— Вот ваш коньяк, мисс Лайджест, возьмите, — сказал я, отставляя графин и подавая Элен стакан.

— Да, спасибо, — она залпом, даже не поморщившись, осушила стакан и вернула его мне. — За этот последний месяц я, кажется, выпила коньяку больше, чем за всю предыдущую жизнь.

— Думаю, вам это ничем не грозит, — улыбнулся я.

— Надеюсь! Не хотелось бы после стольких неприятностей впасть еще и в патологическую зависимость.

— О, у вас хватило бы силы воли при первых же симптомах переключиться на молоко или чай…

— Скорее уж на кофе… Но вообще-то, мистер Холмс, вы явно переоцениваете мои силы, как я заметила в последнее время.

— Неправда! Своими поступками вы доказываете обратное. Чего стоит хотя бы эта ваша импровизация с покушением! Зачем, скажите на милость, она вам понадобилась?

Она весело пожала плечами:

— Я вдруг подумала, что Лестрейду покажется мало того, что он получил. А с другой стороны, просто приходится из кожи вон лезть, чтобы не обмануть ваших ожиданий и не разочаровать вас.

— Уверяю вас, мисс Лайджест, что вам это не грозит, — сказал я с улыбкой.

— В моих глазах вы давно перешли черту, до которой возможны разочарования. Мне чрезвычайно приятно, что это вас волнует, но, поверьте, теперь вам достаточно лишь быть самой собой, чтобы вызывать мое восхищение.

Она внимательно посмотрела на меня:

— Это серьезные слова, мистер Холмс! Чем я заслужила такую честь?

— Вы хотите обсудить ваши достоинства, мисс Лайджест? Я полагал, моя миссия на сегодня — спасти вас от отека, если уж спасти от ярости Гриффита не удалось…

— Ну так спасайте! — мило улыбнулась она.

— Что я слышу?! Почему же вы не говорите, что и сами в состоянии приложить компресс и вообще позаботиться о себе?

Мой шутливый тон она встретила серьезным выражением лица и остановившимся взглядом.

— Мне ужасно не хочется сейчас остаться одной, мистер Холмс! — сказала она тихо.

— В доме все давно спят, а вы сами предложили мне свою помощь, и я сейчас просто не могу от нее отказаться. Не могу и не хочу!.. Даже если бы с моим лицом все было в порядке, я все равно, наверное, нашла бы способ подольше побыть с вами! Должно быть, сдают нервы, если я начинаю бояться темноты, пустоты и одиночества…

Я коротко взглянул на нее:

— Я не сомневаюсь, что вы сейчас плохо себя чувствуете, что вы устали и расстроены, но не говорите мне о пустоте и одиночестве! Вы отлично знаете причину ваших бед! Вы знаете и то, что эту причину знаю я! Она прямо-таки витает в воздухе, а вы, тем не менее, считаете, что ваш сухой смех и дрожь в руках я легковерно спишу на расшатавшиеся нервы?.. Вы полагаете, я не понимаю, что вы смертельно боитесь Гриффита Флоя даже после его ареста? Вы готовы болтать со мной о aegdeksxj`u, чтобы только не думать о том, что вероятность обнародования вашей с Гриффитом тайны, столь свято хранимой вами и столь необходимой ему для мести, растет с каждой минутой! Вы не могли не защищать себя от обвинений и не принять наш план, но вы и теперь не можете спать спокойно. Вот каковы причины вашего плохого самочувствия, мисс Лайджест! Не скрою, я тоже расстроен: в своем расследовании я был вынужден опираться на ложь, так и не заслужив вашего полного доверия…

Она на мгновенье закрыла глаза, а потом снова обратила на меня свой блестящий болезненный взгляд.

— Я никогда не лгала вам, мистер Холмс! — проговорила она. — Я ничего не придумывала и не подтасовывала факты!

— На мой прямой вопрос о возможных мотивах убийства вашего отчима вы ответили, что ничего не знаете.

— При чем здесь это?

— Всё это звенья одной цепи! Ваш отчим знал обо всем, и это ускорило его конец.

Элен, будучи не в силах что-либо сказать, с силой прижимала платок ко рту.

— Вы, мистер Холмс… Вы… Попытайтесь меня понять! — произнесла она наконец.

— Я просто не могу… Я не могу! Как вы не понимаете?!

— Я понимаю, мисс Лайджест, понимаю тяжесть вашего положения и двусмысленность этой ситуации! — сказал я, садясь напротив, наклоняясь к ней и пытаясь придать своему голосу большую мягкость. — Однако я надеялся, что уже заслужил статус друга в ваших глазах…

— Так оно и есть!

— …но вы защищаетесь от меня, как от врага! Мне казалось, за проведенное здесь время я успел доказать вам свою заинтересованность!

— Это не зависит от времени, мистер Холмс! Теперь все зависит только от Гриффита.

— Нет! То, что буду думать о вас я, зависит только от вас!

Она снова посмотрела на меня и попыталась улыбнуться, но в ее взгляде не было ни сожаления, ни страха, ни тревожного ожидания, а лишь тупая боль, которая шла изнутри и делала глаза затуманенными, как у безнадежного больного.

— А зачем вам все это знать, мистер Холмс? — спросила она. — Ведь дело окончено!

— Мне казалось, вы лучше знаете меня! Я занимаюсь делом до тех пор, пока для меня все ни станет ясно, а не до момента официального закрытия полицейского протокола. Для меня важна правда, а не то, что кто-то по каким-то причинам за нее выдает!

Она тяжело вздохнула и отвернулась от меня:

— Господи! С вами бывает настолько же трудно, насколько и легко!.. Поймите — я не знаю, что вам ответить!.. Я признаю, что вы не все обо мне знаете и что вы вправе требовать от меня правды, но, клянусь, я не могу вам ее раскрыть!!! Если вы узнаете все от Гриффита, вы поймете, почему я так поступаю, — она положила свою руку на мою, словно пытаясь вернуть утраченное доверие.

— И поверьте, всё зависит не от моих прихотей.

— Уверяю вас, что мое желание докопаться до истины тоже не прихоть.

— Я это знаю.

— …и все же предпочитаете, чтобы я узнал правду вместе со всеми на суде? Так для вас будет лучше?

— …Да!

— Прекрасно, — сказал я вставая. — Я все же принесу все необходимое для компресса. Ждите меня здесь. Я скоро вернусь.

Она уставилась в одну точку перед собой и не произнесла ни слова.

Я взял один из канделябров и вышел в коридор. В доме было тихо, и каждый мой шаг отдавался гулким эхом. Я спустился в холл и прошел в кухню, где без труда нашел воду и чистое полотенце. Вернувшись наверх, я взял в комнате Уотсона всё необходимое и через несколько минут вновь вошел в кабинет.

Она, очевидно, полагала, что мне понадобится больше времени, и потому резко обернулась на скрип двери. Она стояла у окна. Взглянув на нее, я сначала подумал, что она плакала в мое отсутствие, но потом вспомнил — плакать не входит в ее правила! У нее и теперь хватало сил держать себя в руках, и все ее чувства скрывались за мутными от влажной пелены глазами.

— В чем дело? — спросил я, поставив кувшин с водой на стол.

— А что?

— Видели бы вы свое лицо сейчас! Вам плохо?

— Да, черт возьми, плохо! — усмехнулась она, глядя на меня. Я и не думала раньше, что такое бывает.

— Что ж, садитесь сюда, и я постараюсь избавить вас от телесных страданий, если уж остальное мне не по силам.

Она села на стул, а я, сложив полотенце, смочил его край в холодной воде, чуть отжал и поднес к лицу Элен.

— Запрокиньте немного голову, мисс Лайджест, — сказал я, придерживая рукой ее затылок, — вот так.

Она откинула голову назад и немного вздрогнула, когда холодная мокрая ткань коснулась ее губ…

Вся моя любовь к ней всколыхнулась с новой силой — я ощутил необыкновенный прилив нежности от одного этого прикосновения и был готов, если понадобится, ухаживать за ее лицом хоть целую вечность. Я старался, чтобы мои прикосновения были легкими и не причиняли ей боли, но вместе с тем я явственно ощущал в себе нарастающую страсть. Я видел, как напряглась ее шея, видел ее губы в нескольких дюймах от себя, ловил ее прерывистое легкое дыхание и понимал, что все мое существо тянется к ней, что мой рассудок едва справляется с чувственными порывами.

Моя рука с полотенцем, должно быть, застыла в воздухе на пару мгновений, и Элен открыла свои глубокие темные глаза… Их влажный блеск был так прекрасен в свете свечей, а взгляд вдруг стал необыкновенно ясным и открытым — сошедшая с них пелена словно смыла все сомнения, и эти глаза смотрели на меня просто, взволнованно и откровенно… Ничего и никогда не желал я больше, чем поцеловать Элен в этот момент, и клянусь Богом! — она позволяла мне… Но какие-то посторонние силы — сомнения, страх перед этой сиюминутностью, мой рассудок, будь он проклят! — помешали мне… На какую-то долю мига я совершенно четко представил эти губы в его губах, я ясно увидел их взаимный натиск!.. А теперь перед нею я, и с тех пор не прошло даже пары часов!..

Мое лицо, должно быть, слишком явно выразило мои смешанные чувства — Элен опустила взгляд, сама прижала мою руку с полотенцем к своему лицу и вновь посмотрела на меня.

— Простите меня! — проговорила она.

— За что?

— За то, что вам пришлось увидеть всё это… Гриффита и меня… Вы понимаете! Я думала, у меня получится иначе… Простите!

Я заново смочил полотенце и внимательно посмотрел на нее даже сейчас она делала все, чтобы избавить меня от малейших неудобств, от неловкости и объяснений. Наша глаза в очередной раз встретились, и мы оба почувствовали невероятную легкость и теплоту, неимоверную близость…

— Мне не за что вас прощать, — ответил я, — но вы правы, мне действительно было неприятно видеть его грубость по отношению к вам.

Ее улыбка была обворожительно мягкой, и я, как всегда, слишком поздно понял несвоевременность своих сомнений и неуместность собственной ревности.

— Но с другой стороны, — продолжал я, — вы поразили меня, мисс Лайджест!

— Своей лживостью? — рассмеялась она.

— Нет, своим актерским даром. Вы были просто восхитительны и исполнили свою роль с удивительной точностью! А ваши жесты, ваша внезапная бледность, выражения мольбы, сомнения, испуга на лице были выше всяких похвал… Да что с вами? Перестаньте смеяться, мисс Лайджест, мне трудно держать полотенце!

— Я вдруг вспомнила, как Гриффит назвал Лестрейда тупицей. Это, наверное, подстегнет его полицейскую прыть!

— Да, наверное, — согласился я.

— Кстати, ваша беседа с Гриффитом, мисс Лайджест, и меня подтолкнула к некоторым соображениям.

— О чем вы?

— О чем? О маленьком детали, которую вы, может быть, уже не назовете актуальной, но которая меня, тем не менее, чрезвычайно беспокоит, — я отложил в сторону мокрое полотенце, встал, взял в руки сумочку Элен, лежавшую дотоле на кресле, и вытряхнул все ее содержимое на письменный стол.

Кроме кожаной записной книжки, нескольких визитных карточек, пары чеков и связки маленьких ключиков из сумки выпал крошечный темный флакончик. Я взял его в руки и испытующе посмотрел на Элен.

— Я ждал, что вы сами заговорите об этом, но, видно, напрасно. И теперь я сам спрашиваю вас: как вы, сильная и независимая женщина, могли дойти до мыслей о самоубийстве?

Она жестко усмехнулась:

— Уверяю вас, дойти до них было нетрудно! Вы, мистер Холмс, можете представить меня в женской каторжной тюрьме? Я не могу! И вообще, иметь с собой яд — не значит отказаться от борьбы за свободу и честь, это означает возможность отстоять их тогда, когда все остальные методы себя исчерпали! А не говорила я вам об этом из простого соображения вас не обидеть — ведь вы могли подумать, будто я в вас не верю.

— Но неужели вы не понимаете, на какие мысли могли навести, скажем, Лестрейда эти ваши методы борьбы за доброе имя?

— Не иронизируйте, мистер Холмс! Я действительно так себе это представляю.

— Я не иронизирую, и я прекрасно понимаю, что этот яд не кокетство, что вы действительно приняли бы его, если бы все наши усилия оказались напрасными. Но все равно носить его с собой было по меньшей мере неразумно: при обыске он мог стать последней каплей в череде улик и, уж будьте уверены, не был бы оставлен вам в дальнейшем.

— Тогда почему вас это волнует, мистер Холмс?

— Потому что я до сих пор не знаю вас, мисс Лайджест, и вы продолжаете удивлять меня, будоража мое воображение своими неожиданными поступками.

Она встала и чуть улыбнулась в ответ на мои слова:

— А я полагала, что вас уже ничто не может удивлять, особенно там, где дело касается человеческих поступков!

Я встал вслед за ней и уже собирался сказать, как она ошибается, но Элен с сомнением посмотрела на мои руки.

— О, только не трясите меня, мистер Холмс! — проговорила она, улыбаясь тому, как верно предугадала мои намерения. — Вам не кажется, что со мной это уже достаточно проделывали за последние сутки?

— О да, простите! — ответил я, смеясь.

— Я всё не теряю надежды сделать свои внушения более действенными… Вообще-то, подобные порывы мне не свойственны, но вы, мисс Лайджест, делаете меня более эмоциональным.

— А вы, напротив, действуете на меня как успокоительное и болеутоляющее, — улыбнулась она.

— Надеюсь, не как снотворное?

— О, нет!

— Тогда садитесь, и я закончу с вашим лицом.

— Мое лицо уже в порядке, мистер Холмс. Боль совсем утихла, и отек, кажется, спал немного. По-моему, в компрессах больше нет надобности. Вы откройте окно и смените вот эти две свечи на новые, а я спущусь вниз и приготовлю чай. Вы ведь не откажетесь от чашки чая перед сном?

— Не откажусь. Но я не собираюсь спать, а вот вам бы это не помешало.

— О, я еще успею выспаться, — улыбнулась она и, указав мне на коробку со свечами, удалилась.

В комнате действительно было душно, и я, подняв оконную раму, с удовольствием подставил лицо под струю холодного воздуха. За окном стояла такая темнота, какая бывает только в последние предрассветные часы. Я зашвырнул флакон с ядом подальше в газон, снял пиджак, повесил его на спинку стула и принялся за свечи.

Когда через пять минут Элен вернулась, неся на подносе все необходимое, я сидел в кресле перед чайным столиком и раскуривал свою трубку.

— Как вы думаете, — спросила Элен, расставляя чашки, — нас с вами вызовут в полицию уже утром?

— Я почти уверен, что до нас очередь дойдет лишь через несколько дней. Нет, сливок не надо, благодарю вас!.. Так что вы сможете насладиться покоем и отдохнуть немного. Вы это заслужили как никто другой.

— А вы?

— Я? Я намерен вернуться в Лондон самым первым утренним поездом.

Она не дрогнув продолжала разливать по чашкам чай, но я заметил, как по ее лицу пробежала тень. Она умолкла, но через некоторое время спросила с некоторой нарочитой небрежностью:

— Дальнейшее следствие будет проводиться уже в Лондоне, я правильно поняла?

— Да, совершенно правильно. Вас вызовет Лестрейд, и вам придется несколько раз навестить столицу для дачи показаний и для присутствия в суде. Моя помощь вам больше не понадобится, но, если хотите, я сам могу известить вас телеграммой о необходимости явиться в Скотланд-Ярд.

— Мне это было бы приятно.

— Если же вам понадобится мой совет, то я всегда готов дать его. Думаю, вы не забыли, где меня найти.

Она попыталась улыбнуться, но ее глаза, мне показалось, что-то судорожно искали в моем взгляде.

— А как же ваш гонорар? — спросила она.

— Вы помните, я сказала вам, что потребуется некоторое время для улаживания моих финансовых дел?

— Это не спешный вопрос, мисс Лайджест. Когда всё уладите, можете сообщить мне. Для этого существует почта. Однако не будем сейчас говорить о деньгах, прошу вас!

Она кивнула и отпила из чашки.