ТЫ ПОМНИШЬ,
ТОВАРИЩ!
А начиналось так…
Каждому, конечно, известно, с чего берут свое начало стройки. Одни начинаются с расчистки тайги, другие — со взрывов скал, третьи — с бывших свалок и пустырей…
Здесь тоже все было романтично и живописно: и эта не тронутая пока тайга, и тундра, и эти сопки с березовыми рощами, кедрачом и рябиной. Но не они заманили сюда первопроходцев. Бухта Раковая привлекла членов только что созданной комиссии Акционерного Камчатского Общества своими удобствами и расположением: нужная глубина для постановки судов, вокруг высокие сопки, которые преграждали путь буйным океанским ветрам, близость к Петропавловску-Камчатскому. Было у нее и еще одно преимущество: она практически не замерзала. Правда, лед иногда зимой появлялся, его пригонял ветер. Но стоило ему изменить свое направление, льдины тут же покидали негостеприимную Раковую. Словом, решили строить верфь именно здесь. Но где возводить цеха? На воде? Ведь, действительно, многие сегодняшние заводские корпуса размещены на той самой территории, которая в 1935 году была частью подводной и прибрежной полосы, а частично болотом. Выходит, волей людей, вода стала сушей? Да, именно так и было. Специалисты нашли оригинальный выход: в двух километрах от входа в бухту вдоль берега тянулась песчано-гравийная коса, на которой было решено расположить промышленную площадку, а промежуток между косой и берегом засыпать, превратить его, таким образом, в «необходимую производственную площадь». Данный проект был окончательно утвержден 7 июля 1934 года.
А уже в октябре в берег бухты уперся небольшой катер. С него сошли первые пассажиры, которые тут же принялись за разгрузку кунгаса. Сопки, покрытые непроходимыми зарослями кедрача и рябины, стояли тихие и нахмуренные. Ни единого звука.
Когда кончилась разгрузка, все собрались в кружок. Состоялось коротенькое совещание. Георгий Короткевич, молодой, высокого роста парень, первым нарушил молчание.
— Вот где-то здесь, неподалеку, должна быть наша площадка.
— Тут черт ногу сломит, — озираясь по сторонам, буркнул техник Бушев.
— И все ж надо пробиваться.
— Куда и как, Лаврентьевич?
— Решим так, — распорядился главный инженер будущего строительства. — Вы останетесь на берегу. Грузите на лошадей палатки, доски, веревки, а мы с Бушевым пойдем в разведку. Когда погрузите, по нашему следу двигайтесь. И обязательно кричите. А то из этой чащи не выберешься.
Двое исчезли в зарослях, остальные начали свою работу. Короткевич и Бушев руками раздвигали ветки рябины, прыгали через них, а порой попадались такие места, что приходилось ползти. Наконец, в расщелине гор, на берегу ручья они остановились.
— Судя по карте, — сказал Георгий, — вот здесь должен быть поселок. Привал, дружище. Подберем место, а как только подойдут остальные, начнем устанавливать палатки.
Второй группе тоже в пути было нелегко. Крики то и дело оглашали тайгу.
— Ау! Короткевич! Ау, Бушев!
Всем удалось собраться только к вечеру. Развьючили лошадей, стали расчищать место под палатку. Она была установлена к вечеру.
— Вот что, — сказал главный. — Нам нужно послать в город телеграмму.
— Верно, — поддержали его остальные.
Но не оказалось бумаги. Тогда Георгий разорвал коробку из-под папирос и на ней написал: «Вбит первый гвоздь. Установлена первая палатка. Короткевич, Бушев, Крылов, Котлов, Ширяев, Чурсин».
Теперь это было не просто пустынное место, заросшее кедрачом, а стройка № 3. Так впредь стали ее именовать во всех официальных документах.
Первый «бросок» строителей с Большой земли пришелся на ясный декабрьский день 1934 года. Доставил их из Петропавловска пароход «Ительмен». В числе перрых, кто отважился приехать тогда в суровый и незнакомый край, был и Александр Новичков.
— Встретил нас парторг стройки Андреев, — вспоминал он. — Сначала, как водится, добрые напутствия и пожелания, а потом рукой в сторону нынешнего Индустриального: «Вот тут, ребята, и будет наш рабочий поселок!» Мы так и присвистнули, дескать, меру мечтам знай, парторг. Смотри, сплошные заросли, двухметровые сугробы, свежие медвежьи следы. Какой здесь поселок? А парторг на своем: «Будет, ребята, и поселок, и завод будет. Вы го зачем сюда приехали? Строить! Вот и за дело».
Взялись мы за пилы да топоры. Потрескивали валившиеся деревья, их тут же обрабатывали и сооружали из них каркасы палаток, к лету тридцать пятого, ко всеобщему нашему удивлению, в бухте возник целый палаточный поселок, в шутку названный «ситцевый городок».
Работы на третьей стройке было решено вести одновременно в двух направлениях: параллельно с намывом площадки закладывались и фундаменты под первые производственные цеха. Труднее, понятно, приходилось поначалу тем, кто боролся с океаном, кто отвоевывал у него каждый квадратный метр суши. На технику особо рассчитывать не приходилось, да и бездорожье мучило. Тот же, к примеру, паровой экскаватор из Петропавловска трое суток пришлось «гнать» по берегу. Использовали отливы, ибо дороги на город, какой мы ее видим сейчас, тогда и в помине не было. Правда, когда по болоту на деревянных сваях протянули узкоколейку, когда покатились по ней вагончики, дело, конечно, пошло веселей. И все же работали люди до седьмого пота. Взрывники рушили неподатливый анзелит, с утра до заката солнца пыхтел примитивный коперчик, помогая строителям загонять в грунт стальные шпунты. Проворно орудовали лопатой и грабалками землекопы, наполняя тачки щебнем и гравием.
Надрывно тарахтел паровой экскаватор, но его машинист Семен Гейман, с измазанным лицом и с испариной на лбу, все кричал кочегару Соловьеву: «Поддай-ка еще жару, Вася! Покажем, что мы с тобой не лыком шиты». Экскаватор, на котором трудились эти парни, назывался «Везер-Хютте». В его инструкции строго-настрого указывалось, что управлять данной машиной могут только три человека, не меньше. Так бы оно, возможно, и было, если бы коммунист Цыганков не отказался от напарника-лебедчика и на своем скиппере стал работать один за двоих.
— А мы ж, Вася, вдвоем за троих сработаем, — рассудил Семен. — Третьему дело на стройке и так найдется.
И к удивлению многих, сначала полторы, а потом и две нормы стали давать на своем «Везер-Хютте». Таких парней на стройке оказалось немало. Откуда ж они были родом и какого племени? Какая сила поднимала их на рассвете и бросала в нары, обессиленных и уставших, к закату солнца?
Для большинства из них такой силой был дух Магнитки и Турксиба, дух больших строек страны.
Из разных мест приехали они в этот не обжитый пока край. Бок о бок жили в «ситцевом городке» русские, татары, украинцы, узбеки, белорусы. Сложилась тут единая интернациональная семья строителей, осознавших важность и необходимость быстрейшего строительства завода на далекой Камчатке, где прокладывалась первая бороздка к большой индустриализации.
- Сорок лет жизни -
Май стоял на дворе. А весной и не пахло. Кругом сугробы. На темной воде стыли льдины, подбеленные, видимо, вчерашней метелью. Спрыгнул я с кунгаса и тут же пожалел, что во Владивостоке не прихватил с собой пару сапог. Ведь куда ни ступишь — снеговой кисель, водица. Опустил свой сундучок с потертыми боками, где всего пара поношенного белья лежала, и первым делом решил взглянуть на то место, где, по разговорам, должен был вырасти завод. Туда, сюда, а место-то пустое: унылый берег, холодные волны, кедрач. Но стоп: вот же палатка неподалеку, рядом бочки, трактор. Стало быть, не так уж тут и безлюдно. И внушаю себе: «Ничего, Федька, только бы инструмент был». Ан нет, ни рубанка, ни долота не нашлось. Тогда сколотил я из сырых горбылей носилки, отшлифовал черенок лопаты и пошел в землекопы. Сказали, в первую очередь они нужны. Что ж, пришлось и копать, и с тачкой по доскам бегать. С непривычки целую дюжину мозолей заработал.
А то и так было: прихожу со смены и вижу — нары-то рядом голые, соседа нет и вещичек нет. Стало быть, убежал. Признаюсь, позавидовал я ему тогда. Представьте, в палатке холодище, сыро, снег. «Эх, махнуть бы и мне восвояси», — подумываю. А тут как раз Гриша Обухов, наш комсорг.
— Слыхал, Пашка, драпанул-то Попов. Сукин он сын, дезертир. И не простился. Да такие разве прощаются. Такие втихомолку, без посторонних глаз. А может, и тебя эта ржавчина разъедает?
Я молча пролез в свою палатку. Знал, конечно, стройка криком кричит, руки ей нужны крепкие. Не стал я признаваться комсоргу, что вот чуть было сам не смалодушничал.
Не сладка ребячья жизнь была тогда. Палатка наполнена дымом от печки-времянки, сухой паек. Но это еще куда ни шло. Тоску другое нагоняло — девичьих лиц мы почти не видели. А без рук наших добрых спутниц какой там уют мог быть. Ну, спасибо, выручила нашего брата Валя Хетагурова, жена командира-дальневосточника. Помните, через «Комсомольскую правду» она с письмом обратилась, чтобы побольше девушек на Восток приезжало.
Надо ли говорить, с какой радостью встретили мы московских и ленинградских девчонок, прибывших к нам по Валиному призыву. Помню, первую свадьбу на стройке сыграл бетонщик Корымский, потом отплясывали и на второй, и на третьей, а там и сам женился.
…Сейчас на дворе тоже весна, как и сорок лет назад. И снег такой же, и холодные волны бьются о берег. Только нет уже ни песчаной косы, ни кустарников, а стоит тут большой завод, на котором бывший волжский батрак Федор Пащенко нашел свое рабочее счастье.
- Годы, годы… -
Знаете, есть у поэта такие строки:
По душе мне они. Честно говоря, в них частица моей молодости, которая накрепко связана с Камчаткой, с родной верфью. Как я стал судоремонтником? Да так и стал. Служил здесь на границе, еще в тридцать третьем был призван, При демобилизации хотел было на родной завод, на Урал вернуться. И пожитки свои уже армейские собрал. А тут на тебе, пришел помполит я говорит: «Слыхали, ребята, верфь в Петропавловске строят. Люди нужны там». Сказал так, вроде мимоходом, а я загорелся.
— Махнем, Вася? — спрашиваю своего дружка Холкина?
— Махнем, Евлампий!
Вот и остались. И не вдвоем. Троих ребят еще сагитировали: Василия Белова, Ивана Умрихина, Сергея Козырева. Так, впятером, в одну палатку поселились и в бригаду вместе влились. Бетонщиками стали. А бригада Петра Зайцева, куда нас определили, тогда в передовых ходила. Сам бригадир за двоих работал, и ребята под стать ему были. А ведь условия адские: ни кранов, ни инструмента. Таскали все на плечах да на санках, зачастую прямо с парохода, в строящиеся цеха. Вроде дело-то и непривычное, но мы, бывшие солдаты, не спасовали. И бетон крепкий замешаем, и на горб мешок щебня взвалим, и бревна на высоту забросим. Знаете, какая-то жажда работы владела нами.
Давненько это было, сорок лет назад. И вот иду я сейчас по заводу, а сам глазами изумленными по сторонам смотрю. Цех тут, цех там. И все большие, красивые! Но стоп! Вот тут же я будто вчера тачку с бетоном катил. Да все бегом, по доскам… А здесь землю копал…
Нет, как все-таки бежит время. Дети вот уже какие стали. Орлы. Из четырех один только старший от Камчатки отбился. Институт закончил, в Эстонию направили. А трое Пономаревых здесь, рядом со мной. Меньший на слипе, стало быть, суда поднимает, дочь старшая в охране службу несет. Правда, меньшая пока на распутье, десятилетку недавно окончила. Ну, а Ефросинья моя всю жизнь, как и я, на верфи проработала. Отсюда и на пенсию ее проводили.
Душой не кривлю: не жалею я о прожитом.
- «Хочу на Север» -
Помню, при распределении в институте спрашивают: «Куда, молодой человек, путь хотел бы держать?» С ответом я не колебался. «На север», — говорю. Считал, что к жизни суровой подготовлен. Ведь, как-никак, а с тринадцати лет на астраханской бирже труда я был прописан. Всякой работенкой занимался. На побегушках был. А то однажды пуд ржавых гвоздей за десять копеек взялся выпрямить. Так что трудности меня не пугали.
…Восемь дней пароход «Ильич» добирался до Авачинской бухты. Высыпали мы на палубу и спрашиваем друг друга: «Слушай, а где ж Петропавловск?» Искал я привычные глазу многоэтажные дома, ряды улиц, машины. А тут тихо, безмолвно. Огромные сугробы, которых и отродясь не видывал, струйки дыма из труб да редкие прохожие. — Ну и влипли, — досадливо протянул мой дружок Николай Романов. — Забросил нас леший. Жить-то где?
— В палатках, — говорю.
— Выходит, ты знал, а мне ни слова?!
— Знал, — а сам посмеиваюсь.
Кое-как сколотив деньжат на дорогу, он той же осенью убрался восвояси. А я на верфи остался.
И вот как-то однажды директор вызывает к себе и спрашивает:
— Ну, как, инженер, осваиваешь Камчатку?
— Все ничего, — отвечаю, — да только то плохо, что книжек читать некогда. Днем работа, а вечера в потемках проводишь. Свет-то никудышный.
— Прав, никудышный. Вот и займись нашей электростанцией. Ты же ведь инженер.
— Да, вроде по мне работенка, станция, как-никак, дело близкое — механика.
— Оно-то так, — напутствовал директор. — Но смотри, участок наитруднейший и важный. Полной отдачи потребует.
Конечно, к трудностям я был готов, но все же не представлял, до какой степени было запущено хозяйство электростанции. Здание полуразрушено, двигатели смонтированы кое-как, форсунки и поршневые кольца сбиты, сдвинуты. Казалось, будто кто-то специально это сделал. А сами работники? Грязные, закопченные. Без дела слоняются по машинному залу. Вот в такой обстановке и принялся я со своими помощниками инженером Антоновым и машинистом Чепенковым чинить и латать «сердце завода». Станция вскоре ожила, свету больше стало. А коллектив ее стахановским прозвали.
Ну, а в сорок третьем уже другим совсем делом занялся. Тоже вызывает директор и говорит:
— Теперь, Тиллер, док тебе поручаем. Инженеру есть тут к чему руки приложить.
И то верно. Это ведь сейчас док стал привычной техникой. А тогда он был для нас чудом. Какой инженер отказался бы? Готовил меня к новой должности первый докмейстер Вышковский. Помню хорошо первую рабочую смену у главного пульта. Судно уже отремонтировано, готово к спуску на воду. Командую:
— Открыть клинкеты! На четверть! На половину!
— Стоп! Швартовые команды, по местам! Вира шпили! Вот судно обретает нужную под килем глубину. Семь футов. Снова кричу:
— Осушить док! — и про себя: «Прекрасного плавания, красавец».
Всего несколько секунд команда длилась, а сколько перед этим труда было вложено. И женского, и ребячьего. Война-то многих мужчин забрала, а их место в том же доке заняли женщины да подростки. Вот те же девчонки Мызова, Терентьева, Семенова, Дегтева вместо того, чтобы учебники листать, заклепки нагревали, службу на берегу несли. Или мотористы Миша Сивунов и Саша Лиманов. Сейчас-то они прекрасные специалисты, механиками стали, а тогда им было всего по четырнадцать годков. Да что там говорить, разве ж так в одном доке было? На всей верфи…
* * *
Вот такими были эти парни, приехавшие в тридцатых годах в незнакомый камчатский край. Жизнь троих из них только что предстала перед нами. А ведь подобных было сотни. И доля их в создании верфи ничуть не меньше. На всех с лихвой хватало и бед, и холода, и голода. И все-таки труднейшие испытания не сломили их духа.
- Памятный тридцать шестой -
Этот год, пожалуй, был самым напряженным на стройке. Уже стали поджимать сроки, а тут срыв за срывом. На «голодном» пайке держат строителей снабженцы: то леса нет, то цемента, то металла. Пока пробьешь, доставишь… Не дремала и стихия. Досаждали сильные ветры и частые штормы. Главный инженер Короткевич с ног сбился, осунулся от бессонницы, нервничает. Еще бы! Сколько сил тратят люди на рытье котлованов, сколько грунта на плечах да на тачках перетаскают, а вода за какие-то минуты все зальет, стены обрушит. Снова откачивай, поправляй. Но больше всего хлопот доставляли так называемые «двойные приливы», когда океанская вода поднималась выше обычного, а установленные помпы и насосы не успевали с ней справляться. В эти периоды промплощадка часто оказывалась под водой. Стихию, конечно, укрощали, но сколько сил она отнимала!
И все же стройка разрасталась. К весне тут трудилось уже более трех десятков бригад. А люди все прибывали. Каждый приходивший пароход высаживал в бухте новых землекопов, каменщиков, разнорабочих. Увеличивался и поток грузов. Нередко это делалось по прямому указанию Анастаса Ивановича Микояна, который пристально следил за строительством Петропавловской судоверфи. Возглавляемый им наркомат помогал всем, чем в то время можно было помочь: и кадрами, и особенно материалами, механизмами. А строители в свою очередь на такую заботу отвечали ударной работой.
«Мы бьемся за 400 процентов!» Эти слова произнес на одном рабочем собрании бригадир землекопов Алексей Фахрутдинов. Четыре нормы вместо одной! Его обещание оказалось крепким. Семь землекопов из каменного карьера дали сначала 210, потом — 290 и, наконец, 400 процентов. Такой трудовой энтузиазм особенно ярко проявлялся на стройке в дни так называемых стахановских пятидневок и декад. Эта форма соревнования была в то время наиболее распространенной и действенной. В газете «Камчатская правда» за 12 февраля 1936 года мы нашли заметку под заголовком: «Растут ряды стахановцев на стройке судоремонтного». В ней приведено немало фактов, свидетельствующих о героических буднях строителей: «Бригада плотников, возглавляемая Колычевым, дает по три с половиной нормы. Шесть бригад с гидроучастка в среднем план выполняют на 200 процентов. Образцово трудятся комсомольцы-трактористы М. Шульгин, С. Плотников и другие».
В апреле в основном была закончена кладка фундаментов, а 1 июня здесь появились монтажники Краматорского завода Шаройко, Рогов, монтеры Ткачев, Пащенко и восемь клепальщиков. Перед приездом на Камчатку бригадир монтажников Фаим Ткачев был на приеме у Микояна. На его вопрос, смогли бы краматорцы в 100 дней провести все монтажные работы завода, он твердо сказал: «Сможем, Анастас Иванович. Даже раньше». И действительно, 1350 тонн металлоконструкций они сумели смонтировать за 83 дня. 20 июля были установлены колонны механического цеха, 9 августа сдан кузнечный, на очереди был литейный. Всеми монтажными работами руководил на стройке опытный прораб Ф. И. Рогов. Он был уже не молод. Даже сама внешность его напоминала, что строитель он бывалый: обветренное морщинистое лицо, огрубевшие ладони рук, на плотных широких плечах стеганая телогрейка. Возраст, однако, не был ему помехой. На объектах пропадал он денно и нощно.
В документах тех лет есть и другие имена людей, непосредственно связанных с организацией строительства завода. Вот тот же Виктор Иванович Рябов. Питерский рабочий с прославленного Кировского завода. С первых дней он возглавил стройку № 3 и оставался на ней до пуска предприятия. Уважали его прежде всего за компетентность и оперативность в делах, и с рабочими он всегда находил общий язык. Первым его заместителем и помощником был Георгий Лаврентьевич Короткевич, молодой инженер из Астрахани. На его плечах лежала вся «строительная инженерия». Слыл он опытным и смелым специалистом, но специфика Камчатки порой опрокидывала многие проекты и расчеты. Частенько приходилось переделывать, перестраивать, чаще всего на ходу, торопясь. И все же в содружестве с другими специалистами главный инженер умел выкарабкиваться из, казалось бы, безвыходных положений и ситуаций.
Заметными и колоритными фигурами были на промплощадке и прорабы. Правда, менялись они тут частенько — не каждый к условиям привыкал, иной перед трудностями пасовал. Однако большинство было таких, чьи имена рабочие произносили с особым почтением и уважением. Это Горбей, Бушев, Крутиков, Мазуров, Никитин и другие. Добросовестно несли они прорабскую службу. Так что во всех звеньях руководства стройкой оказались в основном опытные и преданные делу люди. Работали они как и все — без всяких скидок и поблажек. Им наравне со всеми пришлось в полной мере испытать тяготы и невзгоды тех лет.
А они, эти тяготы и невзгоды, сопровождали строителей с первого до последнего дня. Ветеранам, к примеру, помнится один августовский день тридцать шестого, когда на промплощадке собралось более тысячи человек. Здесь проходило собрание рабочих и служащих, на котором были обсуждены мероприятия по своевременному пуску цехов первой очереди. Дело в том, что к концу лета на стройке недоставало гравия и пемзы-песка, кровельного железа, плохо работала лесопилка. Изъяны были и в организации труда, быта. Словом, возникла реальная угроза срыва графика сдаточных работ. На этом многолюдном собрании звучала не только резкая критика, но вносилась и масса ценных предложений. Рабочие понимали, что нужно выложиться до конца, но завод пустить в срок. Эту же задачу поставил перед ними и восьмой пленум горкома партии, который состоялся в Петропавловске 11 октября 1936 года. Он обсудил вопрос: «О ходе строительства судоверфи и подготовке к к пуску первой ее очереди». Расширенную информацию сделали на пленуме Рябов и Певзнер.
Выступил и Вереникин, только что утвержденный первый директор. Общая картина вырисовывалась так: своды цехов доросли в основном до нужной отметки, завезена часть оборудования, быстрыми темпами осуществляется его монтаж. Все говорит за то, что день рождения завода не за горами. Тем не менее пленум горкома счел необходимым предпринять ряд конкретных мер, направленных на повышение темпов сдаточных работ. В принятом постановлении говорилось: «…считать основной задачей городской партийной организации и досрочную сдачу в эксплуатацию Петропавловской судоверфи». Как и прежде, инициативны камчатские журналисты. В предпусковой период со страниц областной газеты не сходит рубрика «Накануне пуска цехов первой очереди», под которой публикуются самые различные материалы. Обширно освещает развернувшееся соревнование и многотиражная газета «Стройка», призвавшая коллектив славно потрудиться на завершающем этапе. Вот его хроника в газете «Камчатская правда» за 1936 г.
«…10 октября. Начат монтаж подстанции. В литейном цехе установлена первая вагранка. Готовится вторая.
16—18 октября. Произведено опробование фрезерных и токарных станков. Бригада Морозова подготавливает оборудование для цехов первой очереди. Решила работать вечером.
24 октября. В 9 часов утра на строительстве судоремонтного завода пущена первая на Камчатке высоковольтная подстанция переменного тока в 6 тысяч вольт.
Стахановские бригады Харитонова, Фахрутдинова и Круподеровой обратились с воззванием к рабочим включиться в соревнование за право первой подписи письма товарищу И. В. Сталину. Состоялся многолюдный митинг, на котором все бригады взяли повышенные обязательства.
1 ноября. В литейном цехе проводилось пробное литье. Для производства литья из Петропавловска на завод прибыл мастер механических мастерских АКО Кириллов, вагранщик Передерий и формовщик Соколовский. Залито было 10 грузил и 15 болванок. Всего вылито металла 800 кг.
2 ноября. Тральщик «Восток» доставил на площадку 250 служащих городских учреждений, которые по своей инициативе решили помочь строителям.
5 ноября. В 3 часа дня строители судоверфи кончили работу. Механический цех, куда они направились на митинг, украшен флажками и зеленью. Под аплодисменты присутствующих секретарь парторганизации т. Певзнер зачитал текст письма в адрес ЦК ВКПб). Строители, в частности, писали: «Среди глубоких снегов, под суровыми северными ветрами, шаг за шагом отвоевывалась у холодных вод Авачинского залива территория будущего завода. По пояс в воде закладывались первые кубометры бетона для фундаментов первенца тяжелой индустрии на Крайнем Северо-Востоке страны…» Под бурные аплодисменты первую подпись под письмом, не торопясь, ставит лучший на стройке стахановец Пушкарев.
6 ноября. С двух часов дня из города на катерах стали съезжаться участники торжественного заседания Петропавловского горсовета, посвященного празднованию 19-й годовщины Великого Октября и дню вступления в строй действующих предприятий страны Петропавловской судоверфи. Новые цеха встречали гостей шумом работающих моторов и токарных станков. Весь завод находился в каком-то необычном движении. В литейном цехе шло литье, в вагранке клокотал расплавленный чугун. И вот вагранщик Передерий командует:
— По местам! Затем поднял тяжелый лом и выбил им летку. Огненная струя металла потекла по желобу, ярким пламенем освещая цех. В механическом цехе токарь Кузнецов, его сын Николай и дочь Таисия наклонились над токарными станками. А у горнил кузнечного работали кузнецы Михайлов и Шевляков.
Празднична и нарядна вся площадь. Механический залит огнями, играет музыка. У входа огромный транспарант: «Да будет нашей гордостью и радостью четко работающий завод!» Секретарь горкома партии Степанов открывает торжественный митинг. Затем слово произносит начальник строительства т. Рябов, стахановец т. Пушкарев. В честь завершения строительства 160 рабочих и служащих были премированы.
Первые цеха в строю! Эти, такие долгожданные и такие волнующие, слова, как прекрасная музыка, звучали в сердцах строителей.
- В добрый путь -
Шестое ноября 1936 года принято считать днем рождения завода.
Построенная верфь, к причалу которой сразу же подошло первое судно, ставшее на ремонт, была большой и славной победой камчатских строителей.
В трудовом рапорте, который был в тот день направлен в адрес Центрального Комитета партии, Далькрайкома и наркома А. И. Микояна, говорилось: «Рады доложить вам, что первенец тяжелой индустрии на Камчатке — в строю. Праздник Великого Октября весь наш коллектив встречает новой производственной победой — завершением строительства и вводом в эксплуатацию первой очереди судоремонтного завода. Всего два года назад на этом месте был пустырь, а сегодня здесь уже дают продукцию три крупных цеха: кузнечно-котельный, механический и литейный. В строю действующих и многие вспомогательные участки. Мы горды тем, что на далеком полуострове, в некогда захолустном крае, отныне будет жить и работать большой завод, наша очередная «мирная крепость».
В ответ на этот рапорт Москва срочно телеграфировала: «7 ноября 1936 г. Правительственная. Горячо поздравляем строителей с большой производственной победой. В труднейших условиях вы сумели разрешить важную народнохозяйственную задачу — создали первое на Камчатке крупное предприятие по ремонту больших судов. Партия высоко ценит ваш самоотверженный труд и желает новых успехов в завершении строительства второй очереди. А. Микоян».
Итак, Петропавловская верфь стала теперь действующим предприятием. Общими усилиями строителей и эксплуатационников был создан завод, составивший красу и гордость Камчатки. «Вырастай же, красавец завод-великан. Занимай свое место по праву!» — так напутствовали его те, кому он был обязан своим рождением. А подрастать этому первенцу было не так-то легко. Камчатцы, к примеру, хорошо знали тогда рыбное производство, умели делать прекрасные деликатесы из морских даров, заготавливали «мягкое золото», шили прекрасные шубы и меховые изделия. А вот судоремонт, тем более большой, — дело было для них мало знакомое, как говорится, тайной за семью замками. Когда верфь получила два первых государственных заказа отремонтировать суда «Кура» и «Орочон», пришлось всех мало-мальски знающих людей привлечь к этому делу. Большая нужда была в специалистах. С оптимизмом и верой люди стали осваивать новые профессии токарей, слесарей, сварщиков, корпусников, кузнецов, литейщиков. Многие бывшие строители, оставшиеся на заводе, живо откликнулись на призыв Петропавловского горкома партии: «Товарищи! Овладевайте металлопрофессиями!» Учились на курсах, у мастеров, корпели, пыхтели, но все-таки своего добивались.
В цеха шли бывшие плотники, землекопы, грузчики. Они становились к станкам. Не могли усидеть дома и многие домохозяйки. Например, стахановка слесарь Кислинина начинала свою работу на стройке с рубки дров на кухне, топила баню. Потом добровольно пришла в механический цех и успешно справлялась с порученной работой. При норме 90 гаек она нарезала по 250. Она внесла рацпредложение, втрое сократившее процесс работы по нарезке болтов и гаек. Добрый почин внес бывший монтажник, комсомолец Петр Зайцев. Со своей бригадой он сразу перешел на судоремонт. Потом появились бригады слесарей, которые возглавили Ким, Харитонов и Веприков. Они-то и задали тон в переквалификации бывших строителей, в овладении новыми специальностями. Ребята из этих бригад показывали на ремонте образцы стахановского труда. Ни разу, можно сказать, не уходили из цеха, не перевыполнив свои производственные нормы. Работали и под луной, и при свете фонарей: такое случалось тоже. Не пугались ни морозов, ни метелей, ни туманов. И вот итог: 18 января 1937 года досрочно был отремонтирован океанский траулер «Буревестник». Это было первое судно, первая солидная продукция молодого завода. А вскоре судоремонтники выдали «путевки» еще двум: «Орочону» и «Эскимосу», на которых славно потрудились бригады Посохина, Иоффе, Колычева, Кузьмина.
Словом, кадры судоремонтников понемногу крепли и пополнялись. И за счет своих, так сказать, «доморощенных», и за счет тех, кого направляли сюда по линии Наркомпищепрома.
В числе первых значится имя инженера Груднева, который приехал на верфь вскоре после ее пуска. Это был инициативный специалист, с новаторской жилкой и творческим поиском. Например, в 1939 году по собственной инициативе он составил проект сухогрузной баржи. Сам чертил, делал разметки. Часто главный бывал в литейном, где из-за недостатка доброкачественного формовочного песка производилось много брака. Вместе с тогдашним начальником цеха Базиколовым Груднев садится за книги. Он просмотрел отчеты камчатских геологических экспедиций и в одном документе обнаружил указания о наличии песков в бухте Вилюй, в устье реки Авача, около п. Сероглазка. В выходные дни несколько раз выезжал в эти места, собирал образцы, проводил опыты. Песок оказался именно таким, какой был нужен для высококачественного литья.
Прекрасным специалистом зарекомендовал себя и Александр Григорьевич Богемский. Он стал первым начальником кузнечно-котельного цеха. Хотя здесь часто не хватало рабочих рук, материалов, он все-таки успешно решал многие производственные вопросы.
Хорошо помнят на судоверфи и имя Вышковского. В июне 1938 года в бухте Раковая появился первый док. Нелегким был его путь на Камчатку. Из Одессы, чуть ли не вокруг света, привел его в бухту известный капитан Мезенцев. Док принимал Вышковский, ставший первым заводским докмейстером. Это был инициативный работник, коммунист, знавший толк в судоремонте. Некоторое время он находился потом на должности директора завода.
Весной 1939 года на предприятие прибыла большая группа ленинградцев, которых коллектив встретил тепло и радушно. Мастера с прославленного Балтийского завода сами изъявили желание породниться с Камчаткой, помочь становлению молодого завода. Среди них находился Филипп Михайлович Костыгов. Опытный специалист по судостроению и судоремонту, прекрасный организатор. После отъезда Богемского он стал начальником кузнечно-котельного цеха. Участок ПРБ возглавил тоже ленинградец Иван Иванович Демидов. Молодой, энергичный, он был запевалой многих интересных дел.
Славился своим мастерством и Борис Васильевич Васильев, специалист по котлам, судосборщик Степан Акимович Жмак, электросварщик Прошкин, который первым освоил метод цельной сварки и за 22 дня сварил 200-тонную баржу. Было это в 1940 году. Можно назвать и ряд других имен: старшие мастера общего ремонта В. Н. Лобов, Е. Н. Петушенко, бригадиры Н. Е. Дорошин, Г. П. Бойко, электросварщица А. И. Лыскова и многие другие.
Так, несмотря на трудности, большую текучесть кадров, на заводе создавался коллектив закаленных людей, полных энергии и веры в большое дело. Их имена вписаны в историю завода.
- Начало Индустриального -
Дед мой прожил сто лет. Был он человеком неграмотным, но весьма наблюдательным. Частенько старик поучал: «Не суди, внук, о всей реке, если увидел только устье. Проплыви обязательно до ее изначальных истоков». Сегодня каждый, если он в душе хоть немного философ, рассуждает примерно так: были дикие заросли — стал завод. Ну и что? Все верно. Когда-то на Камчатке ездили на одних собаках да оленях, а сейчас, пожалуйста: машины, самолеты, вертолеты. Выросли заводы, комбинаты. Не было у судоремонтников жилья, теперь оно есть. Да еще вон сколько — огромный поселок, ставший целым городским районом. «Но не счастливый это дар, не манна небесная, — говорил мне заводской ветеран Андрей Петрович Конюхов. — Ведь даже яблоко, сорванное в осеннем саду, — это плод многолетнего человеческого труда. А такое? — И, подумав, заключил: — В первой вырытой землянке — вот где исток благополучия искать надо».
А она, между прочим, эта первая землянка, появилась в бухте еще в тридцать шестом году. Вырыл ее токарь механического цеха Алексей Кузнецов. Утеплил, перенес свой домашний скарб, как мог благоустроил и стал жить. Потом уже гурьбой пошли корчевать кедрач, долбить склоны сопок и поглубже в землю зарываться. Так, на правой стороне Кабан-ручья начал расти «Копай-городок». Ну, а пока он строился, жить приходилось в старом, «ситцевом». Его палатки по-прежнему ютились на восточном склоне бухты, где хозяйничал ветер. На их долю выпадало немало серьезных бед и испытаний. Снежные шквалы рвали крыши, разворачивали стены, заставляли людей выбегать среди ночи. Обильный снегопад с макушкой засыпал палаточный городок.
Однако весна тридцать седьмого принесла с собой обнадеживающие приметы. У «Зеленой рощи» появилось несколько срубов, на которых хлопотали плотники. На будущих семейных бараках, завизжали пилы и застучали топоры. А там, за косогором, вырисовывалась другая улица, неизвестно кем потом названная Индустриальной. Смысл такого названия был символичен: пусть знают, рассудили люди, в какое время сооружался здесь завод и рос будущий поселок.
В том же тридцать седьмом году по решению правительства нарком А. И. Микоян лично распорядился выделить для постоянных рабочих судоверфи земельные участки под индивидуальное строительство. Согласно этому приказу, застройщикам на льготных условиях давались специальные ссуды; необходимые материалы. Например, за 1937–1938 гг. судоремонтники получили из государственной казны 200 тысяч рублей.
А еще год спустя хороший подарок судоремонтникам сделали строители созданного тогда Камчатстроя. Жилье они стали делать из бетонных блоков, где в качестве теплоизоляционного материала широко использовалась вулканическая пемза. В квартирах стало больше тепла и уюта.
Приходилось мириться с бытовыми неурядицами, вызванными прежде всего отсутствием электрического освещения, должного отопления, острым дефицитом предметов домашнего обихода. Вот перед нами протокол общего рабочего собрания от 1 февраля 1938 года.
«Кольберг: «Сколько раз мы поднимаем вопрос о быте? Много. А результат с гулькин нос. Грязь как была, так и есть. Ведра не достать. Одна кружка на весь цех, и ту месяц пришлось ждать, пока выдадут».
Коршунов: «Дома наши без полов, холодные. Стульев и табуреток мало. А кое-кто, товарищи, и эту мебель не бережет. Вот в палатке № 14 шесть табуреток разломали, а в пятнадцатой — стол изуродовали».
Голос с места: «Наказать разгильдяев, строго спросить с них».
Вот так жили. Но пришел конец и «ситцевому городку». Поселок теперь украшали вполне приличные домики, в которых проживало полторы тысячи судоремонтников. А потом, через многие годы, архитекторы обозначат на карте поселка другие улицы и кварталы, где вырастут многоэтажные дома со всеми, как мы говорим, коммунальными удобствами. И станет это особенно заметно после 1957 года, когда, ло решению партии и правительства, в стране развернулось грандиозное жилищное строительство.
Периодом счастливых новоселий можно назвать эти годы в истории завода: 1600 человек получили новые квартиры. Вступили в строй два детских сада, прекрасный универмаг «Рассвет», почта с телеграфом, кинотеатр «Мир» и музыкальная школа.
- Дорога -
— Тут всегда пробка, — зачертыхался шофер. — Как вон ту лощину заметет, значит — баста. Ну и дорожка.
Молча сидевший на заднем сиденье пассажир вдруг отозвался:
— Ну, это ты зря, парень, дорога как дорога. А что пурга беснуется, так ты ж на Камчатке баранку крутишь, не в тропиках.
Водитель в недоумении закуривает и, пристально всматриваясь сквозь стекло, буркнул:
— Будто сам не видишь, какая она.
— Недосмотр есть, факт. Дорожники тут не на высоте. А сужу так, хлопец, потому, что знаю цену каждого ее метра, каждого поворота.
— Это ж как понять? — не унимался шофер. — О какой цене речь?
Пассажир помалкивает. Я обернулся и тут же встретил добродушный взгляд седоволосого мужчины.
— А понять просто, — продолжает тот, — своими руками эту дорогу строил. Семь потов здесь с друзьями пролил, дюжину мозолей нажил. Ты думаешь, легко тянуть ее было? Это сейчас техника вон какая: машины, многотонные катки, а тогда, брат, лопата, тачка да трамбовка вручную.
— Любопытно, пять лет кручу на ней баранку, а, к стыду своему, не знаю, когда ее построили.
— Давненько, Ты еще и под стол пешком не ходил. Диалог на этом прервался. Шофер снова нажал на «все
педали», задние колеса образовали снежный вихрь, а машина ни с места. Чувствую, «скребут кошки» у парня, но злость про себя держит.
— Вот, батя, и сели на твоей дороге. Пока встречные не пробьются, загорать придется. Так что времени в достатке. Интересно, как же вы ее тут тянули?
И наш попутчик повел рассказ.
Завод начинали строить при полном, можно сказать, бездорожье. «Подъездными путями» служили доски да бревна, по которым катали тачки. А к жилью через бугры и косогоры люди протаптывали себе тропинки, конечно, там, где попрямее и покороче. В морозную зиму или летом еще куда ни шло — терпимо было. А вот когда земля обильно поливалась камчатскими дождями или когда весенняя распутица приходила, вся территория превращалась в непролазную грязь. Как говорится, ни проехать, ни пройти. Приходилось самим тут же мастерить «тротуары»: в грязь бросали доски, бревна, камни, металлические предметы. Так и добирались к месту работы, не как нынче — из цеха в цех на модных каблучках.
Но с местным бездорожьем еще мирились. Знали, нет пока средств и силенок, повременить надо. А вот с большой дорогой следовало что-то делать. Поселок снабжался тогда в основном морем. На кунгасах, которые буксировали маломощные катера, доставлялись материалы, продукты, почта, словом, все, в чем нуждались рабочие и их семьи. Связь эта, однако, была ненадежной. Частые штормы, туманы, пурги нарушали снабжение, грузы доставлялись с большим опозданием. По суше связь вообще отсутствовала. Лишь единственная тропка, петлявшая меж берез и корявого стланика, приводила путника в город. Но она отнимала у человека полный день, если он по делам своим пешком отправлялся в Петропавловск. Словом, дорога на город стала для судоремонтников серьезной проблемой.
— А как решить ее? — продолжал свой рассказ наш попутчик. — Кругом лес, сопки, через них тянуть надо.
— Так на ощупь и шли? — допытывался шофер, слушая своего пассажира уже с нескрываемым любопытством.
— Да нет, были у нас специалисты, знавшие толк в этом деле. Изыскания сделали. А потом кирки и ломы на плечо, и за дело! Копали, подсыпали, трамбовали. Отовсюду везли песок, глину, бревна. Все в ход шло.
— Но позвольте, — тут уж я вступил в беседу. — Старожилы рассказывают, что на нынешней трассе тогда масса плавунов встречалась. Да и сама местность-то была заболоченной.
— То-то и оно. Эти плавуны да болота в печенках у нас сидели. Такие «прожорливые», черти. Тонны щебня и гравия бросали, и все как в бездонную яму. И обойти некуда. Вот и мучились, пока не укротили их.
Пробка, наконец, рассосалась, шофер дал газу, и машина тронулась.
Ехали молча, пока водитель снова не спросил:
— А что же дальше было?
— Гм, дальше? Потом эта дорога появилась. Конечно, тогда она не так выглядела. Вот глянь, лощинка! Видишь? От нее до клуба езды минут семь, а мы год сюда шли. Понял?
— Да я-то понял. В одном не разберусь: все время говоришь: мы да мы. А кто это мы?
— В первую голову строители. Я работал тогда в одном управлении. После демобилизации пришел на завод.
Сквозь густо валивший снег мелькнули затуманенные огоньки «Рассвета». Шофер сказал:
— Ну, вот, добрались.
Вылезая из кабины, пассажир протягивает водителю деньги.
— Не стоит, батя. Раз по твоей дороге ехали, госпошлину можно и не брать.
— Не дури, парень, бери. Дороги моей здесь нет. Тут наша дорога.
На том и расстались. Теперь, конечно, я сожалею, что не узнал имени своего попутчика. Но, вспоминая сейчас тот случайный разговор в такси, отчетливо себе представляю, как метр за метром набирала силу эта дорога. Как вдоль нее, словно по берегам реки, вырастали дома. Собственно, дорога эта стала не только важной транспортной артерией, она дала потом толчок к расширению городского строительства.
Летопись засвидетельствовала: «Дорогу от поселка Индустриальный до Петропавловска начали строить в июне 1939 года. Окончено ее сооружение летом 1941 года». Выходит, за такой срок всего 7 километров. По современным темпам, конечно, пустяк. Но тогда, да еще в условиях Камчатки, эти километры обходились ой как дорого.
- Память огненных лет -
…Накануне 30-летия Победы встретились мы с Анной Владимировной Острой. Когда она раздавала рабочим инструмент, я старался запомнить ее: невысокая, подвижная, с изрезанным морщинками лицом и с прической, усыпанной сединами. По возрасту и стажу Анна Владимировна уже пенсионерка, но родной цех, где прописалась с тридцать шестого, покидать не торопилась. Раньше токарничала, а теперь вот работу ей попроще подыскали — раздает инструмент. Всю войну, с первого до последнего дня, простояла Анна Владимировна у станка, выполняя срочные и нелегкие заказы. Давно это было. Время, однако, не притупило ее памяти, и о тех годах рассказывает она так, словно все это случилось не тридцать лет назад, а вчера или даже сегодня.
— Помню, пошли мы на Сопку любви, там вечер танцев был. Музыка играет, в вальсе кружимся. И вдруг все смолкло. Увидели мы мужчину с поднятой рукой. Лицо у него суровое, пасмурное. Сказал нам всего несколько слов: «Товарищи, война началась. Немец напал». Как бритвой, резанули они по сердцу. Ведь еще минуту назад все здесь кружилось в счастье, веселье, был смех, а расходились мы в какой-то необыкновенной печали.
Потом помню заводской митинг. Состоялся он у заводоуправления. Весь поселок тут собрался: и стар, и мал. Нам зачитали текст речи В. М. Молотова, а потом начались выступления. Конечно, дословно я не припомню, кто о чем говорил, но смысл был таков: «Фронт не только там, где гремят орудия. Фронт у нашего станка, в нашем цехе. Каждая лишняя норма — это снаряд по врагу».
Анна Владимировна хорошо помнит и другое: как провожали на войну мужчин и как к осиротевшим станкам становились их жены, дети.
— А как же забыть-то этот Такое всегда будет помниться. Мужики на фронт, а бабы за их станок. Знаете, сколько в первые дни войны на верфь пришло женщин? Около двухсот. Одни кисти в руки взяли — малярами стали, другие маску сварщика надели, третьи в береговые матросы подались. Многие проходили краткосрочные курсы и становились токарями, слесарями, шоферами. Знакомы, например, были мне машинист Косых, которая пришла в цех из заводской столовой, кузнец-штамповщик Владимирова, бывшая домохозяйка. Они по две нормы давали. Даже те женщины, чьи мужья еще работали, и то в цеха повадились» Спрашивали: чего горячку порете? Успеете еще, горя хлебнете. А они так отвечали: «Мужа заберут, а я его место займу. А пока подучусь». А то однажды появилась в цехе группа девочек. Спрашиваем: зачем пожаловали? «Работать, — отвечают, — из ремесленного мы». Смотрю на них, годков по четырнадцать-пятнадцать — не больше. И росточком с «ноготок». Многим из них пришлось потом подставлять ящики, чтобы девчоночьи руки могли дотянуться до детали. Грустно было смотреть на эту картину…
Петр Матвеевич Демин, слушая рассказ Анны Владимировны, одобрительно кивал головой:
— Да, да. Так и было. Я тоже ведь в цех из школы пришел. День точно помню — 17 октября. Пацаном еще был. Пару месяцев в учениках походил, а потом в фронтовую бригаду Соснина определили. Бригадира своего звали мы просто «дядя Сеня», прекрасный человек был. Под его оком собирал я корпуса запалов для гранат «Ф». До сорок третьего работал, а потом в армию призвали. И знаете, деталь какая помнится? На одном учебном задании изучали мы устройство той самой гранаты «Ф». Разбираю, смотрю, а сам думаю: «Так, стоп, это ж я корпус запала делал. Мой почерк». Но это уже потом, а тогда, в сорок первом, ох, как трудно было. Особенно подросткам, конечно. Придешь в восемь на работу, а через двенадцать часов с ноющей спиной и уставшими ногами свалишься в постель. Утром мать вся в слезах будит: «Вставай, Петенька, на работу пора…»
Вчерашние школьники быстро осваивались с новыми профессиями. Многие из них не по возрасту проявляли смекалку, работали, как заправские мастера. К примеру, газета «Камчатская правда» писала в 1942 году об одной молодой патриотке: «Тов. Кичигина — молодая станочница, она еще не переведена в рабочий разряд, но к порученному делу относится добросовестно, аккуратно ведет счет рабочим минутам. Оттого и результаты ее работы прекрасны. Вчера за восемь часов она нарезала резьбу на 430 гайках, перевыполнив задание квалифицированного токаря в 3 раза. Тов. Кичигиной вручен красный флажок лучшего стахановца механического цеха». Или вот еще небольшая заметка «Сорок часов у станка». Безымянный автор сообщал: «Вчера цех получил срочный заказ. Его дали токарю, кандидату в партию тов. Медведеву. Пять смен не отходил от станка он и его молодой ученик Салтыков. 40 часов оба они работали над заказом. Сегодня он принят с отличной оценкой». Надо сказать, что областная газета уделяла в то время большое внимание молодому заводу, готовились специальные выпуски «Камчатская правда» на судоверфи».
В сорок втором рабочий тон на верфи задавали «тысячники» и «двухтысячники» — это когда рабочий выполнял свою норму на 1000 и 2000 процентов. Сегодня трудно поверить в такую высокую производительность труда, но тогда ее действительно достигали. Как зародилось это соревнование? Старожилы кузнечного цеха припоминали:
— Сентябрь стоял на дворе. Теплый, сухой. В обеденный час начальник Костыгов собрал нас в кружок и сказал: «Есть, товарищи, срочный заказ. И очень ответственный. Фронтовой. А времени в обрез…» Мы сразу поняли, что от нас требуется. И тут же в цехе два бригадира, Лющин и Москвин, экспромтом, так сказать, заключили устный договор о соревновании. Их поддержали другие. Первый успех выпал на долю Москвина. 18 сентября он довел выработку своей дневной нормы до 1090 процентов. Почти 11 норм. Это был наш первый «тысячник». Но его рекорд недолго продержался. Через неделю кузнец Гайдук за восьмичасовой день дал 2300 процентов. Но затем его снова перекрыл Москвин — 2400 процентов. Вот такое напряженное соревнование шло. Почин наших кузнецов был подхвачен на всей верфи.
Заказов тогда поступало много. Они требовали не только отличного исполнения, но и небывалых скоростей. Трудились тогда, пока ноги держали и руки слушались. Переспит, а то, бывало, просто подремлет тут же в цехе, и снова на рабочее место. Случалось и так: выкроит все же часок-другой, в кино пойдет, но в середине сеанса вдруг голос билетерши: «Иванов, Смирнов, на выход, в завод». Бегом в цех, как по тревоге. Уже знали — срочный заказ поступил, фронтовой. Иначе бы не вызывали.
Степан Акимович Жмак, чей самоотверженный труд в годы войны отмечен орденом Ленина, рассказал, как в сорок первом его бригада выполняла ответственнейшее правительственное задание. А связано оно было вот с чем. В начале войны через Камчатку шла масса различных грузов. Порт работал круглосуточно. Но разгрузка судов осуществлялась все-таки медленными темпами, так как докеры не располагали тогда необходимыми механизмами. Многое приходилось делать вручную. Поэтому было решено поставить на Камчатку два плавучих стотонных портальных крана: один американский «Вилей», а другой венгерский «Ганц». Привезли их в разобранном виде. Необходим был срочный монтаж. А максимальный срок на каждый кран — три месяца. И вот за эту ответственную работу взялся бригадир Жмак.
— Бригада была около ста человек. Монтировали мы днем и ночью, по несколько суток дома не появлялись. В доке у меня была каюта, так вот я в ней, собственно, и жил. Часов в двенадцать ночи приляжешь, а ранним утречком снова на ногах. «Ганц», помню, месяц и четыре дня простоял у нас. «Вилей» тоже досрочно сделали.
Вот так работали люди. Надо было так работать. «Многостаночники», «двухтысячники», «тысячники» — все эти герои труда рождались в гуще фронтового социалистического соревнования. Они были запевалами на производстве. Партийная организация активно поддерживала почины судоремонтников, придавала им широкую огласку. Соревновались на лучшего токаря, кузнеца, на лучшую бригаду. Цехи упорно боролись за специально учрежденное Красное Знамя. Передовиков поощряли и материально. Был введен стол питания, стахановцы и «двухсотники» получали доппаек.
Конечно, попадались и отстающие, нарушители, любители перекуров. Но их моментально брали «под резец». Это такая сатирическая газета выходила на верфи. Вывешивали ее на видном месте с аршинными заголовками: «Языком болтов не нарежешь!», «Ну и дяди», «Часы уходят на раскачку», «Вразвалку, не спеша». Стенная печать в годы войны на судоверфи сыграла немаловажную роль в мобилизации рабочего коллектива, в пропаганде соревнования и передового опыта. Например, только в 1944 году в цехах было выпущено более трехсот боевых листков, плакатов, «молний» и около сотни стенных газет. Они в полной мере отражали трудовой героизм рабочих. «Сделаем срочный заказ— досрочно! Клепальщики, сверловщики, чеканщики — все на вахту! Девиз соревнования: кто быстрее и лучше» (1941). «Стахановец Леонид Солтымаков за год выполнил четыре годовых плана! Равняйтесь на этого передовика» (1944). «Бригада слесарей-трубопроводчиков вчера дала шесть норм. Прекрасно организовали работу над ответственным заказом мастер Чкиря и бригадир Голяев» (1942). Так, в 1944 году прибыль по сравнению с сорок третьим почти удвоилась. А производительность труда в среднем на одного работающего составила 116 процентов. За достигнутые успехи заводу была присуждена третья Всесоюзная премия НКРП и ВЦСПС. А в следующем, сорок пятом, 64 судоремонтника получили ордена и медали СССР, 142 человека были награждены Почетными грамотами Главсевморпути и значком «Отличник ВМФ».
Разумеется, выполняли заказы и непосредственно для фронта. Например, в литейном цехе делали мины и «лимонки», инструментальный производил гранаты. На счету у судоремонтников немало и материальных средств, собранных в фонд обороны. Здесь и подписка на займы, и сбор теплой одежды для солдат, и активное участие в создании танковой колонны «Камчатский воин».
Трудное то было время. Острая нехватка специалистов, высококвалифицированных рабочих, дефицит необходимых материалов, деталей. И все же, преодолевая эти временные трудности, верфь мужала и крепла, становилась более зрелой и в техническом отношении. Ее коллективу оказалась по плечу такая сложная задача, как ремонт крупных океанских судов с дизельными установками. Значительным событием явилось создание собственного двигателя внутреннего сгорания мощностью 50 л. с. Назвали его «Камчадал». Первый такой мотор был собран на заводе золотыми руками известного токаря Василия Семеновича Чепенкова. Когда началась война, он выступил на митинге и сказал: «Ну что ж, если стар я для армии, то буду молод для тыла. Повоевать и тут можно». С электростанции, где Чепенков работал машинистом, он попросился на более трудный участок — в механический. Стал к тискам и начал собирать «Камчадалы». Первым устанавливал их и на катерах.
В заводских цехах производили и другую необходимую продукцию: гребные винты, китобойные гарпуны, топливные насосы. Наконец в военные годы значительно расширяется судостроение. На стапелях верфи собираются корпуса знаменитых катеров «жучков», крупных барж и плашкоутов. Иными словами, выросшие на заводе новые кадры инженеров, техников и специалистов при самом активном участии рабочих закладывали тогда прочный фундамент под будущий судоремонт. Что из того, что идет война? Не вечно ж она будет длиться.
Победу ждали. В нее верили. И она пришла. Николай Филиппович Пронькин рассказывал: «По всему заводу только и слышалось: «Кончай работу. Победа!» Под протяжные гудки кораблей бросались друг к другу в объятья, целовались. Радость была беспредельная».
Да, враг, лютый и коварный, был разбит. Сотни немецких знамен бросили советские солдаты к подножью Ленинского Мавзолея. Салютовала Москва. Салютовала вся страна. Но здесь, на востоке, продолжали бряцать своими кривыми саблями японские самураи. Миллионная Квантунская армия, вооруженная до зубов, представляла непосредственную опасность нашим границам. Вот почему решение Верховного Главнокомандования о ликвидации этого опасного военного очага было встречено народом с большим одобрением. Таким образом, передовая оказалась теперь здесь, на востоке. А Камчатка стала одной из главных ее позиций. Забурлила военная жизнь и в бухте Раковой.
Напряженной жизнью жил завод, его коллектив. По-прежнему в цехах выполнялись спецзаказы, а док ремонтировал потрепанные в боях корабли. Георгий Анатольевич Карчич, бывший в то время мотористом, рассказывает: «На док тогда легла большая нагрузка. Прямо из боя лодки и корабли приходили в бухту. Смотрим: метровые пробоины, развороченные взрывами палубы. Все это срочно приходилось латать, чинить. Не замечали, когда день сменялся ночью. Для меня, пожалуй, самыми памятными стали часы, когда мы ремонтировали одну подводную лодку. Сделали ее быстро, спустили на воду. А когда проверили, оказалось, что не ладится с рулевым управлением. Нужно опять ее в док. А поднимать опасно. Лодка вооружена, на борту масса боеприпасов. И все же решили поднять, иного выхода не было. Время не ждало. Неисправность устранили за три часа, но, понимаете, какие для нас были эти часы?»
Как памятная реликвия, стоит и по сей день в бухте самоходная баржа «Тамань». На ней в августе сорок пятого вместе с десантниками отправилась в бой и группа судоремонтников, в которую вошли в основном коммунисты и комсомольцы: токарь Богун, начальник транспортного цеха П. Д. Боровков, заведующий складами А. И. Коновалов, слесарь Григорий Завьялов, плотник Иван Кляузов, братья Лебедевы, токарь Григорий Козлов и другие. У берегов Курил было их первое боевое крещение, а для многих из них оно стало и последним. Смертью храбрых пали здесь Г. Завьялов, И. Кляузов, не вернулись братья Лебедевы.
В дни, когда шла подготовка к празднованию 30-летия Победы над фашистской Германией, сотни судоремонтников работали под девизом: «За себя и за того парня». Павшие за Родину как бы незримо стояли рядом с живыми, за счастье которых они дрались с ненавистным врагом.
Ну, а те, кому довелось до конца пройти по нелегким военным дорогам, и поныне несут трудовую вахту на предприятии. Это токарь П. М. Демин, фрезеровщик П. Кузнецов, слесарь И. Н. Тарасов, рабочий лесозавода Д. М. Задков, заведующая библиотекой Н. Г. Никитина, слесарь В. Д. Завьялов, столяр И. В. Комаров, сварщик Б. В. Ткачев, начальник корпусно-сварочного бюро З. З. Нигматулин и многие другие. Всего в коллективе судоремонтников сегодня трудится более ста пятидесяти бывших фронтовиков. У многих из них к боевым орденам прибавились высокие правительственные награды за мирный труд.
Боевой подвиг судоремонтников, как и их трудовой героизм в годы войны, — яркое подтверждение того, что в победу над фашизмом коллектив судоверфи внес свой, пусть скромный, но все же дорогой вклад.
