Декабрь, 2008 год.

Утром к Ирме пришёл посетитель. Первый за всё время. Знать бы, сколько уже прошло.

Павел выглядел неплохо: подтянутый, выбритый, загорелый. Светлые брюки и яркая рубашка непроизвольно вызвали на лице Ирмы улыбку. Настолько нелепым показался Ирме выбор «костюма».

Алёша бы ни за что не напялил на себя «гавайскую» разлетайку в сочетании с почти белыми брюками. Скорее всего, на нём сейчас был бы хирургический костюм, «пижама», как врачи именуют между собой свою униформу, или белый халат поверх тёмных потёртых джинсов и светлого свитера крупной вязки. Алёша очень любил именно такие свитера — под горло, невесомые, но очень тёплые. И никогда не носил костюмы, даже на лекции.

Ирма помнила. Как и то, какой сволочью оказался друг детства. Улыбка исчезла с её лица, и боль ворвалась в разум с новой силой. Перед ней стоял отец её ребенка. Сына, которого у неё больше никогда не будет. Не будет! А Павел сыпал слова любви и о детях говорил…

Боль и отчаяние захлестнули и вырвались наружу. Словно взбесившаяся кошка Ирма кинулась на Павла. Молча, впиваясь в него колючим взглядом. Разорвала его рубашку, расцарапала лицо, прокусила ладонь, когда он попытался её успокоить. Норовила сделать ему как можно больнее, чтобы он хоть немного ощутил то, что испытывает она. Павел даже не отбивался. Сдался, трусливо сбежал, закрывая ладонью кровоточащую щёку.

Ирма же ещё долго сидела под окном, зажав саднящий от внезапного кровотечения нос, и всматривалась в запертую дверь. Она ждала санитаров, которые неизменно появлялись после каждого подобного припадка, привязывали её к кровати и кололи какую-то дрянь. Но они так и не пришли.

Вот уже который день к ней не являлись санитары, ей не делали уколы, не давали никаких лекарств, её осматривал совершенно другой врач, да и руки понемногу заживали после верёвок. Странно…

Что-то изменилось в последние дни. Почему? Неужели они хотят вернуть её в прежнее состояние больной и разочарованной в жизни одинокой женщины? Зачем?

Она не хочет туда возвращаться. Там больше нет жизни. Там нет мира. Её мира. Ему наступил конец, как только Ирма поверила, что её муж настоящее чудовище.

А Ирма ещё когда-то хотела стать журналистом. Как отец изобличать «зло среди нас». Хорошо, что не стала. Эти изобличители так умело рушат жизни, наживаются на чужих несчастьях. Как и отец.

Разве Ирма могла подумать, что её отец, которого она безумно любила, единственный близкий и родной ей человек станет виновником её рухнувшего семейного счастья. Пусть косвенно, но ведь стал. Тот компромат, что отдала ей мать, принадлежал отцу. Ирма сразу обратила внимание, что практически все статьи были подписаны псевдонимом отца. Смешным таким и отчего-то женским — Аглая Петухова. И пометки на финансовых документах и выдержках из медкарт сделаны его почерком. И его записная книжка с намётками статей и контактами.

Потом всё это вылетело из головы — столько всего навалилось в одночасье. А когда Ирма смогла хоть немного мыслить, она поняла, каким расследованием занимался отец десять лет назад. Поняла, почему каждый раз уходя из дома, он прощался так, словно уходил навсегда. В один день так и случилось. Выходит, он погиб не зря. Он всё-таки довёл дело до конца и спрятал компромат в надёжном месте. Вот значит, что искали в их доме после смерти отца. Компромат. Ту проклятую чёрную папку, разрушившую её жизнь. А единственный, кому этот компромат мог навредить, её муж.

К мысли, что Алёша причастен к смерти отца, Ирма пришла не сразу. Но так в неё и не поверила.

Она посмотрела в окно, закрытое решёткой.

Сердце дрожало внутри, сбиваясь с ритма. Ирма легла на кровать и с головой накрылась тонким больничным одеялом. Уже ни к чему ворошить прошлое. Ничего не изменить. Никого не вернуть. Поэтому нет никакой разницы, что было десять лет назад. И если Алёша был виноват в смерти её отца, то он уже наказан с лихвой. Как бы цинично это ни звучало.

Ирма легла и с головой накрылась одеялом. Она зажмурила глаза и попыталась уснуть. Не вышло. Вместо легко забываемых сновидений в сознание врывались воспоминания…

…Свадьба. Такой памятный день трудно забыть.

Длинное платье цвета шампанского, усыпанное драгоценными камнями. Регистрация в ЗАГСе — кольца, подписи, её дрожащие руки, его счастливая улыбка, первый танец. Ирма улыбнулась. Она всё время наступала Алёше на ноги, и тогда он ловко поставил её на носки своих начищенных до блеска туфель, вихрем кружа в ритме вальса.

Ирма вспоминала, как строгая женщина в светлом костюме предложила жениху поцеловать невесту. Улыбка непроизвольно стала шире.

Алёша тогда взглянул в её глаза, улыбнулся и спокойно сказал: «Мы потом, если вы не против».

Возражений не последовало, а это «мы потом» врезалось Ирме в память.

Она тяжело вздохнула, перевернулась на спину и вытянула перед собой руки.

Что за ерунда? Она подскочила на кровати и уставилась на длинные неухоженные пальцы.

Не было обручального кольца. Ирма вздрогнула, прикоснувшись к вдавленному на коже «отпечатку». Она хорошо помнила, что ещё недавно прокручивала его на пальце по привычке. Кто мог его снять? Зачем? Почему сейчас? Слёзы покатились по щекам. За что?

Они отняли последнюю ниточку, связывающую Ирму с внешним миром. Они не имели права. Никто не имел права отнимать у Ирмы святыню. А они отняли всё, что ей было дорого. Даже кольцо. Украли целую жизнь.

Теперь она не сдастся. Теперь будет жить и бороться. Назло тем, кто упрятал её сюда. Назло самой себе. И непременно выяснит, кто причастен к смерти мужа.

Она подошла к окну, за которым молчаливо опускались мрачные сумерки.

Нужно только найти способ выбраться отсюда. И она найдет. Во что бы то ни стало…

…В ординаторской на диванчике напротив дежурного врача Рыкова сидел посетитель. Лейтенант Костромин, лет пятнадцать назад втянувший его в грязную историю. Рыков до сих пор опасался лейтенанта, живо помня, что тот сотворил с собственным лицом, чтобы стать другим человеком. Впрочем, именно Костромин вовремя вытащил Рыкова из военного госпиталя, где чтобы не сойти с ума Рыков подсел на транквилизаторы. По сути именно Костромин дал Рыкову возможность начать всё с нуля.

Яркие синие глаза лейтенанта смотрели холодно, но тревожно. И от этого взгляда становилось неловко доктору Рыкову, отчего тот постоянно теребил ручку или поправлял лацкан белого халата.

— Как она, Док? — спокойный хрипловатый голос разрезал напряжённую тишину.

— А ты как думаешь?

— Не дерзи, — синие глаза сверкнули гневом. Рыков поёжился и пробежал пальцами по клавиатуре — искал в базе клиники нужную медкарту, чтобы удалить. — У меня всё готово — дело за тобой.

Рыков оторвался от созерцания выбитой на мониторе абракадабры, не поняв, как такое могло выйти, и посмотрел на Костромина.

— Думаю, дня через два будет можно. А что там…

Рыков не договорил — Костромин и без того знал, о чём речь. Пару месяцев назад тот позвонил Рыкову и предложил сделку. Док увольняется из районной больницы и устраивается в психлечебницу. Далее он должен был выяснить всё об Ирме Тумановой (фото прикреплялось к указаниям) и каким образом её можно оттуда незаметно забрать. А взамен лейтенант пообещал Рыкову отстроить клинику. Небольшую, но свою, о чём тот мечтал всю жизнь. Он согласился, даже не представляя, во что снова влип.

— Всё будет, как я обещал, — отвечал Костромин. — Я всегда держу своё слово. Тебе ли не знать? Могу я её увидеть? — без перехода спросил он.

Рыков пожал плечами и коротко кивнул в сторону вешалки, где телепались белые халаты.

— Пойдём.

Из ординаторской мужчины вышли в просторный коридор, сияющий белизной и чистотой. Костромин натянул на себя халат и шапочку и мрачно улыбнулся.

— Вот вытащу отсюда Ирму и взорву на хрен эту богадельню, — бросил он в спину доктору.

— А чего раньше-то не взорвал, супермен? — с издёвкой поинтересовался Рыков, когда они вышли на служебную лестницу.

— Раньше я не знал, что она существует, — усмехнулся он. — Думал, ментам удалось прикрыть эту лавочку. Выходит, ошибался.

— Даже не представляешь, насколько, — согласился Рыков.

— Тебе что-то известно? — спросил лейтенант, когда они оказались в мрачном помещении с запахом гари, забивающем нос. Костромин поморщился и вдохнул очередную дозу лекарства. Дышать сразу стало легче.

— Это местный крематорий, — пояснил Рыков, проигнорировав вопрос. Он свернул налево от печей.

— Значит, гореть хорошо будет, — насмешливо заключил Костромин, следуя за доктором.

Он не останавливался, не оглядывался по сторонам и ничему не удивлялся. Когда-то давно он и сам присутствовал при сжигании в аналогичных печах неудачных результатов очередного эксперимента. Сам был на месте Рыкова. Эдаким тайным агентом в белом халате. Костромин усмехнулся. Тогда он едва не стал бесхозным трупом. Не рассчитал собственные силы. И если бы не сестра с другом, то он сейчас бы успешно разлагался где-нибудь в земле. Если конечно, было бы чему разлагаться. Зато благодаря собранной Костроминым информации им удалось спасти сотни жизней, засадить за решётку очень влиятельных людей, покровительствующих опытам по созданию сверхчеловека. А теперь выходило, что все тогдашние старания оказались напрасны, раз это адское место по-прежнему существует. Да, они стали осторожнее, изменили место дислокации, но неизменно проводят опыты над людьми. Знать бы, кто стоит за всем этим? Единственный, кто мог организовать подобное, скончался много лет назад где-то на просторах независимой Европы. По крайней мере, так считалось официально. А может всё-таки академику удалось выжить? Он всегда был чертовски хитрой сволочью. Или быть может, нарисовались новые лица? Костромин надеялся, что Рыкову удастся выяснить, кто именно стоит за всем этим дерьмом.

Преодолев ещё одну лестницу, мужчины вышли в диагностическое крыло, где, как правило, проходили освидетельствование подозреваемые или выздоравливающие. Здесь, в стеклянных комнатах, пропахших хлоркой и формалином, витал дух смерти. Костромин невольно поёжился.

«Нужно срочно вытягивать отсюда Ирму», — мелькнуло в его голове.

— Пока жива… — шёпотом добавил он, страшась собственных слов.

Доктор ничего не услышал, а остановился у массивной стеклянной двери без каких-либо отличительных надписей. Обычная дверь в очередной больничный блок.

Рыков вставил в замок электронный ключ; вспыхнула зелёная лампочка, и дверь открылась, впуская посетителей.

И они снова оказались в длинном коридоре, освещаемом бледно-голубыми лампами. Док вёл лейтенанта мимо отдельных боксов, где на грани жизни и смерти балансировали подопытные, по одну сторону и «комнат ожидания» по другую. Из этого блока было два пути — обратно в лаборатории или в крематорий. На свободу отсюда не возвращался никто. Ничего не изменилось за десять лет. Не изменилось и не забылось.

Он тяжело выдохнул, когда Док в очередной раз остановился напротив стеклянной двери, но теперь в «комнату ожидания».

— У тебя пять минут, — бросил Рыков и скрылся в одном из боксов.

Костромин подошёл к двери и, не глядя в комнату, притулился лбом к холодному стеклу. Сердце бешено молотило в груди, ломая хрупкие рёбра, и гулким набатом ввинчиваясь в виски. Он знал — там, за этой полупрозрачной дверью, обхватив руками колени, на узкой больничной койке сидит Ирма.

И только он один был виноват в этом.

Руки непроизвольно сжались в кулаки — хрустнули пальцы. Не сдержавшись, стукнул кулаками в стену, и опустил голову, переводя дыхание. А из-под расстёгнутого воротника выскользнула тонкая витая цепочка, на которой мелодично позвякивали два обручальных кольца. Новый талисман вместо прежних армейских жетонов. Двумя пальцами привычным жестом он подхватил цепочку, и на широкую ладонь упало тоненькое обручальное колечко (своё он пропустил между пальцами), снятое с любимого безымянного пальчика. После того, как Рыков рассказал, что Ирме не становится лучше, что с каждым днём она впадает в ещё большую депрессию, Костромин решил встряхнуть её. Он почему-то был уверен, что отобрав у неё кольцо, она начнёт бороться. И не ошибся. Костромин улыбнулся, вспоминая её холодные руки и взрослые, но такие напуганные глаза цвета молочного шоколада. Его любимые глаза.

— Я вытащу тебя отсюда, — процедил он, сжимая кольцо. — Я отомщу.

Он закинул цепочку за воротник и, выдохнув, поднял глаза.

Через матовое стекло на него смотрели глубокие шоколадные глаза Ирмы. В них отражалось столько неприкрытой боли и отчаяния, что в его сердце вонзилась сотня острых кинжалов. А она не сводила с него глаз.

Неужели видит? Чувствует?

Зря он пришёл. Он расстроено покачал головой. Поддался чувствам. Но ничего. Он провёл ладонью по стеклу, пытаясь дотянуться до её растрёпанных волос — как раньше, в той прошлой жизни, когда они ещё были вместе. Через два дня он вытащит её отсюда и всё наладится. Иначе быть не могло. Они уже проходили это. Выдержат и снова. И она будет счастливой. На этот раз стопроцентно. Костромин уже позаботился об этом.

— Потерпи, девочка моя. Ещё чуть-чуть… — шептал он, гладя её волосы. — Просто потерпи…

Кто-то осторожно касается его плеча. Он вздрагивает и резко отрывает руку.

— Пора, — твёрдый голос Дока за спиной.

Он кивает.

— Я люблю тебя, девочка.

Шепчет он на прощание, покидая мрачный коридор, пропахший болью и смертью.

А на бледную щеку Ирмы падает одинокая слеза…

…Адвокат Олеся Михайловна Лилина сидела за столом в своём офисе и нервно курила.

Гибель брата сильно подкосила уверенную и самодостаточную женщину. Клиенты в панике, а конкуренты в восторге. Ещё бы! На её счету не было ни одного проигранного дела. До сегодня. Сегодня она проигрывала по всем фронтам. И в суде, и в жизни.

Она не могла думать о работе, когда в голове засел лишь один вопрос: как помочь Мари?

Олеся никак не могла взять в толк, почему Мари в ту роковую ночь не было дома? Где она была? И где она теперь? Олеся подозревала, что Марина спрятала дочь. Но где? Где можно спрятать человека, чтобы его не нашли? Только в месте, куда никто не посмеет сунуться. Таким был Детский больничный комплекс, которым руководил отец Марины. Но десять лет назад Леся вместе с Игнатом Крушининым решилась пойти против влиятельных чиновников, «крышующих» больницу, где было нормой уродовать детей. Где без ведома женщин подсаживали им искусственно созданные и оплодотворённые яйцеклетки с «избирательным генетическим кодом», как говорили на следствии эти «светила медицины». Прокуратура многое смогла благодаря Алексу. Многих посадили и спасли тоже многих. Комплекса больше не существовало, как и его руководителя. Академику Нежину тогда удалось скрыться от правосудия, но Божья кара его всё равно настигла, как бы пафосно это ни звучало. Он умер в какой-то европейской стране. Леся уже и не помнила, как и причины его столь неожиданной кончины. Версий ходило много: от мести пострадавших в его экспериментах до самоубийства. Но так ли важна причина, когда речь идёт о бездушном мучителе и убийце, прикрывающемся благими намерениями?

Олеся прокрутилась в кресле. Первый вариант отпадал. Оставалось место, на первый взгляд никоим образом не связанное с Мариной. О котором никто не подумает. Психлечебница, главврачу которой она звонила после встречи с Лесей, была идеальным вариантом. Но как подтвердить свои подозрения, Леся не знала.

Олеся выдохнула клубок дыма и глянула на тлеющую сигарету. Вот и её жизнь, как эта сигарета, медленно, но неизбежно тлела от неизвестности.

Как же ей всё это надоело — вся эта ложь. Взять хотя бы Сергея. Обещал подумать, как выручить Мари, а сам на следующее утро сбежал из дома. Куда — неизвестно. Вернулся поздно — злой, и ни словом не обмолвился. И так уже полторы недели: утром сбегает, пока она спит; возвращается за полночь и ничего не объясняет. На работе не появляется, мобильный телефон недоступен. Странно всё.

Олеся затушила сигарету и посмотрела на часы. Без четверти пять. Прошёл ещё один рабочий день. Ещё один день без Алекса.

Впрочем, Олеся не сидела, сложа руки. Она искала виновных в смерти брата.

Вместе с бывшим коллегой, а ныне подполковником Игнатом Крушининым она перерыла весь архив в поисках громких дел десятилетней давности. Она вспоминала каждое лицо, цеплялась за любую фамилию. Без толку. Все, кто представлял реальную угрозу Алексу, давно покоились на кладбищах. И даже узнала, что если с Мари что-то случится, то Марина Нежина разом лишится всего, что имеет. Когда-то давно Алекс таким образом обезопасил Ирму. Игнат рассказал.

Он ушёл из Лесиного офиса часа два назад, твёрдо уверенный, что лишь возвращение Ирмы прольёт свет на это дело. Дело… Смерть друга оказалась для него просто делом. А сам ведь так толком и не ответил, почему обвинил Ирму в смерти Алекса? Сказал, что это тайна следствия. Логично, если бы не было странным. Ему-то какое дело до следствия и его тайн, если он не занимался расследованием? Зачем он устроил собственные поиски? Самостоятельно ищет убийцу Алекса?

Олеся встала из-за стола и подошла к окну. На улице сыпался мелкий снег, налипал на стёкла. Скоро Новый год. Новый…Хорошо, если так.

Она усмехнулась и тут в дверь постучали.

Её удивлению не было границ, когда в кабинет вошёл хорошо ей знакомый молодой мужчина, некогда предавший Ирму.

Какими судьбами его занесло сюда? Узнать новости о Мари? Или может поделиться информацией?

Олеся не ошиблась.

Павел Соколов приехал сюда именно из-за Ирмы. И то, что он поведал, повергло много повидавшего адвоката в оцепенение.

Оказывается, в ту ночь Ирма попала под машину. Она вылетела ниоткуда — Павел и понять ничего не успел. В больницу он привёз девушку уже без сознания.

Её буквально заставляли жить. Ребёнка спасти, увы, не удалось. А утром Павел узнал о гибели Туманова и позвонил Марине.

Именно Марина Викторовна добилась перевода Ирмы в закрытую психиатрическую клинику. На самом же деле Ирма пыталась покончить с собой единожды, и то уже в психушке, когда узнала о гибели мужа. Остальные попытки организовывала сама Марина: она и вены ей резала, и лекарствами травила.

Ирму поместили в одиночную палату, запретили посещения. С тех пор она молчит.

— Так она знает… — только и вымолвила Олеся, ошарашенная услышанным.

Павел кивнул.

— Я понял это по её глазам и в очередной раз вскрытым венам. А ведь она уже начала оживать. И я подумал, что у меня есть шанс…

— Шанс? — изумилась Олеся. — О каком шансе ты говоришь?! Ты же её предал!

— Предал? Нет, я не предавал Ирму. Просто однажды мне надоело врать, и я всё ей рассказал. А она посчитала правду предательством.

— Какую правду? — Олеся присела на подоконник. — Что она фригидная жаба и ты с удовольствием предпочтёшь ей другую?

— О чём вы? — удивился Павел. — Я никогда не говорил Ирме ничего подобного. Да и другой у меня не было. Ирма всегда была и остаётся единственной в моей жизни. Именно этим и воспользовалась Марина Викторовна.

— Марина?! Зачем? — что-то смущало её в словах Павла. Выходит, Мари врала ей, но зачем?

— Всё просто, — усмехнулся Павел и сел за стол. — Марина Викторовна хотела знать о каждом шаге своей дочери, а я стал идеальным надзирателем.

— То есть?

— Мы заключили сделку. Пришлось, — виновато добавил Павел, уловив осуждающий взгляд собеседницы. — Карьера моей матери тогда целиком и полностью зависела от Марины. Поэтому я согласился шпионить за Ирмой. Мы встречались, потом некоторое время жили вместе и я не заметил, как полюбил Ирму. И тогда я понял, что не могу больше ей врать. Я всё ей рассказал. Если бы я знал, что Ирма беременна…

— То что? Не признался бы?

— Не знаю, — Павел пожал плечами. — Всё могло быть по-другому.

— Не могло, — сухо возразила Олеся. — Только связав свою жизнь с Алексом, Ирма стала по-настоящему счастливой и свободной.

Павел усмехнулся. Как-то нелепо звучали эти слова по отношению к запертой в психушке женщине. Нелепо и неправильно.

— Хватит болтовни, — Олеся встала. — Я хочу знать, где Ирма и как я могу её оттуда вытащить.