ДОПРОС В ПАРИЖЕ

Из показаний и дневников освобожденных заложников можно составить многотомную эпопею. Мы же ограничимся воспоминаниями пассажиров, которые безоблачным утром 27 июня 1976 года направлялись из Тель-Авива в Париж на борту аэробуса А-300 компании «Эр Франс».

Француженке Жюли Ойзерман исполнилось в ту пору 62 года. Свой рассказ парижскому следователю капитану Жану Дювалю Рагону она начала с промежуточной посадки, которую аэробус совершил в Греции. Кое-что наблюдательной женщине сразу показалось довольно странным:

— В Афинах к нам в туристский салон прошли двое молодых арабов, которые несли зачем-то консервные банки с финиками. Один араб был рыжим, но позднее я узнала, что это парик. Следом вошла пара, беседующая по-немецки. Длинноволосому мужчине было лет тридцать. Женщина в синей одежде выглядела немного моложе. К тому же и ее волосы отливали синевой. Немцы скрылись в первом классе. Вскоре после взлета я заметила, что один из арабов, стоя ко мне спиной, разговаривает со стюардом.

Пальцы Рагона замерли над клавиатурой пишущей машинки, и он быстро перебил:

— На каком языке шла беседа?

— Я не слышала ни слова, — покачала головой мадам Ойзерман. — Когда стюард поднял руки над головой, я не поверила своим глазам. У меня мелькнула мысль, что это, конечно же, шутка. Стюард отшатнулся, и я поняла, что араб наставил на него какое-то оружие. Потом, словно во сне, я смотрела, как другие стюарды и стюардессы тоже поднимают руки, ложатся в проход между креслами, лицами вниз. И складывают руки на затылке.

Жюли Ойзерман не видела, что в эту минуту немецкая пара ворвалась из салона первого класса в кабину пилотов. Пистолет-пулемет немец пронес на борт под пиджаком. В то злополучное воскресенье наземный персонал международного афинского аэропорта Элиникон бастовал.

— Затем в туристский салон вбежала немка и, размахивая пистолетом, что-то завопила, — продолжала Жюли Ойзерман. — В немецкой речи я лишь разобрала несколько раз «Че Гевара». Потом один из французских стюардов стал переводить эти крики на английский. Стало ясно, что мы захвачены ради «арабской и мировой революции». Самолет отныне следовало называть не «Эр Франс», а «Арафат».

Следователь Рагон переспросил с интересом:

— Арафат? Они сказали, что являются людьми Ясира Арафата?

Женщина поморщилась:

— Ну, именно так они не говорили. Возможно, они просто прикрывались его именем. Возможно, это имя для них — важный символ?

Офицер оторвал глаза от пишущей машинки, улыбнулся:

— Вы меня об этом спрашиваете? По-моему, Арафат — это священный для мусульман холм в окрестностях Мекки. У его подножия каждый паломник во время хаджа должен провести хотя бы сутки. Четверть века назад исламский экстремист из Египта по имени Мухаммад Абд ар-Рауф аль-Кудвах аль-Хуссейни укрылся под псевдонимом «Ясир Арафат»… Но извините, мадам, мы уклонились. Что же было дальше?

Женщина прикрыла глаза.

— Под страхом расстрела на месте нам запретили двигаться, — медленно заговорила она. — Невысокий бородатый мужчина попробовал возражать. Кстати, в его французской речи слышался сильный ивритский акцент. Бородатого спихнули на пол и стали пинать ногами. Меня удивило, что особенно усердствовала немка, она старалась причинить мужчине сильную боль. Затем террористы отобрали у нас все документы и при этом аккуратно записали на бумаге, у кого какие удостоверения отняты…

Лишь один греческий полицейский не спал, когда в 6.17 утра в терминале появились будущие угонщики. Страж порядка профессионально описал квартет террористов. Немкой оказалась Габриэль Крош-Тидеманн. Несмотря на молодость — фройляйн Крош-Тидеманн едва исполнилось 24 года — она уже была «звездой» международного терроризма.

— Мы все замерли в креслах, — вспоминала мадам Ойзерман. — Старший стюард сказал, что все будет в порядке и нам незачем волноваться. Хотя сам он был бледен и трясся от страха, пассажиры успокоились. Кто-то просто молчал, матери занимались детьми, некоторые даже продолжали читать. По проходу покатили свои столики стюардессы, предлагая напитки и бисквиты, будто бы ничего не произошло. Никто не представлял, куда летит самолет. Когда я в сопровождении немки отправилась в туалет, то увидела, как арабы и немец что-то говорят в радиопередатчик…

Полгода назад Габи Крош-Тидеманн вместе с Карло-сом Шакалом похитила в Вене сразу 11 министров стран ОПЕК и доставила их в Алжир.

Как мы с вами помним, в 20 лет Габи вступила в «Движение 2 июня», которое тогда соперничало по числу терактов со знаменитой «Фракцией Красной Армии». Свое название «Движение 2 июня» получило в память об антишахской демонстрации в Берлине 2 июня 1967 года, когда полицейский случайно застрелил одного из юных буянов. Злая ирония судьбы заключалась в том, что молодые люди протестовали против зверств иранской охранки САВАК, а спустя пару лет объединились в террористические банды и принялись творить еще худшие зверства — уже самостоятельно.

Поначалу западногерманские террористы взрывали правительственные и натовские объекты, убивали полицейских и грабили банки. Позднее такой гений международного терроризма, как Карлос Шакал, объяснил немецким радикалам, что терроризм не знает границ. Наличном примере он доказал им также, что даже многочисленные взрывы, грабежи и убийства не дадут славы, какую приносит угон одного-единственного самолета.

Но вернемся в кабинет капитана Рагона.

— В полдень старший стюард объявил, что самолет произвел посадку в Бенгази, — продолжала рассказ Жюли Ойзерман. — Прошел час, другой, а мы сидели молча, одолеваемые мрачными предчувствиями. Все понимали, что пребывание в Ливии, которая стремится уничтожить Израиль, не сулит ничего хорошего. Разговаривать нам было запрещено. За иллюминаторами виднелись пожарные машины, на земле сидели солдаты. На ужин стюардессы подали сок в банках с арабскими надписями. Следователь оторвал голову от машинки:

— Вы читаете по-арабски?

Женщина посмотрела на него с удивлением.

— Нет, довольно того, что я читаю по-французски и по-английски, — заметила она.

Настроение даже улучшилось, когда самолет наконец поднялся в воздух. Один мужчина отважился заметить, что мы летим в южном направлении. Немка тут же набросилась на него с криками, которые походили на лай. Она расхаживала по проходу, одной рукой почесывая свою шевелюру странного синеватого цвета. Неожиданно я поняла, что это парик. Парик понадобился Габи Крош-Тидеманн, чтобы изменить внешность: быть «звездой» терроризма, конечно, очень «почетно», но «звезду» знает в лицо полиция многих стран. В другой руке немка держала гранату, и неустанно рычала, чтобы заставить нас молчать. Даже в туалет следовало проситься молча — поднимая палец.

Габи Крош-Тидеманн была влюбчивой особой. После безумно дерзкой затеи с похищением нефтяных министров падкий на женщин Карлос Шакал предпочел другую террористку, а брошенная партнерша назло ему влюбилась в члена «Движения 2 июня» по имени Бернар Хаусман, который проходил подготовку в йеменской пустыне.

Мы приземлились в кромешной тьме, около половины четвертого ночи, — продолжала давать показания мадам Ойзерман, и капитан Рагон сопровождал ее слова стуком клавиш. — Стюард объявил, что мы в Уганде. По салону пронесся шепот, никто толком не знал, где находится эта страна. Когда кто-то сказал, что в Уганде правит Иди Амин, я перепугалась. Амин много раз заявлял, что восторгается Гитлером. Повеяло атмосферой последней войны: меня привезли в страну, где правит поклонник фюрера…

 

«ХОДЯЧАЯ БОМБА»

Заложникам рейса № 139 было невдомек, что злобное поведение девушки объясняется ее личной драмой. Роман с Бернаром Хаусманом продолжался недолго. Весной 1976 года этот 25-летний парень вылетел из Вены в Израиль. Едва Бернар ступил на бетон Земли обетованной, наблюдавшая за высадкой офицер службы безопасности приветствовала белокурого гостя:

— Шалом! Будьте добры, откройте свой чемодан.

Стоило Бернару щелкнуть замками, как взрыв разорвал в клочья и его, и бдительную израильтянку. Когда ТВ сообщило о взрыве в аэропорту Бен-Гуриона, лидер НФОП Вади Хадад чертыхнулся: он надеялся, что Хаусман откроет чемоданчик еще в воздухе.

Известие о гибели немецкого туриста и женщины из «Секьюрити» заставило сердце Габи дрогнуть от дурного предчувствия. Вскоре девушке позвонил сам доктор Хадад и выразил соболезнование: «Твоего друга в аэропорту убили сионисты — бросили в него гранату». В тот день неуравновешенная Габи долго билась в истерике и дала страшную клятву — отомстить.

— Нас продержали в самолете больше шести часов, — порой Жюли Ойзерман не верилось, что все это происходило с ней на самом деле. — В иллюминаторах виднелось едва освещенное здание аэропорта, от которого к самолету бежали чернокожие полицейские и солдаты. На самолет нацелили огромные прожекторы, и стало светло, как днем. В десять утра нам приказали покинуть самолет и привели  всех в центральный зал аэропорта. Отсюда мы увидели озеро Виктория — бескрайнее, как море: А спустя несколько минут мы услышали вертолет. Скоро в зал вошел огромный негр в военной форме. Рядом с ним был мальчик лет восьми точно в такой форме, с теми же знаками различия и орденами.

— Негр оказался Большим Папой? — вырвалось у следователя.

Он едва успевал записывать. Женщина закивала:

— Верно, Иди Амин с сыном шел в толпе пассажиров, пожимал всем подряд руки и повторял с широкой улыбкой: «Добро пожаловать в Уганду!» Одна израильская девушка обратилась к нему со словами «мистер президент». Он поправил ее: «Я — Его Сиятельство аль-Хаджи, фельдмаршал, доктор Иди Амин Дада, кавалер Британского Креста Победы, кавалер ордена „За безупречную службу“, кавалер „Военного креста“, назначенный Всемогущим Богом быть вашим спасителем».

— Перечисляя свои титулы, Большой Папа ни разу не сбился?

Мадам Ойзерман отрицательно покачала головой:

— Ни разу, видимо, он привык так себя представлять. С нашим «спасителем» прибыл врач-палестинец. Вместе с медсестрой он бегло осмотрел несколько человек. Соломону Рубину, страдавше,му сердечной недостаточностью, врач выдал несколько таблеток аспирина…

Слова лились из Жюли Ойзерман сплошным потоком, словно плотину прорвало. Вместе со словами уходило страшное нервное напряжение, в котором пребывает всякий заложник.

Габриэль Крош-Тидеманн с удовольствием лично перебила бы пассажиров вместе с членами экипажа, если бы это входило в планы ее руководителей. Но в ходе «акции» террорист вынужден сдерживать душевные порывы. Поэтому пока девушка мстила за гибель Бернара лишь бранью и криками. Габи не подозревала, что ее друга убили вовсе не сионисты.

…К середине 1970-х годов главными террористами Восточного полушария стали западные немцы и палестинские арабы. Почему именно они? Немецкую молодежь гнал в террористическое подполье протест против того, что у власти в ФРГ находятся бывшие фашисты, которые, как и при Гитлере, возводят гонения на марксистов. Арабская же молодежь была жертвой «общего арабского дела», которое заключалось в уничтожении Израиля.

Глобализация подтолкнула тех и других террористов к сотрудничеству и взаимопомощи. Поскольку к этому времени лидеры РАФ и «Движения 2 июня» сидели в тюрьмах, руководство западногерманскими экстремистами в значительной степени осуществляли главари НФОП. Действовали антифашисты уже не столько против властей ФРГ или баз НАТО, сколько против Израиля.

Однако прокрустово ложе логики оказалось слишком тесно для того, чтобы запихнуть в него сразу и ненависть к фашизму, и ненависть к Израилю: одна ненависть явно противоречила другой. С точки зрения логики, из ненависти к фашизму должны проистекать симпатии к Израилю. Оборотной же стороной ненависти к Израилю являются симпатии к фашизму, жертвами которого стали свыше шести миллионов евреев. Именно Холокост убедил ведущие державы в том, что евреи должны иметь государство, в котором они могли бы укрыться при угрозе истребления.

Бернар Хаусман не проявил особых талантов и никакой ценности для руководителя НФОП Вади Хадада не представлял. Более того, доктор Хадад заподозрил, что Хаусман может работать на БНД (ВКВ) — Федеральную разведслужбу Западной Германии. Улыбаясь в усы, доктор Хадад назвал очередное свое изобретение «ходячей бомбой». «Фронтовики» незаметно установили в чемоданчике Бернара Хаусмана взрывное устройство, срабатывающее при открытии замков.

Сегодня минирование чужого чемодана кажется, как ни цинично это звучит, наивной шалостью. Хадад не предполагал, что спустя 15 лет благодаря невиданному всплеску исламского фундаментализма тысячи молодых людей будут готовы расстаться с жизнью совершенно добровольно. Причем смертник сам приложит все усилия, чтобы незаметно пронести на борт взрывчатку.

Но вернемся в поздний вечер среды 30 июня 1976 года, в офис французской разведки ДСТ (Le De’partement du Sauvegarde des Territoires — Управление охраны территорий). Заметим также, что в кабинетах, расположенных по соседству, коллеги капитана Рагона допрашивали других вырвавшихся из Уганды заложников.

Грандиозный теракт еще не завершился: похитители лишь добровольно отпустили часть неизраильтян. Угнанный французский самолет по-прежнему стоял в главном аэропорту Уганды. Спецслужбы Франции и особенно Израиля, как губки, поглощали информацию о том, кто, где и как содержит заложников.

— Многие пассажиры увидели в Иди Амине официальное лицо, государственного деятеля, который гарантирует нашу безопасность и вырвет нас из рук пиратов, — продолжала тем временем рассказ парижскому следователю Жюли Ойзерман. — Он пообещал сделать все, чтобы наше пребывание в Уганде было удобным. Целая толпа африканок внесла кресла, и нам подали завтрак: чай, хлеб, масло, яйца, бататы и бананы. Заложники благодарили Амина рукоплесканиями, а тот в ответ разразился длинной речью.

— Разрешите закурить? — попросил Жан Дюваль Рагон, доставая зажигалку. — О чем же говорил Большой Папа?

— Курите на здоровье, мсье следователь, — через силу усмехнулась женщина. — Суть слов Иди Амина заключалась в том, что палестинцам необходимо создать государство на оккупированных Израилем землях. Когда стало темнеть, злая немка показала линию на полу, которую мы не должны были переступать, иначе будут стрелять. Линия перерезала подступы к окнам и дверям. Спалось всем плохо. Открывая глаза, я видела силуэты немцев с оружием. Казалось, им неведома усталость: за всю ночь они ни разу не присели. Угандийские солдаты охраняли нас снаружи метрах в двадцати от здания…

Пуская клубы дыма, капитан Рагон ловко догонял пальцами быстро разбегающиеся клавиши.

— Немец не выпускал из рук автомата, а другие пираты — пистолетов и ручных гранат, — вспоминала мадам Ойзерман. — К террористам присоединилась подмога, двое вооруженных арабов, видимо, палестинцы. Один из израильтян сказал, что это члены филиала НФОП в угандийской столице Кампале. Террористы отлично ладили с угандийскими солдатами, шутили с ними, угощали их сигаретами. На другой день, во вторник, Иди Амин вновь побывал у нас. Он сказал, что будет добиваться освобождения стариков, инвалидов и женщин с маленькими детьми.

— Имел ли Большой Папа в виду израильтян тоже? — уточнил следователь.

Женщина покачала головой:

— Нет, но главную новость он приберег на прощание. Оказывается, пираты готовы были освободить сорок человек, а он, Иди Амин, уговорил их освободить аж целых сорок семь! Перед ужином к нам в зал вошел немец с автоматом и списком в руках. Уже на четвертой или пятой фамилии все поняли, что он вызывает только израильтян. Люди с вещами переходили в другое помещение, на которое указывала пистолетом злобная немка. У многих были слезы на лицах: все это слишком напоминало Холокост! Нам, оставшимся, было стыдно…

Даже если бы «фронтовики» признались Габи, что послали ее друга в Израиль на верную смерть, она бы не поверила. От немецких и арабских экстремистов фройляйн Крош-Тидеманн видела только хорошее: секс, рестораны, романтику подполья, полные приключений путешествия.

— Ушли восемьдесят три человека, — припоминала недавняя заложница. — Следом за ними отправился Иди Амин. До нас доносились отдельные его слова, и несколько раз я услышала «шалом». Потом израильтяне зааплодировали. Мы провели ужасную ночь, хотя знали, что скоро вырвемся отсюда. Наступила среда, и нас, счастливчиков, вновь посетил Иди Амин. Мне казалось странным, что в аэропорту ни разу не побывал французский посол.

Диктатор пожал каждому из нас руку, пожелал счастливого пути и напомнил, что он наш добрый друг.

Описание, сделанное полицейским из аэропорта Эди-никон, помогло в ходе подготовки операции по освобождению заложников установить и личность напарника Габи, который руководил захватом рейса №139. Немец Вильф-ред Безе был другом Карлоса Шакала — ну, насколько вообще у Карлоса могли быть друзья, а не соратники по борьбе. Безе на пару с Иоханнесом Вайнрихом (самым давним соратником Карлоса) возглавлял «Революционные ячейки» — западногерманскую организацию анархистов.

Террористической подготовкой и опытом Вильфред превосходил невезучего Бернара Хаусмана на две головы. Да и собой Вильфред был весьма хорош — длинноволосый, обожавший красные рубашки со светлыми брюками и пуловерами. Отрыдав по Хаусману, Габи Крош-Тидеманн близко сошлась с Безе.

— Многих из нас охватило чувство, будто мы предаем оставшихся заложников, — сказала мадам Ойзерман в заключение. — Одна монахиня просила, чтобы ее оставили взамен кого-нибудь из израильтян постарше или инвалида. И еще одна француженка лет пятидесяти пяти предложила то же самое. Но похитители не собирались ничего менять в своих планах. Мы, сорок семь человек, сели в автобус и скоро оказались во французском посольстве.

Следователь понимающе улыбнулся:

— Наконец-то вы поверили, что у Франции установлены дипотношения с Угандой.

— О, да, — грустно улыбнулась в ответ измученная женщина. — Посол пожал каждому из нас руки, угостил апельсиновым соком. Потом нас отвезли в другой, новый аэропорт и посадили в самолет. Спустя девять часов мы прибыли в аэропорт де Голля, после чего я и оказалась перед вами, мсье следователь. Для меня все закончилось. Для меня — но не для них. В Энтеббе осталось свыше двухсот заложников.

Один из принципиальных вопросов, на который требовалось найти ответ спецслужбам, касался личности самого угандийского диктатора Иди Амина по прозвищу Большой Папа. Вступил ли он в сговор с террористами заранее или они выбрали его страну только потому, что знали о его антиизраильских настроениях? Иными словами, является ли президент суверенной Уганды членом террористической шайки, либо он всего лишь симпатизирует НФОП?

…У рейса № 139 имелся летописец куда более дотошный, чем французская гражданка Жюли Ойзерман. Израильский студент-медик Моше Перец от безделья делал короткие пометки на обратной стороне своего авиабилета. В Афинах рядом с Перецом по иронии судьбы сел один из арабов — усатый, в желтой рубашке.

Через несколько минут после взлета из салона первого класса послышался сильный крик, и Моше решил, что кто-то упал в обморок. Араб в желтой рубашке ринулся туда, как по команде. Педантичный студент взглянул на часы и записал время: 12.10. Спустя еще ровно две минуты из первого класса пришли перепуганные стюардессы с трясущимися руками. Девушки начали было успокаивать ничего не понимающих пассажиров. Но тут бортовое радио разнесло истеричный голос Габи Крош-Тидеманн.

— Самолет захвачен «Группой Че Гевары» и «Батальоном Газы», подразделениями Народного фронта освобождения Палестины! — орала «звезда» в микрофон по-английски с сильным немецким акцентом. — Все пассажиры должны поднять руки вверх и не двигаться!

От слов «Че Гевара» 26-летнего Моше Переца охватил страх: последователям неукротимого аргентинского революционера ничего не стоило взорвать самолет. У входа в салон первого класса встали два пирата с пистолетами и фанатами в руках. Они принялись вызывать пассажиров по очереди и обыскивать на предмет выявления оружия. Несколько человек добровольно сдали ножи с вилками.

Аккуратный почерк студента становился все более лихорадочным. Теснясь и толкаясь, ивритские загогулины покрывали справа налево салфетки, рекламные проспекты и даже гигиенические пакеты. Наконец, борт через Ливию прибыл в Уганду.

В 6.20 утра 28 июня 1976 года Перец записал, что командир пиратов поблагодарил пассажиров за проявленное терпение и объявил, что сейчас он ведет переговоры с угандийским правительством. На Вильфреде Безе была неизменная красная рубашка, а в руках он сжимал пистолет-пулемет, который мадам Ойзерман назвала автоматом.

В 8.00 длинноволосый Безе вновь обратился к пассажирам:

— Вам не о чем беспокоиться. Приятного аппетита. Вы впервые в жизни позавтракаете в Уганде, не правда ли?

Это правда едва не обернулась ложью. На завтрак каждому досталось лишь по булочке: провизия в самолете закончилась. В 9 часов пассажиры увидели на летном поле огромную фигуру Иди Амина. Он дружелюбно беседовал с Безе и арабом в желтой рубашке. Вернувшись на борт, Вильфред объявил:

— Главная опасность позади. Прошу вас помнить, что мои товарищи и я — не какая-нибудь банда жестоких убийц. Мы уже открыто заявили, что похищение совершено НФОП. Мы не собираемся проводить массовое убийство пассажиров. Наша цель — всего лишь привлечь внимание широкой публики к некоторым проблемам.

Изматывающее ожидание завершилось после полудня. Под настороженными взглядами пиратов заложники покинули самолет. Решив, что они уже освобождены, некоторые пассажиры на прощание помахали пиратам руками. Угандийское ТВ засняло эту дивную сцену.

В 14.15 состоялся первый ланч в огромном, темном и грязном здании главного угандийского аэропорта Энтеббе. Чернокожие служащие обнесли пассажиров котелками с рисом и мясом. Израильская часть пассажиров отнеслась к блюду чрезвычайно осторожно. «Я боюсь есть мясо, — записал Моше Перец. — А вдруг это мясо жирафа?»

За ланчем пассажиры обсуждали перспективы прибытия в Париж. Опытные воздушные путешественники уже прикинули, что от Уганды до Парижа около 10 часов лета: если вылететь немедленно, то в Париж можно попасть ночью. Чернокожие операторы ТВ продолжали перекатывать камеры на треногах по залу ожидания.

В 17.20 в кадре появился Иди Амин в зеленом берете и с «крылышками» израильских ВВС на кителе. Некогда диктатор окончил летное училище в Израиле; там же прошли подготовку лучшие угандийские военные и полицейские. Заложники встретили Большого Папу аплодисментами.

— Некоторые из вас меня знают, некоторые — нет, — громогласно объявил диктатор. — Для тех, кто не знает, я фельдмаршал доктор Иди Амин Дада. Только благодаря мне вам позволили выйти из самолета и остаться в Уганде. Кстати сказать, Израиль полностью отклонил требования похитителей, в то время как другие страны их приняли…

Эти слова утонули в шуме рукоплесканий. В 19.35 угандийцы подали ужин: мясо с картофелем и зелёным горошком, а на закуску — маленькие бананчики. Французские летчики увязли в бесконечном споре с пассажирами о том, каким образом пираты попали в самолет. После ужина появился чернокожий врач и раздал всем по паре антималярийных таблеток.

В 22.45 измученные путешествием, ожиданием и страхом люди повалились спать прямо на грязный пол. Стояла тропическая жуткая духота, и пассажиры разделились на два лагеря: одни храпели, а другие не могли из-за этого уснуть.

Во вторник после завтрака радио подтвердило, что Израиль отказался принять ультиматум воздушных пиратов. Пассажиры забеспокоились: они начали понимать, что пребывание в Уганде может затянуться. Террористы отвели наружное оцепление угандийских солдат на 50 метров от здания и позволили женщинам вывести детей на прогулку. За обедом студент Перец предложил будущей ночью разделиться:

— Пусть храпуны спят вот в том углу, а мы ляжем в этом.

Во вторник вечером пассажиров действительно разделили, но вовсе не по способности храпеть. Моше Перец записал:

«19.10. Пассажирам с израильскими паспортами приказано покинуть центральный зал аэропорта. Женщины плачут. Чувствую себя так, словно иду на расстрел. Похитители роются в ручном багаже, находят фотоальбомы о войне Судного дня и с наслаждением перелистывают их на наших глазах. Отбирают фотоаппараты и некоторые личные принадлежности. Поперек дверного проема прибили вертикальную планку, а накрест — горизонтальную. Мы вынуждены согнуться и буквально протискиваться туда. Израильтянам с гражданством других стран также приказано следовать за нами».

В смежном помещении израильские заложники обнаружили маленькую комнату, отчасти заставленную картонными коробками. Похитители объявили, что коробки начинены тротилом. Сперва люди боялись прикасаться к коробкам, но спустя время разложили на них одежду. Один мужчина попросил у араба подушку для ребенка. В ответ террорист ударил его по голове рукоятью револьвера и выругался. Началась вторая ночь в Уганде.

 

СЕРЬЕЗНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

В среду 30 июня 1976 года около полудня студент Перец записал, что прилетел вертолет с Иди Амином. Израильтяне возмутились, услыхав в центральном зале бурные рукоплескания в честь угандийского вождя. Однако когда Амин заявился в смежное помещение с приветствием «шалом», израильтяне тоже захлопали. Диктатор пообещал одеяла с подушками и пояснил, что похитители имеют претензии не к самим заложникам, а к «фашистскому», как он выразился, правительству Израиля:

— Если ваш премьер-министр не согласится на требования палестинских партизан, значит, ему безразлична судьба собственных граждан.

— Почему вы даже не пытаетесь нас освободить? — крикнула Амину одна из женщин. — Неужели ваши солдаты не в силах разоружить террористов?

В ответ диктатор блеснул ослепительно белыми зубами:

— О-о, если бы мои люди только попытались сделать что-то подобное, вас бы уже не было в живых. Здание заминировано.

После отбытия высокого посетителя Моше Перец набрался смелости и поинтересовался у длинноволосого пирата в красной рубашке:

— Принял ли Израиль требование об освобождении заключенных?

Вильфред Безе не выругался, не повел грозно стволом. Коллега Шакала был спокоен. Он отрицательно качнул головой:

— Еще нет.

«Они не собираются нас убивать, — записал после этого студент. — Иногда с ними можно спокойно разговаривать. Большей частью они расхаживают среди нас с пистолет-пулеметами за спиной. Но у тех, кто сторожит вход в здание, оружие наготове. Тем временем половину неизраильтян уже освободили. Наша судьба решится в ближайшие сутки… Люди играют в карты, читают книги и обсуждают различные возможности, открывающиеся перед террористами».

В четверг 1 июля ровно за два часа до истечения срока ультиматума террористов вновь появился Иди Амин. Всякий раз и он, и его сын были одеты в военную форму какого-либо рода войск. Президент Уганды важно сообщил:

— Я веду переговоры с правительством Израиля через своего друга полковника Бар-Лева. Но пока переговоры провалились из-за упрямства израильской стороны. Могу, однако, обрадовать вас. Я убедил партизан перенести крайний срок ультиматума на одиннадцать утра в воскресенье четвертого июля.

«Израильтяне угнетены, тихи, печальны, молчаливы, — записал Моше Перец. — Каждый погружен в себя. Дети играют по-прежнему. В 14.00 освобождена вторая партия французов».

Пираты, исполненные чувства собственного всемогущества, изобрели себе развлечение. Они стали выкрикивать израильтян по списку, и названный должен был отреагировать поднятием пальца. Затем пират пристально изучал поднятый палец, после чего вносил какую-то неведомую отметку в список. Как следовало поднимать палец и что именно высматривают в нем террористы, было непонятно.

Охваченные ужасом люди терялись в догадках: кого из них казнят первыми? Один 16-летний юноша не сразу показал палец, за что араб немедленно с бранью ударил его по лицу. Затем четверых мужчин куда-то увели, и пошел слух, будто их пытали электричеством. Еще одного мужчину и в самом деле избили. Молодую миловидную женщину отвели в сторонку и запугали до умопомрачения описанием сцен насилия над ней.

В 16.00 израильтян вернули назад, в центральный зал аэропорта, где находились люди, оставшиеся с ними из солидарности: экипаж лайнера и несколько молодых французов. Заложников охватило чувство единения, а еще спустя два часа они запрыгали от радости: правительство Израиля приняло все требования угонщиков! Люди принялись обниматься и целоваться.

Но тяжелый осадок лежал на душе у каждого: было ясно, что уступка лишь подхлестнет терроризм. Свободное передвижение израильских граждан по миру становилось проблематичным, и еврейская страна превращалась в гетто — именно эту цель ставил НФОП с самого своего рождения в 1967-м.

Уложив вещи перед отправкой домой, будущий врач Перец записал:

«Пятница, 2 июля, 7. 00. Перед нами появляется Амин в широкополой шляпе с сыном Гамаль Абдель Насером Джвами и красавицей-женой в зеленом платье. Президент поражает нас сразу двумя новостями: Израиль все-таки не принял требований угонщиков, а наше положение очень серьезно, потому что здание обложено тротилом. Оно будет взорвано, если требования террористов не выполнят. Далее Амин заявляет, что отправляется на Маврикий, где обсудит наше положение».

На острове Маврикий в Индийском океане Амину и впрямь предстояло председательствовать на встрече глав стран Организации Африканского единства (ОАЕ). Большинство этих нищих, как и Уганда, стран рассчитывали на финансовую помощь богатой нефтью Арабской лиги. Поэтому ничего хорошего поездка Большого Папы на Маврикий израильтянам не сулила.

Заигрывание с арабами отразилось даже на имени сына Большого Папы. Изначально мальчика звали Джвами. После смерти в 1970 году злейшего врага Израиля — египетского президента Гамаля Абделя Насера — отец прибавил к имени сына все три имени этого не слишком отважного Героя Советского Союза.

 Амин рассчитывал вернуться с Маврикия в тот же день, — в пятницу вечером, либо наутро в субботу. Перед уходом он посоветовал заложникам написать открытое письмо в средства массовой информации с просьбой к Израилю согласиться на требования террористов. Этот совет вызвал бурную дискуссию. Большая часть семейных заложников и весь экипаж, за исключением капитана Мишеля Бако, высказались за составление письма. Седовласый капитан и молодые холостяки, вроде Моше Переца, были против.

К вечеру письмо с благодарностью Иди Амину за его заботу было готово. Главное — в нем содержалась просьба к израильскому правительству освободить заключенных в тюрьмах террористов. Похитителям текст понравился своей искренностью и убедительностью. Литературная работа «взрослых» подтолкнула молодых заложников поиграть в прессу. Ребята вообразили себя корреспондентами различных изданий и принялись освещать проблему собственного освобождения. Этот момент очень характерен: помимо всевозможных тягот нахождения в плену, заложникам не хватает элементарной информации.

Сейчас один израильтянин принялся строчить «редакционную статью» для религиозной газеты, другой — для спортивного журнала. Кто-то вспомнил основателя сионистского движения австрийского журналиста Теодора Херцля, скоропостижно умершего в 1902 году в возрасте 42 лет. В каждом израильском городе имеется улица, названная его именем, есть и целый город Херцлия. Однако для заложников был важен тот факт, что выдающийся организатор и тонкий дипломат Херцль был согласен на еврейское государство где угодно, не обязательно в Палестине.

Вновь и вновь он пытливо рассматривал карту мира, выбирая наименее заселенные и мало-мальски пригодные для колонизации области. Помимо Палестины, Херцль всерьез рассматривал варианты будущего еврейского государства в Аргентине, на Синайском полуострове и… в Уганде. Дело в том, что при жизни Херцля Палестина находилась в составе Османской империи: не было никакой надежды, что средневековый мракобес султан Абдул-Хамид II позволит евреям создать там свое государство. Зато малонаселенная Уганда, подобно Синаю, была в ту пору британским владением, а с англичанами, справедливо полагал Херцль, можно и договориться.

И вот судьба забросила-таки евреев в Восточную Африку — против их воли и вовсе не для создания государства. Вечером в пятницу наступила первая в плену суббота, шаббат. Тихонько, чтобы не раздражать своих сторожей, заложники затянули праздничные песни. Дни иудейского лунного календаря начинаются с появлением первых звезд на небе.

Но праздника все равно не получилось. Наконец, наступила суббота и по светскому календарю. Моше Перец записал: «Суббота, 3 июля, 5.30. Почти все страдают поносом и рвотой. Видимо, причина в недоброкачественном мясе, т. к. религиозные не ели мяса и здоровы. Унитазы забиты. Вода из цистерн на крыше не поступает в краны через засоренные трубы».

Религиозные евреи никогда не употребляют мясных продуктов, если не уверены, что их приготовление производилось согласно кашруту — своду пищевых ограничений и правил иудаизма. Атмосфера в центральном зале аэропорта была жуткой в прямом и переносном смысле. В 7.30 так и не сумевший уснуть, студент сделал новую запись: «Кое-кого забрали в медпункт, другие лежат и пытаются уснуть. Многие отказались от завтрака».

В 16.45 прибыл Большой Папа Амин, обряженный в форму израильских ВВС и с неизменными «крылышками» израильского парашютиста на груди.

— Только что я вернулся с Маврикия, — раздуваясь от важности, сказал диктатор. — Как вы знаете, на этом острове в Индийском океане под моим председательством прошла встреча стран Организации Африканского единства — на самом высоком уровне! Вашему правительству должно быть стыдно, что оно не желает выполнить простых и понятных требований. Израильские министры играют вашей судьбой!

Одна из заложниц попыталась о чем-то попросить Амина и начала по-английски:

— Фельдмаршал президент Амин… Диктатор обрушился на нее с воплем:

— Не смейте так обращаться ко мне! Мой полный титул фельдмаршал доктор президент Иди Амин Дада!

С этими словами фельдмаршал-доктор-президент удалился, а заложники расселись в креслах, чтобы погрузиться в свои невеселые мысли. Стемнело: еврейская суббота закончилась. Скоро над озером Виктория загрохотала гроза, и бешеные вспышки молний не прибавили в сердцах оптимизма. Впрочем, над самим Энтеббе лишь моросил дождик. Люди стали устраиваться на ночлег.

Последнюю запись Моше Перец сделал на обрывке газеты: «Несколько парней вдруг заговорили, что слышат стрельбу. Люди повалились на пол и друг на друга, матери прикрывали собой детей. Некоторые бросились к туалетам. Стрельба раздавалась все ближе. Я в туалете. Они собрались нас убивать, одного за другим. Слышу крики ужаса».

 

«СТЫДЛИВЫЙ» ТЕРРОРИСТ

Но не один лишь студент коротал за дневником время, чтобы не дать памяти исказить подробности плена. Этим занималась еще чета Давидсонов, Сара и Узи. Они летели в Париж вместе с сыновьями: 17-летним Роном и 8-летним Бени.

— Мы не умрем, — повторяла мальчикам Сара. — Мы вернемся домой, в Израиль. Мы все время будем вместе.

Говоря «вместе», она все время боялась, что их разъединят. Слишком свежа была память о гитлеровском геноциде, когда мужчин отделяли от женщин, а детей навсегда разлучали с матерями. Узи наставлял детей:

— Если они отделят мужчин от женщин, вы, мальчики, встаньте рядом с мамой, будьте все время с ней. Рони, не вздумай становиться к мужчинам…

В одну из мучительно долгих минут ожидания Сара Давидсон отважилась заговорить с Вильфредом Безе. Разумеется, имени пирата женщина не знала и называла его про себя «капитаном». Именно так он сам отрекомендовался в воздухе, захватив самолет.

— Когда мы летели из Афин, как вы могли проверить, что пилот действительно направляется в Бенгази? — спросила Сара. — Он мог сделать вид, что выполняет ваш приказ, а на самом деле полететь в Бен-Гурион или куда-нибудь еще.

Безе улыбнулся в ответ.

— Я весьма тщательно изучал сведения об этом, будучи в арабских странах, и научился разбираться в картах и инструментах. Я знал, куда летит самолет, — помолчав, террорист неожиданно добавил: — Ваша страна красивая, действительно, очень красивая.

Сара удивилась:

— Разве вы бывали в моей стране?

Пират опять улыбнулся, но на сей раз промолчал; вот и поговорили. Чуть позднее длинноволосый Вильфред Безе в неизменной красной рубашке и неизменным ПП на плече зачитал заложникам заявление для новостных агентств:

— Французы — враги арабов. Они дали Израилю ядерный реактор. Американцы — враги арабов. Они дают Израилю смертоносное оружие. Но главный враг — сам Израиль и израильтяне.

Поднялся шум, крики страха и протеста. Чтобы не перегнуть палку, Безе добавил:

— Вспомните все прежние угоны самолетов. Вам не причинят вреда, мы не убиваем заложников. Если наши требования выполнят, мы освободим вас и вы вернетесь домой.

Перепуганные люди от облегчения захлопали.

«Аплодисменты убивают меня, во мне все кипит, — записала Сара Давидсон. — Всякая речь „капитана“ — аплодисменты. Всякое появление Амина — овация. Я не героиня: нет таких вещей, на которые я бы не пошла, чтобы спасти Узи и мальчиков. Однако в тех рамках, в которых мы можем сохранить свое человеческое достоинство, — зачем унижаться, зачем приветствовать их рукоплесканиями? Мы должны проявлять почтение к Амину, потому что мы в его руках и он решает нашу судьбу. Почтение — но не раболепство!»

В один из бесконечно томительных дней чернокожие солдаты за окнами принялись натягивать на столбах проволоку. Заложники разделились на «партии»: одни полагали, что готовится взрыв здания, другие уверяли, что террористы решили организовать тотальное прослушивание разговоров своих жертв. Нервное напряжение достигло пика, когда вошел угандийский солдат и до ушей улыбнулся, сверкнув зубами:

— Мы натянули проволоку, чтобы вы могли сушить белье. Женщины могут стирать в туалете, а развешивать белье снаружи.

Когда израильтяне еще ютились в маленьком помещении отдельно от других заложников, Сара однажды заметила улыбку и на лице Безе. Набрав побольше воздуха в легкие, женщина попросила:

— Нельзя ли доставить сюда наш багаж из аэробуса? Многие вещи оттуда были бы сейчас очень кстати. У нас нет при себе даже смены белья.

— Поверьте, ваши вещи в целости и сохранности, — объявил «капитан». — Но в Израиле чемоданы загрузили в специальные контейнеры. В Энтеббе просто нет приспособлений для их разгрузки.

Видимо, он не обманывал. Сара спросила себя: «Прекратить этот разговор? Отойти?» Но она продолжила:

— Как вы можете держать нас в таких условиях — без матрацев, без одеял, в такой тесноте?

Террорист достал бумагу и карандашом записал: «Матрацы, одеяла, мыло, стиральный порошок, чистка туалетов».

— Хорошо, я позабочусь об этом, но здесь я уже не командир, — спокойно сказал Безе. — Тут командуют арабы, а я лишь солдат, исполняющий приказы.

Такой ответ снова удивил Сару. «Капитан» вызвал ее интерес. Казалось, он был образованным, интеллигентным человеком. Зачем же он рискует жизнью в интересах палестинцев, что может быть у них общего? Сара Давидсон не знала, что отличное образование, прекрасное воспитание и благородное происхождение в среде западногерманских террористов являлись нормой, а не исключением. 70 % членов радикальных группировок в ФРГ происходили из среднего и высшего классов и только 20 % были из рабочих семей.

Стремление к мировой революции и симпатии к арабам Палестины вполне объяснимо. Материальное благополучие этим людям было обеспечено при появлении на свет. Требовалось на что-то израсходовать заложенную естественным отбором страсть к борьбе. Сытые немецкие интеллектуалы ощущали вину перед «угнетенными и обездоленными» народами бедных стран. Многие молодые немцы искренне верили, что мировая революция справедливо переустроит мир. Одним из них был Вильфред Безе.

— Почему вы здесь? — вырвалось у Сары.

Безе с минуту колебался, потом заговорил:

— Палестинцы — несчастные люди, у которых отобрали родину. Я верю в права палестинского народа и не могу оставаться равнодушным к их судьбе. Я просто обязан им помогать. Вот почему я здесь и готов на все ради обездоленных арабов Палестины.

Подобные наборы штампов в те годы озвучивало и советское радио. На это были свои причины. Еврейское население страны стало казаться властям Советского Союза крайне неблагонадежным именно потому, что Израиль готов был предоставить всем, абсолютно всем советским евреям свое гражданство. Но какие же основания ненавидеть Израиль были у «капитана»? Саре не терпелось узнать, что же на самом деле творится в душе похитителя.

— Допустим, что вам, вашему НФОП и арабским странам удастся, боже упаси, уничтожить Израиль, — сказала она. — Тогда выжившие евреи вновь разбредутся по всей Земле. Как вы поступите? Станете ли вы опять угонять самолеты ради несчастного еврейского народа? Или вы готовы воевать лишь за права палестинцев?

Террорист перекинул ПП с левого плеча на правое. Пробормотал:

— Я согласен, евреи должны иметь свое государство.

Забыв об опасности, Сара воскликнула:

— Вы согласны, что Израиль имеет право на существование?

— Разумеется, — кивнул Вильфред Безе. — Но либо государство палестинцев должно существовать рядом с вашим, либо вы должны жить вместе, в одном государстве.

Женщина пожала плечами:

— Ваши взгляды противоречат идеям тех людей, которым вы служите и для которых рискуете жизнью. Палестинцы не признают права Израиля на существование.

Террорист ответил:

— Я высказываю свои собственные взгляды и не отвечаю за весь Народный фронт освобождения Палестины. Вы когда-нибудь видели лагеря палестинских беженцев? Вы представляете себе ужасающую нищету, которая царит там? Вы видели их детей?

Миссис Давидсон была бы немало удивлена, если бы узнала, что школьные друзья дразнили Вильфреда «пацифистом».

— Палестинцев никто не заставлял селиться в лагерях, ООН с самого начала предлагала им создать государство, о котором вы говорите, но они предпочли войну! — возмутилась Сара, однако быстро взяла себя в руки. — Война не может идти вечно, и когда-нибудь ближневосточную проблему решат. Куда вы тогда направитесь, чем займетесь?

Теперь настал черед возмущаться Безе.

— Я немец и люблю свою страну, — горячо заговорил он. — Но не такую, как сейчас. Нужна другая Германия. Я живу в постоянной борьбе, и немецкая полиция ищет меня. В конце концов меня убьют или на долгие годы посадят в тюрьму. Я предчувствую, что это произойдет очень скоро — мое время заканчивается.

Более сдерживаться бесстрашная Сара Давидсон не сумела.

— Вы растратили себя понапрасну, молодой человек, — объявила она опасному собеседнику. — Вы с вашим умом могли служить человечеству куда лучше, чем похищая самолеты. Скажите мне правду. Как вы себя чувствуете, стоя здесь со взведенным автоматом перед женщинами и детьми? Если вы хотите бороться с Израилем — у нас есть солдаты. Почему вы не сражаетесь с ними?

Он опустил глаза:

— Поверьте мне, я себя чувствую очень нехорошо…

Разговор завершился. Сара вдруг ощутила себя на месте людей, которых уничтожали нацисты. Родившаяся в годы Второй мировой войны в британской еще Палестине, Сара Давидсон поверила, что предводитель террористов — спокойный, приятный, любезный человек. Особенно это бросалось в глаза при сравнении поведения Безе с истерически злобным поведением Габриэль Крош-Тидеманн.

«Немка — это дикий зверь, омерзительная как человек и как женщина, — вывела Сара в своей записной книжке. — Но она менее опасна, потому что на ней нет никакой маски, это откровенный враг. Мне бы и в голову не пришло разговаривать с ней. У немца же такие приятные манеры. Почему евреи покорно шли в газовые камеры? Мне нужен был этот кошмар в Энтеббе, чтобы понять кошмар Холокоста. Легко обманывать людей, которые очень сильно хотят жить. Если бы „капитан“ приказал нам идти туда, где с автоматами наготове нас ждали бы его коллеги, мы бы пошли».

Глядя на жену, муж Сары также отвлекал себя от тревожных мыслей ведением дневника. Вот только концовку ему пришлось дописывать нескоро — и уже далеко от Уганды. Когда снаружи раздались выстрелы, Узи Давидсон читал биографию Уинстона Черчилля. Оторвавшись от страницы, он увидел, как забеспокоились террористы.

«Мы находились в конце зала, — написал Узи. — Я понятия не имел, что происходит. Я подумал, что кто-нибудь из угандийцев случайно выстрелил, и испугался, что из-за этого возникнут неприятности. Вся наша семья поползла к туалету. Там, за стеной, мы пролежали несколько минут, но, казалось, это были годы. Снаружи усиливался шум, раздавались выстрелы и взрывы. Мы не обменялись ни единым словом. Похитителей я не видел».

Отец прикрывал своим телом Рони, а мать — Бени. Малыш молился:

— Боже, сделай так, чтобы мы спаслись. Шма, Исраэль…

«Шма, Исраэль» — первые слова самой распространенной молитвы израильтян. Она так же популярна в иудаизме, как «Отче наш» у христиан. Вдруг из зала донесся крик:

— Израильские солдаты! Да-да, израильские солдаты!

Узи с гневом подумал о человеке, несущем подобную ахинею за четыре тысячи миль от Израиля. Однако в следующий миг «увидел самую поразительную вещь в своей жизни». Над ними стоял невысокий израильтянин с «Калашниковым», который был, казалось, больше его самого. Парень оказался йеменитом, то есть его родители на рубеже 1940-х и 1950-х прибыли в Израиль из Йемена. Внешне йемениты почти не отличаются от коричневокожих йеменских арабов. Сейчас йеменит вел себя так, будто подошел позвать на чашку чая.

— Шалом, хаверим. Хаколь бесёдер, — ничего не выражающим голосом сказал он на чистейшем иврите. — Привет, друзья. Всё в порядке.

Солдат предложил Давидсонам спокойно подняться и следовать за ним: «Мы отвезем вас домой».

«Это казалось невозможным, нереальным, — вспоминал Узи. — Я не мог понять, сплю я или бодрствую, сон это наяву или какая-то драма абсурда. Но голос был до того убедительным, простым и будничным, что мы поднялись и пошли за ним и спокойно вошли в самолет… Всё, как он просил».

Дневник Сары Давидсон завершили слова:

«Когда мы услышали стрельбу, я стала читать „Шма, Исраэль!“ — молитву, которую евреи читают в свою последнюю минуту. А солдат обратился к нам на иврите. Я почувствовала мурашки на спине: я не умру, я буду жить, чтобы рассказывать о деяниях Господних».

Наивысшую силу духа продемонстрировали в плену двое заложников, которых остальные прозвали «отцом и сыном». У 52-летнего Паско Коэна на руке была татуировка: личный номер узника концлагеря. В Израиле Паско управлял медицинским страховым фондом. Жан-Жаку Маймони было всего девятнадцать. Пять лет назад он приехал в Израиль из Северной Африки. В Энтеббе заложники прозвали Жан-Жака Барменом. Юноша разносил чай и кофе, готовил напитки из фруктов и кокосового молока, раздавал еду и заботился, чтобы никто не остался обделенным. Вместе с Паско Коэном он ободрял людей, страдавших желудочными расстройствами.

Во время перестрелки Жан-Жак неожиданно приподнялся, и коммандос приняли его за террориста. 9-миллиметровая пуля из ПП «Узи» уложила юношу навсегда. Паско Коэн бросился к «сыну» на помощь и также был ранен. Стрельба в зале аэропорта Энтеббе продолжалась 1 минуту 45 секунд. Затем из мегафонов загремели невероятные слова:

— Зэ ЦаХа’Ль, это Армия обороны Израиля…

Протоколы допросов заложников во Франции и в Израиле, дневники супругов Давидсонов и студента Моше Переца впоследствии очень пригодились израильским спецслужбам, чтобы воссоздать точную картину теракта. Многие из этих материалов затем попадут в руки израильского журналиста Ури Дана, известного своими знакомствами в спецслужбах. Кстати, Дан и поныне пишет для иерусалимской англоязычной газеты «Джерузалем Пост», а его старый друг — нынешний премьер-министр Израиля Ариэль Шарон.

Тогда, в 1976-м, Ури Дан опубликовал записи и воспоминания заложников на иврите, после чего перевел их на английский для своего американского приятеля Уильяма Стивенсона. В том же году нью-йоркское издательство «Бентам» выпустило в свет повесть Стивенсона «Девяносто минут в Энтеббе». Колоссальный успех этой документальной драмы вызвал к жизни израильский фильм «Энтеббе: операция „Молния“». Следом вышел на экраны и голливудский фильм на той же основе. Ни одному сценаристу или режиссеру прежде и в голову не приходило, что возможно почти без потерь освободить свыше сотни заложников в самом сердце вражеской страны.

Исток этой фантастической операции связан с идеями, выдвигавшимися в Палестине, когда гитлеровцы уничтожали евреев в Европе. Сионисты во главе с Бен-Гурионом буквально забросали просьбами руководство британских войск на Ближнем Востоке: речь шла о высадке еврейских десантов в Европе для освобождения узников концлагерей и гетто — своих родных и близких. В конце концов англичане согласились перебросить в немецкий тыл на своем транспортном самолете 32 парашютиста во главе с сыном лейб-медика итальянского короля Энцо Серени. Гитлеровцы схватили десантников сразу после приземления и отправили в концлагерь Дахау. Средств для реализации подобных идей до провозглашения Израиля не было.

Увидев захват борта «Эр Франс» глазами заложников и познакомившись с возглавившими теракт западногерманскими пиратами, посмотрим теперь на ситуацию глазами израильского руководства.

 

МОССАД ПРЕДУПРЕЖДАЕТ

Миссис Ортега и мистера Гарсиа доставил в Афины из Бахрейна рейс № 763 сингапурской авиакомпании. Из того же лайнера спустились на греческую землю двое парней с арабской внешностью и паспортами. Все четверо приобрели билеты на рейс № 139 авиакомпании «Эр Франс» Тель-Авив—Париж. Стояло раннее воскресное утро 27 июня 1976 года. Спустя несколько часов самолет из Израиля совершил посадку в аэропорту Элиникон и принял на борт новых пассажиров.

После вылета из Афин и набора высоты рейс № 139 замолчал. Пожав плечами, греческий авиадиспетчер доложил о случившемся начальнику смены. Тот крепко задумался: звонить или не звонить на дом руководителю диспетчерской службы. Беспокоить шефа в выходной день очень не хотелось, и мысли начальника потекли по пути наименьшего сопротивления. Он уговорил себя, что прежде нужно проверить приемо-передающую аппаратуру — возможно, причина кроется в технических неполадках.

В 13.25 отсутствие связи с самолетом зафиксировала электроника внешней разведки Израиля. Начиная с первых похищений пассажирских самолетов в 1968 и 1969 годах, Моссад отслеживает по всему миру перемещения лайнеров с израильскими гражданами на борту. Раннее получение информации позволяет выиграть время для освобождения заложников.

Рабочая неделя начинается в Израиле с воскресенья (выходные дни суббота и пятница). Шло заседание правительства, когда в 13.30 на стол перед министром транспорта Гадом Яакоби секретарь положил листок с сообщением.

— Ицхак, я хочу сделать экстренное сообщение, — обратился Яакоби к премьеру Рабину и зачитал: — «Рейс номер сто тридцать девять с большим числом израильтян на борту либо потерпел катастрофу, либо захвачен террористами. Исчезнувший самолет авиакомпании „Эр Франс“ вылетел из аэропорта имени Бен-Гуриона около девяти утра».

Министры вмиг забыли о близком обеде. Премьер-министр Ицхак Рабин помрачнел:

— Это ведь аэробус? Сколько человек на борту? Министр транспорта связался с аэропортом. Повесив трубку, доложил:

— Из Бен-Гуриона улетели двести сорок пять пассажиров и двенадцать членов экипажа. Среди них по меньшей мере восемьдесят израильтян. Возможно, израильское гражданство имеется и у жителей других стран. В Афинах на борт пересели несколько арабов, прилетевших «боин-гом» сингапурской авиакомпании.

— Боюсь, борт похищен, — Рабин повернулся к главному научному советнику Минобороны Иезекиилю Дро-ру. — Им в руки еще ни разу не попадала такая добыча: почти сто евреев, которые могут иметь влиятельных родственников по всему миру!

— Если это похищение, то на нас окажут очень серьезное давление, — озабоченно кивнул профессор Дрор. — Любой из родственников запросто может поддаться шантажу.

Скоро Моссад передал, что рейс № 139 летит в направлении Северной Африки. Там друзей у Израиля не было. Потом министры узнали, что французский аэробус начал снижение. Вместо аэропорта Шарля де Голля борт произвел посадку в Ливии.

— Они заправятся в аэропорту Бенгази и вернутся в Бен-Гурион, чтобы обменять часть заложников на боевиков из наших тюрем, — высказал предположение начальник генштаба Мордехай Гур. — Точно так было четыре года назад с бортом «Сабенны». Пожалуй, я скомандую спецподразделению собраться в аэропорту и вновь надеть белые робы механиков «Эль-Аль».

Согласно кивнув, Рабин взглянул на часы и хлопнул ладонью по столу:

— Хватит руководить на расстоянии. Члены специальной правительственной комиссии под моим председательством через десять минут вылетают вертолетом в аэропорт. Продолжим заседание в офисе Бен-Ари!

Мордехай Бен-Ари был генеральным директором государственной авиакомпании «Эль-Аль» и имел уникальный опыт по несанкционированным перемещениям в воздухе и на суше. После Второй мировой войны он собирал грузовиками уцелевших евреев из концлагерей по всей Европе. Затем Бен-Ари самолетами доставлял их в Палестину. Делать это приходилось втайне от англичан, которые в интересах арабов всячески противились еврейской иммиграции. По иронии судьбы сейчас первая информация о похитителях поступила именно из Лондона.

В комиссию по освобождению заложников вошли сам премьер-министр, пять министров и начальник генштаба. Каждый член комиссии окружил себя экспертами по международному терроризму, контртерроризму и внешней политике. Прибыв в аэропорт Бен-Гуриона, члены комиссии узнали сногсшибательную новость: в британскую столицу на борту ливийского пассажирского лайнера только что прибыла Патриция Хейман — 30-летняя пассажирка захваченного борта «Эр Франс».

В Лондоне ее немедленно доставили в офис МИ-5.

Пат была на восьмом месяце беременности. Она блистательно обвела команду Вильфреда Безе вокруг пальца и единственная покинула французский самолет в Бенгази. Террористы поверили в возможность преждевременных родов и отпустили женщину. Ливийцы, не желая беспричинно портить отношения с Великобританией, доставили ее ближайшим рейсом в аэропорт Хитроу.

Ни террористы, ни секретники Муамара Каддафи не подозревали, что Пат родилась в израильском городе Пе-тах-Тиква. Разумеется, и сама Пат помалкивала об этом — вплоть до того момента, как оказалась в кабинете британского следователя.

Полицейские и специалисты по контртеррору во всем мире гораздо больше своих правительств заинтересованы в обмене информацией, поскольку не скованы «политкорректностью» — так называют довольно распространенное мнение об абсолютном равенстве всех народов, государств и конфессий. Хотя Великобритания по-прежнему занимала в целом про арабскую позицию и была сторонницей уступок террористам, Моссад молниеносно, безо всякой волокиты, получил сведения, сообщенные Патрицией Хейман.

«По словам освобожденной заложницы, спустя пять минут после вылета из Афин рейс №139 был захвачен немцем, немкой и двумя или тремя арабами, — писал из Лондона израильский разведчик. — Все вооружены. Возле выходов закреплена взрывчатка, замаскированная под банки с финиками. По-видимому, Бенгази — промежуточная остановка. Местом назначения скорее всего будет Центральная Африка».

— Возможно, чудесное избавление миссис Хейман указывает на то, что убийство заложников не входит в штаны пиратов, — медленно произнес премьер-министр.

«По-видимому», «скорее всего», «возможно», «вероятно», «может быть», — эти слова звучали сегодня чаще обычного. Уверенности не было абсолютно ни в чем. Совещание в офисе авиакомпании «Эль-Аль» закончилось глубокой ночью, когда разведка донесла, что самолет «Эр Франс» совершил посадку в аэропорту Энтеббе, что в 32 км от угандийской столицы Кампалы.

В понедельник угандийское ТВ продемонстрировало человечеству «посредника» между похитителями и Израилем — президента Иди Амина. Он прилетел в Энтеббе на встречу с заложниками, одетый в форму палестинских боевиков. Переговоры с другими государствами, чьи граждане были в плену, вообще не упоминались. Не было сказано ни слова даже о Франции, которой принадлежал самолет. Уже к вечеру понедельника 28 июня Моссад представил аналитическую записку, в которой некоторые террористы и организаторы похищения были названы поименно. Операцию «Уганда» разработал 46-летний Вади Хадад, руководитель НФОП. К этому времени он перенес свою штаб-квартиру из беспокойного Бейрута в просоветскую Сомали, где чувствовал себя в полной безопасности под покровительством диктатора Мухаммада Сиада Барре.

Группу захвата Хадад сформировал совместно с 26-летним Карлосом Шакалом. НФОП отправил на задание своего офицера по особым поручениям — 46-летнего Фаиза Абдул Рахима Джабера. В 1967 году Джабер, как и многие арабы Самарии, Иудеи и Газы, сменил родной Хеврон на Каир. В Египте Фаиз Джабер основал организацию с многозначительным названием «Герои возвращения». Имелось в виду возвращение в родную Палестину, которое произойдет после уничтожения Израиля.

Однако дальше названия дело не пошло, и «герой возвращения» Джабер примкнул к НФОП. Именно этот матерый террорист в 1973 году на пару с Карлосом устроил бойню в римском аэропорту. Тогда арабские боевики с автоматами и факелами в руках атаковали лайнер американской компании «Пан-Америкэн» и погиб 31 человек.

Сейчас Карлос отправил к Хададу опытнейшего лидера «Революционных ячеек» Вильфреда Безе. Тот захватил с собой подружку — «госпожу Ортега». Скоро моссадовцы окончательно опознали в ней «звезду» терроризма Габи Крош-Тидеманн, экс-любовницу Карлоса и соучастницу его знаменитой акции с похищением министров ОПЕК. Косвенно подтвердилось сотрудничество с террористами Иди Амина: «голос Уганды» призывал к мировой революции и поливал грязью Израиль. Диктатор чувствовал себя в центре всемирного внимания и пытался стяжать славу Че Гевары.

Коммандос еще находились в аэропорту Бен-Гуриона, но с каждым часом крепла уверенность, что действовать им придется совсем в другом месте. Они уже получили приказ: «Все члены отрядов „Хей“ и „Иуд“ должны быть готовы к действиям где угодно». С древних времен в иврите используются числовые значения букв: «хей» — 5, «иуд» — 10.

Это казалось невозможным. До Уганды более 4 тысяч километров, причем почти весь путь проходит над враждебными странами. Особенно сложно миновать Сомали, утыканную радарами советского производства и зенитными ракетами. Хотя после Шестидневной войны 1967-го израильские ВВС считались лучшими в мире, они никогда не готовились действовать на таком удалении от дома.

Во вторник 29 июня 1976 года «Голос Уганды» объявил требования пиратов. Израиль должен был освободить из тюрем 40 террористов, Кения — 5, Франция и Швейцария — по 1. Самых знаменитых боевиков предстояло выпустить на свободу Западной Германии. Их имена знал в те годы весь «свободный мир». Это Ингрид Шуберт, Ян-Карл Распе и Вернер Хопп из РАФ, Инге Виетт, Фриц Той-фель и Ральф Рейндерс из «Движения 2 июня».

Всех террористов следовало доставить в Энтеббе в четверг 1 июля к 14 часам. Иначе пираты обещали убить пассажиров и взорвать самолет.

Далеко не все заключенные в Израиле были арабами. Например, пираты требовали освобождения руководителя греческой католической общины в Восточном Иерусалиме и участника ФАТХа архиепископа Иллариона Каппуччи. С 1974-го он отбывал 12-летнее наказание за незаконный ввоз оружия в своей машине с дипломатическими номерами. Был в списке и японец Кодзо Окамото, приговоренный к пожизненному заключению за кровавую бойню, учиненную НФОП и «Японской Красной Армией» в аэропорту Лода 30 мая 1972 года.

Поздно вечером пришло новое важное сообщение. Министр обороны Израиля собрал генералов в своем кабинете.

— Террористы провели «селекцию», отделив израильтян от неизраильтян, — сказал Шимон Перес. — Снова немцы с пистолетами в руках приказывают евреям шагать навстречу смерти. Но теперь у нас есть свое государство. Успех никто не может гарантировать. Но если мы не попытаемся спасти людей, мы упустим единственный шанс.

— Мне кажется, будет лучше, если семьи заложников о «селекции» пока не узнают, — скрипнув зубами, заметил начальник генштаба Гур. — Иначе всем вновь начнут мерещиться газовые камеры…

А министр транспорта Гад Яакоби горько усмехнулся:

— Мы единственная страна, у которой есть и заложники, и террористы в тюрьмах.

На Яакоби были возложены контакты с компанией «Эр Франс» и Международной организацией гражданской авиации (МОГА). К исходу третьего дня кризиса Яакоби ощутил растущую изоляцию Израиля: страх перед террористами был столь велик, что никто в мире даже не осудил Уганду за предоставление своей территории пиратам. МОГА существовала при ООН, а ООН под давлением СССР действовала в интересах «третьего мира». Вдобавок лишь 73 из 134 членов МОГА были участниками Гаагской конвенции по борьбе с воздушным пиратством. Причем в свое время и лидерам этих 73-х потребовалось немалое мужество, чтобы поставить свои подписи.

И Яакоби, и самого премьера Рабина рвали на части общественники, создавшие сразу два комитета: Комитет родственников заложников и Комитет спасения заложников. Все они добивались выполнения требований похитителей. Давление на правительство возросло, едва террористы в среду 30 июня освободили 47 пассажиров.

Израильтян среди освобожденных не было — за одним-единственным исключением! У одной пожилой француженки на руке был вытатуирован концлагерный номер, но в паспорте ничто не указывало на национальность. И пираты отпустили женщину.

— Когда я услышала немецкие приказы, увидела автоматы, то почувствовала себя, как тридцать два года назад, — рассказала она следователю. — Я увидела вереницы заключенных, услышала резкий окрик: «Исраэль, пасп гёсыз!» — «Евреи, направо!». И я подумала: что толку в существовании Израиля, если все это может повториться и сегодня?

Специальными воздушными и десантно-диверсионными силами Израиля командовал 39-летний бригадный генерал Дан Шомрон. Его штаб располагался в огромном подземном комплексе в пустыне Негев, в 32 километрах от ядерных реакторов городка Димоны. На поверхности виднелись лишь радары, круглосуточно отслеживавшие перемещения советских кораблей и самолетов.

Сюда же стекались данные Моссада о террористах. Разработка операции «Молния» по освобождению заложников в аэропорту Энтеббе шла полным ходом. Генерал Шомрон твердо знал, что выходом из кризиса могут стать только молниеносные решительные действия.

Но это знали и другие. По всей стране людей в форме парашютистов спрашивали:

— Отчего бы вам не штурмовать Энтеббе? Если уступить, это станет традицией с трагическими последствиями. В следующий раз пираты захватят самолет и в обмен потребуют выдачи Моше Даяна или нашего ухода из Иудеи, Самарии и Восточного Иерусалима…

Такие разговоры раздражали Шомрона до крайности. Что, если Иди Амин и террористы предугадают «Молнию»? Поэтому генерал выкраивал время для посещения людных мероприятий: пускай все видят, что глава спецназа беззаботно потягивает виски. Сходным образом вел себя и начальник генштаба Гур.

Тем временем министр иностранных дел Игаэль Аллон отчаянно пытался организовать международное давление на Уганду с тем, чтобы Иди Амин сам освободил заложников. Но даже генсек ООН Курт Вальдхайм перетрусил и не пожелал вмешаться в происходящее. Он не хотел жить в страхе за свою жизнь. Западногерманские террористы к этому времени уничтожили уже сотни полицейских, судей, прокуроров и политиков, которых считали своими врагами. Пропагандистская машина ООП также не раз делала заявления, угрожая политикам, которые поддерживали Израиль. Кроме того, Вальдхайм имел нацистское прошлое и уже хотя бы поэтому не испытывал к еврейским заложникам никакой симпатии.

Главный раввинат Израиля обратился за помощью к Римскому Папе Павлу VI, ведь Уганда в целом считалась католической страной. Но, увы, и папа не мог призвать Иди Амина к милосердию: хотя бы потому, что диктатор давно принял ислам и вел кампанию принудительной мусульманизации своих чернокожих подданных. Ситуацию сильно осложняло то, что освобождение 13 террористов вообще никак не зависело от Израиля: эти люди содержались в тюрьмах других стран. Власти ФРГ уже наотрез отказались освобождать членов РАФ и «Движения 2 июня».

 

ГИПНОТИЗЕРЫ ГОТОВЯТ ШТУРМ

Отставной полковник Барух Бар-Лев владел магазинчиком в Тель-Авиве. Прежде чем Иди Амин разорвал дипломатические отношения с Израилем, Бар-Лев несколько лет прослужил военным атташе в этой стране и даже дружил с Амином. Большой Папа называл Баруха на русский манер Борькой. «Борька» знал психологию черного диктатора как никто другой. По просьбе офицеров Моссада Бар-Лев прямо из своего магазина попросил телефонистку соединить его с номером 2241 в Кампале. Услыхав бодрый голос Амина, представился по-английски:

— Господин президент, позвонил ваш друг Бар-Лев.

— Кто?! — удивился Амин.

Бар-Леву пришлось продиктовать свою фамилию по буквам. А ведь лет пять назад они были близкими друзьями!

Спустя два часа «Голос Уганды» объявил:

— Полковник Бар-Лев, старый друг его превосходительства президента Уганды, вступил с ним в контакт от имени правительства Израиля. Его превосходительство президент поручил Бар-Леву передать правительству Израиля требование, чтобы Израиль выполнил желания похитителей. Полковник Бар-Лев позвонит его превосходительству еще раз, когда получит ответ своего правительства.

И Бар-Лев позвонил.

— Господин президент, сам бог послал вас! — взывал «Борька». — Сама история избрала вас для исполнения Божьей воли и спасения заложников. Вы знаете, что пишут о вас в мире, как вас ругают. Теперь есть шанс показать всем, какой вы великий человек! Вы храбрый солдат, вы получите Нобелевскую премию мира. Весь мир увидит, каков на самом деле Иди Амин. Вы должны освободить заложников, чтобы доказать: все плохое, что о вас пишут, — это ложь.

— Освобождение заложников от меня не зависит, — твердил свое Большой Папа.

— Но ведь это невозможно! — кричал «Борька». — Уганда — ваша страна! Разве вы не можете вмешаться в то, что там происходит?! Никто в Уганде и пальцем не пошевельнет без вашего согласия. Вы должны освободить заложников!

В среду 30 июня номинальный глава НФОП Жорж Хабаш из охваченного гражданской войной Ливана обнародовал заявление: «Рейс № 139 был похищен, чтобы напомнить миру о нашем решении изгнать сионистов и заменить Израиль обществом социалистической демократии. Французский самолет — возмездие Франции за интервенцию в Ливане, призванную отвлечь внимание от наших проблем».

Бывший военный атташе Израиля в Уганде ежедневно вел по телефону прямые переговоры с Иди Амином, но слышал от диктатора одно и то же. Утром в четверг 1 июля Амин сказал «Борьке»:

— Сперва ваше правительство должно освободить партизан, о которых говорят похитители. Уж очень они упорны. Кстати, послушайте в час дня наше радио. Вы узнаете важное сообщение.

— Какое сообщение, ваше превосходительство?! — закричал Бар-Лев.

Но Большой Папа отключился.

— Четверг был критическим, — скажет потом премьер Ицхак Рабин. — Я был вынужден доложить кабинету, что у нас нет готового военного плана, который можно было бы исполнить до срока, установленного похитителями.

В 13 часов, за час до истечения ультиматума, по «Голосу Уганды» выступил Вильфред Безе.

— Мы продлили срок ультиматума до воскресенья. Демонстрируя добрую волю, мы освободили всех неизраильтян — сто одного человека, — объявил длинноволосый пират. — Надеюсь, они не таят на нас зла. Все они уже сегодня попадут в Париж.

Деление людей по национальному признаку Безе назвал «доброй волей». И в самом деле, его соратники по борьбе были правы: немецкое общество все еще оставалось «латентно-фашистским». Но носителями фашизма были не только враги Безе и его товарищей — военные преступники из высшего руководства ФРГ. Угон рейса № 139 в очередной раз показал, что фашизмом пропитаны сами ультралевые сокрушители устоев цивилизации.

О правительстве Уганды Безе даже не упомянул: Иди Амин предоставил угонщикам полный карт-бланш. Умолчал Безе также о том, что в плену добровольно остался экипаж самолета. Седовласый капитан Мишель Бако сказал:

— Ни я, ни мой экипаж ни при каких обстоятельствах не покинем Энтеббе, если хоть один пассажир останется здесь.

С обеими партиями освобожденных заложников-не-израильтян Бако тайно посылал в Париж подробные отчеты об угоне. Он стелил для больных постели, советовал заложникам, что говорить и как себя вести, чтобы не раздражать террористов. Первый пилот даже подметал полы. К концу четверга, когда вторая партия освобожденных заложников достигла Парижа, у спецслужб появилось сообщение Бако о том, что прибыли руководители похитителей.

Так подтвердились данные Моссада: из Сомали на автомобилях — во избежание регистрации в аэропорту — прикатили шестеро организаторов теракта во главе с Вади Хададом и Карлосом Шакалом. Мужчины обменялись крепкими рукопожатиями с Вильфредом Безе и своими арабскими подчиненными. Затем Карлос расцеловался с бывшей любовницей, а доктор Хадад почтительно приложился губами к ее узкой ручке, пропахшей оружейной смазкой.

Лидеры международного терроризма пользовались гостеприимством чернокожего президента. Зачем же тот ежедневно посещал заложников, обращался к ним с речами и выполнял некоторые их бытовые просьбы? Фарс требовался, дабы подчеркнуть посредническую роль Амина, а заодно устроить ему «паблисити» во всем мире: диктатор сгорал на огне неуемного тщеславия.

Между тем освобожденные заложники рассказали, что в Уганде все было готово к их приему: «фельдмаршал-доктор-президент» — не посредник, а сообщник террористов. Заложники также передали, что угандийские МиГи каждый день пролетают над зданием аэропорта. Люди боялись, что летчикам приказано разбомбить здание.

Правда, узнав бортовые номера истребителей — 903 и 905, — израильские командиры решили, что такое опасение не имеет под собой оснований. Эти самолеты использовались только для учебных полетов. Израильтяне превосходно знали вооруженные силы Уганды. Дело в том, что вся армия Иди Амина была в 1960-е годы создана… Израилем.

Наконец кабинет Рабина объявил о решении выполнить все требования пиратов. Израиль погрузился в уныние. Люди повторяли слова заместителя командующего израильских ВВС Иерухама Амитая, к тому времени уже покойного: «Если вы хоть раз уступите шантажу, — этому уже не будет конца. Требования будут только расти. Запад уже сдался, и мы тоже начинаем уступать. С этим надо покончить. Уступать нельзя».

Никому и в голову не приходило, что десантники в пустыне уже штурмуют макет здания аэродрома и других строений Энтеббе. Некоторые из них были сооружены самими израильтянами во время недолгого «медового месяца» с Угандой, и отыскать чертежи было несложно. Чернокожие агенты Моссада в соседней с Угандой Кении между делом, под благовидными предлогами, выясняли у пилотов тамошней гражданской авиации схему расположения всего и вся в Энтеббе. Сами агенты, как правило, и не подозревали, что работают на Моссад, где их называли «невидимками».

Бригада Моссада, включая опытнейших гипнотизеров, вылетела в Париж, чтобы вслед за французскими разведчиками приступить к расспросам измученных заложников. В частности, необходим был точный план старого здания аэропорта. Гипнотизеры помогали людям вспоминать. Психологи, за плечами которых были допросы сотен военнопленных и террористов, вытягивали важнейшие детали: в какую сторону открываются двери? Какой высоты под ними щели? Есть ли на дверях остекление? Висят ли шторы на окнах? Как расположены светильники и выключатели?

Результаты немедленно шифровались и отсылались из израильского посольства в подземный штаб бригадного генерала Дана Шомрона. Было среди этих сообщений и такое: «Амин склонен к продлению переговоров, так как наслаждается внезапной славой. Однако он озабочен и тем, чтобы не рассердить своих друзей в ООП и НФОП. Они уже проявляют признаки недовольства. На основании доказательств, изложенных ниже, представляется вероятным, что Амин согласится начать показательные казни в воскресенье, 4 июля, на рассвете».

Стало ясно, что операцию «Молния» следует провести не позднее исхода субботы. Однако у высшего руководства имелись колоссальные сомнения относительно чисто технической возможности такой операции. Тем не менее командующий израильских ВВС Бени Пелед доложил министру обороны:

— Приземление ночью на затемненном аэродроме, окруженном вражескими войсками, не представляет никаких проблем. Электронную защиту от радаров обеспечат наши военные корабли в Красном море.

— Два угандийских батальона не являются серьезной угрозой для нашего спецназа, — продолжал убеждать начальство командующий операцией генерал Шомрон. — С того момента, как мы приземлимся в Энтеббе, все пойдет хорошо. Мы делали вещи и в сто раз сложнее. Главное — удачно посадить первый самолет.

Начальник генштаба Гур парировал:

— Проблема в том, чтобы уберечь заложников. Мы должны точно знать расположение всех постов в Энтеббе.

Министр обороны Перес все более склонялся к военному варианту:

— Что толку в разговорах о свободе, если люди боятся жертв ради нее? Мы боремся сейчас не больше и не меньше, чем за право евреев свободно передвигаться по Земле.

Но ясного, единого плана действий пока не было. Разрабатывалась даже операция по похищению Иди Амина во время его полета на Маврикий 2 июля. Всерьез обсуждалась поездка в Энтеббе такого харизматического лидера, как 61-летний экс-министр обороны Израиля Моше Даян. Его без конца упоминал Амин в телефонных разговорах с «Борькой». Факт переговоров с самим одноглазым Даяном придал бы дополнительного веса фигуре угандийского диктатора.

— Я лично не вижу в этом ничего, кроме унижения и риска потерять Даяна, — сказал премьер-министр Рабин. — Но и военный план очень опасен. Если при штурме погибнут французские пилоты, Франция займет резко негативную позицию по отношению к нам.

Два года назад правительство Рабина уже столкнулось со значительными жертвами при освобождении школьников, которых террористы взяли в заложники в галилейском поселке Маалот. У членов специальной комиссии были веские основания считать, что жертвы в Энтеббе могут быть столь же велики. По предварительным расчетам, могли погибнуть 30 и серьезно пострадать — 50 пленных. Вот почему родственники теперешних заложников выступали против силового решения.

Серьезной опасности подвергались и жизни бойцов спецназа. Особенно тщательно разработчики операции «Молния» исследовали трагедию 5 марта 1975 года, когда 8 террористов на двух надувных лодках пристали к тель-авивской набережной. Здесь они вошли в отель «Савой» и вместе с тремя десятками постояльцев забаррикадировались на верхнем, третьем этаже. В ходе молниеносного штурма террористы успели взорвать бомбу, и погибли трое военнослужащих. Террористы были перебиты, за исключением одного, которого взяли в плен. Зато среди заложников в тот раз жертв не было, только 8 раненых.

Агенты Моссада и люди Шомрона под видом бизнесменов разных государств перебрались из Кении в Уганду для сбора недостающей информации. Самые отчаянные головы мечтали привезти в Израиль вместе с заложниками ненавистных Карлоса Шакала, доктора Хадада и Фаиза Джабера.

Из Канады Моссад распустил слух, будто Карлоса видели в Монреале. Этот и другие подобные слухи призваны были усыпить бдительность террористов. Поскольку Виль-фред Безе был близок с Карлосом, тот факт, что имя захватившего самолет «капитана» известно, держался в строгой тайне. По той же причине держались в тайне имена других пиратов, но их фотографии уже лежали в кармане у каждого участника операции «Молния».

В пятницу 2 июля 1976 года «Голос Уганды» сообщил:

— Полковник Бар-Лев опять разговаривал с его превосходительством президентом Иди Амином Дада. Бар-Лев уже сделал для заложников больше, чем премьер-министр. Рабину следует произвести Бар-Лева в генералы.

Телефонные беседы с Амином записывались на пленку и анализировались экспертами по особенностям человеческого голоса. Раз за разом они делали вывод; Большой Папа Амин не лжет, заложники еще живы. Подозрение, что людей уже нет в живых, имели под собой почву. В памяти свежи были воспоминания об американском рейде в Северный Вьетнам с целью освободить военнопленных — тогда коммандос обнаружили одни трупы.

В пятницу вечером министр обороны Шимон Перес дал обед. Главным гостем был находившийся в Израиле Збигнев Бжезинский, советник кандидата в президенты США Джимми Картера. В числе прочих гостей был и глава Моссада. Израильские руководители внешне были спокойны, хотя разговор за столом велся, конечно, о терроризме. Выходец из Польши Перес разговаривал с Бжезинским по-польски.

— Времена изменились, Збигнев, — качал головой министр обороны. — Террористические отряды разных стран объединились во всемирную организацию, которая ставит своей целью полную изоляцию Израиля. Государства все чаще уступают насилию, растаптывая все нравственные принципы. Правительства разных стран должны объединиться, подобно самим террористам. Но этому мешают сиюминутные корыстные интересы. Никто не хочет услышать нас и понять, что терроризм является необъявленной войной всему демократическому обществу.

Бжезинский ответил:

— Угон самолета еще не самое страшное, Шимон. Дело идет к тому, что террористы раздобудут с помощью русских ядерное оружие. Лет через десять крошечные группы фанатиков-смертников попытаются поставить человечество на колени.

Аналогичный обед дал министр иностранных дел Игаэль Аллон. Его гостем был представитель США в ООН Дэниель Мойнихен. Впоследствии он восклицал:

— Потрясающее самообладание! Аллон долго беседовал со мной после того, как мы выпили кофе. Он отдыхал в своем кресле, совершенно, казалось, не интересуясь тем, что происходит в мире. Если его целью было удержать утечку информации о том, что планировалось на самом деле, он вполне в этом преуспел.

В ночь с пятницы на субботу 3 июля начальник генштаба Мордехай Гур вылетел в пустыню, чтобы лично убедиться в способности израильской армии осуществить задуманную операцию. Рабин решил: если Гур засвидетельствует, что «Молния» может привести к реальному успеху, приказ будет отдан.

Но требовалось разрешить еще одну проблему — где дозаправлять самолеты? Среди нескольких полусумасшедших идей было предложено использовать «воздушный» танкер.

 

НАПЕРЕГОНКИ С НОЧЬЮ

Американские самолеты «Геркулес С-130Е» и «Геркулес С-ООН» фирмы «Боинг» израильские военные за огромные размеры прозвали «гиппо», то есть гиппопотамами. «Гиппо» и сегодня служат главными транспортниками в НАТО и многих других странах. Эти громадины с четырьмя турбореактивными двигателями в простоте управления не уступают истребителям: выполняют фигуры высшего пилотажа, способны летать на двух моторах, а приземляться и вовсе на одном. Еще менее известно о том, что «гиппо» снабжены сверхсовременным навигационным оборудованием и летают при полном отсутствии видимости.

…Офицеры контрразведки ШаБаК оцепили участок военного аэродрома. К «гиппо» подкатили мощные военные грузовики. Рядом приземлились вертолеты с коммандос. Они своими руками должны были загрузить в самолеты все необходимое, чтобы потом твердо знать, где что находится. В одном из самолетов закрепили полугусеничные вездеходы. В другом — тяжелые пулеметы и два джипа с безоткатными пушками. В третий затащили ящики со снарядами для реактивных гранатометов, патронные ящики, ручные гранаты, переговорные устройства.

В штаб Дана Шомрона стекалась информация решительно обо всем: о погоде на протяжении всего маршрута и в Уганде, о перемещениях Амина и самолетов угандийских ВВС. С самой середины субботы 3 июля в Энтеббе по расписанию не ожидался ни один самолет. Дикая Уганда была, мягко говоря, не самым популярным местом планеты. Лишь в 2.30 в ночь на воскресенье должен был приземлиться рейс Лондон–Маврикий компании «Бритиш Эйрвэйз» — да и то лишь для заправки. Но в любом случае к этому времени «Молния» должна была завершиться.

Подполковник Ионатан Нетаньяху, старший брат будущего израильского премьера, инструктировал 20-летних бойцов. Из всего спецподразделения генштаба он отобрал самых метких стрелков: в ходе штурма захваченного террористами объекта все пули спецназа должны ложиться точно в цель. Но как сразу отличить заложника от террориста?

— Главное, чтобы заложники сразу залегли, — объявил Нетаньяху. — Как это сделать?

— Может, использовать аппаратуру для объявления рейсов в кабине диктора? — отозвался один из коммандос.

Здание старого аэропорта в Энтеббе каждый боец уже знал как свои пять пальцев. Но подполковник отрицательно мотнул головой:

— Нет, это лишняя трата времени. Будем кричать на иврите.

Парни страшно волновались. Один из коммандос признался потом журналисту Ури Дану:

— Нервы были натянуты, как струны. Но те, кого отстранили от участия в рейде, уходили со слезами на глазах. Нервное напряжение — это подготовка к действию. И если для тебя действие отменяется, — это трагедия.

Другой сержант рассказал:

— Мы умели атаковать нефтяные скважины и захватывать аэродромы, нас готовили к ночным рейдам по незнакомой местности, но лишь на Ближнем Востоке. Наши представления об Африке ограничивались египетским берегом Суэцкого канала.

Но десантник поопытнее пожимал плечами:

— Какая, в сущности, разница, где воевать? Расстояние — забота не наша, а летчиков.

В Шестидневную войну Иони Нетаньяху получил ранение в левую руку. Его прооперировали в родном Бостоне. Боль прошла, но поврежденный нерв так и не позволял сгибать и разгибать руку. Будучи на треть инвалидом, он предстал перед тогдашним командующим спецназом Ариэлем Шароном.

— Хочу вернуться в спецподразделение! Генерал-майор взглянул на искалеченную руку:

— Что же ты сможешь делать?

— Смогу читать наизусть стихи Натана Альтермана, — улыбнулся Нетаньяху, назвав одного из израильских поэтов.

Ионатан был назначен командиром спецподразделения в конце апреля 1976-го — за два месяца до угона аэробуса А-300 в Уганду.

— Между полным успехом и всеобщей резней лишь несколько секунд, — сказал он напоследок своим парням. — Вот почему вас заставляли заучить описания террористов. Вы их должны опознать так быстро, как старых знакомых. Подонкам нельзя позволить ни единого выстрела. Единственная брошенная ими граната может причинить непоправимый вред. Не мечтайте взять их в плен. И не верьте, если они поднимут руки. Разведка подтвердила, что террористов не более десяти. Около сотни угандийцев охраняют здание снаружи.

Сборным пунктом выбрали огромный пустой ангар на военной базе. Командующий операцией Дан Шомрон осмотрел 280 человек. Здесь были снайперы Нетаньяху, группа охраны самолетов, отряд для борьбы с угандийским оцеплением, подразделение саперов, отряд связистов, небольшая команда офицеров Моссада и ШаБаКа. Обособленной кучкой стояли 23 врача и 10 санитаров, умеющих метко стрелять и владеющих техникой рукопашного боя. Нескольким фотографам и кинооператорам предстояло заснять операцию на пленку — как для истории, так и для «разбора полетов».

Командующий спецназом сказал с подножки джипа:

— То, что вам предстоит сделать, важно для государства Израиль. Я знаю, что каждый из вас выполнит свой долг. Желаю удачи. Благодарю.

Шомрон валился с ног от усталости. Началась посадка в «гиппо». Летчики были изумлены видом десантников. Никакой воинской формы. Многие в затрапезной штатской одежде и даже в комбинезонах, в каких работают дояры в израильских киббуцах. Кое на ком была униформа арафатовского ФАТХа.

— Видели бы вы, как они стали появляться на военной базе! — рассказывал позже один из летчиков. — С виду обыкновенная шпана.

Первым в Африку унесся вренный «Боинг-707», перекрашенный в цвета гражданской компании «Эль-Аль». Самолет был напичкан электроникой. На борту находились главком ВВС Бени Пелед и замначальника генштаба Иекутиель Адам. Они следовали обычным международным коридором и должны были совершить посадку в кенийской столице Найроби. В кармане Пеледа лежал паспорт на имя Сиднея Коэна, южноафриканского торговца мехами. Следом стартовал такой же с виду «боинг». Он был оборудован как воздушный госпиталь, и нес часть санитарной команды операции «Молния».

В 14 часов 3 июля 1976 года Рабин открыл заседание правительства. Моргая красными от усталости глазами, сказал:

— Если операция провалится и в стране поднимется волна протестов, я готов буду уйти в отставку. После доклада начальника генштаба о ночной тренировке и с согласия всех членов специальной комиссии я одобрил план «Молния». Прошу высказываться безо всякого регламента. Наше совместное решение должно быть всесторонне взвешенным.

Рабин сам был начальником генштаба в Шестидневную войну. Ему было свойственно просчитывать и отрабатывать до последних мелочей любые планы действий в ответ на все мыслимые и даже немыслимые ходы противника.

— Операция «Молния» — длиннейшая по расстоянию, кратчайшая по времени и отважнейшая по замыслу, — сообщил министр обороны Перес. — Это относительный риск, неизбежный при опасностях, которым мы подвергаемся. Идеального решения не существует.

— С терроризмом невозможно бороться без расчетливого риска, — добавил начштаба Гур.

— Если «гиппо» подведут в Энтеббе, то к заложникам добавятся еще почти триста израильтян, — напомнил министр транспорта Яакоби.

Министр иностранных дел Игаэль Аллон покачал головой:

— Тогда нам придется выполнить все требования террористов. Причем к прежним требованиям они, вероятно, прибавят новые. Это будет полное наше поражение и полная победа воздушных пиратов!

…Аэродром Эмбакази отделен от кенийской столицы Найроби пятью километрами парка аттракционов. С интервалом в два часа штаб израильских ВВС и воздушный госпиталь приземлились в 4-м квадрате: Начальник полиции аэропорта Лайонел Дэвис приказал взять «Боинги» под очень плотную охрану. В этом не было ничего необычного: через весь мир действительно проходил фронт борьбы с израильтянами, как и задумали окулисты Хадад и Хабаш в далеком 1967 году.

Кенийские диспетчеры были убеждены, что прибыли гражданские рейсы №169 и №167 компании «Эль-Аль» — вот только почему-то вне расписания. Немного смутило диспетчеров и то, что капитан второго «боинга» сразу же сообщил о неполадках в моторе, но в ответ на предложение помощи поспешил заверить:

— Экипаж устранит все неисправности собственными силами!

Лишь теперь генерал Шомрон разрешил взлет остальным участникам «Молнии» — четырем «гиппо», а также «фантомам» сопровождения. Сразу после взлета одни переодетые десантники заползли под вездеходы, другие втиснулись между джипами и контейнерами. И тут же все как один уснули, поскольку всю предыдущую ночь усиленно тренировались.

Кондиционеры не успевали охлаждать воздух, и в чреве огромных самолетов стояла ужасная духота. Труднее всех приходилось бойцам в форме угандийской армии — их выкрашенные черной краской лица лоснились от пота. Один здоровенный, очень рослый парень должен был сыграть самого Большого Папу. Его загримировала, глядя на фотографии диктатора, резервистка ВВС по кличке Реума. В своей  «обычной» гражданской жизни она работала гримером на ТВ.

Тем временем заседание правительства продолжалось, и никакого окончательного решения принято не было. Игаэль Аллон высказал очень серьезные опасения, причем его мнение было весьма авторитетным. Подлетая к Красному морю, штурман ведущего транспортника хмыкнул:

— У нас кончится горючее, пока эти идиоты там спорят.

— Они болтают, мы потеем, а Большой Папа уже поедает первого заложника, — пробормотал сержант в комбинезоне механика Восточно-Африканских авиалиний.

Не отрываясь от радарного монитора, один из операторов добавил:

— Если правительство еще немного потянет время, русские выпустят свои МиГи.

— А это совсем не то, что МиГи в руках угандийцев! — отозвался другой оператор. — Наших министров хлебом не корми, дай бормотать в свои бороды…

Упоминание бород было намеком на религиозных членов кабинета, которые не входили в спецкомиссию по освобождению заложников и сегодня были особенно многословны. «Гиппо» провели в воздухе четверть часа и уже пролетали над самой южной точкой тогдашнего Израиля, Шарм-аль-Шейхом на красноморском берегу Синая, когда в наушники пилотов поступил долгожданный условный сигнал:

— Зинук!

Заседание кабинета завершилось. Стрелки на бортовых часах показывали 15.30. Строжайший запрет иудаизма на выполнение какой бы то ни было работы в священную субботу был беспощадно нарушен.

Всякая связь на военных частотах прекратилась. Штурманы ведомых самолетов ориентировались на ведущего «гиппо», командир экипажа которого носил оперативную кличку Давид. Подобно «боингам», «гиппо» были перекрашены в гражданские суда и летели по обычному гражданскому маршруту. Путь до Энтеббе должен был занять семь часов. Друг за другом все участники рейда следили по радарам. Одновременно «фантомы» с большой высоты создавали помехи радарам противника и готовы были изменить траектории управляемых ракет, если бы кто-либо выпустил их по «гиппо».

Покинув воздушное пространство Израиля, пилоты заметили на глади Красного моря корабли советского производства. Они принадлежали, видимо, одной из арабских стран. Все как один, самолеты резко снизили высоту и ушли на запад — вглубь африканского материка. Внизу простиралась ровная, как стол, саванна. Когда показались горы, самолеты облетели их на минимально возможной высоте и продолжили «стелиться» над землей. Ради экономии горючего не огибали встречавшиеся грозы: «гиппо» нещадно трясло и швыряло в воздушные ямы.

На Африку опустилась ранняя тропическая ночь. Самолеты летели над Эфиопией.

— Нам негде было бы приземлиться, если бы что-то случилось с турбинами, — поведал потом Ури Дану один из штурманов. — Аддис-Абеба после наступления темноты всегда закрыта, да и вообще это опасное место. Никогда не знаешь, кто там у них сейчас у власти и что за войска, готовые стрелять без разбора, охраняют аэропорт.

Штурманы и бортинженеры ведущего «гиппо» прокладывали путь. Два радиолуча непрерывно уходили с вращающегося сферического диска локационной антенны. Один луч, отражаясь от местности внизу, выстраивал на экране светящимися пятнышками ее рельеф и предупреждал о грозовых тучах. Другой луч шарил в поисках чужих самолетов и средств ПВО. В кромешной тьме строй «гиппо» распался, и теперь они летели каждый сам по себе со скоростью 600 км/ч на расстоянии до километра друг от друга.

Над Кенией пришла пора покинуть международный коридор. Самолеты начали снижение, направляясь на радиомаяк аэропорта Энтеббе. Вспышки молний выхватили из тьмы громадные свежевыкрашенные фюзеляжи. Впереди заблестело огромное озеро Виктория. Врач, выходец из ЮАР, процедил:

— Черт возьми, меня уже тошнит от этой болтанки.

— Смотрите, доктор, отсюда очень близко до вашего дома в Южной Африке, — отозвался один из десантников. — Вам удобно вернуться.

По плану 10 врачей должны были участвовать в штурме, чтобы оказывать экстренную помощь раненым. Остальные 13 ожидали раненых в воздушном госпитале в Кении. Высоко в небе над озером уже кружил «Боинг» главкома ВВС. 50-летний Бени Пелед смотрел на часы — время прибытия транспортных судов было рассчитано абсолютно верно.

Пилот головного «гиппо» увидел на радаре угандийский берег, затем заглянул в грузовой отсек. Часть десантников лежала на полу, другие уткнулись в записи инструктажей и фотоснимки террористов.

— Осталось десять минут, Иони, — сказал Давид. Подполковник с черным лицом в форме угандийского

офицера скомандовал:

— Пора, ребята.

Бойцы в угандийской форме с черными руками и лицами полезли в «мерседес». Однако парня, загримированного под Большого Папу, в машину не взяли. Во время полета генерал Шомрон во втором «гиппо» получил сообщение о том, что Иди Амин вернулся с Маврикия, где председательствовал на конференции ОАЕ. Появление в аэропорту одного за другим двух Больших Пап могло показаться чересчур странным даже наивным чернокожим.

Во всем Израиле нашелся лишь один роскошный «мерседес», подходящий под описание машины Иди Амина. 1 июля невзрачный государственный служащий уговорил преуспевающего арабского торговца из Восточного Иерусалима дать ему дорогую машину напрокат, чтобы «покорить сердце самой прекрасной женщины земли». Но с цветом вышла неувязочка: «мерс» араба был белого цвета в то время как Большой Папа раскатывал, разумеется, на черном. Ради соблюдения секретности машину перекрасили в «правительственный» цвет сами сотрудники министерства обороны.

Все «гиппо» вдвое снизили скорость. Озеро лежало в тумане, но над Энтеббе было ясное небо. Засияли огни посадочной полосы, затем показалось освещенное здание аэропорта. Пилоты и десантники пристегнулись ремнями.

Словно потеряв управление, самолет ухнул вниз. Турбины жутко ревели, и визжал воздух в огромных крыльях: при быстром приземлении «гиппо» возникает чудовищная качка. Вдруг удивительная машина почти бесшумно коснулась бетона и понеслась вдоль берега.

Во избежание лишнего шума Давид тормозил турбинами без реверсирования, и понадобился очень больший тормозной путь. Громадный лайнер остановился перед самыми венецианскими окнами старого здания аэропорта. Давиду показалось, будто он уже бывал здесь — настолько запомнился ему выстроенный на авиабазе макет. Трап со скрежетом лег на бетон. Казалось, этот звук слышит сейчас весь мир. Увидав, что Давид произвел посадку благополучно, зашел на посадку командир второго «гиппо».

— Теперь я знаю, что такое молчание смерти, — рассказал потом Давид. — Это казалось невероятным. Ни выстрела, ни движения. Тишина была страшнее, чем стрельба. Я сидел беззащитный, держа руку на дросселе, и ждал, что вот-вот ловушка захлопнется.

К 23 часам члены специальной комиссии собрались в тель-авивской канцелярии министра обороны. На столе стояли радиоприемники, настроенные на передающую частоту «боинга» главкома ВВС Израиля над озером Виктория.

Солдаты цепью бросились к старому зданию, особые подошвы на их обуви скрадывали шаги. «Мерседес» подкатил к контрольно-диспетчерскому пункту. В автомобиле распахнулись двери, и угандийцы застыли по стойке смирно, отдавая честь. Захлопали ПП «Беретта» с глушителями, часовые беззвучно повалились на бетон.

В 23.03 министры в Тель-Авиве услышали по радио выстрелы. На каждом десантнике был закреплен микрофон, сигналы от которого принимал штабной самолет Бени Пеледа, после чего ретранслировал их на секретной частоте в министерство обороны.

Нетаньяху стащил форменную блузу, вытер ею черное лицо, отшвырнул прочь. То же проделали и его солдаты, иначе свои могли принять их за людей Амина. Тем временем второй «гиппо» сел возле нового здания аэропорта. Командующий израильским спецназом непостижимо быстро выскочил из самолета. Офицер связи, обязанный находиться при генерале, даже упустил Дана Шомрона из виду. Трудно было поверить, что этот человек целую неделю не отрывался от стола и почти не спал.

Когда совершил посадку третий «гиппо», над летным полем уже вовсю стучали автоматные очереди. Четвертый транспортник садился прямо в перестрелку, словно хорошо освещенная мишень. Внезапно в аэропорту погасло наружное освещение — что-то заподозрил дежурный диспетчер. Пилот последнего «гиппо» с облегчением вздохнул.

— Мое задание было сидеть на земле и ждать, пока все не улетят, а затем подобрать последнюю группу, которой было приказано уничтожить угандийские МиГи, — говорил Ури Дану этот летчик. — В течение девяноста минут я был подсадной уткой, и то были самые длинные минуты в моей жизни. Как только мой «гиппо» застыл, на аэродроме начался форменный ад.

Командный пункт генерал Шомрон устроил по соседству с «концлагерем», как Иони Нетаньяху прозвал здание, где содержались заложники. Лишь теперь рядом с командующим возник запыхавшийся связист.

…В вестибюле аэропорта спиной к окну стоял Вильфред Безе. За его плечами можно было рассмотреть чудовищную махину «гиппо». У входа в зал ожидания пружинящей походкой хищницы прохаживалась взад-вперед Габи Крош-Тидеманн.

В самом зале заложников контролировали коренастый Фаиз Джабер и другой близкий Вади Хададу человек — Абед эль-Латиф, тощий и импульсивный. Заложники ворочались на матрацах. Прощаясь с ними, Иди Амин сказал:

— Окончательный ответ правительства Израиля ожидается до полуночи.

Диктатор был очень близок к истине: время в Уганде на час больше израильского, и только что наступила полночь. При звуке выстрелов на лице Вильфреда Безе отразилось крайнее недоумение. Заместитель Нетаньяху, которого звали Илан, ворвался в вестибюль и замер. Немец подался назад и вскинул свой ПП. Ударила очередь, и Безе рухнул лицом на пол, Илан перескочил через него и помчался дальше. Бежавший следом десантник перевернул тело лицом вверх. Убедившись, что это Безе и что он мертв, солдат пустился догонять командира.

Фройляйн Крош-Тидеманн повернула голову. У Илана перехватило дыхание. В одной руке Габи держала гранату, в другой пистолет. Нажав спуск, Илан не дал террористке ни единого шанса — он стрелял до тех пор, пока не кончились патроны:

— Вот тебе, нацистская сука…

Впервые в жизни он убил женщину. Коммандос знали, как вел себя каждый террорист. Габи была самой отмороженной: казалось, она со сладострастным наслаждением поубивала бы всех заложников.

Бойцы ворвались в зал ожидания. За их спинами сверкала фотовспышка — для отчета фотограф запечатлевал лица поверженных террористов. Другой боец прижимал их холодеющие пальцы к подушечке с краской и снимал затем отпечатки: спецслужбы должны были абсолютно точно опознать участников теракта. Происходящее снимал кинокамерой третий десантник с «Калашниковым» за плечами.

В зале 42-летний Барух Гросс подхватил на руки 6-летнего сына Шая и крикнул жене:

— Руфь, за мной, в кабинет управляющего Восточно-Африканскими авиалиниями!

Коммандос бежали между заложников с криками:

— Мата, тишкеву! Вниз, ложитесь!

Изумленные заложники замерли на своих матрацах. Джабер открыл огонь из «калаша», а эль-Латиф из револьвера. Как и предполагал генерал Шомрон, заложники сразу потеряли для террористов всякий интерес: речь пошла о спасении собственной шкуры.

Однако тренированные коммандос вовсе не были удобными мишенями. Ошеломленный штурмом Фаиз Джабер угодил сперва в потолок. Полетела штукатурка, один кусок упал на голову заложнице Лизетт Хадуд. Следующей жертвой Джабера случайно стала 56-летняя Ида Борохо-вич. Пуля повалила ее прямо на Лизетт.

— Мама! — заорал Борис Шлейн, сын Иды.

В этот миг Джабер и эль-Латиф уже были изрешечены десятками пуль.

Когда началась стрельба, многие заложники были уверены, что это дело рук немки: она то и дело угрожала пистолетом и отчаянно бранилась. Сейчас муж Лизетт сунул голову под стул и стал горячо молиться.

— Шма, Исраэль, Адонай Элохейну, Адонай эхад, — повторял он, прикрыв по обычаю глаза. — Слушай, Израиль, Господь — Бог наш, Господь — един.

В зал ожидания через разбитые окна врывались клубы дыма и прыгали коммандос из третьего «гиппо».

— Падайте на пол!

— Исраэль, тишкеву! Израильтяне, ложитесь!

Самые разумные заложники прикрылись матрацами,

но паники избежать не удалось. От загоревшегося одеяла опрометью бросились прочь две маленькие девочки. Арье Брольский в прыжке настиг дочек, повалил на пол, потом перехватил еще одну бегунью и опрокинул ее, прижав голову к полу. Но девочка вырвалась, приподнялась и страшно закричала — ее ранило.

Следом за коммандос бежали врачи и санитары с носилками. Спустя 10 минут пятеро заложников и четверо десантников уже лежали на операционных столах, устроенных во втором «гиппо».

В северной части здания заместитель Нетаньяху искал Джаэля Наджи аль-Арьяма. Этот невысокий жилистый араб в 1973-м ассистировал Карлосу Шакалу в покушении на Джозефа Сифа, президента британской торговой сети «Маркс и Спенсер» и активного сторонника Израиля. 38-летний аль-Арьям курировал в НФОП очень важное направление — Южную Америку. Там аль-Арьям рекрутировал в ряды «фронтовиков» несгибаемых земляков Че Гевары и Шакала.

Илан увидел аль-Арьяма на посту возле лестницы и нажал на спусковой крючок, отсекая прицельную очередь в два патрона. И для контроля — еще два. Аэропорт Энтеб-бе стал последней точкой на жизненном пути аль-Арьяма. Илану же суждено было в 1998 году стать начальником генерального штаба израильской армии, а в 2003-м — министром обороны. Его настоящее имя — Шауль Мофаз.

Подполковник Нетаньяху с отборными бойцами прочесывал второй этаж. В одном из туалетов под стоявшей там кроватью нашли двоих арабских террористов — их тут же застрелили. Но обнаружить Карл оса Шакала и Вади Хадада было не суждено. Возможно, они в эти минуты пировали в Кампале. Не исключено также, что кто-то из них или даже оба успели покинуть Уганду. У них был звериный нюх на опасность…

Наконец Иони Нетаньяху вышел со своими бойцами из здания аэропорта. Гроза приблизилась к Энтеббе, заморосил дождь. И тут открыли огонь часовые с наблюдательной вышки. В ответ коммандос вдребезги разнесли башню реактивными гранатами базук и очередями тяжелых пулеметов.

Но одна из угандийских пуль оказалась роковой. Раздался крик:

— Они ранили Иони! Врача!

— Эй, санитары!

Пуля угодила в спину. Подполковник Нетаньяху приподнялся было и снова упал, потеряв сознание и истекая кровью.

— Дан, Иони тяжело ранен, — доложил Илан в переговорное устройство. — Принимаю командование на себя.

В ЦаХаЛе принято обращаться друг к другу по имени и на «ты» независимо от звания. Даже рядовые называют генералов по имени, а местоимение «вы» в иврите вообще отсутствует.

Десантники с мегафонами в руках выводили заложников из здания и направляли к «гиппо». Когда раздался взрыв, люди попадали на землю. Коммандос закричали в мегафоны:

— Это наши саперы подорвали вражеский истребитель! Не бойтесь взрывов, их еще будет много…

Штурмовая авиация была страстью Иди Амина, и резиденцию он выстроил для себя в километре от аэродрома.

 

ПОСЛЕДНИЙ ТРИУМФ БОЛЬШОГО ПАПЫ

Получив доклад от часовых о перестрелке и каких-то посторонних людях в Энтеббе, начальник караула не решился по такому пустяку будить диктатора. Он посадил отряд отборных бойцов в небольшие фургоны и отправил разобраться, в чем дело.

Спецназ на джипах и вездеходах встретил угандийцев у главного въезда в аэропорт. Залпы безоткатных орудий разметали всю подмогу по обочинам. Разбегающихся угандийцев положили из автоматов. Неподвижные тела укутал плотный туман.

Угандийцы, охранявшие старое здание аэропорта, поступили мудрее — они давно сложили оружие.

— Не трогайте пучеглазых, — скомандовал бригадный генерал Шомрон.

Кто-то из заложников подтвердил:

— Чернокожие только старались нам помочь. Юный десантник привязал двоих угандийцев друг к другу за щиколотки и запястья.

— Скажите президенту Амину, что здесь был Дани из киббуца, — попросил он на иврите и, спохватившись, перевел на английский: — Здесь был Дани из киббуца, это сюрприз для вашего президента…

Гремели взрывы, осколки МиГов-17 и МиГов-21 разлетались далеко окрест. Из 50 угандийских военных самолетов 30 находились сейчас в Энтеббе. По плану «Молния» все они должны были быть уничтожены. Специальная разведгруппа занималась радарным центром. Оттуда вынесли всю ценную советскую электронику, после чего здание содрогнулось от мощного взрыва — так были стерты следы похищения. Затем разведчики опустошили арсенал, расположенный при казармах палестинских летчиков, которые, на их же счастье, в выходной день развлекались в Кампале.

Тем временем бойцы Нетаньяху деловито размещали заложников в чреве первого «гиппо». Все их разговоры над озером Виктория слушали генералы Пелед и Адам. Они потом рассказали журналисту Ури Дану, насколько необычные звучали фразы.

— Двадцать на борту, — считал офицер. — Двадцать один. Еще одна группа из десяти.

— Летим к неграм? — обратился к пилотам генерал Шомрон.

— Кен! — прозвучало на иврите четыре раза. — Да!

Это значило, что командиры всех четырех «гиппо» считают риск дозаправки в охваченном огнем Энтеббе неоправданным: ее следовало произвести уже в Кении. Переговоры запеленговали и советские радары, и радары Агентства национальной безопасности США. Но даже операторы, свободно владеющим ивритом, не понимали происходящего. Факт звучания иврита в эфире Уганды указывал на некую операцию, связанную с освобождением заложников, но детали операции от этого не становились яснее.

Короткие реплики, ни о чем не говорящие цифры да акронимы — вот и все, что приносит радиоперехват, когда израильский спецназ проводит свои операции. Акронимом называют сокращение из первых букв слов. От аббревиатуры акроним отличается добавлением гласного звука «а» между согласными при произношении. Акронимы широко используются в арабском и еврейском языках, азбука которых не имеет гласных букв.

Арабский акроним ХаМаС расшифровывается как «Исламское движение сопротивления» (Харакат аль-му-хавама аль-исламия). Ивритский акроним ШаБаК означает «Всеобщая служба безопасности» (Шерут бетахон клали). В профессиональной сфере используются тысячи акронимов, которые понятны лишь специалистам. Вот чисто филологическая причина, способствующая достижению максимума секретности как израильскими, так и арабскими спецслужбами.

В главные ворота вкатились новые грузовики с «пучеглазыми». Их пропустили до контрольно-диспетчерского пункта и ударили с тыла силами двух взводов.

Подполковника Нетаньяху внесли в первый «гиппо», чтобы как можно скорее довезти до воздушного госпиталя в Найроби. К десантникам бросался какой-то парень в слезах:

— Помогите найти мою маму! В пятницу ее увезли в больницу с пищевым отравлением…

У трапа упала в обморок закутанная в одеяло девушка. Одеяло распахнулось, и бойцы переглянулись — девушка была почти обнажена. Ее уложили на носилки, прикрыли, дали нашатырь…

— Мы летели с мамой в Нью-Йорк на свадьбу к моему брату! — продолжат кричать молодой человек. — Вы, должно быть, слышали о нем, это Даниель Хартув. Он председатель Союза журналистов  Израиля!

Один десантник бросил, пробегая мимо:

— Перестань звать маму — ты уже взрослый мужчина. Молодой человек рванулся следом за ним и заорал пуще прежнего:

— Ее зовут Дора Блох! А меня зовут Илан Хартув. Я экономист, но всю последнюю неделю занимался переводами с английского на французский и обратно! —  Илан переводил речи Амина, — пояснил кто-то из заложников. — Фельдмаршал приходил и первым делом спрашивал: «Где мой переводчик?»

— Марш в самолет! — скомандовал офицер.

Содрогаясь от рыданий, Илан Хартув поплелся по трапу в чрево летающей громадины. Первый «гиппо» вместе со всеми заложниками поднялся в воздух спустя 53 минуты после приземления. График, утвержденный начальником генштаба Мордехаем Гуром, предусматривал 55 минут. Следом взмыл второй «гиппо».

Горючего в баках оставалось на полтора часа, но до Найроби было всего 50 минут лета. Третий транспортник при разгоне соскочил правым шасси с бетона: командир экипажа принял белую линию за середину взлетной полосы, но то оказался ее край. Пока летчик понял, что произошло и вырвал самолет из жидкой грязи, несколько бесценных метров были потеряны.

Всем весом пилот навалился на тормоза, но при этом запустил моторы на максимальную мощность. С задранным вверх носом «гиппо» рвался по бетону в сторону озера. В самом конце полосы летчик резко отпустил тормоза. Огромный лайнер с диким ревом устремился в небо под углом 45°. Как удалось потом установить, для пробега махине хватило 183 метров, а скорость взлета не превышала 100 км/ч.

Подрывники с фонарями собирали на бетоне все, что могло вьщать национальную принадлежность участников рейда. Эти люди рисковали больше всех, но израильское руководство не хотело оставлять Иди Амину улик. Если бы с последним «гиппо» что-то случилось, подрывникам пришлось бы или отбиваться до последнего патрона или сдаваться в плен — становиться новыми заложниками.

— Я ощущал себя одиноким и беззащитным, и каждая минута казалась вечностью, — рассказывал командир экипажа четвертого «гиппо». — Казалось чудом, что остальные улетели беспрепятственно. Умом я понимал, что все идет точно по плану, минута в минуту. Но внутренний голос твердил: не бывает, чтобы все было совсем хорошо. А ведь я остался последним, и шальная пуля могла перечеркнуть надежду на возвращение.

Бригадный генерал Дан Шомрон улетел тем же самолетом. Из пылающего контрольно-диспетчерского пункта кто-то еще куда-то стрелял. Аэробус «Эр Франс», выполнявший рейс № 139, сиротливо стоял на опустошенном аэродроме.

В воскресенье в 0.30 по израильскому времени стрельба в радиоприемниках стихла. Члены спецкомиссии в Тель-Авиве переглянулись. Главком ВВС Пелед доложил, что «гиппо» с заложниками спустя десять минут совершит посадку в Найроби для дозаправки.

— Нужно сообщить Киссинджеру, — сказал премьер-министр помощнику. — Свяжитесь с Аллоном. Заодно у министра иностранных дел будет повод первым поздравить Америку с Днем независимости, ведь сегодня четвертое июля,..

Еще недавно Рабин был послом в Вашингтоне. Сейчас он лучше многих понимал необходимость жеста уважения к сверхдержаве.

— Мне кажется, теперь можно известить не только госдепартамент, но и МИДы других стран, — заметил Шимон Перес. — Ничего изменить никто уже не в силах.

В кабинете раздался храп: начальник генштаба Гур крепко спал, опустив голову на стол.

Один за другим четыре огромных транспортных самолета сели в четвертом, тщательно охраняемом квадрате аэропорта кенийской столицы. Сюда же вернулся и странный «боинг», два часа кряду круживший над вторым по размерам пресным озером в мире. Из «гиппо» уже бежали десантники с носилками.

Но подполковник Нетаньяху скончался, так и не придя в сознание. Десять других тяжелораненых санитарные машины увезли в государственный госпиталь имени президента Кениаты. Вместе с ними прибыли несколько десятков коммандос, чтобы сдать для раненых кровь. Врачи и медсестры с изумлением слышали звуки незнакомой речи, вдыхали запах пороха…

Иди Амина разбудил адъютант:

— Извините, ваше превосходительство, но полковник Бар-Лев настаивает!

Стрелки показывали 2.20 по угандийскому времени. В Израиле был 1.20 ночи. Об операции в Энтеббе только что сообщило французское радио, и израильтян интересовало, известно ли что-нибудь угандийскому диктатору. Тот прижал трубку к большому черному уху и сонным еще голосом сказал:

— Скажите вашему премьеру, что он обязан выполнить требования похитителей.

— Понимаю! — объявил «Борька». — Конечно, обязан! Большого Папу смутила радость в его голосе. Амин посчитал своим долгом напомнить:

— Переговоров больше не будет!

— Хорошо. Спасибо за все, что вы сделали.

— Спасибо? За что?

«Борька» опустил трубку на рычаги. В эти минуты керосин по толстым шлангам переливался в баки четырех «гиппо». Часть заложников выбрались на летное поле размять ноги. Некоторые даже осмелились покинуть 4-й квадрат, чтобы перекусить в буфетах аэропорта Эмбакази — работу общепита продлили специально по просьбе израильтян.

Но скоро первые два «гиппо», заправившись, вырулили на взлет. Едва самолеты набрали высоту, коммандос отстегнули ремни безопасности, подстелили под себя пропотевшие куртки и уснули в проходах между джипами и под вездеходами. Последний «Геркулес С-130» взмыл в воздух часа за два до рассвета. Следом покинул кенийскую землю воздушный госпиталь в «Боинге-707». В госпитале Найроби остались двое коммандос и один заложник. Другой заложник — Паско Коэн, выживший в фашистском концлагере, — скончался.

После рассвета в 4-й квадрат приехала подметальная машина. Водитель с ужасом обнаружил в разных местах кровавые пятна. Никаких других следов на бетоне не было.

Около пяти утра по израильскому времени телефонный звонок разбудил Баруха Бар-Лева.

— Что вы со мной сделали?! — Большой Папа был в панике. — Почему вы стреляли в моих солдат? Я заботился об израильтянах, я хорошо с ними обращался, я дал им одеяла, матрацы, я предоставил им обслуживание. Я надеялся, что скоро мы совершим обмен, — и вы убили моих солдат!

Бар-Лев разыграл изумление:

— Кто убил, господин президент? Разве у заложников было оружие?

— Стреляли не заложники, — произнес Амин дрожащим голосом. — Самолеты прилетели и стреляли.

«Борька» изумился пуще прежнего:

— Самолеты? Я не знал, что там были самолеты. Вы меня разбудили. Я спал и понятия ни о чем не имею. Кстати, не хотите ли поговорить с Нехамой, она будет очень рада услышать вас…

Диктатор был прекрасно знаком с госпожой Бар-Лев. Он сказал:

— Нет, но передайте ей привет. И детям тоже, я ведь их хорошо помню… Не как политик, а как профессиональный солдат, я должен сказать, что операция была проведена блестяще. Ваши солдаты были великолепны.

Спустя час Большой Папа вновь разбудил «друга»:

— Вы должны искупить свою вину перед Угандой. Я готов принять от Израиля некоторые запасные части. Часть пушек и танков моей армии не в очень хорошем состоянии.

Амин боялся, что СССР лишит его своего покровительства за то, что не уберег огромное количество отличных истребителей.

Выгрузив десантников и технику на военной базе близ Эйлата, Давид за штурвалом первого «гиппо» взял курс на аэропорт Бен-Гуриона. Встречать заложников прибыли их семьи, члены спецкомисеии и лидер оппозиции Менахем Бегин — он с самого начала настаивал на силовом разрешении кризиса.

В 11 утра 4 июля 1976 года заложники ступили на израильскую землю — прошло ровно 12 часов с высадки ком-мандос в Энтеббе.

— Зèу зэ нигмàр! — повторяли рыдающие люди, обнимаясь со своими близкими. — Все кончилось!

К этому времени угандийские операторы радарного центра, проморгавшие израильские самолеты, уже были расстреляны. А вечером того же дня в одну из больниц Кам-палы ворвался взбешенный Иди Амин.

— Где эта сионистская тварь? — рычал Большой Папа. — Задавлю!

Перепуганные медики проводили его в палату, где лечилась от пищевого отравления 75-летняя Дора Блох. Больше старушку никто никогда не видел: экономист Илан Хартув и журналист Даниель Хартув остались без матери.

На другой день тело Иони Нетаньяху перевезли в Иерусалим. Из Бостона прибыли его родители.

«Скорблю о тебе, брат мой Ионатан; ты был очень дорог для меня», — министр обороны Перес, стоя над могилой, процитировал Библию (2-я книга Царств, 1:26).

— Я уполномочен объявить, что правительство переименовало «Молнию» в «Операцию Ионатан».

Американский представитель в ООН Дэниель Мойнихен выступил в кампусе Еврейского университета в Иерусалиме:

— Израиль стал синонимом демократии. Точно так нападения террористов на израильтян стали синонимом общей атаки на демократию, которую вдохновляет современный тоталитаризм.

Сделав этот выпад в адрес СССР, Мойнихен улетел в Нью-Йорк, где в ООН уже разгорелись нешуточные дебаты по поводу «вопиющего нарушения суверенитета Уганды». Хотя резолюция с осуждением Израиля на сей раз принята так и не была, стало ясно, что время для объединения усилий в борьбе с терроризмом еще не пришло. Террористов поддерживали мусульманские страны, Китай и весь советский блок. Эта поддержка делала крайне нерешительными позиции ведущих демократических стран.

В один из июльских дней черный «мерседес» вкатился во двор.

— Мне оч-чень нравилось, что он был б-б-белоснеж-ным, — прошептал, заикаясь, потрясенный хозяин. — Зачем же в-вы его п-перекрасили?

Выбравшийся из-за руля офицер ВВС отвел глаза в сторону:

— Извини, я оплачу тебе новую покраску. Самой прекрасной женщине земли хотелось ощутить себя премьер-министром!

И действительно, арабский торговец получил пять тысяч долларов компенсации за причиненный ущерб. Но вскоре, сидя перед телевизором, этот человек здорово напрягся. Его глазам предстал перекрашенный «мерседес», выкатывающийся из безразмерного чрева транспортного самолета «геркулес» на бетон аэропорта Энтеббе. Израильское ТВ показывало кинохронику.

Ну, а что же Иди Амин? Пережив миг долгожданной всемирной славы, этот неграмотный великан-сифилитик превратился в международное посмешище. Однако в Уганде он по-прежнему оставался хозяином жизни и смерти. Решив отыграться на собственных подданных, Амин возвел гонения на целые племена и в первую очередь — на христиан.

Стоило архиепископу Уганды, Руанды и Бурунди вступиться за народ, Амин лично застрелил его прямо в гостиничном номере. Этого диктатору показалось мало, и в тот же день 17 февраля 1977 года он приказал убить двух последних министров-католиков из своего правительства. Вместо отпевания в соборе их тела были сожжены солдатами.

— В Уганде нет тюрем, — заявил Амин с трибуны конференции ОАЕ в Каире. — Мы все живем в мире и безопасности. Уганда свободна, люди ее процветают.

Расовый террор против угандийцев азиатского происхождения, насаждение ислама и крайний трайбализм (межплеменная вражда) за 8 лет правления Амина привели к гибели около 300 тысяч человек. Человеческая жизнь обесценилась, а страна была совершенно разорена. Благодаря офомному числу кровников накал межплеменных страстей достиг взрывоопасного предела, что проявилось в ходе последующих «разборок» и переворотов.

В октябре 1978 года горе-фельдмаршал погнал свою армию в соседнюю Танзанию. Внезапность обеспечила первые успехи, однако танзанийцы быстро убедились в неспособности солдат Большого Папы к боевым действиям. Привыкшие к расправам над мирным населением, они при малейшей опасности целыми ротами переходили на сторону Фронта национального освобождения Уганды. Этот Фронт был создан Милтоном Оботе — экс-президентом, которого 25 января 1971 года предательски сверг 45-летний главнокомандующий Иди Амин.

Уже 11 апреля 1979-го осажденный в Кампале узурпатор Амин понял, что пора «делать ноги». Он по радио призвал верные войска стоять «до последнего патрона», а сам вылетел в Ливию. Люди Оботе обнаружили в его холодильнике человечину: так подтвердились многочисленные слухи о людоедстве угандийского тирана.

Даже жестокий ливийский президент Муамар Каддафи не пожелал предоставить убежища каннибалу. Зато тот воспользовался гостеприимством саудовского короля Халеда, которого сам некогда принимал в Кампале с почетом. Выдать «фельдмаршала» Уганде для суда Саудовская Аравия отказалась наотрез.

В 1989-м Большой Папа попытался создать базу для возврата власти на севере Уганды, где обитают племена его сородичей. В качестве эпицентра восстания он наметил одну из угандийских деревень неподалеку от границы с Заиром (ныне Конго). Однако затея провалилась еще в аэропорту Киншасы. Заирские пограничники опознали Амина и вместе с сыном выдворили обратно, хотя Уганда вновь потребовала выдачи президента-террориста.

Король Халед взял со своего гостя твердое обещание никогда больше не возвращаться в политику. Сегодня Иди Амин вместе с любимой женой Сарой тихо живет в Джид-де — в прекрасном дворце неподалеку от родового гнезда Усамы бен-Ладена.