выборной кампании нет никаких оснований. С этой точки зрения для партий, составлявших известный блок во время первых выборов, например для партии 17 октября, желательно, чтобы прогрессивная экономическая партия распалась и в результате сего чтобы они могли быть усилены влиятельными и денежными представителями прогрессивно-экономической партии». Но большинство членов совещания полагали, что «задачи промышленной партии гораздо шире. Она должна стать политическим обществом, действующим на основании определённого устава, для будущей защиты промышленных интересов на политической почве». Было постановлено: «Сохранить и поддерживать не только для предстоящих выборов, но и вообще для будущего достигнутое партией объединение, придать партии более строгую организацию выработкой соответствующего устава и принять участие в предстоящих выборах, но предпочтительно без самостоятельного выступления, а в тесном союзе с одной из партий центра»75.

Если партия питерских промышленников ещё пыталась соблюсти декорум «самостоятельности», то ЦК торгово-промышленной партии в Москве по сути дела расписался в своём банкротстве, объявив, что на время выборов «все руководящие начала для действия торгово-промышленной партии на местах комитеты будут получать из ЦК «Союза 17 октября»»76.

Партия правового порядка предложила Петербургскому ЦК октябристов совместные действия на выборах, но последний, учитывая скандальную репутацию правопорядчиков, не дал определённого ответа. Появившиеся в левой прессе слухи о блоке «Союза 17 октября» с партией правового порядка решено было официально не опровергать, но при случае в интервью объяснить, что «никакого блока с правовым порядком нет»77. Тем не менее руководство партии правового порядка указало своим провинциальным отделам идти заодно с «Союзом 17 октября». В Симбирске было даже приостановлено образование отдела партии правового порядка, чтобы не мешать работе Союза78.

Открывая избирательную кампанию, А. И. Гучков на собрании членов «Союза 17 октября» в Петербурге 30 ноября 1906 г. цинично объявил роспуск I Думы «заслугой» правительства и предупредил, что «Государственная дума второго призыва, если она пойдёт по пути первой Думы, не оппозиционному пути, а революционному, то она тоже заслужит роспуска»79. В этом же «ключе» вели предвыборную агитацию и местные отделы Союза. Например, член ЦК октябристов П. С. Чистяков, выступая в Смоленске 4 декабря на собрании Союза, выразил полное удовлетворение тем, что после роспуска Думы «правительство стало бороться с революцией вовсю», а поэтому «травить правительство, ставить ему палки в колёса мы не станем»80.

Ясно, что, выступая открыто на стороне правительства, октябристы не могли импонировать массовому избирателю. В Петербурге на предвыборном собрании 23 декабря в Тенишевском училище секретарь ЦК октябристов Ю. Н. Милютин был дружно ошикан81. 7 января Нарвский отдел «Союза 17 октября» устроил собрание избирателей, на котором присутствовало около 500 человек, преимущественно рабочих. Лидеры октябристов Ю. Н. Милютин, барон Фредерикс и другие развивали свою программу. Рабочие весьма скептически и с иронией отнеслись к их речам. В аудитории непрерывно раздавались резкие реплики о тактике «Союза 17 октября», одобряющего военно-полевую юстицию и расстрелы82. На собрании избирателей Петербургской стороны, устроенном октябристами 10 января в театре Неметти, многочисленная публика очень холодно встретила доклады октябристских ораторов, но устроила овацию народному социалисту В. В. Водовозову и рабочему Князеву, призывавшим голосовать на выборах за левые партии83. Учтя неудачный опыт устройства широких предвыборных собраний, Петербургский комитет октябристов решил ограничиться созывом одних партийных собраний84.

Жестокое поражение терпели октябристы и в провинции. В Могилёве 27 декабря 1906 г. председатель С. И. Казанович открыл предвыборное собрание чтением речи одного из членов ЦК, произнесённой ещё в октябре прошлого года на открытии Тамбовского отдела Союза. Монотонное чтение продолжалось около полутора часов, но публика терпеливо ждала окончания его и открытия прений. Однако председатель не допустил прений, заявив, что левые партии имеют право критиковать программу октябристов на своих собраниях. Неоктябристы демонстративно удалились. Осталось всего 10 человек. «Провал октябристов признаётся всеми», — заключает отчёт о собрании корреспондент либеральной газеты85.

Некоторые отделения «Союза 17 октября» пытались прикрыть свою волчью шкуру плащом «мирного обновления». Близкая к октябристам пермская конституционно-либеральная партия переименовалась в партию мирного обновления, но это не улучшило её шансов. На собрании избирателей 17 декабря один из революционных ораторов критиковал программу этой партии и, по донесению полиции, имел «видимый успех у публики». В Екатеринбурге 10 января на предвыборном собрании был проведён плебисцит; за социал-демократов было подано 120 записок и за кадетов и мирнообновленцев — лишь 3386.

Результаты выборов для октябристов получились неутешительные. В городах с отдельным представительством они собрали 34 500 голосов, оставшись позади кадетов (74 тыс.) и левого блока (41 тыс.), и завоевали четыре места — в Вильне, Казани, Самаре и Туле. По земледельческой курии октябристские выборщики составляли 18 % всего числа выборщиков (на первых выборах — 17 %), но благодаря блокированию с ультраправыми, которые значительно усилили свои позиции (почти 48 % всех выборщиков против 32 % в 1906 г.), октябристам удалось провести в новую Думу 42 депутата, или 8,8 % к общему числу членов Думы87.

При обсуждении уроков избирательной кампании в ЦК «Союза 17 октября» сперва обнаружились две тактические линии. Одни, жалуясь на то, что октябристы «собрали лишь господ», убеждали «в необходимости демократизации Союза». Но верх быстро взяло другое течение, представителем которого выступил М. В. Родзянко. «Чрезмерная демократизация не приведёт к благоприятным результатам, — говорил он на заседании ЦК 13 февраля 1907 г. — Кадетам это стоило 100 мест в Думе. Путь идей важнее посулов. Мы не имеем успеха потому, что в разгуле страстей голос холодного рассудка не слышен» 88.

При победе в Союзе такой тактической линии октябристы спешат расстаться с «демократическими» побрякушками, украшавшими их программу. В докладе ЦК по аграрному вопросу на II Всероссийском съезде делегатов Союза (6—10 мая 1907 г.) подчёркивалось, что разрешение земельного вопроса возможно исключительно на почве права собственности89. Съезд признал краеугольным камнем землеустроительной политики «содействие к образованию мелкой земельной собственности на отрубных и хуторских участках, а принудительное отчуждение частновладельческих земель допустимо только при недостаточности всех остальных мер — расселения и переселения крестьян, уничтожения чересполосицы, устройства кредита, распространения в народе агрономических знаний и т. п.»90. Делегат немецкой группы «Союза 17 октября» барон Розенберг (Петербург) настаивал на полном устранении из проекта резолюции упоминания о принудительном отчуждении, так как «это не более как улыбка в сторону левых партий»91. Уступая требованиям южных отделов Союза, съезд не нашёл возможным немедленное и безусловное решение вопроса о равноправии евреев92.

I Дума была «Думой народных надежд на мирный путь», вторая же вошла в историю как Дума «резких крайностей». Кадетский центр растаял вследствие усиления обоих флангов, особенно левого. По сравнению с первыми выборами кадеты потеряли 80 мест, отвоёванных у них преимущественно левым блоком. Народнические группы получили 157 мест (трудовики—104, эсеры — 37 и народные социалисты—16), социал-демократов было избрано 65. Всего левые партии завоевали 222 мандата, или 43 % ко всему числу членов Думы.

Результаты выборов показали, что, хотя открытое революционное движение в стране было подавлено, сознательность и организованность рабочих и крестьян и размежёвка классовых сил возросли.

Оценивая значение выборов во II Думу, Ленин писал: «Самый дикий, самый бесстыдный произвол черносотенного правительства, реакционнейшего во всей Европе. Самый реакционный избирательный закон во всей Европе. Самый революционный в Европе состав народного представительства в самой отсталой стране!

Это бьющее в глаза противоречие выражает с полной наглядностью основное противоречие всей современной русской жизни, выражает всю революционность переживаемого нами момента»93.

Кадетская тактика «бережения Думы». По установившейся традиции основные линии думской тактики кадетской партии должен был утвердить съезд. Но после гельсингфорсского съезда, на котором лишь с трудом удалось предотвратить раскол партии, петербургские лидеры явно не доверяли своей периферии. На заседании центрального комитета 30 января 1907 г. правые кадеты решительно выступили против созыва съезда. При этом они не скрывали, что боятся «легкомысленности» съезда (Протопопов), что «нельзя в этот срок разумного съезда устроить» (Струве) и вообще в ответственный момент «тактика должна решаться фракцией, а не съездом» (Петражицкий).

Шаховской, И. Петрункевич и другие высказывались за съезд в интересах укрепления связи думской фракции со страной. На это де Роберти заметил, что «ЦК должен созвать его под своей ответственностью, что раскола не будет. Созывайте съезд, если убеждены, что ваши тактические директивы будут приняты»94.

По-видимому, такой уверенности у кадетского штаба не было. Правда, на заседании ЦК 30 января большинством голосов было постановлено созвать съезд, но делегатов приехало мало, и съезд был отложен95.

В докладе Милюкова о думской тактике первой и главной целью партии народной свободы ставилось «сохранение самого существования Думы», для чего требовалось провести более строгое отграничение чисто парламентской тактики партии от революционной тактики. Предупреждая об опасности переоценки своих сил, Милюков указывал на невозможность в ближайшее время добиться ответственного министерства. Смена министерства должна явиться только логическим выводом из всего хода законодательной работы. Последняя должна вестись в основном путём использования министерских проектов. Для начала надо выбрать такой объект законодательства, который не грозил бы столкновением непримиримых интересов. Этому условию удовлетворяет законопроект о неприкосновенности личности. Вместе с тем кадетская партия должна и сама внести ряд законопроектов: о свободах, местном самоуправлении, избирательном законе и т. д.

Но должны ли кадеты выступать со своей инициативой в одиночестве или, сохраняя самостоятельность, искать соглашения с другими группами, обеспечив себе парламентское большинство? Гораздо осторожнее было бы последнее. Для этого нужен постоянный межпартийный орган на первых порах строго информационного характера. Создание такого органа не исключает более тесных форм общения между группами, которые окажутся ближе друг к другу по программе и тактике. Милюков не назвал эти группы, но несомненно он имел в виду народнические фракции, и прежде всего трудовиков, без соглашения с которыми кадеты не могли рассчитывать на прочное большинство в Думе.

Как уже отмечалось, краеугольным камнем избирательной платформы кадетской партии было решение земельного вопроса в духе её программы. Но в докладе Милюкова аграрный вопрос был отодвинут на задворки. Под предлогом, что данный вопрос уже был рассмотрен в I Думе, Милюков предлагал убедить левые партии, чтобы они внесли свои аграрные проекты прямо в комиссию без предварительных дебатов в общем собрании Думы.

По вопросу о политической амнистии прежняя Дума стояла на той точке зрения, что амнистия есть право монарха и, следовательно, без нарушения прерогативы не может быть осуществлена в законодательном порядке. Вопрос об амнистии может быть поднят только в форме обращения к монарху. На той же позиции кадетской фракции следует стоять и теперь. Милюков обратил также внимание на то, что правые, возможно, будут требовать, как требовали от I Думы, осуждения политических убийств. Ответом на эту провокацию справа должно быть отклонение самого предложения. Наконец, коснувшись запросов, Милюков напомнил, что кадеты всегда были очень осторожны при их внесении, но злоупотребление левыми правом запросов сильно дискредитировало это средство борьбы. Поэтому время и повод для внесения запросов должны быть очень тщательно обдуманы, чтобы не нарушать общего тона исключительно парламентской тактики в новой Думе96.

План думской тактики, изложенный в докладе Милюкова, представлял собой «равнодействующую» между различными течениями внутри партии и как всякий компромисс не удовлетворил ни правых, ни левых кадетов. На заседаниях ЦК (9, 10, 15, 16 февраля) и на собраниях парламентской фракции совместно с ЦК (17, 18 и 19 февраля) развернулась оживлённая полемика.

Петражицкий высказался за изоляционистскую тактику и необходимость воздерживаться от законодательной инициативы. «Дума недолговечна, — мотивировал он свою точку зрения, — будет или отмена конституции, или изменение избирательного закона. Последнее хуже самодержавия. Нам надо это предотвратить и сохранить себя для будущего на всякие эвентуальности. Демонстрировать умеренность. Пусть изменят тогда уже избирательный закон так, чтобы левые остались за флагом, но не мы» 97.

Остальные члены ЦК были единодушны в том, что задача кадетов — помешать созданию левого блока и сплотить вокруг себя сильное ядро, присоединив к себе справа польское коло, а слева трудовиков, и таким образом изолировать социал-демократов. Но по вопросу о том, как осуществить эту задачу, мнения разделились.

Левые кадеты полагали, что для того, чтобы расколоть левых и привлечь более умеренных из них на свою сторону, и позиция кадетов должна быть «левая». Поэтому при обсуждении ответного адреса на тронную речь следует выступить с декларацией, в которой указать, что партия, верная взятым на себя перед страной обязательствам, внесёт в Думу законопроекты о самоуправлении, о свободах и др. Возражая Петражицкому, лидер левого крыла Колюбакин заявил, что «без законодательной линии, на почве забастовки мы провалимся» 98.

Но большинство членов ЦК хотели бы законодательную работу свести к поправкам к министерским проектам. Черненков полагал, что кадеты «должны перестать быть хозяевами в Думе, должны воздерживаться от того, чтобы занимать место правительства и вносить в Думу законопроекты в таком безумном количестве… Законопроекты следует вносить только после обсуждения в конференции с левыми». В тон ему Винавер заявил, что «вносить законопроекты можно только тогда, когда будет обеспечено большинство, а не для того, чтобы нас били» ".

Большинство членов ЦК нашло, что ответный адрес и вообще всякие декларации — «опасная вещь». Петрункевич предупреждал, что «тактика должна быть гибка и иметь способность меняться с обстоятельствами, декларация этому помешает» 10°.

Из дальнейшего обмена мнениями выяснилось, почему члены ЦК не хотели связывать себя программными заявлениями. В ЦК обнаружилось сильное течение за отказ от старой аграрной программы и за компромисс с столыпинским законодательством по ст. 87 Основных законов. Котляревский находил, что «при существующей группировке партий лучше не очень выдвигать аграрный законопроект, так как никакой положительный проект не пройдёт, пройдут только отрицательные, т. е. отмена». К нему присоединился Корнилов, считавший, что аграрный проект «надо сдать в думскую комиссию, но не подымать в самой Думе старую программу. Нужен флаг, без него нельзя уничтожить законы, внесённые по ст. 87» 101. Черненков, соглашаясь с тем, что аграрный вопрос «опасно выдвигать сейчас в прежнем виде и во всём объёме», тем не менее находил, что этого нельзя избежать, так как «мы себя слишком связали с ним» 102.

Возражения вызвал и лозунг избирательной платформы об «ответственном министерстве». ЦК постановил «наравне с термином «ответственное министерство» поставить в другом месте доклада более эластичную формулу «министерство, пользующееся доверием большинства» 103.

Вообще внутри кадетского руководства обозначилось стремление к примирению с правительством Столыпина. В своём докладе Милюков предлагал «на первых шагах думской деятельности не выражать министерству недоверие». С Милюковым солидаризировались наиболее влиятельные члены ЦК — Винавер, Набоков, Изгоев и с некоторыми оговорками Петрункевич. В. Гессен предложил в докладе вставить «звено между необходимостью смены теперешних министров и необходимостью с ними всё-таки работать»104. Правда, большинством 10 против 6 ЦК решил выбросить из доклада Милюкова фразу: «Не следует на первых порах думской деятельности выражать министерству недоверие» 105, но парламентская фракция поступила, как мы увидим, «по-милюковски».

Острые разногласия возникли среди членов ЦК и парламентской фракции по вопросу об отношении к террористическим актам. Кадеты учитывали, что справа будет усиленная провокация и поэтому нужно дать определённые директивы членам партии, которые будут говорить в Думе по этому вопросу.

Правые кадеты защищали мирнообновленческую позицию, т. е. решительное осуждение и политических убийств, и политических казней, всякого кровавого террора— революционного и правительственного. Эту точку зрения отстаивали Петражицкий, Струве, Изгоев и Комиссаров.

В. Гессен считал, что «вызов будет, отмолчаться нельзя… сейчас необходим при обострении вопроса прямой ответ». Но в отличие от правых кадетов Гессен определял террор как зло, неизбежное при настоящем положении. Винавер вообще не видел обязанности партии иметь определённое отношение к террору 106. Милюков развивал мысль, что это шаг, на который партия провоцируется и который она не может делать. К тому же в партии по-разному относятся к террористическим актам 107.

Было постановлено: признать необходимым в смысле политическом (не касаясь моральной стороны) обязательное для фракции партийное решение об отношении партии к политическому террору, но при предложении осуждения террора таковое должно быть отвергнуто. Винаверу и В. Гессену было поручено составить проект резолюции с подробной мотивировкой 108.

В проекте Винавера — Гессена подчёркивалось, что «партия обязана установить определённо те средства, которыми она предполагает достигнуть намеченных ею политических целей… политические убийства в эту систему не входят и никогда не входили. Это единственное заявление, которое члены партии, как таковые, могут от её имени по данному вопросу сделать. Всё выходящее за пределы этого основного положения может явиться лишь либо социологическим объяснением политических убийств как зла, неизбежного при конкретных условиях политического строя, либо этической оценкой политического убийства, по существу своему индивидуальной» 109.

Этот проект был доложен на заседании ЦК 17 февраля, и снова возникли оживлённые прения по существу вопроса. Например, Маклаков «предпочитал бы такую резолюцию, которая осуждала бы правительство и на него взваливала бы вину за политические убийства, самые же убийства осудить». Маклаков настаивал на предоставлении членам фракции полной свободы в Думе при обсуждении этого вопроса. В. М. Гессен настаивал на сохранении прежней точки зрения партии на политические убийства как на «зло, но зло, неизбежное при существующем порядке вещей и при терроре правительственном» 119. Вследствие обнаружившейся «разницы мировоззрений» не было баллотировки1П. Таким образом, кадеты не решились выразить от лица партии порицание террористическим актам.

По вопросу об амнистии соединённое собрание парламентской фракции и ЦК 18 февраля большинством голосов согласилось, что «единственным правильным путём при возбуждении и постановке вопроса об амнистии будет обращение в той или иной форме к верховной власти», и приняло поправку В. Д. Набокова: в случае решения левых групп проводить вопрос об амнистии законодательным путём не идти против этого предложения, но настаивать лично после объяснения своей точки зрения на передаче законопроекта в комиссию и на обсуждении его в Думе по докладу комиссии. Инициативу постановки вопроса об амнистии в Думе не уступать левым группам, а оставить за собой 112.

В целом доклад Милюкова, по оценке Шаховского, производил впечатление, что «мы отступаем от программы». Ещё более прямолинейно отозвался Колюбакин, заявивший, что «общий тон доклада и линия нечто в роде октябристов — правое». Изгоев поставил вопрос, что, «может быть, следует в докладе коснуться действий правительства — резко, для настроения»113. Но мысль Изгоева не встретила поддержки.

Милюков в своём докладе указывал, что если кадетской партии суждено играть в новой Думе ответственную роль «конституционного центра», то необходимо вооружить её и техническими средствами для несения этой ответственности: председатель, один из товарищей председателя и секретарь Думы должны быть выставлены кадетами — Но на собрании парламентской фракции 18 февраля отдельные депутаты выражали опасение, что такое преобладание в президиуме — «излишняя претенциозность партии»115. Было внесено предложение отдать одно место товарища председателя левым, другое — польскому коло. Но польская кандидатура встретила возражения по тактическим соображениям. В этом случае, заявил кн. Пётр Долгоруков, «мы разошлись бы с крестьянами. Сближение с коло упрочило бы фикцию о том, что наша партия защищает интересы помещиков». Решено было остановиться на предложении Милюкова и проводить на пост председателя Думы Ф. А. Головина, товарища председателя — Н. В. Тесленко и секретаря- М. В. Челнокова П6.

19 февраля на квартире кн. Павла Долгорукова состоялось частное совещание около 300 членов Думы из «оппозиции»: кадеты, народовцы, трудовики, эсеры и меньшевики. Депутаты-большевики не пошли к кадетам. Левые группы приняли кадетский план распределения мест в президиуме, и 20 февраля, в день открытия думской сессии, правый кадет Головин был избран председателем Думы подавляющим большинством 356 голосов левых и центра против 102 голосов всех правых.

Но выборы остальных должностных лиц Думы встретились с осложнениями. Социал-демократическая фракция по инициативе большевиков заявила отвод кандидату кадетов в товарищи председателя депутату от Москвы Тесленко на том основании, что московские кадеты отказали в депутатском месте рабочей курии. При обсуждении этого инцидента на заседании думской фракции 20 февраля левые кадеты Д. А. Перелешин и В. И. Долженков находили, что «не следует устраивать конфликт между оппозиционными группами из-за повода, не имеющего принципиального характера». Но партийные боссы заняли воинственную позицию. В. М. Гессен, Пётр Долгоруков, Кизеветтер и Милюков заявили, что, уступая социал-демократам в данном случае, кадеты идут навстречу организации левого блока под руководством социал-демократов. Между тем, говорил Кизеветтер, «наша цель иная — пусть с нами останутся трудовики и с.-р. Пусть остаются с.-д. изолированными». Считая, что «исполнение требований с.-д. положительно безумно», Пётр Долгоруков сообщил, что, по его сведениям, «трудовики и с.-р. весьма охотно идут на кандидатуру Тесленко, который в их среде очень популярен». Большинством всех против 5 было признано необходимым настаивать на кандидатуре Тесленко 117.

Неожиданно для кадетов к отводу социал-демократов присоединилась Трудовая группа. На собрании группы депутаты-интеллигенты выступали в защиту кандидатуры Тесленко. Они говорили о его заслугах. Но против кандидатуры Тесленко выступили депутаты-крестьяне. «Рабочие — наши братья, — говорили они, — их обделили на московских выборах, не можем мы поэтому московских кадетов поддерживать». Было постановлено: если кадеты согласятся на кандидатуру эсера Успенского в секретари Думы, то голосовать за их кандидата в товарищи председателя, но только не от Москвы, в противном случае выставить на должность обоих товарищей председателя левых кандидатов 118.

Кадетские лидеры считали, что присутствие в президиуме двух левых товарищей председателя отразится крайне печально на деятельности и существовании Думы. Большинством голосов фракция постановила никаких изменений в принятом ранее решении не делать и отстаивать кандидатуру Тесленко 119. Но на этой позиции кадеты не удержались. Из-за страха перед открытым разрывом с крестьянскими депутатами они вынуждены были снять кандидатуру Тесленко и голосовать за кандидата левых Познанского.

После конструирования президиума и проверки правильности выборов членов Думы кадеты предполагали сразу же перейти к рассмотрению министерских законопроектов. Но Столыпин заявил о своём желании выступить с правительственной декларацией. Это делало неизбежным дебаты в Думе об общей политике правительства. Под впечатлением «неосторожного» шага Столыпина Кизеветтер писал: «У членов нашей партии, попавших в Государственную думу, самое серьёзное и спокойное настроение. Никто не хочет делать каких-либо преждевременных резких выходок. Все озабочены тем, чтобы по возможности дольше сохранить Думу от каких-либо роковых случайностей. После проверки полномочий мы предполагаем прямо приступить к законопроектам, но Столыпин заявил Головину, что он желает сделать Думе сообщение о направлении своей политики. Несомненно, Столыпин делает большую глупость, ибо этим он отвлекает Думу от законодательной работы, его декларацию придётся обсуждать, и Дума должна будет выразить своё отношение к министерству» 120.

Ещё 25 февраля на заседании парламентской фракции партии народной свободы был возбуждён вопрос об отношении к ожидаемой декларации правительства. Все члены фракции были единодушны в том, что недоверие министерству и неизбежность его смены должны быть подготовлены путём законодательной работы. Поэтому они считали, что лучше всего ответить на декларацию Столыпина молчанием.

Но как поступить, если левые фракции молчать не будут и внесут от себя вотум недоверия правительству?

Отдельные «радикалы» предлагали в этом случае «быть готовыми к выражению недоверия», хотя и не в форме требования отставки. «Правительство, — говорил Ф. В. Татаринов, — уже начинает эксплуатировать излишнее стремление всех сберечь Думу. Не надо проявлять избыток боязни роспуска, заигрывая с правой». Он полагал, что, «если в декларации будет только сухой перечень законопроектов… нет причин выразить недоверие… Если же будут политические намёки, надо высказать недоверие».

Хотя левые кадеты предлагали облечь вотум недоверия в спокойную и осторожную форму, партийные лидеры отнеслись к их предложениям резко отрицательно. По мнению Милюкова, «не следует нервничать и смотреть, что скажут левые». Не без оттенка демагогии де Роберти спрашивал: «Следует ли вызывать и объявлять войну, которая уже идёт. Надо бить министерство законами, а не выражать формальное недоверие». Гредескул напомнил, что вотум недоверия, это «чисто нравственное воздействие», уже был испробован в I Думе и не дал результата. Ввиду этого он предлагает «абсолютное, ледяное молчание»121. «Первый тенор» партии Родичев в качестве аргумента привёл изречение Мирабо: «Молчание народа — урок королям» 122.

В то же время кадетские лидеры признавали неудобным голосовать с правыми против левых, предлагающих недоверие министерству. Выход был найден Кизеветтером, который предложил «выработать свою формулу, не выражающую определённо недоверия, но вместе с тем и не выражающую доверия» 123.

При баллотировке большинством всех против 7 было решено не выражать недоверия в ответ на декларацию правительства, встретить её полным молчанием, а если левые выступят с вотумом недоверия, внести свою особую формулу перехода к очередным делам, отводящую все остальные 124.

В связи с решением социал-демократической фракции внести свою формулу с выражением недоверия правительству кадеты вступили в переговоры с народническими фракциями, чтобы убедить их согласиться на простой переход без мотивировки и таким образом изолировать социал-демократов. И это им удалось.

Народнические группы в начале сессии поддерживали кадетский лозунг «беречь Думу». На II съезде партии социалистов-революционеров в Таммерфорсе (10–15 февраля 1907 г.) Г. А. Гершуни высказался за согласованные выступления с кадетами в целях «изолирования» реакции. «Дума должна стать стране близкой и дорогой, — говорил он. — Тактика наших депутатов должна быть такова, чтобы в сознании народном ответственность за разгон всею тяжестью легла на правительство… Кадеты пока не наши враги и нам не опасны… Чего же ради мы будем тратить силы на борьбу с ними?.. И мы должны приложить все усилия к тому, чтобы все социалистические группы выступили дружно и согласованно вместе, а в борьбе за «свободы» и против реакции — совместно со всей оппозицией»125. В соответствии с этими словами съезд признал необходимым «координировать выступления всей думской оппозиции против правой…» 126.

В отчёте о деятельности Трудовой группы II Думы, составленном В. В. Водовозовым, тактика её характеризуется следующим образом: «Усилия Трудовой группы были направлены к тому, чтобы образовать сначала постоянный блок четырёх левых фракций. Но и при этом блоке левые составляли всё-таки меньшинство, поэтому объединение всей оппозиции, включая и партию к.-д., казалось наиболее благоприятным условием для работы Думы в демократическом смысле». Такая именно группировка сложилась в самом начале сессии при выборах президиума Думы. Подавляющее большинство трудовиков «желали беречь Думу, избегая конфликта с правительством по несущественным, не понятным для массы вопросам; они ставили своей задачей возможно шире использовать законодательные и бюджетные права Думы, избегая лишних речей, имеющих лишь демонстративное значение… И действительно, по сравнению с другими левыми фракциями Трудовая группа внесла наибольшее число законопроектов… в крестьянских депутатах жила ещё надежда достигнуть осязательных результатов путём законодательного творчества. Фраза «мы законодатели» нередко повторялась ими на фракционных собраниях» 127.

Плетясь в хвосте за кадетами, трудовики, народные социалисты и эсеры предпочли мотивированному переходу молчаливую встречу декларации.

Окрылённые оппортунистической тактикой народнических фракций, кадеты на собрании парламентской фракции 28 февраля подтвердили постановление прошлого собрания фракции встретить министерскую декларацию «гробовым молчанием» и в случае открытия прений социал-демократами предложить простую формулу перехода к очередным делам и прекращение прений ,28.

Декларация Совета министров, оглашённая Столыпиным в Думе 6 марта, начиналась с лицемерных заверений, что руководящая мысль правительства — «создать те материальные нормы, в которые должны воплотиться новые правоотношения, вытекающие из всех реформ последнего времени. Преобразованное по воле монарха отечество наше должно превратиться в государство правовое…» 129. В этих видах правительство внесло на рассмотрение Государственной думы и Совета законопроекты о неприкосновенности личности и свободе вероисповедания, об упразднении земских начальников и волостного суда, о восстановлении избираемых населением мировых судей, о бессословной самоуправляющейся волости, о расширении компетенции земских органов самоуправления и т. д.

Заигрывая с более зажиточной частью крестьянства, Столыпин всячески рекламировал чрезвычайные аграрные законы, которые были проведены в порядке ст. 87 Основных законов, особенно указ 9 ноября 1906 г., уничтожающий «закрепощение личности, несовместимое с понятием о свободе человека и человеческого труда» 130.

В области рабочего законодательства правительство обещало предоставить промышленникам и рабочим необходимую свободу действий через посредство профессиональных организаций и путём ненаказуемости экономических стачек. В декларации возвещалось также о государственном страховании рабочих в случаях болезни, увечий, инвалидности и старости, о воспрещении малолетним, подросткам и женщинам ночных и подземных работ, о понижении продолжительности труда взрослых, установленной законом 2 июня 1897 г., об установлении общедоступности, а впоследствии и обязательности начального образования.

В заключение Столыпин выразил уверенность, что «лишь обдуманное и твёрдое проведение в жизнь высшими законодательными учреждениями новых начал государственного строя поведёт к успокоению и возрождению великой нашей родины. Правительство готово в этом направлении приложить величайшие усилия: его труд, добрая воля, накопленный опыт предоставляются в распоряжение Государственной думы…»131.

«Либеральная» декларация Столыпина означала вступление царского правительства на путь бонапартизма, т. е. лавирования и заигрывания с различными классами. В то же время она должна была успокоить иностранных кредиторов России, опасавшихся, что торжество крайней реакции может привести к обострению революционного кризиса в России. Не случайно рупор парижской биржи газета «Temps» призывала Столыпина и кадетов найти общий язык на почве обоюдных уступок, с тем чтобы направить Россию на путь «внутреннего мира и методических реформ» 132.

Кадеты с удовлетворением встретили декларацию Столыпина. Указывая, что вообще перечень министерских законопроектов «явно заимствован у партии народной свободы», они давали понять, что «законопроекты, разработанные на тех основаниях, которые указаны министерской декларацией, можно было бы принять как возможную основу для думской законодательной работы» 133.

В отличие от перводумского периода кадеты теперь не выдвигают своих рецептов, с помощью которых они могли бы добиться успокоения. Тогда кадеты без конца вариировали мысль о том, что только думское министерство может вывести страну из «рокового импасса». Теперь если по инерции они и говорят о применении своих приёмов борьбы с революцией, то очень неуверенно. «Разговор может быть лишь о том, — писал Милюков, — может ли увеличить существующую государственную опасность применение кадетских приёмов борьбы с противогосударственными тенденциями и нет ли шансов на то, что опасность эта, напротив, уменьшится» 134.

После речи социал-демократического оратора И. Г. Церетели кн. Павел Долгоруков сделал заявление, что думская фракция кадетской партии находит более целесообразным обсудить политику правительства при рассмотрении отдельных законопроектов, намеченных министерской декларацией, а поэтому фракция в настоящее время предлагает ограничиться принятием следующей формулы: «Выслушав заявление председателя Совета министров о вносимых законопроектах, Государственная дума переходит к очередным делам»135. Эта бесподобная формула, не выражающая доверия, но не выражающая и недоверия, была поддержана народническими фракциями и принята подавляющим большинством голосов.

Характерно, что, выступая вторично перед закрытием прений, Столыпин провёл резкую грань между кадетами и социал-демократией. Он заявил, что заранее допускает для себя возможность считаться с мнениями либеральной оппозиции, хотя бы они и были противоположны взглядам правительства. Столыпин пригласил даже эту часть Думы к «разоблачениям» незакономерных деяний администрации, могущей и ошибаться, и увлекаться, и злоупотреблять властью. Иначе правительство должно относиться к «нападкам» социал-демократической фракции, которые Столыпин изобразил в виде жеста экспроприаторов: «Руки вверх». На это Столыпин вызывающе ответил: «Не запугаете»136. После этих слов правые устроили Столыпину овацию. Многим кадетам, по воспоминанию Маклакова, «только партийная дисциплина помешала тогда аплодировать» 137.

Авансы Столыпина встретили благоприятный приём у кадетов. Милюков писал в «Речи», что Столыпин «обнаружил, наконец, в своей второй речи желание найти тот общий язык, на котором он мог бы говорить с большинством Думы» 138. Милюков положительно оценил и «смелое» заявление Столыпина, что «власть есть хранительница государственности» и потому капитулировать перед революцией не может 139.

Кадеты продемонстрировали свою лояльность также при обсуждении в Думе вопроса о помощи голодающим. Левые фракции внесли предложение об избрании особой комиссии, которая контролировала бы действия правительства по продовольственному делу и собирала бы сведения о голоде путём расследования на местах. Кадеты усмотрели в этом предложении опасный «неконституционный» шаг, который мог повести за собой роспуск Думы. Особенно горячо возражали они против посылки Думой контролёров на места, подозревая в этом попытку вызвать «активные выступления». И. Гессен демагогически спрашивал, имеют ли члены Думы «право подвергать опасности то население, в среде которого, благодаря приезду депутатов, возникнет движение, что если, вместо того чтобы накормить народ хлебом, получатся расстрелы и новые пролития крови? (Аплодисменты справа, смех слева)»140. Кадеты согласились на создание такой комиссии, которая ограничилась бы рассмотрением отчёта министерства внутренних дел о продовольственной операции. К этому предложению присоединились октябристы, крайние правые и само правительство. Предложение было принято Думой, но левые депутаты воздержались или голосовали против.

Заодно с правительством кадеты выступили и при обсуждении вопроса о помощи безработным. Социал-демократическая фракция предложила образовать комиссию для расследования на местах действий правительственных органов, которой следовало бы присвоить в известной степени и исполнительные функции. Так как наблюдавшаяся в то время массовая безработица была вызвана не столько промышленной депрессией, сколько локаутами и политическими преследованиями, социал-демократы считали необходимым организовать помощь безработным независимо от причины их увольнения.

На заседании кадетской фракции 10 марта Струве выдвинул альтернативу — или высказаться против комиссии, или же «для уступки левым вытравить из их предложения всё антиконституционное» 141. Было постановлено предложить Думе образовать комиссию для обсуждения вопроса о размерах денежных средств, которые должно ассигновать государство на помощь безработным, пострадавшим от промышленного кризиса, и для изыскания способов и форм её оказания. Обследование нужд безработных в виде командировки членов Думы на места было признано недопустимым 142.

На заседании Государственной думы 15 марта октябристы вообще выступили против избрания комиссии и за организацию помощи безработным в порядке частной благотворительности 143. Министр торговли и промышленности присоединился к предложению кадетов, но решительно возражал против предложения социал-демократической фракции о посылке Думой депутатов для расследования вопроса о безработице на местах, а также против оказания помощи тем безработным, которые страдают от безработицы «по собственной воле от забастовок» 144.

При голосовании предложения кадетов большинством Думы была принята поправка Церетели об исключении слов «пострадавшим от промышленного кризиса». После этого Головин, опасаясь, что и поправка социал-демократов о расследовании на местах при посредстве членов Думы также может легко собрать большинство голосов, твёрдо решил во что бы то ни стало устранить её от баллотировки. Воспользовавшись тем, что в ней не было указано, каким именно путём комиссия должна производить расследование на местах, Головин заявил, что вопрос об организации расследования на местах может быть поставлен как самостоятельный вопрос на одном из ближайших заседаний, когда кто-либо из членов Думы внесёт в письменной форме предложение об организации такого расследования 145. Дума баллотировкой признала вопрос невыясненным. Таким образом, важнейший вопрос о том, должно ли быть расследование на местах, остался нерешённым, и Дума к нему больше не возвращалась.

Следующим «подводным камнем», угрожавшим столкнуть Думу с «парламентского» пути, был вопрос о политической амнистии. Левые фракции решили внести законопроект об амнистии. Кадеты усмотрели в этом «революционный жест», дававший правительству и черносотенцам повод обвинять Думу в посягательстве на прерогативы монарха (ст. 23 Основных законов).

На заседании кадетской фракции 26 февраля Милюков заявил, что внесение законопроекта представляет «политическую опасность и противоречие со взглядами I Думы». Но и обращение к монарху по примеру прежней Думы «сложно», так как не соберёт большинства. Остаётся одно: если законопроект будет внесён, следует передать его в комиссию для обсуждения юридического вопроса, есть ли у Думы право рассматривать такие законопроекты. Родичев нашёл опасным с точки зрения «бережения Думы» даже сдачу законопроекта об амнистии в комиссию. Последняя «непременно внесёт законопроект, а на всё время существования этой комиссии будет нарекание, что Дума нарушает прерогативу монарха. Если будет допущена комиссия — конфликт готов». Правильнее— обращение к монарху через Головина. Но по мнению Тесленко, «наши основные законы категоричны. В них амнистия предоставляется монарху. Поэтому законопроект невозможен, обращение к монарху также невозможно» по тактическим соображениям: не поддержат левые, не желая просить монарха, и не поддержат правые, не желающие амнистии. В то же время нельзя и молчать — «будет рваться связь с народом». Выход был найден Кизеветтером. Он предложил выступить с заявлением, что «амнистия волнует страну, партия народной свободы поднимала этот вопрос в I Думе, теперь она стоит на той же точки зрения» 146.

Уклончивая позиция кадетских лидеров в вопросе об амнистии вызвала «бунт» крестьянских депутатов, входивших в парламентскую фракцию партии народной свободы. На заседании фракции 3 апреля крестьянин Семёнов говорил: «От нас страна требовала амнистии. Что мы скажем дома, возвратившись, и когда спросят нас: «Что вы сделали для освобождения заключённых?» Нас страна не поймёт, если мы выступим только с декларацией… Надо обратиться к монарху». Ершов предупредил, что «если фракция станет на путь декларации, то она наполовину сократится». Этот ультиматум ударил по нервам левых кадетов, и они стали настаивать на обращении к монарху как наиболее понятном крестьянам. Критикуя кадетское руководство, Тахтамиров говорил: «Мы ни за законопроект, ни за обращение к монарху. Значит, между двух стульев? Что скажет провинция? Мы не хотим, значит, испробовать всех путей? Мы должны стоять за обращение к монарху. Это по крайней мере определённо! И пусть страна видит, что мы всё сделали!» 147

Большинством 27 голосов против 24 решено было обратиться к монарху и принять на себя в этом отношении инициативу 148. Но партийные верхи игнорировали постановление фракции.

На заседании фракции 23 апреля И. Гессен и В. Гессен защищали ту точку зрения, что Думу необходимо направить по пути выработки и обсуждения законопроектов практического значения: о преобразовании местного суда и т. п. Вопросы же об отмене смертной казни и амнистии следует отложить до более благоприятного времени. Эти мысли развивал и Милюков. По его мнению, «ставя вопросы об амнистии и об отмене смертной казни, мы демонстрируем своё бессилие. Прошлая Дума продемонстрировала это своё бессилие, поставив эти вопросы. Надо сознаться, что… в этой области мы бессильны. В другой же области, законодательной, мы ещё имеем большую силу. И можно быть уверенным, что если мы эти вопросы (практического законодательства) выдвинем, то за нас будут многие из крестьян» 149. Напротив, Шингарёв и Юренев полагали, что именно отклонение законопроектов об отмене смертной казни и амнистии и будет демонстрацией бессилия Думы. Но большинством решено было проводить в Думе необходимость отклонения вопросов об амнистии и об отмене смертной казни, а в первую очередь выдвинуть законопроекты о местном суде и местном самоуправлении 150.

На заседании Государственной думы 24 мая И. В. Гессен предложил снять с ближайшей очереди вопрос об отмене смертной казни и об амнистии и приступить к рассмотрению законопроекта о местном суде. В мотивировке этого предложения подчёркивалось, что при существующих условиях Дума не в состоянии добиться каких-либо положительных результатов в вопросах об амнистии и отмене смертной казни. Поэтому рассмотрение этих вопросов будет иметь значение лишь более или менее яркой, но бессильной и опасной демонстрации.

Предложение кадетской фракции вызвало возмущение левой части Думы. Трудовик Булат напомнил, что «вся выборная агитация велась при постоянных требованиях амнистии, что всё население требовало, чтобы мы в первую очередь поставили законопроект об амнистии, что нас провожали в Думу с криками об амнистии, что сюда шлют наказы об амнистии…»151. Предложение о снятии с ближайшей очереди законопроекта об отмене смертной казни прошло, но вопрос об амнистии большинством в 193 голоса против 173 было решено поставить на повестку ближайшего заседания Думы 152.

На заседании Думы 28 мая Маклаков предложил передать законопроект об амнистии в особую комиссию для предварительного рассмотрения и представления заключения о его желательности. При этом он не скрывал, что «если нам придётся высказаться по существу его, то… мы должны будем подать голос против него»153. Трудовики же требовали принять законопроект в принципе и сдать его в комиссию для дальнейшей разработки. Таким образом, предложения кадетов и трудовиков взаимно исключали друг друга. Тем не менее большинство трудовиков, не искушённых в тонкостях парламентской техники, не отдавали себе отчёта, до какой степени цель предложения кадетов идёт вразрез с их собственными желаниями, и голосовали вместе с кадетами за предложение Маклакова. Большинством в 260 голосов против 165 было постановлено сдать законопроект на рассмотрение предварительной комиссии, чтобы решить вопрос о возможности внесения его в Думу 154.

С точки зрения кадетов, самой опасной «занозой», всё время бередившей Думу и мешавшей ей «законодательствовать», были настойчивые попытки Столыпина при помощи правых добиться от Думы осуждения революционного террора.

Кадеты оказались перед сложной дилеммой. Правительство, крайние правые, октябристы и даже мирно-обновленцы угрожали, что, «если Государственная дума не осудит политических убийств, она совершит его над собой» 155. В то же время кадеты понимали, что осуждение революционных насилий может быть истолковано как одобрение военно-полевых судов. По это было бы равносильно утрате всех связей с демократическими кругами. В результате в рядах кадетов наблюдались сильные колебания. Тем не менее эволюция их и в этом вопросе шла по линии капитуляции перед Столыпиным.

Как уже отмечалось, вопрос о необходимости установления отношения к революционному террору обсуждался в ЦК и парламентской фракции партии народной свободы ещё до открытия думской сессии. Тогда было решено уклоняться от открытого осуждения террористических актов и революционных насилий вообще.

9 февраля 1907 г. Совет министров, учитывая, что продолжение деятельности военно-полевых судов неблагоприятно отразится на совместной работе правительства с законодательными учреждениями, решил не вносить в Государственную думу представление о сохранении закона об этих судах156. Но когда в Думе был возбуждён вопрос, чтобы правительство прекратило их действие ранее законного срока (20 апреля 1907 г.), Столыпин сделал вопрос об отмене военно-полевых судов предметом торга. Он соглашался уничтожить их при условии, если Дума скажет «слово умиротворения» 157.

13 марта в Думе должно было обсуждаться предложение правых о том, чтобы Государственная дума выразила «своё глубокое порицание и негодование всем революционным убийствам и насилиям»158. Накануне на собрании парламентской фракции Татаринов предложил, чтобы завтра один из кадетских ораторов ответил на прямой вопрос справа, как партия относится к политическим убийствам. Сам Татаринов предпочитал бы оставаться на позиции I Думы, которая отказалась осудить террористические акты, убийства и насилия. Но правые кадеты настаивали на уступке черносотенцам. Петражицкий предлагал не позволять членам партии восхвалять в Думе убийства. Маклаков считал, что «Дума никогда не может одобрять убийства… и по этому вопросу нет и не может быть мнения партии, а только мнения отдельных членов партии и партийной дисциплины в данном вопросе нет». Напротив, Якушкин и Долгоруков находили, что по вопросу о политических убийствах невозможно допустить противоречивые мнения членов партии и что свобода мнений по этому поводу совершенно недопустима к оглашению в Думе. Милюков, стремясь сгладить противоречия между крайними флангами партии, отстаивал прежнюю точку зрения о том, что не следует выступать ни с оправданием, ни с осуждением политических убийств. С Милюковым солидаризировался Кизеветтер, заметивший, что, «быть может, и наступит такое положение, когда мы должны осудить политические убийства, но сейчас нет основания делать такой важный шаг» 159.

Впрочем, и взгляды самого Милюкова не отличались последовательностью и устойчивостью. В своих мемуарах он рассказал о своём визите к Столыпину. Тот прямо поставил условие: если Дума осудит революционные убийства, то он готов легализировать партию народной свободы. Милюков стал объяснять, что он не может распоряжаться партией. Столыпин предложил: «Напишите статью, осуждающую убийства; я удовлетворюсь этим». Милюков заколебался. Он поставил условием, чтобы статья была без подписи. Столыпин согласился и на это. Милюков сказал тогда, что он принимает предложение условно, ибо должен поделиться с руководящими членами партии, без согласия которых такая статья не могла бы появиться в партийном органе. Столыпин пошёл и на это. Прямо от Столыпина Милюков поехал к Петрункевичу. Старый вождь партии страшно взволновался: «Никоим образом. Вы губите собственную репутацию, а за собой потянете и всю партию… Лучше жертва партией, нежели её моральная гибель». Статья не была написана 16°.

Но по мере того как всё заметнее обнаруживался крах надежд на образование прочного «парламентского» большинства, кадеты стали переходить на мирнообновленческую позицию. На заседании фракции 3 апреля И. В. Гессен заявил, что «теперь политическая ситуация такова, что мы можем в особенной форме, но всё же выразить осуждение политическим убийствам. Это единственная правильная позиция партии… С левыми вряд ли можно сойтись, ибо мы не левые и на это надо оставить надежду» 161.

На следующем заседании фракции, 4 апреля, Пергамент внёс резолюцию с осуждением политических убийств. Напрасно один из «староверов», Богданов, возражал против такой резолюции, указывая, что «это будет уступкой правым… Мы дадим нравственное право правительству принимать репрессии». Формулируя мнение большинства, Тесленко заявил: «У нас скорее беспорядочная анархия, и осудить такую анархию мы можем» 162. Резолюция Пергамента была принята, причём решено было предложить информационному бюро по возможности постараться оттянуть рассмотрение в Думе вопросов об амнистии и осуждении политических убийств. Если же это не удастся, то первым поставить на повестку «осуждение» ,63.

Заявление правых об осуждении политических убийств несколько раз откладывалось и было поставлено на повестку заседания Думы только 15 мая. Для правых нежелание большинства Думы дезавуировать революционный террор и тем морально поддержать правительство было бы удобным поводом для разгона II Думы. С другой стороны, социал-демократы, эсеры и энесы не побоялись поднять брошенную перчатку и настаивали на обсуждении предложения правых, имея в виду выяснить, что террористические акты являются ответом на правительственный террор. Всё же Дума голосами кадетов, трудовиков и польского коло постановила снять этот вопрос с очереди 164.

Но на этом длинная эпопея с провокационным заявлением правых не закончилась. 17 мая, когда обсуждался вопрос об истязаниях заключённых в тюрьмах Прибалтийского края, кадеты вставили в свою формулу перехода к очередным делам осуждение политических убийств 165. Но трудовики не пошли за кадетами, и Дума приняла формулу левых, осуждавшую незакономерные действия полицейской власти и умалчивавшую о красном терроре 166.

Больше всего кадетов беспокоило, что Дума не производит впечатления работоспособности.

В целях противодействия «обычному митингованию» левых фракций кадеты провели новый наказ. Теперь предложение о закрытии записи ораторов, о сокращении времени и неполном прекращении прений считалось отклонённым, если против него выскажется не менее 100 членов Думы (прежде — не менее 50 человек). Кадеты внесли также предложение, чтобы вопрос о направлении запроса, равно как и принятие или отклонение его по существу, решался в Думе по выслушивании только одной речи — за и одной — против. Правда, ввиду возражений слева это предложение было принято частично, с исключением подчёркнутых слов. Но кадеты при помощи правых добились, чтобы для запросов отводился только один день в неделю.

Кадеты систематически проваливали срочность запросов. Так было поступлено с запросами об истязаниях заключённых в Акатуйской тюрьме, о преследовании петербургским градоначальником профессиональных организаций рабочих, о столкновении между тюремной стражей и заключёнными в центральной тюрьме Риги, о забастовке судовых команд в портах Каспийского моря и т. д.

При обсуждении запросов Головин неоднократно лишал слова левых ораторов, когда они пытались говорить об общей политике правительства. В своих же формулах перехода кадеты тщательно избегали упоминания об ответственности правительства за незакономерные действия местных властей.

Угодничество кадетов перед царизмом ярко проявилось и при обсуждении государственной росписи доходов и расходов на 1907 г. Предвыборные обещания о том, что в своей «осаде» правительства кадеты используют бюджетные права Думы, были безжалостно выброшены за борт. Теперь они заявляют, что «роспись на 1907 год вряд ли возможно использовать как орудие политической борьбы»167. При этом в защиту своей оппортунистической тактики кадеты обычно приводили два аргумента: 1) принципиально отказаться от утверждения новой росписи означало бы сразу и решительно вступить в крайне острый конфликт с правительством и поставить на карту судьбу Думы чуть ли не в первые же дни её существования и 2) отказ утвердить бюджет как угроза не очень сильное средство, потому что бюджетные права Думы крайне невелики; население вовсе не подготовлено к идее незаконности налогов, не разрешённых народными представителями, к тому же при господстве косвенного обложения неплатёж налогов не может привести к истощению казны и победе над правительством 168.

В действительности, несмотря на ничтожность прав Думы, указывал Ленин, «фактически известная зависимость правительства от утверждения бюджета Думой существует» 169. Царскому правительству был необходим заём для покрытия дефицита по чрезвычайным расходам, но вера иностранных банкиров в кредитоспособность России во многом зависела от Думы. Здесь её голос был чрезвычайно важен. «Никто не мог бы так много сделать для лишения Столыпиных и Ко европейской финансовой поддержки, как Дума» 170, — писал Ленин. Кадеты и на этот счёт поспешили рассеять опасения правительства.

На заседании парламентской фракции 15 марта Кутлер признал нежелательными демонстрации в виде не-утверждения некоторых частей росписи. Он также считал, что Дума не может отказать в разрешении заграничного займа, так как дефицит в росписи составляет 188 млн. руб. Фёдоров сообщил, что «в Париж уже уехало лицо с заявлением, что Дума не вмешивается в концессии». По мнению Фёдорова, «следовало бы войти в сношение с Государственным советом, чтобы сладить бюджет совместно». Было постановлено, что борьба должна вестись за законодательное расширение бюджетных прав Думы, для чего необходимо выработать законопроект об изменении бюджетных правил 8 марта 1906 г. в частях, не включённых в Основные законы 171.

На заседании Думы 20 марта кадетские ораторы Кутлер и Струве заявили, что не только не будут касаться общей политики правительства, но и в отношении росписи не пойдут «путём беспредметных демонстраций», а сделают «всё, что можно сделать в интересах народа с данным нам расходным бюджетом, в рамках действующего бюджетного права» ,72.

Играя на страхе трудовиков перед роспуском Думы, кадеты убедили их не голосовать за предложения социал-демократической фракции и группы социалистов-революционеров об отклонении бюджета целиком без передачи в комиссию. Дума 27 марта постановила передать роспись в бюджетную комиссию, и таким образом судьба бюджета была более или менее предопределена.

Раболепство кадетов перед Столыпиным обнаружилось и в связи с так называемым зурабовским инцидентом. При обсуждении законопроекта о величине контингента новобранцев на закрытом заседании Думы 16 апреля социал-демократический депутат А. Г. Зурабов обратил внимание на то, что «.. армия в самодержавном государстве не будет никогда приспособлена в целях внешней обороны, что такая армия будет великолепно воевать с нами… но всегда будет терпеть поражение на Востоке». В этих словах правительство и черносотенные депутаты усмотрели «оскорбление армии». Министры ушли из зала заседания. Растерявшийся Головин объявил перерыв, во время которого он ходил в министерский павильон и обещал провести через Думу осуждение поступка Зурабова. Но сочувствие, с которым были встречены слова Зурабова левыми депутатами, крайне осложнило задачу Головина. Тогда он прибег, по собственному признанию, к уловке: «Я решил неожиданным предложением внести смятение среди левых и таким образом надеялся получить большинство за нежелательное для них предложение… Я выразил глубокое сожаление, что в стенах Думы раздалась речь, недостаточно уважительная к доблестной русской армии, и за эту речь я, как председатель Думы, делаю Зурабову замечание и лишаю его слова — и сразу же: одобряет ли Дума действия председателя? (Левые ушли из зала, предложение принято единогласно.)» 173.

Но этого Столыпину показалось мало, и он потребовал, чтобы Дума приняла резолюцию с выражением «уважения к доблестной русской армии и уверенности в беззаветной её преданности родине и царю» и исключила на несколько заседаний Зурабова. Головин принял эти условия, но тут встретилось неожиданное препятствие со стороны польского коло. «Головин просил, чтобы я его принял, и был у меня в 12 час. ночи, — писал Столыпин Царю, — он очень смущён и говорит, что не мог выполнить моё желание вследствие отказа польского коло голосовать за. исключение Зурабова. Головин обещал мне всё сделать, чтобы провести первое моё предложение, и обещал завтра же быть у военного министра с извинением за происшедшее» 174.

«Смущение» Головина отчасти объяснялось и тем, что «он, видимо, побаивался голосования и вполне сознавал, что в случае отказа Думы в утверждении контингента новобранцев она будет распущена». Впрочем, у Столыпина сложилось впечатление, что «вопрос всё же пройдёт, так как роспуска панически боятся» 175. Действительно, законопроект был принят голосами кадетов, правых, казачьей группы, мусульман и польского коло, но левые фракции, в том числе и трудовики, голосовали против.

Аграрный вопрос в Думе. В отличие от I Думы кадеты не спешили теперь с инициативой в аграрном вопросе. Приоритет в возбуждении этого вопроса принадлежал Трудовой группе. Вслед за декларацией правительства ею был внесён «Проект основных положений земельного закона», который почти целиком воспроизводил записку 104 депутатов-трудовиков в I Думе.

Кадеты предложили сперва немедленно передать аграрные проекты в комиссию, но, встретив отпор со стороны депутатов-крестьян, вынуждены были пойти на открытие прений. Но при этом кадеты предостерегали от «злоупотребления» предварительными прениями. «Повторить опыт первой Думы, спорившей об аграрном вопросе три недели, было бы убийственно для второй Думы» 176, — писал Милюков.

Такая «светобоязнь» объяснялась тем, что со времени разгона I Думы кадеты проделали значительный крен вправо.

В новом проекте земельной реформы, разработанном аграрной комиссией кадетской партии, вопрос об изъятиях из принудительного отчуждения был поставлен гораздо шире и определённее, чем по проекту «42-х», внесённому в I Думу. По этому проекту крупные владения подлежали отчуждению без всяких исключений. Теперь не подлежали обязательному выкупу «высокоинтенсивные» хозяйства при наличии более высокой урожайности, чем у окрестных крестьян, или при технически-заводском характере имения. Если по проекту «42-х» вознаграждение за отчуждаемую землю относилось полностью за счёт государства, то теперь примерно половина расходов возмещалась крестьянами. Наконец, из нового проекта исчезло признание национализации в виде образования постоянного государственного фонда: земля должна отводиться не во временное, а в постоянное пользование.

Защищая на заседании аграрной комиссии необходимость изъятий из принудительного отчуждения по этим признакам, А. А. Кауфман указывал, что «у нас нет никаких оснований ожидать, что крестьяне в достаточно скором времени перейдут к высшим формам хозяйства, принятым сейчас во владельческих экономиях. При таких условиях принудительное отчуждение владельческой земли с такими высшими формами хозяйства было бы опасно» 177.

Казалось, земли, обычно сдаваемые в аренду, а также обрабатываемые крестьянским инвентарём, подлежали отчуждению без всяких ограничений. Но, с точки зрения Кауфмана, и в определении тех земель, какие можно и какие нельзя отнести к категории «обычно сдаваемых в аренду», могут встретиться затруднения ввиду существования разных промежуточных и переходных типов 178.

Аграрная комиссия учитывала, что новый проект земельной реформы не встретит сочувствия со стороны крестьян. Кауфман даже допускал, что «в Думе составится крестьянское большинство, которое останется глухо к нашим аргументам. Но… наша обязанность защищать то, что мы считаем истиной, хотя бы и вразрез с крестьянскими взглядами» 179.

Проект аграрной комиссии был рассмотрен сперва в ЦК (9 марта), а затем (17–18 марта) и в парламентской фракции партии.

Левые кадеты находили, что исчезновение государственного фонда и отвод отчуждённых земель в постоянное пользование, т. е. по сути дела в собственность частных лиц, уничтожают главнейшее основание программы — право каждого на землю по потребительской норме и возможность перераспределения земель в будущем.

Было постановлено оставить проект в том виде, в каком он вышел из аграрной комиссии. Ввиду существенных отступлений от постановлений III съезда партии предлагалось внести этот проект не от фракции, а от группы членов партии, как в прошлую Думу был внесён проект «42-х». Но большинством было решено законопроект считать фракционным, иначе различные мнения отдельных представителей фракции чрезвычайно осложнят положение 18°.

Обращаясь к крестьянским депутатам, Милюков на страницах «Речи» подчёркивал, что новый проект кадетской партии — «крайний предел осуществимого в настоящее время. Судьба проекта, а может быть, и самой Думы зависит теперь от того, поймут ли крестьяне такое значение земельного проекта партии народной свободы. Если все они дружно соединятся для его поддержки, тогда дело можно считать почти выигранным. Если, напротив, они разобьются в своих симпатиях и отдадут своё сочувствие и свои голоса проектам более крайним, тогда, мы сильно опасаемся, кадетский проект останется той «синицей», которая будет выпущена из рук в погоне за «журавлём в небе»» 181.

Выступая в Думе с защитой аграрного проекта кадетской партии, Кутлер сосредоточил главный огонь налево. Он признал идею национализации, из которой исходил проект Трудовой группы, «величайшей несправедливостью», покуда остаются остальные виды частной собственности. Считая право на землю по трудовой норме неосуществимым, кадетская партия предлагает дать крестьянам земли по потребительской норме или даже меньше, столько, сколько её окажется. Земли, подлежащие отводу крестьянам, должны быть отданы не во временное пользование, а окончательно в крестьянское владение. Следует ограничить крестьян только в праве отчуждения и в праве залога, т. е. предотвратить в будущем широкое развитие купли и продажи земли. Кадетская партия отвергает даровое отчуждение помещичьей земли и настаивает на справедливой оценке, которая может быть получена путём капитализации того дохода, который земля даёт при хозяйственной её эксплуатации. Что же касается условий пользования крестьянской землёй в пределах общин или сельских обществ, то кадетская партия полагала бы, что «закон не должен этого предрешать. Надо предоставить самим крестьянам устроиться так, как им удобнее» 182.

Новый проект кадетской партии вызвал единодушное осуждение со стороны крестьянских депутатов без различия партийной принадлежности.

Даже монархически настроенные депутаты-крестьяне произносили в Думе речи, проникнутые непримиримой враждой к помещикам, в том числе и к кадетским. Так, крестьянин Витебской губернии Ф. И. Петроченко в начале своей речи заявил: «Я до смерти буду защищать царя и отечество от врагов внешних и внутренних». Но далее, обращаясь к помещикам, он сказал: «Сколько прений ни ведите, другого земного шара не создадите. Придётся, значит, эту землю нам отдавать». К кадетскому выкупу по «справедливой оценке» Петроченко отнёсся отрицательно: «Кутлер, как человек богатый, дорого сказал, и мы крестьяне бедные, столько не можем заплатить..»183

Ещё более решительную позицию занимали трудовики и эсеры.

Члены Трудовой группы, конечно, не были все на одно лицо. В нашем распоряжении имеются данные о занятиях 90 трудовиков (из 104). Среди них было 49 крестьян-земледельцев, 2 — рабочих, 8 — служащих, 8 — учителей, 8 — торговцев, 4 — священника, 4 — врача, 2 — волостных старшины, 3 — землевладельца (от 120 до 850 дес. земли), 1—офицер, 1—заводчик. Довольно пёстрой была группа и в политическом отношении. Лишь около 25 % всех её членов прошли на выборах как вполне определившиеся трудовики; большинство выступало в качестве левых (в смысле «левее к.-д.») или просто прогрессистов. Среди трудовиков была группа депутатов, политические взгляды которых были совершенно неопределёнными: их связывали с Трудовой группой лишь её земельные требования. Таковы были прежде всего депутаты Подольской губернии, прошедшие на выборах в качестве «беспартийных» 184.

При обсуждении в Думе острых и крупных вопросов трудовики колебались, и на их решениях то сказывалось влияние более левых фракций, то эти решения получали кадетский отпечаток. Впервые заметное разногласие внутри Трудовой группы обнаружилось при обсуждении вопроса о помощи голодающим, когда правая часть во главе с лидером группы А. Л. Караваевым выступила против предложения с.-д. и с.-р. о посылке депутатов на места. Затем серьёзное недовольство, на этот раз среди левой части, возникло в связи с решением большинства членов фракции голосовать вместе с кадетами за передачу бюджета в комиссию. В этом случае Трудовая группа резко разошлась не только с социал-демократами, но и с двумя народническими группами (социалистами-революционерами и народными социалистами), которые высказались за отклонение бюджета en bloc до рассмотрения в комиссии 185. При обсуждении в собрании парламентской фракции Трудовой группы вопроса о контингенте новобранцев большинство (29 голосов) было против того, чтобы давать солдат, меньшинство же (17 голосов) — за то, чтобы дать, хотя и в сокращённом виде. При этом собрание предоставило меньшинству право воздержаться от баллотировки 186.

Эти колебания не могли не возбудить у кадетов надежды расколоть Трудовую группу и «ассимилировать» более умеренную часть её членов. Ещё 4 марта центральный комитет кадетской партии постановил возможно чаще устраивать беседы с крестьянами-депутатами. Лекторами были намечены Кутлер (по аграрному вопросу), Колюбакин (о тактике Государственной думы), Милюков и Протопопов 187. С целью привлечения на свою сторону колеблющихся элементов Трудовой группы кадеты с конца марта стали устраивать собрания крестьянских депутатов. Крестьяне метко окрестили кадетских «загонщиков», которые тайно приглашали отдельных депутатов на свои собрания, «мухоловами» 188.

По единство Трудовой группы ярко проявлялось в центральном вопросе первой русской революции — в вопросе о земле. В этом отношении крестьяне-трудовики решительно отвергали любой компромисс с кадетской аграрной программой.

Крестьянин А. Е. Киселёв (Тамбовская губерния) высмеял потуги кадетской партии изобразить свой проект как «максимум возможного за минимальные издержки». Он сказал: «Во имя практических соображений партия народной свободы предлагает произвести принудительное отчуждение земель частновладельческих и передать их крестьянам за выкуп и притом часть этого выкупа, примерно половину, как сказал депутат Кутлер, взять прямо в виде выкупа, а другую часть — косвенно, в виде государственного налога. Другими словами, партия народной свободы предлагает нам купить землю, значит, она предлагает в сущности то же самое, что предлагают правительство и правые… Партия народной свободы говорит: мы сочувствуем широкой постановке аграрной реформы, но национализация земли в настоящее время, при настоящих условиях, невозможна. Это дело далёкого будущего, поэтому лучше дать синичку в руки, чем журавля в небе. Товарищи крестьяне, за 250 лет крепостного права нам дали такую синичку в 1861 г., но долго ли мы были сыты ею?.. Неужели нам нужно ещё и ещё платить, чтобы выкупить ту самую землю, которая уже нами куплена?.. Нет, я думаю, мы должны потребовать, мы должны взять всю землю, и этот журавль, о котором говорит партия народной свободы, не в небе, а на земле..»189

Депутат В. В. Евреинов (Астраханская губерния) разоблачил фарисейство и лжедемократизм кадетской партии, которая и хочет опереться на народ, и не доверяет этому народу. Она, например, предполагает составить местные земельные комитеты из помещиков и крестьян в равном количестве, а в качестве «примирителей» будут чиновники, которые несомненно дадут перевес помещикам. «Почему же партия народной свободы, называясь партией «народной свободы», — спрашивал Евреинов, — не доверяет комитетам, избранным не чиновническим способом, а демократическим путём?» 190

По поводу заявлений крестьянских депутатов о том, что народ «сметёт все препятствия» и сам возьмёт землю, Шингарёв заметил, что это будет «величайшим несчастьем в нашей жизни», так как «захватный» принцип приведёт к земельной анархии и междоусобице191.

Кадеты неоднократно пытались гильотинировать прения по аграрному вопросу. Уже 26 марта во избежание «непроизводительной траты времени» кадеты внесли предложение прекратить запись ораторов, сократить время, им отведённое, и поскорее приступить к выборам аграрной комиссии 192. Решение избрать комиссию было принято, но предложение о сокращении прений голосами правого и левого крыла Думы было отклонено.

Перед окончанием аграрных прений 10 мая с программной речью выступил Столыпин. Его речь явилась как бы ответом на постановление аграрной комиссии Думы, которая 9 мая по настоянию трудовиков единогласно (за уходом правых и части поляков) признала необходимым принудительное отчуждение помещичьей земли для расширения трудового землепользования193.

В своей речи Столыпин заявил, что национализация земли, предлагаемая левыми партиями, представляется правительству гибельной для страны, так как с уничтожением класса 130 тыс. помещиков исчезли бы и «очаги культуры», вследствие чего катастрофически понизился бы и общий культурный уровень страны. Такое разрешение аграрных вожделений возможно только путём насилия. Недаром с думской кафедры была брошена фраза: «Мы пришли сюда не покупать землю, а её взять». Но правительство не позволит «обездолить 130000 владельцев и оторвать их от привычного и полезного для государства труда».

Если с левыми партиями Столыпин разговаривал языком угроз, то с кадетами он полемизировал в любезном тоне. Столыпин даже похвалил их докладчика Кутлера за то, что тот отнёсся очень критически к началам национализации земли и признал за крестьянами право неизменного, постоянного пользования землёй. Но кадетский проект представлялся Столыпину во многом противоречивым, потому что, признав за крестьянами право постоянного пользования землёй, он вместе с тем для расширения их владений считал необходимым нарушение постоянного пользования соседей крестьян помещиков. А это поведёт, по мнению Столыпина, в конечном выводе к той же национализации земли.

Но, отмежевавшись от кадетского проекта, который он назвал презрительно «полуэкспроприацией, полунационализацией», Столыпин вместе с тем заимствовал у кадетов идею образования государственного земельного фонда с низкими платежами в Крестьянский банк и раскладкой остальных на всю страну.

В общих чертах дело сводилось бы к следующему. Государство закупало бы добровольно предлагаемые в продажу частные земли, которые вместе с землями удельными и казёнными составляли бы государственный фонд. Из него получали бы землю на льготных условиях малоземельные крестьяне. Но так как в настоящее время крестьянство оскудело, ему не под силу платить высокий процент, то государство и приняло бы на себя разницу в проценте, выплачиваемом по выпускаемым им листам, и тем процентом, который бы был посилен крестьянину. Таким образом, вышло бы, что все классы населения помогают крестьянину приобрести ту землю, в которой он нуждается.

Этот план, с точки зрения Столыпина, более гибкий, чем тот способ огульного принятия на себя государством платежа половинной стоимости земли, который предлагает партия народной свободы. Если бы одновременно был установлен выход из общины и создана таким образом крепкая индивидуальная собственность, было бы упорядочено переселение, облегчено получение ссуд под надельные земли и создан широкий мелиоративный землеустроительный кредит, то отпала бы и необходимость в обязательном отчуждении, в котором напрасно видят какое-то волшебное средство от всех бед.

Впрочем, Столыпин признавал, что принудительное передвижение земельных границ действительно может явиться необходимым, но в виде исключения, а не общего правила. Обязательное отчуждение возможно, например, при переходе к лучшему способу хозяйства, когда надо устроить водопой, дороги, перегон к пастбищу, избавиться от вредной чересполосицы 194.

Кадеты увидели в речи Столыпина «поворотный пункт», с которого начинается «новая эра правительственной политики по аграрному вопросу» 195. Им казалось, что уже одно то, что Столыпин признал возможным в известных случаях принудительное отчуждение, открывает лазейку для компромисса, приемлемого для обеих сторон.

На заседании парламентской фракции 10 мая И. Гессен говорил: «Речь Столыпина внесла то новое, что правительство признаёт обязательное отчуждение, но только по отношению к чересполосицам, выгонам и т. п. Она не очень-то расширяет эту грань неприкосновенности земельной собственности. Но всё же определённый принцип провозглашён». Эту же точку зрения развивал и Петрункевич: «Теперь сила на стороне правительства, а не Думы. Но всё же посмотрите перемену в самом правительстве. В прошлом году оно, менее сильное, заявило недопустимость отчуждения. И это правительство, более сильное, провозглашает этот принцип». Либеральный Манилов не задумывался над мотивами такой перемены во взглядах правительства. Он предпочитал тешиться сладкими грёзами о том, что «пройдёт, может быть, ещё год и правительство под давлением тех же факторов (? — Е. Ч.) пойдёт и дальше». Один только Шингарёв высказался более осторожно: «Мы провозгласили принцип отчуждения— правительство же урезало до неузнаваемости те границы, которые провели». Но и он был подкуплен упоминанием Столыпина об обязательном отчуждении, заявив с облегчением: «Мы ждали даже худшего». Не разделяя сдержанного тона Шингарёва, депутат Татаринов, ходивший до этого в «левых», без дипломатических увёрток выпалил: «А передо мной речь Столыпина открыла более приятные перспективы. Я вижу, что столковаться можно…»196

Мнимыми уступками Столыпина кадеты воспользовались для примирения с аграрными законами по ст. 87 Основных законов. Ещё в период междудумья кадеты не скупились на резкие фразы по адресу указа 9 ноября 1906 г., расценивая его как «адский план», угрожающий «форменной гражданской войной» в деревне197. Но теперь послышались новые песни.

На заседании парламентской фракции 10 мая И. Петрункевич поднял вопрос об отношении к министерским аграрным законопроектам, внесённым в Думу в порядке ст. 87. Он предупредил, что, «как только вы отнесётесь к ним отрицательно, кончено, вас распустят». В завязавшейся дискуссии Колюбакин заявил, что «Дума уступать не должна». На это возразил Родичев, считавший, что «отменить закон по ст. 87 об общине начисто, пожалуй, и не очень целесообразно. Там ценно освобождение личности от рабства общине» 198.

Дискуссия об отношении к законам по ст. 87 была продолжена в заседаниях фракции 13 и 14 мая.

Левое крыло, преимущественно провинциальные депутаты, высказалось за прежнее отрицательное отношение к этим законам. Оно считало, что не следует откладывать их рассмотрение и отмену. По мнению Перелешина, указ 9 ноября был вызван «желанием создать чёрную сотню в деревнях… Мы имеем право такой закон отменить. И мы должны это сделать. Говорят, Думу распустят. Да, мы должны сохранить Думу, но ещё больше должны заботиться о её чести»199. Категорически возражал против принятия закона об общине, хотя бы и с некоторыми ретушами, депутат Смирнов. С его точки зрения, это «было бы изменой программе и сущности партии, именующей себя защитницей «народной свободы»» 200.

Но большинство членов фракции твёрдо стояло на том, что закон о выходе из общины должен быть переработан, но не отменён вовсе. «Отклонение этого закона, — подчёркивал И. Гессен, — может повлечь роспуск Думы, да и надо создать определённое положение для крестьян, освобождённых уже и от выкупных платежей. Кроме того, на основании этих законов создалась система приобретённых прав, с которыми… считаться приходится»201. Милюков тоже считал, что «не следует принимать бой на законе о выходе из общины, его мало отменить, надобно поставить что-нибудь на его место. Если Дума перестанет существовать по вопросу об отмене закона о выходе из общины и вместо него ничего не будет дано Думой, то это не будет понято страной. Дожидаться же осуществления нашей программы крестьяне могут устать».

Но если официальные кадетские лидеры избегали защиты аграрного законодательства Столыпина, то правые кадеты высказывались более откровенно. Например, Струве прямо заявил, что «осуществление нашей программы сейчас невозможно, поэтому необходимо регулировать те стороны аграрного законодательства, которые затронуты законопроектами по ст. 87». В частности, Струве защищал указ 15 ноября 1906 г. о выдаче Крестьянским банком ссуд под надельные земли, доказывая, что залог земли не должен влечь за собой непременно обезземеление 202.

Совершенно по-иному реагировали на декларацию Столыпина левые фракции. Декларация вызвала возмущение крестьянских депутатов и способствовала консолидации Трудовой группы. После этого заявления лозунг «беречь Думу» потерял значение даже для умеренных членов Трудовой группы. Для трудовиков всё яснее становилось, что «Дума для народа вряд ли может сделать что-либо реальное» 203 и что «правительство прикрывается Думой, как крестом, в который народ верит» 204. На заседании соединённой аграрной комиссии Трудовой группы, народных социалистов, социалистов-революционеров и социал-демократов 13 мая было постановлено в виде вызова правительству внести в Думу перед концом аграрных прений формулу с требованием принудительного отчуждения частновладельческих земель и немедленной отмены аграрных законов по ст. 87. Но трудовики ещё не изжили некоторые иллюзии в отношении кадетов. Поэтому они хотели остановиться на такой формуле, на которую могли бы согласиться и кадеты и которой таким образом было бы обеспечено большинство в Думе. Переговоры трудовиков с другими народническими группами и социал-демократической фракцией выяснили невозможность выработки общей формулы, и 16 мая Ф. К. Васютиным от имени Трудовой группы была внесена следующая формула: «Признавая настоятельную необходимость коренной аграрной реформы путём передачи трудовому народу казённых, удельных, кабинетских, церковных, монастырских и, на началах принудительного отчуждения, земель частновладельческих и поручая своей аграрной комиссии озаботиться скорейшей подготовкой работы, направленной к отмене земельных законов, изданных правительством по 87 ст. и мешающих правильному разрешению аграрного вопроса, Дума переходит к очередным делам» 205.

Перед голосованием формулы перехода к очередным делам после окончания аграрных прений кадеты пытались склонить умеренные элементы Трудовой группы отказаться от идеи общегосударственного земельного фонда как «неосуществимого» 206. Но подавляющее большинство трудовиков высказалось за учреждение государственного фонда и передачу в него всех земель если не сразу, то постепенно. Полемизируя с Кутлером, лидер Трудовой группы Караваев подчеркнул, что «национализация земли не идёт вразрез с воззрениями крестьян» и что «в приговорах, посылаемых в Думу, всегда говорится о требовании всей земли для передачи народу»20?. По поводу инсинуаций кадетов о том, что крестьяне якобы не пойдут на отчуждение их наделов в государственный фонд, трудовик А. И. Семёнов заметил, что «у крестьян земли так мало, что отчуждать её не придётся — она у них и останется; боятся отчуждения только крупные помещики, которые сдают землю в аренду, а сами живут за границей» 208.

Не соблазнила крестьянских депутатов и меньшевистская муниципализация. «Во всяком случае, — говорил Семёнов, — земля должна перейти в руки народа, но не на тех основаниях, которые предлагают социал-демократы, — земельный фонд должен быть один общенародный, земля должна быть в распоряжении всего народа»209. По убеждению Е. К. Чигирика, если областные органы будут заведовать землёй «вроде как помещики, так это всё равно, что самих помещиков оставить»210.

Решительное осуждение крестьянских депутатов вызвал и кадетский проект закона о подготовительных учреждениях по земельным делам, в составе которых было обеспечено преобладание помещиков и чиновников. Далее левые депутаты пришли к заключению, что кадетская партия страшно суживает задачи комитетов. «Если комитеты будут заниматься только собиранием сведений для подготовки реформы, — заявил Беляев, — то они потеряют всякую популярность в глазах населения. Это будут какие-то статистические отделения, а не органы, способные разрешить земельный вопрос, так сильно волнующий население». По мнению Беляева, земельные комитеты необходимо облечь достаточными полномочиями для регулирования земельных отношений в переходный период. Необходима также живая, тесная связь между Думой и земельными комитетами, которая одна только может обеспечить успешный исход аграрной реформы211.

Но кадеты при поддержке польского коло упорно возражали против предложений левых партий. Харламов полагал, что «земельные комитеты, обладающие исполнительной властью, — это те же Советы рабочих депутатов, организовавшиеся во многих местах в период подъёма освободительного движения… Никакое министерство, хотя бы с.-д. или с.-p., не допустит непосредственной связи Государственной думы с земельными комитетами… Связь между Думой и населением мыслима только в форме петиций, назначения парламентских комиссий и производства анкет. Других форм этой связи не существует и быть не может»212.

При баллотировке голоса разбились пополам, и вопрос о составе и функциях земельных комитетов остался нерешённым213.

Но окончательно раскрыло ту пропасть, которая отделяла кадетскую партию от крестьян, составлявших большинство Трудовой группы, поведение кадетов при обсуждении формул перехода после окончания аграрных прений.

На заседании фракции 21 мая председательствующий кн. Долгоруков предложил обсудить вопрос: необходима ли формула перехода или можно просто окончить прения по аграрному вопросу, не мотивируя своего отношения к декларации Столыпина и не давая никаких директив аграрной комиссии?

Шингарёв заявил, что «с точки зрения настроения страны нам необходим мотивированный переход. Иначе страна поймёт нас в том смысле, что мы согласны (со Столыпиным. — Е. Ч.) или испугались». С мнением Шингарёва согласился И. Петрункевич, предложивший в информационном бюро прийти к общему решению вместе с левыми партиями. Таким общим лозунгом было бы принудительное отчуждение без обозначения, в каком виде оно должно иметь место. Но И. Гессен и Кизеветтер призывали перестать оглядываться налево и бояться, что отказ от формулы будет принят за измену214. Милюков подчеркнул, что формула с принудительным отчуждением опасна, так как она несовместима с позицией правительства и приведёт к роспуску Думы, последствием которого будет несомненно изменение избирательного закона215. Большинство решило, чтобы председатель Думы предварительным вопросом выяснил, желательно ли вообще принятие формулы перехода. На случай же, если предложение о снятии вообще формулы провалится, внести предложенную В. Гессеном «формальную формулу», отводящую все другие. В ней должно заключаться только поручение аграрной комиссии, приняв во внимание суждения по земельному вопросу, высказанные в Думе, ускорить выработку аграрного законопроекта216.

Отказ от формулы с принудительным отчуждением вызвал недовольство тех немногих крестьян, которые ещё примыкали к кадетской партии. «Крестьянство, — говорил на заседании фракции депутат Герасимов, — не хочет ждать. Если Дума не скажет, что она за принудительное отчуждение, то крестьяне откачнутся от неё». Депутаты-крестьяне заявили, что если партия не вынесет такой резолюции, то они уйдут из неё217. Этот ультиматум побудил фракцию вернуться к рассмотрению вопроса об аграрной формуле по существу.

На заседании фракции 25 мая Колюбакин выразил опасение, что если кадеты не внесут определённой формулы с принудительным отчуждением и против ожидания пройдёт формула слева и Дума будет распущена, то вся вина будет возложена страной на кадетскую партию и её поведение будет, особенно крестьянством, истолковано как измена аграрному вопросу218–219. Егс поддержал Шингарёв, заметивший, что «беречь Думу надо главным образом в глазах народа. Нас не поймут, если мы не заявим снова о принудительном отчуждении. Отказ от этой формулы будет вызовом стране. Вся аграрная анархия уже идёт, и твёрдое слово Думы о принудительном отчуждении способно будет содействовать успокоению». Шингарёв предложил сперва предварительным вопросом попробовать снять вообще формулу, но если это предложение провалится, то тогда надо внести свою формулу, где были бы ясно выражены основные принципы партии по аграрному вопросу.

Но Милюков твёрдо стоял за прежнее решение фракции по этому вопросу: «Я не боюсь, что мы, может быть, будем дискредитированы, но я верю, что нас поймут после. Мы единственные понимающие положение вещей. И тёмной аудитории поддакивать мы не должны, а, напротив, учить их» 220. Не пасовать перед «тёмной аудиторией» и не переступать демаркационной линии слева призывал фракцию и Маклаков. Он сказал: «Наше отличие от левых то, что они поджигали Думу, а мы предупреждали пожар или тушили. Три месяца мы вели свою линию. Сколько раз мы становились поперёк пути левых, а теперь мы не только не препятствуем, но и помогаем. Ясно, что резолюции — это словесность. Из-за словесности Думу мы подводим под роспуск»221. Челноков обратил внимание на то, что сторонники формулы с принудительным отчуждением не думают о двух вещах: «1-е, ведь все резолюции провалятся, ибо каждая партия будет голосовать только за свою; 2-ое, можно ли написать такую резолюцию, какая была бы по духу хотя бы большинству Думы? Нет, нельзя, потому что одним лозунгом «принудительное отчуждение» вы не отделаетесь. Ведь и Столыпин говорил о принудительном отчуждении. Надо, значит, сказать, что под этим понимается, а раз на эту почву станет вопрос, то пиши пропало… а если принять во внимание, что эта резолюция может иметь для Думы роковое значение, то отсюда ясно вытекает вся бессмысленность того риска, на какой обрекают Думу все ратующие за резолюцию».

Баллотировкой фракция подтвердила своё прежнее постановление внести через председателя Думы предварительный вопрос о необходимости той или иной формулы. Если предварительный вопрос будет отвергнут, то от фракции должна будет внесена формула Гессена 222.

26 мая представителями различных фракций было внесено пять формул перехода к очередным делам, в которых излагались основные положения земельной реформы, предлагаемые этими фракциями. Но член Думы Кизеветтер предложил предварительно поставить вопрос: «Надлежит ли вообще входить в обсуждение и принятие какой-либо формулы, учитывая, что во всякой формуле, приемлемой для большинства, были бы стёрты некоторые черты, имеющие для данной фракции существенное значение, и что взгляды каждой партии на аграрный вопрос высказаны в декларациях их представителей?» 223. Тщетно Березин призывал закрепить постановлением большинства Думы признание принципа принудительного отчуждения 224. Кадет Булгаков заявил, что в настоящее время немыслима такая формула, которая бы объединила большинство Государственной думы, ибо «принудительное отчуждение в программах партий, левее этой фракции стоящих, — это всё вещи различные. Здесь речь идёт не столько о том, «что», сколько о том, «как»» 225. Большинством 238 голосов правых и кадетов против 191 левых Дума решила не принимать никакой формулы перехода к очередным делам 226.

Такое решение Думы оставляло открытой дверь для сговора со Столыпиным на базе его аграрных законов. В этом, собственно, и заключался стратегический план кадетов, когда они не допустили принятия Думой формулы с принудительным отчуждением. Как писал впоследствии Маклаков, «в Думе за принудительное отчуждение было несомненное большинство. Кадеты себя с ним связали и против него голосовать не смогли бы… Но с тех пор, как и Столыпин сам признал его «допустимость» в известных пределах, открылась возможность перехода к постатейному чтению и дальнейшего спора о границах применения «отчуждения», но уже в рамках законов Столыпина. Такой спор о пределах был бы делом будущего; пока же надлежало только не бросать перчатки правительству. 26-го мая кадеты этого и добились»227. Но капитулянтская линия кадетской партии не спасла Думу от роспуска.

Роспуск Думы и государственный переворот 3 июня 1907 г. В начале думской сессии кадеты надеялись, что им удастся образовать в Думе сильный «работоспособный» центр для «органической» законодательной работы, присоединив к себе слева трудовиков, а справа польское коло и октябристов. Головин в своих «всеподданнейших» докладах всячески старался заронить эту надежду в правящие верхи. В своём первом докладе о занятиях Думы с 20 февраля по 31 марта он уверял, что Дума «вступает на путь ответственной законодательной работы», причём «центр тяжести» переносится на подготовительную работу в комиссиях. В следующем докладе за период с 1 апреля по 15 мая указывалось, что «истёкшие с этого времени полтора месяца показали, что эта надежда оправдывается» 228.

Можно утверждать, что и Столыпин некоторое время пытался отыскать в Думе центр, на который правительство могло бы опереться. Близкий к придворным кругам ген. А. А. Киреев в мае писал в своём дневнике: «Столыпин всё старается состряпать центр и рассчитывает для сего на кадет, которых он надеется отделить от ультралевых» 229.

С целью облегчить кадетам задачу по сколачиванию «работоспособного» центра правительство выступило в Думе с «либеральной» декларацией, а в речах главноуправляющего землеустройством и земледелием кн. Б. А. Васильчикова и самого Столыпина признавалось возможным в известных пределах принудительное отодвигание границ для улучшения условий крестьянского землевладения. «Обмолвки» Васильчикова и Столыпина об обязательном отчуждении были пробным шаром, с помощью которого они рассчитывали при посредстве кадетов привлечь на сторону аграрных законов по ст. 87 более умеренную часть крестьянских депутатов. В начале мая Столыпин сказал Челнокову, что он не допустит огульного отвержения его аграрных законов, но для него «пока будет достаточно перехода к постатейному чтению», что он согласен на поправки и что о них «мы сговориться успеем» 230.

Но Столыпину приходилось действовать осторожно из-за ультраправых, которые имели влияние при дворе и всеми силами старались восстановить царя и против Государственной думы, и против Столыпина.

В самом Совете министров был «лазутчик» крайне правых кругов Шванебах, который бдительно следил за тем, чтобы Столыпин не попался на кадетскую удочку. Ещё 13 января 1907 г. на аудиенции у царя Шванебах развивал мысль о том, что заодно с неизбежным роспуском и II Думы надо издать новый избирательный закон, поставив таким образом страну перед совершившимся фактом. Шванебах просил Николая II повелеть заняться выработкой закона теперь же, чтобы всё до мельчайших подробностей было готово до созыва Думы. Но Шванебах в сущности ломился в открытую дверь. Царь ему сказал, что о многом из того, о чём говорил Шванебах, он уже сам думал. Николай II упомянул и о том, что «Крыжановскому поручена выработка нового избирательного закона. Указания же на какое-либо принятое решение в словах и в тоне государя не было»231.

Вскоре после разгона I Думы постоянный Совет объединённого дворянства в своём циркулярном письме от 22 июля 1906 г. признал целесообразным собрать до выборов в новую Думу экстренный съезд уполномоченных дворянских обществ, которому предстояло бы обсудить, приняв во внимание заключения губернских дворянских собраний, основания избирательной системы, обеспечивающей в Государственной думе «равномерное представительство всех интересов и политических направлений» 232.

Как понимали крепостнические зубры «равномерное представительство», видно из постановления Совета объединённого дворянства 6 ноября 1906 г. В нём говорилось: «Не нарушая существующей системы в определении активных и пассивных прав избирателей, признать необходимым в предстоящую избирательную кампанию при производстве выборов в уездах выделить в особую группу мелких землевладельцев, а в губернских избирательных собраниях уравнять права крестьян с другими группами населения, произведя выборы по четырём группам: крестьян, крупных землевладельцев, мелких землевладельцев и представителей городов — пропорционально численности выборщиков той или другой группы, с тем чтобы остающиеся за состоявшимся пропорциональным избранием вакантные места были пополнены уже из общей массы избирателей». По поводу же главных оснований будущего выборного закона Совет пришёл к заключению о желательности введения в выборы смешанного начала сословно-группового, т. е. выборы и по сословиям, и по естественно-бытовым группам или классам населения 233.

Разработанные Советом основания новой избирательной системы были одобрены на II съезде уполномоченных дворянских обществ (14–18 ноября 1906 г.) и несомненно оказали воздействие на правительство. Столыпин приблизительно в это время (конец октября) заявил в Совете министров о необходимости готовиться к пересмотру закона о выборах по непосредственному усмотрению царя, т. е. в прямое нарушение им же изданного закона. Правда, Столыпин сделал оговорку, что «смотрит на пересмотр избирательного закона как на самую печальную необходимость, которую можно допустить только в самом крайнем случае, и надеется даже, что этого не случится» 234.

После зурабовского инцидента царь предложил Совету министров обсудить вопрос, распускать или нет Думу по этому поводу. За роспуск Думы высказался один Шванебах. Никто из других министров к его мнению не присоединился. Кн. Б. А. Васильчиков, А. П. Извольский и Д. А. Философов ещё возлагали надежды на возможность образования «работоспособного» центра, на который правительство могло бы опираться. Коковцов заявил, что «о роспуске в настоящий момент нельзя и говорить по той причине, что мы к роспуску не подготовлены». Совет единогласно вынес решение о нероспуске Думы 235.

Но тут Столыпин заявил, что, собственно, план роспуска Думы у него был уже готов с первого дня думской сессии и что Крыжановский выработал три схемы избирательного закона. Решить, на какой из них остановиться, — это дело двух вечеров. С конца апреля Столыпин стал устраивать «конспиративные» заседания Совета министров для обсуждения вариантов избирательного закона, подготовленных Крыжановским. Было признано, что роспуск Думы с провозглашением нового избирательного закона есть государственный переворот, но что иначе нет возможности выйти из заколдованного круга, созданного нелепым законом гр. Витте. Но по вопросу о порядке издания закона голоса разделились. Коковцов и Шванебах высказались за то, чтобы в указе о роспуске Думы был лишь определён срок её созыва (в январе — феврале 1908 г.) и было бы объяснено, что выборы будут проведены по закону, который Государственный совет представит на утверждение царя. Братья Извольские предлагали объявить о роспуске, ничего не говоря об изменении избирательного закона. Затем, смотря по общественному настроению, издать новый закон или оставаться при старом. Щегловитов считал необходимым III Думу созвать по старому закону 236. Все остальные министры примкнули к мнению Столыпина о том, что издание нового выборного закона должно быть произведено царским манифестом без предварительного обсуждения в Земском соборе или Государственном совете «ввиду невозможности ввергать страну в волнение при второй комбинации или в риск Учредительного собрания при первой. Всякое колебание и коллегиальное обсуждение судеб страны перед лицом страны в революционное время чревато опасностями» 237.

Вместе с тем со стороны Столыпина явственно обнаружилось стремление ограничить суждения на заседаниях Совета министров принятием одной из трёх избирательных схем. У Шванебаха создалось впечатление, что «момент роспуска Думы отошёл вдаль, ибо разговоры всё опять сбивались на возможность образования работоспособного центра, на какие-то совещания с вожаками кадетов, на утверждение бюджета, на меры предосторожности при летнем ваканте Думы. Столыпин опять пожал сомнительные парламентские лавры своею речью по аграрному вопросу и, видимо, прислушивался к пению кадетских сирен. Меня коробила та бесцеремонность, с которою всякие Челноковы, Струве и Гессены вызывали Столыпина к телефону, и мне всё более и более представлялось, что нужен будет какой-нибудь из ряда выходящий скандал, дабы его вынудить расклещиться с Думою» 238.

Между тем в действительности Столыпин вёл двойную игру. Своей программной речью по аграрному вопросу он пытался перебросить мостик в сторону кадетской аграрной программы. Но в то же время он боялся лишиться доверия царя и дворцовой клики, которые торопили его покончить с Думой. В поисках предлога для роспуска Думы Столыпин поручил начальнику петербургской охранки А. В. Герасимову найти «документы», уличающие социал-демократическую фракцию в заговоре против существующего государственного строя. Герасимов при помощи провокаторов Б. Б. Бродского и Е. Н. Шорниковой сфабриковал «наказ» на имя членов социал-демократической фракции, составленный якобы социал-демократическими военной и боевой организациями Петербурга, в котором излагался план государственного переворота с целью установления в России демократической республики. 5 мая депутация солдат явилась на квартиру социал-демократического депутата И. П. Озола и вручила ему эту фальшивку. Вслед за тем в квартиру Озола был введён наряд полиции, который произвёл обыск и арестовал находившихся в квартире лиц, за исключением «неприкосновенных» депутатов Государственной думы 239. Отвечая на запрос по этому поводу в Думе, Столыпин заявил, что полицейской и следственной властью «обнаружено отношение квартиры депутата Озола к военно-революционной организации, поставившей своей целью вызвать восстание в войсках» 240. Это провокационное обвинение явилось затем основанием предъявить Думе требование о выдаче суду всей социал-демократической фракции. Таким образом, Столыпин стал бесповоротно на путь роспуска Думы.

Кроме возросшего давления из придворных сфер на решение Столыпина распустить Думу повлиял и очевидный провал всех попыток кадетов склонить крестьянских депутатов на путь примирения с аграрным законодательством по ст. 87. Позиция трудовиков в вопросе об осуждении революционных убийств, голосование против контингента новобранцев, наконец, внесение перед окончанием аграрных прений формулы с требованием принудительного отчуждения — всё это показало, что тактика «бережения» Думы стала чисто кадетской. Официальная «Россия» и «Новое время» начали доказывать, что расчёты на «посредничество» кадетского центра не оправдались, так как кадеты не имеют никакого «нравственного авторитета» среди левых, «народные желания» не совпадают с тактикой кадетов и последние не в состоянии примирить крестьян с помещиками. Поэтому соглашение с кадетами бесполезно. Ленин подчёркивал, что объективные противоречия русской революции «оказались настолько глубоки, что кадетского мостика через пропасть перебросить оказалось невозможно»241. Это предрешило судьбу Думы.

Вопрос о новом избирательном законе был обсуждён окончательно на трёх заседаниях Совета министров в последних числах мая с привлечением членов Государственного совета М. Г. Акимова, И. Л. Горемыкина, А. С. Ермолова и А. Г. Булыгина. За предложение Коковцова — Шванебаха о порядке издания закона определённо высказался один только Горемыкин. Остальные участники заседания остановились на формуле Столыпина. Затем были рассмотрены три варианта изменений положения о выборах, составленные Крыжановским. Один исходил из начала раздельности выборов, проведённого снизу доверху и предрешавшего количество членов Думы от каждого разряда населения. Второй был основан на существующей системе, но с таким перераспределением количества выборщиков между отдельными разрядами избирателей, которое обеспечивало преобладание, а следовательно, и контроль над выборами помещиков. Наконец, третий намечал выборы членов Думы земскими собраниями и городскими думами. Последний проект был устранён «с порога». Совет министров пришёл к заключению, что первые выборы по этой системе и могли, пожалуй, оказаться консервативными, потому что теперь все земства поправели. Но земства могут и полеветь, и тогда при тесной связи их с Думой очень трудно будет её распустить. Было решено остановиться на второй схеме, названной кем-то «бесстыжей», так как в ней слишком откровенно проявлялась тенденция пропустить выборы через фильтр крупного землевладения 242. Таким образом все приготовления «отвратительной оргии» были завершены.

1 июня Столыпин потребовал отстранения от участия в заседаниях Думы 55 социал-демократических депутатов и немедленного лишения 16 из них депутатской неприкосновенности ввиду привлечения к суду по обвинению в подготовке «военного заговора» против существующего государственного строя. Головин не допустил прений по существу вопроса, и требование правительства было передано в специальную комиссию, которая должна была сделать доклад Думе через 24 часа.

На заседании парламентской фракции кадетов 2 июня подавляющее большинство членов фракции полагало, что «нельзя прикрывать грехи c.-д.», что «законодатели не могут быть заговорщиками» и что виновных надо выдать 243.

При этом правые кадеты предлагали не ограничиваться выдачей уличённых комиссией, а выступить в Думе с декларацией, в которой без всякой утайки сказать, что партия народной свободы не потворствовала революции и считает «путь действий с.-д. вредным». Но Милюков заявил, что такая декларация не соответствовала бы средней линии всей партии. «То, что мы получили, мы получили неконституционным путём». Поэтому он «не хотел бы, чтобы то, что называется конституционным кретинизмом, было запечатлено в каком-нибудь документе» 244.

На баллотировку был поставлен вопрос, стоять ли на политической или на юридической точке зрения, т. е. никого не выдавать или выдать виновных? Большинством всех против 8 было постановлено выдать тех, фактическое участие которых в заговоре было бы установлено. Вопрос же о том, нужна ли декларация в Думе, излагающая взгляды партии на современный момент, был решён отрицательно.

На заседании Государственной думы 2 июня, когда стало ясно, что она доживает последние часы, а правительство готовит государственный переворот, представители левых фракций один за другим вносили предложения прекратить прения о местном суде и демонстративно отвергнуть бюджет и аграрные законы по ст. 87.

Правительству было выгодно, писал Ленин, чтобы Дума «разошлась молча, покорно проделывая конституционную комедию, не открывая глаз народу на неизбежность государственного переворота» 245. Предложение левого сектора означало попытку не допустить молчаливого разгона Думы, использовать её до конца как революционную трибуну. Но кадеты, ссылаясь на думский наказ, воспротивились принятию этого предложения как «решительно антиконституционного». От имени фракции кадетской партии кн. Долгоруков заявил, что «мы будем до последней минуты, невзирая ни на что, спокойно, в сознании своего долга и ответственности работать над тем, для чего сюда посланы — для созидательной законодательной работы» 246. Предложение о прекращении прений о местном суде голосами кадетов и правых было отклонено. Как впоследствии с удовлетворением вспоминал Головин, «Дума стойко выдержала натиск левых и до последней минуты осталась в строгих рамках закона». И это при обстоятельствах, когда, по свидетельству того же Головина, «во всей этой грязной истории был действительно заговор, но не заговор 55 членов Думы против государства, как то утверждается в манифесте, а заговор Столыпина и К0 против народного представительства и основных государственных законов» 247.

Тем временем в комиссии был обнаружен подлог, учинённый судебным следователем. Вместо обещанных правительством политических резолюций, принятых солдатами с участием членов Думы социал-демократов, членам комиссии был предъявлен листок почтовой бумаги с написанными на нём тремя тезисами без заголовка, без подписей, без всяких указаний, кем, когда и для чего эти тезисы были написаны 248. Но кадеты не решились открыто признать факт полицейской провокации и избрали тактику затягивания работы комиссии под предлогом, что «нельзя жертвовать ни крупицей достоинства доклада ради скорейшего окончания» 249. На заседании Думы председатель комиссии Кизеветтер доложил, что она работ своих к вечернему заседанию не закончит, и просил отложить заслушивание доклада комиссии до понедельника 4 июня. Разумеется, Столыпин не мог допустить ни одного дня отсрочки, так как вынесение доклада комиссии на думскую трибуну грозило разоблачением грубой фальшивки о «военном заговоре».

Много лет спустя уже в эмиграции Маклаков рассказал о свидании, которое он вместе со Струве, Булгаковым и Челноковым имел со Столыпиным в ночь с 2 на 3 июня 1907 г. Струве сделал последнюю попытку к соглашению: «Что же случилось, что Столыпин свою политику так резко меняет… и как раз тогда, когда деятельность Думы улучшается». Столыпин возразил, что «есть вопрос, в котором мы с вами всё равно согласиться не можем. Это аграрный вопрос. На нём конфликт неизбежен. А тогда к чему тянуть». При этом он сослался на то, что аграрная комиссия Думы приняла принцип принудительного отчуждения и приняла кадетскими голосами. Кадетские «парламентёры» стали доказывать, что после принятия Думой 26 мая их формулы опасность огульного отвержения земельных законов, проведённых по ст. 87, миновала и что есть надежда, что Дума «образумится» и одобрит эти законы. Если это так, сказал Столыпин, «почему же вы не хотите исполнить наше требование и устранить из Думы социал-демократов. Ведь они ей мешают не меньше, чем мне. Освободите Думу от них, и вы увидите, как хорошо мы будем с вами работать». На это Маклаков ответил, что он стоит на крайнем правом фланге кадетской партии, но будет голосовать против требования правительства, ибо оно морально и политически невозможно: «Страна бы нас оттолкнула». «Тогда ничего не поделаешь, — закончил разговор Столыпин, — но это вы распускаете Думу». Из этих слов кадеты заключили, что Столыпин был уже связан и только стремился переложить на других ответственность за государственный переворот 250.

Тем временем министры собрались в летней резиденции Столыпина и ждали прибытия из Петергофа курьера с манифестом о роспуске Думы и новым избирательным законом, подписанными царём. Документы были доставлены в 2 часа ночи. К ним было приложено письмо Николая II, помеченное 2 июня, 11.30 ночи. В нём говорилось: «Я ожидал целый день с нетерпением извещения вашего о совершившемся роспуске проклятой Думы. Но вместе с тем сердце чуяло, что дело выйдет не чисто и пойдёт взатяжку. Это недопустимо. Дума должна быть завтра, воскресенье утром, распущена. Твёрдость и решимость — вот что нужно показать России. Разгон Думы сейчас правилен и насущно необходим. Ни одной отсрочки, ни минуты колебания! Смелым бог владеет!» 251

3 июня был опубликован манифест о роспуске II Думы и изменении положения о выборах. Издание нового избирательного закона явилось государственным переворотом, так как оно нарушало манифест 17 октября 1905 г. и Основные законы, согласно которым никакой новый закон не мог последовать без одобрения законодательных установлений. В противоречии с этим Николай II в манифесте 3 июня заявлял: «Только власти, даровавшей первый избирательный закон, исторической власти русского царя довлеет право отменить оный и заменить его новым».

Из воспоминаний Головина видно, что члены кадетской фракции встретили роспуск Думы спокойно. На его вопрос, не собираются ли в Выборг или ещё куда и что вообще намереваются делать бывшие депутаты, последовал ответ, что решено принять совершившееся вполне спокойно и разъехаться по домам. У самого Головина «было, по крайней мере, чувство облегчения, что Дума не сделала ни одного жеста, который мог бы дать повод обвинить её в нарушении конституции и тем оправдать возврат к старому, доконституционному порядку… Завет избирателей — беречь Думу — был выполнен нами, членами Думы, свято» 252.

* * *

Государственный переворот 3 июня 1907 г. был торжеством «объединённого дворянства». В обращении Совета объединённых дворянских обществ к губернским предводителям и уполномоченным перед созывом IV съезда говорилось, что инициатором и вдохновителем третьеиюньского переворота было «объединённое дворянство»: «проектированный на II съезде новый избирательный закон в своих основаниях весьма близко подошёл к тому, который объявлен 3 июня 1907 года» 253.

Правда, в организации «объединённых дворян» и вне её были реакционные группы, идеалом которых было самодержавие с совещательным представительным учреждением и которые не вполне были удовлетворены актом 3 июня. А. А. Киреев подал Николаю II 4 июля записку, в которой говорилось: «Россия рукоплещет совершённому Вами перевороту, жалея лишь о том, что он оказался недостаточно радикальным, глубоким, что он не возвращает Россию к её исконному самодержавно-совещательному строю, а Вы могли это сделать…» Записка понравилась царю. Когда Киреев кончил чтение, Николай II взял его за руку и многозначительно сказал: «Не унывайте!»254

Апологеты Столыпина утверждают, что акт 3 июня был издан для того, чтобы спасти народное представительство. Но, конечно, не «умеренность» и «благоразумие» Столыпина воспрепятствовали ультраправым кругам добиться восстановления неограниченного самодержавия. Рабочий класс России нанёс в 1905 г. такие могучие удары царскому самодержавию, что «раз навсегда сделал невозможным управление Россией без представительных учреждений» 255. «Объединённое дворянство», доверенным лицом которого явился Столыпин, вынуждено было остановиться на третьеиюньской «конституции» как на том минимуме, без которого переживший себя класс помещиков-крепостников не в состоянии был удержаться у власти. В цитированном выше циркулярном письме Совета объединённого дворянства указывалось, что «…со времени роспуска второй Государственной думы и высочайшего повеления от 3 июня 1907 года сократились и поводы к интенсивной работе Совета и всей вообще дворянской организации… в дальнейшем государственные и охранительно-творческие труды должны быть, главным образом, в руках законодательного учреждения — Государственной думы..» 256.

Вслед за «объединённым дворянством» признали акт 3 июня «прискорбной необходимостью» 257 и октябристы. Вообще к этому времени последние так тесно переплелись с крайними правыми, что их не без основания называли стыдливыми черносотенцами. Октябристский «Голос Москвы» видел в ультраправых «превосходное противоядие, ослабляющее влияние революционных фракций». С начала думской сессии октябристы участвовали в объединённых совещаниях с черносотенными депутатами Думы. Они вошли в соглашение с правыми при выборах председателя Думы, выставив в качестве общего кандидата Н. А. Хомякова. Вместе с правыми октябристы требовали, чтобы Дума осудила революционный террор 258. Октябристы высказались против политической амнистии и расхваливали военно-полевые суды, которые, по их мнению, «подорвали не устои государственности, а устои революции». В связи с внесением в Думу законопроекта об автономии Польши съезд октябристов призвал Думу «безотлагательно и недвусмысленно» отвергнуть этот проект и «тем пресечь в корне первую прямую попытку к расчленению России» 259.

Разрешение аграрного вопроса октябристы, как и крайние правые, представляли себе только на путях поднятия земледельческой культуры и переселения избытка крестьянского населения на свободные казённые, кабинетские и удельные земли. На заседании Думы 9 апреля М. Я. Капустин подчеркнул, что для утоления земельного голода крестьян путь уже указан царскими указами о наделении крестьян казённой и удельной землёй260. Особенно враждебно октябристы встретили законопроект левых фракций о создании местных комитетов для подготовки земельной реформы.

В воззвании «Союза 17 октября» по поводу государственного переворота 3 июня «первопричиной и виновницей» нового потрясения политической жизни страны объявлялась революционная деятельность левых партий. «С грустью» признавая, что изменение положения о выборах осуществлено с нарушением Основных законов, октябристы оценку этого акта считали «преждевременной», а необходимость его — «прискорбной»261.

Биографы А. И. Гучкова уверяют, что как раз он и «подсказал» Столыпину идею государственного переворота 3 июня 1907 г. — пожертвовать формой законности для спасения народного представительства 262. Так оно было или нет — в советах, как мы видели, недостатка не было; несомненно одно: октябристы активно мобилизовывали «общественное мнение» в пользу такого переворота. Так, в записке, составленной будущими лидерами фракции «Союза 17 октября» в III и IV Государственных думах Н. И. Антоновым и Н. В. Савичем, без обиняков признавалось, что «изменение существующей ныне избирательной системы путём нормального законодательства невозможно вследствие состава Думы и единственный выход из заколдованного круга — это изменение закона о выборах путём императорского манифеста» 263. Эта записка была принята собранием предводителей и депутатов дворянства Харьковской губернии, и препровождена в Совет объединённого дворянства. Некоторые её положения — сохранение прежнего контингента избирателей, приостановка выборов на окраинах, прямое голосование в городах с отдельным представительством— вошли в новый избирательный закон.

Но поистине аппетит приходит во время еды! Хотя третьеиюньский закон предоставил крупной буржуазии значительные привилегии, её претензиям не было конца. В этом отношении заслуживает внимания записка председателя Московского биржевого комитета Крестовникова от 8 июня 1907 г. на имя министра торговли и промышленности. Крестовников просил об одном: чтобы все директора и члены правлений акционерных и паевых компаний независимо от уплачиваемого ими промыслового налога были бы переведены из второй городской курии, где у них не было шансов на избрание, в первую, где эти шансы, естественно, возрастали 264. Об этом пожелании через председателя Совета съездов представителей промышленности и торговли В. И. Тимирязева было доведено до сведения Столыпина, но тот отказался помочь, заявив, что такое изменение нельзя произвести в порядке инструкции, а издавать на сей предмет высочайший указ невозможно. Сообщив об этом Крестовникову, Тимирязев с раздражением восклицал: «Опять старое утешение, что крупные представители торгово-промышленного сословия могут попасть и в выборщики, и в члены Думы в качестве домо- и землевладельцев!»265

Безрезультатным оказался и демарш Петербургского общества заводчиков и фабрикантов. Посетившая Столыпина делегация общества заявила, что значительное большинство петербургских фабрик и заводов принадлежит акционерным обществам, которые, как таковые, не пользуются избирательным правом, а потому голоса промышленников без пользы для себя расплывутся в массе голосов домовладельцев, ввиду чего в среде фабрикантов возникла мысль ходатайствовать перед верховной властью о создании особой промышленной курии, чтобы обеспечить в Думе представительство промышленности, как оно обеспечено рабочим. Столыпин ответил, что «это вряд ли возможно» 266.

Третьеиюньский переворот, означавший банкротство тактики «бережения» Думы, вызвал кризис внутри кадетской партии. Лидер левого крыла, член ЦК и председатель Одесского комитета партии профессор Е. Н. Щепкин в своём письме в центральный комитет от 6 июня 1907 г. признал полную неудачу примирительной тактики II Думы. Поэтому группа к.-д. в III Думе должна быть выразительницей принципиальной, непримиримой оппозиции общества, не вступая ни в какие переговоры с правительством и не рассчитывая ни на успех своих законодательных проектов, ни на возможность при данных условиях встать у власти. Группа к.-д. в III Думе должна пользоваться всеми возможными случаями для разоблачения лжеконституционности III Думы и правительства; группа всегда должна быть готова к тому, чтобы в случае превращения III Думы в последнее орудие реакции признать эту Думу, да и всякую Думу по новому избирательному закону, вредной для истинного парламентарного движения в России, сложить полномочия и провозгласить бойкот, отказавшись от принципа беречь Думу даже хотя бы как учреждение. На этот случай желательно обсудить вопрос, возможно ли дальнейшее существование партии к.-д. как открытой и по преимуществу парламентарной партии, и не надо ли выдвинуть какие-либо новые задачи для партии.

Чтобы восстановить равновесие и гармонию между ЦК и партией, Щепкин предлагал при переизбрании на осеннем съезде ЦК провести пропорциональную систему выборов и кооптации от большинства и меньшинства. Официальное признание двух крыльев в партии освободит каждое крыло от ответственности за другое. В заключение Щепкин предупредил, что если указанные положения не пройдут на съезде, то местная группа к.-д., вероятно, не решится вести избирательную кампанию в Одессе под флагом к.-д. и выйдет из партии 267.

Но основное ядро центрального комитета кадетов продолжало и после акта 3 июня придерживаться тактики дипломатической лжи, виляний и умолчаний.

7 июня в кадетском «Вестнике народной свободы» была напечатана статья фактического редактора В. Д. Набокова, в которой он отказался от оценки акта 3 июня, отделавшись банальной фразой, что «он никому не казался ни невозможным, ни неожиданным» 268.

10 и 11 июня в Финляндии состоялось пленарное заседание ЦК кадетской партии с участием представителей 22 губернских комитетов. Оно обсудило положение дел, созданных событиями 3 июня, и вытекающие из него задачи партийной тактики.

Представитель Петербургского комитета С. Ф. Ольденбург, ссылаясь на необходимость считаться с настроением членов партии в провинции, высказался за бойкот или, вернее, за воздержание от выборов по той причине, что самостоятельно провести на губернских выборах никого из кадетов теперь нельзя, а проходить голосами октябристов «нравственно невозможно».

Но бойкотистская тактика не нашла поддержки. Винавер напомнил о печальном опыте выборгского воззвания: «Ни одного кадета в Думу — это будет так же, как ни одного солдата в войско. Он боится, что кадеты пойдут, как пошли солдаты. А обыватель — ведь его гораздо больше, чем партийных. При бойкоте он попадёт к другим партиям. Самое ужасное — воспитание бездействия. Нельзя идти на рискованный эксперимент: мы освободимся от ответственности, но освободимся и от своего существования». Положение меньшинства не смущало Винавера. Напротив, по его мнению, если кадеты будут иметь большинство в III Думе, «это будет несчастие» 269.

В этих словах нетрудно видеть заявку кадетов на монополию «ответственной оппозиции» в III Думе, которая стала необходимым компонентом третьеиюньской политической системы.

Большинством всех против пяти было постановлено участвовать в выборах. Вместе с тем 34 голосами против 12 было отвергнуто предложение о воззвании к населению по поводу события 3 июня, так как «это акт непоправимый», и было решено ограничиться циркулярным письмом губернским и уездным комитетам.

В этом письме отмечалось, что «партия народной свободы сделала более всякой другой для того, чтобы прекратить смуту и национальную рознь путём введения общественной и национальной борьбы в законные рамки спокойной законодательной деятельности». Но, «передав выражение народной воли в руки одного класса и значительно ослабив представительство многих народностей, населяющих Россию, избирательный закон 3 июня посеял новые семена классовой и национальной вражды, усилив этим элементы смуты и государственного разложения… Не мирясь с положением дела, созданного актом 3-го июня, и резко отграничивая себя от тех, кто, подобно Союзу 17 октября, признаёт его государственной необходимостью, партия не может лишить избирателей, разделяющих её взгляды, наиболее действенного способа выразить отношение населения к совершившимся событиям»270.

В признании избирательного бюллетеня самым эффективным способом борьбы с правительством «государственного переворота» особенно ярко проявился неизлечимый парламентский кретинизм кадетской партии и полная утрата ею чувства «локтя» с демократическим движением масс.

Не удивительно, что после акта 3 июня наблюдалось повальное бегство из кадетской партии мелкобуржуазных элементов. 16 декабря 1907 г. департамент полиции предложил губернаторам сообщить данные о кадетской периферии. В губерниях Калужской, Минской, Подольской и Волынской существование кадетской партии «никакими данными не устанавливается». В Чернигове партия «существует, хотя и не действует», в Екатеринославе «не проявляет никаких признаков жизни», то же самое в Николаеве и т. д. Но даже там, где кадетская партия обнаруживала некоторую деятельность, по единодушным отзывам корреспондентов полицейской анкеты, она пребывала «в состоянии распада и разложения». Так, пензенский губернатор доносил, что местная группа кадетов переживает «значительный и ярко заметный упадок». По заключению орловского губернатора, «всюду, где эта партия проявляла жизнедеятельность, увлекая в свои ряды лиц свободных профессий, служащих, а также учащуюся молодёжь, наблюдается в настоящее время упадок».

Численность кадетской партии сократилась. По донесению петербургского градоначальника, число членов партии по всей империи к январю 1908 г. по сравнению с периодом её расцвета (весна 1906 г.) уменьшилось вчетверо (со 100 тыс. до 25–30 тыс.). В то же время наблюдался сдвиг оставшихся кадров вправо. По донесению градоначальника Ростова-на-Дону, «численность сочувствующих уменьшилась более чем наполовину, а оставшиеся значительно поправели, и даже настолько, что большинство из них по своим убеждениям скорее подходит к октябристам». В Рыбинске многие члены кадетской партии после роспуска II Думы перешли к октябристам.

Из губернаторских донесений видно, что «вера в будущность партии» среди населения была совершенно подорвана после третьеиюньского переворота. Орловский губернатор приписывал упадок партии изменению избирательного закона. По сообщению пермского губернатора, деятельность кадетской партии прекратилась «с роспуском II Государственной думы и изданием нового закона о выборах». В Ярославской губернии кадеты «утратили свою организацию за роспуском II Государственной думы» и т. д.271

Крах конституционных иллюзий в результате опыта I и II Государственных дум разбил надежды кадетов направить массовое революционное движение в мирное русло.