Стенограмма переговоров

Председателя Совета министров СССР

А. Н. Косыгина

и президента США Л. Джонсона,

Гласборо, Ню Жерси,

здание колледжа «Святойбуш»,

23 июня 1967 года

(лакуна в записи)

— Спасибо, господин президент и хватит. Хватит этой дипломатической трескотни и к делу. Зачем отвлекли меня от сессии Генеральной ассамблеи ООН? Что именно случилось? США вдруг захотели закончить войну во Вьетнаме, но не знают как? Вам нужна наша помощь?

— Нет, Алекс. Вьетнам тут не причём, но помощь не нужна. Дело есть.

— Называйте меня Алексей Николаевич или товарищ председатель правительства, господин президент.

— Неважно! Дело у меня действительно, э-э, интересное для вас и нас.

— Интересное? Такой термин? Может быть, более точный термин — смертельно срочное? Судя по настойчивости, даже некоторой истеричности американской стороны, искавшей немедленной встречи с советской стороной. Что молчите, господин президент? Я прав?

— В некотором смысле, да, премьер-министр. Раз вы в США, а то когда ещё приедете, то — да. А поскольку НАСА оперативно подчинялось мне, когда я был вице-президентом, и сейчас проблемы Агентства мне близки, я и захотел, смертельно срочно захотел, да, этой встречи.

— Я вас внимательно…

(лакуна в записи)

— Вот так обстоят наши, назовем их — дела, премьер-министр. Поэтому мы и просим вас нам не мешать, не гнать сенсации в печать, не заниматься разоблачениями и срыванием всяческих покровов, как у вас говорят, в международных организациях и не разглашать своим и, особенно, нашим союзникам настоящее положение дел.

— Не мешать — раз, не гнать — два, не заниматься и не срывать — три, четыре, не разглашать вашим и нашим — пять и шесть. Ещё что-то хотите добавить? Например, вы упомянули печать, но забыли телевидение. И радио.

— Да-да! ТиВи и радио!

— Семь, восемь.

— Алекс, твою мать, что ты считаешь?

— Мать твою. И Алекс. Девять и десять…

— (лакуна в записи)

— Нам связные понадобятся, Алекс. Пусть это будут молодые, знающие языки, офицеры спецслужб. Окей?

— Категорически нет. И не связные, а представители, молодые, толковые, активные офицеры ни в коем случае не из спецслужб! Военные пусть будут. Не надо в нашу чисто экономическую Сделку политику примешивать, а где разведка-контрразведка, там политика. У нас же всё должно быть просто, мы заказываем, вы — платите. Договорились?

— Ну. Окей.

— Линдон, вы сказали, вам надо посоветоваться с товарищами, в смысле, с господами. Давайте тогда завтра продолжим нашу встречу и закрепим достигнутое соглашение, скажем, записью на киноплёнку.

— Послезавтра, Алекс. А теперь давай выйдем к репортёрам и скажем им какую-нибудь хрень про палестино-израильские отношения.

— Договорились. Хотя это ни разу не хрень. Спросить хочу напоследок, Линдон. А зачем вам всё это? С чего вдруг? Вы же самые технически развитые, вон, у вас жалюзи автоматические на окнах, замки блестючие в дверях, кондиционеры, смотрю, и это в обычном ПТУ, в смысле, в колледже. Неужели сдались ваши конструкторы? Или политики сдались перед трудностями?

— Это старая история, Алекс. И если я её тебе расскажу, они должны будут меня убить…

— (лакуна в записи)

Вторая встреча председателя Правительства СССР

А. Н. Косыгина и президента США Л. Джонсона,

Гласборо, Ню Жерси,

здание колледжа «Святойбуш»,

запись переговоров,

25 июня 1967 года

(лакуна в записи)

— Нашу Сделку, премьер-министр, надо отметить, уверен. У меня тут отличный двенадцатилетний бурбон!

— Давайте ее сначала скрепим, господин президент. Вот наш кинооператор и ваши оператор и переводчик. Три свидетеля, две кинокамеры. Скажем по два предложения, и можно будет отметить.

— Брось, Алекс! Давай выпьем за сегодня, потому что завтра мы — пыль. Радиоактивная.

— Зовите меня Алексей Николаевич, господин президент. Давайте сначала скажем, о чем позавчера условились, камеры включены, встанем в полный рост…

(лакуна в записи)

— И я, президент этих… США, президент, говорят, Линдон Джонсон со всей ответственностью, в здравом уме подтверждаю тоже, что наша Сделка с русскими заключена твердо, фак, и на пятьдесят лет с этого дня.

— Да, до 25 июня 2017 года, господин президент. И я подтверждаю Сделку. Теперь можем и выпить.

— Скрепим, сука, нашу грёбаную Сделку горячей кровью!

— Что вы имеете ввиду — скрепим Сделку кровью? Господин президент, вы зачем пистолет достали? Господин! Линдон! Твою ж мать, урод! Ты зачем оператора убил? Какая, к чёрту, секретность? Что ты мне ствол суёшь, гопник? Совсем крыша протекла? Я не буду убивать нашего оператора, я сейчас в глаз тебе вот этот флажок воткну, мудила грешная! Брось оружие, обезьяна! Брось, говорю! Истеричка! Куда тебе на Луну, тебе в больницу надо, неполноценный! Господин переводчик, слышите, уже дверь ломают? Лучший для нас всех вариант — сказать, что пистолет в его руке случайно выстрелил. У президента нервный срыв, по нему же видно. Понял? Запомнил? Если будут давить, рви когти в советское посольство, мы тебя вытащим. Коля! Коля, оператор, выходи из столбняка! Пакуй камеру, валим отсюда.

(лакуна в записи)

Документ 070

Запись эфира

нелегальной радиостанции,

Южный Вьетнам, Река Восьми Драконов,

30 июля 1967 года

Привет вам, гордые американские воины! В эфире радиостанция «Сдохни, Вьетнам!» и я, ваш постоянный ведущий, вы узнали мой голос, вам знакомо моё имя, это я, Билл Роббинс! Сказать по правде, имя это не моё, а одного дохлого ниггера, чей жетон я подобрал в канаве, радиостанция наша запрещена Пентагоном и, уверен, нас давно ищет ЦРУ! Так что, внимание, молодые бойцы, вы серьёзно рискуете, слушая нашу волну, но опытные солдаты вам подскажут, что без риска кайф не тот. Мы здесь обсуждаем последние новости и передаем в прямой эфир то, ради чего вы сейчас собрались вокруг приёмника, а пронырливый каптёр уже заготовил бумагу, мел и доску и готовится принимать ставки.

Да! Мы транслируем смертельные бои! Мы делаем это уже второй год и останавливаться не собираемся. У нас здесь в джунглях аэродром, небольшая фабрика, о которой я вам не расскажу, потому что не ваше дело и лагерь пленных жёлтых обезьян — вьетконговцев и коммуняк с севера. Два-три раза в неделю обезьяны выделяют из своего стада по одному бойцу, и если тот ведёт себя смело в поединке, пленные получают дополнительную чашку риса. Более сотни поединков и всего парочка выживших из проигравших. Счёт, кто бы сомневался, в нашу пользу: девяносто шесть — пятнадцать. Да, бойцы, пятнадцать наших парней проиграли свои бои, несомненно, они чем-то провинились перед звёздно-полосатым. Мамки и девки в далёких Техасе и Алабаме получили печальные весточки от Пентагона.

А пока новости! День сегодня долбанутый, то есть я хотел сказать — необычный. Долбанутый был вчера, по авианосцу «Джеймс Форрестол» долбанули ракетой, отчего куча самолётов на палубе сгорели к чертям, а больше сотни моряков отправились на небеса, к отцам, мать их, основателям! Одной, единственной ракетой положили толпу солдат! Вы уже сжали кулачки, бойцы? Вы уже готовы грызть глотку коммунякам? Не спешите. Эту ракету, по проверенным слухам, запустил лично, драть меня в уши, Джон Мак-тупица-Кейн! Джон МакКейн! И если вы охренели, то это хорошо! Не для вас, понятно, и не для флота США хорошо, а для меня! Хе-хе! Это значит, что я классный ведущий, могу шокировать слушателей, и после армии меня возьмут на работу в крутую радиостанцию!

На чем я? А! Мак-дерьмо-Кейн грохнул сотню несчастных водоплавающих одним, говнюк, выстрелом! И если ты, боец, подумал, что морячков замочил лично, уверен, будущий командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Джон МакКейн, то ты свободномыслящий, дрочить тебя в сраку, гражданин великой страны Америка! Да! Это сделал Джон МакКейн! Только это был, по слухам, Джонни Третий, лётчик, сынок адмирала. Замочил Джонни Третий сотню морячков, точнее освободил их от тоскливой традиции трахать друг друга в тесных каютах. Герой ты, Джонни-сынок-Третий. Медаль тебе, красавчик.

Но эта хрень была вчера. Сегодня во флоте траур и всё такое. Но мы-то с вами не во флоте, благослови Господь Америку и вашу призывную комиссию! Мы на земле, на этой пропитанной дерьмом и напалмом жёлтой азиатской землице. А конкретно мы — на краю взлётной полосы, рядом с джунглями и воротами в лагерь. Тут у нас место поединков.

Поле боя это квадрат песка тридцать на тридцать футов. По краям квадрата наши болельшики, свободные сейчас от службы такие же бойцы как вы, мои радиослушатели. У нас даже есть небольшая трибуна для офицеров, пленные сколотили в прошлом году. Правила поединков примитивны и пугающи, как сны президента Джонсона: в раунде три минуты, количество раундов не ограничено, на отдышаться одна минута. Бой кончается только когда один из бойцов или оба, да — оба сдохнут! Никаких ничьих, никаких выброшенных полотенец, можно всё — отрывать яйца, откусывать носы, выдавливать глаза. Дикий, короче, Запад на дальнем, дальнем Востоке!

Каптёр! Все каптёры и вообще все брокеры! Слушай меня! Сегодня требуй удвоенных и утроенных ставок. Сегодня у нас впервые с нашим лучшим бойцом сразится, барабанная дробь и бзыньк по тарелке, пленный русский лётчик!

Да! О, да!

Воины! Наливаем самогон, разжигаем сигары и косяки, двигаемся ближе к вашим радиоприёмникам! Я, Билл Роббинс, из дебрей вьетнамских джунглей у самой границы с коммунистическим Северным Вьетнамом, в прямом эфире начинаю представление сегодняшних бойцов!!!

Итак! Те из вас, кто до сих пор жив, сразу узнают этого парня. А ну-ка, напрягаем мозг! Он лётчик, пилот «Фантома», капитан! Вспомнили, торчки? Нет? Пошли тогда по цифрам — ему двадцать восемь, шесть футов два дюйма, и семь, сука, семь трупов, семь побед в наших боях! Боб Скуллз в красном углу ринга! Давай Бобби, выходи, покажись фанатам!

Вот он, наш великан, гордость ВВС США! На нём ношеная тропическая форма без знаков различия, похоже, на размер больше, голова брита на лысо и, о Боже! Боб абсолютно трезв, зол и неулыбчив! Вау! Бобби, где твоя улыбка, которая проводила на тот свет аж семерых вьетнамцев? Я знаю где. Дайте-ка я со своим микрофоном переберусь на противоположный от Боба край, дорогие радиослушатели, и объясню вам, где знаменитая улыбка Роберта Скуллза.

Бобби, не злись на меня, ты — звезда, я — репортёр, каждый делает свою часть шоу. Улыбка Бобби растворилась сегодня в небе, парни. Всё дело в том, бойцы, что Боб теперь у нас — сбитый лётчик.

Бобби бросил в меня чем-то блестящим, друзья! Почти попал. Что это? Пряжка от русского солдатского ремня. Эх, Боб, был бы ты более метким, мне бы не пришлось в красках расписывать слушателям твои приключения. Сегодня утром Роберт Скуллз и лейтенант Круз на своих «Фантомах» сопровождали на юг «Геркулес» с нашим обычным грузом. Вру, должны были сопровождать. Сразу после взлёта, недалеко в северном небе наши асы заметили много самолетов, штук десять, и не придумали развлекухи лучше, как бросить загруженный под завязку «Геркулес», следовавший предписанным курсом, сделать крюк к северу, и пальнуть издалека, через границу по этим русским, как вы уже поняли, истребителям. Оба наших бравых пилота выпустили по неуправляемой ракете, чтобы пугнуть русских и развернулись догонять «Геркулес».

Догнал Си Сто Тридцать только капитан Роберт Скуллз, хватит грозить мне Боб, я прямо сейчас преумножаю твою славу! Лейтенанту Крузу прилетела русская ракета в задницу, чем сейчас Круз, как подвигом хвастается перед медсестрами и, особенно, перед медбратьями в госпитале. Что ты говоришь, Боб? Вы это сделали, чтобы пометить территорию? Не вышло, приятель, пахли неубедительно. Русский, который сбил «Фантом» лейтенанта Круза, вашего запаха не учуял. Ему же хуже!

Потому что вот он, этот русский пилот, тащи его сюда, Джонни, снимай с него верёвки! Вот он этот неудачник, случайно сбивший лейтенанта Круза и умудрившийся врезаться на своем МиГе в крыло «Фантома» капитана Скуллза.

Вы спросите, бойцы, а что это мы такие сегодня весёлые и расслабленные, почему проводим поединок, к нам наверняка уже летит проверка, где-то с полдюжины полковников и генералов — как же, два «Фантома» потеряны, «Геркулес» груз не доставил и вернулся на базу, вот он на полосе в ста футах от меня. Спросите? Отвечу! Летит проверка, уже прилетела. И генералов там дюжина и с собой у них сотня мешков для трупов и сотня же звездно-полосатых покрывал. Проверка прилетела на «Джеймс Форрестол», там вчера случился ад. Помните? Я помню! Проверке не до наших двух потерянных «Фантомов». Трупов-то у нас нет. И это серьёзный наш минус, нет трупов. Вместо этого минуса сейчас будет делать плюс капитан ВВС США Боб Скуллз в красном углу ринга, парни!!!

Йии-ха! Итак, в синем углу ринга, оказавшийся не в том месте и не в то время. Как? Мне тут подсказывают, русского зовут Иван! Что!? Хрень какая-то. Русский Иван с китайской фамилией Ли Си Цын, бойцы. Да кого волнует, как зовут это тело! Бобби! А ты нас волнуешь! Тебе предстоит в ближайшие три, шесть уже много, минут вернуть себе свое страшное имя! Мы верим в тебя! Мы ставим на тебя! Да, каптёры? А про Ивана вы забыли? Этот монстр несколько часов назад сбил два «Фантома», потерял свой самолёт, но удачно катапультировался. А вдруг он везунчик? А вдруг Бобу изменила удача?

Делайте же ваши ставки, джентльмены, через минуту начнется бой!

Или мне мерещится, или русский Иван смотрит на меня осмысленным взглядом, как будто понимает, что я говорю. А на Боба он смотрит с улыбкой, даже с ухмылкой. Эй! Полегче, тело, тебе жить осталось три минуты, помолись там своему Сталину, что ли, скоро встретитесь.

Итак! В руке у меня штык-нож от АК сорок семь, перед моим лицом подвешенный кусок рельсы. Микрофон поближе… Гонг!!!

Бойцы стоят в противоположных углах ринга, русский всё ещё тупо улыбается. Боб приветствует фанатов, трясёт над головой сжатыми кулаками, тоже мне — Кастро, перемещается в центр ринга и поворачивается к русскому спиной. Фанаты свистом поддерживают Бобби, вы слышите! Комми стоит, не шелохнувшись, в своём углу. Кстати, правила ему никто и не объяснял, потому что правил никаких у нас нет.

Боб! Ай, круто! Приблизившись к русскому спиной футов на пять, Боб резко прыгает к противнику, разворачивается в полёте и бьёт правой пяткой Ивану в голову! Русский просто исчез! Присел. А, нет. Это он уклонился. Боб не попал, а то бы убил урода. Это был разведывательный удар, чтоб вы знали.

Русский отскочил, принял стойку, поднял кулаки к подбородку. Ух ты! Комми видел бокс по тиви! Боб не останавливается, Боб напирает, хуки слева и справа! Надо сказать, что Боб выше Ивана почти на голову, но и русский выглядит крепышом даже в этой своей советской форме. Ещё хук! Иван пригибается, Иван уклоняется, Иван на земле! Нет, ё, это он перекатился через руку, оказался у Боба за спиной. Сильно бьет Бобу под сгиб колена! Нога Боба подкашивается! Иван наносит хук слева Бобу в ухо! Вот это удар! И в правое ухо! Снова в левое!!! Боб падает лицом в песок!!! Что я вижу!?

Да! Что за дерьмо я вижу?! Русский стоит в шаге от упавшего Боба и ничего не делает. Тупо смотрит противнику в затылок. Эй, придурок, добивать положено! Придурок оборачивается на меня, догадался, что я ему кричу, вертит пальцем у виска и разводит руками. Что? Что за дебильные жесты, комми? Что ты сказать этим хочешь? Какую-нибудь хрень, типа не бью лежачего?

Так. Пилот «Геркулеса» плюнул, штурман махнул рукой, вдвоём они покидают трибуну и уходят в сторону своего самолета. Неужели всё так плохо?

Всё хорошо, парни!

Боб уже не лежачий! Он стоячий и прыгучий, отскочил подальше от русского, хватанул песка в две горсти и швырнул коммунисту в лицо! Прям в рыло, в оба глаза. Как этот, как его — Голиаф в битве с Моисеем!

Хитрый Боб! Хитрый прием! Русский что-то орет и трет глаза пальцами. Ну, Бобби, не опозорь ВВС! И Боб оправдывает своё звание. Ступнёй, всей плоскостью ботинка Ивану в рожу! И давит! Переломал уже русскому нос, вдавил его же пальцы ему в глаза. Да? Ждем кровищщи! Что-то я размечтался. Русский, значит, поймал ботинок Боба у своего лица и не отпускает, а крутит против часовой стрелки. Это больно, парни. Нога у бойцов в ту сторону плохо вращается. Иван не отпускает ногу и резко дергается вперёд! Боб падает! Русский прыгает ему на грудь!

Гонг! Гонг, гонг, гонг!!! Оттащите его кто-нибудь! Куда руками? Ты ему дулом в ухо ткни! А ты руки ему скрути и тащите. Поднимите Боба.

Вау, бойцы, какой бой! Давненько, скажу я вам. Дайте и мне отдышаться. Хух!

Ну, я рад, парни! Рад, что мой репортаж продолжается, но твои фанаты, Боб, были уверены, что до второго раунда ты тянуть не будешь. Ты зачем пляшешь вокруг него? Ты киллер или танцор? Балет — это русский вид, тебе в нём ловить нечего. Убивай его, Бобби! У нас тут не телевидение, не надо красивых поз! Ты посмотри на врага внимательно, капитан! Ты думаешь, это просто молодой, даже зелёный русский пилот? Уже не думаешь? Ты видишь маленький значок у него на груди? Знаешь, что это? А узнать хочешь, что это? Ага, теперь хочешь?! Я скажу тебе! Это золотой значок Гэ Тэ О! Это сертифицированный убийца, это мегабоец! Включай всю свою силу и свою умную голову, Боб! Мы, американцы, всегда побеждаем, да? А победа над таким бойцом будет вдвойне сладкой!

Теперь ты, русский хрен. Ты, сука, ублю…!.. какой-то!.. что за…!.. да ё…!

Вырубай совсем!!! Жуть, дорогие слушатели. Пилоты «Геркулеса» врубили двигатели. Еле привлёк их внимание. Похоже, недолюбливают они Боба, друзья. С чего это вдруг, а Боб?

Второй раунд!!!

Пока русский мотает головой, Боб преодолевает расстояние между ними за секунду, парни, вот это напор, вколачивает русскому ботинком в живот, ещё раз в грудь, это он по подбородку хотел. Комми неуклюже отбивается ногой. Да отпустите вы его уже, прочь с ринга!

Русский вскакивает на ноги, трёт глаза, похоже, очистил их. Песок у нас тут крупный, жаль не пыль, остался после строительства взлётной полосы.

Эй! Ты куда?!

Комми взбегает на самый верх трибуны, прыгает вниз и с разбегу, плечом врезается в угловую стойку. Треск! Вы слышите?! Грёбаный комми! Трибуна рушится, а русский уже бежит к взлётной полосе. Чёрт! Откуда у него АК?!

Падайте все! Русский не оборачиваясь дает очередь назад! За ним, ублюдки!

Ага, за ним. Да что ему надо? Вот гад! Русский взбегает в открытую дверь «Геркулеса» и исчезает. Остановите его кто-нибудь, уроды! Стоять! Комми появляется в проеме и стреляет в нашу сторону двумя короткими очередями. Снова исчезает. Ещё очередь из АК, но уже внутри самолёта!

Боб! Твой выход, капитан!

Что?!

«Геркулес» взрёвывает двигателями. А я оберну микрофон вот этим флагом, меня станет слышно, а самолёт — нет.

Роберт Скуллз гигантскими прыжками бежит за самолётом. Перед этим своим рывком Боб отнял у меня штык-нож и подобрал у разломанной трибуны пистолет.

Боб догнал, то есть добежал до самолёта! Ныряет в черноту всё ещё открытой двери… Выстрелы в салоне! Двигатели, парни… двигатели заглушены. Ещё одиночный выстрел!

Из двери вылетает и шлепается мордой в бетон какое-то тело! Следом спрыгивает Боб! За Бобом, не торопясь, вылезают пилоты «Геркулеса». Они не смотрят в нашу сторону, им стыдно, их самолет чуть не угнали.

Боб хватает тело за воротник и тащит к рингу. Нет, не добивает на месте, а хватает, Боб, и тащит!

Вот он, этот мегаубийца, этот коммунист, любитель жёлтожопых. Вот он лежит рожей в землю, весь в кровищще, Боб его серьёзно ранил.

Бобби! Твой противник в пределах ринга и я не останавливал бой!

Так!!! Ещё давай! И в печень, и в сердце ввинти! Контрольный, Боб, надо в затылок, но изнутри, бей со стороны основания черепа! Да! Вытри об его форму и верни мне штык-нож, он дорог мне, Бобби!

Враг повержен, дорогие радиослушатели! Победа, парни! Мы сделали это! Капитан военно-воздушных сил Соединёных Штатов Роберт Скуллз завалил очередного коммуниста. Как говорил генерал Паттон, во всех остальных языках победа и Америка пишутся одними и теми же буквами! Советы и Вьетнам не хотят признавать эту очевидную истину. Но Боб Скуллз сегодняшней победой опять подтвердил слова генерала и ублюдкам придется переписать свой алфавит! Вау.

Благослови, Господь, Америку!

Это Уильям Роббинс из глубины вонючих джунглей, друзья.

Ёбаная страна, ёбаные люди, я хочу домой.

Bomb! Bomb! Bomb Vietnam!

Документ 080

Запись беседы

Председателя Совета министров СССР

А. Н. Косыгина и

лейтенанта ВВС СССР Ивана Лисицина,

Москва, Кремль,

07 ноября 1967 года

— Присаживайся, лейтенант. Дай-ка я посмотрю на тебя, герой. Жарко сейчас во Вьетнаме, Иван?

— Душно, товарищ Председатель Совета министров.

— Меня зовут Алексей Николаевич, и ты меня так зови. Давай я тебе прочитаю из этой тонкой папки, а ты на мои уточняющие вопросы ответишь. Лады?

— Так точно, Алексей Николаевич.

— Лисицын Иван Дмитриевич, Иркутское Особое Высшее Лётное Училище, выпускник этого года, все экзамены сдал на отлично. Владеет английским языком в совершенстве, проверено по методикам филфака МГУ. Где языку научился, лейтенант?

— Я окончил английскую спецшколу, десятилетку, учителем у нас был сбежавший из США негритянский коммунист. Литературу в старших классах преподавала его жена, индианка из племени сиу. На английском языке. Я честно учился.

— Богата Сибирь талантами. А теперь, Иван, расскажи мне, как потерял истребитель, как попал в плен и как бежал в тот же день. Контрразведке ты уже всё поведал, я уже всё прочитал тут, в твоем личном деле, однако, ты сейчас не на допросе. Расскажи коротко, но так, чтобы мне интересно было. Хочу послушать, как ты свои мысли излагаешь. Вперёд!

— Есть! Я не должен был лететь в тот день. Моя служба заключалась в испытании собранных из частей МиГов, которые Советский Союз поставляет в Северный Вьетнам морем. Отдел проверки качества, что-то вроде. Боевой вылет командир нам, вчерашним курсантам, и не доверил бы. Тридцатого июля наши офицеры должны были перегонять шесть собранных Двадцать Первых на южный, пограничный аэродром ВВС Вьетнама. Если полёт проходит вблизи с границей, в группу лётчиков должен входить толмач с английского, виноват, переводчик. Это приказ штаба. А наш переводчик слёг в госпиталь — неудачно познакомился с новыми блюдами вьетнамской кухни. Командир временно назначил меня на его место. Тогда я был рад. Этот вылет оказался моим первым и по настоящий момент единственным боевым. Мы почти уже достигли цели полета, когда я услышал переговоры американских лётчиков в эфире. Доложил по связи содержание переговоров командиру. Пока докладывал, наш курс пересекли три ракеты с той стороны. Неуправляемые, мимо. Командир велел мне прикрыть остальных. Ракет на моем МиГе не было, я понадеялся на пушку. Повернул на юг, к границе. Нас атаковали два «Фантома», атака была какая-то несерьёзная, сказал бы понарошку, но ракеты у них были настоящими. Между собой пилоты говорили: «Ты же обещал по одной ракете, Бобби, давай уже назад! Окей, лейтенант, мы проучили ублюдков!» Воспроизвожу точно, запомнил. Границу они не пересекали, а я пересек. Они меня не заметили. Я догнал и сбил из пушки один «Фантом». Метров с семисот. Но кончились снаряды, боекомплект был неполным. Я не проверил перед вылетом, слишком радовался, виноват. Второй «Фантом» развернулся и атаковал меня. Мне ничего не оставалось, как идти на таран. После тарана катапультировался. Американские пилоты тоже спаслись. День странный был, никто из тех, кого я видел и слышал в тот день, не погиб. Поисковая группа американцев быстро нашла меня в джунглях, скрутили, маленько побили и притащили в свою часть, в лагерь военнопленных. То есть, просто лагерь, там кроме меня ни одного военного не было. Все остальные — обычные крестьяне. Сто сорок один человек за колючей проволокой, пересчитал. Просидел я там часа два. Обыскали, фляжку с водой отобрали, но никто меня не допрашивал, только на ломаном русском имя и звание спросили. Это была необычная воинская часть, на мой взгляд. Правда, я обычных американских частей не видел. Там было мало солдат и офицеров, и, хотя все были в форме, выглядели они как сброд, как пираты на привале. Небритые, нетрезвые. Была взлетная полоса, три грузовых самолета «Си Сто Тридцать» и два «Фантома», ещё одноэтажное каменное длинное здание без окон и два деревянных, скорее всего, склада, туда постоянно разгружали огромные тюки с армейских грузовиков. Часа через два за мной пришли трое, руки связали, привели на ровную площадку рядом со взлётной полосой, там бездельничали около десяти рядовых и два-четыре офицера, не у всех погоны разглядел. По площадке бегал похожий на клоуна тип и орал в микрофон — вел радиопередачу в прямом эфире. Передача была про смертельные поединки, которые вот на этой площадке они и проводят. Я не подавал виду, что знаю язык, но слушал внимательно. То есть я попал на смертельный поединок, на ринг как участник. Повторюсь, странный это был день. Насколько я успевал оценить, клоун этот был отличный радио ведущий, заслушаться мне мешал противник, тот самый лётчик, чей «Фантом» я сбил тараном. Стали драться. Бился он не честно, и это никого не смущало. Боб его звали. Я ему накостылял немного. Со слов радио ведущего было понятно, что живым меня не выпустят. И тут такая удача ещё раз — грузовой самолет «Си Сто Тридцать Геркулес» рядом, на взлётной полосе запустил двигатели, для проверки, для рулёжки, не важно. Я повалил на зрителей трибуну, там была такая самодельная из бамбука, отобрал у одного автомат, и побежал к самолёту. Пилот и штурман сопротивления не оказали, послушно выполняли мои приказы. Мы взлетели, через двадцать минут приземлились на аэродроме в Северном Вьетнаме, на том самом, куда я утром со всеми на МиГе летел. Сдал пленных и самолет дежурному. Всё. С тех пор жду трибунала, замполит периодически обещает.

— Отлично. Трибунала не будет. Выговор тебе начальство назначило без записи в личное дело. Так сюда, шутники, и записали. Если бы ты только потерял МиГ и потом сбежал из плена — выгнали бы тебя из Армии, а то и посадили бы. Но за «Геркулес» и два сбитых «Эф Четыре» начальство тебе простило потерю истребителя.

— Алексей Николаевич, разрешите поинтересоваться, а что с самолетом стало, с лётчиками, которых я в плен взял?

— «Геркулес» в Липецк отправили, в учебный центр, а пилотов обменяли на пленных вьетнамских партизан.

— Я тогда очередью пугнул пилотов, в груз стрелял, весь отсек был мешками забит, белое просыпалось. Химическое оружие?

— Угадал, лейтенант! Это героин. Сильнодействующий наркотик. Двадцать тонн чистого героина.

— Ого! То есть там, по всей части валялись наркоманы, а не пьяницы!

— Это не воинская часть армии США была, Иван, а секретная фабрика, ЦРУ, скорее всего, по производству наркотиков. Кстати, о твоих подвигах прослышал военный атташе Китайской Народной Республики во Вьетнаме. После чего высокопоставленные китайские руководители через посредников обратились к нам с настоятельной просьбой передать весь американский героин, все двадцать тонн Китаю.

— Зачем им?

— Да. Просьба странная. Нам не жалко, мы передали в надежде на будущую нормализацию отношений. И поинтересовались, конечно, для чего он вам, товарищи? Товарищи ответили. Я давно живу, многое видел, но ответу удивился. Они собрались распространять этот наркотик адресно и по-дешёвке в британских университетах. Оксфорд, Кембридж, Лондонская Школа Экономики и так далее. Мы, собственно, и не против. Была, правда, мысль попросить их пощадить один ВУЗ в память о кембриджской пятёрке наших разведчиков, но умерла идея, не родившись.

— А почему именно в университетах и по-дешёвке?

— Видишь ли, у китайцев есть мечта — отомстить Британской бывшей империи за опиумные войны и наркоторговлю в девятнадцатом веке. Англичане выращивали в Индии мак и поставляли в Китай опиум тоннами. Китаю эта наркоторговля обошлась миллионов в сто загубленных жизней. А поскольку товарищи наши — китайцы, то и месть у них, как не трудно заметить, китайская — неотвратимая и легендарная. Этих тонн наркотика им хватит на десятки лет сушки мозгов отдельным самым талантливым и умным представителям британской молодежи. Если через пару поколений словосочетание «британский учёный» будет вызывать разве что смех — страшнее мести для родины Ньютона, Адама Смита и Дарвина не придумать.

— Жестоко. А почему именно этот героин? Потому что он американский?

— Соображаешь! Папашу-уголовника отравит сын-маньяк. Месть штука мистическая. Не только у китайцев. В общем так, лейтенант. Собеседование ты прошёл. Поступаешь в моё распоряжение, Министерство обороны тебя уже откомандировало. В течение ближайших нескольких лет будешь моим личным представителем на переговорах с нашими американскими, как их назвать-то? Не партнёрами же. С американскими представителями будешь вести переговоры на тему полётов во сне и на Луну. Если коротко, американцы, думая, что в СССР главный — я, поскольку премьер-министр, как товарищ Сталин или, прости Господи, дорогой Никита Сергеич, предложили нашей стране в моём лице Сделку, которая, надеюсь, сулит нам много материального прибытку. Подробнее позже поговорим, а вкратце: наша с тобой задача получить с Запада максимальное количество экономических выгод для нашей Родины и не дать им обмануть нас, что они будут постоянно пытаться сделать. Ты уже смелый воин, но для этой твоей новой задачи должен ещё стать умнейшим разведчиком и хитрющим дипломатом. Сейчас ты отправляешься на аэродром и летишь в Крым, в Евпаторию, в Центр Контроля космического пространства Солнечной системы. Послезавтра США запускают на орбиту космический корабль «Аполлон» для беспилотных испытаний. Сиди, изучай все параметры этого полета. Знакомься с современной космической техникой, нашей и не нашей, приобретай новую профессию, назовем её, ну, например, специалист по контактам с неестественными партнерами. Или проще, космонавт-разведчик. Потом вернёшься в Москву и станешь учиться по-новой, уже гуманитарным дисциплинам. Вопросы все потом. Удачи, лейтенант!

— Служу Советскому Союзу!

Документ 090

Заместителю Директора НАСА

доктору Томасу О. Пейну

от Главного Тайного Акционера

Федеральной Резервной Системы США

Джона Ротшильда Шестого Младшего,

Строго конфиденциально,

Совершенно секретно,

30 марта 1968 года

Здоровье иметь тебе, доктор, и всем космическим бродягам в НАСе!

Если бы не беспредел в стране и не конченый конец в остальном мире, я бы не писал тебе это письмо, док. Но я пишу это письмо, а ты его читаешь, почему понятно, да? Пишу, не скрывая ничего, как родной бабушке, потому что знаю, попади это письмо не по адресу, мне будет очень больно.

Проблемы у нас, док. Непонятки. Братья волнуются. В ложах пошли вопросы.

Две недели назад мы были вынуждены сделать золото биржевым товаром. Впервые в истории человеков. Мы, Федеральный Резерв, стали кем-то типа производителя мазута, толкающего свой товар на биржу. Понимаешь, док, весь цимес момента? Золото стало вдруг чужим доллару, выгрызлось, можно сказать, наружу из его плоти, разорвав ему по дороге сердце. А доллар, значит, стал после этого мёртвым и одиноким. Последнее особенно расстраивает.

Я, конечно, утрирую, тем более, что ещё не вечер. Это пока не край, а болезнь, жуткая, лютая. Потому-то ты нам и нужен, доктор. Я давно-о тебя приметил! Твой номер шестнадцатый, а темы, про которые я толкую в этом письме — для высоких степеней посвящения, но я поговорю со Старшими, что бы тебя приняли во внеочередном порядке в восемнадцатую, нет, даже в девятнадцатую степень, брат Пейн! С присвоением особого титула — Доктор Боль.

Потом поспасибкаешь.

Так почему, собственно, с нами происходит то, что происходит с нами? Почему рушится гешефт, выстроенный с таким трудом за последние полсотни лет, брат Пейн?

Всё это потому, что мы теряем блеск!

Ведь, что такое блеск?

Что есть такого в зелёных бумажках с подписью Казначея, что заставляет торговца обменивать на них еду, сурового киллера расплываться в улыбке, шлюху раздвигать ляжки и всех вообще жмуриться от удовольствия при получении и печалиться при расставании? Почему такого не происходит, если предложить в обмен на товар, я пробовал в детстве, просто кусочек цветной бумаги? Я даже подпись тщательно подделывал, но оценкой моих стараний была лишь антисемитская ругань!

В этих зелёных бумажках есть блеск, потому что их можно обменять на золото. Так говорят представители бреттон-вудской школы мысли. Они идиоты. В этих бумажках есть блеск, потому что люди верят, что именно в этих бумажках есть блеск!

А в натуре блеск, в который надо верить, есть только в глазах смотрящего. Этот блеск позволяет передохнуть, сбежать от бытия с его тяготами, зажмуриться ненадолго. Давным-давно люди договорились, что должна быть общая для всех дурь, по-вашему — наркотик, который можно украсть друг у друга, получить за труд, наследовать, обменять. В те времена, говорят, люди жили в действительности, буквально в паре миль от объективной реальности, и поэтому универсальным наркотиком могло стать только что-то настоящее, трёхмерное, как еда или баба. Стало золото, золотишко, слитки, самородки, монетки, рыжьё! Моя, как ты понял, док, прелесть!

Эти времена закончились. Настали новые, они будут тоже трудны. За два прошедших года мы потеряли три тысячи тонн блеска. Обменяли обратно на нами же нарисованные бумажки! Скоро золото закончится, блеск потухнет, зажмурившиеся по всему миру вернутся в бытиё и, уверен, бытиё им категорически не понравится. Я называю это предадскими временами.

Чтобы этого не случилось, чтобы прозревшие не успели взять в руки лом и добыть им булыжник, ты, доктор, и был назначен заместителем директора НАСА два месяца назад. Будем возвращать блеск, доктор! Будем делать новую прелесть. Ты будешь её делать! То ли Марк Твен, то ли Христофор Колумб сказал: «Господь Бог хранит пьяных, идиотов и Соединённые Штаты». Тебе, доктор, выпала, понял меня, роль Господа.

Завтра, 31 числа, наш алкаш-президент объявит по ТВ, что он устал и уходит. Что он, Линдон Джонсон, больше не политик и в президенты снова не пойдёт. Следующим президентом США станет Никсон, даю зуб своей бабули. Золотой зуб, док! А так как Никсон — один из создателей Агентства, НАСА вернётся к своим истокам, к чистому балансу, в масть. Нынешний директор НАСА Джеймс Уэбб, конечно, авторитетный положенец, но я выкупил подставу, что с ним гешефта не будет. Гешефт у нас будет с тобой, док.

Открою тебе древнюю масонскую тайну, брат Пейн, спрятанную, как и положено древним масонским тайнам на самом видном месте. Тебе же знакома поговорка: «Время — деньги»? Так вот. Это не поговорка, а древнее масонское пророчество. И касается оно как раз первой недели апреля девятнадцать шестьдесят восемь. Первая неделя апреля, что послезавтра, должна стать временем силы для всей Солнечной системы и человеков в её обитаемой зоне. А если не станет — денег больше не будет ни у кого! Как думаешь, брат, если я и ты облажаемся в эту неделю, что с тобой сделают те, у кого больше не будет денег?

Завтра в твой кабинет постучится мой посланник. Назовётся Агентом Бобом. Скажет, что он от Смотрящего. Обеспечь ему доступ к космической капсуле «Аполлон», запланированной к пуску на орбиту в четверг, ноль четвёртого ноль четвёртого, то есть через четыре дня. И вообще, всё, что нужно будет ему — нужно мне, а тебе, брат Пейн — к исполнению. По-братски прошу, ни с кем делиться своими и моими мыслями не надо, брат. Только я тебе брат, брат.

Запомни это, док, как я тебя запомнил.