Улыбка Диллинджера. ФБР с Гувером и без него

Чернер Юрий

Кэбот Ирвин

«Миф о ФБР существовал и, трансформируясь, по-прежнему существует. Какое-либо разоблачение не входит в задачу данной книги, а только попытка показать, как в действительности разворачивались «эпохальные» события в истории Бюро. И цель — не праздный разговор о делах спецслужбы опасно могущественной, но все же чужой страны, а о нашей собственной жизни в современном, противоречивом и несовершенном мире, — и там, где существует совершенно иное соотношение между обществом и государством».

По признанию автора, громкие истории, связанные со знаменитыми покушениями, а также крупными террористическими акциями (скажем, взрывами, организованными арабскими террористами), изложенные в этой книге, - по большому счету не столько промахи или слабости ФБР, сколько издержки устройства самого американского общества, внутренне крайне неоднородного и обладающего большим потенциалом вооруженного насилия. Поэтому автор постарался показать нс только негативные стороны этой спецслужбы, но и то, как реально ФБР стоит на охране безопасности США и насколько эффективна ее деятельность.

 

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

В течение нескольких десятков лет в приемной Гувера в Вашингтонской штаб-квартире ФБР были выставлены «боевые трофеи»: соломенная шляпа, сломанные очки, сигара и пистолет с искореженным стволом, — вещи, принадлежавшие убитому гангстеру Диллинджеру. По сей день в штаб-квартире сохраняется гипсовая посмертная маска, запечатлевшая слабую улыбку Джонни. Чему улыбался гангстер?

Не тому ли, что главный охотник и его убийца, действительно одаренный оперативник Мел Парвис вскоре после этого, успешно завершив еще одну операцию (вблизи Огайо был расстрелян на кукурузном поле гангстер по кличке Красавчик Флойд), был Гувером «выжат» из Бюро и фактически вычеркнут из истории ФБР?

Не потому ли, что в книге «Досье Диллинджера» приводятся очень обоснованные сомнения в том, что в действительности был убит именно Диллинджер, а не похожий на него уголовник, который был специально послан в чикагский кинотеатр?

Не тому ли, что в тридцатые годы главные усилия ФБР были брошены на сравнительно простую, доступную и «благоприятную» с точки зрения общественного мнения, цель, на истребление гангстеров-одиночек и небольших преступных шаек, но не борьбу с реальным, большим злом — «Коза нострой»?

Кармино Ломбардоцци (Доктор), главный советник клана Гамбино, как-то сказал о директоре ФБР:

— Джон Эдгар Гувер был у нас в кармане. Уж его-то нам не нужно было бояться.

Фрэнк Костелло, один из самых знаменитых главарей американской мафии, тоже очень недвусмысленно выразился насчет Гувера, когда тот пригласил его в ресторан на чашку кофе:

— Мне приходится быть очень осторожным в своих связях. Не то меня могут обвинить, будто я якшаюсь с подозрительными типами.

Костелло можно обвинить во всех смертных грехах, оптом и в розницу, но никак не в неведении. Уж он-то знал, как играет и как выигрывает Гувер на тотализаторе, контролируемом мафией (вплоть до того, как подручный Меира Лански — Фил Коволик (Дубина) сообщает Дж. Э. выигрышные номера). Знал также о широком спектре интимных утех Гувера: и о многолетней гомосексуальной связи директора со своим заместителем, и о «мальчиках по вызову», которых доставляли «стопроцентному американцу» в Калифорнии, Неваде и Флориде, и о вечеринках, на которых Гувер появлялся в женском платье и белье, и об «обычном» внебрачном сексе, интерес к которому время от времени пробуждался у могущественного директора. Знал об этом и Меир Лански, — и многолетняя неприкосновенность «финансового гения» во многом базировалась на том, что Меир располагал прямым компроматом на Дж. Э. — снимками интимных утех Гувера и Толсона. Как говорил один из вождей и теоретиков мафии Джо Боннано, не надо стрелять ни в полицейских, ни в федералов: «Всегда можно устроить так, чтобы они не мешали нам, а мы — им».

Трудно перечислить не то что в предисловии, но и в целой книге все случаи, когда Бюро в целом, а зачастую и конкретно сам его многолетний бессменный руководитель, обвиняло невиновных и укрывало виновных, нарушало законы, которые самому и предписывалось охранять, и утаивало — иногда самостоятельно, иногда в «партнерстве» с военным ведомством, и даже с «антагонистом», ЦРУ, важнейшую информацию. Но нельзя, конечно отрицать, немало сделало Бюро, выполняя свои прямые функции. Правда, конечный результат — безопасность жизни в США — далек от идеала.

Гувер был не первым из американских чиновников, кто заботился, говоря модным жаргоном, о пиаре своего ведомства, но никогда и никому не удавалось поставить дело с таким размахом, так, что у большинства американцев до сих пор существует искаженное представление и о ФБР, и о самом Гувере. И когда в наше время появляются неожиданные разоблачения — о том, например, что низовые службы ФБР неоднократно информировали и предупреждали руководство о подозрительной активности арабов (тех самых, которые осуществили теракты 11 сентября), а никаких мер не было принято, — реакция общественности далеко не всегда оказывается адекватной.

Миф о ФБР существовал и, трансформируясь, по-прежнему существует. Какое-либо разоблачение не входит в задачу данной книги, а только попытка показать, как в действительности разворачивались «эпохальные» события в истории Бюро. И цель — не праздный разговор о делах спецслужбы опасно могущественной, но все же чужой страны, а о нашей собственной жизни в современном противоречивом и несовершенном мире, — и там, где существует совершенно иное соотношение между обществом и государством.

 

КОМПЕТЕНЦИЯ И ЗАДАЧИ ФБР

Федеральные правонарушения

В компетенцию ФБР входит расследование около 170 видов различных преступлений, нарушающих федеральные законы, действующие на всей территории США. К наиболее важным официальным федеральным правонарушениям относятся:

• государственная измена и другие виды деятельности, которые могут быть рассмотрены как угроза для внутренней безопасности;

• саботаж;

• шпионская деятельность, как, например, сбор, передача и публикация военной информации, фотографий и зарисовок военных объектов;

• судебные дела, связанные с военной службой, как-то: отказ от исполнения приказа о призыве и дезертирство;

• покушение на жизнь или убийство президента и других федеральных служащих;

• нарушение законодательства об атомной энергии;

• нарушение исполнения или использования конституционных гражданских прав;

• бегство заключенных, которые осуждены на основе федерального закона;

• межгосударственное бегство преступников, которые хотят уклониться от задержания в связи с убийством, похищением людей, кражей со взломом, изнасилованием или в связи с нарушением федеральных законов;

• межгосударственное транспортирование похищенных кораблей, самолетов, состояний;

• кража правительственного имущества или кража в служебных помещениях федерального правительства;

• похищение людей, если похищенное лицо доставлено в другой федеральный штат; если лицо не найдено в течение двадцати четырех часов, оно считается доставленным через границу;

• межгосударственное транспортирование лица с преступными целями;

• нападение на банк, взлом и ограбление, если данный банк принадлежит федеральной банковской системе или подчиняется предписаниям федеральных законов;

• преднамеренное или предпринимаемое разрушение средств сообщения, входящих в межгосударственную связь;

• преступления в воздухе или в открытом море;

• межгосударственные поездки в целях организованной преступности;

• межгосударственная передача сопернику информации или снаряжения (обусловленная тем, что в большинстве штатов запрещены азартные игры и пари);

• уголовные преступления в резервациях для индейцев.

За борьбу со сравнительно небольшим числом других нарушений федеральных законов отвечают другие органы расследования США, которые большей частью подчиняются соответствующим министерствам. Это Секретная служба, Таможенная служба, Агентство по борьбе с наркотиками, Федеральная иммиграционная служба, специальные ведомства в составе Министерства финансов и Почтовая служба.

К таким проступкам причисляются, среди прочих:

• подделка монет и денежных знаков;

• налоговые нарушения;

• таможенные преступления;

• торговля наркотиками;

• нарушение почтового законодательства;

• нарушение закона об иммиграции.

Кроме расследования федеральных правонарушений, ФБР работает и над другими задачами. К ним относятся:

• наблюдения над так называемыми подрывными организациями;

• расследования, касающиеся личностей, поступающих на государственную службу;

• информирование других органов полиции США о подробностях преступления и об общем развитии преступности; издание ежемесячника «Law Enforcement Bulletin» («Сообщения о соблюдении законов»); ведение статистики преступлений;

• поддержка обучения в школах городской, окружной полиции и полиции штата;

• выполнение работ для других органов полиции с помощью отдела идентичности, центра информации о преступлениях и современных научно-технических лабораторий;

• идентификация жертв крупных катастроф, как-то: падения самолетов, взрывов, столкновения судов и несчастных случаев с автобусами; соблюдение правил расследования тайной полиции за границей.

В последующие годы, как будет показано ниже, борьба с некоторыми видами преступной деятельности (например, наркоторговлей) все в большей степени стали сосредотачиваться в ФБР, хотя — это непреодолимое пока свойство американской государственной системы, — очень многие направления «перекрываются» несколькими организациями и структурами.

Большинство книг, статей и исследований о Федеральном Бюро Расследований (ФБР), на сегодняшний день одной из крупнейших служб безопасности в мире, естественно, написаны американцами и опубликованы в США. Материалы совершенно разные — закономерно разные, от полнейшей, беспросветной апологетики, до такой ожесточенной критики, в которой словосочетание «американское гестапо» далеко не саьфе резкое высказывание.

Больше всего, естественно, достается Джону Эдгару Гуверу, который в течение полувека возглавлял Бюро, являлся его символом и, несомненно, воплотил в организации черты своей личности. Достается ему и дифирамбов, — он до сей поры остался одним из героев отошедшего столетия в сознании миллионов американцев, — и критики, в диапазоне от политической до бытовой, с подробным анализом его сексуальных девиаций.

Точно так же и в массовом сознании американцев сложилось двойственное отношение к ФБР. Усилиями и самой организации, которая, кстати, с давних пор активно работала с общественностью и систематически «продвигала» свой имидж, и средств массовой информации, которые, как известно, способны на «самодвижение», и благодаря своеобразной политической конъюнктуре США, — получилось так, что реальные успехи и заслуги ФБР в борьбе со шпионажем, с уголовной преступностью, особенно в тяжких ее проявлениях (бандитизм, похищения людей и т. п.), а в послевоенный период еще и с терроризмом, наркомафией и организованной преступностью в целом, — пре-красно осознаны обществом. В то же время нет в США другой организации, против которой было бы сказано столько негодующих слов и выдвинуто столько обвинений, как ФБР; для очень многих людей не только в США, но и во всем мире это ведомство (особенно в «эпоху Гувера») являлось, — а отчасти является и сейчас, — символом антидемократизма, нарушения прав и свобод, политического преследования, провокаций и грязных инсинуаций, сокрытия фактов и манипуляции ими, — вплоть до террора и политических убийств. В этой «темной» ветви общественного мнения те же джи-мены, агенты ФБР, — это нечто злоковарное и подлое, безнравственное и ограниченное, неуклюжее и переполненное самомнением, а сама знаменитая аббревиатура «FBI» предвещает появление эдакой носорожьей силы.

Эти две ветви или два мифа прослеживаются уже много десятилетий в периодике и в литературе, в кинематографе и на телевидении. Там, — как, повторим, и в сознании американцев, — благополучно соседствует и апологетика ФБР и ее джи-менов (старательно насаждавшаяся, прежде всего, самим ФБР, и зависимыми от него журналистами), и критика их действий. Критика, от по-настоящему серьезной, на уровне юридических разборок, до привычного или даже навязчивого зубоскальства, — как в большинстве «полицейских» боевиков последних десятилетий. Эта амбивалентность проникла даже в кинофантастику, и стала основным сюжетным стержнем, например, популярного сериала «Секретные материалы».

Принять какую-либо из сторон этого восприятия означало бы заранее ограничить себя в постижении феномена. Истина неоднозначна. Интереснее проследить за историей становления, развития и деятельности ФБР, по мере возможности пытаясь ответить, почему происходило именно так, а не иначе, и на этой основе попытаться найти нечто общее и в жизни разных спецслужб и служб безопасности, — и то, что непосредственно касается нас с вами, жителей совсем другой страны.

Если не общим местом в высказываниях с «обеих сторон», то, во всяком случае, весьма распространенным суждением является миф о якобы похожести американцев и русских. Схожие черты на бытовом уровне действительно находят, и возможно, их действительно больше, нежели в сравнении, скажем, с англичанами или японцами. Но при этом упускают из вида самое глубинное, самое принципиальное различие, — стержень общественного устройства.

Россия исстари была централизованным самодержавным (или идеократическим, или тоталитарным, или бюрократическим) государством, в котором все граждане, снизу доверху, обладали (если обладали вообще) лишь теми правами, которые им предоставляло государство. США с самого начала формировались как нечто прямо противоположное: каждый гражданин пользовался всеми правами, и только для интересов совместного существования некоторые, отдельные, немногие права отдавались государству. США никогда не были тоталитарным государством, в нем не было даже ни одной общей тоталитарной структуры. Неуместно и не нужно обсуждать, что лучше — здесь надо просто понять, или запомнить хотя бы это различие. За восемь десятилетий своего существования ФБР превратилось в едва ли не единственную почти тоталитарную структуру США. Причем начало «бороться» Бюро за это с первого дня своей истории, и продолжает бороться поныне. Но до сих пор не обладает полномочиями и возможностями, которыми обладали, с самого начала и до конца, все без исключения охранные и сыскные структуры в России, от всяких там «тайных приказов» до ФСБ, не говоря уже о ЧК — ОГПУ — НКВД — КГБ. И нельзя не отметить, что немалая часть обвинений, высказанных в адрес ФБР, связана с их «естественными» для тоталитарной структуры действиями, — и на это в странах с сильной, так называемой «гегельянской» государственностью скорее всего и внимания-то не обратили бы.

Еще одна особенность связана тоже с принципиальными отличиями американского общества от большинства, если не от всех остальных. Мы здесь, в Старом Свете, издавна считаем, что, чуть перефразируя Есенина, «…проживаем в стране \ Самых отвратительных громил и шарлатанов». На самом же деле то, что традиционно, хотя и не совсем точно, называется социальными корнями преступности, в США столь мощны и разнообразны, что лишь усилиями правоохранительных органов удается удерживать какой-то баланс, и то на самом высоком в мире уровне. А кроме социальных, есть ведь и «корни» психологические, действующие в обществе, давно уже сосредоточенном на культе успеха, едва ли не сильнее, чем в любой другой стране мира, а также корни «психофизиологические», также весьма значимые для США.

Громадный вклад и в уровень преступности, и в тяжесть борьбы с нею вносит специфика США как вооруженной страны, причем с мощнейшей традицией вооруженного насилия. Количество огнестрельного оружия в США колоссально — больше чем по стволу на каждую душу населения, включая младенцев. Очень велик диапазон его легитимного применения, — по сути, в той же американской традиции. Если в большинстве стран мира обладать оружием, кроме специальных случаев, опаснее, чем быть без него, и всякое его применение (даже со стороны сотрудников правоохранительных органов) обставлено кучей ограничений и становится предметом юридических разбирательств, то в США наоборот. Обладание оружием и его использование — норма для рядового гражданина, и ограничения распространяются только на социально опасные меньшинства, — и на применение его вне очень широких, и с младенчества известных каждому американцу рамок.

В мире нет страны с такой расовой, этнической, религиозной и идеологической пестротой, как США. Причем никаких возможностей территориального сепаратизма осуществить в США практически невозможно, — но в то же время в стране весьма медленно преодолевается (если преодолевается вообще, несмотря на сосредоточенные многолетние усилия) межрасовая враждебность.

Очень велики и своеобразны в США и исторические корни (или традиции) противостояния между отдельными гражданами, этническими и политическими (а сейчас еще и религиозными) группами, включая вооруженное насилие. Велика сила международных (прежде всего этнических или родственных) связей. Чрезвычайно сложно американское законодательство, что, в частности, делало в свое время практически невозможным осуществление деятельности федеральных или общегосударственных структур. Существенна — и едва ли не в наибольшей степени среди всех стран мира продвинута, — деидеологизация. И еще очень и очень многое, без учета чего серьезный исторический анализ превратится либо в бессмысленный панегирик, либо в памфлет. И трудно не согласиться в данном случае с Доном Уайтхедом, что «ФБР нельзя понять, не изучив те силы, которые в прошлом способствовали формированию будущего… История ФБР, собственно говоря, идентична истории США». («The FBI-story», 1956 г.).

Надо учитывать, в какой обстановке достигнуты были существенные успехи ФБР в борьбе с преступностью, с проявлениями или попытками политического, национального или этнического терроризма (а сейчас еще терроризма религиозного), в деле контршпионажа, организации режимов охраны и безопасности. И надо учитывать, что многие громкие истории, связанные со знаменитыми покушениями в США, а также крупными террористическими акциями (скажем, взрывами, организованными арабскими террористами) — по большому счету не столько промахи или слабости ФБР, сколько издержки устройства самого американского общества. Динамичного, свободного (то есть предельно ограничивающего вмешательство государства в жизнь и действия своих граждан), внутренне крайне неоднородного, — и обладающего большим потенциалом вооруженного насилия.

И не стоит забывать, что службы безопасности и контрразведки всех стран мира без исключения выглядят в реалиях общественного сознания своего народа в лучшем случае двойственно, а в историческом аспекте и проявляются, и воспринимаются неоднозначно.

Всякая большая государственная формация, всякая силовая структура уже сама по себе несет особый изначальный элемент — свою собственную идеологию, которая неизбежно противопоставлена множеству других идеологий. В ходе исторического развития она будет изменяться, и также будет изменяться отношение к ней большой части общества, причем эти изменения зачастую не совпадают.

Все большие организации обладают своим самодвижением, зачастую не совпадающим с самодвижением общества. Говоря конкретнее, надо отметить, что большое государственное ведомство, служба безопасности, необходимо и неизбежно консервативно, и просто не может всегда и во всем соответствовать историческим изменениям в социуме.

И повторим: на иерархическую структуру (а службы безопасности во всем мире именно таковы) накладывают большой отпечаток личные особенности руководящего звена; в тех случаях, когда высшее руководство не сменяется долгие годы (в применении к спецслужбам — как, например, Гувер в США, Гелен в Германии, Харел в Израиле), отпечаток этот настолько глубок, что становится едва ли не более важным, чем собственно идеологический фундамент. Так что многие проявления, которые сформировали в массовом сознании образ ФБР в целом, и его характерные черты в частности, могут определяться этими личными качествами — например, антикоммунизмом и нетрадиционной сексуальной ориентацией самого Дж. Э. Гувера.

Следует отметить также, что ФБР функционально неоднородно. Всю свою историю Бюро стремилось к расширению сферы своей деятельности, — и вот превратилась в огромное ведомство, которое осуществляет и антикриминальные действия, и политический сыск, и контрразведку, и борьбу с терроризмом, и разведку, и политические, и социально-пропагандистские акции.

Система воспитания и подготовки кадров, постоянная внутренняя ротация, и даже само общение между работниками порождает взаимовлияние различных «направлений» работы, приводит к тому, что в Бюро формируется некий общий «почерк» (хотя тексты, написанные этим «почерком», конечно же, разные).

Отметим и то, что настоящей оперативной (или полевой, как принято говорить в Бюро) работой, прямой настоящей борьбой с преступностью и вражескими воздействиями занималось в разные периоды от половины до четверти всего аппарата ФБР, в то время как немалая часть превратилась в бюрократический и политиканствующий балласт.

Общий принцип таков: оперативную службу исполняет штат специальных агентов, распределенных как между штаб-квартирой, или центральным офисом, и «полевыми», региональными представительствами (офисами). Деятельность специальных агентов обеспечивает примерно такое же количество вспомогательных работников, и многие из них служат на одном и том же месте многие годы. Подолгу служат и в штаб-квартире, весьма медленно заменяется (в основном, в связи с необходимостью замещения должностей, освободившихся по «естественному» выбытию) преподавательский состав Академии. Все это способствует сохранению традиций и, как уже говорилось, — развитию в направлении, не всегда совпадающем с направлением развития общества.

Данное исследование неизбежно фрагментарно. Многие методики, приемы и способы работы ФБР (в общем-то, как у большинства подобных структур во всем мире) просто-напросто глубоко засекречены — и даже в тех случаях, когда становятся известными общественности, нет никаких гарантий, что информация о них сознательно, или в лучшем случае ненамеренно, не искажена.

Некоторые законы США, принятые в отношении доступа к секретной информации, позволили раскрыть отдельные стороны деятельности Бюро, — но нет уверенности, что раскрывается действительно все, что некоторые важнейшие документы не были попросту уничтожены, и что многие другие документы «законно» не избавлены от возможности рассекречивания усилиями первоклассных юристов, работающих на ФБР.

 

О НАЗВАНИИ

В 1908 году один из ближайших помощников и сподвижников президента Теодора Рузвельта, министр юстиции — генеральный прокурор Чарльз Бонапарт приложил рузвельтовс-кую «прогрессивную философию», которую горячо разделял, к своему ведомству, создав корпус специальных агентов, подчиненных непосредственно министру юстиции. Все привлеченные к работе в этой структуре прежде были детективами, как правило, из штата Секретной службы. В состав корпуса были включены также несколько десятков служащих ревизионного управления Министерства юстиции, которые ранее занимались расследованием финансовых злоупотреблений и контролем исполнения приговоров федеральных судов. Возглавил службу Главный Ревизор Стэнли О. Финч. Случилось это 26 июня 1908 года. Эта дата считается днем основания ФБР.

Новый министр юстиции и генеральный прокурор Джордж Викершем дал новой структуре наименование Бюро расследований (6 марта 1909 г.). Главный Ревизор (С. Финча на этом посту к тому времени сменил Брюс Биласки) стал называться Руководителем Бюро расследований (1919 г.).

Затем к названию добавилось (в 1935 г.) слово «Федеральное», руководитель стал называться Директором и являлся заместителем министра юстиции.

Накрепко прилепившееся к людям ФБР название «джи-мены», происходит на самом деле не от красивой «боевой» легенды, которая кочует по страницам газет и книг уже много десятилетий. Она такова: утром 26 сентября 1933 года агенты ФБР ворвались в некий дом в Мемфисе. Энтони Саммерс, автор нашумевшей книги о ФБР, которая сводит почти всю проблематику ведомства к сексуальным психозам и закомплексованности Гувера, называет этот дом «притоном» — возможно, на основании того, что там предоставляли ночлег без официальной регистрации. В доме скрывался знаменитый, весьма опасный бандит Джордж Келли. Тот оказался безоружным, поднял руки и встретил их возгласом: «Не стреляйте, джимены, не стреляйте!» Прозвище якобы данное Кел-ли-Пулеметом в этот момент агентам ФБР, мгновенно распространилось по всем Соединенным Штатам, вместе с известием о его аресте.

Но что и как реально выкрикнул Келли-пулемет, застуканный в ситуации, когда всякое сопротивление было безнадежным, неизвестно. С явной неохотой авторы официального сайта ФБР признают, что слова эти были придуманы в самом ведомстве.

 

ПРОИСХОЖДЕНИЕ

Итак, подразделение специальных агентов, созданное в 1908 году министром юстиции и генеральным прокурором Чарльзом Бонапартом в годы президентства Теодора Рузвельта, считается непосредственной предтечей ФБР.

Толчком к созданию нового органа власти послужила характерная для того времени, так до конца и не расследованная афера. Дело заключалось в следующем. Примерно 160 миллионов гектаров лесных угодий в малоосвоенных тогда западных штатах являлись собственностью правительства США, осуществлявшего надзор за ними силами специального отдела министерства внутренних дел — «General land office». Сотрудники же этого отдела устроили неплохой бизнес — начали продавать большие участки непринадлежавшей им земли деревообрабатывающим фирмам и переселенцам, и деньги рекой потекли в их собственные карманы. Разумеется, долго сохраняться в тайне это не могло. Информация о спекулятивных акциях поступила и в правительство, и в прессу; выяснилось, что в этой выгодной ловле рыбы в мутной воде замешаны два видных лица: Джон X. Митчелл, сенатор от штата Орегон, и Джон Н. Уильямсон, член палаты представителей оттого же штата. Оба были в 1905 году отданы под суд. Дело разбиралось долго и во многих инстанциях; Митчелл умер до вынесения приговора, а Уильямсону через друзей в Верховном суде США удалось добиться снятия обвинения. Неразбериху в судебных органах было столь же трудно выявить, что и махинации в «General land office». Афера втянула в свою орбиту новые группы, были названы новые имена видных вашингтонских лиц, тоже замешанных в спекуляции земельными участками, но в разбирательствах оказывалось больше политики и власти денег, чем законности. Подобные явления в правительственном аппарате мешали осуществлению честолюбивых планов Рузвельта. Поэтому президенту не оставалось ничего иного, как «одолжить» у финансового ведомства нескольких детективов для расследования аферы и сбора сведений об ее участниках.

«Одолженные» тайные агенты так и не добились ясности в деле о расхищении земельных участков. Зато вторую часть задания президента они выполнили куда успешнее, представив Рузвельту объемистое досье о частной жизни многих конгрессменов из числа его политических противников.

Рузвельт решил, что настало время создать собственный следственный орган. Однако конгресс его представление отклонил. Тогда Президент пошел другим путем: 26 июля 1908 года он поручил министру юстиции — Чарльзу Джозефу Бонапарту, — организовать специальный следственный орган министерства юстиции. Этот декрет считается официальным «свидетельством о рождении» Федерального бюро расследований США (ФБР), а созданный следственный отдел (Корпус Специальных агентов) при министерстве юстиции — уже не предтечей, а исходной структурой Бюро.

Справка

26 июня 1908 года Уильям Стэнли Финч стал первым руководителем Бюро расследований. У. Финч — бакалавр юридических наук, следователь, затем (с 1908 г.) главный следователь департамента юстиции. После ухода из БР (30.04.1912 г.) возглавлял комиссию по исполнению Закона Манна, затем, с 1913 по 1940 год, служил в Департаменте юстиции в качестве специального помощника Генерального прокурора.

ФБР и по сей день официально является службой министерства юстиции США. Директора ФБР юридически непосредственно подчиняются «этторни дженерал», Генеральному прокурору США, который одновременно является министром юстиции, и в качестве такового — членом американского правительства.

Сотрудничество Рузвельта и Бонапарта восходит к 1892 году. Теодор, молодой человек из семейства, принадлежавшего к американской элите, тогда был Специальным Государственным уполномоченным, и проводил реформы в системе государственных структур Балтимора. Как уклончиво выражаются официальные историки ФБР, это были времена, когда осуществление законности было скорее политическим делом, чем профессиональным. Но некоторые элементы профессионализма Рузвельт-старший признавал, — в частности, умение метко стрелять он назвал в числе главных критериев приема в Пограничную службу. Чарльз Бонапарт острил, что тогда надо быть последовательным: устраивать попарные перестрелки, и принимать на службу тех, кто остался в живых. Но в целом они оба были «прогрессистами», в частности считали, что важнейшие критерии — личные качества, а не политические связи.

Теодор Рузвельт стал Президентом Соединенных Штатов в 1901 году (он был избран вице-президентом, и стал президентом после убийства действующего президента Мак-Кинли, которого смертельно ранил анархист, выходец из Польши); четырьмя годами позже Рузвельт назначил Чарльза Бонапарта министром юстиции и генеральным прокурором.

Прямым предшественником Бюро был, напомним, корпус специальных агентов, выведенных из ведения министерства финансов и подчиненных непосредственно министру юстиции.

Все привлеченные к работе в этой структуре прежде были детективами, — как правило, из штата Секретной службы.

Справка

Секретная служба США

Непосредственной «предтечей» профессиональной службы президентской охраны стало агентство Пинкертона. Некоторые историки утверждают, что, если бы 14 апреля 1865 года — в день убийства президента Линкольна, — Аллан Пинкертон находился в Вашингтоне, а не в Нью-Йорке, он обязательно бы предотвратил покушение и спас президента.

С именем Пинкертона связаны громкие эпитеты: основатель первой криминально-полицейской организации в США и «отец» американской Секретной службы. Обратимся к историческим фактам и попробуем понять, кем в действительности был Аллан Пинкертон.

Он родился в 1819 году в Глазго; молодым эмигрировал в Соединенные Штаты и к 1850 году работал бондарем в Данди, около Чикаго. Природный ум и наблюдательность помогли достичь крутого перелома в судьбе. Однажды, собирая хворост на одном из островов на озере Мичиган, Пинкертон наткнулся на остатки костра. Внимательный осмотр позволил предположить, что недавно здесь была стоянка группы людей. Аллан знал, что в этой местности орудовала банда разбойников; численность и некоторые приметы указывали, что это, возможно, их следы. Он сообщил о своем открытии шерифу, что — в конечном итоге, — и привело к аресту преступников. Эпизод получил хорошее «паблисити». Бондарь из Шотландии сразу же снискал себе репутацию замечательного сыщика. Аллан Пинкертон мгновенно осознал открывавшиеся перед ним возможности, и основал сыскную частную контору, которую претенциозно назвал «Национальное сыскное агентство Пинкертона», хотя в ней поначалу насчитывалось всего девять детективов. В качестве рекламного символа он избрал широко открытый глаз, под которым стояла фраза: «We never sleep» — «Мы никогда не спим».

Несомненно, Аллан обладал хорошими сыскными и, как оказалось, серьезными организационными способностями. Удача сопутствовала ему в первых предприятиях, например, в обнаружении фальшивомонетчиков. Успехи неизменно получали хорошую прессу; Пинкертон заботился о паблисити.

Росло число задач, росла численно и качественно организация. «Люди Пинкертона» гонялись за бандитами и грабителями банков, скакали на лошадях за преступниками в прериях, лежали в засаде на крышах вагонов поездов, мчавшихся через Дикий Запад. В числе профессиональных помощников была и женщина, Кэтрин Уэб — возможно, первая женщина-сыщик в мире.

Серьезной причиной успеха «Пинкертонов», как их стали называть, специалисты считают мастерское искусство маскировки и работы «под прикрытием», что включало и владение гримом и переодеванием, и умение ловко завоевывать доверие преступников и проникать в их банды. Именно эти способности принесли «пинкертонам» наибольшую славу, иногда и весьма дурную. Большое значение имело и организационное обеспечение, и внимание к обстоятельствам, не имеющим прямого отношения к конкретному заданию.

Зимой 1861 года Аллан Пинкертон находился в Балтиморе — выслеживал банду фальшивомонетчиков, выдавая себя за биржевого маклера. Легенда предполагала многочисленные контакты и в деловых кругах, и в уголовной среде, и на «светском» уровне. Он умел втираться в доверие — и однажды ему стал известен план заговора против вновь избранного президента. План был таков: по пути в Вашингтон, где должна была происходить инаугурация, Линкольну предстояла пересадка в Балтиморе. У выхода из туннеля его и должна была сразить пуля убийцы. Пинкертон немедленно отправился в Гаррисберг, чтобы предупредить Линкольна. Маршрут поездки был без всякого шума изменен, и президент избежал покушения. Так ли это было, до сих пор остается спорным. Во всяком случае, никакого судебного процесса по делу о покушении не проводилось.

Когда несколько позже разразилась Гражданская война, армия северных штатов призвала Пинкертона в свои ряды и подчинила ему службу шпионажа и контршпионажа. Под псевдонимом «Аллан» он, в ранге майора, создал первую Секретную службу США. Эта организация под названием «Сик-рит сервис» продолжала существовать и после Гражданской войны.

Существует американская Секретная служба и по сей день — в качестве сравнительно небольшой, хотя и весьма влиятельной и уважаемой ветви огромной сети секретных служб США. Она предназначена главным образом для охраны президента и борьбы с фальшивомонетчиками. Секретная служба стала прямым истоком, но только не частью ФБР — по целому ряду причин, о которых будет сказано позже, — оставаясь сравнительно небольшой высокопрофессиональной структурой (численность в настоящее время не превышает 5 тыс. человек). В этом качестве она значительно меньше вовлечена в социально-политические процессы, которые так сказались на уровне работы и имидже ФБР. Гораздо меньше и скандалов вокруг руководящих сотрудников Секретной службы, типа тех, которые происходили с директорами ФБР Греем и Сеншнзом — но о них в свое время.

Также в состав Корпуса были включены несколько десятков служащих ревизионного управления Министерства юстиции, которые ранее занимались расследованием финансовых злоупотреблений и контролем исполнения приговоров федеральных судов. Бюро на первых этапах своей работы расследовало нарушения законов, затрагивающие национальную финансовую систему (фальшивомонетничество, в частности), банкротство, натурализацию, антимонопольное законодательство, рабство и мошенничества с землей. Уже тогда серьезным препятствием становилась крайняя неоднородность законодательства, изменяющегося от штата к штату. Первое крупное расширение юрисдикции Бюро произошло в июне 1910 года, когда был принят «Закон Манна», или закон о «Белом Рабстве» — о недопустимости перевозки женщин из штата в штат с аморальными целями.

Это также обеспечило инструмент, с помощью которого федеральное правительство могло расследовать дела некоторых преступников, не совершивших никаких других «федеральных нарушений», число которых оставалось весьма невелико. Нельзя не отметить, что в числе объектов федеральной борьбы находился и ку-клукс-клан.

Справка

В 1619 году в Северную Америку были привезены из Африки первые 20 черных рабов. Примерно за двести лет, по самым осторожным оценкам, со своей родины в Новый Свет были депортированы 20 миллионов африканцев. Вооруженное организованное насилие против негров, как и против индейцев, первоначально осуществляли войска. Задачей было не уничтожение негров — как же можно уничтожать рабочую силу, — а террор, который должен был подавить у них малейшую мысль об изменении условий жизни.

Когда осенью 1800 года потерпело поражение восстание примерно тысячи рабов во главе с Габриелем, солдаты для устрашения надолго оставляли казненных негров на виселицах. Рабовладельцы создавали и собственные органы насилия над неграми, не гнушаясь при этом прибегать к услугам профессиональных убийц-охотников на людей. Такие объявления, как приводимое ниже из газеты «Мемфис дейли игл», отнюдь не являлись редкостью во времена до Гражданской войны: «Внимание! Ловим рабов за умеренную цену. Первоклассные охотники с собаками, натасканными на негров. Двадцатилетний опыт. Самые низкие цены: 10 долларов — за поимку в пределах округа, 20 — в пределах графства, 40 — вне графства. Предложения адресовать…»

После победы Северных штатов для таких охотников на короткое время наступила безработица. Но пока в Вашингтоне Конгресс принимал различные законы, направленные на обеспечение гражданских прав негров, на Юге землевладельцы искали пути обхода новых законов. Толчок к этому был дан в декабре 1865 года. Бывшие офицеры войск южан и бывшие рабовладельцы, охотники на людей и различные авантюристы собрались в Пьюласки (штат Теннесси) и основали боевую организацию, с ритуалами, сильно отдающими средневековьем и названием, имитирующим лязг винтовочного затвора: ку-клукс-клан.

Похожие на привидения всадники в развевающихся белых балахонах с остроконечными капюшонами скакали по ночам через Диксиленд. Под знаком пылающего креста начались «воспитательные акции» против бывших рабов. Негров калечили и вешали, их хижины сжигали. Результаты террора проявились очень скоро: «цветные» снова работали на тех же плантациях, — правда, теперь уже как вольнонаемные рабочие, но с низкой зарплатой.

Строго организованный, ку-клукс-клан быстро превратился в мощную террористическую организацию, тайное судилище. Временами он насчитывал до 6 миллионов членов. Куклуксклановцы продолжают деятельность и в наши дни, и это отчасти объясняет, почему черное население США кое-где до сих пор не пользуется в достаточной мере своими официально провозглашенными гражданскими правами. Негативное воздействие акций куклуксклановцев подкреплялось еще и тем, что в большинстве южных штатов местные законы очень долго обеспечивали сохранение дискриминации и социальной отсталости негров. Существенное продвижение в этом вопросе произошло только в последние десятилетия, хотя до «расовой гармонии» пока еще очень и очень далеко. Но здесь на первый план выступили иные факторы, о которых разговор будет позже…

Финч был в 1912 году назначен Специальным уполномоченным по делам нарушений закона Манна, а бывший Специальный ревизор, Брюс Биласки, стал новым руководителем Бюро расследований.

Справка

Александр Брюс Биласки в 1904 году получил степень бакалавра ίуниверситет Дж. Вашингтона). Работал в Департаменте юстиции, затем Специальным следователем в Оклахоме. В Бюро расследований занимал должность помощника руководителя. С 30 апреля 1912 года по представлению Генерального прокурора стал начальником БР.

Первоначально следственный отдел еще не обладал должным влиянием. Так было и тогда, когда преемник Рузвельта, его протеже Уильям Тафт, 4 марта 1909 года присвоил новому органу наименование «Бюро расследований» (БР). Вашингтонские политики, принадлежавшие к различным противоборствующим группировкам, быстро поняли специфические возможности Бюро и стали сразу же использовать ФБР для обеспечения своих политических и карьерных целей. Для этого они проталкивали подставных лиц или родственников на хорошо оплачиваемые должности в ФБР, дабы получать информацию о своих политических противниках из первых рук. Все 167 сотрудников, насчитывавшихся в ФБР в 1910 году, выполняли прежде всего задания своих политических «друзей» — и количество и объем досье быстро увеличивалось…

Но этим их обязанности, к счастью и, в общем-то, естественно, не ограничивались; в частности, Бюро участвовало в разработке программы мероприятий по единообразному осуществлению федерального законодательства на всей территории США. Это составляло серьезную проблему. Отдельные штаты ревниво следили за сохранением своих политических амбиций и довольно разнообразных традиций. В Северной Каролине, например, открытое ношение огнестрельного оружия разрешалось, а тайное, наоборот, каралось тюремным заключением. Иначе обстояло дело в соседней Южной Каролине. Здесь ношение оружия считалось преступлением, но с одним исключением: во время богослужения в церкви оно было обязательным — юридический реликт времен истребления индейцев. В штате Джорджия в некоторых тюрьмах еще и сегодня заключенных держат в цепях. В штате Миссисипи, напротив, заключенным разрешают каждое воскресение свидание с родственниками и друзьями. Для этой цели на территории тюрьмы существуют специальные дома. В Арканзасе, Нью-Джерси и Мэриленде по сей день свидетельские показания, данные атеистами, не признаются и законной силы не имеют. В 16 штатах законы предполагают наказание за антирелигиозную пропаганду денежными штрафами и тюремным заключением. В некоторых штатах терпимо относятся к азартным играм, в других подвергают наказанию даже за безобидные пари. Юридическое разбирательство таких вопросов во многих штатах проводится в зале суда. Различия в законодательстве отдельных штатов, естественно, затрудняли деятельность федеральных органов.

В 1912 году ФБР занималось расследованием следующих дел: рабовладение, практикуемое в отношении белых граждан; незаконная перевозка алкогольных напитков из одного штата в другой; банкротства и мошенничество.

Юридические механизмы, обеспечивающие возможность работы федеральной структуры, чрезвычайно важны. Сложная и весьма развитая (кое-кто говорит, что чрезмерно) судебная система США очень серьезно ограничивает борьбу с преступлениями. Во многих случаях нельзя не только осудить человека, если хоть какие-то доказательства получены вне процессуальных норм, но и сама попытка преследования без достаточных юридических обоснований может обернуться встречным иском. И это — только в рамках одного штата, а преследование за целый ряд преступлений за границей штата, где они были совершены, до сих пор затруднено. Оно возможно лишь в случаях, когда преступление попадает в список «федеральных». Их до сих пор не так уж много, хотя список — в наибольшей степени стараниями Бюро, — все расширяется.

Очень много сказано и написано о той чуть ли не маниакальной тяге к расширению полномочий ФБР, которой особо отличалось Бюро во времена Гувера. Но при этом опускается важнейший момент: расширение правовой базы дает практическую возможность преследования любого преступника и везде, и множеством способов — что, по сути, и есть реальная задача службы безопасности. Как бы ни была продвинута и технически оснащена полиция города или служба шерифа округа, у централизованной (федеральной) службы возможностей больше: и в техническом, и в информационном плане. Практически только теперь, после 11 сентября 2001 года, баланс между либерализмом и гражданственностью резко сдвинулся в сторону последней.

Число специальных агентов при Б. Биласки перевалило за 300, и столько же человек выполняли функции поддержки. Во всех крупных городах, а также в нескольких мелких поселках у мексиканской границы были открыты отделения Бюро — Полевые офисы. Работу каждого возглавлял специальный агент, подотчетный Вашингтону. Полевые офисы, расположенные около мексиканской границы, специализировались на борьбе с контрабандой, нарушениями границы, а также собирали сведения в связи с тогдашней Мексиканской революцией.

Коренное расширение сферы деятельности принесла ФБР Первая мировая война. Теперь Бюро вменялось в обязанность преследовать все попытки уклонения от воинской повинности, и оно стало отвечать также за ведение контрразведки.

Справка

Общее развитие правоохранительных органов в США

Становление полицейской (правоохранительной) системы происходило в США в процессе экспансии, и это до сих пор накладывает существенный отпечаток.

Колониальное завоевание континента равным образом осуществлялось как войсками, так и переселенцами из всех частей света. Миля за милей колонисты продвигались все дальше на запад. Для поддержания внутреннего порядка, а также для защиты интересов группы избирался шериф — человек, наделенный полицейскими функциями. Его власть зиждилась на личных качествах, а также не в последнюю очередь на имущественном положении, богатстве — хотя нередко, прежде всего, на ловкости обращения с кольтом.

«Дистрикт атторней» — прокурор округа, начальной административной единицы, — и шериф, остаются выборными единицами и по сей день. Обе эти должности доходны и, кроме того, дают немалое политическое влияние. Шериф — главный полицейский графства, и вместе с тем судебный исполнитель. Он открывает и закрывает судебные заседания, производит аресты, может насильно доставлять свидетелей в суд, ему подчинены и местные тюрьмы.

Города на Восточном побережье первыми превратились в относительно стабильные организмы. Здесь создавались по европейскому образцу различные правоохранительные органы. Например, в Бостоне уже в 1736 году была создана (на лондонский манер) группа констеблей, но наряду с ними, как и в других городах, продолжал существовать военный гарнизон. В Нью-Йорке и Филадельфии немного позже тоже появились участковые констебли.

Зачастую лица, назначавшиеся в гражданские административные органы, нанимали себе платных заместителей. Наемные полицейские (образцом и здесь служили лондонские нравы) способствовали не только подавлению, но и распространению преступности: ведь нанимали обычно тех, кто обходился подешевле. И потому на эти посты в Нью-Йорке — точно так же, как и в Лондоне, — часто проникали аморальные типы.

В 1829 году в Англии возникла «Metropolitan police of London» — организация, которая впоследствии стала известна под наименованием Скотланд-Ярда. Этому примеру последовали многие американские города. Так, в 1833 году в Филадельфии, а несколько позже в Нью-Йорке и Чикаго была создана, по лондонскому образцу, одетая в форму городская полиция, призванная охранять имущество и честь граждан.

Джордж У. Уоллинг, многие годы возглавлявший полицию Нью-Йорка и выпустивший в 1887 году книгу «Воспоминания начальника нью-йоркской полиции», писал:

«Я слишком хорошо знаю силу столь распространенного у нас союза политиков и полицейских. Я пытался выступать против этого, но в большинстве случаев дело кончалось для меня катастрофически. Местное управление в Соединенных Штатах базируется на выборах. Избирательные кампании проводятся у нас не с учетом нужд городов, а исходя из целей двух политических партий. Я не верю, что хотя бы один человек из пятисот может объяснить, за какие идеалы выступает каждая из этих двух партий. Ведь их единственными принципами, по крайней мере, в Нью-Йорке, являются сила и эксплуатация. Пока такие политики могут оказывать влияние на полицию, они будут так же парализовать коррупцией полицейский аппарат, который призван охранять собственность и честь наших граждан. Город Нью-Йорк практически находится в подчинении у двадцати тысяч обладателей служебных постов, большинство которых контролируется самыми отвратительными элементами города…

Наших прокуроров и полицейских служащих выбирают те, с кем они должны бороться по долгу службы. Служащие в Нью-Йорке, само собой разумеется, не осмеливаются трогать тех, от кого зависит их материальное положение. Наши же судьи нередко не обладают никаким знанием законов, и, кроме того, так малограмотны, что не могут написать даже простейшие слова.

Политики заставляют выпускать на свободу отбывающих наказание заключенных, хотя суд признал их виновными. Зачастую обвиняемые покидают зал суда как свободные люди, хотя их приговорили к длительному тюремному заключению.

У нас многое возможно, но я не думаю, что повесили бы миллионера, даже если бы он совершил гнуснейшее убийство. Все, кто был казнен за последние десятилетия, не имели ни денег, ни политически влиятельных друзей.

Наша административная система в Нью-Йорке предоставляет добропорядочным гражданам гораздо меньшую гарантию безопасности, чем в большинстве городов Европы и даже в русской царской империи. Общественность запугана в такой мере, что видит в полицейском не защитника, а врага.

Мы по горло сыты всеми этими политиками, мошенниками, ворами и мерзавцами, засевшими во всех частях нашего городского управления. Мы по горло сыты господством этих хищников. Мы должны были бы попытаться установить господство джентльменов…»

Повторим: это слова многолетнего шефа нью-йоркской полиции об обстановке, царившей в его собственном городе более века назад. В общем-то рассказ Уоллинга о Нью-Йорке в немалой степени был применим к другим американским городам в тот исторический период, и то, что разыгрывалось на берегах Гудзона, являлось лишь отражением событий в «большой политике» страны…

С апреля 1917 г., со вступления США в мировую войну (при администрации Вудро Вильсона), на Бюро была возложена ответственность за борьбу со шпионажем, уклонением от мобилизации и саботажем. Работа по выявлению «враждебных иностранцев» производилась совместно с Министерством труда. В штат Бюро было набрано несколько десятков новых работников — специальных агентов с общим опытом расследования и знанием иностранных языков.

Уильям Дж. Флинн, бывший глава Секретной службы, стал первым Директором Бюро расследований в июле 1919 г.

Справка

Уильям Джордж Флинн работал в Секретной службе с 1897 года. В 1911 году по заданию Департамента юстиции руководил перестройкой детективной службы Нью-Йорка, в том же году вернулся в Секретную службу уже как начальник. С 1917 по 1919 годы возглавлял Железнодорожную Секретную службу США: к чести Флинна, в бытность его на этом посту крупных актов саботажа и диверсий на рельсовом транспорте не случалось.

В октябре 1919 года был принят федеральный закон относительно угона автотранспорта — и это дало Бюро расследований новый инструмент судебного преследования преступников.

В период между 1914 и 1919 годом в США происходил -как, впрочем, почти во всем мире, — целый ряд сложных историко-политических процессов, рассматривать которые в рамках ограниченного в объеме тематического исследования неуместно, хотя все они в той или иной степени затрагивали Бюро.

Сосредоточимся только на двух основных направлениях: внутренняя безопасность и контрразведка.

«Для развития ФБР, — пишет один из его историографов Фрэнк Эрни, — Первая мировая война, бесспорно, имела решающее значение». В этом с ним согласны и другие авторы, занимавшиеся историей бюро.

С 1914 года задачи и методы работы ФБР стали более определенными, оно за короткий срок превратилось в контрразведывательное и антикриминальное ведомство США и, получив новые, достаточно существенные полномочия и задачи, стало по существу нести также функции внутренней секретной службы страны.

В числе первых государственно-полицейских обязанностей ФБР был надзор за подозрительными иммигрантами, а также иностранными подданными. Несмотря на различие во взглядах касательно сроков вступления США в мировую войну, правящая группировка и ФБР были едины в том, что любой противник войны в принципе является элементом подозрительным. В этом отношении они проявляли большую предусмотрительность, чем правящие круги ряда других стран — возможно, поэтому в США удалось в тот период удержать коммунистическое движение от революционного взрыва, уберечься от социальных экспериментов.

Во главе американских антивоенных движений стояла организация «Индустриальные рабочие мира». «Мы, — говорилось в одной из прокламаций ИРМ, — открыто объявляем себя противниками всякого национализма, а также милитаризма, проповедуемого и поддерживаемого нашим врагом — классом капиталистов».

Билл Хейвуд, руководитель этого профсоюзного объединения, избежавший «фрэйм ап» в 1907 году, теперь был вновь занесен в «черный список» ФБР. Памятуя о первом срыве с его изоляцией и учитывая, что, кроме антивоенных выступлений (это пока, до вступления США в боевые действия, юридически наказуемым не являлось), инкриминировать Хейвуду нечего, Бюро решило на сей раз подойти к делу основательнее. Оно распустило слухи, будто Билл Хейвуд и другие функционеры ИРМ — германские агенты, что они получают от врага деньги и выполняют задания кайзеровского генерального штаба. Правдивой или ложной была эта информация, установить трудно. С точки зрения исторической науки, это важно. Для Бюро же, и для тогдашнего суда принципиального значения это не имело, поскольку уже было широко известно, что Германия действительно прибегала к финансированию и другой поддержке антивоенных и антиправительственных сил в странах Антанты. Достаточно вспомнить о ставшей известной на весь мир германской операции поддержки российской партии большевиков, обернувшейся развалом Восточного фронта.

В США эта информация послужила идеологическим обоснованием решительного маневра американской юстиции, начатого после крупного теракта в Сан-Франциско.

Во время военного парада в Сан-Франциско в 1916 году кто-то бросил бомбу; точных данных, кто это сделал, нет до сих пор. На мостовой остались 9 убитых и 40 раненых. Однако вместо того, чтобы начать интенсивный розыск террористической организации, которая это осуществила (нельзя исключить, что следы вывели бы на иностранных, например, германских агентов), власти сразу же арестовали профсоюзных лидеров Тома Муни и Уоррена Биллингса.

Одним из основных аргументов защиты была фотография обвиняемых, снятая — как утверждали — далеко от места происшествия во время, когда произошел взрыв. Обвинение же опиралось на свидетельства тайных агентов. Суд в Сан-Франциско приговорил обвиняемых к смертной казни, которую затем заменили пожизненным заключением. Том Муни и Уоррен Биллингс отсидели более двадцати лет за стенами Сан-Квентин. В марте 1939 года они были помилованы и выпущены, но так и не реабилитированы.

Борьба против организаций рабочего класса, прежде всего анархистских и марксистских течений, на долгие годы стала пунктом номер один программы действий всех секретных служб, и не только в США. Во многих странах мира неудачи и стратегические просчеты в этой борьбе оборачивались национальными трагедиями, — например, в тех европейских и азиатских странах, где произошли коммунистические восстания и революции.

Среди американских рабочих до Первой мировой войны существовала дифференциация: квалифицированные, а то и просто белые рабочие в северных и западных штатах причислялись к так называемым «сильным». Их труд высоко котировался, и они смотрели сверху вниз на «слабых», к которым принадлежали непрофессионалы из южных штатов и цветные. Распространение массовой продукции и другие последствия Первой мировой войны стерли эти различия, — и прояснили общую «классовую позицию». В среде рабочих развернулась совместная борьба за восьмичасовой рабочий день и другие социальные права. Серьезное влияние на активность американского рабочего движения оказала революция в России; ее плюсы для «рабочего класса» казались неоспоримыми, и постоянно подчеркивались коминтерновской агитацией, — а минусы, уже очевидные для многих в Европе, — еще не были широко осознаны за океаном. Сравнительно небольшой опыт прямого контакта американцев с большевиками мог, скорее, дезориентировать. Американские войска, оккупировавшие часть Дальнего Востока во избежание его захвата Японией, с «красными партизанами» и большевистской администрацией практически не конфликтовали, и уходили — исторический факт, — под звуки оркестра и прочувствованные речи.

В 1919 году бастовало 4 160 348 рабочих — невиданное до тех пор в США число. 31 августа и 1 сентября 1919 года в США образовались две коммунистических партии. Иначе говоря, были все основания для тревоги у всей демократически настроенной или либералистской Америки — и этим, конечно же, объясняется мобилизация усилий служб безопасности…

Послевоенный экономический бум перешел в экономический кризис. Рабочее движение, в общем-то закономерно вызванное нежеланием людей наемного труда переносить на своей шкуре социальные трудности, породило в США период «красной истерии». Теперь вина за все, даже за рост цен, возлагалась на «большевистских агентов». Новый генеральный прокурор США А. Митчелл Пальмер высказался так: «Каждый, кто примыкает к коммунистическому движению, — потенциальный убийца и потенциальный грабитель, а потому не заслуживает снисхождения».

Предлогом для вспышки ненависти Пальмера к большевизму, как считают историки, был теракт, в котором он едва уцелел: двое неизвестных в июне 1919 года взорвали бомбу вблизи Белого дома и при этом погибли сами. Полагают, что это были скорее анархисты-террористы, но по общепринятой версии, это были «агенты большевиков». Одной из задач Бюро продолжала оставаться, как совершенно ясно из предыдущего, борьба против организации «Индустриальные рабочие мира», — ведущей и действенной организации, которая однозначно стояла на прокоммунистических и антивоенных позициях.

5 сентября 1917 года Биласки решил нанести ей удар: оперативные группы ФБР устроили одновременный налет на помещения ИРМ по всей территории США. При этом были конфискованы все документы, а Билл Хейвуд и его 98 товарищей арестованы. На последующем процессе были вынесены вердикты о виновности, влекущие за собой длительное тюремное заключение. Большой Билл (Хейвуд) получил 20 лет тюрьмы, однако этот незаурядный лидер политизированного профсоюза сумел в 1921 году добиться освобождения и выехал в Советский Союз.

В начале 1919 года ушел в отставку шеф ФБР Брюс Биласки. Во главе бюро встал Уильям Флинн, бывший начальник «Сик-рит сервис». Вскоре для организации слежки и контроля за демократическими и революционными движениями в США при ФБР был создан Общий сыскной отдел — «General intelligence division». Руководителем его был назначен Дж. Э. Гувер. Один из историков писал: «перед Бюро расследований стояла проблема, и она была решена в течение первых десяти дней существования отдела мистера Гувера. Это была проблема получения сведений, в которых нуждалась штаб-квартира. Детективы собирали материал у тайных информаторов, у соседей или личных врагов тех лиц, за которыми велась слежка. Агенты разузнавали, что говорили об этих лицах или каких поступков можно от них ожидать. Речь шла и о сведениях, касавшихся личных склонностей и личной жизни этих людей. Агентам и доносчикам предписывалось постоянно сообщать все, что им становится известно. Спрос на информацию такого рода был велик».

После того как Гувер внедрил в ряды обеих существовавших тогда коммунистических партий США своих секретных агентов, и таким образом получил возможность быть в курсе их дел и знать о местонахождении их руководящих функционеров, он и Папьмер смогли нанести удар по этим организациям, которые в ту пору еще пользовались большим влиянием. Компартии едва ли не объединяли все то, что в марксистской терминологии называлось «прогрессивными силами страны», а также развивали и активизировали международные коммунистические связи. Лично Гувер, работавший под руководством помощника министра юстиции Фрэнсиса Гарлана, составил уникальную и для докомпьютерного периода очень удобную в обращении картотеку на всех «левых». В картотеке фигурировало свыше полумиллиона фамилий. Чуть больше шестидесяти тысяч карточек содержали подробные биографические данные и множество фактов «подрывной деятельности».

На основании данных, собранных Бюро, во вторую годовщину Октябрьского переворота в России, 7 ноября 1919 года, в полутора десятках городов были совершены налеты на отделения профсоюзов русских рабочих. Затем удалось добиться судебного решения, и осуществить депортацию в Россию двухсот пятидесяти активистов компартий, в основном интеллигенции. 27 декабря 1919 года агенты отдела Гувера через информаторов и сексотов добились решения об одновременном созыве на 2 января собраний ячеек обеих компартий. На этот самый момент была запланирована операция, одновременно проведенная в 30 городах США и вошедшая в историю ФБР как «рейд Пальмера».

2 января 1920 года агенты ФБР и вооруженные полицейские ворвались в помещения, где собрались рабочие, и произвели массовые аресты. Дон Уайтхед в своей «официальной» истории ФБР сообщал о 2500 арестованных. В действительности число их превышало 10 тысяч, причем в маленьких городах 97 процентов было задержано даже без ордера на арест. Эти данные привел американский журналист Фред Дж. Кук в 1958 году в журнале «Nation».

Многие из арестованных были приговорены к длительному тюремному заключению. Последствия террора и порожденного им страха сказывались в течение ряда десятилетий, и в целом ослабили организованное рабочее движение в США.

Самым парадоксальным образом «особое внимание» ФБР к американской компартии отозвалось несколькими десятилетиями позже — подробнее об этом в главе «Соло». Противодействие социально-политическому радикализму продолжалось многие годы. Возможно, этому направлению уделялось даже слишком много внимания. Напряженная борьба против коммунистической партии США продолжалась и тогда, когда ее реальное влияние стало ограничиваться 4% сторонников, причем индустриальные рабочие составляли едва треть общего числа коммунистов, и реальной опасности для политической системы уже никак не представляли. Однако на том направлении деятельности службы безопасности, которое непосредственно входило в его компетенцию (а ФБР отвечало за борьбу со шпионажем и диверсиями внутри страны), она оказалась не на высоте и в ряде исторических периодов, в том числе и весьма важных, пережила несколько весьма болезненных провалов.

 

КОНТРРАЗВЕДКА— 1

Трудности были на всех направлениях работы американской контрразведки, которая осуществлялась также силами армии и флота. К тому времени, как в апреле 1917 года война была, наконец, объявлена, в Америке имелся крупный специалист по разведке — полковник Рольф ван Деман. Этот усердный и образованный офицер — «отец американской военной разведки» — долго и тщетно боролся за признание разведки особым отделом генерального штаба, но силы и средства на этом участке обеспечения национальной безопасности были недопустимо малы. Еще в 1916 году ван Деману, тогда еще майору, в виде особой уступки в связи с напряженностью мировой обстановки разрешили взять себе в помощники канцеляриста. В 1917 году ван Деман и подполковник Александр Кокс составляли весь личный состав главного штаба разведки армии Соединенных Штатов. Такое положение продолжалось до тех пор, пока в подражание союзникам и при участии иностранных советников, не началось коренное и быстрое расширение разведывательной службы. Создавая, наконец, самостоятельную военную разведку, военное министерство назначило начальником американской ставки во Франции полковника — позднее генерала — Денниса Нолана, а начальником разведки в Вашингтоне — бригадного генерала Мальборо Черчилля. Это не означало смещения ван Демана, ибо во время войны он нес другие, не менее важные обязанности.

Военная секретная служба начала развивать свою деятельность в американской экспедиционной армии лишь перед самым окончанием войны. Наиболее успешной отраслью американской контрразведки во Франции было наблюдение за… американцами. В каждой роте любого батальона, отправленного за море, был свой осведомитель, ответственный не перед своим командиром, а только перед другим офицером, специально уполномоченным на наблюдение за «состоянием военного духа». Они же обязаны были следить за состоянием духа и лояльностью солдат, за неприятельским шпионажем и т. п. В многоязычной армии, находящейся на расстоянии нескольких тысяч миль от дома и набранной лишь частично на основе всеобщей воинской повинности, можно было предвидеть случаи измены, шпионажа и неповиновения. Правда, ничего особо серьезного в этом отношении не произошло: но это обстоятельство, пожалуй, больше свидетельствовало о нравах самих солдат, чем о бдительности молчаливых наблюдателей.

Подозрительность — эта «душа контрразведки» — являлась, разумеется, и основой деятельности секретных служб США за границей. Американская морская разведка состязалась с армейской и секретными службами всех стран Антанты в составлении всевозможных списков «подозрительных лиц». В одном таком списке, который составлялся во Франции целым отрядом работников контрразведки, ответственных за контроль портов, значилось не менее 145 000 фамилий. Американский морской список побил рекорд для За-паяного полушария: в нем было 105 000 фамилий. Когда этот исполинский каталог подозрений был отпечатан за казенный счет, президент Вильсон приказал его уничтожить. После этого некий гражданин, исполненный патриотического пыла, пожертвовал более 10 000 долларов на снабжение морской разведки четырнадцатью карточными каталогами; их печатали пятьдесят особо проверенных машинисток. Таким образом, и драгоценные списки были спасены, и приказ, отданный свыше, исполнен…

Что касается работы непосредственно в США, то это была борьба с немецкой агентурой. Германский посол граф фон Берн-сторф уже к августу 1914 года создал в США хорошо функционировавшую сеть шпионажа и саботажа. В этом деле участвовали и такие видные немецкие дипломаты, как Бой-Эд и Франц фон Папен. Через пять месяцев после начала войны кайзеровский генеральный штаб дал им «зеленую улицу». В секретном предписании из Берлина говорилось: «В США диверсии должны распространяться на все предприятия, поставляющие военные материалы… Однако компрометировать посольство ни в коем случае недопустимо».

Вскоре в различных пунктах США стали взлетать на воздух склады боеприпасов и военные заводы, запылали военные объекты; на транспортных судах с военными материалами, плывших в Англию или во Францию, в открытом море вспыхивали пожары. Причины оставались таинственными: поджигатели и диверсанты постоянно ускользали.

Но все это были лишь цветочки по сравнению с тем, что произошло 30 июля 1916 года. Тогда на Блэк-Том-Айленд — перевалочном пункте нью-йоркского порта для транспортировки в Европу, — взорвалось 2 тысячи тонн динамита. Взрыв был слышен в радиусе до ста километров; в Манхэттэне, Бруклине и Джерси-Сити вылетели оконные стекла, погибло четыре человека. За этим взрывом последовали другие, не менее мощные. В Кингсленде диверсанты незаметно проникли на снарядный завод и устроили там взрыв, — нанесенный ущерб составил многие миллионы долларов. А в Уинсборо взрывом был разрушен мост, связывавший США и Канаду. В том, что все это — дело рук германских агентов, сомнений не было. БР оказалось бессильным противостоять диверсиям. Организацию взрывов приписали Биллу Хейвуду и его товарищам по ИРМ. Однако от их ареста все же пришлось воздержаться — доказательная база практически вовсе отсутствовала, — и ограничиться пока лишь распространением слухов.

Успехи германской разведки в США пришли не сами собой. Этому в значительной мере содействовали заблаговременно засланные агенты, причем нередко они даже занимали в США влиятельные посты, например, в редакциях газетного короля Уильяма Рандолфа Херста. Тогдашний шеф ФБР Биласки имел в руках документальные доказательства, но с головы всесильного газетно-журнального цезаря, лично замешанного в шпионской деятельности, не упал ни единый волос. Херст принадлежал к числу властителей страны, а значит, влияние, которым он пользовался в тот период, налагало табу на любое подозрение в измене родине. Кое-каких мелких рыбешек ФБР все же выловило, однако прямую связь Херста с Массачусетс-авеню (1435—1439, в Вашингтоне), где помещалось германское посольство, до апреля 1917 года доказать не удавалось. Как, впрочем, и впоследствии — почему-то весьма дотошная американская юстиция, проанализировав реальные улики, не стала добиваться привлечения Рэндольфа Хер-ста-старшего к ответственности.

К засланным успешно добавлялись завербованные агенты, в основном из многочисленной немецкой диаспоры в США. Кстати, одним из первых дел молодого агента по имени Дж. Эдгар Гувер в Бюро была именно регистрация всех немок в США.

Еще одна особенность организации диверсионной работы была раскрыта благодаря спецоперации ФБР в апреле 1917 года, сразу после того, как США вступили в войну.

Графу фон Бернсгорфу пришлось убираться из Вашингтона. Закрылись двери германских консульств и в других городах США. В Нью-Йорке все оставленное германское имущество, включая консульские архивы, было передано на попечение швейцарских дипломатов, и затем перевезено на склад швейцарского генерального консульства на девятом этаже дома № 11 на Бродвее. Среди этих материалов, как обоснованно предполагало ФБР, могли находиться сведения и о германских агентах.

Операцию «Хаузбрейкер» («Взломщик») возглавил инспектор Бюро Чарльз Вуди. Агенты ФБР установили слежку за швейцарскими дипломатами и быстро выяснили, когда именно они отсутствуют в генеральном консульстве. Прошла всего неделя со времени вступления США в войну, когда в ночь с воскресенья на понедельник агенты ФБР тайно, с помощью изготовленных по слепкам ключей, проникли в помещение на девятом этаже дома №11. Они вскрыли запечатанные сургучом пакеты и толстые папки с делами. Шифровальные таблицы, переписка и другие документы исчезли в их черных кожаных сумках. Затем сургучные печати с кайзеровским орлом были так же ловко восстановлены, ибо ФБР никак не было заинтересовано в том, чтобы его обвинили в нарушении дипломатической неприкосновенности. На следующий день, когда факт незаконного проникновения был все же обнаружен, и оперативной группе ФБР было поручено расследовать взлом на Бродвее, исполнители спектакля уже замели все следы.

Полученный материал содержал точные сведения о германских диверсионных атаках. Во многих случаях здесь действовал пресловутый тайный агент кайзеровского флота Франц фон Ринтелен. По прибытии в США с поддельным паспортом, он основал фирму «Э.Ф. Гиббонс инкорпорейшн», которая занималась экспортом в Европу. Таким образом, Ринтелен имел «служебную» возможность вместе с грузом посылать и адские машины, которые в нужный момент срабатывали, и корабли взлетали на воздух. Одним из самых громких «дел», осуществленных еще до вступления США в войну, было уничтожение лайнера «Лузитания»; пересуды по поводу этой акции до сих пор не прекращаются.

Место действия — 54-й пирс, примерно в пяти милях севернее статуи Свободы на восточном берегу Гудзона, то есть та часть нью-йоркского порта, которая предназначается для пассажирских судов трансатлантических линий. В один из весенних дней 1915 года здесь готовился к выходу в рейс океанский гигант, привлекавший к себе всеобщее внимание. Это была «Лузитания» — самый быстроходный тогда корабль на всей Атлантике. Название этого роскошного английского лайнера вот уже несколько лет не сходило со страниц нью-йоркских газет.

«Лузитания» отплывала в Европу с грузом оружия и боеприпасов. Это, безусловно, представляло страшную опасность для почти двух тысяч пассажиров и членов команды в случае, если бы во время рейса в Ливерпуль корабль встретился в океане с германскими подводными лодками.

С самого начала Первой мировой войны Великобритания установила морскую блокаду Германии, чтобы отрезать ее от морских путей подвоза. Командование кайзеровского военно-морского флота ответило неограниченной подводной войной против британских военных и торговых судов. Причем германские торпеды топили любое судно, которое было внесено в Морской Регистр британского Адмиралтейства в качестве вспомогательного. По приказу У. Черчилля, тогда Первого лорда Адмиралтейства, с 17 сентября 1914 года «Лузитания» тоже была — негласно — включена в число судов, которые пригодны для выполнения военных заданий. Официально она продолжала выполнять свою роль «фешенебельного судна» пассажирской линии.

Несмотря на строгую секретность, германской службе шпионажа удалось разведать цель рейса «Лузитании», и посол Бернсторф получил уведомление о том, что крупнейший корабль того времени включен в список объектов нападения германских подводных лодок. Дотошные репортеры где-то пронюхали, что германский посол в США граф фон Бернсторф предостерегал своего друга по аристократическому клубу Альфреда Д. Вандербильта — железнодорожного короля Соединенных Штатов, — от поездки в Англию на «Лузитании». Кроме того, стало известно, что подобные намеки делали своим американским друзьям германский военный атташе Франц фон Папен и военно-морской атташе Карл Бой-Эд.

Капитан «Лузитании» Тарнер и его офицеры всеми силами старались опровергнуть тревожные слухи.

— Это правда, капитан, — обратилась к нему одна из обеспокоенных пассажирок, — что нам угрожает встреча с германскими подводными лодками?

— Мы самое быстроходное судно на всей Атлантике, мадам, отвечал Тарнер. — Нас не догнать никакой подводной лодке!

Однако, несмотря на все шутливые отговорки, нервозная обстановка на борту корабля рассеивалась с большим трудом. В этом, без сомнения, были повинны и многие газетные репортеры, сновавшие на 54-м пирсе, чтобы вновь и вновь задать пассажирам вопрос: а не боитесь ли вы плыть на таком корабле? Кроме того, стало известно, что капитан Тарнер на «Лузитании» новичок. Его предшественник неожиданно и по непонятным причинам отказался от рейса как раз в момент, когда судно грузилось на другом пирсе.

Итак, что с «Лузитанией» неладно, тайной не являлось. Но чтобы не распространялись ненужные подробности, ФБР внимательно следило за всем происходившим на 54-м пирсе, не давая репортерам подняться на борт. В ответ на запросы была подтверждена официальная версия, что никаких военных материалов на корабль не грузилось, и потому нет оснований опасаться за судьбу пассажиров.

Наконец, по предъявлении «предварительного перечня грузов», громадная «Лузитания» получила разрешение на выход в море. Лайнер уже бороздил волны океана, когда «дополнительно» был подан «окончательный перечень грузов». Он составлял 24 страницы. Агенты ФБР запечатали список в пакет и приказали соблюдать строжайшую секретность. «Вскрыть только лично президенту» — стояло на пакете. Пассажиры на борту «Лузитании» ничего об этом не знали. Постепенно нервное напряжение спало, рейс протекал гладко, океанский гигант уже взял курс на Ирландское море.

7 марта 1915 года — хронометры показывали ровно 2 часа по местному времени — командир немецкой подводной лодки «U-20» Швигер дал команду торпедировать «Лузитанию». Подводная лодка сумела приблизиться к кораблю на дистанцию 400 метров незамеченной. Первая же торпеда попала точно в цель. «Лузитания» резко накренилась вперед, нос ее исчез в воде. На борту началась паника. Обезумевшие от ужаса пассажиры не слушали команд офицеров. Были спущены спасательные шлюпки, но многие из них сразу же перевернулись, и люди оказались в воде. В ночном аду прогремел второй взрыв. Через 18 минут все было кончено. Лучший корабль того времени скрылся в водах Ирландского моря. Жертвами стали 1198 человек, и только 761 удалось спастись. Среди утонувших было 114 граждан Соединенных Штатов, в том числе и знаменитый миллионер Альфред Д. Вандербильт, не внявший предостережению своего немецкого друга.

По США прокатилась волна невиданной ненависти к Германии. Еще никогда ни одно событие не оказывало столь сильного воздействия на настроения американцев. Именно такая реакция и была «запрограммирована» — и потому это сыграло на руку «партии войны», штабам армии и флота, а также и ФБР.

Сам американский президент и стоящие за ним фуппи-ровки занимали выжидательную позицию, предпочитая официальный нейтралитет, чтобы сначала сделать бизнес на военных поставках. На этих поставках странам Антанты американские монополии нажили астрономические суммы, — но для многих из них выход США на поля сражений обещал еще более высокие прибыли, не говоря уже о приобретении новых сфер влияния. Однако мнения о наиболее благоприятном моменте для объявления войны центральным державам расходились. Устойчивая версия такова, что, обеспечивая вступление в войну США, заинтересованные круги принесли в жертву «Лузитанию» — почти две тысячи человек, отправленных через океан на корабле, трюмы которого были заполнены смертоносным грузом. «Это было чертовски грязное дело» — так прокомментировал дьявольскую игру со многими сотнями человеческих жизней некий лорд из окружения Черчилля.

ФБР никак не было посторонним свидетелем: только там знали точно, какой именно груз приняла на борт «Лузитания», когда еще стояла в порту на Гудзоне. Предупреждения со стороны Бюро было бы достаточно, чтобы пассажирский рейс либо не состоялся вообще, либо на заведомо опасном борту оказалась бы пара десятков смельчаков и фаталистов, не более. Прозвучавшие позже обвинения в свой адрес ФБР парировало лаконичным аргументом: мол, ни один федеральный закон США во всей этой истории нарушен не был, а следовательно, в данном случае не было никакой необходимости для вмешательства ФБР.

Единственная хорошо организованная и масштабная кампания диверсий Германии во время мировой войны 1914—1918 годов была успешно осуществлена именно в Северной Америке. Она началась за много месяцев до того, как Соединенные Штаты объявили Германии войну, и стихала по мере того, как вашингтонское правительство все больше и больше в нее втягивалось, расширялось действие контрразведки, разгорались антигерманские настроения в США — и ухудшалось военное положение самой Германии.

Диверсионная атака Германии — единственное несомненное достижение ее секретной службы, поддерживающее ее довоенную репутацию. Это была настоящая война, удары которой наносились по американским гражданам, полагавшим, что они вольны торговать с англичанами, французами или русскими. В первую очередь это была атака на поставки оружия и боеприпасов, затем диверсионная атака на суда любой национальности, груз которых более или менее предназначался для военных целей. Все это в сочетании с интенсивной подводной войной оказывало серьезное воздействие на объемы и сроки военных поставок и как следствие, на ход — но не исход, — войны. Все это стало известно из воспоминаний о своих подвигах руководителя группы немецких диверсантов, флотского капитана Франца Ринтелена фон Клейста.

Главным направлением диверсионных нападений стали транспортные суда. На них перевозилось военное снаряжение, оружие и боеприпасы, транспортные средства, а затем и военная сила из самих США и стран-союзников. По мере продолжения войны заокеанские поставки приобретали все большее значение. Собственная военная промышленность, и вообще промышленность стран Антанты работала с перенапряжением. Изменения на театре сухопутных действий приводили к сокращению и без того не обширной сырьевой базы. Истощались, и чем дальше, тем быстрее, и накопленные стратегические военные запасы. Поставки через Атлантику становились для воюющих держав Антанты жизненно важными. Росли объемы перевозок, совершенствовались навыки работы торгового и военно-морского флота. Все большему числу кораблей и торговых судов удавалось ускользать от взора командиров германских субмарин и немногочисленных надводных рейдеров.

Перепробовав множество тактических схем поиска противника, опробовав в стрельбе «вдогонку» и «наперехват» все новейшие типы торпед, немцы пришли к выводу, что лучший способ борьбы с многочисленными небольшими судами — не рейдеры, а направленные диверсии, и выработали программу таких диверсий, руководимых с американского берега Атлантики. При этом они удачно остановили свой выбор на капитане Франце фон Ринтелене. Его энергия, умелое руководство, корректные и вкрадчивые манеры несколько смягчали впечатление от грубости таких атташе в Соединенных Штатах, как фон Папен и Бой-Эд, дипломатов вроде Думба и их бесчисленных подражателей. Капитан Ринтелен вел в Америке «малую войну», — и все же не меньше навредил американцам, чем германские дипломатические Торы и Вотаны, притворявшиеся миротворцами.

Прибыв в Америку, капитан Франц фон Ринтелен легко завербовал большой штат остервенело патриотичных тевтонов. Ринтелен снабжал диверсантов свинцовыми трубками, серной кислотой, бертолетовой солью и сахаром. Адская машина в виде сигары вызывала пожар в бункерах судна, груженного боеприпасами, после его выхода в море. Вначале было совсем нетрудно закладывать эти небольшие трубки в бункеры или трюмы грузовых пароходов, отправляемых в Европу. Вскоре эпидемия пожаров распространилась на трансатлантических линиях, как ветряная оспа в детских садах. Если удавалось пожары потушить, то затапливались трюмы — и, тем самым, портились уцелевшие боеприпасы. В результате на фронт во многих случаях попадали бракованные партии боезарядов. Неудивительно, что американские снаряды снискали себе дурную репутацию. Таким образом, германские диверсанты «заодно» помогали разжигать антагонизм между американцами и их недоверчивыми (вынужденно недоверчивыми — речь шла о прямых военных поставках, и дефекты фактически оплачивались солдатской кровью!) покупателями в странах Антанты.

Кроме этих невинных с виду трубок — примитивных зажигательных бомб, рассчитанных на определенный срок действия, — Ринтелен и его агенты пользовались другими адскими машинами, замаскированными под консервные банки, детские игрушки или обыкновенные куски каменного угля. Однако самую страшную бомбу изобрел один из главных сообщников Ринтелена, лейтенант Фай. Бомбу эту можно было приладить к рулю стоящею на якоре судна, после чего поворот руля автоматически вызывал взрыв. Фай построил макет кормы парохода и приделал к ней заправский руль. К рулю он прикрепил детонатор, заканчивавшийся заостренным стальным винтом. Винт соединялся с рулевым валом, и когда вал поворачивался, с ним вместе вращался и винт, постепенно высверливая путь в детонатор. Острие протыкало капсюль, происходил взрыв, и руль отрывало от корабля. Изобретательный диверсант был ранен на испытаниях, но не оставлял дела, пока не добился четкой работы модели. Вскоре на моторной лодке он пробрался в нью-йоркский порт, где под предлогом аварии двигателя подплыл к рулю одного из крупнейших военных транспортов, приладил свою адскую машину, после чего благополучно улизнул. На той же «неисправной» моторке он повторил эту операцию. Результаты сказались весьма быстро и очень убедительно. Суда вышли в море — и на каждом произошла поразительная, таинственная катастрофа: руль исчезал, а корма оказывалась разрушенной взрывом. Команде одного парохода пришлось бросить его на волю волн, другой пароход успел подать сигнал бедствия, и его отбуксировали в ближайший порт. Эти диверсии, конечно же, вызвали реакцию служб охраны. Теперь Фай уже не решался показываться в гавани на той же моторной лодке. На каждом транспорте были организованы постоянные дежурства, акваторию патрулировали и просматривали специальные посты наблюдения. Каждого, кто пытался пришвартоваться к транспортам, тщательно проверяли. В этих условиях подвезти мину к рулю какого-нибудь судна не удалось бы. Тогда Фай смастерил пробковые плоты и устанавливал адскую машину на них. В темноте, толкая перед собой плот, он подплывал к пароходу, местоположение которого было разведано заранее, и прилаживал адскую машину к рулю. Подобные ночные вылазки он предпринимал в течение многих недель — не только в Нью-Йорке, но и в Балтиморе, и других портах Атлантического океана. Но число транспортов, предназначенных для перевозки военного снаряжения и боеприпасов, возрастало так быстро, что вскоре все американские гавани оказались ими забиты. Усиливались и меры безопасности. Вся шпионско-диверсионная организация оказался недостаточно сильна, чтобы помешать регулярному отплытию и тщательно замаскированному передвижению этих транспортов. Тогда немецкие диверсанты изменили тактику. Они занялись финансированием враждебных Англии ирландских агитаторов для организации забастовок на снарядных заводах и в доках главнейших портов Атлантического побережья.

Деятельности лично фон Ринтелена был положен бесславный конец природной или намеренной глупостью капитана фон Папена, германского военного атташе в Вашингтоне. Его неуклюже «зашифрованные» депеши, выполненные примерно на уровне, воспетом Я. Гашеком в бессмертных «Похождениях бравого солдата Швейка», которые англичане легко перехватывали и расшифровывали, — сообщали о предстоящем возвращении Ринтелена на родину под «нейтральной» личиной. Разумеется, диверсанта опознали и сняли в Англии с парохода голландско-американской линии «Нордам». После встречи с начальником английской морской разведки адмиралом сэром Реджинальдом Холлом и его помощником лордом Хершеллем, немецкого капитана отправили в тюрьму в Донингтоне.

Когда Соединенные Штаты вступили в войну, они потребовали выдачи Ринтелена не как военнопленного, боровшегося против американцев, а как преступника, совершившего уголовные деяния. Франц фон Ринтелен был выдан, осужден федеральным судом и приговорен к четырем годам заключения в каторжной тюрьме Атланты. Как и многие его сообщники, Ринтелен протестовал против столь грубого обращения американцев с морским офицером и дворянином. Но не подлежит сомнению, что в большинстве стран Европы его бы осудили за шпионаж и расстреляли. Во время процесса над Ринтеленом были раскрыты далеко не все его преступления; некоторые оставались неизвестными до самого конца войны.

Были пароходы, которым изумительно везло. Бывший германский океанский пароход «Де-Кальб» беспрепятственно совершал многочисленные рейсы во Францию в качестве американского военного транспорта, и лишь впоследствии оказалось, что его коленчатый вал насквозь пропилен германскими диверсантами. Точно так же норвежский грузовой пароход «Гюль-демприс», начавший свой рейс в Нью-Йорке в январе 1917 года, перевозил разные фузы до конца июля, последний раз в Неаполь, где подвергся чистке его кормовой отсек. И там были обнаружены две мощные динамитные бомбы.

 

ДЕЗЕРТИРЫ

Несколько месяцев американские солдаты гибли на полях сражений в Европе. Газеты публиковали документальные сообщения, рассчитанные на «патриотический энтузиазм», но достигли лишь обратного результата: патриотическая волна шла на спад. Что же касается «классово сознательного» пролетариата, то он с самого начала боролся против войны; знаменитый лозунг русских большевиков о поражении своего правительства в империалистической войне находил отклик и в США.

Произошло то, что и должно было произойти. Многие молодые граждане США стали уклоняться от военной службы: бежали в Мексику или временно переходили на нелегальное положение у себя на родине. По обоснованным оценкам, от военной службы в то время уклонялось более 100 тысяч военнообязанных. Таким образом, в конце 1917 года борьба с уклонением от военной службы стала для ФБР острой проблемой. Министерство юстиции создало для этого специальный военный отдел. Во время облав были выловлены сотни дезертиров, но уклонение от мобилизации продолжало шириться. Военный министр Бейкер сообщал, что на 10 июня 1918 года число дезертиров возросло до 308 489 человек. Это соответствовало численности личного состава примерно 25 дивизий.

Тогда шеф ФБР Биласки решил провести крупную акцию с целью вызвать шоковый эффект. Руководство ею было поручено инспектору Чарльзу Вуди, который год назад осуществил операцию взлома посольского чердака на Бродвее. Ему подчинялись 35 сотрудников ФБР, которые обладали неограниченной командной властью над 1350 солдатами, 1000 матросами, 2000 надежными членами АПЛ и несколькими сотнями полицейских.

Час «икс» был назначен на 7 часов утра 3 сентября 1918 года. Точно минута в минуту целые кварталы Нью-Йорка оказались плотно оцеплены, и началось планомерное прочесывание улиц, жилых домов, общественных зданий и вокзалов. Облава продолжалась три дня. Задержанных солдаты загоняли в военные арсеналы. Среди 50 тысяч схваченных находилось примерно 16 тысяч дезертиров. Их предали военному суду или отправили обратно на фронт.

ФБР было удовлетворено успехом и требовало дальнейшего расширения своих полномочий в борьбе против «государственных врагов США».

11 ноября 1918 года закончилась Первая мировая война. Из 9,5 миллиона убитых на долю США пришлось чуть более одного процента. Потери минимальные, если учесть, что Соединенные Штаты Америки в итоге стали богатейшей в мире страной.

ФБР теперь уже оказывало влияние даже на дипломатию. Об этом свидетельствует несколько эпизодов принудительной депортации в Россию и другие страны — всего в тот период было выслано из США более семисот человек. Об этом же свидетельствует акция, направленная против министерства иностранных дел США. Госдепартамент предоставил советским экономистам визу для въезда в Штаты, чтобы подготовить соответствующие соглашения. Гувер организовал слежку; агенты на каждом шагу следовали за приглашенными, как тени, собирая любые данные, позволяющие представить советских экспертов-экономистов как «большевистских агитаторов». Достаточно скоро материал был собран и представлен в Госдепартамент. В одном из отчетов говорилось: «Агентам Гувера удалось принять административные меры против опасных иностранных агитаторов, избегнув судебных процессов… Они были задержаны и высланы».

Интересно отметить, что действия, предпринимаемые «семейством» Гарримана, одного из самых влиятельных политиков, а также группой других банкиров и бизнесменов (фамилию одного из них хорошо знает русский читатель — Арман Хаммер), по финансированию советской экономики, инвестированию и техническому обеспечению крупнейших проектов, станового стержня первой пятилетки (кстати, плана, тоже просчитанного в США), остались полностью вне поля зрения ФБР, хотя представляли собой прямое и крупное нарушение действующего законодательства.

Послевоенное усложнение экономической обстановки в США вызвало очередной рост преступности. Об одном из «дел», в свое время получивших громадный резонанс, уместно рассказать немного подробнее, тем более, что впрямую в нем было занято ФБР.

Бриджуотер — маленький городок в штате Массачусетс, примерно в 30 милях южнее Бостона. Обувная фабрика Уайта являлась основным источником доходов большей части населения города. 24 декабря 1919 года рабочие ожидали назначенной на этот день выдачи зарплаты. Однако все осложнилось: машина с деньгами на пути к фабрике подверглась нападению грабителей. Какой-то автомобиль вдруг загородил ей дорогу, а сидевшие в нем гангстеры начали обстрел. Охранники не растерялись и открыли ответный огонь. На это грабители явно не рассчитывали, обратились в бегство и исчезли так же неожиданно, как и появились. Кто это был, так и не удалось установить.

15 апреля 1920 года два кассира фирмы «Слейтер энд Морилл» из городка Саут-Брейнтри близ Бостона несли в машину два пакета, в которых находилось 16 тысяч долларов, предназначавшихся для выплаты на одном из предприятий этой фирмы. Вдруг прямо перед ними остановилась машина, из нее выскочили двое гангстеров, хладнокровно застрелили обоих кассиров, схватили деньги, прыгнули в автомобиль и молниеносно скрылись.

То были лишь первые звенья длинной цепи преступного насилия, охватившего страну и известного в истории Соединенных Штатов Америки как «дикие 20-е годы». Криминальный отдел полиции штата Массачусетс, которому поручили расследование обоих инцидентов, не смог ничего установить.

На 5 мая в Броктоне (штат Массачусетс) был назначен прокоммунистический митинг. Но на пути к месту сбора, в вагоне трамвая, арестовали двух организаторов — 29-летнего Николо Сакко и 32-летнего Бартоломео Ванцетти.

Оба они иммигрировали в США из Италии, примкнули к американскому рабочему движению. Чтобы не принимать участия в мировой войне, оба уехали в Мексику, в результате чего попали в «черный список», хранившийся в регистратуре военно-разведывательного отдела Гувера. Когда выяснилось, что Сакко служил вахтером на обувной фабрике в Саут-Стейтоне, у джименов возникла мысль: этот парень наверняка должен точно знать о доставке денег для обувных фабрик, следовательно, вполне можно инкриминировать ему участие в обоих нераскрытых разбойничьих нападениях неподалеку от места его жительства и работы. Ванцетти, торговец рыбой, является сообщником Сакко. Оба, очевидно, нуждаются в деньгах для финансирования политической деятельности…

22 июня 1920 года в Плимуте начался первый судебный процесс по делу о нападении в Бриджуотере в рождественский вечер 1919 года. Неожиданностью явилось то, что Николо Сакко на этом процессе не фигурировал, ибо директор его фабрики представил доказательства, что в тот вечер Сакко работал в Саут-Стейтоне. Правда, Ванцетти в момент преступления тоже видели совсем в другом месте. Но свидетели, которые заявили об этом факте, были итальянцы, и показания их заранее объявили недостоверными. Судья Уэбстер Тэйер прекрасно знал, на каких хилых ножках держались обвинения и «доказательства» против Ванцетти, но оказывал давление на присяжных. «Если даже этот человек, — заявил Тэйер, — возможно, и не совершил преступления, в котором обвиняется, все равно он морально виновен, ибо является врагом наших существующих институтов».

Своим приговором Тэйер преследовал вполне определенную цель: впереди еще предстоял главный процесс, предметом которого должны были служить события в Саут-Брейнтри. Игру там было бы легче выиграть, если бы один из обвиняемых по новому процессу оказался уже «ранее судимым рецидивистом».

Суд начался 31 мая 1921 года в городе Дедхеме. Сакко и Ванцетти обвинялись в том, что они убили в Саут-Брейнтри двух человек. Официально дело это не входило в компетенцию ФБР, ибо следствие вели власти штата Массачусетс. Но в дальнейшем стало известно, что ФБР и особенно Дж. Эдгар Гувер принимали большое участие в этом «фрэйм ап» — «игре с заранее обусловленным исходом». Доказательства были сфабрикованы в вашингтонском центре ФБР.

Здесь были названы и некоторые «свидетели». Семеро мужчин и женщин заявили на суде, что Сакко и Ванцетти во время убийства в Саут-Брейнтри находились на улице. Многие показания не давали никакой возможности уверенно отождествить обвиняемых с убийцами. «Мужчина, которого я видела, был иностранец, — заявила, например, одна из свидетельниц обвинения, — потому что на лицо он был иссиня-черный, как иностранец после бритья». Были и противоположные свидетельства. 28 очевидцев убийства в Саут-Брейнтри, показали под присягой, что ни одного из обвиняемых итальянцев они там не видели. Служащий итальянского консульства заявил, что 15 апреля 1920 года, т. е. вдень налета, встречался с Сакко в Бостоне. Еще 11 свидетелей утверждали, что вдень нападения Ванцетти находился на работе в 40 километрах от места преступления.

Решающим свидетельством стало оружие. В вещах Сакко нашли кольт 32-го калибра. Итальянец приобрел его много лет назад и брал с собой на дежурства, когда работал сторожем, но ни разу за последние месяцы из него не стрелял; надежной экспертизы этого не было проведено. Тем не менее, оружие было приобщено к обвинительному материалу. У Ванцетти собственного оружия не имелось; револьвер типа «Гаррисон энд Ричардсон», по утверждению обвиняемого, ему подсунули.

(Один из двух убитых 15 апреля 1920 года кассиров, по фамилии Бераделли, отстреливался из револьвера типа «Гаррисон энд Ричардсон». После нападения револьвер бесследно исчез. Но вскоре среди улик против Ванцетти стал фигурировать аналогичный револьвер. Итальянец якобы отнял его у «своей жертвы», и застрелил ее.)

Ныне экспертизы оружия принадлежат к общепризнанным методам судебного следствия во всех судах мира. Но тогда, в 1921 году, результаты этих экспертиз являлись еще спорными, ибо знания в данной области были весьма ненадежны и приблизительны. Настоящих научных экспертов обвинение привлечь не смогло, а использовало лиц, «авторитет» которых должен был заранее исключить всякое недоверие к их выводам. «Звездой» среди них был капитан Проктор, начальник полиции штата Массачусетс.

Прокурор спросил: «Смертельная пуля была выпущена из кольта Сакко?»

Проктор ответил: «Мое мнение: судя по внешнему виду, пуля была выпущена из кольта Сакко».

Другой эксперт тоже не смог полностью рассеять сомнения в истинности утверждения. «Я склонен считать, — заявил ван Амбург, — что пуля выпущена из этого револьвера».

Защита противопоставила этим утверждениям заключения ряда экспертов по огнестрельному оружию, причем адвокату Муру удалось привлечь специалистов, которые много лет проработали на оружейных заводах и квалификация которых действительно не вызывала сомнений. Так, Джеймс Кэри, прослуживший на заводах «ЮС Картридж компани» 30 лет, заявил, что ни одна из найденных на месте преступления пуль не могла быть выпущена из револьвера Сакко.

Дж. Генри Фитцджеральд, проработавший в оружейной промышленности 28 лет, сказал: «Я не нахожу на пулях, которыми были убиты потерпевшие, никаких следов, которые можно было бы сравнить со следами хотя бы на одной из пуль револьвера Сакко». Николо Сакко и Бартоломео Ванцетти, естественно, продолжали утверждать свою невиновность.

Процесс длился несколько недель, прежде чем суд удалился на совещание. Присяжные потребовали представить им для обозрения одну из пуль, о которых шла речь, и с детской наивностью разглядывали пулю и револьвер. После пяти часов обсуждения они вынесли вердикт: «Сакко и Ванцетти виновны в убийстве первой степени».

Защитник Сакко и Ванцетти привлек свидетельства еще двух крупных ученых, в том числе профессора Джилла. Капитан Проктор, основной эксперт обвинения, заявил, что в лихорадочной атмосфере процесса не смог высказать свое истинное мнение, и добавил: «Я слишком стар, чтобы видеть, как этих итальянцев казнят за то, чего они не делали!» Отказались от своих показаний и два «свидетеля», выступавшие на процессе против Сакко и Ванцетти. Сенсацию вызвало еще одно сообщение. Селестино Мадейра, молодой гангстер, по национальности португалец, признался по собственной воле: «Настоящим заявляю, что вместе с бандой Морелли я принимал участие в ограблении обувной фабрики в Саут-Брейнтри, и что Сакко и Ванцетти не имеют с этим ничего общего». Это признание могло бы послужить достаточным основанием для пересмотра дела, но все запросы и ходатайства остались без результата. Судебные органы Массачусетса привлекли заключение Кэлвина Годдарда, который предложил свои услуги, чтобы «наконец внести в дело об убийстве, совершенном Сакко и Ванцетти, неопровержимую ясность». Метод Годдарда, как он сам позднее признавался, «еще не исключал некоторые возможности ошибок». Тем не менее, весной 1927 года он категорически констатировал: «Пуля, убившая охранника, несомненно, была выпущена из револьвера Сакко».

Казнь была назначена на 10 июля 1927 года. Губернатор Массачусетса Фуллер 1 июля распорядился об ее отсрочке и назначил следственную комиссию из трех человек. Во главе этих людей, возраст которых призван был рассеять любые сомнения в «справедливости» приговора, стоял 72-летний президент Гарвардского университета Эббот Лоуренс Лоуэлл. Комиссия заявила, что не видит никакого основания для пересмотра дела. 23 августа 1927 года обоих обвиняемых казнили на электрическом стуле.

ФБР сделало свои выводы из этого дела: оно назначило Кэлвина Годдарда главным экспертом бюро по огнестрельному оружию, и в этой должности он служил государственной полиции США вплоть до самой своей смерти в 1955 году.

Первые послевоенные годы в США характеризовались значительными политическими преобразованиями. В частности, к власти пришла республиканская администрация во главе с Уорреном Дж. Гардингом. По отзывам современников, это был мужчина представительный, импозантный, он всегда излучал уверенность и оптимизм, но был человеком ограниченным. Что же это была за личность?

Гардинг издавал в штате Огайо небольшую провинциальную газету. Любимым его занятием была игра в покер. Каждую субботу его можно было видеть среди игроков — «уважаемых людей» города, и карты до глубокой ночи не сходили со стола. В кругу этих «веселых игроков», которые умели пользоваться своей властью и политическим влиянием не хуже, чем играть в покер, вот уже некоторое время обсуждалась идея, впервые пришедшая в голову банкирам Чикаго, а затем действительно осуществленная. Они — в основном представители правого крыла республиканской партии, — выдвинули кандидатом в президенты У. Гардинга, и смогли умело провести его избирательную кампанию под лозунгом «Назад к нормальным временам!». Мистер Гардинг стал 29-м президентом Соединенных Штатов Америки и 4 марта 1921 года перебрался в Белый дом.

Многие американцы были сыты по горло послевоенной неразберихой и кризисами, и поверили обещаниям республиканца. Крупные банки Нью-Йорка и Чикаго, а также монополии тоже сделали ставку на Гардинга. И Гардинг не обманул их надежд. В годы его правления для ФБР начинается один из самых интересных и показательных периодов, когда одна неожиданность следует за другой.

Начались персональные перемещения в администрации США. Прежде всего, Гардинг перетащил из Огайо в Вашингтон своего партнера по покеру Гарри М. Догерти и назначил его министром юстиции — Генеральным прокурором США.

Тем временем уполномоченные монополий подыскивали нового шефа для ФБР и, наконец, нашли его в окружении президента. Это был некий Уильям Дж. Бернс, ловкий частный детектив, который высокопарно называл свою контору «Интернациональное сыскное агентство Бернса» и снискал себе симпатии различных предпринимателей готовностью служить им и отменной ловкостью игры в пограничных областях судебной системы. Например, в 1912 году входе одного процесса чуть было не «схватили за руку» крупного финансиста. Бернс получил задание отвести нависшую опасность и сделал это великолепно. Ловким трюком ему удалось подобрать в присяжные своих, надежных людей — и оправдательный вердикт был обеспечен.

В «актив» Бернса можно было занести и то, что он был другом детства нового генерального прокурора Догерти.

Справка

Уильям Дж. Бернс. Родился в 1860 году в Балтиморе. Работал агентом Секретной службы, затем создал и возглавил частное детективное агентство. С 22 августа 1921 по 14 июля 1924 года был Директором ФБР. После выхода в отставку занимался литературной деятельностью.

Правда, президент сначала медлил с назначением Бернса: надо было найти подходящий предлог для отставки тогдашнего шефа ФБР Уильяма Дж. Флинна. Но стоявшие за Бернсом предприниматели нажимали. Вице-президент одного чикагского банковского консорциума писал Гардингу: «Ни один человек его профессии в США не имеет столь многочисленных приверженцев в банковских кругах, как всемирно известный криминалист Уильям Дж. Бернс». Орган финансистов «Chicago banker» писал: «Вся Пенсильвания-авеню рада слухам, что президент Гардинг намерен сделать Уильяма Дж. Бернса «главнокомандующим» всеми криминальными и секретными службами федерального правительства. Генеральный прокурор Догерти, знающий Бернса много лет и в определенных случаях пользующийся его услугами, высказывается за его назначение! Бернса поддерживают также влиятельные хозяйственные круги, прежде всего те, которые контролируются определенными банкирскими домами Нью-Йорка. Рабочие против Бернса, но вне профсоюзов каждый за него». 18 августа 1921 года решение было принято: Уильяма Дж. Бернса назначили новым шефом ФБР, а Флинна телеграммой известили об отставке. А еще через несколько дней, 22 августа, был назначен и новый заместитель директора Бюро — Дж. Эдгар Гувер.

Справка

Джон Эдгар Гувер, родился 1 января 1895 года, окончил юридический факультет Вашингтонского Университета (1916 г. — бакалавр, 1917 — магистр юридических наук). Работал в Министерстве юстиции, в 1918 году стал начальником Управления общих расследований и помощником генерального прокурора. С 1921 г. Управление общих расследований было передано в состав БР, и Э.Гувер был назначен помощником директора. С 1924 года — директор ФБР.

Деятельный, явно стремящийся к блестящей карьере адвокат, который только что закончил учебу, Дж. Эдгар Гувер уже сумел проявить себя. Так он вступил на вашингтонскую политическую сцену, на которой и выступал полвека — больше, чем какой-либо другой правительственный чиновник.

Бернс стал подбирать новых специальных агентов. Через два месяца после вступления в должность он зачислил первого из них — своего друга Гастона Б. Минса. Этот человек из «лучших домов» Северной Каролины никогда в жизни не занимался каким-либо трудом, но всегда имел большие деньги. Репортеры «Нью-Йорк сан» разузнали кое-что из прошлой жизни Минса: «Минс известен прессе уже давно. В 1916 году он был германским агентом и получал деньги за то, что вредил английским торговым связям. В 1917 году он обвинялся в убийстве одной богатой вдовы, миссис Мод А. Кинг, которая погибла от выстрела из пистолета именно тогда, когда находилась в Северной Каролине в обществе Минса. Он был оправдан, но затем обвинен другим судом в использовании подложного завещания, которое отдавало ему в руки почти все состояние миссис Кинг, — и вот теперь мы встречаем этого человека в министерстве юстиции в роли следственного чиновника».

Новый специальный агент начал службу с того, что первым делом уладил некоторые собственные старые делишки. Он сразу же разыскал прокурора, который в свое время привлек его к суду за поддельное завещание. Явившись к пораженному прокурору, Минс предъявил служебный жетон, плюхнулся в кресло и положил ноги на стол. «Господин законник, — сказал он, — верно, понимает, что заварил тогда с этим завещанием хорошую кашу: теперь ему придется ее расхлебывать. Но есть возможность, — продолжал он, — привести это дело в порядок и помочь ему, Минсу, вступить во владение наследством. Если же ему это не угодно, что ж, тогда пусть заплатит все издержки из собственного кармана». Через несколько дней он пришел снова. Прокурор написал жалобу шефу ФБР Бернсу.

Ответ не заставил себя долго ждать. «По делу о наследстве, — говорилось в нем, — в отношении мистера Минса допущена величайшая несправедливость. Вот уже несколько лет он ведет дневник, в котором содержится одна только правда. Из дневника видно, что мистер Минс не убивал указанную миссис Кинг, а также и не помышлял о какой-либо подделке завещания. Прокурор сам должен решить, как ему уладить свои отношения с Минсом».

Подобные уловки, само собой разумеется, немногих могли убедить. Поэтому, несмотря на всю власть, которой обладал Бернс, нападки и жалобы на Минса продолжались. В конце концов, чтобы как-то нейтрализовать эти досадные инциденты, начальник ФБР пошел на трюк: 9 февраля 1922 года, спустя три месяца с начала службы, Минса уволили с должности специального агента, — чтобы в тот же день зачислить на вновь учрежденную должность «докладчика». В этой роли он стал правой рукой некоего Джесса Смита, считавшегося в министерстве юстиции «серым кардиналом». Правда, официально Смит никакого правительственного поста не занимал, но имел личное бюро в министерстве юстиции.

Позже стало известно, что Смит занимался не чем иным, как сбором информации о правительственных служащих, депутатах конгресса и других лицах. Минс выполнял его мелкие грязные поручения, без которых эти досье не были бы полными. В это время в Вашингтоне не принималось ни одного решения по кадровому вопросу без предварительной посылки материалов, собранных в «бюро» Смита, директору Бюро Бернсу, ибо президент придавал рекомендациям шефа ФБР большое значение. Таким образом, Джесс Смит находился у весьма важного рычага власти и нажимал его отнюдь не бескорыстно. Уже через год, в мае 1923 года, стало известно, что он умел выгодно запродавать содержимое своего досье тому, на кого оно было составлено. Говорили о дополнительных доходах на сумму в целых полмиллиона.

Но, разумеется, ничем хорошим это кончиться не могло: однажды «серый кардинал» неожиданно для многих пустил себе пулю в лоб. Возможно, потому что забыл, что не на каждую дичь можно охотиться, а возможно, слишком запутался в своей личной жизни.

Сам Бернс оказался замешан в скандале, связанном с незаконной сдачей в аренду государственной собственности (в частности, нефтяных месторождений), и по требованию нового генерального прокурора Харлана Ф. Стоуна после недолгого разбирательства был уволен. Ужесточились и требования к Бюро. Сократилась численность персонала (практически вдвое, до 650 человек, из которых 441 были специальными агентами), было запрещено прослушивание (без санкции прокурора) телефонных переговоров, вербовка сексотов среди членов радикальных группировок и внедрение в «подозрительные» организации официальных сотрудников ФБР. Неофициальная агентурная разработка, естественно, продолжалась.

В этот период активизировалось сотрудничество ФБР с Интерполом (подробнее об этом в соответствующем разделе) и развитие информационной и технической базы Бюро. Досье самого ФБР в тот период составляло около 500 тысяч персоналий. К июлю 1924 года Бюро сосредоточило картотеку отпечатков пальцев в Вашингтоне, Округ Колумбия, объединив собрания Бюро идентификации преступлений в Ливенуорте, штат Канзас, и Международной Ассоциации Руководителей Полиции, прежде размещенной в Чикаго. Несомненно, Э. Гувер во многом начинал работу «с чистого листа», хотя пришел в ФБР не со стороны, а как бы вырос «изнутри». Дальнейшие полвека организация находилась под его сильнейшим влиянием, как бы являлась продолжением и выражением его личности — и не стоит удивляться, что в значительной части последующего изложения упоминание руководителя будет весьма частым. Но прежде чем коснуться преобразований, произведенных им до конца 30-х годов, отметим некоторые моменты начала его службы. Эдгар Гувер стал одной из самых могущественных и влиятельных фигур в Вашингтоне. Его боссами были 10 президентов США — от Вильсона до Никсона, и кое-кто из них трепетал перед Гувером. Журналист Джек Александер позже — в 1937 году — дал в журнале «The New Yorken» такое описание дебюта Гувера:

«С того дня, как он пришел в министерство, Гувер отличался от других молодых сотрудников по многим параметрам. Он одевался лучше, чем большинство из них, и даже был чуть-чуть денди. Он обнаруживал необычайную способность к работе с деталями, и малые дела исполнял с энтузиазмом и основательностью. Он стремился брать на себя новые ответственные поручения, всегда приветствовал возможность поработать. На совещаниях он производил впечатление человека, стремящегося сделать карьеру. Все это производило большое впечатление на его начальников, и они признавали его службу столь важной, что смогли убедить его провести годы мировой войны за письменным столом».

Александер был в числе журналистов, которых «прикармливало» и поддерживало Бюро. Здесь была приведена одна из ходовых версий того, почему Гувер оказался во время войны не в армии. А ситуация ведь вовсе не так очевидна. Гуверу было едва за двадцать, он был здоров, холост и прошел приличную офицерскую подготовку в кадетском корпусе — он был ОДНИМ из лучших выпускников. Семейные обстоятельства всерьез не препятствовали: у одинокой матери был еще один, старший сын, вполне обеспеченный государственный служащий. Возможно, руководители Бюро, сталкиваясь с быстрым ростом задач в контрразведывательной сфере, не возражали, и даже высказывали пожелание оставить молодого прилежного работника на месте — но никоим образом не препятствовали бы намерению Гувера уйти добровольцем. Но Дж.Э. Гувер и не пытался, и не ушел — чуть ли не единственный из своих соучеников по кадетскому корпусу. Его не было в «списке 102» Министерства юстиции, в который были занесены незаменимые работники. Обязательной всеобщей воинской повинности в США не было и по большому счету для многих выбор формы участия в войне определялся патриотизмом. Почему же Э. Гувер, который всю свою карьеру старался казаться «самым-самым» патриотом, не рвался к исполнению патриотического долга? Тогда, в 1917 году, Гувер поначалу руководил в военном отделе регистрацией подозрительных иностранцев. Другим важным делом был поиск дезертиров и уклонистов от воинской службы; Гувер, который формально «уклонистом» не был, проявлял свой патриотизм в этом направлении работы Бюро.

В первое десятилетие работы Э. Гувера в должности директора, ФБР значительно изменилось количественно и качественно. На эти годы пришлись большие социально-политические и экономические процессы (например, «сухой закон», который стал мощным стимулом развития организованной преступности, или «великая депрессия», порог развития преступности вообще). Имена некоторых «великих гангстеров» известны не только американцам. Кое-что рассказать об этом представляется обязательным — ведь нельзя говорить о борьбе, не учитывая, с кем приходится бороться.

 

ФБР И БОРЬБА С БАНДАМИ

В 1899 году у добропорядочного парикмахера в Неаполе родился сын, которому при крещении дали имя Альфонс. Ему не было еще и года, когда родители с тремя его братьями и сестрами переселились в Нью-Йорк. Но надежды отца на лучшую жизнь в «стране неограниченных возможностей» не оправдались. Он не нашел здесь работы по специальности, и ему пришлось стать землекопом. Матери тоже не оставалось ничего иного, как подрабатывать в качестве уборщицы, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Дети же были предоставлены самим себе и слонялись по улицам и переулкам Бруклина, где юный Альфонс усвоил первые навыки того ремесла, которое позднее прославило его на весь мир как «великого Аль-Капоне».

Король гангстеров Чикаго начал свою карьеру преступника в «kid Gang» — детской банде Бруклина. Множество таких банд подростков держали в страхе целые кварталы города, терроризируя население. Они регулярно взимали дань с торговцев фруктами и овощами, а отказ от уплаты быстро вел к разорению владельца лавки. Банды шутить не любили. Кто не желал платить, не мог рассчитывать на то, что витрина его магазина впредь останется целой, а прилавок не будет разворочен. Со временем Аль-Капоне превратился в благообразного молодого мужчину; вежливые манеры и солидный облик никак не выдавали в нем гангстера. Однажды он поссорился со своим близким другом, и драка кончилась поножовщиной. Альфонс получил резаную рану от верхнего края левого уха до левого уголка рта. Рубец остался у него на всю жизнь, за что он получил свою кличку Скарфэйс — «физиономия со шрамом». Кумиром молодого парня был Джонни Торрио — босс нью-йоркской банды «Five points Gang» и вершитель дел мафии на Северо-восточном побережье Соединенных Штатов.

Мечты Скарфэйса вскоре сбылись: в девятнадцать лет он вступил в банду, стал принимать участие в разбоях и убил свою первую жертву. В это время произошло слияние банды Торрио с бандой всесильного Бриллиантового Джима — Колосимо, считавшегося главой преступного мира Чикаго.

16 января 1920 года Конгресс США ввел в силу «сухой закон», запрещавший изготовление, продажу, ввоз и вывоз, а также приобретение алкогольных напитков. Нарушение данного положения считалось нарушением федерального закона; финансовое ведомство создало свой собственный орган для контроля за его исполнением. Так при помощи запретов пытались «осушить» страну от алкоголя.

Это решение, о котором до сих пор говорят и спорят не только в США, но и в ряде других стран мира, через несколько лет было отменено. Исторический ущерб, который оно нанесло стране, едва ли переоценим: обоснованно считается, что «настоящая» организованная преступность, мафия, которая с годами стала практически неотделимой частью общества, всерьез начинается именно с этого же рубежа. Точно так же массовая наркомания определенно берет начало именно с этого времени. Чрезвычайно велики и финансовые потери — и это при том, что с медицинской точки зрения серьезного снижения уровня заболеваний, связанных с алкоголем, не произошло. Это, кстати, все — почти точная «предтеча» социальной бури, которая поразила в восьмидесятые СССР.

Но среди вопросов, которые возникают в связи с «сухим законом», очень важен и такой: неужели в США не было достаточного количества профессионалов, которые все это могли предсказать и предотвратить? Ответ очевидный: конечно же, были. И если к ним не прислушались, если все сделалось «с точностью до наоборот», то была серьезная причина, не сводимая к интересам нескольких лоббистских группировок.

Представляется, что важнейшей причиной был перелом в общественном сознании, который начался в ходе Первой мировой (один из показателей его — массовое дезертирство, другой — последний всплеск и ощутимое падение влияния коммунистической идеологии); другой подобный перелом, в шее-тидесятых-семидесятых, обернулся деидеологизацией.

Характерно, что накануне отмены «сухого закона» намного больше половины опрошенных взрослых жителей больших городов высказывались за его немедленную отмену — в то время как громадная часть «одноэтажной Америки» горячо поддерживала «сухой закон».

Существуют глубокие параллели между происходившим в США в 20-е годы и «на постсоветском пространстве», хотя, если быть точнее, началось это у нас не меньше чем за десятилетие до юридического распада СССР. Все возрастающее количество людей освобождались от норм, которые формально были связаны с коммунистической идеологией, но в значительной мере являлись в общем-то всего лишь христианской моралью. Ослабление и распад тоталитарно-идеократического механизма государственного устройства позволял реализовывать эту деморализацию, причем «верхи» подавали — как и в США двадцатых, — самый яркий и убедительный пример. И этим примером, конечно же, руководствовались, пусть даже не всегда осознанно, массы.

«Повсюду возникали самостоятельно, а частично и по заданию крупных бизнес-картелей преступные объединения и «рэкетирские» группы для взимания с мелких предпринимателей мзды за «охрану» их от гангстеров. Преступность приобретала все более организованные формы, приспосабливаясь к той ситуации, в которой находилась…»

О какой стране это написано? О США?

Но вернемся к «большим бандитам».

Колосимо блестяще подготовился к борьбе против «сухого закона», и уже 16 января 1920 года быстро сколоченная им организация приступила к делу. Он имел по всей стране своих людей, которые изготовляли запретные напитки, и торговали ими из-под полы. Во главе первой в США организации подпольной торговли спиртным стоял сам Бриллиантовый Джим. Но другие гангстерские группы тоже хотели погреть руки на этом бизнесе; они, естественно, вступили в конкурентную борьбу с чикагской «монополией». В июне Колосимо был убит соперничающей бандой. В пышных похоронах гангстерского главаря приняли участие почти все видные лица Чикаго — депутаты, судьи и «отцы города», ведь Бриллиантовый Джим был с ними на короткой ноге. Его преемником, унаследовавшим также и эти полезные связи, стал Джонни Торрио, правой рукой которого был Аль-Капоне..

Способы обхода «сухого закона» были самые разнообразные. Процветал нелегальный импорт спиртного. Особенно большие партии ввозились из Канады, они беспрепятственно поступали через границу трехмильной зоны, где «бутлегеры» перегружали опьяняющую жидкость — вино, пиво, виски, шампанское и дешевую водку, — на свои быстроходные баркасы. Контрабандисты делали отличный бизнес, «рентабельность» составляла от 400 до 2000 процентов, и полиции лишь изредка удавалось задержать лодку «бутлегеров». Но Джонни Торрио и Аль-Капоне стремились избежать даже малейшего риска, и поэтому стали на несколько иной путь снабжения алкоголем. Они создали в Чикаго — на территории своей сферы влияния, — множество тайных водочных заводов и пивоварен, став, таким образом, независимыми от контрабанды алкоголем.

Однако подпольные предприятия не могли долго оставаться в тайне. «Дело» следовало усовершенствовать. И если при Бриллиантовом Джиме обычно подкупали чиновников городской администрации, полицию и юстицию, то теперь Аль-Капоне решил посадить на соответствующие посты непосредственно членов своей банды.

В 1924 году в Сисеро, пригороде Чикаго, насчитывавшем 70 тысяч жителей, происходили выборы мэра, и Аль-Капоне сумел добиться избрания на этот пост своего сообщника Джона Паттона. Начальник полиции тоже был из банды Торрио — Капоне, поскольку Скарфэйс проживал в Сисеро и сам решал, что должно происходить в «его» городе. В конечном счете, он же командовал внушительным отрядом из 700 человек, которые либо изготовляли и распространяли спиртные напитки, либо обеспечивали дела гангстерского треста в городском управлении. В Сисеро царила железная дисциплина. Тот, кто решался воспротивиться приказу босса, мог считать величайшим счастьем, если ему просто переломают ноги, потому что в большинстве случаев дело кончалось убийством.

 

ВЫСТРЕЛЫ ИЗ КАТАФАЛКА

Аль-Капоне исполнилось всего двадцать пять лет, когда состояние его достигло многомиллионных высот. Оно было нажито преступлениями, совершенными под защитой его друзей из полиции. Иначе такая жизнь была бы небезопасной.

К банде Торрио — Капоне принадлежал и некий О’Бэнион. Будучи недоволен причитавшейся ему долей прибыли, он откололся и стал действовать самостоятельно. Когда же он со своей бандой попытался распространить торговлю спиртным на священные владения Торрио и Аль-Капоне, судьба его была решена.

О’Бэнион руководил своим делом из цветочной лавки, которую он завел для маскировки. 10 ноября 1924 года он, как обычно, открывал свой магазин, когда к дверям его медленно подъехал автокатафалк. Из него неторопливо вышли трое джентльменов, державшиеся с достоинством, подобающим служащим такого учреждения, как похоронное бюро, и размеренными шагами вошли в помещение. «Вчера мы заказали венки, — сказал один из них, — и хотели бы забрать их». «Торговец цветами», всегда вооруженный и всегда начеку, на этот раз дал себя провести, и протянул руку, чтобы поздороваться. В тот же миг прогремели выстрелы, и О’Бэнион упал замертво.

Похороны его по своей пышности превосходили все виденное дотоле в Чикаго. Конная полиция охраняла бесконечную колонну скорбящих — 26 грузовых и 120 легковых автомашин, доверху заваленных цветами и венками. «Отцы города» выражали свое соболезнование, а сразу за гробом, стоившим 10 тысяч долларов, шла целая толпа. Среди 15 тысяч провожающих были и те двое, на совести которых была смерть О’Бэниона, — Торрио и Аль-Капоне.

Полицейское расследование, как и следовало ожидать, никаких результатов не дало. Но дело этим не кончилось, ибо друзья О’Бэниона жаждали мести и попытались ее осуществить. Первое покушение на Аль-Капоне сорвалось, однако с тех пор гангстерского босса видели только в бронированном лимузине и в окружении телохранителей. Меньше повезло Торрио: во время покушения он получил несколько огнестрельных ран. Тогда он перенес свое местожительство и командный пункт в надежную полицейскую тюрьму, предварительно надлежащим образом обезопасив от непрошеных визитеров свою камеру, превращенную в роскошные апартаменты.

Поскольку банда О’Бэниона не отказалась от планов мести, Торрио спустя девять месяцев предпочел покинуть Чикаго и на несколько лет удалиться из США. Таким образом, в 1925 году Аль-Капоне стал единоличным властителем преступного мира Чикаго; согласно «кодексу чести» гангстеров, стычки гангов Аль Капоне и О’Бэниона продолжались. Аль-Капоне разыскал двух участников покушения на Торрио и приказал их убить. Но убийцы оказались плохими стрелками и промахнулись.

Соперники попытались предпринять ответный ход, чтобы окончательно сломить всесилие Аль-Капоне. Некто Вайс, стоявший теперь во главе банды О’Бэниона, подготовил эту акцию, словно военную операцию. Его люди на восьми броневиках ворвались в Сисеро, где оцепили отель, в котором находилась резиденция Скарфэйса. По команде Вайса гангстеры открыли огонь из всех стволов. В здание попало, по крайней мере, 600 пистолетных и пулеметных пуль. Было много раненых, но Аль-Капоне среди них не обнаружили, поскольку телохранители вовремя обеспечили его безопасность. Скарфэйс оплатил убытки, за его счет был отремонтирован отель, а врачи «заштопали» раненых. Полиции удалось схватить некоторых нападавших, но, когда им устроили очную ставку с Вайсом, все задержанные в один голос заявили, что видят его впервые. В отношении самих задержанных были даны показания, «свидетельствующие», что в момент налета они находились далеко от Сисеро. Как и обычно, в таких случаях, полиция расследование прекратила.

Но Вайс не унимался — его людям удалось похитить шофера Аль-Капоне. Его подвергли пыткам, чтобы узнать о новом местонахождении Скарфэйса, а когда и это не помогло, убили, бросив труп в колодец.

Когда труп обнаружили, Аль-Капоне сделал новый ход. Он предположил, что Вайс захочет присутствовать в качестве наблюдателя на предстоящем процессе против одного из его друзей, и не ошибся. Выходивший из здания суда Вайс оказался прекрасной мишенью для пулеметчиков Аль-Капоне. Самый неугомонный соперник «великого человека» чикагского «дна» был застрелен вместе со своим близким сообщником, а остальные люди Вайса получили такие тяжелые ранения, что надолго отошли от «большого бизнеса».

Таким же образом Аль-Капоне рассчитывал разделаться и с другой бандой, осмелившейся торговать алкоголем в его владениях. Но после этой новой кровавой стычки впервые был издан приказ об аресте Скарфэйса, осуществить который, однако, не удалось, поскольку главарь гангстеров скрылся.

Через три месяца он сам явился к властям.

— Я только что вернулся из путешествия и узнал об этом абсурдном подозрении. Просто чудовищно обвинять меня в преступлении по отношению к моим же собственным друзьям. Я ни в коем случае не примирюсь с этим бредом!

Этой угрозы и запоздалой явки в судебные органы оказалось достаточно для отмены приказа об аресте Аль-Капоне…

Затем 20 октября 1926 года в роскошном чикагском отеле «Шерман» состоялось любопытное совещание. Явиться на него было дозволено только видным лицам гангстерского мира, и все присутствовавшие, в том числе Аль-Капоне, придерживались заранее достигнутой договоренности. Он тоже пришел без оружия, а его 15 «горилл» — телохранителей остались дома. Кроме Скарфэйса, в конференц-зале сидели главари всех гангстерских банд, действовавших в районе Чикаго. И все были единодушны в том, что так дальше продолжаться не может. Под конец они в торжественной форме объявили амнистию всем тем гангстерам, которые еще стояли в списках «подлежащих» убийству. Никаких больше счетов за былые перестрелки и немедленное прекращение всех стычек между бандами. Единая линия поведения в отношении прессы и полиции и, наконец, разделение всей территории на сферы влияния, как это водится между трестами. Газеты широко оповестили об этом соглашении в отеле «Шерман», но полиция и юстиция не стали вмешиваться, заявив, что Аль-Капоне и другим джентльменам ничего уголовного не инкриминируется.

Гангстерская мораль — дело весьма ненадежное, и соглашение от 20 октября 1926 года явилось не мирным договором, а в лучшем случае небольшим перемирием. Передышка на некоторое время была необходима, чтобы подготовить успешные удары по конкурентам и провернуть некоторые дела, которые сулили желаемый доход. В марте 1927 года борьба между бандами Чикаго развернулась с новой силой…

ФБР в борьбе с преступностью понесло первые жертвы. В октябре 1925 года автоугонщик Мартин Джеймс Даркин, не подчинившись аресту, застрелил специального агента Эдвина К. Шанахана. Он стал первым агентом, убитым при выполнении своих обязанностей. Обрело ФБР и первых героев, и заслужило репутацию «истребителей гангстеров». Все это, естественно, происходило неоднозначно и не просто, а началось еще при Бэрнсе.

В штате Джорджия некий фермер по фамилии Уильямс, чтобы иметь самую дешевую рабочую силу для своих плантаций хлопчатника, прибегал к весьма своеобразному методу. Он заключал договоры с надзирателями нескольких каторжных тюрем и лагерей принудительного труда, и за «подушную плату» получал от них «цветных» заключенных, причем цена каждого арестанта, как во времена рабовладения, зависела от его работоспособности. Затем негры должны были отрабатывать уплаченную за них сумму на ферме Уильямса, причем требовал он от них невероятно многого. Любого, кто возмущался бесчеловечным обращением, сразу отправляли обратно в тюрьму или лагерь, и зачисляли в категорию «бежавших, но пойманных заключенных», что грозило самым суровым наказанием. Когда ФБР узнало об этих фактах современного рабства, оно хотя и начало расследование, но вело его неспешно; возможно, дело было в том, что полицейские власти Джорджии всячески затрудняли работу специальных агентов. Долгое расследование стоило жизни еше четырнадцати неграм: Уильямс хладнокровно застрелил их, чтобы избавиться от неугодных свидетелей. Суд, состоявший исключительно из белых, приговорил фермера за убийство четырнадцати человек к пожизненному тюремному заключению. В Джорджии это значило, что через семь лет он наверняка выйдет из тюрьмы. Тем не менее, участие ФБР в раскрытии этого пережитка рабовладельческой поры стало для Бюро предметом целой кампании саморекламы. Руководство страны пришло к выводу, что ФБР следует поручить и участие в борьбе с гангстеризмом. По указанию президента и министерства юстиции, ФБР начало заниматься криминальными случаями с тем, чтобы положить конец «деятельности» многократных убийц, которые многие годы оставались безнаказанными.

Борьба с вооруженными бандитами требовала специальной подготовки и сурового отбора штата специальных агентов по личным качествам. Требования боевой подготовки, о которых писал Дон Уайтхед — автор книги, считающейся официальной историей ФБР, в основном сохраняются и поныне.

«Обучение длится 18 месяцев и начинается с некоторых теоретических сведений о законах и административном управлении. Затем следует суровая подготовка в академии ФБР на военно-морской базе Квантико в Виргинии, где их обучают обращению с огнестрельным оружием и различным методам самообороны. Каждый агент, будь то научный сотрудник или инженер, работающий в лаборатории, знает, как вести перестрелку. Он приобретает умение быстро, в считанные доли секунды, вытащить пистолет из кобуры и занять такую позицию, которая обеспечивает надежное поражение цели. «Никогда не стрелять на бегу!» — гласит аксиома ФБР. Он обучается применять оружие стоя, с колена, сидя и лежа, вести огонь по неподвижной и движущейся цели. Он обучается стрелять обеими руками на случай, если ведет огонь из-за баррикады, а также быстро находить укрытие. Его учат стрельбе не только из пистолета, но и из винтовки, из дробовика и автомата. Агент владеет дзю-до и другими приемами, которые могут пригодиться в рукопашной схватке».

Сайт ФБР в Интернете

«Январь 1, 1928

Установлен теоретический и практический курс обучения для новых специальных агентов. В течение двух месяцев агентов инструктировали о правилах Бюро и процедурах, с практическими упражнениями в расследовании преступлений. Затем опытные агенты выносили оценку их качеств и потенциала».

Одна из типичных для тех лет историй дает некоторое представление о работе полевых агентов Бюро.

На Оклахома-Сити спускалась ночь. Двое мужчин бесшумно перелезли через железную изгородь, тихо открыли изнутри ворота, ведущие к широкому въезду.

Всего несколько сот метров отделяли неизвестных от роскошного особняка в стиле бунгало с ярко освещенной открытой верандой. Там Чарльз Ф. Арчил, «нефтяной» миллионер, и его жена Беренайс принимали гостей — супружескую пару Джаретт. Все вчетвером они сидели на веранде, наслаждаясь теплой июльской ночью и коротая время за бриджем. Двое неизвестных присели в саду на скамью и стали наблюдать за бунгало. Поскольку гости все еще не собирались уходить, злоумышленники решили действовать. Прячась за редкими кустами ухоженного на английский манер луга, гангстеры потихоньку подкрались к дому. Проверив, хорошо ли сидят маски на лицах, они бросились на веранду по низкой лестнице.

— Ни с места! — скомандовал один из гангстеров. — Мы хотим немного прогуляться со старым Арчилом. Итак, кто из вас Арчил? Да поживее, не то мы быстро сделаем из вас сито! — И он для убедительности вскинул автомат.

От испуга все оцепенели.

— О’кэй, тогда мы заберем обоих мужчин, а по дороге выясним, кто из них откликается на кличку Арчил. Присутствующим леди очень советуем не звонить по телефону. Ведь мы можем вернуться, а дырка в виске куда неприятнее мигрени. Ну, вперед!

Арчилу и Джаретту поневоле пришлось подчиниться, пока гангстеры не выяснили, кто из них хозяин дома. Обоим надели наручники и заткнули рты кляпом, а потом с завязанными глазами посадили в шестиместный «крайслер». Взревел мотор, и машина скрылась в ночной тьме.

Однако Беренайс Арчил унаследовала от своего отца не только 20 миллионов долларов, но и изрядную решительность.

Убедившись в том, что гангстеры скрылись, она бросилась к телефону, набрала номер городской полиции Оклахома-Сити и коротко, но ясно обрисовала происшедшее.

Механизм розыска сразу же пришел в движение. Уже через несколько секунд в вашингтонском центре ФБР вспыхнула сигнальная лампа с индексом «National 8-7117». Это означало: из Оклахома-Сити поступил сигнал о «киднэппинге» — похищении людей. Еще до наступления полуночи Э. Гувер был информирован о случившемся. Шеф ФБР распорядился поручить дело отделению своей службы в Оклахоме. Не прошло и часа с момента преступления, как в дом Арчила прибыла специальная группа агентов ФБР.

Никаких следов обнаружено не было. Похитители не оставили отпечатков пальцев, а внезапно начавшийся дождь смыл в саду следы от обуви. Людям Гувера оставалось только ждать, когда гангстеры сообщат свои требования.

На следующий день, 23 июля 1933 года, агент ФБР, засевший за стеклянной дверью веранды, заметил у въезда в сад растрепанного человека в перепачканном костюме — Уолтера Джаретта. Узнать от него удалось немногое. Машина выехала из города на юг. Гангстеры несколько раз меняли направление, исколесили округу вдоль и поперек, потом отняли у него наличность — 60 долларов — и вышвырнули из автомобиля, напоследок предупредив: если жизнь ему дорога, не болтать о случившемся. Что они сделали с Арчилом, он не знает. Показания Джаретта никаких конкретных сведений о похитителях не дали; оставалось ждать. Для таких случаев имелись точные предписания: не делать ничего, что может подвергнуть опасности жизнь похищенного. Лишь во вторую очередь речь шла о захвате похитителей. Поэтому и связь ФБР с мистером Арчилом обсуждалась с крайней осторожностью. Даже соседи нефтяного миллионера не знали, что в его бунгало разместились агенты федеральной криминальной службы.

Похищение нельзя было удержать в тайне. Уже на следующий день газеты сообщили об этом, и толпы репортеров осаждали имение, но и они не заметили присутствия агентов в доме. Нервы миссис Арчил были на пределе: телефон звонил непрерывно, и лжепохитители обещали освободить жертву за выкуп. Но специалисты из ФБР, прослушивавшие эти разговоры, констатировали, что это — мошенники, решившие воспользоваться ситуацией.

26 июля, спустя три дня после похищения, гангстеры, наконец, дали о себе знать. В дверь дома нефтяного миллионера Джона Г. Кэтлетта, близкого друга Арчила, позвонил посыльный и передал конверт с несколькими письмами, под почтовым штемпелем «Талса (Оклахома)». Распечатав конверт, Кэтлетт узнал почерк Арчила.

«Дорогой Джон, ты, без сомнения, знаешь, в каком положении я нахожусь. Если мой шурин уже вернулся, передай ему, пожалуйста, прилагаемое письмо или вручи его нашему другу Киркпатрику. Но сделай это лично, не пользуйся телефоном. Об этом письме никому не рассказывай, даже своей жене. Не передавай его у себя дома. Власти ничего не должны знать, иначе мое освобождение сорвется: сами они все равно добиться его не смогут. Ради моего благополучия следуй в точности этим указаниям, и не вступай ни с кем в переговоры, за исключением тех, кто указан в письме. Это — мое последнее послание кому-либо из моих друзей и моей семье; если установить контакт не удастся, моя жизнь в опасности. Возлагаю на тебя свои надежды и уверен, что ты примешь все меры предосторожности. Как всегда, с горячим приветом твой друг Чарльз Ф. Арчил.

Прошу тебя, передай второе письмо моей жене Беренайс».

Кэтлетт немедленно передал письмо Киркпатрику. Это был листок с напечатанными на пишущей машинке требованиями похитителей: немедленно заплатить выкуп в сумме 200 тысяч долларов, причем бывшими в употреблении 20-долларовыми банкнотами, само собой разумеется, не фальшивыми, а также не с последовательными номерами серий. Если цена приемлема, а дальнейшие контакты желательны, следует незамедлительно дать в газете «Дейли Оклахома» следующее объявление: «Продается земельный участок площадью 160 акров, с прекрасным пятикомнатным домом, глубоким колодцем. Кроме того, коровы, инвентарь, трактор, пшеница и солома. В случае быстрой сделки цена 3750 долларов. Предложения адресовать: почтовый ящик Н-807».

Это невинное на вид объявление было опубликовано. Тем временем Киркпатрик и миссис Арчил готовили 200 тысяч долларов. Агенты ФБР, которых миссис Арчил поставила в известность о полученном письме, никакой иной возможности, кроме как выполнить требования похитителей, не видели. Однако трое агентов, как и прежде, прятались в бунгало, всячески стараясь не обнаружить себя, и переписывали 10 тысяч номеров 20-долларовых банкнот.

29 июля похитители снова напомнили о себе. Из Джоплина (штат Миссури) Киркпатрику пришло письмо с требованием положить деньги в светлую кожаную сумку и в тот же день в 22 часа выехать в Оклахома-Сити ночным экспрессом. Во время поездки он должен находиться на внешней площадке пульмановского вагона. Справа от железнодорожной насыпи он увидит два огня. Первый означает «внимание!», а на уровне второго он должен выбросить сумку из поезда. Если по каким-либо причинам это не удастся, пусть едет до Канзас-Сити, там остановится в отеле «Милбах», где получит дальнейшие указания. Если же он пренебрежет этими условиями, а тем более известит полицию, то на следующий день сможет полюбоваться трупом своего друга Арчила.

Репортеры продолжали осаждать бунгало. Люди из ФБР посоветовали миссис Арчил дать в газеты ложное заявление, чтобы гангстеры сочли себя в безопасности. В этом заявлении жена миллионера рассказывала, что будто бы нет никакой связи с похитителями. Очевидно, попытки контакта из-за пребывания газетчиков вблизи дома будут излишне затруднены. Господ журналистов просят удалиться… Вечерние газеты сразу же опубликовали это интервью.

Незадолго до 22 часов Киркпатрик и Кэтлетт сели в ночной экспресс, отправлявшийся в Канзас. Каждый из них вез по туго набитой светлой кожаной сумке. В одной из них лежали 200 тысяч долларов, а в другой — старые газеты. На случай, если бы об их поездке пронюхала какая-нибудь другая банда, ей вручили бы сумку с макулатурой. Однако все шло без всяких происшествий. Поезд мчался сквозь ночь, пересекая прерию, оставив позади более чем 50 станций. Свыше семи часов простоял Киркпатрик на площадке, но условного сигнала так и не увидел. Уже взошло солнце, когда ранним утром 30 июля экспресс прибыл в Канзас-Сити. Как и предписывалось, Киркпатрик и Кэтлетт остановились в отеле «Милбах». Примерно через четыре часа в Канзас-Сити была получена телеграмма: «Неожиданное событие помешало мне посетить вас прошлой ночью. Ждите дальнейших известий в 18 часов. Э. У. МУР».

Ровно в 18 часов зазвонил телефон.

— Кто у аппарата? — спросил грубый голос.

— Киркпатрик.

— Говорит Мур. Телеграмму получили?

— Разумеется.

— С условиями согласны?

— Да. Но, совершая эту сделку, мне бы хотелось быть уверенным, что я имею дело с действительным партнером.

— «Сделка» — это верно. Мы люди подходящие. Слушайте внимательно: берите такси и поезжайте к отелю «Лазаль». Там возьмите сумку в правую руку и медленно двигайтесь по авеню в западном направлении. А ваш друг, о котором мы тоже знаем, пусть останется в отеле. После этого телефонного разговора не вступайте в контакт ни с кем. Наши люди следят за вами. Приходите совершенно один и без оружия, только с денежной сумкой. О’кэй?

— Приду, — заверил Киркпатрик.

Но прежде чем покинуть гостиничный номер, он все же сунул в карман револьвер, а затем начал действовать, как приказано: медленно пошел по оживленной авеню. Метров через двести ему встретился крупный мужчина. Незнакомец был одет в светлый элегантный костюм и панаму того же цвета. Он даже производил приятное впечатление.

— Мистер Киркпатрик?

— Да, это я.

— Позвольте вашу сумку.

— А откуда я знаю, что вы — тот самый человек?

— Черт побери, вы же это прекрасно знаете! Не привлекайте внимания. Или, может, хотите, чтобы сделка лопнула?

— Двести тысяч долларов — немалая сумма. Какую гарантию вы можете дать мне?

— Не будем много говорить. Мои люди меня ждут.

— Тогда скажите, по крайней мере, чего я должен добиться от миссис Арчил.

— Скажите ей, что документ на владение фермой должен быть выслан в ближайшие двенадцать часов. Сумму выкупа вы дадите мне теперь. Затем вы медленно пойдете назад, не оглядываясь.

Киркпатрик вручил незнакомцу сумку с деньгами и вернулся в отель. Оттуда он позвонил миссис Арчил, а потом вместе с Кэтлеттом выехал обратно в Оклахому. В восемь часов утра 31 июля они вошли в бунгало Арчила.

С момента передачи выкупа к тому времени уже прошло около четырнадцати часов. Похитители своего обещания не сдержали. Стрелки часов описывали один круг за другим; наступил полдень, потом вечер. Всеми овладело глубокое разочарование. Или они попались на удочку гангстеров, не имевших никакого отношения к похищению, или Чарльз Арчил, несмотря на выкуп, убит. Шансы на удачный исход упали до нуля. И вдруг, через несколько минут после того, как часы пробили восемь вечера, дверь отворилась, и нефтяной магнат вошел в свой дом, совершенно измученный, но живой.

С опозданием на четырнадцать часов похитители сдержали слово!

Теперь настал час для ФБР, приступившего к замысловатой и беспощадной охоте за похитителями людей.

— Мы не должны оставить этим парням никаких преимуществ, — сказал агент, — время — ключ к успеху. Мистер Арчил, ответьте нам, пожалуйста, на некоторые вопросы.

— Когда меня освободили, — сказал Арчил, — мне было приказано обо всем молчать. Гангстеры пообещали, если я расскажу хоть о чем-нибудь, меня снова похитят. Пытки, которые будут ожидать меня тогда, не приснятся и в страшном сне. В любом случае они замучат до смерти. Лица всех членов семьи изуродуют кислотой. Не думаю, что это были пустые слова. Эти люди решились на все. И все же я говорю с вами, поскольку доверяю ФБР.

Но миллионер был настолько истощен, что, несмотря на желание говорить, уже не в состоянии был это сделать. Поспав несколько часов, он продолжил свой рассказ ранним утром 1 августа…

Когда Джаретт был выброшен из автомашины, оба гангстера пригрозили Арчилу, чтобы он вел себя спокойно, иначе ему сделают усыпляющий укол. Веки Арчилу заклеили пластырем. Ехали большей частью по проселочным, ухабистым дорогам. К утру прибыли на какую-то ферму. В большом сарае сменили машину — пересели в «кадиллак» или «бьюик». Один из похитителей сидел с ним на заднем сиденье. Далее двигались без остановки, но из-за сильного ливня пришлось некоторое время ехать медленнее. Ему надели солнцезащитные очки и панаму. Несколько раз машину заносило. Примерно в 15 часов лимузин въехал в гараж. Арчил считал, что до этого момента проехали около трехсот миль.

Из машины Арчила вывели только вечером. В доме ему дали сандвич и чашку кофе. На следующий день Арчила снова посадили в машину. Минут через двадцать прибыли в новое место — предположительно на какое-то ранчо, поскольку он все время слышал там хрюканье свиней, кудахтанье кур, мычание коров; лаяла и выла собака. Арчил старался запомнить как можно больше деталей. Например, он заметил, как доставали воду из колодца, находившегося недалеко от дома. Вода из оцинкованного ведра, которой его поили, сильно отдавала минеральными примесями. Глядеть ему не разрешали и повязку с глаз снимали только два раза: первый — вскоре после приезда на ранчо (чтобы он мог написать письмо своему другу), а второй — незадолго до освобождения. Ему дали зеркало, бритву и тазик с водой, велели побриться. У зеркала был отбит верхний левый угол. Весь день он просидел на детском стуле, прикованный к нему, ночами лежал связанный на изношенном стеганом одеяле. Питание было достаточным, хотя и однообразным — мясные консервы и моченые бобы — ни свежих овощей, ни свежего мяса. Питьем была вода и чашка растворимого кофе. Возможности поменять одежду, конечно же, не было. Когда ему снимали повязку, он видел охранников всегда только в масках. Наиболее важным из всего, что заметил Арчил, было то, что ежедневно — утром и днем — над самым ранчо пролетал самолет. Уже когда он услышал впервые шум мотора, он счел это достойным внимания, и минут через пять спросил охранника, сколько сейчас времени. Несмотря на то, что руки у него были в наручниках, Арчил ухитрился ослабить повязку на глазах настолько, чтобы взглянуть на свои часы. Оба самолета пролетали над этим местом регулярно в 9 часов 45 минут и в 17 часов 45 минут; только 30 июля из-за грозы первый самолет не появился. Утром молодой парень увез его с ранчо. После часа езды в машину сел второй мужчина, постарше. Незадолго до того они проехали по длинному мосту с дощатым настилом, затем остановились у бензозаправочной станции, где гангстер спросил женщину, обслуживающую бензоколонку, пошел ли вчерашний дождь на пользу урожаю. «Не очень, — был ответ, — в этом году на полях все выгорело. Вот с просом дело обстоит получше».

Остаток пути мужчины беседовали между собой, и Арчил заметил: они старались создать впечатление, будто оба — уроженцы местности севернее Оклахомы и Техаса.

После многочисленных предупреждений и угроз гангстеры позволили миллионеру покинуть машину на северной границе штата Оклахома. Ему сказали, до какой автозаправочной он должен добраться, и там сесть на такси.

ФБР редко имело дело со столь точным наблюдателем, и было бы недопустимым не использовать такой шанс локализовать похитителей.

Итак, для обнаружения гангстерского ранчо имелось много фактов, но, чтобы использовать их, прежде всего надо было дать ответы на следующие вопросы: в какой местности 23 июля во второй половине дня и 30 июля утром шел дождь? Над каким географическим пунктом ежедневно в 9 часов 45 минут и в 17 часов 45 минут пролетает самолет? На какой трассе 30 июля был отменен утренний рейс или же изменен маршрут? В каком районе, пораженном засухой, выращивалось просо, а так же имелся длинный мост с дощатым покрытием и бензозаправочной станцией поблизости?

Специальные агенты проверили все авиакомпании, трассы самолетов которых затрагивали район Оклахомы, в радиусе примерно 500 миль, ибо Арчил считал проделанный путь, включая разные объезды, равным примерно 300 милям. Выяснилось, что в указанное время здесь пролетали пассажирские самолеты авиакомпании «Америкэн эйрвейс», направляющиеся из Амарилло в Форт-Уэрт в Техасе. 30 июля утром один из них из-за сильной грозы в районе Передайса вынужден был сменить курс. Карты метеорологической службы Далласа подтвердили это. Дальнейшие наблюдения Арчила касались окрестностей техасского города Передайса. И уже упоминавшийся мост был обнаружен и включен в общую картину. Самолет обычно пересекал реку Канейдиан около Лексингтона; вблизи имелась бензозаправочная станция, а вокруг простирались поля, засеянные просом.

Теперь у ФБР не оставалось сомнений: разыскиваемое ранчо находится непосредственно в окрестностях Передайса.

С целью определить привкус, была взята проба воды из колодца одного дома северо-западнее Передайса. Чтобы не проверять каждое ранчо в отдельности, сотрудники ФБР стали прощупывать, не проживают ли на каком-нибудь из этих ранчо ранее судившиеся лица, и нет ли каких-либо других криминальных «зацепок». Так они натолкнулись на ранчо Р.К. Шэннона. Его приемная дочь Кэтрин была замужем за неким Джорджем Келли по прозвищу Келли-пулемет. Говорили, что этот неоднократно судившийся уголовник мог с двадцати метров сбить автоматной очередью грецкие орехи с забора — по одной пуле на каждый. Но свое оружие он пускал в ход не только для трюков: Келл и-пуле мета равным образом боялись и банды соперников, и полиция.

Не ведут ли следы похитителей к ранчо старого Шэннона? ФБР отобрало из своих специалистов агента, хорошо знавшего местность. Выдавая себя за земельного маклера, он побывал на всех окрестных фермах, а затем отправился на ранчо Шэннона: мол, ищет, не продается ли где земельный участок. Опытным взглядом он определил, что это ранчо в точности соответствует описанию, данному Арчилом.

Шэннон ранчо продавать не собирался, и это очень огорчило мнимого маклера. Его так мучит жажда, сказал он, нельзя ли попросить стакан холодной воды? Ему дали напиться, и он ощутил сильный минеральный привкус. В кухне, где ему предложили присесть, агент ФБР заметил зеркало с отбитым левым верхним углом. Итак, сомнений больше не оставалось: это и есть ранчо похитителей.

Когда «маклер» прощался, он попросил хозяев дома еще раз подумать о выгодной сделке. Он придет еще раз за ответом.

Человек из ФБР сдержал слово: ведь он был из оперативной группы, ликвидировавшей гангстерские гнезда. Дело было поручено четырем специалистам из гуверовского центра в Вашингтоне и восьмерым техасцам: все они были замечательными снайперами. Специальной оперативной группе ФБР было поручено захватить гангстерское гнездо. В намеченный день ранним утром, едва на горизонте взошло солнце, команда двинулась в путь. Благодаря полной внезапности операции, удалось избежать перестрелки. Шэннон был совершенно ошеломлен, но сразу понял, в чем дело, и сопротивления не оказал. Один из трех бронированных лимузинов свернул на ранчо. Со снятым с предохранителей оружием спецагенты выпрыгнули из еще едущей машины.

«Если поднимешь шум, — предостерег его тот, кого он знал как маклера, — поплатишься жизнью. Руки вверх!»

Люди ФБР арестовали также Ору Шэннон, жену хозяина ранчо, и двух его дочерей; одна из них была Кэтрин Келли.

Однако более богатым оказался «улов» тех агентов ФБР, которые в это время прочесывали сад. За домом они увидели необычную картину: прямо в саду стоял диван, на котором храпел мужчина; автомат и два револьвера лежали рядом на стуле. Оружие было мгновенно отобрано; спящий проснулся, схватился за пустой стул, попытался вскочить, но крепкие кулаки образумили его. Щелкнули наручники.

— Да это же Харви Бейли! — воскликнул один из сотрудников ФБР.

— Тот самый Бейли, которого вот уже несколько месяцев ищут по всем Штатам!

И в самом деле, задержанный оказался тем самым рецидивистом, которому вместе с десятью другими уголовниками удалось 30 мая бежать из тюрьмы. Список его преступлений был весьма обширен, в последний раз его посадили за ограбление банка.

Когда карманы Бейли вывернули, то обнаружили в них 1200 долларов 20-долларовыми бумажками, а также несколько старинных ценных монет. Сличение номеров серий показало, что эти банкнота из уплаченного выкупа. Позже было установлено и происхождение монет: они были похищены из банка Кинг-Фишера в Оклахоме, подвергшегося в июне нападению неизвестных грабителей. Бейли был одним из них, и таким образом ФБР попутно удалось раскрыть и другое преступление. Другая часть суммы за выкуп была найдена после основательного обыска в доме, — она была спрятана в хлебнице и лежала в печи, которой теперь не пользовались, однако в ней уже многого недоставало из двухсот тысяч долларов.

В блокгаузе, примерно в полумиле от ранчо, арестовали 24-летнего Армина Шэннона, сына Р.К. Шеннона. Но Джорджа Келли не было и следа.

После этой операции Арчила привезли на ранчо Шэннона. Миллионер узнал место своего заключения, опознал обоих Шэннонов, старшего и младшего, а также и Харви Бейли — прежде всего по голосам (Бейли сторожил его, а Шэнноны сопровождали до границы Оклахомы). Но Арчил был стопроцентно убежден, что это были не те двое похитителей, которые в ночь с 22 на 23 июля вломились в его дом. О женщинах он не мог ничего сказать, поскольку на протяжении всей этой аферы имел дело лишь с мужчинами.

На допросе старый Шэннон сначала прикидывался простачком. Он выражал крайнее возмущение по поводу своего ареста: он ничего не знает ни о Бейли, ни об Арчиле. А Бейли, наверное, хотел переночевать на ранчо, без его ведома. Зато совсем иначе вел себя Шэннон-младший. Он утверждал, что не имел с этой историей ничего общего и даже был против плана похищения известного миллионера. Судя по его немедленному полному признанию, это казалось правдоподобным. В его пользу говорила и его безупречная предшествующая жизнь.

Армии Шэннон рассказал, что мозгом банды была его сестра Кэтрин — жена Келли-пулемета. Она разработала и возглавила операцию, а после получения выкупа приказала убить Арчила, но этому воспротивились остальные. Само похищение осуществили Джордж Келли и Альберт Бете, два других главных исполнителя — Джим Кларк и Боб Бренди. Где они находятся, ему неизвестно. Это были имена четырех хорошо известных ФБР опасных преступников. Начался один из крупнейших в истории Соединенных Штатов розысков. Но шли недели, а результатов не было.

Тем временем 23 августа Большое жюри Оклахома-Сити предъявило арестованным обвинение, а 18 сентября должно было состояться заседание присяжных. Но прежде чем оно началось, случилась сенсация. 4 сентября заголовки газет сообщили: «Харви Бейли сбежал с восьмого этажа хорошо охраняемой каторжной тюрьмы в Далласе!»

Как позже выяснилось, помощник шерифа Томас Мэнион за обещанные ему Бейли 10 тысяч долларов тайком принес ему в камеру железную пилу и кольт. Мэнион действительно получил 10 тысяч долларов — впрочем, это была сумма штрафа с него, а к нему еще два года тюрьмы.

Бейли удалось проникнуть в соседнюю камеру, там он напал на тюремщика, угрожая кольтом, заставил отдать связку ключей и запер его. Под дулом пистолета лифтер доставил Бейли в цокольный этаж, вручил ему ключ от автомашины и запер за ним ворота. Окольными дорогами Бейли помчался из техасского города в штат Оклахома. Но сильные ливни сделали эти дороги непроезжими, и ему пришлось выехать на автостраду. Вскоре полицейский патруль настиг Бейли, тем более, что у его автомобиля лопнула шина. К началу слушания дела гангстера водворили на место.

В Денвере (штат Колорадо) почти одновременно были схвачены и другие гангстеры: Альберт Бете, Боб Бренди и Джим Кларк. Не хватало только одного Джорджа Келли, но 26 сентября и его постигла та же участь.

Итак, 7 октября, приговор был вынесен. Старый Шэннон и его жена, Джордж и Кэтрин Келли, Альберт Бете и Харви Бейли были приговорены к пожизненному заключению. 10 лет с испытательным сроком получил молодой Армии Шэннон. Все другие, в том числе и те, кто помог похитителям сменить автомашину, были осуждены на пять лет каторжной тюрьмы каждый. Из выкупа удалось найти только 75 тысяч долларов, а 125 тысяч бесследно исчезли.

«Джимены были людьми, твердо верившими в свое дело, в свою миссию. Их можно убить, но нельзя отвлечь от выполнения цели или подкупить».

Леонард Гриббл

О некоторых этапных событиях того времени дает представление официальная хроника:

«Март 1, 1932

Бюро ввело международный обмен данными об отпечатках пальцев со странами-членами Интерпола. Из-за роста напряженности в Европе эта программа была приостановлена в конце 1930-х, и восстановлена много позже Второй мировой войны.

Июнь 22, 1932

Конгресс принял Федеральный Акт о киднэппинге. Акт дал Бюро полномочия расследования похищений на всей территории государства.

Ноябрь 24,1932

Создана Техническая лаборатория, в здании Южной железной дороги на 13-й улице и авеню штата Пенсильвания, Северо-запад, Вашингтон, DC. Лаборатория ФБР, помимо обслуживания потребностей Бюро, оказывает помощь другим федеральным, государственным, местным, и даже иностранным правоохранительным агентствам.

Июль 22, 1934

Джон Герберт Диллинджер, один из наиболее печально известных гангстеров того времени, оказал сопротивление при попытке ареста у кинотеатра в Чикаго, и был застрелен специальными агентами.

Июль 29, 1935

ФБР открыло Национальную школу обучения полиции, предшественник Национальной академии ФБР. Первый набор — 23 полицейских, 12-недельный курс инструкций по научным и практическим методам исполнения законности.

Бесчисленные книги и фоторепортажи, фильмы и телевизионные передачи изображают и рекламируют джи-менов всегда готовыми уничтожить гангстеров, и всегда на долю секунды раньше преступника спускающими курок. Стреляя из всех мыслимых положений, сокрушая все своими могучими кулаками, бьются эти «храбрецы» на киноэкранах, мелькают на страницах печатных изданий, преодолевают громадные трудности и всегда остаются победителями. Точно так же, как в других волнах литературы и кино оказываются неуклюжими, чуть ли не беспомощными толстокожими монстрами, рабами или жертвами своего самомнения и самоуверенности, мало подкрепленных реальной подготовкой и навыками. Особенно высмеивается консерватизм, буквалистская приверженность инструкциям — и пренебрежительное отношение ко всем другим правоохранительным органам и службам.

Впрочем, есть в «розовой» и «черной» волнах и общие черты. Например то, что один джи-мен чуть ли не всегда может положиться на другого, что они работают командой, имя отдельного человека при этом не важно. Так и не все имена людей, занимавшихся, например, делом о похищении Арчила, дошли до нас.

Рэкет

Аль-Капоне можно было упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии фантазии. В 1927 году он решил осуществить одну из своих задумок. Многое из его юношеского опыта «kid Gang» теперь трансформировалось в новых масштабах. Аль-Капоне изобрел «рэкет» — теперь хорошо известный и у нас способ вымогательства денег у владельцев различных фирм.

Еще ранее в Чикаго было немало случаев, когда банды бросали бомбы в прачечные и красильни, выбивали стекла, обливали фасады магазинов серной кислотой, крали белье клиентов, вынуждая предпринимателей платить дань. Теперь же владельцы фирм стали получать предложения: за приличную плату они будут избавлены от бомб и кислоты. Это в их же собственных интересах, а потому им не остается никакой иной альтернативы, как принять «предложение о защите».

Финансовые дела «рэкета» решались на основе принципов акционерного общества, и большая доля попадала в руки Аль-Капоне. Но это было еще не все. Здесь инициатива пошла «снизу»: некий единоличный владелец крупнейшей в Чикаго прачечной предложил Скарфэйсу стать партнером его фирмы. Бизнесмен «не прогадал» — благодаря этому сразу же отпала необходимость в полицейской охране предприятия. Выгоды быстро были оценены и рядом других предпринимателей. Но главным все же для Аль-Капоне была эксплуатация человеческих пороков. Специалисты оценивали в 1928 году обороты Аль-Капоне в сумму свыше 105 миллионов долларов, причем 60 миллионов поступали от торговли алкоголем на «черном рынке», 25 миллионов — от принадлежавших ему казино, где играли в запрещенные азартные игры, 10 миллионов — от публичных домов, и еще 10 — от новых предприятий.

Чем больше обороты, тем сильнее страх за свою жизнь. Аль-Капоне постоянно искал надежного убежища. Начиная с 1927 года, он правил своей «империей» с роскошной, строго охраняемой яхты, стоявшей у небольшого островка Палм, близ Майами, во Флориде.

К тому времени разгул бандитизма в США превратился в серьезную проблему, и помимо полиции, к делу были подключены силы Министерства юстиции — ФБР и налоговое управление. 14 февраля 1929 года, вдень святого Валентина, в Чикаго произошло крупное столкновение нескольких банд, после которого на улице остались лежать шестеро гангстеров. В городе была немедленно проведена большая полицейская операция, в результате которой угодили в тюрьму двенадцать гангстеров, в том числе и трое близких сообщников Аль-Капоне. Хотя их быстро выпустили под залог крупной суммы, это все же послужило тревожным сигналом.

Гангстерские главари попытались еще раз прийти к соглашению. В мае 1929 года они собрались в городе Атлантик-Сити. Переговоры длились три дня и закончились невиданным дотоле документом: четыре самые крупные банды объединились в единый синдикат, в один преступный концерн, — по версии, которой придерживается ФБР до сих пор, тогда и появилось название «Коза ностра», «наше дело» в переводе с сицилийского диалекта. Все прибыли «концерна», преступного сообщества, должны были поступать в общую кассу и делиться по заранее установленному принципу.

Но и этому проекту не была суждена долгая жизнь, и уже вскоре между бандами вновь вспыхнули ожесточенные столкновения.

Создание «Коза ностры» затруднило борьбу с организованной преступностью, или как чаще называют, с мафией, — но не отменило ее. ФБР потребовались большие, в том числе и нетрадиционные на то время усилия, чтобы «добраться» до многих вожаков, до весьма многих «капо» и до очень многих «солдат» — хотя ряды мафии пополнялись едва ли не быстрее, чем редели под ударами конкурентов и противников.

Тридцатилетнего Аль-Капоне теперь не покидала мысль оставить «дело» и удалиться на покой. Невероятное по тем временам богатство давало ему возможность вести роскошную жизнь, из перестрелок он выходил невредимым, а полиция и юстиция его не трогали.

«Успехи» Аль-Капоне неразрывно связаны с обстановкой «диких 20-х годов». Так именуют американские историки период с 1924 года, когда США захлестнула волна преступлений и насилия, превзойдя все, что когда-либо прежде совершал мир концентрированной и организованной преступности. Беспримерны были и цифры, которые приводятся официальной и далеко не полной статистикой: 12 тысяч убийств в одном только 1926 году, причем с тенденцией роста. В 1933 году было зарегистрировано 1 миллион 300 тысяч крупных преступлений, ежедневно совершались нападения на банки. Годом позже было совершено 46 614 разбойных нападений, 190 389 взломов и около 523 тысяч краж. Криминальная статистика доказывает, что в то время в Соединенных Штатах действовало гораздо больше преступников, чем американских солдат в Европе в Первую мировую войну.

Важно отметить, что «сухой закон» во многом только стимул, но не корень явления. Когда в 1933 году закон был отменен, банды, занимавшиеся подпольной торговлей алкоголем, быстро переключились на наркотики.

Не исчерпывает причины явления и указание на типично американское стремление к личной свободе и личному успеху, либерализм. Либерализм любой ценой, либерализм, недостоверный в своем формализме, объяснял лишь периферийные явления тех лет. И это заметно в процессе преследования правоохранителями Аль-Капоне, начиная с 1929 года.

Но об этом чуть позже, а сейчас еще отметим, что обозначенное еще в позапрошлом веке слияние коммерческого и криминального капитала в США становилось все более тесным. Это, в свою очередь, вело к росту политического влияния гангстеров — сначала в местном, а затем и в федеральном масштабе. Это накладывало, временами, весьма причудливый отпечаток на деятельность Бюро. В этом плане интересно понаблюдать, что и как делало сформированное Гувером ФБР для борьбы с преступностью в «дикие 20-е годы».

«Если однажды попадешь в тяжелое положение и придется сесть в тюрьму, пусть тебя отправят в Атланту» — этот совет потихоньку давали даже в самих правительственных кругах Вашингтона, ибо повсюду ходили прямо-таки фантастические слухи о привольном житье в этой федеральной тюрьме, находящейся в штате Джорджия.

Только что назначенный генеральный прокурор США поручил ФБР проверить, так ли это. 1 октября 1924 года группа оперативных агентов прибыла в Атланту и в течение нескольких дней установила, что слухи об условиях в этой тюрьме были скорее преуменьшенными, нежели преувеличенными. Так, в почтовом отделении тюрьмы хозяйничал старый знакомый джи-менов Грэдди Уэбб, который за несколько ограблений почт должен был отсидеть 25 лет. Он считался начальником почты тюрьмы, ему помогали сведущие мастера своего дела, тоже осужденные за ограбления почтовых отделений. Если заключенному не хватало тюремного харча, он мог питаться в ресторане одного из городских отелей, посещал который в тюремной робе или в цивильном костюме — как ему угодно. В саду виллы, в которой жил начальник тюрьмы, на полную катушку шла игра в покер, и ставки достигали 50 долларов. Те, кого такое времяпрепровождение не удовлетворяло, посещали по вечерам бары или другие увеселительные заведения либо приглашали друзей из других камер повеселиться и выпить. Каждый мог обставить свою камеру по собственному вкусу, — конечно, при условии, что у него достаточно наличных денег. Разумеется, и другие удобства предоставлялись не бесплатно и распределялись отнюдь не в соответствии с принципом справедливости. За хорошую жизнь надо было платить, и многие заключенные были в состоянии это делать. Директор тюрьмы Уорден А. Сартейн получал от каждого привилегированного «гостя» от 100 до 5000 долларов в месяц. Кое-какие «куски» доставались и другим служащим тюрьмы, и даже тюремному священнику. Он, кстати, передал агентам ФБР признания исповедующихся. Сартейн и его коррумпированные сообщники все отрицали, но исповедь дело иное — он поведал преподобному обо всех своих грехах.

«Небольшие суммы, примерно сто долларов в месяц, — рассказал он, — давали заключенным весьма немного, самое большее — койку поудобнее или некоторое послабление в работе. А тем, кто хотел обедать вне тюрьмы, играть в покер и танцевать, приходилось выложить 2500 долларов». За одноразовый вклад в этом размере заключенный Несли Татен получил работу шофера тюремного врача. После этого он редко находился в камере, большей частью был в пути.

Развеселая жизнь в Атланте кончилась тем, что директору Сартейну самому пришлось провести в ней 18 месяцев, но уже в качестве заключенного № 24207. Некоторые служащие тюрьмы были приговорены к одному году и одному дню отсидки, остальных участников аферы оправдали. Возбужденное против священника дело закончилось безрезультатно, так как вмешался епископ и быстренько перевел служителя божьего в другое богоугодное заведение.

В других, намного более тяжелых случаях, когда итогом операций становилось несколько десятков мертвых и сотни раненых с обеих сторон, ФБР действовала менее успешно.

В 1925 году сосредоточенный удар ФБР направлялся на Цинциннати, где было выявлено сращивание уголовников, занимающихся контрабандной торговлей алкоголем и наркотиками с полицейскими чиновниками; операция закончилась осуждением двадцати двух уголовных преступников — но сорок восемь других обвиненных были судом оправданы.

ФБР действительно начало серьезные акции по борьбе с организованной преступностью. К Аль-Капоне в Чикаго пока не рискнули подступиться, поскольку «федеральные законы, которые поручалось защищать ФБР, Капоне не нарушал». Если бы Бюро предприняло меры против Скарфэйса, оно само могло оказаться в опасности столкнуться с федеральным законом, так как Капоне торговал алкоголем, что, хотя и было запрещено, однако не ограничивалось только Иллинойсом, но и вторгалось в другие федеральные штаты. Существовали прецеденты (а это крайне важно в американской юриспруденции), когда те или иные ограничения на бизнес оспаривались вне зависимости оттого, полностью ли был легитимным сам бизнес. Существовал «Закон об антитрестовской деятельности», который среди прочего «запрещал любое воспрепятствование торговли между штатами»; закон есть закон — и ФБР не стало предпринимать ничего, чтобы не нарушать его. Но это вовсе не означало, что крупнейший гангстер выпал из поля зрения Бюро.

В 1929 году ФБР выдвинуло Аль-Капоне претензию. Речь шла не о множестве убийств — эти «дела» были давно известны, но доказательной базы для судебного преследования получить не удавалось. Обвинения против гангстерского босса были куда невиннее. В начале года в Чикаго по жалобе федерального правительства должен был состояться процесс, на который вызывался в качестве свидетеля и Аль-Капоне. Однако Скарфэйс не явился. Вместо себя он прислал справку от врача, что пациенту Аль-Капоне, больному воспалением легких, предписан больничный режим, и он является нетранспортабельным. Агенты ФБР документально установили, что «тяжелобольной» посещал в это время скачки в солнечной Флориде, прогуливался на своей яхте у берегов Майами, летал на Багамские острова и посещал увеселительные заведения в других местах. Так появился пункт № 1 обвинения против супергангстера — неуважение к суду.

Затем Аль-Капоне поехал на совещание гангстерских боссов в Атлантик-Сити и провел еще день на море с одним из своих «горилл». 16 мая он возвращался в Чикаго. По дороге, в Филадельфии, неожиданно отказал мотор автомашины и пришлось искать мастерскую для ремонта. У городского кинотеатра Аль-Капоне попал в устроенную полицией проверку документов. Усердные «копы» обыскали его и обнаружили револьвер в элегантной кожаной кобуре.

— Эго — мое личное оружие, — развязно объяснил Капоне, — а вот и разрешение на него.

— Но разрешение выдано в Чикаго, и в штате Пенсильвания оно недействительно. Вы арестованы, мистер, за незаконное ношение оружия!

Все произошло очень быстро, через 17 часов процесс был закончен, и Аль-Капоне на целый год стал заключенным тюрьмы Холмсберг. Организация его пока что в основном продолжала действовать без помех.

В тюрьме Скарфэйс первый раз в жизни почувствовал себя свободным и раскованным. «За все долгие годы моей службы мне никогда еще не приходилось видеть более покладистого, веселого и услужливого арестанта. Он идеальный заключенный», — вспоминал впоследствии тюремный врач.

Всеобщее удивление, вызванное тактикой Аль-Капоне, стремившегося к возможно скорейшему окончанию процесса и немедленному оглашению приговора, рассеялось, когда мэр Филадельфии заявил представителям прессы: «По донесениям, которые я имею, Аль-Капоне после совещания со своими соперниками ощущал грозящую ему смертельную опасность. Он скрывался от одной банды, которая хотела его убить. Поэтому совещание и состоялось в Атлантик-Сити, а не в Чикаго. Если бы он не был заинтересован в том, чтобы попасть в тюрьму, он бы боролся на суде до последнего». Итак, пунктом № 2 обвинения стало незаконное ношение огнестрельного оружия, хотя «отдых» за тюремными стенами, похоже, действительно не противоречил желаниям Аль-Капоне.

Зато совсем не по вкусу гангстеру пришелся пункт № 3 обвинения — уклонение от уплаты налогов. Это был «нетрадиционный» ход ФБР и работающего в связке с джи-менами налогового департамента. В самом деле, получалось так, что с 1924 года Аль-Капоне приобрел огромное состояние, но не уплатил с него ни единого цента налогов. И вот против него было выдвинуто примечательное обвинение в том, что он не сообщал государству о своих преступлениях и прибыли, полученной от них, а посему оно не имело возможности взимать с него подоходный налог.

Само собой разумеется, расследование по данному пункту было непростым, ибо гангстер сделал все возможное для сокрытия своих прибылей. Ревизоры мучились целых два года, а итог был не так внушителен. Доказать удалось лишь то, что за период с 1924 по 1929 год доходы Аль-Капоне составили не менее одного миллиона, что означало неуплату налогов в сумме около 185 тысяч долларов. Аль-Капоне тратил свои деньги в открытую, и можно было считать, что в действительности речь шла о гораздо большей, многомиллионной сумме. Противоречие между своими официально установленными доходами и фактическими расходами Аль-Капоне объяснил с подкупающей наивностью: «Один миллион — из собственного кармана, а остальные одолжил». Поскольку обратное доказать не удалось, засчитали только один миллион. На суде в Чикаго установили: за период с 1925 по 1927 год подоходный налог не уплачен, а за 1928—1929 годы нет сведений о доходах. За все вместе Аль-Капоне приговорили к десяти годам тюрьмы и 50 тысячам долларов денежного штрафа. Приговор был вынесен 24 октября 1931 года, и апелляционные инстанции, вплоть до Верховного суда США, утвердили его.

Первые два года Аль-Капоне провел в федеральной тюрьме в Атланте, веселые времена в которой, однако, уже миновали. Затем его перевели в более надежную с точки зрения предотвращения побега тюрьму. Находилась она на скалистом острове Алькатрас, расположенном около Сан-Франциско. После семи лет и шести месяцев заключения тюремные врачи поставили диагноз, что Аль-Капоне неизлечимо болен в результате запущенного сифилиса. В ноябре 1939 года его досрочно выпустили из тюрьмы. Он поселился на своей тщательно охраняемой вилле во Флориде, где и умер в январе 1947 года.

После исчезновения Аль-Капоне с чикагской сцены его преемником стал Энтони Аккардо. Под его эгидой начал гангстерскую карьеру человек, чье имя впоследствии стало известно всему миру в связи с убийством президента Кеннеди, — Джек Руби.

Примерно к 1930 году приобрел свою теперешнюю структуру крупнейший преступный синдикат Соединенных Штатов — «Коза костра».

Создание его началось в 90-х годах XIX века, когда сицилийская мафия переключилась на США. Окруженное тайной и легендами братство, которое является, пожалуй, самой старой формой организованной преступности, нашло в Новом Свете благодатную почву для своего процветания.

Мафиози впервые привлекли к себе внимание, когда в Новом Орлеане и других городах Америки были найдены трупы членов этой организации, казненных по приговору тайного суда — за «предательство». На всех убитых был знак — разрез от уха до уха. Полиция тогда не сумела расследовать до конца ни один из этих случаев, ибо высший закон мафии — молчание.

Банды мафиози утвердились во многих городах Соединенных Штатов, прежде всего в Новом Орлеане, а затем на Северо-Восточном побережье. Между ними шла ожесточенная борьба. Лидер одной из сильных группировок Сальваторе Маранцано выдвинул план объединения всех этих групп чисто американским способом — в один «синдикат». Но осуществить свой план он не успел. Его злейшие конкуренты в борьбе за верховенство, Лаки Лучано и Вито Дженовезе, 10 сентября 1931 года убили Маранцано и 40· его ближайших сообщников.

Массовая резня среди мафиози вызвала шок по всей стране от Атлантики до Тихого океана. Но путь к господству Дженовезе и Лучано, который затем стал играть первую скрипку в организованной преступности, был открыт. Вскоре 24 преступные банды, носившие невинное название «семей», объединились в «синдикат» «Коза ностра». Некоторые из них были уже представлены на совещании гангстеров в Атлантик-Сити и там выработали директивные принципы объединения. В числе этих 24 организаций были в основном выходцы из Италии, а также евреи и ирландцы.

Во главе каждой «семьи» стоял «капо». Этот босс имел ас-систентов-помощников, которых называли «саттокапос». Они командовали «солдатами» — рядовыми гангстерами. Структура и дисциплинарные предписания «синдиката» ориентировались на образец — армию США, и на некоторые характерные черты сицилийской мафии.

В «Кодексе поведения» («Code of Condukt») сообщались подробности. Правило № 1: «Тот, кто нарушит кодекс, теряет свою голову. Тот, кто не умеет молчать, должен умереть». Этот древний закон оказался необычайно действенным. Тысячи убийств по приговору тайного судилища (фемы) защищали «Коза ностра» от разоблачений и не позволяли расследовать ее дела.

С возникновением «синдиката» закончился тот процесс преобразования американского преступного мира, который был начат еще при Аль-Капоне. Теперь место бицепсов занял рассудок, обогащенный опытом, полученным в процессе борьбы с «сухим законом», и это стало дополнительным залогом успеха бандитов. Гангстерские боссы уже не пачкали рук сами: оплаченные субъекты делали за них «мелкую» и «грязную» работу. Сами же они вели свое большое «дело» в стиле солидных предпринимателей и, разумеется, исправно платили налоги со своих доходов.

«Единственная разница между мной и директором с Уоллстрита, — заявил однажды Лаки Лучано, — в том, что я занимаюсь не нефтью, а другими вещами». И внешне этот глава «синдиката» тоже демонстрировал отличие от времен Аль-Капоне: человек в модной сорочке с белым воротничком; отсюда, как считают некоторые исследователи, первоначально и пошло выражение «преступник в белом воротничке», хотя сейчас это определение обычно относят к преступлениям в банковской сфере и профессиональному мошенничеству в деловом мире.

Ведущую роль в организованной на коммерческих началах преступности вскоре стала играть торговля наркотиками. Хотя пресечение ее и входило в компетенцию федеральных властей, однако первоначально работа была поручена не ФБР, а специальным органам — «полиции по борьбе с наркотиками» и «таможенной полиции», которые подчинялись Министерству финансов США.

Наиболее щедрыми источниками доходов «синдиката» стали запрещенные азартные игры и денежные пари. Они были разрешены только в штате Невада. Здесь «Коза ностра» действовала легально; вскоре она стала главным акционером всех игорных домов Лас-Вегаса. При терпимости местных законов, нажитые миллионы вкладывались в качестве капитала в различные легальные предприятия. Таким образом «синдикат» приобрел огромную экономическую силу, а заодно и политическую власть, теперь его даже называют вторым правительством США.

На самом первом этапе борьбы правоохранительных органов с мафией, ФБР участие принимало явно недостаточное; в принципе, до того времени Бюро представляло собой ведомство прежде всего политического сыска, и для «принятия» на себя этого направления деятельности требовало не только указания Минюста и изменения нормативной базы, но и организационных мероприятий, привлечения новых кадров и так далее. Но необходимость осознавалась и назревала; местные власти время от времени наносили мафиозным организациям удары, но в целом не справлялись с проблемой, которая отчетливо приобретала федеральный характер.

В середине 30-х годов все мелкие и средние предприятия Нью-Йорка находились под контролем «синдиката». Возглавлял нью-йоркский синдикат Сальваторе Лучано, прозванный своим партнером и другом Меиром Лански «Лаки» — везунчик, счастливчик, после того как Лучано выжил, израненный во время покушения «конкурентов по бизнесу».

Правоохранительные органы взялись за Лаки всерьез — прокурор Томас Э. Дьюи решил отдать Лучано под суд.

Дьюи, позднее ставший губернатором Нью-Йорка и политическим противником Делано Рузвельта, констатировал лишь следствие, не вскрывая общественных причин, когда писал: «В настоящее время в Нью-Йорке едва ли существует такая деловая отрасль, которая бы не платила дань преступному миру. Поэтому к цене за каждую булку, за каждую курицу, за все продовольственные товары добавляется определенный процент, выплачиваемый потребителем. Один крупный универмаг недавно отказался заплатить дань. Последствия не замедлили сказаться: служащие универмага по пути в магазин становились жертвами таинственных нападений, в торговых залах необъяснимым образом возникали пожары и происходили взрывы. Обязаны платить дань рэкету и все строительные фирмы. Они заранее включают эти суммы в цену. Гость, съедающий в нью-йоркском отеле или ресторане свиную отбивную, вместе с ее ценой платит и выкуп за то, что во время трапезы рядом с его столом не взорвется какая-нибудь вонючая бомба. Полиция до сих пор проявляла полное бессилие. К тому же, многие полицейские органы и не испытывают никакого желания выступать против рэкета, ведь множество политиков всеми силами препятствуют таким расследованиям».

Дьюи выдвинул обвинение против Лучано. Но инкриминировалась не вся совокупность его преступлений, а только «рэкет» в области проституции, который в одном лишь 1935 году принес ему от нью-йоркских представительниц древнейшей профессии 20 миллионов долларов. Одна из «рабынь», вовлеченная в профессиональную проституцию, Нэнси Пресснер, дала показания против Лаки, и в ходе ряда операций была раскрыта сеть более чем из ста публичных домов. После процесса Лучано очутился за решеткой. Он получил 50 лет. Но «Коза ностра» осталась практически нетронутой и продолжала действовать дальше, — точно так же, как и сам Лаки, который, как показали последующие годы, всерьез еще не лишился своей власти.

 

ГАНГСТЕРЫ, НЕ ВХОДЯЩИЕ В «КОЗА НОСТРА

»

. КАРЬЕРА ДИЛЛИНДЖЕРА

Джон Герберт Диллинджер начал свою гангстерскую карьеру как мелкий грабитель — с налетов на одиноко стоящие бензозаправочные станции. Неудачное ограбление привело его на восемь лет за решетку. В мае 1933 года он был условно выпущен из тюрьмы штата Индиана, после того как обещал в будущем никогда не вступать в конфликт с законом. Выйдя на свободу, Диллинджер сколотил «готовую стрелять» банду, которая с сентября 1933 по июль 1934 года грабила на Среднем Западе один банк за другим. Оружие банды было по большей части из полицейских арсеналов — добыча от трех нападений на полицейские участки. Крупнейший «улов» банда Диллинджера получила в январе 1934 года в Ист-Чикаго: она похитила 300 тысяч долларов. При этом был убит очередью из автомата патрульный полицейский, как раз совершавший обход банка.

В один из первых майских дней 1934 года Дж. Эдгар Гувер вызвал в свой кабинет джи-мена Сэмюэла П. Коули.

Собственно говоря, этот 34-летний агент всей своей предыдущей жизнью вовсе не был подготовлен для той тактики, которую он теперь должен был продемонстрировать в качестве образца. Ряд лет он разъезжал по стране как проповедник-миссионер мормонской церкви, затем закончил юридический факультет, некоторое время занимался адвокатской практикой и, в конце концов, оказался в ФБР. Но Гувер знал, почему он поручает намеченное дело именно этому внешне неуклюжему бывшему проповеднику, о котором, между прочим, говорили, что он лучший снайпер во всем ФБР.

— Вчера на совещании у генерального прокурора Штатов было решено принять особые меры против Джона Диллинджера. С этого дня он «государственный враг номер один». Мы должны справиться с ним, чего бы это ни стоило. Операцию против Диллинджера возглавите вы. Идите по любому следу! Задерживайте всех лиц, которые хоть как-то были связаны с бандой. Лучше всего, разумеется, живыми, но важнее всего, чтобы эти люди вообще были обезврежены. Вам дается полное право применять огнестрельное оружие. Я ожидаю, что вы будете действовать беспощадно. Кстати, дело это стоящее. За голову Диллинджера, живого или мертвого, назначена награда в десять тысяч долларов!

— Можете полностью на меня положиться! — ответил джи-мен Коули.

Его ближайшим помощником стал Мелвин Парвис, начальник отделения ФБР в Чикаго. В последующие недели оба специальных агента, и другие члены их оперативной группы, продемонстрировали образец действий джи-менов на будущее, и дали еще один повод для восхваления агентов ФБР в многочисленных фильмах и книгах, — причем в тех, где облик их определялся не столько детективными способностями, сколько беспощадностью. Лучшим из агентов ФБР считался тот, кто быстрее других нажимает на спуск «пушки».

«Совершенно новый тип полицейского», — писал английский криминолог Леонард Гриббл о джи-менах, начавших действовать в 1934 году.

«Дело Диллинджера» положило начало «жестокой волне». Обучением агентов ФБР, прежде всего меткой стрельбе, занимались специалисты армии и флота. Затем конгресс принял закон, разрешавший агентам ФБР постоянно носить огнестрельное оружие и при первой необходимости пускать его в ход. Теперь надлежало применить новую тактику.

Полиция Индианы тщетно разыскивала Диллинджера и его сообщников: главарь банды вместе с тремя самыми близкими компаньонами, Кларком, Маклеем и Пирпонтом, отбыл во Флориду, отдохнуть. Через неделю они перебрались в город Тусон, неподалеку от мексиканской границы, и поселились в роскошном «Гранд-отеле». В первый же вечер «джентльмены» напились в стельку. А несколько часов спустя ночной город был разбужен сигналом пожара. Пламя грозило перекинуться с соседнего дома на отель, поэтому пришлось срочно эвакуировать из него всех проживающих. Администрация попросила полицию убрать из отеля упившихся до полного бесчувствия четверых гостей. Поскольку фотографии Диллинджера были опубликованы в газетах, у полицейских не было сомнения, что лежавший перед ними поперек постели мужчина — не кто иной, как самый опасный враг Америки. Зная, чего можно ждать от такого человека, полицейские запросили подкрепления. В отель поспешил явиться и шериф Тусона. Диллинджер и трое его сообщников, еще не идентифицированные, были доставлены в полицейскую тюрьму.

Заинтересованные штаты немедленно потребовали их выдачи. Кларка, Маклея и Пирпонта отправили в Огайо, чтобы привлечь их там к ответу за убийство шерифа. Джона Диллинджера на самолете доставили в Индиану и изолировали в тюрьме Краун-Пойнт. Чтобы он не сбежал, его посадили в камеру смертников. Окружной судья уже готовил обвинение, процесс должен был начаться в ближайшие дни. Но 3 марта 1934 года произошло невероятное: Джон Диллинджер все-таки сбежал. Каким образом ему это удалось? В ходу были различные версии: с помощью деревянного пистолета, который он якобы вырезал бритвенным лезвием из тюремной табуретки, чтобы запугать тюремщика, или макета автомата, или даже настоящего автомата, который ему якобы тайно переправили в тюрьму. Так или иначе, он заставил тюремного охранника открыть ему дверь камеры, схватил два автомата, угнал автомашину шерифа и скрылся из Краун-Пойнта.

Диллинджер поехал по автостраде, ведущей на запад, достиг границы штата и помчался в соседний Иллинойс. Со второй половины дня 3 марта 1934 года, когда он пересек границу Иллинойса, дальнейшее его преследование автоматически переходило в ведение ФБР, стало «делом федерального значения», так как подпадало под действие специального закона, принятого конгрессом еще в 1919 году, — «переброска краденого автомобиля из одного штата в другой».

Через несколько дней после побега Диллинджер случайно чуть было не угодил в ловушку.

…Ясным весенним мартовским утром в местном полицейском участке небольшого городка Сен Пол появилась возбужденная женщина.

— Помогите мне, у меня живут гангстеры. Не люди ли это Диллинджера, о которых столько ужасов рассказывают в газетах?

Затем хлынул такой поток слов, что дежурный сержант должен был прервать его.

— Помедленнее, пожалуйста, и по порядку. Почему Вы считаете, что в вашем жилище находятся гангстеры?

— Не в моем жилище, а в пансионе. Моя фамилия Смит. Я содержу дом с небольшими благоустроенными квартирами на Линкольн-плейс.

— Это может быть не Диллинджер, — возразил сержант. — Для Вашего успокоения покажу-ка Вам, как выглядит этот гангстер.

Полицейский развернул объявление о разыскиваемом лице и передал его через стол женщине.

— Вот он, Диллинджер.

— Боже мой, это он, это Диллинджер, — прошептала чуть слышно женщина и стала мертвенно бледной. — Я его выдала. Теперь он мне отомстит. И чем я это несчастье заслужила, что он именно у меня должен был поселиться? Как нарочно. Этот ужасный Диллинджер…

Прочтя объявление, женщина идентифицировала еще и спутницу Диллинджера — Ивлин Фрешетт, бывшую «герл» из ревю и теперешнюю возлюбленную гангстера, и еще одного члена банды, Гомера ван Метера.

Местная полиция Сен Пола оцепила пансион.

Диллинджер заметил начало акции переодетых полицейских. В пансионе как раз находились ван Метер и Ивлин.

— Быки появились, — крикнул им Диллинджер.

Он и ван Метер успели взять с собой пистолеты-пулеметы и другое оружие. Но оставили пуленепробиваемые жилеты. Дил-линджер осторожно пролез через слуховое окно, за ним проследовали Ивлин и ван Метер. Когда их заметили со стороны улицы, гангстеры показали, что с ними шутки плохи. Очереди из пистолетов-пулеметов усеяли пулями мостовую. Этого предупреждения было достаточно для того, чтобы Диллинджер и его спутники смогли уйти по крышам.

Вскоре Диллинджер произвел налет на полицейский участок в Уорсо (штат Индиана), испробовал на месте пуленепробиваемые жилеты, забрал подходящее оружие и пополнил запас боеприпасов. Агенты ФБР, которым было поручено найти следы банды, прибыли ровно на час позже.

Тем временем фотографии Диллинджера и его сообщников стали известны почти каждому американцу. В апреле 1934 года ФБР получило информацию, что члены банды скрываются в Литл-Богемии в штате Висконсин — курорте на канадской границе. В качестве укрытия банда избрала одинокую ферму в труднопроходимой местности. Проехать туда на автомашине было почти невозможно, но агенты сумели найти дорогу. Сторожевые псы на ферме при приближении джи-менов подняли отчаянный лай. Под прикрытием заградительного огня нескольких автоматов банда успела скрыться в непроходимых болотах. Лестер Гиллис Нельсон, самый молодой и самый коварный член банды, прозванный за свой ребячливый вид «Детское личико», захотел устроить «большое шоу»: он остался на ферме и, подпустив агентов поближе, дал очередь из автомата. Агент ФБР Картер Баум был убит, а другой джи-мен и один полицейский тяжело ранены.

Итак, на счету банды Диллинджера был уже десяток убийств, когда Гувер отдал приказ о беспощадной охоте на нее. При этом поплатились жизнью немало граждан, имевших несчастье внешне быть похожими на Диллинджера или на кого-нибудь из его банды. Осторожные неофициальные подсчеты свидетельствуют, что было убито, не менее 30 ни в чем не повинных людей.

Тем временем, чувствуя, что рано или поздно он попадется готовым в любую минуту стрелять агентам ФБР, гангстер решил изменить свою внешность. Диллинджер нашел двух врачей, доктора Вильгельма Леснера и доктора Гарольда Кассиди, которым была запрещена профессиональная деятельность; они за 5 тысяч долларов согласились сделать ему пластическую операцию лица. 27 мая 1934 года врачи прооперировали Дил-линджера в одной чикагской квартире, всего в нескольких кварталах от местного отделения ФБР. Квартира принадлежала бывшему подпольному торговцу алкоголем, который предоставил ее для этой цели за 40 долларов в день. Хирурги попытались укоротить и расширить лицо Диллинджера. Операция могла оборвать путь гангстера — оказалось, что его организм не переносил наркоза. Несколько часов шла настоящая борьба врачей за его жизнь.

Когда Диллинджер взглянул на себя в зеркало впервые после операции, он был страшно разочарован: он нашел себя чрезмерно старым на вид. Крайне разгневанный, он схватил пистолет-пулемет, однако врачам удалось его успокоить, и вскоре началась вторая часть операции. Кислотой были обработаны капиллярные линии на кончиках пальцев. Эта затея оказалась, конечно же, бесполезной, — кончики пальцев лишь на время стали гладкими.

Операция на несколько недель вывела преступника из строя, но уже в конце июня он и его банда снова были на «боевом посту». Действуя по принципу, что вызывающая наглость вернее всего ведет к успеху, Диллинджер специально выбрал для своего нового преступления такое место, которое находилось в центре района его предшествующих преступлений. Его люди очистили сейфы банка Саут-Венда в северной Индиане — недалеко от Ист-Чикаго.

ФБР пришло в смятение. Гувер был вне себя от ярости. Он публично обзывал Диллинджера «трусливой крысой», но гангстер передал ему, что этот комплимент, полученный от «бульдога», его просто рассмешил. Гангстеры освободили из техасской тюрьмы парочку преступников, ожидавших казни… На помощь ФБР снова пришла случайность. И снова это оказалась внимательная хозяйка пансиона.

Вечером 21 июля 1934 года джи-мен Мелвин Парвис находился в своем кабинете в чикагском отделении ФБР, когда в комнату вошла брюнетка лет сорока.

— Я выдам вам Диллинджера, если мы с вами договоримся, — заявила она.

Затем она рассказала, что зовут ее Анна Кумпанс, в 1914 году она эмигрировала из Румынии в США и с тех пор зовется Анна Сейдж. Сейчас у нее возникли трудности с иммиграционными властями и ее хотят выслать как нежелательную иностранку. А причина пустяковая: иногда сдавала комнаты на час. Но ее дом вовсе не какой-нибудь бордель. Если ФБР поможет ей остаться в Штатах, тогда, пожалуй, с делом Диллинджера можно быстро покончить. И, наконец, она хочет получить вознаграждение, так как она раньше время от времени принимала у себя Диллинджера. Однако все это давно миновало, и Джон заимел тем временем множество других подружек, с которыми развлекался. В конце концов, вознаграждение назначено, а 10 тысяч долларов были бы ей сейчас очень кстати.

— Завтра вечером Джон, его новая подружка Полли Гамильтон и я собираемся пойти в кино — или в «Марбро», или в «Биограф». Об этом я вам еще сообщу. Там вы и сможете его сцапать. Я надену красное платье, потому что без меня вам его не узнать. Теперь у Джона лицо совсем другое.

Парвис пообещал вступиться за желания своей посетительницы, затем немедленно проинформировал Коули и Гувера. Была срочно сформирована оперативная группа, получившая последнюю инструкцию лично от самого шефа ФБР.

— …Каждому из вас дано право делать все, что необходимо. Лишь одно требование является безусловным: с Диллиндже-ром надо покончить.

Оба кинотеатра находились в районах, которые можно было «герметически закрыть». Но Гувер не хотел рисковать, чтобы избежать возможного позора для ФБР, а.тем самым и для себя самого. При этом сознательно упускался шанс получить от взятого живым Диллинджера сведения об остальных гангстерах из его банды и о других преступлениях.

22 июля Мелвин Парвис с напряжением ждал, даст ли о себе знать, как было условлено, Анна Кумпанс. Около 18 часов зазвонил телефон: «Мы идем в «Биограф», на первый вечерний сеанс».

Агенты ФБР решили дождаться конца сеанса. В «Биографе» шел фильм о гангстерах «Манхэттэнская мелодрама», в котором главную роль играл Кларк Гейбл, так что приток публики был большой. Около двадцати одного часа прозвучали последние выстрелы на экране, сотни людей устремились к выходу. Сидевшие в публике джи-мены незаметно подобрались к выходившей троице. Как и было заранее договорено, «дама в красном» уронила носовой платок, отстав на несколько шагов. Диллинджер явно почувствовал неладное. Он вдруг оттолкнул свою спутницу Полли и бросился бежать, но угодил как раз под очередь автомата Коули. Агенты со всех сторон начали стрелять в Диллинджера, и только чудом остальные посетители не были ранены или убиты. Гангстер попытался вытащить свой револьвер, но рухнул на пол. Позже в его теле насчитали 28 пуль. «Государственный враг № 1» был мертв.

Последствия смерти Диллинджера были разного рода. Сэм Коули получил повышение — стал инспектором. Мэл Парвис, как уже говорилось выше, не внял любовным устремлениям Гувера, попал в опалу, вскоре вышел в отставку и фактически «испарился» из официальной истории ФБР.

Сэм Коули продолжал преследование остатков банды, которую теперь возглавлял Нельсон — «Детское личико». Вскоре в яростной перестрелке были убиты два агента ФБР и «Детское личико». Никто из оставшейся банды не обладал качествами своего шефа, и все оказались под обстрелом джи-менов и «копов». Одни были арестованы, другие застрелены. Гомера ван Метера сразил град пуль полицейских Сент-Луиса.

Из обещанного вознаграждения пять тысяч долларов досталось Анне Кумпанс, другая половина была разделена между снайперами. Дело о предоставлении гражданства Анне Кумпанс длилось долго и закончилось в 1936 году тем, что ее выслали в Румынию.

В США возникла легенда о Диллинджере — последние отголоски ее ощущались более полувека спустя, когда на экраны вышел динамичный боевик, в котором по воле авторов скрещивались жизненные пути Аль-Капоне и Диллинджера.

 

ИНДЕЙЦЫ

После того, как Уолтер Рейли основал на североамериканской земле первую английскую колонию и назвал ее Вирджиния, белые развернули по отношению к коренному населению, индейцам, фактический геноцид. Число аборигенов Северной Америки, которые за эти столетия были убиты, погибли от вынужденного голода или эпидемий, составляет многие миллионы. Индейцы стали жертвами геноцида и — впервые в истории, — подопытными объектами применения бактериологического оружия. Так, в 1763 году под предлогом заботы о «туземцах» различным индейским племенам были розданы зараженные одеяла, вызвавшие смертельные эпидемии. Причем все это возводилось в ранг официальной государственной доктрины и даже прославлялось. После Гражданской войны истребительные акции против индейцев достигли своей кульминации. Грандиозным массовым убийством, совершенным в 1890 году в Вундед Ни Крик (штат Южная Дакота), когда кавалерийский полк истребил многие сотни беззащитных мужчин, женщин и детей, было сломлено последнее более или менее значительное сопротивление «краснокожих».

Наряду с открытыми убийствами применялись и другие методы. Один конгрессмен заявил: «Каждый убитый бизон означает, что одним индейцем стало меньше!» Охотники на бизонов начали истреблять стада. С 1871 по 1874 год они застрелили 3 698 820 бизонов, причем большинство туш были брошены в прериях и сгнили. Через десять лет дошла очередь и до стад на Севере. По некоторым оценкам, в 1881 году в США на воле оставалось менее 100 бизонов. Тем самым была предрешена и судьба индейских племен, поскольку уничтожили их продовольственную базу. Та эпоха породила своих «героев», которые и по сей день официально причисляются к идолам американской истории. Один из известнейших истребителей бизонов, полковник Уильям Ф. Коуди, за бессмысленное убийство 3000 животных получил почетную кличку Буффало-Билл. Когда другой охотник на бизонов, некий Билли Комстоке, захотел оспорить у него этот титул, они заключили пари. Коуди выиграл, убив за несколько часов 69 бизонов, между тем как его соперник — всего 48. За это Коуди торжественно провозгласили «первым во всех прериях истребителем бизонов».

А вот характерная история из девятнадцатого века, плавно перешедшая в век двадцатый, — и завершенная вмешательством ФБР.

…Ранчо «Силвермун» отнюдь не относилось к самым крупным в Техасе. Луга его почти все выгорели, поля были не слишком плодородны, пара домишек имела жалкий вид, а несколько быков и коров с тавром в виде полумесяца давали мало дохода. Поэтому в сравнении со своими соседями, имевшими внушительные стада, владелец ранчо Хейл был не очень-то богат. Если тишина здесь вообще когда-либо нарушалась, то виной тому являлись ковбои Хейла. Правда, попытки ночью угнать чужой скот с других ранчо им редко удавались: соседи были настороже. Но кольт легко вытаскивался из кобуры, и для проезжих эта местность становилась все опаснее, поскольку их наличные деньги были призваны пополнять бюджет Хейла.

Во всех налетах участвовал и сын хозяина ранчо Уильям К. Хейл, по прозвищу Билл. Он любил этот способ приобретения денег и жалел лишь, что число проезжих так невелико.

Однажды летом 1899 года Билл с восемью долларами в кармане — больше в хижине отца он найти не смог — и провиантом на два дня вскочил в седло и навсегда покинул родное ранчо. На поясе у него висели два кольта. Так начал свою карьеру убийцы один из самых крупных преступников, какого когда-либо знали южные штаты, и у которого за три с лишним десятилетия не упал ни один волос с головы.

Билл Хейл скакал на север. Как он слышал, где-то в Оклахоме есть сказочный район: в нем хозяйничают банды, о богатстве которых ходят легенды. Билл неделями не слезал с седла, пока, наконец, не достиг желанного места. Горы графства Осейдж, дикая, изрезанная каньонами местность на территории индейской резервации. Ущелья и возвышенности служили бандам надежным укрытием. Отсюда белые разбойники предпринимали набеги. Преследователи лишь изредка решались отправиться в горы Осейдж: шансы вернуться назад живыми были крайне малы.

Белые преступники сознательно распространяли слухи, будто пропавшие стали жертвами «краснокожих». Точно так же индейцам приписывались и все те многочисленные разбойничьи нападения, после которых неопознанные преступники исчезали за границей резервации.

Билл Хейл сумел присоединиться к одной из банд, но его надежды быстро разбогатеть не сбылись; напротив, жизнь в палатке или в тесной пещере была куда менее комфортабельна, чем прежде в родной хижине. Хейла преследовала мысль, как бы поскорее разбогатеть. Тогда он нарушил неписаный закон этого края, своего рода гражданский мир между бандитами и индейцами. Бандиты не трогали индейцев — у них все равно нечего было взять, — а те, в свою очередь, терпели их выходки. Однако Билл Хейл стал грабить и индейцев. И когда кто-нибудь из них жаловался, что у него исчез скот, то наверняка можно было встретить в другом районе Хейла, продающего свежую говядину. Он с большой ловкостью отводил от себя подозрения, и постепенно почти полностью переключился на торговлю, которая приносила ему больше дохода и была безопаснее, чем разбой. Но Хейл все еще не нашел свой счастливый случай.

Однажды утром Билл неторопливо оседлал коня и спустился с гор в индейский лагерь, чтобы потребовать деньги, которые он одолжил одному своему клиенту.

Еще издали он услышал монотонные жалобные причитания: оказалось, должник его, старый индеец, умер. Хейл, пробормотав несколько слов сочувствия, кратчайшим путем поскакал в небольшой городок Фэрфакс. Там он пожаловался адвокату, что у него с умершим индейцем якобы были крупные дела, и тот остался должен крупную сумму. Через несколько дней родственникам индейца был вручен иск: мистер Уильям К. Хейл претендует на все имущество умершего, на его пастбища, рогатый скот и личную собственность, но и этим задолженность еще отнюдь не покрывается. Семья, знавшая о действительном небольшом долге, иск опротестовала. Дело дошло до судебного разбирательства. Хейл выставил своих «свидетелей» — довольно мрачных и грязных личностей.

«Так точно, ваша честь, — заверяли они, — мы хорошо знаем претензии мистера Хейла. Мы не раз были свидетелями, как он требовал от краснокожего поскорее уплатить долги. Каждый раз индеец полностью признавал их и просил отсрочки. А теперь набралась уже такая большая сумма, что и самый богатый человек не смог бы вечно ждать ее возврата. Мы, ваша честь, если говорить прямо, всегда удивлялись терпению мистера Хейла. Поэтому будет справедливо, если теперь он получит хоть часть того, что ему на самом деле причитается. А если нет письменных расписок, то мистер Хейл не должен нести от этого ущерб. Доверие за доверие — таков всегда был его девиз. Между честными людьми расписки ни к чему».

Благодаря лживым показаниям своих друзей с гор Хейл выиграл процесс. Этот судебный фарс он повторял еще не раз и с другими индейцами. Стоило какому-нибудь индейцу отправиться на тот свет, как Хейл сразу же притязал на оставшееся имущество, и каждый раз одерживал верх.

Но главное было еще впереди.

В районе резервации вдруг была найдена нефть, и это послужило началом целой трагедии. «Договор о правах на землю», который вашингтонское правительство в свое время заключило с жившими здесь индейцами, отнюдь не предусматривал неограниченной собственности для жителей резервации, хотя в некоторых отношениях и был более благоприятным, чем договоры, заключенные с другими племенами. Так или иначе, из факта обнаружения нефти для индейцев формально вытекала двоякая материальная выгода: предприниматели были обязаны платить федеральному правительству с каждого барреля нефти налог, доля которого причиталась индейцам, и к этому добавлялись некоторые доходы от сдачи части территории резервации нефтепромышленникам. Кое-кто из 2200 индейцев этого племени действительно разбогател, хотя позже в официальных версиях доходы их были несколько преувеличены.

Теперь пробил час для Уильяма К. Хейла и его компании. В графстве Осейдж обладание землей с нефтяными источниками стало опасным для жизни. Если раньше Хейл преступным образом присваивал себе имущество умерших, то теперь он сам стал заботиться о том, чтобы избранные им жертвы умирали «своевременно». Многие индейцы — точное число неизвестно — загадочным образом один за другим отправлялись на тот свет. Их находили то с пулей в черепе, то погибшими от «несчастного случая», раздавленными на ровном месте глыбами скал, само появление которых здесь было необъяснимым. Некоторые, выпив стакан виски, тут же в судорогах умирали с искаженным от боли лицом. И каждый раз выгоду от этого получал Хейл — от крупной страховки жизни, которая шла ему в карман, от подложных долговых расписок, которые без всякого труда признавались судом, или же от подозрительной грамоты на владение землей, составленной в пользу Хейла буквально накануне смерти индейца. Ни одно из этого множества убийств расследовано не было. Полицию штата Оклахома события, происходящие в графстве Осейдж, нимало не волновали. К тому же Хейл всегда имел неопровержимое алиби, ибо не убивал собственноручно, а предусмотрительно держался в тени, режиссируя действиями своих бандитов из-за кулис. Если же кто-нибудь не подчинялся или пытался болтать, через несколько часов он и сам становился мертвецом. Пусть даже каждое преступление в отдельности не приносило большого дохода, но в совокупности они дали Хейлу немалую прибыль. В 1920 году он покинул Осейдж и вернулся на свое ранчо. Прибранные им к рукам земли уже тогда составляли 20 тысяч гектаров, их дополняли стада крупного рогатого скота и лошади ценных пород. В Фэрфаксе Хейл приобрел половину акций одного банка, большой торговый центр, а также похоронное бюро, так что мог делать бизнес даже на погребении своих жертв. С тех пор его прозвали «королем гор Осейдж».

Однако новоиспеченному банкиру мало было достигнутого, серия убийств не прекращалась. Когда несколько индейцев поручили одному адвокату начать процесс против Хейла, этот адвокат неожиданно «выпал» из мчащегося поезда. Хейл обеспечил ему роскошные похороны. Теперь ни один адвокат не брался за дело, если его клиентом хотел стать индеец с гор Осейдж. Местные власти тоже ничего не предпринимали. Тем временем банкир-убийца готовил дельце, которое одним махом должно было принести ему больше 300 тысяч долларов. В такую сумму примерно оценивалась собственность престарелой индианки по имени Лиззи Квирос. Она имела нефтяные акции и обладала неслыханным по индейским масштабам богатством. У нее было три дочери: Рита Смит — замужем за белым, Анна Браун, муж которой погиб от несчастного случая (в виде исключения без помощи Хейла), и, наконец, Молли — младшая, хорошенькая незамужняя девушка.

Банкир Хейл начал свое новое дело с того, что «напустил» на Молли своего племянника Эрнеста Буркхарта. Парень, выполняя задание, добился успеха и вскоре женился на Молли. Счастливый дядюшка Уильям дал деньги на свадьбу, которая состоялась в апреле 1921 года. Вскоре таинственно исчезла Анна Браун. Через месяц труп ее, уже сильно разложившийся, с пулей в черепе, нашли в ущелье около Фэрфакса. Еще через несколько недель скончалась Лиз Квирос. Поползли слухи, что конец ее ускорил какой-то ядовитый препарат. Чтобы волнение как-то улеглось, Хейл решил выждать, и только в начале 1923 года распорядился совершить новое убийство. 6 февраля утреннюю тишину разорвал выстрел, и кузен Молли и Риты упал головой на руль своего «форда» модели «Т». Неуправляемая машина ударилась о фонарный столб, перевернулась, покатилась под откос и взорвалась, охваченная пламенем. Власти Оклахомы на это происшествие не отреагировали. Через месяц Уильям К. Хейл отправился на ежегодную ярмарку скота в Техасе. Когда он возвратился, Фэрфакс был охвачен ужасом и паникой, о чем он узнал еще на вокзале. В три часа ночи мощный взрыв потряс город, на воздух взлетел целый дом. Хейл приказал немедленно отвезти себя к своему другу-шерифу, где получил приятное известие: причины взрыва выяснены быть не могут, поскольку никаких следов не осталось, а хозяев дома разорвало на куски. Этими хозяевами были Билл и Рита Смит, еще недавно проживавшие в резервации. Смит и его жена-индианка переселились в город по настоянию Хейла.

Вечером того же дня к «королю гор Осейдж» пришел непрошеный гость. Это был изрядно выпивший Эйси Керби — люмпен, который не раз уже выполнял деликатные поручения бандита-банкира.

Хейл резко спросил:

— Я что, не запрещал приходить ко мне без вызова? Что случилось?

— Да все нормально, шеф, никто меня не видел.

— Я тебе приказывал не пить здесь, в городе. Скажи, наконец, что ты хочешь?

— Только не волнуйся, босс. Это было не больше, чем полпинты. Я только немного поиграл в Таун-салуне. Впрочем, неудачно. Теперь без гроша. Можно мне…

Хейл порылся в своем письменном столе.

— Здесь двадцать долларов. А о фейерверке больше ни слова. Я здесь ни при чем!

Затем поразмышлял несколько минут.

— Эйси Керби, — прошептал он, наконец, — дам тебе еще один совет, прежде чем ты покинешь город. Только тебе одному скажу. Ты сможешь стать богатым человеком, однако должен обещать мне исчезнуть не только из Фэрфакса, но и из Оклахомы. Где-нибудь в другом месте ты сможешь начать заново свою безумную жизнь.

Керби не потребовалось времени на раздумья.

— Хорошо, если дело выгодное, тогда Эйси исчезнет с горизонта.

— Ты знаешь аптеку Линкольна на Мейн-стрит? Еще два дня там будет находиться коллекция бриллиантов. Брат Линкольна привез ее четыре дня назад и снова заедет за нею. Сокровища дадут тебе тридцать тысяч долларов. Ты должен следующей ночью взломать лавчонку. Это не опасно, Линкольн не живет в аптеке. Я приберег это для тебя, потому что ты этого заслуживаешь. Однако прежде чем ты налакаешься в городе, лучше будет, если ты навсегда уберешься отсюда. Когда бренди развяжет твой язык, он опасен для всех нас.

В приподнятом настроении Эйси Керби исчез в темноте.

На следующее утро Хейл прогуливался по Мейн-стрит. Наконец он зашел в аптеку Линкольна. Там он рассказал, что вчера поздно вечером он осматривал остатки взлетевшего на воздух дома и там, мол, услышал несколько обрывков фраз из проезжавшего автомобиля. Речь шла будто бы об аптеке Линкольна и великолепном фейерверке. Он не увидел никакой связи, пока его сегодня утром не озарило. В машине, очевидно, сидели преступники, и слова могли относиться к аптеке. Он и решил предостеречь, чтобы хозяева успели приготовить парням «горячий» прием.

Линкольн и его помощник решили провести предстоящую ночь в аптеке. Владелец приготовил пистолет-пулемет, оба сидели в темноте на корточках и ждали. Прошло шесть часов, когда на задней двери было выдавлено оконное стекло, и рука осторожно проникла внутрь помещения. На фоне ночного неба вырисовывались очертания фигуры; Линкольн бесшумно поставил автомат в удобную позицию… И снял руку со спуска лишь тогда, когда обойма опустела.

Когда за дверью аптеки наступила тишина, вспыхнул свет. В лужах крови лежал Эйси Керби, изрешеченный более чем двадцатью пулями. Теперь он уже не был опасен банкиру Уильяму К. Хейлу. Но, предвкушая радость большого улова, Керби проболтался нескольким собутыльникам накануне смертельного похода в аптеку.

Следующим «проколом» было очевидное: индейцы отнюдь не оставались равнодушными к преступлениям, совершаемым в отношении их соплеменников. Они посылали жалобы во все возможные инстанции и даже губернатору Оклахомы, прося защиты. Постепенно все поняли, что выгоду из всех этих убийств извлекал именно «король гор Осейдж». После взрыва в Фэрфак-се состоялся совет племени. Старейшины составили петицию министру внутренних дел в Вашингтоне. В петиции говорилось: «Поскольку убито много членов нашего племени и против них совершены и другие преступления, мы решили просить министра внутренних дел: пусть министерство распорядится схватить и предать суду убийц нашего племени». Затем следовал подробный список нерасследованных убийств и тех преступлений, в результате которых многие индейцы лишились принадлежавшего им имущества. В апреле 1923 года письмо индейцев оказалось на столе министра внутренних дел, и обстоятельства, определившие в те недели ход событий в Вашингтоне, способствовали тому, что оно не угодило сразу в корзину для бумаг.

Новый министр внутренних дел (после отставки Фолла) тщательно старался держаться подальше от подобных афер. В частности, внимательно занялся и петицией совета индейцев, тем более что речь шла об Оклахоме, а, следовательно, о нефти. Поскольку излагавшиеся в петиции вопросы относились к компетенции ФБР, министр распорядился направить в Оклахому нескольких агентов.

Летом 1923 года в Фэрфаксе один за другим поселились четыре человека: торговец скотом, геологоразведчик-нефтяник, страховой агент и врач, лечивший травами. Это были специальные агенты ФБР, которые устраивали встречи и совещания тайно: никто не должен был знать ни об их присутствии в городе, ни об их задании.

Сначала они занялись расследованием серии убийств в семействе Лиззи Квирос, и вскоре им удалось обнаружить и идентифицировать труп индейца Генри Бегущая Лошадь. В других случаях опознать трупы не удалось, поэтому дальнейшее расследованию не подлежало. Таким образом, по формальным основаниям убийства Анны Браун, Лиззи Квирос, Билла и Риты Смит не расследовались. Но и то, что было связано с гибелью Генри Бегущая Лошадь, давало достаточно улик. Незадолго до убийства этого индейца его жизнь была застрахована на сумму 25 тысяч долларов в пользу Уильяма К. Хейла. Дальнейшие розыски в архивах различных страховых обществ выявили большое число аналогичных случаев. Почти все страховые суммы, выплачивавшиеся непосредственно после заключения договора страхования, поступали на банковский счет Хейла. Кроме того, застрахованные погибали загадочным образом. Так или иначе, следы вели к «королю гор Осейдж». Один заключенный оклахомской тюрьмы сознался, что Хейл заплатил ему за два убийства. Стал известен и трюк, при помощи которого банкир избавился от одного из своих сообщников — Эйси Керби. В каком бы направлении ни расследовали специальные агенты ФБР — копались ли в старых судебных делах, или незаметно расспрашивали людей, — каждый раз они натыкались на Хейла.

Агенты ФБР принялись за семейство Хейла. Первым они допросили Эрнеста Буркхарта. Буркхарт выложил все. Дядюшка Уильям всю жизнь терроризировал его, и он подчинялся ему из страха за свою жизнь. А потом Буркхарт привел длинный список людей, которые осуществляли кровавые дела банкира. Он назвал имена убийц Генри Бегущая Лошадь, супругов Смит и Анны Браун. Кроме Эйси Керби, все эти убийцы были еще живы: одни сидели в тюрьмах за иные преступления, другие жили припеваючи в Оклахоме, а третьи все еще скакали по горам «с кольтом наготове». Большинство этих преступников было обнаружено, и почти все они без исключения поразительно быстро дали свои показания.

Банкира-убийцу арестовали. Вел он себя спокойно.

«Я скоро вернусь! — бросил Хейл репортерам, наблюдавшим за его отправкой в тюрьму. — Если понадобится, внесу миллион долларов залога».

И ему действительно чуть было не удалось сделать это. Хейл нанял самых прожженных адвокатов в Оклахоме. После первого процесса они добились в окружном суде решения, что данное дело не подлежит компетенции федерального суда. Верховный суд США этот приговор кассировал, а потому потребовался второй процесс. На нем один из свидетелей защиты дал под присягой ложные показания, и присяжные оказались «не в состоянии» признать Хейла виновным. Вопрос оставался открытым. Так дело дошло до третьего процесса и осуждения Хейла. Тогда его адвокаты подали на апелляцию и добились отмены приговора. В качестве причины пересмотра дела было выдвинуто утверждение, что судопроизводство велось не в надлежащем округе. Все это опять тянулось три года, и Хейл предстал перед судом в четвертый раз лишь в 1929 году. 26 января был вынесен приговор: пожизненное заключение без права кассации. Если учесть масштабы злодеяний банкира-убийцы, приговор этот был мягок, тем более что «пожизненное» заключение оставляло много путей на свободу. И действительно, в 1947 году Хейл был выпущен. Итак, за каждого убитого он отсидел всего несколько месяцев!

Официально историю с Хейлом в США относят к «одному из самых фантастических дел ФБР», и с этим вполне можно согласиться. В самом деле, разве не фантастично долго «король гор Осейдж» безнаказанно совершал преступления, ФБР спокойно взирало на них, а суды выслушивали адвокатов Хейла? Целых три десятилетия!

В послевоенный период и положение индейцев, и обеспечение их гражданских прав существенно улучшились. Произошло это, в основном, в ходе общей борьбы за гражданские права, достигшей максимума в конце шестидесятых — семидесятых годах. На этом пути бьши и насильственные действия, и помимо местных правоохранительных органов, в делах принимали участие и джи-мены. Вундед-Ни — населенный пункт в Южной Дакоте. Сегодня в нем имеется только четыре жилых дома и маленькая церковь. В 1890 году Федеральные войска убили здесь сотни мужчин, женщин и детей индейского племени сиу. Только в 1940 году индейцам были выплачены 200 тысяч долларов — по несколько сот за каждого убитого. В ноябре 1972 года индейцы со всех концов США направились в Вашингтон «по тропе нарушенных договоров», как они назвали эту акцию, и передали представителям Белого дома и «Бюро по делам индейцев» состоявший из 20 требований план улучшения условий своей жизни. Повсюду им было обещано «добросовестное изучение» их требований. Походя индейцы заняли здание «Бюро по делам индейцев». В результате этого акта был нанесен ущерб инвентарю и «похищен ряд предметов». Расследование взяло на себя ФБР. В ходе расследования прошли обыски в резервациях и стычки джи-менов с индейцами. Почти 300 индейцев из племени сиу 27 февраля 1973 года отправились в Вундед-Ни, заняли этот населенный пункт и забаррикадировались в нем. 70 дней противостояли индейцы войскам и джи-менам. Вундед-Ни был отрезан от внешнего мира, автомашинам с продуктами власти приказали объезжать его стороной. После того, как федеральные власти официально обещали изучить предложения индейцев и принять необходимые меры для их осуществления, индейцы отступили. 8 января 1974 года в Сент-Поле (штат Миннесота) начался процесс против вождей индейцев Рассела Минса и Денниса Бэнкса. Обвинительный акт гласил: «Заговор, бунт, поджоги и нападение на служащих федеральной администрации». Свидетель обвинения Стан Киль, полуиндеец, сознался, что в течение девяти лет являлся агентом ФБР, которое «внедрило» его непосредственно в штаб индейского движения в Рапид-Сити (Южная Дакота).

Драматическая страница запечатлена в официальной хронике Бюро: «Июнь 26, 1975 года. Специальные агенты Джек Р. Колер и Рональд А. Вильямс были убиты при проведении расследования в индейской резервации в штате Южная Дакота. За совершение убийства был осужден лидер движения американских индейцев Леонард Пелтиер».

…А теперь перенесемся в новое тысячелетие. Вот несколько историй с ФБР и индейцами. Времена меняются: в июне 2002 года специальный агент ФБР по Майами представлял в суде результаты расследования дела по растрате нескольких миллионов, принадлежащих индейцам племени семинолов. Дэнни Вишер, Тимми Кокс и Майкл Крамптон были обвинены в краже, растрате и отмывании денег, а также в заговоре с целью кражи $ 2 770 000, принадлежащих племени семинолов. Операция осуществлялась через корпорацию «Виртуэл дэйта, Ltd». Отмывались украденные средства через счет Вишера в банке в Белизе.

Дэнни Вишер и Тимми Кокс — чиновники администрации по делам коренных народов. Корпорация «Виртуэл дэйта» была зарегистрирована во Флориде на имена их, и Крамптона (зятя Вишера). Кокс переводил средства на счет корпорации и составлял акты о предоставлении неких информационных услуг. Эта преступная деятельность проходила с марта 2000 по апрель 2001. По совокупности обвинений подсудимым грозит более чем по 100 лет тюрьмы каждому, плюс штрафы и конфискация всех незаконно полученных средств.

В другом случае индеец племени миссосуки, У. Гаминг и пара ловких телевизионщиков, Джеффри де Форрест и Джеффри Парселл, организовали серию телепередач на средства племени (один из основных их источников — деятельность казино на территории резервации, пользующегося, как все предприятия коренного населения, значительными налоговыми льготами). Еженедельные передачи (спортивное ток-шоу и обзорный тележурнал) обходились племени более чем в 10 000 долларов в месяц. Платежи производились через Гаминга, уполномоченное должностное лицо. Больше половины этой суммы нечестивая троица делила межцу собой. Расследование провели агенты ФБР, вина по всем пунктам доказана и обвиняемые ее признали.

Средства, похищенные у индейцев, возвращены…

 

ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ФИНИШ

Попробуем вкратце подвести итоги предвоенной деятельности Э. Гувера.

Гувер вступил в эту должность в 1924 году, чтобы, как он однажды признался, «оградить Америку от красных и черных». Для этого ему необходим был боеспособный инструмент, и он железным кулаком принялся наводить в ФБР порядок. Чистка личного состава — в числе первых наиболее весомых достижений Гувера. Ненадежные сотрудники были уволены, обстоятельства личной жизни, семейные условия и прошлое оставшихся и вновь набранных агентов подвергнуты тщательному изучению. Отныне в ФБР должны были служить только исключительно «честные люди», верные государству. С начала его директорства и до сей поры коррупция среди агентов стала невозможным явлением, чем не может похвастаться больше ни один правоохранительный орган.

Ко времени назначения Гувера директором Бюро расследований располагало приблизительно 650 служащими, включая 441 специальных агентов, работающих в полевых офисах в девяти городах. К концу десятилетия имелись приблизительно 30 полевых офисов с региональными штабами в Нью-Йорке, Балтиморе, Атланте, Цинциннати, Чикаго, Канзас-Сити, Сан-Антонио, Сан-Франциско и Портленде.

Гувер немедленно уволил агентов, потерявших квалификацию, и взял курс на профессионализацию Бюро. Например, было отменено правило льгот за выслугу и введена единая система оценки работы. Также стали регулярно проводиться инспекции во всех полевых офисах. С января 1928 года установлен обязательный курс обучения для новых агентов; был установлен возрастной критерий приема: 25—35 лет. Одежда, обувь, внешний вид и физические кондиции агентов строго контролировались, — а о «перекосах» в этом направлении мы расскажем немного позже.

К концу тридцатых годов численность служащих «второй линии» увеличилась почти вчетверо, а оперативников, специальных агентов — чуть больше чем вдвое (до 654 человек). Отделения открылись в 42 городах.

Гувер уволил коррумпированных агентов, а также тех, кто не приносил никакой пользы, и закрыл более двадцати отделений. Пять лет вместо расширения штатов он сокращал их, оставляя только лучших, и принимая на работу людей, которые отвечали самым жестким требованиям. С помощью хорошо разработанной системы инспектирования постоянно контролировались успехи, усердие и развитие характера агентов. Эта система постоянного контроля, также как ротации, действует до сих пор и хотя на определенных этапах вызывала «бюрократизацию» джи-менов и справедливые нарекания, во многом определяет сравнительную «чистоту» и независимость ФБР в отношениях с администрацией и, шире, элитой на низовых уровнях.

В своем письме к руководителям служб, датированном маем 1925 года, Гувер выдвинул требования: «Я принял решение увольнять без предупреждения того служащего, о котором я узнаю, что он при исполнении обязанностей принимал алкогольные напитки. Сам я не употребляю алкогольных напитков. От своих чиновников на внешней службе я не требую ничего такого, чего не требую от самого себя». И действительно, во времена «сухого закона» Гувер беспощадно выгонял агентов, замеченных «под мухой». Позже вне службы агентам разрешалось выпивать не более двух коктейлей.

Всегда в точно назначенное время джи-мены должны были быть на поверке; Гувер сам работал ежедневно по шестнадцать часов.

В течение всей своей жизни Гувер оставался холостяком, и даже как-то публично высказал сожаление о том, что целибат — безбрачие, — нельзя включить в моральный кодекс ФБР. За внебрачный секс карали так же строго, как за пьянство — чаще всего это было немедленное увольнение. Пару разнополых агентов Ноксвильского отделения, которые развлекались прямо в служебном кабинете, изгнали с позором, — но и всех остальных сотрудников этого отделения тоже наказали, разогнали по всей Америке, от Флориды до Аляски.

Гувер быстро установил и другой профилирующий принцип. Теперь имена агентов, работавших над делом, редко упоминались в прессе. Слава успеха должна была принадлежать всему Бюро; злые языки, конечно же, говорили, что в особенности его шефу, но, в общем-то, всем было понятно, что шефы могут и будут сменяться. «Паблисити» же, особенно на нижнем и среднем уровнях, для сотрудников спецслужб — дело весьма опасное. Не одна сотня разведчиков и контрразведчиков поплатилась жизнью именно за то, что их имена и лица приобретали какую-то известность. Один из все-таки прославившихся агентов, ветеран ФБР Леон Тароу, так определял идеал сотрудника, необходимого Гуверу:

— Он — неотъемлемая частица, плоть от плоти Его Величества Среднего Класса. Он всегда ест и одевается со вкусом, но никогда не будет ездить в шикарном «паккарде» и жить в просторном, роскошном доме. Он человек, который работает двадцать четыре часа в сутки. Он принадлежит Бюро душой и телом, семье и друзьям его как бы одалживают на время. Он привыкает оценивать собственную жизнь мерками своей профессии, абстрагируясь от простых удовольствий обычных смертных, и часто забывая о том, что такое отдых. Девиз его жизни — «За Бога, страну и Дж. Эдгара Гувера».

В течение трех лет Гувер реорганизовал свое учреждение и создал предпосылки для того, чтобы позже его стали называть «американским гестапо». Однако это было результатом не только кадровых изменений, но и превосходного политического чутья Гувера, который сделал пожизненную ставку на именно такую форму социального развития страны, патриотом которой он, несомненно, был; ну и, конечно, результатом его несомненно выдающихся организаторских способностей.

Служба агента-оперативника уже в тот период была весьма небезопасна. Только погибли, не считая сотен раненых, более двадцати человек за первые десятилетия директорства Гувера. Но несмотря на известную всем желающим чрезвычайную строгость ведомственной дисциплины, на трудность и опасность работы, Бюро никогда не испытывало затруднений с комплектацией. Несомненно, привлекательным была и заметно более высокая, чем в других учреждениях, зарплата, и развитая система льгот и гарантий; очень много значил и общественный статус — после нормальной выслуги в Бюро человека охотно брали практически в любое ведомство или компанию, статус джи-мена служил (и служит) едва ли не наилучшей рекомендацией или характеристикой. И еще очень был важен кастовый дух, чувство принадлежности к «самой совершенной организации в мире» — безотносительно к тому, являлась ли ФБР таковой или нет на самом деле.

Всю свою жизнь Гувер питал особую слабость к картотекам. Уже с 1917 года, когда он стал начальником регистратуры подозрительных иностранцев в военном отделе министерства юстиции, он мог предаваться своей страсти — собирать и классифицировать материал о нежелательных лицах.

К 1924 году он распорядился завести картотеку на всех, кто играл определенную роль в общественной жизни страны. Картотека содержала постоянно обновляющиеся сведения о самых разных людях — от простого почтового служащего до президента страны. Биографические данные, сведения о мировоззрении, об участии в «левых» митингах, о подписании различных петиций, о подписке на политизированные газеты, о семье, родственниках и друзьях, о финансовом положении и о «хобби», о поездках за границу и о встречах с иностранцами, о любовных похождениях и о сексуальных извращениях — все это, и многое другое, отражалось в досье ФБР.

В 1931 году Гувер хвастался, что располагает «самой крупной картотекой в мире». Ныне в нее уже внесен каждый второй гражданин США. Эта картотека, вместе с крупнейшей картотекой отпечатков пальцев, и еще рядом вспомогательных картотек, представляет собой важнейший рабочий инструмент, и в то же время сильный инструмент власти ФБР.

Второй важнейшей составляющей эффективной работы Бюро — и того, что ФБР стало совершенно необходимым элементом правоохранительной системы США, — стали криминалистические лаборатории. С начала тридцатых годов и по сей день они находятся на самом высоком уровне. Известны случаи, когда они выступали в роли «третейского судьи» в международных спорах, вынося окончательные криминалистические заключения по заказу национальных правительств (в том числе и стран СНГ) и Интерпола. Ни Гувер, ни его преемники отнюдь не были сторонниками свободной траты денег налогоплательщиков, но на совершенную для своего времени технику для криминалистических лабораторий, а затем и на компьютеризацию денег не жалели.

В централизованном развитии Бюро при Гувере ясно различимы практически все основные признаки тоталитарной организации, выстроенной внутри демократического общества. Но помимо высокой эффективности, она — как, впрочем, всякая тоталитарная организация, — несла на себе сильный, и год от года все усиливающийся, отпечаток личности Гувера. Не только его политических пристрастий и особенностей характера, но и его, в известной мере, патологической личности вообще.

 

ПРЕДВОЕННЫЕ ГОДЫ И ВОЙНА

Сначала — немного хроники.

Май 24, 1936

Президент Рузвельт пригласил Директора Гувера на встречу, чтобы обсудить меры по борьбе с подрывной деятельностью в Соединенных Штатах. Он попросил, чтобы ФБР сосредоточилось на противостоянии нацистским и коммунистическим группам. 25 августа того же года Ф. Рузвельт поручил Гуверу (не оформляя это документально) начать широкое негласное наблюдение за деятельностью оппозиционных политических партий, групп и формирований — как левых, так и правых. В том же году, немного позже, Ф. Рузвельт издал секретное указание, которым вменялось в обязанность всем государственным структурам сообщать в ФБР обо всех фактах, непосредственно или косвенно относящихся к шпионажу, контршпионажу и саботажу (так называлась диверсионно-террористическая деятельность). Это указание органически дополняло решение о том, что обязанности контрразведки в военной области возлагается на Службу военной разведки и разведывательное управление ВМС. Таким образом, в целом сложилась структура контрразведки США.

В сентябре 1936 года структурирование произведено и внутри самого Бюро: было создано Управление общих расследований, на которое возложено расследование всякой подрывной и шпионско-диверсионной деятельности, представляющей собой угрозу национальной безопасности. Одна из первых акций УСР оказалась плодотворной. Под безобидным названием «The Proclaimed List of Certain Blocked Nationals» («Список блокированных иностранцев») — непосредственно после образования Управления специальных расследований был составлен черный список, в котором были зарегистрированы все заграничные фирмы, заключившие сделки с Германией или Японией — и ожидать впоследствии какого бы то ни было заказа от США они не могли.

Этот метод оказался весьма действенным по отношению, в частности, к многочисленным южноамериканским предприятиям.

 

НАЧАЛО ВОЙНЫ

Работа Управления общих расследований в основном опиралась не на законодательную базу, а на негласные указания, данные либеральным и высокочтимым в стране президентом Ф. Рузвельтом.

Весной 1940 года президент издал секретную директиву, разрешающую ФБР прослушивать телефоны лиц и организаций, подозреваемых в антигосударственной деятельности. Среди объектов прослушивания оказались и профашистские организации, и общины афро-американцев, и прокоммунистические организации, включая многочисленные агентства, представительства и совместные с СССР учреждения.

Сугубо «внутреннюю» контрразведку дополняла и «внешняя» — в июне 1940 года в составе ФБР создали Специальную Разведывательную службу (SIS), также по указанию высокоуважаемого президента Рузвельта, прославленного либерала и демократа. По программе SIS, Бюро послало агентов во все страны Западного полушария (кроме Панамы). Агенты ФБР в Южной и Центральной Америке собирали разведывательную информацию и работали против шпионов стран Оси, саботажников, и пропаганды, нацеленной против США и его союзников. Специальные агенты были назначены резидентами («агентами связи») в Европе, Канаде и Латинской Америке.

Резкое увеличение объема и сложности задач остро поставило вопрос об увеличении штата ФБР. Оно еще оставалось небольшой организацией — к началу 1940 года в Бюро работало всего 898 специальных агентов. Возможно, нехватка кадров и отсутствие опыта привели к тому, что начало войны для ФБР и вообще для американского государства ознаменовалось крупнейшим контрразведывательным провалом, сравнимым разве что с тем, который был допущен в непосредственно предшествующий период советским руководством.

О нападении японцев на Пирл-Харбор, с которого началось непосредственное участие США во Второй мировой, Гувер узнал одним из первых на американском континенте из донесения по радио Шриверса, агента ФБР на Гаваях. Но должен был узнать значительно раньше — точнее, и ему лично, и Бюро в целом было вполне по силам оказаться в курсе подготовки японцами удачного налета и способствовать принятию предупредительных мер. Но ничего этого не было сделано; об этом и некоторых других просчетах Уильям Стивенсон, блестящий английский разведчик, который с 1939 года предпринял ряд попыток вовлечения ФБР в отвечающую духу времени контрразведывательную деятельность, сказал так: «Гувер может мыслить только как полицейский».

Множество взаимных недоразумений и интриг в предвоенные месяцы привели к тому, что, в конце концов, с подачи англичан координатором разведывательной информации, фактически главою всех разведывательных служб США, назначили полковника Уильяма Донована, весьма враждебно настроенного по отношению к Гуверу. Это стало основанием для резкой враждебности Гувера к англичанам, а о назначении Донована он не говорил иначе как о «блажи Рузвельта». Одним из конкретных следствий «плохо скрытой неприязни», как это корректно назвали в одном из своих отчетов английские разведчики, стало отношение ФБР и Гувера к двойному агенту Душа-ну Попову.

Этот югослав, впоследствии завербованный англичанами, «принял» вербовку от абвера, и пользовался большим доверием немецкого руководства, в частности своего абверовского куратора Конрада фон Ауэнроде. Еще более ценным источником информации для Душана, сына богатого Белградского промышленника, стал его бывший соученик Иоганн Йебсен, который находился в оппозиции к Гитлеру и был тесно связан с адмиралом Канарисом. По заданию абвера Попов отправился в Англию — и уже по своей инициативе предложил свои услуги Интеллиджент Сервис. «Вел» Попова в Англии непосредственно подполковник Т. Робертсон из МИ-5, британской контрразведки. Душан успешно снабжал абвер тщательно подготовленной англичанами дезинформацией и пользовался у немцев все большим расположением.

Весной 1941 года фон Ауэнроде дал Попову задание направиться в Нью-Йорк для создания новой шпионской сети. Естественно, обо всем этом он сообщил англичанам; под руководством главы МИ-6 Стюарта Мэннзиса был разработан план «передачи» Попова в оперативное использование ФБР с тем, чтобы созданная в Нью-Йорке шпионская сеть с самого начала использовалась для поставки в Германию дезинформации. Гувер план этот принял, Попов действительно поработал в Нью-Йорке в соответствии с планом, а потом вернулся за океан. Но вот, возможно, наиболее важную часть своей миссии, он так и не смог выполнить. Драгоценная информация о готовящемся нападении японской авиации оказалась не понятой и не признанной ФБР. Англичане просто не могли себе представить, что столь важной информации, предоставленной в главное ведомство контрразведки США, могут не дать ход. Проверить же это они не могли.

…Перед отбытием в США Попов получил от Иоганна Йеб-сена сведения первоочередной важности. Тот рассказал о своей недавней поездке в Италию, на военно-морскую базу Таранто, которая серьезно пострадала от налета британской авиации (самолеты взлетели с палуб авианосцев в Средиземном море). Командировка была предпринята по просьбе союзников Германии, японцев. Барон Гронау, военно-морской атташе германского посольства в Токио, полагал, что Япония вскоре предпримет подобное воздушное нападение. «На США» — полагал Йебсен; а конкретный объект нападения вскоре Попов смог определить самостоятельно. Фон Ауэнроде потребовал, чтобы Душан обязательно побывал на Гаваях и передал подробный вопросник, который следовало заполнить. Из девяносто семи пунктов тридцать пять непосредственно касались Гаваев и Пирл-Харбора. Абвер, по указанию японцев, интересовался точным расположением американских складов с боеприпасами и горюче-смазочными материалами, основными и вспомогательными аэродромами, нефтебазами, ангарами, базой подводных лодок и системой ПВО. Англичане к этой информации отнеслись очень серьезно и сочли, что это необходимо немедленно передать американцам.

Попов вспоминал:

— Они (МИ-6) посчитали, что предпочтительнее источником этой информации быть мне, потому что у американцев может возникнуть желание задать мне дополнительные вопросы, то есть выжать из меня все, что можно.

Попов передал (это было в августе 1941 года, за четыре месяца до атаки на Пирл-Харбор) высокопоставленным работникам Бюро, помощнику директора ФБР Эрлу Коннелли и начальнику нью-йоркского отделения ФБР Перси Фокс-ворту вопросник, а также согласованную с англичанами информацию по другим вопросам разведки и контрразведки. Но Фоксворт на вопросник отреагировал так: «Все это выглядит слишком конкретно. Вопросник и другая информация подробно указывают, где, когда и кем будет нанесен удар. Это выглядит, как ловушка». В результате отчет, который пошел к Гуверу, уже оказался скорректированным. А затем произошла личная стычка Попова с Гувером, который вернулся из двухнедельного отпуска, проведенного со своим заместителем и «другом» Клайдом Толсоном. Попов в США вел себя так, чтобы поддерживать легенду плейбоя, которую разработал для него абвер. Немецкая разведка, конечно же, заподозрила бы нечто неладное, поведи вдруг Душан аскетический образ жизни. А так в течение двух недель Попов съездил с любовницей во Флориду, а затем демонстративно приударял за французской кинозвездой Симон, которая сбежала в США от наци. Затем, без предварительной договоренности, появился в офисе у Перси Фоксворта — а там в это время оказался директор ФБР. Гувер, по воспоминаниям Попова, «сразу начал орать», и особенно напирал на то, что ФБР — организация с безупречной моралью, а «двойник» своим недостойным поведением бросает на нее тень. Душан возразил резко и веско — и тут Гувер, не терпевший никакого прекословия, вообще пришел в бешенство. Попов повернулся и ушел, услышав только крик: «Скатертью дорожка!»

Истерика Гувера дорого обошлась США. А ведь у него были самые серьезные основания отнестись к информации Попова как к прямому руководству к действиям. К тому времени американцам поступили еще два прямых предупреждения, в том числе от единственного из английских разведчиков, с которым директор ФБР поддерживал дружеские отношения, — от Гая Лиделла.

 

ДЕЙСТВИЯ ВНУТРИ СТРАНЫ

Одной из первых акций начавшейся войны стала изоляция практически всей японской диаспоры. Эта акция — кстати, в официальном сайте ФБР уверяют, что лично Гувер был против этого действа — принесла далеко идущие негативные последствия. О том, как это повлияло на такую экзотическую сторону, как производство и распространение наркотиков, будет рассказано в соответствующем разделе. Кроме того, на основании данных негласного наблюдения и контроля было выявлено и задержано около двух с половиной тысяч граждан стран Оси. Большинство из них провело всю войну за решеткой. Серьезные меры были предприняты для своевременного выявления шпионов и диверсантов — особенно немецких. Во многом удалось наладить сотрудничество и с Береговой службой, и с военной контрразведкой. Несколько приведенных ниже эпизодов передают колорит того времени.

…14 июня 1942 года, ровно час ночи. Пять матросов на караульном посту на побережье Эмегенсетт почти не замечают привычный монотонный шум волн, накатывающихся на берег со стороны Лонг-Айленда. Но на другие звуки обостренный слух реагирует чутко. Час назад их насторожил шум моторов, который спустя некоторое время послышался снова. Несколько минут назад почудились звуки, похожие на то, будто кто-то копал в дюнах и даже сколачивал доски.

— Пойдем, посмотрим, — предложил Джон Каллен своему товарищу.

Не прошли они и ста метров, как услышали голоса людей.

Каллен пошел навстречу этим звукам. Свет его фонарика блуждал в тумане. Неожиданно он осветил человека, который шел прямо на него.

— Кто вы? — спросил матрос, — И что вы здесь делаете в такой час?

— Что я могу здесь делать? Я — рыбак. Мы со своим ботом сели на мель у побережья, — ответил незнакомец на типичном нью-йоркском сленге и пояснил далее:

— Будем ждать, пока не рассветет и не рассеется проклятый туман. Тогда и поплывем в Шайнкок. Мы из Восточного Хемптона.

— Из Восточного Хемптона в Шайнкок? Да вы здорово заблудились. Разве вы не знаете, где вы теперь находитесь?

— Думаю, что на полпути. Где же мы?

— Черт побери, да ведь вы плыли в другом направлении!

В этот момент разговор прервался. Из-за туманной завесы возникла вторая фигура.

— Что случилось, Георг? — услышал Каллен.

Вопрос прозвучал на немецком языке.

— Заткнись! — прорычал «Георг», также по-немецки.

Каллен прореагировал молниеносно. Он погасил фонарь и нырнул в туман, но через несколько секунд остановился и замер, чтобы не выдать подозрительным типам, — несомненно, немцам, — свое местонахождение. Затем стал осторожно пробираться к посту.

— Вероятно, здесь высадился немецкий десант, — сообщил он своим товарищам.

Пять матросов с автоматами поспешили на место происшествия, но уже никого не обнаружили. Лишь со стороны моря услышали шум быстро удаляющихся моторных лодок.

Утром все побережье было основательно проверено. Были замечены полузаметенные следы ног. Вели они в дюны, а здесь следы ночного пребывания были налицо: здесь что-то закапывали.

Матросы и полицейские извлекли из песчаной ямы четыре водонепроницаемых ящика. В них оказались заряды взрывчатки, запальные шнуры, различного рода взрыватели и немецкое оружие. Еще до полудня караульная служба побережья Эмегенсетт информировало компетентное представительство ФБР в Нью-Йорке. Его служащий прибыл на место и взял для дальнейшего исследования в лабораториях ФБР в Вашингтоне оружие, извлеченное из дюн Эмегенсетта.

Два дня спустя после происшествия у караульной службы побережья в Нью-йоркском представительстве бюро раздался телефонный звонок.

— Говорит Пасториус, — представился мужской голос. — Хочу вам только сообщить, что я несколько дней назад звонил в Вашингтон. У меня важная информация для вас.

Прежде чем служащий смог задать ему вопрос, Пасториус успел повесить трубку. Этот короткий телефонный разговор, как выяснилось позже, спас жизнь человека. Поведение агента ФБР, который вел разговор, было профессионально точным. Он записал время и имя звонившего, — впрочем, не исключая, что это мог быть звонок шутника, которые позволяли себе время от времени глупые выходки.

Через два дня, 18 июня, тот же человек, позвонив в главную квартиру в Вашингтон, потребовал соединить его с Гувером.

— Сожалею, но в данный момент это невозможно, — было сказано ему, — сообщите, пожалуйста, вашу просьбу нам.

— Хорошо, слушайте. Я тот, кто позавчера звонил в представительство в Нью-Йорке. Мое подлинное имя Георг Даш. Я прибыл с важным заданием из Германии в Штаты и мог бы вам кое-что рассказать. Я нахожусь теперь в отеле «Майский цветок», в номере триста пятьдесят первом.

— Оставайтесь там, мы вас найдем.

— Я сдаюсь добровольно федеральным властям, — заявил джи-менам немецкий агент Георг Даш, после чего был препровожден в центральное бюро.

Через несколько часов ФБР стало известно о весьма интересных обстоятельствах этого дела. В составе службы «Заграничные страны/Оборона II» в фашистском штабе вооруженных сил — среди всего прочего в его компетенцию входили диверсии и саботаж за границей, — находилась группа в восемь человек, подготовленных для высадки в США. Акция должна была проходить под названием «Пасториус».

Подготавливал ее с апреля лейтенант Вальтер Каппе.

Этот верзила не был взят на учет ФБР, хотя много лет проживал в США. Уже в 1925 году он вместе с другими нацистами в Чикаго организовал фашистское объединение «Тевтония». Эта первоначально рыхлая общественная организация со временем оформилась в промилитаристский «Немецко-американский союз», структура и деятельность которого строилась по образцу нацистских штурмовых отрядов. Члены «Союза» занимались упражнениями в стрельбе, обучались строю и организовывали учебные курсы.

Одним из самых активных был здесь Каппе, внесший значительный вклад в построение заграничных отделений гитлеровской национал-социалистской германской рабочей партии в США. Через несколько лет после прихода фашистов к власти он возвратился в Германию. ФБР в свое время пристально следило за деятельностью «Союза», однако констатировало, что «нарушений федеративных законов» не наблюдается, — что и развязало руки фашистам.

Как и Каппе, восемь отобранных саботажников были отличными знатоками США. Они в совершенстве владели языком и долгое время находились в Штатах. В частности, Георг Даш в свое время даже обратился за приобретением прав гражданства США, и по его делу было принято положительное решение. Однако он неожиданно отказался от нового гражданства и возвратился в Германию.

Будущие диверсанты перед осуществлением своего вторжения изучали технику обращения с новыми высокобризантными взрывными устройствами и дистанционными трубками. Объектами диверсий должны были стать алюминиевые заводы в Элкеа в штате Теннесси, в Восточном Сент-Луисе в штате Иллинойс, и в Филадельфии в штате Пенсильвания, — главные поставщики металла для авиастроения; кроме того, шлюзы реки Огайо между Питтсбургом и Луисвиллем в Кентукки, и, наконец, железнодорожные сооружения и мосты, среди них — важнейший: Хелгейт Бридж над Ист-Ривер в Нью-Йорке.

Речь шла не только об уничтожении сооружений, важных для военной промышленности, но еще больше о создании атмосферы ужаса и паники. Предполагалось, что каждый гражданин США должен познать на собственной шкуре, что среди них — враги, систематически взрывающие все, что связано с военной промышленностью. Речь шла не просто о подрыве тех или иных железнодорожных мостов: диверсии должны были производиться как раз в тот момент, когда заполненный рабочими поезд отправлялся на военное предприятие. Двумя группами по четыре человека в каждой саботажники были доставлены на подводных лодках на побережье США. Они должны были работать в двух командах. В группу Даша входили Эрнст Бургер, Хайнрих Хайнк и Рихард Квирин. 26 мая на подводной лодке У 202, которая была известна также под названием «Инсбрук», они отбыли из военно-морской базы Бордо. Их целью было достичь пустынной местности в Ист-Хемптоне на Лонг-Айленде, к которому командир подводной лодки прибыл с неточностью примерно в пять миль; из-за навигационной ошибки и получилось, что десант высадился прямо перед сторожевым пунктом побережья. За несколько сот метров от берега У 202 всплыла. Матросы доставили в надувной лодке четырех диверсантов на землю. При маневрах, однако, произошла еще одна неудача. Надувная лодка опрокинулась и сразу же наполнилась до краев водой. С большим трудом матросы доставили ее на берег, затем снова сняли с мели. Произведенный ими шум услышали на караульном пункте.

Даш и трое его сопровождавших поспешили побыстрее покинуть место незапланированной встречи с береговой охраной, воспользовавшись железной дорогой на станции Лонг Айленд, затем поехали в Нью-Йорк и там разделились, как и было договорено до этого.

Даш с Бургером разместились в отеле «Губернатор Клинтон» на углу Седьмой авеню и Третьей улицы в южной части Манхеттена. В номере отеля они стали решать, что делать, поскольку неожиданно появившийся матрос береговой охраны основательно подпортил им дело. Разыскивать снова место с закопанными ящиками казалось им слишком рискованным. Если они теперь, когда шла война, будут схвачены как немецкие диверсанты, это будет означать неминуемую смерть. И они решили сдаться властям, и чтобы спасти собственную голову, принести в жертву других шестерых.

Чтобы его не опередил кто-то из остальных с подобным намерением, Даш осуществил первый, уже упоминавшийся телефонный разговор. Затем стал выжидать высадки второй четверки, чтобы и ее передать в руки ФБР.

В эту вторую группу, возглавляемую командиром Эдуардом Керлингом, вошли Херман Нойбауэр, Вернер Тиль и Херберт Хаупт. Они 17 июня высадились незаметно с другой подводной лодки на побережье Понте-Верда, южнее Джексонвилля во Флориде. Керлинг и Тиль отправились также в Нью-Йорк, а Нойбауэр и Хаупт отбыли в Чикаго.

Когда Даш получил сообщение, что все прибыли, он поехал в Вашингтон, информировал ФБР о своем местонахождении и передал сведения о диверсионных группах. Кроме того, он передал ФБР также список с именами и адресами людей, которые рассматривались как партнеры, предоставлявшие место для контактов. Джи-менам оставалось лишь арестовать всю группу. 20 июня все диверсанты и их пособники находились уже под стражей.

Президент Рузвельт отдал распоряжение тотчас же опубликовать материалы о данной успешной акции.

В августе 1942 года состоялся процесс. Георг Даш получил срок тридцать лет тюремного заключения. Суд зачел ему в оправдание то, что он сразу же по прибытии в США обратился в ФБР по телефону. Бургер был лишен свободы пожизненно. Шестеро остальных были казнены на электрическом стуле. Такая же участь выпала трем американским «помощникам». Подобных случаев было довольно много: за годы войны ФБР передало в суд дела ста других шпионов…

Фашистская Германия пыталась создать в США, как и в годы Первой мировой войны, шпионско-диверсионную сеть. Однако успехи оказались весьма скромными. Важнейшим фактором, скорее всего, было то, что отношение населения США к войне против Гитлера было, в противоположность отношению к войне 1914—1918 годов, весьма положительно, и в ФБР или другие органы власти постоянно приходили сообщения о подозрительных личностях. Некоторые агентурные сети проваливались еще до того, как они могли начать свою деятельность.

Да и в работе ФБР кое-что изменилось, что затрудняло жизнь немецким шпионам. Так, численность персонала возросла; через два года после начала войны Бюро располагало уже 13 317 сотрудниками. Многие из них получили хорошее образование, часть из них приобрела квалификацию в Академии ФБР в штате Вирджиния, существовавшей с 1935 года.

Опорой деятельности контрразведки ФБР была последовательно создаваемая система внутреннего шпионажа.

ФБР, сверх того, удалось переманить на свою сторону нескольких немецких агентов. Самый известный из них — Уильям С. Зеболд. Во время поездки по Европе в 1939 году Зеболд позволил завербовать себя нацистской тайной полиции в качестве шпиона, чтобы спасти своих еврейских родственников от концлагеря и дать им возможность выехать из Германии. Сначала Зеболд выучился в Гамбурге на радиста, — и об этом он сообщил ФБР, едва только в начале 1940 года возвратился в Штаты. Бюро решило использовать шанс работы с двойным агентом. Зеболд согласился принять участие в этой игре. В Центральном порту Лонг-Айленда техник соорудил станцию с коротковолновым передатчиком, с помощью которого он вскоре вступил в интенсивную связь с Гамбургом. Радиосообщения Зеболда наряду с вымышленным материалом содержали всегда достаточное количество точной информации, чтобы казаться правдоподобными.

Люди из Министерства обороны на реке Альстер попались на удочку. Поскольку их человек на Лонг-Айленде хорошо делал свое дело, в Гамбурге не было никаких сомнений в том, что его надо связать с другими немецкими агентами в США. Зеболд посоветовал избрать в качестве места для контактов свою квартиру в Манхэттэне. Предназначенная для посетителей комната была соответственно подготовлена людьми из ФБР. Скрытый магнитофон записывал разговоры, скрытая камера снимала гостей. На одной стене висело огромное зеркало — естественно, односторонне прозрачное. Джи-мены наблюдали за гостями, и держали под контролем поведение двойного агента. Благодаря съемке и записи ФБР получало данные о шпионах, еще находящихся на свободе, и одновременно почти исчерпывающий обвинительный материал для будущих процессов. Таким образом, напали на след большей части шпионов, направленных нацистами в США, в особенности тех, кто был приставлен к вооружению и новой системе в ВВС.

…Группа действовала под руководством Фредерика Жубера Дагуиша. Это был старейшина немецких агентов в Штатах, родом из Южной Африки, шпион с большим стажем. В двадцать два года он стал им в англо-бурскую войну, в Первую мировую войну действовал в пользу кайзеровского генерального штаба, и теперь снова в пользу немцев. После того, как ФБР разгромило сеть Дагуиша, тридцать три агента были осуждены в целом на более чем триста лет тюремного заключения. Лишь после этого Зеболд прекратил свою деятельность. К тому времени Центральный порт и Гамбург обменялись ровно пятьюстами радиограммами.

Борьба ФБР со шпионажем далеко не безупречна, а в отдельных случаях имели место и провалы. Так, многим фашистским шпионам удалось вовремя скрыться и избегнуть наказания, например, замешанному в деле о шпионаже в Пирл-Харборе Клаусу Менерту. У германской разведки были и ощутимые успехи. Так, фашистским агентам удалось похитить из секретных американских лабораторий образцы самых современных бомбометателей и навигационных приборов. Эти приборы впоследствии серийно производились в Германии для вооружения люфтваффе. Было также несколько заметных диверсионных акций, а также настойчивые попытки проникновения в порты, где формировались трансатлантические транспорты. Для усиления режима безопасности терминалов ФБР совершило совсем уж нетрадиционную акцию.

…В 1942 году война на море была почти проиграна союзниками. Только за первые месяцы того года около ста судов США, Англии и других союзников были потоплены подводными лодками немцев, которые получали информацию от шпионов в Нью-Йорке. Произошел также целый ряд случаев диверсий, один из самых известных — взрыв на лайнере «Нормандия» прямо в нью-йоркском порту. Усилия военной контрразведки дали определенные результаты (были выслежены несколько разведывательно-террористических групп немцев), но серьезный сдвиг был достигнут, только когда ФБР сумело по-настоящему «войти» в нью-йоркский порт.

Для этого джи-менам пришлось пойти на союз с теми, кого сам Э. Гувер объявлял несуществующими — с мафиозными семействами. В обстановке секретности (сведения об этом появились только в семидесятых, когда Меир Лански, к тому времени уже гражданин Израиля, начал делиться с общественностью воспоминаниями) агенты ФБР получили «консультацию» от Лански, одного из главных мафиози Америки. Лански сказал, что проникновение в нью-йоркский порт возможно только с санкции (Лаки) Лучано, люди которого полностью контролируют порт.

Лучано с 1935 года находился в тюрьме, и причем в одной из самых суровых — в Даннеморе. Для начала Лучано перевели в другую — почти что санаторий в сравнении с прежней. Вскоре к нему допустили адвоката — но не одного, а в компании старого друга Меира Лански. На этой же, первой встрече Лучано дал согласие на сотрудничество с контрразведкой — на двух условиях: полной секретности (по законам мафии сотрудничество с властями не допускалось) и предоставление ему лично возможности после войны выехать в Италию. Условия были приняты, и Лучано передал приказ братьям Камардо, мафиози, один из которых был вице-президентом Межнационального профсоюза портовых рабочих, «вычистить порт от наци». Братья Камардо установили во всем огромном портовом хозяйстве Бруклина жесточайший террористический режим — и с первых же дней начали успешно разрушать шпионско-террористическую сеть наци. Вскоре к «очистке» были подключены кланы Джо Адониса и Фрэнка Костелло. В тюремной камере Лучано каждые две недели собирались контрразведчики (в работе «штаба» неизменно принимал участие и Лански), и в обстановке полной секретности прорабатывали стратегию операции. Вскоре огромный порт, с причалами, протянувшимися на 200 миль, перешел под полный контроль контрразведки в плане обеспечения безопасности.

В 1945 году без излишнего шума судебные власти США освободили Лучано и приняли решение депортировать его в Италию. 8 февраля 1946 он отбыл на пароходе…

В годовом отчете от 9 октября 1943 года утверждалось, что ФБР «обработало» 390 805 «случаев угрозы национальной безопасности», — на 50 процентов больше, чем в предыдущем году, и держит под своим контролем все враждебные элементы внутри страны.

ФБР удалось еще раз обмануть немецкую разведку с территории Лонг-Айленда при помощи двойного агента — немецкого купца-экспортера, прибывшего через Уругвай в США и там служившего ФБР за вознаграждение. Официальное сообщение называет лишь номер агента — Д-98, но не его имя.

С начала 1942 года до вступления британских войск в Гамбург в мае 1945 года шли через эфир вымышленные сообщения. Контрразведка всех трех видов вооруженных сил поставляла ФБР ложный материал. Когда в феврале 1944 года американские войска готовились к большому десанту на Маршалловы острова, Д-98 сообщил по радио ложную информацию о запланированном нападении на Курилы. Это прозвучало правдоподобно, поскольку на этой группе островов предусматривался, а затем и был осуществлен небольшой отвлекающий маневр.

Несколько месяцев спустя генерал Эйзенхауэр закончил последние приготовления к вторжению в Нормандию.

В эти дни агент Д-98 был особенно активен:

«…высадка англо-американцев откладывается точка помехи в снабжении точка войска сша в средиземном море приведены в боевое состояние точка определенные для великобритании танковые войска также переведены в средиземное море…»

Так звучит дешифрованная запись радиосообщения, которым радист на Лонг-Айленде внес свой вклад в дезинформацию фашистского верховного командования.

 

РАБОТА ЗА РУБЕЖОМ

Реальные успехи контрразведки ФБР в известной степени обусловлены и тем, что работа внутри страны постоянно координировалась с внешними операциями за границей.

Первая акция была проведена в Океании.

Сообщение о нападении японцев на Пирл-Харбор в Вашингтон одним из первых передал Роберт Л. Шиверс, руководитель представительства ФБР в Гонолулу. Он же организовал несколько прямолинейную, хотя и эффективную акцию: сразу после бомбардировки приказал захватить японское консульство в Гонолулу. Хотя многие документы там уже сгорели, оставшийся материал давал еще достаточные разъяснения. Генеральный консул Нагао Кита направлял в Токио многочисленные шпионские сообщения, однако не все следы его информаторов были устранены. Так, анализируя остатки «трофейного» архива, джи-мены натолкнулись на супружескую пару Бернхард-Отто и Фридель Кюн, родом из Германии, которая числилась в картотеке уже с 1939 года.

Кюн, который нигде не работал и не занимался никаким делом, постоянно располагал большими денежными средствами. Уже при первой тайной проверке ФБР зарегистрировало выписку из счета свыше семидесяти тысяч долларов. Сумма эта с 1936 года возросла. Оказалось, что с этого времени, после заключения антикоминтерновского пакта, немецкий агент Кюн работал на японскую тайную политическую полицию. Другие значительные суммы последовали после 1939 года. Последним поручением для Кюна был Пирл-Харбор. Он должен был вести наблюдение в гавани за прибытием и отплытием боевых единиц флота. Его информация передавалась в консульство или через согласованные сигналы с берега прямо на японские суда. Кюн был изобличен, дал показания и был осужден — весьма строго, по законам военного времени.

ФБР уже давно под предлогом «охраны» посольств США в зарубежных странах стало внедрять в их персонал своих агентов. Те следили за своими дипломатами и вели зарубежный шпионаж. В 1940 году Гувер послал группу агентов в Лондон, где они обменивались опытом с британской секретной службой, и договорились с ней о сотрудничестве на будущее. Тот же год принес дальнейшее расширение внешней деятельности ФБР. Его сотрудники «перешагнули» границу Мексики, и с этого момента вся Латинская Америка стала полем деятельности джи-менов.

Более сотни джи-менов были спешно подготовлены для выполнения новых задач, получили кодовые имена и опознавательные номера. Уже через месяц они находились на пути к месту своей деятельности в южной части Западного полушария. Акция началась совершенно секретно. Одни агенты SIS были зачислены в штат американских посольств в качестве новых сотрудников, другие разъезжали под видом маклеров или поступили на службу в экспортные фирмьг для работы в их южноамериканских филиалах, третьи пересекли границы под видом простых туристов. Идя по следам германских агентов, джи-мены просочились во все латиноамериканские страны. Но определить при этом точно, что сделано именно отделом ФБР, в большинстве случаев было весьма трудно, ибо в южноамериканском «Эльдорадо для шпионов» действовало множество секретных служб, в том числе и «Intelligence service», и, разумеется, органы контрразведки стран Латинской Америки.

Со временем между SIS и полицейскими органами латиноамериканских государств установилось тесное сотрудничество. США даже добились того, что девять латиноамериканских государств приняли их предложение зачислить в свои полицейские части сотрудников ФБР в качестве советников по борьбе со шпионажем и диверсиями.

До 1956 года ФБР хранило молчание о своих акциях в Южной Америке. Все, о чем тогда официально сообщалось, было лишь романтическим прославлением его успехов. Так, в сообщениях ловкие джи-мены проникали на каноэ к истокам Амазонки и сражались там с помощью отравляющего газа с дьявольски опасными рыбаками, прежде чем удалось ликвидировать шпионский центр. Другие агенты ФБР преследовали банды, работавшие на нацистов и провозившие контрабандой платину. На древнем дребезжащем биплане они кружили у истоков Ориноко. Гроза заставила их совершить вынужденную посадку. Храбрых мужей из Штатов разгул стихий не остановил. Охота шла в течение нескольких недель в Эквадоре, Боливии и теперь в Аргентине, снова и снова преследуемые ускользали, пока не были схвачены в зарослях пампасов. Однако неожиданно появилась аргентинская полиция, которую больше интересовали янки, чем немцы. Так джи-мены оказались в тюрьме. Поскольку аргентинцы знали, что это за матерые парни, дело не дошло даже до допроса. Они прибегли к picana electrica — пытке электрическим током, доставлявшей мучительную боль бравым джи-менам. Однако тот, кто думал, что агенты проронят хоть слово, ошибался: крутые парни не издали ни звука. Ночью они бежали из тюрьмы, а затем выполнили свою миссию. Прежде всего, они захватили караульные посты перед домом префекта, затем к ним присоединились немцы, жившие в Аргентине…

Мексика

Для нацистских шпионов особую важность родина ацтеков представляла из-за ее географического положения. В апреле 1941 года здесь уже действовало шесть немецких агентур. Однако они просуществовали недолго. По отношению к мексиканцам агенты вели себя так, как этого можно было ожидать от арийского «сверхчеловека», — надменно и хвастливо. Всеобщее внимание привлекли к себе в Тампико агент Барке, в Гвадалахаре — его сообщник Руге. Самое интересное произошло в Сьюдад де Мехико: немецкий шпион Хилгерт избрал для своих каждодневных алкогольных возлияний винный погребок, который служил также местом явок для агентов SIS. Это был не единичный случай. Немецкий посол в Мексике Рюдт фон Калленберг сообщил в Берлин о том, что здесь происходит, после чего несколько агентов было заменено. ФБР и его «зарубежному отряду», SIS, сильно помогли местные «левые». В октябре 1941 года тысячи мексиканцев собрались на антифашистскую демонстрацию. Генеральный секретарь объединения профсоюзов Ломбардо Толедано назвал в своей речи имена большинства немецких агентов в стране, после чего многие из них были арестованы.

Через полгода Мексика присоединилась к антигитлеровской коалиции. Нацистские шпионы едва ли имели здесь теперь шансы. «Левые» информировали ФБР о каждом шаге, и южная граница США считалась надежной.

Бразилия

Президент Гетульо Варгас правил страной с помощью полуфашистских методов. С 1933 по 1937 год торговля его страны с Германией удвоилась. И с гестапо существовали тесные контакты. Ольга Бернарио, жена председателя коммунистической партии Бразилии, была выдана в 1935 году Германии, и вместе с ней другие бразильские революционеры немецкого происхождения. В начале 1937 года представители тайной полиции отбыли из Рио-де-Жанейро в Берлин к шефу Генриху Гиммлеру, «рейхсфюреру СС и начальнику гестапо», их авторитету по методам работы и убеждениям.

В Южной Бразилии проживало около миллиона немецких иммигрантов, из которых многие симпатизировали нацизму. В Бразилии имелось сильнейшее в Латинской Америке фашистское движение «интегралистов». От своих немецких единомышленников отличались они лишь цветом своих рубашек, — они были не коричневыми, а зелеными. Для немецких агентов сложились идеальные условия; наряду с благосклонным правительством имелась еще поддержка части населения и фашистов страны. 11 мая 1938 года была предпринята попытка захвата власти. Однако армия подавила путч. Президент Варгас запретил организацию «интегралистов». Попытка путча была реакцией на это решение. Немецкие шпионы принимали активное участие в восстании. Когда это получило огласку, Гетульо Варгас окончательно ориентировал свою политику на проамериканский курс. Времена лояльности миновали — бразильская тайная полиция арестовала огромное количество немцев-конспираторов.

Агенты ФБР, прибывшие в страну в 1940 году, тотчас же приступили к сотрудничеству с местными властями. Здесь еще находилось шестеро радистов, которые сообщали в Германию на коротковолновиках важную информацию, однако их код стал известен. Они сообщали о прибытии и отправлении судов в различных гаванях и обо всем происходящем в международном аэропорту Наталь, через который США отправляли транспортные машины, позже и соединения бомбардировщиков и истребительные авиационные соединения в Африку и на Средний Восток. Теперь джи-мены начали поиски радистов. Техники из SIS пеленговали станции, как только они начинали работать. При этом они сталкивались с привычными контрмерами: постоянно меняющимися местами для станций, с коротким и нерегулярным временем передач. Но эти методы были тщетными, все уже становился круг, станции обнаруживались одна за другой.

Бразильские суды вынесли приговоры более чем восьмидесяти нацистским шпионам и их пособникам с юга страны.

Аргентина

После провалов в Мексике и Бразилии немецкая тайная полиция перенесла свой центр в Южной Америке в Аргентину. Нацистские шпионы действовали и в других странах, особенно в Чили, но большинство нитей сходилось в Буэнос-Айресе, где активно действовал капитан второго ранга Нибур, военно-морской и военно-воздушный атташе немецкого посольства.

Аргентина дольше, чем все другие страны субконтинента, оставалась нейтральной. Лишь в конце марта 1945 года, когда фактически исход войны был давно решен, прозвучало объявление войны Берлину и Токио. Благосклонное до этого отношение к державам «оси» проистекало главным образом из жесткой конкуренции с США, поскольку обе страны столкнулись друг с другом на мировом рынке как экспортеры сельскохозяйственной продукции.

Из противоречий прибыль извлекала гитлеровская Германия. Она стала заказывать аргентинскую аграрную продукцию, отдавая за нее машины и полуфабрикаты, материалы, в которых остро нуждалась молодая индустрия на Рио-да-ла-Плата. Торговля осуществлялась на безвалютной основе и была поэтому предпочтительной для обеих стран, бедных валютой. Президенты Аргентины, все без исключения генералы, предоставляли в это время нацистам и их южноамериканским последователям большие возможности, как, например, в области пропаганды. В середине 1942 года по поручению нацистов в Буэнос-Айресе работало шесть больших радиостанций и десять поменьше в других регионах страны. Деятельность SIS в Аргентине могла быть лишь конспиративной, агенты избегали преследований местной полиции. Важнейшей миссией SIS считалось выявление транзита фашистских шпионов через Аргентину — в соседних странах было проще их арестовать. Были и внутренние дела: так, в ноябре 1942 года ФБР внесло в черный список радио Прието, самую значительную нацистскую радиостанцию в Аргентине. Поскольку радиостанция финансировалась большей частью благодаря рекламным передачам, — заказы при этом шли из США и зависимых заграничных филиалов, — источники финансирования нацистской пропаганды должны были, в конце концов, иссякнуть. Однако радио Прието продолжало свои передачи, так как министерство Риббентропа оплачивало убытки.

После начала войны аргентино-немецкая торговля осуществлялась уже в скромных размерах, обходным путем через Испанию. Поэтому джи-менов в особенности интересовали суда, шедшие с Иберийского полуострова, и, конечно, причастные к поставкам фирмы. В отдельных случаях немецкие товары из Аргентины отправлялись на предприятия в другие южноамериканские государства в качестве компенсации за стратегическое сырье. ФБР удавалось не раз задерживать и конфисковывать такие поставки.

С 1941 года Испания и Аргентина стали «королевским путем» немецких агентов в Латинской Америке. Западные тайные полиции держали этот маршрут одно время под неусыпным контролем. Так, британская разведка постоянно находилась в испанских гаванях, ФБР — в Буэнос-Айресе. Сотрудники обеих организаций пытались изъять у немецких курьеров материал. Поскольку в охраняемые национальной полицией гавани они редко могли прибыть поездом, они отправлялись как пассажиры тех же океанских лайнеров, на которых нацистские эмиссары следовали к месту их цели. Британцы и американцы в таких случаях большей частью работали совместно, на основе достигнутой договоренности, и обменивались информацией о прибытии немецких агентов по ту или другую сторону Атлантики. И многие попытки перевербовать некоторых немецких курьеров оказывались успешными. Эти хорошо оплачиваемые двойные агенты поставляли затем в

Германию дезинформирующий материал. ФБР сообщало позже, что удалось использовать более чем 4500 страниц с информацией немецких шпионов.

Большой улов удался летом 1941 года. Тридцать шесть нацистских шпионов, производящих разведку в военных учреждениях страны, и ряд их аргентинских пособников оказались под арестом. Благодаря таким инцидентам пакт Аргентины с гитлеровской Германией оказался под угрозой. С помощью своих двойных агентов ФБР получало информацию о круге немецкой агентуры. В целом за годы войны в Латинской Америке удалось выявить и арестовать (в основном при помощи местной полиции) 389 шпионов, 30 диверсантов, и разоблачить около трех десятков агентов стран «оси», работавших под дипломатическим прикрытием.

«Всегда есть такие сферы работы, — писал Джон Эдгар Гувер в 1956 году, имея в виду и Службу специальных расследований, — раскрыть которые невозможно по причинам безопасности, из чувства приличия и по тактическим причинам».

Саботаж

В целом с января 1940 по май 1945 Бюро расследовало 19 299 предполагаемых случаев саботажа. 2282 случая были признаны актами саботажа.

Иначе говоря, с 1936 года и по настоящее время одним из основных направлений работы ФБР стала контрразведка. Представляется целесообразным временно отступить от хронологического принципа изложения и чуть подробнее рассказать об этом направлении работы Бюро, а затем еще подробнее — о противостоянии в послевоенные годы шпионской работе и враждебных, и дружественных стран.

 

КОНТРРАЗВЕДКА

Одной из важнейших задач ФБР как главной контрразведывательной службы США была борьба с «красными шпионами». До середины 20-х годов XX века работа в этом направлении практически не велась — прежде всего потому, что таких шпионов в США не было. Америка не относилась к приоритетным направлениям работы первых агентов Особого отдела ЧК. А те агенты Коминтерна, легальные и нелегальные, шпионами как таковыми могут быть названы только условно, и борьба с ними велась в рамках общей деятельности Бюро по противостоянию КП США. Положение начало изменяться, когда встал вопрос о военно-технической разведке, прежде всего для нужд модернизируемой РККА. Уже с конца 20-х, и до характерного (знакового для множества советских разведчиков) 38-го года, в США работал агент под кличкой Чарли, который успешно передавал в Союз информацию о новейших американских военно-технических разработках. Например, о конструкции спасательного аппарата для эвакуации моряков с тонущих подлодок, о новинках танкостроения, о прицелах для бомбометания и т. д. С начала 30-х в США работал блестящий советский разведчик Л. Эйнгорн. От него была получена информация об авиационных заводах, где строили самолеты конструкции русского эмигранта Сикорского, а также об американском моторостроении (в частности, о новинках фирмы «Паккард») и химической промышленности. При этом он совмещал функции военно-промышленного и политического шпиона. С его несомненной подачи в Компартии США был создан так называемый конспиративный аппарат, который организовал через первичные ячейки КП на предприятиях систематический сбор информации для «идейных союзников». В 1935 году в США — в контакте с КП, — к работе приступил Л. Гелферт, которого особенно интересовали аспекты применения и защиты от отравляющих веществ, достижения полевой хирургии, специальное оборудование. Под «легальной крышей» крупного закупочного предприятия в Нью-Йорке работал видный советский разведчик, который в семидесятые-восьмидесятые годы вошел в высшее руководство советской разведки — Г.Б. Овакимян.

Объединенными усилиями советской разведки и «конспиративного аппарата» в последние предвоенные годы в США было получено более 450 информационных документов — а это 30 тысяч листов описаний и технической документации, почти тысяча чертежей и даже 163 образца (их обычно вывозили через Канаду). Меры, предпринимаемые ФБР, были, очевидно, недостаточны — точно так же, как в борьбе с немецкой агентурой. Тем более, что ведению контрразведывательной работы препятствовала нечеткая правовая база и, в известной степени, политические предрассудки. Лично Гуверу, пожалуй, никогда не были симпатичны контакты с «большевистской Россией», которые организовала большая и все увеличивающаяся группа бизнесменов, но перейти к решительным действиям в тот период он не мог. Например, еще со середины 20-х годов велась разработка А. Хаммера и еще нескольких крупных бизнесменов, но это так ничем и не завершилось. Советские представительства располагались в самом центре Манхэтгэна. Под крышей «Амторга», «Уорлд туристе» и еще более экзотических компаний работали десятки агентов.

Резкий перелом в контрразведывательной работе против СССР, а затем и всех стран «за железным занавесом» произошел только после Второй мировой войны, прежде всего потому, что произошла драматическая утечка сведений по «Ман-хэттэнскому проекту», за секретность и безопасность которого ФБР отвечала непосредственно. О «деле Розенбергов» мы в последующем разделе рассказываем подробно, а в целом период с 1946—1947-го по 1990-е годы в США — сплошной ряд контрразведывательных операций, прежде всего против «Восточного блока», проходивших, надо признать, с переменным успехом.

На первом этапе контрразведка оставалась «пассивной» — то есть отслеживались связи легальных советских представителей, работников посольств и миссии СССР при ООН. В 1951 году на сборе информации о ВМФ США был пойман второй секретарь советской делегации при ООН А.П. Ковалев; он был выслан из страны. Через пару лет «персоной нон грата» стал помощник военно-морского атташе И.А. Амосов. В 1955 году был выявлен чрезмерный интерес сотрудника миссии при ООН Б. Гладкова к достижениям в области турбиностроения, и в следующем году Госдепартамент принял решение о нежелательности его пребывания в стране. В следующем году выслали еще одного «ООНовца» — переводчика В. Петрова, задержанного при попытке получить чертежи нового самолета.

Аппарат советских дипломатов в США рос быстрыми темпами, уже в те годы заметно превышая численность американских дипломатических представителей в Москве. ФБР установило постоянную слежку за сотрудниками дипломатических представительств и круглосуточную прослушку всех телефонов советских миссий и учреждений. Но этих мер («зеркальных» тем, которые намного раньше были введены в СССР) оказывалось недостаточно. Как признавали сами ФБРовцы, советские агенты отличались высокой профессиональной подготовкой — что, конечно же, неудивительно: они опирались на опыт борьбы с мощнейшей контрразведкой предшествующего периода, с гестапо. Тогда стали разрабатываться и проводиться целые специальные операции. Об одной такой, рутинной, чуть подробнее. Заметим только, что изложенная в начале «история» вербовки настолько неубедительна, что в способе ее подачи отчетливо просматривается типичный эф-бэ-эровский метод выгораживания свидетелей, которые пошли на сотрудничество — даже если при этом надо погрешить против истины.

…Летом 1954 года советский офицер военно-воздушных сил пригласил полковника армии Соединенных Штатов, которого он знал по официальным контактам, позавтракать с ним в его квартире в Восточном Берлине. Советский офицер знал, что американец планировал вскорости выйти в отставку, и предупредил, что хочет переговорить с ним с глазу на глаз. В августе, в соответствии с договоренностью, мужчины встретились неподалеку от Могилы Неизвестного Солдата в Восточном Берлине. Моросил дождь. Полковник сел в автомобиль советского офицера, и они проехали несколько кварталов к дому. Американец сказал советскому партнеру, что проинструктировал своего водителя подъехать на площадку перед Могилой Неизвестного Солдата через час с четвертью. Советский офицер ответил, что разговор не будет слишком длинен, и водителю не придется долго ждать.

В доме они оказались только вдвоем, но как только сели завтракать, раздался стук во входную дверь. Вошедший, мужчина примерно 38 лет, ростом чуть ниже 160 см, плотный (килограммов семьдесят), одетый в гражданское, был представлен полковнику. По словам гражданского, выходило, что он в годы войны работал в нью-йоркском представительстве Амторга. Завтрак не сопровождался возлияниями, но «гражданский» пил вино и прикончил всю бутылку. Разговаривали о пустяках; после завтрака американец напомнил, что он должен уехать, но советский офицер настоял на чашечке кофе, а сам извинился и ушел, сказав, что минут на 30. Пока он отсутствовал, гражданский спросил полковника, в самом ли деле он собирается после отставки перебраться в Ливенворт, штат Канзас — место расположения командования и штаба сухопутных сил армии США, а также высшего военного училища. Полковник подтвердил — и вспомнил, что не говорил в присутствии «гражданского» о месте, куда собирается переехать из Германии, но во время прошлой встречи говорил об этом знакомому офицеру.

Тогда собеседник спросил: «Полковник, если я приеду в США, вас можно будет навестить?»

— Ну, конечно, — ответил полковник.

Советский вербовщик тогда отметил, что будет с женой и детьми, и очень беспокоится об их безопасности, — и спросил полковника, может ли рассчитывать на помощь, если окажется в Штатах. Снова полковник ответил, что постарается помочь. Тогда собеседник начертил эскиз центра Манхэтгэна и отметил точкой северо-восточный угол 86-й улицы и Мэдисон авеню.

— Когда Вы сможете оказаться в Нью-Йорке?

— Полагаю, в конце осени, — ответил полковник.

— Давайте договоримся о встрече на северо-восточном углу 86-й и Мэдисон, в 4 пополудни в любой из этих дней: 15 октября, 25; или 5 ноября, 15, или 25; 1 января; 1 февраля; 1 марта.

Полковник согласился; тогда человек из СССР сказал:

— Если я вдруг не смогу сам придти на встречу в Нью-Йорке, придет друг и скажет так: «Кажется, я встречал вас на Шпрехштрассе, полковник. Какой был номер вашего дома там?» а Вы ответите: «О, да, я жил там, на Шпрехштрассе 19».

Затем «гражданский» спросил, не сможет ли полковник принести с собой кое-какие книги, брошюры и карты из Ливенвортской школы. Полковник ответил, что после своей отставки он не будет иметь никакого отношения к учебному центру. Но собеседник предложил все же попробовать получить некоторые материалы. Американский полковник заявил, что он «должен обдумать это»; на вопрос-предложение о передаче денег — любых денег, — он ответил отрицательно.

В это время возвратился советский офицер и принялся вновь заваривать кофе. Полковник тем временем сделал копию эскиза района Манхэтгэна (свой эскиз гражданский собеседник отдать отказался). После кофе полковник армии США объявил, что ему уже пора ехать. Собеседник спросил, не могут ли они еще раз встретиться через пару дней. Полковник ответил, что будет очень занят сборами и не сможет уже никуда приехать.

С этим полковник оставил дом и возвратился на место, где его ожидал водитель.

Возвратясь к себе, офицер немедленно сообщил об этой встрече представителям власти и сказал, что готов сотрудничать любым способом с надлежащими службами, в связи с любыми будущими контактами.

Вскоре американский полковник возвратился в США; все сведения о попытке вербовки были переданы в ФБР. 15 октября 1954 года, в день первой встречи, назначенной советским вербовщиком, агенты ФБР заняли неприметные позиции около пересечения 86-й улицы и Мэдисон авеню в Нью-Йорке. Приблизительно в то же самое время, которое было определено для встречи, агенты заметили двоих чиновников, аккредитованных в представительстве СССР при Организации Объединенных Наций. Они, очевидно, внимательно осматривали место свидания и, казалось, ожидали появления отставного полковника.

ФБР приняло меры для того, чтобы в следующую намеченную дату, 25 октября 1954 г., встреча состоялась. План операции состоял в том, чтобы на встречу с контактерами, которые лично не знакомы с полковником, пойдет специальный агент ФБР.

Агент Бюро, отобранный из соображений максимального сходства с полковником, стал готовиться к встрече. Они были с полковником примерно одинакового роста и веса, кареглазые, с каштановыми, негустыми волосами, лица у обоих были румяными, довольно полными, с круглым подбородком. Но полковник носил усы, и был старше примерно на 10 лет. Для того, чтобы скрыть возрастные и прочие отличия, потребовались услуги нью-йоркского профессионального визажиста.

Работа делалась на основе нескольких фотографий армейского полковника и его детального описания. Агента постригли и подкрасили волосы специальной краской, создавая эффект легкой седины. Чуть подправили форму бровей и наложили косметику, так что сходство стало и в самом деле значительным. Последним косметическим штрихом стали накладные усы нужного фасона и цвета. Полковник любил свободную одежду. Агента одели в твидовое спортивное пальто, которое было ему несколько широко.

Второй частью подготовки было тщательное ознакомление с биографией и жизненным путем полковника. Агент тщательно запомнил множество сведений об окружении полковника, о его семье, местах жительства и местах предыдущей службы в Германии — любые детали, которые могли убедить контактеров в идентичности агента и полковника. Особенно большое внимание уделялось тем данным, которые могли быть проверены советской агентурой.

25 октября 1954 года специальный агент, изображающий из себя отставного полковника, приблизительно в 4:05 пополудни появился на перекрестке. Двое мужчин, идентифицированных как сотрудники представительства СССР при ООН, остановились неподалеку и внимательно рассматривали лже-полковни-ка, но не предприняли никакой попытки контакта. Специальный агент пришел на перекресток и 5 ноября 1954 года, но на этот раз вообще никто из «советских» не появился поблизости.

И только 15 ноября, вновь примерно в то же время, специальный агент, загримированный и одетый для достижения максимального сходства с полковником, подъехав к перекрестку на такси, заметил человека, который очевидно ожидал его. Незнакомец, среднего роста, плотный, лет 35—40, несколько минут внимательно рассматривал «полковника», потом подошел и сказал нечто неразборчивое.

— Простите? — переспросил лже-полковник.

Тогда контактер произнес пароль, и услышал правильный отзыв.

От предложения сесть в машину «полковник» отказался; тогда мужчина, представившийся как «Шульц», предложил прогулку по Центральному парку.

Агенты ФБР, которые наблюдали за встречей, быстро опознали «Шульца». Это был Максим Мартынов, член советской делегации при ООН. «Полковник» согласился, и они прошли в парк. По дороге «полковник» спросил, приехал ли тот милый господин из Берлина, который назначил эту встречу. «Шульц» сказал, что поездка у того не состоялась, но все он препоручил ему, своему другу. Он — тоже из СССР, и в знак подтверждения этого, «Шульц» показал удостоверение личности, которое агент внимательно рассмотрел и запомнил.

Свободных скамеек в парке не попадалось, поэтому пришлось разговаривать, прогуливаясь по дорожкам у озера. «Шульц» подробно расспрашивал о Ливенворте, и «полковник» давал хорошо отрепетированные ответы, основанные на несекретных данных. Но «Шульца» интересовало и другое — и он подробно изложил круг вопросов, по которому он рассчитывает получить информацию.

«Вы поможете мне?»

«Полковник» ответил, что получить необходимые данные непросто, но, в общем-то, наверное, возможно.

Контактер тогда напомнил о расходах, которые пришлось понести полковнику, трижды приезжая в Нью-Йорк, и протянул небольшой сверток. Агент упрятал его в карман, не глядя; позже выяснилось, что там всего 25 десятидолларовых купюр. Затем во всех деталях были оговорены следующие контакты: основной, на том же перекрестке 15 января 1955 года, и запасные — по другому адресу, в первую субботу каждого месяца в книжном магазине на Пятой авеню. Договорились об условных знаках (заточенные синий и красный карандаши в левой руке, и путеводитель по Манхэттену и Бронксу в кармане пальто), и о новом пароле на случай, если на встречу придет не сам «Шульц», а его доверенный представитель. Разговор продолжался чуть более получаса.

15 января 1955 года «полковник», то есть соответственно подготовленный специальный агент, добрался на такси на угол 86-й улицы и Мэдисон авеню. Когда он вышел из такси, то заметил «Шульца», ожидающего неподалеку, и пошел к нему. «Шульц» приветственно улыбнулся, мужчины обменялись рукопожатием.

«Прогуляемся?»

«Да. Пойдемте опять в парк?» — предложил «полковник». Но «Шульц» настоял не уходить с Мэдисон авеню, а зайти в бар ближайшей гостиницы и пообедать. По дороге к гостинице, «полковник» сказал, что смог получить интересную информацию, и некоторые материалы находятся при нем, в портфеле.

В баре «полковник» выбрал свободный столик, расположенный в углу слабо освещенного помещения, сел и поставил портфель около себя. «Шульц» заказал выпивку и попросил компаньона говорить потише. «Полковник» сказал, что готов дать ответы на все вопросы, которые интересовали «Шульца», и предложил записывать. Но «Шульц» ничего не захотел писать, и «полковник» сказал:

— Ну что же, придется просто запоминать.

Контактер оглянулся еще раз и прошептал:

— Что-то мне здесь не нравится.

— А как же материалы? — спросил «полковник».

— Передайте мне портфель, и уйдем отсюда.

«Полковник» выставил портфель на стол перед ним. Это было сигналом для двух специальных агентов, следивших за ними все время, приблизиться к их столику.

Когда агенты ФБР назвали себя, «Шульц» явно заволновался, побледнел и стал говорить, что просто зашел в бар выпить. Джи-мены потребовали предъявить документы. Он показал удостоверение на имя Максима Мартынова, члена Советского представительства при Организации Объединенных Наций, обладающего дипломатическим иммунитетом. Агенты ФБР тогда сообщили Мартынову, что он уличен в совершении акта шпионажа. К тому времени Мартынов взял себя в руки и отказался говорить далее с агентами. Он поманил официанта, оплатил выпивку и, не потрудившись дождаться сдачи, схватил шляпу и вышел из бара. Наружное наблюдение показало, что он вскочил в автобус и поехал непосредственно в штаб-квартиру советской делегации при Организации Объединенных Наций.

21 февраля 1955 года Госдепартамент объявил Мартынова персоной нон грата в связи с его шпионской деятельностью, и через три дня он отбыл из Соединенных Штатов.

Биографическая справка

Мартынов Максим Григорьевич, родился 17 февраля 1915 г. в Ленинградской области СССР. Прибыл в США 12 ноября 1951 года, как член советской делегации при Организации Объединенных Наций. Несколько раз выезжал в Россию, в последний раз въехал в Соединенные Штаты 3 ноября 1954 года по советскому дипломатическому паспорту. Полковник советской армии…

В самом конце пятидесятых была проведена масштабная специальная операция, данных о которой немного — но то, что известно, заслуживает внимания. Активному советскому агенту Олегу Калугину был «подставлен» интересный персонаж для вербовки — гражданин США, инженер-химик А. Котлобай, сотрудник одной из работающих на Пентагон фирм по производству твердого ракетного топлива. Первая информация, предоставленная «Куком» (такую кличку дали ценному агенту), представлялась перспективной и очень интересной, и уж во всяком случае, стоящей понесенных затрат. Затем «Кук» передавал еще и еще сведения, и все время создавал впечатление, что наиболее важное и перспективное он никак не может передать в донесениях. Намек был, наконец, понят, и в 1964 году после масштабной и дорогой операции агент оказался в СССР. В течение двух лет ему создавали все условия для работы — и вот, наконец, оказалось, что вся информация, и переданная, и «привезенная» Куком, — хорошо выстроенная дезинформация, разработка одной из веток научно-технического исследования, ведущей в тупик. Советские специалисты оценивают материальный ущерб от этой «операции» в сумму порядка 80 миллионов долларов.

С сожалением надо констатировать, что наиболее значительные достижения ФБР во времена холодной войны, то есть разоблачения «красных» шпионов, советских и из других стран соцлагеря, происходил не столько в результате «собственной» работы ФБР, хотя на слежку за дипломатами и вообще иностранцами сил не жалели, сколько в результате предательства.

Два важнейших перебежчика из КГБ, Анатолий Голицын и Юрий Носенко, «достались» ЦРУ; начальник контрразведки ЦРУ Джим Энглтон, весьма одаренный и авторитетный работник, не спешил делиться с ФБР полученной информацией, за исключением прямых указаний на советских агентов, подлежащих аресту или высылке. Но у джи-менов были и собственные «кроты», и «собственные» перебежчики. Важнейшими из них были завербованный в 1961 году офицер ГРУ Д. Поляков, и старший оперработник научно-технической группы нью-йоркской резидентуры КГБ, полковник, Герой Советского Союза Алексей Кулак.

Ранней весной 1962 года он пришел в офис нью-йоркского отделения ФБР и предложил свои услуги в качестве агента. В подтверждение своей готовности к сотрудничеству он «сдал» очень ценного агента КГБ, американца украинского происхождения Джона У. Бутенко, от которого поступала первоклассная информация о системах связи и управления ВВС США. Бутенко приняли в тщательную разработку, собрали достаточно материалов и в октябре 1963 года арестовали во время встречи с контактерами, кураторами и связниками КГБ Глебом Павловым, Юрием Ромашиным и Игорем Ивановым. Первых двоих, обладателей дипломатического иммунитета, а также Владимира Оленева, сотрудника советского представительства при ООН, который несколько раз встречался с Бутенко, выслали из страны, а Игоря Иванова судили, приговорили к двадцати годам — и только спустя несколько лет нервотрепки обменяли на нескольких советских диссидентов. Профессиональной заслугой ФБР надо признать то, что они сумели так отобрать и сформулировать обвинительный материал, что тень подозрения на А. Кулака не упала. Он проработал в США еще более десяти лет, поставляя американским спецслужбам секретную информацию о советских ракетных и ядерных разработках, а также то, что ему удавалось узнать об агентуре советской разведки. Гувер считал «Федору» — этот псевдоним был присвоен Кулаку — совершенно надежным информатором; начальник контрразведывательного управления ФБР Уильям Салливан не разделял уверенности Гувера, но, во всяком случае, основные операции джи-менов против советской агентуры в шестидесятые опирались на информацию от Федоры.

Еще большие сомнения в надежности Кулака как источника были у ЦРУ и, надо прямо сказать, основания для этого были весьма серьезными. Часть сведений, сообщенных Федорой джи-менам и переданной ими в ЦРУ, не совпадала со сведениями, полученными от перебежчиков Голицына и Носенко. Некоторые совпадали, но с ложными сведениями (например, с информацией Носенко о присвоении ему очередного звания и намерении КГБ срочно отозвать его из Швейцарии, что стало основанием для вывоза капитана разведки с семьей в США).

Многочисленные «проколы» Федоры объяснялись не тем, что он был двойным агентом, а особенностями характера самого А. Кулака — он «сливал» новым хозяевам не только настоящую информацию, но и сплетни, слухи и просто распространяемую КГБ дезинформацию, не обладая умением анализа, отбора и сортировки. Высокий статус в Первом главном управлении КГБ, весьма хорошая репутация, в том числе и как вербовщика, в его конкретном случае не отвечали личным качествам работника. Грубоватый, циничный, любитель застолий и прочих мужицких радостей, удовлетворительно технически образованный, но отнюдь не умница и интеллигент, Кулак оказался на переломе пятидесятых — после громадных потрясений в советской разведке, — выдвинутым на работу, которая превосходила его возможности. При нормальном развитии событий через пару лет его бы заменил более молодой и высококвалифицированный разведчик нового поколения, — возможно, тот же Игорь Иванов. Предательством и сотрудничеством с ФБР Кулак спас свою карьеру в КГБ: ведомство Гувера не только тщательно оберегало его от разоблачения, но и своевременно подкармливало второсортной информацией, которая, тем не менее, давала возможность Кулаку подтверждать реноме высокоэффективного разведчика.

Правильно ли трактовали в ФБР особенности Кулака, или просто четко выполняли профессиональные нормы контрразведки, сказать трудно — на этот счет не оставили меморандумов ни Гувер, который безусловно и последовательно поддерживал «Федору», ни Салливан (тем более, что он в расцвете карьеры погиб на охоте). Но во всяком случае, до смерти Гувера и возвращения Кулака в Москву не было никаких признаков изменения отношения к агенту. Проявило заботу о нем и ЦРУ: узнав о готовящейся публикации некоторых сведений из архивов ФБР, они направили в Москву специального агента, который предупредил «Федору» об опасности и необходимости прекращения контактов с резидентурой в Москве. Так что первая утечка информации произошла только в 1978 году, когда журнал «Нью-Йорк» опубликовал интервью с писателем Эдвардом Эпштейном, создателем довольно интересной книги о событиях, связанных с убийством президента Кеннеди. В интервью, а затем в книге были названы кличка, время сотрудничества с ФБР, город, официальное место работы, даже с уточнением конкретного подразделения. Эти сведения могли относиться не более чем к десятку советских разведчиков — и всем стоили карьеры. Серьезные подозрения были также брошены — в результате спец-операции ЦРУ по дезинформации, — на бывшего сотрудника ООН Виктора Лесновского. Наименьшие подозрения пали именно на Кулака; он умер в 1983 году, что называется, «своей смертью» (злокачественная опухоль), и его даже не успели допросить. Хотя под подозрение он попал, о чем свидетельствует отстранение его от настоящей разведработы и направление вербовщиком в институт, который он некогда сам закончил. До «перестройки» предательство А. Кулака в КГБ замалчивалось — но это уже факт истории КГБ, а не ФБР.

К 60-м годам относится перевербовка джи-менами офицера ГРУ Н.Д. Чернова, который продолжал работать в США. Через Никнака (под этим оперативным псевдонимом Чернов фигурировал в файлах Бюро) в Москву успешно поставлялась дезинформация, а разведывательная карьера более десяти агентов, о которых знал или узнавал Никнак, рухнула.

Все это привело к тому, что советская разведка стала еще внимательнее относиться к подбору кадров и професиональ-ной подготовке разведчиков для работы в США, а также активно использовать «дружественную» помощь от разведслужб ГДР (от Штази, которую возглавлял талантливый М. Вольф), болгарской и польской разведки. Некоторых агентов Штази удавалось в конечном итоге выследить — как, например, майора Э. Литтиха (кличка Брест), но после почти десяти лет успешной работы, а некоторые так и не были идентифицированы. Например, по сообщениям «кротов» и эпизодическим перехватам информации ФБР было известно о существовании агента ШТАЗИ по кличке Оптик, который внедрился в аэрокосмическую промышленность, но «вычислить» его джи-мены так и не смогли. Единственный серьезный арест этого периода (если не считать пары-тройки выявленных и наказанных «инициативников», т. е. граждан США, которые по своей инициативе пытались вступить в контакт с советскими дипломатами и разведчиками для «продажи» каких-то секретов), — задержание У. Белла, инженера из «Хьюз Эйркрафт», компании, работающей на Пентагон. Американец работал на польского разведчика М.Захарского. Об эффективности работы Бюро в этот период можно судить по косвенным данным. По обобщенным сведениям, в период с 1979 по 1981 год ежегодно более пяти тысяч образцов советского вооружения и боевой техники улучшалось за счет западных, прежде всего американских, технологий. Число листов вывезенной научно-технической документации измерялось десятками тысяч; изделия и оборудование, запрещенные к экспорту, доставлялись целыми сухогрузами. Сведения о разведывательной информации политического направления особо не разглашаются, но то, что советское руководство в целом было в курсе американских приготовлений и акций, известно. А то, что информация не использовалась или использовалась неправильно — это не проблема и не заслуга ФБР, а проблемы самого советского руководства.

Предметом гордости контрразведки ФБР считается дело «семьи шпионов», однако что касается целиком проведенного ФБР раскрытия шпионской сети Уокеров, то оно происходило, до определенного времени, как бы вопреки желанию Бюро, и многие ранние этапы дела говорят о медлительности и неразворотливости организации. Кроме того, нельзя не отметить, что ФБР попросту прозевало важнейший момент — первое посещение Джоном Уокером советского посольства в 1967 году, с которого, собственно, и началась длившаяся семнадцать лет успешная операция КГБ и, возможно, еще не скоро разоблачило «семью шпионов», если бы не прямое саморазоблачение и прямые доносы участников «семьи».

Джон Уокер, офицер ВМС США, который имел доступ к секретной информации и шифровальным машинам, из вполне прозаических материальных соображений в октябре 1967 года обратился в советское посольство в Вашингтоне и предложил продавать информацию. Вскоре к поставкам секретных и сверхсекретных сообщений, включая системы кодирования и шифровальные машины, Джон привлек своего давнего дружка Джерри Уитуорта, брата Артура, а затем и сына Майкла.

Джерри тоже служил во флоте, морским офицером стал и Майкл (он служил на лучшем из авианосцев ВМС «Нимице»), Объем и глубина информации, переданной КГБ, были таковы, что на протяжении почти двух десятилетий советский флот имел тайное, но реальное преимущество перед американским. Русские как бы находились в главном штабе флота, и знали все, что касалось управления кораблями, подлодками и авиацией, включая строжайше засекреченные планы по ведению боевых действий.

Крупные суммы, полученные от КГБ, — которое, кстати, сумело обеспечить безопасность многолетней операции, — не принесли желанного удовлетворения семье Уокеров. В 1976 году Джон развелся с Барбарой — та, дама весьма не ангельского нрава, к тому времени уже стала алкоголичкой и в дальнейшем этот недуг все прогрессировал. Возникали и обострялись конфликты и между братьями. Даже больших денег оказывалось мало, пропорции их разделения не казались справедливыми и так далее. Весьма много было причин для раздоров между Уокером и Уинтуортом. Это привело в конце концов к тому, что Джерри, обозленный отказом Джона выплатить крупную сумму за умышленно засвеченные пленки фотокопий секретных документов, разругался с братом, и написал письмо руководителю отделения ФБР в Сан-Франциско:

«Дорогой сэр!

В течение ряда лет я был замешан в шпионаже, в частности, я передавал совершенно секретные шифровальные таблицы к шифровальным машинам, технические характеристики этих машин, донесения разведки и тому подобные материалы……причина, по которой я пишу вам — ФБР — в том, чтобы предоставить возможность уничтожить важную шпионскую сеть… Условиями сотрудничества должны быть моя абсолютная неприкосновенность от обвинений и гарантия того, что мое имя не будет раскрыто… Кроме того, я хочу получить денежную компенсацию в зависимости от того, насколько будет нарушена моя привычная жизнь… Можете подать мне знак в отделе объявлений «Лос-Анджелес тайме» в рубрике частных объявлений… начните его словом «Рус», а затем сообщайте все, что вы хотите. Если ваше послание не будет достаточно четким, я пошлю вам другое письмо…»

Письмо было получено в бюро жалоб Сан-Францисского отделения ФБР 9 мая 1984 года. Дежурная передала его начальнику контрразведывательного подразделения, специальному агенту Джону Паттерсону. Паттерсон отнесся к письму достаточно серьезно: скопировал, оригинал отправил на исследование в Центральную лабораторию, проинформировал Бюро, проконсультировался со специалистом-психологом и 21 мая дал в соответствующей рубрике ответ:

«Русу. Рассматриваем ваше предложение. Звоните по рабочим дням по телефону 629-27-93 с девяти утра до одиннадцати или пишите.

М.Е., Сан-Франциско».

Джерри, достаточно разбиравшийся в электронике и знающий о возможностях анализа и идентификации голоса, ответил письмом:

«…не могу доверять никаким личным контактам, включая телефонный разговор… остается возможность того, что я окажусь жертвой официального разбирательства… моя ситуация достаточно серьезная, чтобы начать расследование и отнестись ко мне с должным вниманием (неподсудность и тому подобное)… было бы очень важно иметь кого-то для конфиденциальных консультаций, кто обладает достаточной властью, но не станет арестовывать меня…»

Ответ ФБР последовал 4 июня:

«Русу. Мы понимаем вашу озабоченность, но ничем помочь не можем. Должны переговорить с вами или вашим доверенным лицом, если у вас серьезные намерения.

М.Е., Сан-Франциско».

Джерри промолчал, и 11 июня последовало новое послание от ФБР:

«Русу. Разбираемся в ваших проблемах. Необходимо поговорить… Такую встречу можно провести анонимно. Только вы и я встретимся 21 июня в 10 утра на пересечении улицы, где находится мой офис, и Гайд-стрит. У меня в левой руке будет газета… Во время этой встречи никаких действий против вас не будет предпринято… Я хочу помочь вам в вашей трудной ситуации, но для этого я должен знать факты».

Объявление содержало отчетливые указания на ловушку — и Джерри, человек с психопатическими наклонностями, но никак не простак, все это вычислил и замолчал.

13 августа Паттерсен дал еще одно объявление:

«Русу. Не получаю ничего от вас, по-прежнему хочу встретиться. Предлагаю встречу в Энседаде, в Мексике, на нейтральной территории. Если вы затруднены в средствах на дорогу, мы можем встретиться в любом месте по вашему выбору в Силикон Вэлли или где вы захотите. Прошу ответить…»

Джерри ответил письмом, в котором явно сквозило разочарование, хотя и не содержалось категорического отказа продолжать переговоры. В отделении ФБР в то время уже были убеждены, что «Рус» — реальное лицо и что в течение очень долгого времени где-то у них под боком действовала разветвленная и очень опасная шпионская сеть. Однако реальность была такова, что надежного выхода на сеть не было и не просматривалось, все в общем-то зависело от дальнейших действий контактера. Эта ситуация могла растянуться на неопределенное время — и тут на выручку пришла бывшая жена Джона. Барбара после очередной ссоры с бывшим мужем и попытки получить от него немалую сумму (10 тысяч долларов) с логикой алкоголички решила, что «накажет» Джона — ничуть не беспокоясь, что пострадает вся их семья, включая сына. По словам ее дочери, у которой были проблемы с мужем, и Барбара пыталась «помочь», произошло следующее: «моя мать донесла на отца, чтобы спасти своего внука и вернуть мне сына…»

Первый звонок в отделение ФБР в Хаяннисе Барбара сделала 17 ноября все того же 1984 года. В этом захолустном отделении ее соединили с весьма компетентным человеком — ветераном ФБР с пятнадцатилетним стажем, специальным агентом Уолтером Прайсом. Прайс понял, что Барбара (она представилась) пьяна, возможно даже алкоголичка, но некоторые детали разговора не позволили отнестись к нему как просто пьяному бреду. В течение недели Прайс пытался созвониться с Барбарой, дважды заезжал к ней домой, но только 29 ноября они встретились. Барбара была пьяна, говорила то о поездке в Вашингтон, где Джон оставлял сообщения агенту «ка-джи-би», то о происках зятя Марка, который хочет отнять внука, то о попытках Джона завербовать их дочь Лауру.

Прайс отправил сообщение в вышестоящее агентство, в Бостон, о том, что Барбара — признанная алкоголичка и обозленная брошенная жена; кроме того, Барбара говорила о шпионаже Джона в прошедшем времени, — возможно, все закончилось двенадцать лет назад, когда Джон ушел с флота. Свидетельства женщины, которая беспробудно пьет и злится на бывшего мужа, который живет с женщиной вдвое моложе и не собирается отдавать мнимый долг, вряд ли убедят присяжных…

На сообщении Прайс проставил номер 65-0 — дело о шпионаже, а «0» — отсутствие реальной перспективы дела. В Бостоне донесение так и попало в папку «0» — бесперспективных. Не изменил ситуацию и звонок Лауры тому же Прайсу, в котором она подтверждала слова матери. (О реальных причинах звонка судить трудно; якобы Лаура хотела припугнуть отца, чтобы тот «надавил» на зятя, с которым сотрудничал, и заставил вернуть сына. Может быть, в каком-то ракурсе это покажется логичным и убедительным…)

Но машина ФБР все-таки работала. На очередном квартальном докладе Прайс сообщил в Бостонском отделении о контактах с Уокерами. Это было включено в рапорт отделения Вашингтону, а копия сообщения ушла в Норфолк. Там сообщение проанализировали агенты Дж. Уолфингер и Р. Хантер и посчитали необходимым навести справки. Вскоре было решено допросить Лауру. Этим 7 марта занялись агенты Каллиган и Вагнер; им удалось важнейшее — они поддержали убеждение Лауры, что для нее единственный способ заполучить сына — это сотрудничество с ФБР. Лаура дала подробные письменные показания, но реально она знала совсем немного; чтобы выяснить важнейший вопрос — продолжает ли Джон заниматься шпионажем, — с разрешения Вашингтона был организован телефонный разговор дочери с отцом.

Разговор состоялся 27 марта 1985 года и не дал прямых ответов на вопрос об участии Джона в шпионаже, но все же ФБР и Министерство юстиции нашли достаточно оснований для «разработки» Джона. 5 апреля было получено судебное разрешение на установку подслушивающих устройств в доме, офисе и на яхте Джона Уокера. Однако практически ничего просто даже подозрительного телефонное прослушивание не давало. Тем не менее агент Хантер, который непосредственно вел дело, да и вашингтонская штаб-квартира «вцепились» в семью Уокеров крепко. Не забывал о деле и агент Паттерсен на противоположном конце США.

Анализ сообщений и показаний от Барбары и Лауры показал, что с Джоном шпионажем занимался некий Джерри… Вскоре была установлена его фамилия (по записи в телефонном блокноте Лауры) — Уитуорт. В Вашингтоне аналитики установили, что Джерри работал какое-то время под началом Джона Уокера в Учебном центре ВМФ в Буффало. Все это позволяло предположить, что «Рус» идентифицирован.

Принесло и результат прослушивание: было установлено приблизительное время и место некой таинственной встречи, ради которой Джон отказался даже от участия в важных семейных мероприятиях. Группа слежения (агенты в шести автомобилях, и даже специально выделенный легкий самолет) «вела» Джона; затем к ним присоединилась целая команда — сорок один агент на двадцати грузовиках, расставленных в разных участках кольцевой дороги, окружающей Вашингтон. Это, видимо, была одна из самых масштабных операций слежения — и она с треском провалилась. Джон, не предпринимая никаких особых усилий, ушел из-под наблюдения. Однако джи-менам повезло. Оказалось, Джон просто проверил предварительно место, где ему следует оставить контрольный знак для связника, и в тот же вечер вновь появился на незначительной дороге в Мэриленде. Слежки он не почувствовал, хотя и отметил, что движение излишне оживленное. На условленном месте Джон оставил пустую банку — сигнал, что готов к обмену материалами. Здесь ФБР еще раз проявил неповоротливость: едва Джон поехал дальше, банку «конфисковали как вещественное доказательство» — и тем самым предупредили проехавшего через полчаса мимо этого места контактера, третьего секретаря советского посольства Алексея Ткаченко.

К счастью для джи-менов, Ткаченко выставил свою «сигнальную банку» в другом условленном месте раньше, чем заметил отсутствие сигнала от Джона; Уокер ее увидел и решил производить обмен. В заранее условленном тайнике (за придорожной телефонной будкой) он оставил пакет, пластиковую сумку с 129 секретными сообщениями, полученными от Майкла с «Нимица», а также письмо Джона московским «работодателям» и копии двух последних писем, полученных им от Джерри Уитуорта. Через несколько минут пакет был в руках у агента ФБР Брюса Брая. Еще через несколько часов Джон Уокер был арестован. Спустя несколько дней был арестован Майкл — обнаруженные в тайнике документы совершенно ясно указывали на источник. При обыске каюты на «Нимице» было обнаружено более тысячи копий секретных и конфиденциальных документов. Затем был арестован Артур Уолкер — не только как брат главного подозреваемого, но и как персонаж, упомянутый в письме Джона в КГБ. Проверку на детекторе лжи Артур не выдержал. Джерри Уитуорта арестовали примерно через месяц — требовалось время для сбора доказательств. В то же время штаб-квартира санкционировала несколько неправильных утечек информации по поводу раскрытия шпионской сети. Замдиректора ФБР Билл Бейкер едва не понес ответственности за оскорбление суда, поскольку сделал не обоснованное, но красиво звучащее заявление о том, что джи-мены «терпеливо следили за Уокером в течение шести месяцев, с тем, чтобы схватить его в момент передачи документов».

К началу 80-х в ФБР были разработаны и внедрены новые «программы» контрразведывательной работы (например, «Сеть»), которые затруднили работу как «легальных» разведчиков, так и нелегалов. В это же время улучшилась законодательная база (в частности, введен закон об обязательной регистрации иностранных агентов, действие которого распространялось на любые виды деятельности в интересах другой страны). Отчасти из-за этого произошел ряд арестов шпионов высокого уровня. Лояльная пресса даже окрестила 1985 год «Годом Шпиона». Вот краткая хроника.

В мае была арестована шпионская сеть бывшего морского офицера Джона Уокера, — Джерри Уитуорт, Артур и Майкл Уокер. Они признали себя виновными в передаче секретных сведений Советскому Союзу.

21 ноября Джонатан Джей Поллард, аналитик разведывательного управления ВМС США, был арестован за шпионаж в пользу Израиля.

23 ноября Лэрри By Таи, бывший аналитик ЦРУ, был арестован по обвинению в шпионаже для КНР, начиная с 1952 года.

25 ноября, еще один крупный шпион, бывший служащий Агентства национальной безопасности Уильям Пелтон, был арестован и обвинен в продаже военных тайн СССР.

Предпринимались, прежде всего по инициативе ФБР, дипломатические демарши по сокращению числа советских дипломатов, аккредитованных в США. В тот же период осуществлялась чрезвычайно дорогостоящая акция — сооружение спец-туннеля под строящимся зданием нового советского посольства.

Об этом можно рассказать немного подробнее.

Провал этой операции, судя по многочисленным откликам в мировой прессе, породил определенное недоумение. Вроде бы время для таких серьезных действий миновало, отношения между США и Россией давно уже прошли — и, как многие надеются, необратимо прошли, — стадию холодной войны. Никто никого уже не обзывает «оплотом империализма» и «империей зла». Но здесь надо сразу же уточнить, что сооружение секретного туннеля началось в семидесятые, как говорится, в разгар холодной войны, едва только СССР определился с точным местом строительства нового здания посольства на Вискон-син-роуд.

Идея эта исходила, как сейчас утверждают, непосредственно от ФБР, однако нельзя не заметить, что основывалась она на опыте английской и американской разведок, МИ-6 и ЦРУ. Опыт был большой и не такой уж неудачный. Первая операция относилась еще к 1951 году: из британской оккупационной зоны в Австрии был частью прорыт, частью проведен, используя существующие сети подземных коммуникаций, туннель к телефонному кабелю советской комендатуры оккупированной зоны.

Подключение к кабелю было произведено достаточно искусно, и в течение года агентура МИ-6 подслушивала переговоры между советскими штабами и подразделениями. Весьма строгая система «компартализации» в британской разведке позволяла удержать, несмотря на активность группы советских разведчиков в МИ-5 и МИ-6, эту операцию (ее кодовое название — операция «Серебро») в секрете больше года, прежде чем кабель был выведен советской стороной из эксплуатации. Вряд ли это была случайность или рутинное технико-эксплуатационное решение; британцы связывают это с утечкой информации, которая произошла после вовлечения в операцию ЦРУ. Но подозрения у англичан возникли значительно позже, а в то время были предприняты попытки нового «подземного шпионажа». Возведение Берлинской Стены, которая серьезно сократила поток разведывательной информации из одной из самых острых зон конфронтации, заставил пойти американцев на осуществление аналогичной операции (она была даже названа по аналогии с первой удачей, «операция «Золото») — спец-тоннеля в Берлине. Это было достаточно дорогостоящее капитальное сооружение — штольня длиной 150 метров и двухметрового диаметра. Она проходила на глубине 4,5 метра от подвала американского склада боеприпасов до советского армейского узла связи в Восточном секторе Берлина. В конце штольни было оборудовано достаточно приличное помещение для обеспечения круглосуточной работы военных разведчиков. Достаточно строго соблюдался режим секретности, а также поддержания «бесшумности» работы поста наблюдения и прослушивания. Данные, полученные МИ-6 и ЦРУ, котировались очень высоко; когда, чуть больше чем через год после начала работы, на туннель «наткнулись» советские военнослужащие-ремонтники, это было воспринято как большая, но, в общем-то, рутинная в практике разведки неприятность. Но Москва постаралась раздуть эту неприятность до большого международного скандала, который привел (впрочем, здесь сказалась и Вашингтонская конъюнктура) к отставке братьев Даллесов, госсекретаря США и директора ЦРУ. И только спустя десятилетие оказалось, что Москва «использовала» англо-американский туннель дважды: и для перетряски американского истеблишмента (Даллесов в Кремле очень не любили ни при Сталине, ни при Хрущеве), и для обильного снабжения спецслужб главных противников дезинформацией. На самом деле очень успешный «крот», кремлевский шпион в МИ-6 Джордж Блейк сообщил руководству советской разведки о туннеле, когда тот существовал только еще в проекте — и у советской стороны было достаточно времени на подготовку и организацию дезинформации.

Кстати, идея прокладки спецтуннеля понравилась и советским, и китайским разведчикам. Первые проложили туннель в здание израильского посольства в Москве, правда, использовать его не смогли — туннель был выявлен. Вторые, то есть китайцы, прорыли туннель к зданию посольства верного советского союзника, ГДР, в Пекине, и какое-то время им «пользовались».

Представляется вполне логичным, что в ЦРУ не сочли нужным особо распространяться об отрицательных сторонах своего «туннельного» опыта. Тем более, что представлялось возможным скрытно осуществить самую демаскирующую часть работ: собственно прокладку, буровые работы, которые, ну, никак не бывают бесшумными. Прокладку можно было производить во время строительства самого здания посольства, осуществляемого американскими строителями.

Заказчиком и координатором работ стало ФБР. По принятому в США разделению полномочий, проведение тайных мероприятий на собственной территории ЦРУ осуществлять и не могло. В принципе, здесь существовала правовая коллизия: если эту операцию считать разведывательной, то этим могли заниматься и цээрушники — территория посольства другого государства не считается «своей» территорией. Контрразведывательной же операцией всю эту затею можно было считать с определенной натяжкой — в международном праве однозначно определен статус посольства, и любая разведывательная деятельность дипломатов считается не легитимной и является основным поводом для прекращения их мандатов и высылки из страны пребывания. Проводить контрразведывательную операцию — это как бы заведомо предполагать нарушение посольством или его сотрудниками их статуса дипломатов, причем всеми сотрудниками, включая тех, против которых нет и никогда не будет никаких оснований для обвинений. Так что ЦРУ, по-видимому, предпочло не нарываться на излишние правовые осложнения — и наверняка учло негативный опыт прошлых операций. Тем более, что как раз в то время в ЦРУ планировалась и готовилась собственная, уже сугубо разведывательная операция: попытка подключения к секретным подводным кабелям связи штаба советского Тихоокеанского флота.

Неучастие ЦРУ в операции не означало полную неинфор-мированность о ней. Скорее всего, информация о затее джи-менов поступила в Москву от весьма осведомленного «крота», агента в ЦРУ Олдрича Эймса, еще до окончательного завершения строительства и туннеля, и посольства.

Все это происходило в конце восьмидесятых — начале девяностых, когда весьма серьезно изменилась внешнеполитическая обстановка. Холодная война прекратилась (или, как чаще говорят, Запад ее выиграл), на высшем уровне состоялись сенсационные шаги по сближению сверхдержав, даже на армейском уровне они перестали считаться «вероятными противниками». Но все это время в ФБР продолжали вести свой «большой подкоп» — массово и успешно внедряли джи-менов в строительные фирмы, занятые на Висконсин-роуд, решали сложные технические проблемы из числа хорошо понятных горнякам и метростроевцам, привлекали ведущих специалистов для разработки и внедрения самых передовых технологий подслушивания и подглядывания. В Бюро очень хотели верить, что их старания, весьма серьезные и комплексные меры по обеспечению режима секретности, крупные денежные вложения и интеллектуальные затраты обернутся получением первоклассной информации. Они так этого хотели, что не вняли даже завуалированному предупреждению, полученному на самом высоком уровне из Москвы.

Передача тогдашним главой КГБ Вадимом Бакатиным американской стороне документации о закладке прослушивающих устройств в новом здании американского посольства в Москве, предпринятая, естественно, с санкции высшего политического руководства, вызвала едва ли не однозначную осуждающую реакцию в российской прессе и парламенте. «Предательство» — едва ли не самая распространенная оценка действий Бакатина. Но по истечении десятилетия смысл широкого жеста руководителя Лубянки осознается совсем по-иному. Американская сторона первой подняла шум о том, что при строительстве нового здания посольства в Москве производится закладка стационарной системы подслушивания; шум этот был вызван как утечками информации из КГБ и ГРУ, унесенной перебежчиками на запад, так и «кротами», и собственным американским опытом технических разработок и разведывательных акций. Косвенно этот скандал был призван еще и отвлечь внимание от действий американской стороны. В общем-то, становилось ясно, что реальной разведывательной «пользы» от всей масштабной и дорогостоящей затеи КГБ не будет: предупрежденные американцы ужесточат режим секретности внутри посольства, обеспечат полную закрытость от прослушивания «бункеров», спец-комнат, которые обязательно в посольствах оборудуются — и одновременно будут пичкать русских дезинформацией.

Но точно так же не могло быть реальной разведывательной «пользы» и от затеи ФБР, туннеля между Висконсин роуд и Тунло роуд, под холмом в центре Вашингтона. Советская сторона знала о строительстве к тому времени уже несколько лет — хотя бы из информации Эймса. И жест Бакатина означал намек, разве что не прямое предложение американцам: прекратить тратить силы и средства на практически бесполезную затею (ну и, естественно, никак не согласующуюся с духом новых времен, наступающих после холодной войны).

Для серьезных аналитиков намек был сделан более чем достаточный. Но, как известно, не слышит не тот, кто ушей не имеет, а тот, кто слышать не желает. Строительство и оборудование спецтуннеля в Вашингтоне продолжалось, и в 1992 году, когда в здание начали вселяться сотрудники российского посольства, начала поступать информация.

ФБР потребовалось пару лет, чтобы заставить себя признать, что «перехватываемая через туннель информация не соответствует действительности» — то есть, попросту, россияне знают о прослушке, и «сливают» в туннель дезинформацию. Впрочем, это признание еще долго не выходило за стены Бюро, в котором несколько лет проводилось внутреннее расследование с целью выявления каналов утечки информации.

Очевидную версию об утечке информации через ЦРУ, где работали несколько серьезных «кротов», в Бюро не захотели признать: это означало бы признание в нарушении принципа разделения полномочий. В Бюро старательно искали «крота» в своих рядах и в конце концов, уже в 2001 году, его нашли — это оказался специальный агент Роберт Ханссен, работник подразделения ФБР, обеспечивающего безопасность российских дипломатов в Америке.

Как свидетельствовал на суде официальный представитель ФБР, специальный агент С. Платт, Ханссен был завербован КГБ в 1985 году, затем перешел в ведение Службы внешней разведки России. За время своей деятельности он передал сведения о нескольких «информаторах» из СССР и России (все они были арестованы или высланы из страны, двоих расстреляли). С точки зрения противостояния разведки и контрразведки, «агент Б» (так он именовался в делах СВР) оказал важнейшие услуги: он передал в Москву исчерпывающие сведения по совершенно секретной программе ФБР «4-МАСНИТ» (радиотехническая и радиолокационная разведка), программе по агентам-двойникам, руководство по приоритетным интересам США в области разведки; все подготовленные в ФБР и частично в ЦРУ доклады и отчеты о деятельности советской, затем российской разведок; и самое главное в этом аспекте — подробные сведения о деятельности ФБР, оперативных технологиях, источниках, методах работы и специальном оборудовании. Начиная с 1995 года ценность информации от Ханссена еще возросла: он курировал обмен секретной почтой между ФБР и Госдепартаментом — и все передавал кураторам.

Роберт Ханссен в числе первых своих сообщений передал сведения о эфбээровском туннеле. Бюро поддерживает такую версию: это, фактически, единственная возможность «списать» с себя ответственность за бесполезную растрату больших денег налогоплательщиков.

Ханссен полностью признал свою «вину» и «добросовестно сотрудничал» с ФБР — то есть, сдал всю информацию, которой располагал. Взамен получил несколько более мягкий приговор: пожизненное заключение вместо смертной казни. Совершенно не исключено, что он выйдет из тюрьмы живым — правда, трудно сказать, через сколько лет. В известной мере это будет зависеть от динамики развития российско-американских отношений.

 

ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПЕРИОД

Администрация США считалась с возможностью роста преступности после Второй мировой войны, но полагала, что спустя определенное время кульминационная точка будет преодолена, и затем все придет к «нормальному уровню».

Действительно, преступность возросла по сравнению с довоенным периодом на 27 процентов, но ожидавшегося спада не наблюдалось. В 1952 году число зарегистрированных тяжких преступлений уже перевалило за два миллиона. Спустя еще несколько лет пришло время принимать и осуществлять специальные программы по борьбе с организованной преступностью — то есть с тем, что некогда напрочь отрицалось.

Однако Гувер не видел оснований для волнений. «На фронте борьбы с преступностью мы вскоре выйдем из морального хаоса, идущего по пятам за всеми войнами. Многие факты позволяют на это надеяться», — писал он в 1956 году. Но преступность продолжала расти. В 1969 году она перешла пяти-, а в 1972 году — шестимиллионную границу.

Бурный рост преступности в США объясняется, конечно, многими причинами. Но определенную роль здесь играет и смещение акцентов в деятельности ФБР. Хотя расследование многих преступных деяний относится только к компетенции ФБР, его усилия в преобладающей степени были направлены на выполнение совсем других задач. Даже и сейчас официальная статистика указывает, что более половины дел, ведущихся ФБР, носят политический характер. Тогда же, сразу после окончания войны, соотношение было еще больше смещено в сторону «политики». Связано это было, в общем и целом, с началом холодной войны, а в частности еще и с тем, что в числе важнейших задач ФБР была защита атомных секретов. Объективной основой отчетливого поворота в ситуации стало то, что за годы военного сотрудничества и союзничества в США весьма значительно укрепила позиции советская разведка, а также усилилась деятельность коммунистической партии и прокоммунистических группировок, причем во многих важнейших сферах общественной жизни. Если непосредственно в популярных СМИ коммунистическое влияние было невелико — разве что за исключением упоминавшегося журнала «Амера-зия», который по существу превратился в шпионскую резидентуру, то очень много коммунистических и прокоммунистических сил сосредоточилось в Голливуде, а также среди профессорско-преподавательского состава учебных заведений и в многочисленных общественных организациях, в том числе и религиозно-этнических. Десятками стали отмечаться факты проникновения в число государственных служащих людей, которые выступали носителями опасной для демократических принципов идеологии. Реакция правящей элиты США разделилась на несколько основных направлений. Одним из них стало как бы движение «изнутри» — активная антикоммунистическая кампания, которую связывают с именем сенатора от штата Висконсин Джозефа Маккарти. Вторым направлением стало серьезное увеличение усилий в области разведки и контрразведки — о той ее части, которая относится к ФБР, будет немало сказано ниже. Третьим, может быть, самым важным направлением стала «большая чистка» государственных служащих, — одна из конкретных и действенных акций периода начала холодной войны.

Официальный старт холодной войне дал Уинстон Черчилль своей речью 5 марта 1946 года в Фултоне (штат Миссури). Он сказал: «На русских больше всего действует аргумент силы», подразумевая тем самым, что следует создать англо-американский военный блок и придать его политике необходимую «убедительность» при помощи атомной бомбы. Ровно через неделю президент Трумэн потребовал от Конгресса дополнительно к военному бюджету 400 миллионов долларов, чтобы «избежать коммунистической опасности». Как почти все американские президенты, Трумэн тоже пытался дать «теоретическое обоснование» своей политики, и в марте 1947 года провозгласил названную его именем доктрину — стратегические принципы внешней политики, направленные на «сдерживание» коммунизма.

Основой внутриполитического «сдерживания» явился декрет, подписанный Трумэном 21 марта 1947 года и ставший известным как «распоряжение о проверке лояльности». Началась проверка политической благонадежности федеральных служащих США — от почтальонов и научных сотрудников государственных институтов до членов правительства. Проверке подвергались также служащие частных фирм и предприятий, выполнявшие правительственные или военные заказы. Ответственность за выполнение программы «проверки лояльности» была возложена на специальный орган — Федеральное ведомство личного состава, а также на следственные органы соответствующих федеральных учреждений.

Но в каждом отдельном случае в проверке непременно участвовало ФБР. Все анкеты проходили через его вашингтонский центр, где существовало только два варианта: или получение штемпеля «Никаких компрометирующих данных в ФБР не имеется», или задание джи-менам расследовать возникшее подозрение в политической неблагонадежности данного лица.

В числе наиболее резонансных расследований того периода — дело «голливудской десятки», ряда видных киносценаристов, режиссеров и продюсеров, в частности Герберта Биберма-на, известного своим фильмом «Соль земли», видных сценаристов Лестера Коула, Альвы Бесси, Ринга Ларднера-младшего, Джона Хоуарда Лоусона, Далтона Трамбо и других известных голливудских деятелей. «Десятку» 27 октября 1947 года вызвали в Вашингтон на заседание сенатской комиссии по расследованию «антиамериканской деятельности». В сборе материалов для обвинения приняли участие некоторые известные кинематографисты, в частности будущий президент, актер Рональд Рейган. Многие американские газеты в те дни писали, что только теперь удалось раскрыть «коварные замыслы» этой десятки; как пояснило ФБР, действия данных кинематографистов должны рассматриваться в качестве «наиболее злостных преступлений против американского народа». У десятерых обвиняемых выясняли данные, относящиеся к годам их молодости и профессиональной деятельности. Обязательным был вопрос, который, по ассоциации с популярной радиовикториной, иронически назвали «64-долларовым вопросом»: «Являетесь ли вы сейчас или были когда-либо в прошлом членом коммунистической партии?»

Слушание дела длилось до 30 октября. Обвиняемые на «64-долларовый вопрос» отвечать отказались; при этом они ссылались на соответствующую поправку к конституции США, согласно которой ни один гражданин не может быть принужден давать сведения о своей принадлежности к той или иной политической организации. Они заявили, что вся эта процедура — не что иное, как «легализованная форма суда Линча». В нарушение их конституционного права не отвечать на подобные вопросы каждый из десяти кинематографистов получил шесть месяцев или год тюрьмы за «неуважение к конгрессу», как было сформулировано в обосновании приговора.

После «десятки» пришлось отвечать за свое мировоззрение еще ряду видных деятелей Голливуда. До 1954 года были расторгнуты договоры примерно с тремя сотнями актеров, сценаристов, операторов и музыкантов. Обо всем происходящем и о моральном климате того периода прекрасно сказано в книге «Времена негодяев».

Разумеется, ФБР в прежнем составе было не в состоянии осилить огромную гору работы по расследованию: только за период с 1933 года бюрократический аппарат правительства увеличился с 600 тысяч сотрудников до двух с лишним миллионов. И уже существовавшая в ФБР система сыска была теперь расширена. Вскоре во всех учреждениях сидели «доверенные лица» ФБР. «Распоряжение о проверке лояльности» предписывало держать имена этих «информаторов» в строгой тайне. Повсюду в стране установилась гнетущая атмосфера, порой даже незначительные личные конфликты быстро перерастали в доносы; привлек к себе внимание ряд самоубийств.

Из всех следственных органов того времени особенно печальную известность снискала уже упоминавшаяся сенатская комиссия по расследованию «антиамериканской деятельности». Председателем ее с 1947 года являлся человек, имя которого стало символом поры «охоты на ведьм», — Джозеф Маккарти, сенатор от штата Висконсин.

Фред Дж. Кук в своей книге о ФБР отмечал, что между Гувером и Маккарти возникла «удивительная общность» взглядов и действий. Когда, например, сенатору для его пресловутой комиссии требовался новый сотрудник, шеф ФБР охотно отдавал в его распоряжение своего лучшего агента.

Гувер и Маккарти даже проводили вместе свой отпуск на морском курорте Ла Джолла близ Сан-Диего в Калифорнии.

Когда репортеры спросили шефа ФБР, каково его мнение о сенаторе, тот ответил: «У него энергичный характер… Я считаю его своим другом и полагаю, что он платит мне тем же». Серьезный удар был нанесен по Компартии США. В 1948 году было арестовано и осуждено — на основании «Закона Смита», — более ста руководящих деятелей КПА.

Подводя итог, Кук пишет о периоде «охоты на ведьм»: «Это был неприкрытый облик возникающего фашизма. Это были методы, которыми пользовались Муссолини и Гитлер. При такой системе пускаются на любое предательство, лишь бы уничтожить политического оппонента. Тут уж больше не дискутируют о проблемах».

 

КОНТРРАЗВЕДКА-4

 

Одной из важнейших задач ФБР в этот период была охрана «атомных секретов». С 1 января 1947 года за сохранение секрета атомной бомбы отвечали уже не вооруженные силы, а ФБР. Провалы и достижения Бюро на этом поприще — далеко не внутреннее дело США. Возможно, более чем полувековое существование цивилизации в немалой степени было гарантировано благодаря контрразведывательной недостаточности Бюро.

Важно также отметить, что к моменту, когда на ФБР были возложены эти обязанности, реальная утечка информации уже или произошла, или же разведывательная подготовка к ней была осуществлена. Кроме того, к распространению секретных сведений подключились несколько ученых из руководящего звена «Манхэттэнского проекта», в отношении которых контрразведывательные мероприятия были затруднены и ограничены. Далее, определенная «утечка» информации была предусмотрена, поскольку производилась легитимная передача сведений Англии. Известную роль сыграла и демократическая атмосфера в коллективе крупных ученых, работавших над проектом. Скорее всего, ни А. Эйнштейну, ни Э. Ферма, ни Н. Бору, ни Р. Оппенгеймеру и в голову не приходило утаивать нечто, или «присматриваться», скажем, к Клаусу Фуксу или Бруно Понтекорво. Важно также отметить, что усилия советской разведки были направлены на «Манхэттэнский проект» с самого начала, и в его «разработке» был проявлен достаточный профессионализм. Немалое значение, конечно же, имела атмосфера «союзничества», возникшая в период антифашистской борьбы.

Первая надежная информация об утечке сведений была получена от англичан. Важнейшие сведения собрала и армейская контрразведка. Информация об «утечке» поступила от дешифраторов Службы радиоразведки американской армии. Выдающийся криптоаналитик Мередит Гарднер, который руководил проектом «Венона», еще летом 1946 года сумел расшифровать несколько сообщений, которые нью-йоркская резидентура МГБ передавала в Москву. В одном из сообщений был список фамилий, которые ничего особенного не говорили Гарднеру, но прозвучали как набат в службах, обеспечивающих секретность «Манхэттэнского проекта»: Роберт Оппенгеймер, Гарольд Урн, Джордж Кистяковски, Нильс Бор.

Но сведений, которые позволили бы идентифицировать агентов, в этих и последующих сообщениях было недостаточно. Пока это были только псевдонимы (Шмель, Оса, Чарльз, Либерал), условные названия (Капитан, Вавилон, Тир, Банк, Арсенал); для реальных контрразведывательных действий требовались дополнительные сообщения. Вот фактическая картина работы контрразведки: два года специалисты проекта «Венона» собирали крупицы информации из сообщений (упоминания о поездках, о местах, которые как-то можно идентифицировать, об изменениях в служебном положении и круге доступа источников, спрятанных под псевдонимами). И только к октябрю 1948 года Мередит Гарднер понял, что материала уже достаточно, и убедил руководство армейской разведки, что пора подключать главного ответственного за безопасность ядерной программы — ФБР.

Гувер был шокирован — и предпринял чрезвычайные усилия по выявлению «шпионов», тем более, что направление «утечки» было известно. Выявление «красных шпионов» прекрасно согласовывалось с атмосферой глубокого вползания страны в холодную войну. 6 апреля 1949 года президент Трумэн заявил: «Я готов применить атомную бомбу ради мира во всем мире», а двумя днями раньше был заключен Североатлантический пакт, создан блок НАТО. Антисоветская кампания приняла такие масштабы, что, по крайней мере, один из представителей высшей власти в США уже сам не смог отличить, где пропагандистская истерия, а где — действительность. С возгласом «Русские идут!» 22 мая 1949 года выбросился из окна 16-го этажа санатория министр обороны США Джеймс Форрестол. Военные открыто обсуждали вопрос о возможности «превентивной войны» против Советского Союза. Отрезвляющим шоком стало испытание СССР атомной бомбы. Тем самым «атомная монополия» США закончилась.

Все это, включая пропагандистскую кампанию, было наверняка просчитано директором Бюро заранее.

Все дальнейшее развитие событий характерно для обстановки 1949 года.

Мало кто мог тогда всерьез разобраться, какое значение имеет «похищение секрета» или утечка информации. Даже сейчас, когда в Интернете можно найти подробные чертежи и технологические приемы изготовления ядерных устройств, бомбы не сооружают где попадя — нужен серьезный промышленный потенциал, нужен известный технологический уровень и нужны, наконец, расщепляющиеся материалы. Утечка секретов из Лос-Аламоса имела, несомненно, значение для советской ядерной программы — прежде всего потому, что помогала отбросить многочисленные тупиковые или непомерно сложные решения, но решающего значения не имела и не могла иметь. Но утечка происходила в действительности, в явное нарушение всех норм секретности; и в то время едва ли был в ФБР ето-либо достаточно подготовлен, чтобы оценить истинный ущерб для интересов Америки, которую несет деятельность шпионов в Лос-Аламосе.

Руководителем контрразведывательной операции был назначен специальный агент Роберт Ламфер. Теперь к нему поступали все расшифрованные сообщения — не только новые перехваты, но и те, которые были записаны Службой радиоразведки с 1939 года. И в одном из сообщений за 1945 год появилась фамилия — Кристель Хайнеман; к ней рекомендовали обратиться по поводу исчезнувшего брата. Джи-мены установили, что Кристель Фукс Хайнеман живет в Кембридже, штат Массачусетс, и у нее есть брат — выдающийся физик Клаус Фукс, натурализованный британец, который по настоянию Черчилля в составе небольшой группы британских ученых работал в Лос-Аламосе.

Следующим этапом был анализ всех сообщений и досье на Клауса Фукса — в том числе и трофейного гестаповского. Выяснилась картина, которая далеко не порадовала не только крайнего антикоммуниста Гувера, но и многих умеренных в ФБР. Английский физик Клаус Фукс был немцем из Германии, в 1930 году вступил в Компартию Германии, активно участвовал в партийных мероприятиях. После прихода к власти нацистов оказался в «черных списках» и избежал концлагеря, эмигрировав в Англию. Вскоре он уже работал у Резерфорда и принимал непосредственное участие в британском атомном проекте. Позже стало известно, что в 1941 году он сам предложил свои услуги советской разведке — из идейных соображений, глубоко сознавая важность совместной борьбы против нацизма. Летом 1944 года, прибыв с группой английских ученых для участия в Манхэттэнском проекте, в Нью-Йорке Клаус Фукс (псевдоним Реет) сумел встретиться со связником советской разведки. Но затем как сквозь землю провалился — в Лос-Аламосе были приняты меры по ограничению внешних связей всех ученых, работающих на «Манхэттэнский проект».

Косвенных улик было достаточно; ФБР дало информацию английской контрразведке (к тому времени Фукс уже вернулся в Британию), и в сентябре 1949 года Клауса Фукса (он же Реет, он же Чарльз) арестовали. Как многие из тех, кто оказывал шпионские услуги из идейных соображений, Клаус особо не запирался. 3 февраля 1950 года британские и американские газеты оповестили об аресте «крупного коммунистического шпиона». Но еще до этого в ФБР поступила информация из британской контрразведки о некоторых связях Фукса. Уже 6 февраля Ламфер затребовал от Альбукеркского представительства Бюро срочно уточнить, кто из сотрудников Лос-Аламоса выезжал в январе 1945 года в Нью-Йорк — с прямым указанием, что речь идет о советском агенте под псевдонимом Шмель. Затем последовали уточнения, выуженные по крупицам из рас-шифровок радиограмм и из показаний Фукса: постоянным местом жительства Шмеля должен быть назван Нью-Йорк, и как минимум один из его родителей должен быть выходцем из России.

Круг подозреваемых сузился до шести человек. На втором месте в списке стоял Дэвид Грингласс. Но обыск и арест были произведены только 15 июня 1950 года, а до того времени произошло важное событие: Фукс «сдал» своего американского связника Гарри Голда. Сообщение об аресте Голда, — причем в газетных публикациях была и фотография шпиона, — послужило сигналом для всех оперативных сотрудников МГБ в США и Великобритании: сигналом к эвакуации. Были, к чести МГБ будь сказано, приняты меры по эвакуации американской агентуры — супругов Гринглассов и Розенбергов, и Мартина Со-белла. Но адекватных шагов (предполагался срочный выезд в Мексику, оттуда пароходом в Швецию и затем в СССР) все четверо не предприняли, все оттягивали и оттягивали; Собелл с женой и ребенком выехал в Мексику и жил там под чужим именем.

У Дэвида Грингласса была причина медлить с отъездом: Рут 20 мая 1945 года родила девочку. Возможно, Дэвид и Рут просто не понимали, что ко времени появления газетных публикаций (кстати, Дэвид по фото сразу же опознал связника Голда) следствие уже непременно продвинулось очень далеко и счет теперь идет, что называется, на минуты. Что же касается Розенбергов, то здесь, возможно, сказалась недооценка с их стороны возможностей эфбээровского следствия. Юлиус Розенберг работал на советскую разведку с 1942 года (был завербован по рекомендации Бернарда Шустера, казначея нью-йоркского отделения компартии США), но с Голдом не встречался, а его кураторы и связники все благополучно эвакуировались. В то, что Дэвид Грингласс даст показания на родную сестру Этель и на Юлиуса, ее мужа, они поверить не могли.

Розенбергов действительно долго не трогали — Юлиуса больше месяца после ареста Дэвида Грингласса, а Этель — еще месяцем позже. Юлиуса Розенберга арестовали 18 июня 1950 года, а его жену 12 августа прямо в зале суда, когда она отказалась давать свидетельства, апеллируя к Пятой поправке к Конституции США. Решающим была идентификация Юлиуса как агента по кличке Либерал. Расшифрованные сообщения не оставляли сомнения, что именно Либерал руководил шпионской группой. Куратор Леонид Квасников в одной из шифровок отмечал, что Либерал работает так много, что есть опасения за его здоровье. Того же, что основным направлением шпионской деятельности Либерала была радиотехника и радиоэлектроника, а не ядерная технология, установить ФБР удалось не скоро, а признать — и того позже. Дальнейшая расшифровка радиоперехватов и допросы «установленных» агентов — а также сведения, предоставленные МИ-5, говорили о том, что советской разведке переданы и важные материалы по атомной бомбе (один из них, в котором шла речь о «фокусирующих взрывных линзах» как основе схемы взрывателя, был особенно высоко оценен в СССР), так и тысячи страниц секретной технической и технологической информации. «Дело Розенбергов» прекрасно вписывалось в политический ландшафт США — «виновных» следовало примерно наказать, и добиться снижения эффективности советской разведки, в немалой степени в те годы опирающейся на прокоммунистические элементы в США.

Этель Грингласс, родившаяся в 1916 году, и Юлиус Розенберг, родившийся в 1918 году, происходили из Лоуэр Ист-Сай-да — восточной части Нью-Йорка, огромного района бедняков в этом многомиллионном городе. Они закончили одну и ту же школу, но познакомились только в 1936 году.

Этель работала в конторе. Несмотря на исключительные способности, ей пришлось отказаться от своей мечты стать актрисой и певицей, так как денег на образование не было. Иногда она выступала перед бастующими рабочими, а также участвовала в концертах с целью поддержки Испанской республики, которой угрожали фашисты. Юлиус отлично окончил школу, а в 1939 году получил диплом инженера-электрика; в том же году состоялась их свадьба с Этель. В 1942 году молодая супружеская пара подыскала себе небольшую квартиру, а год спустя родился сын Майкл.

Их политическая деятельность началась еще до войны с посещений антифашистских митингов (иногда Этель выступала на них как певица) и со сбора пожертвований в пользу невинно осужденных. Весьма вероятно, что уже в то время на Розенбергов было заведено досье в ФБР.

Сначала Юлиус Розенберг работал в мелких фирмах, а потом находился на правительственной службе, в Сигнальном корпусе в Нью-Йорке. Но когда курс американской внешней политики изменился, Юлиуса Розенберга уволили под часто применявшимся предлогом, что у него имеются «признаки коммунистических убеждений».

Частная электротехническая фирма, в которой он прежде работал над выполнением правительственных заказов, не захотела терять квалифицированного инженера и продолжала пользоваться его услугами, — однако лишь для выполнения тех заказов, которые не исходили от правительства. Никакого отношения к американским атомным проектам это предприятие не имело. Когда в конце 1945 года положение с заказами у фирмы ухудшилось, Юлиусу Розенбергу пришлось искать себе другой заработок, и он вместе с двумя братьями жены и еще одним партнером, который предоставил для этого капитал, открыл небольшую авторемонтную мастерскую.

Один из братьев, Дэвид Грингласс, сыграл в жизни супругов Розенберг роковую роль.

Дэвид носился с честолюбивой мечтой стать ученым, но провалился на всех экзаменах. В мастерской он работал спустя рукава, и жалобы клиентов не прекращались, так что доходы фирмы упали, и денег не хватало даже на зарплату. Партнер, финансировавший предприятие, заявил, что он хочет работать дальше только с одним Юлиусом, поскольку тот — единственный человек, способный уберечь мастерскую от банкротства. После этого Дэвид и его брат Бернхард покинули фирму. Рут Грингласс, жена Дэвида, была горько разочарована. Виновником такого поворота своей судьбы она считала, причем совершенно незаслуженно, Юлиуса Розенберга, руководившего автомастерской. Не исключено, что отношение Рут к Юлиусу сыграло определенную роль в том, что Дэвид Грингласс «отправил» на электрический стул сестру и ее мужа. Но решающую роль сыграли особенности судебной системы и достаточно последовательная позиция ФБР в отношении тех, кто идет с ними на сотрудничество.

Положение Дэвида Грингласса было, что называется, безнадежным. Помимо прямого свидетельства Голда о получении информации и передаче денег, помимо многочисленных и недвусмысленных сведений дешифровки, ФБР быстро докопалось, что Дэвид Грингласс совершил в Лос-Аламосе несколько краж, за которые в свое время никакого наказания не понес. В свете строгих секретных предписаний «Манхэттэнского проекта» каждая из этих краж уже расценивалась как шпионаж. А значит, за них полагалась смертная казнь или 30 лет каторжной тюрьмы. Таким образом, он оказался полностью во власти ФБР. Даже если не разглашать источник получения «прямой информации», то есть расшифровку кода, которым пользовались советские разведчики, Дэвиду «выпадало» два смертных приговора. Аналогичная участь ждала и его жену Рут в случае, если бы было доказано, что она принимала какое-либо участие в краже и передаче секретов, или извлекла из нее какую-либо материальную выгоду. Имелся единственный выход из создавшегося положения, и адвокат подсказал его супругам Грингласс. Закон, принятый еще в 1878 году, гласил: «Соучастники заговора, не уличенные прежде ни в каком бесчестном преступлении, могут избегнуть судебного преследования, если они… полностью и откровенно расскажут все как свидетели». Тут ФБР осенило: соучастники! Кандидат в супершпионы должен разбираться в физике лучше, чем слесарь-ремонтник, даже если он сам и не работал в Лос-Аламосе. Поразительная наблюдательность и цепкость памяти Дэвида давали специалистам основания считать, что главным источником секретной технической информации был именно он, но для суда это не выглядело достаточно убедительно. Кроме того, следовало — уже из тактических соображений, для того, чтобы оправдать «мягкий» приговор, — не выпячивать чрезмерно истинное значение деятельности Дэвида.

Еще один тактический момент был связан с общей позицией руководства ФБР. Многим уже тогда было ясно — так же, как ясно теперь большинству, — что наиболее существенную информацию предоставил Клаус Фукс. Но он арестован и осужден в Англии, а что же американцы? Получить ясные доказательства того, что самое тщательно охраняемое мероприятие было «просвечено» насквозь — и ограничиться только не слишком тяжелым наказанием заурядного механика без специального образования, и рутинного связника?

Привлечь к суду Юлиуса Розенберга только на основании расшифрованных радиограмм было невозможно. Высшее руководство, включая президента Трумэна, полагало, что в СССР еще ничего не известно о взломе кода, и это можно будет еще не раз использовать. Требовались прямые показания, и их дали Дэвид и Рут Грингласс.

Дэвид Грингласс показал, что он передал Юлиусу Розенбергу множество секретных сведений, в частности набросок схемы изготовления атомной бомбы. Юлиус будто бы рассказал ему, что прекратил свою работу для коммунистической партии, так как нашел кое-что получше. «Юлиус сказал мне, — сообщил Грингласс под протокол, — что теперь он может, наконец, делать то, что всегда хотел: поставлять информацию Советскому Союзу». Рут дала несколько показаний, в частности то, которое сыграло большую роль в суде: что Этель перепечатывала на портативном ремингтоне рукописные разведывательные сообщения для передачи советской разведке.

На основе этих обвинений Этель и Юлиуса допрашивали целыми часами и днями, но, тем не менее, никаких дополнительных доказательств против них не было, и они ни в чем не признавались.

Официальная версия в изложении Дона Уайтхеда выглядела так: «Дэвид работал над атомной бомбой, самым смертоносным оружием, которое когда -либо изобрел человеческий мозг. Юлиус же и Этель хотели получить от него сведения об его открытиях, чтобы ими смогли воспользоваться русские… «Я дам тебе кое-что, и ты сможешь опознать человека, который придет к тебе», — сказал Юлиус Дэвиду. Затем Рут и Розенберги вышли на кухню. Юлиус оторвал кусок коробки из-под порошка для пудинга («Баварский кокосовый крем») и разорвал его на две части. Одну из них он дал Рут Грингласс, и все трое вернулись в комнату. Дэвид Грингласс поглядел на обе половинки; если их составить вместе, место разрыва совпадет. «Ну и хитер же ты!» — заметил он. Юлиус засмеялся: «Чем проще, тем хитрее!»

«В сентябре 1945 года, — пишет далее Дон Уайтхед, — Грингласс снова проводил свой отпуск в Нью-Йорке. На этот раз Грингласс, по его словам, передал Розенбергу эскиз поперечного разреза бомбы, сброшенной в Нагасаки. Грингласс нарисовал этот эскиз на основе своей работы над механизмом взрывателя и бесед между учеными и другими лицами, которые он подслушивал. Кроме эскизов, Розенберг получил также рукописные заметки о работах в Лос-Аламосе. Юлиус Розенберг был обрадован. «Это здорово», — похвалил он. Они поставили в комнате стол с картами и принесли туда пишущую машинку. Этель Розенберг перепечатала рукописные заметки Гринглас-са, а Юлиус и Рут исправили грамматические ошибки».

Вот такие парадоксы секретности. В осуществлении проекта атомной бомбы участвовало более 150 тысяч сотрудников. И только самый узкий круг приближенных Роберта Оппенгеймера — директора проекта, — имел общее представление об этом проекте. Всем же другим сведения о функции и значении их конкретных частичных работ для проекта в целом, как считалось, были неизвестны. В одном докладе об атомном центре Хэнфорд говорилось, что только для схематического наброска технологического процесса на данном предприятии потребовалось 30 толстых книг. Аналогичная ситуация была и в атомных центрах Ок-Ридж или Лос-Аламос. И всего один человек, слесарь-ремонтник в чине сержанта, «на основе собственной работы» и на основе подслушивания бесед смог воссоздать чертежи и технологический процесс создания атомной бомбы!

Во время судебного процесса против Этель и Юлиуса Розенбергов выдвигались только обвинения, исходившие от супругов Грингласс, выступали или подвергнутые давлению ФБР «свидетели», или тщательно подобранная группа судей и прокуроров, которые охотно подчеркивали принадлежность обвиняемых к коммунистам. Кроме того, было возбуждено обвинение против Мортона Собелла, товарища Юлиуса Розенберга по учебе. Собелл был обвинен, как указывалось официально, в «заговоре с целью шпионажа». Прокурор обвинил его — опять же без всяких доказательств, которые можно предъявить в суде, поскольку факт расшифровки разведдонесений не оглашался, Юлиус показаний не давал, а Дэвид просто ничего не знал, — в том, что он являлся «связным русских». Суд направил свои усилия на детальное установление места и времени, где и когда встречались вместе обвиняемые или «свидетели». Эти встречи, вполне обычные и нормальные между друзьями и родственниками, истолковывались как таинственные связи. Скандальная пресса сообщала о каждой такой встрече, подавая ее как «идущее шаг за шагом разоблачение атомного шпионажа», и утверждала, будто Розенберга подвергли Соединенные Штаты чудовищной опасности. Сообщения для прессы писал в качестве «специалиста» небезызвестный генерал Л. Клей.

«Через десять секунд после того, как над Нью-Йорком была бы сброшена атомная бомба, — писал он, — в радиусе полумили оказалось бы уничтоженным все живое. Вот такую-то судьбу и хотели уготовить Соединенным Штатам обвиняемые!»

Процесе начался 6 марта 1951 года в здании суда на Фоу-ли-сквер в Нью-Йорке. Ирвинг Кауфман, в свои 40 лет самый молодой и вместе с тем весьма честолюбивый член Верховного суда США, старался играть роль справедливого судьи.

— То, что я должен сказать, — заявил он, оглашая 5 апреля приговор, — непросто для меня. Я размышлял над этим днями и ночами, тщательно взвешивал доказательства, изучал дела и советовался со своей совестью. И все-таки я убежден, что нарушил бы важнейший и священный долг, возложенный на меня народом моей страны, если бы мягко обошелся с обвиняемыми Юлиусом и Этель Розенберг. Итак, я приговариваю их к смертной казни. Суд решил, что они должны быть казнены, в соответствии с законом, в течение недели, начинающейся в понедельник 21 мая. А теперь объявляю небольшой перерыв…

После перерыва Кауфман продолжал:

— Я приговариваю Мартина Собелла к тридцати годам каторжной тюрьмы. Хотя с моей стороны это может показаться излишним, я пользуюсь случаем заявить, что я — против любого помилования.

Этель и Юлиуса отвезли в расположенную тридцатью милями севернее их родного города тюрьму Синг-Синг. Там они сидели, отделенные друг от друга тридцатью метрами, в изолированных камерах смертников, рядом с помещением для казни на электрическом стуле.

За время процесса правая пресса добилась большого успеха в воздействии на умы многих людей. Но постепенно становилось известно, какие фальсификации привели к смертному приговору. В США было создано примерно 70 комитетов, которые требовали «справедливости в деле Розенбергов». В апелляционный суд было подано семь прошений, ходатайство о пересмотре дела было направлено в Верховный суд США, но все эти прошения и ходатайства были отклонены. Два прошения о помиловании были направлены самому президенту. Альберт Эйнштейн посылал письма в Белый дом. Лауреат Нобелевской премии Гарольд О. Ури, один из ведущих ученых в области атомной энергии, участник Манхэттэнского проекта, выступал в «Нью-Йорк тайме» в защиту Этель и Юлиуса Розенберг и просил о личной встрече с министром юстиции и президентом США, но допущен к ним не был. В защиту несправедливо осужденных выступили даже два члена Верховного суда США. Тогда организаторы процесса объявили Этель и Юлиусу Розенберг, что смертный приговор будет отменен, если они признаются в «выдаче секрета атомной бомбы». Этель и Юлиус оказались стойкими до конца. Телефоны прямой связи с ФБР, установленные в камерах обоих смертников Синг-Синга, не зазвонили. 19 июня 1953 года Этель и Юлиус Розенберг погибли на электрическом стуле.

Через десять лет стали известны новые доказательства их невиновности. 6 февраля 1963 года Вашингтонский апелляционный суд констатировал, что Розенберги, будь они живы, имели бы право потребовать пересмотра дела.

Набросок схемы изготовления атомной бомбы, который Дэвид Грингласс якобы передал Юлиусу Розенбергу, был опубликован в американских газетах. Специалисты охарактеризовали его как «детские, не представляющие никакой ценности каракули». Вскоре после казни Розенбергов двум ведущим сотрудникам американской комиссии по атомной энергии, исполнительному секретарю доктору Лэппу и руководителю ведомства классификации доктору Беккерли, пришлось признать, что в научном плане совершенно невозможно выдать какие-либо атомные секреты, поскольку «атомные и водородные бомбы не могут быть выкрадены и переправлены в форме информации».

Клаус Фукс, несомненно виновный, и не скрывавший своей вины физик, чья информация действительно имела большую ценность для облегчения работ над созданием советской атомной бомбы, был выпущен из заключения на девятом году, в 1960. Он выехал в ГДР, стал членом СЕПГ, продолжал научную деятельность и мирно почил в 1988 году.

Гарри Гоулд провел в тюрьме половину своего тридцатилетнего срока, вернулся в Филадельфию и умер в 1972 году.

Долгое время не смолкали требования освободить Мартина Собелла. Наконец в 1971 году для него все же раскрылись двери каторжной тюрьмы, хотя представленные в суде доказательства его виновности были с самого начала сомнительны и неоднократно подвергались жесточайшей критике.

Дэвид Грингласс за «добросовестное сотрудничество» получил вместо смертного приговора пятнадцать лет, из которых отсидел менее десяти и доныне живет под чужим именем. Рут вообще избежала какого-либо судебного преследования.

14 мая 1974 года агентство АДН сообщало из Вашингтона: «Юристы США изучают судебное убийство Розенбергов. Комитет видных американских юристов, образованный в Нью-Йорке, намерен проанализировать обстоятельства судебного убийства супругов Розенберг. На основании многочисленных документов юристы пришли к выводу, что обвинение против них было сфабриковано; теперь имеются неопровержимые доказательства их невиновности. Этель и Юлиус Розенберг были в марте 1951 года приговорены к смертной казни за мнимый атомный шпионаж в пользу Советского Союза».

Еще несколькими десятилетиями спустя один из видных советских разведчиков поделился своими воспоминаниями об «атомном шпионаже». По его словам и по процитированным им высказыванием московского супершпиона Рудольфа Абеля, заслуги в создании советской атомной бомбы надо разделить наполовину между учеными из группы Курчатова и разведчиками. О «технологии» выведывания американских секретов и способах их передачи в СССР, естественно, тогда еще ничего не было сказано; какая-то особая роль супругов Розенбергов в этом не акцентируется. Ничего «такого» они и не совершали. Гораздо существеннее была информация Клауса Фукса, но и в ней, по сведениям старых советских разведчиков, не было ни полноты, ни подробности.

Но подумаем вот о чем: а была ли в подробностях такая острая, «стратегическая» потребность? Собственная научно-технологическая база в СССР и уровень ученых, которые были приставлены к ядерному проекту, не столь существенно уступали американским. И они знали главное: что атомная бомба создана, что в ее теоретической основе — те же разработки довоенного периода, в создании которых они сами принимали участие. Разведданные сыграли существенную роль в выборе технических и технологических решений, в конечном счете — в сокращении времени и усилий, которые потребовались для создания бомбы.

…Полтора года спустя после казни Розенбергов эра маккартизма в США официально подошла к концу. В поисках скрытых врагов сенатор от Висконсина перешел все границы допустимого и стал косвенно подозревать в распространении «коммунистической заразы» даже… самих президентов Трумэна и Эйзенхауэра, вооруженные силы страны и сенат, вопя о «коммунистическом влиянии в армии и правительстве». 2 декабря 1954 года сенат 67 голосами против 22 выразил Маккарти недоверие, чем и закончилась судьба этого «охотника за ведьмами». Но дух его продолжал еще долго жить в иной форме. Практика проведения ФБР «фрэйм ап» отнюдь не умерла. Кроме того, ФБР стало действовать и на новых «фронтах» — не только против коммунизма, но и против негритянского радикализма; затем пришло время и мусульманского радикализма, хотя пока что трудно сказать, чего в той борьбе больше — успехов или тяжких жертв. Умеренные оптимисты, к которым относит себя автор, полагают, что все-таки успехов больше, что наверняка уже предотвращены трагедии пострашнее «11 сентября», но что о победе говорить сейчас недопустимо рано. Впрочем, к этой теме мы еще вернемся.

…За доктриной Трумэна последовала «политика отбрасывания», провозглашенная тогдашним государственным секретарем Джоном Фостером Даллесом. Но и эта стратегия, имевшая своей целью «отбрасывание социализма», не привела к реальным успехам. Более того, именно в годы ее «действия» произошли несколько весьма болезненных для американской политики явлений. Прежде всего это — переворот на Кубе. Как было принято писать в прокоммунистической прессе, «с победой кубинской революции впервые в истории был совершен прорыв к социализму и в Западном полушарии». Затем произошли целый ряд «левых» переворотов в странах Ближнего Востока и Африки. Антиамериканизм в той или иной форме стал доминирующим в политике нескольких десятков стран — и это со всей очевидностью свидетельствовало, что политическая доктрина США требует изменения.

 

Контрразведывательная программа

Вскоре после завершения процесса над «атомными шпионами», ФБР, с учетом достижений и ошибок, разработало специальную программу «Коителпро» (контрразведывательная программа). Опорой ее в начальный период (1956 —1961 годы) стала работа против Коммунистической партии США. Программа предусматривала внедрение секретных агентов в организацию, систематическую слежку за активистами (особенно тщательно отрабатывались «внешние контакты»), практику прослушивания телефонных разговоров, перлюстрацию переписки и внезапные обыски (как правило, тайные и незаконные) в офисах и на конспиративных квартирах. Тщательно отслеживалось движение денежных средств, пока, в конце концов, оно не было практически полностью взято под контроль. Режим «просвечивания» дополнялся целенаправленными утечками информации в СМИ, пропагандистскими и силовыми кампаниями — так что реальное влияние КПА в стране неуклонно снижалось.

Наряду с этим уже с первых лет действия «Коителпро» объекты пристального внимания контрразведки значительно расширились. Считается, что Гувер прежде всего был антикоммунистом, затем расистом и антисемитом. Формально можно сказать, что это нашло отражение в программе контрразведки: всесторонняя разработка велась также негритянских, пуэрториканских и, в известной мере, индейских националистических, а особенно радикальных группировок и организаций. Предметом внимания было и Еврейское культурное общество и, в последующие годы, радикальная «Лига защиты евреев». Если в ЦРУ гласно или негласно происходило партнерство с израильскими спецслужбами и организациями типа «Лакам», чья деятельность всегда была близка к промышленному шпионажу, то ФБР не проводило особых различий между флагами, под которыми происходил шпионаж. Но кроме этих, «ожидаемых» направлений, ФБР активно «работало» против ку-клукс-клана — а это организация, которая ну никак не вписывается в «триаду Гувера», и с несомненной прозорливостью — против религиозносектантских организаций. К сожалению, как стало ясно к концу века, работа оказалась недостаточной. Хотя ежегодно в рамках «Коителпро» осуществлялось около ста тайных операций, в разработке за три десятилетия находилось около 750 тысяч человек, а общее число досье превысило шесть миллионов, оградить американское общество не только от потенциально опасных «Свидетелей Иеговы», но и конкретно опасных сект типа «Ветви Давидовой», ФБР не удалось.

Существенной частью работы против КПА стала контрразведывательная операция, которая началась с перевербовки одного из активистов компартии — и принесла и ФБР, и правительству США в целом самые замечательные плоды.

Операция эта получила название «Соло».

То, что эта операция чуть ли не во всем масштабе и всех деталях стала достоянием гласности, связано с уникальным совпадением обстоятельств. Сами главные действующие лица, «шпионы» на службе ФБР, умерли, не оставив наследников. Кардинально изменился объект шпионажа — Россия уже не «империя зла», еще не союзник, но уже не бескомпромиссный противник. Значительно утратил с точки зрения национальной безопасности важность объект внедрения — компартия США, впрочем, как и большинство других партий идеологического окраса. Кроме того, не нашлось (или старательно не называлось) ничего особо тонкого в этом деле с точки зрения оперативного искусства, хотя реальные результаты, полученные в ходе этой операции, возможно, стоили бы сверхусилий и тонкости. ФБР в операции «Соло» достигло эффективных результатов с помощью самых рутинных методов и приемов; в об-щем-то это свидетельствует, что участвовали в ней именно те люди, которым следовало это делать. Не случайно ФБР разрешило нью-йоркскому агенту Александру С. Берлинсону оставаться участником этой операции двадцать четыре года, Уолтеру Бойлу — двадцать лет, Джону Лэнтри — четырнадцать, а Карлу Фрейману — тринадцать. Ни до, ни после этого случая ФБР не оставляло так долго неизменным состав участников одной операции. В результате чикагские и нью-йоркские службы приобрели уникальные знания и опыт в контрразведке, а также возможность интуитивно принимать правильные решения и видеть суть проблем.

Главными действующими лицами этой операции, «шпионами ФБР» были братья Моррис и Джек Чайлдсы — под этими именами они жили в США.

Биографическая справка

Моррис Чайлд, он же Мойша Шиловский, родился 10 июня 1902 года в России, в местечке недалеко от Киева. Мойша был старшим сыном сапожника Иосифа и Нехамы Шиловских. Вместе с младшим братом Джеком (Яковом) они выскакивали через черный ход, пока отец с матерью сносили побои полиции, надеясь, что детей искать не станут. Иосиф Шиловский участвовал в выступлениях против погромов и прочих притеснений, и в годы реакции после подавления революции 1905 года попал в тюрьму, а потом был сослан в Сибирь. В 28 лет Иосиф бежал из ссылки, в Одессе пробрался на борт грузового судна и, отрабатывая на подсобных корабельных работах нелегальный проезд, 15 марта 1910 года сошел на берег в Галвестоуне, штат Техас. Какое-то время Иосиф перебивался случайными заработками, затем добрался до Нового Орлеана, потом остановился в Чикаго, где влился в большую общину эмигрантов. Там Иосиф, энергичный и умелый ремесленник, начал успешно свой небольшой промысел — шил модную и качественную обувь. На товар был хороший спрос, и меньше чем через два года он заработал достаточно денег, чтобы забрать жену и детей. 11 декабря 1911 года те прибыли в Нью-Йорк, а затем добрались до Чикаго.

Родители и учителя из бесплатной еврейской школы постоянно внушали Мойше-Моррису, что следует трудиться и «работать над собой». В четырнадцать лет он уже подрабатывал в отцовской лавке, потом посыльным в чикагском финансовом центре — и продолжал учиться. Он читал русскую классику, книги по философии и американской истории, посещал курсы в Чикагском институте искусств, а по воскресеньям слушал в Холл-хауз лекции. Знакомство со скотобойнями Чикаго произвело большое впечатление: Мойша-Моррис навегда стал вегетарианцем. В институте искусств Моррис попал под влияние радикально настроенных студентов. Устроившись развозчиком молока, он сошелся с несколькими молодыми коммунистами и вместе с ними начал агитацию. Моррис с такой страстью агитировал членов профсоюза и сочувствующих, что его называли «красным молочником». Младший брат тоже симпатизировал коммунистическим идеям, но партийным активистом не был никогда.

Объединение различных марксистских мелких фракций привело к образованию единой Коммунистической партии Америки. Формально Моррис вступил в нее только в 1921 году, но всегда считался одним из основателей.

 

Партийная карьера

В середине 20-х годов Моррис привлек внимание видного партийного функционера Эрла Рассела Броудера, который повлиял на его дальнейшую жизнь больше, чем кто бы то ни было, за исключением агента ФБР Карла Фреймана.

Радикал из Канзаса, гордившийся своим тюремным сроком как знаком отличия, Эрл Броудер был первым американским агентом Коммунистического Интернационала (Коминтерна), созданного большевиками, чтобы контролировать зарубежные коммунистические партии и направлять их деятельность. По заданию Коминтерна Броудер был направлен с разведывательной миссией в Китай. Условия работы в этой стране, никогда не отличавшейся толерантностью к иностранцам, а в те годы еще раздираемой тяжелыми внутренними конфликтами и борьбой с частичной японской оккупацией, были весьма сложны. Ранее направленные туда члены американской компартии, равно как большинство прочих агентов Коминтерна, провалились и не вернулись. Броудер осознавал опасность; перед отъездом он даже оставил Моррису свои ценные книги и вещи: «Если я не вернусь, они твои». Но он вернулся, и своими рассказами о приключениях в Китае буквально околдовал Морриса. Под влиянием Броудера Моррис стал разделять идеи Сталина, «генеральную линию» русских большевиков, подхваченную Коминтерном. В применении к внутрипартийным делам Моррис присоединился к тем, кто выступал против американского партийного лидера Джея Лоустона. Тот сделал, с точки зрения части партии, ошибку, выдвинув тезис «американской исключительности». Он полагал, что раз капитализм в Америке достиг наивысшего развития, то и переход от него к социализму здесь произойдет позже, чем в Европе, и потому тактика партий Европы и Америки должна быть разной. Лоустон даже посетил Москву, чтобы добиться официального советского одобрения своих тезисов. Но Сталин счел их ересью, а в руководстве Коминтерна сложилось однозначное просталинское большинство (что впоследствии ничуть не помешало Сталину и его присным уничтожить чуть ли не всю верхушку Коминтерна). Попытки вожака американских коммунистов отстоять свои позиции привели к ожидаемому результату: Сталин приказал Ло-устону задержаться в Москве, и дело наверняка закончилось бы коминтерновским судом и расправой. Но Лоустона предупредили троцкисты, и с молчаливого согласия зарубежных дипломатов ему удалось бежать из Москвы. Но большевики-сталинисты «достали» Джея Лоустона и в Америке. По заданию Броудера Моррис возглавил группу партийных боевиков, которые захватили штаб-квартиру партии в Чикаго, и выставили охрану, чтобы не допустить в здание Лоустона и его сторонников. Коминтерн исключил Лоустона из партии и назначил лидером американских коммунистов Броудера.

В 1928 году Моррис был направлен в советскую школу для агентов Коминтерна, так называемую Ленинскую школу. Формальным предлогом был переход Морриса на нелегальное положение, связанный с разоблачением в Чикаго частного детектива, который проник в партийную организацию. Несколько «товарищей» его избили; детектив обратился в полицию и, видимо, назвал Морриса одним из участников избиения. Партию предупредили, что за Моррисом охотится полиция. По инициативе Броудера, его спрятали в надежном месте, а затем нелегально переправили в Москву. Партия выдала ему фальшивый паспорт и прочие необходимые документы, билет на борт парохода «Иль де Франс», двести американских долларов, немного французских франков и новое пальто. Моррис зашил в подкладку маленький красный лоскуток — мандат, который мог рассказать любому коминтерновцу, что нелегал направляется в Ленинскую школу, — и в январе 1929 года прибыл в Москву.

В коминтерновской школе обучение строилось в зависимости от степени подготовки курсанта. Моррис был зачислен сразу на второй, предвыпускной курс, а потом провел год с наставником. Дополнительно к теоретическим и политическим предметам Моррис изучал тайные методы революционной борьбы: партизанскую войну в городе и деревне, саботаж, кражи и налеты, называемые здесь эвфемизмом «экспроприации», использование огнестрельного оружия, секретные связи и подпольные операции, включая создание тайных убежищ, способы бегства и пересылки сообщений, создание тайников для денег и взрывчатых веществ. Его обучали водить и взрывать поезда, скакать на лошади, владеть клинком и сбрасывать с седла конных полицейских, втыкая шпильки в лошадей. Иногда он в душе потешался над собой, представляя, как он, пяти футов три дюйма ростом, клинком или шпилькой сбрасывает с коня здоровенного копа-ирландца.

Учителями в Ленинской школе были главным образом старые большевики, в свое время из идейных соображений бросавшие бомбы и грабившие банки; в 1930 году Моррису довелось слушать лекцию профессионального мастера пыток из ЧК/ОГПУ. «Дайте мне человека на одну ночь, и неважно, насколько он смел и силен — к утру у него не останется ни единого зуба и ногтей на пальцах, он пожалеет, что у него есть мошонка, и я смогу выбить из него признание, что он король Англии», — говорил палач.

Самыми близкими наставниками Морриса были Отто Куусинен и Михаил Суслов. Член руководства Коминтерна (Президиума и Исполкома с 1921 по 1939 годы), Куусинен был «главным архитектором» советской подрывной методики. Его протеже Юрий Андропов дошел до поста Генерального секретаря ЦК советской компартии, пятнадцать лет возглавлял КГБ и в конце концов руководил всем Советским Союзом. Михаил Суслов стал главным партийным идеологом и долгое время возглавлял Идеологический отдел, в течение нескольких десятилетий считался «серым кардиналом» компартийной верхушки СССР.

Сравнительно незначительный эпизод периода «учебы» способствовал укреплению дружеских и доверительных отношений между Сусловым и Чайлдсом. Суслов из-за каких-то интриг впал во временную немилость, и у него отобрали продовольственную карточку — фактически единственный тогда источник существования для партийного функционера. Моррис принялся поддерживать наставника: пару недель, пока опала не прошла, ежедневно воровал для Суслова еду из школьной столовой. Суслов это оценил и на всю оставшуюся жизнь не оставлял Морриса своим дружеским расположением. В период обучения произошел еще один важный момент: вербовка в ОГПУ. С того времени Моррис считался для ОГПУ, НКВД, КГБ во многом «своим», что, несомненно, положительно сказалось на операции «Соло». Несколькими годами позже во время пребывания в России был завербован и Джек Чайлдс, и даже выполнял по заданию новых хозяев несколько серьезных агентурных поручений, в частности в Берлине.

Моррис был на хорошем счету; перед окончанием школы московское начальство вмешалось, чтобы спасти ему жизнь. Во время практики в Сталинграде, где свирепствовала эпидемия тифа, Моррис заболел. Потерял сознание — и придя в себя, обнаружил, что лежит на грязном полу больничного коридора, окруженный умирающими. Врачи невысоко расценивали его шансы выжить; но вмешалась Москва — и Моррису обеспечили тщательное врачебное наблюдение и лечение, обеспечили медикаментами, а затем в специальном вагоне, в сопровождении врача, медсестры, повара и горничной, присланных Коминтерном специально для него, Чайлдса перевезли в столицу. Понятно, что, когда в 1932 году Моррис уезжал в Соединенные Штаты, в Коминтерне его считали важной фигурой — человеком Москвы или, как говорили русские — «нашим» человеком.

Вот несколько выдержек из секретного досье:

«Досье: 495-74 Секретно 3 копии 31 января 1938 года

Характеристика

Чайлдс, Моррис — член ЦК КП США. Секретарь партийной организации в Чикаго (Иллинойс). Родился в 1902 году, в Америке, еврей. Отец был сапожником. Чайлдс обучался на рабочего обувной промышленности. Образование начальное.

Был членом ЦК США с 1919 по 1929 годы, и членом ВКП(б) с 1929 по 1931 годы. Вновь стал членом КП США, а затем членом Центрального Комитета в 1934 году.

Начал работать в 1915 году. В 1929—1931 годах обучался в Ленинской школе. С 1932 года на партийной работе.

Чайлдс был арестован в 1928 и 1929 годах в Чикаго в связи с митингами и демонстрациями.

Жена Чайлдса — член коммунистической партии с 1919 года. Работает портнихой, имеет родственников в Киеве, рабочие, М. и И. Лерманы.

Ленинская школа оценивает его на отлично».

17 января 1938 года: товарищи Броудер, Фостер и Райан дали следующую оценку товарищу Чайлдсу:

«Политически грамотен и устойчив. Повышает уровень своих политических знаний, является хорошим партийным и массовым организатором, может быть самостоятельным руководителем».

Источник: материалы из персонального дела.

(Белов) (декабрь 1945)

Назначены руководителями газеты «Дейли Уоркер» и поддержаны в ходе голосования подавляющим большинством. Чайлдс — редактор, Милтон Говард — заместитель редактора, Алан Макс — исполнительный редактор, Роб Холл — редактор по Вашингтону, Клаудия Джонс — редактор по делам негров. Две других редакторских должности останутся, как и сейчас, за Джимом Алленом или Джо Старобиным, как иностранным редактором, и Джорджем Моррисом — редактором по вопросам труда.

В годы Второй мировой войны компартия США и ее рупор, газета «Дейли Уоркер», находились на позициях антинацизма; координация их усилий и действий с Москвой, союзником Вашингтона по антигитлеровской коалиции, не слишком затрагивала представления о национальной безопасности. Но в послевоенный период ситуация существенно изменилась. Это совпало и с определенными переменами в жизни и воззрениях Морриса Чайлдса. Возможно, весьма существенным этапом эволюции стала поездка в Москву в 1947 году, когда Морриса Чайлдса персонально пригласили для освещения конференции министров иностранных дел. Моррис вылетел в Москву в компании тридцати четырех корреспондентов, среди которых были такие известные журналисты, как Уолтер Кронкайт, Говард К. Смит и Кингсбери Смит.

В Нью-Йорке ходили слухи, что Сталин возобновил преследования евреев, и Пол Новик, редактор еврейской газеты «Морнинг Фрайхайт» настоятельно просил Морриса призвать Советы прекратить репрессии. Он также дал Моррису пенициллин и другие лекарства для передачи в Москве еврейским артистам и интеллектуалам. Попытка Морриса воздействовать на политику Кремля в отношении евреев была достаточно резко пресечена. А ситуация в московских верхах вызвала у него серьезный психологический надлом. Ухудшилось и его физическое состояние и, несомненно, как отголосок недоразумений в Москве, его положение в компартии США.

По возращении в Нью-Йорк Моррис обратился к врачу, и тот посоветовал временно оставить работу. Тогда Моррис попросил у Денниса, генсека КП США, отпуск. Но реакция оказалась своеобразной: на заседании Национального комитета в июне 1947 года Деннис официально предложил предоставить Моррису бессрочный отпуск, а на время его отсутствия назначить редактором «Дейли Уоркер» Джона Гейтса. Все товарищи фактически проголосовали за увольнение Морриса и вывели его из партийного руководства. Незадолго до того Морриса оставила жена, забрав с собой их сына. У него не было работы, не было сбережений, не было постоянного дохода, не было будущего и не осталось веры. Помогали только братья: Джек, который организовал свое дело по торговле электротоварами и красками, заботился о нем как мог и оплачивал его медицинские счета. Бен тоже присылал деньги. Моррис не мог обратиться за поддержкой к Москве, так как партия сообщила, что он выбыл из строя. Вскоре обширный инфаркт поставил его на грань между жизнью и смертью.

О его состоянии услышала Сонни Шлоссберг. Бывший член партии, она всегда восхищалась Моррисом и глубоко его уважала; она перевезла его из Нью-Йорка к себе в Чикаго и принялась за ним ухаживать. С тех пор его навестили только два товарища по партии.

Если бы не увольнение и болезнь, Морриса несомненно ждала тюрьма. ФБР арестовало двенадцать ведущих лидеров партии: Денниса, Фостера, Гейтса, Гэса Холла, Бена Дэвиса, Джона Уильямса, Роберта Томсона, Джека Сатчела, Ирвинга Поташа, Джила Грина, Генри Уинстона и Карла Уинтера. Власти собирались арестовать и Морриса, но следившие за ним агенты ФБР видели, что он почти лишился сил: Чайлдс мог пройти каких-то полсотни шагов и присаживался отдохнуть. Учитывая его состояние и то, что он отошел от партийной работы, Министерство юстиции приняло решение против него обвинения не выдвигать. Холл, Гейтс, Томсон и Грин бежали, остальных отправили в тюрьму. ФБР задержало по всей стране больше сотни партийных функционеров рангом пониже. Ряд партийных функционеров ушли в подполье. Для разгрома подполья и поимки беглецов ФБР создало программу под названием ТОП-ЛЕВ и С( рмировало в Нью-Йорке и Чикаго подразделения по борьбь с подпольем. Чтобы выяснить, с кем чаще всего контактировали Холл, Гейтс, Томсон и Грин, начали с анализа имевшихся разведданных. Потом занялись выявлением бывших членов партии, имевших с ними связи. Эта работа навела на досье Джека Чайлдса, где было указано, что тот не ведет активной работы в партии с 1947 года и поэтому может быть настроен оппозиционно.

Вечером 4 сентября 1951 года агенты Эдвард Бакли и Герберт Ларсон остановили Джека, когда тот прогуливался возле своего дома в Квинс. Многие члены партии, к которым они подходили, давали грубый отпор. Но Джек сказал:

— Парни, где вы были все эти годы? За то время, что вы крутились вокруг, я успел зачать и воспитать сына.

Настоящий разговор состоялся через несколько дней в загородном доме в графстве Вестчестер. Дом принадлежал Александру С. Берлинсону, агенту ФБР. Когда обсуждались возможности проникновения в руководящее звено компартии, Джек сказал прямо, что у него самого ничего с этим не выйдет, но вот его брат Моррис — как раз такой человек.

Берлинсон спросил, будет ли Моррис сотрудничать с ФБР.

— Он сможет это сделать, если будет достаточно прилично себя чувствовать, — заверил Джек. — Но вы не сможете работать с ним так, как со мной. Мы очень разные. Он слишком прямолинеен, слишком порядочен. Вы не можете просто подойти к нему и предложить сотрудничать. С ним следует обращаться мягко. Нужно послать к нему подходящего человека, джентльмена, который в самом деле разбирается во всех коммунистических штучках.

Перед тем, как отправиться к Моррису, Джек в номере чикагского отеля долго беседовал с опытным и высококвалифицированным специальным агентом ФБР Карлом Фрейманом. Его познания о партии и о Моррисе сначала изумили Джека, а потом придали ему уверенность в успехе задуманного. Фрей-ман оказался в точности тем человеком, которого Джек описал Берлинсону.

Фрейман получил великолепное образование в строгой католической начальной и средней школе в Айове, и продолжил его в евангелическом колледже, где полагалось ежедневно штудировать библию. Получив диплом юридического факультета университета Айовы, он открыл собственную юридическую практику в своем родном городе Лемарс недалеко от Сиукс-сити. Дела у молодого адвоката шли неплохо, но тут японцы напали на Пирл-Харбор. Назавтра он отправился в Омаху, чтобы записаться во флот, но получил отказ из-за слабого зрения.

На следующий день он обратился в отделение ФБР в Де Мойне, и в январе 1942 года был принят. По окончании учебного курса его направили на работу в Нью-Йорк. Фрейман изучал методы контрразведки, работу с агентурой и всевозможные разведывательные уловки. В частности, ему пришлось работать с двойными агентами и участвовать в операциях по дезинформации. После перевода в Чикаго в 1946 году Фрейман стал одним из лучших сотрудников ФБР. Сочетание острого ума, наклонностей проповедника и хорошее знание психологии позволило ему стать одним из лучших вербовщиков. Фрейману удалось за короткое время завербовать двоих зятьев олимпийского чемпиона Джесси Оуэнса. ФБР поручило ему разработку Коммунистической партии и основных направлений ее деятельности в Чикаго. Фрейман читал труды Маркса и Ленина, изучал советскую историю, партийные документы, сочинения бывших коммунистов и объемистые досье ФБР. Одновременно он учился думать как коммунист и разговаривать с людьми так, как разговаривал Моррис Чайлдс.

Когда Фрейман позвонил Моррису и попросил о встрече, тот ответил:

— Я больше не участвую в коммунистическом движении, и у меня нет никаких связей. Но если хотите поговорить со мной, приходите.

Немощный, прикованный к постели, с трудом способный поднять голову, Моррис представлял собой жалкое зрелище. Фрейман начал с заявления, что по роду своей работы узнал Морриса как умного и твердого человека, большую часть своей жизни посвятившего делу коммунизма. Фрейман вслух усомнился в том, была ли оправдана такая жертва, и сказал, что был бы признателен Моррису, если бы тот ответил на несколько вопросов. Не предал ли Сталин идеи марксизма? Действительно ли коммунизм уничтожил миллионы невинных мужчин, женщин и детей? Не отличалось ли преследование евреев, проводившееся Советами и нацистами, только методами и формой? Как он думает, что больше служит благу отдельных людей и всего мира — советский коммунизм или американская демократия?

— Мы оба знаем ответы на эти вопросы, — сказал Моррис.

— Как же мог добрый и порядочный человек служить такому делу?

— Когда участвуешь в движении, стараешься отгородиться от всего, что может подорвать твою веру. И не можешь себе позволить спрашивать, правильно это или нет.

— Вы же сказали, что больше не участвуете в движении?

— Да, не участвую.

— Тогда вы можете себе позволить спрашивать.

— Думаю, что могу.

Фрейман понимал, что Моррис настолько зависит от своей благодетельницы Сонни Шлоссберг, что без ее одобрения не согласится сотрудничать с ФБР. Когда она провожала Фреймана до двери, тот задержался, чтобы поговорить, и как бы невзначай спросил ее, что она в настоящее время думает о коммунизме.

— Я его ненавижу. Я ненавижу их за то, что они сделали с Моррисом, с евреями, со всеми.

— В таком случае, не могли бы вы нам помочь?

— Что вы хотите от меня?

— Помогите нам убедить Морриса.

— Ладно.

Фрейман Моррису понравился; по словам Сонни, Чайлдс с нетерпением ожидал следующего визита. Но, когда разговор коснулся непосредственной деятельности, Моррис сказал, что не имеет понятия, где могут скрываться Холл, Томсон, Гейтс и Грин, и вновь подчеркнул, что у него не осталось связей с партией.

— Вы хотите сказать, что у вас нет связей в данный момент, — заметил Фрейман. — У вас было много друзей. С нашей помощью вы легко восстановите с ними контакт.

— Господи, я же физически на это не способен.

— Первое, что мы собираемся сделать, — поправить ваше здоровье. Потом подумаем, какое дело найти вам для прикрытия. Мы не собираемся ничего предпринимать до тех пор, пока не поставим вас на ноги.

Сонни в свою очередь тоже принялась уговаривать его работать с ФБР и заверила, что будет рядом, если он на это решится. Наконец Моррис согласился.

— Хорошо, я сделаю для вас, что смогу.

Фрейман через друзей ФБР в медицинских кругах сформировал команду выдающихся кардиологов, которые должны были заниматься Моррисом столько, сколько понадобится, и того перевели в клинику Майо в Рочестере, штат Миннесота. Формально Фрейман не имел права тратить деньги ФБР на дорогостоящее лечение человека, который не выполнял никаких заданий и мог не протянуть достаточно долго, чтобы выполнять такие задания в будущем. Однако решил рискнуть, надеясь, что начальство с ним согласится.

Возник вопрос, как сможет Моррис объяснить, откуда он взял денег на дорогостоящее лечение. Джек нашел вариант.

— Я обойду весь город и скажу, что врачи обещают вылечить Морриса, если его перевести в клинику Майо и продержать там достаточно долго. Скажу, что эти знаменитые врачи и знаменитая больница стоят уйму денег, а Моррис буквально при смерти, и попрошу наших старых товарищей помочь спасти его жизнь. Наверняка ни одна из этих задниц не даст ни цента. Однако никто не сознается, что ничего не дал. Кроме того, такая просьба — хороший повод обратиться к членам партии и начать восстанавливать отношения.

…Лечение и новые медикаменты, применявшиеся в клинике Майо, буквально воскресили Морриса. А в Нью-Йорке Джек продолжал забрасывать приманку: из клиники Майо приходят хорошие вести… Моррис поправляется… Он начал вставать… Вчера вечером я разговаривал с ним по телефону, и голос его звучал великолепно… Моррис на прогулках проходит по миле в день… Через несколько месяцев Моррис достаточно окрепнет и хочет снова вернуться к работе… В 1954 году партийное подполье клюнуло. Моррис позвонил Фрейману по зарезервированному для него телефону и сказал:

— Был анонимный звонок, мне приказали к двум тридцати пополудни прибыть к определенной телефонной будке на Норт-сайд и ждать звонка. Кто звонил и о чем идет речь, не знаю. Я поеду и свяжусь с вами, как только смогу.

Руководство потребовало, чтобы Фрейман немедленно взял Морриса под наблюдение, чтобы установить, с кем он будет встречаться, но Фрейман категорически отказался.

— Раз этот человек действовал настолько профессионально, он наверняка будет проверять, нет ли слежки, — сказал он. — Если он ее обнаружит, все будет кончено. А если Моррис с кем-то встретится, он нам сообщит.

Примерно в два тридцать пять телефон в будке зазвонил, и тот же самый неизвестный приказал Моррису отправиться в номер отеля «Соверен». Там его встретил Филипп Барт — орг-секретарь и главный ответственный в партии за безопасность; теперь он стал лидером подполья. Он по-дружески приветствовал Морриса и принялся расспрашивать, чтобы убедиться, что Чайлдс выздоровел и не огорчен устранением с поста редактора «Дейли Уоркер».

Моррис сказал, что чувствует себя вполне прилично. Заодно он поблагодарил за сбор средств на лечение и заверил, что не испытывает никакой обиды на партию. Ведь по состоянию здоровья он не мог продолжать работу в газете. И, кроме того, в партии нет места личным счетам.

— Тогда нет ли желания возобновить партийную работу в подполье?

— Что это за работа?

— Резервный фонд исчерпан, нам нужны деньги, — пояснил Барт. — Чтобы их получить, придется восстановить контакты с русскими. Вы всегда были близки с ними. Могли бы вы помочь?

Моррис пообещал это сделать и спросил:

— Как я смогу связаться с вами?

Барт назвал связника — Бетти Ганнет, работавшую в штаб-квартире партии в Нью-Йорке. Она занимала слишком незначительную должность, чтобы угодить под суд. Моррис заметил, что для восстановления контактов с русскими могут потребоваться дальние поездки, а он не совсем уверен, разрешат ли ему это врачи. Если понадобится, можно будет использовать Джека?

Барт нашел это блестящей идеей.

…Остававшийся в офисе Фрейман услышал в телефонной трубке голос Морриса в два часа тридцать минут ночи.

— У меня была очень удачная встреча. Когда минует опасность, я вам о ней расскажу.

Едва в штаб-квартире ФБР узнали, что встреча состоялась, оттуда тотчас пришел по телетайпу приказ Фрейману немедленно отправляться к Моррису и допросить его. Фрейман отказался. Если бы Моррис полагал, что немедленная встреча будет безопасной, он не сказал бы: «когда минует опасность».

Когда они наконец встретились, Моррис сообщил:

— Это был Фил Барт.

 

Организационное обеспечение

ФБР присвоило операции кодовое название САСХ. Моррису было присвоено кодовое обозначение CG5824S*; Джек стал NY-694S*. Между собой агенты ФБР называли Морриса «58» или «Джордж», а Джека — «69». Звездочка в шифре означала, что данный источник никогда не следует вызывать в суд для дачи показаний, или опознавать каким-либо другим образом. Негласно считалось, что источником служит магнитофонная лента, «жучок» или результат кражи со взломом. Непосвященные вдело аналитики, работавшие с сообщениями, приходившими в пятидесятые-шестидесятые, считали, что ФБР проводит чертовски удачную операцию по подслушиванию.

В целом надо отметить, что именно строжайшее соблюдение секретности, крайне узкий круг лиц, знакомых с операцией, стали залогом успеха. Фактически о ней не знал даже Эдгар Гувер. В штаб-квартире ФБР на Пенсильвания-авеню какой-то начальник, не рассекреченный до сих пор, санкционировал и десятилетиями отстаивал, возможно, единственно правильное решение: Берлинсон и Фрейман ведут дело самостоятельно. За время работы в ФБР Фрейман получил от Дж. Эдгара Гувера семь письменных претензий (наряду с девятнадцатью благодарностями). Однако без ведома Гувера Фрейман дважды за двадцать четыре часа отказался выполнить прямой приказ. Совершенно очевидно, что такой отказ мог бы повлечь со стороны Гувера выговор или что-то похуже. Но Гувер никогда об этом не узнал.

По оперативному плану, разработанному Моррисом, Джек связался с Бетти Ганнет и предложил ей попросить Тима Бака в Канаде восстановить линии связи между Москвой и подпольной американской компартией. 25 марта 1954 года Ганнет, предварительно посоветовавшись с Бартом, настойчиво рекомендовала Джеку как можно скорее отправиться в Торонто, к функционеру канадских коммунистов Тимоти Баку.

Бак охотно согласился помочь, однако заметил, что это может затянуться: после смерти Сталина в Кремле царит неразбериха. Это и в самом деле затянулось, и надолго; американские представители так и не побывали на XX съезде КПСС. Но текст знаменитого доклада Хрущева Тимоти Бак все же получил (по имеющимся сведениям, через Владислава Гомулку). Добрался текст и до Морриса, но показался верхушке ФБР настолько радикальным, что доклад долго не передавали в Госдепартамент. ЦРУ передало в Госдеп тот же текст, полученный тоже из Польши, при посредстве варшавского партсекретаря Охаба. Текст переслала в Лэнгли израильская разведка.

В 1956 году федеральное законодательство сделало дальнейшее преследование коммунистов по закону Смита невозможным, и это позволило им выйти из подполья. В результате в 1957 году партия официально созвала свой национальный съезд, на котором, кстати, были серьезные разногласия по поводу речи Хрущева и советского вторжения в Венгрию. Моррис сделал ставку на основную фракцию — Денниса, и не ошибся: тот назначил Морриса своим заместителем, и поручил ему взаимодействие с Советами, Китаем и всеми прочими иностранными компартиями. В конце концов Кремль восстановил прямые контакты, и в конце 1958 года Чайлдса пригласили в Москву. Там в числе прочих состоялись многочисленные встречи и беседы с Сусловым и Пономаревым, которые приобрели уже немалый вес в новом партийном руководстве. Из Советского Союза Моррис отправился в Пекин, чтобы восстановить отношения американской компартии с китайцами. Мао Цзедун принимал его с глазу на глаз, если не считать симпатичной молодой женщины — переводчика. Беседа длилась около пяти часов. Мао заявил, что Хрущев своим осуждением Сталина в 1956 году и последующей политикой предал революцию, и выразил свое презрение в таких леденящих душу выражениях, что это изумило Морриса. Другие китайские лидеры были менее резки в своих выражениях, но их высказывания убедили, что китайская враждебность по отношению к Советам вполне реальна и имеет глубокие корни. Ван Цичянь, член секретариата китайской компартии, отвел его в сторону и предложил передать американской компартии деньги, при единственном условии, что это не будет сообщено Советам. Ясно было, что китайцы намерены бороться с Советами за влияние в международном коммунистическом движении.

21 июля 1958 года Моррис вернулся в Соединенные Штаты с первым твердым и надежным свидетельством того, что разрыв между Китаем и Советским Союзом усиливается. В конечном счете это позволило изменить позицию и развеять предубеждения политического руководства США; достаточно долго не декларируя это, президенты и госдеп практически действовали, исходя из этой реальности — и как знать, быть может именно это помогло США не надорваться в гонке вооружений, и приблизиться к существенным геополитическим переменам конца века.

Летом 1959 года врачи обнаружили у Сонни, тогда уже законной жены Морриса, неоперабельный рак, ей оставалось жить меньше шести месяцев. В последние дни ее жизни Моррис хотел порадовать ее поездкой за границу, и китайцы его поддержали, предложив привезти ее на празднование десятой годовщины прихода коммунистов к власти. 23 сентября 1959 года Моррис и Сонни вылетели в Москву; там Хрущев включил их в состав делегации, вылетавшей в Пекин.

Во время длительной аудиенции Мао рассыпал бессвязные и многословные обвинения в адрес Советов и Хрущева, которого он характеризовал как «неуклюжего, грубого и вульгарного».

Советский Союз, — говорил Мао, — стал почти такой же империалистической страной, как Соединенные Штаты. Не стоит тревожиться, что эти две страны начнут между собой ядерную войну. Китай должен оставаться в стороне, «на вершине горы и наблюдать, как внизу в долине два тигра будут рвать друг друга на куски». Моррис узнал и о практических действиях в направлении конфронтации: Советы резко свернули свое участие в китайской программе ядерных исследований. Китай в свою очередь отказался сформировать совместный советско-китайский флот, и не разрешил разместить на своей территории советские радары дальнего обнаружения.

Что касается отношений между КПСС и американской компартией, то Пономарев посоветовал Международному отделу поднять в 1960 году субсидии американской компартии до 300 тысяч долларов и рассмотреть способы непосредственной передачи денег Джеку Чайлдсу в Нью-Йорке. Чтобы обсудить этот и другие тактические вопросы, в начале 1960 года Джеку Чайлдсу предложили приехать в Москву.

После возвращения Морриса 30 июля 1960 года ФБР направило в Государственный департамент отчет об этих высказываниях, и получило его обратно с резолюцией «Это наиболее важный документ, когда-либо представлявшийся ФБР в Государственный департамент».

Агентурный успех сопровождался личной драмой. Сонни умирала. Вскоре она впала в коматозное состояние, из которого уже не вышла… Чтобы отвлечь Морриса от горестных переживаний, Фрейман загрузил его работой. Одно из заданий состояло в том, чтобы дать детальную персональную оценку Гэса Холла (он же Арво Холберг), который, в связи с нетрудоспособностью Денниса, стал генеральным секретарем и главным боссом партии. «Он — человек, у которого в мире нет ни единого друга», — начал Моррис свой отчет…

В работе с Моррисом Фрейману помогали два агента, и когда одного из них перевели в другой штат, у Фреймана возникла идея привлечь к работе Уолтера Бойла, молодого агента с прекрасным послужным списком, но попавшего в опалу из-за резкого конфликта с одним из инспекторов. Моррис уважал людей с высоким интеллектом, а Бойл был как раз из таких.

Операция требовала навыков в разрешении сложных задач, а Уолтер Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с такими ситуациями.

Старшим специальным агентом в Чикаго в то время был Джеймс Гейл, человек старой закалки, много лет проработавший в Бюро и считавший, что подчиненным следует предоставлять право самим принимать решения. Он одобрил предложение Фреймана привлечь Бойла к операции «Соло». Но штаб-квартира пришла в ярость и запретила это делать.

— Отделением руковожу я, и использую людей, которых вы мне присылаете, так, как я считаю нужным. Бойла мне прислали вы, — возразил Гейл, и его точка зрения победила.

Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу тридцать три. Поначалу он повел себя с Бойлом несколько формально, даже сухо, но его отношение постепенно изменилось. Бойл удивил его своим глубоким знанием операции и его самого. Бойл по собственной инициативе стал изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И Моррису очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах и главное — пытался приучить его понимать их образ мыслей.

— Вы должны думать точно так же, как они. Мысли управляют действиями.

На Рождество 1961 года Моррис оказался на вечеринке в пригороде Чикаго, где хозяйка представила его пожилой вдове Еве Либ. Затем он позвонил в начале января, и она предложила ему навестить ее дома, в Ивенстауне. Моррис и Ева начали встречаться чаще, и наконец он решил, что ФБР лучше узнать об этом.

— Я не могу жить без жены, — сказал он Фрейману. — Мне нужно найти близкую мне душу, но не коммунистку.

Ничего предосудительного с точки зрения ФБР проверка не установила, и отношения пожилой пары были формально урегулированы. Вскоре после негромкой свадьбы, в номере отеля «Хилтон» в Беверли, Моррис сказал:

— Ева, я хочу познакомить тебя с моими близкими друзьями. Понимаю, ты будешь удивлена. Но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и доверяю, и уверен, что ты все поймешь правильно.

Он провел ее в соседний номер. Навстречу поднялись два симпатичных молодых человека: один — блондин с голубыми глазами, у другого была тщательно причесанная угольно-черная шевелюра, густые лохматые черные брови и такие же черные глаза, которые, как потом вспоминала Ева, «одновременно играли, флиртовали, уверяли и предупреждали».

— Ева, это Дик Хансен, а это Уолт Бойл. Они работают в ФБР. А теперь я должен тебе сказать, что тоже там работаю.

На следующий день ФБР внесло ее в сверхсекретные списки под номером CG-6653S*.

 

Методические принципы

ФБР не хотело, чтобы Моррис и команда, работающая с ним, попали в поле зрения ЦРУ. Узкий круг лиц в ФБР, занимавшийся «Соло», следовал основному правилу шпионажа: если у кого-то нет настоятельной потребности быть в курсе, не позволяй ему это узнать; а если нужно поделиться частью информации, рассказывай лишь эту часть.

Фрейман и специальный агент в Чикаго строго применяли это правило к своим коллегам и подчиненным по чикагскому отделению. Они изолировали Бойла в просторном кабинете на девятом этаже управления, рядом с комнатой, где велось прослушивание телефонных разговоров. Это была своего рода крепость с видом на внутренний двор, из которого можно было попасть на Стейт стрит. Стены помещения были покрыты звукопоглощающими панелями. Туда не мог зайти никто, кроме посвященных в «Соло»; на телефонные звонки отвечали только Бойл и его партнер. Книжные полки были заставлены коммунистическими брошюрами и литературой радикального содержания. Бойл редко заговаривал с коллегами. Он не обедал с ними, не выпивал и не водил компанию; он не имел права просить у них совета или помощи. Только один ветеран-стенографист, человек в высшей степени благонадежный, писал под его диктовку и печатал отчеты.

Очередная командировка Морриса в Москву совпала с трагическим событием в Америке — убийством президента Джона Ф. Кеннеди. Прямо в кабинете Б. Пономарева Моррис получил исчерпывающую информацию о непричастности советских спецслужб к произошедшему в Далласе, и вскоре передал все это ФБР. Не раскрывая источника информации, бюро лично информировало президента Джонсона, генерального прокурора Роберта Ф. Кеннеди, и еще нескольких высших руководителей. Комиссия Уоррена, расследовавшая обстоятельства убийства, получила секретное донесение, содержавшее то, что удалось узнать Моррису.

Тем не менее, Освальд несомненно сочувствовал коммунистам, выписывал коммунистическую прессу, был сторонником Кастро, жил в Советском Союзе и собирался вновь туда вернуться. Правительство не могло сообщить общественности информацию Морриса. Поэтому коммунисты США начали кампанию, направленную на то, чтобы убедить американский народ, что Кеннеди убили скорее ультраправые, чем левые. 25 ноября 1963 года Джек Чайлдс (NY-694S*) позвонил и потребовал экстренной встречи с Берлинсоном в Нью-Йорке. В тот же день в 2 часа 26 минут дня нью-йоркское отделение передало директору Дж. Эдгару Гуверу в Вашингтон кодированное сообщение с грифом «СРОЧНО», и разослало копии специальным агентам в Чикаго, Далласе и Новом Орлеане. Оно гласило: «В настоящий момент источник NY-694S* сообщает следующее: он связался с Арнольдом Джонсоном, юридическим консультантом компартии США, который сообщил источнику, что Гэс Холл поручил ему передать в Советский Союз важное сообщение через посредство CG-5824S* (Морриса), который в свою очередь передаст его в Центральный Комитет КПСС. В сообщении говорится, что Советский Союз должен немедленно обратиться к коммунистическим партиям всего мира и попросить их от нашего имени продолжать кампанию, огонь которой должен быть направлен против ультраправых элементов и провокаторов в Соединенных Штатах, являющихся истинными организаторами убийства президента Кеннеди, а также против тех комментаторов и прочих лиц, включая официальных общественных деятелей, особенно на юге, которые ложно обвиняют Компартию и рабочий класс США. Уже опубликованные заявления и статьи являются весьма эффективными и верными, так что эту работу необходимо продолжать».

Джонсон также заметил: Гэс Холл хотел бы, чтобы NY-694S* немедленно связался со своим русским связником в Соединенных Штатах и передал, что, по его мнению, русские все еще интересуются женой Ли Освальда, так как она русская и, возможно, вернется в Россию. Источнику поручается спросить: если русские захотят с ней побеседовать, могли бы они выяснить, не было ли у ее мужа каких-либо контактов с ультраправыми… Источнику поручается попытаться установить связь, начиная с 26 ноября…

Для информации Нового Орлеана и Далласа сообщаем, что источник NY-694S* является чрезвычайно ценным, и информация, содержащаяся в данном телетайпном сообщении, не подлежит распространению, а может быть использована только для сведения».

14 мая 1964 года в Нью-Йорке была опубликована статья политического обозревателя Виктора Райзеля, в которой говорилось о финансировании русскими американской компартии. Появление статьи заставило нью-йоркского связника, сотрудника КГБ Алексея Колобашкина, через которого осуществлялась передача кремлевских денег Джеку Чайлдсу для компартии США, срочно бежать в Москву. Кроме того, на Лубянке, Старой площади и в Кремле проводилось тщательное расследование, связанное с бегством на Запад офицера КГБ Юрия Носенко. Морриса подозревали как сознательного или ненамеренного источника утечки информации, а с другой стороны — выясняли, не мог ли знать Носенко чего-то такого, что могло повредить сотрудничеству с американской компартией. В конце концов в КГБ пришли к выводу, что их агенты братья Чайлдсы непричастны, и вне опасности. Вместо допроса с пристрастием, чего так боялся Джек, он услышал восторженные поздравления Пономарева. Тот участвовал в организации его поездки на Кубу и расценивал ее как блестящий ход. Пономарев с воодушевлением заявил, что Джек «оказал важную услугу» компартиям СССР и США.

ФБР с самого начала считало Носенко настоящим перебежчиком, о чем и сообщило ЦРУ. Такое мнение вытекало из следующих фактов. Информация, которую он передал, дала возможность ФБР и другим западным спецслужбам раскрыть нескольких агентов. Носенко работал в североамериканском отделе Второго Главного управления КГБ, которое занималось контрразведкой и вербовкой иностранных граждан в СССР. В Москве Носенко познакомился с материалами, собранными КГБ на Освальда, и наблюдал панику, которую вызвал в Комитете арест Освальда. Предоставленные Носенко сведения совпадали с теми, которые несколькими месяцами ранее привез Моррис. Поэтому ФБР знало, что Носенко говорит правду и сообщило, что Носенко можно легализовать в США.

Очередной визит Морриса в Москву весной 1964 года проходил в обстановке после отстранения Хрущева от власти. В Международном и Идеологическом отделах ЦК КПСС, у Пономарева и Суслова, он прочел и по памяти застенографировал, а частью и скопировал, целый ряд важнейших документов, касающихся советско-китайских отношений. Советы понимали геополитическое значение и важность удержания Китая в своих союзниках и угрозу, которую будет представлять Китай враждебный. Они предпринимали все усилия, чтобы умиротворить китайцев, но успеха не достигли. Привез Моррис и сведения о грядущих переменах в советском руководстве и об истинной позиции СССР по отношению к вьетнамскому конфликту. Вскоре после того, как Моррис и Ева в конце апреля вернулись домой, ЦРУ назвало отчет, содержавший эти сведения, «наиболее ценным из всех когда-либо поступивших разведывательных донесений, касающихся Советского Союза».

Вскоре после этого, вопреки традиции и даже прямым указаниям штаб-квартиры ФБР, Фрейман и Бойл составили на основании донесений Морриса аналитический отчет, в котором изложили фактаж и динамику обострения советско-китайских отношений. Штаб-квартира тотчас же послала копию с агентом в Белый дом, откуда вскоре ответили буквально следующее: «Вот теперь это настоящие разведданные; это те самые выдающиеся сведения, которые вы способны добывать; это то, что нам нужно». Впоследствии ФБР попросило Бойла, используя консультации Морриса, составить анализ или комментарий к некоторым отчетам, событиям или проблемам.

Вскоре Фрейман по собственной инициативе и из чувства долга сделал то, что все поначалу сочли неверным шагом: ушел в отставку. Руководителем чикагского плеча операции был назначен опытный агент Джим Фокс. Став начальником Бойла, Джим Фокс дал разрешение им с Моррисом анализировать или комментировать все, что угодно, не ожидая запросов от штаб-квартиры. И до самого конца операции Моррис одновременно работал аналитиком и на ФБР, и на Политбюро ЦК КПСС, в котором очень высоко ценили его обзоры и докладные.

Интуиция и знания помогли агентам ФБР, обеспечивающим операцию, вовремя предусмотреть некоторые из возможных «проколов», которые могли бы привлечь внимание русских. Обозначив эти проблемы, ФБР предложило решение в виде агента NY-4309C, с псевдонимом «Клип». Американец русского происхождения, Клип был искусным радиолюбителем и фотографом. В 30-е годы он работал в Коминтерне и по всей Западной Европе учил коммунистическое подполье налаживать и использовать нелегальные радиостанции. Когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, он записался добровольцем в Корпус морской пехоты и служил там честно. После войны Клип пришел в ФБР, сообщил о своем коммунистическом прошлом, предложил свои услуги США и стал ценным действующим агентом. Присутствие Клипа в роли помощника Джека в значительной степени отвечало на вопросы, которых ФБР так боялось. Он жил вдалеке от Нью-Йорка, и погодные условия там могли отличаться от тех, которые были в центре Манхетгена. Если бы русские спросили Джека, почему он принимает радиограммы, которые им не удается получить, он мог бы сказать, что этим занимается Клип. В советских досье Клип числился опытным и искусным конспиратором, Коминтерн доверял его знаниям о довоенном европейском подполье, и он оправдал это доверие. Естественно, сейчас ему можно было доверить получение радиограмм.

…Смертельно опасная работа Чайлдсов продолжалась. Ежегодно, а порою и по несколько раз в год, Моррис бывал в Москве и привозил весьма ценную информацию. Так, в 1967 году КГБ (на Лубянке операция, фактически зеркальная «Соло», называлась «МОРАТ») передал ему копию речи советского премьера Косыгина, которую тот планировал произнести в ООН о недавно закончившейся семидневной арабо-израильской войне. Речь содержала оправдание советских действий и открытое обличение американской политики на Ближнем Востоке. Русские хотели, чтобы Холл изучил речь заранее и мог понять, какую позицию занять американской компартии по отношению к войне. Получив текст, Государственный департамент и американский посол Артур Голдберг еще до выступления Косыгина подготовили огромное опровержение. Голдберг сказал ФБР, что даже приблизительное содержание косыгинской речи было очень ценным:

— Не знаю, где вы его достали, но если добудете еще что-нибудь подобное, пришлите мне экземпляр.

…Избрание Никсона президентом Соединенных Штатов ошеломило и напугало русских. Они считали его фанатичным антикоммунистом, который мог бы попытаться уничтожить или сокрушить Советский Союз неожиданной ядерной атакой. Из-за того, что Советы имели склонность реагировать на все, во что верили, эта безумная вера была опасна для всех. Моррис, которого внимательно слушали на всех кремлевских уровнях и считали ценнейшим консультантом в области американской политики, постарался вернуть московских лидеров к реальности. Похоже, слова Морриса были услышаны в Кремле. Начались многолетние переговоры, в которых активное участие принимал Генри Киссинджер. Сообщения Морриса были важным источником информации в стратегическом планировании.

26 мая 1972 года в Москве Брежнев с Никсоном подписали соглашение (ОСНВ-І), ограничивающее число стратегических баллистических ракет на последующие пять лет, и договор, ограничивающий средства противоракетной обороны (ПРО). Эти скромные соглашения, мало сделавшие для реального разоружения, взбесили Гэса Холла, он написал протестующее письмо, обвинив Советы в сделке с империалистами и предательстве Северного Вьетнама, и приказал Моррису передать его лично Брежневу.

Когда Моррис прочитал письмо, он решил, что его обязательно нужно переписать. В переписанном письме Холл представал верным соратником, с беспокойством ждущим руководящих указаний. Благодаря тому, что в исправленном варианте сохранились все основные пункты, он был принят Холлом, хотя и с некоторым неудовольствием. Однако теперь и сам Холл не обвинял русских в заключении грязных сделок с Никсоном и в измене Северному Вьетнаму. Эти обвинения стали частью антисоветской пропаганды и уже начали беспокоить членов американской компартии.

Моррис прилично понимал русский, но всегда в Москве делал вид, что совершенно ничего не понимает, и общался через переводчиков, если собеседники не владели английским — прежде всего Суслов и Пономарев, а также Хрущев и Брежнев. Старшие офицеры и руководители КГБ, с которыми ему (и Джеку) приходилось часто общаться, английским владели очень хорошо, но между собой переговаривались по-русски. Одни и те же высказывания порой обсуждались по-русски, затем преподносились Моррису по-английски; нюансы обсуждений и перевода тоже имели значение в правильном понимании и оценке ситуации.

…События в Америке, связанные с «Уотергейтом», создали серьезную опасность «расшифровки» операции «Соло». 31 мая 1973 года, за несколько дней до приезда Брежнева в Соединенные Штаты, ФБР созвало рабочее совещание. Присутствовали заместитель директора Эдвард С. Миллер, начальник отдела Уильям А. Бранниган, Берлинсон, Лэнтри, Бойл, Моррис и Джек. Обсуждались дополнительные меры предосторожности, связанные с работой сенатской комиссии по проверке разведданных. На этом же совещании Чайлдсы, может быть впервые, пожаловались на недостаточное внимание высшего руководства к их работе.

— Я сижу рядом с Сусловым, третьим человеком в Советском Союзе, он достает выдержку из «Конгрешнл рекорде» с докладом директора ФБР о бюджете и спрашивает об этом. Мне ничего не оставалось делать, как проглядеть текст и ответить, что они говорят это, чтобы получить свои деньги. Но сколько можно повторять одни и те же промахи?

Конечно, последовало традиционное заявление о внимании руководства к Чайлдсам.

В том же году произошел еще один неприятный эпизод. Основываясь на утверждениях Пономарева, высказанных наедине с Моррисом, в сентябре 1973 года ФБР сообщило ЦРУ (не раскрывая при этом источников информации), что Советский Союз собирается официально признать Израиль на дипломатическом уровне. Чуть позже, 6 октября, Египет напал на Израиль. Один из высших руководителей ЦРУ, Дж. Д. Энглтон обвинил ФБР в распространении дезинформации, приведшей Израиль к ослаблению бдительности в условиях военной угрозы.

…В 1975 году Моррис в пятьдесят четвертый раз побывал в Москве. Советский Союз переживал глубокий экономический кризис. Теперь люди, стоявшие в СССР у власти, признались Моррису, что никто не знает, как это остановить. Второй важный момент заключался в оценке ставки Кремля на проблему разрядки. Моррис подчеркнул, что «мир» означал в понимании Кремля отсутствие вооруженного конфликта с Америкой, а вовсе не то, что прекратятся местные или региональные конфликты, спровоцированные и поддержанные Советами, чтобы изменить мировой баланс власти или «равенство сил». Третий момент был связан с реальным состоянием советского руководства. Руководство старело, пьянство было обычным делом среди советских государственных лидеров, и по вечерам молодые помощники часто поддерживали напившихся стариков. Практически у всей «обоймы» руководителей советской компартии и государства «выработан ресурс», и это не может не привести к параличу действий огромной державы. В начале 80-х в это поверил Рональд Рейган и тут же начал действовать, а результаты этих действий стали видны в 90-е годы.

Но физический износ ощущался не только в советском руководстве, но и у братьев Чайлдс и их жен. Кроме того, стали накапливаться тревожные признаки утечки информации. В соответствии с одним из планов, Чайлдсы стали «буксовать» — из-за болезней (в сущности, совсем не выдуманных) отменять поездки и встречи, фактически отходить от дел. А в один прекрасный день были в одночасье эвакуированы ФБР и исчезли из поля зрения и Москвы, и американских коммунистов.

Прожили они после окончания операции «СОЛО» сравнительно недолго — возраст и состояние здоровья сказывались. Джек Чайлдс поступил в нью-йоркскую больницу 11 августа 1984 года и умер на следующий день в возрасте семидесяти трех лет. Александр Берлинсон, работавший с Джеком двадцать четыре года, ушел в отставку в 1975 году. Карл Фрейман, завербовавший Морриса Чайлдса и сделавший его агентом 58, до сих пор более полувека живет с женой в том же домике под Чикаго, где планировались и анализировались многие действия по «Соло». Джон Лэнтри живет в Нью-Йорке; его сын стал подающим надежды молодым агентом ФБР. Джеймс Фокс, помощник директора ФБР по нью-йоркскому филиалу, ушел в отставку в конце 1993 года. Сейчас Фокс — вице-президент американской инвестиционно-страховой компании, ведущий колонки в журнале «Форбс», консультант «Коламбия бродкас-тинг систем» и член правления нескольких крупных корпораций. Уолтер Бойл официально ушел в отставку в январе 1980 года после двадцати двух лет службы в ФБР. Отвергнув повышение по службе и перевод в штаб-квартиру, он сказал: «Я никогда не смогу оставить 58-го». На следующий день после отставки Бойл вернулся в качестве консультанта в свой чикагский офис и продолжал делать то, чем занимался с 1962 года. Он оставался там еще 18 месяцев, пока Моррис и Ева не были благополучно эвакуированы, и пока не закончилась операция. В августе 1981 года Бойл и другие агенты перевезли Морриса и Еву в высотный кондоминиум на севере Майами. В фойе круглосуточно дежурила охрана. В конце мая 1991 года Ева вызвала для Морриса «скорую». Домой он уже не вернулся. 2 июня он умер. ФБР тщательно скрывало местонахождение Евы от всех, кроме самых надежных друзей. Гэс Холл вплоть до 1993 года посылал в Чикаго запросы, пытаясь ее обнаружить. Ева умерла в июне 1995 года. Сегодня Бойл — директор по безопасности в большом конгломерате.

 

ПОЛИТИЧЕСКИЕ УБИЙСТВА

«Традиции» политических убийств в США столь же давние (и столь же молодые), как сама эта страна. Привести хотя бы список претендентов на «политические» должности и людей, которые занимали эти должности на всех уровнях американского государства, штатов, округов и городов, и пали жертвою убийств, просто невозможно — для этого потребовалась бы еще одна книга такого же объема. Не составляли исключения и президенты США. Берет свое начало эта «традиция» от Авраама Линкольна, возможно и в самом деле величайшего политического деятеля США.

Линкольн. На 18 месяце своего президентства Авраам Линкольн подписал прокламацию об освобождении рабов; Южная Каролина объявила о своем выходе из федерации, за ней последовали еще десять штатов. Они создали «Конфедеративные штаты Америки», избрали своей столицей Ричмонд, и президентом — Джефферсона Дейвиса. Усилия Линкольна сохранить единство федерации мирным путем не увенчались успехом. Четырехлетняя Гражданская война между Севером и Югом охватила всю страну и отняла более миллиона человеческих жизней. Только 9 апреля 1865 года генерал Ли заявил о капитуляции войск Конфедерации.

…Пять дней спустя, 14 апреля 1865 года, Линкольн вместе с женой и своим другом майором Ратбоном отправился в Вашингтоне в театр Форда. На бенефис известной в то время актрисы давалась пьеса «Наш американский кузен». Зал был уже полон, когда около 9 часов вечера Авраам Линкольн и его спутники вошли в почетную ложу. В театре царило радостное оживление, часто вспыхивали аплодисменты. Время бежало быстро, второй акт близился к концу. Было 22 минуты одиннадцатого. Не проявляя никакой поспешности, по лестнице, ведущей в почетную ложу, поднялся молодой человек. Часовому у двери он показал какой-то пропуск, который тот в полутьме даже не смог прочесть.

— Я должен сообщить президенту важное известие, — сказал молодой человек.

— О’кэй, — ответил часовой, — идите прямо, минуя две двери.

В маленьком фойе перед ложей человек вынул из кармана пистолет, взвел курок и открыл внутреннюю дверь. Джон Уилки Бут медленно вошел в президентскую ложу, сделал три шага вперед, остановился за спиной Линкольна и выстрелил прямо ему в затылок.

Сначала публика подумала, что выстрел прозвучал на сцене по ходу действия, но тут же ее охватил ужас. Бут перегнулся через барьер ложи и с возгласом «Смерть тиранам!» — таков был лозунг южных штатов в Гражданской войне, — спрыгнул в зал и исчез. Раздались крики: «Президент убит!», «Держите убийцу!». Но Бут уже скрылся. Хотя он сломал себе ногу, ему все-таки удалось выбежать из театра, доковылять до стоявшего наготове коня и взобраться в седло. Он двигался на Юг, но далеко не ушел. Конные отряды из федеральной столицы вскоре напали на след убийцы и оцепили сарай, в котором тот скрывался. Бут поджёг сарай. При попытке вытащить его из пламени один из солдат, вопреки приказу взять убийцу президента живым, застрелил его.

Джон Уилки Бут был фанатиком-одиночкой, — так говорит сегодня официальная американская историография. Однако при нем был найден чек на крупную сумму, подписанный Джако-бом Томпсоном, одним из близких сотрудников президента Конфедерации Джефферсона Дейвиса.

Гарфилд. …2 июля 1881 года. В тот день от руки убийцы погиб следующий президент США — Джеймс А. Гарфилд, пробывший на своем посту всего четыре месяца. Его убил один из охотников за должностями, получивший отставку в «системе добычи». Позиция официальной историографии однозначна: убийца-одиночка, психически неуравновешенный молодой человек, мотивы — личная обида и месть. Вполне возможно, что исполнитель не был нанят, не выполнял конкретного задания группировки, заинтересованной в устранении президента. Но мало оснований предполагать, что его обиду тщательно не взрастили — и не подсказали удобный (и обусловленный слабостями и политизированностью Секретной службы того времени) путь к реализации мести. А о наличии «заинтересованности» ясно показывают резкие перемены в политике после устранения рьяно начавшего новый путь Гарфилда.

Еще убийство Линкольна показало, что американские президенты не обладают неприкосновенностью; второе покушение подтвердило, что с табу покончено навсегда.

Мак-Кинли. Через два десятилетия, 6 сентября 1901 года, убийца снова направил оружие на президента — Уильяма МакКинли. Стрелок был эмигрант из Польши, левак-анархист. Действия, возможно и в самом деле «одиночки», то есть не исполнителя в составе четко структурированной организации, вполне вписывались в общий политический климат начала века, когда в США происходили ежегодно несколько сот террористических акций разного масштаба.

Происходили покушения (или попытки покушения) и на последующих президентов и кандидатов, но наиболее резонансной стала охота на представителей клана Кеннеди. Все это, естественно, происходило уже в «эпоху» ФБР, и Бюро принимало активное — и неоднозначно оцениваемое участие в расследовании. Споры об этих преступлениях не стихают и поныне, поэтому уместно рассказать несколько подробнее о самих событиях, об известных действиях и о не всегда доказуемых мотивах действий Бюро.

«Команда семерых». 22 ноября 1963 года. 1036-й день пребывания Джона Фитцджеральда Кеннеди на посту президента Соединенных Штатов Америки. С утра над Далласом нависали грозовые тучи, но к 11 часам дня погода прояснилась. В 11 часов 40 минут в аэропорту Лав Филд на окраине Далласа приземлился личный служебный самолет президента «US Air Force-І». Собственно, поводом для визита служили предстоящие в 1964 году президентские выборы.

В 1960 году кандидат от республиканской партии Ричард Никсон получил в Техасе незначительное большинство голосов, и теперь, накануне новой избирательной кампании, надлежало повысить шансы демократической партии личным выступлением президента. Торжественная встреча по программе должна была состояться в Торговом центре Далласа.

Первоначально предполагалось, что колонна автомашин быстро преодолеет промежуточный участок, минуя центр города. Но видные деятели демократической партии выражали настойчивое желание, чтобы Кеннеди медленно проехал через внутреннюю часть города, дабы его могли увидеть как можно больше избирателей. Президент согласился.

Если ехать от аэропорта через центр Далласа, то после пригорода путь идет сначала по Мейн-стрит, которая прорезает деловые кварталы с востока на запад и вливается в площадь Дили. Затем дорога ныряет под железнодорожный мост, и сразу же за мостом поворот на Стиммонс-Фриуэй, ведущую к Торговому центру. Таков был обычный путь, которым должен был бы следовать и президентский кортеж. Однако колонна, достигнув конца Мейн-стрит, вместо того чтобы двигаться прямо к площади Дили, свернула на Хьюстон-стрит, то есть совершила объезд, но почему — позже никто не смог дать вразумительного объяснения.

Кортеж медленно ехал по Хьюстон-стрит, чтобы вскоре повернуть налево, на Элм-стрит. На этом перекрестке среди других домов возвышалось оранжевое семиэтажное здание, в котором помещался книжный склад «Texas school book depository». Как и повсюду в Далласе, где проезжал в эту пятницу президент, здесь на тротуарах тоже стояла толпа. Прием оказался более дружественным, чем ожидалось.

Колонна автомашин достигла Элм-стрит и теперь медленно двигалась вниз по улице, которая затем уходила в туннель под железнодорожным мостом. Никто из людей, стоявших на улице, не обратил вначале внимания на человека в зеленом комбинезоне, который вдруг вскинул вверх руки, издал пронзительный вопль и стал кататься по земле. Тело его дергалось в судорогах, на губах появилась пена. Это было похоже на приступ эпилепсии. Машина президента подъехала к этому месту. В этот момент на Элм-стрит раздались выстрелы. Раненый Джон Ф. Кеннеди упал на руки сидевшей рядом жены. Следующая пуля пронзила навылет губернатора Коннэли, а третья вновь попала в президента.

Часы на здании «Texas school book depository» показывали 12 часов 43 минуты. Президентская машина помчалась в направлении Парклендского госпиталя.

Губернатор Коннэли был ранен хотя и тяжело, но не опасно для жизни. Спустя 51 минуту после выстрелов на далласской Элм-стрит, в 13 часов 34 минуты, Джон Ф. Кеннеди скончался. Четвертый президент США пал от пули убийц.

Законы требовали, чтобы в случае убийства, невзирая на личность убитого, производилось вскрытие, причем это было в сфере компетенции соответствующего местного суда. Однако недвусмысленное положение закона нарушили и, несмотря на протест судьи, тело президента Кеннеди примерно через два часа после смерти было отправлено на самолете в Вашингтон, а затем в госпиталь Бетесда (штат Мэриленд). Этот госпиталь подчинялся военно-морскому ведомству, и, таким образом, вскрытие оказалось переданным военной инстанции. Судебно-медицинская экспертиза, тоже вопреки законам, была произведена не независимыми судебными врачами, а тремя специально подобранными военными врачами в высоких военно-морских чинах.

Ответственность за все эти незаконные действия ложилась и на Кеннета О'Доннела, шефа «Secret service», которая отвечала за безопасность президента. Кеннеди предварительно послал его в Даллас, чтобы урегулировать детали визита, и в частности определить маршрут в городе. Таким образом, О'Доннел был косвенно виновен в соучастии в убийстве, происшедшем в Далласе, поскольку он принял решающее участие в выборе такого маршрута проезда через город, который противоречил всем правилам безопасности. Кроме того, он не воспрепятствовал объезду. Свое решение о переносе процедуры вскрытия в Бетесде О'Доннел впоследствии оправдывал тем, что хотел избавить миссис Кеннеди от долгого пребывания в городе, где убили ее мужа.

Через две минуты после убийства, в 12 часов 45 минут, полицейское радио Далласа отдало приказ об аресте предполагаемого убийцы президента: «Разыскивается белый мужчина, примерно 30 лет, фигура худощавая, рост 5 футов 10 дюймов, вес 165 фунтов». Радиограмма была повторена в 12 часов 48 минут и в 12 часов 55 минут.

Не прошло и получаса с момента начала розыска, как на 10-й стрит, примерно в шести километрах от места убийства, вновь прогремели выстрелы, и полицейский Дж. Д. Типпит, смертельно раненный, упал на мостовую около своей патрульной машины.

Вновь и вновь передавался приказ о розыске. Наконец в 14 часов 50 минут последовало сообщение, что по подозрению в убийстве президента схвачен 24-летний Ли Харви Освальд.

Генри Уэйд, окружной прокурор Далласа, и Джесс Э. Керри, начальник городской полиции, заявили: «Освальд — коммунист и является орудием международного заговора с целью убийства президента Кеннеди». Не прошло и нескольких часов, как Государственный департамент заявил, что никаких доказательств «международного заговора» не имеется.

Затем из Далласа пришла другая версия: Освальд — одиночка, никаких сообщников у него не было и смертельные выстрелы, общим числом три, он произвел из окна седьмого этажа здания «Texas school book depository».

Два дня спустя после выстрелов в Далласе миллионы телезрителей стали невольными очевидцами нового преступления. Когда Ли Харви Освальда, окруженного здоровенными техасскими полицейскими и агентами ФБР, должны были перевозить из полицейской тюрьмы Далласа в окружную тюрьму, справа из толпы вдруг появилась фигура какого-то мужчины в темном костюме и светлой шляпе. Сделав несколько шагов вперед, этот человек оказался прямо против Освальда, без помех со стороны многочисленных охранников вынул револьвер, и несколько раз выстрелил в Освальда. Тот рухнул прежде, чем убийцу успели схватить. Некоторое время спустя ошеломленные телезрители узнали подробности: Джек Руби, владелец далласского ночного бара «Карусель», убил Освальда из преклонения перед Джекки Кеннеди! Он, мол, хотел пощадить ее чувства, ибо для него была невыносима сама мысль, что обожаемой им Джекки придется выступать на процессе Освальда в качестве свидетельницы.

Быстро возникло сомнение в истинности официальной версии об «убийце-одиночке». Как могло случиться, задавало вопрос множество людей, что человека, которого обвинили в убийстве президента, т. е., возможно, того самого, кто мог бы пролить свет на происшедшее, убрали на глазах всей нации, заставив замолчать навеки? Когда же затем стали известны сведения о личности Джека Руби, его заявление зазвучало просто неправдоподобно. Хозяин подозрительного злачного места, замешанный в сомнительных делишках, мафиози, многие годы работавший на полицию в качестве шпика, — нет, такой человек не мог действовать бескорыстно и самозабвенно даже ради «первой леди» страны!

Линдон Б. Джонсон 29 ноября 1963 года распорядился поручить расследование обстоятельств убийства президента Кеннеди специальной комиссии. Возглавить ее должен был Эрл Уоррен, председатель Верховного суда США.

Уоррен считался человеком незапятнанной репутации, пользовался большим авторитетом и никогда не был замешан в каких-либо скандалах. Желание Джонсона поручить расследование столь уважаемому человеку было понятно.

Еще до начала работы комиссии некоторые журналисты задавали верховному судье вопрос насчет ожидаемых результатов расследования. Эрл Уоррен отвечал коротко и ясно: «Определенные обстоятельства и факты, относящиеся к убийству президента Кеннеди, общественность, из соображений государственной безопасности, сможет узнать только через 75 лет». От дальнейших комментариев Уоррен отказался.

В начале декабря 1963 года комиссия Уоррена — под таким названием она стала известна, — приступила к работе. Кроме председателя, в нее входили еще шесть человек: Хейл Боггс из Алабамы и Джеральд Р. Форд из Мичигана (будущий президент США), сенаторы Ричард Б. Рассел из Джорджии и Джон С. Купер из Кентукки, а также бывший шеф ЦРУ Аллен Даллес и нью-йоркский банкир Джон Макклой. За 10 месяцев комиссия проделала гигантскую работу: были допрошены 552 свидетеля, рассмотрены 3154 доказательства. 44 машинистки перепечатали рукопись объемом свыше 30 тысяч страниц. Со всеми дополнениями и приложениями доклад составил 27 толстых томов. На 888 страницах первого тома давалось обобщенное изложение дела.

Ранним утром 25 сентября 1964 года в канцелярии президента возникла длинная очередь журналистов: им выдавали упомянутый первый том. Через два дня газеты опубликовали доклад комиссии Уоррена в сокращенном виде.

Квинтэссенцию его можно выразить несколькими фразами: убийца президента Кеннеди и полицейского Дж. Д. Типпи-та — Ли Харви Освальд. Джек Руби застрелил Освальда. Освальд и Руби действовали как одиночки. Никто за ними не стоял. Никакого заговора не существовало.

«Доклад комиссии Уоррена» сообщает о множестве эпизодов и цитирует сотни свидетельских показаний. Любой внимательный читатель наталкивается на многочисленные противоречия, которые, при всей своей мозаичности, приводят к выводу, что президент Кеннеди стал жертвой тщательно продуманного, весьма коварно организованного заговора. Освальд же, самое большее, выступал второстепенной фигурой в крупной игре.

Типичным примером таких противоречий явилось само объявление о розыске. Уже через две (!) минуты после смертельных выстрелов, в 12 часов 45 минут, полиция Далласа, как известно, дала описание преступника, указывающее на Освальда, и объявила розыск. «Доклад Уоррена» упоминает этот факт. 80 страницами ранее утверждается, что указание о том, что человек, разыскиваемый по радиограмме, подозревается в убийстве президента, полиция получила самое раннее в 13 часов 12 минут. Но как могла полиция еще за 27 минут до этого объективного подозрения разыскивать Освальда? И откуда она уже через две минуты после того, как раздались смертельные выстрелы, могла знать рост и вес человека, которого некий свидетель видел будто бы с улицы через окно шестого этажа стоящим на коленях, лишь в общих чертах различив лицо и плечи? Да к тому же свидетель этот дал свои показания полиции гораздо позже.

Комиссия отметила, что такие факты относятся ко многим несогласующимся обстоятельствам в деле об убийстве президента. Но многочисленные противоречия комиссия оставила совершенно невыясненными.

В конце сентября 1964 года американская пресса довольно единодушно с одобрением сообщала о внушительной работе, проделанной Эрлом Уорреном и членами его комиссии. Сомнений в отношении доклада первоначально не высказывалось.

После смертельных выстрелов в Далласе первые расследования проводила местная полиция. Однако вскоре дело перешло в ведение ФБР, и большинство материалов, сообщений и описаний для «Доклада Уоррена» поставлял Гувер.

Позже ФБР объявило, что все мыслимые возможности расследования исчерпаны. Это должны были подтвердить цифры: проведено 25 тысяч допросов, в расследовании участвовало 5 тысяч сотрудников ФБР и вспомогательного персонала. О реальных результатах «усилий» ФБР сообщено не было. Однако в печати появились публикации о том, что за несколько дней до покушения Гувер был информирован о его плане, а впоследствии принял все возможные меры для сокрытия истины.

Свидетельством отношения Гувера к убийству президента Кеннеди служит его поведение в тот день.

На вилле брата президента, министра юстиции Роберта Кеннеди, в Маклине зазвонил телефон.

«Говорит Гувер, — услышал Р. Кеннеди в трубке. — Я должен сообщить вам: на президента совершено покушение.

— Его дела плохи?

— Не знаю. Я позвоню вам, как только узнаю что-нибудь новое».

Немного позже Гувер позвонил опять и без всякого волнения сообщил: «Президент умер».

Шеф ФБР положил трубку, затем вызвал секретаршу, показал на телефонный аппарат прямой связи с министром юстиции и распорядился: «Поставьте эту штуку на прежнее место!»

Журнал «Newsweek» писал: «Буквально через несколько минут после убийства президента Гувер разорвал дипломатические отношения с министерством юстиции. По всем делам отныне он обращался непосредственно в Белый дом. Гувер даже не счел нужным послать Роберту соболезнование в связи с гибелью его брата».

Постепенно вера в доклад комиссии Уоррена рассеивалась.

Еще во время составления доклада верховным судьей и его верными сподвижниками в нью-йоркском издательстве «Marzani and Munsell» вышла книга под названием «Освальд: убийца или козел отпущения?». Автор ее — Иоахим Йостен, американский публицист. «Освальд-стори» разошлась большим тиражом. Уже в начале 1965 года появилось ее второе издание.

Новое разоблачение поступило от Пенна Джонеса, редактора небольшого еженедельника «The Midlothian Mirror». Начиная с 3 июня 1965 года в этом журнале, издававшемся в Мидлосиэне, небольшом городе близ Далласа, печаталась серия статей, опровергавшая «Доклад Уоррена». В статье, опубликованной 3 февраля 1966 года, Джонес приводил результаты произведенного им подсчета: минимум 13 человек, сумевших как-либо заглянуть за кулисы событий в Далласе, уже умерли насильственной или таинственной смертью. «Из этих 13 человек, — констатировал Пенн Джонес, — большинство либо были знакомы с Руби и Освальдом, либо имели случай разговаривать с ними наедине после того, как Руби и Освальд сыграли свою роль». Через несколько лет это число — 13 — почти удвоилось.

…Вечером того дня, когда владелец бара застрелил Освальда, на квартире Руби собрались шестеро мужчин: друг Руби Джордж Сенейтор, два журналиста — Уильям Хантер из «Long Beach Press Telegram» и Джеймс Коус из «Dallas times herald», а также три адвоката — К.А. Дроуби, Том Ховард, который должен был взять на себя защиту Руби, и Джим Мартин, позже ставший советником вдовы Освальда. О чем говорили между собой эти шестеро, осталось неизвестным. Но видимо, это была дьявольская тайна, ибо трое из них вскоре поплатились за нее жизнью.

22 апреля 1964 года вечером, около 23 часов, Хантер сидел в помещении для прессы полицейского участка в Лонг-Бич, ожидая информации о событиях дня, когда вошли два «копа», и один из них выстрелом из револьвера убил журналиста на месте. С расстояния в один метр пуля попала точно в сердце. Первая официальная версия гласила, что один из полицейских по неосторожности уронил свой револьвер, отчего и произошел смертельный выстрел. Но поскольку в протоколе вскрытия констатировалось, что выстрел был произведен под углом сверху, последовала вторая версия: оба полицейских «немного потренировались в стрельбе», а Хантер случайно угодил под выстрел. Никто за такой «недосмотр» наказан не был.

Джеймс Коус утром 21 сентября 1964 года выходил из ванной комнаты, когда какой-то неизвестный, проникший в его квартиру, убил журналиста ударом в сонную артерию. Имя убийцы осталось неизвестным.

Том Ховард, молодой человек цветущего здоровья, в январе 1966 года вдруг «совершенно неожиданно» скончался в Парк-лендском госпитале «от инфаркта». Вскрытие было запрещено властями Далласа.

К жертвам кровавого эпилога принадлежит и Доротти Килгаллен, известная журналистка.

В марте 1964 года суд присяжных в Далласе рассматривал дело Джека Руби. Судья Джо Б. Браун предоставил известной журналистке особую привилегию: ей было разрешено побеседовать с обвиняемым полчаса с глазу на глаз. Впоследствии на страницах прессы Доротти Килгаллен дала понять, что именно она узнала: люди из ФБР обещали защитникам Руби предоставить в их распоряжение ценный материал, «который они без содействия ФБР никогда не смогли бы получить». При этом адвокатам было поставлено одно условие: любыми средствами исключить подозрение, будто между Руби и Освальдом ранее существовали какие-то связи. Журналистка намекнула, что Освальд был агентом ЦРУ. Отныне она стала «посвященным лицом» и сразу же была включена в «черный список» ЦРУ. Однажды пасмурным вечером в ноябре 1965 года Доротти Килгаллен работала в нью-йоркской редакции. Внезапно в доме погас свет. Электромонтеры устранили повреждение, но, когда свет загорелся снова, журналистка лежала в своем кабинете мертвой.

«Скончалась в результате приема слишком большой дозы снотворного», — гласило официальное заключение о смерти.

Вольное или невольное знакомство с Руби и Освальдом для ряда людей тоже имело трагические последствия.

Генри Киллэм знал обоих, поскольку его жена работала в ночном баре Руби, а их общий знакомый жил в том же пансионе, что и Освальд. Каким-то образом Киллэм узнал, что Освальд до 22 ноября 1963 года неоднократно встречался с людьми из ФБР, и необдуманно огласил это. После убийства президента джи-мены несчетное число раз допрашивали Киллэма. Агенты ФБР постоянно появлялись у него в квартире, на работе, поджидали его на улице. Киллэм, избегая преследования, тайно переехал в другой город. В местечке Пенсакола во Флориде, 17 марта 1964 года, Генри Киллэма нашли на улице с перерезанным горлом. В полицейском отчете сказано, что он порезался, выпав из окна.

«Доклад Уоррена» утверждал, что Освальд был также убийцей и полицейского Типпита. А владелец антикварного магазина Рейнольдс, который видел происшедшее на 10-й стрит и сообщил об этом в ФБР, заявил, что хорошо разглядел стрелявшего: это ни в коем случае не Освальд! Показания Рейнольдса были включены в протокол только по его настоянию. Свидетелями убийства Типпита явились еще 12 человек, но, в противоположность Рейнольдсу, они не стали настаивать на протоколировании своих утверждений, а комиссия Уоррена выслушать их показания не пожелала. Поэтому жизнь их и дальше протекала спокойно, в отличие от Рейнольдса. 23 января 1964 года антиквар занимался делами в своем магазине, когда кто-то (полагают, что это был Д. Гарнер) вошел под видом покупателя, вытащил пистолет и выстрелил. Раненный в голову, Рейнольдс упал. Несколько недель он боролся со смертью и чудом выжил. После того, как он вышел из госпиталя, неизвестные попытались похитить его десятилетнюю дочь. Теперь жизнь и безопасность стали Рейнольдсу дороже истины, а потому он от своих прежних показаний отказался, заявив: «В человеке, застрелившем полицейского Типпита, я все-таки узнал Ли Харви Освальда».

Гангстер Дарелл Гарнер был опознан прохожими: видели, как тот вскоре после выстрела вышел из антикварной лавки. Алиби ему обеспечила его подружка Нэнси Джейн Муней, исполнительница стриптиза в баре Джека Руби. Однако на допросе «гёрл» вела себя не очень-то умно. Нэнси дала понять, что, хотя и знает о покушении Гарнера на Рейнольдса, все же может подтвердить его желаемое алиби, если так нужно полиции. И она «подтвердила»: мистер Гарнер провел это время в ее постели. Но болтливые свидетели были опасны, и Нэнси своим неуместно доверительным тоном сама подписала себе смертный приговор. Вечером 1 февраля 1964 года Нэнси поссорилась в своей квартире с одной подружкой. Появившийся полицейский арестовал танцовщицу за «нарушение ночной тишины». На следующее утро в полицейском донесении сообщалось: «Нэнси Джейн Муней после доставки ее в полицейский участок покончила жизнь самоубийством, повесившись».

Жертвами кровавого эпилога убийства президента стали еще несколько девиц из заведения Джека Руби. Одна из них, известная под псевдонимом Роза Шерами, тоже танцовщица, через два дня после убийства Кеннеди рассказала на приеме у врача-психиатра, ему и ассистировавшей медсестре, о своих «предчувствиях», что президента обязательно убьют в Далласе. Однако источник этих «предположений» она не назвала. Когда 4 сентября 1965 года Роза Шерами переходила в Далласе улицу, ее сбил и протащил несколько метров по мостовой тяжелый лимузин. Еще по дороге в больницу она умерла.

Кое-что об убийстве президента должна была знать и другая «стриптиз-гёрл» из бара Руби — Делила Уолл; ее тоже убили.

24 ноября 1963 года, прежде чем выйти из своего дома, чтобы убить Освальда, Руби разговаривал с Карин Беннет Карлин. Вскоре после того, как об этом факте узнали, ночью у дверей бара появился неизвестный, который ждал, когда танцовщица отправится домой. Его выстрелы тяжело ранили Карин Карлин, но все-таки она осталась жива.

Ни один из случаев покушения на танцовщиц из ресторана Руби расследован не был. Все это случайные убийства, утверждала полиция Далласа, вероятно, сведение старых счетов или же акты мести незадачливых любовников. Никаких доказуемых связей с убийством, совершенным Руби, здесь нет.

Миссис Эрлин Робертс была хозяйкой того пансиона в Ок-Клиф (район Далласа), в котором проживал Ли Харви Освальд. Она заявила, что ее съемщик в середине дня 22 ноября 1963 года находился дома. Но согласно «Докладу Уоррена» Освальд в это время был на своей работе в здании «Тексас скул бук дипози-тори», сооружал там, на шестом этаже, из тяжелых коробок стенд для стрельбы и собирал снайперскую винтовку.

Это утверждение тоже относится к числу многочисленных противоречий доклада. Так, в другом его месте констатируется, что почти до самого момента покушения в этом помещении мастера меняли линолеум на полу. И никто из них Освальда не видел! Таким образом, за оставшиеся какие-то десять минут щуплый Освальд должен был составить в штабеля коробки весом по 20 с лишним килограммов каждая и, кроме того, собрать из отдельных частей винтовку с оптическим прицелом. То, что он не мог этого сделать, — совершенно ясно.

Но полностью версия об убийце-одиночке Освальде должна была рухнуть после того, как хозяйка пансиона Робертс показала, что в момент убийства этот человек находился совсем в другом пункте Далласа. И ее показания были не единственными.

Водитель такси Уильям Уэйли показал, что Освальд в тот день, в 12 часов 30 минут, сел в его машину перед пансионом в Ок-Клиф. Поездка продолжалась до 12 часов 45 минут и закончилась у кинотеатра в Норт-Бекли, где Освальд и был впоследствии схвачен.

Показания хозяйки пансиона и водителя такси были тяжелым ударом по версии «Доклада Уоррена». В течение нескольких месяцев агенты ФБР старались «переубедить» обоих свидетелей. Один допрос следовал за другим, но оба они оставались при своих показаниях.

Инцидент был «исчерпан» обычным образом: 18 декабря 1965 года такси Уильяма Уэйли было опрокинуто фронтальным ударом наехавшего на него тяжелого грузовика. Неугодный свидетель погиб на месте. А через три недели, 9 января 1966 года, дотоле совершенно здоровая миссис Робертс скончалась от приступа «сердечной недостаточности», и тоже в Далласе. Виновник «дорожно-транспортного несчастного случая» остался неизвестен, а вскрытие трупа миссис Робертс не было разрешено.

Посредством «несчастного случая на дороге» был в августе 1966 года устранен и еще один, можно сказать коронный, свидетель лживости «Доклада Уоррена».

Во время покушения на Кеннеди оператор по перестановке путевых стрелок Ли Э. Бауэрс сидел на четырехметровой вышке у железнодорожного полотна и мог обозревать оттуда всю местность. Он заметил двух мужчин, что-то делавших на территории огороженной стоянки для полицейских автомашин неподалеку от площади Дили, и напряженно ожидавших приближения кортежа президента. Вынужденный пассивно наблюдать, Бауэрс видел, как один из них прицелился и выстрелил по машине Кеннеди.

Бауэрс подробно сообщил полиции об этих фактах. Затем, как обычно, последовали многочисленные допросы, проводившиеся людьми ФБР, которые пытались убедить свидетеля в том, что он «ошибся». Но Бауэрс держался твердо и не давал сбить себя с толку. 9 августа 1966 года Ли Э. Бауэрса на пустынной улице переехала мчавшаяся с огромной скоростью автомашина. И в данном случае полиция «не смогла» найти злоумышленника.

Постепенно невероятные обстоятельства, убийства и загадочные «несчастные случаи» переполнили чашу терпения одного полицейского офицера — капитана Фрэнка Мартина. Он сказал посторонним лицам, что все эти инциденты связаны с заговором против президента Кеннеди. То же самое он заявил еще два года назад на допросе в комиссии Уоррена, но теперь, летом 1966 года, такие намеки навлекли на него месть заговорщиков. Как и многие другие неугодные свидетели, капитан Мартин внезапно скончался от «сердечной недостаточности».

Затем пришла очередь и самого Джека Руби.

«Теперь Щеголь уже не запоет!» — под таким заголовком информационное агентство «United Press International» сообщило 3 января 1967 года о внезапной смерти Джека Руби.

Смертный приговор, вынесенный Руби на первом процессе в марте 1964 года, как известно, кассировали, и в феврале 1967 года должно было состояться новое слушание дела. Но здоровяк Руби заболел, и 9 декабря 1966 года его перевели из далласской тюрьмы в Портлендский госпиталь, где он через 25 дней умер. Официальный диагноз — рак.

Джек Руби — выходец из Чикаго. В 1946 году он как уполномоченный одной из группировок, вышедшей из «семьи» Аль-Капоне, перебрался в Даллас и купил там ночной бар «Карусель», которому предназначалась роль опорного пункта этой группы в Техасе — укрытия для беглых гангстеров, места торговли наркотиками и «девицами по вызову». Джек Руби действовал по испытанному рецепту. Для обеспечения дела надо было подкупить местного шерифа. Два гангстера, Лабриола по прозвищу Нос иголкой и Пол Джонс, члены новой банды Руби, получили задание вступить в торг, но потерпели неудачу: шериф попался какой-то несговорчивый, и оба они оказались за решеткой. Джонса посадили на 20 лет, а Нос иголкой был убит вскоре после того, как его выпустили на свободу. Неудача постигла и других членов банды Руби. Только сам босс оставался неуязвим, — правда, не без ответных услуг: Руби обязался помогать полиции Далласа и ФБР. Так гангстер дослужился до ранга полицейского шпика, а затем и агента ЦРУ. Кроме того, он имел репутацию человека, который при надобности может найти наемного убийцу, — разумеется, никаких официальных доказательств этого не имелось.

Служащие полиции и ФБР всегда были и оставались друзьями и помощниками Руби, а он платил за это присущим ему образом. «Многие из них бывали у него, как у себя дома, — сообщало упомянутое выше информационное агентство, — бесплатно пили пиво и виски даже после закрытия бара, он предоставлял им бесплатно всякие развлечения и своих стриптиз-гёрлс». А сам Дж. Руби имел за это беспрепятственный доступ в различные полицейские учреждения. Так было и 24 ноября 1963 года.

В заговоре против президента Кеннеди Руби являлся одной из центральных фигур. Подробности стали известны только несколько лет спустя. Застрелив Освальда, он, как сначала казалось, мог надеяться остаться безнаказанным. Репортеры сообщали, в каком хорошем настроении пребывал он в своей камере: с бутылкой виски на столе и постоянной сигарой во рту.

Но вскоре поведение его резко изменилось. Руби заявил, что хочет «все как есть выложить». И заявил он это не кому-нибудь, а самому Эрлу Уоррену, после того как тот лично допрашивал его в далласской тюрьме. Руби просил доставить его в Вашингтон, где он скажет всю правду, а в Техасе он этого сделать, не рискуя жизнью, не может. Уоррен ему отказал.

«Что ж, — сказал Руби, — тогда вы больше меня никогда не увидите».

И в этом опытный гангстер оказался прав: за совсем короткое время «рак» прикончил дотоле вполне здорового человека. Его смерть в начале 1967 года следует рассматривать во взаимосвязи с новым расследованием, которое началось несколькими неделями раньше.

Джим Гаррисон, старший прокурор округа Новый Орлеан (штат Луизиана) начал самостоятельное расследование в октябре 1966 года по рекомендации сенатора от Луизианы Рассела Б. Лонга.

Официально клан Кеннеди отнесся к этому сдержанно, но Гаррисон получил одобрение бостонского кардинала Кашинга, считавшегося другом семьи Кеннеди. Основанный в Новом Орлеане «Комитет совести», в который вошли 50 богатых предпринимателей города, дал субсидии на финансирование этого расследования. Решающим же для Гаррисона была поддержка со стороны видного нью-йоркского адвоката Марка Лейна, который в своей вышедшей в 1966 году книге «Торопливое суждение» подверг «Доклад Уоррена» уничтожающей критике. После убийства Кеннеди Лейн снял фотокопии с протоколов канцелярии окружного прокурора Далласа Уэйда, в которых примечательные факты просто бросались в глаза.

Адвокат Дин Эндрюс из Нового Орлеана показал под присягой: «23 ноября 1963 года в мою контору явился человек, назвавшийся Клемом Бертрандом, и попросил меня, чтобы я взял на себя защиту Ли X. Освальда на предстоящем процессе. Клиент явился ко мне под фальшивым именем, но я знаю: это был коммерсант Клей Л. Шоу, проживающий в Новом Орлеане. Об этом факте я поставил в известность отделение ФБР в Далласе». Дина Эндрюса неоднократно допрашивали агенты ФБР. Заключительный протокол ФБР направило комиссии Уоррена с примечанием, что Эндрюс от своих прежних показаний отказался.

Лейн и Гаррисон попытались установить контакт с Эндрюсом, но лишь узнали, что адвоката настойчиво предостерегали на тот случай, если он снова вздумает заговорить о «Клеме Бертранде» или Клее Л. Шоу. Оказалось, что названный бизнесмен служил в ЦРУ и дослужился до звания майора. После официального ухода на пенсию он занимался в Новом Орлеане коммерцией. Одновременно он продолжал оставаться доверенным лицом ЦРУ.

Окружной прокурор установил ряд деталей заговора против Кеннеди. По его данным, убийство президента было подготовлено в Новом Орлеане еще летом 1963 года. Руководил этой акцией Клей Л. Шоу, действовавший под именем Клема Бертранда. Местом встреч заговорщиков служила квартира бывшего летчика Дэвида Фэрри. К числу заговорщиков принадлежали, в частности, Гордон Новел — владелец бара в Новом Орлеане, Джек Руби, Ли X. Освальд и различные контрреволюционные кубинские эмигранты. Все участники были сотрудниками ЦРУ или же поддерживали контакты с этим учреждением.

17 февраля 1967 года. Газета «New Orleans states — item» сообщила об этом в краткой заметке, не называя каких-либо имен заговорщиков. Тем не менее, заметка возымела действие. Два дня спустя Гаррисон встретился в одном из баров с кубинским «контрас» Серафино Эладио дель Валле. Прокурор попросил идентифицировать человека, запечатленного на одном фотоснимке рядом с Освальдом. Валле опознал в нем главаря кубинских «контрас» Мануэля Гарсиа Гонсалеса.

На другой день оба кубинца-эмигранта исчезли из города. Немного позднее в Майами (Флорида) нашли изуродованный труп Валле; судьба Гонсалеса осталась неизвестной.

Коронным свидетелем прокурора стал Дэвид Фэрри, являвшийся связующим звеном между заговорщиками.

22 февраля 1967 года, спустя пять дней после первой информации в печати, этот человек был найден мертвым у себя в квартире. На осколках винной рюмки в полицейской лаборатории обнаружили цианистый калий.

Частный детектив Джек Мартин, собравший большой материал, на который во многом должно было опереться обвинение, через два дня после смерти Фэрри исчез из Нового Орлеана в неизвестном направлении. «Из соображений моей личной безопасности», — написал он в оставленном объяснении.

Гаррисон обратился в министерство юстиции с просьбой дать ему ознакомиться с секретными материалами. Ему отказали. 2 марта 1967 года новый министр юстиции Рамсей Кларк даже заявил на пресс-конференции в Вашингтоне: «Судя по имеющемуся в ФБР материалу, между Клеем Шоу и убийством президента Кеннеди в Далласе никакой связи не существует».

17 марта 1967 года следственный суд Нового Орлеана на предварительном заседании по делу Клея Л. Шоу установил, что мотивированный обвинительный материал против Шоу достаточен для главного процесса. Немного позже, 22 марта, вынесло свое решение Большое жюри: «Президент Кеннеди пал жертвой заговора. Обвиняемый Клей Л. Шоу участвовал в нем. Следственный материал прокуратуры доказывает эти факты. Таким образом, главное слушание дела должно состояться».

29 марта 1967 года самолет «DC-8» авиакомпании «Дельта Эйрлайнс» при посадке сорвался в пике и упал прямо на Новый Орлеан. Самолет снес несколько домов, повалил ряд деревьев, смел две бензоколонки и разбился от фронтального удара в фасад «Хилтон Инн». Горючее вылилось прямо внутрь отеля, начался пожар. При катастрофе, причины которой так и не определили, погибли 18 человек, в том числе 30-летний пилот Джордж Пьяцца, который до конца 1966 года являлся заместителем Гаррисона в Новом Орлеане. В качестве такового он допрашивал одного из друзей Фэрри, долгое время проживавшего с ним в одной квартире, — летчика Джеймса Льюоллена.

Гаррисон продолжал расследование. На пресс-конференции 26 декабря 1967 года Гаррисон заявил, что за пять дней до 22 ноября 1963 года ФБР уже знало о запланированном покушении. Он сказал, что одному информатору ФБР удалось проникнуть в круг заговорщиков, и этот человек 17 ноября участвовал в совещании, которое состоялось в квартире Фэрри. В тот же день все филиалы ФБР были информированы об этом телеграммой «TWX». Гаррисон предъявил журналистам копию этой телеграммы. Прокурор дал понять, что Гувер тоже знал о предстоящем покушении, но не предпринял ровно ничего, чтобы предупредить или уберечь президента.

«Само собой разумеется, этот сигнал пошел «наверх», то есть к Гуверу, — сказал Гаррисон и затем добавил: — Что именно было сообщено президенту Кеннеди, известно всем».

Это поведение Гувера трудно оправдать даже ссылкой на то, что за два предшествующих года в одном только Техасе президенту Кеннеди 36 раз адресовались угрозы убить его. Ведь совещание у Фэрри в ноябре 1963 года было не простой угрозой, — это был конкретный и тщательно подготовленный план покушения. Сразу же после убийства арестовали 10 подозрительных лиц в Далласе, еще троих — в Новом Орлеане и одного — в Форт-Уэрте. Часть этих лиц принадлежала к группе заговорщиков, но спустя некоторое время их выпустили на свободу. Ни местная полиция, ни ФБР показания их в протокол не включили. Во время допроса Освальда ни одно его высказывание тоже письменно не фиксировалось. Поэтому после 24 ноября 1963 года ни в полиции Далласа, ни в ФБР никаких протоколов допросов не оказалось.

Единственное средство оградить себя от покушений Гаррисон видел в обращении к общественности. О результатах своих расследований он неоднократно сообщал в печати, по радио и телевидению, чтобы не оставаться единственным хранителем тайны, с устранением которого канули бы в воду все концы.

Освальд родился в 1939 году, сначала жил в Нью-Йорке, потом в Новом Орлеане, а семнадцати лет поступил на службу в морскую пехоту. Во время пребывания в этих войсках он был завербован ЦРУ в качестве агента. На военно-морской базе Этсьюджи его готовили для выполнения специальных заданий. Он изучал русский язык и должен был усвоить некоторые основные понятия марксизма. С 1959 года Освальд использовался как агент ЦРУ в Советском Союзе: ему было поручено шпионить и, если удастся, распространять дезинформирующие материалы. В СССР он женился на советской гражданке Марине и в 1962 году вернулся с женой в США. В США Освальд в качестве агента ЦРУ использовался как инструктор в лагере, находившемся в лагуне Понтчартрейн около Нового Орлеана.

Здесь «контрас» готовили покушение на Фиделя Кастро. В этом лагере Освальд познакомился с агентами ЦРУ Руби и Фэрри.

Освальд выдавал себя за «коммуниста» и руководил комитетом «За справедливое отношение к Кубе». Но допускал грубые ошибки: например, в листовках комитета был назван адрес контрреволюционного центра. И когда потребовалась жертва для «большого дела», Освальд оказался подходящим человеком. Ничего не подозревавшего бывшего морского пехотинца стали планомерно готовить на роль козла отпущения.

Миссис Рут Пейн, набожная квакерша, связанная с ЦРУ, в середине октября 1963 года подыскала Освальду работу в «Тек-сас скул бук дипозитори» и сунула ему в руки план города, на котором красным карандашом были отчеркнуты здание склада учебников и часть пути к будущему месту работы. По этим отмеченным красным карандашом улицам и проехал 22 ноября 1963 года президентский кортеж, а карта эта, найденная затем в квартире Освальда, стала «доказательством» его единоличной вины.

В то время, как Ли Харви таскал книги на складе, в Далласе и его окрестностях находился человек, удивительно похожий на него внешне; их можно было легко спутать. Он покупал запасные части для винтовки, и вызвал на стрельбище всеобщее восхищение своей меткостью (попадал в центр мишеней других стрелков). Двойник всюду представлялся: «Освальд, меня зовут Освальд». В одном автосалоне Далласа ему отказали в кредите, и он заявил: «Ну что ж, придется мне вернуться в Россию, чтобы купить себе машину».

Факт с двойником упомянут и в «Докладе Уоррена». Там названо и его имя — Ларри Крейфард. Этот человек, двадцати двух лет от роду, бродяжничал по улицам многих городов США и в середине октября 1963 года был привлечен Руби в качестве вспомогательного лица. Но комиссия Уоррена не сочла уликой заговора поведение двойника Освальда. Напротив, личность Крейфарда должна была считаться доказательством того, что Руби и Освальд якобы не были знакомы друг с другом. Мол, владельца ночного клуба никто и никогда с Освальдом вместе не видел: Руби постоянно имел дело с Крейфардом.

Джек Руби (Рубинштейн), далласский мафиози, работал на клан Мейерсов (а за кланом стоял один из лидеров преступного мира Меир Лански). Рубинштейн — выходец из Чикаго, создатель городского профсоюза мусорщиков, который вскоре влился в насквозь «мафизированный» профсоюз водителей грузовых машин и складских рабочих (лидер — мафиози Джимми Хоффа). В Далласе жил с 1947 года, осуществляя связь между местными мафией и полицией. Руби в полиции знали все — это и позволило ему расстрелять Освальда при большом стечении полицейских и журналистов. Как только было объявлено о поездке Дж. Кеннеди в Даллас, Руби — это доказано, — обзвонил и навестил более десятка известных гангстеров. За несколько дней до убийства Руби подвозил на своей машине некоего человека с винтовкой на виадук (одна из трех точек, откуда, по данным независимых расследований, велся огонь по машине президента). За день до покушения допоздна советовался с братьями Лоуренсом и Элом Мейерсами и Юджином Брейдин-гом, доном Южно-калифорнийской мафии. Наконец, и сам Руби сказал, когда его перевозили из тюрьмы в суд: «Настоящий заговор… и убийство тоже… если бы вы знали факты, то ужаснулись бы…»

Весьма распространены до сего дня версии о непосредственном участии ФБР в убийстве Кеннеди. Но наиболее вероятно другое. ФБР не организовывала и не осуществляла убийство, — но оно, прежде всего в лице Гувера, постаралось истолковать его в наиболее выгодном или хотя бы приемлемом для себя аспекте. Гувер, совершенно несомненно, ненавидел братьев Кеннеди (возможно, и весь «семейный клан» Кеннеди). Есть четкие указания о неприязни между Джозефом Кеннеди и Гувером; в период пребывания на посту министра юстиции в правительстве старшего брата, Роберт Кеннеди предпринял одно из самых серьезных ограничений власти и влияния ФБР — а такое не забывается и не прощается, во всяком случае, не Гувером. «Железный Эдгар» был не одинок — так, его заместитель и ближайший помощник Клайд Толсон однажды в ходе перепалки бросил Роберту Кеннеди: «Надеюсь, кто-нибудь просто пристрелит такую сволочь, как вы!». Но на прямое обвинение ФБР не решались, кажется, и самые прямые его противники. Очень характерно воспоминание Билли Байерса-младшего, сына техасского миллионера. Его отец был дружен с Гувером; интересно, что в день убийства президента Гувер звонил только трижды: министру юстиции, начальнику Секретной службы и Байерсу. В 1964 году, когда Гувер гостил у Байерсов, Билли спросил у директора ФБР: «Вы думаете, что это сделал Ли Харви Освальд?» Гувер выдержал долгую паузу и ответил: «Если бы я сказал вам то, что я знаю в действительности, это могло бы сильно повредить нашей стране. Вся политическая система могла бы прийти в хаос».

Очень велика вероятность того, что весьма и весьма непростые отношения между братьями Кеннеди и ФБР были осложнены личной, более того — интимной мотивацией Гувера. Несомненно, хватало и деловых, и политических причин, особенно в том, что касалось отношений немолодого директора ФБР с молодым, энергичным министром юстиции, нежданным и нежелательным начальником, который обладал исключительной настойчивостью и убежденностью. Это приводило к тому, что практически все, с кем работал Бобби, становились либо преданными его сторонниками, либо непримиримыми противниками. Гувер оказался в числе вторых. Что касается Джона Кеннеди, то наряду с прочими присутствовал и сексуальный мотив. Президент пользовался чрезвычайным успехом у женщин, причем, как вспоминала его доверенный секретарь, «они сами бросались на него». Число интрижек и романов Кеннеди весьма внушительно. В их числе была многолетняя связь с самой знаменитой блондинкой в мире, Мерлин Монро. Плакат с изображением обнаженной Мерлин украшал стену бара в вашингтонском доме Гувера.

Связь Кеннеди с Монро началась еще в пятидесятых и продолжалась и во время первого, и во время второго президентского срока. Встречались они и в пляжном домике, и в отелях, и даже на борту президентского самолета. Из-за барбитуратов, наркотиков и алкоголя нервная система Мерлин все более расшатывалась, и теперь для нее характерны были мгновенные переходы от эйфории к отчаянию. В мае 1962 года президент Кеннеди встретился с Монро в последний раз. Актриса болезненно восприняла разрыв, начала писать письма и звонить, иногда по несколько раз в день, и даже угрожать разоблачениями в прессе. Джон попросил брата поехать к ней в Калифорнию и вразумить красавицу. Роберт поехал, одолжил белый «кадиллак» у У. Саймона, начальника Лос-Анджелесского отделения ФБР, встретился с актрисой — и стал ее любовником. Практически все время о связи Кеннеди—Монро, как, впрочем, о большинстве прочих романов и президента, и министра юстиции Гувер знал. Несмотря на прямые и решительные предупреждения и запреты генерального прокурора, подслушивание, а когда удавалось, то и съемка велись, в частности, в «пляжном домике» и в доме родственника Кеннеди, Питера Лоуфорда. Весьма печально и для Мерлин, и для Кеннеди то, что копия пленок попала в руки Сэма Джанканы, одного из лидеров мафии (ее купил у кого-то из оперативников Джим Хоффа — это имя уже всплывало в разделе). Считать, что подслушивание и наблюдение велись Гувером только для получения компромата на клан Кеннеди, не следует: компрометирующих материалов было и так больше чем достаточно. Представляется, что для стареющего бисексуала звук высокого, известного всей Америке голоса, зовущего любовника в спальню, оказывал особое воздействие. Достаточно точно установлено, что джи-мены оказали несомненную помощь в исключении следов вины или причастности генерального прокурора к трагедии Монро. В частности, ими были изъяты все сведения о последних телефонных звонках Мерлин из «Дженерал Телефон», «потеряна» бумажка с прямым телефоном Кеннеди, найденная копами в постельном белье актрисы, и даже два уникальных негатива из редакции «Глоуб Фотос», на которых были запечатлены вместе Мерлин и братья Кеннеди. Позже, когда отношения с Робертом достигли у Дж. Гувера ледниковой стадии, он сливал кое-какие намеки через верного журналиста Уолтера Уинчелла, но решительных шагов так и не делал.

Реальной мотивации для организации и осуществления мощного заговора у ФБР не было — в отличие от американской мафии, против которой администрация Кеннеди развернула самую эффективную в истории США войну, в отличие от ЦРУ, в котором вто время, вопреки американскому законодательству, действовал специальный контрразведывательный центр, тоже осуществлявший убийства «нежелательных граждан» — американских и иностранных.

Что касается организованной преступности, то здесь можно четко говорить не «вообще», а применительно к конкретным лицам. Глава мафиозного «семейства», один из виднейших гангстеров США Сэм Джанкана (организация Дж. Хоффа входила в его подчинение) выполнял ряд поручений Джона Кеннеди. В основном отношения поддерживались через Джудит Кемпбелл, но были и личные встречи. Историки склоняются к тому, что Джанкана и Розелли привлекались к разработке и осуществлению попыток покушений на Ф. Кастро. Помимо личных интересов (все крупные «семьи» имели долю в собственности, национализированной на Кубе с приходом режима Кастро), Джанкана серьезно рассчитывал на то, что власти избавят его от преследования. Когда президент, узнав (с невольной подачи Гувера) об утечках информации, резко оборвал все контакты, а федеральные службы по указанию министра юстиции Р. Кеннеди сосредоточились на «семействе» Джанканы едва ли не более, чем на всех остальных, Сэм почувствовал себя обманутым и преданным. По законам мафии за это полагалась смерть.

Братьям Кеннеди не хватило не так уж много времени, чтобы всерьез заняться ЦРУ — что обернулось бы не только ломкой карьеры многих высококвалифицированных и высокооплачиваемых руководителей и агентов спецслужбы. Не зря Л.Б. Джонсон сказал (в 1967 году) заместителю директора ФБР К. Делоучу, что «ЦРУ каким-то путем было замешано в заговоре».

Наилучшей интерпретацией убийства Дж. Кеннеди, возможно, с точки зрения Гувера был бы коммунистический заговор, но именно ФБР в ходе операции «Соло» получило самые что ни есть убедительные доказательства непричастности Москвы (или Гаваны) к этому делу, и эта информация была принята, «легитимизирована» правительством США. Остальные версии устраивали меньше, или не устраивали — и вот все влияние Бюро было сосредоточено на отработке и поддержании вывода об убийце-одиночке.

Еще одна попытка

21 января 1969 года, вдень, когда в Вашингтоне вступил в должность новый президент США Ричард Никсон, в Новом Орлеане начинался главный процесс против Клея Л. Шоу.

В тот же день из кабинета Джима Гаррисона пропали важнейшие вещественные доказательства, протоколы, фотографии и обобщающие материалы. Гаррисон немедленно созвал своих ближайших сотрудников. Отсутствовал только Том Бетел. Джим Гаррисон с тремя надежными полицейскими выехал к нему домой, но дверь им никто не открыл. «Копы» вскрыли квартиру. Все шкафы были открыты настежь, в комнатах царил беспорядок, говоривший о поспешном бегстве хозяина. В гостиной, в камине они обнаружили груду пепла и полусгоревшие куски бумаги. Опрос на ближайшей АЗС показал, что Бетел заправлял здесь машину, а затем отправился в направлении Бейтон Роуд-жа. Окружной прокурор распорядился начать розыск Тома Бетела. Следующей ночью он лично участвовал в операции, «прочесал» Бейтон Роудж и другие места, но все было напрасно: Том Бетел исчез.

Позиция Гаррисона из-за пропажи документов сильно пошатнулась. Но были еще козыри, в частности, фильм моряка Запрудера, стоявшего на тротуаре во время проезда президента. Любитель своей 8-миллиметровой кинокамерой зафиксировал события роковых секунд. В частности, кадры кинопленки отчетливо показывали, как Кеннеди первой пулей был ранен в горло и отброшен назад. Журнал «Лайф» купил оригинал фильма за 25 тысяч долларов, ФБР имело только копию. Фильм Запрудера не укладывался в концепцию комиссии Уоррена, и кто-то решил пуститься на простейший трюк: важнейшие кадры поменяли местами и смонтировали в обратной последовательности. Эта фальсификация помогла создать впечатление, будто президент был ранен сзади. Лучшего свидетеля этой фальсификации не найти — им оказался сам Дж. Эдгар Гувер.

В феврале 1969 года Гаррисону удалось показать в зале суда фильм Запрудера с подлинной последовательностью кадров. Это произвело достаточно сильное впечатление. По требованию Гаррисона Национальный архив в Вашингтоне получил распоряжение передать в Новый Орлеан материалы о вскрытии тела Кеннеди. Но в самый последний момент этому помешало правительство США. А затем свидетели, которые прежде, на закрытых допросах во время предварительного следствия, говорили правду, при публичном слушании дела вдруг изменили свои показания. Это определило исход процесса. Присяжные совещались всего 50 минут и вынесли Клею Шоу оправдательный вердикт, сняв с него обвинение в участии в заговоре с целью убийства президента. ЦРУ предприняло новую атаку на Гаррисона. В прессе появились сообщения, будто окружная прокуратура пыталась подкупить «видных официальных лиц». В начале июля 1971 года Джим Гаррисон был отстранен от исполнения своих обязанностей «до выяснения дела», а вскоре арестован полицией штата и посажен в тюрьму Нового Орлеана. Ненадолго. Вскоре вновь приступил к обязанностям окружного прокурора. Но осенью 1972 года Верховный суд США запретил Гаррисону впредь вести в служебном порядке дело об убийстве Кеннеди.

Мотив

У Клея Шоу, как и у Освальда не было никаких личных причин убивать президента Кеннеди. Отставной майор ЦРУ был лишь выдвинутой на первый план фигурой, а нити преступления сходились в руках у тех, кто стоял за его спиной. Каков же был мотив убийства президента, и кому на пользу было это преступление? Джон Ф. Кеннеди происходил из семьи, которая принадлежит к двенадцати богатейшим домам Бостона. Этот «клан из Массачусетса» связан с самой могущественной группой монополий — о ней до сих пор обычно говорят просто: Уолл-стрит. Определяющее влияние в ней имеют такие семьи, как Морганы, Рокфеллеры и Дюпоны. Почти все американские президенты пользовались доверием Уолл-стрита и были его избранниками, в том числе и Кеннеди. Крайне правая техасская группа чувствовала себя обойденной с точки зрения участия в государственных делах и боролась за большее влияние на внутреннюю и внешнюю политику США.

Между Уолл-стритом и почти независимой от него группировкой нефтяных монополий Техаса издавна шла острая конкурентная борьба. Сила техасской группировки зиждилась, прежде всего, на нефти, но также — особенно в последние десятилетия, — и на военной промышленности. К числу наиболее влиятельных представителей данной группировки относился миллиардер Гарольд Л. Хант, которого в свое время считали самым богатым человеком в мире. Его вилла в Далласе была как бы центром господства нефтяных королей. Свой первый видимый успех Гарольд Л. Хант смог отметить в 50-х годах, когда ему удалось продвинуть в Вашингтон на влиятельный пост доверенного человека. Это был не кто иной, как печально известный сенатор Джозеф Маккарти, который, по слухам, даже получал из Далласа указания, кого именно вызвать в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.

Джон Ф. Кеннеди начал проведение налоговой реформы, которая предусматривала ликвидацию льгот «нефтяникам». В этой налоговой реформе Хант увидел серьезное покушение на прибыли, да еще предпринятое представителем соперничающей группировки. 8 ноября 1963 года президенты трех крупнейших нефтяных концернов имели с Кеннеди беседу с целью не допустить внесения законопроекта в Конгресс. На другой день техасские газеты охарактеризовали результаты этой получасовой аудиенции как «разочаровывающие».

После фиаско авантюры в апреле 1961 года в заливе Кочи-нос и карибского кризиса осенью 1962 года из уст Кеннеди зазвучали призывы к решению проблемы разоружения. Это могло значительно затронуть техасскую монополистическую группу, — в списке подрядчиков Пентагона штат стоял тогда на третьем месте. Именно в Техасе более явно, чем в каком-либо ином месте (за исключением Калифорнии), ход событий определялся военно-промышленным комплексом.

Итак, Кеннеди, пытаясь осуществить намеченные им меры, натолкнулся как в области внутренней, так и внешней политики, на те границы, которые были поставлены ему военно-промышленным комплексом.

Осенью 1961 года журналист Альфред Барк гостил на вилле нефтяного короля. «Другого пути нет, — разглагольствовал Хант. — Чтобы избавиться от изменников, окопавшихся в нашем правительстве, их всех надо перестрелять». С более или менее открытыми призывами к убийству президента в дальнейшем выступала радиостанция «Life line», находившаяся в частном владении Ханта; ее передачи транслировались на всю страну.

Существовала «деловая» связь между Гарольдом Л. Хантом и Джеком Руби, который не раз вербовал по заданию и на деньги миллиардера диверсантов для заброски на Кубу. Вполне вероятно, что Хант финансировал их обучение в лагере ЦРУ Понт-чартрейн и после того, как Кеннеди запретил подобные вещи. Руби выполнял при этом роль связного между нефтяным королем и Клеем Шоу. После 22 ноября 1963 года свидетели говорили о двух встречах сына Ханта, Леймара, с Джеком Руби. В первой встрече 14 ноября (она проходила в задней комнате ночного клуба «Карусель») участвовал и Дж. Д. Типпит. Вероятно, в этом причина того, что Типпит вскоре после покушения на президента был убит. Предположительно, некоторые «стрип-тиз-гёрлс» из заведения Руби тоже знали о существовавших контактах своего босса с Хантом и его сыновьями, за что тоже поплатились жизнью. На вторую встречу Руби, накануне убийства, явился в контору Леймара Ханта. 22 ноября джи-мены посетили виллу Г. Ханта и порекомендовали старому Ханту на некоторое время уехать из Далласа: оставаться в городе ему опасно, его легко могут заподозрить в причастности к убийству, поскольку многие вспомнят о передачах «Life line». Гарольд Хант согласился с ними, и следующей ночью джи-мены отвезли нефтяного короля в Балтимор, где он провел несколько недель. Агенты ФБР охраняли его покой.

…Не прошло и двух недель со дня убийства Джона Ф. Кеннеди, как новый президент Линдон Б. Джонсон заявил, что прежние налоговые привилегии нефтяных концернов остаются неприкосновенными.

Причастен ли Линдон Б. Джонсон к покушению на своего предшественника? Он техасец, из семьи небогатого рабочего, был доверенным лицом группы техасских монополий. Личная дружба связывала его с Гарольдом Л. Хантом. Когда в I960 году на Национальном конвенте в Лос-Анджелесе выдвигался кандидат в президенты от демократической партии, Кеннеди одолел своего самого опасного противника. Нефтяной король, специально прибывший в Лос-Анджелес, был тогда очень недоволен, однако выдвинул затем своего друга Линдона Б. Джонсона на пост «running mate», т. е. кандидата в вице-президенты. Известно высказывание Джонсона, зафиксированное Клер Бут Люс: «…Я полистал учебник истории. Каждый четвертый президент не доживал до конца своих полномочий. Я игрок… и это единственный шанс, который у меня есть».

Уже в 1966 году техасские предприятия в списке Пентагона переместились с третьего на второе место, причем усиление войны во Вьетнаме обеспечивало большие прибыли «оружейникам». При Джонсоне ежегодные военные заказы с 1963 по 1968 год увеличились с пятидесяти пяти до восьмидесяти миллиардов долларов. Бюджет федеральных расходов в пятый год правления Джонсона стал в два раза больше, чем первого года правления Кеннеди. Самые жирные куски доставались Техасу. После убийства Кеннеди политика точь-в-точь приняла то направление, которое требовала от него техасская монопольная группа. Знатоки политической сцены США едины в том, что Линдон Б. Джонсон никогда бы не достиг цели своей жизни — стать президентом США, если бы не произошло убийство Кеннеди.

Были у Джонсона и конкретные мотивы, определяющие время покушения. Как раз в тот период вспыхнул скандал, связанный с его помощником и дружком Бобби Бекером, которого называли «бэби Линдон». Своему прежнему другу «бэби Линдон» как раз в момент, когда Кеннеди произносил президентскую клятву, сказал: «Этот сын проститутки не пробудет на своем посту четыре года, он умрет раньше насильственной смертью». Бекер построил в Вашингтоне и в ближайшем приморском курорте Каллгерл-Ринге центры отдыха, привлекательные услуги которого предоставлялись в распоряжение ценным партнерам бесплатно. К посетителям спроектированного и обустроенного самим Бекером небольшого роскошного борделя принадлежал и «большой Линдон». В начале октября 1963 года Сенат назначил комиссию по изучению «скандала вокруг Бобби Бекера». Изокружения президента стало после этого известно, что он на выборах 1964 года хочет выступить с другим вице-президентом. А когда президент распорядился сделать достоянием гласности случай с Бекером, невзирая наличности, и рассказать «всю правду», карьере Джонсона, казалось, пришел конец. Когда же после убийства Кеннеди он вступил в самую высокую государственную должность, все заботы о самосохранении просто отпали.

Однако сенатор от республиканской партии Джон Д. Уильямс разыскал новые отягчающие факты против Бекера. После этого Джонсон официально признал виновным своего фаворита, а в июне 1965 года сенатская комиссия подтвердила вину «бэби Линдона» и одновременно незапятнанное имя «большого Линдона». Дело дошло до судебного приговора, и Бекер должен был провести несколько лет в тюрьме Льюисбурга. В 1972 году стало известно, что Джонсон предлагал миллион долларов, если Бекер возьмет всю вину на себя. Бывший президент был в это время еще жив, но не предпринял никаких судебных шагов против этого сенсационного утверждения.

Еще тяжелее косвенные улики: Линдон Б. Джонсон в каждой фазе дела об убийстве вел себя так, что его поведение оказывалось в высшей степени подозрительным. Так, губернатор Техаса Коннэли и многие другие предостерегали Кеннеди от посещения Техаса. Но Джонсон переубедил колеблющегося президента совершить туда поездку. «Он преследовал его, пока не получил согласия», — сообщает Уильям Манчестер в книге «Смерть президента», написанной по заказу семьи Кеннеди. Непосредственно после убийства Джонсон пустил в ход все средства, чтобы закрыть дело. Когда Гувер 22 ноября прервал связи с министром юстиции Робертом Кеннеди, новый президент обрел прямое влияние на работу ФБР. Все проходило по заданию и с санкцией президента. Благодаря такому расследованию убийства Джона Ф. Кеннеди, Линдон Б. Джонсон смог устранить все направленные против него подозрения. ФБР ему в этом, как мы убедились, помогало. Но считать, что Джонсон был вдохновителем и организатором заговора, не стоит. Он понимал, как много и прямо, и косвенно указывает на него и, несомненно, переживал из-за этого. Чужая интрига бросила на него сильнейшую тень — куда более густую, чем если бы он и в самом деле все устроил. Джонсон мечтал, Джонсон стремился, Джонсон хотел — но если бы делая, то наверняка куда как осторожнее. Мадлен Браун, близкая подруга «большого Линдона», как-то сказала ему, что циркулируют слухи о причастности преемника к заговору. Реакция Джонсона, по ее словам, была такой: «Он пришел в ярость, буквально взбесился и стал кричать, что за этим стоят американские спецслужбы и нефтепромышленники. Потом он выскочил из комнаты, хлопнув дверью». Джонсон был уверен в наличии заговора, но конкретного очертания и механизма так и не понял. Впрочем, не он один.

Не будет преувеличением сказать, что именно в этот период Бюро вступило в долгую полосу кризиса, когда все профессиональные достижения стали сопровождаться, а затем и перекрываться отрицательными явлениями и чертами. Больше всего это связано, как уже говорилось в самом начале книги, с влиянием личности Дж. Э. Гувера — и с тем, естественно, что он «подстроил» структуру и во многом штат ФБР под себя. Три самых громких дела этого десятилетия — это как бы три этапа кризиса. Во время третьего, «Уотергейта», Гувер умер — некоторые считают, что не своей смертью, — президент США прошел через импичмент, по всей стране прокатилась волна возмущения. Косвенным ее выражением стала деятельность сенатской комиссии Черча, и существенные изменения в работе ФБР.

Начнем по порядку, с дела об убийстве Кинга.

Но сначала напомним еще раз, что забота о технической стороне и криминалистике с первых дней существования организации оставались одной из парадигм Бюро. Средства связи и спецсредства (подслушивания и подглядывания), оперативная киносъемка, аудио и затем видеозапись, оборудование криминалистических лабораторий и оргтехника всегда были «на уровне», порой заметно опережая оснащение, скажем, полиции. Созданный в 1924 году в ФБР отдел идентификации уже в послевоенные годы располагал самой большой в мире «коллекцией» отпечатков пальцев. День за днем отдел собирал все новые и новые отпечатки, и в 1969 году их общее число составляло уже 191 миллион. Ни в одной стране мира дактилоскопирование граждан не приобрело такого размаха, как в США. В большинстве стран, например, отпечатки снимаются у лиц, задержанных или арестованных по подозрению в совершении преступлений. Крупнейшая транснациональная картотека Интерпола содержит отпечатки пальцев практически всех без исключения обвиненных в уголовных преступлениях. В США же дактилоскопирование стало не исключением, а правилом. Отпечатки брались и берутся от самых различных групп лиц. Данные от апреля 1969 года дают представление об их составе. 59 725 869 карточек — правительственные служащие и военнослужащие, 57 226 802 — преступники и подозреваемые, 54 799 222 — претенденты на всевозможные должности в самых различных отраслях, включая военную промышленность, 14 090 672 — иностранцы и военнопленные и, наконец, 5 745 524 карточек предназначены для персональной идентификации лиц, по каким-то причинам попавших в сферу внимания Бюро.

«Скрываясь, можно перемещаться из штата в штат, — сообщает энциклопедия, — но национальный размах действия этого отдела позволяет идентифицировать схваченного преступника даже самому мелкому полицейскому участку».

В январе 1967 года отдел идентификации отпечатков пальцев был дополнен центром информации о совершенных преступлениях. «Эта компьютерная картотека размещается в вашингтонской штаб-квартире ФБР, дабы сделать столичную и общегосударственную систему надзора комплексной. Центр накапливает данные об украденных автомашинах, похищенном имуществе и обо всех разыскиваемых лицах… Эта актуальная информация центра может быть непосредственно использована любым полицейским офицером при помощи радиосвязи и электронного запроса». Повторяем, это было минимум за десятилетие до того, как подобные системы стали действовать в полицейских службах западноевропейских стран и почти за два десятилетия до «компьютеризации» Интерпола.

Как же странно выглядело при такой мощной технической оснащенности ставшее известным всему миру дело об убийстве Мартина Лютера Кинга!

Странно, если не учитывать «человеческий фактор», то, что любая машина и любая система все-таки лишь инструмент и орудие для выполнения человеческой воли.

…Когда в январе 1967 года в новый компьютер ФБР были заложены первые данные, в них содержался и код некоего Джеймса Эрла Рея. В различных картотеках ФБР он числился еще с 1946 года, сначала — в течение двух лет — как «джи-ай», а с 1948 года, после увольнения из армии ввиду «непригодности к военной службе», — в рубрике профессиональных преступников. В начале 1967 года Рею предстояло отбывать очередное тюремное заключение — на этот раз весьма долгое, 20 лет за вооруженное ограбление.

Это — совершенно объективные данные. Далее — одна из распространенных версий, которая опирается на факты, но содержит и авторские предположения, и некоторые оценочные суждения. Итак, находясь в тюрьме штата Миссури, в Джефферсон-Сити, Рей в первые апрельские дни 1967 года узнал от одного товарища по заключению о сказочном «джобе», который предлагают в Новом Орлеане. Можно заработать несколько десятков тысяч долларов всего за один выстрел!

Эрл Рей решил бежать. Во дворе тюрьмы стоял грузовик, курсировавший между тюремной кондитерской фабрикой и цехом, находившимся вне тюрьмы. Рей, улучив возможность, вскочил в грузовик и залег в кузове между ящиками. Через несколько минут машина выехала за ворота тюрьмы, а еще некоторое время спустя беглецу удалось незаметно покинуть грузовик. Произошло это 23 апреля 1967 года. По непонятным причинам повального розыска объявлено не было, и Рей смог передвигаться без помех. Его путь лежал в Новый Орлеан, где он остановился в роскошном мотеле «Provincial motor».

Обратите внимание на два момента. Что, если бы сокамерник не рассказал о гипотетическом заказе, Рей бы не рванул в побег?

Что, в тюрьме у Рея было достаточно денег, чтобы сразу после побега рвануть из Миссури в Луизиану, и неплохо устроиться в Новом Орлеане?

…Служащие мотеля еще и много месяцев спустя вспоминали о щедром госте, который, по их мнению, располагал большим количеством наличности, а кроме того, встречался с одним видным промышленным боссом города (во всех имеющихся материалах по этому делу имя его не называется). Тысячу долларов новоявленный богач Рей потратил на покупку белого элегантного «форда-мустанга» (изрядно, впрочем, подержанного — новые и в те годы стоили в несколько раз дороже). Несколько месяцев разъезжал он на нем по Мексике, развлекаясь в ночных клубах. Незадолго до Рождества Рей снова появился в Новом Орлеане, затем время от времени наезжал в Голливуд, преодолевая расстояние в 1900 миль между обоими городами. Он часто выступал под именем Эрика Кольта, героя серии весьма популярных в то время в США детективных романов, «крутого» персонажа, несколько схожего по типу с Джеймсом Бондом.

…Недоуменные вопросы очевидны — откуда у Рея деньги и зачем это ему понадобилась самодемонстрация.

6 марта 1968 года Рей, он же Эрик Кольт, явился в полицейское управление города Монтгомери (штат Алабама), чтобы продлить свое удостоверение на право вождения автомобиля. Копы проверили его отпечатки пальцев…

К тому времени в списках разыскиваемых лиц во всех полицейских участках оказались фотографии и описание сбежавшего преступника. Надо было только полистать нетолстую папку с файлами, и опознание не замедлило бы произойти. Точно так же и с отпечатками пальцев. Они были сняты, отсканированы… и не направлены на идентификацию. В течение нескольких секунд мог быть получен ответ на запрос, посланный в компьютерный центр в Вашингтоне, — но для этого надо было запрос направить, а в участке не сделали ровным счетом ничего. Рей получил новые водительские права, поблагодарил и уехал.

Объяснить это просто случайностью легко, но, похоже, неправомерно. Скорее, Рей постарался (сам или с помощью советчика) избежать случайности. Само его обращение за удостоверением легко объяснимо. Водительское удостоверение — основной документ, идентифицирующий личность в США. Просроченное удостоверение могло «выплыть» где угодно — при случайной проверке документов на дороге, в любом мотеле, в гостиницах, банках и т. д., и сообщение об этом пошло бы по официальным каналам, привело бы к немедленной идентификации и аресту — и не было бы никакой возможности его остановить. Визит же в подготовленное полицейское агентство риск случайного провала существенно снижал.

Через несколько дней он оставил свою «визитную карточку» в соседнем штате Джорджия, где за 1200 долларов (человек, уплативший их Рею, остался анонимом) избил студента Элиота Дрокса так, что последнего пришлось отправить в больницу. Имя Дрокса незадолго до того стало довольно известным, так как он резко выступал против местной расистской организации. После избиения студента полиция зафиксировала несколько отпечатков пальцев преступника, но опять на этом все прекратилось…

Недоуменных вопросов становится все больше, не так ли?

Позже выдвигались различные предположения, приводившие к выводу: о том, чтобы Рей в течение нескольких месяцев находился на свободе, позаботились весьма влиятельные круги. Действительно, при таких жестких и точных для всех полицейских органов США служебных инструкциях, полное отсутствие интереса полиции к Рею-Кольту объяснить цепью случайностей было, скажем так, затруднительно.

О том, что это за влиятельные круги, предположить нетрудно: весь анабазис Рея проходил в южных штатах, где и поныне, много десятилетий спустя, сохраняются расистские настроения. Расовой идиллии, столь щедро демонстрируемой Голливудом в последние годы века, в этих краях доселе не наблюдается, хотя изменения в лучшую сторону по сравнению с описываемыми временами, несомненно, есть.

…4 апреля 1968 года около четырех часов дня к владелице маленького отеля на Саут-Мэйн-стрит в Мемфисе (штат Теннесси) явился солидный мужчина в темном костюме, назвавший себя мистером Джоном Уиллардом. Он проделал дальний путь, сказал Уиллард, и ему нужен на день спокойный номер с окнами на юг, на солнечную сторону. Джон Уиллард, он же Рей, получил то, что хотел, и уплатил наперед. Он сам отнес свой багаж в номер, а белый «мустанг» поставил на стоянку у ворот отеля. Из окон номера Рею были видны запущенный двор, поросший кустарником, узкая Мэлберри-стрит, примыкающая к ней стоянка. Примерно в семидесяти метрах располагался мотель «Лоррейн». На фасад выходил длинный балкон. При помощи подзорной трубы постоялец отыскал на втором этаже номер 306. Там находился тот, кто был нужен Джеймсу Рею.

Время у Рея еще было, и он отправился в общую ванную комнату отеля освежиться. Обнаружив, что номер 306 мотеля «Лоррейн» из ванной комнаты виден гораздо лучше, чем из окна его собственного номера, он решил переменить место действия. Рей извлек из багажа винтовку системы «ремингтон» и оптический прицел, незаметно для других гостей отеля перенес их в ванную комнату и заперся там. С этого момента он непрерывно наблюдал за находившимся на расстоянии 70 метров балконом мотеля и ожидал свою жертву, укрепив оптический прицел на винтовке. Все было готово дл» выстрела. В шесть часов вечера дверь в номер 306 мотеля отворилась, и на балкон вышел среднего роста чернокожий мужчина лет сорока. Сделав два шага, он подошел к перилам балкона.

Часы отеля показывали 18 часов 1 минуту, когда прогремел выстрел, и пуля попала в горло человека, стоявшего на балконе мотеля, раздробив шейные позвонки. Вскинув руки, тот навзничь рухнул на цементный пол. Жертвой киллера пал человек, всю свою жизнь проповедовавший ненасильственные действия — лауреат Нобелевской премии мира доктор Мартин Лютер Кинг.

Негритянский пастор к тому времени находился в зените своей популярности; возможно, не слишком преувеличенным было суждение о том, что он стал духовным лидером 25 миллионов афроамериканцев, и имел огромное влияние еще на 10 миллионов пуэрториканцев и мексиканцев.

Сейчас, по прошествии времени, видно достаточно отчетливо, что в тот период сложились все предпосылки для активизации движения за гражданские права; точно так же именно эти годы во всем «цивилизованном» мире отмечены серьезными политическими действиями, вплоть до экстремистских выступлений и баррикадных боев. Проявлением социального и духовного кризиса был всплеск терроризма в США — но об этом подробнее в специальном разделе. Что же касается вопроса «расовой политики», то на фоне серьезнейших экономических успехов и весьма значительного духовного преобразования Америки он оставался непростительно запущенным. Со дня юридической отмены рабства в США прошло уже сто лет, но, как и прежде, цветные граждане страны подвергались дискриминации во всех областях жизни: в школьном и профессиональном обучении, в трудовой сфере, во всех жизненных ситуациях и в политической деятельности.

Во многих местах административно урезались их избирательные права. Кроме того, число безработных среди «цветных» почти вдвое выше, чем среди белых. К этому следует добавить бытовавшие в то время дискриминационные формы расового террора, начиная с раздельных школ, ресторанов или общественных туалетов для белых и «цветных» и кончая несправедливым отношением к «цветным» со стороны судов.

Для того, чтобы добиться осуществления гражданских прав «цветного» населения, Мартин Лютер Кинг проповедовал ненасильственный путь — такова была его вера, но вместе с тем этот путь диктовался и тактическими соображениями. Насильственные действия «цветных» были бы на руку сторонникам расовой сегрегации в южных штатах, призывавшим к физическому уничтожению «цветных». Для них насильственные акции «цветного» населения служили бы желанным предлогом для репрессий. Но при отказе от насилия, при ограничении протеста такими акциями, как массовые походы, бойкот или сидячая забастовка, угнетатели, как заявил Мартин Лютер Кинг незадолго до своей гибели журналу «Лук», не решились бы «убивать среди бела дня безоружных мужчин, женщин и детей».

Первый успех Мартина Лютера Кинга пришел к нему в 1956 году в Монтгомери — столице Алабамы. Предписания для негров в общественном транспорте носили там столь же дискриминационный характер, как и во многих других городах. Бывало и так, что из-за этого «цветных», уже уплативших за проезд, высаживали из автобуса, а кто сопротивлялся, того арестовывали. Летом 1955 года один водитель автобуса, не долго думая, убил высаженного из машины негра, который осмелился потребовать вернуть деньги за проезд. 1 декабря 1955 года негритянка Роза Паркс возвращалась домой после рабочего дня в большом универмаге, расположенном в центре Монтгомери. Она села на заднее место в автобусе, но водитель потребовал, чтобы она уступила место молодому белому парню. Миссис Паркс отказалась — и этим привела лавину в движение. Негритянку отправили в тюрьму. Известие об этом натолкнуло «цветное» население на идею бойкота городских автобусов.

Мартин Лютер Кинг, пастор в Монтгомери, предложил свою церковь для встречи организаторов бойкота и обсуждения необходимых мер. Комитет по проведению бойкота избрал его своим председателем. Решающим для такого выбора был тот факт, что Кинг, новый тогда в городе человек, не имел еще никаких личных врагов. Кинга это избрание несколько поразило: сам того не желая, он вдруг оказался в центре политических событий, его имя сразу стало известно всем и каждому.

Бойкот длился 381 день. Негры устраивали многомильные пешие переходы к своим рабочим местам; «цветные» таксисты возили участников бойкота по автобусному тарифу. В результате официальное решение Верховного суда США прекратило применение правил, относящихся к расовой дискриминации, в автобусах Монтгомери. Бойкот послужил сигналом к началу активной борьбы афроамериканцев за равноправие. Этой акцией Мартин Лютер Кинг вызвал особую ненависть расистов. Уже 30 января 1956 года, на второй месяц бойкота, на веранде его дома взорвалась бомба, только чудом его семья не пострадала.

Период после 1956 года характеризовался крупными, имевшими ненасильственный характер демонстрациями «цветных». Полиция, Национальная гвардия и федеральные войска ответили репрессивными действиями, граничащими с террором. Весь мир облетело в 1957 году название арканзасского городка Литгл-Рок. Здесь на глазах у Национальной гвардии расисты учинили расправу над негритянскими детьми, которые попытались воспользоваться гарантированным Верховным судом США правом учиться в городской школе. В Нэшвилле (штат Теннесси) белые террористы взорвали по той же причине школу. Инциденты такого рода из года в год регулярно повторялись в различных городах южных штатов. Кульминационной точкой репрессий и насильственных действий расистов явился 1963 год. Тем временем на Африканском континенте добились своей независимости народы нескольких десятков освободившихся стран, что послужило для афроамериканцев значительным стимулом в борьбе.

Мартин Лютер Кинг организовал в Бирмингеме (Алабама) крупную демонстрацию, на которую полиция ответила репрессиями. Пастора бросили в тюрьму. Марши протеста были проведены и в других городах, при этом полиция убила 19 негров.

Лишь только Кинг оказался снова на свободе, как в снимаемом им номере мотеля взорвалась бомба. К счастью, в тот момент в помещении никого не было. Как и при первом покушении, злоумышленники оказались «не обнаруженными».

28 августа 1963 года состоялся грандиозный марш на Вашингтон. 250 тысяч «цветных» и белых из всех штатов собрались в столице США, чтобы потребовать равных прав для всех граждан. Мартин Лютер Кинг произнес тогда ставшую знаменитой речь — «…у меня есть мечта…». Заявления Мартина Лютера Кинга становились все острее. Он искал для борьбы за гражданские права новые, более эффективные пути и был в числе активных противников войны во Вьетнаме. Поползли слухи, что на предстоящих в 1968 году президентских выборах Мартин Лютер Кинг намерен выставить свою кандидатуру от недавно основанной партии «За мир и свободу», и что Роберт Кеннеди в случае своего выдвижения на пост президента США собирается назвать имя Кинга в качестве вице-президента.

4 апреля Кинг был убит. Очень многие и в Америке, и во всем мире уверены, что ФБР сыграло свою темную роль и в этом убийстве. Но на самом деле полной уверенности в этом нет. По внешним, первичным началам конспирологии, предположение о «зловещей» роли ФБР кажется весьма убедительным. У руководства Бюро были желания, стремления, почти что мотивы; нечто подобное процветало и в кругу «джи-менов», в большинстве своем — белых с достаточно консервативными убеждениями. Вполне доставало и средств: ФБР — мощный инструмент специальных операций. И все же предположения эти — слишком очевидны; скорее всего, ФБР не принимало непосредственного участия в покушении — именно и прежде всего потому, что это было бы слишком ожидаемо, и при малейшей — почти неизбежной, — утечке информации вызвало бы обратный эффект: вспышку ненависти к нему как к государственному институту, в конечном итоге — нарушение национальной безопасности, на страже которой оно и стоит.

Другое дело, что ФБР могло знать (и почти наверняка знало) о планах какой-то из, увы, достаточно многочисленных группировок, которые решили устранить «черно-красного» пастора. Знать — и не мешать их действиям, а при случае и необходимости, быть может, и «прикрыть» какой-то неловкий ход. Концы в воду джи-мены прятать умеют…

В 1957 году функции ФБР были расширены. Его новая задача формулировалась так: «Обеспечение гражданских прав». Дж. Эдгар Гувер самолично разъяснил ее содержание: «ФБР направило свои усилия на расширение работы по расследованию, дабы обеспечить каждому гражданину возможность свободного осуществления или пользования каким-либо правом или привилегией, гарантированными ему конституцией…» Однако фактически эта работа была, мягко говоря, не в числе приоритетных. Немалую роль играла и личная позиция директора — а известно, что Гувер едва ли испытывал к кому-либо большую личную ненависть, чем к Мартину Лютеру Кингу.

После 14 октября 1964 года, когда пастору была присуждена Нобелевская премия мира, официальная Америка не скупилась на почести — явно для того, чтобы привлечь его на свою сторону в качестве символической фигуры, демонстрирующей равноправие негров в США. Даже власти его родного города Атланты устроили ему «дружеский» прием. В этой атмосфере официального лицемерия словно разорвавшаяся бомба прозвучало заявление Гувера, сделанное 18 ноября 1964 года: Мартин Лютер Кинг — «самый большой лгун во всей стране».

Поводом для такого заявления послужило заявление негритянского лидера, что ФБР пренебрегает своим долгом зашиты гражданских прав. В частности, только за первое полугодие 1964 года в штате Миссури жертвами поджогов и бомб стали 40 негритянских церквей. О таких и подобных примерах террора против движения за гражданские права сообщала «Нью-Йорк тайме» 6 октября 1964 года. Мартин Лютер Кинг указал на это, — за что и был публично оскорблен Гувером. Неудивительно, что Кинг оказался и в числе тех, за кем, по указанию Гувера, устанавливалась постоянная слежка. Его досье велось ФБР под номером 100 — 46230. Так, в частности, в 1965 году «Международная женская лига за мир и свободу» (основанная в 1915 году пацифистская организация) отмечала 50-летие своего существования. По этому поводу американская секция лиги устроила торжественный банкет в Филадельфии в отеле «Бельвю Стрэдфорд». Мартин Лютер Кинг принял в нем участие и произнес краткую приветственную речь, о которой приставленный к нему агент тут же донес в вашингтонский центр ФБР. Оттуда 70 местным отделениям был разослан циркуляр, датированный 24 сентября 1965 года. Он был озаглавлен «Коммунистическое проникновение в Международную женскую лигу за мир и свободу». Противники ФБР тут же заявили, что единственным основанием для содержащегося в заголовке утверждения послужило участие пастора в банкете; при этом для «критиков» как бы осталось незамеченным, что на самом деле Кинг в мероприятии участвовал не один, а с несколькими своими помощниками — а они-то прямо и непосредственно относились к «проводникам коммунистического проникновения». Именно из-за левого, втом числе и просто коммунистического, и леворадикального окружения пастора без особых затрудне-ний в свое время было получено разрешение министра юстиции на прослушивание телефонов штаб-квартиры. Что же касается прослушивания самого Кинга, то Роберт Кеннеди несколько раз отказывался его дать, и согласился только под сильным давлением.

Как это часто бывает, одни и те же личности в разные периоды истории оцениваются по-разному, вплоть до прямо противоположных суждений. Сейчас очевиден процесс апологетики Мартина Лютера Кинга; тех слов и эпитетов, которыми наградили убиенного пастора на очередной годовщине в канун Миллениума, было бы более чем достаточно как минимум для его досрочной канонизации. Реальный Кинг был, несомненно, гораздо более неоднозначен. Подслушивающие устройства ФБР, начинившие гостиничный номер Кинга, фиксировали слова и действия, не вяжущиеся с обликом христианского проповедника и морализатора, и о посетителях номера священника поползли непристойные слухи. Подстраиваясь под эти слухи, ФБР, как говорили его противники, «начало кампанию клеветы» — это выражалось главным образом в том, что Бюро дало избранным журналистам возможность прослушать магнитофонные записи, демонстрирующие преподобного доктора Кинга в действии. Но, по-видимому, все эти журналисты оказались людьми чопорными и благопристойными профессионалами, не желающими конкурировать в раздувании сенсаций и скандалов; можно не сомневаться, что парой десятилетий спустя из этих записей сделали бы громкую сенсацию, — но в тот момент журналисты решили сдержаться. Возможно, дело было не только в моральной чистоплотности: многие справедливо считали, что Кинг делает в целом полезное дело для Америки…

Несомненно, все, что касается Кинга, привлекало все большее внимание руководства. Дошло до того, что Дж. Эдгар Гувер резко и яростно накинулся на ближайшего заместителя, Уильяма Салливана, который как руководитель операций внутренней контрразведки знал все о Льюисоне, О'Делле (ближайшие сподвижники Кинга, члены подпольного Национального комитета Американской компартии и, по всей вероятности, еще и агенты КГБ), Кинге и о том, что передавали «жучки», и не предпринимал достаточно «эффективных» мер. По приказу Гувера, агенты сменили замок в кабинете Салливана так внезапно, что тот даже не успел очистить стол. Среди бумаг Салливана была копия письма, адресованного Кингу. Вот что писал ему этот достаточно информированный агент ФБР, заместитель директора Центрального управления:

«…Кинг, принимая во внимание вашу низменную душу, я не буду величать вас ни мистером, ни преподобным, ни доктором. А ваша фамилия наводит на мысль о таких королях, как Генрих VIII…

Кинг, загляните себе в душу. Вы же знаете, что насквозь лживы и бесконечно виноваты перед неграми. Белые в этой стране достаточно их обманывали, но я уверен, что сейчас вам нет равных. Вы не священник и знаете это. Повторяю, вы грандиозный мошенник и дьявол, и насквозь грешны. Не может быть, чтобы вы верили в Бога… И совершенно ясно, что у вас вовсе нет моральных принципов.

Кинг, как и всем обманщикам, вам придет конец. Вы могли стать одним из величайших наших лидеров. Но с самого начала вы оказались не лидером, а распутным безумцем. Но игра окончена. Ваши «почетные» звания, ваша Нобелевская премия (она — бесстыдный фарс) и остальные награды вас не спасут. Кинг, повторяю, ваша песенка спета.

Никто не может опровергнуть факты, даже лгун вроде вас… Вам конец… Сатана уже бессилен творить неслыханное зло… Кинг, вам конец.

Американская общественность, все помогавшие вам религиозные организации — протестанты, католики и иудеи, — узнают, что вы дьявол, безумное чудовище. И другие, кто поддерживал вас, тоже. Вам конец.

Кинг, вам осталось только одно. Вы знаете, что. У вас есть 34 дня (число это выбрано по особой причине). Вам конец, но один выход есть. Лучше воспользоваться им прежде, чем ваша мерзкая, болезненная, лживая сущность откроется нации…»

Еще один пакет с компроматом был отправлен на имя жены Кинга, Коретты, которую можно обвинить только в чрезмерной добродетели, и которой никогда не интересовалось ФБР. Содержавшиеся в нем материалы ни одной жене видеть не следует и, несомненно, их собрал и отправил кто-то из ФБР…

Годы спустя, в 1975-м, когда следователи Конгресса задались целью доказать виновность ФБР в нарушении гражданских прав, свет клином сошелся на мнимом преследовании Кинга. Хотя многие операции ФБР осуждали и критиковали, в действительности относительно немногие из них оказались несанкционированными или незаконными; большинство же затронутых сложных юридических вопросов были непонятны публике и не вызвали общественного возмущения. Но преследование священника, который для многих был народным героем — как раз то, что миряне могут понять и осудить…

ФБР включило Кинга в число людей, от которых, как оно заявило несколькими годами ранее, можно якобы ожидать «самых худших преступлений в отношении американского народа». Некоторые улики указывали на то, что ФБР приложило руку к подготовке убийства Мартина Лютера Кинга. Иное объяснение поведению Джеймса Эрла Рея в период между 23 апреля 1967 года и 4 апреля 1968 года дать было предубежденным исследователям сложно, — что понятно, если обращаться к практике доказанных «черных» операций ФБР. Тем более, что начатая после убийства Кинга «погоня за преступником» тоже представляет собой довольно темную главу в истории ФБР. Обратимся к фактам.

Уже через несколько минут после убийства Кинга местная полиция располагала исходными данными для розыска. Свидетели видели, как мужчина в темном костюме выбежал из здания мотеля на Саут-Мэйн-стрит, бросил прямо на улице синий чемодан и винтовку «ремингтон», затем вскочил в белый «форд-мустанг» и скрылся. И тут произошло нечто странное. Лейтенант Брэдшоу хотел преследовать белый «мустанг», но его остановил какой-то молодой человек. Он сказал полицейскому офицеру, что по радио только что сообщили об уже начавшейся погоне за этой автомашиной, а также о перестрелке, но происходит все это, мол, уже в другой части города, находящейся в противоположном направлении. Поэтому Брэдшоу от преследования отказался и даже не спросил у молодого человека документы.

Итак, убийца скрылся. Его имя, как официально сообщалось, вероятно, Джон Уиллард, но факт этот достоверно не установлен; сразу же была озвучена версия, что убийство Мартина Лютера Кинга — дело рук умалишенного одиночки.

Можно было предположить, что благодаря отпечаткам пальцев на брошенных преступником предметах (чемодан и винтовка) подозреваемый злоумышленник по крайней мере сразу же будет идентифицирован ФБР. На это требовалось всего несколько минут, но ФБР сообщило результаты только через две недели: да, сведения о предполагаемом Мемфисском убийце в компьютере есть. Речь идет о многократно судимом Джеймсе Эрле Рее, бежавшем из тюрьмы.

Задержки с идентификацией на самом деле не было. Компьютеры в Вашингтоне сработали своевременно. Задержка была во времени публичного распространения этих сведений — а оно действительно было задержано на две недели. За это время, по официальной версии, ФБР убедилось в безрезультатности поисков собственными силами. Фактически же Рею дали время покинуть страну. Он пересек Соединенные Штаты с юга на север и обосновался в Канаде, в Торонто, когда ФБР высказало предположение, что он бежал в Мексику. Основное свое внимание оно сконцентрировало на южной границе США, хотя основание именно для такого предположения не было верхом следственной прозорливости. У Бюро имелись сведения о том, что Рей ранее выезжал в Мексику — и только. Что эти поездки и другие акты самодемонстрации могут быть самым примитивным ложным следом, могучая следственная организация не смогла расшифровать. Ведь в иерархической структуре всегда принимают те и только те решения, которые угодны верхушке, санкционированы ею…

Как принято, ФБР поставило в известность о розыске Рея и мексиканскую, и канадскую полицию. Но последняя отнеслась к делу серьезнее, чем джи-мены, и стала исходить из самого простого предположения: Рей, если он находится в Канаде, обратится к властям за получением нового паспорта. Канадская полиция продолжала расследование, и установила, что некий Джордж Снейд 6 мая вылетел на пассажирском самолете в Лондон. Зарегистрированным обратным билетом он не воспользовался. Через «Интерпол» соответствующая информация была передана Скотланд-Ярду, который в Лондоне установил, что вышеозначенный Снейд отправился дальше, в Лиссабон. Скотланд-Ярд внес Джорджа Снейда в списки разыскиваемых лиц. Прошел еще месяц. Ранним вечером 9 июня 1968 года в лондонском аэропорту совершил посадку рейсовый пассажирский самолет из Лиссабона. Чиновник на паспортном контроле даже вздрогнул от неожиданности: перед ним лежал канадский паспорт на имя Джорджа Снейда. Чиновник знал, что владелец паспорта находится в розыске.

— Мистер Снейд, — сказал он, — я должен попросить вас пройти еще и таможенный контроль.

— Надеюсь, это продлится недолго, — ответил мнимый канадец, — я хочу еще успеть на ближайший самолет на Брюссель.

— Мы выполняем свой долг. Прошу пройти со мной в помещение для контроля.

Там был подвергнут тщательной проверке каждый предмет из багажа этого пассажира, который проявлял все большее беспокойство. Тем временем чиновник паспортного контроля позвонил в Скотланд-Ярд, и вскоре оттуда в аэропорт прибыл знаменитый суперинтендант Томас Батлер, который в это время использовал предоставленный ему после ухода на пенсию дополнительный год службы для поимки главаря банды, ограбившей почтовый вагон в Чеддингтоне. Предчувствуя сенсационный успех, суперинтендант лично отправился в аэропорт, где прежде всего приказал показать ему паспорт задержанного.

— Мистер Снейд, — сказал затем Батлер, — я арестую вас по подозрению в том, что 4 апреля этого года вы совершили в американском городе Мемфис убийство Мартина Лютера Кинга.

Вскоре было установлено, что Снейд действительно является разыскиваемым Реем. Однако всякую причастность к убийству пастора Кинга Рей отрицал. Через несколько дней после того, как стало известно об аресте Рея, в Лондон прибыл американский адвокат А. Дж. Хэйнс и представился полицейским властям как его защитник.

Артур Дж. Хэйнс был человеком известным, много лет он являлся мэром города Бирмингема в Алабаме, где в 1963 году бросил против демонстрации, возглавлявшейся Мартином Лютером Кингом, полицейских собак. По его указанию пастора тогда посадили в тюрьму. В 1965 году Хэйнс вновь прославился как «добившийся успеха» защитник по уголовным делам, когда обеспечил оправдание трем куклуксклановцам, убившим 39-летнюю Виолу Лиуццо — белую сподвижницу Мартина Лютера Кинга. Стали известны и другие интересные факты об Артуре Дж. Хэйнсе, — например, что он в течение многих лет являлся сотрудником ФБР.

Хэйнс сразу попытался сделать все возможное, чтобы не допустить выдачи Рея властям США. Убийца по его совету продолжал отрицать свою причастность к делу. Однако механизм расследования все же привел Рея в страну, где он совершил преступление.

В журнале «Лайф» не без влияния ФБР был опубликован подробный репортаж, в котором, в частности, говорилось: «Погоня длилась 64 дня, и это была детективная работа высшего класса… Свыше 600 сотрудников канадской полиции, мексиканских и португальских полицейских органов, «Интерпола» и Скотланд-Ярда приняли участие в этой криминалистической погоне, которая проходила на территории пяти стран».

К работе «высшего класса» принадлежал, однако, не только арест преступника, но и ход расследования всех обстоятельств совершенного им преступления. В данном случае он вновь доказал, сколь темным было и должно было остаться это дело по замыслу его организаторов. В начале 1969 года в Мемфисе состоялось весьма странное «слушание дела». Защита предъявила судье Беттлу письменное признание Рея в своей вине. Затем был произнесен приговор: 99 лет тюрьмы. Все «слушание дела» закончилось в течение нескольких минут. В лаконичном обосновании приговора подчеркивалось, что Рей действовал в одиночку, никакого заговора против Мартина Лютера Кинга, а следовательно и закулисных лиц, в данном убийстве не было.

Комментарий «Нью-Йорк тайме»: «Методы этого вновь и вновь откладывавшегося и столь быстро проведенного судебного процесса могут вызвать только возмущение и подозрение. Мы требуем нового слушания дела, иначе мы так никогда и не узнаем правды».

Через три недели после «упрощенного судопроизводства» шансы вскрыть полную правду значительно упали. Судья Беттл, который мог бы при желании установить определенные взаимосвязи, вдруг скончался при таинственных обстоятельствах. Но еще большую сенсацию произвела в начале 1974 года весть о том, что апелляционный суд удовлетворил ходатайство Рея о пересмотре его дела. В сообщении говорилось, что суд принял во внимание приведенное в обоснование ходатайства утверждение осужденного, что в 1969 году он признал себя виновным только под давлением и в результате шантажа. В качестве защитника Рея при «упрощенном судопроизводстве» выступал Перси Формэн. Этот адвокат заставил своего подзащитного в любом случае признать себя виновным и отказаться от какой-либо попытки назвать сообщников. Только тогда, заявил он Рею, можно спасти ему жизнь. Различные газеты в свое время заплатили за репортажи об убийстве Мартина Лютера Кинга гонорары на общую сумму 165 тысяч долларов, часть которых должна была перепасть и самому Рею. Формэн письменно сообщил своему подзащитному, что это станет возможным при условии, если Рей не будет создавать суду «никаких затруднений». Для апелляционной инстанции Рей избрал себе в качестве защитника некоего Ливингстона, который предъявил суду и вымогательские письма своего предшественника. Он заявил, что Рей полон решимости разоблачить закулисных лиц заговора против Кинга и назвать как минимум две фамилии. Кроме того, его подзащитный готов подвергнуться проверке на «детекторе лжи», чтобы доказать, что сам он Кинга не убивал, а являлся лишь подставной фигурой и козлом отпущения. То, что Мартин Лютер Кинг стал жертвой заговора, не подвергалось сомнению и ранее. Однако замеченным 4 апреля 1968 года в мемфисском отеле на Саут-Мэйн-стрит оказался только один Рей. Но пересмотр дела в апелляционном суде вряд ли мог раскрыть правду о заговоре против Мартина Лютера Кинга. Слишком было много таинственных обстоятельств, и слишком могуществен был круглиц, подозреваемых в заговоре и в инспирировании этого убийства. Можно сказать и по-другому: если бы показания Рея могли «вывести» на ФБР — он бы никогда не дал показаний. ФБР, повторим, если и участвовала в этом деле, то в качестве стороннего (пусть и благожелательного) наблюдателя, при удобном случае чуть приобрело лавры в деле сыска — и ничуть не опасалось, что Рей может сказать лишнее. И кстати совсем нельзя не замечать, что в те же годы ФБР активно и достаточно успешно боролось не только со сторонниками равноправия, но и с его противниками. Так, когда в июне 1964 года борцы за гражданские права Джеймс Е. Чаней, Эндрю Гудмен и Майкл Швернер были убиты около Филадельфии, Миссисипи, то после расследования ФБР восемь человек, включая помощника шерифа Сесила Приса и Сэма Холлоуэй Боуерса-младшего, Имперского Мага Белых Рыцарей ККК Миссиссипи, были осуждены и приговорены к тюремному заключению. Хватка ФБР бульдожья. Медгар Эвис, Секретарь Национальной Ассоциации штата Миссисипи по правам цветного населения, был убит из-за своей деятельности по защите гражданских прав. ФБР обвинило и арестовало Байрона ла Беквита за это преступление. Дважды в суде присяжные не утверждали обвинительный вердикт, но джи-мены продолжали настаивать. И вот в декабре 1990 года Большое жюри в третий раз предъявило обвинение, и в 1993 суд признал его виновным.

Роберт Кеннеди

В одном из произведений Марка Туллия Цицерона впервые был задан вопрос: «Qui Ьопо?» — «Кому на пользу?» Если этот вопрос удавалось выяснить, то, как доказывал опыт Древнего Рима, а также почти двухтысячелетняя история криминалистики, след зачастую вел к убийце или к тем, кто его нанимал. Вопрос этот — одна из важнейших заповедей и современной криминалистики. За период менее пяти лет (22 ноября 1963 года, 4 апреля 1968 года и 5 июня 1968 года) в США были убиты три виднейших в стране человека: президент, лидер движения за гражданские права и претендент на пост президента. И в каждом из этих трех убийств, которые к тому же были связаны между собой, ФБР, полиция и юстиция старательно обходили вопрос: «Qui Ьопо?» Задавались, тщательно изучались и получали ответы тысячи всевозможных вопросов, и только один этот кардинальный криминалистический вопрос так и не был поставлен ими.

Два месяца и один день спустя после убийства Мартина Лютера Кинга жертвой стал сенатор Роберт Кеннеди.

О своих притязаниях на Белый дом, хозяином которого еще был Линдон Джонсон, в 1968 году заявили как Роберт Кеннеди, так и Юджин Маккарти, сенатор от штата Миннесота. «Праймериз» в Калифорнии, назначенные на 4 июня 1968 года, издавна считались решающими. Накануне Роберт Кеннеди заявил, что если он на этих предварительных выборах не победит, то снимет свою кандидатуру. В 23 часа стал известен результат: 46 процентов проголосовали за Р. Кеннеди, 42 процента — за Ю. Маккарти. Тысячи сторонников Роберта Кеннеди праздновали в Лос-Анджелесе победу своего кандидата. Особенно радостная атмосфера царила в отеле «Амбассадор», где помещался избирательный штаб Р. Кеннеди. Когда сенатор вышел в бальный зал, ликованию собравшейся публики не было границ. В краткой речи, неоднократно прерывавшейся аплодисментами, он поблагодарил друзей. «В Чикаго, на Национальный съезд, — воскликнул он, — мы победим там!» Роберт Кеннеди пошел к выходу. Из толпы к нему вдруг подскочил щуплый черноволосый парень и несколько раз выстрелил в сенатора. Две пули, как было установлено позже, попали Кеннеди в голову. Два телохранителя сенатора, атлетически сложенные негры, сразу же схватили убийцу. Стоило большого труда не допустить, чтобы кипящая негодованием толпа тут же не учинила над ним расправу. Телохранителям с трудом удалось пробиться с задержанным убийцей к полицейской автомашине. В полицейском участке убийца изображал из себя бывалого преступника, на вопросы не отвечал и имя свое назвать отказался.

То, что не сделали двумя месяцами ранее в Мемфисе, теперь в Лос-Анджелесе сделали сразу: изображения отпечатков пальцев на орудии убийства были переданы в компьютерный центр штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне. Ответ из Вашингтона тоже пришел сразу: убийцу зовут Сирхан Бишара Сирхан Абу Кхатар; родился в 1944 году в Старом городе в Иерусалиме, в 1957 году переселился в США, последнее время проживал в Пасадене (Калифорния), Говард-стрит, 699.

Одновременно из Вашингтона поступило заявление министерства юстиции: никаких признаков заговора против Роберта Кеннеди нет, а потому убийство — дело рук невменяемого одиночки.

Оружием убийства стал револьвер «джонсон-кадет», модель 55, калибр 5,6. Документы ФБР со всеми подробностями описывают его путь. Некий мистер Альберт Харт купил этот револьвер между 11 и 14 августа 1965 года в Лос-Анджелесе (когда было жестоко подавлено волнение в городском негритянском гетто Уоттс, при этом 34 «цветных» убиты, а 1032 ранены). Харт подарил револьвер своей дочери, некой миссис Уэстлейк, проживающей в Уордэкре, а та — 18-летнему Джорджу Эрхарду в Пасадене; последний продал его коллеге по работе Эйдалу Сирхану, передавшему, в конце концов, в начале 1968 года оружие своему брату Сирхану Бишара Сирхану.

Немного об оружии. С начала века до убийства сенатора Кеннеди от огнестрельного оружия в США погибло около 800 тысяч человек, в том числе около 300 тысяч стали жертвами убийств. Число это превышает количество американских солдат (примерно 500 тысяч), погибших за тот же самый период в войнах и вооруженных конфликтах. За четыре с половиной года, прошедшие между убийством братьев Кеннеди, Конгрессу было представлено в общей сложности 105 законопроектов, направленных на ограничение абсолютной свободы обладания оружием; один из них был внесен лично Робертом Кеннеди. Но все эти законопроекты были отклонены. Могущество и влияние лобби оружейного бизнеса оказались сильнее.

«National rifle assassination», насчитывающая 800 тысячами членов, неофициально является рупором индустрии оружия. Во главе ее стоит «Объединение производителей ручного огнестрельного оружия». Эта организация не скупится на угрозы. Так, один из ее журналов обратился с «предостережением» к 20 конгрессменам, поддержавшим законопроекты об ограничении свободы продажи оружия: «Пока не поздно, вы, предатели, поостерегитесь! А то приклад винтовки размозжит вам череп!»

Но, конечно, и запрет на оружие не предотвратил бы гибели Роберта Кеннеди.

Сирхан Бишара Сирхан

Если бы это преступление произошло в наши дни, то ни у кого бы не возникло никаких сомнений в мотивации и причинах убийства, а само бы оно сразу и однозначно вписалось бы в ряд террористических акций исламистов. Если и шли бы споры, то по поводу того, какая из ветвей «джихада» стоит за всем этим. Не исключено, что по этому поводу в очередной раз «воскрес» бы злодей Усама, и очень обиделись бы на него «Мученики Аль-Кудсы», у которых «основания» для теракта больше. Но тогда, в 1968 году, никто не хотел поверить в очевидное и простое. ФБР, кстати, в своем пресс-релизе особо обращал внимание, что преступление совершено именно 5 июня 1968 года — в первую годовщину захвата израильскими войсками в Иерусалиме Старого города, места рождения Сирхана. Но и само ФБР, и адвокатура на процессе не воспринимали произошедшее как реальный тревожный симптом подъема исламского терроризма, и ограничивались версией о том, что Сирхан убил Роберта Кеннеди в «отместку» за поддержку Израиля. Сирхан, как утверждал, например, один из его адвокатов Эмиль Борман, был раньше большим поклонником Роберта Кеннеди, но затем однажды услышал, что сенатор хочет передать Израилю 50 сверхзвуковых «фантомов». «И тут-то, — восклицал защитник, — Сирхана и взяло за живое! Потеряв всякое представление о реальности, он с тех пор стал подобен лунатику. Из этого состояния он смог выйти только благодаря выстрелам». Защитники стремились внушить, будто Сирхан совершил убийство в состоянии психической невменяемости, чтобы таким образом спасти его от электрического стула. Несмотря на многие противоречия в их версии, им это удалось.

Однако Роберт Кеннеди никакого отношения к тем 50 «фантомам» не имел; распоряжение об их предоставлении Израилю дал президент Джонсон.

Лондонская газета «Evening standard» поместила статью, в которой утверждалось, что Сирхан неоднократно совершал продолжительные поездки на Ближний Восток, причем первую из них непосредственно вскоре после своего переселения в США, чтобы в возрасте 13 лет обвенчаться в ортодоксальной церкви Эс Сальт в иорданской провинции Бальква. Сам по себе факт этот незначителен, так как в то время Сирхан еще был ребенком, но важно то, что он замалчивался или же отрицался. Гораздо важнее были другие поездки, продолжительностью по полгода каждая, которые он совершил в 1964 и 1966 году по четырем арабским государствам, и которые тоже замалчивались.

Представитель государственного департамента Роберт Дж. Макклоски 14 июня 1968 года сделал заявление для печати. «Правительство, — заявил он в частности, — не имеет никаких оснований считать, что Сирхан после своего переезда в страну когда-либо покидал ее вновь даже на короткое время». Официально Сирхан считался бедным, не имеющим средств к существованию, эмигрантом. Спрашивается: откуда же он брал деньги на эти поездки, на дорогостоящие трансатлантические полеты, на проживание в отелях? И почему все эти поездки должны были остаться в тайне? Единственное разумное объяснение: Сирхан выполнял тайную миссию в качестве агента ЦРУ, которое и финансировало его. Поскольку практика секретных служб предусматривает сохранение в тайне персоналий и прошлого агентов, отрицаются даже такие события их личной жизни, как, например, свадебное путешествие. Иорданское правительство выявило множество фактов относительно ближневосточных поездок Сирхана в 1964—1966 годах, и пожелало предоставить эти материалы в распоряжение ФБР. Но ФБР умолчало об этом; даже во время процесса против Сирхана оно не сказало об этих поездках ни слова. Совместная «работа» ФБР, обвинения, судей и защитников шла без помех, — таким образом, ЦРУ могло выйти из игры. В контексте усилий ЦРУ рассматривается и попытка освобождения террориста. В целом аналитики совершенно справедливо указывали, что именно у ЦРУ была наибольшая мотивация устранения сенатора. Те, кто убил Роберта Кеннеди, должны были опасаться возвращения страны к политике его брата Джона. Они считали, что, если не устранить сенатора сейчас, в Белый дом может войти другой представитель того направления, к которому принадлежал покойный президент Кеннеди.

Роберт Кеннеди хорошо осознавал опасность, угрожавшую его жизни. «Между мной и Белым домом — огнестрельное оружие», — сказал он незадолго до 5 июня 1968 года. Но он шел на этот риск, несколько недооценивая жесткую решимость ЦРУ. Официально он неоднократно заявлял, что считает выводы комиссии Уоррена относительно убийства своего брата правильными. С подчеркнутой сдержанностью относился Роберт Кеннеди и к расследованию, предпринятому окружным прокурором Нового Орлеана Гаррисоном. Но есть сведения, что в случае своего избрания Р. Кеннеди хотел начать новое расследование убийства президента. Вероятно, эта откровенность Роберта Кеннеди была слишком преждевременной, ибо никто не мог гарантировать, что информация о ней не достигла ушей ЦРУ, чем и был подан сигнал к новому преступлению, продолжившему длинный кровавый след Далласа. Ведь круги, которые стояли за заговором против Джона Ф. Кеннеди, не могли не быть встревожены двумя моментами в той политике, проводить которую обещал Роберт Кеннеди. Существенной была и позиция военно-промышленного комплекса. ФБР же чрезвычайно охотно обеспечивало дела всемогущей спецслужбы США, и в своих «расследованиях» тщательно обходило классический закон криминалистики: «Qui bono?». Можно предположить, что многолетняя критика ЦРУ была вполне обоснованной. Использование исламского фанатика для совершения теракта в своих интересах — прообраз (или предтеча, или даже «спусковой механизм») многих и многих дальнейших действий ЦРУ, которое, как известно, вскормило не только «контрас» или африканских головорезов, но и талибов, и других мусульманских террористов, которые сейчас столь конкретно угрожают и США, и всему неисламскому миру.

Прежде чем перейти к печально знаменитому «Уотергей-ту», возможно, наиболее показательному для понимания кризиса «гуверовского» ФБР и одновременно показывающего наступление новых времен, вкратце осветим важную тему негритянского радикализма.

«Черные пантеры» и Анджела

6 июня 1966 года неподалеку от Мемфиса был ранен тремя выстрелами негр Джеймс Мередит, четырьмя годами ранее добившийся, по личному распоряжению министра юстиции Роберта Кеннеди, права учиться в Оксфорде (штат Миссисипи). На этот раз он, вернувшись из Нигерии, устраивал шумно разрекламированный пеший поход на Джэксон-Сити.

Карета «скорой помощи» доставила пострадавшего в Мемфис, где врачи установили, что ранения не представляют серьезной опасности. Покушение совершил безработный бухгалтер из Мемфиса, белый фанатик-расист.

Выстрелы в безоружного путника вызвали среди афро-американцев серьезные волнения. Через три недели 15 тысяч человек прошли по улицам Джэксона. Во время демонстрации в Гринвуде Стенли Кармайкл, студенческий лидер, произнес свою знаменитую речь. «Мы призываем негров не ехать сражаться во Вьетнам, а оставаться в стране и сражаться здесь! — сказал он. — Если они бросят одного из нас в тюрьму, мы больше не будем вносить залог, чтобы освободить его. Мы пойдем к тюрьме, и сами освободим арестованного. И повсюду, где негры составляют большинство населения, мы используем любую ситуацию, чтобы захватить политическую власть в свои руки. Чего мы хотим? Власти черных!»

Лозунг «Власть черных!» быстро распространился по всей стране, достигнув и негритянского гетто Окленд около Сан-Франциско, где осенью 1966 года Бобби Сил и Хью Ньютон основали организацию «Черные пантеры». Вначале она имела только цель негритянской самообороны от нападений расистов и полиции. Члены первых групп носили нечто вроде формы: черные кожаные куртки с изображением пантеры на спине, черные брюки, черные береты. Некоторые почти постоянно

имели при себе небрежно перекинутые через плечо автоматы. В этой начальной фазе ФБР официально не придавало «Черным пантерам» особого значения. Но по прошествии нескольких месяцев отношение изменилось, когда газеты Компартии США подвергли критике сектантство «черной элиты» и партия стала стремиться найти общую с «пантерами» платформу для борьбы за гражданские права афро-американцев. С этих пор террористические и радикальные элементы в организации «Черные пантеры» были оттеснены на задний план. Руководящие деятели «пантер» во главе с Бобби Силом заявили, что как расовая дискриминация, так и эксплуатация трудящихся, коренятся в одной и той же капиталистической системе. «Пантеры» включились в борьбу против войны во Вьетнаме. Их программа включала также признание марксизма-ленинизма. И, наконец, «Черные пантеры» провели ряд мер, снискавших широкое признание: бесплатные завтраки для детей из гетто, шаги к введению бесплатной медицинской помощи, борьба против торговли и злоупотреблений наркотиками. Тут уж Гувер объявил «Черных пантер» «внутриполитическим врагом № 1».

В октябре 1967 года в Окленде произошло очередное столкновение полицейского патруля с группой «пантер». Загремели выстрелы: копы открыли огонь, «пантеры» ответили. Хью Ньютон из группы «цветных» был ранен в живот и потерял сознание. Был также ранен и скончался на месте один из полицейских. Когда прибыло полицейское подкрепление, копы опознали в потерявшем сознание негре одного из руководителей «Черных пантер», в результате чего почти обыденный инцидент превратился в политическое событие.

Ньютону было предъявлено обвинение в убийстве полицейского. Первый приговор гласил: 15 лет каторжной тюрьмы. Апелляция была удовлетворена, — после того, как Ньютон уже отсидел почти три года в карцере.

Бобби Сила судили по двум обвинениям. Во время Национального съезда демократической партии, проходившего в августе 1968 года в Чикаго, он организовал демонстрацию против войны во Вьетнаме. Она сопровождалась стычками с полицией и вандализмом. Бобби Сила обвинили в «организации бунта, выходящего за границы штата». В мае 1969 года Сил был в бюро организации «Черные пантеры» в Нью-Хейвене (штат

Коннектикут), когда внедренный в партию некто Джордж Сэмззастрелил одного из членов «Черных пантер». Сила обвинили в подстрекательстве к этому убийству и участию в заговоре. Только в сентябре 1972 года апелляционный суд установил, что данный пункт обвинения несостоятелен.

В 1969 году полиция и агенты ФБР учинили расправу с «пантерами». Были убиты, преимущественно в своих квартирах, 12 функционеров этой партии. В полночь 4 декабря в Чикаго 40 вооруженных сотрудников ФБР окружили один дом и открывали огонь по каждому, кто появлялся у окна или в дверях. Были убиты Фред Хэмптон и Марк Кларк; один из них был председателем «Черных пантер» в Иллинойсе, другой — в Чикаго. Пятеро были ранены. 74 функционера «Черных пантер» получили в общей сложности 2594 года каторжной тюрьмы, а еще 204 человека ожидали приговора. В самой организации «Черные пантеры» произошли глубокие изменения, отчасти от разложения изнутри. ФБР внедрило в эту организацию своих агентов. В 1971 году Гувер заявил, что 10 процентов ее членов — «доверенные лица» ФБР. Среди «пантер» намеренно разжигались недоверие, склоки и взаимные подозрения. В результате действительно произошел развал организации. Нью-Йоркская группировка под руководством писателя Элдриджа Клайвера заняла ультралевую позицию. «Революция сегодня!», «Свобода придет только из дула винтовки!» — таковы были ее лозунги. Спасаясь от репрессий, Клайвер стал действовать из Алжира, а позже, весной 1973 года переселился во Францию. Его приверженцы время от времени получали от него указания относительно «революции». Для финансирования экстремистских акций Клайвер рекомендовал использовать выкуп за насильственно захваченные террористами самолеты.

Хью Ньютон съездил в Пекин и вернулся оттуда приверженцем Мао. Но своеобразным: если до этого Ньютон предполагал опираться на беднейших из бедных, то отныне он стал называть их «отбросами общества». Будущее, заявлял он, связано не с ними, а с «черным капитализмом». Ньютон стал пропагандировать создание фабрик «черных пантер» для выпуска обуви, сумок, предметов одежды и тому подобных вещей. Бобби Сил — единственный из видных деятелей «Черных пантер», кто открыто и с гордостью говорил о своем пролетарском происхождении. Но, находясь в тюрьме, он тоже заявил, что поддерживает только группу Хью Ньютона. Вскоре его выпустили из тюрьмы. Разумеется, они по-прежнему находились под надзором ФБР.

…Официально ФБР приняло на себя дело Анджелы Дэвис 16 августа 1970 года, а несколько дней спустя Дж. Эдгар Гувер объявил большой розыск по всей стране. Во второй раз в истории бюро в список «десяти особо опасных среди разыскиваемых скрывшихся лиц» была включена женщина — «за соучастие в преступном заговоре, захвате заложников и убийстве». После более чем восьми недель розыска, 13 октября, ФБР напало на горячий след: разыскиваемая женщина остановилась в одном мотеле в центре Манхэттэна. Команда агентов ФБР блокировала все выходы из отеля, три джи-мена, предварительно сняв оружие с предохранителя, ворвались в номер 702.

— Руки вверх! — приказал командир группы. — Повернуться спиной и прижать руки к стене!

Один из полицейских обыскал женщину.

— Оружия нет!

Щелкнули наручники, два агента ФБР встали с обеих сторон и отвели женщину в ожидавшую автомашину. Через несколько часов информационные агентства передали сообщение: «Анджела Ивонна Дэвис арестована!»

Анджела Дэвис родилась в 1944 году в Бирмингеме, штат Алабама. Большое впечатление на нее оказало преступление, совершенное в городе. Расисты бросили бомбу в негритянскую церковь, убив четырех девочек-негритянок.

Анджела выросла в обеспеченной семье и с 15-летнего возраста училась в одной из частных школ Нью-Йорка. Окончив ее с отличием, она продолжала образование в Массачусетском университете, а затем в Сорбонне в Париже и в Институте социальных исследований при Университете имени Гёте во Франкфурте-на-Майне. Первоначально Анджела Дэвис специализировалась на романской литературе и языках, но потом стала заниматься философией. Вступила в Компартию США. В 1969 году Анджела Дэвис, пройдя по конкурсу, стала доцентом философии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. По окончании учебного года контракт с Анджелой Дэвис был продлен, но Совет опекунов Калифорнийского университета (в него входил и тогдашний губернатор штата Рональд Рейган), потребовал ее увольнения: «Миссис Дэвис произносила вне университета крамольные речи». В результате Анджелу уволили вторично. В 1970 году А. Дэвис приняла участие в общественной кампании в защите «соледадских братьев». Младший брат Дж. Джексона, Джонатан, стал ее телохранителем — а затем и причиной долгого преследования и судебных разбирательств.

В пятницу 7 августа 1970 года в Сан-Рафаэле, небольшом курортном городе севернее Сан-Франциско, должен был закончиться длительный процесс, который грозил смертью одному обвиняемому, негру. Утром той пятницы Джонатан Джексон одним из первых проник в зал суда и занял удобную позицию. Когда, открывая заседание, судья напомнил о вердикте, вынесенном присяжными, Джонатан вскочил, метнулся вперед, выхватил из сумки револьверы и бросил их обвиняемому и привезенным из тюрьмы в качестве свидетелей неграм. Вооруженные черные узники во главе с Джонатаном, захватив в качестве заложников судью и четверых заседателей, устремились к выходу. В дверях Джонатан Джексон обернулся: «Или через час Джордж Джексон и двое других «соледадских братьев» будут свободны, или мои заложники мертвы!»

Полицейские окружили здание суда и открыли огонь. В перестрелке погибли Джонатан Джексон, двое заключенных, а также судья. В полицейском донесении сообщалось, что револьвер, захваченный на месте преступления в Сан-Рафаэле, зарегистрирован на имя Анджелы Дэвис. Джексону инкриминировалось три преступления: заговор, захват заложников и убийство. По действующим калифорнийским законам ответственным за подобное преступление является не только тот, кто его совершил, но и владелец оружия, с помощью которого оно совершено. Полицейские и судебные власти Калифорнии, а также представители ФБР, заявили: «Анджела Дэвис достала оружие для убийства, и теперь пусть отвечает».

Анджела не стала добровольно отдавать себя в руки юстиции, а скрылась. В течение нескольких недель, вплоть до 13 октября 1970 года, ей удавалось избегать встречи с ФБР.

21 октября губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер уступил требованию Рональда Рейгана и подписал приказ о выдаче Анджелы Дэвис штату Калифорния. В ночь с 21 на 22 декабря 1970 года команда ФБР на самолете доставила арестованную из Нью-Йорка в Сан-Рафаэль.

16 марта 1971 года в Сан-Рафаэле начался предварительный судебный процесс. Параллельно начинался процесс и «со-ледадских братьев». 24 августа должно было начаться новое слушание. Обвинение против Джексона было шатким, все инкриминируемое ему могло быть легко опровергнуто, а потому его оправдание являлось вполне вероятным. Но 21 августа 1971 года в калифорнийской тюрьме Сан-Квентин, расположенной неподалеку от Сан-Рафаэля, Джордж Джексон, один из «соледадских братьев», был «убит при попытке к бегству».

Официальная версия: некий мистер Стефен М. Бингхэм, выдававший себя за адвоката, захотел переговорить с Джорджем Джексоном. Его пропустили в тюрьму Сан-Квентин, и при досмотре охранник «не заметил» кассеты, в которой лежал пистолет. Беседовал Бингхэм с Джексоном за небольшим столом. На какое-то время охранники выходили из помещения, так что Джордж Джексон смог взять пронесенный пистолет и ухитрился спрятать его в волосах. В 14 часов 50 минут Бингхэм расстался с Джорджем Джексоном, а в 14 часов 55 минут тот был уже мертв. За эти пять минут произошло следующее. Тюремщик обнаружил у Джексона пистолет, но Джексон повалил тюремщика, схватил оружие и приказал всем прибежавшим надзирателям лечь на пол, и открыл двери всех камер этажа. Из камер выбежали заключенные, некоторые с зубными щетками, в ручках которых были укреплены бритвенные лезвия. Двум тюремщикам и двум служителям из числа заключенных перерезали горло. Третий охранник получил пулю в лоб. А Джексон выбежал в тюремный двор и попытался перелезть через стену. Часовые на сторожевых вышках открыли огонь, Джексон упал, прополз еще три метра и умер. Официально был проведен безуспешный розыск Бингхэма, который, по мнению специалистов, являлся мелким агентом и сыграл порученную ему роль в убийстве Джексона. Что в действительности произошло в Сан-Квентине, так и осталось тайной ФБР. Но что касается дела Джонатана и Анджелы, здесь не все шло гладко. В октябре 1971 года тайный агент, работавший на ФБР и на полицию штата Калифорния, негр Луис Тэквуд на пресс-конференции разоблачил детали заговора против Анджелы Дэвис. Его завербовали в качестве «информатора» после участия в краже; последнее время он «работал» в одном из комитетов за освобождение Анджелы Дэвис как тайный агент — должен был уничтожить материалы, компрометирующие власти, и организовать «революционные» акции.

Но наибольший интерес представляли, несомненно, факты, свидетельствующие о том, что агенты ФБР летом 1970 года вели слежку за юным Джонатаном Джексоном. Следовательно, они знали, что в тот день, когда он вошел в зал суда в Сан-Рафаэле, при нем было огнестрельное оружие. Однако они ничего не предприняли, чтобы помешать ему, а лишь послали к зданию суда дополнительных снайперов.

В это время защита возбудила ходатайство о том, чтобы процесс против Анджелы Дэвис проводился не в Сан-Рафаэле, а в Сан-Франциско. Судья Ричард Э. Арнасон согласился с этим, и процесс перенесли, — правда, не в Сан-Франциско, а в находящийся южнее город Сан-Хосе. 2 декабря 1971 года Анджелу Дэвис перевели в окружную тюрьму Пало-Альта.

Через два месяца, 31 января 1972 года, долго откладывавшийся процесс, наконец, начался. На «меры безопасности» власти выделили 750 тысяч долларов. Прокурор Альберт Харрис, представитель обвинения, требовал полного сохранения в силе всех пунктов обвинительного акта. После двухнедельного предварительного слушания дела судья Арнасон назначил на 28 февраля главный процесс. За девять дней до этой даты Верховный суд Калифорнии объявил смертную казнь противоречащей конституции. Рейган связал президентские выборы 1972 года с «народным голосованием», в результате которого с 1 января 1974 года смертная казнь в Калифорнии была восстановлена. Но к этому времени Анджела Дэвис была освобождена под залог. Залог — 102 500 долларов, — внес Роджер Макэфи, белый фермер из Фресно, заложивший для этого свое имущество.

На главном процессе прокурор Харрис выставил 104 «свидетеля обвинения». Но перекрестные допросы вызвали серьезные сомнения, действительно ли Джонатан Джексон присвоил себе револьвер Анджелы Дэвис, или оружие было украдено и доставлено на место преступления. Также было установлено, что тщательный обыск в квартире А. Дэвис, которым руководил агент ФБР, одновременно являвшийся и агентом ЦРУ Джеймс Маккорд, был незаконным. Указание о его проведении было дано устно из штаб-квартиры Бюро в Вашингтоне, и подтверждающих документов так и не было представлено. Судья с полным основанием заявил:

— Таким образом, я констатирую, что акция ФБР от 17 августа 1970 года была незаконной и противоречащей Конституции и имела целью неправомочное присвоение собственности обвиняемой.

Защита назвала десять свидетелей, показания которых «сняли» несколько пунктов обвинения. 2 июня 1972 года 12 присяжных удалились на совещание, и вынесли оправдательный вердикт по всем пунктам обвинения.

Очень многое изменилось в США за прошедшие десятилетия в отношении к темнокожим гражданам. То, к чему стремились миллионы, за что боролись тысячи, рисковали жизнями и гибли сотни, не только состоялось, но даже, пользуясь советским пропагандистским глаголом, перевыполнено. Повсеместно «цветные» американцы пользуются равными правами. Более того, самомалейший признак дискриминации по цвету кожу сейчас становится объектом прямо-таки параноидального судебного преследования. Во всех сферах профессиональной деятельности, вплоть до государственной службы, созданы условия и поддерживаются нечто вроде квот для работы и осуществления карьеры небелых американцев. Число «афроамериканцев» — так теперь повсеместно называют в тех случаях, когда совершенно необходимо подчеркнуть цвет кожи, — которые располагают более чем миллионным состоянием и добились преуспеяния в работе, давно перевалила за десятки тысяч. Чего стоит лишь тот факт, что важнейшие посты в нынешней государственной администрации США занимают темнокожие Колин Пауэлл и Кондолиза Райс, а, скажем, Эдди Мёрфи, Вупи Голдберг или Уитни Хьюстон входят в число наиболее популярных и наиболее «дорогих» актеров. Еще десять лет назад, например, тогдашний директор ФБР Луис Фри чуть ли не в первый день после своего утверждения в должности назначил афроамериканца и «латинос» своими заместителями; темнокожие американцы служат агентами или даже руководителями во всех полевых офисах Бюро.

Сосредоточенными и систематическими усилиями американских ученых, общественных и политических деятелей за предыдущие десятилетия создан режим «расовой гармонии», когда всякое предпочтение или даже просто упоминание о расовых различиях уже воспринималось как нечто малоприличное. Кажущаяся нам совершенно невинной фраза, например, из социологического опроса: «Как вы относитесь к тому, что ваша дочь выйдет замуж за негра?», в США просто недопустима (ни одна социологическая служба так не сформулирует вопрос). Если же спросили бы именно так, то независимо оттого, положительный или отрицательный будет ответ, он засвидетельствовал бы «расизм» опрашиваемого.

Громадная перестройка произошла в американском кинематографе и на телевидении. Сейчас просто нет фильма на современную тему, в котором бы в число положительных персонажей не входил один-два афроамериканца. Впрочем, не только «на современную» тему. Уже не столь обязательно — но темнокожие актеры широко задействованы и в кинофантастике, и в киносказках, и в исторических фильмах, и даже — пусть пока в порядке экзотического хода, — в экранизациях классики. Обязательно их присутствие в телевизионных сериалах, «мыльных операх», которые представляют собой профессиональную идеализацию реальности, которая остается внешне в формах самой реальности — то есть это современный вариант легкой беллетристики. С младенчества, повсеместно, на всех уровнях поддерживается своеобразный воспитательный режим, направленный на расовую гармонию; конечно же, это не исключает «белого», как впрочем, и «черного», расизма — но уже как следствия индивидуального выбора, чуть ли не личностной патологии.

И что же, проблемы сняты? Ничуть. Не уменьшается, если не возрастает, іромадная масса темнокожих американцев, которые фактически паразитируют на обществе большинства, включающего и часть их соплеменников. Развитые программы социальной помощи и защиты позволяют уже нескольким поколениям не работать и не стремиться к труду и соответственно прививать своим детям именно такой стиль жизни. Паразитирующая часть темнокожего населения — основной источник распространения наркотиков, уличной преступности, вплоть до преступности организованной. Во всех крупных городах кварталы и целые районы обитания этих элементов существуют и расширяются, распространяются с неуклонностью злокачественных опухолей.

Еще с последних времен Гувера, более всего при Луисе Фри, и позже, при Рональде Миллере, в ФБР служат афроамериканцы, и их число постоянно увеличивается. Вызвано это, прежде всего, объективной профессиональной необходимостью — белым агентам всегда, во всех случаях сложнее устанавливать контакты, и вообще работать с цветным населением; важной стороной деятельности ФБР является также контрразведка, а в числе объектов наблюдения и разработки очень много представителей стран с небелым населением. Кстати, для организации наружки вообще использование афроамериканцев благоприятно. Вторым фактором является общеамериканская установка на расовую гармонию; ФБР здесь не занимает лидирующих позиций, но дискриминации по расовому признаку не проявляется. Здесь есть один интересный фактор. Работа в ФБР предоставляется только после весьма серьезного отбора. Это тесты не только на физическое и умственное развитие, но и на образовательный и культурный уровень, а также на специфические качества, входящие в понятие профессиональной пригодности. Все это в совокупности предполагает такой личностный уровень, при котором «расовые особенности» отбрасываются. Проще говоря, афроамериканец, который признан соответствующим критериям отбора, автоматически обладает таким набором личных качеств, включая дисциплинированность, усидчивость, работоспособность, умение работать в команде, бытовую организованность и умеренность, что… уже не является чем-то противостоящим остальным сотрудникам. Такой, независимо от цвета кожи, подходит для совместной работы и для совершения многолетней карьеры. Так что не стоит удивляться, если через какое-то время агенты с небелым цветом кожи окажутся в самом высшем руководстве ФБР — это уже будут американцы по духу, еще не плоть от плоти, но уже вполне духовная часть носителей «конструктивного» американского менталитета.

К сожалению (или к счастью?), просто жизнь, жизнь общества в целом, вне профессиональных структур, — направленному отбору не поддается. А если поддается, если в обществе или в государстве, особенно в государстве, обладающем чрезмерной властью над гражданами, приобретают силу какие-то группы, диктующие направления преобразований, то почему-то непременно дело идет к беде…

 

ТРЕТИЙ ЭТАП КРИЗИСА. «УОТЕРГЕЙТ»

Кеннеди, Джонсон и Никсон, а также их соперники в борьбе за президентство, все без исключения давали директору ФБР Гуверу гарантии, что не отправят его в отставку. Откровенный его противник, Роберт Кеннеди, который наверняка уволил бы бессменного директора, был убит. Достаточно влиятельных политических противников, которые готовы были бы вступить с Гувером в открытую борьбу, вроде бы не оставалось — в известной мере из-за наличия и умелого использования директором тщательно собранного десятилетиями архива. Сведения, содержащиеся в досье, которые сохранял Гувер в отдельном хранилище (кстати, большинство досье верный друг Толсон уничтожил после смерти директора), почти всегда могли бы принести серьезные карьерные осложнения при обнародовании в соответствующих газетах. Конечно, не на всех был достаточный «компромат», и политические противники не молчали, — но в плюралистическом обществе такая борьба могла продолжаться десятилетиями. И все-таки происходили необратимые перемены. Гувер все больше дряхлел, и одновременно с признаками маразма усиливался маниакально-депрессивный психоз. И это отмечали компетентные люди, и требовали принятия мер. Дошло до того, что специальные агенты из полевых офисов направляли генеральному прокурору письма, где обращалось внимание на прогрессирующее дряхление директора и явные признаки психического расстройства. Начали появляться не только газетные публикации в прессе различного толка, но и книги, написанные отставными джи-менами, в которых содержалась отнюдь не апологетика и ведомства вообще, и уж Гувера — в особенности. Вслух было сказано и растиражировано на весь мир едва ли не все, что накопилось на Дж. Э. за десятилетия — от его мании величия и ксенофобии до сексуальных девиаций и связей с мафиози. И самое страшное, оказалось, что ни авторов, ни редакторов традиционными приемами не запугать и не заставить замолчать. И времена существенно изменились, и «смелых» стало слишком много. Прежние жупелы и страшилки, когда на каждого выдвигались то обвинения в связи с коммунистами, то сведения о сексуальных или подобных похождениях, уже не срабатывали. По моему мнению, сказалась деидеологизация общества, рост внутренней свободы и раскрепощенности — хорошо это или плохо. Происходил и важный перелом в ходе «холодной войны». Количество накопленного оружия массового уничтожения настолько превысило военные потребности, что это, наконец, стало осознаваться обществом. Два десятилетия страха перед противником стали исподволь сменяться гораздо более обоснованным страхом перед самим фактом существования оружия десятикратной или стократной ядерной смерти — и факта существования военно-политических систем, способных эту смерть спровоцировать. Страх перед случаем, возможно, более обоснован; но на Западе более характерен страх перед маньяком. За ФБР всегда — как за любой серьезной службой безопасности, — маячила тень тоталитаризма, а тоталитарная система, как совершенно ясно стало даже не слишком сведущими в истории, и сама по себе чрезвычайно опасна в руках маньяков, и одновременно провоцирует продвижение патологических личностей к самой верхушке. Маниакальное поведение Гувера удесятеряло все страхи и опасения: он как бы становился наглядным олицетворением худшего пути развития государственной институции.

Кроме того, во всем западном мире как раз в тот период наметился пик общественной активности, речь шла уже о «студенческих революциях», о настоящих боях. В США тоже проливалась кровь: в частности, не раз солдаты национальной гвардии открывали огонь по студентам-демонстрантам. Предельно обострилось и антивоенное движение. Старые штампы отбрасывались повсеместно — и на этом фоне Гувер выглядел уже просто каким-то доисторическим чудовищем. Гувер лично отдавал приказы о компрометации, клевете, судебном и внесудебном (вплоть до расправ руками мафиози) преследовании отдельных граждан, в том числе прекрасной актрисы Джоан Си-борг, актера Дика Грегори, многих лидеров «Черных Пантер». В то же время на переломе семидесятых произошел настоящий всплеск терроризма. Чуть ли не ежемесячно в США гремели взрывы. Бомбы разворотили административные здания «IBM», «GT», «Mobil oil соmр». Почти пятьдесят человек погибли. Но из сорока тысяч терактов того периода намного больше половины прошли для организаторов не только безнаказанно, но ни полиции, ни ФБР даже не удалось установить ни мотивы, ни каким-то образом причастный круг людей и организаций.

По сути, это был настоящий провал работы по обеспечению внутренней безопасности. И можно не сомневаться, что среди миллионов американцев, которые считали, что Гувер должен немедленно уйти, было и какое-то количество людей, которые думали о конкретных способах.

В 1970 году был создан, под руководством помощника президента Т. Хастона, Комитет начальников спецслужб, который был призван выяснить причины недостаточной информации о радикальных группировках и элементах, и наметить меры по улучшению внутренней безопасности. По ряду причин Гувер высказывался едва ли не против всего, что рекомендовалось Комитетом — но отнюдь не от чрезмерного уважения к демократическим институциям. О причинах этого хорошо сказал один из самых осведомленных людей того времени — президент Ричард М. Никсон: «Гувер полностью поддержал бы план Хастона, если бы реализация этого плана была доверена ему. Он не доверял ЦРУ, он не доверял никому. Он параноидально боялся всего, что могло бы спровоцировать кампанию против него в прессе…»

Гувер не просто не доверял ЦРУ и другим агентствам. Он приказал полностью и жестко прекратить все контакты ФБР и с Центральным Разведывательным Управлением, и с АНБ, и даже с военной контрразведкой. Такая самоизоляция Бюро являлась прямой и реальной угрозой национальной безопасности. Это понимали и во всех спецслужбах, и в самом ФБР, и в Белом доме. Но, как известно, «…Никсон был совсем не тем человеком, который мог бы пойти на риск ради идеи». Тем не менее то, на что прямо не пошел находящийся «на крючке» гуверовского компромата осторожный Никсон, стали без особого шума реализовывать его помощники: тот же Хастон, а затем сменивший его, столь же молодой и энергичный Джон Дин.

Изменялся и расклад сил в самом ФБР. Клайд Толсон перенес несколько инсультов, почти ослеп и уже никак не мог быть надежной опорой. Карта Делоуч, многолетний помощник директора в самых щекотливых ситуациях, принял предложение стать вице-президентом «Пепсико» и ушел из ФБР. На его место был назначен Уильям Салливан, в верности которого Гувер не сомневался. Но Дж. Э., пожалуй, не учел, что очень близкая и реальная перспектива стать директором, вкупе с доверительными отношениями, которые сложились у него с ведущими членами команды Никсона, серьезно изменят позицию Салливана.

Решительным испытанием для Салливана стало изъятие материалов, полученных в результате незаконного прослушивания шести чиновников Госдепа, нескольких госслужащих и четырех ведущих обозревателей, на которое в свое время неосмотрительно дали согласие президент (устно) и министр юстиции Митчелл (письменно). Прослушивание не дало ровно ничего с точки зрения внутренней безопасности, но зато сам факт его проведения стал потенциальной опасностью для Никсона и Митчелла. Через А. Хейга и помощника министра юстиции Мардиана, Салливану было дано поручение изъять документы. Тот вынес из штаб-квартиры ФБР оригиналы пленок и распечаток в двух саквояжах, и передал их Мардиану. А затем предпринял несомненно инспирированную Белым домом попытку решительного объяснения с Гувером. Сначала, по итогам совещания с двумя десятками ведущих сотрудников ФБР, он написал Гуверу пространное письмо, в котором изложил насущную необходимость реорганизации, а затем в личной беседе предложил директору уйти в отставку. Реакция последовала незамедлительно — в отставку (хотя достаточно «гуманно»: сначала оплачиваемый отпуск, а потом увольнение по собственному желанию) отправился Салливан. Кабинет его в штаб-квартире был опечатан и обыскан. Компромата там не оказалось. У. Салливан отказался дать объяснения, сказав только, что с расспросами господину директору следует обращаться к министру юстиции. Как сказал несколько позже Эрлихман в застенографированной беседе с Никсоном, «…Гувер без этих бумаг чувствует себя очень неуверенно. Ведь только с ними он может разговаривать на равных с Митчеллом и с вами».

В конце октября 1971 года, когда ситуация с Гувером все ухудшалась, Дж. Эрлихман подал Никсону специальный доклад, в котором, в частности, говорилось: «Забота о собственном имидже, культ личности в конце концов дали свои плоды. В корне душатся всякий творческий подход, инициатива и нововведения… Моральный облик оперативников ФБР оставляет желать лучшего. Прекращены все негласные разработки. Отсутствует какое-либо взаимодействие с другими спецслужбами. Из Бюро выдавливаются лучшие кадры…»

Близкое окружение президента Никсона, особенно Эрлих-ман, Дин, Толсон, а также «помощники» рангом пониже, Г. Хант, Гордон Лидди, Д. Маккорд, Ф. Стрейджес, и низовые подручные, в том числе кубинские эмигранты, конечно же, переступили (и не раз) грань законности. Помимо собственно «Уотергейта», о котором речь пойдет ниже, произошло около сотни вторжений в дома и офисы журналистов, политиков, бизнесменов и врачей, которых признавали «врагами» республиканцев и Никсона. Совершенно серьезно планировались даже убийства — в частности, весьма насоливших верхушке республиканцев экс-цээрушника Эллсберга и журналиста Джека Андерсена. Надо сказать, что и Гувер своими параноидальными поисками компромата — в том числе и на самого Никсона, — со страхом отставки и старческим самодурством вел дело к своему неизбежному концу. Он дезорганизовал работу ФБР так, что у очень многих руководителей и полевых сотрудников совершенно стерлись грани между допустимым и незаконным. Он сковывал работу президентской команды и президента — а они ведь занимались не только предвыборной грязной политической борьбой. Сам же Гувер дряхлел и впадал в ипохондрию. Его поведение зимой 1971 года, когда пришлось удалять небольшую меланому, невозможно воспринимать без отвращения. Несколько раз он падал, были случаи, когда он разбивал лицо в кровь в собственном кабинете. Те, с кем он общался в зиму 1971/72 года, говорят о перепадах его настроения и о мыслях о неизбежности смерти, — но все оборачивалось намерениями «служить, пока я нужен нации». Не следует удивляться, что в этой ситуации команда Никсона, в чьем распоряжении были действующие и отставные джи-мены и цээрушники, умеющие многое и способные на все, предприняли действия и против самого Гувера. Как сказал позже Генри Киссинджер, один из немногих, кто оказался не испачканным делами никсоновской команды, «Никсон твердо решил избавиться от Гувера при первой же возможности…».

Журналист Марк Фрезер годом спустя получил сведения о том, что три человека дали сенатскому комитету письменные показания о двух случаях проникновения в дом Гувера. Налетчиками якобы руководил Г. Лидди, в числе участников называли кубинца Ф. де Диего. Во время первого искали и не нашли «самый-самый» компромат на верхушку республиканцев, а во время второго… По расхожей версии, личные туалетные принадлежности Дж.Э. были обработаны ядом из группы тиофосфатов. Следы этого яда быстро исчезают, и через несколько часов после смерти их можно обнаружить с помощью только очень сложной и не абсолютно надежной биохимической экспертизы.

Наступило 1 мая 1972 года. В тот день Гуверу выпало множество неприятностей — столько, что даже существует версия о его самоубийстве. Ему на стол легли две книги, «Гражданин Гувер» Роберта Нэша и «Дж. Э. Гувер» Хенка Мессика, в которых рассказывалось об очень многом, в том числе и о связях директора с главарями мафии, в частности с Л. Розенталем. В тот же день утренний выпуск «Вашингтон Пост» поместил резкую статью Д. Андерсона. А вечером, как утверждала личный секретарь Хелен Ганди, позвонил президент Никсон и приказал Гуверу подать в отставку. Ночью, часов около трех, Дж. Э. Гувер умер. Вскрытие не производилось. Ричард Уэлтон, судебно-медицинский эксперт, не заподозрил ничего необычного. В таком возрасте умирают без особых видимых причин. Правда, когда все формальности закончились, вдруг сказал нечто по поводу того, что может возникнуть версия об отравлении Гувера — и тогда, мол, придется пожалеть, что вскрытие не производилось. Никто его не поддержал.

А затем все покатилось по сценарию: часть «компромата» сжегТолсон, часть изъяли и, видимо, уничтожили «сантехники» (табличку «М-р Янг, сантехник» не лишенный чувства юмора оперативник из никсоновской команды повесил на двери секретной комнаты в цокольном этаже административного здания рядом с Белым домом). Позже, в ходе второй волны скандала, «сантехники» Янг и Крог были преданы суду и получили немалые сроки. Дело катилось к «Уотергейту», который — имеется в виду комплекс незаконных действий, — реализовался не столько силами ФБР, хотя в нем участвовали несколько бывших и действующих джи-менов, сколько при прямом попустительстве президента. Кризис продолжался.

«Уотергейт» — один из самых фешенебельных отелей Вашингтона. Он находится на Вирджиния-авеню (в непосредственной близости от отдела идентификации ФБР) и располагает, помимо апартаментов, великолепно обставленными и оборудованными деловыми помещениями и кабинетами. В 1972 году, когда предстояли президентские выборы, представители обеих крупных партий — республиканской и демократической, — избрали «Уотергейт» своей резиденцией. Целый этаж с 26 помещениями занял под избирательный центр национальный комитет демократической партии; отсюда позднее повел борьбу за Белый дом Джордж Макговерн. Двумя этажами выше располагались республиканцы, там, в частности, разместился Джон Н. Митчелл со своей супругой Мартой. Митчелл уже удачно руководил избирательной кампанией республиканцев в 1968 году, и стал министром юстиции в правительстве Ричарда Никсона. Но весной 1972 года Митчелл вышел из состава правительства, чтобы возглавить «Комитет по переизбранию президента Никсона».

17 июня 1972 года, около 2 часов 30 минут ночи, вахтер — негр Фрэнк Уиллс обходил коридоры «Уотергейта». На шестом этаже его внимание привлекли какие-то странные звуки. Он прислушался и бросился к телефону.

«Здесь, в «Уотергейте», гангстеры! — в большом возбуждении сообщил он, как только ответила полиция. — Сколько? Не знаю. Но прямо в помещении партии. Приезжайте быстрее!»

Оперативные машины к «Уотергейту» подъехали с величайшей осторожностью, поэтому взломщики заметили прибытие полицейской команды слишком поздно. После короткой рукопашной схватки пятеро злоумышленников были арестованы. Но дальше начались сюрпризы. Когда в полицейском участке установили личности арестованных, выяснилось, что в сеть попались довольно известные люди. Главарем взломщиков оказался подполковник Джеймс У. Маккорд, давний агент ФБР и ЦРУ, а теперь ответственный за безопасность «Комитета по переизбранию президента Никсона». Это именно он сравнительно недавно взломал квартиру Анджелы Дэвис. Рядом с Маккордом на скамье в полицейском участке сидели Б. Баркер и Фрэнк Стэрджис, оба — участники нападения на Кубу в заливе Кочинос в 1961 году, и, наконец, Эуджинио Р. Мартинес и Вирджилио Р. Гонсалес — два кубинских эмигранта. Расследование на месте преступления показало, что арестованные хотели кое-что «внести». Были обнаружены электронные приборы, специальные кинокамеры и прочее оборудование, предназначенное для того, чтобы, — как выяснилось в дальнейшем, — полностью укомплектовать встроенную еще в мае 1972 года в апартаменты, занятые демократами, установку для подслушивания. В ту же ночь, спустя всего несколько часов после телефонного звонка вахтера Уиллса, в расследование включилось ФБР. Сам взлом и последующие действия полиции сразу же вызвали в «Уотергейте» такое возбуждение, что утаить что-либо стало невозможно. Утренние газеты, симпатизировавшие демократической партии, уже сообщили о происшедших событиях, назвав и имена пяти арестованных. Вскоре во взаимосвязи с вторжением в «Уотергейт» заговорили и еще о ряде видных лиц. Так, свидетели показали, что видели в ту ночь поблизости от «Уотергейта» Э. Говарда Ханта, сотрудника ЦРУ, занимавшего должность консультанта президента (в частности, по проблемам борьбы с наркотиками) и даже имевшего в Белом доме собственный кабинет. Как выяснилось позже, он отвечал за надежную доставку дорогостоящей высокочувствительной электронной аппаратуры. После ареста своих сообщников он бесследно исчез. Финансовое обеспечение операции «Уотергейт» было поручено, как выяснилось, ФБРовцу Гордону Лидди, во время предвыборной кампании входившему в «Комитет по переизбранию президента Никсона». Проект установки устройства для подслушивания финансировался из специального избирательного фонда, созданного Митчеллом и еще одним эксминистром — Морисом Стэнсом. Были израсходованы большие суммы, размер которых удалось выяснить лишь значительно позднее. Лидди же должен был позаботиться, чтобы деньги поступали по назначению.

Джон Н. Митчелл, экс-министр, срочно вылетел самолетом в направлении Ньюпорт-Бич, морского курорта южнее Лос-Анджелеса в Калифорнии. Л. Патрик Грей, с недавнего времени исполнявший обязанности директора ФБР, принял руководство этим щекотливым делом в собственные руки, и в сопровождении одного из сотрудников Бюро лично отправился вслед за своим товарищем по партии в курортный городок. 19 июня Джон Н. Митчелл в заявлении для прессы заверил, что республиканская партия не имеет ничего общего со взломом в «Уотер-гейте». «Участники — сказал он, — действовали не по нашему заданию и без нашего ведома». Аналогичным образом высказался и президент Никсон: «Белый дом не имеет к инциденту ни малейшего отношения». В середине сентября суд возбудил дело против пяти взломщиков, а также против Ханта и Лидци, но отложил слушание до января 1973 года. Официально было заявлено, что речь идет о мелких взломщиках, а поскольку президентские выборы уже на носу, не стоит омрачать это событие уголовным делом. В то время никто из участников взлома больше не проронил об «Уотергейте» ни слова, да и демократическая партия еще не сумела извлечь для себя из этой аферы никакой непосредственной пользы.

Надо отметить, что весь ход предвыборной борьбы в 1972 году был беспрецедентен по уровню интриг. Наиболее перспективным кандидатом от демократов долгое время считался сенатор Маски. Но вскоре его спонсоры вдруг стали получать письма или телефонограммы, в которых сенатор извещал, что больше ни в каких денежных пожертвованиях не нуждается, поскольку уже располагает достаточными средствами. Как выяснилось позже, все эти послания были фальшивками. Многие предвыборные встречи Маски с избирателями срывались, так как по радио и телевидению распространялись слухи, будто сенатор не сможет прибыть. Подготовленные речи вдруг исчезали из его портфеля; в другой раз ему подсовывали фальшивый план поездки, так что где-то люди напрасно ожидали Маски, а он в это самое время с удивлением стоял перед пустым залом в другом месте. В прессе появлялись факсимиле писем, в которых Маски изобличал своего соперника по партии Хьюберта Хемфри как участника сексуальных оргий, — и это тоже было делом рук фальсификаторов. Маски не выдержал и отступился.

Съезд демократической партии выдвинул Дж. Макговерна. Теперь штаб избирательной кампании республиканцев нанял группу молодых парней, которые повсюду следовали за Макговерном. На предвыборных собраниях они во все горло орали, что являются представителями «освободительного фронта гомосексуалистов», размахивали транспарантами с портретом кандидата в президенты — и выкрикивали: «Вот наш человек! Гомосексуалисты, выбирайте Макговерна!» Затем устроили аферу вокруг кандидата демократов на пост вице-президента — сенатора Томаса Иглтона, который много лет назад однажды лечился в клинике от нервного истощения. Его история болезни исчезла из архива больницы, и вскоре записи ее стали появляться на страницах газет. «Если Макговерн будет избран, а потом с ним что-нибудь случится, — писали эти газеты, — то мы будем иметь президентом Иглтона — потенциального душевнобольного. Болезнь может в любое время вспыхнуть снова». Макговерн выбрал нового «вице-президента», Сарджента Шрайвера, родственника убитых братьев Кеннеди. Для «Комитета в поддержку переизбрания Никсона» появился новый объект очернения. Не забыли, конечно, и об Эдварде Муре Кеннеди, третьем брате из этой семьи, в сравнении с которым другой кандидат едва ли имел бы шанс. Сразу же на свет были вытащены события, произошедшие в ночь с 18 на 19 июня 1969 года. О них сообщалось следующее: в деревенском доме на Чаппаквидик-Айленд, небольшом острове, рядом с большим островом Марты Винайер, принадлежавшим штату Массачусетс, происходила вечеринка. После 23 часов Эд Кеннеди покинул веселую компанию вместе с двадцатисемилетней Мэри Копечни, чтобы отвезти свою спутницу в отель на остров Марты Винайер. Острова соединял деревянный мост, с которого автомобиль Теда упал в море. Тед смог выбраться, Мэри нашла свою смерть в воде. После несчастного случая Эдвард Кеннеди возвратился в деревенский дом, поехал со своими друзьями еще раз на мост, но в судьбе Мэри Копечни ничего нельзя было уже изменить. Через десять часов после несчастного случая Кеннеди сдался полиции и объяснил промедление тем, что пережитый им шок не позволил ему разумно действовать. Во время состоявшегося в апреле 1970 года судебного разбирательства Эдвард Кеннеди придерживался этой версии. Приговор, за уклонение от ответственности и попытку скрыться, сводился к двухмесячному тюремному заключению и лишением прав водителя на год. В прессе Кеннеди изображали убийцей, который утонченным образом устранил свою любовницу, которая будто бы была беременной. Однако несколько месяцев спустя стали известны некоторые факты, свидетельствующие, что на мосту между островами Чаппаквидик и Марты Винайер происходило нечто совсем другое. У Теда после той ночи были раны на голове и затылке, которые, согласно бюллетеню, подписанному двумя врачами под присягой, могли произойти только от нескольких сильных ударов, но не от падения автомобиля в воду. На блузе Мэри Копечни сохранились пятна крови, которые оказались там до падения в море. Эксперты повторно подтвердили, что в положении автомобиля в воде под мостом невозможно было выбраться из него. Наконец, имелось еще свидетельство шерифа, который после полуночи — час спустя после официального времени случившегося несчастья, — проезжал по мосту на своем автомобиле в противоположном направлении. Сразу за деревянным переходом, уже на острове Чаппаквидик, он увидел автомобиль, который был в точности похож на тот, с которым произошла авария, — шериф смог вспомнить более чем половину зарегистрированных примет, относящихся к автомобилю Кеннеди. Эта машина припарковалась на окраине улицы, шериф остановил ее, чтобы поближе рассмотреть. Он заметил двух человек на переднем сидении и на заднем большой пакет,· прежде чем автомобиль удалился. Из всего этого был реконструирован такой сценарий: двое неизвестных подстерегали вблизи дома Теда и Мэри, и ударили обоих так, что они потеряли сознание. Молодую женщину посадили на заднее сиденье в автомобиль Кеннеди, который повез ее к мосту, где ее еще видел шериф, до того, как автомобиль был сброшен в воду. После этого неизвестные каким-то образом вынудили Кеннеди признать ту версию, которая затем вошла в обращение. Сенатор предпочел остаться под подозрением в преступлении — возможно, таким образом он избежал нового и, может быть, последнего покушения. Журналисты разъяснили читателям о несогласованности версий, и уже в 1972 году Эдвард Кеннеди был причислен к тем, кого Никсон рассматривал как серьезных соперников в борьбе за президентство. Штаб избирательной кампании от республиканской партии предпринял новые меры. Говард Хант получил из ФБР и из архива Министерства иностранных дел около двухсот сорока тайных документов, которые он фальсифицировал (изменив имена), а затем скопировал для публикации в газетах. Акция имела цель оклеветать бывшего президента Кеннеди и, косвенно, весь клан. Теперь, например, уже не ЦРУ, а Джон Ф. Кеннеди лично оказался ответственным за убийство южновьетнамского диктатора Нго Динь Дьема. Фальшивая «документация» о смерти Мэри Копечни оказалась еще более халтурной, чем официальная версия. Во всем этом разобрались, но позже, а Никсон, «tricky Dick» — Дик-трюкач, — обеспечил себе победу на втором туре выборов.

27 апреля Никсон сместил с поста исполнявшего обязанности шефа ФБР Л. Патрика Грея за то, что тот слишком много выболтал специальной комиссии сената насчет тесного сотрудничества между ФБР и Белым домом в предвыборной борьбе, и уничтожил документы следствия по «уотергейтскому делу». Вскоре, в апреле 1973 года, Уильям Д. Раклшейз был президентом Никсоном назначен Исполняющим обязанности директора ФБР после отставки Л. Патрик Грея III. 2 мая 1973 года джи-мены совершили налет на Белый дом. Команда во главе с новым шефом ФБР Уильямом Д. Раклшейзом ворвалась в официальную резиденцию Никсона, где дело дошло до рукопашной с сотрудниками «Сикрит сервис» — службы, ответственной в частности за охрану президента. Люди ФБР одержали верх. Они заняли служебные помещения трех уволенных советников президента — Дина, Холдемана и Эрлихмана. Джи-мены вскрыли находившиеся там стальные несгораемые шкафы и стенные сейфы. Особенно тщательно произвели они обыск в кабинете Джона Эрлихмана, откуда в их черные кожаные сумки перекочевали толстые пачки документов. Это были те самые протоколы прослушки, которые весной 1971 года после взлома в штаб-квартире ФБР и «помощи» Салливана, были перевезены в Белый дом, какое-то время находились у Мардиана, а затем были спрятаны в сейфах кабинета Джона Эрлихмана.

Если новое руководство ФБР надеялось, что, очистив 2 мая 1973 года сейфы Белого дома, сумеет восстановить полноту своей власти и закрыть шлюзы «уотергейта» перед новыми волнами обвинений, то оно обманулось. Последовали новые отставки и увольнения сотрудников правительства: до середины мая 1973 года их стало двенадцать. Сравнительно скоро к суду попытались привлечь и действующего президента: от него требовали представить пленки записей разговоров в его кабинете и резиденции. Никсон потребовал от специального прокурора Кокса прекратить рассмотрение дела, но получил отказ. Президент, недолго думая, сместил Кокса с должности. В тот же день потерял свой пост и Уильям Раклшейз, являвшийся с конца апреля до начала июня 1973 года шефом ФБР и одновременно заместителем министра юстиции. 9 июля 1973 года Кларенс М. Келли был приведен к присяге как Директор ФБР. Бывший агент ФБР, Келли много лет перед этим назначением служил начальником полиции Канзас-Сити, штат, Миссури. А в конгрессе стали раздаваться требования «импичмента» — отстранении президента от должности.

8 января 1973 года в Вашингтоне начался перенесенный с сентября 1972 года предварительный процесс по делу о «семерых из «Уотергейта». Он закончился 23 марта вынесением приговора: от шести до 40 лет тюремного заключения, а также по 40 000 долларов денежного штрафа. Семеро обвиняемых были разделены на две группы. Пятерых, сразу же признавших себя виновными, по действующему процессуальному кодексу уже не должны были допрашивать по делу и сообщать что-либо о лицах, давших им поручение. Один из этой пятерки, Э. Говард Хант, выболтал репортерам журнала «Time» сведения о дальнейшей судьбе приговоренных: за каждый месяц отсидки каждый из них получит не меньше 1000 долларов компенсации, а потом, когда интерес к скандалу со стороны общественности будет утрачен, президент Никсон объявит помилование. Оба сотрудника ФБР — Джеймс У. Маккорд и Дж. Гордон Лидди утверждали о своей невиновности. 7 февраля 1973 года Сенат образовал специальную комиссию под председательством се-натора-демократа Сэма Эрвина для расследования обстоятельств «уотергейтского дела». Большинство голосов в комиссии имели демократы (четверо против трех). Джи-мен Маккорд, до тех пор находившийся на свободе, был по приказу судьи взят под стражу. «Арест без права освобождения под залог» — указывалось в дополнительном распоряжении. Арестом Маккорда в последние дни марта 1973 года была приведена в движение мощная лавина, и для США начался тяжелейший со времени образования страны внутриполитический кризис. Маккорд письменно сообщил суду, что готов вновь дать показания. В трех дальнейших заявлениях Маккорд сообщил, что взлом в «Уотергейте» готовили видные сотрудники администрации Никсона или же они, по меньшей мере, были информированы о нем. Началось то, что Генри Киссинджер назвал «оргией взаимных обличений». Разоблачения и обвинения, опровержения и признания, увольнения и отставки сменяли друг друга. Начиная с 26 апреля, одна акция стремительно следовала за другой. Вслед за Греем был принесен в жертву новый министр юстиции Ричард Клайндинст. 30 апреля он подал в отставку, официально обосновав ее тем, что при расследовании «уотергейтского дела» натолкнулся «на имена друзей и знакомых». В тот же день пришлось распрощаться со своими постами Джону Дину, Роберту Холдеману и Джону Эрлихману. Вечером 30 апреля президент Никсон перед телевизионными камерами охарактеризовал эти увольнения как «одно из самых тяжелых решений», которые ему когда-либо пришлось принимать в жизни. Он похвалил бывших сотрудников и заверил, что сам он об «уотергейтской акции» заранее ничего не знал. 40 процентов граждан США, как установил институт Гэллапа, сочли эти заявления Никсона не заслуживающими доверия.

Усиливались новые подозрения насчет его личной причастности к криминальным действиям. Но он по-прежнему утверждал, что о взломе в Лос-Анджелесе ничего не знал. По распоряжению Президента от 5 мая всем бывшим и настоящим его сотрудникам впредь запрещалось высказываться по поводу «дел, касающихся национальной безопасности». Это значило: ни слова об «уотергейте», ни слова об Эллсберге, а тем более о личных беседах и разговорах с Никсоном в Белом доме.

Тем не менее, разоблачения в «уотергейтском деле» пошли дальше. Джон Дин, вызванный в специальную сенатскую комиссию Эрвина, не стал держать язык за зубами: протокол его показаний насчитывает 245 страниц. «Если Дин лгал, — комментировал журнал «Newsweek», — то ложь его была самой всеобъемлющей, самой детализированной, самой тщательно подготовленной во всей долгой истории лжи».

3 мая 1973 года газеты сообщили, что депутат от республиканцев Уильямс Майлс получил в 1971 году 25 тысяч долларов для своей предвыборной кампании из того же тайного фонда, из которого финансировались участники Уотергейтского скандала. А на следующий день Майлс был уже мертв — фермер из Истона (штат Мериленд) нашел его в своем сарае. Официальное извещение называло как причину смерти огнестрельную рану в грудной клетке. Было ли это убийство или самоубийство, осталось невыясненным.

…Тревога и приведение войск в повышенную боевую готовность в связи с октябрьскими событиями 1973 года на Ближнем Востоке были поняты политическими и журналистскими кругами США как маневр, призванный отвлечь внимание от острой внутриполитической обстановки в стране. Никсону, писал известный публицист Джеймс Рестон, «каждый день нужен кризис, чтобы оградить себя от кризиса внутри страны». Государственный секретарь Киссинджер косвенно подтвердил это на одной пресс-конференции: «Когда высказывается мнение, что Соединенные Штаты объявили боевую готовность своих вооруженных сил, исходя из внутриполитических соображений, это уже симптом того, что именно происходит в нашей стране».

23 октября Никсон заявил, что готов передать магнитофонные записи суду. Однако эксперты сената смогли доказать, что стерты записи продолжительностью звучания 18 минут. В конце концов, импичмент состоялся. ФБР принимало в «уотергейте» доказанное участие: оно поставляло тех, кто осуществлял взлом, а затем помогало скрыть и замять это скандальное дело.

 

СЕРЕДИНА СЕМИДЕСЯТЫХ

ФБР так же как и американское общество начало постепенно выбираться от потрясений предыдущего периода. Две скупых информации из официальной хроники рассказывают о переменах, которыми сопровождалась деятельность Бюро.

Март 1976

Министр юстиции и генеральный прокурор Эдвард X. Леви выпустил руководящие принципы сбора информации ФБР. В апреле 1976 были утверждены руководящие принципы для работы ФБР по обеспечению внутренней безопасности. Эти Руководящие принципы были приняты в ответ на обеспокоенность Конгресса, связанную с выступлениями общественности и церковью.

Октябрь 4, 1976

В ФБР начала действовать служба контроля за соблюдением профессиональной этики. На нее возложена ответственность за расследование обвинений против служащих Бюро.

Кларенсу Келли, новому директору ФБР, в частности, приходилось теперь считаться с тем, что «…все оперативные мероприятия, проводимые в интересах национальной безопасности, должны основательно контролироваться, так как они могут представлять опасность для гражданских прав». Фактически это означало введение постоянного общественного (через различные комиссии Конгресса и Сената) контроля за деятельностью Бюро. Кроме того, принятые десятилетием раньше принципы хранения и рассекречивания информации стали серьезно осуществляться. Очень немногая информация (по устойчивым утверждениям, в нее входят объективные свидетельства о НЛО, собираемые с 1946 года; подробнее — в книге «НЛО и ФБР») выводится из категории подлежащей рассекречиванию. Естественно, не подлежит рассекречиванию и опорная информация службы безопасности — например, списки тайных агентов и агентов влияния, данные о свидетелях, взятых под защиту в рамках Федеральной программы, часть контрразведывательных материалов, особенно по делам, фигуранты которых еще живы. Это никак не означало сокращения объема действий ФБР и как службы внутренней безопасности, и как главного ведомства контрразведки, и уж тем более как федеральной полицейской службы. Это не предполагало и уменьшения числа и масштаба явных и тайных операций, но предполагало более высокую степень обеспечения законности их проведения. Многочисленные утверждения о том, что «Руководящие принципы…» загнали ФБР в «прокрустово ложе американских законов» и как бы вернули его на полвека назад в возможностях осуществления функций обеспечения безопасности, явно преувеличены. В наибольшей мере требовалась именно перестройка деятельности, работа более вдумчивая и основательная — и без политических истерик. Можно определенно утверждать, что переезд Бюро в новую штаб-квартиру ознаменовал и новую эпоху в его деятельности. Конечно, новому зданию было присвоено имя Гувера и предприняты меры по сохранению памяти о нем, вплоть до мемориала. Целый ряд традиций, которые связываются непосредственно с Дж. Э., в частности высокие критерии отбора сотрудников, профессиональная подготовка и повышение квалификации, постоянное внимание к совершенствованию технической вообще и криминалистической в частности баз, успешно продолжался. Но стало гораздо строже соблюдение законности, заметно ограничены были действия, при которых стиралась грань между бдительностью (основой основ обеспечения государственной безопасности) и нарушениями прав граждан. По данным штаб-квартиры ФБР, на долю «уголовных» приходится уже более 40 процентов всех дел. Остальные 60 процентов составляли «политические, а также военные расследования». Но надо заметить, что хотя в 40 процентов «чисто уголовных дел», реально входит немало «политических» дел (например, «дело Дэвис» ФБР считает стопроцентно «уголовным»), — соотношение это, пожалуй, оптимальное. Ведь абсолютное большинство уголовных преступлений, по числу которых США давно уже «впереди планеты всей», попадает под юрисдикцию муниципальной полиции. Число же уголовных преступлений «федерального» статуса невелико (относительно) — их перечень, напоминаю, приведен в самом начале книги. Разумеется, ФБР занималось обычной преступностью. Джи-мены гонялись за грабителями банков, разыскивали похитителей людей, преследовали убийц и банковских мошенников, ловили хакеров и транснациональных аферистов, участвовали в борьбе с наркобизнесом, и даже искали — и находили, — угнанные автомашины. Парочка «живых» примеров будет приведена в разделе «ФБР и Интерпол».

В том, что касается борьбы с организованной уголовной преступностью, преобразования особенно заметны.

В гуверовские времена ФБР проявило несколько вспышек активности. Первая, как мы видели, произошла в тридцатые — «война против гангстеров», в результате которой немалое число «врагов нации» типа Диллинджера, Бонни и Клайда, Красавчика Флойда или Фреда Баркера было уничтожено физически, а очень многие, включая Аль-Капоне и Лаки Лючано, оказались за решеткой.

Второй «прилив» этой борьбы произошел в начале шестидесятых, когда братья Кеннеди инициировали и поддержали мощную кампанию — ее называли даже «крестовым походом» против организованной преступности, — в которой большая роль отводилась и ФБР. Но если посмотреть в целом на события вплоть до 1972 года, то складывается странное, но, может, и закономерное впечатление, что ФБР проявляло к мафиози снисхождение. Прямо-таки в духе «сталинской» юриспруденции с ее тезисом о «классово близких» элементах. Особенно это касается больших «семей», которые контролировали азартные игры, проституцию, отчасти профсоюзы, в свое время бутлегерство, а затем и наркоторговлю. Большинство исследователей уверены, что ФБР предпринимало недостаточные меры в 30-е годы в борьбе против «Коза ностры». По неоднократным утверждениям Гувера, ее якобы вообще не существовало. Но с ней, оказывается, ФБР сотрудничало и при организации охранных мероприятий в портовых городах (прежде всего в Нью-Йорке), и в борьбе со шпионами и диверсантами, и даже в обеспечении благоприятных условий для высадки американских войск в Сицилии. Совершенно отчетливо прослеживается, что сразу после убийства Дж. Ф. Кеннеди работа ФБР против «Коза ностры» резко ослабела. Никакой случайностью или подверженностью политическим влияниям этого нельзя объяснить. Во всяком случае, на уровне региональной и муниципальной полиции эта борьба (проходящая до сих пор с весьма разными результатами) не прекращалась и даже не ослабевала никогда. Другое дело, что в разные периоды в городах и штатах приходили к власти политики и назначались чиновники, которые или вообще лоббировали интересы мафии либо финансово были связаны с нею. Подробно это расписывать нет смысла — множественность связей мафиозных группировок с правоохранительными органами подробно и художественно показана как в американском, так и в современном российском кинематографе и на телевидении. С достаточной долей уверенности можно утверждать, что все это связано главным образом именно с личной позицией Гувера.

Эта позиция Гувера представляется достаточно странной, и за прошедшие десятилетия поломано немало «копий» в попытках так или иначе объяснить ее. Конечно, надо учитывать, что «семьи», основные мафиозные группировки, которые в 1929 году на всеамериканской встрече своих главарей в Атлантик-Сити основали организацию под сицилийским названием «Коза носгра», строились по этническому принципу, были жестко спаяны внутренней круговой порукой и крепко соблюдали принцип «омер-ты», шла ли речь об итальянских, еврейских или ирландских группировках. Получение информации о них сталкивалось с большими трудностями (забавно, кстати, но многие случаи нарушения «омерты», прежде всего дача показаний правоохранительным органам, проистекали от итальянцев, — например, от «дона» Джо Валаччи). Судебное преследование мафиозных деятелей всегда давалось нелегко — деньги, связи и силы мафии порождали совершенно дивные вещи: например, бесследное исчезновение 25 томов показаний Эйба Рилза о деятельности «Корпорации убийц», своеобразного преступного карательного подразделения, возглавляемого Анастазиа, которое служило для приведения в исполнение приговоров мафии. Был еще целый ряд объективных причин, по которым работа против «семей» была (и остается) чрезвычайно сложной. В известной мере давно уже началось и достигло высокого уровня «врастание» мафии в легальный бизнес. По данным Торговой палаты США, уже к середине шестидесятых во владение «Коза ностра» перешло около 5 тысяч крупных и средних фирм. 22 апреля 1969 года журнал «Тайм» сообщал, что прибыли «Коза ностра» примерно равны прибылям девяти крупнейших концернов США — от «Дженерал моторе» до «Крайслера», — вместе взятых. Коммерческое и криминальное тесно переплеталось. И никак нельзя сбрасывать со счетов, что громадные «грязные» деньги, «заработанные» на эксплуатации человеческих пороков, слабостей и болезней, в основном, оседали в стране — и не просто оседали, а инвестировались в экономику, причем зачастую с поразительным чутьем инвестировались самые перспективные отрасли. Крупнейшие «мафиози» давно уже являются владельцами легальных компаний, и платят государству налоги. С людьми этого сорта ни ФБР, ни другие правоохранительные органы в конфликт не вступают — во всяком случае, пока не получены бесспорные доказательства их противозаконной деятельности.

Однако, так или иначе ФБР располагало достаточной информацией о «структурализации» организованной преступности, о создании и начале работы «Коза ностры» во всеамериканском масштабе, и, конечно же, о ее лидерах. Не случайно попытки их преследования, от судебного «пресса» до силовых операций, происходили с самого начала образования «Коза ностры» и привели к тому, что еще до войны немалая часть вожаков оказалась в тюрьмах или за границей. В общем-то ни у кого нет сомнений, что Гувер знал достаточно много и достаточно определенно о мафии — а то, что он постоянно опровергал факт ее существования, говорит об определенном его умысле. Не стоит ограничиваться версией о том, что Гувер не хотел излишне «пугать» американцев информацией о могущественной организации с длин-ными-предлинными руками и решимостью совершать самые жестокие преступления. И без ФБР в Америке было и есть кому пугать — «желтая пресса» никогда не упускала возможностей пошуметь на эту тему; более того, в какой-то степени в распространении «страшных слухов» заинтересована и сама мафия. Не случайно стали известны случаи прямого инвестирования мафией в Италии и «Коза нострой» в США кино- и телефильмов, в которых исподволь проводится принцип: с мафией нельзя бороться, мафии нельзя противостоять, мафия все равно добьется своего кровавого триумфа. Цель проста: насилие реализуется в полной мере именно в атмосфере страха и обреченности. На позицию Гувера, видимо, в некоторой степени оказывал воздействие известный процесс: экономический потенциал в принципе обязательно трансформируется в политическое влияние. В органах полиции и юстиции, в мэриях и парламентах штатов до сих пор сидят уполномоченные «Коза ностра», которые ограждают себя и свою организацию от всех неприятностей. Например, «фракция мафии» в Конгрессе США насчитывает, по данным журналистов, около 25 членов. Действуют старые законы: кто хочет «спрыгнуть с поезда», и кто не желает молчать, должен погибнуть. Маскировка под несчастный случай или самоубийство осуществляется превосходно; есть и новые-старые приемы: например, организация видеозаписи «утех» кого-нибудь из стоящих поперек дороги политиков или чиновников со специально подставленной зависимой профессионалкой.

И в ФБР все об этом прекрасно знают, — служба подслушивания, и другие формы наблюдения, не обошла вниманием и «Коза ностра». Не раз федеральная криминальная служба составляла доклады о преступной деятельности мафии, однако дальше, — когда в работу должна была вступать юстиция, — дело не всегда шло. Например, в 1963 году был составлен доклад об уголовных делах в Лас-Вегасе, но его оригинал, как выяснилось позже, оказался в руках самой «Коза ностра». В другом случае даже не удалось составить доклад: нужные магнитофонные записи были «по халатности стерты при разборке архива». Дотошные исследователи установили сотни фактов прямого попустительства руководства ФБР (то есть фактически Гувера) деятельности оргпреступности. И эти же исследователи установили и бесспорные факты прямой связи Гувера с мафиози.

Мотивы этой связи очевидны. Гувер был как минимум бисексуалом, причем не принимал особых мер предосторожности. Существуют и фотографии, и киносъемки его любовных актов, в частности с Клайдом Толсоном. Существуют они (или по крайней мере существовали) в тайных архивах «донов», которые щедро и старательно предоставляли уважаемому директору бесплатные апартаменты и бунгало в «своих» гостиницах. Существует не один десяток письменных показаний проституток разного класса, от мальчиков по вызову до полусветских жриц, в которых отражены похождения либо точно самого Гувера, либо, пользуясь удачным термином российской прессы, «лица, похожего на». Кроме того, Гувер был азартным игроком (особенно любил тотализатор) — и мафиози, контролирующие скачки, десятки, если не сотни раз, «подстраивали» забеги так, чтобы уважаемый директор оставался в выигрыше. Сведений о том, что он когда-либо платил своими деньгами в случае проигрыша, не имеется. Отмечены еще многочисленные презенты и подношения — и в целом складывается совершенно классическая картина коррупционной связи. Нет, речь не идет о том, что какой-то Маранцано или Розенфельд звонили Гуверу в кабинет и говорили нечто вроде «ну ты попридержи своих федов, а то беспредел получается». Наверняка прямого шантажа тоже не было, никто не рассыпал на директорском столе веер фотографий, способных поломать любую политическую карьеру, и никто не призывал директора посчитать, во сколько на самом деле обошелся и отдых с услугами герлс/бойс, и успехи на поприще четвероногой лотереи. Но этого и не требовалось. Гувер был очень умен и памятлив — и обладал такой властью в ФБР, что мог оказывать решительное влияние на ход и сам факт расследования одним своим двусмысленным, и непременно устным, замечанием. Возможно, «льготный режим» распространялся не на все «семьи», а только на тех, кто сумел приблизиться к Гуверу. Но вся «Коза ностра» есть результат сотрудничества между «семьями», которое предполагает предоставление (на определенных условиях и с соблюдением некоторых ритуалов) взаимных услуг. В том числе и использование коррупционных «достижений» друг друга. Возможно, и очень вероятно также, что Гувер считал «семьи», специализирующиеся на обслуживании человеческих пороков, как бы менее опасными для общества, чем (если брать сугубо уголовную преступность) просто гангстеризм, разбой и так далее. А ведь уровень «прочей» преступности, в том числе и «сектор» ее, попадающий под юрисдикцию ФБР, непрерывно возрастал. В годовом отчете за 1972 год было зафиксировано более 6 миллионов тяжких преступлений — абсолютный рекорд за всю предшествующую историю США; с тех пор он регулярно перекрывается. Убийцы за 1972 год практически истребили целый небольшой город, их жертвами стали более 18 тысяч человек. Иначе говоря, два убийства за каждый час в году. Каждую 13 минуту совершалось изнасилование, а ограбление — каждые 80 секунд! И рост все не унимался. В Чикаго сравнительно недавно произошло за год 864 убийства — вдвое больше, чем в «великие времена» Аль-Капоне. В Альбукерке (штат Нью-Мексико) происходило около 6 тысяч преступлений на 100 тысяч жителей; за ним следовали Майами, Лос-Анджелес и Нью-Йорк. К тому же в данной связи надо принимать во внимание и все более распространяющуюся среди полицейских коррупцию, хотя сведения о ней всплывают только в исключительных случаях. Так, в Нью-Йорке комиссия в течение нескольких лет изучала полицейский аппарат многомиллионного города. Результат произвел шок: из 30 тысяч нью-йоркских копов больше половины оказались замешанными в коррупции и других преступлениях. Стали известны даже акты мародерства, когда полицейские грабили погибших в транспортных происшествиях, а также случаи политических убийств. Другие копы орудовали вместе с торговцами наркотиками, брали крупные взятки, шантажировали и самолично убивали. Только в одном Бруклине — районе Нью-Йорка — на содержании у «Коза ностра» состояло более 100 полицейских.

Но сразу после смерти Гувера и «Уотергейта» ситуация с работой ФБР против организованной преступности стала изменяться, и уже к началу восьмидесятых определенные успехи были налицо. «Запели» несколько серьезных мафиози, брошенных за решетку. Их откровенность позволила нанести ряд ощутимых ударов по «семьям». Результатом стало (что, впрочем, совершенно ожидаемо) не искоренение «Коза ностры», которая уже основательно вросла в структуру американской экономики и общественной жизни, а установление нового, более «приличного» уровня динамического равновесия между традиционной мафией и государством. И с того же времени и все большую опасность, и все большее развитие стали приобретать преступные группировки, ориентированные на другие этнические слои: пуэрториканцы, «латинос», «русские».

Пока что число убитых гангстерами не выше числа жертв дорожно-транспортных происшествий — но, как говорится, еще не вечер, и автомобили, кстати, становятся постепенно все менее опасными.

Одна очень показательная история характеризует как чрезвычайные трудности борьбы с организованной преступностью, которая стремится к максимальной «легализации» своей деятельности, так и настойчивость усилий ФБР. Речь идет о многолетнем процессе преследования человека, который являлся выдающимся в своей среде и, возможно, по своему личному потенциалу достиг бы выдающегося уровня в любой сфере, которой бы посвятил свою жизнь — о Меире Лански.

Он прибыл в США с первой волной массовой эмиграции евреев из Европы. Тогда, с 1880 по 1914 год, в США прибыло, преимущественно из Российской империи, более 2 миллионов еврейских иммигрантов. Имена некоторых остались в числе неизвестных тружеников, на поте и крови которых поднимался гигант экономического развития — США; имена других становятся известными в перечислениях элит науки, искусства, бизнеса — списки эти чрезвычайно велики. Меира Сухомлански (в США он укоротил неблагозвучную для англоязычной среды фамилию до Лански) знают мало, хотя уже с молодости за ним укрепилась не только репутация, но и постоянная словесная характеристика как «финансового гения». Он и не стремился к известности. Более того, немало сил и умения потратил на то, чтобы тщательно конспирироваться, не выходить из тени. Специфика жанра: Лански был одним из главных (если бы захотел — стал бы самым главным) вожаков организованной преступности.

В девять лет (в 1911 году) его привезли родители, выходцы из Гродно, в США. Гражданство он получил в 1928 году. К тому времени благодаря выдающимся личным качествам он уже был вожаком сильной преступной группировки, которая контролировала гемблинг (азартные игры), бутлегерство, рэкет и распространение наркотиков; по устойчивой версии, группировка (или синдикат) Лански не занималась только эксплуатацией проституток и грабежами. Версия сомнительная. С самого начала Лански вкладывал деньги и приходил к руководству (чаще всего тайному) совершенно легальных предприятий и корпораций. Как показал на следствии один из членов группировки, Яша Катценберг, Меир Лански и Багси Сигел (его ближайший помощник и партнер) были руководителями централизованного синдиката рэкета со штабом в Нью-Йорке и отделениями по всей стране. В части легального бизнеса владели фирмами импорта в Нью-Йорке, транспортными компаниями, отелями, промышленными предприятиями, в последующие годы распоряжались и спекулировали недвижимостью, обладали крупными пакетами акций компаний радиоэлектроники и связи. Основной акцент Лански сделал на гемблинг. Ввел его в эту сферу прежний «король» азартных игр Арнольд Ротштейн. Меир сразу же проявил выдающиеся организаторские способности. Вскоре после «схода» со сцены Арнольда, у которого страсть к игре перешла в болезненную манию и выжгла этого красивого и талантливого человека в возрасте 46 лет, Меир достиг совместно с Лучано (тогда еще не Лаки, а Сальваторе) фактической монополизации отрасли. Идея создания «игорной столицы» Лас-Вегас, идея превращения (к сожалению для Меира, «партнеров» и подручных, временного) Кубы в «остров развлечений», идея распространения игорного бизнеса на другие страны (в т.ч. на Англию) — все это исходит от Лански.

В молодости Меир занимался не только эксплуатацией человеческих пороков и слабостей: например, в 1926 году подобранный прямо на нью-йоркской улице продырявленный гангстер Джон Баррет показал, что в него стрелял, а потом выбросил на ходу из машины Меир Лански: ссора возникла из-за дележа добычи от грабежа. Но давать показания перед судом Баррет отказался: ему четко дали понять (с помощью мышьяка), что итальянский принцип «омерты» распространяется и на еврейскую мафию.

Далее Лански стал значительно осторожней. Его друзья и компаньоны, легендарные гангстеры Джо Адонис, Фрэнк Костелло, Лепке-Бухгалтер, Датч Шульц, Лаки Лючано, Багси Сигел прибегали к открытому насилию и не сдерживались в демонстрациях своего могущества и своего богатства. И все они в конечном итоге были либо убиты, либо на многие годы брошены в тюрьмы, либо лишены власти, либо казнены или депортированы. Конец жизни у некоторых (скажем, у Лучано, которого все же удалось выцарапать из тюрьмы и отправить в Италию) был бы еще тяжелее, если бы не помощь Лански.

Меир оставался в тени. Его знали, и о нем знали «все», его имя всплывало чуть ли не в каждом серьезном материале о мафии, но оснований для формальных обвинений не было долгие годы. Лански тщательно прорабатывал свое прикрытие в каждом деле, и не жалел средств на установление «хороших отношений» с правоохранительными органами и политическими партиями. Лански проявлял «американский патриотизм» (и действительно сделал многое для США в годы Второй мировой) — точно так же, как сделал много для своей «исторической родины», Израиля. И все же, несмотря на всю предусмотрительность и мастерское сокрытие следов, несмотря на весьма теплые отношения с рядом представителей политической элиты США, против Меира все активнее стали применяться меры по привлечению его к ответственности. И нельзя не сказать, что организатором кампании, которая фактически продолжалась двадцать лет, стало ФБР. Первые попытки преследования относятся к 1949 году — тогда Лански попал под следствие по подозрению в сокрытии доходов от налогообложения. Но методика, которая позволила в свое время «раздавить» Аль-Капоне и еще нескольких крупных мафиози, не сработала: Меир «просчитал» ходы следствия наперед, и сумел полностью опровергнуть обвинение. Тогда же, в 1949 году, накануне отъезда Меира с женой Тедди в путешествие (в Италию, к другу Лаки Лучано, которого удалось вытащить из каторжной тюрьмы и вывезти из США), в дом к нему ворвались джи-мены: искали наркотики. Ничего не нашли, — но создали у Меира ощущение, что относительно спокойная жизнь закончилась. Джи-мены сопровождали супругов Лански и на пароходе, и в Италии, причем не особо маскировались; периодически устраивали обыски. В следующем, 1950 году Лански впервые в многогрешной жизни угодил на три месяца за решетку — специальная комиссия Кефовера подозревала его во всем, во всех смертных и новоизобретенных грехах, но обвинить смогла только в небольших нарушениях законодательства об азартных играх во Флориде и Нью-Йорке. В 1952 году была предпринята, по инициативе ФБР, попытка лишить Лански американского гражданства. Усилия адвокатов, деньги и связи помогли Меиру избежать депортации. В 1958 году Лански был опять арестован: его очень обоснованно подозревали в организации (или хотя бы «заказе») убийства Альберта Анастазиа, главаря «Корпорации убийц», который попытался организовать «свои» профсоюзы в сфере обслуживания отелей-казино на Кубе. Мафия совершенно точно посчитала это попыткой похода против «своих», а за такие проступки принято карать смертью. Но доказательств не удалось представить никаких, Меир, естественно, не сказал ничего лишнего — и был выпущен под смехотворный для богача залог в тысячу долларов.

Впоследствии чуть ли не по два раза в год инициировалось преследование Меира — в основном все по тем же статьям: за нарушение иммиграционного законодательства и за уклонение от уплаты налогов. В организационном плане это стало для Лански поводом еще более тщательно отладить систему «отмывания» денег, вывоза их на секретные счета, но, тем не менее, психологически «финансовый гений мафии» начинал чувствовать себя все более неуютно. Опека, установленная над ним ФБР, была длительной и очень тщательной. И хотя в официальном годовом тематическом отчете говорилось, что «объект в настоящее время не причастен к какой-либо деятельности, но всю жизнь был занят легальным и нелегальным гемблингом», и что «расследование не смогло вскрыть каких-либо фактов, свидетельствующих о том, что дела, которыми он занимается в настоящее время, могли бы быть квалифицированы как незаконные», атака на него продолжалась. Едва только ему, с его дорогими адвокатами, удавалось отклонить одно обвинение (в основном о неуплате налогов), как против него тут же выдвигалось следующее. Лански фактически все время в шестидесятые годы находился под следствием. Серьезным ударом для него стали события на Кубе, в результате которых целая сеть принадлежавших «семьям» гостиниц и казино, которые, по-видимому, еще не успели, несмотря на свою высокопри-быльность, даже окупить инвестиций Лански и «Коза ностры», оказалась потерянной.

Меир заявлял: «В книгах и статьях меня обвиняли во всех существующих на свете грехах. Такие организации, как комитет Кефовера, и такие люди, как Роберт Кеннеди, когда он был министром юстиции, показывали на меня пальцем. И все же почему, несмотря на всю мощь Соединенных Штатов, стоявших за ними, они никогда не смогли отдать меня под суд и доказательно обвинить в том, что я являюсь «руководителем преступного мира?». Очевидно, что дело не в ангельской чистоте Меира, а в его чрезвычайной изворотливости и предусмотрительности. Власти, в первую очередь ФБР и налоговые службы, в самом деле не смогли найти в пятидесятые-шестидесятые годы достаточно доказательств, чтобы отправить Меира за решетку. Важнейшую роль, как уже отмечалось выше, могло сыграть и «личное» воздействие на Гувера путем аккуратного шантажа, — это могло сработать, поскольку без санкции директора в те годы ведомство ничего не делало. Но вот Клайд Толсон, «любовник» Гувера, и сам Дж. Эдгар умерли — и у Бюро оказались полностью развязаны руки. Очень много было упущено за давностью лет и в связи с систематическим «редактированием» обвинительных материалов в досье. Однако сами эти службы развивались и совершенствовали свою работу — и теперь не собирались прекращать усилий по привлечению Лански к ответственности. По сути, ФБР организовало своеобразный пресс. Точно такой же, по большому счету, как высокоэффективное средство оглашения «наиболее разыскиваемой десятки» — широкое распространение по стране информации о лицах, числящихся в федеральном розыске. И точно так же, как многие из «десятки» являлись с повинной или укрывались далеко-далеко за пределами США, не выдерживая атмосферы подозрительности, Меир Лански тоже не выдержал: выехал в Израиль, для начала, правда, не отказываясь от американского гражданства. Основания надеяться на обретение убежища в Земле Обетованной у него были. И дело не в том только, что тогдашний премьер Израиля, бывшая киевлянка Голда Меир, которая в начале двадцатых жила на Делани-стрит в том же Ист-Сай-де, помнила по детским годам злого юного гангстера Лански, а его неразлучного дружка, обаятельного Бенни Сигела — уж точно. Дело здесь в другом. В том, что Лански действительно очень много прилагал усилий и в антинацистской борьбе, и в становлении государства Израиль. Организационные усилия, личные крупные финансовые пожертвования, кампании по сбору денег и политической поддержке в США, помощь в организации встреч и консультаций израильских политиков и военных с американскими — это были реальные деяния Меира.

Но действия американских властей и джи-менов были сразу же направлены на то, чтобы за океаном Меиру не все было гладко. Министерство юстиции США (а директор ФБР подчиняется министру юстиции) передало министерству внутренних дел Израиля подробный список уголовных деяний Лански, включая и те дела, по которым не было достаточных улик для судебного преследования. Накануне приезда Лански в Израиль с подачи ФБР в газете «Джерузалем пост» была опубликована статья профессора Д. Кресси, который участвовал в расследовании многих дел «финансового гения». Вот цитата из статьи: «Карьера Меира Лански, бедного русского эмигранта, который начал свою деятельность в организованной преступности в качестве мелкого исполнителя, а затем заявлял, что его «дело» превышает по размерам «Юнайтед стил компани», не может быть повторена. Даже сейчас мало найдется бизнесменов, преступных или не преступных, которые обладали бы таким организаторским гением, который позволил ему стать самым преуспевающим в мире взяточником и финансовым воротилой». Сразу же после выезда Лански начался очередной судебный процесс: власти штата Флорида выдвинули против него обвинения в нарушении законности в организации игрового бизнеса; аналогичное обвинение выдвинули и власти Невады. На этом основании заграничный паспорт Лански был аннулирован — а это означало, что Меир должен либо немедленно вернуться в США, отстаивать в суде свою невиновность, и лишь при удачном исходе дела ходатайствовать о восстановлении заграничного паспорта, — либо же найти убежище за пределами США и потерять американское гражданство.

Казалось совершенно естественно, что Меир запросит политического убежища в Израиле и проведет остаток жизни (ему уже было около семидесяти) в этой стране. Однако это оказалось не так просто. Далеко не всех в Израиле прельщала перспектива возвращения этой «преступной звезды», и у этих многих были политическая власть и позиции в прессе. Против Меира сыграла и его «антикастровская позиция» — из многочисленных утечек информации в США (не исключено, что к некоторым приложили руку джи-мены) считалось чуть ли не общеизвестным, что Лански предлагал контракт на миллион долларов за убийство Фиделя Кастро. Израильтяне, которые едва не первыми столкнулись с новым терроризмом, и первыми осознали опасности исламского джихада (сейчас-το его уже сполна нахлебались и сверхдержавы), никак не могли приветствовать фактическую организацию актов терроризма, предпринятую Лански. Кроме того, израильская общественность была в курсе многих слухов и версий об обстоятельствах убийства братьев Кеннеди — а целый пласт этих версий указывал на причастность к этим преступлениям мафии, а следовательно, и ее «короля». Сказалось и умело организованное политическое давление со стороны США. На Капитолийском холме удалось разыграть блестящую политическую комбинацию: увязать пребывание в Израиле М. Лански с поставками американского оружия. Израиль в тот период, после Шестидневной войны, был начисто лишен поставок из Франции, своего главного «оружейника» предыдущего десятилетия. Собственное военное производство в то время (а по некоторым видам вооружений — и до сих пор) не обеспечивало потребности страны, окруженной кольцом врагов. Кроме того, боевая техника, передовая и победоносная в 1967 году, морально и физически устаревала, и требовалось перевооружение. К тому времени поставки «Фантомов», ПТУРСОВ, зенитно-ракетных комплексов и некоторых других видов современного вооружения из США были попросту жизненно необходимы Израилю, поскольку воинственные арабы не прощали ни малейшей слабости, и щедро получали все более совершенное оружие из СССР… В этой обстановке единственное, что смогли сделать власти Тель-Авива — не выслали Меира немедленно из страны, а передали его прошение о предоставлении израильского гражданства в Верховный суд. Но это была только отсрочка. В сентябре 1972 года Верховный суд Израиля отказал Меиру в предоставлении гражданства. Единственной уступкой было предоставление «финансовому гению» специальных проездных документов, которые позволяли ехать в любую страну, которая его примет. Единственной подходящей страной, которая дала согласие принять Лански, оказался Парагвай. Диктатор Парагвая, генерал Стресснер (по происхождению немец) не страдал ни расовыми, ни национальными, ни даже политическими предрассудками; после Второй мировой войны в Парагвае нашли убежище немало нацистских преступников (в том числе врач-садист Иосиф Менге-ле), но в стране укрывались с награбленным и политические, и уголовные преступники — принимали всех, у кого есть деньги. Большие деньги. Их у Лански хватало; перед отъездом он заявил, что «…в Парагвае я смогу оказать последнюю услугу евреям. Я там буду присматривать за Менгеле». Но не вышло.

5 ноября 1972 года Меир Лански в сопровождении бывшего телохранителя Бен-Гуриона Ёськи Шинера вылетел из Тель-Авива в Южную Америку. Журналисты ничего не узнали о времени и маршруте вылета. Но обо всем сразу же узнали в ФБР. Уже в Женеве, где была первая посадка лайнера, на борт поднялись два специальных агента ФБР и трое из швейцарской службы безопасности. В Рио-де-Жанейро Лански заставили пересесть на самолет американской авиакомпании, который летел с четырьмя посадками в Майами. Джи-мены неотступно следовали за ним, не позволяя даже выходить в зал для транзитных пассажиров. Так минули Парагвай, Боливию, Перу и Панаму. В аэропорту Майами его встречали еще три джи-мена и препроводили в тюрьму. Было объявлено журналистам, что Лански ожидает пять лет тюрьмы и штраф за рэкет, и еще один срок — за уклонение от уплаты налогов и нарушение законодательства об азартных играх. Адвокаты добились освобождения Меира под залог в 650 тысяч долларов. Лански лег в больницу (он и в самом деле был уже серьезно болен), что несколько замедлило, но не остановило судебных разбирательств. Его допрашивали в связи с покушениями на Кастро, в связи с убийством мафиози Джона Расселли, тело которого было найдено в бочке близ побережья Майами, в связи с исчезновением проф-босса-мафиози Джимми Хоффы (бывшего «патрона» Джека Руби) — ну и, естественно, в связи с уклонениями от уплаты налогов и нарушениями правил организации гемблинга. Блестящие адвокаты, большие деньги и связи помогли последовательно отвергать все обвинения — но «нападавшая сторона» не собиралась отступаться до самой смерти Лански. Разбирательства и обвинения все продолжались и продолжались…

«Финансовый гений» умер естественной смертью в возрасте 80 лет — но бульдожья хватка ФБР сделала все последние годы и его, и детей Лански, и многих, причастных к нему, в общем-то незавидными. Долгая борьба против Лански была еще и показательной: она дала понять, насколько последовательно и немилосердно будут преследоваться все попытки незаконного обогащения.

Важным фактором повышения эффективности работы Бюро — и параллельно всей американской полиции, — стало ужесточение требований к кадрам, и повышение уровня их подготовки. Теперь уже все без исключения агенты проходили подготовку в Академии ФБР; там, кстати, еще с шестидесятых проводится обучение 20 и более представителей правоохранительных служб изо всех дружественных США стран.

ФБР неуклонно восстанавливало свою эффективность и работоспособность, и практически все беды, которые отмечались на закате «эпохи Гувера», преодолевались. «Волшебная палочка», то есть способность устранить любую социальную проблему, конечно же, у Бюро не появилась; искоренить, свести полностью на нет какие-то социальные проблемы, не удавалось ни одной службе безопасности за всю историю. Не истребили ни политических, ни тем более уголовных преступников даже такие сверхжесткие тоталитарные структуры, как ОШУ— НКВД, гестпапо или китайское ГБ. Но существенно снизить уровень «динамического равновесия» по отношению к любому проявлению деятельности, опасной для государства и для общества, ФБР могло. Дело было за малым, или, наверное, все же за главным: за правильной расстановкой приоритетов. Само ФБР, как впрочем, и любая спецслужба, если только она не захватывает, прямо или косвенно, государственную власть, этого не делает. Делают это политики и руководители государства, а руководители спецслужб в лучшем случае оказываются советчиками, но чаще — просто исполнителями.

Сейчас, по прошествии четверти века, становится заметным, что главные проблемы и главные конфликты (и что естественно, угрожающие не только США, но и всему миру) не только вызревали, но и проявлялись тогда. Столь же очевидно, что с проблемами этими, в частности с терроризмом, наркоманией и электронной преступностью, бороться силами одних только правоохранительных органов можно, но вот победить в этой борьбе — нельзя. Требуются самые серьезные и продуманные перемены во внутренней и, отчасти, внешней политике; перемены настолько серьезные, что на реализацию их уйдут, возможно, десятилетия; перемены настолько серьезные и взаимосвязанные, что ни одна страна в мире пока что не приняла их как руководство к действию. Но, тем не менее, правильная и своевременная ориентировка службы безопасности, в данном случае ФБР, позволила бы уменьшить ущерб и страдания, уже понесенные народом Америки.

Сейчас уже мало у кого есть сомнения в том, что опаснейшей проблемой является терроризм. О его вспышке на переломе шестидесятых-семидесятых уже говорилось выше. К середине семидесятых годов количество и опасность террористических акций, произошедших в США, несколько уменьшилось. Но по-прежнему их было немало, хотя на фоне «обычной» преступности это и не казалось чем-то особым. Среди них были и такие, которые продолжали печальные традиции терроризма по идейно-политическим мотивам. Были и такие, где политика настолько переплеталась с уголовщиной, что с трудом поддавалась расчленению (так было, например, в деле с Патрицией Херст). Были — как всегда, — выходки маньяков. Но происходил и терроризм на религиозной основе. Надо еще раз подчеркнуть, что речь не идет исключительно об исламском терроризме, хотя, как будет показано ниже, он сейчас — едва ли не главная опасность.

Сначала мы расскажем о характерном (и нашумевшем) случае: деле христианских террористов, затем — об истории с Патти Херст.

 

БРАТЬЯ БЕРРИГАН

…Отпетый уголовник Бойд Дуглас, отбывая очередное наказание (за попытку подделки страховых полисов), в 1970 году в тюрьме Льюисберга, сблизился с заключенным — католическим священником Филиппом Берриганом. Тот как раз отсидел к тому времени первые месяцы своего шестилетнего заключения «за поджог», как говорилось в приговоре.

Внешне этот сорокапятилетний мужчина мало походил на священника: атлетическая фигура говорила о более «земной» профессии. Филипп Берриган прошел суровую школу в армии. Молодым человеком он участвовал во Второй мировой войне, дослужился до офицера и получил орден. Окончив духовную семинарию, Берриган приобщился к католическому клиру. В конце 60-х годов он неоднократно имел конфликты с судами. Братья Берриган должны были начать отбывать тюремное наказание с 9 апреля 1970 года, но им удалось скрыться и перейти на нелегальное положение. ФБР устроило охоту на обоих священников. Филиппа через две недели схватили в одной из церквей в Нью-Йорке, но Даниэлю удавалось скрываться больше четырех месяцев. В тюрьме Даниэль Берриган написал пьесу «Девятка из Кейтонсвилла», которая была поставлена нью-йоркскими и зарубежными театрами. Братья Берриган неоднократно объявляли голодные забастовки.

В тюрьме Льюисберг царил суровый режим. Контакты с внешним миром были скудны, разрешалась лишь ограниченная переписка. Поэтому, отправляясь в колледж (в виде эксперимента, на которые охоча американская пенитенциарная система, Бойду разрешили «заочно» учиться и в определенные дни посещать занятия), Дуглас охотно передавал «на волю» письма Филиппа Берригана. Адресатом обычно был его брат Даниэль, иезуитский патер, который в это время отбывал трехлетнее заключение в другой тюрьме. В конце ноября 1970 года выяснилось, что католические священники задумали похитить Генри Киссинджера, советника президента Никсона по вопросам национальной безопасности (позднее ставшего государственным секретарем США). Но и это еще не все! Другим объектом заговорщиков являлась подземная система отопления правительственных зданий в Вашингтоне. С наступлением зимы они намеревались взорвать ее, чтобы парализовать деятельность администрации США. Эти теракты осуществить не удалось — по некоторым сведениям, «идеи» были подсказаны радикальным священникам «подсадными утками», в том числе и Бойдом Дугласом, и не составляли секрета для ФБР. По обвинению в заговоре и терроризме провели процесс. Кроме Филиппа Берригана, привлекались еще два священника — Нэйл Маклауфлин и Джозеф Уиндерот. Обвинен был ученый, уроженец Пакистана Экбал Амад, а также доцент истории искусств монахиня Элизабет Макэлистер, и супруги Мари и Энтони Скоблик. Даниэль Берриган считался второстепенной фигурой. Решающим моментом процесса стало разоблачение Бойда Дугласа как заведомого лжеца, дающего показания за деньги. На суде была названа полученная им сумма — 50 тысяч долларов. Защитником был адвокат Рамсей Кларк, бывший министр юстиции США. В конце апреля 1972 года обвиняемые были оправданы присяжными.

 

ДЕЛО ПАТРИЦИИ ХЕРСТ

…Поздним вечером 4 февраля 1974 года трое террористов ворвались в квартиру в Беркли (штат Калифорния), где проживала Патриция Херст со своим женихом Стивом Уидом. Поначалу ничто не предвещало беды. В дверь позвонила белая девушка и попросила Уида разрешения воспользоваться его телефоном — у нее-де, поломалась машина. Пока Стивен колебался, в дом ворвались двое парней; от удара Уид потерял сознание. По его утверждению, он еще слышал голос девушки: «Надо бы их пришить — они нас видели». Но террористы никого не убили. Они захватили Патти Херст. Соседка видела, как полураздетую Патти, зовущую на помощь, вытащили из дома и затолкали в багажник «шевроле». Брошенную машину обнаружили несколько позже; преступники пересели в другую и скрылись. Все указывало на то, что произошло типичное похищение с целью выкупа. Очень многие знали, что Патриция — дочь Рэндольфа А. Херста, газетного магната и миллионера, внучка Уильяма Рэндольфа Херста, одного из самых влиятельных людей США, «короля желтой прессы». Отец похищенной обратился по всем каналам СМИ к похитителям с просьбой пощадить его дочь, не причинять ей зла и выйти на переговоры. Похищение стало всеамериканской сенсацией; естественно, в соответствии с законом, расследование вело ФБР.

Похитители дали о себе знать на третий день. Радиостудия в Беркли получила письмо, посланное от имени некой «Симбиотической Армии Освобождения» — САО. В машинописном тексте Рэндольфа А. Херста характеризовали как «врага народа», а Патрицию называли — «важным военнопленным», условия содержания которой соответствуют серьезности его статуса. Но содержалось и предупреждение: «Если власти попробуют освободить ее или арестовать кого-нибудь из членов САО, пленница немедленно будет казнена».

Полицейские и джи-мены имели все основания считать, что это — не пустые угрозы. С «симбионистами» уже приходилось сталкиваться. ФБР располагала данными, что это — группировка примерно двух с половиной десятков молодых людей, белых и чернокожих, которые выдвигают громкие левацкие лозунги «уничтожим капиталистическую верхушку с ее системой ценностей», и лозунги эти воплощались в жизнь террористическими действиями. В ноябре 1973 года было совершено Убийство пятидесятилетнего руководителя школы в Окленде; вскоре после убийства на местную радиостанцию пришло письмо, в котором САО брало ответственность за теракт на себя. Письмо было украшено изображением семиглавой кобры — символом САО. Были подозрения о том, что на «боевом счету» САО еще с дюжину убийств, однако все усилия полиции и ФБР выйти на эту «Армию» пока не увенчались успехом: информаторы из уголовной среды ничего не могли сказать.

В начале января 1974 года полицейский патруль близ Окленда задержал автомобиль, которым управляли двое парней, показавшихся подозрительными. Наметанный глаз не подвел: двое молодых людей открыли огонь по полицейским, однако уйти от погони им не удалось. У арестованных Рассела Литтла и Джо Ремиро были обнаружены листовки САО. В тот же день удалось потушить пожар, который вспыхнул неподалеку в пустующем доме. На пожарище было найдено оружие и изрядное количество листовок и прокламаций «симбионистов». Арестованные сознались, что в доме был один из тайных «конспиративных штабов» САО. Собранные при обследовании «штаба» и в ходе допросов улики и свидетельства позволили назвать имя еще одного человека, причастного к «симбионистам» — Нэнси Линг Перри; однако Нэнси ареста избежала, «легла на дно» и о ней не удавалось установить ничего вплоть до похищения Патти Херст. Надо сказать, что если бы ФБР более тщательно отнеслось к анализу улик, найденных на пожарище «штаб-квартиры», то похищения Патти могло бы не состояться вообще. Там, среди прочего, была обнаружена полуобгоревшая записная книжка, в которую кто-то из САО вносил разную информацию о делах и планах организации. Одна из сохранившихся записей гласила буквально: «Патриция Кэмпбелл Херст… дочка Херста… младшего, студентка искусствоведения… в ночь при внимательном… 7 января… оружие… зарегистрировать машину перед 1 февраля…»

Несколько дней прошли в напряженном ожидании. Похитители подали знак о себе 12 февраля. По почте пришла посылка с магнитофонной лентой. ФБРовские магнитофоны воспроизвели скромное требование похитителей: семья Херстов должна была раздать неимущим жителям Калифорнии продукты питания на сумму семьдесят долларов каждому. Общие затраты составили бы четыреста миллионов долларов — заметно больше, чем все состояние Херстов. Правда, была и приятная и долгожданная новость: Патти жива. Голос, несмотря на небезукоризненную запись, принадлежал именно ей. «Мама, папа, — говорила Патриция, — со мной все в порядке. Меня не бьют, не морят голодом, не издеваются». Сказала, что хотя со стороны САО она не «осуждена» за злодеяния своих родных, однако же является «военным трофеем» как член семьи представителей враждебного класса. Затем добавила, что ее положение аналогично положению двух «боевиков» САО, ожидающих расправы за убийства в Окленде, и ясно дала понять, что ее безопасность зависит от их безопасности. «Что произойдет с ними, — продолжал голос Патти с магнитофонной ленты, — то же самое будет со мной. Эти люди слов на ветер не бросают… Они готовы пожертвовать собой ради дела… Я только могу надеяться, что вы поступите как надо…»

В последующие дни Рэндольф Херст-младший несколько раз выступал по телевидению и сказал: «Я всей душой хотел бы это выполнить ради возвращения дочери — но это попросту невозможно»; «Похитители ошибаются, предполагая, что я способен накормить всех калифорнийских бедняков. Никому это не под силу. Но я надеюсь, что в их намерения входит вернуть Патрицию живой…» Тем не менее он постарался организовать немедленную акцию помощи беднякам. На бесплатную раздачу пищи выделялось более двух миллионов долларов; полмиллиона покрывались из его собственных средств. Остальные выделялись из бюджета Фонда им. Херста.

Через несколько дней по почте пришла еще одна посылка с магнитофонной лентой. На этот раз запись была качественней. О похитителях Патти сказала: «Они вовсе не выдвигают невыполнимых требований. Речь не идет о том, чтобы накормить целый штат». Повторила просьбу о том, чтобы против САО для ее освобождения не применяли силовых методов. И попросила, чтобы о ней не говорили и не думали, как о мертвой — это неправильно и вовсе не поможет делу. Мужской голос на пленке сообщил, что он — «главнокомандующий САО»; не так было важно, что «главнокомандующий», который называл себя Цинк, пригрозил совершить экзекуцию над похищенной; важно было то, что появился дополнительный след. Отделение ФБР, занимающееся расследованием убийств в Окленде, пока что не смогло ничего установить. Анонимный джи-мен сказал так: «Удивительное дело — они появились словно бы ниоткуда. Не удалось установить никаких связей. Никто не знает, кто они такие». Это, впрочем, не означало, что полиция и джи-мены сидят сложа руки. Из показаний свидетелей похищения, прежде всего Стивена Уида, информации, собранной при расследовании оклендских убийств, обстоятельств ареста «боевиков» САО и находок на пожарище удалось выдвинуть предположение, что в деле замешан тридцатилетиий негр Доналд де Фриз, который в марте прошлого года сбежал из тюрьмы, где отбывал наказание за разбой. При обыске в домах его матери и бывшей жены были изъяты фотографии — и по ним свидетели опознали одного из четырех участников похищения Патриции. А один из бывших сокамерников де Фриза опознал голос «главнокомандующего» на магнитофонной пленке.

Тем временем начала работать система бесплатной раздачи пищи; Рэндольф Херст заявил, что это знак доброй воли, а не выкуп, но многие восприняли это именно так. Агент ФБР Чарлз Бэйтс сказал определенно: «Попытки найти взаимопонимание с преступниками никогда ни к чему хорошему не приводили. Как правило, одна уступка требует следующих. Может наступить день, когда мы будем вынуждены сказать родителям Патриции: «Она никогда к вам не вернется, если будете поступать таким образом». Однако место, где укрывают похищенную, оставалось неизвестным. Очередная пленка пришла по почте 9 марта. Сначала говорила некая незнакомка и резко критиковала организацию раздачи пищи и качество продуктов (там действительно не все было гладко: в газетах было опубликовано множество раздраженных откликов и комментариев); потом она обрушилась на «фашистскую верхушку» США и на ФБР. Власти и ФБР, заявила она, создали ситуацию, когда возникает необходимость «казни военнопленных». Затем заговорила Патриция, причем не было похоже, что на нее произвела большое впечатление прямая угроза «казни». И теперь девушка не просила родителей о помощи, а резко раскритиковала за отсутствие реальных действий по ее освобождению и потребовала, чтобы они больше не помогали ФБР. «Не думайте, что САО хочет меня убить. Меня хочет убить ФБР. Только ФБР и некоторые люди в правительстве хотят сотворить все для моей погибели». Психиатр из Лос-Анджелеса Фредерик Хакер указал на возможность возникновения психологической связи между преступниками и жертвой и даже «квази-симпатии» между похитителями и жертвой похищения. Рэндольф Херст отверг такое предположение как идиотизм, но оказалось, что он несколько поторопился с выводами. В апреле поступила очередная пленка и цветная фотография Патриции, с автоматом в руках на фоне громадного изображения семиглавой кобры. «Я сделала выбор: останусь и буду сражаться». Весьма уверенным тоном Патти излагала набор левацких лозунгов, обвинений и призывов и требовала, чтобы ее отец, мошенник-капиталист, впредь не заботился о ней больше, чем о тысячах обездоленных. Обращалась она и к жениху: «Стивен, на войне нельзя оставаться нейтральным. Кое-кто будет говорить, что я сама устроила собственное похищение. Мы с тобою оба знаем, что произошло на самом деле в тот вечер. Но никто не знает, что произошло после этого. Я изменилась и повзрослела. Я осознала невозможность возвращения к прежней жизни… Моя любовь теперь распространяется на всех людей…» Патти сообщила также, что приняла новое имя, Таня — в память о молодой аргентинке, которая сражалась в Боливии бок о бок с Че Геварой и погибла вместе с ним. Психологический анализ и факты, собранные в последующий период, показали, что высказывание Патти о «распространении ее любви на всех» несколько расходятся с истиной: любовь ее была отдана в основном одному из радикалов, что, впрочем, не исключало сексуальных отношений едва ли не со всеми членами группировки. Пленка, в отличие от предыдущих, была датирована; многие предположили, что это — предсмертное послание, дата означает казнь ненужного и опасного свидетеля, Патриции. Но вскоре пришла еще одна магнитофонная запись. «Главнокомандующий» де Фриз сообщил, что Патриция отказалась возвращаться домой. С учетом этого дальнейшие переговоры об освобождении считаются излишними. Он сказал также, что «суд САО» вынес смертные приговоры трем бывшим участникам организации, которые стали информаторами ФБР. Все это стало достоянием прессы и принесло «симбионистам», а также левакам вообще, ненужную и незаслуженную рекламу. Например, на плакате в Беркли (такими плакатами запестрели многие американские города) — увеличенным фото Патти с автоматом на фоне семиглавой кобры, — кто-то написал: «Я люблю тебя, Таня!».

15 апреля 1974 года группа вооруженных бандитов (среди них — четверо женщин) ворвалась в сан-францисский филиал банка Хайберна. Двоих ранили, остальных охранников разоружили и уложили на пол вместе с клиентами. Распоряжался налетом (складывалось впечатление, что он тщательно отрепетирован) Доналд Де Фриз; он кричал: «Это налет! Мы из САО!» Кто-то из налетчиков добавил: «А это Таня Херст». Директор банка, Джеймс Смит, чей офис располагался непосредственно над операционным залом и оборудован небольшим окошком, рассказал, что среди налетчиков уверенно опознал Патти Херст; она держала под прицелом заложников. Но и саму Патти держали под прицелом: еще одна налетчица внимательно следила за каждым движением Патти и «казалось, готова пустить в ход оружие при малейшем проявлении колебания». Забрав около 11 тысяч долларов, налетчики скрылись. Лица их не были скрыты масками, камеры слежения они не разбивали, — словно совсем не избегали опознания. Похоже, что они хотели показать полную причастность Патриции к организации. В ФБР идентифицировали налетчиков — кроме Де Фриза и Патти, в нем принимали участие некие Холл, Перри и Солтысик. Из анализа видеозаписи был сделан вывод, что Патти все время находилась на прицеле то у одного, то у другого налетчика, что давало основание предположить, что девушка участвовала в налете не по своей воле. Как вероятность действий под принуждением это нашло выражение и в заявлении Генерального прокурора Уильяма Саксби.

Налет на банк в Сан-Франциско дал в руки джи-менов дополнительные улики. Все участники налета были идентифицированы — но за всеми ними, к удивлению следователей, вовсе не тянулся криминальный след. Патриция Солтысик (псевдоним Мизмун), двадцатичетырехлетняя дочь фармацевта из Калифорнии, в свое время получила стипендию в университете в Беркли. Там у нее установилась лесбийская связь с Камиллой Холл, в прошлом — членом САО. Бросила учебу и связалась с Доналдом де Фризом после его бегства из тюрьмы. Тогда же прервала все связи со своей семьей, попросила даже уничтожить все свои фотографии и забыть о своем существовании. Считалась «главным» теоретиком современной САО. Камилле Холл было двадцать девять; она была дочерью лютеранского пастора из Миннесоты. Те, кто ее знал, никак не могли представить, что милая, застенчивая девушка с поэтическими и художественными наклонностями, стала членом террористической группировки. Один из преподавателей гуманитарного университета в Миннесоте, где она училась, говорил об «апостольской доброте» Камиллы, о ее отзывчивости к чужой боли. В Беркли, где она продолжала обучение, возник роман с Патрицией Солтысик; все указывало на то, что инициатором была именно Камилла. Нэнси Линг Перри — двадцатишестилетняя дочь известного калифорнийского бизнесмена. В университете в Беркли считалась одной из лучших студенток; после того, как вышла замуж за темнокожего джазового пианиста, изменилась до неузнаваемости. В среде богемы увлеклась наркотиками; весной 1973 года порвала и с наркотиками, и с богемой и ударилась в общественную деятельность — была в числе тех, кто выступал за реформу тюремной системы. Ее неоднократно видели в обществе Рассела Литтла, впоследствии арестованного в Окленде. Было также установлено, что во втором автомобиле, который «прикрывал» налетчиков, находились Уильям Вульф, 22 лет, сын врача из Пенсильвании, Уильям Харрис, недавний выпускник Университета Индианы со своей женой Эмили и некая Анджела Этвуд, приятельница жены. Странная компания. И ФБР считало, что этими персонажами практически и исчерпывается реальный «личный состав» САО. Все указывало на то, что это — по преимуществу женская организация; кроме де Фриза, все участники были выходцами из состоятельных семей, хорошо учились в престижных университетах, считались в числе лучших студентов. Только двое были ранее замечены в анархистских или левацких симпатиях. И получалось, что все эти люди избрали «верховным главнокомандующим» самого ограниченного из них — и подчинялись ему, полуграмотному уголовнику де Фризу. Это, как, впрочем, увлечение лозунгами маоизма, нигилизма и анархизма — а на них была основана «идеология» городских партизан, как величали себя члены САО, казалось чрезмерно экстравагантным даже для падкой на экстравагантность и небезразличной к саморекламе «золотой молодежи».

Идентификация членов САО позволяла надеяться, что ФБР сумеет быстро покончить с бандой. Но это оказалось совсем не так просто. «Личный состав» САО был крайне невелик — и это не позволяло агентам не только «проникнуть» в группировку, но и собрать достаточную информацию о ее контактах. Их надо было найти; агенты, переодетые почтальонами, разносчиками товаров, ремонтниками, по 14—15 часов ежедневно обходили целые кварталы, надеясь опознать кого-то из САО. В целом в поисках было задействовано около ста джи-менов. Еще раз весьма тщательно исследовались все немногочисленные материальные свидетельства — письма, посылки, пленки, даже бутылка, которой в свое время ударили Стива Уида во время похищения Патти. Чарльз Бэйтс, агент ФБР, говорил: «Уже не вопрос — кто. Вопрос — когда возьмем?». Тем временем в прессе нарастала волна критики деятельности ФБР: оно-де не предпринимает достаточных мер борьбы с терроризмом, не выполняет своих прямых обязанностей и так далее. Отсутствие реальных подвижек в расследовании признал на своей первой пресс-конференции директор ФБР Кларенс Келли, и посетовал на трудности в выявлении маленькой организации, у большинства из «солдатесс» которой наверняка есть хорошие подружки, которые помогают укрываться от правоохранителей. Вне текста оставались истинные действия и намерения ФБР, которое старалось действовать осторожно, чтобы не подвергать излишнему риску Патрицию: похитители не должны были ничего знать о сотрудничестве Херстов с джи-менами.

Старательно избегая разглашения информации в прессе, ФБР все ближе продвигалось к укрытиям САО. Газеты на все лады ругали ФБР — и тем самым успокаивали террористов, — но на самом деле расследование продолжалось. Удалось установить, что второй автомобиль, задействованный в налете якобы был «угнан» у Джанет Вейс, которая поддерживала контакты с калифорнийскими леваками и была непосредственно знакома с Патрицией Солтысик и Камиллой Холл. Удалось найти помещение, в котором банда спряталась сразу же после налета; там были обнаружены материалы и реактивы, служащие для изготовления самодельных взрывных устройств и повязка со следами крови; кровь принадлежала Патти Херст.

«Главнокомандующий» САО понимал необходимость постоянной смены укрытий. Очередную квартиру поручили найти супругам Харрис (они считались наименее «засвеченными» из членов САО). Попутно они должны были купить кое-что из одежды; здесь произошел странный «прокол». Билл Харрис в магазине спортивной одежды в одном из районов Лос-Анджелеса не стал покупать, а попытался украсть полдюжины носков. Продавец попытался его задержать; Билл вырвался и вместе с Эмили выскочил на улицу. Охранник и продавец — за ними; и тут из красноголубого «фольксвагена-комби», припаркованного неподалеку, прогремела автоматная очередь. Стреляла, по мнению очевидцев, Патти Херст. Никто не был ранен, но недолгого замешательства хватило, чтобы Харрисы вскочили в машину, и «фольксваген» скрылся. Затем «симбионисгы» бросили «фольксваген» (он оказался зарегистрированным на Харриса, и в карточке указывался адрес временного жилья; нечестивой троицы там не оказалось, но все же это означало дальнейшее продвижение в поисках). Означало это и определенное смещение акцентов. Если Патти Херст сидела в машине одна и с автоматом, могла в любой момент уйти от «похитителей», но не сделала этого, — значит, она уже никак не жертва похищения, а добровольная соучастница. Примерно в этом духе высказался заместитель руководителя отделения ФБР в Лос-Анджелесе Уильям Салливан.

Тем временем в Лос-Анджелес из Сан-Франциско прибыл «главнокомандующий САО» Де Фриз с прочими приближенными. Они сняли у некой Минни Льюис домик в районе, населенном преимущественно неграми. В пятницу 17 мая в гости к дочери, Минни Льюис, зашла ее мать и увидела гостей; одна из девиц щеголяла в поясе с кобурой и патронами. Пожилая леди, возвратясь домой, позвонила в полицию и сообщила, что испугана тем, что дочь приютила в доме пятерых незнакомцев (четыре женщины и негр), у которых есть оружие. Это сообщение стало сигналом тревоги. Более сотни хорошо вооруженных полицейских и агентов ФБР оцепили весь квартал. Через мегафон «гостям» приказали выйти с поднятыми руками. Когда ответа не последовало, в окна полетели гранаты со слезоточивым газом. Началась первая и последняя битва САО. Из дома загремели выстрелы: открыли огонь и осаждавшие. Перестрелка продолжалась более часа, затем были применены зажигательные бомбы. В «твердыне САО» вспыхнуло пламя, раздалось несколько взрывов — в огне рвались боеприпасы — и наконец все стихло. В доме было найдено шесть обугленных тел. Патти среди погибших не оказалось. Джи-мены и полиция уничтожили «гвардию» САО — Доналда де Фриза, Патрицию Солты-сик, Нэнси Линг Перри, Уильяма Вульфа, Анджелу Этвуд и Камиллу Холл. Уничтожили — и получили достаточно обвинений в злоупотреблении силовыми действиями, организации «всеамериканского побоища» и тому подобном.

Пресс-служба ФБР заявила, что теперь, когда вожаки террористов мертвы, есть основания полагать, что остальные члены САО не станут жертвовать собой в бессмысленной борьбе и сдадутся властям. Супруги Харрисы и Патти Херст были о&ьяв-лены во всеамериканский розыск. Плакаты об их розыске появились во всех населенных пунктах США. ФБР тщательно анализировало каждое сообщение о подозрительных и разыскиваемых. Как часто бывает в таких случаях, сообщений было достаточно много — Патти видели то в одном, то в другом районе Калифорнии, то в обществе нескольких негров, то якобы Харрисов, то одну, — но все это были ложные следы. Патти — точнее ее голос, — объявился 5 июня. Снова присланная по почте магнитофонная пленка и на ней уже привычные высокопарные фразы и левацкие лозунги. «Я погибла в огне на 51-й улице — но восстала из пепла, продолжаю борьбу и не боюсь смерти». Некоторые фразы из магнитофонного послания позволили специалистам уже тогда предположить, что психологическая перемена, произошедшая с ней, связана с тем, что Патриция влюбилась в одного из своих похитителей, Уилли Вульфа по прозвищу «Кью».

Патти и Харрисы избежали сетей полиции и ФБР; их поимка произошла только несколькими месяцами спустя. Это нельзя ставить в прямую вину ФБР: для джи-менов с самого начала история Патги-Тани и САО не была ординарной. В некоторые периоды времени в поисках и операциях были задействованы свыше трех тысяч джи-менов. Некоторые из них не прекращали усилий и тогда, когда дело постепенно ушло со страниц газет — так, например, Чарльз Бейтс. Он (уже в начале 1975 года) получил и правильно оценил информацию о некоем лагере в горах Колорадо, в котором укрываются подозрительные люди. Когда-то в тех местах бывала Патриция Солтысик; можно было предположить, что лагерь и подозрительные люди в нем как-то связаны с САО. Подтверждало это и показание недавно арестованного Роберта Моуди: грабитель некогда сидел в тюрьме с де Фризом, а потом какое-то время находился в горном лагере в Колорадо. Коммуну в Колорадо взяли под тщательное наблюдение — но выяснилось, что она опустела. Там было зафиксировано пребывание нескольких молодых женщин и темнокожих парней, но указаний на то, что Патти жила в лагере, не нашлось. Только некоторые улики (обрывки писем, обугленные странички из записных книжек) давали новый след — на штат Пенсильвания, на тихую местность под названием Южный Канаан. И вот там, в домике, принадлежащем некоему Джеку Скотту, в горах Поконо, были обнаружены отпечатки пальцев Патриции Херст, обоих Харрисов и террористки Венди Йошимура, которая уже второй год числилась в розыске как участница организации взрыва.

Владелец дома, Джек Скотт, отказался дать показания, куда ушли его опасные гости; но джи-мены начали проводить тщательную отработку его окружения, родственников и друзей. Среди них действительно оказался если не активист, то участник САО, Джей Винер; он помог временно укрыться террористам. Но где они сейчас — не сказал. Только и произнес фразы, которые растиражированы газетами: «Таня, Теко, Иоланта — мои сестры и братья в удачах и несчастьях, и надеюсь, что они находятся в безопасности и проявляют осторожность. Друг мой Джеки и самая дорогая сестра Мики — знайте, я с вами». ФБР продолжало тщательное расследование. Одним из контактеров (а возможно, и близким приятелем) Венди Йошимура, чьи отпечатки были найдены в домике в горах, был Уильям Бренд; по отбытию наказания за участие в покушении он перебрался в Калифорнию и там сошелся с Кэтлин Солиа — а эта фамилия уже мелькала среди прочих, причастных к САО. Еще больше существовало указаний на связь ее брата, Стивена, с леваками. А Стивен, как выяснили джи-мены, совсем недавно нанимал квартиру в Сан-Франциско, на Морзе стрит, 625, для каких-то двух молодых женщин. На допросе семейства Солиа было названо еще несколько адресов квартир, которые Стивен нанимал по просьбе друзей и знакомых; особенно заинтересовал джи-менов дом на Пречита-стрит, где недавно поселилась молодая пара. Действовать следовало быстро. За домом на Пречита-стрит было установлено круглосуточное наблюдение. Мужчина в доме по приметам походил на Харриса, но полной уверенности в этом не было. Надо было рассмотреть его повнимательнее, и желательно взять отпечатки пальцев. Это выполнил один из джи-менов: под видом праздного хипака увязался за мужчиной в прачечную, куда тот отнес белье, внимательно рассмотрел человека, и заполучил отпечаток пальцев на кусочке мыла. Сомнений не осталось: это был Уильям Харрис. Через несколько часов они с Эми были арестованы на улице; Уильям не сопротивлялся, а Эми сначала попыталась бежать, а потом, пойманная, расцарапала физиономию полицейскому. На Морзе-стрит отправились всего два джи-мена — Томас Падден и Тимоти Кейси. Арест прошел без осложнений, хотя, услышав крик Венди Йошимура «Легавые!», Патти попыталась бежать. Но больше сопротивления не было. Арестованным разрешили собрать необходимые мелочи; Патти сменила белье (в момент ареста у нее случился приступ медвежьей болезни). Агент Кейси спросил: «Разве ты не удовлетворена, что все наконец-то закончилось?» Патриция не ответила ничего.

В обоих домах было найдено оружие, а у Венди и Патти — еще и наркотики.

Специальный агент Чарльз Бейтс, по сути главный организатор успешного дела, вскоре после ареста Патриции и остальных членов САО сказал так: «Никто в нас не верил, но мы это сделали». Директор ФБР Кларенс Келли отметил: «Мы всегда стараемся получать информацию непосредственно из самой группировки. Сейчас нам это не удалось. Группа оказалась слишком революционно спаянной. Факт существования таких групп вызывает беспокойство…»

Кларенс Келли беспокоился не напрасно. И дело не только в том, что аресты в Сан-Франциско не поставили точку в истории левацкого подполья. Келли верно оценивал ситуацию последующих десятилетий, когда пришлось и США столкнуться с проблемами терроризма — в том числе и под «революционными», но чаще под религиозными лозунгами.

Все время следствия и судебного процесса шли оживленные дискуссии о психологических основах САО и «перерождении» Патриции. Основная версия семейства Херстов — их дочь стала жертвой «промывания мозгов» и по-настоящему не может отвечать за свои поступки. Вполне ожидаемая версия. Процесс продолжался и изобиловал драматическими перипетиями; 27 января 1976 года Патриция Херст была признана виновной в нескольких тяжких преступлениях. Через некоторое время был объявлен приговор — двадцать пять лет лишения свободы. Затем прошла сложная юридическая процедура апелляций, пересмотров дела в связи с процессом Харрисов, и в конце концов федеральный судья Уильям Оррик огласил окончательный приговор: семь лет тюрьмы. Отбывала Патриция срок сначала в Плезантоне, затем в женской тюрьме в Сан-Диего. Не полный срок: стараниями семейства Херстов Патти то отпускали под залог, то направляли на долгое обследование в психиатрическую клинику… Экс-жених Стив У ид сказал так: «Полагаю, что в тюрьме она просидит недолго. Через пару лет будет на свободе. Возможно, сменит имя или уедет за границу, или еще что-то в этом роде». Так и вышло. Но это уже — не о ФБР.

 

КОНТРРАЗВЕДКА И «ДРУЖЕСТВЕННЫЙ ШПИОНАЖ»

Ни американское законодательство, ни основные служебные инструкции не проводят существенного различия между шпионажем в пользу союзников, скажем стран НАТО, или стран третьего мира, или противников. Но значительная разница в подходах существует. «Дружественные шпионы», например английские, если оказываются выявленными в ходе операций по обеспечению режима секретности, практически никогда не становятся ни объектами гласности, ни судебного преследования. Обычно происходит некоторый обмен колкостями между контрразведкой (ФБР или соответствующим отделом ЦРУ) и МИ-6, проколовшегося агента без шума отправляют восвояси, а бдительных контрразведчиков поощряют. С «недружественными», естественно, поступают совсем иначе — вплоть до тяжкого наказания. Разница не только в результатах: принципиально отличаются и методики работы. «Дружественных» шпионов выявляют по факту, по их оплошностям, по их контактерам, которые по тем или иным причинам оказываются под подозрением. «Вражеских» же шпионов, как правило, стараются выявить заранее, порой годами держат под наблюдением и при первой же возможности доказательства их агентурной деятельности задерживают. Что касается израильских шпионов, то здесь обстоятельства оказываются не столь однозначными. Формально США и Израиль — не союзники; тайное соглашение о стратегическом партнерстве в области разведки и национальной безопасности декларирует исключение шпионажа друг против друга, но декларировать и действительно исключить — вещи очень разные. Например, министр обороны Израиля Ицхак Рабин заявил, что в конце 1970-х и начале 1980-х годов в стране было выявлено 5 американских шпионов в чувствительных областях промышленности, в частности в ядерной сфере. Один из них был занят сбором информации в принадлежавшей государству компании «Рафаэль» в районе Хайфы. Другим был американский ученый, работавший по программе научного обмена на ядерном исследовательском реакторе в Нахал Со-рек. Выявленные шпионы были выдворены из страны. Вполне логично предположить, что в США, стране, которая в сорок раз больше и располагает огромными массивами военно-технологической, научной и практически-политической информации, действует на один-два порядка больше шпионов (не считая «агентов влияния»), чем у американцев в Израиле. И все же жесткого контрразведывательного режима, позволяющего выявить агентов на ранней стадии, чуть ли не предвербовочных контактов, в отношении израильтян не производится. Это в общем-то неизбежно приводит к серьезным утечкам информации, как например в случае с Поллардом.

Джонатан Поллард родился 7 августа 1954 года в еврейской семье, проживавшей в Галвестоуне, штат Техас, но большую часть своего детства провел в городе Саус Бенд в штате Индиана. В престижном Стэнфордском университете, одном из лучших американских учебных заведений, где он обучался, преподаватели отмечали его чересчур богатое воображение. Например, он рассказывал, что якобы убил араба в тот непродолжительный период, когда был в Палестине и служил в охране кибуца. У соучеников даже сложилось мнение, что учеба Полларда в университете оплачивалась «Моссадом». Израильская сторона это не подтверждает и не опровергает. В 1976 году, получив степень бакалавра в Стэнфорде, Поллард поступил во Флетче-ровскую школу права и дипломатии Университета Тафта. Осенью 1979 года ВМС США приняли его на работу в разведку в качестве аналитика. Он работал в Вашингтоне в Оперативном центре наблюдения и разведки, Вспомогательном центре разведки ВМС и Военно-морской службе расследований. Затем он попал в новый Антитеррористический оперативный центр ВМС в Сьютленде, штат Мэриленд, созданный в июне 1984 года как реакция на взрыв исламскими террористами-самоубийца-ми американской казармы морских пехотинцев в Бейруте, когда погибли 241 человек. Серьезная работа по обобщению всех имеющихся фактов, наводок и слухов в сложнейшей сфере борьбы с международным терроризмом требует постоянного доступа к широкому кругу источников и сообщений. Вряд ли есть какая-то другая сфера в области обороны, столь же комплексная и междисциплинарная. Поллард получил выход на большинство банков данных в рамках федеральной разведывательной системы; «курьерский пропуск» позволял ему посещать особо режимные объекты и брать с собой документы для анализа. Когда Поллард прочел «межведомственный мобилизационный план», просчитывающий реакцию США на случай израильского вторжения в Ливан, то решил работать на Израиль. «Я был просто до смерти напуган тем, что собирался сделать Уайнбергер, — говорил Поллард. — Я понял, что он установил неофициальное эмбарго на разведку».

Навстречу его желанию «работать на Израиль» (есть сведения, что он «проговаривался» в кругу приятелей-евреев) пошли довольно скоро. В мае 1984 года нью-йоркский бизнесмен Стивен Штерн познакомил Полларда с полковником израильских ВВС Авьемом Селлой, тем самым Селлой, который принимал участие в рейде на иракский ядерный реактор. В первом же разговоре Поллард заявил полковнику, что у него есть доказательства того, что США не делятся с Израилем необходимой разведывательной информацией, и ему, Полларду, это не нравится. Очень скоро об этом знали в Тель-Авиве. Руководитель одного из разведывательных ведомств Израиля, службы «Лакам», полковник Рафи Эйтан, удачливый профессионал, был заинтригован и одновременно обеспокоен. Это могла быть «подстава» американцев, имеющая своей целью заманить израильтян в ловушку. Профессионалы с опытом Эйтана всегда проявляют осторожность в отношении тех, кто демонстрирует слишком явный энтузиазм. Кроме того, Эйтан хорошо знал, что использование евреев в качестве агентов в их собственных странах, как это показали события 50-х годов в Ираке и Египте, связано с повышенным риском — возможными вспышками антисемитизма и международными осложнениями… Вместе с тем Эйтан понимал, что агент может быть очень ценным. Несмотря на существование официальных соглашений, израильская разведка всегда исходила из того, что американцы не делились с ней всеми секретами. Можно заполнить эти пробелы. Внедрив своего агента, израильтяне смогут узнать, чего им не дают… Сопротивляться искушению возможности получить ту информацию, которую мог дать Поллард, было просто невозможно. Эйтан решил действовать. В некоторых израильских источниках указывают, что это было сделано без ведома «Моссад», основного центра внешней разведки Израиля в те годы. На самом деле есть основания полагать, что все последующее произошло с ведома «Моссада». Верхушка спецслужбы приняла тайное решение «повалить» и Рафи Эйтана, и «Лакам» в целом. Но «Моссад», связанный секретным соглашением 1951 года с ЦРУ, избегал прямо шпионить против американского раз-ведсообщества. Обе разведки поддерживали между собой повседневные контакты, в том числе по компьютерным каналам связи; дважды в год проходили официальные рабочие встречи, исследовались возможности проведения совместных операций. Тайный шпионаж двух разведок друг за другом официально считался недопустимым, неофициально же — происходил, но крайне осторожно. Главным приоритетом считалось сокрытие истинных хозяев операции. Теоретически, если американцы находят перспективного кандидата для вербовки в израильском разведсообществе, идеальный вариант заключался в вербовке «под чужим флагом», то есть агент будет верить, что он работает, например, на Швейцарию или Западную Германию, или еще на кого-то, кто платит деньги за его информацию. Если агент соглашается работать только на США, то с ним не должна контактировать резидентура ЦРУ в Тель-Авиве. Не должно быть никаких бесспорных следов американской причастности. Но почему не использовать возможности других спецслужб? Соответственно, когда перед Израилем открываются возможности для шпионажа в США, «Моссад» может «уступить» это, например, «Лакаму». Пока агент будет работать успешно, его информация будет приносить пользу для страны, через какое ведомство не шли бы сообщения. А вот в случае провала виноватым окажется какое-то сомнительное агентство, не входящее в состав разведывательного сообщества, которое, в общем-то, ничего такого не подписывало и не обещало…

Эйтан поручил Селле дать понять Полларду, что Израиль готов к сотрудничеству и летом 1984 года офицер, который в это время заканчивал курс обучения в Нью-Йорке, несколько раз летал в Вашингтон для встреч с Поллардом и получения документов. Селле помогали дипломатические сотрудники посольств и консульств Израиля, которые работали на «Лакам». Первые полученные документы касались военных проектов арабов. Их срочно отправили в Тель-Авив дипломатической почтой, и они превзошли все ожидания Эйтана. Там были интригующие детали — не полная информация, но важные фрагменты, заполняющие пробелы в той картине, которую имел Израиль, — о создании в Сирии химического оружия и возрождении иракской ядерной программы. Там же была информация о некоторых новейших системах оружия, полученных арабскими соседями Израиля. Были также получены списки и описания вооружений, имеющихся в Египте, Иордании и Саудовской Аравии. А в октябре 1984 года Поллард получил еще более высокий уровень допуска к секретам. Ему стал доступен практически любой документ американского разведсо-общества. Он даже мог получать снимки со спутников-шпио-нов. Опасаясь утечки сведений о методах и технических возможностях американской космической разведки, американцы обычно отклоняли израильские запросы о предоставлении спутниковых фотографий, или же рассматривали эти запросы так долго, что вопрос утрачивал актуальность. США также отложили на неопределенное время рассмотрение просьбы Израиля о предоставлении наземной приемной станции, позволяющей принимать и расшифровывать сигналы с американских спутников. В конце концов, Израиль пошел на большие затраты, осуществив в 90-х годах собственный космический прорыв, — запуск спутников, в том числе и разведывательных. Конечно, при Рональде Рейгане отношения между США и Израилем получили заметное развитие. Израиль имел все основания полагать, что он теперь пользуется большей степенью защиты со стороны Вашингтона, чем его западные союзники, например Великобритания. В 1983 году Белый дом подписал меморандум о стратегическом сотрудничестве с Израилем. Наступил «золотой век» необъявленного, но очень энергичного американо-израильского военного сотрудничества. Начались регулярные визиты в порт Хайфа кораблей американского Шестого флота. В Израиле стали размещаться склады американского вооружения и медикаментов, участились совместные маневры. Невидимая сторона сотрудничества включала активизацию взаимодействия разведок, особенно борьбу с терроризмом, в которой США практически зависели от Израиля и его информации об арабских террористических группах. Администрация Рейгана при поддержке конгресса предоставляла Израилю помощь в размере трех миллиардов долларов в год. Вместе с тем разведывательные сообщества обеих стран проявляли взаимную подозрительность. ФБР было особенно обеспокоено масштабами израильской деятельности в США, полагая, что большая часть этой активности была так или иначе связана со шпионажем, и стремилось выявлять факты нарушения Израилем американского законодательства в процессе постоянной погони за американской технологией…

В ноябре 1984 года Поллард и его невеста Энн Хендерсон за счет «Лакама» вылетели в Париж. Там снова появился Авьем Селла, который угощал их в шикарных ресторанах — и походя заодно представил Йосси Ягура, нового связника-куратора, консула по науке в израильском консульстве в Нью-Йорке. В этом качестве Ягур в США регулярно посещал научные конференции, устанавливал контакты с американскими учеными, представителями оборонных и других отраслей промышленности, и по их результатам отправлял в «Лакам» пухлые пачки вырезок из различных специализированных газет и журналов.

В качестве еще одного сюрприза Джонатану Полларду устроили встречу с самим Рафи Эйтаном. Затем было произведено материальное «обручение» Полларда с Израилем — от имени мифического «дядюшки Джо» из Вашингтона Джонатану было подарено кольцо с крупными сапфирами и бриллиантами, стоимостью около семи тысяч долларов. В дополнение к кольцу Поллард получил 10 тыс. долларов наличными, а Эйтан сказал ему, что в Швейцарии на его имя открыт счет; оплата была установлена в размере полторы тысячи долларов в месяц…

Вскоре Джонтатан и Энн поженились, и за счет «Лакам» провели медовый месяц в Венеции. Во время этого отпуска они совершили краткосрочную поездку в Тель-Авив для новой встречи с Эйтаном. В Тель-Авиве Полларду показали израильский паспорт с его фотографией на имя Дэнни Когена. Сразу же по возвращении из Европы Поллард принес целый чемодан секретных документов, включая спутниковые фотографии, в загородный дом в Мэриленде, где его встретил Ягур. Они договорились о сигналах в случае необходимости отмены или переноса очередной встречи. «Лакам» также снял специальную конспиративную квартиру, оборудованную копировальной техникой. Квартира-лаборатория была куплена на имя Гарольда Катца, американского еврея, занимавшегося в Израиле адвокатской практикой. В квартире было установлено так много высокоскоростной копировальной техники, что пришлось установить специальную систему подавления электромагнитных помех, которые могли быть замечены на экранах телевизоров соседей. Заведовала явкой Ирит Эрб, сотрудница израильского посольства, секретарь вашингтонского представителя «Лакама». Каждые две недели Поллард приносил в квартиру Ирит Эрб огромные кипы документов. Сначала он сам отбирал их, но потом Ягур стал заказывать — как из меню — конкретные бумаги из каталога документов, составленных разведывательным управлением министерства обороны США.

Как этот секретный каталог мог попасть в руки иностранцев? Теоретически Израиль мог получить его через агента или какого-то другого источника в стране НАТО, куда он попал из Соединенных Штатов. С другой стороны, израильское посольство имело огромное число друзей — не обязательно платных агентов, — в Пентагоне. Контрразведка США, анализируя дело Полларда, из факта очевидности доступа к сверхсекретному каталогу, пришла к выводу, что у Израиля есть еще по крайней мере один шпион в верхах американской разведки, причем с еще более значительными возможностями. Но разоблачить этого шпиона так и не смогли доселе.

А Поллард, используя свой «курьерский пропуск» — самый ценный «читательский билет» в районе Вашингтона, — смог получать секретные документы из нескольких архивов в столице, включая РУМО, его собственную Службу расследований ВМС и даже Национального агентства безопасности, при всей жесткости его режима. Так были получены многочисленные копии аналитических документов ЦРУ, сведения о переговорах между американскими объектами в этом регионе, подробности о поставках советского вооружения в Сирию и другие страны, составленные по донесениям американских секретных агентов и съемкам со спутников-шпионов. Это позволяло, в частности, детально отслеживать передвижение кораблей в Средиземноморье. Среди полученных материалов было также досье об усилиях Пакистана по созданию ядерного оружия — «исламской бомбы». Были тут и подробности о химических арсеналах Ирака и Сирии, двух непримиримых врагов Израиля. Получать информацию по этой тематике из указанных стран было исключительно трудно.

Ценной информацией, которая легла в основу конкретной операции, явились аэрофотоснимки штаб-квартиры ООП в Тунисе. Для той же операции пригодились материалы о системе противовоздушной обороны североафриканских государств на пути в Тунис, включая силы Каддафи. 1 октября 1985 г. израильские ВВС провели самый дальний в своей истории бомбовый рейд на комплекс ООП в Тунисе. Большая часть основной базы террористов Ясира Арафата была разрушена, и Поллард испытывал огромное удовлетворение от того, что он помог это сделать.

В Вашингтоне, на основной своей работе, Поллард трудился с предельным напряжением сил: занимался компьютерной обработкой и анализом разведывательной информации по линии ВМС и одновременно не менее усердно добывал документы для израильской разведки. Чрезвычайно напряженный режим провоцировал ошибки; немалую роль сыграла беспечность и недооценка окружения — возможно, самые опасные враги агентуры. Профессиональная подготовка его была совсем никудышней — по сути, он ее не получил. Но еще больший дилетантизм проявили его хозяева; складывалось впечатление, что служба Эйтана стремилась схватить побольше и побыстрее, и совсем не думала о будущем. Как оказалось — и о своем собственном будущем тоже. Но об этом несколько позже.

Впрочем, необъяснимого хватало и с «другой» стороны. Почему американские спецслужбы «прозевали» Полларда, хотя и отмечали «странности» в его поведении, просто поразительно. Начиная со школьных лет, в характеристиках отмечались его непомерная хвастливость и откровенная лживость; по всем признакам, он был ненадежным человеком. В 1977 году Поллард хотел поступить в ЦРУ, но его кандидатура была отклонена. Когда Служба расследований Пентагона занималась его рутинной проверкой, были проведены беседы с его отцом и однокашниками-студентами, — но негативная оценка Полларда, вынесенная ЦРУ, не оказалась в досье. Более того, тревожные признаки проявлялись и на его работе в ВМС. В 1981 году его даже лишили допуска к секретам, но он обжаловал это решение — и оно было отменено.

И все же такое просто не могло продолжаться долго. Его непосредственный начальник, капитан второго ранга Джерри Эйджи начал сомневаться в надежности Полларда после того, как дважды уличил его во лжи по каким-то пустяковым поводам. Эйджи стал наблюдать и вскоре обратил внимание, что на столе Полларда скапливалось огромное количество совершенно секретных документов, не имевших отношения к его работе. 25 октября 1985 года, в пятницу, один из его сослуживцев сообщил, что Поллард ушел с работы с большим пакетом распечаток из компьютерного центра. Удалось установить, что он только что получил материалы телеграфной переписки по Ближнему Востоку. Эйджи повторил проверку и заметил, что Поллард снова собирал (к пятнице) дополнительные совершенно секретные материалы. Контрразведка ВМС установила скрытые телевизионные камеры около рабочего места Полларда; в первый же день стало очевидно, что он «создавал личную библиотеку» разведывательных материалов. Так и получилось, что только 18 ноября 1985 года он был задержан. Контрразведка ВМС допрашивала Полларда в течение трех дней, но ему разрешалось поддерживать связь с внешним миром. Джей позвонил жене и передал условный сигнал немедленно убрать из дома все секретные документы.

Энн поступила еще более непрофессионально: попросила соседку, Кристину Эсфандери, дочь кадрового офицера ВМС, взять чемодан с документами и отвезти ей в отель «Фор сизонс». Кристина на следующее утро позвонила в контрразведку и сказала: «У меня есть кое-какая секретная информация, которая может быть вам полезна». Но неразбериха продолжалась; после первых допросов Полларда взяли и отпустили; естественно, Джонатан тут же связался с Ягуром и потребовал срочной эвакуации. Тут и оказалось, что у «Лакам» нет никакого плана бегства Полларда. Агента просто бросили. Селла и Ягур через Нью-Йорк вылетели в Израиль; Ирит Эрб и ее босс, заместитель атташе от «Лакама» Илан Равид, вылетели в Израиль из Вашингтона.

Но сведения о шпионской деятельности Полларда уже вышли из контрразведки ВМФ и были подхвачены ФБР. Бюро установило наблюдение и за супругами Поллард, и за представительствами Израиля в США: было выдвинуто предположение, что именно там они попытаются найти убежище. И действительно, 20 ноября 1985 года Поллард позвонил руководителю службы безопасности посольства, который предложил американцу приехать в посольство, если он сумеет оторваться от слежки. Разговор был перехвачен. 21 ноября 1985 года агенты ФБР ожидали Полларда на внешней парковке у посольства. Его арестовали и предали суду.

 

ФБР ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ СЕМИДЕСЯТЫХ

Можно определенно утверждать, что переезд Бюро в новую штаб-квартиру ознаменовал и новую эпоху в его деятельности. Стало гораздо строже соблюдение законности. С сегодняшней точки зрения, именно в тот период, обычно связываемый с работой сенатских комиссий (прежде всего комиссии Ф. Черча), общественных организаций и массированной атакой прессы, был допущен перекос в сторону «охраны свобод граждан». Так было в основном в короткий период директорства У.Д. Ракл-шейза, и долгий — Кларенса Келли, то есть почти все семидесятые годы. В то время работа джи-менов стала обставляться многочисленными ограничениями и осуществляться строго по инструкциям и предписаниям. По многим несущественным вопросам происходила переписка и согласования между штаб-квартирой и полевыми офисами, в результате чего некоторые оперативные действия становились малоэффективными. «За-организованность» Бюро наблюдалась и в последующие десятилетия — косвенно об этом можно судить, например, по ряду «полицейских» фильмов восьмидесятых-девяностых годов. Главный акцент под руководством К. Келли делался на «повышение качества расследований». В это понятие входили и многочисленные инструкции и предписания, поскольку формально в них обобщался опыт лучших специальных агентов и лучших операций. В него входило и совершенствование организационной базы — вто время была проведена компьютеризация, разработаны и внедрены программы, которые намного ускорили работу по идентификации подозреваемых, по обработке дактилограмм, опознанию угнанных автомобилей, похищенных ценностей и так далее. Успешно развивалась и лабораторно-криминалистическая база. В числе достижений также применение лазерной техники. Начали действовать специальные подразделения — например, Команды спасения заложников (HRT). Сначала они были созданы при нескольких крупнейших отделениях, а полностью вошли в строй к 1983 году. Команды HRT действуют в ситуациях с заложниками по всей стране и обучены как проведению переговоров, так и силовым действиям по спасению заложников, если переговоры терпят неудачу, и показали свою эффективность.

Больше стали уделять внимания «обычной» преступности. По данным штаб-квартиры ФБР, на долю уголовных дел стало приходиться уже более 40 процентов. Остальные 60 процентов составляли «политические, а так же военные расследования». Вот небольшая выдержка из хроники ФБР того периода:

Февраль 23, 1978. Уильям X. Вебстер принял присягу директора ФБР. Директор Вебстер продолжил акцент директора Келли на повышение «качества» расследований.

Апрель 3, 1978. Подразделение Лаборатории ФБР освоило лазерную технологию для обнаружения малозаметных отпечатков пальцев на месте преступления. Дата отмечает первое успешное использование лазеров для обнаружения скрытых отпечатков на вещественных доказательствах, собранных на месте преступления.

Июнь 7, 1978. Федеральное большое жюри в Майами предъявило обвинение 22 должностным лицам профсоюза грузчиков и транспортных рабочих за незаконное присвоение вознаграждений, растраты и другие незаконные действия, выявленные в ходе тайного расследования. В целом были осуждены более 110 человек, включая Энтони М. Скотто, многолетнего профсоюзного руководителя и видную фигуру организованной преступности.

Январь 5, 1981. Министр юстиции утвердил «Руководящие принципы» относительно действий тайных агентов ФБР, вовлеченных в расследование взяточничества должностных лиц. Это дало возможность судебного преследования на основании данных секретных операций.

Важным фактором повышения эффективности работы Бюро — и параллельно всей американской полиции, — стало ужесточение требований к кадрам, повышение уровня их подготовки.

Повышение уровня ведомственной дисциплины в конце века обозреватели связывают с действием нескольких факторов. Прежде всего, значительно активизирована работа служб внутренних расследований и внутренней безопасности в полиции и ФБР.

Во-вторых, для контроля за деятельностью копов стали шире применяться современные электронные системы; ФБР всегда старался использовать самые передовые технологии в организации сыска.

Очень важно, что социальный статус современного полицейского стал существенно выше. Как следствие, желающих поступить в полицию стало больше, что дает возможность производить более строгий и научно обоснованный отбор.

Существенными представляются и такие нововведения, как разрешение полиции использовать часть средств, конфискованных у наркодельцов и нелегальных азартных игроков: в тех городах и в тех штатах, где это применено, заметно потеснены позиции наркомафии.

Тем не менее, уровень преступности в США чрезвычайно высок и по части тяжких преступлений на душу населения превышает показатели большинства развитых европейских стран более чем на порядок. Каждый третий житель плотно населенных городских центров или гетто становился жертвой уголовного преступления, подвергался нападению, ограблению или краже со взломом. В пригородах — это каждый пятый житель. 49 процентов всех американцев, а женщин — 61 процент, — боятся ходить в одиночку по ночным улицам. Лавина преступности, захлестнувшая Соединенные Штаты, пожинает и свою финансовую жатву. Материальный ущерб, включая расходы на погребение убитых, на лечение, убытки от несчастных случаев; ущерб, причиняемый подпольной торговлей наркотиками, запрещенными азартными играми; выкупы, выплачиваемые похитителям людей, ростовщические проценты, растраты и злоупотребления доверием, кражи, ущерб от бессмысленных разрушений и взятки в девяностые годы приблизился уже к ста миллиардам долларов. Прежде доля расследованных преступлений с применением насилия составляла 20 процентов; ныне она несколько увеличилась. Важной организационно-технической мерой стало создание своеобразного «мозгового центра». 10 июля 1984 года начал действовать Национальный центр исследования тяжких преступлений (NCAVC) при Академии ФБР в Вирджинии. Первоначально сосредотачиваясь на нераскрытых и серийных убийствах, NCAVC использовал сложные компьютерные аналитические программы и достижения науки о поведении для оказания помощи местным властям в идентификации подозреваемых и предсказании поведения преступников. Доля ФБР в раскрытии насильственных преступлений стабилизировалась в конце восьмидесятых; отчасти это объяснимо эффективностью работы полиции и, как уже неоднократно указывалось, тем, что по разграничению полномочий в раскрытии большинства преступлений ФБР и не должна принимать участия.

Преступность в США растет в 10—11 раз быстрее, чем население. Одними из причин называют расширение употребления наркотиков, а также возрастающее распространение огнестрельного оружия, но, представляется весьма вероятным, что это лишь проявления, но не причины, точно так же как нельзя назвать существенными влияние войн и военных конфликтов, в которые оказывалась втянутой Америка. Страна переживала экономические подъемы и спады, страна достигла ведущего положения в промышленном развитии, страна обеспечила гражданам весьма высокий жизненный уровень и систему социального обеспечения, которая уже многим кажется едва ли не чрезмерной — во всяком случае, говорят уже о миллионах «социальных паразитов», которые отнюдь не спешат трудиться, предпочитая жить за счет государства. Причины, как представляется, кроются в системе ценностей — при условии фактического отсутствия идеологии.

Не исключено, что общество может прожить без идеологии (в широком смысле, распространяющемся и на религию, национальную идею, патриотизм) — в случае, если то, что заменяет идеологию, то есть система ценностей, правил и традиций, — исчерпывающа и безукоризненна.

Но это никак не применимо к Америке, уникальному конгломерату предприимчивых людей без традиций, с пестрыми и неполными, неадекватными правилами и совершенно искаженной (в том числе их же стараниями) ценностями. Экономические и геополитические процессы позволили создать современный базис, как определяют ведущие экономисты и социологи, постиндустриальное общество — но примат таких ценностей, как материальное благо, преуспеяние, всеобщая известность, завоеванные любыми средствами, как в сущности и «свобода» в фактически волюнтаристическом понимании, — не позволяет создать общество благополучия. Оно достигается только в «островной», разрозненной форме — и зачастую это островки с отчетливой идеологической окраской. И омываются эти «острова» бурным морем преступности во всем спектре, от бытовых и дорожных правонарушений, до мафиозной и террористической…

В «послегуверовскую» эпоху стало заметно расширяться и международное сотрудничество, прежде всего по линии Интерпола. Вообще отношения между этими организациями составляют предмет отдельного разговора.

 

ФБР И ИНТЕРПОЛ

Крупнейшая и важнейшая международная полицейская организация, Интерпол создан де-юре в апреле 1914 года по инициативе принца Монако Альберта I. Достаточно долго Интерпол не привлекал особого внимания американской юстиции. На Первом Конгрессе Интерпола присутствовал единственный делегат из США — судья из глубинки (Дайтона, штат Огайо), хотя принц Альберт направил приглашения весьма широкому кругу правоохранителей. На Международном Конгрессе криминальной полиции, состоявшемся в Вене в 1923 году (эту дату считают более «отчетливо» рождением Интерпола, или, как он тогда назывался, Международной комиссией криминальной полиции, МККП, английская аббревиатура — ICPC) присутствовали начальники полицейских управлений нескольких крупных американских городов. Но они либо представляли только полицию своего города, а никак не страны, либо же только самих себя — как, например, комиссар полиции Нью-Йорка Ричард Энрайт. Идеи полицейского объединения широко пропагандировались и даже лоббировались, но реальных результатов достаточно долго это не давало. Были здесь и вполне объективные причины, особенно в межвоенные годы, и конечно же причины субъективные, связанные с позицией Эдгара Гувера.

Объективно следует прежде всего отметить, что в тот период абсолютное большинство преступлений, совершаемых в США, не имело отчетливо интерконтинентальных связей. Преступники достаточно широко и традиционно использовали Канаду и Мексику, но это происходило ничуть не чаще, чем укрытие за пределами того штата, где совершено преступление. Самая, пожалуй, крупная операция, проведенная в предвоенные годы, была посылка полицейского офицера в Сицилию для выявления связей американской и сицилианской мафий; там, в Палермо, его и убили — средь бела дня, прямо на площади, его расстрелял один из «донов», а затем вернулся и продолжил обед с приятелем-судьей.

А вот весть из новых времен, по той же теме:

…Директор ФБР Луис Фри постоянно подчеркивал, что сотрудничество правоохранительных органов — необходимость в деле борьбы с внутренней и международной преступностью. Фри стал действовать и как директор важнейшего подразделения Министерства юстиции, и одновременно как глава Агентства полицейских расследований. Так удалось наладить совместную эффективную работу с правоохранительными органами в пределах Министерства юстиции. Удалось достичь успешного сотрудничества в таких сферах, как борьба с незаконным оборотом наркотиков, компьютерной преступностью, распространением огнестрельного оружия, обеспечение безопасности авиаперевозок от терроризма. В международном аспекте ФБР начало реально реагировать на глобализацию преступности. Например, еще 7 июня 1999 года ФБР поместило Усаму Бен Ладена в список «Десяти наиболее разыскиваемых преступников» в связи с его предполагаемой причастностью к взрывам посольств Соединенных Штатов в нескольких странах Африки. Глобализация преступления требовала международного сотрудничества. Летом 1994 года Фри возглавил делегацию дипломатов и официальных представителей правоохранительных органов на встрече с высшими должностными лицами 11 Европейских государств на совещании по проблемам международной преступности. А еще раньше он побывал в Сицилии на похоронах своего старого друга и коллеги Джованни Фальконе, который погиб вместе с женой и тремя телохранителями от взрыва бомбы. На ступенях Часовни Норманского Дворца Палатин, в присутствии мафиози, Луис Фри призвал сицилийцев «отдать и разум, и сердца борьбе против мафии, во имя торжества закона». Нечто подобное было повторено и усилено в следующем году в новых демократических столицах России и Восточной Европы.

Начал кампанию Ричард Холбрук, Посол США в Германии, объявив, что установление законности и правопорядка становится одним из приоритетов развивающейся внешней политики США. Соблюдение законности — стержень национальных интересов США в этой части мира…

Но это так, к слову. По мере становления и развития федеральной структуры, ФБР, появлялось множество дел, связанных с всеамериканским розыском; значительно меньше дел требовали сотрудничества с Канадской конной полицией и Национальной полицией Мексики, и совсем немного — с полицейскими силами всех остальных стран. Кроме того, структура американской полиции сама по себе локальна, и не предполагает участие во внетерриториальных, а тем более в международных организациях; по сути, понятие «американская полиция» остается несколько условным, речь, в сущности, должна идти каждый раз о конкретной полиции — скажем, Чикагской или Бостонской. ФБР фактически единственное учреждение, которое могло бы представлять страну в Интерполе, — но оно не торопилось это сделать. Почему? Имело, несомненно, значение и то, что для вступления в МККП требовалось внести достаточно заметный вступительный взнос и проводить отчисления на функционирование аппарата МККП — «а значит, денежки американских налогоплательщиков будут идти на содержание каких-то иностранцев», а Гувер достаточно болезненно реагировал на всякое расходование средств не на благо Бюро. Но самое принципиальное значение, по-видимому, имело то, что архивы Интерпола находились в Вене и можно было только по запросу получить разовые, конкретные сведения; получить доступ к этим архивам, а тем более в свое собственное распоряжение ФБР не могло — и это весьма негативно сказывалось на позиции Бюро. Так в общем-то и получилось, что на протяжении полутора десятилетий, по 1938 год, формальных отношений между организациями не было; на неформальном уровне определенная помощь оказывалась — периодически Бюро давало ответы на запросы Интерпола, давало информацию о преступниках, которые укрывались от европейского правосудия за океаном. Определенную информацию от Интерпола получали и другие службы — например, иммиграционная. Важным моментом, способствующим сближению ФБР с Интерполом, было также установление Верховным судом США в 1933 году основных принципов экстрадиции: «Международный закон признает право экстрадиции только на основе договора. В то же время правительство может, если это соответствует конституции и законам страны, сознательно, из стремления к справедливости, передать беглеца в руки правосудия страны, из которой он бежал, и такое решение будет отвечать нашему моральному долгу… Законное право — требовать его экстрадиции и соответствующий долг — выдать его затребовавшей стране — существует лишь на договорной основе».

Расширение трансатлантических связей, в том числе и преступных, к тридцатым годам усилило интерес ФБР к деятельности Интерпола. В январе 1936 года впервые ФБР подало в интерполовский журнал «Международная общественная безопасность» («МОБ»), служебно-инструктивный журнал для всех полицейских служб Западной, Центральной Европы и нескольких стран Ближнего Востока, первые объявления о розыске (конкретно — о розыске киднепперов, похитителей детей). В 1936 и 1937 годах были направлены официальные наблюдатели из числа ведущих администраторов и розыскников ФБР на ежегодные Генеральные ассамблеи. Отчеты и общее впечатление делегатов были весьма благоприятны — к тому времени МККП уже превратился в серьезную профессиональную систему, но еще не был серьезно подорван распространением влияния германского национал-социализма. И вот 10 июня 1938 года Конгресс США специальным Актом постановил, что Генеральному прокурору США необходимо «…принять и сохранить, от имени Соединенных Штатов Америки, членство в международной полицейской комиссии…»

Специальным (секретным) пунктом этого Акта было решение о назначении Э. Гувера персональным представителем в МККП, и о том, что ФБР будет единственным федеральным органом, уполномоченным сотрудничать с Комиссией.

Сотрудничество происходило до конца 1941 года, почти до самого периода, когда США и Германия пришли в состояние войны; Интерпол в то время полностью находился под контролем наци, его президентом стал глава РСХА Рейнхард Гейд-рих. ФБР регулярно направляло в интерполовские журналы и информационные листки информацию о розыске преступников, получало ответы на запросы по персоналиям — и давало соответствующие по запросам от Национальных Центральных Бюро МККП в Европе. Формально отношения были прекращены только после того, как штаб-квартира Интерпола по указанию Гейдриха была переведена в пригород Берлина, Ванзее: лишь тогда Гувер дал указание, что «желательно в будущем не направлять никакой корреспонденции в МККП, чей нынешний адрес: Германия, Берлин».

Во все военные годы сотрудничество ФБР с Интерполом (а он продолжал действовать, хотя и был изрядно модифицирован нацистским руководством — на посту президента МККП после убийства Гейдриха находился военный преступник Каль-тенбруннер, а многолетний генсек Интерпола, Оскар Дресслер, со времен аншлюса приобрел выраженный сильно коричневый цвет, и до самой своей естественной смерти в начале 1945 года верно служил наци, не происходило. Не сразу возобновилось оно и после войны. Когда Флоран Луваж, генеральный инспектор внутренней безопасности Бельгии, собрал 15-ю Генеральную ассамблею МККП в Брюсселе 3 июня 1946 года, Эдгар Гувер не присутствовал на ней; во внутреннем (для служебного пользования) отчете ФБР об этом говорится так: «Соединенные Штаты не были там представлены, поскольку ФБР еще не ознакомилось с идеологической подоплекой послевоенного участия в этой организации». Тем не менее, Гувер на этой ассамблее был выбран одним из семи вице-президентов МККП; президентом же стал Ф. Луваж, Генеральным секретарем — Луи Дюклу, начальник юридического департамента полиции в Сюрте Националь (Франция).

Это, естественно, не означает, что в сороковые годы ФБР полностью отстранилось от «европейских» дел — особенно в 1943—1944 годах, когда на континент высадились американские войска.

Был у ФБР и специфический интерес: получение неограниченного доступа к картотеке МККП; и в этом вопросе происходит непроясненная до сих пор история. Вот как об этом сказано в упомянутом отчете «ФБР и Интерпол»: «Осенью 1945 года появилась информация, что в Берлине обнаружены архивы МККП. ФБР соответственно потребовало, чтобы было произведено расследование достоверности этого сообщения. Заместитель директора Службы безопасности американской армии, находящийся в Берлине, сообщил, что архивы хранил в своем гараже некий Пауль Шпильгаген (адрес: Берлин, Кляйнен-Ванзее 16). …Офицер армии США изучил архивы с помощью господина Шпильгаге-на, который утверждал, что работал с МККП с 1941 года, а до того был инспектором криминальной полиции Берлина…»

Дальше следует перечисление основного содержания картотеки и пассаж, совершенно не отвечающий реалиям «просмотра картотеки офицером американской армии», но зато очень характерный для эфбээровской казуистики: «…на тех же, где имелись отпечатки пальцев, применялась система классификации, отличная от общепринятой системы Генри. Кроме того, карточки не совпадали по размеру с использовавшимися в ФБР. В результате мы пришли к выводу, что эти досье не представляют ценности, и поэтому ФБР решило, что нет необходимости их переправлять в Вашингтон… Наилучшим выходом было оставить их на прежнем месте. Сведения о дальнейшем их местонахождении отсутствуют».

Поверить в то, что некий офицер сразу определил и особенности классификации в МККП дактилограмм, и несоответствие формата интерполовской картотеки эфбээровской, еще можно — ведь понятно, что наверняка это был не просто офицер, а специалист. Поверить, что он счел эти формальные неудобства существенными, уже трудно. А уж в то, что Бюро решило, не глядя, оставить картотеку гнить в берлинском гараже, и ничего из нее не позаимствовало — просто невозможно. Впрочем, это не вопрос веры: факты однозначно подтверждают, что «работа» была произведена. Картотека находилась в руках американцев три года, затем ее на грузовиках армии США перевезли в Париж, в новую штаб-квартиру МККП. В картотеке, предъявленной осенью 45-го Шпильгагеном, было 15 ООО досье. Жаку Непоту, секретарю Интерпола (и изобретателю самого этого знаменитого названия) было передано только 1500 досье. Как говорил Эгон Шланиц, многолетний руководитель Юридического отдела Интерпола: «Я лично убежден, первое, что сделали американцы, — это просмотрели все материалы в поисках каких-либо необычных документов. После войны происходило немало судебных процессов над нацистами. И все эти бумаги, несомненно, интересовали союзников».

Кроме понятного интереса к предупреждению проникновения континентальной преступности в США после того, как каналы эмиграции вновь широко открылись, там было немало материалов, которые на современном слэнге называют «компромат» — сведения о преступной деятельности и коллаборационизме многих и многих деятелей, которые оказались в сфере военных и политических интересов Америки. Ведомство Гувера всегда отличалось предусмотрительностью, и уж во всяком случае предпочитало скорее накапливать несущественную информацию, нежели отворачиваться от нее, даже от малопонятной и неудобной.

Официальное сотрудничество ФБР с Интерполом восстановилось в 1947 году — похоже, к тому времени организация уже не вызывала сомнений в своей идеологической подоплеке. На Генеральной ассамблее по поручению Гувера выступил его специальный представитель, юридический атташе при посольстве США в Париже: «В единстве, в соблюдении Закона, во взаимопомощи состоит сила организации. ФБР готово для совместной работы». Но декларация еще не означала фактического расширения действий и контактов. Одной из серьезных причин, сказавшихся на действиях ведомства Гувера, было разворачивание «холодной войны» и антикоммунизма как ее идеологической первоосновы. Дело в том, что в послевоенном Интерполе, в конце сороковых — начале пятидесятых, принимали участие Болгария, Чехословакия, Венгрия и Польша, страны, которые все отчетливее находились под влиянием и руководством коммунистов. Более того, очередная (17-я) Генеральная ассамблея МККП проводилась в сентябре 1948 года в Праге, и на этой Ассамблее Устав организации был украшен прекрасной, но невыносимой для патологического антикоммуниста Гувера фразой о том, что организация действует, «…решительно избегая вмешательства в проблемы, имеющие политический, религиозный или расовый характер». Вполне предсказуемо, что ФБР не стало участвовать в работе Пражской Генеральной ассамблеи. «Представитель США отсутствовал по причине влияния на эту страну Советского Союза. Накануне ФБР получило информацию о возможных преследованиях и (или) аресте некоторых участников, особенно из стран свободного мира».

Но Интерпол никак не мог принять перспективу работы без участия США — этого, несомненно, требовали интересы дела. На тот период «международные» вопросы, связанные с контрабандой, транспортировкой наркотиков и подделкой денег входили в компетенцию Таможенной службы, Администрации по борьбе с наркотиками и Секретной службы США — организаций, находящихся под юрисдикцией американского министерства финансов. Поэтому руководство Интерпола обратилось напрямую к этому ведомству с предложением о сотрудничестве — и это предложение, по признанию ФБР, «было тепло встречено». На Генеральной ассамблее МККП в Берне (1949 г.) оказалось двое приглашенных из США: от ФБР и от министерства финансов. На следующей Ассамблее, в Гааге, представители Секретной службы и Бюро по борьбе с наркотиками уже имеют статус официальных делегатов — и это, похоже, становится одной из самых решительных причин для выхода ФБР из Интерпола. Некоторое время спустя была принята поправка к закону 1938 года, которая позволила Генеральному прокурору США назначать любое министерство или орган официальным представителем в Интерполе. Сотрудничество шло по линии структур Министерства финансов США, даже долевое участие проходило по статье «плата за информацию».

Перелома в расширение сотрудничества ФБР с Интерполом не внесло даже старание Роберта Кеннеди в бытность его Генеральным прокурором, хотя к тому времени уже было организовано и действовало официальное представительство — Национальное Центральное Бюро (НЦБ) Интерпола в США. И только после смерти Гувера НЦБ вошло в состав министерства юстиции, хотя ответственность за его деятельность по-прежнему делится между Минфином И МИНЮСТОМ. Но с каждым годом влияние и участие ФБР в этой организации стало усиливаться. Подталкивали к этому объективные причины: уже в семидесятые годы, при всем размахе «собственно американской» преступности, значительно расширились ее транснациональные аспекты.

Если не касаться международного терроризма — явления, которое старательно и неоправданно долго обходилось Интерполом, — все более широкое развитие приобретали транзит и контрабанда наркотиков, «отмывание» денег, полученных незаконным путем, подделка валюты и драгоценностей, а затем и специфическая «компьютерная» преступность, которая едва ли не опережала темпы самого процесса компьютеризации. Уровня сотрудничества, который уже был достигнут к тому времени, явно недоставало. Вот типичный случай из практики еще шестидесятых годов.

…18 сентября 1965 года, пять человек отправились из Южной Америки в Соединенные Штаты — трое мужчин, использующих имена Geneyro, Poletta и Ramos, и две женщины — Maria Ipanien Taschian и Ingeborg skoruppa. Пунктом отъезда Женейро и Рамоса был Белем, Бразилия. Полетта отправился из Монтевидео в Уругвае. Женщины начали поездку в Сан Пауло, Бразилия. Используя разные челночные рейсы, они пересекли Ка-рибское море на самолетах «Пан Америкен». Во время нескольких промежуточных остановок они расплачивались фальшивыми аккредитивами, выдавали фальшивые чеки или использовали краденые дорожные чеки. В Майами в уик-энд бригада собралась вместе и тут же, в городе, мошенники обналичили несколько фальшивых чеков. Двадцать седьмого они прибыли в Нью-Йорк в арендованном автомобиле. В городе они арендовали еще одну машину и провели следующие десять дней, обналичивая или покупая дорогие и хорошо ликвидные товары на фальшивые и краденые аккредитивы и дорожные чеки. Вечером второго октября они оставили арендованные машины, наняли автофургон и собрались выехать из гостиницы «Датч» на Западной Сорок второй улице, направляясь в Канаду. Багаж, сложенный в фургоне, стоил четверть миллиона долларов и весь был приобретен по фальшивым и краденым чекам, карточкам и аккредитивам. В 5 часов пополудни того же дня телефон зазвонил в полицейском участке Шестнадцатой Зоны на Западной Сорок седьмой улице. Из ювелирного магазина на Шестой авеню сообщали о двух фальшивых чеках, которыми расплатились в пределах часа. Двое детективов участка немедленно отправились в магазин. Один из владельцев магазина, Луи Моделла, тем временем направил вслед за предъявителем поддельного чека своего охранника.

Детективы прибыли в знаменитый нью-йоркский «бриллиантовый квартал» на Сорок седьмой улице между Пятой и Шестой авеню, и нашли Моделлу. Он передал им два фальшивых чека, которые он принял в оплату за бриллиантовое кольцо, описал предъявителей чека и сообщил номер автомобиля, — охранник магазина видел, что один из мошенников в него садится; это было такси компании «Герц». Детективы запросили местный офис «Герца», где скоро выяснили, что пассажиры назвали водителю адрес — гостиница «Датч». Регистратор гостиницы показал, когда детективы начали его расспрашивать, что один из подозреваемых стоит позади них. Детективы увидели мужчину латиноамериканского типа, который оплатил гостиничный счет, и затем присоединился к двум другим мужчинам и двум женщинам. Группа как раз загружала девять чемоданов в автофургон, припаркованный неподалеку. Детективы направились к ним, предъявили полицейские значки и потребовали, чтобы все пятеро проследовали в участок. Там вызванный Моделла опознал одного как предъявителя фальшивого чека, а двоих других как его компаньонов. Женщины были Моделле неизвестны, и после опроса им разрешили уехать. Задержанная троица предъявила паспорта на имена Хорхе Гонзалес Рамос, Франсиско Полетта и Рауль Доминго Женейро. Рамос, который, по словам Моделлы, покупал кольцо и расплатился необеспеченным чеком, сначала все отрицал, но наконец согласился возвратить кольцо. В этот момент многое оставалось на усмотрении детективов, проводящих расследование. Подойди они к этому эпизоду формально — и латиноамериканцев бы отпустили. Ведь кольцо было возвращено, проверка обеспечения и подлинности чека требовала определенного времени и усилий, а пострадавших как таковых не было. Полиция, однако, не была удовлетворена. Подавая чек в ювелирном магазине, Рамос назвался Питером Виккерсом, и показал Моделле австрийский паспорт на это имя. В отделении полиции же он идентифицировал себя уругвайским паспортом на другое имя.

Полицейские заставили всех троих открыть чемоданы. И там оказались сотни чеков, девятнадцать паспортов семи различных стран, множество штемпелей, используемых в различных странах для простановки виз в паспорта, бутылочки специальных чернил и штемпельные подушки, симпатические чернила, нумераторы, лупы, специальные ручки и другие принадлежности, связанные с искусством подделки.

Детективы потратили остальную часть ночи, передавая по телефону сообщения и просьбы направить представителей Секретной службы Соединенных Штатов, ФБР, Таможенной службы, Государственного департамента, Налоговой службы, Службы иммиграции и натурализации, Бюро Уголовного розыска Нью-Йорка в свой офис. На следующий день они разослали запросы представительствам различных банков города и в консульства стран, чьи паспорта были найдены в багаже.

Этой же ночью и на следующее утро следователи от различных агентств и банков прибывали в участок (с переводчиками), чтобы допросить подозреваемых, но те не сказали им абсолютно ничего. Они утверждали, что это было их первое посещение Соединенных Штатов, — но в то же время они, казалось, хорошо знали права подозреваемых и отказались отвечать на вопросы. Тем не менее, всем им было предъявлено обвинение в воровстве и мошенничестве, и взяты отпечатки пальцев. Однако сверка с картотеками полиции Нью-Йорка, Государственной полиции и ФБР не выявила никакой информации относительно кого-либо из них. Вещественные доказательства, найденные в чемоданах, однозначно показывали, что, по крайней мере, семь крупных банков были обмануты в течение десяти дней; и все же никто не подал жалобу или не сообщил в полицию о чем-нибудь противозаконном. Если бы Мо-делла не сообщил о двух сомнительных чеках, мошенники исчезли бы в Канаде со всем украденным и с неповрежденным снаряжением для осуществления дальнейших подделок.

Очевидно, это не было просто местное преступление, просматривалась афера международного масштаба — но пока что для суда не хватало доказательств. Маленькая следственная команда попыталась что-то сделать самостоятельно. Но после трех недель напряженного «рытья» они все еще не могли сказать точно, кем на самом деле являются подозреваемые и откуда они прибыли. Федеральный обвинитель Южного Района Нью-Йорка отказался от судебного разбирательства. Районный прокурор согласился преследовать по суду, но его помощники весьма сомневались, что для этого имеется достаточно основа-ний. Складывалась ситуация, когда крупные аферисты могли отделаться незначительным наказанием или бы их просто выслали из страны — так сказать, ради экономии средств налогоплательщиков от судебных расходов и затрат на содержание заключенных.

Заседание Большого жюри было назначено на 9 ноября. К 4 ноября следователи знали относительно Женейро, Рамоса и Полетты не больше, чем в день их ареста. И только 5 ноября один из детективов получил телекс. В нем было сказано, что Рауль Доминго Женейро, который утверждал, что родился в Уругвае и никогда не подвергался аресту, является в действительности Эмилио Маньера, уроженцем Италии, опасным преступником, разыскиваемым как беглец от правосудия. В телексе содержалась также просьба к полиции Нью-Йорка помочь Службе иммиграции и натурализации США в задержании Маньеры, пока не будут улажены вопросы экстрадиции. Сообщение прибыло от Интерпол-Рим. 8 ноября поступил второй телекс, также от Интерпол-Рим, с некоторыми данными досье преступлений Маньеры и указанием ряда судимостей, от которых он скрывался. Рамос же идентифицировался как находящийся в розыске Виссокбо, также работающий под множеством псевдонимов. В сообщении содержалась просьба о предоставлении набора отпечатков пальцев Полетты и информации о документах, найденных при нем, для дальнейшей идентификации. Согласно сообщению Интерпола, Маньера-Женейро разыскивался за мошенничество, транспортировку наркотиков, воровство и подделки в Милане, Болонье, Кортина д’Ампеццо, Больцано и Риме. Другие два мошенника вскоре тоже были идентифицированы. Интерпол в очередной раз сумел преодолеть международные границы. Преступники оказались на скамье подсудимых и ответили за свои преступления — и это произошло благодаря сотрудничеству Интерпола и ФБР…

Было и в те, и в последующие годы много примеров успешного сотрудничества. Вот, в частности, агенты ФБР, Управления по борьбе с наркотиками и Таможенного Бюро захватили несколько контрабандистов и 750 фунтов гашиша, который они привезли в Бостон из Индии. Инструкции прошли через Интерпол-Вашингтон и НЦБ в Новом Дели, и полиция захватила «индийское» плечо банды с 150 фунтами гашиша, спрятанными в офисе представительства японских авиалиний в этом городе. Бывает, что относительно маленький случай приводит международные механизмы в движение. Так, в графстве Монтгомери, штат Мэриленд, у женщины преступным путем отняли ее единственное достояние, фамильный бриллиант. Вор был выслежен местной полицией, пойман и признал себя виновным. Но бриллианта при нем не оказалось. Когда вор сознался, что послал его в Гонконг, полиции графства потребовалась помощь от Интерпола-Вашингтон. НЦБ послал телеграмму Интерполу-Гонконг. Руководитель Гонконгского бюро попросил местное почтовое отделение взять под контроль получение почтовых отправлений того адресата, кому был отослан бриллиант. В очень скором времени камень уже был отправлен назад, женщине из штата Мэриленд.

В конце шестидесятых меньше 80 запросов в год поступало в Интерпол от государственной полиции городов и графств. К середине семидесятых их стало уже более 200 в год, и примерно такими же темпами количество запросов увеличивалось и в последующие годы. В то же самое время нефедеральные полицейские отделы учились использовать возможности Интерпола. В 1971 году нидерландские Антилы запросили Интер-пол-Вашингтон: нет ли сведений относительно американского адвоката, который обосновался на их территории, и работает финансовым экспертом. Интерпол-Вашингтон распространил запрос по штатам. Быстро пришел ответ о том, что человек этот — беглец, разыскиваемый в Санта Анне, Калифорния, за воровство, подделки и мошенничества. Он обманул около 60 пожилых калифорнийцев, втянув их в аферу, и выманил у них приблизительно $ 3 миллиона. Преступника задержали на Антилах.

В дополнение к международным делам, запросам из-за границы и от американской полиции, Интерпол-Вашингтон начал обработку сведений по более чем 800 случаям в год, прибывающим к ним от иностранной полиции через главную штаб-квартиру или от НЦБ в других странах. Интерпол распределял и направлял их к различным агентствам для запроса и действия. Розыск может стать драматическим испытанием возможностей и способностей полицейских, и составлять часть постоянной антикриминальной борьбы, но может использоваться в отдельных случаях, как в поиске убийцы Мартина Лютера Кинга. Сам Интерпол-Вашингтон, равно как большинство НЦБ, не проводит никаких собственных расследований. Его функция — способствовать работе других полицейских организаций, своевременно переправляя запросы к надлежащему агентству для информации или действия; информацию запрашивают в штаб-квартире Интерпола или напрямую, в НЦБ стран, которые, как предполагается, располагают сведениями о фигурантах конкретного преступного эпизода. Этого в большинстве случаев оказывается совершенно достаточно.

…В октябре 1971 года обычное сообщение поступило в Ин-терпол-Вашингтон от Интерпола-Бейрут относительно трех подданных Соединенных Штатов, которые были арестованы при попытке перевозки большого количества гашиша. Наркотики были обнаружены упакованными в автомобиль, который предполагали экспортировать в Соединенные Штаты через Пакистан. Подозреваемые, как сообщали, были уроженцами Портланда, штат Орегон. Интерпол-Вашингтон направил копию сообщения в Бюро Таможенного офиса в Портленде. Агент таможни начал расследование и вскоре обнаружил, что Портленд стал важным пунктом ввоза контрабандистами наркотика, спрятанного в иностранных автомобилях, которые доставлялись грузовыми судами. Одним из результатов расследования стала самая большая на то время разовая конфискация гашиша в истории — около полутонны, упакованных в грузовой «Фольксваген» и, естественно, блокирование этого канала. Другим результатом было открытие Королевской Канадской Полицией в Ванкувере, что та же самая бригада использовала два маршрута океанских грузовых перевозок — Бейрутский и Пакистанский, до Ванкувера. Расследование привело к конфискации 900 фунтов гашиша, спрятанного в «Фольксвагене» на доках Ванкувера.

Интерпол-Вашингтон признан экспертом по некоторым специфическим вопросам, типа «американского стиля» организованной преступности. Недавно Интерпол-Вашингтон при просеивании сведений министерства финансов обратил внимание на обычное наблюдение, в котором сообщалось, что двое из напарников Меира Лански планировали присоединиться к мафии одного известного «нового израильтянина». Информация была направлена НЦБ Интерпола в Тель-Авив, и Израильская разведывательная служба своевременно направила агентов в аэропорт, где нежелательные визитеры, едва ступив на «святую землю», были отправлены назад.

…Американские родители год за годом с ужасом узнают, что их дети исчезают при одиночных или групповых туристских поездках за границей. По мере увеличения известности Интерпола в Соединенных Штатах, провинциальная полиция все чаще направляет тревожные родительские запросы в Вашингтонское бюро. Некоторые молодые люди из Америки попали в неприятности за границей за участие в незаконной торговле наркотиками. К лету 1972 года почти тысяча американских юнцов находились в тюрьмах Европы, Африки, Ближнего Востока и Мексики. Сеть Интерпола помогает выйти на след юных наркоторговцев и контрабандистов, задержанных полицией различных стран мира. Вмешательство Интерпола не может само по себе вызволить их из тюрем, но способно по крайней мере сообщить родителям об их местонахождении, о статьях задержания и сроках осуждения. На Интерпол сейчас возложена несчастливая обязанность ведения отчетности об американцах, которые за границей нарушили законодательство в области распространения наркотиков.

Участие Соединенных Штатов в Интерполе увеличивается с каждым годом. Как богатейшая страна мира, Соединенные Штаты — мощный магнит для преступников, и внутренних и иностранных. До недавнего времени, международная преступность была в значительной степени «невидима» для среднего гражданина. Теперь, однако, люди все более и более ощущают глобальный масштаб таких нарушений как подделка, мошенничество против финансовых учреждений (и американских вкладчиков, которые обслуживаются в них), контрабанда, кража автомобилей, наркоторговля и, конечно же, международный терроризм. Один из самых чрезвычайных и незабываемых случаев, вовлекших Интерпол и ФБР во взаимодействие, произошел в феврале 1969 года.

…Уильям Джеймс Уилсон сообщил в офис районного прокурора графства Лос-Анджелес, что его жена, Норма Белл Уилсон, исчезла где-то в Европе или Северной Африке во время деловой поездки с неким Томасом Аттером, известным также как Томас Девине. Поездка касалась иностранных инвестиций в Соединенных Штатах. Девине возвратился из этой поездки владельцем собственности в графстве Лос-Анджелес, оцениваемой в $1 миллион, которая прежде принадлежала Уилсонам. Девине не дал никакого вразумительного объяснения исчезновения Нормы Уилсон, хотя на допросе сообщил, что она якобы сказала что-то относительно намерения поехать в Скандинавию сделать косметическую операцию. На основе начального сообщения следователь Уильям Р. Барнетт-младший и представитель Районного прокурора Стивен С. Тротг начали расследование, чтобы выяснить, что же произошло с миссис Уилсон. Вскоре они поняли, что в расследование неизбежно будет вовлечено множество других стран, и прибегли к использованию средств связи и возможностей Интерпола. Расследование показало, что канадский гражданин Роберт Форгет сопровождал Норму Уилсон и Девинса в Канаду, Испанию и Северную Африку, и затем возвратился из Северной Африки в Лос-Анджелес через Париж, оставив Девинса с Нормой Уилсон во Франции. Следствие также раскрыло, что Девине совершил множество мошеннических земельных сделок в графстве Лос-Анджелес, жертвой которых оказались Уилсоны. На основе показаний родственников и знакомых, сведений о приобретении авиабилетов, почтовых штемпелей открыток и отметок гостиниц, частичная последовательность событий была восстановлена: Норма Уилсон и Девине после поездки по Северу Африки и Югу Европы прибыли в Локарно, Швейцария; на следующий день Девине оказался в Женеве, но никакого следа госпожи Уилсон там не обнаруживалось. Город за городом, гостиница за гостиницей, Барнет и Тротт шли по следу Девинса и Нормы Уилсон через Нью-Йорк, Мадрид, Малагу, Гибралтар, Алжир, Милан, Женеву, Цюрих, Локарно, Геную и Лиссабон. В каждой стране бюро Интерпола оказывали помощь в расследовании. К тому времени, как след оборвался в Женеве, Барнет и Тротт уже были убеждены, что жизнь госпожи Уилсон оборвалась где-то между Локарно и Женевой. Роберт Форгет долго отказывался давать показания, но через несколько месяцев он все-таки поведал весьма занимательную историю. Оказывается, они с Девинсом первоначально отправились в Европу для осуществления плана освобождения Моиза Чомбе, экс-премьера Республики Конго, который был какое-то время тому назад снят с самолета в Алжире и заключен в тюрьму. Награда, как предполагалось, должна была составить $ 25 миллионов. В Монреале к ним присоединилась госпожа Уилсон. Согласно показаниям Девинса, Норма Уилсон была участником делового предприятия, которое не было связано с заговором по освобождению Чомбе. Когда они добрались до Мадрида, Девине сказал Форгету, что он собирался покончить с госпожой Уилсон, потому что она узнала о том, что он украл у нее и ее мужа недвижимость в Лос-Анджелесе, и она собиралась заявить об этом в полицию, поскольку, естественно, не имела никакого желания покрывать его преступление. Девине предлагал напарнику действовать вместе, но Форгет не захотел становиться соучастником убийства. Вскоре в Малаге все трое были арестованы полицией за хранение оружия, но вскоре освобождены; вот тут-то Форгет начисто отказался от дальнейшего участия в авантюре «освобождения» Чомбе и опасных начинаниях Девинса, и возвратился в Лос-Анджелес. Вскоре там же оказался и Девине и рассказал Форгету, что убил Норму Уилсон выстрелом в голову и что спрятал оружие, тело и ее норковую шубу в таком месте, где они никогда не будут найдены — короче, совершил «идеальное преступление». Он тогда же дал Форгету зеленый камень в девять каратов, который, как он сказал, вынут из перстня Нормы Уилсон. Девине был арестован и обвинен в убийстве первой степени, вооруженном грабеже и многократных случаях хищения в крупных размерах. Государствам-членам Интерпола в Европе был направлен запрос об отыскании вещей госпожи Уилсон. Год спустя полиция Женевы нашла картонную коробку в автоматической камере хранения вокзала Женевы. В коробке была не только норковая шуба Нормы Уилсон, но также и ее одежда, запятнанная кровью и частичками мозгового вещества — однозначное указание, что Норма Уилсон действительно убита выстрелом в голову. Девине был предан суду осенью 1970 года. В ходе судебного процесса многочисленные полицейские и гражданские лица из Европы прибывали в США, чтобы дать показания. Все поездки были тщательно спланированы и скоординированы ФБР и Интерполом. После трехмесячного судебного процесса Девинса приговорили к пожизненному заключению…

Справедливости ради следует заметить, что тогда, на переломе восьмидесятых, глубокий кризис поразил Интерпол. Не вдаваясь сейчас в объективные и субъективные причины кризиса, поразившего международную организацию, отметим только, что несколько стран, например ФРГ и Канада, в те годы уже намеревались создать новую, альтернативную организацию.

Заслуга в сближении ФБР и Интерпола и, в то же время, в улучшении всей деятельности последнего принадлежит Ричарду С. Стейнеру, который в 1981 году возглавил НЦБ-Вашингтон, главную штаб-квартиру организации в США. Вот его слова: «Если бы Интерпола не существовало, нам бы пришлось его придумать. Конечно, имело больше смысла сконцентрировать усилия на модернизации уже существующей организации при всех ее несовершенствах, чем, начиная с нуля, создавать нечто новое……я был близок к тому, чтобы объединить все основные органы охраны правопорядка и Государственный департамент США на таком деле, как помощь Интерполу. Неважно, что это потребует много времени, возможно, несколько лет. Наша поддержка Интерпола была вызвана не только финансовыми соображениями, — хотя так было, несомненно, дешевле…»

Стейнера поддерживали Стюарт Найт, директор Секретной службы США, вице-президент Интерпола, и новый (с 1978 года) директор ФБР Уильям X. Уэбстер. Усилиями Ричарда Стейнера была организована по всем законам политически-промышлен-ной экспансии мощная кампания по расширению участия США в Интерполе и одновременно — по преобразованию его работы в духе современных требований. К ней был привлечен даже президент США Р. Рейган.

Новый директор Секретной службы США Джон Симпсон в октябре 1982 года был избран вице-президентом Интерпола, а через три года, в 1984-м, стал первым американским президентом этой организации. Бюджет НЦБ США увеличился со 125 тысяч долларов до шести миллионов, штат возрос более чем в двенадцать раз, в Генеральном секретариате Интерпола, его основном рабочем органе, стало 12 представителей США, причем на практически всех ключевых позициях. Представители ФБР стали работать на ключевых постах в Интерполе, прежде всего по тем направлениям, которые считались наиболее «болезненными» в США. Так, специальный агент ФБР Дон Леви, который занимался в Бюро непосредственно вопросами борьбы с терроризмом более десяти лет, в 1984 году был назначен юридическим атташе посольства США в Париже и с октября 1985 года начал работу в Генеральном секретариате Интерпола в Сен-Клу. С 1987 года он возглавляет специальную антитерро-ристическую группу («группу ТЕ»). В составе этой группы есть еще представители США; реальный эффект от действий Интерпола по борьбе с терроризмом оценить пока что трудно. Можно только сопоставить цифры: скажем, в «спокойном» 1990 году произошло не менее 445 международных террористических актов. Но примерно столько же было предотвращено благодаря и мерам безопасности, изложенным подготовленной ТЕ-груп-пой Интерпола инструкцией «Руководство по борьбе с международным терроризмом», — и трудно сказать, какое количество оказалось не совершенным благодаря арестам и полицейскому преследованию своевременно выявляемых участников преступных нападений.

Вот неполный перечень отчетов, представленных Генеральному секретарю Интерпола группой ТЕ: «Меморандум о проблемах безопасности в аэропортах. Воздушная безопасность перед лицом угрозы террористов. Средства, применяемые во Франции, и новые объекты террористов». Или: «Завершено изучение испанской террористической группы «Грапо». В 1985 году испанской полицией было арестовано большинство членов этой группы».

Вот выборка из сообщений по линии «группы ТЕ»:

• заговор с целью убийства короля Иордании Хусейна во время его визита в Европу;

• извещение об использовании пасхальных яиц для укрывательства взрывчатки. Впервые этот метод террористы применили в аэропорту Милана;

• извещение об угрозе покушения на Папу Римского во время его визита в Южную Америку;

• извещение о том, что в Западную Европу следует шесть чемоданов с взрывчаткой на самолетах американской авиакомпании (…);

• извещение о попытке переворота в Тринидаде и Тобаго группой «Джамаат аль Муслимен»;

• сообщение об активизации в Испании группы «Хезболла».

Сейчас ФБР в достаточной мере признает эффективность сотрудничества с Интерполом, и джи-мены участвуют в совместных операциях. Вот пример совместной работы.

…8 августа 2001 года из частного собрания Эстер Копло-виц и Ромеро Джосеа в Мадриде, Испания, было похищено более двадцати картин и скульптур, включая работы Франсиско Гойи, Камиля Писсаро и японского художника Фуджиты. Стоимость похищенного составляла приблизительно в $ 50.000.000. Главное, что картины эти являются национальным сокровищем Испании. 25 июня 2002 года помощник директора ФБР, ответственный за Нью-Йоркское отделение, объявил об успешном завершении совместных действий ФБР и испанской национальной полиции (SNP). Он особо отметил профессионализм SNP и готовность их сотрудничества в сложном расследовании, которое включало и тайные операции.

Трое похитителей были арестованы при попытке продажи краденых картин. Но аресту предшествовала секретная операция ФБР: похитители воспользовались услугами джи-мена, агента с приличной искусствоведческой подготовкой, которого удалось вывести на контакт с бандитами как специалиста высокого, академического уровня по всем вопросам оценки живописи и, что немаловажно было для похитителей, человека с большими связями в мире коллекционеров.

В ходе операции 20 и 21 июня 2002 года тайный агент ФБР встретился с «владельцем» двух произведений в Мадриде, в гостиничном номере, где он договорился о покупке картины, «Искушение Святого Антония» Питера Брейгеля за $ 1 миллион. Похитители передали полотно для установления подлинности; агент произвел осмотр, убедился, что Брейгель — из числа похищенных, и подал условный знак. Офицеры SNP арестовали троих «продавцов» — Анхель Суареса Флорес, Хуана Мануеля Кандела и Луиса Мигуэля дель Мазо Лопеса. Идентифицировав личности арестованных, SNP получила ордера на обыск нескольких мест в Мадриде, включая автомобиль, в тайнике которого и было найдено десять картин, в том числе «Сомнение» Ф. Гойя, «Девочка со шляпой» Фуджиты, «Эрейнский пейзаж» К. Писсаро.

Испанская полиция описывает преступную организацию Анхеля Флореса как сообщество, занимающееся контрабандой и продажей наркотиков, грабежами, угоном автомобилей и даже заказными убийствами. Организация отличалась умелым использованием современных средств: так, в расследовании ограбления частной коллекции, приведшем в конечном итоге к разгрому банды, широко использовались «разовые» мобильные телефоны, которые очень трудно отследить, зашифрованные переговоры по электронной связи через сеть Интернет, средства скрытого наблюдения и подслушивания.

Кстати, сейчас специалисты обоснованно сомневаются в надежности и защищенности каналов связи, используемых Интерполом. Как сказал Даррел Б. Миллс, новый глава НЦБ-Вашингтон в выступлении перед членами Международного комитета по уголовному законодательству юридической ассоциации США, «основная часть нашей информации по антитерроризму является секретной и не может передаваться по каналам Интерпола… Никакую секретную информацию распространять нельзя». Поэтому используется система «Легат», признанная более надежной и проверенной временем. В соответствии с этой системой, специальный агент ФБР, работающий в посольстве США в качестве юридического атташе, получает секретную информацию по особо защищенным дипломатическим каналам, — а уже затем непосредственно связывается с нужным НЦБ Интерпола.

Существуют сомнения и в неприступности самой большой в мире базы данных по уголовным преступлениям и терроризму — главной базы данных в компьютерах штаб-квартиры Интерпола, теперь размещающейся в Лионе. Один из ведущих работников подотдела по борьбе с экономическими и финансовыми преступлениями Интерпола, канадец Робер Кодье, уверяет, что проникнуть «извне» в базу данных просто невозможно — нет ни одной линии связи с внешними сетями. Но проникновение «изнутри» не исключено. «Внутренними мерами можно только снизить степень риска. Я не верю, что такое когда-нибудь произойдет, но проникнуть изнутри — да, такое вполне вероятно. В любом офисе не составляет труда выведать чей-то пароль… мы меняем пароль каждые 30 дней, но стопроцентной гарантии не существует. У нас взлом не исключается».

Не исключается он и в самом ФБР — точно так же, как совсем недавно удалось «скачать» и вынести из Госдепартамента огромный массив информации, а по военным базам США прокатилась целая эпидемия похищения лаптопов, часть из которых была напичкана секретной информацией. Но это — уже предмет другого рассказа…

 

МИЛЛЕНИУМ

Конец тысячелетия принес очередные изменения в положении ФБР в обществе.

На самом переломе эпох произошло еще одно усовершенствование юридической базы и расширение компетенции Бюро. Новое федеральное законодательство приняло важные законы по защите окружающей среды и их соблюдению, а также применению санкций. Теперь это стало делом ФБР. В числе важнейших достижений конца восьмидесятых — начала девяностых надо назвать успешное завершение долгих расследований очень сложных и крупных мошенничеств, произошедших в сфере здравоохранения. Продолжалось развитие системы правоохранительных мероприятий и дальнейшее совершенствование оперативно-технической базы. Вот несколько выдержек из официальной хроники:

Февраль 7, 1988. Телевизионный канал начал трансляцию программы «Самые разыскиваемые в Америке», в которой показывают фотографии наиболее опасных преступников, скрывающихся от правосудия, а также приводят сведения о них и показывают инсценировки некоторых преступлений.

Август 1991. Начала действовать специальная система анализа и экспертизы компьютеров (система CART) при Лаборатории ФБР. CART обеспечивает своевременные и точные экспертизы компьютеров и дисков компьютеров в порядке помощи следствию и судебным разбирательствам.

Март 11, 1992. ФБР ввело в действие систему криминальной информации для органов правосудия (CJIS). CJIS объединяет существующие услуги ФБР, предоставляемые для обеспечения правосудия по уголовным делам. Сюда входит NCIC — программа ФБР, объединенная автоматизированная система идентификации отпечатков пальцев (IAFIS) и программа информации об однотипных преступлениях.

Июль 1992. Лаборатория ФБР ввела в эксплуатацию общую базу данных (DRUGFIRE) уникальных отметин, оставленных на пулях и оболочках снарядов после выстрелов. DRUGFIRE используется для выявления преступлений, совершенных одним и тем же оружием.

В целом работа Бюро стала настолько разнообразна, что придется сознательно отойти от попыток полного охвата и рассказать о нескольких важнейших проблемах. Начать, из уважения к читателю, можно с пресловутой «русской мафии».

…В конце 1994 года в США пошло несколько форумов и конференций на высоком уровне, посвященных «русской мафии» в США и ряду проблем межгосударственных отношений. Важнейшими из них считаются конференции «Российская организованная преступность» и «Глобальная организованная преступность». В работе обеих этих конференций принимали участие представители правоохранительных структур России и некоторых других постсоветских государств. Американская сторона исходила из целого ряда очевидных фактов — например, что в Россию из США тайно ввозится до миллиарда долларов еженедельно, фактически для их отмывания и легализации. Как правило, эти деньги принадлежат различным «семействам», крупным мафиозным группам и синдикатам. Из России они возвращаются как вполне легальные, «чистые» вклады в банки США, Швейцарии и других стран. Наряду с собственно русскими деньгами, вывозимыми по многочисленным каналам хищений в самой России, это составляет мощный финансовый поток; во всех аспектах это отягощает как американскую и российскую, так и мировую экономику. Величина опасности давно осознана. Еще в самом начале девяностых годов, учитывая специфические условия России, в которой реально произошло сращивание оргпреступности с госструктурами, и традиционные методы контроля за движением финансов стали неэффективными, директор ФБР Луис Фри сказал буквально следующее:

«…если правительство США, и в первую очередь его правоохранительные составляющие, не предпримут быстрых и всеохватывающих действий по оказанию помощи нарождающимся демократиям в Центральной и Восточной Европе, равно как и тем, что прежде составляли Советский Союз, то могут быть утеряны возможности для свободы».

Касаясь России того периода, Луис Фри воскликнул: «Мы не имеем права сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как новая разновидность гангстеров восходит к власти в этой стране».

Естественно, ФБР больше всего беспокоит появление новых и очень опасных, в силу их юридической неурегулированности, способов отмывки «грязных денег», прежде всего от наркобизнеса и гемблинга, через Россию. А обстановка там остается весьма сложной даже со сменой руководства. Об уровне коррупции можно судить и по прямым внешним проявлениям — в числе обвиненных были и генеральные прокуроры, и министры, и руководители крупных ведомств, например, один из высших должностных лиц, секретарь Совета Безопасности П. Бородин. В других странах СНГ среди обвиненных в коррупции и хищениях есть и премьеры, и вице-премьеры, и множество министров. Можно судить и по признакам косвенным: не только в городах и регионах России, но и Государственной думе происходят покушения и убийство законодателей; в некоторых городах списки депутатов за несколько лет превратились в мартиролог. Условия для финансовых злоупотреблений, в частности отмывания капитала и транзита наркотиков, пока еще остаются в России благоприятными — и это в полной мере используется и американской мафией, и мировой наркомафией.

Но есть и другие причины. Основные «источники» вывоза больших денег из России и стран СНГ — это представители исполнительной власти и бизнесмены, которые находятся (или находились) с ними в коррупционных связях. Размещение и использование этих денег в США стимулировало развитие собственной, уже американской, коррупции. Кроме того, поражение коррупцией исполнительной власти серьезно изменяло структуру российского общества — в частности, замедляло, если не поворачивало вспять, создание демократической модели. Этот вариант мог привести к явлению еще более опасному, чем некогда идеократическая система: к созданию бандократии у ядерного гиганта. Бандократия аморальна, непредсказуема, неуправляема — и при наличии столь мощного ядерного потенциала смертельно опасна для мира в целом и Америки в частности. Даже в таком простом аспекте, как продажа ядерного оружия потенциально или действительно террористическим режимам в других странах мира, или даже отдельным террористическим группировкам. Дополнительным фактором, вызывающим беспокойство в США, является политическая нестабильность, в частности трения между центром и субъектами федерации. Это далеко не только внутреннее дело: ведь потеря управляемости и конфликты в регионах немедленно оборачиваются вспышками не только региональной, но и международной преступности в самом широком спектре.

В США еще на переломе девяностых была выработана стратегия, принятая уже тремя администрациями — стратегия на создание в России демократического государства, с приматом законодательной власти над исполнительной. То есть, на превращение, в конечном итоге, этой великой державы в партнера, от которого не больше прямой угрозы США, чем, скажем, от «ядерных» Великобритании или Франции. Возможно, эта стратегия нежизненна, как большинство «рецептов», выдвигаемых извне для России (чего нельзя сказать о «рецептах» и средствах, примененных в прошлом против СССР и применяемых сейчас против России). Но практическое проявление этой стратегии в той части, которая касается противостоянию коррупции в России, представляется вполне адекватным. Хотя под патронатом Альберта Гора, практически безраздельно ведавшего «русским вопросом» в администрации Клинтона, был создан режим если не потакания, то пассивности в отношении и высших российских чиновников, и так называемых «олигархов». А они вывезли в США, Швейцарию, в Западные страны, и особенно в оффшорные зоны, сотни миллиардов долларов — по данным проф. Кенди Райс, больше, чем весь официальный внешний долг России. Соответствующие службы США, прежде всего ФБР, контролировали эти денежные потоки, а также коррупционные связи. В первые же недели после прихода к власти администрации Дж. Буша-младшего началась новая волна: с подачи ФБР в средства массовой информации стали поступать сведения о «русских деньгах». Информация об этом поступает и в собственные правоохранительные органы и, по неподтвержденным пока что данным, и в администрацию нового российского президента.

Весьма важен аспект и с так называемой «русской мафией» в США. В шестидесятые-семидесятые годы это были сравнительно небольшие преступные группировки, локализованные в нескольких районах Нью-Йорка (Бруклине, Брайтон-Бич) — местах преимущественного расселения эмигрантов из СССР, в основном еврейского происхождения. Специализировались эти группировки в основном на «своих» эмигрантах, почти не имели связей ни в соседних штатах, ни за рубежом, и их деятельность составляла предмет полицейской разработки. Ситуация резко изменилась с конца восьмидесятых. Не только значительно увеличилось число эмигрантов из СССР (затем — СНГ), но и в их среде оказались в заметном количестве преступные элементы, связанные с развитыми преступными группировками в России и других республиках. Наряду с прежними видами преступных проявлений, «русские» в США освоили целый ряд новых разновидностей преступных действий, прежде всего торговлю наркотиками, нелегальную торговлю нефтепродуктами и оружейный бизнес. Расширились масштабы преступной деятельности и ее географические рамки; сейчас это уже федеральная проблема. В ФБР считают, что «русская мафия» в США — это уже целая сеть уголовников, объединяющая более тысячи человек. По словам авторитетного обозревателя Р. Шлессинджера, эти бандиты «умелы, хорошо организованы, и не останавливаются перед насилием». В отчете ФБР сказано, что преступные группы «русских» зачастую организованы землячествами из Одессы, Киева, Санкт-Петербурга, Москвы. К их руководству поднимаются представители преступной «элиты» стран СНГ — так называемые «воры в законе» (напр., арестованный и осужденный в США «Япончик» Иваньков — авт.) хотя ряд групп не связан с основной уголовной средой стран эмиграции. Дж. Фокс, директор управления ФБР в Нью-Йорке, отмечает, что «эти преступные элементы начинают с того, что кормятся за счет своих соотечественников, а затем, становясь крупнее и чувствуя, что могут пренебречь законом, распространяют свое влияние за пределы данной общины». Один из основных способов такого «влияния» — незаконная (т. е. в обход законодательства и налогообложения) торговля ГСМ. Масштабы этого преступного бизнеса примерно таковы: на долю «русских» приходится около полмиллиарда долларов незаконных доходов — примерно четверть всего незаконного оборота в этой сфере в США. Все больше укрепляются позиции «русских» в оружейном бизнесе и торговле наркотиками; «русская мафия» в США становится одной из самых агрессивных и опасных. «Эти гангстеры не боятся американского правосудия, — пишет пресса США, — даже если они попадаются, получаемые ими сроки ничто по сравнению с тем, что они имели бы в Советском Союзе. …И когда речь идет о деньгах, они готовы вести настоящую войну». Распространение «русской мафии» в США, как, впрочем, и в западноевропейских странах, превращается в целую проблему. В 2000 году ФБР отследило и задокументировало свыше 500 контактов и встреч эмиссаров из России с руководителями преступных группировок в Америке. Число только «воров в законе» (русская терминология уже перешагнула океан), достаточно постоянно «работающих» в США, уже измеряется сотнями. Криминологи отмечают определенную «специализацию» — бандиты из России осваивают новые виды преступного бизнеса: в США это распространение наркотиков, грабежи, фальсификация денег и ценных бумаг, мошенничество (в том числе и с недвижимостью); в Европе — рэкет, угон автотранспорта, «отмывание денег». Особую тревогу вызывает связь «русской мафии» с бизнесменами и чиновниками России. Президент Дж. Буш-младший сказал о том, что, по данным ФБР, более 50% приезжающих с деловыми целями из России находятся в контакте с мафиозными группировками. Причем есть данные, что эта проблема «унаследована» и новой российской администрацией. Достаточно «головной боли» ФБР доставляет и вторжение «русских» в неспецифически национально-определенные сферы преступного бизнеса. Например, сравнительно недавно русский хакер, скромный сотрудник фирмы «Нептун» из Санкт-Петербурга Леонид Резин, едва не вызвал всемирный финансовый кризис. Он, пользуясь заурядным компьютером своей фирмы, через Интернет взломал доступ в сеть «Чейз Метрополитен бэнк», и перевел на счета по-мощников-сообщников в Сан-Франциско, Лихтенштейне, Роттердаме и Тель-Авиве крупные суммы со счетов ведущих вкладчиков банка. С американской стороны расследование возглавил один из лучших экспертов по банковским мошенничествам, специальный агент ФБР Аллан Парсонс. Дело курировал один из заместителей директора ФБР. Работа осложнялась еще срочностью: надо было предотвратить утечку средств и восстановить баланс на счетах ограбленных клиентов за пять дней, остававшихся до открытия Нью-Йоркской фондовой биржи. Сначала удалось предотвратить или раскрыть утечку наличных денег в банках США и нескольких стран, а затем с помощью милиции Петербурга, а также Интерпола и полиции Лондона, арестовать самого Резина и его соучастников. Провело недавно ФБР и акцию по задержанию и осуждению еще одного хакера, весьма одаренного юноши из Новосибирска. Его выманили в США, там арестовали и осудили.

Но пока что за каждой удачей открывается очередная нерешенная проблема. Преступность постоянно осваивает все новые сферы приложения. Чаще всего правоохранительные органы оказываются в положении «догоняющих» и тратят немало времени и сил для того, чтобы наладить противостояние преступности в новой сфере, а тем более преодолеть ее. За последние десятилетия мафия распространила свое влияние не только на индустрию развлечений (новые ее сферы — рок-концерты, аудио- и видеорынок) и спорт, но и на такие основополагающие сферы, как финансовая, транспортная и промышленная. Финансовые махинации, махинации со страховыми фондами, рынком ценных бумаг, контроль над грузоперевозками (включая массовую кражу ценных грузов) — это новые направления, прибыли мафии (и убытки страны) в нем составляют несколько миллиардов долларов в год. Ощутимого «ответа» от ФБР пока что нет. И общие высказывания, кочующие по годовым отчетам, о том, что «ФБР также усилило борьбу с «беловоротничковой преступностью», остаются больше на уровне деклараций.

 

НАРКОБИЗНЕС

Употребление наркотиков — одна из самых существенных болезней американского общества. Распространение наркомании в США просто поражает воображение: там сейчас потребляется около трех четвертей кокаина, производимого в мире, более двух с половиной миллиона американцев «сидят на игле» или регулярно употребляют наркотики другими способами. Причем речь здесь не идет о сравнительно «легких» наркотиках, скажем, о марихуане, которая с шестидесятых годов превратилась чуть ли не в органическую часть субкультуры, а о наркотиках «тяжелых»: в США около двух миллионов кокаинистов, получается, не меньше одного процента всего населения; огромная армия потребителей героина, крэка и других средств. В целом считают, что каждый десятый американец, включая школьников, находится в наркотической зависимости.

Громадные объемы потребления, естественно, обеспечиваются целой системой поставок, хранения и распределения, — то есть целой армией тех, кто ввозит в страну наркотики и наркосодержащие средства, осуществляет оптовое и розничное распространение, сбор денег и поддержание оборота. Риск в этой сфере высок, уголовные наказания за все, что связано с наркобизнесом, весьма строги, но и прибыли чрезвычайно высоки. Специалисты обоснованно полагают, что общие прибыли наркобизнеса превышают самые большие в мире затраты — бюджет военного ведомства США.

Естественно, что наркобизнес осуществляется не на любительском уровне (хотя любителей прихватить из загранпоездки немного «драга», который в странах «третьего мира» как минимум на порядок дешевле, чем в США, хватает), а является важнейшим направлением деятельности организованной преступности. Так же точно борьба с наркобизнесом и его проявлениями ведется не только на муниципальном — почти во всех крупных городах существуют специальные полицейские подразделения по борьбе с наркотиками, — но и на уровне федеральном. Это и ФБР, и Агентство по борьбе с наркотиками, и другие правительственные ведомства. С 1989 года действует национальная программа — на ее выполнение уже затрачено свыше 7 миллиардов долларов, не считая «косвенных» затрат — например, стоимости армейской операции по захвату Панамы и ее лидера генерала Мануэля Норьеги, весьма важной акции, поскольку Панама к рубежу девяностых превратилась в крупнейшую перевалочную базу, очаг проникновения наркотиков в США. К «косвенным затратам», пожалуй, можно отнести и операцию в Афганистане: там за время хозяйничания талибов был создан крупнейший очаг выращивания опийного мака, производства и распространения героина.

Наркобизнес в основном осуществляется под общим руководством крупнейших мафиозных «семейств»; исходным рубежом участия в наркобизнесе мафиозных кланов следует считать тридцатые годы, когда с отменой сухого закона прибыли мафии резко снизились и экспансия в другие сферы (гемб-линг, «живой товар», профсоюзный рэкет) не компенсировала потерь. В известных произведениях М. Пьюзо, Лесли Уоллера и других писателей, а также в кинотелевизионных апокрифах отчетливо проводится мысль о «сопротивлении», «неприятии» старой, традиционной, «настоящей» мафией наркобизнеса; на этом построены многие сюжеты. На самом деле свидетельств о таком социальном явлении нет, — что не исключает, естественно, отдельных проявлений, отдельных эпизодов, когда «принципы» или «позиции» тех или иных «ДОНОВ» и «капо», считали такой бизнес слишком уж недостойным делом. Даже, наверное, со стороны традиционных мафиозных «семей» не было существенного промедления в перехвате этого направления «черного» бизнеса — просто в этой крайне высокоприбыльной сфере с очень быстрым оборотом капиталов существовали, да и сейчас существуют, большие возможности для преступной конкуренции. Стоимость мешка высококачественного кокаина такова, что на нем одном можно в считанные дни сколотить мощную группировку, способную успешно противостоять «конкурентам» — пусть на местном уровне. Так и получилось, и получается по сей день: в игру вступают все новые и новые группировки пуэрториканцев и прочих «латинос», очень агрессивна албанская, а также «русская» мафия.

С 30-х годов оформились и систематические усилия ФБР по противостоянию распространению наркотиков. Проблема эта, со всей очевидностью, федеральная — ввоз, транзит и распространение наркотиков практически никогда не замыкаются в пределах какого-нибудь одного штата. Кроме того, речь в сущности идет о здоровье и жизни всей нации — хотя серьезность и глубина этой проблемы осознавалась достаточно медленно. В анналах джи-менов записаны несколько сотен удачных операций по перехвату контрабанды, раскрытию подпольных лабораторий и цехов, аресту или уничтожению «солдат» и «офицеров» наркосиндикатов. Но основным организатором этой борьбы в США оно не стало — сейчас эти функции в основном сосредоточены у Национального агентства США по борьбе с наркотиками.

Распространение наркоторговли и разрастание наркомафии продолжались все послевоенные годы, вплоть до девяностых, когда Дж.Буш-старший впервые сказал о том, что потребление кокаина в США снизилось на 35%. Нет оснований не доверять этим цифрам — за ними стоят тысячи силовых и экономических операций по сокращению и уничтожению плантаций коки в Эквадоре, Боливии и Перу, ужесточение борьбы с контрабандой (количество изъятого и уничтоженного кокаина измеряется десятками тонн), десятки силовых акций разного масштаба и тысячи специальных операций. Однако же нельзя не учитывать, что сокращение количества кокаина, ввезенного и потребленного в США, не эквивалентно уменьшению наркобизнеса и оборота наркотиков: кокаин «заменяется» героином и синтетическими наркотиками. Как выразился обозреватель «Файнешнл тайме», «пока что мир, судя по всему, борется с симптомами этой язвы, но не с основными причинами наркомании». Во всяком случае, стало уже осознаваться на самом высоком политическом и правительственном уровне в США, что запрещение (во всем комплексе — изъятие, конфискация, уничтожение) наркотиков — далеко не единственный способ борьбы с наркобизнесом. Огромная «рентабельность» наркобизнеса позволяет без особых проблем дельцам компенсировать такие потери, как издержки рискового бизнеса. Сейчас стратегия борьбы с наркотиками сосредотачивается на нескольких направлениях: изыскание возможностей ликвидации высшего звена руководства наркобизнесом, международную борьбу с отмывкой наркоденег, уничтожение наркотиков в местах их производства и переработки, а также создание законодательной базы в США и организации системы принудительного медицинского лечения, избавления от наркозависимости. Кстати, не последнюю роль должна сыграть консолидация усилий. Наряду с Национальным Управлением по борьбе с распространением наркотиков и ФБР этой работой занимаются, за счет бюджета США, еще два десятка ведомств и организаций. Как посетовал бывший начальник НУБРН, «мы никогда не позволили бы 23 главнокомандующим повести народ на войну». Но как знать, может быть, решающую роль в борьбе с распространением наркочумы сыграют не правоохранительные органы и не социальные реформы, а достижения медицины — уже появились сообщения о расшифровке генома человека и выделении элементов биологического аппарата, «отвечающих» за наркозависимость…

 

ФБР И ТЕРРОРИЗМ

Само слово «террор» восходит к латинскому «страх», «ужас». В своем современном значении слово появилось в конце XVIII века и связано с Великой Французской революцией. Терроризм — это, прежде всего, метод достижения неких целей с применением или угрозой применения насилия. Теракт — насильственное действие «односторонней» направленности, никто ему не противостоит, не может противостоять. И то, что исполнителями терактов часто (в последнее время) являются смертники или, как любят часто называть, камикадзе (неточно распространяя название японских вои-нов-смертников на террористов), не меняет сути. Тот, кто доставляет взрывное устройство или направляет пассажирский лайнер на городской район, не более чем «средство доставки», а истинный субъект — тот, кто организовал теракт, кто их направил на смерть.

Терроризм настолько же стар, как само насилие. В большей или меньшей степени, в тех или иных формах, но он «пронизывал» собой всю историю. Во все времена и у всех народов возникали ситуации, когда для достижения своих определенных, в конечном счете, корыстных, целей препятствием становились интересы и жизнь других людей.

Другое дело, что в Европе и в России во второй половине XIX века терроризм превратился в одно из самых заметных социально-политических явлений. Именно в то время он приобрел как бы «законченные» методологию, технологию и, в меньшей степени, идеологию (в те времена основной упор был на терроризм политический, а в последующие — на национальный и религиозный).

Эпоху европейского терроризма открывает российское народничество, которое на определенном этапе своего развития перешло от медленного, малоэффективного, постепенного распространения социалистических идей к быстрому, резкому, внешне кажущемуся очень эффективным действию — террору. «Народная воля» более пяти лет держала в чрезвычайном напряжении всю систему государственной власти Российской империи — и, несомненно, стимулировала зарождение и бурное развитие терроризма в Европе и Америке. По сведениям А. Камю, приведенным в книге «Бунтующий человек», только в 1892 году в Европе совершено более тысячи акций «динамитчиков» и не менее пятисот — в Америке.

Народовольцы не были первыми террористами. Но они были первыми (в новое время), кто создал террористическую организацию. Террористические методы использовались или применялись и до «Народной воли», но именно в этой организации впервые был выработан безличностный механизм, который определяет как стратегию и тактику террористических актов, так и непрерывность процесса их организации.

Организационные принципы «Народной воли» впоследствии станут не только шаблоном для террористических организаций, но и для ряда тоталитарных партий, например, для РСДРП или НДСАП.

Формируя концепцию организации, Исполнительный комитет (ИК) «Народной воли» исходил из четкого разделения членов на «сторонников» революционных преобразований (т. е. тех, кто теоретически поддерживает идею о необходимости таких преобразований), и на тех, кто их осуществляет практически. По мысли членов ИК, сообщество людей на основе приверженности каким-либо политическим идеям не имеет количественного ограничения и не обязательно располагается в четких организационных структурах. Но вот сообщество людей, объединенных не только общими идеями, но и общей деятельностью во имя и для осуществления этих идей, обязательно численно ограничено и жестко организационно структурировано. Один из вожаков «Народной воли», Александр Михайлов, это формулировал так: «Партия — это определенная группа людей единомыслящих, не связанных между собою никакими взаимными обязательствами. Организация же, кроме непременного условия единомыслия, предполагает уже известную замкнутость, тесную сплоченность и полную обязательность отношений. Партия включает в себя организацию, но последняя определенно ограничена в ней самой. Партия — это солидарность мысли, организация — солидарность действия».

Учитывая, что социально-политическая система самодержавной Российской империи не содержала реальных механизмов разрешения политических конфликтов в обществе ненасильственным путем, то народовольцы в известной мере были «обречены» встать на путь террористической борьбы (надо еще ведь учитывать полнейшее неравенство сил — за самодержавием были репрессивный аппарат и армия). Не признанная консервативным большинством населения, подпавшая под постоянные репрессии исполнительной власти, социал-револю-ционная частичка населения (даже в среде интеллигенции это была лишь небольшая часть) должна была или сойти с политической сцены, или же ответить на насилие (не только против нее, но против всего радикального) насилием.

Партией «Народная воля» никогда не была, как, впрочем, любая террористическая организация. Всякая партия, легальная или нет, основана на принципе равноправия своих членов, на возможности избирать руководящие органы и быть избранным в них. Народовольцы же создали законспирированную полувоенную организацию с жесткой дисциплиной и иерархией; равные права, да и то не в полной мере, были только у членов ИК. Сам же Исполнительный комитет исполнял только свою собственную волю, а не решения партийных съездов, конференций или пленумов, и осуществлял авторитарно-централизованное руководство всей организацией. Вся сеть кружков и групп, созданных вокруг Исполнительного комитета, не только полностью зависела от него, но и не имела права ничего знать о его деятельности. Более того, устав ИК определял четкие дисциплинарные требования ко всей организации, которые установили иерархию посвященности в секреты организации (структуру так называемых «агентов ИК» различных ступеней). Для осуществления терактов при ИК были созданы специальные боевые группы. Численность каждой не превышала десяти человек. В каждой из них работал как минимум один член ИК. Эти боевые группы осуществляли спланированные ИК теракты, а в момент вероятного политического переворота (надеждой на него и вдохновлялись народовольцы) они должны были стать основной ударной силой (или основой силовых структур) ИК.

Деятельность «Народной воли», как практически всякой террористической организации, была направлена на преодоление сложившегося социально-политического устройства, на перемены; бывают (хотя реже) террористические организации консервативной направленности, — о них позже.

Еще «землевольцы» в 1879 году сформулировали алгоритм целесообразности политического терроризма, эффективность и универсальность которого была доказана не только народовольцами, но и последующими поколениями террористов самых разных стран и политической ориентации.

«Политическое убийство — это прежде всего акт мести … это единственное средство самозащиты при настоящих условиях и один из самых лучших агитационных приемов… это осуществление революции в настоящем это самое страшное оружие для наших врагов, оружие, против которого не помогают им ни грозные армии, ни легионы шпионов. Вот почему враги так боятся его… Вот почему мы признаем политическое убийство за одно из главнейших средств борьбы с деспотизмом».

Как правило, насилие становится аксиомой политической борьбы тогда, когда ему нет альтернативы. Политический режим, который заменяет легитимированный обоими сторонами (как властью, так и оппозицией) диалог системой постоянных репрессивных акций, направленных против своих оппонентов, рано или поздно оказывается объектом террористического воздействия. Стихийные и разрозненные «удары» террористических групп (и отдельных лиц) против представителей государственной власти из импульсивных и спорадических со временем превращаются в нечто постоянное, организованное, методичное — некое устойчивое противодействие, которое, кстати, может становиться и неадекватным «прямому» воздействию. Отсутствие способов и методов «мирного» разрешения социально-политической конфронтации рано или поздно выливается в хаос насильственного противостояния, и тогда террористические методы (с обеих сторон) становятся основными.

Отбросив концепцию «хождения в народ», народовольцы взялись за револьверы и бомбы. Правительство после покушения (неудачного) 2 апреля 1879 года на императора Александра II ввело военное положение во всех юго-западных губерниях Российской империи. Но это не оказало воздействия на террористическую активность. В течение года, несмотря на введение военного положения, обстановка для властей все ухудшается. Киевский губернатор в конфиденциальной записке на высочайшее имя писал: «Революционные элементы сильны и энергичны. Министры, генерал-губернаторы, губернаторы появляются на улицах под вооруженной охраной. Представители власти носят револьверы, точно они прибыли на берега Миссури… Сам император не может отыскать безопасного угла на всем пространстве своих обширных владений. Нигилисты… выросли в опасного врага. С ними считаются как с воюющей стороною… И после каждой атаки крамолы обаяние государственной власти меркнет все сильнее и сильнее…»

В одной из программных статей «Земли и воли» говорилось: «…мы не боимся борьбы, и в конце концов взорвем правительство, сколько бы жертв не погибло с нашей стороны».

Общественное мнение, как правило, всегда было на стороне народовольцев. Их моральный авторитет принимал просто-таки религиозно-мистический характер, поднимался до небывалых высот. Сказывалось то, что за убеждения и действия, за авторитет, они платили кровью и жизнью. И чужой, и своей. Возможно, именно постоянный фактор жертвенности, дух смерти в делах народовольцев обеспечил им столь высокий авторитет. Право на смерть, свою и чужую, становится движущей силой, энергетикой террористической деятельности. Естественно, не только народовольцев, но и последующих поколений — сколь бы недопустимыми или неприемлемыми нам ни казались их цели. Так усилиями и жертвами российских революционеров впервые в рамках общества была создана структура, которая оспаривала у государства право осуществления легитимного насилия…

В тех случаях, когда приходится сталкиваться не с разовой вспышкой безумия, которая вылилась в террористический акт, а с систематическими действиями, — предпринимаются значительные усилия для выявления маньяков и прекращения дальнейших терактов. Сейчас ФБР усиленно старается позаимствовать практику Интерпола, организации, в которой накоплен значительный опыт расследования таких дел. Многие наработки, связанные, например, с воссозданием психологического портрета преступника, определением направленности его действий, отработки розыска по выявленной или предполагаемой мотивации (а в каждом безумии, отметил еще Шекспир, есть своя система), признаны во всем мире и используются в практике служб безопасности многих стран. Весьма часто удается «вычислить» маньяка-террориста после первого же преступления; ключевую роль здесь играет анализ мотивации преступления на основании требований террориста. Точно так же надо отметить, что в Интерполе высоко ценят и внимательно изучают опыт российских и украинских коллег, которые раскрыли и нейтрализовали ряд опаснейших маньяков-преступников. Одно из показательных дел — успешное расследование преступлений бомбиста, вошедшего в историю как «Унабом».

В то же время о таком важном достижении следственной практики джи-менов знают и потенциальные террористы, и нередко стараются максимально завуалировать свою истинную мотивацию. И тогда процесс расследования может затянуться на годы, если не десятилетия — как произошло в случае с Тедом Казински, «самым хитрым бомбистом» в практике ФБР: от первого его теракта до разоблачения прошло 17 лет.

…Первые взрывы произошли в 1979 году; террорист рассылал жертвам посылки с книгами или просто пакеты, в которых были упрятаны самодельные взрывные устройства. Жертвами стали люди разных профессий, живущие в различных городах, так что только после третьего взрыва в ФБР пришли к выводу, что это действия одного и того же маньяка. Расследование возглавило отделение ФБР в Сан-Франциско. Работы начались с анализа остатков взрывных устройств. Оказалось, во всех бомбах наличествовали детали из дерева или просто щепки, использование которых не могло быть вызвано технологической необходимостью. Кроме того, в атрибутике жертв покушений и в обратных адресах (фальшивых), которые были проставлены на посылках, присутствовала некая «древесность». Так, третья жертва теракта — Перси Вуд (Wood — дерево по-английски) жил в городе Лейк Форест («лесное озеро»), бомба была упрятана в книгу издательства с логотипом древесного листа. Еще одна жертва, рекламщик Т. Моссер жил на улице под названием Осиновый проезд. Полутора десятилетиями спустя «древесная мания» проявилась вновь (был убит известный лоббист деревообрабатывающей промышленности Гилберт Меррей), но для хода расследования эта специфика действий террориста дала мало — разве что добавила определенные черты в психологический портрет маньяка. Слишком широк круг людей, для которых дерево, лес, лист и тому подобное могло иметь особую значимость и стать определяющей чертой и маниакального поведения, и существенным ориентиром в розыске. Затем было выдвинуто предположение, что бомбист (чаще всего его именовали «Унабом») ополчился на «умников» и авиацию — большинство жертв были связаны либо с университетами, либо с авиакомпаниями.

Убитый Перси Вуд был президентом авиакомпании «Юнайтед Эйрлайнс», еще один взрыв едва не произошел в багажном отсеке лайнера рейса Чикаго—Вашингтон — взрывчатка не сде-тонировала, а только загорелась. Примененное в этой диверсии устройство с оригинальным барометрическим детонатором экспертами было уверенно идентифицировано с предыдущими. ФБР провело громадную работу: были составлены весьма обширные списки всех, кто в последние годы был уволен из авиакомпаний и кто имел основания для конфликтов или ненависти. Затем на проверку нескольких тысяч людей были отряжены специальные отряды. Но этот след никуда не привел, а в силу принятых мер предосторожности остался не замеченным маньяком.

Пока производилась отработка этого следа, произошло еще несколько взрывов. Тщательное изучение остатков позволило отметить, что все семь бомб были отмечены одной и той же монограммой «FC». Версий о значении этих букв было предостаточно, — от личных инициалов до резкой брани (fucking computers) в адрес любимого детища того времени, пи-си — а некоторые основания для предположений о ненависти «унабома» к компьютерщикам уже были.

Наиболее правдоподобной представлялась версия инициалов или аббревиатуры названия компании, и эти версии отрабатывались тщательно. К сожалению, они не принесли результата — да и могло это произойти только по счастливой для джи-менов случайности: несложно прикинуть, сколько в двухсотмиллионной Америке людей с инициалами «FC». Ни к какой фирме или компании, как выяснилось позже, буквы эти отношения не имели.

Надо сказать, в этом многолетнем, сложном и дорогостоящем расследовании элемента везения на стороне ФБР не было. От самого начала и до самого конца был труд, в общем-то правильная разработка стратегии поиска, использование технических средств и вычислительной техники. Несколько достижений программистов, отработанные в его ходе, стали «хрестоматийными» для профессионалов — и непременным фабульным «фокусом», используемым в многочисленных фильмах и сериалах. Например, сопоставление дат терактов со всевозможными календарями, от лунного до знаменательных дат, с данными метеосводок, даже с сетками телевизионного вещания. Эти методики впоследствии сослужили хорошую службу в расследовании других преступлений, но в деле «Унабома» продвижения не было достигнуто.

Не дал результатов и географический анализ.

Первые взрывы были более или менее привязаны к Чикаго. Затем смертельные посылки пошли адресатам из университетов штатов Юта, Теннесси и Калифорния. Однако проверка всех нескольких тысяч людей, которые совершили переезды по этому маршруту, не дали оснований кого бы то ни было заподозрить. Точно так же не принесла результатов и попытка «просветить» возможных отправителей и адресатов записки «Ву! Это сработало! Я же говорил тебе!», обнаруженной среди фрагментов взрывного устройства в Калифорнийском университете. «Ву» (Whoo) — не самое распространенное имя или прозвище, в основном его носят выходцы из континентальной Азии. Разыскать и допросить всех подходящих людей с этим именем или фамилией было, следовательно, не самым сложным занятием для аппарата мощнейшей службы безопасности, — но и на этот раз удача отвернулась от джи-менов.

А среди некоторых аналитиков и скептиков в ФБР появилось …ну, если не убеждение, то предположение о том, что все «следы», которые вскрывались по ходу поисков, подстроены самим террористом. Это, считали они — намеренно ложные следы, и возможная реакция ФБР на них просчитывалась маньяком заранее (что дало веские и, как оказалось, правильные основания предположить потенциально высокий его интеллектуальный уровень), и выбирались они с намерением как можно дальше увести расследование от истины. Реальных же следов преступник старается оставить как можно меньше: например, в его «бомбах» не было обнаружено ни одной детали, которая позволила бы достаточно четко определить место и время приобретения; даже винты и шурупы, используемые для крепежа, «Унабом» изготавливал вручную из металла, взятого со свалок. Каких именно — установить, несмотря на то, что джи-мены брали пробы чуть ли не со всех многочисленных в США, и по каждому образцу проводился тщательный анализ (вплоть до спектрального и хроматографического), установить не удалось.

Новые версии в расследовании вызвал перерыв во взрывах, который продолжался около трех лет — до весны 1985 года. Маньяк прекратил теракты? Причин может быть не так много: смерть, ремиссия или наоборот, обострение болезни, потребовавшее клинического лечения, выезд из страны, тюремное заключение — вот, в основном, и все. Но проверки, произведенные среди пациентов, страдающих умственными расстройствами, изучение личности умерших молодых мужчин (маньяки-женщины — большая экзотика), а также данных паспортных служб и тюремной администрации не дали данных, позволяющих обратить на кого-либо серьезное подозрение.

Можно было только надеяться, что «Унабом» замолчал навсегда — но это была слабая надежда, и она в 1985 году рассеялась. Террорист вновь начал активные действия, причем его, если так можно выразиться, «профессиональный уровень» возрос. В качестве взрывчатки теперь использовался не порох, а более сложное высокобризантное химическое соединение, так что жертв и пострадавших оказывалось теперь больше. Смертоносную посылку теперь зачастую предуведомляли две-три весьма квалифицированно написанные открытки невинного содержания, которые стимулировали профессиональный интерес у пострадавших, так что посылки попадали прямо им в руки — и в то же время делали их менее подозрительными.

Очередной ложный след опять уводил в сторону (одна из неразорвавшихся бомб оказалась уложена в ящичек, используемый для упаковки протезов); естественно, ФБР просто не могла не проверить врачей-ортопедов, протезные фабрики и калек — и увы, безуспешно. Кто-то из джи-менов высказал предположение, что у бомбиста есть кто-то знакомый в числе потенциальных проверяемых, и маньяк посмеивается, узнав об очередной вспышке прилежания в расследовании. Однако искать такого «знакомого» — задача непосильная даже для ФБР.

Самый серьезный толчок в расследовании дали показания служащей из Солт-Лейк-Сити. Она увидела через стекло офиса мужчину, который положил увесистую сумку на служебной автостоянке компьютерной фирмы, оглянулся — в этот миг их взгляды встретились, — и скрылся. Через пару минут прогремел сильный взрыв (к счастью, на этот раз обошлось без погибших). Анализ остатков взрывного устройства был скорым и однозначным: это работа «Унабома». Теперь в распоряжении ФБР появилось подробное описание подозреваемого и его фоторобот (как потом оказалось, весьма точный). «Белый мужчина в возрасте от 25 до 30 лет. Высокий, худой, с маленькими усиками, удлиненным подбородком и рыжеватыми волосами. На нем были темные очки и свитер с надвинутым на голову капюшоном…». Фоторобот и описание были моментально разосланы по всей Америке и вызвали двойственный эффект. С одной стороны, поступило несколько сотен звонков с ложными опознаниями (среди них были и умышленные, от обиженных любовниц и брошенных жен). С другой — маньяк испугался и затаился на целых шесть лет. Все это время расследование не прекращалось. В ФБР расследования прекращаются только при однозначно зафиксированной смерти реальных фигурантов, или, естественно, при их обнаружении и осуждении. Каких-то нормативных сроков нет. Был разработан психологический портрет маньяка — тоже весьма точный. Беда только, что он соответствовал не одному миллиону американцев. Много в стране высокоинтеллектуальных, образованных мужчин, скрупулезных и педантичных, избегающих даже мелких осложнений с законом, хороших соседей и примерных граждан, при этом достаточно замкнутых, любящих и умеющих мастерить, уделяющих большое внимание техническому состоянию своего автомобиля…

Принимались меры и на правительственном уровне: была объявлена награда в миллион долларов за помощь в розыске и осуждении преступника. Последняя фаза расследования наступила в июне 1993 года. Маньяк подал голос и очень громкий голос: две бомбы-посылки в течение двух недель; один человек убит (профессор-компьютерщик Д. Джелен-тер) и семеро (в том числе адресат второй посылки, ученый-генетик Чарльз Эпстайн) получили ранения различной степени тяжести. Но это еще не все: за два дня до первого взрыва он прислал письмо в редакцию «Нью-Йорк тайме», якобы от группы анархистов, которая называет себя «FC»; программа группировки и ее требования будут, указывалось в письме, сообщены позднее, а пока что они передают никому не известный пароль (девятизначное число), которое, если останется в секрете, послужит для уверенного различения сообщений «FC» и сообщений всяких самозванцев. Письмо было воспринято в ФБР как очередной ложный след, хотя одна деталь стала основанием для новых значительных усилий по расследованию. Дело в том, что при изучении оригинала письма эксперты обнаружили чуть заметные углубления: автор на предыдущем листе бумаги написал небольшую записку. Удалось восстановить ее текст: «Позвони Натану Р., в среду в 7.00». Оказалось, что в США проживает около десяти тысяч Натанов Р. Среди них (а опрашивались все, за исключением детей и глубоких стариков) не оказалось никого, кто получал бы такую записку, или как-то вообще может свидетельствовать о человеке, похожем на маньяка-террориста. А само послание от «FC» или, как сочли эксперты ФБР, от «Унабома», поступило в редакции двух крупнейших газет, «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост».

Это был десятистраничный трактат, содержащий пессимистическую, столь же верную, сколь и общераспространенную, констатацию проблем и трудностей постиндустриального развития, НТР, технологической революции и социально-политического развития. Несколько «теплых» слов было отведено ФБР: «Для организации, которая претендует на то, чтобы считаться самым великим правоохранительным учреждением в мире, ФБР видится на удивление некомпетентным». Оканчивался трактат призывом к революции, целью которой будет «не свержение правительств, но экономическое и технологическое основание истинно современного общества». Почему для этого, в общем-то общепризнанного процесса, нужна революция, автор не поясняет; не поясняет, естественно, также и то, зачем для публикации заурядной, хотя и вполне грамотной работы требовалось совершение десятков жестоких и бессмысленных терактов. Впрочем, какой спрос с маньяка?

Статья вызвала вялые комментарии только из-за обстоятельств появления. Тем временем и расследование, и теракты продолжались. Из-за угрозы одного из них на несколько часов был закрыт крупнейший в мире аэропорт в Лос-Анджелесе. Сообщение о предполагаемом теракте «Унабом» послал из почтового отделения в Сан-Франциско, находящегося в сотне метров от штаб-квартиры отделения ФБР — той самой, которая являлась главным координатором расследования. Это еще больше укрепило убеждение многих джи-ме-нов в том, что единственной реальной мотивацией манья-ка-бомбиста является игра со следствием — и если так, то все уже отработанные, уже проверенные на десятках других методы окажутся бессильными и надо просто ждать счастливой случайности или самораскрытия маньяка (бывает и такое — жажда «всемирной известности» иногда оказывается сильнее инстинкта самосохранения). И такая «счастливая случайность» действительно наступила. Весной 1996 года брат профессора математики Теда (Теодора) Казински сообщил в ФБР о том, что целый ряд выражений и фраз, употребленных в трактате террориста, опубликованном в «Нью-Йорк тайме», весьма напоминают выражения, которые много раз употреблял Тед Казински в письмах к родственникам и устных беседах. Вот такой косвенный донос на брата — из гуманных побуждений, за вознаграждение в миллион долларов.

Тед Казински по всем параметрам подходил и к описанию внешности, и к психологическому портрету, разве что был чуть постарше, чем показалось свидетельнице из Солт-Лейк-Сити. При обыске в его доме была обнаружена пишущая машинка, на которой были отпечатаны послания в газеты, оригинал «трактата», готовые к действию взрывные устройства, а также несколько заготовок и деталей, включая детонаторы. «Почерк» изготовления адских машин был в точности таким же, как в предыдущих устройствах.

Уже неоднократно отмечалось в этой книге, что борьба с терроризмом все прошедшие годы составляла одно из важнейших направлений деятельности Бюро. В начале века это практически однозначно была борьба с политическим терроризмом, в основном «левого», но и с терроризмом правого (прона-цистского) толка. Были — и происходят до сих пор — теракты, осуществляемые психически нездоровыми людьми, маньяками. С многочисленными проявлениями терроризма во всем спектре сталкивались США в латиноамериканских странах — так, что это даже повлияло на концепцию национальной обороны. В последующие годы терроризм бурно развивался и в Европе, и в Америке — как правило, под анархистскими и марксистскими, реже — под националистическими лозунгами. Мировые войны (кстати, им предшествовали многочисленные теракты) на какое-то время поставили в центр внимания другие проблемы. Но уже к шестидесятым годам о терроризме заговорили вновь.

В «рафинированном» виде политический терроризм практически выделяется с конца шестидесятых; с того времени террористические организации и их действия приобретают очень большое значение в политике. Опорными датами считаются 1967 и 1968 годы; связано это было с оглушительным поражением арабских стран в Шестидневной войне с Израилем и со вспышкой студенческих бунтов в Западной Европе. Особенностью этого злокачественного социального новообразования стало то, что террористические группы на четырех континентах стали тесно взаимодействовать, и даже создали целую сеть специальных центров для координации действий, а также для учебы и подготовки новобранцев. Забегая вперед, можно сказать, что в тот период была создана и опробована модель, которая впоследствии развилась в глобальную террористическую сеть, часть из которой известна под названием «Аль-Каида». В те же годы в США произошла серия террористических актов (политические убийства, подстроенные авиакатастрофы, взрывы и поджоги), о некоторых из которых было рассказано выше. Некоторые из них были совершены мусульманскими фанатиками. Некоторые, по всей видимости, на совести «специалистов» из ЦРУ, чей вклад в последующие десятилетия в подготовку и становление мусульманских радикалов трудно переоценить. Надеюсь, что История, если только она состоится вообще, вынесет им достойную оценку. Сейчас, с более чем тридцатилетней дистанции, система выстраивается вполне определенная, но к семидесятым годам религиозный терроризм казался еще несущественным. К началу семидесятых годов прошлого века речь шла только о международном политическом терроризме, и его характерные черты определяли так:

• появление и усиление сотрудничества между террористическими группировками разных стран (как правило, имеющих «общую идейную платформу» — например, леворадикалы, или же религиозную основу). Отмечены и случаи, когда принципиальные различия игнорировались;

• финансовая и техническая взаимопомощь;

• координация действий.

Примеров взаимодействия в то время было уже очень много. Из числа наиболее известных фактов можно назвать систематическое обучение боевиков из Европы, Азии, Северной и Латинской Америки, — то есть членов таких организаций, как немецкая РАФ, японская «Красная Армия», американские «Черные пантеры», ирландская ИРА, итальянские «Красные бригады» и пр., — в тренировочных лагерях палестинских террористов, размещавшихся на Ближнем Востоке (сначала в Иордании, и затем в Ливане), и в Северной Африке (Ливия, Марокко, Алжир). По не стопроцентно достоверным, но высоко вероятным сведениям, в семидесятые годы по меньшей мере дважды проходили международные встречи лидеров терроризма: в 1972 году в Ливане и в 1977-м — в Ларнаке (на Кипре). В них принимали участие лидеры террористических группировок и организаций из ФРГ, Японии, Ирана, Турции, Северной Ирландии.

О масштабах распространения терроризма и об интенсивности применения террора можно судить по статистическим данным. Журнал «International security revew» сообщает, что за период 1970—1978 годов в мире было зафиксировано 5534 терактов. Только за 1981 год (по сообщению американского «Journal of defence and diplomacy»), произошло 2700 терактов, осуществленных 125 террористическими группами, которые действовали в различных регионах, но по преимуществу в 50 странах. Сведения 1985 года говорят как об увеличении количества терактов (рост на 15%), так и об увеличении числа террористических групп и организаций. По данным ЦРУ, за период от 1968 по 1980 год совершено 6714 акций международного терроризма. В одном из ежегодных докладов ЦРУ рисует такую картину: к 1981 году терроризм охватил 91 страну.

Середина 1970-х характеризована «идеализмом» — при выраженной деидеологизации, — но также и увеличением преступности в городах, и появлением радикально-террористических групп. Большинство американцев, протестующих против войны во Вьетнаме или других политических акций, писало в Конгресс или участвовало в мирных демонстрациях. Однако в одном 1970 году произошло 3000 взрывов и 50 000 угроз взрывов бомб. Оппозиция войне во Вьетнаме соединяла многочисленные антиправительственные группировки и дала им общую цель. Вот как об этом высказался (со свойственной ему в те годы паранойей) Гувер: «США столкнулись с новым стилем заговора. Заговор, который является чрезвычайно тонким и косвенным, и, следовательно, трудно идентифицируемым как собственно … заговор. Он выражается в критиканстве и капризах, отношении к старшим и безудержном индивидуализме, нонконформизме в платье и речи, даже сквернословии в большей мере, чем в формальном членстве в определенных организациях».

…Ранним утром четверо молодых людей, находящихся под влиянием левацких идей и романтизации насилия, взорвали мощную самодельную бомбу в так называемом Зале Стерлинга, где размещался Армейский математический исследовательский центр в Висконсинском университете. Один аспирант был убит, трое получили ранения. Это преступление, и убийство Национальной Гвардией четырех студентов (около 20 было ранено) при разгоне антивоенной демонстрации в Кентском университете ознаменовали окончание эпохи романтизации насилия, — для всех, кроме горстки твердолобых новых левых революционеров. К 1971 году активисты антивоенного движения за немногими исключениями, сконцентрировались на более миролюбивой, хотя еще радикальной тактике, типа публикации секретных бумаг Пентагона. Но полностью радикализм не был преодолен, и рецидивы происходили и в 1980-е. ФБР использовало и традиционные методы сыска, и программы контрразведки («Cointelpro»), чтобы противодействовать внутреннему терроризму. Важно отметить, что, начиная с тех лет, в США проводились серьезные научные исследования особенностей индивидуальной и коллективной психологии, и их выводы использовались в проведении профилактической работы.

Новая волна терроризма, поднимающегося во всем мире с приближением конца двадцатого века, стала одним из самых серьезных испытаний для ФБР. Наиболее «громкими», резонансными делами были проявления политико-религиозного терроризма, который в США стали осознавать как нечто особенное и самостоятельное достаточно поздно. Американские военные и гражданские лица страдали и погибали от акций международного терроризма намного раньше — достаточно вспомнить взрывы в Бейруте и других городах Ливана. Ряд крупных террористических акций арабских и мусульманских экстремистов был проведен против посольств и учреждений США в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Многочисленными были случаи ранения и гибели американских граждан во время диверсий, взрывов и перестрелок с «воздушными», а также с «водными» террористами, — вспомним хотя бы взрыв в Аденском порту. Террорист, исламский «камикадзе», подвез на резиновой надувной лодке мощный заряд взрывчатки к борту эсминца ВМС США «Коул». Корабль, получив пробоину 12x6 метров, чудом остался на плаву. Погибло 20 моряков, 35 получили тяжелые ранения.

Два события произошли в конце 1992 и в начале 1993 годов, которые оказали существенное воздействие на политику и действия ФБР. В августе 1992 года в ходе проводимой группой агентов ФБР операции по аресту находящегося в федеральном розыске Рэнделла Вивера был застрелен судебный исполнитель Уильям Деган. Произошло это в районе Рубиновых гор, штат Айдахо. В ходе операции жену Вивера «случайно» застрелил снайпер ФБР.

Эти события стали причиной серьезного недовольства общественности, вследствие которого Конгресс расследовал способность ФБР отвечать на кризисные ситуации. Конгресс пришел к выводу о нарушениях деловой этики и служебных упущениях руководства Бюро. Это привело и к организационным, и кадровым переменам в Бюро. 19 июля 1993 года президент Клинтон уволил прежнего директора, Флойда И. Кларка, и назначил бывшего заместителя директора, Луиса Дж. Фри, исполняющим обязанности директора ФБР. Президент отметил, что наиболее существенное достижение прежнего директора — расширение участия в ФБР женщин и представителей национальных меньшинств США.

Но в то же время в стране происходил и религиозный терроризм «немусульманской» направленности — например, дело «Ветви Давидовой», и связанный с ним крупный террористический акт в Оклахома-сити, совершенный в 1995 году. Это был крупнейший на то время террористический акт в истории США. Взрыв мощной бомбы (около полутонны взрывчатки), заложенной в автомобиль, припаркованный рядом с административно-культурным центром, значительно повредил девятиэтажное здание. На втором этаже находился детский сад. Взрыв и разрушение конструкций привели к гибели 168 человек (в том числе 12 детей в возрасте от одного до 7 лет), и ранению свыше двухсот человек. Более сотни людей были освобождены спасателями из-под обломков здания. К участию в расследовании были привлечены более 200 джи-менов, полиция Оклахома-сити, агентура в США и за рубежом; правительство назначило награду в 2 миллиона долларов за информацию, которая приведет к аресту и последующему обвинению террористов. Первые результаты расследования заставляли думать, что в оклахомской трагедии не замешаны мусульманские террористы. Но возникли серьезные основания предполагать, что теракт был совершен тоже религиозными фанатиками, но не исламскими. В федеральном здании в Оклахома-Сити располагался, в числе прочих служб, региональный филиал Бюро по контролю за спиртными напитками, табачными изделиями и оружием. Тот самый филиал, сотрудники которого, как уже говорилось, весной 1993 года разгромили в Уэйне, штат Техас, экстремистскую, а во многих проявлениях просто преступную секту «Ветвь Давидова», возглавляемую бывшим военным Корешем. В бойне, в которую вылилась операция, погибли 70 человек, включая более десяти детей, но несколько участников секты остались на свободе. Однако достаточных доказательств того, что сектантами был организован теракт как месть за гибель «духовного отца» и братьев по вере, получить не удалось; многочисленные допросы сектантов ни к чему не привели — многие высказывали свое недовольство действиями властей, разговоры о всевозможных обидах, в том числе и на джи-менов, в среде сектантов велись, но намерения произвести насильственные действия, по-видимому, так и не сформировались. Не ограничились, как выяснилось позже, просто разговорами другие правые экстремисты. Подозрения ФБР и полиции пали также на членов полувоенного формирования «Первая бригада региональной милиции Северного Мичигана» — организации крайне правого толка, исповедующей идеи расовой чистоты американцев и права белых на применение силы. По подозрению в причастности к теракту был арестован член организации, бывший военный, участник операции «Буря в пустыне» в Ираке и Кувейте, Тимоти Маквей (его внешность соответствовала фотороботу, созданному по описаниям свидетелей, видевших, как начиненное взрывчаткой авто парковалось у административного центра) и привлечены в качестве свидетелей братья Терри и Джеймс Николс. К тому времени выяснилось, что братья посещали собрания «Первой бригады милиции…», но их экстремизм, по словам руководства формирования, показался даже весьма несмиренным пастырям и проповедникам «белого дела» чрезмерным, и в члены организации Николсы не были приняты.

Расследование продолжалось, и скрупулезная работа начала приносить все более весомые плоды. Дали показания несколько свидетелей того, как Тимоти Маквей возмущался «бойней в Уэйне» и говорил о необходимости как следует проучить федералов. Постепенно набиралось все больше улик и документальных свидетельств подготовки к взрыву. Совершенно точно были установлены и тип взрывчатого вещества, основой которого являлись удобрения (именно те, которые применяли Николсы) и дизельное топливо, и тип детонатора; в причастности подозреваемого к теракту оставалось все меньше сомнений. Наконец и от них самих были получены решающие признания. Бравый ветеран Тимоти Маквей и его бывший однополчанин Терри Николс показали, что они действительно решили отомстить за разгром секты и вообще ущемление свобод белых американцев, и однажды наготовили адскую смесь из нитратного удобрения и солярки, загрузили ею как следует старенький фургон и подогнали его к зданию в Оклахома-Сити…

Надо отметить, что внимание к деятельности правых радикалов стало серьезно возрастать с восьмидесятых годов. Аналитики ФБР, также как многие социологи и политики, верно оценили антигосударственную направленность движения «Фрименов» (правоанархистская организация, в которой множество белых мелких фермеров и люмпенов), сознательно противопоставляющих себя существующей социально-политической системе. «Фримены» отказываются признавать все действия властей, от уплаты налогов до регистрации автомобилей, создают собственную юстицию и службы охраны порядка и так далее. Столкновения с представителями официальных властей в девяностые годы стали кровопролитными, а попытки судебного вмешательства (например, осуждение в Аризоне Ричарда Уэйна, который убил еврея-торговца и негра-полицейского) стали выливаться в настоящие массовые беспорядки. К числу правых радикалов относятся и американские нацисты (например, организации «Арийская нация», «Айдентити»). Время от времени ФБР и полиция предпринимают попытки разгрома этих формирований — и иногда это выливается в настоящие военные действия. Так, группа белых «ультра» (13 человек) больше года продержалась в осаде в укреплениях близ Джордана (штат Мичиган); в хорошо оборудованных бункерах и дотах у них было достаточно запасов пищи, а оружия и боеприпасов хватало на добрую армейскую роту. Причем по-настоящему решительные действия власти не могли предпринимать — хотя бы потому, что не меньше десятка серьезных правых организаций и группировок заявили о своей решительной поддержке осажденных и пригрозили настоящими военными действиями, если их «не оставят в покое».

Косвенной поддержкой осажденных стал взрыв в Олимпийском парке в Атланте. Там, практически в единственном месте, более или менее свободном от жесткого контроля, организованного спецслужбами на время проведения Олимпийских игр (директор ФБР Луис Фри заявлял по телевидению, что на время Игр Атланта — самый безопасный город в мире), в ночь с 26 на 27 июля 1996 года была взорвана самодельная бомба. Три обрезка труб, начиненные пироксилиновым порохом, часовой механизм с детонатором и пластиковый контейнер со шрапнелью собственного изготовления, сделанный из обрубков гвоздей. Один человек (темнокожая туристка Алиса Хэуфорн) был убит на месте, много раненых, втом числе более тридцати достаточно серьезно. Жертв могло быть намного больше, если бы не оперативность полиции и спецподразделений, получивших анонимное предупреждение по телефону за полтора часа до взрыва. За это время удалось разыскать мину — она была спрятана в неприметный армейский вещмешок, — и оттеснить большую часть толпы веселящихся и подвыпивших гуляк, которые собрались на концерт популярной рок-группы. Освобождение зоны вокруг подозрительного предмета продолжалось всего 11 минут, но эти минуты спасли не один десяток жизней. Пострадали в основном те, кто не успел отойти подальше от взрывного устройства — и шестеро полицейских, расчищавших зону.

Но серьезных акций международного политического терроризма на американской территории было, в общем-то, немного — заметно меньше, чем, например, в Италии или во Франции. В США все еще существовало непонимание того, что терроризм в своих наиболее опасных проявлениях стал приобретать новую окраску. А «события» происходили…

26 февраля 1993 года. Мощное взрывное устройство сработало в подземном автогараже Мирового торгового центра в Нью-Йорке. Шесть человек погибли, несколько десятков получили ранения; жертв могло быть намного больше, но выдержали высококачественные строительные конструкции из напряженного железобетона. Расследование проводило ФБР; по данным прессы, в нем участвовали более 200 агентов, была задействована мощная база данных, а на заключительном этапе осуществлена координация действий с ЦРУ. Работа велась по отработанным полицейским схемам: анализ вещественных доказательств, собранных на месте преступления, сужение круга возможных причастных к делу и использование тайных агентов и информаторов. Исходными зацепками были автомашина, покореженная взрывом — в ней было заложено взрывное устройство, — и мельчайшие фрагменты самого взрывного устройства, которые дали основание для заключения о типе взрывчатки и некоторых конструктивных особенностях адской машины.

Остов автомобиля, на котором все-таки удалось обнаружить достаточно данных для идентификации, направил джи-менов в небольшую контору автопроката. Оказалось, фургон брал на прокат некий Мохаммед Саламе. Так появилось первое имя подозреваемого, а также основание направить самое серьезное внимание на анализ арабской группы населения США, ее части, склонной к радикализму и особенно располагающей международными связями. Тщательное изучение журналов регистрации продаж, накладных и чеков многочисленных магазинов и компаний, которые продавали химические компоненты, из которых могла быть изготовлена взрывчатка, примененная в Международном торговом центре (далее — МТЦ), вывело на след еще одного подозреваемого, Нидал Айяда. Он приобретал все химикаты, которые могли бы понадобиться для изготовления взрывчатки, в соответствующих пропорциях и количествах, которые заставляли предположить, что готовятся новые взрывы.

Личности подозреваемых стали указателем для сбора информации о круге их знакомых и друзей. Вскоре было собрано более двухсот документальных свидетельств об их связях, контактах и совместных действиях, и десятки запротоколированных показаний самых различных лиц (служащие мотелей и компаний, охранники, соседи и т. д.). Это дало основание для ареста еще двух подозреваемых — Махмуда Абдухалима и Ахмада Аджайя. Первые аресты были произведены спустя полтора месяца после теракта. Многодневные интенсивные допросы, с оперативной проверкой всех, даже косвенных свидетельств, полученных в их ходе, позволили определить, что заговор террористов возглавляет египетский эмигрант, воинствующий противник умеренного каирского режима Хосни Мубарака, шейх Омар Абдель Рахман.

Слепой проповедник шейх Рахман, достаточно заметный политико-религиозный противник Мубарака, давно находился под контролем ФБР. Проповеди и высказывания шейха содержали риторику, весьма близкую к риторике мусульманского фундаментализма, и были исполнены проклятий и угроз. Прежде всего — в адрес и египетского светского строя, и египетских «умеренных», и естественно, Израиля и прочих неверных, оскверняющих арабские земли своим присутствием. Нахождение «под контролем» предполагало не только внимание к публичным высказываниям и действиям шейха, и его окружения: ФБР завербовало (за гонорар 7 тысяч долларов ежемесячно) личного секретаря шейха — отставного полковника египетской разведки Эмада Салема. Он, используя спецтехнику, предоставленную ему ФБР, организовал прослушивание и записи многочисленных переговоров в окружении шейха. За четыре месяца Эмад Салем записал более сотни кассет переговоров (записывающие устройства были установлены им в телефонных аппаратах, в деталях мебели, в своем портфеле и костюме, в автомобиле). Правда, он не атрибутировал записи, просто пряча кассеты в тайник, оборудованный им в ванной комнате — это несколько осложнило их использование в суде («Ваша честь, — говорил Салем в суде, — у меня очень плохая память на числа; этот разговор велся, я его записывал, но когда именно это было, вспомнить не могу»), хотя в конечном итоге не позволило террористам уйти от ответственности. Действия террористов были квалифицированы как «месть американскому народу за поддержку США Израиля и Египта». Показания Салема и аудиозаписи переговоров позволили установить, что террористическая группа в составе 15 человек планировала осуществить целую серию террористических актов. Например, взрывы в туннелях под Гудзоном, соединяющим Нью-Йорк и Нью-Джерси, уничтожение Эмпайр Стейт Билдинг и статуи Свободы, взрывы в самых людных местах мегаполиса — на Таймс-сквер, у вокзала Гранд Сентрал, на Манхэттэне и так далее. Обыски и аресты в мусульманском квартале Квинса ознаменовались раскрытием подпольной лаборатории, целой фабрики по изготовлению взрывчатки и взрывных устройств. Но главный террорист, мастер взрывного дела и непосредственный исполнитель ряда терактов, иорданец Рамзи Ахмед Иосеф, на момент арестов находился за пределами США. С помощью ЦРУ Рамзи Иосефа выследили и арестовали в Пакистане. Процесс его экстрадиции затянулся надолго: судебный процесс, на котором он стал главным обвиняемым, состоялся только в марте 1995 года, то есть два года спустя после теракта в МТЦ. Но в распоряжении ФБР к тому времени было достаточно доказательств непосредственной причастности Рамзи Иосефа к еще ряду террористических актов — в частности, к взрыву на борту филиппинского авиалайнера в 1994 году. Финансовая поддержка этой группы террористов осуществлялась «международным преступником № 1» — Усамой бен Ладеном, а в непосредственной подготовке и инструктаже принимал участие египтянин Али Мохаммед (по некоторым данным, оказавшийся в свое время в США при содействии ЦРУ).

Но вот наступило трагическое 11 сентября 2001 года, которое стало поворотным моментом в отношении мирового сообщества к проблеме международного (только почему-то не названного со всей определенностью мусульманского религиозного) терроризма.

Буквально за неделю до теракта, 4 сентября 2001 года Роберт С. Миллер III, стал Директором ФБР.

Фабулу произошедшего напоминать нет смысла — недавние события очень широко освещались в средствах массовой информации. Можно выделить только несколько моментов. Это:

• весьма точный учет террористами особенностей «американской свободы», что дало возможность нескольким группам террористов достаточно долгое время находиться в США и проводить практическую подготовку к акции;

• недостаточное внимание к предупреждениям извне, прежде всего из Израиля;

• замедленную реакцию на сообщения из европейских стран, прежде всего из Германии, где фактически и сформировалась основная группа арабов-террористов;

• а в стратегическом плане — неумение предвидеть, во что может вылиться долгое потакание террористическим организациям и фундаменталистским движениям, слепота, которую можно отнести к печальному наследию «холодной войны».

Наверняка очень многие люди в американском правительстве — впрочем, и в европейских тоже, — и руководители специальных служб делают серьезные выводы из своего стратегического просчета. Он заключается в том, что на протяжении предшествующих десятилетий оказывалась поддержка практически любым режимам и организациям, если они демонстрировали или хотя бы декларировали «антикоммунистическую» направленность. Весьма не корректно это выглядело и с рядом африканских режимов, и с поддержкой всевозможных «контрас» в Центральной и Южной Америке — а они, захватив власть, устанавливали жесткие тоталитарные режимы, не говоря уже о том, что моментально включались в крупный наркобизнес.

Наиболее печально это выглядело на примере Афганистана, когда финансировались и вооружались любые группировки моджахедов, а затем и фундаменталистские движения. В результате экстремистско-фундаменталистская организация «Талибан» установила на большей части страны мрачный средневековый режим, приютила опаснейшую организацию международных террористов, активно помогала сепаратистам-террористам, воюющим против правительств Индии и других сопредельных государств, и «естественно» активизировала наркоторговлю. Кстати — об этом подробнее было сказано в соответствующем разделе, — почти все «базы» мировых поставок героина контролируются и эксплуатируются режимами и группировками, появление или становление которых впрямую связано с военными и политическими действиями «свободного мира» в период холодной войны. Старая схема: «Он, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын».

Но и это сожаление, и очевидный пересмотр позиций, связанных с превращением борьбы с международным терроризмом в гласную и едва ли не основную парадигму политики ведущих стран Запада и Востока (к ней присоединились Россия, Китай и Япония), не решают важнейшие проблемы, которые со всей наглядностью проявились на переломе тысячелетий.

Несколько лет подряд настоящая, хоть и не всеми улавливаемая напряженность перед неизбежным столкновением проявлений неомусульманского радикализма (НМР) с «первым миром» все нарастала. То, что происходило в промежутке между 1996 и 2001 годами, представляло собой цепочку разрозненных, как тогда казалось большинству наблюдателей, действий и акций, на всей периферии мусульманского мира, и даже за его пределами — например, в небе над Локерби. Религиозные террористы взрывали автобусы с мирными туристами и боевые корабли, пассажирские самолеты и храмы «неверных», захватывали заложников и целые регионы, уничтожали бесценные памятники и «казнили» отступников. Но цивилизованный мир был преступно слеп.

То, что происходило в Юго-Восточной Азии, кажется, вообще никого не волновало (кроме региональных правительств, естественно), или же волновало — когда в числе заложников оказывались американцы или европейцы, — в той мере, как «нормальные правительства» и «нормальная общественность» волнуются при несчастных случаях со своими гражданами.

То, что происходило в России, воспринималось Западом в едва смягченных стереотипах холодной войны (если не «так им, русским, и надо», то «пусть разбираются сами, а мы еще и проследим, чтобы не слишком обижали свободолюбивых разбойников»).

То, что происходило в Северной Африке, или мусульманской Африке от Сомали до Магриба, воспринимали вообще с отстраненной позиции — смотрели, в лучшем случае, нет ли там происков Каддафи или Саддама, и в тех случаях, когда убеждались, что нет, называли «внутриполитической борьбой» и забывали.

А то, что происходило на Ближнем Востоке, рассматривали как «закономерные» плоды израильской неуступчивости, ну может несколько осложненные деятельностью старых врагов Запада, Саддама и режима аятолл. И недоумевали, почему это Израиль не восхищается редкостной гибкостью и уступчивостью правительства боевого генерала Ехуда Барака, и склоняется к политической жесткости, приведшей, в конечном счете, к возвращению во власть Ариеля Шарона.

В известной мере дезориентации общественного мнения способствовало и то, что в нарастающей год от года волне террора чисто мусульманский фактор не казался — в определенные периоды — преобладающим. То в Перу захватывали сотни дипломатов далеко не мусульмане из «тупамарос», то в Японии травили пассажиров подземки последователи нетрадиционной религии Аум Синрикё, то в Испании происходил очередной взрыв или расстрел каких-нибудь представителей властей христианами-террористами из ЭТА, или же в Ирландии схватывались протестанты с католиками, не забывая посчитаться с английскими солдатами. Аналогично было и в США, где после первого взрыва в подвалах МТЦ приходилось сражаться с по-лухристианскими сектантами, неофашистами или — чуть ли еще не чаще — маньяками типа «Унабома». А еще правительства, политологи и СМИ во всем цивилизованном мире навязчиво повторяли и повторяли тезис о необходимости строжайшего разделения между приверженцами ислама вообще и исламскими террористами.

Наибольшим достижением политической мысли этого периода стала выдвинутая английским ученым Сэмюэлем Ха-нингтоном концепция столкновения цивилизаций. Согласно этой концепции, в мире сформировались новые ОСНОВЫ КОНфликта. К ним в наибольшей степени сейчас ведут не экономические и не идеологические, а культурно-исторические различия цивилизаций. Мир теперь условно разделяется не на «Восток» и «Запад»; не на «богатый Север» и «бедный Юг»; не на «свободный мир» и «тоталитарные режимы», — а на «традиционные цивилизации» (прежде всего исламская и «конфуцианская»), и на цивилизации «прогрессивистские», к которым отнесено большинство христианских стран и демократических режимов. Столкновение между ними с достаточной вероятностью приведет, по мнению политолога, к глобальному конфликту. Там, где ислам будет граничить с другими цивилизациями, пролягут «кровавые границы». Рядом с западной цивилизацией, которой якобы угрожает такое «кровавое» столкновение с исламом, С. Хантингтон называет славяно-православную, конфуцианскую (т. е. китайскую), иудейскую и другие цивилизации. В общем плане концепция С. Хантингтона намного плодотворнее предшествующих политологических моделей, но не затрагивает двух существенных моментов. Во-первых, того, почему именно ислам становится внутренней основой для разделения цивилизаций и грядущего (будем только надеяться, что не глобального) конфликта, и что происходит с самим религиозным терроризмом. Специалисты констатируют, что нынче происходит трансформация «традиционного» терроризма в сугубо религиозную плоскость, связанную в первую очередь с представителями исламского фундаментализма, которые, прикрываясь религиозными лозунгами, ведут «священную борьбу с «Большим Сатаной» — США и их союзниками. По словам директора шотландского Центра изучения терроризма и политического насилия Б. Хоффмана, религиозный долг у таких экстремистов всегда ассоциируется с убийствами во имя «спасения» и утверждения «истинной веры», а там, где террористические действия обосновывают религиозными догмами, число жертв неуклонно растет. Но это — констатация факта, не исследующая ни основы исламского терроризма, ни превращение его в единственно по-настоящему опасный фактор, угрожающий ни больше ни меньше, чем самому существованию нашего мира.

Как правило, насилие становится аксиомой политической борьбы тогда, когда ему нет альтернативы. Политический режим, который заменяет легитимированный обеими сторонами (как властью, так и оппозицией) диалог системой постоянных репрессивных акций, направленных против своих оппонентов, рано или поздно оказывается объектом террористического воздействия. Стихийные и разрозненные «удары» террористических групп (и отдельных лиц) против представителей государственной власти из импульсивных и спорадических со временем превращаются в нечто постоянное, организованное, методичное — некое устойчивое противодействие, которое, кстати, может становиться и неадекватным «прямому» воздействию. Отсутствие способов и методов «мирного» разрешения социально-политической конфронтации рано или поздно выливается в хаос насильственного противостояния, и тогда террористические методы (с обеих сторон) становятся основными. Но это не предполагает обязательности такого «ответа»: стоит вспомнить терроризм в странах с развитой и устойчивой демократической системой, в которых высшие политические цели, или лозунги большинства террористов, могут быть осуществлены безо всякого насилия. Надо только добиться их принятия большинством (в том числе и региональным большинством). Но это — процесс, для которого могут понадобиться десятилетия или столетия, процесс, который «сам по себе» может так ничем и не закончиться, или закончиться, например, территориально-культурной автономией. А истинным субъектам терроризма ждать некогда — им надо сразу и все. Повторяем, субъект — это не тот, кто обвязывается тротиловыми шашками и идет на дискотеку…

С конца шестидесятых годов во всем мире возрастало количество террористических акций, прямо или косвенно связанных с мусульманским радикализмом, но этот тревожный процесс оставался не замеченным, или сознательно упущенным. Так, в восьмидесятые годы видный английский «теролог», то есть специалист по проблемам терроризма Пол Вилкинсон, называет такие основные типы современных террористических движений:

1. Движения националистических, автономистских или этнических меньшинств.

2. Идеологические группы или тайные общества, которые стремятся к каким-то видам «революционной справедливости» или социального освобождения, включая и анархистов, и ультраконсерваторов.

3. Группы эмигрантов или изгнанников с сепаратистскими или революционными устремлениями в отношении своей родины.

4. Транснациональные банды, которые действуют во имя «мировой» (или региональной) революции, и пользуются поддержкой ряда стран.

В перечне Вилкинсона, как видите, религиозный экстремизм не упоминается вообще.

К 1995 году терроризм охватил более 100 стран, количество терактов составило около 25 000, то есть выросло на порядок с конца семидесятых годов. Значительно увеличилось и число жертв акций терроризма. Заложниками оказывались уже сотни мирных людей, от взрывов и пуль гибли десятки и сотни, а общее количество жертв уже определялось тысячами.

Первая значительная акция политического терроризма нового времени в США, — в те годы это было квалифицировано именно как терроризм политический, игнорируя религиозную подоплеку, — произошла 26 февраля 1993 года. Мощное взрывное устройство, заложенное исламскими радикалами, сработало в подземном автомобильном гараже Мирового Торгового центра в Нью-Йорке. Того самого МТЦ, который мусульманские террористы все-таки «достали» семь с половиной лет спустя. Затем последовала серия других террористических актов, в том числе и в странах Запада, — но только после 11 сентября 2001 года стали достаточно четко говорить о мусульманском или исламском терроризме как о господствующем явлении.

Особую обеспокоенность в США и других странах вызывает не только враг названный, Аль-Каида, но и тот факт, что в последнее время активизировали деятельность (в первую очередь, среди мусульманской диаспоры США и Западной Европы), так называемые такфиры — последователи экстремистской идеологии Такфир вал Гиджра (с арабского — проклятие и изгнание).

Болезненно затрагивает НМР и «светские» исламские страны. Например, в конце октября 1998 года, во время подготовки к 75-летию Турецкой Республики, местные спецслужбы провели широкомасштабную операцию по обезвреживанию боевиков-камикадзе из Анатолийского федеративного исламского государства (АФИГ). Боевики планировали совершить ряд терактов, в частности арендовать несколько частных самолетов, начинить их взрывчаткой и подорвать с летчиками-камикадзе в местах массового скопления людей, в том числе и во время праздничной церемонии при участии президента страны. Тогда спецслужбам Турции удалось арестовать 23 террористов, которые прибыли из Германии по указанию руководства АФИГ, изъять 200 кг взрывчатки, 22 единицы автоматического оружия, пистолеты. По свидетельству турецкой стороны, террористы планировали также вооруженным путем захватить мечеть Фатх в Стамбуле, чтобы создать хаос и панику в городе.

По мнению многих аналитиков, газовая атака 1995 года в токийском метро развернула еще одну «страницу терроризма» — применение оружия массового уничтожения (ОМУ). Религиозные террористы продемонстрировали через многочисленность человеческих жертв всему миру «могущество своего иррационального мировоззрения». Попытки разнообразных террористических группировок применить ОМУ наблюдаются, например, в США уже с 70-х годов, когда зафиксированы неодиночные попытки террористов использовать разнообразные биологические материалы, химические ядовитые вещества, чтобы распылить в вентиляционных системах зданий, отравить воду или продукты питания и тому подобное. Совершению террористических актов с помощью ОМУ будут содействовать доступность и сравнительно низкая цена компонентов «оружия отплаты». Так, для уничтожения всего живого на площади до 3 кв. км (например, центр любого большого города с компактным размещением представительств крупных фирм, банков и тому подобное) нужно 800 кг нервно-паралитического газа зарина и табуна, который будет стоить (по коммерческим расценкам) 10—12 тыс. американских долларов. Компоненты ОМУ может конспиративно изготавливать в любой стране местный «одинокий» религиозный фанатик — специалист в отрасли химии или микробиологии для распространения почтой, как, например, бацилл «сибирской язвы» в США. Кстати, и раньше в США отправляли послания, обработанные ядом с возбудителями смертельных заболеваний, который всасывается через кожу человека. Утешает то, что религиозные террористы пока что не применили радиологическое оружие. В эпоху глобализации обостряется проблема «информационного терроризма», который может совершать специально подготовленный террорист или группа террористов, проникая к жизненно важным базам данных оборонного ведомства, правительственным и военным компьютерным сетям, чтобы целиком или частично вывести их из строя. Обращает на себя внимание и то, что Интернет все чаще используют исламские террористические группировки для саморекламы и «психологической войны».

Сложилось уже устойчивое понимание того, что современный терроризм не имеет единого источника, не есть некое искусственное образование, или порождение злой воли какой-то социальной группы. Он — объективная, имманентная черта современного общественно-политического устройства мира. Современный терроризм — это, увы, устоявшаяся уже ситуация (политическая, социальная, психологическая, даже технологическая), наложенная на определенные идеологемы. Современный терроризм — это одна из ипостасей духа нашего времени, в форме особенной разновидности насилия. Он — точка пересечения ситуации и идеи. Но, кажется, еще никто четко и однозначно не сказал о том, что за полтора-два десятилетия исламский терроризм как практическая форма действий мусульманского радикализма стал главным фактором современной политической жизни. Используя теоретические и практические «достижения» политического терроризма шестидесятых-семидесятых годов, НМР превратился в глобальную структуру и глобальный фактор, ведущий страшную разрушительную борьбу и в самом исламском мире, и на его периферии, и за его пределами. И только сейчас начинают обращаться всерьез и к теории, к основам, которые именно в наше время сделали возможным никакой иной, а именно исламский радикализм, сущностный фундамент религиозного терроризма, — и к его специфическим чертам. И здесь надо вкратце затронуть болезненную для миллиарда людей тему: почему же все-таки ислам стал базой самого опасного общественно-политического явления последних лет.

Как известно из элементарного учебника религиоведения, христианство, иудаизм и ислам — религии одного корня (семитического), и роднит их очень многое. Во всех трех религиях присутствует близость, если не тождество (разве что чуть-чуть подпорченное последующими наслоениями) представления о провиденциальных и демонических силах (т. е. ангелология и демонология). В Библии и Коране признаются одни и те же пророки, и главное — происходит исповедание личностного Божества. Но, к сожалению, несомненное и никем не оспариваемое сходство есть основа не для взаимоуважения, а для взаимной нетерпимости. Это, как вы понимаете, свойство не только религий, но и политических движений, и вообще природы человеческой. Нет хуже врага, чем похожий на тебя сосед. Сектант и уклонист всегда воспринимается хуже, чем откровенный противник с диаметрально противоположными взглядами. Извратитель — большее зло, чем богоборец. Христиане, иудаисты и мусульмане за минувшие века накопили множество взаимных претензий и обид — и это не схоластические споры, а страдания и кровь миллионов людей. Религиозные войны оставили глубочайший след в истории едва ли не всех стран. Христиане надолго запомнили преследования со стороны ортодоксальных иудеев и передали нелюбовь к ним Византии, а та — последователям, всему мировому православию. Евреи, изгнанные римлянами со своей родины, испытавшие еще одно разрушение Храма и гибель Иерусалима, не могут забыть гонения средних веков. Даже фашистские злодеяния, Холокост, многие (не только ортодоксы) воспринимают как еще одно преступление христиан. И христиане, и иудаисты в одинаковой степени боятся и ненавидят мусульман, в кратчайшее (с точки зрения Истории) время распространивших свое влияние от Испании до Индии. Счет к ним очень велик; даже если не обращаться к прошлым векам, а только к веку двадцатому, то здесь и чудовищное истребление армян, и события на Балканах, и не-прекращающиеся попытки уничтожения Израиля («занозы в теле арабского мира»), и кровавые индо-пакистанские инциденты, и прочая, прочая, прочая. Мусульмане же до сих пор величают войска стран Запада «крестоносцами», жестоко борются и с православными, и с католиками, и с протестантами — а уж само существование на Земле иудеев вызывает приливы агрессии. Происходящий в настоящее время перманентный вооруженный конфликт исламских стран (или их «боевых отрядов») с остальным миром, кажется, никто так и не назвал вялотекущей Мировой войной. Однако лишь мусульмане (участвующие в конфликте) признают нынешнюю войну религиозной. Они-то как раз называют ее войной, даже больше — священной войной, джихадом против «неверных». В проповедях духовных вождей исламских радикалов указывается, что «страны шайтана» ополчились против «детей пророка», объятые смертельной ненавистью ко всему, угодному истинному Богу. В этой ситуации отдать свою жизнь во славу Аллаха — основной или даже единственный долг правоверного мусульманина; и надо особо отметить, что ни в одной другой из мировых религий понятие самопожертвования во имя веры так не развито.

Едва ли не все наследие «светского» мирового гуманизма, не говоря уже об исламском гуманизме, проникнуто сентенцией о том, что «ислам — миролюбивая религия». А все те радикальные толкования его, которые положены в основу экстремистских течений — не более чем искажения, чуть ли не извращения. Конечно, исказить и извратить можно все что угодно, особенно если в этом есть прямой практический смысл для извратителей — и в мировой истории наблюдается масса таких извращений доктрин и теорий. Но если извращения (используем скрытую цитату) происходят ежедневно, ежечасно и в массовом масштабе, — значит, в первоисточнике все-таки заложена возможность такого извращения. И не надо утешаться или самообманы-ваться тезисом о «миролюбивой религии», если едва ли не миллиард мусульман помнят наизусть слова Корана не только о возможности, но и о необходимости убийства неверных, если они не поддаются проповеди. «Когда вы встретите тех, которые не уверовали, то — ударьте мечом по шее; а когда произведете великое избиение их, то укрепляйте их узы». Первую религиозную войну начал сам пророк Мухаммед. И в самой изначальной, еще никак не извращенной, не искаженной, первоосновной трактовке, то есть в самой священной книге мусульман заложено понимание того, что мир (то есть весь мир) должен быть обустроен сообразно воле Аллаха. Непокорные этой воле должны быть уничтожены. И не учитывать этот бескомпромиссный тезис просто нельзя. Чисто теоретически нельзя не отметить, что в наиболее древней части Библии тоже есть достаточно жесткие высказывания в отношении тех, кто исповедует другую веру, поклоняется идолам и так далее. Но такой императивной формы они не приобретают. И когда социально-историческое развитие христианского мира достигло определенной стадии, религиозные войны утихли, костры инквизиции угасли, и даже анафема перестала быть поводом к насильственным действиям. Но вот дождаться таких социально-исторических преобразований в исламских странах, которые сделали бы наиболее резкие суры просто исторической памятью, не более — не удастся. Дело в том, что сама «исламизация» предполагает обязательный, полный, категорический отказ от социального развития… которое могло бы изменить позиции в отношении ислама. И никак нельзя игнорировать предположение, что позиции радикальных исламистов будут и впредь укрепляться, поглощая те — уже немногие — страны, где существуют «светские» режимы. Надо учитывать, что главная особенность современных радикальных исламистских идеологов — активная борьба со светскими режимами. Основными целями движения радикалистов-рефор-маторов, или, скорее, контрреформаторов, «фундаменталистов», выдвинуто следующее:

1. Исламское общество должно быть свободно от любых иностранных влияний.

2. Необходимо создать свободное исламское государство, действующее в соответствии с предписаниями ислама, применяющее его социальные регуляторы, провозглашающее его принципы и несущее его миссию всему человечеству.

В отличие от мусульманских реформаторов прошлого, стремившихся приспособить нормы ислама к некоторым реалиям западной цивилизации, современные исламисты пытаются решать прямо противоположную задачу: подчинить реалии окружающего мира требованиям ислама. Радикальные исламистские движения, не довольствуясь пропагандой идей исламского государства, стремятся к немедленному насильственному захвату власти. Там, где они не сумели пробиться к власти, радикальные исламисты считают сотрудничество с не устраивающими их правительствами и попытки мирными средствами изменить политический режим изнутри бессмысленной затеей, поскольку правящая элита, в которую они не входят, не допускает системных изменений.

Радикальные исламисты отвергают демократию как чужеродную теорию и практику, присущие западным обществам. При этом они исходят из следующих посылок:

1. Существуют несовместимые различия между демократией и исламскими политическими принципами, согласно которым суверенитет принадлежит Аллаху, а не людям. Поэтому исламская форма правления ограничивает шариатом право людей устанавливать законы. Представители народа не могут принять закон, противоречащий законам, предписанным Богом. Позволить людям устанавливать законы по своему усмотрению — значит, установить тиранию. Реальная свобода достижима лишь при исламском правлении, которое никому из людей не дает абсолютного права устанавливать законы. Ислам, по их мнению, обладает уникальной самодостаточной политической системой, которая лучше других форм правления, включая демократию, и не нуждается в заимствовании западных политических идей и институтов.

2. Западное происхождение демократии. Многие исламисты оспаривают тезис о том, что демократия — это власть народа. Фактически, заявляют они, на Западе властвуют экономически могущественные группы, а выборы — это ритуалы, существенно не влияющие на политику. Идеологи радикального исламизма считают, что демократия вызывает моральный упадок современных западных обществ.

3. Демократические реформы в мусульманских странах вызывают сугубо негативную реакцию радикальных исламистов еще и потому, что их, как правило, исключают из политического процесса, запрещают их партии и движения. Они рассматривают все подобные реформы как одно из проявлений идеологии коррумпированного режима.

Радикальные исламисты категорически отвергают идеи реформаторов о совместимости исламских и западных ценностей. По их убеждению, западные политические ценности непригодны для исламских обществ, более того, они оказывают на человеческую душу негативное, пагубное влияние. Такие атрибуты западной действительности, как демократия, секуляризм и национальное государство, противоречат основам ислама. Они выступают за чисто «исламское решение» всех проблем, стоящих перед мусульманскими обществами.

Успех радикального ислама у части населения стран мусульманского мира нельзя объяснить только духовной притягательностью его идей. Пока что он обладает бесспорными коммуникационными и организационными способностями, умело манипулирует установившимся политическим языком, активно распространяет свои идеи через современные средства массовой информации (аудио- и видеокассеты, факсы и спутниковое телевидение, Интернет). Таким образом, ему удается обойти государственную монополию на телевидение. Немалую долю своей притягательности радикальный ислам черпает и в атрибутах модернизирующихся обществ. Опираясь на них, радикальные исламисты используют такие «ареалы свободы», как частные мечети, профессиональные объединения, больницы, кассы взаимопомощи, исламские банки и школы, предоставляющие исламистам неистощимые источники привлечения адептов, позволяющие им распространять свое влияние практически повсюду. За короткий срок они создали мощную, разветвленную социальную базу, объединив всех, кто разочарован издержками модернизации, проводимой властями. Одна из важнейших причин успеха радикального ислама состоит в том, что в противовес западной модели развития исламисты предлагают собственный идеал исламского общества. Вину за все просчеты в социальной политике они видят в моральной несостоятельности сторонников демократизации. Единственное решение всех проблем для них состоит только в универсальном применении законов шариата.

У радикальных исламистов имеются собственные представления о формирующемся региональном и мировом порядке. Они отвергают концепцию современного мироустройства, которая исходит из возросшей в 90-е годы взаимозависимости мирового сообщества в таких важнейших сферах, как экономика, среда обитания, иммиграция и распространение оружия массового уничтожения. Исламисты радикального толка отвергают мирные переговоры как метод урегулирования конфликтов с целью достижения компромисса, поскольку убеждены, что такой метод закрепляет гегемонию Запада. Мирное разрешение конфликтов для них — иллюзия, так как международные отношения по своей природе конфликтны. Поэтому радикальные исламисты считают, что единственно возможным ответом мусульманского мира нынешним прозападным режимам может быть только священная война во имя Аллаха. Лишь после уничтожения этих режимов и восстановления единства всех мусульман (уммы), как это было в эпоху халифата, внутри уммы могут быть установлены мирные взаимоотношения.

Обращаясь к истории, постоянно и обоснованно говорят о выдающемся вкладе «исламского» мира в средневековую и выросшую на ее основе современную культуру. Действительно, знаменитые ученые, математики, астрономы, медики, философы (включая суфийских мистиков), гениальные поэты и музыканты Востока творили исламскую культуру — и обогатили ею культуру общечеловеческую. Именно мусульмане подарили средневековой Европе античную философию, самими жителями Европы за «темные века» почти полностью забытую. Достижения мусульман прослеживаются во множестве областей, от архитектуры до гигиены. Все это так, но при этом с непонятным упорством забывают или замалчивают, что времена расцвета исламской культуры остались позади. Сейчас из поэтов на слуху один Салман Рушди, приговоренный фанатиками к смерти за якобы «издевательство» над религиозными ценностями. Из музыкантов — один Нусрат Али Хан, игравший вместе с джазовыми знаменитостями. Кстати, оба — индийского происхождения, что немаловажно. Есть, что неизбежно, некоторое количество писателей — тоже, как правило, в периферийных для исламского мира странах; есть третьеразрядные поп-музыканты в «светских» странах типа Турции и Египта; есть немало ученых-мусульман, преимущественно выходцев из Пакистана и Индии, успешно работающих в Америке и Европе — и это, пожалуй, все. И это никак не случайность. Работа на «пионерском» уровне в любой области умственной деятельности требует духовной свободы, которую традиционный ислам уже не может дать. Некоторый предел здесь уже был перейден, и довольно давно. Верно и противоположное утверждение: многие из тех, для которых непосильно существование в современном демократическом деидеологизированном мире, предполагающем высокую информационную насыщенность и большую интенсивность принятия решений, «уходят в ислам» как в антагонистический способ существования. С этим связан стремительный рост «исламизации», например, США. Но одновременно происходит еще один процесс. Во второй половине XX века ислам стремительно радикализировался. Возник феномен «исламских революций», устраиваемых студентами во главе с духовенством, сметающих марионеточные режимы шахов и султанов. Как грибы, стали расти разнообразные террористические группировки, — и еще раз отметим, что зачастую, особенно на этапах их становления, финансируемые спецслужбами больших держав, преследующими краткосрочные политические цели. Долгое время исламистам-радикалам удавалось играть на противоречиях между СССР и США. Однако после распада СССР стало очевидным, что следующий период мировой истории пройдет под знаком джихада — со стороны радикальных мусульман, и борьбы с терроризмом — со стороны остального мира. Больше радикалам не на что было рассчитывать — только на себя, и на радикализацию своих единоверцев. И вот уже появилась особая категория террористов — шахиды. Это исламские камикадзе, террористы-самоубийцы, готовые унести за собой в могилу тысячи тех, кого мы привыкли называть «мирными людьми». С точки зрения шахидов, никаких мирных людей просто не существует. Есть враги уже вследствие своей религиозной принадлежности. А вдобавок еще к каждой категории «вражеских» граждан прилагается еще дополнительный набор обвинений. Каждый американец должен быть уничтожен. «Виноват» и финансист — поскольку укрепляет сатанинскую мощь, «виноват» и простой рабочий, поскольку, по сути, занимается тем же самым. И вообще, уже то, что человек платит налоги в американскую казну, означает для фанатика, что он — прислужник тьмы. А уж американский образ жизни! Пить вино, носить мини, загорать на пляже, лопать свиные сосиски и прочее, — это же бесчестить землю перед лицом Всевышнего. Стало быть, неверный должен умереть, он виновный, а не какой-то там «мирный житель». А если он был-таки, по неисповедимой воле Его, угоден Аллаху, то в чем проблема? Он выделит угодного, и отправит прямо в рай, на пару с убийцей-камикадзе. Жестоко? Да. Впрочем, в свое время логика инквизиторов была совершенно такой же.

В начале третьего тысячелетия в мире четко сформировались два основных центра террористической активности, которая имеет религиозно-догматическую доминанту, — Ближний Восток и США. Так, на Ближнем Востоке преобладают террак-ты антиизраильского направления. Благодаря умелым и профессиональным действиям спецслужб Израиля исламские террористы почти отказались от практики захватывать заложников и похищать самолеты. Однако распространяются акции религиозных фанатиков-камикадзе, которые подрывают себя в людных общественных местах.

Вторым центром активной террористической деятельности можно считать США. Это следствие многих факторов — политических, религиозных, экономических, экологических, уголовных, а также индивидуально-психологических.

В мифологии XX века особой популярностью пользовался сюжет о безумном изобретателе или банде анархистов, которые с помощью сверхмощного оружия шантажируют человечество. Когда антиутопия стала былью, в дело вступили старые клише. На роль безумца идеально подошел бен Ладен с фанатичным блеском в обоих глазах — настоящем и искусственном. Место анархистов заняли радикальные исламисты.

«Исламский терроризм» зародился только в 1970-е годы как явление чисто политическое, сконцентрированное в болевых точках конфликтов — в Палестине, Кашмире, Афганистане. При этом террористов заботливо пестовали и снабжали оружием «неверные» из советских и американских спецслужб. С прекращением «холодной войны» советские войска покинули афганские горы, забрезжил мир на Ближнем Востоке. Наступил критический момент — многочисленная армия людей, умевших только стрелять и закладывать мины, могла остаться не у дел.

Тут бы и распылиться бывшим федаинам-наемниками по другим «горячим точкам», но вмешался непредвиденный фактор — ислам. Точнее, воинствующий антизападный ислам, оживший после победы революции в Иране. Аятолла Хомейни бросил все ресурсы страны на финансирование исламистов за границей. Прежде террористы относились к религии предков без восторга, а теперь сделались «правоверными», и конфликты вспыхнули на прежних местах и с новой силой.

До сравнительно недавнего времени терроризм не был присущ мусульманскому обществу. Да и позже террористы действовали избирательно и в небольших масштабах. Все изменилось, когда на поле битвы с «неверными» вышел «террорист № 1» Усама бен Ладен. Секрет его могущества неведом никому. Конечно, саудовские родственники Усамы богаты, но вряд ли всех семейных капиталов хватит для оплаты тысяч боевиков в Чечне, Кашмире, Таджикистане и Афганистане. Ближе к истине слухи о том, что Усаму, когда он воевал против «шурави», финансировало американское ЦРУ, но и этим не объяснить преуспеяние непотопляемого саудовца. Не исключено, что дело в геополитических расчетах арабских монархов. Они не могут не знать, что запасы нефти — их единственное богатство — истощатся через какую-нибудь сотню лет. А еще вероятнее, что до того ученые «неверных» найдут какой-нибудь заменитель «черному золоту». Тогда и монархи, и их подданные разом станут нищими. Избежать этого можно только одним путем, завещанным первыми халифами, — с мечом в руках захватить земли «неверных», их имущество и жен. Каждый, кто побывал на Востоке, знает: Средневековье там еще не закончилось. На перекрестье интересов нефтяных шейхов, обиженных Западом диктаторов и партизанских вожаков возникла тоталитарная идеология, которую многие называют ваххабизмом, хотя с историческими ваххабитами — борцами за «чистоту веры» — она имеет мало общего. Основной объект их враждебности — Запад, которому они выставляют счет и за колониальное угнетение, и за нынешнее преуспеяние стран «золотого миллиарда». Ваххабиты сплочены и хорошо организованы. И они всерьез собираются завоевать мир. За ними огромные деньги, которыми Запад сам оплачивает свое разрушение, покупая на Востоке нефть и наркотики. За ними массы неграмотных и фанатичных сторонников, которых не грех обмануть и бросить на убой ради «святого дела». Наконец, за ними в известном смысле и будущее — могущество исламских стран резко возрастет, когда (или «если») они создадут у себя современную промышленность. Имеет значение и «пятая колонна» на Западе: некоторые цифры уже приводились, и если эта тенденция сохранится, то скоро она достигнет критической величины. Но в плане практических действий ваххабиты отнюдь не стремятся к такой модели исторического развития, которую политологи считают оптимальной. Им не нужно преуспевающее государство, или даже объединение государств, «умма» с обеспеченными гражданами. Им нужна масса управляемых людей, масса, бесперебойно поставляющая шахидов — а сытые люди куда менее восприимчивы к радикальным лозунгам, чем голодные и неграмотные.

И еще об одной стороне дела.

Международный терроризм неоднороден. Спектр достаточно широк. Здесь и «левацкие» группировки, всевозможные маоисты, троцкисты, леворадикалы из обширной палитры коммунистических и анархо-синдикалистских движений. Здесь и «правые», организации неофашистов и тому подобных правых националистов. К ним, как правило, примыкают сепаратисты — иногда в их «окраску» примешиваются и религиозные «тона». Здесь и «уголовный», в традиционном понимании, терроризм — преступления против правительств, организаций и личностей с прямой материальной корыстью (похищения и шантаж с целью получения выкупа). Здесь и действия маньяков — они редко, но все же имеют и международный характер. Сама многочисленность направлений терроризма указывает, что существуют некие глубинные социально-политические закономерности его появления и распространения.

Во все времена существовало, равно как «обычная» преступность, стремление отдельных лиц и их сообществ к изменению если не существующего в соответственной стране строя, то, по крайней мере, того соотношения властных и финансовых структур, которое составляло реальность государства. Так было во все времена; бунтари, смутьяны, заговорщики, мятежники и так далее появлялись всегда, во всех государствах и во всех формациях. Всю историю шла борьба против них — или шла их борьба против тех, кто занимал «несправедливое», с их точки зрения положение, обладал «несправедливыми» привилегиями и так далее. Форм этой борьбы было и есть множество — бунты, смуты, заговоры, дворцовые и теневые перевороты, тайные и явные организации, вплоть до гражданских войн. Весьма разнообразны и способы общественной или групповой (клановой, государственной и т. д.) самозащиты: всевозможные механизмы «высылки» потенциальных смутьянов, кастовые и цеховые системы, клерикальная поддержка социальных иерархий, общественное призрение и социальное обеспечение и так далее. Наиболее оптимальной на сегодняшний день представляется социальная организация социал-демократического толка — не случайно, наверное, в странах «европейского социализма», в Скандинавии в частности, уровень терроризма самый невысокий. Террор — оружие слабых; это не клеймо, а констатация факта. Развитие организационно-технической базы силовых структур и политическая воля подавляющего большинства правительств таковы, что за редким исключением лобовые военные действия, а зачастую и «городская партизанская война» попросту обречены. Очаги террористических движений, особенно на почве национализма и религиозного радикализма, могут тлеть достаточно долго и могут, — как показал хотя бы «черный сентябрь США», — приводить к тяжелым жертвам и потерям. Но попытки «лобового» противостояния обязательно оборачиваются разгромом «оппозиционеров». Но если отбросить личные амбиции и личный фанатизм, а также — практически во всех случаях без исключения — корыстолюбие «вожаков», лидеров террористических организаций, то нельзя не признать, что за ними есть социальная база. Существует достаточно большое количество людей, которые испытывают социальную ущемленность — и в таких размерах, что готовы принять «теории», «доктрины», «фетвы» и так далее, борьбы на грани, или за гранью самопожертвования.

В терминах современной политологии явление, из-за которого «обычная» демократия стала источником социальной напряженности во всемирном масштабе, называется глобализмом. Это комплекс сопряженных процессов по вовлечению большинства (в пределе — всех) регионов и стран мира в единую систему производства и распределения материальных и культурных ценностей. Сам по себе глобализм не направлен на ускоренное «стирание» национальных особенностей; вполне возможно — и практически уже достигается в ряде стран — принятия достаточных мер по защите и развитию национальных культур в совокупности к объективной тенденции формирования всемирного культурного поля. Но его реальная экономическая основа позволяет предположить, что пока что он чреват угрозой для общественной стабильности. Точно так же, как «дикий» капитализм был прогрессом по отношению к рабовладению, но реально требовал внутреннего перерождения, возможно, по механизму социал-демократии, — или же был чреват социальными революциями. И требуется осознанная и радикальная «доработка», — иначе дело в нашу эпоху, эпоху распространения оружия массового уничтожения, может закончиться гибелью цивилизации. Еще точно неизвестно, не было ли у «АльКаиды» атомной бомбы, но вот что она есть у дюжины стран, подверженных опасности кризиса — это уж точно. Глобализм, пользуясь терминологией марксистской экономической школы, есть высшая (и уж точно последняя) стадия развития империализма, то есть «монополистического» капитализма. В условиях частной собственности и свободного предпринимательства появление крупных корпораций, приобретающих национальные, а затем транснациональные и в потенции глобальные масштабы, есть процесс совершенно «естественный». Естественно и существование широкого слоя мелкого и среднего бизнеса, «размываемого» сверху и снизу (выпадением из бизнеса с переходом в категорию наемного труда и разрастанием до бизнеса крупного). Национальные законодательства и инспирированные ими социальные и государственные механизмы за прошедший век, а особенно в период после Второй мировой войны, обеспечили, в большей или меньшей мере, перераспределение общественного богатства и создание (в большей или меньшей степени) режима общей заинтересованности граждан в развитии или поддержании высокого уровня экономического развития.

Процесс этот был далеко не равномерный и не безболезненный, сопровождался негативными явлениями в духовной сфере; корреляция с этим событий «горячего 1968 года» уже достаточно исследована. Но если в том, что касается прежде всего европейских социал-демократий, достигнуто определенное равновесие, которое само по себе могло бы продолжаться достаточно долго, то в международном плане ситуация вовсе не такова. «Первый мир», включая Японию (СССР и его преемники, Россия и страны СНГ, здесь не рассматриваются — там ситуация другого рода) обеспечил свой высокий экономический и социальный уровень во многом за счет «третьего мира». Формы использования (не будем пользоваться термином «эксплуатация») весьма различны — от привлечения природных ресурсов, рабочей силы и квалифицированного персонала (хлестко это называют «утечкой мозгов»), до несбалансированной внешней торговли и демпинга культуры. Разрыв в уровне жизни «первого» и «третьего» мира уже недопустимо велик и в общем-то не уменьшается, — несмотря на чрезвычайное обогащение владетельных группировок в «нефтеносных», а также в «наркопроизводящих» странах. В общем-то не вызывает особых сомнений, что за исторически конечный период, например, за какую-то сотню-другую лет, все страны, вовлеченные в сферу деятельности транснациональных корпораций и финансовых систем, выработают собственные государственные механизмы, которые обернут транснациональные экономические процессы на достижение социальной гармонии на терпимом уровне. Но вызывает еще меньше сомнений, что никакого исторического промежутка для эволюционных преобразований предоставлено ни им, ни всем нам не будет.

Частная собственность и основанное на ней предпринимательство сами по себе не только внеморальны, но и внеидеологичны. Это не ярлык, а констатация факта. Обслуживающие современный режим транснациональных корпораций институции, в большинстве своем (Всемирная торговая организация, ГАТТ, Международный банк реконструкции и развития, МВФ и ряд других) в стратегическом плане действуют на сохранение или дальнейшее распространение существующего мирового соотношения. Событие самого последнего времени, сильнейший экономический и политический кризис в Аргентине, наглядное тому подтверждение. Роль механизма исторического самосохранения «предпринимательской» формации в рамках практически всех стран «первого мира» сыграли политические механизмы; возможно, лучшее их достижение — социал-демократия. Но сейчас мировое развитие достигло такого этапа, когда требуются осознанные политические действия в глобальном масштабе, — сколько бы они не противоречили интересам частного предпринимательства вообще и транснациональных корпораций в частности. Достаточно ли для этого будет некой «мировой социал-демократии»? Трудно, быть может, и невозможно сказать. Но что наступает, уже наступило время глобальных перемен, несомненно.

Развернутая с конца 2001 года всемирная борьба с международным терроризмом, борьба, в которой несомненное и эффективное участие принимает и ФБР — дело, безусловно, необходимое. Но все то, что говорят пока о ее мотивациях, целях и направлениях, не выглядит достаточным. Во все больших масштабах развивается общественное движение «антиглобалистов» — и за ним те же, по главному счету, социальные проблемы, которые обеспечивают базу терроризма политического. И здесь ни бомбардировками, ни лихими рейдами спецназа, ни блокировкой банковских счетов и чрезвычайными мерами пограничного и таможенного контроля дело не решить. Есть и другой итог — национальная мобилизация в США и отчасти в других западных странах. Американцам сделали хорошую прививку от вирусов либерализма и «политкорректности», разъедавших их цивилизацию все последние годы. В ближайшее время возможны резкое сокращение помощи «третьему миру» и массовые депортации «нежелательных иностранцев».

Те, кто организовал теракты, постараются и впредь оставаться в тени, подставляя под «удары возмездия» невинных людей и делая все, чтобы пропасть между «золотым миллиардом» и остальным миром стала непреодолимой. Пока что ни США, ни Запад в целом не предприняли ничего серьезного, ограничиваясь вялыми бомбежками Афганистана. Как после «Бури в пустыне», притворная капитуляция талибов объявляется решающей победой, деньги и силы вкладываются в очередное племенное объединение афганцев. В результате пока что происходит временная перегруппировка террористов. Не прекращаются теракты на Ближнем и Дальнем Востоке, в России и Центральной Азии, а в последнее время — и в Африке. Определенный срок понадобится, чтобы руководители и организаторы терактов нашли пути противодействия усиленным мерам безопасности и чуткости общества, которые сейчас отмечаются в США. Но что такие пути и способы будут найдены, увы, нет сомнений. Многовековой опыт террористических организаций свидетельствует об этом однозначно. Худшим исходом станет постепенное превращение всего исламского региона в криминальную Чечню, изрыгающую оружие и наркотики. Любое мирное развитие событий резко снижает шансы НМР на успех. Но их «революционное нетерпение» оборачивается против них. Терроризм — их единственное эффективное оружие. А терактами можно запугать, ошеломить, вывести из строя отдельные звенья обороны, но никак не выиграть войну. Они не заменят новейшего оружия, передовой экономики, современных средств транспорта и связи — всего, чего много у государств Запада и довольно мало у их противников.

ФБР, накапливая и совершенствуя методы и средства в деле борьбы с преступниками, в известной мере — точно так же, как в большинстве своем национальные полицейские силы других стран — всегда «шел» за преступностью. Но столь же важным, а с каждым годом все более важным, является профилактика в широком смысле слова. Несомненно, создание режима, когда любое преступление будет быстро и неизбежно раскрыто, существенно сказывается на уровне преступности, по крайней мере на ее «небытовом» аспекте, хотя, как показывает многолетний опыт, «настоящих» фанатичных террористов-исполни-телей мало останавливает страх перед поимкой и даже страх смерти. Но еще большее значение имеет создание таких социальных условий, при которых тот или другой вид преступности станет не массовым явлением, а проявлением, так сказать, личной самодеятельности.

Что же касается политического, национального и религиозного терроризма, то устранение его социальной базы возможно — и сыграет, по нашему мнению, решающую роль, особенно если это будет дополнено своевременным выявлением и прекращением деятельности их «идеологических центров». В самых благополучных социальных условиях возможно такое направленное моделирование психики, при котором человек готов идти на самопожертвование и террористическое преступление. Молодые арабы, выпускники университета в Германии (ФБР и Интерпол, к сожалению уже после трагедии, способствовали прояснению некоторых эпизодов их биографии) Мохаммед Аль-Атта, Марвин аль-Шехи, Зиад Джарра, непосредственные исполнители терактов 11 сентября 2001 года — вовсе не выходцы из беднейших, задавленных политической и социальной несправедливостью слоев. Также впрочем, как и сам бен Ладен, Хаттаб и множество других вожаков терроризма…

Практически невозможно в наше время предотвращать случаи, когда одиночки с отклонениями в психике берут винтовку или пистолет и начинают палить по прохожим; подобного рода сообщения оказываются чуть ли не ежемесячно сенсациями выпусков новостей. Чаще всего это происходит именно в США и на то есть серьезные причины: как ни в одной стране, там облегчен доступ к оружию, а кроме того, многолетняя практика «массовой культуры» привела к заметному изменению представлений о допустимости насилия; важно также, что важнейшие парадигмы американского общества, свобода и личный успех, вовсе не предполагают такого большого уважения к истинно человеческим ценностям, как в ряде других, более «традиционных» странах, например, Западной Европы.

В тех случаях, когда приходится сталкиваться не с разовой вспышкой безумия, которая вылилась в террористический акт, а с систематическими действиями, — предпринимаются значительные усилия для выявления маньяков и прекращения дальнейших терактов. В Федеральном бюро накоплен значительный опыт расследования таких дел; многие наработки, связанные, например, с воссозданием психологического портрета преступника, определением направленности его действий. Производятся отработки розыска по выявленным или предполагаемым мотивам. Достижения ФБР в этом направлении признаны во всем мире, и используются в практике служб безопасности многих стран. Точно так же, впрочем, надо отметить, что сами федералы высоко ценят и внимательно изучают опыт, например, российских коллег, которые раскрыли ряд опаснейших маньяков-преступников.

Одним из важнейших, и небывалых в истории США моментов, после трагического сентября 2001 года стал взаимный отказ ФБР и ЦРУ от обоюдных извинений и претензий. Это не значит, что специалисты и руководители ведомств не попытаются узнать и отметить, по чьей вине допущены такие значительные пробелы в обеспечении национальной безопасности — но эта работа есть и будет попутным, второразрядным действием. Важнейшим является другое — профилактика и предупреждение новых попыток нападения. А они весьма вероятны, и к тому времени, когда эта книга увидит свет, возможно, мир уже будет знать о чем-то новом. Во всяком случае, один из заместителей бен Ладена, который — не исключено — еще жив, Абу Гейс в интервью, данном осведомленному катарскому телеканалу «Аль-Джазира», пригрозил новыми акциями и порекомендовал Америке «пристегнуть ремни безопасности». Кто-кто, а ФБР стало относиться к этим угрозам очень серьезно. Во всяком случае, за время с «черного сентября» джи-мены предпринимали беспрецедентные меры по охране людей и объектов, и по проверке агентурных и оперативных данных о подполье «Аль-Каиды» и о конкретных операциях, в частности о намерении использовать торговые суда, начиненные взрывчаткой, для атак ряда крупных портовых городов США. Главный упор, конечно — на профилактику, поскольку пока не удалось наладить получения информации от верхушки тайной организации. ФБР сейчас направляет и координирует работы по оснащению средствами контроля аэропорты, а также участвовало в разработке новых инструкций поведения при посадке и на борту воздушных судов. К концу 2002 года завершено оснащение всех аэропортов системами обнаружения взрывчатых веществ. Важнейшие действия, также — укрепление охраны государственных сухопутных границ. Дополнительно к этой работе привлечено около 5 тысяч агентов, но уже очевидно, что этого количества недостаточно; планируется привлечение национальной гвардии.

Один из важнейших участков работы — контроль за лицами, приезжающими в США по временным визам. Сейчас ФБР взяло на централизованный учет около 100 000 человек, которые получили визы из стран Ближнего Востока; все они проходят обязательное дактилоскопирование, контролируется их пребывание в США и сроки выезда: небезосновательно считается важным избежать, чтобы кто-то остался нелегально. Продолжаются контрразведывательные мероприятия; надо сказать, что настрой в американском обществе таков, что информации о каких-то опасных или настораживающих проявлениях в отделения ФБР поступает больше, чем достаточно. Уже произведено несколько арестов и задержаний лиц, заподозренных в связях с террористами, сейчас проводится следствие. Серьезно изменен режим безопасности и проведен ряд внешних организационнотехнических мероприятий. Так, Белый дом и Капитолий, прежде открытые для посетителей и туристов, теперь являются особо режимными объектами. Доступ туда посторонних лиц невозможен. Прекращены экскурсии по зданию ФБР. В Вашингтоне практически все федеральные здания, включая официальную резиденцию Буша, а также мемориалы и памятники национального значения окружены бетонными заграждениями, исключающими таранный прорыв автомобилей с взрывчаткой. Подходы к ним контролируются сотрудниками Секретной службы и агентами ФБР. Осуществляется целый ряд других спецмероприятий, в том числе многочисленные технические, от видеокамер слежения до систем обнаружения оружия и взрывчатки. В целом принятые меры существенно уменьшают опасность от каких-либо террористических проявлений против представителей федеральных властей.

Но американское руководство сочло целесообразным изменение всей структуры внутренней безопасности. Согласно плану, представленному президентом Бушем, в США будет создана новая спецслужба — Министерство внутренней безопасности (МВБ). Туда войдет в качестве одного из основных элементов Секретная служба. Кроме того, в МВБ будет образовано еще четыре директората.

В состав «Директората охраны границ и безопасности» передаются служба иммиграции и натурализации (сейчас находящаяся в ведении Министерства юстиции), Таможенная служба (из Министерства финансов), Береговая охрана (прежде подведомственная Министерству транспорта), Служба инспекции животных и растений (Министерство сельского хозяйства), Федеральная служба защиты, Управление безопасности на транспорте (из структуры Министерства транспорта).

В «Директорат реагирования на чрезвычайные ситуации» будут включены: Федеральное агентство по чрезвычайным ситуациям, Управление химического, радиологического и ядерного реагирования (сейчас система этих служб, близкая к «Гражданской обороне» бывшего в СССР, находится в ведении Министерства здравоохранения), Специальная служба реагирования на чрезвычайные ситуации (из Министерства юстиции), Служба реагирования на ядерные инциденты (из Министерства энергетики), и, наконец, детище ФБР — Отдел по проверке готовности к чрезвычайным ситуациям.

В «Директорат защиты от оружия массового поражения» — Ливерморская национальная лаборатория, ведущий научно-методический центр, сейчас находящийся в ведении Министерства энергетики, Отдел по гражданской биологической обороне, из штата Министерства здравоохранения, Центр по заболеваниям животных Министерства сельского хозяйства.

В «Директорат анализа информации и защиты инфраструктуры» — отдел обеспечения безопасности критических инфраструктур, сравнительно новое подразделение Министерства торговли, две структуры Министерства обороны — Федеральный центр реагирования на компьютерные инциденты и Национальные коммуникационные системы. Из подчинения ФБР выводится и передается в новое ведомство Центр по охране национальной инфраструктуры, а из Министерства энергетики — Центр по анализу и подготовке национальной инфраструктуры.

Бюджет Министерства внутренней безопасности на 2003 финансовый год составил 37,4 млрд долл., штатная численность — 169 154 человека.

Сможет ли Америка избежать повторения столь масштабной трагедии, как события 11 сентября? Представители администрации США дают на этот вопрос отрицательный ответ. Новые теракты возможны, — говорят официальные лица в Белом доме. Однако серьезные охранные мероприятия и предпринимаемая перестройка разведывательного сообщества Соединенных Штатов, а также создание нового суперведомства — Министерства внутренней безопасности должны минимизировать возможные риски.

Важнейшие задачи по-прежнему должно решать — или не решать, — ФБР. Приведенная структура МВБ показывает, что функции контрразведки и борьбы с большинством видов тяжких уголовных преступлений по-прежнему остаются в сфере ответственности ФБР. Атмосфера, в которой теперь приходится работать джи-менам, с одной стороны благоприятнее — множество добровольных помощников; но с другой — нельзя не забывать о деструктивных тенденциях в самом американском обществе, где к традиционным бедам стало добавляться и религиозное противостояние. Создание МВБ ненамного сузило простор для работы ФБР. А необходимость такого ведомства доказана самой историей.

 

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Академия ФБР, расположенная в Квантико, штат Вирджинии, которая открыла двери летом 1972 года, 12 июля 2002 года праздновала свою 30 годовщину — тридцатилетие лидерства, превосходного обучения и научно-исследовательской деятельности, и товарищества, которое помогает США и миру стать более безопасными. В конце первого десятилетия работы Национальная Академия была аккредитована как Университет Вирджинии, и двери Академии раскрылись для женщин — как для будущих агентов ФБР, так и для полицейских Национальной Академии. В 1980-х, Лаборатория ФБР открыла Учебно-криминологический центр, помогающий научной подготовке будущих сотрудников правоохранительных органов. Там же, в Квантико, начато обучение и переподготовка персонала Агентства по борьбе с наркотиками (АНБ). В 1990-х — рост международной преступности заставил ФБР сосредоточиться на глобальных вопросах. Академия начала принимать большое количество делегаций из других стран, и затем оказала самую существенную помощь в организации и становлении первой Международной академии правоохранительной деятельности в Будапеште, Венгрия. Стало весьма широким привлечение специалистов Академии к выполнению работ (прежде всего экспертиз) по запросам от правоохранительных служб разных стран. В частности, экспертиза проводилась по просьбе соответствующих органов Украины (пленки якобы прослушивания в кабинете президента, и идентификация трупа убитого журналиста), и Грузии. На начало нового века запланированы перевод Лаборатории ФБР в новое здание в Академии, что позволит расширить и осовременить обучение криминалистическим исследованиям, в частности баллистическим экспертизам и исследованиям огнестрельного оружия. Академия также отрабатывает возможности расширения деятельности путем связи с учениками и исследователями во всем мире через новую систему «электронного обучения».

Важное новшество в деятельности ФБР — поиск и ранняя подготовка молодежи. Так, была проведена сессия «Молодежной академии ФБР». Два десятка юношей и девушек, отобранных по результатам конкурсов, анкетирования и собеседования в нескольких больших городах и в американской глубинке, во второй половине июня 2002 года были приглашены в Кван-тико. Там в течение нескольких дней проходили лекции и практические занятия по основам современной полицейской техники — дактилоскопирование, анализ вещественных доказательств, работа с картотеками и с «детектором лжи», а также вводные курсы в законодательство, регулирующее действия ФБР и полиции. Они с опытными наставниками совершали, «турне» по «Переулку Хогана» — специально выстроенной модели условного города, в котором отрабатываются сценарии реальных эпизодов из боевой практики специальных агентов ФБР. В программе предусматривалась также встреча с Директором ФБР Робертом С. Миллером III. Они также присутствовали на тренировках с применением полицейских собак, и стали свидетелями работы спасательной команды ФБР по освобождению заложников. Студенты закончили Молодежную Национальную академию 3 июля 2002 года. Помощник директора ФБР Джон Коллинвуд говорил с юными выпускниками, напоминая им, что «в жизни нет непреодолимых трудностей, и наша цель — быть готовым ответить на любой вызов». Он процитировал мудрые слова: «Стремитесь к солнцу, мои юные друзья, и если придется упасть — улыбнитесь, зная, что падаете как звезда. Старайтесь подняться как можно выше».

Приобретая профессиональный и политический опыт, совершенствуя техническую базу и оперативную подготовку, из года в год расширяя свои функции и полномочия, Федеральное бюро расследований США превратилось в одну из мощнейших в мире служб внутренней безопасности. Краткий исторический обзор деятельности этой организации, вынужденно — из-за режима секретности, который поддерживается вокруг нее (что, в общем-то, неизбежно, аналогично обстоят дела во всем мире; более того, сообщения в прессе о раскрытии тех или иных страниц может оказаться сознательной акцией самой спецслужбы, заинтересованной в конкретном политическом или иногда даже в оперативном воздействии), — сосредоточенный вокруг событий ее становления и развития, показывает наличие как минимум двух тенденций. Одна, широко пропагандируемая самой ФБР, превозносит высокие оперативные и моральные качества работников ведомства. Очень много говорится о высокой организованности службы, отменной технической базе, своевременном учете достижений криминалистической и вообще техники. Вторая, особенно отчетливо «озвученная» в семидесятые-восьмидесятые годы, неуклонно подчеркивает негативные стороны организации в целом и джи-менов в частности. Можно сказать, что в современном массовом сознании образ ФБР амбивалентен. «Белая» (апологетическая) и «черная» (критическая, вплоть до сарказма) модели Бюро сосуществуют. Примерно так же, как в современной Америке сосуществуют мощный научный и культурный рост, высокий уровень духовности, искусства, которое поднимается над массовой культурой (кстати, тоже американское «изобретение» — и по-настоящему еще не оцененное, и даже не исследованное) — а с другой стороны, чрезвычайно высокий уровень преступности, настоящий «обвал» наркомании. Примерно так же, как сосуществуют в США настоящий патриотизм и во всех основных чертах гражданское общество — и совершенно деструктивные социальные тенденции, как модно сейчас говорить — правовой беспредел. Примерно так же, как не только в одном городе США, но даже и в одном районе, в недалеких друг от друга кварталах сосуществуют чуть ли не идиллическая благопристойность и жестокий террор уличной преступности.

Но выводить «двойственность» ФБР из многосложности самой Америки было бы существенным упрощением. Прежде всего ФБР — это большая иерархическая система и, как любая социальная система, вырабатывает свою специфику, свои ценности, «консервирует» и развивает их. Во-вторых, Бюро с самого начала было вовлечено в политическую жизнь. И «политиканство» это — не проявление доброй или злой воли Гувера, Келли или кого-то еще, а парадигма существования организации. ФБР по своему статусу выполняет функции и криминального, и политического сыска, и контрразведки, и, в известной степени, разведки, — а поскольку этим занимаются, по большому счету, одни и те же джи-мены, то в каждом направлении деятельности прослеживается взаимосвязь и взаимозависимость. В ряде стран, где службы уголовной, политической и прочей безопасности отграничены друг от друга резче, наблюдаются совсем иные тенденции в работе этих ведомств. В-третьих, нельзя забывать, что мотивация, из-за которой люди приходят служить в ФБР, весьма различна и далеко не исчерпывается содержанием анкет и тестов. Мотивации гласные и мотивации скрытые, соседствуя и переплетаясь, отражаются на службе, на поведении, на действиях реальных джи-менов. В-четвертых, одна из самых существенных изначальных особенностей ФБР — чрезвычайно широкое использование как легальных, так и нелегальных (в том числе, как не раз здесь отмечалось, и не совсем законных) методов. Но это касается не только официального штата, но и в громадной степени — армии сексотов, насчитывающей миллионы граждан. Каждое отделение, каждый оперативник, фактически каждый джи-мен располагает сетью осведомителей. Платных или добровольных, вынужденных или ставших такими «по велению сердца», людьми самых разных профессий и социальных слоев, людьми с разными убеждениями и религиозными взглядами, людьми с разным цветом кожи, уровнем образования и культуры. Не только «работа» с ними, но сама их деятельность неизбежно многопланова — и это не может не отражаться на самом Бюро.

Ссылки

[1] Очень показательный факт: 28 июня 2002 года вышла в отставку, после почти 63 лет службы, Милдред К. Парсонс. Ей исполнилось 88 лет, и она была старейшей в штате Бюро. Вейн А. Харп, помощник директора, ответственный за Вашингтонское оперативное отделение ФБР, прокомментировал, что «в Милли реализовались все отличительные черты преданности, отваги и честности. Вклад ее в прекрасную репутацию ФБР очевиден. Ее карьера и верность — маяк для всех, кто следует по этому пути. Все, кому пришлось работать с Милли, будут помнить о ней». Милдред Парсонс прослужила секретарем у 30 Специальных агентов, ответственных за Вашингтонский офис, второе по величине оперативное подразделение в ФБР. Она начала службу в Бюро в сентябре 1939, накануне войны в Европе.

[2] Внук Жерома, младшего брата Наполеона Бонапарта.

[3] В США эти должности совмещены.

[4] О Келли рассказывали, что он мог смести очередью из ручного пулемета орехи с забора в двадцати шагах, по пуле на орешек.

[5] Возможно, это действительно так, хотя бы по аналогии, наверняка отмеченной, если не самостоятельно внедренной Гувером и ближними его, например Толсоном и журналистом Уайтхедом, — с названием «джи-ай», «государственная собственность», устойчивой аббревиатурой-прозванием американских солдат. Уголовники в США, по крайней мере до последнего времени, называют агентов ФБР «федами» или «федриллами». Подобным же образом нередко отзываются о коллегах-конкурентах и полицейские — хотя их взаимоотношения в массе не таковы, как изображено во многих американских «полицейских» боевиках девяностых годов, например, в «Крепком орешке».

[6] Секретная служба, главным образом обеспечивающая безопасность высших должностных лиц страны, к этому времени уже подчинялась финансовым органам.

[7] Джеймс Макпарлан, сотрудник агентства Пинкертона, проник в руководство рабочего союза в Редингтоле. Во время большой забастовки шахтеров происходили кровавые стычки со штрейкбрехерами, нанятыми шахтовладельцем Гоуэном, пикеты и демонстрации, в которых Макпарлан был чуть ли не зачинщиком. Когда через шесть месяцев голод заставил забастовщиков капитулировать, Гоуэн, назначенный на должность прокурора по особым делам, начал ряд судебных процессов. Главным «свидетелем обвинения» выступил Джеймс Макпарлан. На скамье подсудимых оказались двадцать профсоюзных руководителей. Все процессы закончились смертными приговорами.

[8] В книге У. Роуэна «Три тысячелетия тайных войн» достаточно подробно проанализирован «Балтиморский заговор». Один из подручных Пинкертона принимал участие в совещании заговорщиков, на котором тайным голосованием назначали будущих убийц.

[9] В частности, с помощью закона Манна Бюро в начале двадцатых годов смогло привлечь к ответственности верхушку Луизианского отростка ку-клукс-клана, который оживился после Первой мировой войны, — как своеобразная реакция на экономическое преуспеяние части афро-американцев. Был также нанесен решительный удар по сети преступных организаций, созданных сутенерами и содержателями борделей. В частности, практически сведена на нет торговля бедными девушками-переселенками.

[10] Буква «Ф», означающая «федеральное», появилась в названии лишь в 1935 году. Но во избежание путаницы, мы будем с самого начала называть этот орган «ФБР».

[11] Заметим, что самая первая попытка «массовой» контрразведывательной работы была предпринята с помощью гражданских лиц. Генеральный прокурор США Томас У. Грегори летом 1917 года дал санкцию Б. Биласки на создание гражданской организации секретных сотрудников, названной «Американская лига защиты» — «American protective league», или сокращенно АПЛ. Центр лиги находился в Чикаго — в офисе А.М. Бриггса, специалиста по коммерческой рекламе. Количество желающих получить жестянку, на которой выбито «Секретный отдел АПЛ», бляху, дающую полномочия на борьбу со шпионами, и окружающую владельца ореолом могущества, превзошло все ожидания: через три месяца лига уже насчитывала 100 тысяч, а в октябре 1917 года — 250 тысяч членов. Но эти бляхи быстро стали предметом вожделения в среде уголовников. Многие сразу же заявили о своем желании вступить в лигу: теперь они могли прикрывать темные дела служебным удостоверением. Использовали АПЛ в качестве прикрытия и правоэкстремистские элементы. Так, в Бьютте (штат Монтана) шестеро праворадикальных членов АПЛ ворвались ночью в некий пансион и схватили функционера ИРМ индейца Франка Литтла (Литтл часто высказывался против войны, и тем самым привлек к себе внимание АПЛ). Затем они устроили суд Линча и повесили его на железнодорожном мосту. Подобные расправы получали одобрение высших кругов. В Вашингтоне один из конгрессменов заявил: «Лица, не признающие идеалов Соединенных Штатов, не могут взывать к закону, когда патриотически настроенные граждане нашей страны прижимают хвост какому-нибудь нытику».

[11] АПЛ просуществовала недолго: выполнением официальных задач лиги, охраной военных предприятий и тому подобными делами активно занималось менее пяти процентов ее членов. Основная же часть была пассивной либо пользовалась своей бляхой ради личной выгоды. 1 февраля 1919 года Лига была распущена.

[12] «фрэйм ап» — устойчивое словосочетание, означающее судебную ловушку, процесс с заранее определенным приговором.

[13] Наиболее распространенная версия предполагает акцию ирландских террористов, поддержанных немецкой агентурой.

[14] Поданным правительственных аналитиков США, еще летом 1907 года больше миллиона рабочих было готово последовать призыву к вооруженному восстанию. Тенденция эта прослеживалась с восьмидесятых годов девятнадцатого века.

[15] Реакцию общественности в немалой степени «подогрели» отклики из Германии, процитированные журналисткой мисс Борз, — типа таких: «Поделом им. Плыть на пароходе с боеприпасами! Зачем им плыть на пароходе с боеприпасами? Люди, плавающие на кораблях с боеприпасами, должны ожидать, что их взорвут». Кстати, она жаловалась, что добиться публикации этих материалов в США было сложно — редакторы не хотели доносить до публики такие высказывания немцев, ссылаясь даже на закон о нейтралитете.

[16] Впоследствии репортеры установили, что перед рейсом на тот свет «Лузитания» взяла на борт более десяти с половиной тонн высокобризантной взрывчатки.

[17] Надводный флот Германии, «Океанский Флот», был достаточно силен, хотя и уступал британскому «Гренд Флит». На решительную борьбу «до последнего», в которой были шансы не на победу своего флота, но на существенное изменение положения в Атлантике, кайзер так и не решился. Эрих Редер, впоследствии командующий военно-морским флотом Германии, в 1919 году написал книгу, в которой весьма доказательно увязывал поражение Германии с недооценкой и неправильным использованием флота.

[18] К ним относилось и использование данных агентуры о выходе и предполагаемых маршрутах кораблей, что напрямую соотносится с работой американской контрразведки, а также постоянное радионаблюдение с созданием оперативных карт возможного продвижения судов, использование донесений от разведывательных судов, замаскированных под «нейтралов» и тому подобное; но большими успехами в этом направлении немцы похвастаться не могли, не в последнюю очередь из-за того, что боевые возможности тогдашних подводных лодок оставались весьма невелики, а эффективность борьбы с подлодками нарастала.

[19] Удивительна карьера этого деятеля. На военно-дипломатической работе, в частности в США, он допустил столько промахов и проступков, что любому другому служаке этого бы хватило на крах трех карьер. Но фон Папен не только не «выпал из обоймы», но достиг существенных карьерных успехов при режиме наци. Впрочем, тупость, соседствующая с хитростью, чванство и глубокая беспринципность — характерные черты многих наци…

[20] В свете хотя и кратковременной, но важной роли, которую играл Папен в подготовке захвата власти в Германии гитлеровцами, небезынтересно напомнить о том, какими «подвигами» был отмечен путь этого чемпиона тевтонской бездарности в период мировой войны 1914—1918 годов. Мы приведем лишь два из многочисленных случаев, рисующих фон Папена во всей его неприглядности.

[20] В начале 1917 года германский военный атташе капитан фон Папен отправился из США в Германию с чемоданами, набитыми конфиденциальными документами, уличающими ряд людей, не пользовавшихся дипломатической неприкосновенностью. Личность фон Папена как атташе была неприкосновенна, поскольку правительство Соединенных Штатов, предложив ему отправиться на родину, снабдило его специальной грамотой. Но эта высылка, вызванная разрывом дипломатических отношений с Германией за несколько недель до объявления Америкой войны, пагубно отразилась на чемоданах фон Папена, неприкосновенность которых не была оговорена. В Фальмуте английские власти задержали эти чемоданы и захватили все коды, письма, секретные документы, которые незадачливый дипломат счел возможным везти с собой, да еше в столь неприкрытом виде. В результате этой операции были арестованы и обезврежены десятки немецких агентов в США, как военных, так и штатских. Один из них — баварский полковник, интернированный в лагере, — с возмущением спросил о фон Папене:

[20] — Какого полка этот дурак?

[20] — Первого гвардейского уланского полка, — последовал ответ.

[20] — Тогда все понятно, — заметил полковник.

[20] И второй случай. В ту пору, когда потерпевший неудачу Ринтелен пребывал вместе с другими преступниками в тюрьме, фон Папен демонстрировал свои способности уже на новом посту — в Палестине. Осенью 1918 года английские кавалеристы наткнулись на палатку германского штабного офицера, хозяин которой, по-видимому, бежал совсем недавно. В палатке были найдены остатки секретных документов, уцелевших от разгрома в Фальмуте: фон Папен, оказывается, считал положение на фронте настолько спокойным, что невозмутимо сортировал документы своего архива. В ответ на телеграмму, посланную в Лондон, был дан, как говорят, такой исторический ответ: «Вышлите бумаги. Если Папен пойман, не интернируйте; направьте в сумасшедший дом». Один из захваченных тогда документов, отправленный в Нью-Йорк, дал основание предъявить новое обвинение еще одному германскому шпиону.

[21] Восстановление бакинских нефтепромыслов проводилось компаниями «Барнсделл» и «Люси мануфэчуринг», Чиатурского месторождения марганца — «У.А. Гарриман компани» и «Гаранта траст», Днепрогэс выстроен под руководством американцев и оборудован американской техникой, руководителем большой группы инженеров-энергостроителей был полковник Купер. «Форд компани» построило автозавод в Нижнем Новгороде и участвовало в строительстве советских тракторных заводов. «Магнитка» была построена при помощи специалистов и оборудования компании «Маккей» из Кливленда.

[22] Новому шефу ФБР было 29 лет. За прошедшие семь лет он сумел зарекомендовать себя, и 1924 год подтвердил, что испытание он выдержал. Кандидатур было немало, но решающую роль сыграло то, что к молодому Гуверу благоволила финансовая элита. Она действовала через человека, занимавшего высокий правительственный пост, — министра торговли Герберта К. Гувера, позже ставшего президентом США. Именно он и предложил Стоуну назначить главой ФБР своего однофамильца.

[23] Его двоюродный брат, тоже Джон Э. Гувер, в то время уже окончил университет и работал в Министерстве юстиции. Дядя по матери, У. Хитц, был старшим прокурором Министерства юстиции. Он в свое время и рекомендовал племянника вниманию Биласки.

[24] Из скандалов того времени: директор ведомства помощи ветеранам войны присвоил себе 200 тысяч долларов и теперь сидел в тюрьме. Два других высоких правительственных чиновника тоже попытались обогатиться подобным способом, но были изобличены и повесились. Вершиной явилась афера с подкупом министра внутренних дел Альберта Фолла, которому 4 марта 1923 года пришлось уйти в отставку. Фолл уговорил президента передать в ведение его министерства нефтяные источники, принадлежавшие военно-морскому ведомству. К их числу принадлежал и нефтеносный участок в Вайоминге. В центре этого участка высилась скала, напоминавшая по форме чайник, почему вся афера и получила название «скандал с «Чайником». Министр тайно, не имея на то полномочий, сдал участки в аренду крупным нефтяным магнатам. Речь шла о сумме порядка 100 миллионов долларов, немалая часть которой досталась Фоллу. Несколькими годами позже ему пришлось за это 12 месяцев провести в тюрьме.

[25] К тому времени в политическом руководстве США произошли перемены. В начале августа 1923 года президент Гардинг возвращался из поездки на Аляску, но доехал только до Сан-Франциско, где и скончался 2 августа при загадочных обстоятельствах. Официально было объявлено, что он умер от пищевого отравления. Но серьезного расследования сопутствовавших обстоятельств не производилось, а подозрительные моменты не были ни подтверждены, ни опровергнуты. Сразу же после прихода к власти нового президента, Вильсона, начались кадровые перестановки.

[26] Именно эта примета позволила точно определить местность, поскольку просо произрастало далеко не везде.

[27] Большинство исследователей считает, что Кэтрин Шэннон-Келли, как и еще несколько женщин-преступниц, осужденных в разные годы по делам, раскрытым ФБР, или убитых, как Бонни Паркер, далеко не столь виновны. Гувер, у которого всю сознательную жизнь были серьезные проблемы с женщинами, пребывал в уверенности, что женщины, если становятся на преступный путь, оказываются наиболее жестокими и последовательными уголовниками. Причем особенно Гувер обвинял рыжеволосых (говорят, такой была Алиса, предмет его большой влюбленности в молодые годы; для молодого Эдгара стало ударом, что девушка дождалась своего жениха с фронта Первой мировой и вышла за него замуж, отвергнув ухаживания молодого чиновника, который просидел всю войну в кресле).

[28] Надо сказать, что «анонимность» этого и еще нескольких ранних «гангстерских» дел, в частности дела Диллинджера, связана с внутренней интригой в ФБР. Руководил этими делами хороший (хотя, возможно, и не безукоризненный) оперативник, светловолосый красавец Мелвин Парвис. Он стал одним из излюбленных героев газетчиков и серьезно затмил своей популярностью Гувера. Некоторые исследователи полагают, что помимо зависти, сыграла роль и неразделенная гомосексуальная влюбленность директора в специального агента — но факт тот, что вскоре Парвиса начали донимать ложными обвинениями и заставили выйти в отставку. Затем его имя было вымарано из истории ФБР.

[29] Происхождение слова «мафия» до сих пор вызывает споры — бесспорно только то, что пришло оно из Италии. Его считают аббревиатурой одного из лозунгов антифранцузской борьбы позапрошлого века, но чаще — производным от малоупотребимого глагола, означающего нечто вроде «грациозный», «ловкий». На Сицилии до настоящего времени существуют организованные преступные сообщества со строгой иерархией и устойчивой системой законов, искоренить их окончательно не смог ни фашистский режим (хотя очень старался), ни значительные социально-экономические перемены последних десятилетий. На Корсике и в Неаполе подобные сообщества называют «каморра» и «ндрагетта». Содержание же современного понятия особых споров не вызывает. Одна из экзотических, но, по моему мнению, наиболее убедительных версий происхождения названия «Коза ностра» — это не настоящее название, а эвфемизм для «внешнего» использования, который ввел Лучано для того, чтобы не было «противоречия» с знаменитым громогласным утверждением Гувера о том, что в США «мафии нет».

[30] В последующие годы количество государственных структур, которые — в дополнение к региональной полиции и службам шерифа, — занимались борьбой с распространением и сбытом наркотиков, все увеличивалось, и достигло более двух десятков. Подробнее об этом см. в соответствующем тематическом разделе.

[31] В июне 1934 года Конгресс внес изменения в уголовное законодательство. Считается, что в ответ на «Канзасскую резню» 1933 года, когда гангстеры убили агента Раймонда Кеффри, нескольких полицейских и судебных исполнителей. Специальные агенты отныне получили право на производство арестов и ношение огнестрельного оружия.

[32] В аптеке, как было установлено, никогда не было коллекции бриллиантов…

[33] Если брать сведения об уголовных преступниках, то самая обширная картотека с 60-х годов сосредоточена в штаб-квартире Интерпола.

[34] Материалы, полученные в результате слежки и наблюдения, а также несанкционированного изъятия документов, не могли быть использованы в суде. Несудебных форм преследования инакомыслящих в США не существовало. Но многие эти данные использовались для последующей организации легитимных контрразведывательных действий, а также «доводились до сведения» судей — что и определяло жесткость некоторых приговоров, внешне вроде бы не оправданных предоставленным в открытых слушаниях материалам.

[35] Трумен закрыл SIS, и с 1946 агенты связи работали как законные атташе ФБР по программе «Легат».

[36] Сама депортация 120 тысяч человек, из которых две трети были гражданами США, производилась силами армии.

[37] Из официальной хроники: «Декабрь 7, 1941. Через 72 часа после вступления США в войну ФБР перешло на круглосуточный режим работы. Арестовано 3846 иностранцев, подданных вражеских государств. Захвачены коротковолновые рации, динамит, оружие и боеприпасы».

[38] Из официальной хроники ФБР: Июнь 28, 1941. Специальные агенты арестовали немецкого шпиона Фредерика «Fritz» Дагуиша и 32 других немецких агентов после двухлетнего расследования. Агенты разгромили шпионскую сеть благодаря информации Уильяма Зеболда, конфиденциального осведомителя ФБР.

[39] Лански никогда ничего не делал «просто так». С Лучано они были друзьями и союзниками с детства; когда Лаки был посажен на пятьдесят лет, Меир систематически предпринимал усилия по его освобождению — и столь же систематически перечислял Лаки его долю от игорного бизнеса, который они контролировали совместно. Потребности контрразведки дали шанс вызволить Лаки, и Меир постарался его использовать. Он прямо указал, что контроль над нью-йоркским портом, одним из важнейших узлов в военно-политическом аспекте, зависит не просто от Лучано, но и от его освобождения. В свое время эти усилия Меира, как большинство его усилий, «окупились».

[40] Л.Р. Квасников, очень успешный советский разведчик, работал в США под «крышей» организации «Международная книга». Гуманитарный профиль «крыши» не помешал ему собрать и передать в СССР данные, использованные для создания первых советских радиолокаторов.

[41] Хотя проводились и «активные» акции — например, под руководством специального агента майора Гурнела была раскрыта активная резидентура, работавшая под «крышей» журнала «Амеразия». Многолетняя работа «журналистов» привела к установлению столь прочных связей с Госдепом, что при обыске были обнаружены не только многочисленные копии секретных документов, но и проекты документов, еще только подлежащие утверждению.

[42] Он «сдал» 19 советских «нелегалов», более 150 агентов из числа граждан США и других стран, которые работали на советскую разведку, и «засветил» имена большой группы советских разведчиков, работающих под дипломатическим прикрытием.

[43] Из соображений «национальной безопасности» ФБР никогда не раскрывает механику своей контрразведывательной работы. Невозможно от джи-менов получить признание даже таких простых и очевидных вещей, как постоянное наблюдение за всеми посетителями советских и некоторых других посольств и прочих представительских учреждений, прослушивание линий связи в посольствах и консульствах, постоянную слежку за дипломатами и за всеми, кто относится к категории «иностранных агентов».

[44] Это номер специальной службы, которая могла мгновенно определять местонахождение абонента.

[45] Отсутствие сигнала, наблюдение за местностью и, возможно, перехват переговоров джи-менов убедили Ткаченко в «засветке». Через три дня он с семьей через Нью-Йорк и Монреаль убыл в Москву.

[46] Из официального сайта ФБР: «Демонтаж Берлинской Стены в ноябре 1989 взбудоражил мир и послужил последним драматическим предупреждением о падении Железного Занавеса и завершении эры Холодной войны. 25 декабря 1991 года произошел формальный роспуск Советского Союза. Мировые лидеры пересматривали всю внешнюю политику и параметры национальной безопасности. Одним из действий ФБР в январе 1992 стало освобождение 300 специальных агентов от обязанностей контрразведки против иностранцев и привлечение их к расследованию тяжких преступлений внутри страны. Это была беспрецедентная возможность сосредоточить усилия на, увы, растущих проблемах внутренней преступности — и в то же самое время, заново продумать и перестроить программы национальной безопасности ФБР в областях контрразведки и борьбы с терроризмом».

[47] Попытка оказалась неудачной. Водолазы-глубоководники сумели подключиться к кабелю, но были «засвечены», советской военной разведкой и операцию ЦРУ пришлось прекратить. Не исключено, что первоначальное указание на эту операцию дал Э. Ли Хоуард, который работал в ЦРУ на советскую разведку. Во всяком случае, последующую операцию ЦРУ — подключение в Подмосковье к линии правительственной спецсвязи, — раскрыл точно он; ценой этого раскрытия стало прекращение дальнейшей шпионской деятельности — он перебежал в СССР.

[48] Основным методом передачи информации была запись на «нечитаемых» секторах обычных дискет. Ханссен вообще был «продвинутым» в области техники, и весьма досадовал на отсталость связников, которые заставляли его таскаться к тайникам в грязных парках и лесах, а не пользоваться современной техникой — например, органайзерами «Ральм пайлот», обмен информацией между которыми — уж он-то знал! — не контролируется контрразведкой. На традиционном «тайнике» его и взяли, хотя разоблачение Ханссена нельзя просто так отнести к заслугам службы внутренней безопасности или контрразведки ФБР. Ряд источников указывает, что имелось и саморазоблачение, и «наводка» от российских «кротов» и перебежчиков.

[49] Из официальной хроники: Ноябрь 14, 1957. Полицейский из Нью-Йорка Эдгар Кросвелл выявил проведение сборища лидеров преступных сообществ со всей страны на ранчо Джозефа Барбары в Апалачине, штат Нью-Йорк. ФБР ввело новую общенациональную программу борьбы с организованной преступностью.

[50] Одной из «специальных» мер борьбы с уголовной преступностью в послевоенное время стала программа психологического воздействия — общеамериканские сообщения о розыске наиболее опасных преступников. В официальной хронике об этом сказано так: Март 14, 1950. ФБР начало программу «Десять наиболее разыскиваемых преступников». Программа представляла собой развитие практики «Извещений», разработанной в Интерполе.

[51] Из официальной хроники ФБР:

[51] Март 21, 1947. Правительственное распоряжение № 9835 установило Федеральную Программу проверки лояльности госслужащих.

[51] Декабрь 15, 1948. Нью-Йоркское Большое жюри предъявило обвинение бывшему служащему Государственного департамента Элджер Хисс в лжесвидетельстве. Обвинение также основывалось на расследовании Конгрессом коммунистической подрывной деятельности Хисса и шпионажа в правительстве.

[52] Из официальной хроники ФБР: Август 1946. Конгресс принял Акт об Атомной энергии, делающий ФБР ответственным за проверку людей, имеющих доступ к ядерным секретам, а также за расследование преступных нарушений этого акта. Февраль 2, 1950. Британские агенты безопасности арестовали Клауса Фукса после расследования, основанного на сведениях ФБР, полученных из перехваченных и расшифрованных советских телеграмм (программа «Венона»).

[53] Впрочем, однажды он видел Голда, а тот его. Юлиус пришел на встречу (это было уже после ареста Фукса), показал условный знак (курил большую сигару), опознал Голда по условному знаку того (трубка с круто изогнутым чубуком), но не подошел к связнику, в последний момент передумал. К сожалению для разведки, Голд обладал прекрасной памятью и человека, который долго его разглядывал, а затем быстро ушел, впоследствии опознал безошибочно).

[54] Известно о них стало лишь в 1950 году.

[55] На самом деле все обстояло наоборот. Еше 29 мая 1950 года Сталину было представлено сообщение о том, что американцам удалось заполучить шифровальную таблицу времен войны и с ее помощью расшифровать несколько сообщений, в том числе и по делу Фукса. Код немедленно сменили, а старый еше какое-то время использовали для передачи спецслужбам США дезинформации.

[56] Например, фотограф Вен Шнайдер под присягой показал, что супруги Розенберг снимались в его ателье для паспорта, чтобы сбежать в Мексику. После процесса служащий ФБР Джон Гаррингтон заявил, что это утверждение было получено от фотографа путем шантажа. Сам Шнайдер признался, что прежде никогда обвиняемых не видел.

[57] В первые годы после Второй мировой войны — главнокомандующий американских войск и начальник военной администрации США в американской зоне оккупации Германии. (Прим, автора.)

[58] Многие годы спустя Броудер объяснил, что умышленно преувеличил важность случившегося и нависшую над Моррисом опасность, чтобы Советы предоставили тому убежище в Ленинской школе, где воспитывали будущих лидеров мировой революции.

[59] Другими китайскими лидерами, с которыми беседовал Моррис, были Чень Фу, Ли Цичин, Тань Минчао, Лин Тан, Ю Цичин, Ли Шеньян, Кан Шен, Дэн Сяопин, Су Бинь и Лили Нинь Ити.

[60] Воевал в Корее, был удостоен пяти медалей, быстро продвинулся в ФБР от ординарного «наружника» до признанного дешифровальщика и аналитика.

[61] Так, иногда погодные условия мешали резиденту КГБ в Манхеттене получать радиограммы из Москвы. ФБР, обладая лучшим оборудованием, всегда перехватывало их, и передавало дешифровку Джеку. Почему Джек всегда получал радиограммы, а КГБ это иногда не удавалось? Далее, КГБ, Международный отдел в Москве и Гэс Холл давали Чайлдсам столько заданий, что их было не под силу выполнить двум немолодым людям. Как же Джеку или Моррису удавалось столько сделать, и все абсолютно безупречно? Или, скажем, почему, несмотря на запреты докторов, Джек периодически зимой уезжал во Флориду — и все же возвращался в Нью-Йорк по первому сигналу? В ФБР боялись, что рано или поздно КГБ задастся этими вопросами.

[62] У КГБ, в частности у куратора операции МОРАТ Казакова, периодически возникали сомнения и подозрения, и такой мощный аппарат как КГБ смог бы провести тщательное расследование и раскрыть Чайлдсов. Но по сложившимся в Москве правилам КГБ был не способен или не склонен этим заниматься; эта небрежность прекрасно иллюстрировала его уязвимость, которой так долго пользовалось ФБР. КГБ отвечал за проведение операции и сопутствующих процедур, но не контролировал политику, управляющую операцией.

[63] Киссинджер не был связан с ФБР, ему нечего было скрывать от ФБР, и ничего не было от них нужно. Но по собственной инициативе он пришел в ФБР и сказал:

[63] — То, что вы делаете, — невероятно. Вы открыли окно не только в Кремль, но и в умы тех, кто сидит в Кремле. Это беспрецедентный случай в мировой истории.

[64] Эдвард С. Миллер заявил: — Когда будет написана история первых ста лет работы ФБР, на первой странице речь пойдет об этой операции, о людях, находящихся в этой комнате. Когда все будет опубликовано, эта операция окажется уникальной не только в ФБР, но и во всем мире. Ничто с ней не сравнится. ЦРУ было готово заплатить любую сумму, чтобы стать участником этой операции, несмотря на недостаток сведений о самой операции и проводящих ее людях. Видные фигуры с широко известными именами жаждали их докладов.

[65] Последовательный проводник произраильской политики США; после его смерти в Тель-Авиве благодарные моссадовцы даже установили ему памятник.

[66] В 1975 году СССР наградил его орденом Красного Знамени; в 1987 году США посмертно наградили его президентской Медалью Свободы.

[67] Соответствующий тезис официальной хроники ФБР представляет собой образец бюрократической дипломатии: Ноябрь 22, 1963. Президент Джон Ф. Кеннеди убит в Далласе, штат Техас. Президент Линдон Б. Джонсон приказал ФБР расследовать убийство. В то время ФБР не имело никаких законных полномочий расследовать убийство президента. Ведомственный конфликт между федеральными, властями штата и местными властями создавали большие сложности в расследовании.

[68] Всего несколько недель назад, 24 октября 1963 года, постоянный представитель США в ООН Эдлай Стивенсон, выступая в «Dallas memorial auditorium» в защиту политики Кеннеди, подвергся оскорблениям. Губернатор Техаса Коннэли предостерегал президента от поездки в «город правых экстремистов», как называли Даллас.

[69] В качестве доказательства выдвигалось его пребывание в Советском Союзе с октября 1959 года до июня 1962 года и женитьба на советской подданной.

[70] В личной беседе с Джонсоном Э. Уоррен вначале отказался от участия в этом проекте.

[71] Роберт Кеннеди годом раньше велел установить на столе Гувера телефон прямой связи.

[72] Из-за формально-юридической ошибки первоначально вынесен ный ему смертный приговор через два года был отменен.

[73] Под такой кличкой владелец ночного бара был известен в гангстер ских кругах.

[74] Косвенно об этом может свидетельствовать и то, что ФБР не только не воспользовалось, но, возможно, и предотвратило попытку людей Джанканы свалить на Роберта Кеннеди вину за смерть Мерлин. Актриса после бурной ссоры с Бобби (в присутствии Лоуфорда) впала в истерическое состояние; доктор Гринсон дал ей дозу (небольшую) барбитуратов, и Мерлин уснула. Во время сна «спецом» от мафии ей была ректально введена смертельная доза. Вечером Мерлин ненадолго очнулась, вызвонила Лоуфорда и Роберта — но к их приезду уже была в коме, и вскоре умерла. Утром ее нашла мертвой экономка. Доказанный факт ссоры и повторного визита то ли накануне, то ли в момент смерти наверняка дорого бы стоил Роберту — но ФБР затормозило расследование на версии самоубийства.

[75] Шеф ФБР не постеснялся сообщить об этом в письме Эрлу Уоррену от 14 декабря 1964 года. Что именно толкнуло его на это, осталось неизвестным.

[76] К моменту вступления Кеннеди на пост президента «бонус», налоговые льготы «нефтяникам», составляли 3,6 миллиарда долларов в год.

[77] Понятие «военно-промышленный комплекс» впервые сформулировал Эйзенхауэр в своей прощальной речи 17 января 1961 года. «Мы должны остерегаться приобретения этим комплексом неправомерного влияния, — сказал Эйзенхауэр. — Опасность катастрофического возрастания власти там, где ей не положено быть, существует, и будет продолжать существовать».

[78] Из официального сайта: В январе 1967 года начал действовать Национальный центр криминальной информации ФБР (NCIC). Официальные лица правоохранительных органов всей страны могли пользоваться этой электронной базой данных о преступниках и другой информацией, необходимой для идентификации подозреваемых и увеличения числа раскрываемых преступлений.

[79] От английского Job — работа (прим. ред.).

[80] Журнал «И. Ф. Стоуне уикли» в номере от 2 ноября 1964 года, тщательно проанализировав отчет ФБР за 1964 год, писал: «Годовой отчет ФБР за 1964 год посвящает грозящей внутренней опасности целую главу, а вопросам гражданских прав — всего одну треть страницы… Отчет ни словом не упоминает о белых террористических организациях и не свидетельствует о каких-либо усилиях ФБР, направленных на подрыв их деятельности, как оно это делает в отношении коммунистических или либеральных организаций. Нет никаких упоминаний о покушениях с применением бомб, которыми были разрушены десятки церквей и жилых негритянских домов, или о какой-либо активности ФБР в рамках федеральных законов в борьбе против таких покушений…»

[81] Гувер оказал клану Кеннеди очередную услугу. Планировались сенатские слушания в отношении связи президента с красавицей-немкой Элен Рометч, эмигранткой из ГДР, бывшей «комсомолкой» (членом ССНМ), а возможно, что и агентом Штази. По просьбе Роберта, Гувер встретился с лидерами сенатских фракций, Майклом Мэнсфилдом и Эвереттом Дирксеном, и убедил их отменить слушания, которые вполне могли закончиться импичментом. Аргументами для убеждения сенаторов Гувер обладал достаточными.

[82] 34 дня от 21 ноября, которое было субботой, — получается Рождество.

[83] Действительно, вскоре после 18 часов одна частная радиостанция в Мемфисе начала передачу дезориентирующих сообщений о розыске, тем самым направив его по ложному следу. Умысел тут искали, но не смогли найти; причастность же к этому ФБР вообще недоказуема.

[84] Оружие, которым был убит Кинг, куплено 4 апреля 1968 года в Бирмингеме.

[85] Одним из них был Рэйфер Джонсон, победитель Римской олимпиады в десятиборье.

[86] При переводе его в другую тюрьму инсценировали автомобильную аварию.

[87] Роберт Кеннеди публично осуждал политику Джонсона во вьетнамском вопросе, а потому в его президентство можно было ожидать сокращения прибылей военного бизнеса. К тому же сенатор выступал за соблюдение гражданских прав, стремился смягчить наиболее отрицательные последствия расовой дискриминации. Но равенство «цветных» было и экономической проблемой, ибо равная с белыми оплата труда означала бы уменьшение доходов монополий на 15—16 миллиардов долларов в год.

[88] Было объективно доказано, что в момент выстрела в полицейского Ньютон был уже тяжело ранен и находился без сознания.

[89] Левая пресса утверждала, что он был «секретным агентом» ФБР; доказательств или опровержений пока нет.

[90] Артур Дж. Хэйнс, длительное время занимавший пост мэра этого города, впоследствии взял на себя защиту убийцы Мартина Лютера Кинга — Рея.

[91] Джордж Джексон, Джон Клатчетт и Флит Драмго, осужденные за уголовные преступления, были в числе зачинщиков тюремного бунта, в ходе которого одного из надзирателей сбросили с лестницы, и он разбился насмерть. Впоследствии суд установил их невиновность в этом конкретном эпизоде, но поначалу их, окрещенных «соледадскими братьями» по названию тюрьмы, приговорили к смертной казни.

[92] Оставшиеся в живых «соледадские братья» Джон Клатчетт и Флит Драмго действительно после многомесячного слушания дела были в марте 1972 года оправданы.

[93] Например, когда Гувер понял, что ближайшие сподвижники Р. Никсона, Д. Чапин, Дж. Эрлихман и Д. Холдмэн, высказываются о необходимости отставки директора ФБР, он тут же передал президенту информацию о том, что его помощники — троица любовников-гомосексуалистов. Кроме смеха в аппарате президента (больше всех потешался умник и бабник Генри Киссинджер), это ни к чему не привело. К отставке Гувера, впрочем, тоже — потому что Р. Никсон опасался разглашения сведений и о прошлом, и о своем тогдашнем — например, о контактах с Марианной Лиу, которая считалась (трудно судить, насколько обосновано) китайским агентом.

[94] Подробнее о терроризме смотрите в соответствующем разделе.

[95] Вот высказывание самого Гувера: «Правосудие не столь существенно, когда дело касается обеспечения законности и порядка».

[96] О других документах из кабинета Салливана, в частности о «компромате» на МЛ. Кинга и о письме к нему, упоминалось выше.

[97] Судья Мэтт Байрн заявил перед судом присяжных в Лос-Анджелесе: «Судебный процесс против Даниэля Эллсберга и Энтони Рассо после 98-го дня слушания прекращается без назначения даты его возобновления, ибо поведение правительства сделало честный и беспристрастный приговор присяжных невозможным». Это дело началось 13 июня 1971. В тот день «New-York time» опубликовала ряд секретных документов о войне во Вьетнаме. ФБР выяснило, что источник этих «секретных бумаг Пентагона» — «Rand Corporation» в Санта-Монике (Калифорния), — крупнейший из 12 «мозговых центров» военно-воздушных сил США. Здесь работал доктор Даниэль Эллсберг. Сначала ученый-математик был сторонником войны во Вьетнаме, но затем личные впечатления сделали его противником. Он передал прессе документы, а затем добровольно отдал себя в руки органов юстиции. «Я готов отвечать за совершенное мной, но я не считаю это преступлением», — заявил он. Но «успех» судебного процесса против Эллсберга и его друга и помощника Рассо после того, как Верховный суд США вынес решение, что газеты страны имели право публиковать «бумаги Пентагона», стал делом сомнительным. Джон Эрлихман предложил сделку: судья Байрн закончит процесс осуждением обоих обвиняемых — и будет вознагражден назначением на пост шефа ФБР. Байрн отказался.

[98] Вот поразительно сдержанные сообщения из официальной хроники Бюро: «в мае 2, 1972, Эдгар Гувер умер во сне в возрасте 77 лет. Президент Ричард М. Никсон назначил Л. Патрик Грея III Исполняющим обязанности директора ФБР».

[99] Еще в мае 1964 года произошла загадочная авария, в которой «Тед» — как называли Кеннеди его друзья, — оказался на волосок от смерти. Упал его личный самолет, погибли пилот и его секретарь, а причины катастрофы никто не смог выяснить и, очевидно, не сможет.

[100] Тело Мэри Копечни действительно было обнаружено на заднем сидении; свидетели отъезда с вечеринки утверждали, что Мэри сидела впереди, рядом с Тэдди,

[101] Регулятивным документом с июля 1966 года стал подписанный Президентом Джонсоном Закон о свободе информации (FOIA). Отчеты ФБР, в конечном счете, стали подчиненными к FOIA.

[102] Реальной юридической основой для нового наступления на мафию стал одобренный Конгрессом еще в октябре 1970 года Акт по борьбе с организованной преступностью и коррупцией (RICO). RICO оказался, когда существенное препятствие на пути его реализации ушло в небытие, очень эффективным инструментом для привлечения к ответственности членов и главарей организованных преступных сообществ.

[103] «Единственный хороший преступник — это мертвый преступник». Дж. Э. Гувер.

[104] ОГПУ — НКВД весьма жестко боролось с уголовниками, попадающими в сферу их действий, в частности с бандитами. Здесь никакой мягкости и снисхождения не было — как не удастся усмотреть элементов снисхождения в операциях ФБР против налетчиков, грабителей банков и тому подобных «особо опасных» преступников, действия которых были связаны с применением вооруженного насилия.

[105] Существует версия, что само это название — эвфемизм, ненастоящее, данное именно для того, чтобы «соответствовать» позиции Гувера о том, что мафии в США нет.

[106] Все эти данные взяты из годовых отчетов ФБР. Специалисты считают их скорее заниженными, чем завышенными: ведь в них явно названы не все преступления. Зачастую полицейские органы дают «причесанные» данные. Статистики ФБР, в свою очередь, тоже производят различные манипуляции с цифрами.

[107] К их явному неудовольствию, на многочисленных беседах Лански с Лучано им присутствовать не удалось. А встречи были важными — на них, в частности, была решена судьба Вито Дженовезе, который круто поднимался в «Коза ностре» и попытался подмять организации Лучано и Лански.

[108] Он не указал в 1928 году, что к тому времени трижды был арестован за участие в драках и поножовщинах. Подозревался Меир и в убийстве, и избежал тяжелого наказания только потому, что главный свидетель против него, П. Бендер, исчез навсегда, и труп не найден поныне.

[109] В те годы еще не было межгосударственных соглашений, позволяющих частично снять завесу секретности с банковских вкладов, например, в Швейцарии, не создано было и соответствующих межнациональных структур. Не действовали и организации типа ФАТВ, которые пока что демонстрируют известную эффективность.

[110] Имена братьев Берриган стали известны осенью 1967 года, когда они вместе с двумя своими друзьями проникли в Балтиморе в помещение врачебной комиссии по мобилизации в армию и облили кровью личные дела военнообязанных. «Кровь — это христианский символ жизни и чистоты, — заявил Филипп Берриган, — и тем самым мы хотели выразить ужас, который вызвала у нас пролитая во Вьетнаме кровь — и американская и вьетнамская». В мае 1968 года они вместе с семью другими католиками похитили из призывного участка в Кейтонсвилле — пригороде Балтимора — 378 мобилизационных личных дел и затем публично сожгли их на стоянке автомашин. «Вся бумага мира, — сказал при этом Даниэль Берриган, — не стоит жизни одного-единственного ребенка».

[111] В бюджете ФБР имеется специальная статья, по которой ежегодно выплачивается вознаграждение осведомителям и «секретным помощникам». В 1970 году они составили, вместе с теми деньгами, которые получил Дуглас, 12 миллионов долларов.

[112] В книге Р. Кларка «Преступность в Америке» этот весьма осведомленный автор писал, в частности: «Гувер предается такому самовозвеличению, что под его руководством ФБР предпочитает совсем не бороться с организованной преступностью, нежели согласовывать свои действия с другими полицейскими органами. В акциях, которыми не может командовать он сам, Гувер участия вообще не принимает».

[113] Ясно же, что вся эта компания не могла более года сравнительно свободно укрываться в самых разных уголках США без помощи многих и многих пособников и единомышленников; кстати, на следствии и суде Дополнительных имен так и не было названо.

[114] Каспар Уайнбергер, тогдашний министр обороны США, который достаточно сдержанно относился к «стратегическому союзнику».

[115] Шпион, который уверяет, что работает добровольно, из идеологических соображений, желая помочь стране, которую любит (или действует из ненависти к стране, которую предает), — может изменить свое решение. Считая себя добровольцем, он думает, что в любой момент может прекратить эти отношения. Совсем другое дело — платный агент. Он чувствует себя обязанным дать то, за что ему платят. К тому же за этим всегда маячит угроза шантажа со стороны вербовщика.

[116] Было не просто выбрана распространенная еврейская фамилия. Новоиспеченный американский агент Израиля уже выражал свое восхищение выдающимся агентом Эли Когеном. Теперь он в любое время мог приехать в Израиль как анонимный, но реальный герой.

[117] Из внутреннего меморандума ФБР.

[118] Поскольку считалось излишне «политическим», и вызывало реальные острые дискуссии между представителями стран, «полярных» в отношении происхождения и «целей» террористов.

[119] В январе 1982 г Министр юстиции Уильям Френч установил параллельную юрисдикцию Администрации по борьбе с наркотиками (DEA) и ФБР по борьбе с распространением наркотиков в США.

[120] В 1989 году она вновь начала активные действия.

[121] Это покушение, как большинство других, предотвращено. Недавно умерший естественной смертью престарелый Хусейн более полувека счастливо избегал покушений. Чего стоит инцидент, когда два истребителя иорданских ВВС буквально расстреляли в воздухе королевский лайнер; Хусейн, единственный не раненый на борту, по радиосвязи сумел убедить пилотов-убийц, что король мертв и остались только ни в чем не повинные летчики — и изрешеченному из авиапушек лайнеру дали возможность благополучно приземлиться.

[122] Покушения предотвращены.

[123] Три чемодана были перехвачены. Произведен один арест, в результате расследования получены дополнительные данные.

[124] Предупрежденные полицейские силы и правительственные войска разбили мятежников. В ходе боев взрывом бомбы было уничтожено здание НЦБ Интерпола в Порт-оф-Спейне.

[125] Произведены специальные операции испанской полиции, в ходе которых захвачено большое количество оружия и взрывчатки, а также произведено несколько арестов. На некоторое время канал проникновения арабских террористов в Западную Европу через Испанию был блокирован.

[126] В основном Интерпол использует зашифрованную эфирную радиосвязь, сейчас — также и связь через электронную почту. При современном распространении хакерства сообшения, к сожалению, могут быть перехвачены и расшифрованы.

[127] Из хроники: «Июнь 14, 1988 г. Расследования ФБР по делам о коррупции в службах социальной зашиты привело к обвинению правительственных должностных лиц и частных подрядчиков в мошенничестве и взяточничестве в двенадцати штатах и округе Колумбия».

[128] Возглавлял Бюро с 1 сентября 1993 по июнь 2001 года.

[129] В последующие годы эта обеспокоенность была дополнена еще рядом практических действий. Одним из них стало создание ФАТВ — международной организации, помогающей получению информации и принятию мер по борьбе с «отмыванием денег».

[130] Речь идет не только о длительности, но и об условиях содержания, что чрезвычайно важно для «русских». С точки зрения этих уголовников, американские тюрьмы, далеко не самое комфортабельное и благополучное место на земле, по сравнению с тюрьмами и колониями в России — почти что санатории.

[131] Эти ненасильственные «преступления умников» устойчиво распространялись по мере автоматизации и отмены госконтроля за некоторыми отраслями экономики. Ресурсы ФБР были переадресованы для противостояния новой волне крупномасштабных банковских мошенничеств, трастовым и финансовым преступлениям.

[132] «Этот тип войны, новый по своей интенсивности и в то же время традиционный — война партизан, повстанцев, заговорщиков, убийц; война засад, а не битв; инфильтрации, а не агрессии; устремление к победе путем изматывания и дезорганизации противника, а не втягивания его в открытые военные действия» (Джон Ф. Кеннеди, из речи перед выпускниками военной академии в Вест-Пойнте).

[133] А сами эти лагеря создавались при финансовой, материально-технической и кадровой помощи соцлагеря — точно так же, как впоследствии учебно-тренировочные базы афганских моджахедов создавались при помощи ЦРУ. А уж о роли США в создании и укреплении движения «Талибан», которое в известной мере стало «носителем» антизападной «Аль-Каиды», общеизвестно.

[134] Формально применение «Cointelpro» было отменено приказом Гувера 28 апреля 1971 г.

[135] Террористы совершили нападения на посольства США в Найроби и Дар эс Саламе. Число погибших граждан США, Кении и Танзании составило несколько сотен. Борьба с терроризмом была введена в число приоритетных задач ФБР и других федеральных, региональных и местных органов власти. Следователи ФБР и другой персонал были направлены в Аден (Йемен) помогать в расследовании теракта — взрыва эсминца ВМС США «Коул».

[136] Луис Дж. Фри был приведен к присяге как директор ФБР 1 сентября, 1993. Он служил агентом ФБР с 1975 до 1981 в Нью-Йоркском офисе и в штабе ФБР, а потом в прокуратуре Южного Района Нью-Йорка. Здесь Фри быстро завоевал известность как обвинитель по многим громким делам, включая печально известные «Связь Пиццы» и «Почтового бомбиста». В 1991 году его назначили Окружным судьей Южного Района Нью-Йорка. 20 июля 1993 года президент Клинтон назначил его Директором ФБР; Сенат утвердил назначение 6 августа 1993 года. Фри начал действовать с выработки ясно сформулированной программы мер, которые должны ответить и на проблему растущей преступности, и на меры правительства по снижению затрат. В речи при вступлении в должность он призвал к повышению уровня сотрудничества всех правоохранительных служб, и дома и за границей, и о намерении улучшить структуру ФБР в ответ на вызов, брошенный преступностью. Была проведена реорганизация Главного штаба ФБР. Целый ряд управлений и департаментов были слиты, реорганизованы, или отменены, намного упростив управление. Затем Фри перевел 600 специальных агентов, прежде занятых административной работой, на розыскную работу в полевых офисах. Была введена практика контрактного приема агентов на два года, что, по общему мнению, позволило омолодить оперативный состав. В порядке реализации обязательств по продвижению меньшинств и женщин в штате организации, в октябре 1993 года Фри назначил первую женщину, первого испано-американца и второго темнокожего человека помощниками директора. Эти и другие изменения усилили традиционно высокие требования ФБР к поведению и этике персонала, четче провели грань между тем, что допустимо и что нет.

[137] Февраль 28, 1993. Агенты ATF попытались проникнуть в помещение секты «Ветвь Давидова», возглавляемой Дэвидом Корешем, расположенное в девяти милях от Вако, штат Техас. Конфронтация закончилась гибелью четырех агентов и шестерых адептов «Ветви Давидовой».

[138] Чуть больше года спустя после теракта в Оклахома-Сити был взорван в воздухе, через несколько минут после взлета, лайнер «Боинг-747» рейса Нью-Йорк — Париж с 229 пассажирами на борту. Все пассажиры и члены экипажа погибли. По основной версии, взрыв организован исламскими террористами. Основанием для этого служит хотя бы совпадение дат: 17 июля 1996 года — это третья годовщина казни в Египте пятерых исламских террористов, повинных в жестоком убийстве большой группы туристов в Каире.

[139] Для ценителей счастливых случайностей. Бомбу обнаружил не спецотряд саперов, направленных в парк по приказу Центральной диспетчерской службы безопасности Атланты, а дежурный полицейский, которого вызвали журналисты Эн-Би-Си, чтобы он помог утихомирить пьяного фана, мешающего вести съемку концерта. Полицейский буквально наступил на ничейный вещмешок — и заподозрил неладное. Через четыре минуты по его ориентировке на место прибыли саперы, которые уже пытались что-то найти в огромном ночном Олимпийском парке, переполненном веселой толпой. Не раздумывая, полицейские-саперы стали оттеснять толпу — и это продолжалось все одиннадцать минут.

[140] Дополнение «международный» не во всех случаях адекватно. Да, есть, и это уже показано, случаи терроризма, имеющие в общем-то исключительно внутренний характер; но все же важно подчеркнуть глубинную, сущностную предпосылку этого явления, если даже организаторами и участниками террористических акций становятся исключительно граждане своей страны.

[141] Адвокаты шейха Рахмана утверждали, что Салем — двойной агент, что он действующий египетский разведчик, внедренный каирской спецслужбой в ближнее окружение противника режима Мубарака и сознательно пошедший на «вербовку» ФБР для использования американских спецслужб и властей для борьбы с политическими противниками египетского правительства. Впрочем, суть виновности шейха и группы террористов, сосредоточенной вокруг него, опровергнуть они не смогли.

[142] Такфир вал Гиджра зародилась в 60-х годах в Египте и распространилась среди участников исламских экстремистских группировок. Характерная ее особенность — оправдать массовые убийства не только неверных, но и мусульман, которые не подпадают под каноны такфиров. По оценке некоторых аналитиков, эта идеология — своего рода исламский фашизм. Такфиры стремятся постепенно проникнуть в «коррумпированное» западное общество и подорвать его изнутри. Они практически не отличаются от рядовых членов европейского общества: употребляют табак, алкоголь, еду во время священного праздника Рамадан, посещают дискотеки и казино, кое-где даже христианские храмы, однако в любое время по команде из «центра» готовы совершить террористический акт как камикадзе. Вспомните события 11 сентября 2001 года в США, которые подтвердили истинность этих оценок.

[143] Самый свежий, на момент написания книги, пример — приход к власти (пусть пока что не к полной) нового государственного руководства и немалой части парламента в Турции. На первый план выдвинуты люди с проявленной исламской ориентацией. Покатам, по разным причинам, сравнительно тихо, но не надо забывать о мощном военно-политическом потенциале страны. Ее «исламизация» может привести к реальному изменению соотношения сил в мире.

[144] Сами они постоянно напоминают, что «свободное исламское государство» не имеет ничего общего с западными принципами демократии. Некоторые из них объявляют исламскую форму правления истинно свободной, по-своему демократической, поскольку Коран и традиции играют в нем роль конституции.

[145] Теоретик египетской радикальной группы «Джихад» Мухаммад аль-Фарадж утверждал: «Сила — единственный путь к возрождению ислама. Мы отвергаем идею о том, что можно реформировать систему, добиваясь должностей в правительстве. Мы отвергаем также идею о возможности достижения широкой народной поддержки путем пропаганды ислама в целях создания исламского государства».

[146] Ислам — наиболее динамичная религия в США, по числу верующих занимает второе место после христианства. В 1990 году было 2 млн. мусульман, 1996-м — 5,5 млн., 1999-м — более 6 млн. Поданным исламской организации Северной Америки, в США действует более 1500 мечетей и около 120 мусульманских школ. Американских экспертов особенно беспокоит то, что с конца 80-х годов афроамериканцы активно переходят от христианства к исламу, и этот процесс имеет не столько религиозный характер, сколько сугубо политический, в первую очередь как протест «бедных негров» против «богатых евреев». «Черные мусульмане» США отличаются антисемитизмом, отстаивают негритянскую самобытность, негативно относятся к «власти белых» и демократических институтов. Антисемитизм «черных мусульман» опирается на исторические факты активного участия евреев в работорговле в XVII—XIX веках. Основной пропагандист исламского антисемитизма и прозелитизма (пылкой преданности новопринятому учению) на территории США Луи Фаррахан, руководитель организации «Нация ислама», не скрывает собственные политические намерения. Незадолго до событий 11 сентября 2001 года Л. Фаррахан демонстративно осуществил международный тур по странам — «спонсорам терроризма». Он обратил к исламскому вероучению более 10 процентов афроамериканцев. Это только начало. В свое время руководитель другой влиятельной исламской организации, Американский совет «CAIRO» Нахал Ауд, остро критиковал руководство США относительно поддержки Израиля, и призывал Дж. Буша встретиться с мусульманскими лидерами США, чтобы привлечь к участию в выработке основ политики Соединенных Штатов по отношению к арабо-мусульманскому Востоку.

[147] Небольшой штрих борьбы с маньяками. В декабре 1997 года ФБР объявило о введении новой Национальной системы ДНК-индексации (NDIS). NDIS позволяет судебным лабораториям устанавливать связь серийных тяжких преступлений с друг другом, и лицами, известными как сексуальные маньяки, посредством электронного обмена анализами ДНК. Митохондрийный ДНК-анализ (mDNA) позволяет в считанные минуты установить личность даже по крупице человеческих волос.

Содержание