Первая глава

Стоя перед подъездом, я задумчиво смотрела на железную, местами ржавую дверь с неведомо когда сломанным кодовым замком. Подъезд, равно как и дом, были знакомы мне до последней трещины с детства.

Я возвращалась домой после интервью с владельцем частного бассейна. Настроение было отличное, во всём теле ощущалась приятная расслабленность — по окончании беседы мне предложили поплавать, благо, надеясь на подобный исход, я прихватила купальник. Снег ритмично поскрипывал под ногами, впереди был родной подъезд. Прибавила шагу. И вдруг, я так резко остановилась, что чуть не упала. Возникло ощущение, что я с размаху натолкнулась на какую-то невидимую преграду. На всякий случай, вытянула дрожащую руку и повела ею перед собой. Шедшая мимо соседка, старая дева, совершенно не выносившая молодёжь, съехидничала:

— Что, уже принять успела? За воздух держишься? Смотри не упади! — хрипло засмеялась она и, не сбавляя шага, зашла в соседний подъезд.

Её слова донеслись до меня как сквозь вату — я боролась с внезапно накатившим лёгким приступом удушья. Оттянув узкий воротник водолазки сдавивший горло, я жадно глотала морозный воздух. Резким рывком сдернула с головы теплую пушистую шапку, влажноватые волосы мгновенно остыли. В голове немного прояснилось, и поредел рой белых мушек, мельтешивших перед глазами. Слегка отдышавшись, надела шапку и попробовала продвинуться вперед. Казалось, что воздух сгустился и обволакивал, не пуская. Я с трудом сделала несколько шагов, посмотрела на родной подъезд, круто развернулась и пошла в другую сторону. Шагалось неожиданно легко. Да что ж такое? Я остановилась и рассержено топнула ногой. Было ясно, что проблемы связаны исключительно с направлением. Что-то не хотело пускать меня домой.

— А вот фигу, — сердито прошептала я. — Всё равно пойду туда.

Преодолевая небольшое сопротивление липкого цепляющегося за меня ничто, я вновь двинулась в сторону подъезда. Вдруг оказалось, что снова могу идти как обычно. Ощущение нехватки воздуха пропало. Облегченно вздохнув, я с трудом открыла тяжелую металлическую дверь. В подъезде было темно.

— Да что же это такое! — воскликнула я. — Опять лампочку свинтили, придурки…

Пришлось несколько секунд постоять на месте, привыкая к темноте, одновременно шаря рукой по стене, и пытаясь определиться с направлением.

Неожиданно меня схватили за шею. В лицо ударил запах перегара.

— Ну что, красавица, попалась! — прошипел, обдавая мое лицо горячим, вонючим дыханием, мужской голос. — Снимай штаны, быстро! Если не будешь дёргаться, я тебя не обижу и всё сделаю быстро.

Я оцепенела — как, опять? Нахлынуло противное, но привычное состояние слабости, пальцы разжались. Издалека, словно во сне, донесся звук шлепка. Сперва подумалось, что меня ударили, и только мгновением позже я поняла, что это упала на пол моя сумка.

— «Сопротивляйся! Подними сумку, вынь шокер!» — билось в мозгу.

Но я не могла от ужаса и шевельнуться, отстраненно ощущая, как насильник рвёт молнию на джинсах, а моё тело только бессильно мотается из стороны в сторону.

— Вот и умница, вот и хорошо… — бормотал он мне в ухо. — Сейчас всё будет позади, главное, не мешай…

Я попыталась поднять руку, чтобы оттолкнуть его, но не смогла — казалось, рука весит тонну. И тут, когда джинсы рывками начали сползать с меня, я почувствовала, что в груди разливается бешеная ярость, словно принялся раскручивать свою тугую пружину смерч, который всегда находился внутри, и теперь рвался наружу. Меня затрясло, я вдохнула побольше воздуха, то ли для крика, то ли для сопротивления и… Оказалось, что меня никто уже не держит. Мучитель стоял в стороне, и, согнувшись пополам, издавал булькающие звуки. Лишь спустя мгновение я поняла, что это звуки рвоты. Оцепенение моментально пропало и, едва успев поддёрнуть спадающие джинсы, я понеслась вверх по лестнице. За это время глаза успели привыкнуть к темноте, и кое-как различали ступеньки. Впрочем, погони не было.

… Я не помнила, как вытащила из кармана ключ, как сумела вставить его в замочную скважину и как попала в квартиру. Пришла в себя только когда прищемила пальцы ящиком от шкафа.

Я находилась в спальне, все ящики шкафов и тумбочек были выдвинуты, а их содержимое валялось на полу.

«Это… Это… Это я сделала?» — медленно, словно издыхая от усталости, проползла мысль. Голова как-будто онемела, думалось с огромным трудом. Смутно осознавалось, что в каком-то исступлении я повыворачивала все ящики, в поисках чего-то, но чего? Вдруг затошнило, одновременно с этим подкосились ноги, и я плавно съехала по стене на пол. Застонала, сглатывая слюну, а при этом почему-то настойчиво, словно метроном в голове билась мысль: «Ключ! Нужен ключ!»

— Какой ключ? А? — Я дернулась, словно меня позвали, но вокруг никого не было. Постепенно начиная чувствовать свое тело, ощутила режущую боль в руке. Опустила взгляд и разжала сведенные пальцы. В кулаке был зажат, буквально влипший в кожу ладони, ключ. Возникло стойкое ощущение дежа вю.

— Что за… — начала, было, я, и тут же забыла об этой железке, выронив ее. Опустевшая голова категорически отказывалась что-либо соображать.

Действуя автоматически, чтобы хоть чем-то занять руки, я принялась вяло собирать шмотки в ящик, кидая их как попало. Вывернутым оказался даже мамин ящик, к которому никто не прикасался с того с самого дня. Правда, раньше я тоже его не трогала, ведь это был ее личный ящик… Впрочем, ничего особенного там не оказалось. Несколько поздравительных открыток, в том числе и моя, которую я прислала ей, когда была в летнем пионерлагере, старые наручные часы с браслетом из тусклого красноватого металла, пачка черно-белых фотографий, какая-то мелочевка, расческа с волосами в зубьях, и старая тетрадь с обложкой из черного дерматина. Я небрежно закинула ее в ящик, она упала и раскрылась. Пожелтевшие, скукоженные, словно побывавшие в воде листы почему-то привлекли мое внимание, и я снова взяла тетрадь в руки. Всмотрелась в незнакомый, явно не мамин почерк я прочитала:

«3 августа 1959 г»

«Сегодня опять пришлось делать это. Как же я устала… Боюсь, меня уже ненавидит все село… Разве я виновата, что эта пьянь все время лезет ко мне? Пусть эти тетки лучше смотрят за своими мужиками!»…

Я медленно пролистала тетрадь. Дневник! Боже мой, как пошло… И чей же? А, вот на обложке знакомый автограф — кто-то вывел его несколько раз, словно тренируясь расписываться. Крупные, слишком ровные буквы — ну конечно, это же бабушкина тетрадь! Надо же… Я вспомнила, где видела такие буквы — на единственной фотографии, где изображена бабушка, тогда еще никакая не бабушка, а вовсе даже девушка, на обороте было написано — «Моей любимой и единственной доченьке от ее непутевой мамы».

Упоминать в нашей семье бабушку, было категорически запрещено. Я знала о ней только то, что жила она какое-то время в селе под названием Бабья Лопань, а потом куда-то оттуда уехала, и что с ней было дальше — неизвестно. Умерла она чуть ли не в том возрасте, в каком изображена на фотографии. Как и отчего — неизвестно. А впрочем — какое мне сейчас до нее дело? Я пожала плечами и с прерывистым вздохом отбросила тетрадь от себя. Она упала на кучку белья, взметнув жесткими, местами слипшимися страницами.

На меня вдруг накатило желание двигаться, стоять на месте было категорически невозможно — внутри, словно что-то горело. Я заметалась по комнате, быстро раскладывая по местам вещи, лишь бы хоть что-то делать. Моя беготня совершенно не мешала думать, наоборот — мысли понеслись как безумные.

— «Со мной что-то не так! Со мной что-то не так! Это я, я как-то повлияла на того урода, это из-за меня ему стало плохо, я знаю, я чувствую… Да нет, причем здесь я? Он просто был пьян, и все. Ну да, конечно, а на том утреннике кто тогда был пьян?»

Я застыла посреди комнаты, с кучей маек в руках — перед глазами вдруг возникла картинка из далекого прошлого: утренник в детском саду, и я, счастливая, в воздушном платьице снежинки танцую около елки и совершенно случайно наступаю на ногу мальчишке в дурацком костюме поросенка. Он с воплями обрывает оборки на моем платье и орет, что я слепая курица. Мне становится трудно дышать, а он вдруг слепнет… Зрение к нему вернулось только через пару дней.

Кстати, да! Это ощущение удушья… Ведь оно же было, было и раньше! Другая картинка — мне 7 лет, папа собирается идти на работу, и я вдруг начинаю задыхаться и при этом хватаю его за ноги и ору, нет, хриплю как астматик: — «Папочка, не уходи!»

Как родители тогда испугались… Они подумали, что у меня эпилептический припадок… Папа задержался на полчаса и опоздал на автобус, на котором всегда ездил на работу. И который в это самое время попал в жуткую аварию, сразу за нашей остановкой. А как предки потом благодарили слепой случай, спасший папу, не догадываясь об истинной причине! Хотя… Мама долго после этого косилась на меня как-то странно, и все рассматривала ту, единственную бабушкину фотографию. Такое ощущение, словно она меня с ней сравнивала. С чего бы это? Абсолютно ничего похожего…

Получается это удушье — предупреждение? Ведь я же знала, что нельзя мне было идти в подъезд, ну знала же! Предупреждение… Как же… Где это предупреждение было, когда мама с папой вышли из дома для того, чтобы прямиком отправиться под колеса автомобиля?

Внутри будто все онемело, приступ активности внезапно прошел. Руки сами собой опустились, и вещи снова ссыпались к моим ногам. На смену жару пришел холод. Тело стало вялым словно тряпка, только внутри появилось такое ощущение, словно натянулась какая-то струна. Да что же это со мной такое?

Неожиданно зазвучавший дверной звонок безжалостным штопором ввинтился мне в уши. Я подпрыгнула, словно меня укусили, и нервно взглянула на сотовый, лежащий на диване — может, позвонить в милицию? Что если, это тот несостоявшийся насильник, отдышавшись, приперся следом за мной? Но тут в дверь постучали, и послышался знакомый голос:

— Лилька, ты дома? Открывай! С тобой всё нормально? Здесь сумка твоя лежала, ты жива?

Я сорвалась с места, рывком распахнула дверь и втащила подругу в квартиру.

— Танька, ты как сюда прошла? Там никого не было?

— Как же не было! Да там у вас внизу, какой-то алкаш сдох, народу полно, сейчас милиция приедет. А рядом твоя сумка валялась, я потихоньку её утащила и к тебе! — задыхаясь, выговорила она, бросив сумку на пол и расстёгивая куртку. — Что случилось-то?

Струна в животе лопнула со звоном, и я согнулась пополам.

— Сдох? К-как это? — с трудом выговорила я, враз онемевшими губами и схватилась за горло — мне показалось, что я сейчас снова начну задыхаться, но нет, дышалось легко и свободно. В отличие… В отличие от… Ой, мамочки!

Таня помахала ладонью у меня перед глазами:

— Лильк, ты чего? Алё! Да что с тобой такое? Очнись! А ну, пошли на кухню, выкладывай, что случилось!

Мне с трудом удалось разлепить отяжелевшие губы, но слова явно не хотели выходить наружу, зацепившись за зубы — слышалось лишь невнятно мычание. Тогда она схватила меня за шиворот, и чуть ли не волоком протащила по коридору в сторону кухни. Я вяло отбивалась, но она, не обращая на это внимания, силком усадила меня, метнулась к крану, налила в стакан воды, и буквально впихнула его в мою дрожащую ладонь.

— Пей! Пей, говорю, бледная какая, ужас просто…

Я покорно подняла стакан и прижала к сомкнутым губам. Не разжимая губ, наклонила его, и холодная вода потекла по подбородку и одежде. Я вздрогнула и часто заморгала.

— Убийца… У-убийца… Это я его убила…

— Ты что такое говоришь? — воскликнула Татьяна, отнимая стакан и беря полотенце. — Что значит — ты убила? По башке, что ли, стукнула?

— Не била я его… Просто ну… Смерти ему пожелала, — медленно произнесла, и попыталась собраться с мыслями. — Он на меня напал, изнасиловать хотел, тут в голове что-то щёлкнуло, и как-то само собой подумалось: сдохни, сволочь! И вдруг ему плохо стало. А сумку выронила ещё перед этим…

— Так, опять начались сказки венского леса? — иронически осведомилась Танька, закончив вытирать мой свитер. — Давно я этих бредней не слышала. Несколько лет наверно. Ну, сдох он, подумаешь, чудо какое — алкаш коньки отбросил! А то они так не дохнут! Хорош реветь! Тебя чуть ли не раз в неделю изнасиловать пытаются, неотразимая ты наша… Шокер опять дома забыла? Не реви, кому говорят!

Я прижала холодные пальцы к щекам. И, правда, плачу… А я и не заметила…

— Шо… Шокер я боюсь включать — он меня саму током бьет. Ты же знаешь, какие у меня отношения с электрическими приборами… — запинаясь, выговорила я. Меня и в самом деле било током постоянно, я даже свет иной раз боялась включать, а уж воткнуть штепсель в розетку, не надев резиновых перчаток, давно уже не решаюсь.

— Током ее бьет… Ну-ка, посмотри на меня! Нет, вроде ничего, глаза нормальные… Ладно, ты знаешь что, пойди-ка душ прими, а то вон, изгвазданная вся, гляди, подхватишь вшей или ещё какую дрянь. Заодно полегчает и, может, дурацкие мысли смоет.

— Тань, подожди, послушай меня…

— Нет, это ты меня послушай! Давай ты сперва придешь в себя, а потом и поговорим! Сходи-ка, на себя в зеркало взгляни, какие разговоры на фиг? Да посторонний какой, тебя увидев, сразу бы дурку вызывать стал. В душ! Немедленно в душ! Спорит она еще…

Не возражая больше, я, слегка пошатываясь, пошла в спальню за чистыми вещами. Выудила из кучи белья по-прежнему лежащем на полу, полотенце и чистую майку с трусиками и отправилась в ванную. Мне надо было не только помыться, но и подумать…

* * *

Я терпеть не могла своего имени. Лолитой меня назвал отец, обожавший Набокова, и маме категорически не желающей так называть свою дочь, не удалось его переубедить. Мама же хотела назвать Лилией. В итоге, меня звали то Лола, то Лиля. А я, в свою очередь, отзывалась только на Лилю, чем несказанно обижала отца, который всегда и во всем стремился все решать за меня, считая, что я ни на что не способная тютя, которая даже не может с именем окончательно определиться. Впрочем, я его всегда бесила, особенно, его вывело из себя мое решение по окончании университета, пойти в криминальную хронику, а не в отдел мод, где, по его мнению, женщине и место.

С Танькой мы дружили с садика. Думается, мои странности, а их всегда хватало, она воспринимала как само собой разумеющееся. И когда тем или иным моим обидчикам, а иногда и её, Танькиным, бумерангом возвращались их пакости, то она об этом, похоже, не задумывалась, считая, что их наказал кто-то свыше. Во всяком случае, она мне так говорила… Хотя ее почему-то порядочно корежило, когда я пыталась разобраться, что же, в конце концов, со мной происходит.

Мы относились друг к другу как сестры. Она жила в неблагополучной семье — оба родителя алкоголики, и брат-уголовник, а потому, частенько убегала из дому и оставалась ночевать у меня. Моя мама не возражала и специально для частой гостьи была даже куплена раскладушка.

Полгода назад мои родители погибли под колёсами автомобиля — какой-то пьяный отморозок на «тойоте» неожиданно влетел во двор, сбив их на полном ходу и переехав через упавшие тела. Таня восприняла их смерть как личное горе, и только она помогла мне выбраться из той депрессии, в которой я пребывала после их гибели.

Был еще один момент, о котором я раньше старалась не думать. Непонятная гибель этого урода, что задавил маму и папу. Как? Почему? В принципе, ничего удивительного, что пьяный дурак разбился, но мне почему-то казалось, что это неспроста… Когда сотрудники милиции проводили беседу со мной в связи со смертью родителей, то сказали что виновник ДТП погиб очень странно: вдруг ни с того ни с сего проезжая по совершенно пустой дороге, он резко свернул прямиком в столб. Словно… ему приказали? Я старалась об этом никогда не думать вообще…

Тем не менее, я прекрасно знала, что Таня неоднозначно относилась ко мне. Она, с высоты своего почти модельного роста снисходительно смотрела на меня — невысокую и склонную к полноте, как она считала. Сама я, конечно, была другого мнения о своей внешности, но особо с ней не спорила, зачем? Особенно, помня горькое высказывание, вырвавшееся у нее, в момент нашей самой крупной ссоры, после которой мы полгода не разговаривали.

— Как несправедливо все в жизни распределено! — орала она. — Ну почему мне, высокой, красивой, умной достались родители — уроды и нищета, а тебе, мелкой, ничего из себя не представляющей, все и даже больше? Вот чем, ну чем я хуже тебя? У меня серые, почти голубые глаза, а у тебя болотные какие-то, то ли зеленые, то ли карие… Волосенки коротенькие, лень ей, видите ли, каждый день в порядок голову приводить! Хоть бы покрасила, так нет же, неохота. Так и ходишь брюнеткой, а ведь я тебе сто раз говорила, что блондинкой тебе будет лучше! Ну, грудь конечно… Да, грудью тебя Бог не обидел. Зато в остальном фигура так себе, и что в тебе мужики только находят… А еще у тебя веснушки никогда до конца не сходят! И горбинка эта дурацкая на носу! А у меня нос просто классический, греческий, ровный, ну может чуток длинноват…

 

Вторая глава

Я прижалась щекой к запотевшему кафелю. На голову лилась очень теплая, почти горячая вода, но мне никак не удавалось согреться — внутри все словно заледенело. Перед глазами как в калейдоскопе мелькали лица тех, кто понес заслуженное, как мне казалось раньше, наказание. Поломанные руки, ноги, нелепые падения, внезапная слепота, потеря речи и так далее, и так далее… И теперь вот, заключительный аккорд — умер человек! И это сделала я? Когда меня в последний раз пытались изнасиловать, а было это примерно месяца три назад, тогда у насильника случился приступ белой горячки — он принялся ловить инопланетян у себя на голове. И ведь сколько раз на меня нападали, столько же раз с этими придурками что-то случалось. Хотя нет, пару раз никаких проблем у них не возникало, мне элементарно удавалось вырваться и убежать, наверно, не больно-то им хотелось… Мда-а… Меня постоянно, лет с тринадцати, пытаются изнасиловать, прямо проклятие какое-то…» — Мысли незаметно направились в другое русло: — «Почему? Я же далеко не красавица, вызывающе не одеваюсь, ярко не крашусь, к прохожим не пристаю, какого лешего они ко мне липнут?

— «А ведь Танька мне завидует», — неожиданно мелькнуло в голове. — «Она считает меня замухрышкой, и тоже не понимает, почему со мной что-то вечно случается, а не с ней. Завидует… Нашла чему… Она представить себе не может, что это такое — безумные глаза мужика, трясущиеся от возбуждения вонючие лапы, закрывающие твой рот и шарящие по телу, полное ощущение беспомощности и осознание того, что никто, абсолютно никто не придет тебе на помощь. И полный ступор… Черт, сколько раз меня пытались изнасиловать, и каждый раз этот проклятый ступор… Хоть бы коленом кому в пах двинуть попыталась, за каким же я еще занималась каратэ? Так нет же, меня словно вырубает, и все тут. Даже шокер ни разу еще из сумки достать не сумела, тряпка… Ладно, пусть себе думает что хочет, она просто не понимает, чему завидует. Она думает, это показатель привлекательности… Зато она никогда не бросит меня в беде, и я всегда могу на нее положиться. Вот и сейчас… Она появилась настолько вовремя… Если бы не она, кто знает, до чего бы я в итоге додумалась. А вот она рядом и мне стало спокойнее».

Я тряхнула головой и выключила воду.

С кухни доносился голос Таньки — господи, с кем она там разговаривает? Неужели кто-то пришел… А вдруг — из милиции? Сердце бешено застучало, но тут до меня донеслось:

— Челли, хороший котик, красавчик!

Челленджер! А я-то перепугалась… Это всего лишь мой перс, а я-то уже чуть ли не в тюрьму собралась…

— Челли? — спросила я, входя в кухню, и елозя при этом полотенцем по волосам. — То-то я чувствую, что чего-то не хватает, но не пойму чего… Иди скорей ко мне, малыш! — протянула я руки к коту, сидящему возле Таньки на подоконнике.

Неожиданно он выгнулся дугой и утробно заурчал. Находясь все еще в состоянии некоторой заторможенности, я не восприняла его предупреждения и все же коснулась рыжей спины. В одно мгновение Челленджер резким взмахом лапы оставил на моей руке три длинные, сразу налившиеся кровью полосы.

Я зашипела от боли и отдернула руку. Неожиданно мне почудилось, что рядом стоит лев. Шерсть на коте вздыбилась, он, словно увеличился в размерах раза в два, янтарные глаза сверкали, толстый хвост хлестал пушистые бока, от его утробного рычания у меня пробегал мороз по коже. Таня стоящая рядом с ним тихонько отодвинулась в сторону, но взбешённый кот не обращал на неё внимания, не сводя с меня яростного взгляда.

— Челли! Да ты что? Что с тобой…, - начала я, делая, было шаг по направлению к коту, но меня перехватила рука подруги.

— Стой! — отрывисто сказала Танька, держась за рукав моего халата. — А теперь медленно-медленно отступай назад.

Возражать и в голову не пришло — было очевидно, что стоять около одуревшего животного попросту опасно, еще чуть-чуть, и он вцепится мне в лицо. Челленджер и впрямь слегка присел, судя по всему готовясь к прыжку. По мере нашего отступления урчание кота звучало всё тише, и наконец, когда мы оказались за дверью кухни, умолкло совсем.

Таня захлопнула дверь и молча посмотрела на меня. Я же ошарашено пялилась на свою исцарапанную, дрожащую руку.

— Тань, что это, а? Он ведь не взбесился, нет? — жалобно спросила я.

— Лиль, я вот думаю… — неуверенно начала она. — А ты тогда точно, это… Ну, как его?

— Ты о чём вообще?

— Ффух… — выдохнула, собираясь с мыслями Танька. — Ну, когда тот придурок к тебе пристал, ты вот, прямо так и подумала, чтобы он сдох?

— Чего? А это тут причём? Ты же мне не верила? Сама ж сказала, иди, с тебя все плохие мысли смоет. Ну, и наверно права была, я уже теперь сомневаюсь — может, я просто накрутила себе всё это? — Я в изнеможении опустилась на обувную тумбочку.

— Ты знаешь… Вот теперь и я сомневаюсь, — присела рядом Таня, — сдаётся мне, твой кот почуял что-то такое в тебе. Раньше ж он на тебя никогда не кидался! Бегал следом как привязанный. А если б взбесился, он бы и на меня кинулся. А я его гладила, и ничего, но как только ты вошла, так он сразу и… Так всё-таки скажи: ты прямо так и пожелала ему смерти? Ты ничего конкретного не пожелала?

— Ну что пристала, не помню я! Как будто мне в тот момент до размышлений было! А-а нет, вспомнила, мелькнуло — чтоб ты кровью харкал, гад! Вот что подумала. Довольна? И что?

— Это самое… Он, знаешь, мордой в крови лежал, — тихо произнесла Танька. — Там кто-то дверь кирпичом подпёр, и всё хорошо было видно. Только сумка твоя в тени лежала, вот её никто и не увидел. А я её сразу узнала, она ж у тебя у одной такая, с лошадиной мордой из бисера…

Мне показалось, что я куда-то проваливаюсь, и в отчаянии закрыла лицо руками: — Ну вот, я ж говорила. Я убийца!

Танька хотела что-то сказать, но не успела: тумбочка, не предназначенная для сидения, начала под нами угрожающе потрескивать. Мы быстро вскочили.

— Тань, пожалуйста, поживи пока у меня, а? Как-то страшно теперь страшно оставаться, — неожиданно для самой себя попросила я.

— Ладно, тогда я сейчас по-быстрому за шмотками сгоняю, — легко согласилась подруга. — Черт, телефон свой куда-то заныкала… Ты не видела, куда я его сунула?

— Да на кухне, наверно, — отозвалась я, потихоньку успокаиваясь, — сейчас принесу.

— Куда собралась, там псих твой рыжий сидит, порвет тебя как Тузик грелку. Сама схожу. Ты лучше царапины обработай, не забудь, а то воспалятся, мало не покажется.

— Действительно, мне ж теперь на кухню и не сунуться… Ладно, беги, потом разберемся с ним.

— Ага! — отозвалась она, принесла телефон, быстро обулась и, схватив куртку, убежала. Я осталась одна. Почти. Челленджер заунывно орал с кухни. Подойдя к двери, я слегка ее приоткрыла:

— Челли, кис-кис!

И едва успела отпрянуть — в щели возникла рыжая лапа с растопыренными когтями и чиркнула по косяку.

— Ну и сиди там, пока мозги не прочистятся, — разозлилась я и отправилась в ванную — промывать царапины.

* * *

Танька появилась через полчаса — я как раз еще раз безуспешно пыталась наладить контакт с котом. Снова сиреной взвыл звонок, на этот раз палец с кнопки не убирали.

— Кто там? — почему-то придушенно спросила я.

— Открывай, свои! — весело хмыкнули в ответ.

— Ты чего это веселишься? — с подозрением спросила я, впуская подругу. — Есть повод для радости?

— Дай раздеться то хоть, сейчас всё скажу! — отмахнулась Танька, не очень старательно пряча ехидную улыбку. Она не торопясь, снимала сапоги и нарочито медленно вешала пальто, явно специально стараясь раззадорить меня, пока я раздраженно постукивала ногой от нетерпения.

Наконец, мы уселись на диване в гостиной.

— Ну, давай, говори уже, что надумала, — поторопила я.

— В общем, так, — начала Татьяна, — я тут поразмыслила, как следует обо всём, и мне кажется, что и впрямь, у тебя есть способность наказывать своих врагов.

— Тоже мне, удивила, — фыркнула я, — можешь прибавить к этому предупреждение об опасности, и что?

— Какое предупреждение? От кого? Ты мне ничего об этом не говорила! Выкладывай!

— Ох, ну вот, как сегодня, например. Я когда в подъезд войти хотела, не смогла сразу к нему подойти, меня что-то туда не пускало. В общем, небольшой приступ удушья случился, у меня уже бывало такое, только в этот раз как-то особенно сильно проявилось. Надо было послушаться его, ещё ни разу не подводил, этот внутренний голос, но давно со мной этого не было, и я внимания не обратила.

— Круто! И чего ты, дура, переживаешь, сидишь? Ты радоваться должна — другие о таких способностях только мечтают! Ты понимаешь, что теперь неуязвима? С тобой ничего никто сделать не сможет. И даже если ты этого своего внутреннего голоса не послушаешься, то всегда можешь разделаться с врагом. Кстати, а этот твой дар, он только на такие фатальные исходы рассчитан, или можешь в живых оставить, покалечив лишь слегка?

— Наверно, могу, — я неуверенно посмотрела на свои руки, словно ища у них ответ. — Маленькая была, так частенько всякие странности с детьми происходили, которые надо мной издеваться пытались. Помнишь Широкова Юрчика?

— Широков, Широков… Это не тот, которого засранцем все звали?

— Ну да, он. А почему его так звали, не знаешь?

— Э-э-э… Он кажись, в штаны кучу навалил на утреннике?

— Ага. Это после того, как он мою аппликацию испортил, гад, а я её весь день клеила. До сих пор жалко, как вспомню…

— Вот, здорово!

— Здорово…. Я тебе тогда рассказывала это, а ты надо мной издевалась, говорила — повелительница куч! — У меня вдруг защипало глаза при воспоминании о старой обиде.

— Да ладно тебе, вспомнила тоже! Это ж когда было, считай, в другой жизни. Мы ж маленькие были, я дурачилась просто… Эх, какая жалость, что я тебе тогда не поверила. Кстати о кучах. У меня такая куча народу, который мне проблемы доставляет… А ты это по заказу делать умеешь, или так, само собой происходит? — Глаза Таньки блестели, она разрумянилась, дыхание участилось — такой я видела её впервые. И мне это совсем не понравилось.

— Знаешь, — сказала я, — что-то мне не по себе, пойду-ка прилягу, может, удастся заснуть. Мне еще завтра в отделение надо ехать, интервью у начальника конной полиции брать. Черт, я же статью о бассейне не сделала! А, и ладно, утром напишу.

— А че так сразу-то? Мы только к самому интересному перешли, а она сразу — спать! Ну и ладно, ты иди, а я, можно, на компе поиграю? — выпалила Танька и, не дожидаясь ответа, включила компьютер.

— Поиграй… — На меня и впрямь навалила такая усталость, что чувствовалось — если сейчас же не лягу, то просто упаду. — Да, — вспомнила я, — раз Челли тебя не трогает, ты его покорми, ладно? Корм в шкафчике, под раковиной.

Не слушая, что она говорит мне вслед, я с трудом добрела до постели и уснула, кажется, еще в падении на нее.

 

Третья глава

Утром, выспавшаяся и бодрая, я осторожно заглядывала за приоткрытую дверь кухни.

— Кис-кис! Челли, ты где? — прошептала я в щель.

В ответ послышалось утробное рычание, которое становилось всё громче, казалось, еще немного, и оно перейдёт в визг. Я поспешно закрыла дверь и чуть не расплакалась от обиды.

— Ты чего тут топчешься? — раздался бодрый голос Таньки, выходящей из туалета.

— Че… Челленджер… — с трудом выговорила я, кое-как справившись с комом в горле.

— Что, всё такой же? Вот блин, а я-то думала, что к утру у него эта дурь пройдёт… Я вчера его кормила, так он от моих ног не отлипал, ходить не давал. Ну, давай, пока этого дурня пока в ванную закрою, а потом посмотрим, что нам с ним делать, — предложила Таня.

— Давай, — уныло согласилась я. — Так что же, он там теперь вечно сидеть будет? К ветеринару его, наверно надо, может он каких лекарств успокаивающих ему назначит.

— Один момент, — Танька на мгновение исчезла за кухонной дверью, и тут же возникла на пороге с покорно висящим за шкирку котом. Челленджер, увидев меня, принялся яростно извиваться, но мгновенно был вброшен в ванную комнату.

— Ну вот, теперь ты можешь свободно перемещаться по вверенному тебе помещению, во всяком случае, в основной его части! — хмыкнула Танька.

— Вот спасибо, ты настоящий друг! — с чувством сказала я, со страхом поглядывая на дверь ванной комнаты — хорошо ли закрыта?

Попав таки, на кухню, я поставила на огонь чайник, и полезла в холодильник.

— Ты что будешь — бутерброды с сыром или колбасой?

— Почему или? И с тем и другим! И можно без хлеба, как говорил незабвенный Винни-Пух! Шучу, давай с хлебом, жрать охота. Черт, и кто только придумал эту работу, так влом переть туда с утра пораньше… — Танька сыпала пятую ложку сахара в чашку. — Вот черт! Я руки с мылом помыла!

— И что? — не поняла я.

— Да сахар же сыплю и сыплю… Я свой лимит исчерпала! Теперь чай без сахара пить положено! — попыталась сострить она.

— Ой-ей… Не наступи на бороду этому анекдоту, а то оторвешь! — скривилась я.

— Ладно, уж и пошутить нельзя…

— Да шути, шути, кто ж тебе не дает… Там вон, по телику Петросян сейчас идет, можешь посмотреть, сравнить, у чьих шуток бороды длиннее — у твоих или у его?

— Смотри-ка, она еще и издевается! Давно ли на стену лезла, психовала тут? Ну и ну… А Петросян, мне, между прочим, нравится! И что?

— И ничего… Слушай, — вспомнила вдруг я, — представляешь, мне Муся вчера звонил!

— Да ну? — изумилась Танька. — А я думала, что после того как ты его в прошлый раз отшила, он больше не прорежется…

— Ну конечно, отшила… Когда это на него действовало! Он же упорный, гад… Да если на него гладильная доска тогда не подействовала, значит, его ничем не проймёшь…

Да, Муся и гладильная доска…

Было мне тогда лет 16. Леха, он же Муся, (мы с Танькой дали ему такое прозвище, потому что, он всегда обращался к лицам женского пола исключительно уменьшительно — ласкательно: Мася, Дуся, лапуся, и так далее) как-то прицепился ко мне, когда мы с Танькой гуляли во дворе. Слово за слово, а говорила с ним в основном Танька, решившая, что он клеится к ней, и как-то вдруг получилось, что теперь он оказался нашим парнем. То есть ее и моим, хотя он мне и даром не нужен был. Несмотря на его высокий рост — почти два метра, и широченные плечи, он мне не нравился — круглое лицо с резкими чертами, небольшая залысина на лбу, волосы — не пойми какого цвета, то ли рыжие, то ли каштановые, то ли пегие… Я его воспринимала исключительно как клоуна, разбавляющего наше с Танькой общество двусмысленными маслеными шуточками и комплиментами. Теперь ни одна прогулка не обходилась без него, ни один поход в кинотеатр или посиделки. Танюха не скрывала от меня, что она надеется на дальнейшее развитие отношений с ним уже без моего участия, что, впрочем, меня вполне устраивало.

И тут гром среди ясного неба — мы сидим с ней у меня дома, тихо режемся в танчики, раздается звонок, и на пороге появляется Леха — Муся, серьезный, словно на приеме у проктолога, с букетом ирисов в руках, и коробкой презервативов в кармане. Увидев Таньку, он провозгласил, выкладывая презервативы на стол:

— В общем-то, я против групповухи ничего не имею! Так что можешь остаться, хотя у меня были планы лишить Лолу девственности спокойно, без спешки, красиво… Дусенька, давай, ты потом подвалишь, через пару часиков, лады, солнышко?

Мы с Танькой переглянулись и повалились от хохота на диван. Судя по всему, Танюхе было так смешно, что она даже забыла о своих планах в отношении Муси. Ну, а я буквально рыдая от смеха, сползла потихоньку с дивана на пол. Что удивительно — мы его совершенно не боялись, несмотря на габариты, не знаю, отчего он нам внушал такое доверие…

— Чего ржете, Дуси мои ненормальные? Мечта у меня, понимаете — мечта! За всю мою насыщенную сексуальную жизнь, которую я веду с тринадцати лет, у меня ни разу не было девственницы. А мне так хочется впервые войти в девушку… Чему бы я ее только не научил…

— Ду… Дусенька моя, не хочешь пройти тернистым путем познания тайн Мусиного тела? — прорыдала я почти из-под дивана.

— Не-ет, спасибочки, лапушка! — всхлипнула в ответ Танька.

Обиженный и непонятый Муся покрутил у виска пальцем, фыркнул от возмущения и ушел, хлопнув дверью, забыв презервативы.

Впрочем, вскоре он опять возник на моем горизонте. Я сидела дома одна, как вдруг он позвонил и сообщил, что сейчас придет для исполнения свой заветной мечты, так как сил терпеть у него, больше нет. Для проведения эротического сеанса, как он выразился.

Я немедленно позвонила Таньке, и она тут же прилетела, благо, жила неподалеку. Мы устроили срочное совещание, на котором был принят мой коварный план. Он таков: Танька прячется с фотоаппаратом в руках, и периодически нажимает спуск, имитируя съемку. Когда Муся переходит к активным действиям, она выскакивает из укрытия, победоносно размахивая фотоаппаратом, посрамленный Леха пристыжено, боясь милиции, уходит и больше нас не трогает.

Нашли укромный уголок за телевизором, Таня там посидела, нет, не понравилось. И тут мне попалась на глаза разобранная гладильная доска, накрытая покрывалом. Вот оно!

Татьяна долго пыхтела, пропихиваясь, к счастью девушка она очень стройная и смогла там устроиться с некоторым комфортом.

Тут в дверь поскреблись. Мы перестали дышать. Пофыркивая от смеха и волнения, я щелкнула замком.

Муся вошел, прекрасный и удивительный. Я вернулась в комнату и робко присела на диван. Ха! Муся видно, расценил это как приглашение и прыжком сиганул ко мне, очевидно, готовясь меня на нем распластать. Фигу! Я отскочила с коровьей грацией, и утвердилась в кресле стоявшему вплотную к гладильной доске. Опустила вниз руку, мне ее там обнадеживающе пожали, мол, не дрейфь! Раздался щелчок, Танька усиленно изображала фотосъемку.

Муся подошел и вдруг втиснулся ко мне в кресло. Я была зажата и не могла пошевелиться.

— Ну что? Раздеваться будем? — страстно прошептал мне в ухо Леха.

— Гыы… Ик! — отозвалась я.

Из-под доски до меня донеслось с трудом сдерживаемое фырканье.

— У меня есть подарок, — произнес Муся и царственным жестом извлек из кармана лотерейный билет. — Это выигрыш на магнитофон «Самсунг»! Он твой после сеанса!

Я в ответ нечленораздельно похрюкала.

Он, решив, что я набиваю цену, добавил: — А вот еще билет, тоже выигрышный, на автомобиль «Ока»!

Ошеломленное такой щедростью молчание с моей стороны, возня под доской и щелчок.

Муся от нетерпения хлопнул рукой по доске, она в ответ подпрыгнула. Я тоже. Муся в растерянности хлопнул по доске еще раз. Эффект тот же.

— Что за… пробормотал Муся, поднимая покрывало.

— Ку-ку! — высунулась Танюха и опять щелкнула затвором.

Немая сцена из «Ревизора», и несколько слов, которые приличным девушкам из приличных семей в приличном обществе не говорят…

Несмотря на этот инцидент, Муся по-прежнему, с завидным постоянством посещал наши посиделки, и частенько сопровождал нас в наших ежевечерних прогулках — я выгуливала своего овчара, Таня составляла мне компанию, а Леха шелестел в кильватере, этакий рыцарь непечального образа… Но со временем, мы стали видеть его все реже, зато слышать о нем нам доводилось гораздо чаще, чем раньше. До нас доходили слухи, что Муся связался с какой-то местной группировкой и имел там неплохой карьерный рост, подвизаясь на ниве — кто бы мог подумать! Проституции. А конкретно — крышевал бордели и снабжал их девочками. Так же ходили слухи, что нашим городком Мусин бизнес не ограничивался, во всяком случае, было известно, что он часто посещал Турцию и Египет в сопровождении групп женщин, возвращаясь оттуда в гордом одиночестве.

Естественно, он не афишировал все это, но поскольку я работала в газете, то есть, в месте, куда стекаются все слухи, да к тому же в отделе криминальной хроники, то и доступ к информации у меня какой-никакой был.

Несмотря на свой новый род деятельности, Леха не забывал и обо мне. Он завел привычку появляться на моем горизонте раз в месяц и зондировать почву на тему — а не надумало ли мое сиятельство ему отдаться? Я не понимала, какого черта он не оставит меня в покое, ведь уж кто — кто, а он-то точно не испытывал дефицита общения с женским полом… Раз в месяц я получала свой букет ирисов — видимо, это его любимые цветы, хотя, возможно, они несли в себе некую символику, суть которой мне постичь было не дано; очередную коробку презервативов (за это время их у меня уже скопилось двадцать шесть коробок, впору интим-магазин открывать); и привычный вопрос — не рассталась ли я еще с девственностью? На который, он так ни разу и не получил иного ответа, кроме предложения отправиться в одиночку в эротический пеший тур. Встреча неизменно оканчивалась предложением с его стороны провести сеанс, моим отказом, и взаимным пожеланием счастья до следующего визита.

— А ты бы попробовала его в желе превратить! — загорелась Танька. — С твоим-то даром… Вот и испытаем заодно. А ну давай, представь что-нибудь нехорошее для него.

— Не-ет, я по заказу не могу. Короче, лопай скорее, и мне тоже на работу надо — я в редакцию хочу заскочить, а то давно меня там не видела, все по электронке статьи скидываю…

— Не может она… Колдунья, тоже мне! — фыркнула Таня.

Я подняла руки перед собой и, медленно делая пассы, замогильным голосом произнесла: — Даю установку жра-а-ать! Сидеть и смотреть в тарелку! Внимание! Рот открывается! Открывается рот, кому говорю! В него вкладывается колбаса! На колбасу кладется хлеб! Не закрывая рта, мажешь хлеб вареньем! Варенье посыпаешь солью, запихиваешь сыр, закрываешь рот и начинаешь делать движения челюстью — вверх, вниз, в стороны! По-о-ошла!

* * *

До редакции мы шли вместе, благо, пройти надо было всего одну остановку, а погода как раз располагала к прогулкам — легкое неяркое солнышко с трудом пробивалось из-за облаков, легкий морозец чуть ниже нуля, полное отсутствие ветра. Хорошо, свежо… Особенно, после душной, как мне стало казаться, квартиры, слишком много переживаний у меня с ней связано. Откуда-то тянуло ароматным дымком, напомнившим о том, что есть вокруг жизнь. Запах дыма для меня всегда обозначает почему-то шашлыки, и я сглотнула слюну.

— Эх, вот бы сейчас на шашлыки выбраться… — мечтательно произнесла я, следя за причудливым узором от подошв впереди идущего мужчины. Красивый оставался после него рисунок на снегу: елочка — штрих, елочка — штрих.

— Какие еще шашлыки? — Танька остановилась так резко, что я успела отойти от нее шага на три, прежде чем сообразила, что иду одна.

Я медленно подошла к ней, так как она, по всей видимости, не собиралась трогаться с места.

— Ты чего?

— Не обо мне речь! Это ты чего? — Танька раскраснелась и прямо излучала негодование.

Я быстро прокрутила в голове нашу болтовню ни о чем, которую мы мирно вели пока шли, но ничего криминального в ней не усмотрела.

— Да что случилось-то?

— А ничего! Кроме того, что тебе даны такие способности, а ты вместо того, чтобы думать, как их развить и применить, о шашлыках думаешь! Нет, чтобы спросить у своей единственной подруги — а не нужно ли ей чем помочь?

— Спрашиваю — а не нужно ли тебе чем помочь? — недоумевая, отозвалась я. — И, кстати, насчет способностей — они вилами на воде писаны и даром мне не нужны, если все их свойство заключаются в том, чтобы убивать и калечить людей! — видимо, подошла и моя очередь злиться. — Короче — нет у меня никаких способностей и точка! И, если хочешь знать, не хочу, чтобы они были, и уж в любом случае, тебе нет до них никакого дела!

— Ладно тебе — нету способностей! Ага! Да твой кот это последнее доказательство, другого мне и не надо!

— Угу, а раньше где они оба были и кот и дар? Если был дар — почему кот не замечал? А если дар появился только сейчас, то, как тогда быть со всей той фигней, что происходила раньше?

— Я уже об этом подумала! — торжествовала Танька. — Насколько я понимаю, этот твой дар сейчас находится на пике своей активности, ну, или типа того, вот котяра его и засек. Он же на тебя напал сразу после того алкаша, в тебе наверно полно было этой… Темной энергии! Произошла сублимация негатива, вот!

— Фантастики начиталась, да? — иронически поинтересовалась я. — Тоже мне, эксперт. Надо же такое сказануть — сублимация негатива, пик активности! Ты его замеряла, что ли?

— Хорош остроумие свое упражнять, а? Дай договорить! В общем, чтобы уж знать наверняка, я хочу тебе предложить проверку.

— Ты о чём это? Какую еще проверку? Ты же только что сказала, что кот для тебя убедительное доказательство, только вот чего, не понятно… Словом, с меня хватит, больше я эту чепуху обсуждать не хочу. Вроде взрослый человек, а ведешь себя как дитя малое и наивное.

— Стоп! — скомандовала Танька. — Ты ж только что спрашивала, не нужно ли мне чем помочь? Так вот, отвечаю — нужно, и даже очень! И твоя помощь напрямую связана с этой самой проверкой!

Я устало выдохнула — хорошего безоблачного настроения как не бывало, и легкий морозец мне уже не казался таким уж легким — ноги неприятно покалывало.

— Ну, говори уже, не тяни.

— Ты ведь знаешь, у меня какая ситуация дома, — жарко зашептала она. — Я в родную квартиру спокойно и зайти-то не могу, жить мне практически негде. Если бы не ты и не твоя мама тогда, я бы наверно давно сбежала куда подальше, хоть в детский дом. Маманю с папаней моих ты знала распрекрасно. Хорошо хоть, один допился до цирроза, а другая смоталась, надо полагать, с Якиным в Гагры. — Я поморщилась от ее неприкрытого цинизма, но слушала молча, не перебивая.

— Спасибо, хоть квартирку нам отписала перед отъездом. Но у меня осталась еще одна проблема и большая. Вовка… Он, сволочь такая, всё время мои нычки находит, нигде ничего от него спрятать не получается. Что работаю, что нет, всё одно, я с голой задницей. А хошь не хошь, хату с ним делить приходится, не могу, понимаешь, не могу больше с брательником на одной территории находиться!

— Ну а я-то чем должна помочь? Живи у меня, сколько хочешь!

— Нет, так не покатит, мне свой угол нужен, свой, понимаешь? А Вовчик, он ведь сдохнет нескоро. Вот, может ты смогла бы это дело как-то ускорить…

— Какое такое дело? — не верила я своим ушам. — Говори толком, чего ты от меня добиваешься?

— Я хочу, чтобы моя квартира стала только моей, а это возможно, только если я стану её единственной владелицей! — жёстко сказала Таня, глядя мне прямо в глаза. — А для этого мой родственничек должен отправиться на тот свет!

Я ошарашено смотрела на подругу, не в силах вымолвить ни слова. Танька тоже молчала, глядя куда-то в сторону.

Наконец, я с трудом разлепила враз пересохшие губы:

— Ты хоть соображаешь, что говоришь? Ты что, предлагаешь мне убить твоего брата?

— Именно, — сказала безжалостно Таня. — Я не предлагаю тебе его пристрелить или отравить, даже и не думай! Зачем всё это, когда у тебя есть твой дар! Ты просто представь себе для него какую-нибудь естественную, не особо мучительную смерть и всё будет окей! Никакого убийства! Силы природы и ничего больше! Не получится — ну что ж делать… А получится — вот тебе и проверка!

— Ты за кого меня принимаешь, а? Я тебе не убийца! — проблеяла я. Казалось, что все происходящее просто мне мерещится. Ну не бывает, чтобы вот так, среди белого дня, в людном месте, практически не скрываясь, можно было обсуждать возможное убийство. Господи, да Танька ли это? У меня закружилась голова. Я покачнулась и чуть не упала, мимоходом пожалев, что надела сапоги на шпильках. Сильно прикусила себе щеку и почувствовала во рту вкус крови. Это несколько отрезвило и привело в чувство.

— Да-а? — протянула Танька. — А как же тот несчастный алкаш? Думаешь, сам помер? Или всё-таки сомневаешься? Если ты ничего такого не можешь, что ж, вот и убедишься, что ты безобидная овечка!

— Да как ты не понимаешь, у меня это получается и то, не уверена, если мне, именно мне, кто-то угрожает! А твоего брата, я хоть и не люблю, но убить не смогу, не хочу я его смерть себе представлять! — шепотом кричала я.

— Ладно, попробуем по-другому. А если мне какая опасность угрожать будет, ты сможешь сделать так, чтобы этому товарищу было нехорошо? Я же помню, как Санька руку сломал, когда меня с велосипеда скинул! Или мне показалось, и он тогда сам на ровном месте стоял и вдруг упал? Ну, мы же с тобой как сёстры и даже больше, неужели ты хотя бы попытаться не можешь? Или тебе надо их обязательно видеть?

— Не знаю, — с трудом ответила я и ухватилась за фонарный столб, чтобы не упасть. — Специально не пробовала. Пойми ты, если бы он действительно представлял для тебя угрозу…

— Если бы? — с придыханием прошептала Таня. — Если бы? Хорошо. Я тебе этого никогда не говорила, так знай же! Вовка меня насиловал с тех пор, как мне исполнилось десять лет! Постоянно! Почти каждый день! А папаша с пятнадцати! Как тебе это, подходит? А мамаша про это знала! И она же меня звала шалавой… А ты думала, почему она меня так называла, а? Сама же удивлялась! Вовчик меня только вчера трахал! Он же, сволочь, борец, хренов, мне руки заломит, и вперёд. Ну, что, подходит тебе такая ситуация?

Мои руки безвольно повисли, я отстыковалась от спасительного столба и слепо сделала шаг вперед. Меня снова накрыл приступ удушья, в голове замелькали неясные обрывки мыслей, которые постепенно скрывала подступающая темнота. Удушье накатило так сильно, что я захрипела и, пытаясь порвать воротник, осела в снег. В ушах что-то загрохотало, словно я сунулась в паровозное депо. Руки сами собой зашарили вокруг, что-то ища, а перед глазами в темноте стоял образ ключа. — «Ну почему — опять ключ?» — думала я, вырубаясь окончательно…

 

Четвёртая глава

Я пришла в себя на собственном диване, в своей же квартире. Кто-то снял с меня верхнюю одежду, сапоги и накрыл покрывалом. Прислушалась к своим ощущениям — вроде бы все в порядке, только гудела голова, как после слишком долгого сна, и диван куда-то уплывал из-под меня. Я осторожно приподнялась на локтях. Рядом никого не было, но со стороны кухни доносился взволнованный голос Таньки.

Рискнула потихоньку сесть. Нет, диван, вроде бы, оставался там, где и был, как впрочем, и мое инертное расслабленное тело. Я сползла со своей лежанки и сделала шаг, прислушиваясь к себе. Чуть сильнее закружилась голова, но в остальном всё было в норме. Желая услышать с кем и о чем, там разговаривает подруга, и выяснить, наконец, что же, черт возьми, произошло, я, неслышно ступая по ковру, пошла было к двери, но меня вдруг повело и чтобы не упасть, пришлось ухватиться за высокий торшер. Декоративные подвески зазвенели, и тут же послышался чей-то топот.

— Лилька! Лилька! — закричала Таньки влетела в комнату, чуть не сбив меня и без того покачивающуюся словно рябина на ветру, с ног. — Жива? Память не отшибло? Ну и отлично! Быстро садись! Садись я тебе говорю! Вот так. Слушай. Па — ба — па — пам! У тебя всё получилось! Мой брательник пропал, и я от всей души надеюсь, что он где-нибудь тихо сдох… Спокойно! Дыши! Дыши! — она схватила газету и принялась усиленно размахивать ею около моего лица.

— Слушай, прекращай размахивать передо мной всякой дрянью! — я вырвала из ее рук газету и отбросила в сторону. — Что за чушь ты несешь? Причем тут я? Эка невидаль — пропал Вовка! А то он никогда не пропадал по нескольку дней со своей компашкой!

— А-а-а! Я тоже так думала — всего ж несколько часов прошло, с тех пор как ты колданула…

Я неопределенно хмыкнула, но не успела ничего сказать.

— Не перебивай! А то забуду все на свете… О чем я? А, вот! Мне его дружбан один позвонил, орал как резаный, сказал, что Вован должен был за деньгами к нему придти, тот ему вроде как, за услугу какую-то должен, а он не пришел! Прикинь, да? Вовка, и вдруг за бабками не явился? Только через свой труп и никак иначе! А теперь тот ему не заплатит, если он объявится. Да точно, сдох, он же за копейку удавится…

— Знаешь, что я тебе скажу? — разозлилась, а вовсе не испугалась я, чего можно было бы от меня ожидать в такой ситуации раньше. — Если с ним действительно что-то случилось, и если и впрямь, в этом моя вина, то ты мной просто воспользовалась! Ты меня использовала, вот и все! Признайся, ведь ты же тогда все это придумала, чтобы вывести меня из равновесия, ведь так?

Она открыла рот, чтобы достойно меня отбрить, судя по выражению ее лица, но неожиданно раздавшийся звонок в дверь, заставил нас обеих подпрыгнуть.

— Сиди, я посмотрю, кто это, — предупреждающе подняла руку Танька и на цыпочках пошла к двери.

— Ты чего это тут распоряжаешься, а? — возмущенно зашипела я, но она нетерпеливо замахала на меня рукой, заглянула в глазок, подпрыгнула, ударившись лбом о дверь, и воскликнула шёпотом: — Йес!

Я вопросительно повела головой.

— Это Артур! Тот тип, что нас домой привёз! — частила шёпотом Танька, лихорадочно приглаживая волосы и подправляя размазавшиеся стрелки у глаз. — А-а-а, ужас, я ж тебе про него еще ничего не успела рассказать! Отпадный мужик! Быстро, приведи себя в порядок, а то на чучело похожа, я дверь открываю!

— Погоди! Не открывай! — отчаянно прошептала я ей вслед, но опоздала — раздался щелчок дверного замка. Чертыхаясь, я заметалась по комнате, стараясь хоть немного ликвидировать следы беспорядка, заодно одёргивая на себе одежду. Но в квартиру так никто и не вошёл. В течение нескольких минут я прислушивалась к приглушённым голосам, потом дверь хлопнула — таинственный посетитель ушёл. Раздался шорох целлофана, и на пороге появилась сияющая Танька с огромным букетом, тортом и бутылкой вина.

— Помоги, а то выроню!

Я подбежала и взяла у неё торт и бутылку.

— Всё, я сейчас умру от счастья! — простонала Танька, падая на диван. — Что стоишь, вазу тащи! Представляешь, мы с ним завтра вечером идём в театр! Меня никто и никогда ещё в театр не приглашал, всё больше по кабакам да по машинам тискали!

— Хорош командовать, сама тащи! Ваза в серванте стоит, но ты бы сначала с Вовкой разобралась, где он и что с ним, а то натравила меня на него и в стороне чистенькая, по ресторанам рванула и личную жизнь устраивать. — Я обессилено упала в кресло — противная слабость никак не проходила.

— Да плевала я на Вовку! Еще я буду из-за того, что он неизвестно куда запропастился упускать такой шанс… — Она прижала руки к груди и сосредоточилась ища нужное слово, но не найдя достаточно сильного определения продолжила: — Лилечка, это та-акой шанс, тебе и не снилось. Потом сама увидишь. И я его нашла только благодаря тебе! Ты когда кувыркнулась, он мне помог — тебя поднял и в своей машине нас сюда привёз. Я ему сказала, что у тебя из-за диеты голодные обмороки бывают, уж извини, не могла же я ему правду сказать, что на тебя на самом деле накатило… Он нас привёз, тебя до квартиры донёс, посидел со мной немного, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке, он вроде медик, сказал, что ты скоро в себя придешь. Ну, и сам конечно, немного отдышался, все — таки, на руках тебя волок на пятый этаж. Сильный… Эх, жаль, что не меня тащил… Да, вот, вина для тебя передал, мол, при таких делах помогает. Я от него просто тащусь, та-акой мужчина! А как от него пахнет! Я с ума схожу! Смотри, не вздумай на него глаз положить! Да ладно, шучу я, мы ж друг другу никогда дорогу не переходили…

— Тань, не трещи, а? — Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза, мне все это было уже неинтересно. — И так голова кругом идет, а ты, как дрель, жужжишь без умолку…

* * *

Хлопнула дверь. Танька ушла, наконец, на работу, я же решила пока побыть дома, чувствуя ещё слабость и головокружение. Черт с ней, с редакцией, я прекрасно могу по мейлу с начальством общаться. Оно кстати, почему-то в последнее время проявляет ко мне странный интерес, почти отеческий, если на месте нашего редактора Владимира Павловича был кто-то другой, то заподозрила бы далеко не отеческие чувства по отношению ко мне…

Я задумчиво взяла в руки так и не раскрытую бутылку с вином и не глядя, повертела перед собой. Из ванной доносился тоскливый, протяжный мяв арестованного кота.

— «Что же мне с тобой делать — растерянно подумала я. — Неужели так и будет продолжаться? Надо его пока кому-нибудь отдать, может, перебесится…». Сейчас мне было не до его заморочек. Был бы некастрированный, решила б, что бабы ему не хватает, а так… Интересно — а передается ли вирус бешенства по воздуху — Насколько я знала, нет, только через слюну, и только в кровь, то есть, при укусе… Челленджер — кот домашний, на улице не гуляет, укусить его было некому. — Разве, мышь, или крыса какая? Но до сих пор в нашей шестиэтажке грызунов не было замечено, если только в подвале…

Я поставила бутылку и прошлась по комнате, погрузившись полностью в свои мысли. Подняла к лицу руки и посмотрела на них, как на чужие.

— «А может, я ещё что-то могу необычное делать? — вдруг пришло мне в голову. — То есть, могу ли я вообще, хоть что-то делать, из того мне приписала Танька?»

Я пошла на кухню и положила перед собой на стол спичечный коробок. Села и принялась буравить его взглядом, пытаясь мысленно сдвинуть с места. Коробок не шелохнулся. Тогда я достала спичку, поднесла к глазам и представила, как та вспыхивает. Ничего не произошло. Я тужилась и пыхтела изо всех сил, воображая некий энергетический поток, исходящий из моих ладоней, которые, как мне показалось, уже слегка потеплели, но проклятущая спичка и не думала зажигаться, даже тлеть не пожелала.

Почувствовав себя полной идиоткой, я бросила на стол спички и вдруг услышала какой-то крик со двора. Я вылезла из-за стола и подошла к окну. Во дворе играли в снежки местные мальчишки, а возле них бегала с криками, потрясая кулаками, давешняя соседка. Через стекло не было слышно, что она говорит, но и так понятно, что вредная тетка опять проклинает всех мальчишек на свете, за то, что они есть, и имеют наглость играть и радоваться жизни. Однажды и мне от нее как-то прилетало, за слишком громкий смех во дворе. Припомнились и кошачьи кучи, которые она подбрасывала неоднократно мне под дверь, давая понять, что возвращает всего лишь то, что якобы навалял Челленджер в подъезде. Челли, который за порог в жизни не переступал! Да если бы он не мяукал иногда, она бы и знать не знала бы, что у меня есть кот! Внутри меня внезапно поднялось такое горячее раздражение, что я его почти увидела, во всяком случае, руки точно потеплели.

— Чтоб ты ногу сломала, зараза старая! — зло сказала я, упершись носом в стекло, замутившееся от моего дыхания. — Может тогда, хоть немного дома посидишь…

В этот самый момент тётка споткнулась, взмахнула руками и с воем упала лицом на снег. Вся спина у неё была в белых кляксах — результат обстрела мальчишек.

— Ой, убили паразиты! — донеслось до меня через стекло.

Я растерянно заморгала и отпрянула от окна. Потом осторожно выглянула из-за занавески. К лежащей тётке уже подбежал кто-то из взрослых, и пытался помочь встать. Женщина привстала, но опять упала, и раздался новый, более пронзительный вой: — Ой, ноженьки все переломала!

— Ни фига себе… — я потрясенно замерла и вдруг, неожиданно для самой себя заметалась по своей маленькой кухне, ничего не замечая вокруг. Меня распирала такая мешанина чувств, что стало слегка подташнивать — невероятный подъём, восторг, ужас и отвращение к себе, казалось, невозможно испытывать все это одновременно, но, однако… Я зачем-то схватила швабру, села на нее верхом, и выкрикнула, подражая голосу Карлсона: — Ну что, полетели, Малыш? Иго-го! — и скакнула вместе со шваброй вперед, словно и впрямь, рассчитывала взлететь.

Неожиданная резкая боль отрезвила — я с размаху долбанулась об угол холодильника. Чертыхнувшись, отшвырнула швабру, и, потирая плечо, опять вернулась к окну. Машина «скорой помощи» как раз отъезжала от того места, где только что лежала соседка.

— Ишь ты, как быстро прилетели! Ну и чёрт с ней! — громко сказала я и замолчала, окончательно растерявшись. Что со мной происходит неладное, я уже поняла давно. Но противное ощущение, словно в меня что-то вселилось нечто чуждое, постороннее, возникло только сейчас. Разве раньше я могла радоваться чужим страданиям? Ведь я испытала сейчас почти торжество, глядя, как падает соседка, как кричит от боли… И это притом, что, как ни крути, а в этом моя вина! Отрицать это просто глупо…

— «Что со мной?» — в который раз задалась я вопросом, на который не было ответа. Или… Был? Мой взгляд метнулся в сторону шкафа, в котором лежал бабушкин дневник.

Я, немного замешкавшись, сделала шаг в сторону спальни, но меня остановил звонок мобильного телефона. Быстро подошла к сумке, где лежал мобильник, но, пока рылась в его поисках, вызов прекратился. Посмотрела на номер, он был мне незнаком. Пожав плечами, я бросила телефон на подзеркальник. Мобильник тут же вновь разразился симфонией Бетховена, словно возмущаясь таким бесцеремонным обращением.

— Слушаю!

— Лапуль, сколько же тебя еще добиваться-то можно, а?

— Муся… Только тебя мне сейчас и не хватало, — протянула я, обреченно приваливаясь к стене. — Отвянь уже, Дусенька моя ненаглядная! Не до тебя мне совершенно!

— А когда тебе до меня было, красавица? Нет уж, мое терпение лопнуло, я тебе и так дал столько времени, сколько еще никто никому никогда не давал! Ты могла за несколько лет совершенно спокойно все обдумать и придти к вполне закономерной мысли, что рано или поздно станешь моей! Ну, так вот, это время настало! — меня, как всегда, передернуло от невероятного самодовольства в голосе Лехи.

— Леш, у меня эта неделя просто необычайно забита — несколько статей не написанных лежат и ждут, когда же их напишут, несколько интервью и плюс, вернее, минус, я себя весьма паршиво чувствую. Так что, давай-ка, исчезни еще на полгодика — год, как всегда. Через год жду тебя с контрольной проверкой, на предмет — а не надумала ли я? Нынче ты перевыполнил свой план, так что давай, иди, завали одну из своих девочек и утешься мыслью, что ты сделал все что мог. Чао, Дусенька!

С отвращением бросив телефон на кресло, и буркнув: — Придурок озабоченный, — я полезла в шкаф за дневником.

Выкопав его со дна ящика, улеглась на диван, задрала ноги на спинку и открыла тетрадь на первой странице. Иссохшие страницы угрожающе потрескивали, и я боялась, что они вот-вот рассыплются на мелкие кусочки.

 

Пятая глава

4 июня. 1959 г.

Ура! Наконец-то! Я беременна! Как же долго я к этому шла… Уверена, это девочка, ведь в нашем роду по женской линии только девочки рождаются. Ну и замечательно! Доченька моя… С этого дня буду вести дневник. Потом вместе с доченькой почитаем — как она росла у мамы в животе, как я ее ждала, как она родилась, как развивалась…

И Васенька рад, я знаю, хоть он и ходит букой, меня-то не обманешь! Просто он уже и ждать перестал, как-никак, мне уже двадцать пять, еще чуть-чуть и старуха…

6 июня.

Надо попить травок каких-нибудь. Схожу к Тамаре, говорят, она ведьма, и очень хорошо в травах разбирается.

А деревня ничего так, миленькая. Я думала, будет хуже. Уже обратно домой, в город и не хочется. Нравится мне в земле ковыряться, и за коровкой ухаживать. Как-никак, три года уж прошло, как мы сюда приехали. Плохо конечно то, что меня по-прежнему чужачкой считают, пришлой… И мужчины здесь какие-то все ненормальные, так себя ведут, словно женщин никогда не видели. Уже несколько раз пытались силой зажать где-нибудь в уголке. Хорошо хоть, Васька мой неподалеку был.

10 июня.

Сегодня меня чуть не изнасиловали. Я возвращалась с поля, из-за стога выскочил Митрич, сосед наш, и завалил меня в этот самый стог. Ну почему я такая тютя и не смогла стукнуть ему по башке тяпкой? Нет, упала и лежу как червяк на грядке. Он ведь с меня уже трусы стащить успел! Боже мой… Какое счастье, что ему вдруг стало плохо с сердцем… Как же я бежала оттуда… И трусы мои так там и остались. У меня трусов-то тех, всего три штуки и было… Хорошо хоть, я не додумалась, как некоторые, на них свои инициалы вышить. Интересно, нашли его или так там и лежит? А вдруг помрет? И я виновата буду, что людей не позвала ему на помощь…

17 июня.

Сходила сегодня к Тамаре. Странная женщина. Она так на меня смотрела… Мне даже страшно стало. С порога мне сказала, что у меня в животе девочка. И про проклятие что-то, я и не поняла. Пробурчала под нос, что я ее щитом теперь буду, но когда я попросила ее повторить, то промолчала, только улыбнулась так, что жутко стало. Дала каких-то трав, я заварила, но пить не решаюсь… Боязно как-то.

Митрич вернулся из больницы. Меня, к счастью, обходит стороной. Такое ощущение, что он меня побаивается. Странно… Видела его разговаривающим с Тамарой. Наверно, она и ему каких-нибудь травок укрепляющих дает.

Вася почему-то не рад как-будто, что у нас деточка будет. Ведет себя так, словно ничего не произошло, ну да ладно, живот появится, тогда поймет. Плохо, что он меня каждый вечер одну оставляет… Куда он может все время уходить? Говорит, то один просит помочь, то другой… А жене своей помогать не хочет. Что-то мне здесь уже не так хорошо… И оба наших котика почему-то сбежали, то хоть какая-то компания… А ведь такие ласковые были…

25 июня.

Меня все время тошнит. Ничего не могу есть и голова кружится.

Вчера проходила мимо дома Митрофановны, стало нехорошо, и остановилась, прислонившись к ихнему забору. Постояла немного и пошла дальше.

А сегодня я ходила по воду к колодцу, что за углом, и услышала, как она бабам говорит, что я ведьма, потому что у нее из-за меня все молоко в крынках прокисло, свинья есть перестала, и мужик сам не свой.

А Петровна сказала, громко так: — А ты что не знала? Да она же ведьма! Тамарка говорила, чтобы мы ее остерегались!

— Да Тамарка сама ж ведьма! Одного поля ягоды! — ответила Митрофановна.

— А я думала, что ворон ворону глаз не выклюет…

— Не скажи. Тамарка наша ведьма, своя, знахарка, а эта дрянь городская нам всю скотину перепортит и мужиков наших с ума сведет. Вон, Митрич говорил, что он просто мимо шел, предложил ей помочь тяпку донести, так она на него той тяпкой замахнулась, и слова какие-то непонятные сказала, у него сердечный приступ и приключился. Ох, допрыгается, зараза, до красного петуха!

— А вы слышали, что у Николаича собака двухголовым щенком ощенилась? Ох, не к добру это… Принесло же ее к нам в село, на наше несчастье…

Я как остановилась за бузиной, так и стояла словно вкопанная. Как в обморок не упала, не знаю. А потом бочком оттуда, бочком и убежала домой, даже ведра там бросила. Господи, что же это? Как же так? Все, не могу больше писать…

15 июля.

Вася опять не приходил ночевать. Я точно знаю, что у него кто-то есть, но мне уже почти все равно. По сравнению с тем, что происходит вокруг, это такая мелочь… Мне в лицо никто ничего не говорит, но я же вижу… Вчера меня отказалась принять фельдшеричка, сказала, что если я хочу врачебного осмотра, чтобы ехала в свой город, а она слишком стара для этого. И вообще, беременность, это не болезнь, а нормальное состояние. А как я могу поехать, когда еле хожу от слабости? Я уже третий день ничего не ем. Нет аппетита… Живот болит… Кое-как Зорьку кормлю и чищу, Вася совсем не хочет ею заниматься. А ведь ей скоро телиться, как я ее доить буду? Ой, плохо мне, плохо…

20 июля.

На крыльце каждое утро кто-то букет ромашек оставляет… Чем больше Васенька от меня отдаляется, тем больше мужчины за мной бегают. Словно с ума сошли, и плевать им, что я замужем, беременная, и что у них свои жены имеются. Не хочу, не могу больше, все словно посходили с ума. Я боюсь выходить на улицу — либо бабы вслед плюют, либо мужья ихние слюнями исходят. Меня опять пытались изнасиловать, прямо возле дома, уже и не знаю, кто, в темноте не разглядела. И снова повезло — этот идиот вдруг заорал как ненормальный, когда одной рукой горло мне сжимал, а другой подол задирал, и бегом убежал… У меня наверно, ангел — хранитель есть… А может, я и правда, ведьма?

В голове каша какая-то. Ничего не понимаю, мысли странные появляются в последнее время, словно это и не я думаю… Жить не хочется».

* * *

Я медленно закрыла тетрадь. Все, не могу больше это читать… Де жа вю какое-то. Бедная бабушка… Погруженная в невеселые мысли, я, сама не знаю зачем, пошла в ванную, совершенно забыв про Челленджера, который последние несколько часов молчал. Стоило только приоткрыть дверь, как на меня оттуда вылетел пушистый рыжий снаряд. Кот с разбегу ударился о мои голые ноги, я пошатнулась и в последний момент успела ухватиться за косяк двери, чтобы не упасть, чувствуя, как вспыхнули острой жгучей болью мои колени. Челленджер пробуксовав на скользком полу, метнулся в спальню и там исчез.

— Да что же это такое! — стукнула я в отчаянии кулаком по стенке, ушибив костяшки пальцев. — Челли, ты совсем сдурел? Ты ж всегда такой ласковый был, а тут…

Я осеклась и застыла, глядя на свое бледное отражение в зеркале ванной. В голове всплыли слова из дневника: — «И оба наших котика почему-то сбежали… А ведь такие ласковые были…»

Взвыл звонок, я, вздрогнув, сорвалась с места и побежала открывать дверь, даже не спросив, кто там. В голове творилось нечто невообразимое, пробегая мимо спальни, в последнюю секунду успела подумать, что сейчас на меня оттуда вылетит Челленджер, но к моему счастью, его не было видно. За дверью оказалась, нетерпеливо подпрыгивающая Танька.

— С дороги! — взревела она и, отпихнув меня в сторону, с той же скоростью, с какой только что оттуда бежала я, понеслась в туалет.

Я захлопнула дверь и зашаркала в сторону кухни.

— О-о-о! — громко простонала Танька из туалета. — Я с Артуриком все это время гуляла, и совсем не было никакой возможности сортир посетить. Мочевой пузырь чуть не лопнул! Я смотрю, ты со своим кошарой наладила контакт? Ванна свободна теперь, да?

Она появилась на пороге, застегивая молнию.

— Он сбежал в спальню, — деревянным голосом отозвалась я. — Совсем забыла про него и открыла дверь.

Я мучительно соображала, рассказывать ли подруге о бабушкином дневнике, и чувствовала, что мне этого совершенно не хочется. Это было нечто настолько личное, что упоминать о нем просто нельзя и все тут.

— А-а-а, понятно, — бодро отозвалась Танька. — А я на работу совсем забила, только и делаю теперь, что с Артуром тусуюсь. Ну да ничего, он парень небедный, сказал, что я теперь ни в чем нуждаться не буду. Ни фига себе, что у тебя с ногами? С Челликом пообщалась?

— Угу, Тань, попробуй-ка, еще разок к нему подойди, проверь, как он на тебя среагирует, — попросила я, думая о своем.

Танька на пару минут скрылась из виду. Я механически жевала колбасу, откусывая от прямо палки, не чувствуя вкуса.

— Да нормальный кот! — крикнула из спальни Танька. — Шугливый только немного. Кстати, пока не забыла. Артур хочет с тобой познакомиться!

— Чего? — встрепенулась я. — Это еще зачем?

— Ну, я ему о тебе рассказывала, в то время как… ну… Когда другим делом не были заняты, — она деланно смущенно потупила глаза. — Я ему сказала, что ты мне как сестра, и он решил получить твое одобрение, ха! Как-будто оно мне нужно! На наши отношения.

— Хм… ну и ну… Он такой старомодный, что ли? — не поверила я. — Впрочем, я, конечно, буду только рада с ним познакомиться, ты столько о нем говоришь, что мне очень хотелось бы взглянуть на этого твоего, супермачо…

— Отлично! Тогда послезавтра мы припремся вместе, ага? Часиков в восемь. Да, и сегодня ты меня не жди — я у Артурика ночую.

Через полчаса я договорилась с соседкой по лестничной клетке, тетей Катей, что та возьмёт к себе на несколько дней кота. Отнесла его на новое временное местожительства Танька, вместе с кошачьими консервами и наполнителем для лотка. Вернувшись, она, совершив налет на холодильник, опять куда-то умчалась.

Наслаждаясь долгожданной тишиной, я со вздохом опустилась на стул перед компьютером — надо было написать статью про бассейн, но меня тут же поднял сигнал того мобильника, которым я пользовалась только дома. Имелся и обычный, стационарный телефон, но я вспоминала о нем, только когда подходило время оплачивать коммунальные счета. Взглянув на дисплей, опять увидела тот же номер, с которого звонил в прошлый раз Муся. Я отключила телефон и пошла обратно к компьютеру. Подошла к столу, задумчиво посмотрела на монитор и отправилась на кухню. Открыла холодильник и тут же захлопнула его. Постояла посреди кухни, и сказала вслух:

— Да что ж такое, и пожрать то нечего, Танька последнюю колбасу доела… Схожу что ль в магазин… — мельком взглянула на будильник — было почти девять часов вечера, и пошла одеваться.

* * *

Выйдя за дверь, я по старой привычке подошла к лифту и нажала кнопку. Вполне ожидаемо, она не вспыхнула. Что на меня нашло? Лифт уже месяца три как не работает…

Спускаясь по лестнице, я неожиданно вспомнила нападение и почувствовала почти животный страх. На первый этаж спустилась на цыпочках. Внизу никого не было, и, как ни странно, горела лампочка. Пятно крови кто-то замыл, ничто не напоминало о недавних событиях. Зачем-то задержав дыхание, я выбежала наружу.

На улице было непривычно пусто. Повизгивал под ногами снег — опять сильно похолодало, а я, как всегда, забыла дома перчатки. Магазин располагался совсем рядом с домом, и возвращаться за перчатками я не стала. Зато, в этот раз я не забыла шокер, и это несколько успокаивало. Вскоре я уже шла обратно с полным пакетом, из которого выглядывала копчёная колбаса.

Видимо, на запах, откуда-то из-за мусорных контейнеров возник крупный пес, вроде бы, восточно-европейская овчарка, только серой масти, который, несмотря на свои размеры, только-только перестал быть щенком. Жалобно поскуливая, бешено виляя толстым хвостом и умильно заглядывая мне в глаза, кобель сопровождал меня почти до дома. Несколько раз, очарованная им, я бросала ему куски батона, но он игнорировал хлеб, настойчиво протягивая мне свою остроносую морду. Наконец, псин подобрался ко мне совсем близко и, не удержавшись, я принялась гладить его.

— Смотри-ка, ты меня не боишься? Эх, взяла бы я тебя к себе, да у меня кот есть… вроде бы… — запнулась я. — Если он все еще мой… А он собак совершенно не переносит.

Собаченция, разнежившись, распласталась на спине, громко стуча хвостом по ледяной дорожке, а я почесывала светлое пузо, забыв обо всем на свете.

Увлекшись массажем собачьего живота, я не заметила, как передо мной материализовалась фигура в тёмном длинном пальто. Я, было, отшатнулась, но знакомый ворчливо-насмешливый голос меня остановил:

— Что, Лолита, ходишь одна по тёмным переулкам и без охраны? Ну, пошли, чего встала? Хватит уже шавку эту баловать, укусит еще. Я уже замёрз, сколько ждать-то можно?

— Ну ё-моё! — простонала я, разгибаясь. — Только тебя мне и не хватало! Лёха, и откуда ты только взялся на мою голову?

— Я. Тебя. Хочу, — раздельно произнес он. — И я тебя получу, чего бы мне этого не стоило. Ну, говори, что тебе нужно? Денег? Украшений? Машину? Только скажи, и ты это получишь.

— Боже мой, сколько патетики… — закатила я глаза. — А сколько мне тебе заплатить, чтобы ты отвалил навсегда? Муся, ты давно уже не смешон, а, между прочим, только этим ты и привлекал нас с Танькой. И ты уже давно перестал быть хоть сколько-нибудь интересным мне человеком после того, как свою первую ночную бабочку трудоустроил. Ты что же, думаешь, я ничего не знаю? Забыл, где я работаю?

— Пфф… Женщина — это просто корова, к которой надо знать с какой стороны подойти и какого корму подбросить, и тогда она будет подставлять хозяину свое вымя без лишних мычаний и размахивания рогами с копытами. Назови свою цену, Дусенька, и пошли к тебе на хату, холодно, как я уже говорил, — он протянул руку, желая положить мне ее на плечи, но я увернулась.

— Про коров это твоя личная парадигма или общепринятая? — с издевкой поинтересовалась я. — Пусенька, умерь свои сельскохозяйственные амбиции, и убери грабли. Если женщина говорит «нет» — это значит «нет», а не — «да, конечно, да, только поуговаривай меня еще!» Исчезни уже из моей жизни. И уйди с дороги, ты мне мешаешь пройти.

— Ну, все, мне это надоело! — он сделал шаг навстречу, я испуганно дернулась в сторону, и тут послышалось злобное рычание. Мой взгляд метнулся вниз — пес давно уже не лежал блаженно на спине. Он стоял ко мне боком, повернувшись мордой в сторону Лехи и опустив низко голову, рычал, показывая совсем не щенячьи зубы.

Почувствовав поддержку, я нервно рассмеялась, и достала шокер, выполненный в виде пистолета.

— Леш, вали отсюда пока цел!

— Ты думаешь, я какой-то там шавки испугаюсь? — сквозь зубы пробурчал Муся. — Чокнутая. Пальто свое новое пачкать об эту шваль не хочу. Ты еще поползешь за мной на коленях, умоляя простить тебя.

— Тю, тоже мне, напугал. Меньше сериалов смотри, придурок. И… — меня прервала мелодия, льющаяся из Лехиного кармана. Он, чертыхнувшись, полез за мобильником, а я, пользуясь тем, что он отвлекся, быстренько проскочила мимо него. Догонять он меня не стал — то ли разговор был важный, то ли собаки испугался, которая не отставала от меня ни на шаг.

Возле подъезда я обернулась — погони не было. С тоской взглянула на пса, весело прыгающего у моих ног — взять, что ли, домой? А вдруг он хозяйский, уж больно хорошо выглядел, гладкий, лоснящийся. На шее примятая шерсть, явно от ошейника.

— Знаешь что? — присела я перед ним на корточки. — Давай так — если в ближайшую пару дней твой хозяин не найдется, возьму тебя к себе. Завтра с утра расклею объявления насчет тебя, мало ли…

Собакин подскочил и попытался лизнуть меня в лицо. Я, смеясь, отпихнула его и вытащила колбасу.

— Вот, держи, заслужил. Спасибо, друг, ты меня спас! — я протянула псу всю палку. Он осторожно взял ее и посмотрел на меня. Потрепав треугольное ухо и, мучаясь чувством стыда оттого, что бросаю его, я скрылась в подъезде.

 

Шестая глава

Утром перед выходом я написала на пяти бумажках объявления о том, что найдена собака и, прихватив клей, отправилась в Управление внутренних дел, на интервью с начальником конной полиции. Моего вчерашнего хвостатого спасителя не было видно, но я все-таки расклеила объявления около нескольких подъездах.

Перед выходом из дома я позвонила в УВД и договорилась, что меня встретят на КПП и проводят куда надо.

У ворот контрольно-пропускного пункта маячила знакомая фигура. Кто бы мог подумать, Саня… Надо же… Ведь живем в одном доме, более того, в одном подъезде, а я ни разу не видела его в форме… Что, впрочем, и не удивительно — он же всегда ходит на работу в штатском, а тут вдруг при параде. Видимо, на развод прибыло начальство, ноблесс оближ — положение обязывает… А ничего, форма ему идет. Капитан… Невысокого, в общем-то, роста, из-за чего я особо с ним и не сближалась, несмотря на все его попытки, ну, пунктик у меня такой — мужчин ростом ниже ста восьмидесяти сантиметров я как мужчин не воспринимала, хотя сама-то всего сто шестьдесят, в форме он стал казаться гораздо выше. Рыжий — еще один повод для того чтобы не принимать его всерьез — на морозе лицо его побледнело и на нем не так ярко выделялись веснушки, я вдруг засмотрелась на него, отметив ровный греческий нос, не то что мой, ничем не примечательный, если не считать небольшой горбинки…

— Привет, красавица! Решила написать о суровых буднях нашей конницы в зимний период? — обрадовался он. — Не знал, что корреспондент, которого мне поручено сопроводить по назначению — это ты! Вот здорово!

Сама не знаю почему, но его искренняя радость заставила моё лицо вспыхнуть так, что мои щёки задергало от жара. Я расплылась в ответной, надо полагать, довольно глупой улыбке, запуталась в своих ногах и растянулась на снегу, не дойдя до Сани пары шагов.

* * *

— Лиль, посиди здесь минут двадцать, лады? Федька сейчас на разводе, скоро подвалит, — выдавливая дверь плечом, пропыхтел Саня. — Черт, опять заклинило, когда они ее уже починят, наконец…

Дверь с оглушительным треском распахнулась, потерявший точку опоры Сашка влетел в кабинет и чуть не сшиб принтер, стоящий на краю стола расположенного так близко ко входу, что дверь с размаху грохнулась о столешницу. На краю стола виднелась вмятина — видимо, ему не впервой ловить влетающих посетителей и принимать на себя удары судьбы, то бишь, двери…

Весело хмыкнув, я прошествовала в кабинет мимо потирающего ушибленное бедро и бурчащего себе под нос ругательства, Санька. Впрочем, шествовать мне пришлось недолго — через пару-тройку шагов я уперлась носом в зеркало. Кабинет был до смешного крохотным. Сняв дубленку и шапку, я принялась поправлять растрепавшиеся волосы, и не сразу заметила, что воркотня позади меня стихла. Я бросила взгляд в зеркало и увидела, что Сашка стоит позади и беззастенчиво пялится на мое отражение. У меня по коже побежали мурашки от его взгляда — я давно знала, что нравлюсь ему, но от такого взгляда просто кружилась голова… Мы смотрели друг на друга в зеркало, а внутри меня росло какое-то новое и непонятное чувство. Я впала в странное состояние амбивалентности — мне и нравился его взгляд и отталкивал, хотелось, чтобы он всегда так на меня смотрел, и чтобы немедленно исчез. Странно, почему я его раньше не замечала, ведь жил он практически у меня на голове — этажом выше, прямо над моей квартирой. Ах да, рост и цвет волос не те… Но какие у него оказывается, глаза… Желтые, практически янтарные, как у тигра… Аж сердце сжалось от предчувствия чего-то… Чего?

С грохотом распахнулась и отскочила от стола дверь, раздалось сдавленное проклятие и в кабинет, держась за лоб, влетел незнакомый мне капитан. Я обернулась. Саша отвел взгляд и глуховато представил вошедшего:

— Лиля, это начальник конного взвода Федор Кара. Федяй — это Лолита Смолянинова, подпольная кличка Лиля, — на последнем слове Санька улыбнулся.

Вот обормот, издевается еще!

* * *

Начальник конного взвода был молод, строен, высок и хорош собой. Видимо, в отношении меня, его мысли были столь же положительны, поскольку он так усиленно строил во время интервью глазки, что я стала опасаться, как бы он не нажил разбегающееся косоглазие. Отвечая на мои вопросы, начкон постоянно подкручивал усы, которые, по всей видимости, он собирался вырастить до размеров буденновских, что, при их почти нитевидной толщине, было по меньшей степени неблагоразумно. Я представила, как у него со временем грустно повиснут по обеим сторонам рта две серые макаронины и, не удержавшись, прыснула.

— О, какая веселая девушка! Не расскажете, над чем смеетесь? — расплылся в белозубой улыбке капитан. Надо признать, зубы у него были не просто белоснежные, а с каким-то голубоватым оттенком, мне даже стало неловко за свои, неидеальные зубы. Вздохнув, я невольно провела языком по своим зубам, и попыталась выкрутиться.

— Да вот, представила, как бы я смотрелась верхом, ведь я уже год на коня не садилась. Сейчас гололед, наверно вы стараетесь не ездить в такую погоду? У коней ноги не разъезжаются?

— Что вы, лапушка! — я поежилась, услышав такое обращение. Терпеть не могу подобной фамильярности, и разных там солнышек — заинек и лапушек, с меня и Муси хватило, с теми же замашками. — Они же подкованы, да не простыми подковами, а с небольшими шипами, так сказать — зимняя резина! — он радостно загоготал, восхищенный своим остроумием. — Летом так вообще, и правда, на резине ездим — по асфальту ничего лучше нет резиновых подков. А что, Лилечка, можно ведь к вам так обращаться, да? А что, почему бы вам и впрямь, не прокатиться? Двадцать минут езды на машине, и мы на месте!

— Почему бы и нет? К тому же, я все равно должна пару снимков сделать ваших непарнокопытных напарников, — улыбнулась я.

— Вот и отличненько!

Через десять минут мы уже сидели в УАЗике и весело подпрыгивали на буераках. С нами увязался и зам начкона, который зачем то по дороге прихватил свою жену. А жена приятно пахнущий и позвякивающий пакет.

* * *

Как же я соскучилась по лошадям… Я уже год не сидела в седле, и теперь жадно разглядывала лоснящихся вороных и гнедых красавцев, которые лениво косились на меня, протягивающей к ним сквозь прутья денников неловкие руки, просыпающие на пол горсти сухарей, выданных мне Федюней.

— А это мой конь Чубайс! — подбоченясь, гордо произнес начкон. — Злой, собака, только меня одного признает. Ну как, красавец, да?

Что и говорить, конь был знатный. Как с картинки — гнедой масти, с небольшой, сухой головой, длинной изогнутой шеей, широкой, с буграми мышц грудью, и зубами… Огромными желтыми зубами, которые клацнули в миллиметре от моей щедрой, усыпанной крошками руки.

— У, какой нехороший мальчик! — погрозил пальцем Федор своему подопечному. — Не надо обижать тетю, тетя хорошая! Ну что, тетя, пойдем ка в каптерочку, посидим, Новый год отметим. Наталья уже стол сервировала.

— Какой Новый год? — возмутилась я. — До него еще две недели! И как ехать собираетесь, после отмечания?

— А ничего, у нас же шофер есть, он не будет пить, в машине тихонечко посидит, и ладушки…

Федор покровительственно обхватил меня за плечи и повлек в сторону каптерки. Ворохнулась, было, мысль о возможной опасности, но что мне могло грозить в обществе семейной пары, да к тому же в милицейских, то есть, полицейских конюшнях? Мой внутренний детектор опасности молчал, и я, тронув лежащий в сумке шокер, особо не переживала.

Главным блюдом были водка и соленая скумбрия. Поскольку я не пью, тем более водку, то налегала на скумбрию, которая, надо признать, оказалась просто бесподобной. Зам и его супруга заливались соловьями на тему — когда же полиции увеличат зарплаты?

Начкон взвода попытался было пристроить свои шаловливые ручонки мне на плечи, но я это дело категорически пресекла. К счастью он не стал особо настаивать. Вскоре я намекнула, мол, время, граждане! Но тут начальнику пришла замечательная мысль — «А не прокатиться ли нам?»

— А и, правда! Лапушка, ты же говорила, что занималась конным спортом! Поди, соскучилась по конской спине? А ну, пошли! Седлать! Немедленно седлать коней!

Мне была оказана особая милость, и Федор оседлал для меня своего собственного коня. Жеребчик был крайне удивлён, когда его сон грубо прервали, (было уже поздновато, а главное, темновато) и, дыша ему в нос перегаром стали взнуздывать.

Во дворе была небольшая площадка, огороженная сеткой рабица, высотой по грудь коню. Мужчины ездить не стали, поехали мы с Натальей. Мне эта затея уже отчаянно не нравилась, но куда ж деваться… С высоты конской спины дворик показался еще меньше. Тускло светили фонари, и было почти ничего не видно. Вдобавок конь подо мной шёл дерганной, иначе говоря, сокращенной рысью, от которой у него громко ёкала селезёнка, а я болталась как мешок. Федор не только усадил меня на своего коня, он еще и оседлал его своим офицерским седлом — деревянным, скользким, с высокой лукой, я на таких никогда раньше не ездила, что мне никак не добавляло ловкости и красоты посадки… Кони фыркали, поддавали задами, и постепенно переходили на галоп. Сдержать бег жеребца у меня не хватало сил. А какой, к черту, бег, в таком ограниченном манежике? Только он разгонится — оп-па, грудью в забор. Как я при этом не перелетала каждый раз ему через голову, не знаю. Весело поскрипывал снег под шипованными зимними подковами, мужчины, к которым присоединился изрядно замерзший от долгого сидения в машине водитель, уже начали делать ставки, только вот, не знаю, на что именно.

Я мечтала, что бы это удовольствие, наконец, закончилось, а Федор весело кричал: — Ну что Лилечка, правда, хороший конь?

— Д-д-д-да… — отвечала я, клацая зубами.

— А он вообще бешеный, никого кроме меня не слушается. Здорово, правда?

— Вот блин… — чуть не откусив язык, отозвалась я.

Но тут, наши кони — мой и Натальи, которая, как мне кажется, была настолько пьяна, что сидела верхом исключительно по памяти, доверившись рефлексам, поравнялись, и Чубайса укусили. Раздался визг, конь дал козла — стал на свечку, потом подбросил зад и понесся.

Я пискнула, уткнувшись коню лицом в гриву и цепляясь изо всех сил в жесткие конские волосы, а жеребчик, наконец, влетел грудью в забор около хозяина. Моя особа свалилась с Чубайса, удачно сымитировав изящный соскок, а когда трясущимися руками передавала повод хозяину, эта зловредная коняга все-таки меня укусила за руку. Начкон заохал, я отмахнулась и потребовала везти меня домой.

— Какой еще домой? — возмутился Федюня, крепко сжимая мою ладонь одной рукой и обхватив за плечи другой. — Я должен залечить твою травму! И только поцелуями и никак иначе!

Я меня прошил ужас — куда-то подевалась пара полицейских, шофера было не видно, мы с Федором на конюшнях явно остались одни, но тут позади нас послышался знакомый голос:

— Федюня, а ты свою жену полечить поцелуем не хочешь? Она мне уже весь телефон оборвала, потеряла кормильца своего!

Я быстро обернулась — Саня! До чего же вовремя… На душе вдруг потеплело, и стало так радостно и легко, словно мне довелось пить, ту водку, вместе с остальными…

Саша дождался пока я открою дверь ключом, и только тогда выпустил мою руку, которую он крепко держал всю дорогу от конюшен в своей ладони, словно боясь, что я вляпаюсь в еще какую-нибудь историю.

— Ну, по крайней мере, я надеюсь, ты собрала материал для своей статьи?

— Ага, набрала, — беспечно отозвалась я.

— Ты того… На Федьку не сердись, ладно? Он парень хороший, и ничего бы тебе никогда плохого не сделал бы, но ты имей в виду — не все такие безобидные! Ты уж больше с незнакомыми мужиками лучше во всяких там сараях не уединяйся, ладно? — улыбнулся Саня, но я видела, что ему вовсе не весело.

— Больше не буду! Обещаю быть послушной, раз уж ты меня спас! — пообещала я. — И вот тебе доказательство, что я намерена тебя слушаться — завтра Танька хочет притащить своего нового кавалера, со мной познакомиться, так, может, и ты придешь? Ну… Чтобы спасти меня от него, если что! Хотя, конечно, моя квартира не совсем сарай, но все же…

— Обязательно буду! Во сколько?

— В восемь вечера.

— Это хорошо, что вечера, а то ведь, днем я на работе — защищаю мир от зла, — засмеялся Саня, и пошел наверх.

Только закрыв за собой дверь, я поняла, что так и не сделала ни одного снимка.

 

Седьмая глава

Едва проснувшись, я первым делом рванула к компьютеру — писать статью. Главный требовал от корреспондентов не меньше трехсот пятидесяти слов в день, в противном случае нам предлагалось пенять на самих себя. В течение получаса я барабанила по клавиатуре, не обращая внимания на голодное урчание в желудке — вчера завалилась спать голодная, чувствуя жуткую усталость и боль в ногах. Сегодня же эта боль распространилась и на руки — мышцы отвыкли от подобных нагрузок, которые им довелось испытать вчера. Но боль эта была приятной и привычной, даже сейчас, с трудом стуча гудящими пальцами по кнопкам, я улыбалась, вспоминая Чубайса, и родной лошадиный запах. Эх, мне бы побольше свободного времени, ни за что не бросила бы конный спорт…

Писалось с огромным удовольствием. Вспоминая и Федора, и его зама, я практически не глядела на буквы, и не задумывалась, к чему — ведь передо мной стоит картинка. Но вот какая? Я тряхнула головой и поняла, что уже несколько минут сижу неподвижно. Никак не могу вспомнить, о чем сейчас думала… Но что это за запах? Вернее, его отзвук, сам запах быстро исчез, но его ощущение словно застряло у меня в носу. Это запах… Зверя… Или псины? Странно, почему псины? Ведь думала же о лошадях? Или нет? Я перевела взгляд на монитор. Передо мной была полностью оконченная статья, но внизу, вместо моей фамилии огромными буквами непрерывной строкой шло — волкволкволкволкволк…

Боже мой, что же это? Я отскочила от стола, чуть не свалив кресло, словно монитор мог меня укусить. Я не писала этого! Какой еще волк? Вдруг осозналось, что тот запах, который не давал мне покоя, очень хорошо сочетается с этим словом…

— Поздравляю! — сказала я вслух дрожащим голосом. — У тебя начались обонятельные галлюцинации и кратковременные потери памяти.

Осторожно потянула носом воздух. Нет, волком… волком? Больше не пахло. Но вот буквы, непонятно откуда возникшие упорно не хотели исчезать.

Резко и противно взвыл звонок, сигнал которого напоминал пожарную сирену. Я подскочила на месте и схватилась за сердце.

— Лилька-а! Открывай! — послышался плывущий Танькин голос.

С трудом переведя дух, я нетвердой походкой направилась к двери.

— Чуть инфаркт не получила из-за тебя! — пожаловалась я Таньке, как только она вошла.

— Смени звонок, я сама как-то чуть не окочурилась, когда он так заорал, — радостно отозвалась она, стягивая пальто. — Господи, как же я устала! И проголодалась… Есть чего пожрать?

— Сама как раз думала об этом, — буркнула я. — У меня вроде борщ вчерашний был. Или позавчерашний… Сейчас разогрею, если не скис.

Танька включила телевизор и разлеглась в кресле, задрав ноги на подлокотник, а я пошла на кухню.

— Отчего это ты так устала? — крикнула ей, щелкая поджигом на плите.

— От Артура, — томно отозвалась Татьяна. — Он мне всю ночь спать не давал. Ка-ак хлопнул вискаря и словно озверел. Такого у меня еще ни с кем не было… Это что-то с чем-то… Перекусить и то, некогда было.

Я зашла в комнату, собираясь рассказать ей про свои непонятки с компьютером и запахами, но тут пиликнул сигнал электронки о полученном письме.

Во входящих лежало сообщение от Владимира Павловича — нашего редактора. Видимо, на соту не дозвонился… Там было требование немедленно сдать статью и новое задание на тему: «Как обсчитывать покупателей. Взгляд из-за прилавка». Срок сдачи — двое суток. Супер! Зная своего редактора, который любил, чтобы мы писали статьи в полевых условиях, при этом, влезая в шкуру того, о ком пишем, я понимала, что от меня потребуется устроиться на день-другой на должность продавца.

Упала на кровать и утомленно прикрыла глаза. Немного кружилась голова, ныло все тело. Не хочу никуда, ни в какие магазины… И что за срочность, в конце-то концов? Два дня… Заранее не судьба что ли, было предупредить? И вообще — почему редактор задания раздает? Куда завотделом делся? Это что-то новое… И чего Владимир Павлович прицепился ко мне? Курировать он меня, видите ли, взялся… Делать ему больше нечего. Хотя… Гонорары-то у меня в последнее время чудесным образом повысились… Так что, пусть его, курирует, раз это на деньгах сказывается. Лишь бы у меня из-за этого проблем не было.

— Ты не уснула там, случайно? — пробился сквозь мои вялые размышления настойчивый голос Таньки. — Ты меня слышишь? Я тут распинаюсь, о своей любви пламенной ей рассказываю, а она дрыхнет…

— Ага… То есть — не сплю. Слушай… Скажи, меня возьмут в твой магазин на пару дней? У меня задание от редакции — написать статью о торговле глазами продавца…

— Ну-у… — задумалась Танька. — Думаю, Маринка — админ наш, выделываться особо не будет, тем более что, второй продавец в декрет ушла, сдается мне, она будет только рада, если кто-то на пару дней возьмется задарма работать. У тебя санкнижка есть?

— Есть, я недавно делала, когда про столовку заводскую писала, помнишь — там у них было несколько случаев отравлений? Ну вот, с тех пор валяется, невостребованная… Сколько тогда гневных писем в мой адрес в редакцию шло… — мечтательно протянула я. — Мол, оболгала повара экстра-класса, он из-за меня теперь работать по профилю не может. Подумаешь — болел дизентерией, такая мелочь…

— А, помню, помню, как же. Ты тогда боялась на улицу выйти — думала, что тебя повар этот за поворотом мешком пыльным пристукнет. Знаешь, я тебе иногда завидую — ты так весело живешь, не то, что я: дом — работа, работа — дом…

Я неопределенно хмыкнула в ответ.

— Че сказала? — Танька мрачно посмотрела на меня, и вдруг ее взгляд прояснился — Кстати! Помнишь, я тебе говорила, что мы идем сегодня с Артуриком в театр? Так вот. У меня нет приличного вечернего платья! А у тебя есть, я знаю. То, в котором ты на свой день рожденья была. Дашь на вечер, а?

— Да без вопросов, бери, конечно, — отозвалась я, открывая шкаф. — Только, боюсь, оно тебе коротковато будет.

— Это точно, коротковато… И широковато, ты в бедрах-то поширше меня будешь, — съязвила Танька, рассматривая платье, которое я бросила перед ней на кровать. — Поди, еще и ушивать придется.

— Обойдешься! — обиделась я. — Не позволю ничего ушивать, не нравиться — не надевай, или пояс нацепи.

— Да ладно, малявка, как-нибудь выкрутимся, не боись… Нехай будет мини, — глухо пробубнила Танька, пытаясь просунуть голову в узкий ворот платья.

— Не малявка, а невысокая! Для женщины самое то! — с достоинством возразила я. — Вот именно, будет тебе мини, пусть думают, что это фасон такой. И давай-ка, сперва позвони своей Маринке, насчет меня договорись, а потом уже наряды примеряй, а то мне надо знать точно. Кстати, какой ресторан — ты ж хотела сюда своего Артура привести, на смотрины? Или отменяется?

— Ничего не отменяется! Посмотришь на него, и пойдем, полчаса я думаю, хватит…

Наш разговор, прервали щелчки и треск, раздавшиеся с кухни. В этот же момент я почувствовала резкий запах гари.

— Караул! Борщ сгорел! — вскрикнула я, и прыжками понеслась на кухню.

 

Восьмая глава

Я бывала и раньше в Танькином магазине, поэтому без проблем его нашла.

— Ну, где ты ходишь? — с порога закричала хозяйка магазина, узнавшая меня. — Сама напросилась, и самой же вовремя нет! Мы уже два часа как открылись! У меня продавцов сегодня вообще нет — одна, видите ли, рожать собралась, а подружка твоя опять невесть где шляется. Давай, корреспонденточка, берись за работу. А то я за двоих должна тут вкалывать! Вставай за прилавок. Живо!

Я, пожав плечами, прошла куда указали, по дороге стягивая дублёнку. Продуктовый магазинчик был небольшой, всего с двумя прилавками, внешне вполне чистенький, но в воздухе ощутимо чувствовался запашок подпорченного мяса. Пройдя на указанное место, я почувствовала, что меня колотит нервная дрожь — торговать как-то до сих пор не доводилось. Странно, а что — курсы продавцов мне экстерном не преподадут?

— Марина! — позвала я хозяйку. — Подойдите, пожалуйста, на минутку!

— Ну что там ещё? — недовольно отозвалась та.

— Вы мне хоть расскажите, что да как.

— А что непонятно? Вон товар — вон покупатели. Они тебе говорят чего им надо. Режешь — взвешиваешь. Или отсыпаешь — взвешиваешь. Вон холодильник. Вот ценники. Чего не хватит — идёшь вон в ту комнату, там берёшь. Всё ясно? Вперёд! Да, санкнижка есть? Молодец, давай, а то гляди, уже очередь выстроилась. Да не трясись, всё нормально будет.

— А как с кассовым аппаратом работать? — интересуюсь, показывая на стоящий в стороне под чехлом, аппарат.

— Да не обращай на него внимания, я им ни одного дня не пользовалась, — отмахнулась хозяйка.

Я понимающе хмыкнула, и незаметно чиркнула несколько слов себе в блокнот. Так, начало статьи положено… Я, конечно, не неблагодарная сволочь, название торговой точки указывать не буду, но материальчик должен получиться неплохой…

Через час работы я чувствовала себя вымотанной до предела. Мне казалось, что моя одежда насквозь пропиталась этим мерзким, тухлым запахом, источником которого оказался потекший холодильник. Он сейчас пустовал, но натекшей с него жижи, протухшей в тепле помещения, хватило с избытком, чтобы существенно испортить воздух магазина. Странно, что покупатели на этот запах не обращали никакого внимания. Впрочем, контингент здесь, видимо, принадлежал к определенной социальной прослойке, у которой особым спросом пользовался алкоголь. Мне грубил каждый второй покупатель — ругали в основном за нерасторопность. Чувство раздражения и ненависти к клиентам нарастало как снежный ком, я пропиталась здесь не только вонью, но еще и каким-то темным, тяжелым негативом и чувствовала, что ещё немного — взорвусь или сбегу.

Отпустив последнего в очереди покупателя, я упала на старый потёртый стул. Шаркая выходными тапками, подошла Марина.

— Что, устала? Быстро же ты выдохлась… Ничего, поработаешь, привыкнешь. Ты только с деньгами поаккуратнее, а то потом из своего кармана недостачу выплачивать будешь.

— Угу, — буркнула я, мечтающая только об одном — находиться как можно дальше отсюда.

— Девушка, взвесь-ка, мне сосиськи, вон те! — подошла какая-то бабуля к прилавку.

— Ну, давай, обслуживай, пойду я, — Марина вернулась на своё место.

— Каких вам сосисок? — вздохнув, поднялась я.

— Вон те, я ж тебе сказала! — показала корявым пальцем бабка сразу на несколько сортов.

— Так какие? Молочные?

— Да на чёрта мне твои молочные! Вон те, розовые!

— Они все розовые! Телячьи? Свиные? — читала я надписи на ценниках, раздражаясь всё больше.

— Вон те! — уже брызгая слюной, вдруг заорала бабка. — Я же тебе говорю, глухая, что ли — вон те!

Я почувствовала, что уже не в силах сдерживаться. Стало тяжело дышать, внутри казалось, все дрожало, руки зашарили по прилавку, ища что-то. Господи, как же я ее ненавидела! Мне хотелось схватить ее за шиворот и трясти, трясти… В голове мелькнуло воспоминание — соседка падает со сломанной ногой.

«Нет! Не хочу больше! Я справлюсь, я справлюсь… Ключ… Где ключ? Какой еще ключ? Спокойно… Раз сосиска, два сосиска, три…». Я изо всех сил старалась ничего конкретного в отношении настырной бабки не подумать, но, несмотря на это, старуха неожиданно перестала орать, сильно побледнела и схватилась за грудь. Подбежала Марина и, подтащив к покупательнице стул, силой усадила её. Учащенно дыша, я отвела взгляд в сторону, случайно посмотрела на сосиски и увидела надпись на одном из ценников: «Сосиски Вонтеевские». Застыла на секунду, тупо глядя на этот идиотский ценник и схватив свою дублёнку, побежала к дверям.

— Стой! Куда пошла! А ну, вернись! — закричала мне вслед администратор, но я, не обращая на неё внимания, выскочила на улицу. Я бежала, размазывая слёзы по лицу, а в голове билась одна мысль — «Я чуть не убила её!»

Пробежав наверно, целый квартал, я, наконец, выдохлась и замедлила шаг. В боку сильно кололо, в горле горело, глаза щипало. Слез уже не было, но меня по-прежнему трясло от ужаса, при мысли о том, что могло произойти, да что там, почти произошло.

Оглядевшись по сторонам, я поняла, что стою на площади, в центре которой рабочие наряжали огромную ель.

— «А ведь и правда, Новый год скоро! — подумала я. — У всех будет праздник, а я как проклятая какая-то, мне нельзя с людьми дело иметь… По-хорошему, меня надо на костер, как в средневековье. Инквизиции на меня нет… — Внезапно меня осенила новая мысль: — «А ведь я смогла не навредить бабке! Ну, или почти не навредить… Надеюсь, у нее никаких последствий не будет… Значит, я могу управлять этой дрянью, что во мне! Вот балда, столько времени зря потеряла, тренироваться нужно было! А как тренироваться? Черт его знает, как! Нужно и все тут! Это что еще такое? Я спорю сама с собой? Вот только шизофрении мне не хватало!»

Неожиданно я заметила на себе чей-то взгляд. Я подняла голову и обнаружила, что стою под той самой елью и молча, но яростно жестикулирую, а на меня, раскрыв рты, смотрят четверо рабочих, один даже свесился вниз с высоченной лестницы, чтобы лучше меня видеть. Я залилась краской, фыркнула, и показав всем зрителям язык, резво умчалась прочь, пока не вызвали санитаров.

 

Девятая глава

Домой я добралась примерно через час. К моему удивлению, Танька была там — сидела у компьютера, переписываясь с кем-то в соцсети. Не успела я подойти к порогу, как она тут же закрыла окно.

— Где шляешься столько времени? — ворчливо сказала она, крутанувшись с креслом вокруг своей оси. — Я тебе звоню, звоню, а ты трубку не берешь. Опять что ли, соту забыла дома?

Я, стоя на одной ноге — проклятый сапог никак не желал расстегиваться, сунула руку в карман и вытащила мобильник.

— Нет, не забыла. И пропущенных звонков нет.

— Странно. Все равно, я уверена, ты опять что-то где-то напутала, вот он у тебя и не сработал, — недовольно отозвалась Танька.

— Иди сюда, помоги, у меня молнию на сапоге опять заклинило!

— Иду… — пробурчала она, появляясь в дверях. — Давай ногу.

— Вот спасибо! Так что случилось у тебя? Зачем я тебе так срочно нужна была? — Поднатужившись, я стащила, наконец, с ноги проклятый сапог и облегченно выдохнула.

— Что, что… — мрачно проворчала Танька, вернувшись в комнату и разваливаясь на диване. — Напортачила ты, вот что!

— В чем опять я виновата?

— Вовчик нашелся, понятно?

Я вцепилась изо всех сил в свой свитер, прихватывая заодно и кожу. Мандраж холодной волной прошел по моему телу, зубы застучали, и не сразу мне удалось выговорить: — К… Ка… Как он? Жив?

— Жив… — убитым голосом отозвалась Танька и, кажется, всхлипнула. — А я-то так надеялась…

Ее голос с трудом пробивался сквозь музыку фанфарами грянувшими у меня в голове. Я сползла по стене на пол и наслаждалась чувством невероятного облегчения накрывшего меня с головой. Даже и не подозревала, как меня оказывается давила неизвестность в отношении Танькиного брата, все время ощущалось присутствие где-то на задворках памяти мысль, что я убийца. Смерть потенциального насильника на меня конечно, оказала крайне гнетущее впечатление, но, как ни странно, в отношении него я не испытывала таких душевных терзаний, как в отношении Вовки. Ведь, в отличие от того алкоголика, Вовка мне ничем никогда не угрожал, а по поводу Танькиных обвинений в его адрес я испытывала весьма сильные сомнения. Не то чтобы она мне когда-либо врала, но в последнее время моя подруга стала совсем другой…

— Эй, ты чего там разлеглась? — позвала Танька, присев передо мной на корточки.

— Ничего, не видишь, балдею, а ты мне мешаешь, — отмахнулась я.

— Балдеет она… У подруги горе, а она от счастья чуть ли не пищит, того и гляди, хвостом вилять начнет… Я жду, жду, битый час торчала на площади, тебя встречала, замерзла как собака, на ногах еле держусь, а ты…

— Заткнись! — устало попросила я. — В кои-то веки я себя почувствовала счастливой, и как всегда, спокойно этим чувством насладиться не дают. Ну и какого черта ты меня на улице ждала? — поинтересовалась я, поднимаясь и направляясь в ванную комнату. — Что за срочность? Сообщить про Вовку? Или что? Почему дома не могла дождаться?

— Нужна ты мне была! И зря разулась — пойдем сейчас ко мне домой, кое-какие вещи и документы забрать надо, заодно узнаю, что там конкретно с Вовкой произошло.

— Боже… — простонала я, и закрыла дверь перед Танькиным носом. — Никуда не пойду, можешь сама сходить, если так приспичило, а у меня сейчас ванна и только ванна, никаких прогулок.

Я включила воду, не обращая внимания на Танькины стоны под дверью. Мне казалось, что от волос прет тем тухлым запахом из магазина, и хотелось как можно скорей отмыться от него.

Сидя на бортике ванны, я бездумно гоняла пухнувшую пену по поверхности воды, чувствуя, что морально полностью опустошена. Такие броски из одной крайности в другую: от моего спасения — до известия о смерти того алкаша; от исчезновения Вовки — до его неожиданного появления; от ужаса, что я чуть не повредила бабке — до радости, что удалось сдержаться… То одно, то другое, казалось, меня полощет как мокрое белье на ветру. Все. Я выжата как это самое белье, которое теперь еще и вытряхивают, казалось, до меня доносятся хлопки воздуха от резких движений рачительной хозяйки, выбивающей из сырой тряпки лишнюю влагу.

Кстати, о влаге. Я быстро разделась, влезла в ванну и со стоном облегчения погрузилась в теплую пенную воду. Только сейчас заметив, что кран до сих пор не выключен, потянулась и повернула вентиль. Мгновенно стало тихо, и до меня донесся через дверь голос Таньки:

— А что я могу поделать? Силой, что ли, тащить? Ничего, на час перенесем, только и всего. Отвлеки их пока. Нет. Я думаю, все будет в порядке. Ты просто меня еще плохо знаешь. Да ладно тебе, время есть. Я надеюсь на это. Конечно, узнаешь, а как же! Я тебя люблю! А ты меня?

Судя по тому, как она чертыхнулась, ответного признания в любви она не услышала. Странно… Не обо мне же она говорила со своим Артуриком? Да конечно, нет, у них там, наверно, свои дела… И вообще, подслушивать нехорошо… А ну ее… Я закрыла глаза и погрузилась в воду с головой.

* * *

— Лиль… — жалобно сказала Танька, как только я выключила фен, закончив сушить волосы. — У меня к тебе просьба, можешь мне помочь, а? Ну пожа-алуйста!

— Конечно, что надо? — ответила я, испытывая умиротворение и приятную расслабленность во всем теле.

— Давай сходим ко мне домой, ну очень нужно! — Танька подозрительно умильно смотрела на меня. Странно, обычно она довольна резка, и добивается своего криками, а я, как правило, делаю то, что она хочет, лишь бы прекратила орать. Хм…

— Тань, ну какие еще походы? Я устала как собака, только что искупалась, куда мне на мороз? И что за срочность такая? И вообще, зачем тебе я? Если что тяжелое тащить, так это тебе Артура своего припрячь надо. А если легкое, то на фига мое присутствие? Ты ж не собираешься всю мебель из квартиры вывозить, сама говоришь — документы…

— Ну, Лильк, ну как ты не понимаешь! Мне страшно идти домой одной, тем более, я не знаю, что конкретно с Вовкой произошло. Его голос по телефону звучал довольно странно. Ты хоть, если что случиться, скорую вызовешь.

— Ёлки зелёные… — я закатила глаза. — Почему прямо сейчас надо мчаться, объясни ты мне! И почему Артура звать не хочешь, у вас же с ним така любовь, така любовь…

— Да просила, он не может. А я не успокоюсь, пока не узнаю, что там было с Вовкой. И потом, представь — а вдруг он там медленно умирает? Так ведь тоже может быть. Ты ж сама переживала за него! Я вот подумала, и тоже поняла, что не могу допустить, чтобы мой брат мучился. Вот если бы сразу помер, тогда другое дело, а медленно и мучительно, да я ж себя со свету сживу, мучаясь стыдом… — Танька, весьма натурально изображая беспокойство, шмыгнула носом.

Вот же привязалась… Я отчетливо осознавала иррациональность происходящего, прекрасно понимая, что передо мной разыгрывают спектакль, причем, не очень и беспокоясь насчет реалистичности конечного продукта. Танька, Танька, что ж с тобой происходит? Какого лешего тебе приспичило вытащить меня из дома, а? Я внимательно всмотрелась в ее лицо. Она старательно избегала смотреть мне в глаза, активно интересуясь рисунком на занавеске, ничем не примечательным, надо сказать…

Ну, вот почему я такая подозрительная? А если рассуждать чисто теоретически — допустим, она хочет сделать мне какой-нибудь сюрприз? Однажды уже так было — она всеми правдами и неправдами вытащила меня на улицу в мой день рождения, где нас ждала нанятая ею местная группа, грянувшая при моем появлении «Yesterday». В конце концов, я так никогда и не узнаю, что она задумала, если не пойду. А может, я просто себе накрутила, и за этой просьбой ничего не кроется? Она же моя единственная подруга, мы всегда доверяли друг другу самое сокровенное, с чего вдруг я стала к ней относиться с таким чудовищным подозрением? Мне вдруг стало отчаянно стыдно за свои мысли. Но представив, что опять нужно одеваться и куда-то идти, захотелом упасть в постель и накрыться одеялом с головой.

— Лиль, ну пожалуйста, я ж тебя так редко о чем-то прошу… — пролепетала Танька.

— Ла-адно, — простонала я, — сейчас, оденусь…

«Какого черта я делаю здесь?» — спрашивала я себя через час, сидя у подъезда Танькиного дома, сжимая в замерзшей руке телефон. Полчаса назад Танька сказала мне сидеть здесь, никуда не уходить, и быть готовой по первому же сигналу мчаться ей на помощь. Первые десять минут я несла вахту около ее двери, но воплей и шума не последовало, после того как, Танька вошла в квартиру. Потом спустилась, как и было договорено, вниз, на детскую площадку. Сидя на заснеженной скамейке, я с тоской вспоминала далекую теплую ванну и постель, в которую так и не попала. Зачем она так усиленно добивалась моего присутствия? Всю дорогу сюда, она была невероятно возбуждена, стремительно что-то рассказывала, правда, я так и не смогла уловить суть рассказа, все время вытаскивала свой телефон, словно ждала какого-то важного звонка. Впрочем, один раз он и впрямь, позвонил. Разговор у нее был короткий — она лишь пару раз ответила «да» и один раз «нет». И еще — «это слишком долго». На мой вопрос — кто это был, она отмахнулась — «А, ерунда, с магазина звонили». Но я была уверена, что это далеко не так. После того звонка она вдруг пошла медленнее, а до тех пор почти бежала, теперь же останавливалась у каждого киоска, и разглядывала на витринах какую-то ненужную и неинтересную мелочевку. И вот итог — я сижу тут одна, и жду неизвестно чего.

Наконец, я не выдержала, встала и двинулась в сторону подъезда, собираясь устроить скандал, но не успела протянуть руку к двери, как она сама распахнулась, и мне навстречу выскочила раскрасневшаяся Танька.

— Ой, Лиль, прости, солнц, прости, пожалуйста, ты тут наверно замерзла, меня Вовка не отпускал, я не могла выйти, извини, а? — скороговоркой выпалила она, и моя заготовленная речь куда-то испарилась, и осталось только беспокойство за подругу.

— С тобой все в порядке? Он тебе ничего не сделал? Что случилось?

— Все нормально, не волнуйся, просто мы с ним… Поспорили… Все в порядке. Он мне не хотел документы отдавать, пришлось применить некоторое насилие. Ну, пошли, чего стоишь? — она потянула меня за рукав.

— Какое-такое насилие ты к нему смогла применить? — удивилась я, трогаясь с места. — Ты ж говорила он борец!

— Стрррашное насилие! — ухмыльнулась она. — Я сказала, что если он меня не отпустит, то его дружки узнают, что он их накалывает постоянно.

— В чем накалывает? — заинтересовалась я.

— Не важно, — отозвалась Танька, снова вглядываясь в дисплей телефона.

— Ты что, звонка ждешь? — не выдержала я.

— Да нет, ничего… Ой, смотри, вон лоток с фруктами! Мандаринов хочу, сил нет! Пойдем, купим!

— Танька! Я замерзла как цуцик! Домой хочу! Потом купим, пошли уже, а?

— Нет уж, я хочу сейчас! Потом к Новому году все разберут, только сейчас! Это всего пара минут…

 

Десятая глава

У самого дома я уже еле волокла ноги. А Танька наоборот, когда мы медленно заворачивали за угол, вдруг, в очередной раз, глянув на дисплей телефона, быстрым движением, почти не глядя, ткнула его в карман, схватила меня за рукав и потащила за собой словно на буксире, не обращая внимания на мои вялые попытки отстыковаться.

— Давай, поторопись, сколько можно плестись уже, сама же домой хотела поскорее попасть, а так как ты идешь, мы до завтра не дойдем!

Но вот, наконец, и подъезд. Дверь, как обычно, в последнее время, открыта нараспашку и подперта кирпичом. Не успев войти, Танька отпустила мой рукав, и вприпрыжку помчалась вверх по лестнице, крикнув через плечо:

— Не отставай!

— Тань, куда понеслась, меня забыла! — крикнула я, следя за тем, как она скачет вверх, перепрыгивая через ступеньку.

— Давай, давай, чего ты плетешься! — не оборачиваясь, отозвалась она, и исчезла за поворотом.

— И так благодаря тебе, еле шевелюсь, чего там — давай! — проворчала я, и, остановившись отдохнуть, печально глянув в сторону вечно не работавшего лифта, принялась расстегивать дубленку.

— Уф, запарилась… Ты гуляла и отдыхала последние два дня, а я-то по конюшням, то по магазинам и заметь, не за покупками, а тут еще и голова постоянно кружится… — буквально вырубаясь на ходу, с трудом выговорила я. — Тань! У тебя все равно ключа нет, ты его на столе оставила, будешь ждать под дверью, пока доползу.

Я вздохнула и поставила ногу на ступеньку. Вдруг до меня донеслись сверху какие-то сдавленные звуки. Забыв про усталость, стрелой взлетела вверх по лестнице. На втором этаже меня встретила такая картина, при виде которой мои ноги подогнулись, и пришлось опереться спиной о стену, чтобы не упасть.

Татьяна лежала ничком на полу, рядом валялся её пакет, из которого по всей площадке раскатились мандарины. Склонившись над моей подругой, стоял какой-то парень, приставив к её горлу нож. Второй обшаривал её карманы. Что-то словно сжало мне грудь — я вдохнула, а выдохнуть никак не получалось. На несколько секунд сердце перестало биться, а потом вдруг так бешено заколотилось, что я закашлялась. Мой хриплый кашель эхом раскатился по лестнице.

— Стоять, коза, — процедил тот, что обыскивал Таньку. — Шевельнёшься, мы её прирежем сразу.

Я и не думала шевелиться. Просто потому, что была на это просто не способна. Меня сковал такой дикий страх за подругу, что если бы они мне сказали выпрыгнуть из окна, то сделала бы это. Я открыла рот пытаясь сказать: — Заберите у меня деньги, все заберите, только не трогайте ее! — но не смогла издать ни звука. Перед глазами сгустился знакомый туман, в котором замелькали какие-то невнятные образы. Разглядеть ничего не получалось, тем не менее, было понятно, что это что-то очень страшное…

* * *

Думаю, я могу себе представить, каково было принцессе на горошине. Моя горошина весьма основательно пыталась просверлить мне бок. Она была большая и твердая и, кажется, уже надавила порядочный синяк. Я со стоном подсунула под себя руку и вытащила из-под подмышки мобильник. Надо же, никогда до сих пор не замечала, что он сделан из камня. Или из железа? Впрочем, края у него металлические и довольно острые. Я несколько секунд тупо смотрела на телефон. Боже, как болит и кружится голова…

— Нет, я говорю — нет, сто лет уже не пользуется, не переживай, забыла уже о его существовании. Какие консервы? Нет там ничего, не видел, что ли? Кому ты это говоришь, а? Улажу, улажу, не волнуйся. Время есть, есть, говорю, время, зима ж, полежат… — донесся до меня приглушенный голос Таньки.

Телефон упал на пол. Внезапно вспомнилось все, что было до… До чего? Как я здесь оказалась? И где это — здесь? Я быстро огляделась. Лежу на своем диване, на том самом, где мне уже довелось приходить в себя, после того падения в обморок на улице. Как, опять? Мое величество потеряло сознание? В самом деле аристократкой заделалась, как посмотрю… И меня снова сюда кто-то притащил? А те уроды мне померещились что ли? В мои мысли вновь ворвался резкий, но торжествующий голос подруги. Теперь, казалось, ее распирает от восторга.

— Милый мой, ты не понимаешь, что любая мелочь важна! Спокуха, дружок, ты меня просто еще плохо знаешь. Да если она… Пока, позже созвонимся, люблю тебя, чмоки — чмоки!

Через секунду Танька появилась на пороге и внимательно посмотрела на меня.

— Ну как ты, болезная моя? — заботливо спросила она, присаживаясь на краешек дивана, и трогая мой лоб, словно проверяя температуру у больного.

— Нет, это ты как? — резко сбрасывая ее руку, села я. — Ты цела? Что случилось?

— О чем это ты? — удивилась она. — Что со мной будет? Ведь это же не я стала хлопаться в обморок при каждом удобном случае… Спасибо хоть, почти у самой двери, смогла сама тебя дотащить. Что это с тобой было? Шла себе, шла, и вдруг — хлоп! Да, права ты была, не стоило тебя на улицу вытаскивать, ты и явно и впрямь, в последние дни малость переутомилась…

— Что? — не веря своим ушам, выговорила я. — Ничего не понимаю… А как же те грабители, те бандиты, что на тебя напали?

— Какие еще бандиты? Тебе сон дурной приснился, что ли? — Танька опять приложила руку к моему лбу. — Температуры вроде нет… Может, пора врачу обратиться? К неврологу, например?

— Ты меня еще к психиатру отправь! — я окончательно разозлилась. — Я прекрасно видела, как ты лежала на полу, а к твоему горлу приставили нож! Чего ты меня успокаиваешь? Говори, как было, не маленькая, переживу как-нибудь!

— Лиля, да не было ничего такого! Откуда? Говорю тебе — мы с тобой поднимались по лестнице, я ушла немного вперед, вдруг слышу — что-то позади меня упало, возвращаюсь, а ты валяешься кверху лапками, и бормочешь что-то про ножи и грабежи… Это был просто сон! Ну, или глюки, как хочешь, назови…

— Как же так… Тань, ты не врешь, а? Это же… Быть не может… — заикалась я, стараясь проморгаться — стоявшая передо мной картина лежащей на полу подруги с приставленным к ее горлу ножом, была так реалистична, что в носу стоял запах перегара и мандаринов.

— Еще как может! — весело отозвалась Танька. — Если уж ты стала брыкаться чуть что, в обморок, то ничего удивительного в том, что тебе всякая чушь мерещиться стала. Знаешь, — перестала она улыбаться, — думаю, тебе все-таки стоит хотя бы валерьянки попить…

— О господи… — обхватила я голову руками. — Неужели, правда, у меня глюки? Так и до психушки недалеко… Слушай! — я порывисто выпрямилась, подалась к подруге и внезапно осеклась. Увидев, мое резкое движение в ее сторону, Танька, вдруг побледнев, так стремительно отпрянула назад, что налетела спиной на угол тумбочки и, охнув, свалилась с дивана.

— Тань, ты чего? — изумленно спросила я, склоняясь над ней.

— Вс… всё в порядке, — с трудом выговорила она, еле шевеля побелевшими губами. — Ты просто… Так неожиданно прыгнула на меня…

Я ничего не понимала — что же такое с ней происходит? Ну да, возможно мое движение было несколько неожиданным, после обморока мне еще немного трудновато было координировать свои движения, но реагировать так, словно я, по меньшей мере, вцеплюсь ей сейчас в горло…

— Ты что же, думаешь, я сумасшедшая? — тихо спросила я.

— Ох… — со стоном поднялась Танька, держась за спину. — Не говори ерунды. Просто я сама вся на нервах, вот и испугалась чуток. Я сейчас любого резкого движения и звука боюсь.

— С чего бы это? Вроде бы, на тебя не нападали в подъездах пьяные придурки… Если не врешь, конечно… — еле слышно добавила я.

— Да за тебя ж переживаю. Да тут еще и с Вовкой никак не разберусь что и как… Квартирка-то накрылась медным тазом.

— Кстати, ты мне так и не сказала, что там с Вовкой было! — вспомнила я, начиная понемногу соображать. — Несла какую-то лабуду, когда шли и туда и оттуда, а то, ради чего ходила, так и не рассказала.

— Да ну его… Ничего особенного и рассказывать нечего. Говорит — шел куда-то, вдруг провал в памяти, очнулся в каком-то подвале, башка болит изнутри, внешних повреждений нет, не похоже, что били, а ощущение, будто избит. Карманы пустые, бумажник пропал. Вот и все. Два дня в отключке провалялся, и ничего ему не сделалось, представляешь? Вот нет, чтобы на улице свалиться, замерз бы и все дела, а то в теплый подвал его занесло…

— Ну и, слава богу! — горка камней лежащих на душе определенно стала поменьше. — Хоть тут я ни при чем. Знаешь, а может, это вообще все чушь? Ничего я такого не делаю, никаких талантов гадских у меня нет. Кот просто сдурел от каких-нибудь гормонов — феромонов, соседка всего лишь ногу на льду подвернула, а бабка в магазине… Ну, бабка просто перепсиховала, вот сердце и прихватило…

Таня подняла глаза и так долго на меня смотрела, что мне стало неуютно под ее гипнотизирующим взором.

— Ты чего, а? — шепотом спросила я.

— Ничего, — содрогаясь, отозвалась она. — А… Это… Какие еще тетки — бабки?

— Да неважно уже. Важно то, что, скорей всего, эти мои якобы таланты, полная лажа.

— А знаешь что? — вдруг встрепенулась Танька, словно решившись на что-то. — Давай на мне проверим! Сможешь ли ты мне чего сделать, или нет?

— Ну, сейчас, разбежалась! — фыркнула я. — Что заказывать будешь — потерю памяти? Зрения? Непрекращающуюся икоту? Да не буду и пытаться, еще, в самом деле, сделаю с тобой что-нибудь, ходи потом к тебе на кладбище, цветочки носи и мучайся угрызениями совести. Я, конечно, в эту ерунду больше не верю, но кто знает… На тебе точно не хочу это испытывать, мало что…

— Да ладно! Не говори ерунды! Просто, заставь меня споткнуться и все, ничего криминального. Ну, давай! Интересно же! — Танька выглядела просто страшно — глаза бегают, речь такая быстрая, что я с трудом разбирала отдельные слова, на щеках горят яркие красные пятна, сама трясется, словно в лихорадке.

— Тань, с тобой все в порядке? — осторожно поинтересовалась я.

— Все в порядке со мной, а что может быть не в порядке? — протараторила она. — Давай, давай, ты мне подруга или нет? Если ты сейчас не попробуешь, я на тебя обижусь, обижусь на тебя!

— Да черт с тобой, валяй, ходи туда — сюда, только потом не говори, что я тебя не предупреждала, — махнула я рукой — с сумасшедшими, как известно, не спорят.

Танька вскочила, и начала быстро ходить от стены к шкафу и обратно. Я изо всех сил представляла себе, как она спотыкается и падает посреди комнаты, но ничего не происходило. Так прошло минут пять. Первой не выдержала Татьяна, прислушивавшаяся к своим ощущениям:

— Слушай, у меня уже голова закружилась! Ты там не уснула?

— Не могу. Не получается, — не особо огорчённо вздохнула я — вся эта комедия мне уже стала надоедать. — Знаешь, у меня всегда в такой момент бывает чувство ненависти, а тебя-то мне за что ненавидеть? Да ещё и боюсь, что навредить тебе могу.

— Того самого… Эт-то… Все что ли? — Танька остановилась и, ухватившись за стол, глубоко выдохнула, словно только что ходила по краешку пропасти. — А я-то думала… Ффуу… Ладно. — Она обессилено упала в кресло и закрыла глаза. — А может, ты на тех, кто тебе небезразличен, не действуешь? Эх, вот бы наверняка знать…

— Да ни на кого я не действую вообще, успокойся, все это ерунда! И чего только разошлась на голом месте…

 

Одиннадцатая глава

Когда я утром проснулась, Таньки уже не было. На холодильнике висела записка, извещающая, что визит Артура переносится на неопределенный срок. Я вздохнула с облегчением, сейчас мне было совершенно не до гостей. Я чувствовала себя… Пустой. Совершенно. Не было не мыслей, не эмоций, ничего. Слоняясь по квартире, брала в руки какие-то предметы, не глядя, возвращала их на место. Залезла в холодильник, что-то сжевала, не чувствуя вкуса, так же не глядя включила, и, минут через пять, выключила компьютер. Наверняка в почте лежало какое-нибудь грозное письмо из редакции, и новое задание, но мне это было абсолютно безразлично. Вот. Именно это состояние владело мною сейчас. Безразличие. Лишь иногда сознание встряхивали какие-то обрывки воспоминаний, видимо, того самого бреда, который привиделся мне, когда я так неожиданно вырубилась, не дойдя до своей квартиры. Когда эти видения начинали мелькать перед моим внутренним взором, я замирала и вглядывалась, вглядывалась, силясь рассмотреть… Но нет, ничего внятного увидеть мне не удавалось. То искаженное болью или ужасом чье-то лицо, то нож, то что-то красное, темное… Меня пронизала дрожь. Нет, не могу. Не рассмотреть, ни понять, если что-то вдруг прорисовывалось…

Я упала в изнеможении на диван. Чем заняться? Как забить голову, чтобы не вспоминать этот горячечный бред? Взгляд упал на дневник, о котором совсем забылось. Я жадно схватила его, словно надеялась найти там ответы на все вопросы…

« 2 августа.

Он опять пришел пьяный. И снова избил… Хорошо хоть, живот успела прикрыть. Уйти бы от него, да куда… В город я уже вернуться не смогу, отчим женился, не дожидаясь пока хотя бы год после маминой смерти пройдет… Хорошо хоть один человек здесь ко мне нормально относится. Баба Маня вчера заходила, жалела меня, молока принесла. Сказала, что если уж совсем припечет, чтобы бежала к какой-то Серафиме Афанасьевне, из благородных… Глупости, какие, чего я к незнакомому человеку попрусь? Да еще из благородных… Что это значит, интересно? А Васька еще одумается, я уверена… Любви конечно, больше не будет, но ничего, ради доченьки я как-нибудь перетерплю… Зато он не пьет… почти… И не ругается. Раньше не ругался… И не гуляет… наверно…

Когда уже Зорька, наконец, отелится? Все сроки давно прошли. Неужели придется резать? Нет, ни за что! Никогда не пущу мою кормилицу под нож!»

5 августа.

Рука болит по-прежнему. Мой дурак еще бы топором по ней тюкнул. Да и тюкнул бы, коли б топор в руках был, а так, только молотком… Хорошо хоть левая… Как только мне Зорьку теперь доить, когда она отелится… И все из-за Митрофановны. Сказать Ваське, что я на сеновале была с ее алкашом! Вот же дура какая. Да я от ее Петра бегаю, уже бог знает сколько, а ей и дела нет, все одно — я виноватая!

Что-то Зоренька совсем плоха, уже почти и не встает… И ветеринар не хочет до нас ехать, далеко больно. Я к нему пешком ходила, проходила весь день, а он сказал только — режьте, пока дышит еще. Ни за что!

10 августа.

Холодно в хате… Такое лето холодное, просто ужас. Помидоры подмерзли в огороде, и георгины мои… И я замерзаю. Где новые стекла взять? Она ж такие дорогие, ужас просто. Но ничего — может, после того, как окна нам побили, успокоятся, лишь бы хату жечь не пришли…

А Зорюшку мою все-таки Васька под нож пустил… Как же я кричала, когда мужики ее резать повели. Смеялись надо мной… Одному почему-то, плохо стало, так Васька меня за горло схватил и кричал, что я ведьма. Что Тамарка ему всю правду про меня сказала, а он, дурак, не верил ей… А оказывается, все, все, что про меня говорили бабы, так и оно есть — я ведьма и шлюха… ой, не могу больше, божечки ж мои…

27 августа.

Пишу, находясь на проживании у Серафимы Афанасьевны. Она настояла, чтобы я продолжила дневник, тогда моя доченька почитает его, и будет знать, ежели меня к тому времени не будет в живых, что и как было с мамой.

Вскоре, после того, как не стало Зореньки, Васька меня опять избил. Бил ногами, и все время старался попасть в живот, приговаривая — долой проклятое семя! Я упала на пол и, свернувшись в клубок, изо всех сил старалась защитить живот, вроде, удалось. Даже почти не кровило. Потом он мне сказал, что я ему противна, и давно уже спит с Тамаркой, и она ему на меня глаза открыла, жаль, что он сразу не поверил, пока я еще не забрюхатела, а теперь, поди, не докажет, что ребенок не от него. А когда я попыталась ему сказать, что никогда в жизни ни с кем кроме него не была, он одним ударом кулака разбил мне губы в кровь, и ушел в горницу, прихватив бутыль самогону.

Я пролежала на полу часа два. Потом встала, и кое-как доковыляла до тазика с водой, умыться. Когда увидела свое отражение в воде, и почувствовала, как тянет и болит живот, на меня вдруг что-то нашло… не знаю, как сказать. Помутнение какое-то. Когда пришла в себя, то оказалось, что я стою над Васькой, а в руках у меня топор. Пришла в себя я наверно потому, что слишком сильно размахнувшись, зацепила себе обухом по лбу, и от боли очухалась. Божечки ж мои, я ведь чуть его не зарубила! Как курку… Так напугалась сперва… Я сначала и не поняла, что он спит. Думала, уже успела тюкнуть его… Бог меня отвел. Я уронила на пол топор, но Васька так и не проснулся, хоть загрохотало сильно. Схватила свое пальтишко, в котором приехала к нему, документы свои, какие нашла, и бежать.

Когда вышла за околицу, и упала в траву в поле, отдышаться, то вспомнила про женщину, о которой мне баба Маня рассказала. Идти мне больше было некуда, и я пришла к ней. Она меня сразу приняла, вроде как, все обо мне уже все знала. Даже расспрашивать ни о чем не стала, накормила меня, вымыла и уложила в постель, сказала, чтоб не смела вставать, пока она не разрешит.

Потом уже, на следующий день, она мне рассказала, что та самая Тамарка, знахарка наша, с который мой кувыркается ее родная сестра… И что Тамарка никакая и не знахарка вовсе, а самая настоящая ведьма. Неужели ж, такое и в самом деле бывает? Серафима такая молодая, прямо, как я… А говорит она как смешно…»

Я машинально перелистнула страницу, но дальше шла покореженная от времени обложка. В голове крутились обрывки образов, такие реальные, словно все, что я только что прочла, видела своими глазами: покорно идущая на убой корова с раздутыми боками; звон разбитого окна; гневные, перекошенные лица баб у деревенской хатенки; плачущая, прижимающая к животу руку с размозженным пальцем молодая женщина; она же поднимающая топор на пьяного мужа…

Я вдруг поняла, что уже некоторое время не дышу. Попыталась вдохнуть, но горло сжал спазм. Схватившись за шею, я сосредоточилась на вдохе. Раздался хрип, боль в горле немного уменьшилась и воздух с трудом, но пошел. Теперь на меня нахлынул приступ паники, и я вскочила.

— «Надо бежать. Куда бежать? Не знаю, куда угодно, только срочно на свежий воздух, больше не могу тут находиться», — задыхаясь, подумала я, и стремительно одевшись, выскочила за дверь. Мне срочно нужно было глотнуть свежего воздуха, срочно. Но на лестничной площадке приступ удушья накатил еще сильнее, и я, поняв, что до выхода не добегу, кинулась к окну, и из последних сил, навалившись животом на подоконник, уперлась рукой в раму. Казалось, окно слилось с проемом, и мне его ни за что не открыть, но тут что-то хрупнуло, рама рывками сдвинулась с места, и в лицо хлынула струя свежего, морозного воздуха.

Несколько секунд или минут я стояла, приникнув ртом к образовавшейся щели, жадно глотая поток кислорода. Наконец, тиски в горле разжались, дышать стало намного легче и я, бессильно привалившись спиной к подоконнику, перевела дух. Нет, мне точно нужно к врачу! Может, с сердцем проблемы? Или это астма?

Я попыталась вспомнить, захватила ли ключи, выскакивая из квартиры… Дверь-то захлопнула, а вот взяла ли связку ключей… Я полезла в карман куртки. Сверху лежал мобильник, пришлось вытащить его, чтобы пробраться в недра кармана. Следом за телефоном наружу вытянулись и с громким звоном на пол выпали ключи, которые я, случайно переступив с ноги на ногу, пнула, и они мгновенно улетели под батарею. Чертыхнувшись, встала на колени, и заглянула под радиатор. Ключи лежали прямо у меня под носом. Но под носом у меня оказалось и нечто еще. Светлые плитки пола, часть стены и нижний край батареи были испачканы темной, высохшей кровью…

* * *

Четыре красных розы коснулись снега, покрывающего могилу. Алое на белом снегу выглядело, словно кровь… Я дернула головой, прогоняя не прошеный образ, но яркие пятна стояли перед глазами.

На кладбище было так тихо, так спокойно, так умиротворенно… Я прислонилась лбом к простенькому надгробию, стоящему между маминой и папиной могил. Пока земля не осела нельзя было ставить ничего более монументального, чем простая металлическая тумба. В конце весны, когда все просохнет, и насыпь достаточно опустится, можно будет поставить родителям хороший, мраморный памятник.

Глаза наполнились слезами:

— Мама, мамочка, как же мне без вас плохо… Что мне делать, скажи? Я хочу к вам с папой… Не могу больше… Подскажи, что мне делать? А может, мне просто шагнуть из окна, и все дела? И никаких терзаний, никакой боли, кроме нескольких секунд парения и ужаса, а потом бах… Боль и покой… И может быть, я встречусь с вами…

В голове вдруг мелькнула неведомо откуда взявшаяся мысль: — «Ага, бах и лепешка. Фу, как не эстетично. Чтобы тебя потом от асфальта отскребали!»

Я оглянулась, создавалось впечатление, что голос шел откуда-то со стороны. В этот момент, мимо кладбища по трассе с ревом промчался старенький, раздолбанный автобус, табличка на его исцарапанном боку гласила, что он идет в Бабью Лопань.

— Бабья Лопань… — ошарашено произнесла я вслух. — Ну конечно… Там все началось, туда и ехать надо. — Я медленно повернула голову в сторону родительского надгробия — Спа… Спасибо, мама…

 

Двенадцатая глава

Впереди появилась синяя вывеска, возвещающая, что Бабья Лопань вот она, всего в каких-то ста метрах. Я заметила небольшой магазинчик, малюсенькую недостроенную остановку, и несколько женщин, стоящих возле кучки битого кирпича и что-то активно обсуждающих, видимо, как говорится, зацепившихся языками. Машина остановилась, я вылезла, и несколько секунд стояла, закрыв глаза — взвихрившаяся снежная пыль заполнила, казалось, все пространство передо мной. Наконец, белое облако рассеялось, я набралась храбрости, и подошла к женщинам, которые, как только машина подъехала, тут же замолчали и теперь выжидательно смотрели на меня.

— Здравствуйте! — поздоровалась я со всеми сразу.

— Здравствуй и ты, голуба! — ответила самая бойкая женщина, придерживавшая ногой матерчатую сумку из которой выглядывал селедочный хвост. — Чего это тебя в такую пору занесло к нам, из города-то?

— Я ищу людей, которые могли бы знать Ольгу Александровну Чегодаеву, она здесь жила сорок пять — пятьдесят лет назад. Понимаю, вряд ли кто жив с тех пор еще остался которые могли бы ее помнить, но все-таки…

— А ты кто такая вообще, а? — неожиданно агрессивно спросила другая тетка, лет шестидесяти. — Тебе чего тут нужно?

— Я ее внучка и хотела бы немного узнать о бабушке… — я не договорила, увидев, как изменились лица этих женщин. Создавалось впечатление, что у них перед носом разорвалась граната со слезоточивым газом — они все разом сморщились и отпрянули назад.

— Пошла прочь, дрянь! — заорала вдруг одна.

— Чтобы духу тут твоего не было, ведьмино отродье! — завизжала другая.

Я заморгала от изумления: — Да вы что? Вы меня с кем-то путаете! Я просто хотела узна…

Не дав договорить, как подбежала одна из теток и толкнула меня в грудь, да так сильно, что я на своих шпильках не удержалась и с размаху плюхнулась в сугроб, образовавшийся после чистки дороги.

— Да вы все тут с ума посходили, что ли? — заорала и я, силясь подняться, и не находя никакой точки опоры. Со стороны трассы донеслись звуки взвывшего на высоких оборотах двигателя — таксист бросил меня! От ужаса я завертелась с удвоенной силой, и выбралась, наконец, из сугроба.

Как только мое лицо показалось из снега, в меня полетели снежки и куски кирпича.

— Бабы, бей ее, пока она на нас на всех порчу не навела!

Я стремительно вскочила, поскользнулась и снова упала, на этот раз, на четвереньки. Мне в голову тут же попал кусок кирпича. Было такое впечатление, что меня приложили головой о стену из этого самого кирпича. Я не упала тут же с раскроенной головой только благодаря толстой пушистой шапке.

— «А я еще ее надевать не хотела» — подумалось сквозь подступивший туман. Схватилась за голову, но следующий кусок кирпича привел меня в чувство, я, наконец, вскочила на ноги и побежала вдоль дороги, в сторону города.

* * *

Я бы ни за что не рискнула постучать ни в один дом в округе — судя по-всему, здесь находился филиал психушки, что располагалась километрах в пяти отсюда. Но эта женщина сама вышла навстречу, словно дожидалась меня, сидя у окна. Она была лет семидесяти, высокой, худой, спину держала очень прямо, так, что я сразу вспомнила моделей, которых учили ровной походке, держа на голове книги. С ее головы уж точно, ни одна книжка бы не упала, она бы даже не шелохнулась. Седые волосы были забраны в узел, и спрятаны под кружевной чепчик, надо же — чепчик! Никогда бы не подумала, что доведется встретить такой раритет, так сказать, вживую… Строгое платье в пол, приталенное и прикрытое сверху кружевным же крохотным передничком, было скромного серого цвета, слегка оживленным опять-таки, кружевами. И никакого пальто или шубы, казалось, она не замечает, что на улице минусовая температура. Глядя на нее, мои мысли поменяли ритм и построение, и потекли медленно, даже как-то архаично. Я бы не смогла объяснить для самой себя, что означает в данном случае — архаично, если бы ее первыми словами не были бы:

— Ну что же вы, сударыня моя, я уж все очи проглядела, вас ожидаючи!

Короткий нервный смешок, выскочивший из меня при этих словах, замер на губах — над ней невозможно было смеяться! Эта речь в ее устах звучала так естественно…

— Миленькая моя, что же вы стали, аки столб придорожный, будьте любезны, пожалуйте в горницу!

Она отворила, именно отворила, а не открыла, калитку, и первая прошла во двор. Подавившись крутившимся у меня на языке вопросом, я безропотно проследовала за ней.

Малюсенький домик был сделан в стиле дворца, имелись даже колонны на крыльце, судя по всему — гипсокартонные. Тут же были и стрельчатые окна, и резные украшения вдоль крыши, и резные же — просто настоящее произведение искусства! Столбики вдоль ступенек на том же крыльце, были деревянные, никакой фальши.

— Супруг мой, ныне покойный, Аристарх Петрович, царствие им небесное, очень увлекались резьбой по дереву, — с оттенком неудовольствия пояснила хозяйка. — Я им говорила, что негоже такой черной работой заниматься, при их-то положении, но разве ж они меня слушали…

— Прошу прощения, вы не ошибаетесь? — робко вклинилась я в монолог. — Вы уверены, что именно я вам нужна?

Женщина медленно, как-то даже, царственно обернулась и строго взглянула на меня, словно я ляпнула несусветную чушь, оскорбившую, скажем, память ее супруга.

— Милочка, разве не вы хотели узнать побольше о бабушке своей, царствие ей небесное? Ну, так не морочьте мне голову, проходите же в хату, наконец, чай, не май месяц на дворе! Серафима Афанасьевна я, не доводилось слышать обо мне?

Я онемела. Не в силах выдавить из себя связного ответа, только молча кивнула и перешагнула через порог.

* * *

— А домик ее сожгли потом все-таки… Да, в ту же ночь и спалили, как она сбежала… — говорила, полчаса спустя хозяйка, подливая мне чаю из пузатого, сверкающего самовара. — Вместе с хозяином и сгорел, домишко.

— Как? — тихо ахнула я, поперхнувшись бубликом. — Васька… Дед сгорел? Совсем?

— Совсем… — печально сказала Серафима Афанасьевна. — Долго Олюшка себя корила за это… Ох, и виноватила ж себя, страдалица наша. А пуще всего, Тамара, сестрица моя разошлась — она-то хотела хозяйку выжить, а супруга ее к своим рукам прибрать, а вот оно как вышло…

— Да кто она такая, Тамара эта?

— Ведьма она, девонька, ведьма… А двум ведьмам в одном селе не бывать…

— Каким еще — двум? — не поняла я.

— Как каким? Бабушка твоя тоже ведь ведьмой была. Не знала она этого правда, ну так что же… Как сестрица говаривала — дикая, не обученная ведьма, а по силе даже больше самой Тамары была. Она мне поведала, что ничего особенного за собой не замечала, пока к нам, в Лопань не приехала. Может быть. Видишь ли, девонька, в петровские времена со всей России в это место ведьм ссылали. Уж и не осталось тех ведьм, а место теперь здесь плохое. Проснулись силы дремавшие в бабушке твоей, да она не знала, что с ними делать, да что с ней происходит. Ох, вот и ты сюда приехала… Не к добру это, не к добру… Ты ведь посильнее бабушки своей будешь, уж это-то мне ведомо. Все правда, все, чем ты со мной поделилася. Все так и было, не помстилось тебе, ох, не помстилось… Мне ведь Тамарочка все секреты свои рассказывала, уж очень она поболтать любила, а доверия у нее ни к кому окромя меня не было, я ж любимая сестра, а главное — почти бесталанная, и поперек дороги ей никогда б не встала. Я, может, и тебе б не рассказала, но нету уж давно в живых сестры моей… Да и много зла она людям принесла, может, хоть как-то возместить мне удастся дела дурные её…

 

Тринадцатая глава

Я захлопнула дверь и бессильно приникла спиной к стене. Ноги дрожали от усталости, внутренности словно сжались в тугой ком, по телу волнами пробегал озноб. Но не успела я перевести дух, как запиликал мобильник.

— Алло!

— Здравствуйте! Это вы давали объявление насчет собаки?

Я не сразу вспомнила, о каком объявлении идет речь, только после усиленного шевеления закостеневшего от обилия информации мозга, вспомнила, наконец, о своем четвероногом спасителе.

— Э-э-э… А! Да, я, только вы знаете… Я в последние пару дней ее что-то не видела…

— И не надо! — с неожиданным жаром в голосе сказал собеседник. — Я его поймал этой осенью на охоте, в лесу, понять не мог — то ли щенок, то ли волчонок. А мне как раз собака нужна была цепная — гаражи охранять, думал — дикий зверь будет достаточно злобным для этого. И знаете, не ошибся! Он оказался настолько злобным, что мне иногда страшно становилась, а я достаточно повидал в своей жизни… Несколько дней назад я решил его пристрелить к едрене фене, а он вывернулся из ошейника, перескочил через двухметровый забор, и дал деру. Девушка, если он ошивается в вашем районе, срочно вызывайте службу по отлову бродячих животных, или охотника какого наймите, а если заплатите, то и я за это возьмусь.

— Спасибо, я подумаю… — прошелестела я в трубку и отключилась. Злобный монстр то ли пес, то ли волк? Да быть того не может! Я вспомнила лежащего кверху животом пса, блаженно подергивающего задней лапой, и стучащего по снегу хвостом. Ну, нет, это он явно о какой-то другой собаке говорил. И я тоже хороша — не описала его, или не спросила, как тот пес выглядел… Да к тому же, он видимо, уже убежал отсюда.

Кое-как стащив сапоги, я поплелась было в сторону кухни, но вой дверного звонка меня остановил. Неужели Танька все-таки притащила своего ненаглядного? Только не это! Со вздохом, больше похожим на стон, я повернула ключ и распахнула дверь. С коробкой конфет подмышкой на меня глядел улыбающийся Саня. Сердце на секунду перестало биться, а потом вдруг понеслось вскачь.

— Это ты! — радостно воскликнула я, сама не понимая, чем вызвана такая радость — ведь сама же только что мечтала о полном уединении. — Заходи!

— Привет! — отозвался он и, переступив порог, всунул мне в руки коробку. — А где счастливая пара?

— Пардон, их сегодня не будет, — отозвалась я, положив, не глядя, коробку на тумбочку. — Но ты все равно проходи!

— Ну и ладно, — Саша быстро скинул ботинки и, пройдя в гостиную, упал на диван. — Честно говоря, устал я немного, и не очень хотелось реверансы разводить сейчас.

Я вошла следом и задумчиво посмотрела на него. Почему этот худощавый рыжеволосый парень кажется мне таким родным? Почему его лицо много раз всплывало у меня памяти с нашей прошлой встречи? Почему, как только он появился, мне стало так спокойно?

Он настолько хорошо вписывался в мой мирок, что меня тянуло к нему как магнитом. Саша, не замечая моего состояния, раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но тут я, неожиданно для него, да и для самой себя, быстрыми шагами пересекла комнату, и плюхнулась с размаху ему на колени. Он издал короткий лающий звук — видимо, мое не слишком изящное тельце довольно-таки сильно обрушилось на него, и недоумевающе уставился на меня.

А я, ощущая себя невероятно маленькой и одинокой, обхватила его плечи, прижалась лицом к его груди и дрожащим от жалости к себе голосом, прошептала: — Пожалей меня, а? Ну пожалуйста!

Саня судорожно вздохнул, осторожно обнял меня, принявшись качать словно ребенка, и тихонечко замычал себе под нос, что-то ласковое и успокаивающее. Я, шмыгнув носом, постаралась расположиться на нем с большим комфортом. Ёрзая, я случайно зацепила лбом Сашкину щетинистую щеку. Он совсем не бреется, что ли? Я провела пальцем по щетине. Хм, щекотно. Я потерлась еще раз лбом об его щеку, а потом вдруг провела по ней осторожно языком. В голове мелькнуло — «Я его что, лизнула?!» Монотонное мычание прекратилось, Сашка вздрогнул и застыл как изваяние, по-прежнему крепко прижимая меня к себе. А я, отбросив все мысли, потерла язык об зубы, чтобы унять в нем легкую щекотливость, почмокала губами, посопела, закрыла глаза, и… Уснула.

Меня разбудила мелодия мобильника, который лежал на журнальном столике и медленно, но неукротимо полз навстречу падению. Я рванулась ему наперерез, свалилась с дивана, успела-таки поймать телефон, когда он уже летел вниз, и ответила на звонок, не поднимаясь с пола.

— Лильк! Ну, где тебя черти носят? — послышался возмущенный голос Таньки. — Я тебя полдня прождала, весь телефон тебе оборвала, а тебя нет и нет. Думала, у тебя дома дождаться вашей милости — ни фига, опять ключ забыла, когда уходила. Пришлось возвращаться к Артурику, а ведь только решила дать ему немного от меня отдохнуть. Куда ты подевалась-то? Я уже хотела заяву накатать, о твоей пропаже.

— Не ори, а? Голова раскалывается, — хрипло отозвалась я. — Ездила по делам. А сколько сейчас времени?

— Три часа ночи! Расскажешь потом, что у тебя за дела. Я так понимаю, ты не особо расстроилась, что мы не пришли с Артуриком, да? Короче, через пару дней он приедет, тогда и придет с тобой знакомиться, если конечно, ты еще не забыла, что у тебя подруга есть.

— Ой… Ладно, ладно, если больше ничего важного ты мне не хочешь сообщить, тогда все. Как ты сама заметила — сейчас три часа ночи, и ты меня разбудила.

Я отключила телефон, и бросила его на диван. В какой-то момент испугалась, что попаду в Сашку, но тут же увидела, что там никого не было.

— Ну вот, очередной глюк… — простонала я, хватаясь за голову и ощущая почему-то, непонятную утрату.

Наконец, я поднялась и направилась, пошатываясь в кухню, намереваясь попить воды. По дороге зацепила коленом тумбочку, и с нее что-то упало на пол, издав глухой стук. Я подняла упавший предмет. Это оказалась коробка конфет «Вечерний звон».

* * *

Я сидела, поджав ноги в кресле, обнявшись с подушкой, и механически жевала конфеты. Валявшаяся рядом на столике раскрытая коробка была на две трети пуста. Очень люблю шоколадные конфеты, но сейчас я почти не замечала их вкуса. Мне было невыносимо одиноко и тоскливо. Полчаса назад я чуть было не помчалась вверх по лестнице, к Сашкиной квартире, даже вышла на площадку, но вовремя одумалась и вернулась обратно к себе. Половина четвертого утра, а я вдруг припрусь к человеку и заявлю — мне скучно, посиди со мной! Еще неизвестно, когда он ушел от меня, прежде чем моя задница отдавила колени ему настолько, что он уже не мог выдерживать ее вес. Да и кто я ему такая, в конце-то концов! Девчонка, которая когда-то отказала, причем, довольно небрежно. Удивительно, как парень еще после такого разговаривал со мной как с человеком, я бы точно на такое благородство была не способна, уж больно злопамятна… Нет, не мстительна, но память у меня хорошая. К сожалению. Я заработала челюстями еще активнее — хорошая память как-то незаметно перешла к показу слайдов никак не связанных с Сашей…

Пылающий домишко с мирно спящим пьяным сном парнем, который, как это ни странно — мой дед… Бегущая через поля, спотыкающаяся на кочках и буераках молодая женщина, бережно придерживающая выступающий живот… И вдруг — Серафима Афанасьевна. Да, Серафима Афанасьевна… Я услышала ее голос так явственно, словно она и сейчас сидела напротив меня, отхлебывая иногда полуостывший чай из расписной чашки.

— Ну, говори уж, вижу, беспокоит тебя что-то еще! Не сумлевайся, поведай, что еще тебе знать надобно.

— Серафима Афанасьевна, а почему бабушка, имея такой… ммм… потенциал, силой мысли не скрутила своего мужа, когда он над ней издевался? И еще, помню, писала она, что когда на нее несколько мужиков на нее напали, кому-то из них стало плохо, а кому-то нет… И я вот, тоже, вчера пробовала на подруге силы свои испытать, по ее просьбе, и ничего не вышло. Правда, я боялась вред ей причинить, может, поэтому…

— Да, твоя бабушка, девонька, тоже не могла влиять на всех. Одному становилось плохо, если она ему зла желала, а другому это было что водицей на гуся лить… Василия своего ведь она могла бы так скрутить, что он и не поднялся бы. Наверняка же, ненавидела его, когда с топором на него шла, однако же, он и не заметил ничего. Конечно, это потому, что любила она его все равно, но ведь тех лиходеев, что пытались чести ее лишить, она никак любить не могла, и все ж таки удавалось ей справиться только с половиной из них. И тебя ведь, родимая моя, наверняка, мужчины преследуют, а? Вижу, преследуют… Вот тебе еще один дар, а может и не дар, может, проклятие ваше — женщины вашего рода, для некоторых мужчин, словно мед для пчел…

 

Четырнадцатая глава

Коробка упала на пол, я вздрогнула и проснулась. Шею и спину свело, и я несколько минут, постанывая, пыталась восстановить кровообращение, массируя онемевшие места. Бросила взгляд на часы — оказалось, еще только шесть часов утра. Я отправилась в кухню. Постояла секунду посреди комнаты и вернулась обратно, в гостиную. Зачем-то открыла шкаф и уставилась в его недра невидящим взглядом. Медленно прикрыла дверцу, слушая скрип петель. Села в кресло, с которого встала пять минут назад и тут же вскочила. В груди зрела какая-то неприятная тяжесть, грозящая лопнуть и разлиться по всему телу. Я внезапно остановилась, сознав, что это такое. Имя это этой тяжести — одиночество. Мне было невероятно, невозможно, катастрофически одиноко. Так одиноко, что хотелось поднять голову и взвыть на луну. Я подняла голову.

— Нет, не луну, на люстру, — мрачно хмыкнула я, но выть передумала. А тяжесть переместилась теперь в область желудка. И была вполне осязаемой, не метафорической. Подступила тошнота. Я схватилась за живот. Это что еще такое? Под ногой что-то хлопнуло — конфеты! Нет, уже не конфеты, а пустая коробка. Ёлки, я сожрала в один присест всю коробку конфет! А плотность конфетного населения в этой коробке была на редкость большой. Еще бы меня не тошнило… Впрочем, через несколько минут мое состояние значительно улучшилось, и я, зажав подмышкой измятую коробку, снова отправилась на кухню, съесть чего-нибудь несладкого.

Жуя неизменный бутерброд с колбасой, я задумчиво поглаживала коробку, в которую я почему-то вцепилась как в спасательный круг. Саша… Саня… Рыжий… Вот поросенок, бросил меня спящую, а не подумал о том, каково мне было проснуться одной, в темноте! Я скривила губы в ехидной усмешке, смеясь, впрочем, над собой. Черт, что ж такое? Что за потребность такая в нем? Откуда?

Вдруг вспомнилось, как именно я впервые обратила на него внимание…

Мне было лет десять, а Сашке четырнадцать. Как и сейчас, он жил прямо над нами на шестом этаже. В ту пору у нас был другой кот — сиам Мамсик, большой любитель спать прямо в форточке, летом, конечно. Что не прошло незамеченным мимо Саньки, который, вернувшись из школы, отчаянно скучал и искал, чем бы ему заняться. И тогда ему пришла в голову гениальная идея — заняться ужением котов!

Когда перед глазами заспанного Мамсика возникло полпалки сервелата, он видимо, подумал, что ему воздается за все его кошачьи страдания, и поэтому, недолго думая раззявил пасть, и схватил вожделенный продукт, не заметив под собой двадцатиметровой пропасти. Наживка, то есть, колбаса, как оказалось впоследствии, была наколота на два крючка из трех от здоровенной блесны для щук, которая в свою очередь, была привязана к собачьему поводку. Каким-то чудом, вонзая зубы в колбасу, он сумел миновать все три жутких крючка, якорем торчавших в разные стороны. Сашка почувствовав — клюёт! Умело сделал подсечку и принялся тащить улов. Мне удалось увидеть лишь, как мелькнул за окном кошачий хвост. Раскрыв окно, я высунулась до половины наружу и обреченно наблюдала снизу, как возноситься к небесам наш несчастный кот, извиваясь, словно рыба на крючке, но к счастью, продолжая крепко сжимать зубы. Я, плотно прижав кулаки к груди, от ужаса не могла не издать ни звука, боясь, что кот тут же откроет рот и полетит камнем вниз.

Вдруг движение кота вверх приостановилось — у Саньки устали руки, все-таки, пятикилограммовый кот совсем не то же самое, что трехсотграммовый окунек, не рассчитал парнишка свои силы… В какой-то момент я думала, что кот сейчас засвистит вниз, и высунулась еще дальше — еще чуть — чуть, и я сама совершу полет навигатора в надежде поймать несчастное животное. Но вот Мамсик вновь рывками пошел вверх, и вскоре, когда он коснулся головой Санькиного подоконника, оттуда высунулась рука, сграбастала кота за шкирку, и улов окончательно скрылся из виду.

Некоторое время я стояла, пытаясь унять дрожь в конечностях, а потом сорвалась с места и пулей помчалась на шестой этаж, исполненная жаждой мщения. Кота мне безропотно вернули, и стоически перенесли расставание с несколькими рыжими прядями. Думаю, до смертоубийства дело не дошло только потому, что как ни странно, кот абсолютно не пострадал. Ни один крючок не вонзился в его пасть, видимо потому, что Мамсик был чудо как меток, и умудрился вонзить зубы в ту часть колбасы, где крючков не было. Судя по всему, животное даже не испытало стресса — как только его высвободили, он туже сожрал обезвреженную от крючков колбасу.

После этого случая, как ни странно, мы подружились с Саньком. Он стал сопровождать меня на ипподром, часто приходил в гости — обыграть в очередной раз меня в шахматы, и просто поболтать. Он даже не обращал внимания на насмешки приятелей — мол, связался с малявкой.

Нашу милую дружбу оборвала Танька, которая совершенно не выносила, чтобы между нами кто-то становился. Она поставила условие — или она, или Сашка. И я сделала выбор не в его пользу…

Впрочем, мальчишка отдалился от меня без особого огорчения — все-таки разница для того возраста была ощутимая. Забросил конный спорт, перестал звонить и заглядывать по поводу и без. Вновь проявился он на моем горизонте (мы, конечно, мельком встречали друг друга в подъезде и во дворе, но не общались) лет через десять. В это время мы как раз с Танькой окончательно отшили Мусю, и Саня, видимо полагавший, что Леха мой поклонник получивший отставку, тут же поторопился занять его место, боясь, как бы не нашлись еще претенденты. Но я, по инерции, привыкшая, благодаря Мусе и Таньке, считать своих поклонников клоунами, тем более что у меня было несколько неудачных попыток завязать серьезные отношения, потерпевшие полный крах, просто высмеяла Сашку, причем, довольно зло, за что мне до сих пор стыдно…

Мысль, наконец, оформилась — я хочу, чтобы он был сейчас рядом со мной! Интересно, придет он ко мне еще раз? Хотя, с чего бы, ведь на вчерашнее так называемое рандеву, я его заранее сама позвала. Угу, пришел парень — ни обещанной компании, ни накрытого стола, ни развлечений, ни отдыха, в конце-то концов. Вместо этого, ему прыгнули на колени, обслюнявили щеку — при воспоминании о том, как его лизнула, вспыхнули и загорелись мои собственные щеки, и вдобавок, уснули, сидя на нем, наверняка отдавливая ноги несколько часов. Мне вдруг стало интересно — сколько же времени Саня так высидел? Он, наверно, меня и видеть теперь не захочет. Вот, как, к примеру, я — теперь долго не захочу видеть шоколадные конфеты, поскольку, передоз…

А вот возьму, позвоню, и выясню, что он думает, по поводу прошедшей ночи! Ага, позвоню, как-будто у меня есть номер его мобильного… Домашний-то я уже давно благополучно забыла… Ну и ладно, зато у меня есть его адрес, и это даже лучше. Смотаться сейчас, что ли? И что я скажу? Саня, мне скучно, не ходи сегодня на работу, побудь со мной? Ха три раза… Нетушки, лучше уж подожду, может, в течение дня сам проявится.

Раздался звон — трезвонил второй, домашний мобильник.

— Да!

— Лилька, ты еще дома? — послышался настороженный голос Таньки.

— Как видишь. Вернее, как слышишь. А что?

— С тобой все нормально?

— Да вроде бы. А что?

— Не, ну я так, просто, дай думаю, узнаю, как ты там…

— Странно… Нормально я здесь. А что?

— Вот заладила — а что, а что… Все нормально? Тогда пока, скоро припрусь.

Танька отключилась. С некоторым изумлением взглянув на трубку, я положила ее на место, и вернулась на кухню, пожимая по дороге плечами. Она опять напилась, что ли?

Соорудив второй бутерброд, я решила его чем-нибудь сдобрить. Полезла в холодильник, взяла бутылку с кетчупом, порывисто обернулась назад и с размаху приложила бутылку о край стола. Посудина, естественно, развалилась у меня в руках, и все томатно-чесночное великолепие ухнуло вниз, разлетаясь во все стороны. На мои ноги до колен уделанные соусом жутко было смотреть — их словно пытались отгрызть акулы или крокодилы. Я поскорее схватила полотенце и вытерла ноги — кетчуп уже начинал пощипывать кожу. А потом, со вздохом встала на колени, сгоняя в кучку осколки и кетчуп. Зона поражения кетчупом оказалась довольно большой — красные брызги виднелись даже на холодильнике.

Убрав свинарник около стола, переползая на коленях, я добралась и до довольно урчащего агрегата, вытянула вперед руку с тряпкой и подняла на него глаза. Весь нижний край холодильника был облит кетчупом, как и часть светлого линолеума под ним.

Я посмотрела на эти безобразные пятна и вдруг застонала, ощутив, как меня словно что-то ударило изнутри в черепную коробку. Голова заболела так, что казалось, мои мозги выкручивает чья-то безжалостная рука. Поскуливая, я сжалась в комок, держась за голову и покачиваясь из стороны в сторону. Я не видела сейчас ни обляпанного холодильника, ни кухни, нет, передо мной была совсем другая картина. Батарея и лестничная площадка с залитым кровью полом, и еще… Все те неясные картинки, которые всплывали в памяти при попытке вспомнить, что же произошло в тот миг, когда я потеряла сознание, внезапно собрались в единое целое, словно кусочки паззла. Нет, впрочем, я не видела все, но то, что передо мной предстало, было настолько дико, что предпочла бы этого никогда не видеть до конца моих дней.

Теперь я четко видела лежащую Таню, — ох, не привиделось мне это тогда, вовсе не привиделось… Я видела стоящего над ней парня, прижимавшего нож к ее шее. Вот он резко выпрямился и взмахнул ножом куда-то в сторону. В поле зрения появилась вторая рука, не принадлежащая ему, но так же держащая нож. На секунду все замутилось, потом вновь проявилось, словно навели фокус. Мелькнула мимо Танька с перекошенным лицом. Ножи. Кровь. Темнота.

В лицо словно плеснуло теплым, и я очнулась. Несколько секунд я тупо смотрела на холодильник, ничего не испытывая ничего, кроме саднящей боли в ладонях. Я разжала судорожно сведенные пальцы — на коже ладоней остались довольно глубокие вмятины от ногтей. Схватилась за лицо — ощущение теплой жидкости на нем было таким явственным, что несколько раз провела по лицу руками, прежде чем поняла — оно совершенно сухое. Сосредоточившись на одной этой мысли, удалось отстраниться от видения, которое только что наблюдала. С трудом выпрямившись, схватилась за голову — на нее словно обрушился огромный кулак, мягкий, но тяжелый. Подождав, пока пульсирующая боль в затылке утихнет, я, с трудом переставляя ноги, направилась в сторону ванной, к зеркалу.

В ванной было неожиданно душно. Оказывается, я не до конца закрутила горячую воду, и она все время стекала тонкой струйкой в раковину, и теперь санузел больше походил на баню. Я схватилась за край ванны, и остановилась, тяжело дыша. Потом подняла отяжелевшую руку, протерла запотевшее зеркало, и отчаянно выдохнув, заглянула в него. Что я там ожидала увидеть, спустя сутки после случившегося? Не знаю… Но на щеке, по которой я сейчас водила пальцем, словно пытаясь нащупать то, что сейчас пылало невидимым пятном, абсолютно ничего не было. Не удовлетворившись осмотром совершенно чистого лица, я спустилась к шее. Что это там, темнеет за ухом? Грязь? Я царапнула ногтем непонятное пятнышко. Оно легко счищалось. Похоже и, правда — грязь. Я посмотрела на палец. Непонимающе вглядывалась несколько секунд, но так и не поняла. Но неизвестная субстанция меня почему-то беспокоила, и я не могла просто так от нее отмахнуться. Смочила ее и растерла между пальцами. Да это же… Кровь?

Я снова кинулась к зеркалу — нет ли у меня за ухом царапин, или еще каких повреждений, но нет, теперь там было абсолютно чисто. Меня вдруг затрясло — картинка, явившаяся мне несколькими минутами ранее, настойчиво висела перед глазами, заслоняя обзор. Я лихорадочно принялась ощупывать воротник рубашки, словно ожидая обнаружить и на нем некие следы. Да это же моя домашняя рубашка, разве ж она на мне была тогда? Нет, конечно же. А что? Мне пришлось как следует напрячь память, чтобы вспомнить, в чем я пришла в себя. А, точно — в синей блузке!

Я бросилась в комнату, к шкафу, куда побросала свои вещи после ухода Таньки. Вот она, лежит сверху. Некоторое время я стояла, внимательно разглядывая верхнюю часть блузки. Чистая… Странно… Почему-то, у меня было смутное ощущение, что я вовсе не в ней сопровождала Таньку к ее дому. Ну, конечно — я отчетливо вспомнила, как натягивала на себя белую пуховую водолазку и при этом болтала с Танькой о Вовке. Ничего не понимаю. Это что же — уходила в одной вещи, а вернулась в другой? Как следует сосредоточиться мешала прежняя картинка, продолжавшая упорно висеть перед глазами, и я раздраженно топнула ногой, заорав как ненормальная — отстань! Удивительно, но это подействовало, мерзкое изображение исчезло. Объяснение происходящему мне мог дать только один человек — Танька. Вернее, происшедшему… Но ведь она утверждала, что мне все померещилось… Не правда ли, подружка? Что ж такое… Куда ты могла деть мою водолазку? И зачем все это было тебе нужно?

Я вернулась в ванную и переворошила корзину с грязным бельем. Нет, ничего подозрительного. Вдруг, повинуясь какому-то наитию, я быстрыми шагами прошла в кухню, и открыла мусорное ведро. На первый взгляд мусор как мусор. Полведра. Но что это за тряпка выглядывает из-под коробки от чая? Я осторожно потянула за белую, похожую на бинт ленту. Да это же рукав! Придерживая совком мусор, чтобы не вылез вместе со свитером, а что это именно он, было очевидно, я вытянула наружу водолазку.

 

Пятнадцатая глава

Я стояла у окна, держа в руках грязную, испачканную спитым чаем некогда белую водолазку и тупо смотрела на коричневые пятна на воротнике и груди.

Хлопнула дверь, и послышался веселый голос:

— Лилька, опять на замок не закрылась? Или ждешь кого? Эй, блудная дочь, ты еще никуда не слиняла с утра пора…

На пороге возникла Танька, впившаяся взглядом в злосчастную водолазку. Лицо ее побледнело, она схватилась за косяк, словно ее мгновенно оставили силы.

— Ну что ты теперь скажешь? — хрипло выговорила я, бросив ей под ноги белую тряпку. — Материализация глюков, да? Зачем это все нужно было? Зачем ты мне лгала, изворачивалась, зачем?

— Э-э-э… Ну-у… — Танька оторвалась от косяка и сделала шаг назад, словно боясь, что свитер ее укусит. — Я не хотела лишний раз тебя волновать…

— Да ну? — с издевкой в голосе воскликнула я, кидаясь в кресло — ноги противно дрожали, и стоять уже не было сил. — А я что — беременная, или у меня с сердцем проблемы, что ты меня так бережешь? Может, наконец, выложишь уже, как оно было на самом деле? Только предупреждаю сразу — не надо баек про разбитый нос во время моего падения, или неудачно разделанную в забытьи курицу. Я большую часть и без тебя вспомнила, так что по ушам больше не надо ездить, окей?

— Ладно, извини, я правда, хотела как лучше… — выдавила Танька и, пройдя почему-то прихрамывая к дивану, села. — Ну, в общем, я пошла вперед тебя по лестнице…

— Лучше расскажи, что было после того как я потеряла сознание, чтобы время зря не тратить, ладно? — предложила я нетерпеливо.

— Да, конечно, — нервно вздохнула Танька. — Вначале ты вполне себе крепко стояла на ногах — как увидела нашу групповую композицию, то как-то так переменилась в лице, что даже я испугалась, хотя, казалось бы — куда уж страшнее, когда нож у горла… Ты стала такая… Взгляд какой-то неживой, остановившийся, сама как бумага белая, губы шевелятся, словно молитву какую читаешь. И вдруг урод, который около меня был, ка-ак воткнет нож во второго! А тот, прикинь, даже не вякнул, просто спокойно так, не торопясь, прямо с ножом в пузе, полез в задний карман, и свой нож вытащил, и медленно-медленно проткнул первого. А потом они стали друг в друга ножи тыкать, словно в макеты. Представляешь, жуть какая — тишина полная, только чавканье стоит, и брызги во все стороны летят. А я сначала как лежала, так и осталась валяться. Лежу как дура на полу и смотрю снизу вверх на этот кошмар. А потом они уже принялись, не просто тыкать, а прямо-таки полосовать друг друга, тут меня и пробило. Я как вскочу, как полечу вниз, и про тебя забыла сперва. Выбежала на улицу, упала на колени у подъезда, вырвало меня, и еще минут пять отдышаться не могла. А потом про тебя вспомнила, вернулась на цыпочках назад, вижу — все кровищей залито, а вы трое валяетесь, ужас просто. Я сперва думала, что и тебя прирезали, потом смотрю — нет, дышишь, вроде спишь, но глаза открытые как у куклы, брр… Ну, это я потом уже думать начала, а тогда просто, оттащила тебя в сторонку, и позвонила Артурику, хорошо, он неподалеку как раз со своими друзьями проезжал. Буквально через пару минут уже подъехал, и все убрал к чертовой матери. Чудо просто, что никто из твоих соседей мимо не прошел, а то потом бы менты нас задолбали допросами…

— Подожди — подожди! — судорожно сглотнув, прервала я ее. — Что значит — убрали все?

— Ну, придурков этих утащили. Ребята как раз с каких-то теплиц ехали, у Артурика вроде, бизнес есть — он теплицы держит, вот у них в багажнике несколько метров пленки и было, так они трупы туда завернули, и аккуратненько так унесли. А Артур опять тебя до квартиры дотащил — ему ж не впервой, — Танька тепло улыбнулась, словно не она только что рассказывала про кошмарное убийство двоих человек. — А я пока всю эту кровищу замывала. Представляешь — только успела разок замыть, самые кровавые пятна, притащила несколько ведер воды, вылила на площадку, а тут как раз тетка какая-то с нижнего этажа вылезла, увидела вода течет, и давай пялиться. Я чуть не упала от ужаса — там же вода такая розовая была, и запах стоял… — она закатила глаза. — Как на бойне, честное слово. Хорошо хоть, я додумалась в воду хлорки добавить, вроде, перебило. А она меня еще спрашивает — девушка, а вы что — теперь у нас уборщицей здесь будете? А я говорю — нет, меня подружка попросила пол помыть, она здесь банку с молоком разбила, а сам себя плохо чувствует, вот я и мою. Глупая, конечно, отмазка, но что уж первое в голову пришло. А она еще — что за подружка, так я ей сказала что ты, так что не удивляйся, если тебя расспрашивать будут…

— Да замолчи ты уже, ради бога! — выкрикнула я, закрыв уши руками. — Не могу больше слышать тебя!

— Сама же попросила рассказать, — обиделась Танька. — Я для неё столько всего сделала, а она еще и недовольна. Ты бы видела, на что я была похожа — в кровище с головы до ног, как это та тетка не заметила… Хорошо тебе — в сторонке все время была, только свитер испачкался. Наверно, еще и дубленку тебе стирать придется…

— Помолчи! — невнятно простонала я, схватив подушку и уткнувшись в нее лицом. — Дай в себя придти…

Танька замолчала. В наступившей тишине особенно отчетливо слышалось гудение в ушах и бешеные удары моего сердца. Но я слышала и кое-что другое. Сначала испуганный, и затем окрепший, и ставший циничным голос подруги, пересказывавший чудовищную историю, перемежая ее плоскими шутками. Как она это сказала — «Убрали все»… Почему-то меня сильнее всего царапнуло именно это. О чем я думаю, господи! Я убила двух человек! Пусть это были бандиты, может, даже, убийцы, это совершенно не имеет никакого значения… Мысль прервалась. Со мной происходило что-то странное — я словно всеми силами старалась отгородиться от Танькиного рассказа, перед глазами, вместо кровавой бойни, возникали картинки совершенно с этим не связанные — растерянное Сашкино лицо, уютно булькающий самовар, ласково улыбающаяся Серафима Афанасьевна, конь Чубайс, подкидывающий зад, пес, кинувшийся на мою защиту…

Неожиданно для самой себя я встала, и вышла в коридор.

— Ты куда это? — настороженно поинтересовалась Танька.

— На балкон, подышать свежим воздухом, — отозвалась я, лишь бы она отвязалась.

— А? — задохнулась вдруг Танька. — Постой!

— Что такое? — неохотно развернулась я.

— Мне… Мне нехорошо, водички дай, пожалуйста, попить, — откинувшись на спинку дивана, умирающим голосом произнесла она.

Забыв обо всем на свете, я бегом кинулась на кухню — она и впрямь, выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание.

— Открой, пожалуйста, окно, что-то душновато здесь, — пролепетала Танька, отпивая мелкими глотками принесенную мной воду.

Обеспокоенная состоянием подруги, которая всегда хвасталась, что здорова как тяжеловоз, я метнулась к окну и, привстав на цыпочки, открыла форточку. Минутку постояла, и не чувствуя ни малейшей тяги от окна, сказала, направляясь к двери:

— Сейчас, я в гостиной на балкон дверь открою, а то здесь форточка совсем маленькая, пока проветрится…

— Нет! — срывающимся голосом выкрикнула Танька, облившись водой, и хватая меня за руку. — Не уходи, прошу тебя! Побудь со мной! Мне страшно!

— Тебе… что?

— Страшно! Какой-то приступ паники накатил, черт с ним, с окном, пожалуйста, сядь, посиди со мной!

Да, обморок явно не за горами: ее лихорадило — руки тряслись так, что оставшаяся в стакане вода продолжала выплескиваться на диван и на ее колени, щеки то бледнели, то краснели, лоб покрылся испариной. Я забрала у нее стакан, и присела рядом.

— Тань, может, скорую вызвать? Паршиво выглядишь, если честно…

— Не надо, мне уже немного получше, — чуть более живо ответила Танька. — Просто у меня иногда бывают эти… Как их… Гипертонические кризы, вот. Давление скачет то вверх, то вниз. И паника вдруг ни с того ни с сего накатывает.

— Впервые слышу, чтобы у тебя были какие-то проблемы со здоровьем… Хотя… После того что произошло, неудивительно… Тебя ж чуть не зарезали! — вспомнила я и устыдилась своих недостойных мыслей в адрес подруги, пережившей такой стресс. — Послушай, так надо же в полицию заявить… Было… Тьфу ты, на фига ты все это устроила? — неожиданно рассердилась я, все случившееся вдруг предстало передо мной в ином свете. — Какого черта ты все улики уничтожила вместе со своим приятелем? Ты понимаешь, что все, что вы проделали, это подсудное дело?

— Лиль, не кричи, пожалуйста, на меня! — тихим голосом попросила Танька, бессильно роняя голову мне на плечо. — Сама не понимала что делаю. Просто в каком-то ступоре была, делала все на автомате, когда все закончилось, ну, то есть, когда я уже кровь замыла, то только тогда сообразила что к чему, да уже поздно было. Даже жалко, что Артурик так близко оказался, если б не это, то может быть он так быстро не приехал, и я отозвала б его… А потом… А потом уже поздно было переигрывать, что сделано, то сделано.

Я слушала, и не до конца понимала, что она говорит — чем дальше, тем бессвязнее становилась ее речь.

— … Стащила с тебя эту водолазку проклятую, и кое-как блузку нацепила, какая с краю висела в шкафу. Еще тебя умыть умудрилась не разбудив… Да, у тебя ж все лицо в крови было, и шея!

Я дотронулась до своей щеки, и меня передернуло от отвращения.

— Так я ватой мокрой физиономию тебе протерла, знаешь, специально поставила рядом мисочку с теплой водой, и вату окунала туда, чтоб ты от холодного не проснулась. Ой, как я боялась, что ты придешь в себя раньше времени! — пожаловалась она, крепко вцепившись в мою руку, словно боясь, что я сейчас оттолкну ее и уйду. — Но ты была как каменная, я уж думала, что так в себя и не очухаешься, и надо будет в больницу тебя везти…

Несмотря на ужас, охвативший меня вновь, чувствовалось, что весь этот поток слов не только для того, чтобы поведать мне о том, что я пропустила. Казалось, она не может остановиться, боясь, что я сделаю что-то такое, чего делать, по ее мнению, не должна ни в коем случае. А может, мне это только кажется? Может, это просто нервное? Необходимость выговориться и только?

— Какое счастье, что в вашем доме такие огромные лестничные площадки! А то бы мне пришлось не только полы отмывать, но еще и стены! Столько было крови… Я до хрена воды вылила, пока она полностью не ушла. Нет, ну конечно, тряпками много собрала, ты уж извини, несколько твоих старых маек на это извела, я их с собой забрала, в мусоропровод выкинула, а вот про водолазку твою забыла, лопухнулась маленько…

Я с изумлением поняла, что Танька улыбается, и процедила сквозь зубы, с трудом сдерживаясь, чтобы не наорать на нее:

— Замолчи, прошу тебя! Сил больше нет, это выслушивать!

— Ты чего? — обиженно протянула она. — Балда, расстроилась, что ли? Нашла из-за кого переживать — если бы не ты, эти два козла меня бы прирезали! Радоваться надо, что подруга жива осталась, а тебе как-будто эти дороже меня. Только подумай — ведь теперь, когда никаких сомнений не осталось в том, что ты и впрямь владеешь огромной силой, можно такие дела проворачивать…

Я вскочила с дивана, клокоча от ярости. Во мне проснулось вдруг дикое желание вбить Таньке в рот какую-нибудь тряпку, лишь бы она замолчала: в эту секунду я ее просто ненавидела. Меня затрясло. Видя мое состояние, Танька съежилась и зажмурилась, словно ожидая, что сейчас с ней произойдет что-то страшное. Уже привычно сдавило грудь, воздух входил и выходил со свистом, и внезапно я испугалась, что сейчас с моей подругой произойдет то же самое, что и с теми несчастными грабителями.

Промычав что-то невнятное, я пулей вылетела из комнаты. В прихожей замешкалась, бросила через плечо взгляд — Танька, выпучив глаза, смотрела мне вслед, стало быть, с ней все в порядке. Тиски, сдавившие грудь немного разжались, дыхание наладилось — пришло осознание, что в этот раз обошлось. Я уткнулась лицом в какую-то шершавую материю на стене, пытаясь придти в себя и собраться с мыслями. Из спальни не доносилось ни звука.

Немного успокоившись, я вдохнула полной грудью, и отпрянула назад — крепкий запах железа пронзил мои ноздри. Что это? Пошарила рукой по стене, нащупывая выключатель, раздался щелчок и прихожая осветилась. Оказывается, прямо перед лицом висела моя дубленка. Тусклый свет не давал мне ее рассмотреть, к тому же, она была темно-коричневого цвета, и почти сливалась с темными панелями на стенах. Я протянула трясущуюся руку и провела рукой по замше. Она оказалась на ощупь неожиданно какой-то жесткой, словно фанера. Бесконечную секунду спустя до меня дошло, почему.

 

Шестнадцатая глава

Пришла в себя я в ванне, стоя под струей воды. Лицо, шея и руки горели — оказывается, я их судорожно растирала мочалкой, уже бог знает сколько времени. Мочалка с тихим шлепком упала в ванну. В глазах набухли слезы, но их тут же вымыла бьющая в лицо сильным напором вода.

Я упала на колени, и тихо завыла, вцепившись зубами в костяшки пальцев правой руки. В левой было судорожно зажато мыло, и не выскальзывало оно только потому, что мои пальцы вдавились в него, словно в пластилин. Как дальше жить? И имею ли я право вообще на жизнь? Убийца. Опасная, как бомба, могущая рвануть в любую секунду. Чуть что выведет меня из равновесия и — бах! Нет человека. Или двух. Или… Нет, лучше не думать об этом. Как же не думать? Нужно, нужно думать!

— Лиль, с тобой все в порядке? — донесся до меня еле слышный за шумом воды, голос Татьяны.

Я задумчиво посмотрела на зеркало. Интересно, если его грохнуть, получатся ли достаточно острые края у осколков, чтобы без особых проблем… Неприятное покалывание в области запястий, вывело меня из задумчивости, и я почесала их, не глядя. У меня всегда такая реакция при мысли о лезвиях — хочется потереть шею и запястья, возможно, в прошлой жизни я подобным способом покончила с собой? И возможно, это проклятие, а что это именно проклятие, а не дар, было уже понятно, наказание мне за самоубийство? Нет, пожалуй, лучше пока погодить сводить счеты с жизнью. Человек я неверующий, но мало ли, что нас ждет там… Что мне говорила Серафима Афанасьевна? — «Надо учиться жить с этим даром…» Я хмыкнула. Даром… Даром мне не нужен этот дар.

— Лиль! — в дверь постучали. — Ответь!

— Все нормально, оставь меня в покое.

— Ты смотри, только глупостей не делай!

— Больше никаких глупостей, — мрачно пообещала я. Ишь ты, догадливая…

То ли вода оказала успокаивающее действие, то ли просто прошло достаточно времени, и шок начал отпускать, но дальше мысли текли вполне мирно и здраво. Во всяком случае, мне так казалось.

Подрегулировав немного напор, я уселась поудобнее, и принялась размышлять.

— «Почему сейчас с Танюхой не произошло ничего плохого? Конечно, я ни в коем случае не хотела причинить ей вред, боже упаси, но ведь со мной только что, случился практически точно такой же приступ, как и тогда на лестничной площадке, единственная разница — я сумела себя сдержать, и не дошла до конца, и в обморок не брякнулась. Тут всего два варианта — либо я учусь понемногу держать себя в руках, либо Танька относится к тем людям, которым я, как в свое время бабушка, не могу причинить вред. Скорее, все-таки, второе, не похоже, что у меня особо получилось сдерживаться, оно само перло изнутри… а то, что не отключилась, так, скорее всего потому, что раз предмет воздействия устойчив, то и падать не с чего было — энергия, или что там еще, так и не израсходовалась… Ой, бред, какой… Мда-а… Ох, пусть уж лучше она будет к этой дряни устойчива, а то мало ли, на меня опять накатит…

Дальше. Если я не научусь с этой пакостью жить и держать ее в себе, лучше мне и впрямь, того… Иначе — бомба. Бабушка-то никого не убила, насколько мне известно, а на моей совести уже три жизни… Ой, мамочки! Стоп, не думать об этом. А если пойти в полицию и признаться? В чем признаться? В том, что эти двое перед моей дверью зарезали друг друга? Угу. И здравствуй, дурдом. Хотя… Там я хотя бы, никому вреда не принесу, особенно, если меня запрут в одиночную палату, обитую войлоком. И прикуют. И намордник, как доктору Лектеру, ага. А я и без рук и рта могу всех положить. Так и буду стоять прикованная, а вокруг трупы, трупы… Так, похоже, по мне и правда, психушка плачет.

Стоп. Что там о трупах? Что-то такое мелькнуло… А, вот! Как, Артур со своими приятелями, сумели вытащить среди бела дня, из нашей шестиэтажки, причем, с предпоследнего этажа по лестнице, два трупа, пусть и завернутых в пакеты, тьфу, полиэтилен? А если бы кто из квартиры вышел, или навстречу шел? Они бы что, свидетеля убрали? Ерунда какая-то получается… И зачем ему вообще об это мараться? За каким лешим Танька это затеяла? Ну, приехала б опергруппа, ну, допросили бы нас, ну, зарезали эти бандиты друг друга, ну и что? Подумаешь, побегали б немного в наше ОВД… Сашка у нас кто? Следователь? Вот, он бы, скорее всего, этим делом бы и занялся, ничего страшного б не случилась. Темнит Танька, причем так капитально, что тошно становится. Втянула меня в этот бред, теперь и Сашке не расскажешь, идиотство какое-то…

Ладно. Сашке говорить ничего не буду, но с Танькой нужно разобраться, с ней что-то происходит серьезное. Не вляпалась бы во что… О чем я говорю? Она такой фортель со своим приятелем проделала, куда уж серьезней, и что ж они интересно, сделали с этими несчастными? В реку скинули? Угу, прорубь провертели и затолкали…»

Пока я рассиживалась под душем, меня так разморило от теплой воды, что я чуть не уснула прямо в ванне. Поэтому, когда вышла, наконец, лениво вытирая волосы, то горела только одним желанием — поскорее забраться в постель, и спать, спать, спать…

— Чем думаешь теперь заняться? — встретила меня Танька, как ни в чем не бывало, лежащая задрав ноги на моем диване.

— Сном. — На разговоры совершенно не было сил. Как и желания.

— Ну, во-от… — надула она губы. — А я тебе хотела предложить прогуляться по городу — новый год на носу, давай, елку купим, подарки, к столу что-нибудь.

— Какой еще новый год? — вытаращила я сонные глаза. — Ты думаешь, мне до праздников сейчас, после такого?

— Конечно, до праздников должно быть всегда! — безапелляционно заявила Танька. — Мы этих типов даже не знали, поэтому, нечего по ним траур носить.

— Так, отвянь, мне сейчас все по барабану, и брысь с моей постели, я тут сплю, если ты не забыла.

— Вот, кстати, я еще кое о чем тебя хотела попросить! Давай-ка перебирайся обратно в кровать в спальне! Хватит валяться по диванам, когда есть прекрасная кровать! Не бойся, я к тебе приставать не буду, к тому же, сейчас через раз ночую у Артурика, так что, топай в нормальную постель. А когда я тут, то боюсь спать одна, мне все время какие-то звуки мерещатся.

— Какие еще звуки? — устало отозвалась я.

— Ну, там, словно кто-то ходит, двери какие-то скрипят, шуршит что-то, не знаю… Страшно, в общем… — поежилась она.

— О, господи… Да это Сашка над нами ходит всего лишь, у нас слышимость хорошая… А если я сейчас переползу в кровать, ты от меня отстанешь, и не будешь гнать на улицу, за дурацкими покупками и елками?

— Не буду, не буду! Пока что…

* * *

Мне снилось, что я сплю. Было так хорошо, уютно, тепло, тело мое обволакивало нежное, теплое облако, в которое я погружалась все глубже и глубже. Вскоре голова полностью скрылась в пушистом, вязком, но весьма упругом веществе, но дышалось по-прежнему, легко и свободно. Внезапно облако затряслось. Я опрокинулась со спины на живот, но упорно не желала открывать глаза, стараясь устроиться поуютней в новом положении. Лицо опустилось ниже, и вдруг, оказалось в луже холодной и противной луже воды. Наверно, облако тает, лениво подумала я, и с трудом повернулась на бок. Теперь намокли волосы, и голова стала замерзать.

— Челленджер, принеси полотенце! — произнесла чуть слышно я, и попыталась открыть глаза. Но веки, казалось, были сшиты, так крепко они оказались прижаты друг к другу. Неподалеку что-то гудело, не переставая, словно работал двигатель автомобиля на низких оборотах.

На задворках сознания тускло блеснула мысль: — «Надо проснуться», но я словно была накрыта одеялом весом в центнер, оно было удобным, но таким неподъемным, что когда я попыталась приподнять руку, то не смогла даже шевельнуть пальцем. Сон, вместо того, чтобы прекратиться, утягивал меня все глубже и глубже…

— Лиля! — гудение неожиданно стало много выше и превратилось в знакомый голос. — Ли-и-иль! Сколько уже можно спать! Вставай!

Мои глаза открылись. На меня смотрела диким взглядом Танька, а голова, не смотря на то, что я уже проснулась, по-прежнему была замерзшей. Не сразу мне удалось поднять отяжелевшую после сна руку и потрогать голову. Что за… Волосы и впрямь мокрые и холодные. Я вздрогнула от собственного прикосновения.

— Почему… Почему я мокрая? — произнесла я, еле шевеля непослушным языком. Тьфу ты, какой тяжелый был сон, никак в себя не приду…

— Потому что я тебя водой облила, вот почему! — зло выкрикнула Танька. — Я тебя уже несколько часов добудиться не могу.

— Совсем сдурела, что ли? У меня такое потрясающее сходство с огурцом на грядке? — начала злиться и я, усаживаясь в постели. — Дай полотенце! Ты что, хочешь, чтобы я простыла? Какого черта ты мне спокойно поспать не даешь?

— Я хочу, чтобы ты спала нормально, как все люди, по ночам, а не днем!

— Так себе аргументик, не находишь? — иронически поинтересовалась я, перехватывая брошенное Танькой полотенце.

— А если честно… — Танька вдруг потухла. — Если честно, то очень испугалась за тебя, мне показалось, что ты в кому впала… Прямо как мертвая лежала и ни на что не реагировала, вот я и принялась тебя водой заливать. И вообще… Мы собирались в магазин! Мы собирались за елкой! Мы собирались… А ты все портишь, своим дурацким сном! И соседи твои дурацкие! Теперь ты не будешь спать ночью, и я не смо… — она осеклась и вдруг горько расплакалась, словно у нее приключилось что-то ужасное.

— Тань… Ты чего? Я всего лишь проспала лишних пару, или сколько там, часов! — я ошарашено смотрела на подругу и не находила никакого объяснения ее поведению. — И кстати: я ничего тебе не обещала. Успеем мы сходить, куда ты хочешь, у нас еще неделя есть, успокойся уже.

Но она в ответ упала лицом на постель и в бессильной ярости принялась колотить кулаками по кровати.

Посмотрев с изумлением на эту истерику — перепады в ее настроении меня стали утомлять, я, пожав плечами, отправилась ставить чайник — ужасно хотелось выпить кофе, и чего-нибудь сжевать.

— «Видимо, случившееся не прошло даром для ее психики, пусть проревется, поуспокоится, сейчас ее лучше не трогать, только хуже будет».

Бросив взгляд на будильник, обнаружила, что уже пять часов вечера. — «Это что же, она меня весь день усиленно будила, что ли? Неудивительно, что она такая злая, а я чувствую себя как избитая. Она, небось, от души меня напинала, пока пыталась добудиться. Это ж надо было так вырубиться. Видать, организм не выдержал, и отключился на перезагрузку. Кстати — а причем тут соседи? Они-то что ей сделали? Ага, а я что?».

Что-то я стала какая-то бесчувственная — она целое представление устроила, а меня это почему-то только злит, никаких других эмоций не возникло. Подруга вроде бы, обо мне беспокоилась… Вот именно — вроде бы… Но фальшь ощущалась в каждом ее движении, в каждом слове… Что ж, будем просто ждать, к чему это все идет, рано или поздно, но должно проясниться.

Я допивала вторую чашку кофе, когда на кухне появилась Танька.

— И мне налей, — буркнула она, усаживаясь напротив меня. Нос ее распух, глаза покраснели, но слез больше не было, и выглядела она вполне нормальной. — Я тебя прощу при одном условии.

— Чего? Ты меня простишь? За что-о? — от возмущения я сильно качнула чайник, и горячая вода потекла мне на руку. — Черт! Ну вот, обожглась из-за тебя.

— Да ладно тебе, пошутила я. Но ты все равно, должна пойти сегодня со мной. Рынок, конечно, уже закрыт, но магазины-то работают!

— А если не пойду? — прищурилась я, перестав дуть на обожженную руку.

— Тогда… Тогда я больше не буду у тебя жить, и уйду к Артуру, вот!

— Знаешь что, — разъярилась вдруг я, — а и правда — вали-ка ты к своему ненаглядному! Хватит уже! Спасибо, скрасила одиночество, больше в ваших услугах не нуждаюсь, мадам!

— Ну, ты чё, Лиль, я ж пошутила… — растерялась она.

— А я нет! Все, не могу больше это терпеть, давай, топай отсюда, где выход знаешь!

— Лиль, да ладно тебе, не пойду я никуда, тебя нельзя сейчас оставлять одну.

— Пошла вон! Ты думаешь, я слепая, да? Не вижу, как ты все время мне врешь, что-то затеваешь за моей спиной, какие-то таинственные звонки, СМСки, взгляды непонятные. Какого черта ты меня вытаскивала тогда на улицу, а? Что молчишь?

— Ну, я ж тебе гово…

— Стоп! Даже не начинай! Я ничего слушать не хочу и не буду! Разделила мое одиночество, благодарствуем, ты мое спасение, ты моя отрада, но с меня достаточно, больше мне не надо! Экспромт… — буркнула напоследок я себе под нос, вышла в прихожую, остановилась около вешалки и выжидательно уперлась руками в бока. Следом, уныло передвигая ноги, вышла Танька.

— Лиль…

— Всего хорошего! Не забудь свою цепочку и мобильник, они вон, на столике лежат. И зубную щетку прихвати!

 

Семнадцатая глава

Хлопнула дверь и напускная бравада слетела с меня в один миг. Я привалилась к стене и зарыдала. Громко, во весь голос, как не рыдала с детства. Как я могла так обойтись со своей единственной подругой, которая всегда была рядом, всегда поддерживала меня, понимала, подсказывала, советовала… Которая помогала мне избавляться от назойливых поклонников… и возможных друзей. Которая помогла дать пинок под зад Мусе… и которая заставила меня отказать Сане… Господи, как-будто в ней уживались два человека. Джекил и Хайд? Боже мой, ничего нового не происходит в мире, абсолютно ничего нового… И похоже, в моей подруге остался лишь один Хайд…

Меня привел в чувство звук сигнала мобильного. Шмыгая носом, я взяла телефон и откашлялась.

— Да!

— Лапуль, что такой голосок болезненный? Ты часом не приболела?

— Муся… Ты вовремя как всегда. Тебе чего?

— Мне? Тебя!

— А я думала, чего нового… Через годик позвони, может, поболтаем.

Только я нажала отбой, как телефон тут же вновь запиликал. Я размахнулась, чтобы его шваркнуть о стену, но в последний момент успела заметить, что номер на дисплее высветился другой.

— Да? — раздраженно рявкнула в трубку.

— Неудачный день? — поинтересовался Саня. — Или последствия неудачной ночи дают о себе знать? Привет!

— О… — растерялась я. Сердце забилось быстрее, отдаваясь где-то в горле. — Привет!

— Ну что, когда наступит час икс? Я имею в виду — знакомство с Таниным воздыхателем.

— Сань… — еще больше растерялась я. — Пока, видимо, час икс не состоится, Танька съехала с моей квартиры и скрылась в неизвестном направлении. Но ты заходи просто так, без нужды, когда вздумается!

— У-у-у, а я-то уже губы раскатал, думал-таки у меня будет возможность посидеть с вами на халяву! — засмеялся Санек. — Ну ладно, ловлю на слове, загляну как-нибудь! Надеюсь, найду дорогу к твоей избушке, красная Шапочка! Ой, сорри, меня вызывают, я побежал! Пока!

— Пока… — прошептала я, в мерно пикающую трубку. Кровь по телу побежала быстрее, звонок Сани оказался как глоток свежего воздуха, и в такой нужный момент…

Я судорожно вздохнула и направилась к балкону — все-таки, квартиру нужно как следует проветрить, что-то в последнее время воздух в ней стал каким-то тяжелым. Но, не дойдя до балконной двери, вдруг остановилась как вкопанная, сама не зная почему. Что-то привлекло мое внимание. Но что? Я быстро оглядела комнату — вроде, все как обычно. Легкий творческий беспорядок — на диване валяется моя майка, на кресле у компьютера висит Танькин лифчик… А что за пятно на полу, у самого ковра? Я встала на колени, вглядываясь в след. Ну конечно, след, что же еще! Еле заметный отпечаток от ботинка. Танька, что ли, прошлась в обуви по комнате? Какая к черту, Танька? Этот след принадлежал ноге, как минимум, сорок второго, а то и сорок четвертого размера! И знакомый, какой рисунок подошвы… Ёлочка — штрих, ёлочка — штрих… Когда-то я уже видела такой… Да какая разница, где и когда, главное — откуда он взялся в моей квартире! Я зачем-то приложила руку к следу. Он оказался в два раза больше моей ладони. Хм… И что? И ничего…

Я встала с колен, и зачем-то потянула носом. Ничем особенным не пахло, если не считать легкого запаха незнакомой парфюмерии. Танька душилась? Нет, запах явно мужской. Может, я тогда не обратила внимания, и Саня прошел сюда в ботинках? Но нет, отчетливо вспомнилось, как упали со стуком его ботинки в коридоре. И парфюм у него совсем другой, этот какой-то приторно-сладковатый, терпеть не могу, когда мужик так пахнет. Я медленно прошлась по квартире. Все вещи на своих местах. Вроде бы. Никаких следов больше нигде нет. И нигде больше не чувствовался тот подозрительный запах, только в гостиной, и еще в прихожей, вот там он провонял все как раз настолько, что можно было не думать, что мне все мерещится. Я остановилась у входной двери и задумалась. Откуда-то издалека, еле слышно до меня донесся кошачий мяв. Челленджер! Совсем за этой беготней забыла про него! Мне стало невыносимо стыдно, и я, тут же выскочила за дверь, собираясь немедленно вернуть страдальца в родные пенаты.

— Кто там? — послышался голос соседки.

— Это я, тёть Кать, за котом пришла!

— А, жива — здорова! — послышалась звук снимаемой цепочки, и дверь открылась. — А я-то уж подумывала в милицию сообщить.

— Зачем в милицию? Из-за кота, что ли? — не поняла я.

— Затем. — Соседка вышла на площадку. — Затем, что подружка эта твоя, как ее, Танька? Ну да, Танька, ухажеров в твою квартиру водит, а когда я ее спросила, где ты, она сказала что ты дома, но позвать тебя не пожелала.

— Каких ухажеров? Когда?

— Дак, днем седни! Три мужика сразу, представляешь! Стало быть, соврала, голуба сизокрылая, тайком привела? — обрадовалась тетя Катя. — Эту… Малину… Блатхату, во! Блатхату устроила у тебя дома, да?

— Теть Кать, да я и в самом деле дома весь сегодня была… Спала, правда…

— Крепко, поди, спала? — съехидничала соседка. — Да если бы не я, они б тебе всю квартиру вынесли! Ковры уже тащили, хорошо я стерегла тут, видела в глазок, как она привела к себе эту банду.

— Какие еще ковры? — выпучила я глаза.

— Какие, какие… Тебе лучше знать, голуба моя, какие у тебя там ковры! Слышь-ко, я дверь-то на цепочку закрыла, да и в щелочку стала глядеть, как услыхала, что возня какая-то началась, а потом гляжу — один вылез, здоровенный такой, перегнулся через перила, и давай чего-то там внизу выглядать. А меня-то не заметил, глазастый, тоже мне. Граблей своей махнул, видать, остальная банда за дверью дожидалася, а как этот сигнал дал, так дверь нараспашку раскрыли, и чего-то поперли, рулон какой-то, ну ковер, не иначе. А я дверь захлопнула, они перепугались, и обратно заскочили. Я в глазок посмотрела, а там Танька торчит, по сторонам пялится. Ну, я и вышла к ней, говорю: — Что, мол, вытворяешь, пока хозяйки нет? А она говорит: — Дома хозяйка, болеет, попросила помочь. Ну, я и сказала, что буду следить за ней и чуть что не так, сразу милицию вызову. А она знаешь, так злобно зыркнула на меня, и чего-то в сторону твоей квартиры стала высматривать. Ну, я думаю, еще позовет на помощь дружков своих, долбанут меня по башке, и поминай, как звали. Я скорей, скорей, и к себе забежала. Но в глазок поглядывала. И минуты не прошло, как пулей эти красавцы повылетали, и что характерно: с пустыми руками, голубчики! — торжествующе закончила соседка.

Я растерянно смотрела на нее, раскрыв рот. Тете Кате, похоже, такая реакция очень понравилась, и она довольная собой, приняла одергивать затертый халат, и приглаживать волосы, словно стараясь тактично дать придти мне в себя.

— Ну… И… Спасибо, теть Кать… — промямлила я, и неуверенно развернулась в сторону своей квартиры.

— Вот, вот, разберись с ней, разберись, как следует! Э-э, голуба, а ты чего приходила-то?

Я остановилась, мучительно стараясь заставить свою голову работать.

— Я… Зачем же… а-а-а, вспомнила! Кота хотела глянуть, как он, не успокоился ли… Может, от меня в прошлый раз как-то не так пахло, я тогда новыми духами стала пользоваться, вот, проверить хотела, вдруг, дело было в этом… — выдала я заранее заготовленную фразу, глотая слова.

— Ну да, ну да. Киса, иди-ка сюда, тут твоя хозяюшка пришла, домой пойдешь? — она скрылась в глубине квартиры.

Я покорно ждала, даже не пытаясь осознать то, что мне сейчас было рассказано. Потом, все потом… сяду и спокойно все обдумаю. Откуда-то издалека донесся утробный рык разъяренного кота, в дверном проеме появилась встрепанная соседка.

— Нет, не идет, зараза, попыталась его из-под кресла вытянуть, так он когтями в ковер вцепился и ни в какую. Видать, крепко ты ему насолила, что он так тебя невзлюбил! Да ладно, пусть пока живет, знаешь, я уж привыкать к нему стала — весь день одна, а он придет, на колени влезет, лежит, мурчит, хоть какая-то компания. Ты вот, вроде и рядом живешь, а никогда ж просто так не заглянешь, проведать меня — как там тетя Катя живет? Не надо ли ей чего?

— Да ладно вам, теть Кать, я в почти каждый раз, как в магазин иду, к вам заглядываю, вы ж все время мне уже заранее приготовленный список даете, чего купить… — расстроено пробормотала я.

— Ладно, ладно, может иногда и заходишь… А ты б просто так, на чай зашла б!

— Я потом, хорошо, теть Кать? Ну, я пойду?

— Иди, иди, ты главное, подружайку свою на место поставь! А лучше, в милицию сдай, а то устроит она тебе!

* * *

Я не заметила, как прошел остаток дня. Периодически пиликал телефон, кто-то стучал и звонил в дверь, компьютер то и дело разражался сигналами, извещая об очередном сообщении, а я все сидела в кресле, поджав ноги и уставясь в одну точку. Мыслей в голове практически не было, только какой-то сумбур, словно состоявший из вопросительных знаков. И лица моей подруги, бывшей, надо полагать, подруги…

Совершенно очевидно, что вокруг меня происходит какая-то деятельность. Что Танька якобы хотела что-то украсть, я, конечно, не верила — у нее для этого раньше имелась масса возможностей. Ну что ж, выход один — надо устроить ей допрос с пристрастием. Поторопилась я ее выгнать. Она меня боится с некоторых пор? Ну что ж, отлично, значит, у меня есть метод воздействия на нее. Теперь было понятно, откуда взялся этот страх — после того что произошло на ее глазах, удивительно, что она вообще не сбежала от меня подальше сразу же…

Я с кряхтением выпрямилась — спину здорово свело. Бросила взгляд на часы — ого, уже половина второго ночи! Ничего себе… Что-то я в последнее время совсем утратила ощущение реальности… Лечь бы поспать, чтобы завтра с ясной головой попытаться во всем разобраться, но какой там… Сном и не пахнет. Выпью кофе, все равно, спать не буду, хоть встряхнусь, а то голова совсем тяжелая.

Когда я, направляясь в сторону кухни, проходила мимо входной двери, вдруг послышалась с той стороны какая-то возня. Я замерла и затаила дыхание. Непонятный звук повторился, словно, в замочной скважине чиркнули металлическим предметом. К примеру — ключом… Я подкралась на цыпочках к двери и прислушалась. Тишина. Хотела подобраться еще ближе, чтобы взглянуть в глазок, но зацепила ложку для обуви висевшую на косяке, и она со звоном, испугавшим меня до чертиков, упала на пол. Внутри меня словно что-то ухнуло вниз, и я несколько секунд стояла, пытаясь отдышаться и унять дрожь. Немного придя в себя, приникла к глазку. Никого. А на что надеялась-то, после такого грохота? Если там кто и был, в чем я уже сильно сомневалась, то услышав такой шум, он, получив инфаркт, должен был исчезнуть в мгновение ока…

Громко вздохнув, я пошла на кухню. Как назло, в сахарнице практически не было сахару. С трудом можно было набрать пару чайных ложек. Странно, я ведь только утром насыпала сахар, и точно помню, как высыпала сюда последний, выбросив пустой пакет.

Достойное окончание кошмарного дня. Или нет, начало нового, надеюсь, он будет не так ужасен. Танька этот сахар просто пачками жрет. Жрала… Еще раз вздохнув, я перевернула сахарницу над чашкой.

Греть чайник не хотелось, я и поставила на полминуты чашку с кофе в микроволновку. Вскоре микроволновка призывно запищала. Тридцати секунд было явно недостаточно, но мне неохота было дольше ждать. По поверхности теплой воды плавали не растворенные гранулы кофе, слипаясь между собой в неприглядную массу. Почему-то и сахар плавал сверху, какими-то белесыми островками. Надо бы вылить эту несимпатичную бурду, но я не решилась — ведь сахара больше не было.

Решив, что в сахар видимо, попала мука, я перемешала как следует, напиток, и одним махом ополовинила чашку. Фу, ну и гадость! Горечь сплошная… Нет, это пить нельзя! Я решительно вылила остатки кофе в раковину. Что за невезение! Сгонять что ли в магазин, за углом есть круглосуточный, купить и сахар, и новый кофе… Да ну его, утром. Вытащив из холодильника кусок сыру, я поскорее откусила от него, чтобы заглушить мерзкий вкус во рту. Вроде, прошло…

Я снова вернулась мысленно к Танькиному странному поведению. Все началось с тех пор, как она познакомилась с этим своим… Артуром… Эх, жаль, что она мне его так и не показала, интересно, что за фрукт… Незаметно для себя я переместилась в гостиную. Поваляться, что ли? Бросив взгляд на диван, пожала плечами: действительно, чего я все на диване дрыхла? Есть кровать, надо там лежать. Тут Танька права… Спотыкаясь, я прошла в спальню и упала с размаху на постель. Мне вдруг стало так одиноко, что кажется, еще чуть-чуть и заплачу. Ну почему сейчас рядом со мной никого нет? Почему я совершенно одна? Кот и тот от меня сбежал. Нет, не кот мне сейчас нужен, а… Саня. Какой он теплый, приятный, надежный… Не знаю, почему я решила, что он надежный, но много бы сейчас отдала, чтобы оказаться снова на его коленях. Прижимаясь к щетинистой щеке…

 

Восемнадцатая глава

Разбудил меня холод. Не открывая глаз, я потянула, было, на себя одеяло, но тут же упала на пол, очевидно, заснула на самом краю кровати, и мне хватило одного движения, чтобы навернуться с нее. Да что ж такое, и впрямь — откуда такая холодина?

Быстро встав на ноги, я тут же застонала, схватившись за голову. Она болела так сильно, что в первую секунду было боязно дышать. Через минуту — другую резкая боль стала тупой, а гудение в ушах стихло до негромкого гула. Благодаря уличному освещению и рекламным неоновым щитам, в комнате видно было каждый предмет. Я находилась в родительской спальне, что, впрочем, было не удивительно. Удивило другое — дверь из спальни была закрыта. Странно, я же никогда ее не закрываю… И откуда так тянет холодом? Я сделала два неуверенных шага и попыталась открыть дверь. Она приоткрылась буквально на пару сантиметров, а дальше во что-то уперлась. Дернула сильнее. Послышался деревянный стук. Словно… Словно дверь чем-то подперли! Я мгновенно разъярилась — это что еще за шутки! Конечно, это Танькина работа! Попыталась заглянуть одним глазом в щель, но за дверью было темно.

Несколько раз, потолкав дверь, убедилась, что она подперта чем-то вроде стула. Мои попытки выдавить плечом дверь наружу, привели к тому, что она слегка поддалась, но зато предупреждающе завибрировало толстое матовое стекло, узкой полосой шедшее по центру двери. Ну что ж, если не удастся открыть ее, высажу стекло…

Но мне повезло — с третьей попытки в прихожей загрохотало, дверь, наконец, распахнулась, я вылетела наружу, в последний момент сумев удержаться на ногах, но больно ушибившись коленом о ножку опрокинутого стула.

В прихожей было еще холоднее. Первое, что бросилось в глаза — раскрытая настежь входная дверь, подпертая еще одним стулом. Что за… Я сделала неуверенный шаг в сторону выхода, но тут мое внимание привлекло другое. Сквозняк. Открыта была не только входная дверь, но и… Балконная? Ну да, и на самом балконе тускло светит слабенькая лампочка на двадцать пять ватт, которой мы практически никогда не пользовались… Забыв обо всем, я завороженно двинулась в сторону балкона.

Дверь, конечно, открыта, и тоже подперта, в этот раз, табуреткой с кухни. Я неуверенно ступила на балкон. Вроде, ничего особенного. От внезапно раздавшегося звука я подскочила так резко, словно наступила на гвоздь — снизу, с улицы донесся резкий хлопок, похожий на звук выстрела. Скажем, с глушителем…

Я перегнулась через край балкона. Впритык к подъезду, тихонько урча двигателем, окутавшись белым паром, стоял джип, с открытым багажником. Куда два типа как раз грузили нечто длинное, похожее на скатанный в рулон черный ковер. Я прищурилась. Нет, не ковер. При свете фонаря, поклажа тускло блеснула. Ни черта не понимаю.

— Да скорее же! — послышался еле слышный женский голос, и из тени дома выступила еще одна фигура. Это же… Танька! Я быстро отскочила назад, чтобы она меня не заметила. Что-то тихо щелкнуло, я поскользнулась и чуть не подвернула ногу. Тихо зашипев от боли, опустила взгляд. Прямо подо мной, на полу, слегка припорошенном снегом, лежал нож. Длинный, кнопочный нож с выброшенным лезвием. А рядом… Рядом темнело непонятное бесформенное пятно. Наконец-то испугавшись по настоящему, я сделала шаг назад и увидела еще одно пятно, где-то в метре от первого. Издав тихий, мышиный писк, я закрыла рот руками, чтобы не закричать.

* * *

Она неслышно появилась на пороге. Тихо внесла стул, осторожно прикрыла металлическую входную дверь, и на цыпочках направилась в сторону балкона. Я знала, что она вернется одна — после того как багажник машины закрыли, оба ее помощника сели в машину и уехали.

— Кровь замывать идешь? — негромко спросила я.

Танька остановилась так резко, что создавалось впечатление, будто ее дернули сзади за волосы. Громко икнув, она принялась пятиться, и так шла, пока не уперлась спиной в шкаф.

— Ты что, испугалась? — удивилась я и встала с кресла. Наверняка с той стороны, где стояла Танька, меня, пока я сидела было не видно, и темный силуэт, словно вырастающий из-под земли, надо полагать, произвел впечатляющее воздействие на богатое воображение моей бывшей подруги.

— А когда таскала трупы вверх — вниз по лестнице, не боялась, надо же… По-моему, тебе надо поменять приоритеты, — издевалась я.

— Лиль… — наконец открыла рот Танька.

— А кто же еще? Или ты призраков тех несчастных, что сейчас так уютно лежат в багажнике ждала?

Я щелкнула выключателем торшера, и Танька подпрыгнула, словно в нее выстрелили.

— Да успокойся ты, — поморщилась я, — хватит дергаться, садись, покалякаем о делах наших скорбных. И главное, что нам с тобой дальше делать. Не боись, мил человек, я тебя не больно зарежу — чик, и ты на небесах!

Странное дело, почему-то, после того, как я пришла в себя от увиденного, на меня снизошло такое спокойствие, замешанное на цинизме, что просто поразительно. Ну, трупы, ну, на балконе. На моем балконе… Подруга — предательница. Чужие мужики в моем доме ночью… пфф, если учесть, что я две ночи провела практически в одной квартире с покойниками, что мне живые… А ведь те стали мертвыми исключительно благодаря мне! Ну, и чего мне теперь боятся? Нет уж, страшнее ничего уже быть не может, а значит, нечего и дергаться. Все самое страшное я уже пережила. Родителей потеряла. Подругу теперь, вот, тоже. Стала виновницей смерти нескольких человек. Чего еще бояться? Что меня убьют? Хотели бы, уже убили, когда спала. А бодрствующую меня, как выяснилось, голыми руками, и даже ножами не возьмешь. В глазах неожиданно замутилось, и я механически вытерла слезы, мешающие смотреть. К черту рефлексии!

— Ну, я жду! — терпеливо сказала я Таньке, которая присев на краешек дивана сидела с видом нагадившего в хозяйские тапки котенка.

— Ну… Я нечаянно! — выпалила она.

— Что-о? — выпучила я глаза, разом растеряв все спокойствие. — А ну-ка еще раз повтори! Мне послышалось, что ты нечаянно сначала внесла в мою квартиру два трупа, и так же нечаянно потом вынесла их под покровом ночи. Ась?

— Лиль, ты только не злись, ладно, а то мне страшно…

— Господи, поздно же ты спохватилась! Раньше надо было бояться, когда всю эту аферу провернуть задумала. Ладно, давай по порядку.

Танька молчала, пытаясь провертеть пальцем в диване дырку.

— Окей, я тебе помогу. За каким лешим ты их приперла ко мне? И за каким лешим тебе вообще это было нужно? Почему не вызвала полицию?

— Лиль, ты только не злись… — увидев, как я вскинулась, она в страхе прижалась к спинке дивана, и протараторила: — У меня условный срок был, я боюсь милицию…

От удивления раздражение слетело с меня как шелуха с лука: — Как ты сказала? Ты была осуждена? Что за чушь? Когда? За что? Почему я ничего об этом не знаю?

— Два года назад. Я стащила в супермаркете кой-какие шмотки, ну, и еще там, по мелочам, ерунда просто! Ну и… Год условно. Я не хотела тебе об этом ничего говорить, ты ж у нас такая правильная, перестала бы со мной общаться. А если я окажусь замешана в таком деле, как это, меня точно посадят не разбираясь.

— Ну и дура-а… — протянула я. — Ладно, об этом позже. Какого черта ты их вперла ко мне?

— Ну, представь, Лиль. Как их можно было вытащить из многоэтажного дома среди бела дня? Хоть на кого-то да наткнулись бы, не на первом, так на втором трупешнике…

Меня перекосило от последнего слова, но я промолчала, кивком головы давая ей понять, чтоб продолжала.

— … Куда их было девать? И потом, времени ни грамма, в любой момент, к примеру, твою соседку могло на площадку вынести, до сих пор поражаюсь, как она нас не просекла… Хотели на чердак, так там закрыто было, люк, зараза, приварен. Только к тебе, с глаз подальше унести. Хорошо я про балкон подумала, ты ж им не пользуешься никогда. — В процессе рассказа, Танька оживала на глазах: голос стал тверже, взгляд уверенней, она перестала дрожать, и уже не цеплялась судорожно за диван, как за спасательный круг. Мда-а…

— Счастье, что Артурик целлофан приволок, где он его так быстро взял, не знаю, ты уж извини, я тебе про теплицы наврала, ну надо ж было что-то сказать…

— Да ты не стесняйся, ври дальше, мне уже не привыкать, — поощрила я ее.

— Да ладно тебе… А потом думаю — ну что делать? Тебе сказать, так ты ж точно ментов вызовешь, ведь вызвала б, правда?

— Конечно. Саньке уж точно бы рассказала, пусть бы и разбирался, это его работа. И наверняка, если б мы к нему обратились, никаких лишних движений тебе делать бы не пришлось, ну сходила бы пару раз, побеседовала б со следователем, то бишь, с Саньком, и все. Можно подумать, если ты была под следствием, и даже условно осуждена, это автоматически тебя ставит в ряды убийц. Очнись, Татьяна! Они убили друг друга, и наверняка это любая экспертиза подтвердит! Причем здесь ты или я? А вот теперь, ты завязла по самые уши и меня втянула. Поди, докажи, что я знать не знала, что они в моей квартире прохлаждались двое суток! Что вы умудрились их внести и вынести незаметно для меня! Почти незаметно…

— Лиль, ну уж ты-то должна меня понять, ты ж моя подруга…

— И ты еще после всего того что натворила, имеешь наглость называть меня своей подругой? — на меня вновь накатил почти неконтролируемый приступ бешенства. «Почти», потому что в этот раз, он ощущался несколько отстраненно. Казалось, вокруг меня завис какой-то темный туман, окутавший мое тело, щупальца которого, как солнечные протуберанцы, тянулись к Таньке.

Заинтересовавшись этим явлением, и одновременно пытаясь удержать эти щупальца около себя, не дав им дотянуться до Таньки, я забыла о причине своей вспышки. Закрыла глаза, и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь позитивном. Вот подо мной мой любимый конь Корсар, копыта мерно стучат по твердой почве, земля клочьями вылетает из-под копыт. В какой-то момент даже появилось то чувство полета, какое бывает, когда конь скачет во весь опор…

— Лиль, ты меня слышишь? — донесся до меня тихий шепот Таньки.

Вздрогнув, я открыла глаза и взглянула на нее.

— Как себя самочувствуешь? — осторожно поинтересовалась я. От подозрительного тумана не осталась и следа, но ощущалось некоторое опустошение.

— Я — нормально. А ты? Мне показалось, что ты отключилась на минутку.

— Ну… Типа того… — я облегченно выдохнула — похоже, мне удается понемногу управляться с этой дрянью, что поселилась во мне. Хотя, и впрямь, сонливость прямо какая-то ненормальная, кажется, вот-вот усну. Стоп!

— Тань, скажи-ка… А как ты рассчитывала вытащить этих гавриков, не будучи уверенной, что я в любой момент не вылезу? Ты же прекрасно знаешь, что у меня очень чуткий сон — таракан мимо протопает, и то услышу. Потому и в деревне почти не сплю никогда толком — мыши и сверчки всякие спать не дают, только со снотворным. Итак? Говори, давай уж, колись до конца, у меня до сих пор мерзкий вкус того кофе во рту чувствуется. Что ты мне подсыпала, а?

— Это… — Танька замялась, и снова вжалась в диван, словно боясь, что сейчас я ее начну убивать. — Это Артур какое-то лекарство дал, сказал, что очень хорошее, и слона с ног свалит… И что совершенно безопасное и никаких побочных эффектов!

— Чудненько. То есть, ты мне насыпала неизвестно какой фигни, и даже не почесалась! А ты уверена, что это не наркотик? — я вдруг запоздало испугалась. И впрямь, что за дрянь они мне подсунули? Может, теперь я наркоманка? Бывают же, наркотики, которые с первого же раза вызывают привыкание? Или нет? Я лихорадочно принялась перебирать воспоминания связанные с теми случаями, когда мне доводилось писать статьи о наркоманах. Но там как-то все больше традиционно — героин, кокаин, анаша, в последнее время — ЛСД… Ой-ёй, а вдруг тот туман, окутавший меня — это первые галлюцинации? Тут я запаниковала по-настоящему.

— Да не ссы ты, — снисходительно сказала наблюдавшая за мной Танька. Эти ее переходы от смертельного ужаса к презрительному превосходству начинали напрягать. — Артур ведь и правда, как я тебе когда-то уже говорила, врач, правда, бывший, но образование медицинское имеет, он тебя не отравит, это был… как его, фени… бурб…

— Фенобарбитал, — автоматически поправила я, успокаиваясь. — Ну, это еще, куда ни шло. Где трупы?

— Не знаю, я же тут осталась, а они поехали от них избавляться.

— А что за детский сад со стульями? — Мне нужно было знать все до мелочей, ведь второго шанса узнать может не представиться, учитывая мои намерения относительно Таньки.

— Что непонятного? Первый стул под твою дверь, чтобы, пока ты вылезать будешь, если проснешься неожиданно, нашумела изрядно, и мы, если бы рядом были, успели бы по-быстрому тельце припрятать…

— Ну, я проснулась, и нашумела, а толку-то? Кстати, куда прятали б? В обувную тумбочку?

— Не, просто, бегом бы потащили, главное, за порог было вынести. Второй под входную, а то, как хлопнула б твоя железяка, шуму б на весь подъезд было бы, ну и чтобы не цепляться мешком этим за все косяки. Я ж как раз и вернулась, чтобы все следы замести, а тут ты…

— Всю малину вам обломала, да? И что же мне теперь с тобой делать? Давай-ка я все-таки сделаю то, что надо было сделать с самого начала — позвоню в мили… тьфу, в полицию!

— Лиль, не надо, умоляю! — Танька как сидела на диване, так и сползла на пол, бухнувшись на колени. Сложила молитвенно руки, и умоляюще уставилась на меня: — Лилечка, я не хочу в тюрьму, ну пожалуйста!

— Да не буду я звонить, успокойся. И встань, а то смотреть противно. Был бы смысл, позвонила бы, а так, поди, чего докажи. Только кровь на площадке и на балконе… Так это еще я виноватой и окажусь… Ладно, бери тряпку в зубы, хлорку, где стоит, ведь знаешь? И иди, замывай следы преступления. Как хочешь, но чтобы через полчаса ни тебя, ни пятен здесь не было.

— Наверно… Ты больше не хочешь со мной иметь дело, да? — робко поинтересовалась она.

— Ты сегодня на диво проницательна! Черт, спать охота, сил нет, спасибо тебе за это большое.

— Так ложись, а я пока замою…

— Угу, сейчас, разбежалась! Чтобы я легла спать, пока ваша милость здесь находится? Нет уж, хватит, лучше дождусь, пока закончишь.

Я ушла в родительскую спальню, захлопнув за собой дверь, и закрывшись на шпингалет. Слабая конечно, защита, но хоть что-то… Я чувствовала себя как-то странно. По идее, меня сейчас должна бить дрожь, в голове кружиться вихрь мыслей и воспоминаний, страх, ужас, отвращение, но ничего этого не было и в помине, кроме, пожалуй, отвращения. Отвращение и пустота. И еще цинизм. Циничной я никогда не была, а сейчас… Я казалось, была пропитана им насквозь, хотелось вернуться в гостиную, и издеваться над Танькой тонко и не очень высмеивая ее, ехидничать, может, даже, унижать… Да что же это такое?! Никогда не была способна на подобные чувства… Скорее всего, это была просто защитная реакция, и было ясно, что она вот-вот прекратиться и меня прорвет. На смену приподнято-циничному настроению приходило дикое желание упасть лицом в подушку и зарыдать по-бабьи, во весь голос, с воем и причитаниями: — За что?

На руку капнуло что-то теплое, и я поняла, что плачу. Больше я не могла сдерживаться, и сделала именно то, что и хотела — схватила подушку, уткнулась в нее лицом и, закусив край наволочки, чтобы не меня было не слышно, заскулила, зарычала, всхлипывая и бормоча сквозь зубы что-то жалобное.

* * *

— Лиль, я закончила! — донося откуда-то издалека до меня голос Татьяны, спустя целую жизнь. — Можно, я останусь у тебя, а то ночь все-таки, страшно домой идти, и такси не поймаешь…

— Уходи! — хрипло выдавила я из себя.

— Лиль, ну пожалуйста…

— Уходи! — уже тверже добавила я, как следует прокашлявшись.

— Лиль, ну давай поговорим, обсудим, я ж тебе не все рассказала…

— Уходи! — Я опять упала на мокрую истерзанную подушку.

Хлопнула негромко дверь, я медленно сползла с постели, встав на трясущиеся от слабости ноги, и отправилась проверить — действительно ли она ушла, или в очередной раз заготовила для меня очередной мерзкий сюрприз. Но нет, в этот раз все было по-честному: в квартире кроме меня никого больше не было. На всякий случай, заглянула на балкон — боюсь, теперь я это буду делать ежедневно… Пол был чисто вымыт, нож исчез, ничто больше не напоминало о том, что здесь хранилось последние двое суток.

Я поежилась и поторопилась уйти с балкона. Да… Продукты там точно, никогда больше держать не буду. И вообще, заколочу балконную дверь к чертям, и близко не хочу теперь к нему подходить — балкон мне теперь внушал ужас и отвращение. А впрочем, надо продавать квартиру и уезжать отсюда, не могу больше тут находиться. Казалось, мое жилище теперь поражено какой-то болезнью, вроде парши или проказы, находиться в ней было тяжко и брезгливо. Вернувшись обратно в спальню, я упала на кровать и мгновенно провалилась в тяжелый, навеянный таинственным препаратом сон…

 

Девятнадцатая глава

Разбудила меня симфония Бетховена. Нет, это точно карма какая-то — все задались целью не позволить мне выспаться! В последние дни я встаю только по звонку телефона или двери. Чтоб я еще когда легла спать, не выключив эту заразу… Застонав, протянула руку и, не открывая глаз, нащупала телефон на тумбочке.

— Да! — еле слышно произнесла я.

— Лолита, душа моя, ну как, ты морально готова к счастью?

— Боже… — я перекатилась на спину, и, с трудом разлепив глаза, обреченно уставилась в потолок. — Леха, иди в задницу! И не возвращайся оттуда никогда, слышишь!

— Вас понял, уже иду! Жди меня и я вернусь, только очень жди.

Телефон бодро запикал и я отбросила его в сторону, чувствуя себя больной. Кофе б выпить, да сахару нет… При мысли о кофе меня слегка затошнило. Не-ет, к черту кофе! Лучше в душ, смою с себя весь негатив… Хм… похоже, я начинаю превращаться в русалку — чуть что, бегом в воду лезу… Интересно. Я, конечно, и раньше любила в душе или ванной зависнуть, но не до такой же степени…

Уже стоя под струями, рикошетом разлетающимися от плеч в разные стороны, заметила, что вода, стекающая с моего тела, видится мне несколько темной, замутненной, хотя под ногами она же взбаламучивалась абсолютно чистая и прозрачная. При этом я испытывала сильное облегчение во всем теле и в душе, словно избавлялась от почти непосильной тяжести, которую раньше не замечала, пока она не ушла. Что там Танька давным — давно плела про энергетику? Было похоже, что и в самом деле, вода смывала с меня ту самую негативную энергию, унося вместе с ней все плохое, что скопилось во мне за последнее время. Боже, что за эзотерический бред? С каких пор я ударилась в экстрасенсорику и прочие глупости? Угу, а с тех пор, как я начала людей мочить силой мысли, или чего там еще… Вздохнув, я выключила воду.

Хорошо хоть, сегодня суббота, и мне не нужно никуда бежать и ни с кем разговаривать. Сейчас я способна на интервью разве что, с владельцем бюро ритуальных услуг. У меня, кстати, и визитка его имеется… Черт, я же вчера не пошла в районный суд, как собиралась, но, по крайней мере, мы с судьей не назначали конкретной даты, договорились, что зайду на днях… Ну вот, как-нибудь и зайду… А сегодня просто буду бессовестно валять Ваньку.

Застилая постель, я выкопала из одеяла телефон, и обнаружила несколько пропущенных звонков. Номер показался знакомым и, порывшись в памяти мобильника, я сопоставила по времени прошлых звонков, что это был Саня. Так, надо внести его в телефонную книгу… Может, попозже позвоню, приглашу… При мысли о нем, в груди разлилось приятное тепло, и губы невольно расползлись в улыбке. А позвоню ка я ему прямо сейчас! А что? Сегодня выходной, он наверно дома, если его никуда не сдернули срочно, а то у него такая работа — ни праздников, ни выходных. Только — только успела нажать на кнопку вызова, как взвыл дверной звонок.

— Да что же это такое! — в отчаянии выкрикнула я и, бросив телефон обратно на кровать, пошла к двери: — Все как с ума посходили — то звонят, то в дверь ломятся, то сами входят, когда хотят… Кто там?

— Свои, открывайте, девушка!

Голос мне показался знакомым. Мужчина, а кто такой, не пойму. Может, Саня? В глазок почему-то ничего не было видно. Вполне возможно, Танька его вчера залепила чем-нибудь. Все это промчалось в голове в одно мгновение. Я собралась было переспросить, кто же именно там находится, но, вспомнив свою нынешнюю неуязвимость, храбро щёлкнула замком. А распахнув дверь, тут же попыталась закрыть её обратно, но не успела — гость быстро подставил ногу, и осторожно, но решительно отодвинув меня в сторону, вошёл в квартиру.

Постояв с секунду у раскрытой двери, я тихонько прикрыла её, не защёлкивая замка, и проследовала за настойчивым посетителем вглубь квартиры. Встала на пороге, прислонившись к косяку, не решаясь зайти в комнату, и с вызовом посмотрела на незваного гостя. Чувство страха, по всей видимости, во мне атрофировалось напрочь. Я ощущала только усталое безразличие и больше ничего. А Леха уже сидел развалясь, на диване, и с любопытством разглядывая изрядно увядшее подношение Артура Таньке. Рядом с ним лежал огромный букет роз.

— Ну, как я погляжу, ты тут без меня не скучала, да, Лолита? — с усмешкой поинтересовался он.

— Лиля, — автоматически поправила я. — А тебе какое дело? Ты мне никто, и отчитываться я перед тобой не обязана.

— Очень даже касается, ты же знаешь, я без тебя не могу! — небрежно отозвался гость, положив ногу на ногу. — На вот, ещё один веник в вазу ткни! — протянул он свои розы.

— А с чего вдруг розы, а не ирисы? Я, знаешь ли, уже к ирисам привыкла… Кстати, — оживилась я, — ты меня так заинтриговал своими ирисами, что я прогуглила, и нашла про них вот что…

Не спеша подошла к компьютеру, щелкнула мышкой, открывая нужный файл, и зачитала вслух: — «Ирис олицетворяет силу Света и надежду. Часто изображается в форме fleur de lis и разделяет ее символизм, а также символизм лилии. У китайцев олицетворяет грацию, изящество, нежность и красоту в одиночестве. В христианстве, являясь разновидностью лилии, он является цветком Девы Марии, Царицы Небесной, символом Непорочного Зачатия. В образе лилии-меча отображается Печаль Девы».

Я победно взглянула на молча внимавшего мне Леху.

— Ты только подумай! Флер де лис, а клеймо в виде лилии во Франции, как мы знаем, ставили и проституткам. Что может в данном случае, символизировать сразу две вещи — твой род деятельности, — я насмешливо фыркнула, — и твои надежды сделать из меня, почти непорочной, эту самую, заклейменную гражданку… Опять же — лилия и я, Лилия… Гы. А про грацию, изящество и красоту вообще покорило. Хотя у роз, небось, тоже послужной списочек не хуже… Ну, и последнее, по поводу печали мне нравится — не удается тебе никак своим мечом мне клеймо поставить, такая вот, у тебя пичалька… — Я драматически всхлипнула, и утерла воображаемые слезы.

— Ишь ты, и не лень было рыться, искать, — хмыкнул Муся. — Просто я ирисы с детства люблю, в них символ для меня один — они на женское лоно похожи.

— Надо же, с детства, — деланно удивилась я, — каким ты был продвинутым ребенком, оказывается! Не давали покоя воспоминания о твоем рождении? А чего ж тогда орхидеи не дарил? Вот уж они-то точно похожи и на то, и на это.

— Орхидеи дорогие, оно мне надо? Ты лучше бери что дают, не кочевряжься!

— Слушай, Лёш, чего тебе от меня нужно, а? — Я уперлась одной рукой в бок, игнорируя протянутый букет. — Ты же знаешь, я не из твоих девочек, стриптиз тебе не станцую, в Турцию, на заработки для тебя не поеду, под клиента не лягу. Шел бы ты уже лесом…

— Красавица моя, у меня хватает тех, кто всё то, что ты перечислила, с удовольствием делает за деньги. Я хочу тебе предложить попробовать разок, только и всего. А насчёт того, что мне якобы от тебя, что-то надо… — гость фыркнул. — А что с тебя взять-то? Думаешь, у меня любовь с интересом, как говаривал легендарный товарищ Жеглов? Да какой тут может быть интерес? Ну, вот нравишься ты мне, и все тут… Сам не пойму, чего меня к тебе так тянет, прямо как магнитом… Слу-ушай! — заговорщицки зашептал он. — А может, ты меня приворожила, а? А может, ты ведьма? — он рассмеялся, глядя на мое вытянувшееся лицо. — Ну не дуйся, я ж шучу. Шучу я!

— То-то мне так смешно. Ха-ха! — раздельно произнесла я, стараясь унять дрожь в коленях, и прогнать воспоминания, связанные со словом «ведьма». — Шёл бы ты отсюда, дорогой. Я сейчас не одна живу, вот-вот друг вернётся. Не хочу неприятных сцен.

— Это какой такой друг? Танька, что ли? Да, сцены она закатывать умеет, это точно… Да только меня это как-то не пугает. Не дёргайся, да, я узнавал, чем ты сейчас занимаешься, и кто с тобой живёт. Да и живёт — это слишком сильно сказано. Так, ночку — другую она у тебя перекантовалась, это ещё ничего не значит. Теперь я буду у тебя жить, а Танька пусть в свою квартиру катится, групповух не люблю. Я, знаешь ли, консервативен по натуре, хоть ты, конечно, мне и не поверишь. Давай жить дружно, девочка моя?

— Девочки твои тебе денежку зарабатывают телами своими, я тебе не твоя девочка! — мрачно отозвалась я, отлепившись, наконец, от косяка. — Иди отсюда, придурок! Тошнит меня от тебя, если честно. Думаешь, я забыла, как твою блевотину из-под двери отмывала? Или как ты в подъезде меня подстерегал в течение недели? Мне что, милицию вызывать?

— Эх, ну вот, пошли обычные пошлости — истерика, милиция… Кстати, какая еще милиция? Полиция, полиция, майн дарлинг. Все как в благословенное царское время… — осклабился Муся. — Ты же знаешь, у меня в роду князья были, так что… О чем это я? Ах, да. Я ж не убивать тебя пришёл, солнце мое, а мириться, а ты скандал закатываешь, как будто к тебе неверный муж на коленях приполз, а у него из кармана стринги торчат…

— Пошел вон! — сквозь зубы процедила я, испытывая почти непреодолимое желание вцепиться ему в глаза — его благодушная неторопливая речь, вдруг, ни с того ни с сего, стала внушать страх. Ну вот, только порадовалась, что больше не испытываю этого чувства…

— О, а ты мне такой еще больше нравишься! — развернувшийся, было, к выходу Леха остановился, и вдруг скинул на пол свое элегантное шерстяное пальто. — С девственностью, ты, конечно же, давно распрощалась, ну что ж теперь поделать, я давно себе пару — тройку подходящих девулек нашел, получил, что хотел в этом плане. А вот ты… Ты для меня недосягаемая мечта еще с юношества, можно сказать, почти с детства. Давай, не кочевряжься, Дусенька моя драгоценная! Сделай то, о чем тебя дядя так давно просит, и он тебе сладенького даст!

— Пшел вон, придурок! — ошеломленно выдавила, не веря своим глазам. Да наш ли это Муся? Да, озабоченный, да, придурковатый, нелепый, но не опасный! — Ты же не насильник, совсем что ли, сдурел?

— Ах, оставь, солнышко, не дави мне на психику! — Он взялся за ремень на брюках, и с кривой ухмылкой подошел ко мне, почти вжавшейся в угол. — Сам не знаю, почему ты на меня так действуешь, но тянет меня к тебе словно магнитом, никогда ни к кому так не тянуло, авось, когда получу свое, то успокоюсь, больше я этого терпеть не могу, хватит.

— Вали отсюда, козел, я кричать буду! — прошептала я, каждую секунду ожидая приближение обычного для меня, в таких случаях, ступора. Но нет, пока дышалось вполне спокойно, трясло только сильно, и некоторая слабость волнами расходилась по телу, словно дергало огромный нарыв. Что-то меня эти озабоченные придурки стали утомлять… Вспомнив тот туман, от которого я так усиленно пыталась недавно избавиться, постаралась сосредоточиться на своих мыслях и представила, как нечто темное тянется от меня к падающему Лехе.

— Вот и молодец, вот и славно, — негромко сказал Муся, и погладил мой затылок, так, словно собаку потрепал, — если не будешь дергаться, то все быстро и сделаем, еще чаю попить успеем.

Я открыла глаза. Что за… Вместо того чтобы свалиться, как мне привиделось, к моим ногам, Леха стоял со спущенными штанами и довольно лыбился. Что-то мой дар больше не работает… Но страх почему-то опять пропал — вид возбужденного Муси меня только насмешил. Может, потому, что мне вдруг почудилось, что это огромный ребенок, навалявший себе в штаны. Ох, у меня явно что-то неладное происходит с головой. Я не выдержала, и громко расхохоталась прямо в лицо Лехи. Глядя на его изумленную и обиженную физиономию, я уже не смеялась, а просто завывала от смеха.

— Ах ты, сучка! — рявкнул он в бешенстве и с размаху ударил меня по уху. Моя голова мотнулась и стукнулась о стену. Боль была адская. Ноги подогнулись, и я сползла на пол. В ухе оглушительно звенело так, словно его пытались просверлить перфоратором. Губы намокли — непроизвольно облизнув их, почувствовала вкус крови. Нос горел — я и не заметила, как ударилась носом… Страха почему-то по-прежнему не было, лишь растерянность и боль, боль и растерянность. И еще бесконечное удивление.

— Му… Муся, ты чего? — выпустив кровавый пузырь изо рта, промямлила я. Мне это показалось занятным, и я пошлепала губами, пытаясь сделать еще один пузырь. Видимо, ощущение реальности, как и времени у меня было искажено, оно словно замедлилось, я даже успела на секунду забыть о Лехе, когда он снова схватил меня за грудки и, приподняв, заорал, брызгая слюной в лицо:

— Не смей называть меня Мусей! Не смей смеяться надо мной! Убью на хрен!

Я завороженно смотрела в его побелевшее лицо, ярким пятном на котором выделялся большой прыщ на лбу — надо же, а он ведь так гордится своей чистой смуглой кожей… Да что же это такое? Мне надо бояться, кричать, отбиваться, а я вместо этого Мусины прыщи рассматриваю. Пока мои мысли парили неведомо где, Леха очевидно приняв какое-то решение, снял окончательно свои штаны, подхватил меня на руки и понес в сторону родительской постели. У меня в голове, наконец, что-то щелкнуло, словно контакт стал на место, и включилось чувство самосохранения.

— Отпусти, сволочь! — заорала я неожиданно для самой себя и для Лехи, который уже явно приготовился к легкой победе. Он вздрогнул и чуть не выронил меня. Не желая останавливаться на достигнутом, я выгнулась дугой и попыталась вцепиться ему в глаза. Леха откинулся назад и, потеряв равновесие, со всего размаху грохнулся на спину. Я брякнулась животом ему на лицо, уткнувшись физиономией в его нарядную, нежно — зеленую, наверняка стоившую не меньше пары сотен баксов, рубашку, с мстительным удовольствием отметив, что она теперь безнадежно испорчена моей кровью.

Вскочила на ноги так быстро, как только смогла, но лежащий плашмя Муся глухо заворчав, схватил меня за ногу, дернул, я опрокинулась на спину и снова ударилась головой, на этот раз затылком об пол. На мгновение все померкло, а когда проморгалась, то почувствовала, что на мне лежит что-то тяжелое. Улегшийся сверху Леха теперь возился с моими спортивками, стараясь стянуть их. Я завертелась изо всех сил под навалившимся на меня двухметровым мужиком в бесплодных попытках выползти из-под него, сбросить его тушу все равно бы не сумела. Он отвлекся от своего занятия, схватил меня за волосы и, приблизив свою физиономию к моему опухшему уху, прошипел:

— Не дергайся, зараза, прирежу на хрен! Я отсюда сегодня не уйду, пока не получу своего, ты не поняла еще, разве? Так что лучше расслабься и получай удовольствие.

— Да пошел ты, козел! — презрительно прокряхтела я и, набрав полные легкие воздуха, заорала: — На помощь! Пожа-ар!

— Ах, ты… — его широкая ладонь с размаху опустилась мне на нижнюю часть лица, закрыв и нос и рот. Я пучила глаза, безуспешно силясь вдохнуть, а проклятый Муся все плотнее прижимал ладонь. В ушах гудело, лоб сжимало тисками, а этот идиот не убирая руки, с интересом вглядывался в мое лицо. Чувствуя, что еще немного и задохнусь, я обмякла и закатила глаза, изображая потерю сознания, которое явно было не за горами. Мне это далось с огромным трудом — почти невозможно было заставить себя застыть неподвижно, когда грудь разрывает от дикого, всепоглощающего желания вдохнуть, а сердце кажется, сейчас проломит ребра, в бешеном темпе качая кровь, не получившую вовремя свою порцию кислорода.

У меня уже начало темнеть в глазах, когда рука убралась с моего лица, и послышалось неуверенное: — Эй! Ты жива там еще?

Невероятным, почти нечеловеческим усилием я вывернулась из-под него, перекатилась на бок и вдохнула, наконец, желанного воздуха.

— Теперь, думаю, ты будешь вести себя получше, а, Дуся моя ненаглядная? — откуда-то издалека донесся до меня голос Лехи. — Отдышишься и давай, в постельку.

Я стояла на четвереньках, понемногу приходя в себя. Мне уже было значительно лучше, но я покачивалась из стороны в сторону, изображая слабость.

— Черт, я, похоже, малость перестарался, да, солнце? — раздался уже ближе несколько встревоженный голос Алексея. — Ну, ну, давай, приляжем, отдохнем, и все будет расчудесно!

Я услышала шарканье его ног по ламинату и поняла, что стремительно теряю единственную возможность. Сделав скачок, врезалась в кресло и, ухватившись за него, вскочила на ноги. Не обращая внимания на сгустившуюся перед глазами темноту и оглушительный грохот в ушах, рванула к входной двери.

— А-у-у-э-э-э… — протяжно полз, словно в замедленной прокрутке голос Лехи, припустившегося за мной следом и я, хватаясь за дверную ручку, успела мысленно отметить расхождение звука и изображения, словно смотрела фильм в плохом качестве. Распахнула дверь и попыталась заорать, но вышел только хрип: — Помогите!

— Ах ты, дрянь! — рассвирепел Леха, буквально впечатываясь в стену рядом со мной с разбегу, и тут же хватая меня за волосы. — Заткни пасть, подстилка, придушу к едрене фене!

Упершись одной рукой в косяк, он другой рукой принялся пригибать меня головой к полу, слегка поворачивая ее так, что чувствовалось — еще чуть — чуть, и он попросту свернет мне шею. Я пыталась позвать на помощь, но изо рта вырывались только какие-то нечленораздельные звуки и хрип.

— Сейчас ты меня будешь ублажать, сучка, и на коленях благодарить, что я тебя не сдаю в бордель! Все нервы вымотала, Дуся моя паршивая! А ну, пошли!

Он дернул меня посильнее за волосы, пытаясь отодрать мои пальцы от дверной ручки, за которую я уцепилась из последних сил. Казалось, что он с меня сейчас снимет скальп, и я взвизгнула от боли. Мой вопль волнами раскатился по лестнице и Муся, испугавшись, что на крик сейчас кто-нибудь выглянет, рванул за руку так, что едва не сломал мне пальцы. Он двинул ногой по двери, та с треском захлопнулась и я потеряла последнюю надежду на спасение.

Я слабо дернулась в безнадежной попытке высвободиться, и тогда Леха сгреб воротник моей рубашки в кулак, приподнял меня над полом и приблизил мое лицо к своему.

— Если ты еще раз дернешься, я тебя убью! И это не предупреждение, это угроза, ты меня поняла? Я так больше не могу! Ты извела меня, дрянь! Я как наркоман — все время тебя хочу! Я не могу больше спать — все время вижу тебя… Я пытаюсь трахать бабу, а у меня не встает, потому что она — не ты! Я из-за тебя становлюсь импотентом, стерва! Что ты со мной сделала, говори!

Он принялся так трясти мое безвольно повисшее тело, что мне показалось, будто у меня в голове что-то оторвалось и скачет теперь внутри черепушки, ударяясь периодически о стенки. Возникла сама собой идиотская мысль, что он хочет взбить из моего мозга масло.

— «О чем я думаю? — мелькнуло в голове. — Он же меня сейчас придушит, или что еще хуже — изнасилует, а я о каком-то масле думаю… Тающем на горячем блине, расплывающемся желтом куске масла, издающим нежный сливочный аромат, щекочущий ноздри…»

— Ты чего, зависла, что ли? — откуда-то со стороны донесся голос Муси, и меня еще раз хорошенько встряхнули. — Шевели поршнями красотка в сторону постельки, будешь дядю Лешу ублажать. Он тебя научит, что к чему, опыт у него о-го-го какой, тебе и не снилось.

— Леш, да что с тобой такое? — проблеяла я, послушно двигаясь в сторону спальни, не думая о том, зачем туда иду. — Ты же не такой… Ты веселый, добрый и…

— Ну что же, тогда давай снова познакомимся, хотя, секс с незнакомцем, что может быть прекрасней? — издевался Леха, подталкивая меня, чтобы шагала побыстрее, как видно, ему не терпелось… — А ты привыкла к доброму клоуну Мусе, да? Чтобы он тебя развлекал, комплиманы отпускал, цветочки таскал, ночевал под окнами и все задарма, безвозмездно, да? Да ты же с самого начала знала, что я хочу тебя трахнуть! Чего сразу не отшила, а, динамистка?

Я могла бы ему напомнить, как давным-давно, в категоричной форме ему было сказано, что никогда не лягу с ним в одну постель. Как неоднократно говорила, что он не в моем вкусе, и как посылала его далеко и надолго, особенно после того, как он пьяным притащился ко мне под дверь и заблевал коврик для ног. Только полный идиот не понял бы, что он тут совершенно ни к чему, и что ему ничего не светит, но он, как видимо, относился к мужчинам, считающим, что если девушка говорит «нет», значит, она говорит «да» и просто хочет чтобы ее поуговаривали. Но объяснять все это было бесполезно, он бы меня не услышал, а если бы и услышал, то только бы разъярился еще больше. Кроме того, мне не нравились его глаза. Когда он смотрел мне в лицо, в них было что-то… Нет, скорее, наоборот — в них ничего не было. Они становились абсолютно пустыми, лишенными всякого выражения. Опять я думаю не о том… Господи, сколько дурацких мыслей успело промелькнуть в моей бестолковой голове, пока мы прошли эти несчастные три метра, отделяющие меня от кровати, которой предстояло стать моим эшафотом…

 

Двадцатая глава

Совершенно очевидно, что с Мусей происходило что-то непонятное. Он был словно… не в себе. Я присела на край кровати, на секунду забыв, зачем здесь нахожусь. Конечно, я не психолог, и тем более, не психиатр, но… Перед глазами мелькали картинки, состоящие из бесконечной череды Лехиных лиц. Вот он умильно улыбается в ответ на мою похвалу в адрес его увеличившихся за последнее время мышц. Вот он орет, брызгая слюной, узнав, какое прозвище мы ему дали, и требует, чтобы немедленно принесли ему извинения, стоя на коленях. Не получив требуемого, он исчезает из моей жизни на год. Впрочем, не совсем — он периодически звонил, проверяя, не нашла ли я себе кого, и в порядке ли его собственность, как он говорил. Что меня невероятно смешило, до недавних пор… Вот он что-то рассказывает, но вдруг останавливается и застывает, слепым взглядом нагоняя на меня страх. Несколько минут мы с Танькой окликаем его и пытаемся растормошить, мелькает даже мысль вызвать скорую, а он вдруг глубоко вздыхает, и как ни в чем не бывало, продолжает историю с того места на котором остановился.

Я почувствовала, как мне сильно сжали подбородок, казалось, еще чуть — чуть и моя челюсть сейчас с хрустом треснет. Испуганно подняла глаза и увидела прямо перед собой белое, покрытое бесформенными красными пятнами лицо Муси. В углу рта блестела слюна.

— «Да он же… Сумасшедший! Господи, как же я раньше этого не поняла…» — дошло, наконец, до меня.

— Что заткнулась, разговорчивая моя Дусенька, а? Небось, думаешь, как слинять? Черта с два! Не получится. И знаешь что? Я, пожалуй, после того как получу свое, слегонца придушу тебя, в качестве назидания, так сказать. Или сразу придушить, чтобы не рыпалась… Не, я люблю, конечно, когда сопротивляются, но ты ж гадость какую-нибудь учинить можешь, по зенкам твоим вижу. Ненавижу тебя, крыса! — брызгая мне в лицо слюной, вдруг завизжал он, и это испугало гораздо больше, чем все его предыдущие выступления. — Сколько лет ты мне динамо крутила! Думал — забуду тебя, думал — сама придешь, валяться передо мной будешь, как другие шлюхи, но нет, ты со своей подружкой паскудной ржала надо мной, спектакли разыгрывала, издевалась надо мной. И еще по ментовкам бегала, небось, стучала на меня, а? Думала — я не узнаю про это? Думаешь, я не понял, после вчерашнего шмона, который менты на моей хате устроили, что это твоя работа? Убью, сучка!

Я попыталась помотать головой в знак отрицания, но мой подбородок по-прежнему был словно зажат тисками, и мне оставалось только молча пялиться на него снизу вверх. Впрочем, я попыталась сказать ему, что это моя работа — ходить по судам и полициям, и он тут совершенно не причем, но вышло только невнятное блеяние, которое взбесило Леху еще больше.

— А с моим другом ты еще не знакома, а? Ну так, познакомься!

Я закрыла глаза, не сомневаясь, что он сейчас спустит трусы, но, судя по движения его свободной руки, и по шороху материи, он полез в карман пиджака, который все еще был на нем. Внутренне сжавшись, я ждала продолжения, и оно не замедлило последовать. К шее неожиданно прижалось что-то холодное. Вздрогнув от неожиданности, я открыла глаза.

— Что, испугалась, лапуля? — ухмыльнулся Муся. — Ты уж лучше не дергайся, а то чревато, знаешь ли. У тебя такая славная нежная шейка, а порезать ее так легко… Знакомься, мой приятель — шаманский нож. Выменял у одного барыги. Ты ж знаешь, я коллекционер в душе. Я ему иконку, а он мне шаманский пояс со всеми причиндалами — с клыками и когтями белого медведя, и прочими, как это говорится… а, аксессуарами! Люблю я этим ножичком волчьи глотки перерезать, спецом на охоту в волчьи места езжу, чтобы их почикать. Такой адреналин, ты себе не представляешь… — мечтательно добавил он, словно позабыв обо мне. — Сравнить наверно, можно только с сексом… А вот человеческую глотку резать как-то до сих пор не доводилось, а это неправильно, правда, крошка? Ему ведь и людской крови надо давать иногда попробовать, а то, не ровен час, подведет в самый неподходящий момент…

— Убери нож, идиот! — прошипела я, не разжимая зубов, чтобы ненароком не двинуть челюстью.

— Храбрая девочка! Мне всегда нравилась твоя безбашенность. А может, это дурь? Ложись-ка, солнце моё, и без фокусов.

Я не шелохнулась. Не знаю, что на меня нашло — очередной ступор или ослиное упрямство, которым всегда отличалась, но я просто не выносила, когда на меня давили. Несколько секунд мы молча сверлили друг друга глазами, и наконец, ощущая тупое безразличие, я сказала:

— Ну что ж, давай, режь меня, козел! Только вот — сможешь ли?

Глаза Лехи от удивления так выпучились, что стали похожи на два очищенных вареных яйца. Отчаянно косясь на его руку, я увидела побелевшие костяшки пальцев, и стало ясно — вот теперь-то мне точно конец. Мелькнула мысль — «Ну и чего ты этим добилась?». Внутри меня что-то ухнуло вниз, шея онемела в ожидании, но я продолжала завороженно, словно загипнотизированная, следить за Лехой.

Прошло несколько бесконечных секунд, а потом, я, видимо, моргнула, потому что, как по мановению волшебной палочки на его запястье возникла чья-то рука. В первое мгновение подумалось, что начались галлюцинации — создалось впечатление, что у меня двоится в глазах. Видимо, Муся подумал то же самое о себе, и какое-то время тупо пялился на возникшую ниоткуда руку. Я медленно подняла глаза. Над плечом Лехи виднелось багровое от ярости и напряжения лицо Сашки. Неожиданно я ощутила, как спало давление лезвия на мою шею, и рывком отпрянула назад. Увидев это, Санька видимо, усилил хватку, пальцы Муси разжались и кинжал упал на постель. Не успел нож коснуться простыни, как Саня отработанным движением заломил руку негодяю за спину и тот согнулся от боли, уткнувшись мордой в одеяло.

— Ты как, Лиль? — сквозь зубы сдавленно поинтересовался Саша, мельком глянув на мое распухшее окровавленное лицо. — Минут пятнадцать можешь подождать, или вызвать скорую?

— Не надо скорой, все в порядке, — с трудом выговорила я, прижав ладонь к тому месту, куда только что упиралось лезвие ножа.

— У тебя шея в крови, — сообщил Саня, еще сильнее выворачивая руку Муси и прижимая его спину коленом.

Я не обратила на его слова внимания: — Ты откуда взялся?

— Ты мне позвонила и сбросила вызов, ну я и решил пойти, навестить тебя, — мрачно отозвался он, пытаясь стянуть с себя ремень одной рукой.

Я не успела ничего ответить — в этот момент Муся глухо крякнув, вывернулся из-под Сани, развернулся к нему лицом, и изо всех сил толкнул его обеими руками в живот. Сашка отлетел на пару шагов и упал на пол, зацепив при этом подзеркальник. Во все стороны сыпанули мамины принадлежности для наведения красоты, которые у меня все не поднималась рука убрать — баночки с кремом, расчески, помада, духи. Не успела я перевести дыхание, как Леха уже сидел верхом на Саше, и, высунув от усердия язык, пытался придушить его. По моему телу прокатилась волна ужаса и восторга предстоящей битвы, я взвыла не хуже сирены, и одним прыжком налетела на Мусю. Мы покатились по полу, но я при этом успела почти сладострастно вцепиться ему в глаза. Он мотнул головой, мои пальцы скользнули по его лицу, и я вонзила ногти куда придется. Он заорал и схватил мои руки, сжав изо всех сил. Жуткая боль пронзила их, мне показалось, что кости сейчас треснут, но тут, словно в замедленной съемке проплыл Саша, рубанул ребром ладони по шее Муси, и тот моментально обмяк. Только тут я поняла, что все мое сражение заняло буквально пару секунд.

Саня снял ремень, болтающийся позади него хвостом, и связал Мусе руки. Только после этого он, облегченно выдохнув, подошел ко мне, и, заглянув в глаза, участливо спросил еще раз:

— Как ты, цела? Выглядишь ужасно, честно говоря…

Я посмотрела на него, мельком глянула на Мусю, и вдруг на меня накатило такое чувство облегчения, что подогнулись от слабости ноги, а из глаз рекой потекли слезы. Ухватившись за воротник Сашкиной рубашки, чтобы не упасть, я зарыдала как малое дитя. Саня быстро подхватил меня и отнес на диван, за что ему была благодарна — родительская кровать сейчас для меня оказалась бы не лучшим местом для релаксации…

— Я все-таки вызову скорую, — решительно сказал Сашка, уложив меня, и полез в карман за мобильником.

— Не-ет! — заорала я, хватаясь за его руку — у меня с детства панический страх перед больницами, в их стенах у меня начинается приступ клаустрофобии, и лечь туда соглашусь только находясь на пороге смерти. — Никаких больниц! Со мной все в порядке! Помоги обработать раны, аптечка вон в том шкафу, анальгин дай, и буду как новенькая.

— Ну, смотри сама, — медленно произнес Саша, внимательно вглядываясь в мои, надо полагать, косящие от всего пережитого, глаза. — Только при одном условии — ты примешь успокоительного. Валерьянка или бром имеется?

— Настойка пустырника есть, — буркнула я, чувствуя, как на меня камнем ложится какое-то гадкое ощущение нереальности, и ненависти ко всему миру. Мне нужно было срочно остаться одной. Не могу больше никого видеть и слышать, пусть даже, и моего спасителя.

Пока Саня рылся в шкафу в поисках пластыря, йода, бинтов и пустырника, я, от нечего делать, рассматривала лежащего на боку, лицом в мою сторону, Мусю. Он уже пришел себя, но после нескольких попыток высвободить руки, больше не дергался, и выглядел на удивление спокойным. Взгляд его был как тогда, пуст и пугающ — словно он внезапно ослеп. С огромным удовольствием я заметила следы от моих ногтей — по четыре аккуратных полосы тянулись от уголков глаз к вискам, и выглядели весьма симпатично. В целом, он мне напоминал бэтмена в своей маске. Подумав, что попортила драгоценную Мусину шкуру, которую он холил и лелеял, и по слухам, ежедневно мазал всевозможными кремами, на меня вдруг накатил приступ веселья, и я принялась хохотать как безумная и смеялась до тех пор, пока меня не привела в чувство пощечина. Смех прекратился моментально, словно его выключили, и я с яростью и ненавистью взглянула на Сашку.

— Извини, мне пришлось это сделать, чтобы прекратить твою истерику, — пояснил он и, не давая мне раскрыть рта, приложил бинт обильно смоченный перекисью водорода, к порезу на шее.

— А-а-а! — заорала я, словно меня вновь начали резать.

— Тихо, не ори, уже все! — утешил Саня. — На-ка, подержи бинт, мне позвонить нужно.

— Куда? — сквозь зубы поинтересовалась я.

— Дежурную опергруппу вызову.

— Боже ж мой! Так сюда еще и толпища набежит! — я в возмущении откинулась назад, и существенно приложилась многострадальной головой к твердому переплету книги, лежащей на спинке дивана. — У-уй! Сань, забери его отсюда, ну пожалуйста, просто забери! Я хочу одна побыть! Очень тебя прошу!

— Извини, Лиля, я тебя понимаю, но тут должна отработать следственно-оперативная группа. Осмотр места происшествия обязателен, никуда не денешься…

— Сашенька, ну умоляю, только не это! Ну, хочешь, на колени встану?

— Лиль, извини, нет. И еще, тебе придется сейчас съездить в травмпункт, снять травмы. Заодно и обработают твои раны как следует. Спокойствие, только спокойствие, я тебя сам отвезу. Это быстро.

— Не хочу в больницу-у! — заныла я, понимая, что веду себя по идиотски, но остановиться не могла, наверно, это нервное…

— Это обязательное уголовно-процессуальное действие, предусмотренное УПК. Иначе всё это не будет иметь юридической доказательной силы, — был неумолим Санька, видимо, окончательно войдя в свою роль следователя. Отойдя в сторону, он быстро заговорил в трубку.

Не прислушиваясь больше, я в изнеможении разлеглась, по-прежнему, будучи не в силах отвести глаз от поверженного врага.

В этот момент во мне что-то отключилось и дальше воспоминаний нет, вплоть до того момента, как я пришла в себя лежа все на том же диване, но за окном уже было темно, и голова моя покоилась на какой-то слишком высокой и жесткой подушке. Я выгнулась, чтобы посмотреть, на чем же лежу, и уткнулась носом в чью-то руку. Что такое?!

Рывком вскочив на четвереньки, я чуть не упала на пол — рядом, откинувшись на спинку дивана и задрав подбородок кверху, спал Саня, а подушкой мне послужили, видимо, его колени. Ничего не понимаю… Куда девался день? Почему темно? Где Муся? Где обещанная опергруппа? А моя поездка в травмпункт? Черт, это что еще за провалы в памяти? Совершенно не помню, что я сегодня делала и говорила… И если все позади, то, что здесь делает Сашка? Охраняет меня, что ли? Так Леху арестовали или нет? Если да, то зачем здесь Саня? Да… Мне, похоже, все-таки прямая дорога к врачу, но не к травматологу, а к психиатру… Провалы в памяти — зловещий симптом. А еще и обмороки до кучи… Тут, наконец, в подробностях вспомнился вчерашний день, во всяком случае то, что было до отключки моей памяти, и меня пронзила резкая противная дрожь, такая сильная, что я прикусила себе язык, и невольно вскрикнула. Саша всхрапнул, дернулся и открыл глаза.

— О, проснулась? Ну как ты, Лиль? — сонно поинтересовался, растирая ладонями свое лицо.

— Э-э-э… Как сказать… Ничего, если не считать того, что ни черта не помню, что было вчера после того, как ты Леху скрутил…

— Да? Ну что ж, бывает, нормальная защитная реакция, — он резко помотал головой, прогоняя остатки сна. — Хотя я бы предпочел, чтобы ты заодно не помнила, что было и до этого, последние полчаса, к примеру.

— Угу, я бы тоже этого хотела.

— А, в общем и целом, как ты? Шея не болит? А голова? — не унимался он.

Я осторожно повернула голову сначала в одну, потом в другую стороны, и прикоснулась к порезу на шее.

— Ай! Трогать больно, воспалилось наверно, а так ничего, если сильно не вертеть башкой, то терпеть можно. Голова побаливает, и ухо как пришитое…

— Врач сказал, что порез на шее неглубокий, швы накладывать ни к чему, должно зажить быстро…

— Да? Я и у врача была? Ни черта не помню… Ой, и губами шевелить больно…

— Вон там, на столике мазь, антибиотики какие-то, я купил вчера, почитай, на бумажке записано, что и как применять, — сочувственно сказал он.

— О! Сколько я тебе должна? — я быстро вскочила на ноги, пошатнулась, секунду постояла, восстанавливая равновесие, и направилась в прихожую, за сумкой.

— Попробуй только еще раз заговорить о деньгах, и больше меня здесь не увидишь! — схватил меня за руку, моментально подлетевший Саня. — Но если больше не хочешь чтобы я к тебе приходил, то это как раз верный способ от меня избавиться!

— Не пори ерунды, я была бы счастлива, если б ты тут навеки поселился, — не подумав, ляпнула я, и краем глаза заметила, как переменился в лице Сашка. Сделав вид, что мне нужно что-то в противоположной от него стороне, отвернулась, не смея взглянуть на него.

* * *

Я ставила на огонь чайник, когда сзади неслышно подошел Саня.

— Знаешь, я ведь чего тогда тебе звонил… Хотел предложить тебе прогуляться на ипподром, сделать несколько кругов по лесу верхом… Я недавно туда ездил — Корсар все еще там, хоть и не молод, но в отличной форме, ждет тебя, наверно…

Мое сердце бешено заколотилось от предвкушения. Только вот, я не знала из-за чего: то ли от предстоящей встречи с любимым конем, на которого не садилась больше года, то ли от перспективы романтической прогулки с Саней…

— А оно вон как вышло… — продолжал, тем временем Сашка. — Теперь-то тебе конечно, не до верховой езды.

— Вот уж нет! — я так резко обернулась, что Саня отшатнулся.

— Никакие озабоченные кретины ни за что меня не вынудят отказаться от верховой езды, да еще в таком обществе! Подумаешь, шея и физиономия чуток покоцаны! Если только ты не испугаешься моего внешнего вида, то давай, съездим на ипподром! Завтра, а?

— Да тебе лежать надо, ты что! — испугался Саня. — Тебя головой о стенку ударили, сама ж говорила, возможно, легкое сотрясение мозга, а ты на коня собралась садиться! Нет, нет, ни за что!

— Саш! Ну, Сашенька! Ну, пожалуйста! Мы не будем скакать галопом, только шагом! Ты же знаешь, я только что потренировалась неплохо, после Федюниного Чубайса, мне уже ничего не страшно, — я засмеялась, а Саня фыркнул, не хуже коня. — И потом — нет никакого сотрясения, это я тебе со всей ответственностью заявляю! Как человек, у которого на счету уже есть сотрясение, когда я училась ездить верхом и слетела с коня на полном скаку…

 

Двадцать первая глава

Я подошла к зеркалу, опустив голову — мне страшно было взглянуть на себя. Преодолев внутреннее сопротивление, подняла голову и уставилась в свое отражение. Ну… в общем-то, думала, будет хуже. Нижняя губа распухла, но не сильно — мне-то казалось, что она будет выглядеть прямо-таки бревном на моем лице. Место, где губа лопнула, в глаза не бросалось, на фоне всей остальной красоты. На щеке была немного свезена кожа, подозреваю, что часть ее осталась на стене. Нос слегка распух, и походил на клоунский, только цвет, к счастью, не был столь же интенсивен. Оказывается, у меня была к тому же разбита бровь, и левое веко сверкало красивым, нежно-синим фонарем, грозившим вскоре перейти в багровый цвет. Счастье, что он не достигал нижнего века, а так, можно будет намазать такого же цвета тенью правое… Угу. При такой битой морде, еще и краситься, отпад просто… Я повернула голову и осмотрела дергавшее и до сих пор горевшее ухо. Н-ну… Если распустить волосы, то можно его прикрыть, и никто бы и не заметил, что оно в два раза больше положенного… Но, увы, мне нечего распускать… Ладно, в шапке незаметно будет…

Я тихо заскулила, ощупала свою физиономию, и мрачно подумала: — «С таким фасадом только в винно-водочном торговать…»

Неожиданно со стороны двери послышалась какая-то возня. Меня словно током пронзила мысль — Леха вернулся! Он убил Сашку и теперь примчался сюда, мечтая отомстить за поруганную честь и попорченную шкуру… Я подкралась к двери и прислушалась. Мысли метались как овощи в блендере, меня трясло от ужаса. В замке что-то щелкнуло — кто-то явно пытался открыть дверь, и у него это уже почти получилось.

Встрепенувшись, я понеслась по квартире в поисках хоть какого-то подобия оружия. Ничего не найдя, схватила со стола в кухне нож и побежала навстречу раскрывающейся двери. Выставила перед собой лезвие, и, стиснув зубы, сделала ещё шаг, в последний момент зачем-то закрыв глаза. Наступила тишина. Когда я решилась посмотреть, передо мной стояла бледная Танька, ошалело глядящая на острие ножа, застывшее в миллиметре от её живота.

— Ты что, совсем сдурела? — с трудом произнесла она. — Ты же меня чуть не зарезала!

В ответ я разжала кулак, и, не разбирая дороги, убежала в свою комнату. Кинувшись на кровать, я, всхлипывая, зарылась лицом в подушку, судорожно вцепившись в нее побелевшими от напряжения пальцами.

Танька закрыла дверь и прошла следом за мной.

— Лиль, скажи, еще что-то случилось? Или ты никак в себя после того случая прийти не можешь? Боялась, что я теперь приду тебя убивать с оравой бандитов? Ты меня так напугала… И, боже ж ты мой, что с твоим лицом?!

Но я не могла говорить — меня душили рыдания. Ведь я и впрямь, могла ее зарезать! Видимо, Лёха из меня вчера последние мозги выбил…

Танька со вздохом отправилась за уже привычным стаканом воды. Кое-как успокоившись, я села, стуча зубами о край стакана, сделала глоток, высморкалась и, поминутно шмыгая носом, рассказала о вчерашнем сражении, начисто забыв о своем решении больше не разговаривать с ней.

— Ох, ни хрена ж себе… — ошарашено выговорила она, разглядывая мою побитую физиономию. — Муся, что, спятил?

— Похоже на то, — мрачно буркнула я, чувствуя полное опустошение. — Если бы ты его тогда видела… У тебя бы и сомнений на сей счет не возникло бы.

— Ладно, ладно, всё, поняла. Ты мне объясни — вот, на фига ты на него, то бишь — на меня с ножом-то пошла? Это с твоими-то способностями? Заставила б его так подохнуть или покалечила бы, и всё! Ты же теперь знаешь, на что способна! Ффу, совсем запарилась, — Танька, наконец, сняла с себя куртку и бросила на пол.

— Представляешь — я хотела! Очень хотела. Но не смогла! Не подействовало на него, и всё тут… — мне вдруг стало стыдно, словно я сделала что-то нелицеприятное, ну, к примеру — вытерла нос шторой, а не носовым платком.

— Не понимаю… — протянула Танька, почесывая бровь. — Я думала, что ты можешь любого в бараний рог скрутить, а это у тебя выборочно, что ли, получается? Слу-ушай! — вдруг подскочила она. — А может, ты его тайно любишь и поэтому не можешь причинить ему вред?

— Угу, люблю, а ты не знала? — скривившись, отозвалась я. — Извращенка — мое второе имя.

— Нет, ну я пойму, если ты не можешь навредить тому, кто тебе небезразличен, но раз ты его не любишь, тогда в чем причина?

— Да уж, он мне сейчас настолько небезразличен, что кушать не могу, — последние слова я произнесла с акцентом, подражая Фрунзику Мкртчяну, — придушила бы своими руками, ублюдка. Сама хотела бы знать причину… — приятное чувство единения с подругой, хоть и бывшей, грело душу, все было как раньше — мы вместе… Тут меня словно ударило: — Стоп! А с какого перепугу ты сюда приперлась, а? По-моему, я тебе ясно дала понять, что тебе здесь больше нечего делать! И какого черта у тебя ключ от моей двери?

— Да, вот именно поэтому я и пришла, — возбужденно-оживленное выражение на Танькином лице погасло. — Я хотела вернуть тебе ключ, случайно его тогда прихватила, когда уходила…

— А почему не позвонила, а полезла открывать? Дай сюда! — я выдернула ключ из ее пальцев.

— Сама не знаю… По привычке, наверно… — пробормотала Танька. — Лиль, ну давай поговорим, а? Ну нельзя же прямо вот так взять и выбросить все те годы, в течение которых мы были друг для друга самыми близкими людьми….

— Самыми близкими людьми для меня были родители, — огрызнулась я. — Почему-то ты сама легко и непринужденно выбросила все эти годы, о которых говоришь. А в том, что у меня не было других близких людей, вина не в последнюю очередь и твоя. Взять хотя бы Саньку.

— Да, с Санькой я промахнулась, — признала Танька. — Он мне казался тогда чучелом, уж извини. Но, я понимаю тебя, он отличный мужик, он же тебя спас…

— Угу. То есть, если я тебя не вышвырну из своей жизни, то ты мне милостиво разрешишь с ним встречаться?

— Да ладно тебе, чего издеваешься? Ты встречаешься с кем хочешь… Что ты сказала? Встречаться? Так он тебе все-таки нравится? Ли-иль! Расскажи, а? Ты его любишь? У вас что-нибудь было? А замуж звал?

— Стой, стой, я ж тебе еще ничего не обещала, чего навалилась? Подумаю всего лишь над твоим предложением, уговорила, — проворчала я, сдаваясь под ее напором.

— Ура!!! — Танька вскочила со стула, на котором сидела, и принялась прыгать, в тщетных потугах изобразить кордебалетные па.

— Ладно, ладно, но ты пока иди, у меня через пару часов свидание, а я похожа на чудовище.

— Сегодня? С Санькой? Лиль, ну куда тебе на свидания с такой-то рожей? Тебе лежать надо, а не по свиданиям шляться! Хотя… Если ты будешь лежать, а Саня скажем, будет делать тебе лечебный массаж, то… — она закатила глаза.

— Надеюсь, лежать я не буду, потому что, мы едем на ипподром, прокатимся верхом по лесу. А если я окажусь лежащей, то это будет означать только одно — что сверзилась с коня, а с меня пока достаточно падений…

Меня кольнула, было, мысль — а чего это я так разоткровенничалась с Танькой? Но собственно, а почему бы не попробовать все сначала? Тьфу, о чем это я? Она мне что — муж, с которым я прожила долгие годы бок о бок? Муж, не муж, но считай что сестра, а сестру просто так из жизни не выкинешь. Просто так? После того что она сделала? А что она такого особенного сделала? Ну, соврала про то, что те парни окочурились. Протащила их тайком в мою квартиру. Но она же их потом и вынесла! Угу, и для кого же это она так старалась? Неужели ради меня? Сомневаюсь… Она сама же и признавалась, что все затеяно, чтобы свою задницу прикрыть… А, ладно, чего я распереживалась, не буду просто больше подпускать ее слишком близко и все, а что она там затевала мне по барабану, она же вроде как, меня оберегала… Во всяком случае, до сих пор так и было.

 

Двадцать вторая глава

Ипподром располагался в паре километрах от нашего дачного поселка. Собственно, между ипподромом и дачами лежала только длинная лесополоса, к которой как раз подходили наши кони. Первые полчаса, после того, как мы оседлали наших жеребцов, я болтала без умолку, говоря обо всем и ни о чем. Вспоминала наши детские проделки, смешные случаи из своей корреспонденткой практики, подкалывала Саньку, и подтрунивала над своим изукрашенным лицом. Сашка весело смеялся над моей болтовней, правда, нахмурился, когда я заговорила о боевых шрамах на своей физии. Но, через несколько минут сам уже рассказывал про своего лучшего друга Федяя. Особенно про его две страсти — лошади, тут я сразу ощутила теплое чувство сродства по отношению к вислоусому капитану, и женщины, а тут я ему не слишком правда, искренне, посочувствовала, ибо, как сообщил мне Саня — жена Федора за каждый его поход налево, применяет сковородочную терапию, дабы излечить своего жизнерадостного муженька от излишней жизнерадостности. Ну что ж поделаешь — заслуживает парень, заслуживает подобных лечебных методик…

Постепенно разговор угас сам собой, и мы ехали молча, наслаждаясь тишиной, природой, прогулкой…. На меня вдруг накатил приступ ностальгии. Вспомнилось, как мы с Сашкой тайком от родителей убежали на конюшни, под видом выездки свели коней с ипподрома и торжественно въехали в поселок… Санек галопом пронесся через всю улицу и влетел в свой двор прямо в толпу гостей, кучкующихся вокруг мангала, а я, попытавшись заставить Корсара только что научившегося ходить под седлом, перескочить через изгородь, окаймлявшую наш огородик, изящно перелетела ее сама, и прикорнула прямо посреди маминых роз… Я автоматически почесала давным-давно зажившую спину. Что тогда было… Меня, всю в бинтах и с горящим от ремня задом, спешно отвезли домой, в город, и строго-настрого запретили и близко подходить как к Саньке, так и к ипподрому. Ну, через полгода я вновь скакала на Корсаре, а вот с Сашкой… С Сашкой мы больше не общались, спасибо Таньке, уж она расстаралась, наговорила о нем всякой чуши, которой я с готовностью поверила… Неудивительно, что когда он через несколько лет, вдруг ни с того ни с сего заявился с предложением руки и сердца, я ему просто рассмеялась в лицо. Ой, дура…

Как же я соскучилась по конской спине! Мой недавний эксперимент с Чубайсом верховой ездой никак не назовешь, нет, это именно эксперимент на мою прочность и на лошадиное терпение. Я хмыкнула, вспомнив, какой запах распространял хозяин коня, и снова подивилась тому, как животное не отшвырнуло его одним от себя пинком, а позволило себя взнуздать, и посадить абсолютно постороннюю личность.

— Сань, знаешь, это просто выше моего понимания, как я могла тебя раньше не замечать… — задумчиво произнесла я, когда наши кони переступили незримую границу, отделяющую относительно цивилизованные места от леса.

— А я старался особо перед тобой не светиться, после того как ты мне популярно объяснила, что я не ко двору придусь, — весело отозвался Саша.

Снег тихонечко поскрипывал под копытами лошадей. С веток иногда падали обрывки снежного покрывала, так тихо, что даже не вздрагивал мой нервный Корсар, который мог пуститься в галоп, испугавшись резко взлетевшей птицы. Какое это было счастье, просто спокойно покачиваться верхом на спине любимого коня в полной тишине, и чувствовать присутствие человека, которому ты обязан жизнью… Любимого ли? Я еще этого не знала… Но я в нем отчаянно нуждалась, это несомненно.

Саша молчал, и я ему была благодарна за это. Мне сейчас не хотелось слов. Не хотелось беготни или дикой скачки, как раньше. Я всей кожей ощущала спокойствие и умиротворение, и мне хотелось, чтобы это мгновение не прекращалось. Саша, видимо, испытывал нечто похожее, и не нарушал тишины. Возможно, он заслушался, как рассыпает свою веселую дробь дятел. Или его заворожило чириканье какой-то птахи, чей голос эхом разносился среди деревьев. Не знаю. Я буквально растворилась в этих звуках, словно слилась с ними. Неведомое доселе чувство поднималось во мне волной. Теплый, неяркий жар поднимался откуда-то изнутри, и распространялся по моему телу, отзываясь легким приятным покалыванием у меня в ладонях. Я вдруг отпустила поводья, распростерла руки, словно пытаясь обнять лес, и запрокинула голову. Мне казалось, что я вижу исходящие отовсюду: от деревьев, с неба, от выглянувшего из-за серого облачка солнца, какие-то потоки света, золотистого, нежного, родного. Я купалась в этих лучах и словно выздоравливала душой и телом, и не заметила, как Корсар стал как вкопанный, словно боялся шевельнуть седока, как-будто у него на спине чаша, заполненная до краев.

Рядом цокнула белка, и волшебство вдруг кончилось. Я резко вдохнула — меня словно вырвали из грез. Саша уехал довольно далеко вперед — возможно он не хотел мне мешать, или сам проникся волшебством этого места и забыл обо мне. Я огляделась. Рядом на пеньке сидела та самая белка и нахально разглядывала меня. Моя рука потянулась к карману — там лежали сухари, припасенные для Корсара, но зверушка не стала дожидаться подношения, а махнула своим пушистым, почему — то наполовину рыжим, летним хвостом, и взлетела вверх по сосне. Конь нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Со вздохом потянулась к поводьям — мне ужасно жаль было потерянного ощущения чуда.

Внезапно Корсар напрягся, по его телу пробежала сильная дрожь, и он рванул с места. Как ни странно, но я не вылетела из седла, усидела лишь потому, что мои пальцы запутались в длинной конской гриве. Жеребец летел, как мне казалось, не разбирая дороги, а я болталась у него на боку как мешок, кое-как удерживая одну ногу на седле — благодаря стремени, перекинувшемся следом за ступней. Вторая нога волочилась по снегу, оставляя рядом с мелькающими копытами глубокую борозду. По моей спине периодически хлестали ветки кустов, и страшно было представить, что будет, если вместо веток попадется какой-нибудь толстый сук. Попыталась было вскарабкаться обратно в седло, но ничего не вышло, только лишь глубже врезался в кожу пальцев жесткий конский волос. Я уже мечтала о том, чтобы свалиться, наконец, с коня, казалось, что вот-вот останусь без пальцев, но выпутать их просто не имелось возможности, и оставалось только сильнее ухватиться за гриву второй, свободной рукой, чтобы хоть немного ослабить давление на плененную конечность. Корсар ни на секунду не замедлял ход, словно за ним гналось что-то ужасное. Я попыталась позвать на помощь, но все мои силы уходили на то, чтобы удерживаться на боку коня, изо рта вырвался лишь придушенный вздох.

Но Саша, видимо, и сам заметил мое неожиданное исчезновение — откуда-то издалека донесся еле слышный крик. Этот голос подстегнул меня, из последних сил я подтянулась одновременно и ногой и руками, каблук выскользнул из стремени, и я повисла на шее у яростно работавшего ногами коня. Он мотнул головой, пытаясь скинуть меня с себя, и возможно, ему бы это удалось, оставив мою руку при этом без пары пальцев, но видимо, конь здорово устал скакать по глубокому снегу — его ход начал заметно замедляться и через несколько минут он совсем остановился, всхрапывая и тряся головой. Я уперлась в его плечо локтем и, приседая от слабости в коленях, принялась выпутывать пальцы.

В голове было совершенно пусто, я ни о чем не думала совершенно, увлекшись распутыванием гривы, чувствуя сырость в пальцах наливавшихся злой, жгучей болью, и понимая, что эта сырость — моя кровь. Еще одно движение и пальцы свободны. Я хотела поднести их к глазам и взглянуть, на что же они теперь похожи, но мешкала, боясь увидеть фарш вместо пальцев. Неожиданно конь напрягся, отпрыгнул от меня боком, раздался громкий треск веток, и он исчез. Откуда-то издалека слышался голос Саши, я открыла рот, чтобы ответить, наконец, ему и вдруг воздух знакомо сгустился. Схватилась здоровой рукой за горло, пытаясь расстегнуть ворот куртки, и словно провалилась в вязкое белое облако, облепившее меня со всех сторон и забившее уши, рот и нос.

Я пришла в себя от неприятного пощипывания в левой руке. Открыла глаза — прямо надо мной покачивались облепленные снегом еловые лапы. Я лежала в сугробе видимо, совсем недавно, судя по тому, что совершенно не замерзла. Мою руку кто-то трогал и словно быстро-быстро смачивал теплой, шершавой тряпкой. Мне с трудом удалось повернуть голову — рядом что-то темнело. Может, это Саша стал рядом на четвереньки и пытается привести меня в чувство? Но почему он начал с руки? Надавал бы мне пощечин, что ли… Несколько секунд я глядела в сторону «Саши», щурясь и моргая — проклятый туман перед глазами никак не хотел уходить, и тут вдруг «Саша» издал странный звук похожий на… скулёж? Я встрепенулась и приподнялась на локте. Муть, донимавшая зрение несколько рассеялась, и передо мной возник огромный пес. Он сидел рядом и вылизывал мою пострадавшую руку. Осторожно, стараясь не совершать лишних движений, я потянула руку к себе и тут собака подняла голову и посмотрела мне прямо в лицо. Я замерла, всматриваясь в ее желтые, волчьи глаза. Волчьи? Да это же… Меня пробила дрожь и то ли волк, то ли пес, не отводя глаз, прижал уши. В голове творилось что-то несусветное — какая-то мешанина из образов, воспоминаний, совершенно мне незнакомых, непонятных картинок и ощущений. Из оцепенения меня вырвал далекий Сашин крик.

Волк поднял голову в сторону звука, и я увидела на его шее полоску голой кожи. Где-то я уже видела такое? И память тут же подсунула картинку — этот же лес, только летний, зеленый, силки и маленький полузадушенный волчонок. Год тому назад, после окончания универа я приехала на дачу на все лето, отдохнуть перед началом большой самостоятельной жизни. Неподалеку от дома мне и довелось наткнуться на эти силки, в которых запутался несчастный зверек. Он едва дышал и никак не прореагировал на меня. Обвившуюся вокруг шеи волчонка петлю было совершенно не видно — она врезалась глубоко в кожу. Обрезать толстую леску мне было нечем, я кое-как перепилила острым краем подобранной поблизости деревяшки леску — поводок. Дома маникюрными ножницами с трудом подцепила ушедшую глубоко в кожу шеи леску, и перерезала ее. Волчонок, которого я весьма оригинально назвала Волком, прожил у меня два с половиной месяца, так до конца и не перестав дичиться и рычать. Он жил в вольере, гладить себя не позволял, но узнавал меня, и явно был рад, когда я приходила его кормить. В конце лета я, с болью в сердце выпустила его на волю, будучи уверенной, что он не выживет.

— Волк, это ты? — прошептала беззвучно. Своего голоса не услышала даже я сама, но волк, или это был Волк? Услышал. Он положил морду на передние лапы и несколько раз хлопнув хвостом по снегу, снова заскулил. Потом встал и подошел ко мне совсем близко, так, что я почувствовала запах зверя. Страха не было совершенно, даже странно… Я, стараясь не делать резких движений, с трудом села.

— Волк? — еще раз вопросительно произнесла я, и протянула ему здоровую руку. Все внутри меня кричало — Опасность! Не шевелись! — но тело казалось, жило и двигалось само по себе, вне зависимости от того, какие команды отдает мозг.

Тем временем, зверь сделал крохотный шажок и, не приближаясь более, вытянул шею, понюхал руку, и вдруг, лизнув мои дрожащие пальцы, бухнулся на спину и вновь принялся хлопать хвостом. Эта поза внезапно вызвала другое воспоминание — освещенный фонарем круг, я с пакетом в котором лежит колбаса, а у моих ног лежит пес на спине. Ёлки — палки, да это же та самая собака… собака ли? Что спасла меня от Муси тогда! Ну конечно, это все тот же зверь, кто же еще… И одновременно, он же мой Волк… Как там сказал тогда этот охотник по телефону? То ли пес, то ли волк?

— Лиля-а! — раздался совсем близко Сашкин крик. Секунда — и волка нет, меня только снегом обдало. Я мгновение смотрела растерянно в ту сторону, куда он исчез, и потом неуверенно отозвалась: — Сань, я здесь!

 

Двадцать третья глава

Вернувшись с вокзала, где у меня состоялась беседа с начальником таможенной службы, первым делом набрала номер Сани — он несколько раз мне звонил во время интервью, телефон, казалось, вибрировал непрерывно, звук, естественно, был выключен.

— Лиль, ты уж извини, но придется нашу сегодняшнюю встречу отменить — мне сообщили, что моя мама в больнице, и я еду к ней сегодня в Воронеж.

— Конечно, само собой! Совершенно не за что извиняться! — воскликнула я расстроено. — Что с ней, не сказали?

— Вроде, небольшой сердечный приступ, толком не объяснили. Хорошо хоть, отпрашиваться не пришлось с работы — меня почему-то начальство весьма настоятельно, чуть ли не в приказном порядке попросило в отпуск уйти на пару недель… Странно, если честно, ну да ладно, мне это сейчас только на руку. Так что, я тебе потом позвоню, как прояснится что-то, хорошо?

— Хорошо. Только, пожалуйста, не забудь, а то я тоже теперь буду волноваться, как там твоя мама…

— Ага, пока, через полчаса мой поезд. Кстати, я тебе в почтовый ящик ключ от своей квартиры бросил, ты пригляди за ней, пожалуйста, ну там, свет вечером разок — другой включи, а то мало ли… Все, пока, веди себя хорошо, и не разговаривай с незнакомыми дядями!

Ага, и интервью бери только у знакомых… Я вздохнула: — Ну вот. Только замаячила какая-то перспектива на горизонте, как на тебе… Нет, так нельзя думать, а вдруг с его мамой не дай бог, что случиться?

Когда в дверь поскреблись, я по-прежнему сидела на тумбочке для обуви в верхней одежде, на которую уселась, как только вошла.

— Лиль, это я! Можно? — послышался неуверенный голос Таньки.

— А? — встрепенулась я. — Да, входи, не закрыто.

— Вот сахару купила и колбасы, — сообщила она, прикрывая за собой дверь.

— Сахару? — я хмыкнула. — А снотворного там много? Да ладно, шучу, но только ты первая его попробуешь!

— Лиль, да прекращай ты…

— Знаешь, Тань, я, конечно, решила попробовать снова с тобой вернуть отношения в прежнее русло, но только попробовать. И не обещаю, что получиться. Неужели ты думаешь что после такого колоссального вранья, и после того как ты меня накормила снотворным, прямо моментально начну вновь тебе доверять и относиться по-прежнему? Я тебе сразу честно говорю, как и что у нас будет. Если не устраивает, пожалуйста, дверь вон там. Вы, ребята, здорово надо мной поработали, уж прости, говорю как есть, без прикрас. А, в общем… Иди-ка ты… Ставь чайник, и колбасу режь, я помираю от голода, этот таможенник такой зануда, не представляю, как из его многопутанных речей можно статью слепить…

Танька, радостно оскалившись, подхватила пакет с продуктами и галопом понеслась на кухню. Странно… Ведь она всегда была такая гордая и самолюбивая, да раньше бы, после такой, весьма резкой отповеди в ее адрес она б со мной навсегда прекратила бы общение, а тут радуется, что ей дозволили находиться рядом на любых условиях… Неужели и впрямь, я ей так дорога? Что-то не верится… А чего наша милость так разошлась, а? Пускай я ей больше не доверяю, но зачем так в лоб-то? Нет уж, пусть знает, что о ней думают, чтобы потом не было разочарований с ее стороны, мол, подруга уже совсем не та, что была когда-то. И зачем я только согласилась опять впустить ее в свою жизнь? Мазохистка, что ли?

На самом деле, я отлично понимала, почему пошла на это — Танька, единственная, кто знает о моих бросающих в дрожь, способностях, и только с ней могу говорить об этом открыто, не боясь, что собеседник вызовет скорую. Оставаться наедине со своей жуткой тайной мне было попросту страшно…

Пока Танька шуровала на кухне, я пулей слетала на первый этаж и забрала из ящика ключ Сашки, а то еще сопрут… Вытащив искомое, я задумалась. Интересно, что бы этот жест означал? Предложение руки и квартиры? Спасибочки, свои есть. Проявление доверия? Или просто не к кому и некогда было обратиться, решил обойтись тем, что под рукой? Погруженная в размышления, я вернулась домой.

— У, моя любимая колбаса! Ну, спасибо, я давно ее не покупала.

— Ага, как увидела ее, сразу про тебя подумала, и решила взять… Слушай, я тебе чего сказать хотела — Артур просится сегодня предстать пред твои ясные, хоть и слегка обезображенные фингалом очи. Если ты не возражаешь, он прибудет сегодня вечером. Ты как, не передумала с ним знакомиться?

— Э-э-э… Так знакомство все-таки состоится? — я растерялась.

— Только если ты не против! — Танька смущенно водила ножом, которым только что нарезала колбасу по столу. — Но мне очень бы хотелось его тебе показать, если б ты только знала, какой он замечательный…

— Ну да, замечательный — и трупы ловко выносит, и лекарства, чтобы с ног свалить здорово подбирает…

— Лиль, ну ладно тебе! Это же он ради меня старался, лишь бы мне плохо не было. А он знает, что я никогда ничего не сделаю такого, чтобы тебе повредило. Это ж все было сделано, ну, с моей стороны, ради тебя, а с его — ради меня…

— Ага, ага, котов же тоже кастрируют ради их пользы, чтоб не орали, не воняли, и дома эдакими тихими чистыми ковриками сидели. — Я фыркнула и поперхнулась чаем.

— Слушай, ну перестань ты уже ерничать! — прикрикнула Танька, с силой хлопая меня по спине. — Я тебе объясняю, что ты единственный человек, которому я бы хотела представить своего жениха… Да, представь себе, жениха, он меня замуж позвал!

— Опаньки! Ничего себе! Так ты у нас невеста? А он хочет просить у меня твоей руки, что ли? Не ожидала, честно говоря, ошарашила ты меня… — с паузами, прокашливаясь, выдавила я.

— Ну… Типа того… — неожиданно лучезарно улыбнулась Татьяна.

Я постаралась затолкать подальше мысль о том, что этот самый Артур проделал буквально на днях, и что он уже побывал в моей квартире дважды, пока я, то была в отключке, то дрыхла, под воздействием его же препаратов.

— Ну что ж… Давай, приводи его, надеюсь, он не очень моей битой физии испугается, доктор Смерть, елки… Самой интересно на него взглянуть.

— «Врага надо знать в лицо», — еле слышно добавила я.

Весь оставшийся день мы с Танькой отскребали и отмывали мою квартиру. Что ж, генеральную уборку давно следовало провести, а тут как раз и повод хороший есть — все же не так уж и часто у меня просят руки моей… ммм… подруги. Танька была неестественно возбуждена, и щебетала без умолку, рассказывая, конечно же, о свое женихе.

— А какой он веселый и остроумный! Я с ним хохочу постоянно как ненормальная! А какой у него красивый…

— Стоп! В подробности можно не вдаваться!

— Да ладно тебе, не будь ханжой! У него та-акой размерчик, у-у-у… Я просто тащусь. Жалко, он мне его показывает редко, если честно, у нас всего три раза с ним было. Постоянно что-то мешает — то ему с работы звонят, вызывают, то приходят, то у него у самого какие-то проблемы… Боюсь, не импотент ли он. Ну, то есть, может, у него проблемы периодически случаются. А то, знаешь, у нас каждый раз только по-пьяни и было…

— Тань, тут я тебе не советчик, ты же знаешь, и мне не очень приятно все это выслушивать…

— А с кем мне еще советоваться, как не с тобой? У меня никого кроме тебя и теперь еще Артурика, нет…

* * *

Я с удивлением рассматривала Артура — такого красивого мужчину мне ещё видеть не приходилось. Классический голубоглазый блондин, с широкими, накаченными плечами, ростом чуть пониже двухметрового Лехи, просто картинка, хоть сейчас на подиум.

— «Или стриптиз танцевать» — мелькнула вдруг шальная мысль. Честно говоря, он меня смущал, я всегда робела рядом с красивыми мужчинами. Что такой сногсшибательный мужчина мог найти в Таньке? Она, бесспорно, весьма привлекательная девушка, но рядом с Артуром выглядит довольно бледно. А еще меня весьма смущало его поведение. За все время он ни разу не взглянул мне в глаза, разговаривал односложно, постоянно тер руки, словно они у него чесались, и вообще, вел себя крайне беспокойно. Мне было сказано буквально несколько слов. Вместо приветствия он выдавил:

— Разрешите, попросить у вас руки вашей до… подруги…

На что я, шаркнув ножкой, ответила:

— Конечно же, соедините же, наконец, свои руки и сердца, дети мои! И пусть хлеб вам будет булкой, соль сахаром, а перец морковью! — и, не выдержав, нервически расхохоталась, за что тут же и поплатилась вновь лопнувшей губой, только — только начавшей подживать.

После этого моего выступления, Артур со мной практически не говорил, за что я ему была благодарна — парень мне активно не нравился, тем более что он, кажется, опасался моей скромной персоны. На всякий случай, я смоталась в ванную к зеркалу, и всмотрелась в свое тронутое печатью насилия лицо. Не, ну в принципе, если не знать в чем дело, то меня можно и испугаться… Распухшая губа, ободранная щека, и сверкающий всеми цветами радуги продолжавший расплываться фингал, еще никого не красили, но ведь можно не сомневаться, что Танька ему рассказала, откуда у меня эти украшения. Надеюсь, ей хватило ума не рассказывать, по какой причине самоубились те парнишки, которых он с такой готовностью таскал по моей квартире? Если нет, то все становится на свои места — он меня просто тупо боится. А зачем тогда настоял на этой дурацкой церемонии прошения руки? Да и черт с ним, буду изо всех сил делать вид, будто его здесь нет. Но воплотить этот план в жизнь оказалось довольно сложно…

Танька буквально каждую минуту обращала мое внимание на нашего гостя.

— Не правда ли, Лиль, он так интересно рассказывает! — когда Артур вяло изрек несколько фраз на тему: до чего довели Россию.

— Лиль, ты представляешь, Артур недавно бросил курить! Вот бы ты с него пример взяла! Ах, ты тоже бросаешь… ну вот, если нужно, он с тобой поделится, как лучше всего это сделать! Ведь я слышала, если неправильно бросать, то уши могут начать опухать…

— Нет, ты только посмотри, как ему нравятся мои котлеты! Он уже четвертую доедает! Я тебе потом дам рецептик, будешь своего Саню кормить.

— Тань, во-первых, фарш на котлеты делала я, а ты только жарила! — не выдержала, в конце концов, я. — Во-вторых, со своими ушами и сигаретами как-нибудь сама разберусь. В-третьих, коррупция в нашей стране возникла не только что, а как минимум с семнадцатого века, а вообще, даже еще раньше, на совершенно официальной основе. И хватит уже, без конца мешать человеку есть, я удивляюсь, как Артур до сих пор не подавился, слушая твои славословия!

Сам же Артур не издал ни звука, в ответ на мою пылкую речь, как-будто речь шла не о нем, продолжая мерно двигать челюстями, ровно козел на лужайке, а вот Танька обиделась и после этого больше уже не заговаривала со мной о своем ненаглядном, во всяком случае, в его присутствии. Она не могла спокойно усидеть рядом с Артуром — без конца прикасалась к нему, терлась об него боком словно кошка, только что не мурлыкала, впрочем, может и мурлыкала, во всяком случае, шептала ему что-то на ухо непрерывно.

Наконец, я не выдержала, и сказала:

— Тань, если что, то вон та комната свободна! Вы же все-таки здесь не одни…

— Да все путем, Лильк, не волнуйся! Мы через полчасика как раз собирались туда свалить, и не мозолить тебе глаза, — примирительно отозвалась Танька.

Интересное дело! Они что же, решили тут заночевать? Помнится, кто-то говорил, что вообще, Артурика мне покажут и тут же побегут дальше по кафе-ресторанам-театрам…

Тут у Артура запиликал мобильник. Взглянув на номер, он практически скинул Татьяну с колен и, буркнув: — Мне поговорить надо, я сейчас, — вышел в коридор. Через секунду хлопнула входная дверь.

— Как тебе Артурчик? — зашептала, придвигаясь ближе Таня, забыв о том, что должна обижаться на меня. — Правда, красавчик? Я от него балдею!

— Я заметила, что балдеешь…

— И? Давай, режь правду-матку, как он тебе? — не унималась она.

— Как тебе сказать… Я бы не смогла с таким быть вместе. От него ж наверно все бабы тащатся, — задумчиво ответила я.

— Ну и что, зато он со мной, а не с ними! — весело отмахнулась Танька. — Кстати! Ты уж тут, когда мы закроемся, включи музычку какую-нибудь погромче, ага? А то тебе опять неловко будет, знаю я тебя. Мне-то по-фиг, а ты недовольна будешь.

— Вот оно как! Уже все за меня решила, да? А ты спрашивала, согласна ли я вам родительскую кровать для подобных дел предоставить? Нет уж, идите-ка туда, где вы обычно этим занимаетесь — и там пищите, размерами восхищайтесь, и все такое прочее. Я согласия на вашу совместную ночевку у меня не давала, между прочим. Тань, я ведь сказала тебе, что подумаю, впустить ли тебя обратно в свою жизнь, а ты уже в нее с ногами лезешь, да еще вместе с этим твоим… стриптизером.

— Лилька, ты чего? — дыхнула мне перегаром в лицо Танька. У, да она нагрузилась изрядно, а я-то наивная, думала, что у нее в руках все время один и тот же бокал.

— Танька, ты что, красного набралась? Знаешь ведь, что тебе нельзя красное, ты с катушек слетаешь!

— Кончай нудеть, а? Дай покувыркаться с парнишей, хочу, сил нет, до дома не добегу, тут на него полезу, и потом не плачь, что тебе порнуху покажут с доставкой на дом!

— Боже мой, да делайте вы что хотите, не могу больше… — я вскочила и побежала в сторону кухни, но меня остановил звук входящего сообщения на телефоне, лежащего в куртке. Я вытащила его из кармана и увидела, что это СМС от Сани: «Мама в порядке, ложная тревога, на днях приеду, скучаю, береги себя. Саня».

Ну, хоть что-то хорошее, на душе сразу стало легче. Скучает… Приятно, что и говорить. Вот бы еще «люблю» приписал, совсем славно было б.

Я громко вздохнула, и принялась засовывать телефон обратно в карман. Он обо что-то стукнул, и я вытащила наружу свой диктофон, который, в кои-то веки взяла с собой в прошлый раз на интервью. У, совсем него забыла! А то из бубнежа таможенника, под который дремать самое оно, я уже практически все позабыла. Ну и отлично, теперь со статьей проблем не будет, сделаю основную часть из его речей, а остальное как-нибудь оформим… Хорошо хоть, «Дело» одно дал, в обход всех правил, сказав, что оно весьма интересное, вот и покопаемся, напишем что-нибудь, в первый раз, что ли… Это ж надо было суметь, так нудно рассказывать о крайне интересных случаях… Лучше с его подчиненными побеседую на днях. Как раз партию контрабандных елок и дедморозов привезли, будет, о чем написать. Представив себе связанных по рукам и ногам, лежащих штабелями в товарном вагоне дедов морозов, я хихикнула.

 

Двадцать четвёртая глава

По-прежнему стоя в коридоре, я одновременно почувствовала сквозняк со стороны входной двери, и услышала приглушенный голос Артура, который с кем-то спорил, причем его оппонент говорил с ним явно не по телефону, так как до меня доносился и его голос тоже. Удивленная этим фактом, я подошла поближе и к своему изумлению и ужасу узнала в его собеседнике голос Лехи.

— Да чхал я на этого рыжего, я его, козла такого, порву как Тузик грелку, падла, он же меня на нары законопатил, урод! Да если бы не родак мой, я бы так там и парился, ближайшие лет пять. И к сучке этой у меня разговорчик имеется! Она ж мне всю пачку покоцала, у меня теперь шрамы на всю жизнь останутся, она у меня за все ответит, по-полной…

— Ну, давай, вали, тогда я пошел отсюда, не хочу с тобой в тюрягу отправляться, только потому, что тебе приспичило мстю великую устраивать, — угрюмо отозвался Артур.

Я как подняла руку, чтобы открыть дверь пошире, да так и застыла. Только теперь мне по-настоящему стало понятно выражение «как обухом по голове»… Стараясь не дышать, я напряжённо прислушивалась к разговору.

— Куда намылился, придурок? — голос Лехи почти не опознавался, создавалось ощущение, что он под кайфом. — Будешь делать то, что я тебе говорю! Забыл того дядю, что на бабки кинул? Ты ж не в курсах — он твой долг мне передал, так что, не выкобенивайся, а то я тебя на счетчик поставлю.

— Погоди… — примирительно заговорил Артур. — Прежде чем, туда лезть, послушай кое-что, может, я тебе прямо сейчас тот долг отдам…

— Ну?

— Мне дурында эта, Танька, рассказала про Лильку кое-что…

Что-то щелкнуло, по всей видимости, зажигалка, а потом голоса несколько удалились в сторону, и я перестала разбирать слова. Опустив, наконец, руку и осторожно приоткрыв дверь, увидела, что Артур с Лехой отошли к окну в конце площадки. Высунуться за дверь не рискнула — меня бы сразу заметили, стоило им только посмотреть назад. Решила все же подождать, борясь с желаниями постучаться головой о стену либо с воплями влететь в комнату и притащить сюда Таньку, чтобы она увидела, какое счастье себе подцепила. Я даже сделала движение в сторону гостиной, но не успела стронуться с места, как голоса приблизились.

— Слушай, Артурчик, хорош пургу мести! Да если у нее и впрямь имеется способность мочить кого захочет, это ж просто находка! Хотя… А чего ж тогда она меня не ухайдакала, если такая ловкая и умелая, и джунгли ее зовут? Ладно, это мы порешаем… С Капроном это вы хорошо придумали, давно пора было от него избавиться. Да, а Танька нам пригодится. Она на Лильку влияние имеет, так что давай, не выёживайся! Видишь — она уже не зря на тебе скачет… Так что, пока обрабатывай подружку, ублажай ее, она нам еще пригодиться.

— Да, чуть не забыл! Этот твой… нотариус звонил. Сказал, что с тобой никак связаться не может. У тебя опять «сота» отключена?

— Тьфу, черт, забыл совсем! Я ж ту трубу дома оставил, тебе с другой звонил… И что он сказал?

— Да у него какие-то проблемы с тем старикашкой, с Пушкинской. Там вроде родственники нарисовались.

— С Пушкинской… А, вспомнил, это, которого нам Ленка подогнала. Вот что, съездишь к ней завтра с утра, разберешься.

— Куда? Я ж не знаю, где она живет.

— Да что тебе все разжевывать надо? Запиши адрес. — Судя по голосу, Леха явно успокоился, его словно отпустило, и вламываться ко мне в квартиру он пока не собирался.

Я пока ни о чем старалась не думать, понимая, что сейчас надо только слушать, и молилась об одном — чтобы из гостиной не вынесло за каким-нибудь неотложным делом Таньку.

— Слушай, они меня сейчас хватятся, я пойду, а? — послышался неуверенный голос Артура.

— Ладно, вали, не буду я сейчас врываться и секир-башка им устраивать, подождем пока.

Раздался шлепок — видимо, Леха хлопнул Артура по плечу или спине, и быстрый топот вниз по лестнице. Я отскочила назад и только успела забежать в спальню, как Артур вошел в коридор. Со стуком упали ботинки, и он, задержавшись на секунду у зеркала — я видела это в отражении стеклянной двери, прошел в комнату, где уже, должно быть, изнывала от нетерпения Татьяна. Во всяком случае, встретивший Артура Танькин голос был полон возмущения. Действуя как робот, я полезла в шкаф, и только тут заметила в кулаке судорожно зажатый диктофон. Вот же дура, ну почему не нажала на кнопку записи! Сейчас бы такие улики в руках были! Замычав от отчаяния, практически не глядя, достала постельное белье, бросила его на кровать, и не в силах справиться с переполнявшей меня информацией, кинулась в ванную комнату. Там заперлась, пустила посильнее воду и тяжело дыша, присела на край ванны.

Пытаясь разобраться в хаосе, вихрем кружившимся в голове, я в отчаянии приложилась лбом о край раковины, и зашипела от боли, почувствовав, что перестаралась. Потирая лоб, принялась размышлять:

— «Что это? Как же это? Муся и Артур вместе? Какой еще Муся? Откуда он взялся? Он же должен сидеть в тюрьме, ну, или в этой… камере предварительного заключения… Почему он на свободе? Сбежал? Или… неужели же выпустили? Ой, мамочки… да он же меня и в самом деле убьет! И Сани как нарочно, нет… Надо срочно звонить ему, пусть немедленно выезжает, раз с его мамой все в порядке… Стоп, стоп! Что они там говорили? Артура к Таньке приставили, так что ли? Ничего не понимаю… Зачем?! Хотя… Судя по тому, что там было сказано, видимо, Артур закрутил с Танькой просто так, от скуки, или, какие-то свои цели преследовал, но затем эта дурочка ему про мои новоявленные таланты поведала, тут-то она и попалась конкретно, на крючок… вместе со мной… За каким лешим я им могу быть нужна? А Артур, что же, получается — Лехин подручный, типа, зам? Во, вляпались… Что же теперь делать? Куда пойти, куда податься? Не лучше ли с кукольной жизнью расстаться… Тьфу, бред… Буратино, конечно, как раз то, что мне сейчас нужно. Ладно, первым делом — звонить Саньке, что он скажет. Дальше. Выпереть из квартиры Артура, и забаррикадировать дверь. Потом, порадовать Таньку известием, о том, каков на самом деле ее красавчик. Уж как она рада будет… Да еще и черта с два мне поверит, она ж ему ботинки языком вылизывать готова. Вот дура то! Надеюсь, Санька с этим делом разберется, а то, что это такое — потенциальный насильник и убийца по городу шляется, не успел выйти, нате вам — уже к жертве приперся. И, собственно говоря — какого черта он вообще вышел? Я-то думала, что теперь на несколько лет о нем смело можно забыть… Мда-а… Надо идти. Блин, страшно, так бы тут и сидела до завтра…»

Внутри все дрожало, когда я выглянула за дверь. Казалось, в квартире никого не было, такая стояла вокруг тишина. Но, нет, из гостиной, стоило мне сделать пару шагов, послышались приглушенные голоса. Мне так и представилось, как Танька сидит и преданно взирает на своего ненаглядного, пуская слюни. А может, они уже там перешли прямо к делу, не утруждаясь переходом в спальню? Ну, так и есть — Танька уже оседлала Артура, слава Будде, хоть штаны еще с него не успела стащить…

— Тань, — нарочито громко сказала я, — можно тебя на минуточку?

— Отстань, не видишь — я занята! — невнятно пробормотала она, не отрываясь от своего занятия.

— Танька! — рявкнула я, и с силой стукнула по стене, подвернувшейся под руку металлической вазочкой. — Иди сюда, кому говорят, дело есть! А вы, Артур Батькович, пока пройдите вон в ту комнатку, вам там удобнее будет. В ящике стола вы найдете до фигищи презервативов, мне их один… гм… хороший человек подарил.

Танька, недовольно ворча, слезла с предмета страсти, а сам предмет, что-то невнятно хмыкнув, поднялся и, поправив штаны, прошел мимо, зацепив свою подругу плечом.

— Вы не беспокойтесь за нее, она скоро к вам вернется, целая и невредимая, просто мне кой-какая помощь нужна! — крикнула я ему вслед, чтобы не дай бог, не заподозрил чего, и не принялся своему шефу названивать. Впрочем, у меня сложилось вполне определенное мнение об Артуре, и было ясно, что ему сейчас все абсолютно до лампочки, куда поставят, там и стоять будет. Он на работе…

— Ну, тебе чего, совсем что ли? Ты бы еще меня с него сдернула, когда я… — зашипела мне в лицо Танька, но я прервала почти беззвучный вопль, прихлопнув ее рот ладонью.

— Цыц! Сейчас я буду говорить, а ты уши-то разверни, и слушай, нимфоманка влюбленная! Ты кого ко мне в дом привела?

— Совсем сдурела? Глаза-то разуй! Артура, кого ж еще? Или склероз уже в столь юном возрасте пробил?

— Угу, конечно. Да знаешь ли… хотя, постой… — я на цыпочках прокралась в прихожую. Нет, показалось, дверь в спальню плотно закрыта. Я, на всякий случай, еще закрыла и дверь, ведущую в ту комнату, где мы с Танькой находились.

— Ну, в чем дело-то? Не тяни уже, я трахаться хочу, — заныла Танька, видимо, понемногу трезвея, судя по более не плывущему голосу.

— Послушай, ты, как, можешь сдерживать эмоции, или нам с тобой лучше выйти на улицу?

— Лиль, я не пойму, чего ты хочешь? Избавиться от меня? Так скажи, мы с Артуриком уйдем. Или просто поиздеваться решила? Отомстить, да? Странная какая-то месть… Заставить меня умереть от неудовлетворенного желания, что может быть изощреннее…

— Заткнись и послушай! Просто скажи, если ты узнаешь сногсшибательное известие, ты сможешь не орать как резаная и не кидаться на меня и окружающих?

— Ты беременна? Какой срок? — вдруг загорелись Танькины глаза. — А может, причина в этом, что ты стала излучать…

— Я тебя сейчас убью без всяких излучений! — рассвирепела я. — Сядь, и закрой рот, наконец! И предупреждаю — Артур не должен слышать ни слова!

— Ну ладно, ладно, говори уже, что там у тебя произошло, и я побегу скорее к моему пупсику.

— Может, и побежишь, только, боюсь, уже для другой цели… — мне ее вдруг стало жалко — девчонке сейчас предстояло жесточайшее разочарование, почти такое же, какое только на днях довелось перенести мне…

Собравшись с духом, я шепотом выпалила все, что только что слышала, и замолчала. Наступила тишина.

— Тань, ты как? — неуверенно поинтересовалась я, с трепетом ожидая взрыва.

— Никак, — мертво отозвалась она.

— Ты мне веришь?

— Нет.

— Что?! Ты считаешь, что я все придумала?

— Нет.

— Что — нет? Скажи хоть что-нибудь, Тань! Ты меня пугаешь!

— Нет.

— Бли-ин… Стой на месте, я сейчас водички принесу.

— Нет. То есть — не надо воды, — с трудом выдавила она, уже немного более эмоционально, чем раньше. — Я сейчас с ним поговорю.

— Подожди… Что ты ему скажешь? Тань, ну это ж, судя по всему, целая банда, возможно, они и перед убийством не остановятся, не надо, ты лучше как-нибудь его из квартиры выставь и все. Ну, или скажи, что между вами все кончено.

— Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? — перевела она взгляд со стены на меня. — Ты хочешь, чтобы я на основании твоей болтовни рассталась с мужиком моей мечты, и даже не выслушала его версию событий? Да ты, уж прости меня, может быть, все придумала, а я вот так сразу р-раз и кирдык всему, да?

— Придумала? — обиделась я. — Ну иди, целуйся со своим пупсиком, а он тебя подставит завтра — послезавтра. Да о чем я говорю: он тебя уже подставил!

— Дорогая моя, я ж не говорю, что ты наврала, а только сказала, что могла! Я просто постараюсь выяснить, что к чему, и все. А если все, что ты мне сказала правда, то…

— Стой! — схватила я ее за рукав. — А если ты его напугаешь? А если он взбесится? Разве ты справишься с таким здоровенным ублюдком? Мы его даже вдвоем не одолеем, да и что сделаем-то? Убьем, в самом деле, что ли? Ты про Мусю-то не забывай, он наша главная головная боль, а как этому отомстить, ты еще придумаешь. Сейчас главное, успокоиться, и подумать обо всем как следует, — увещевала я, понимая, что надо, во что бы то ни стало не дать ей натворить глупостей, о которых она сама же потом и пожалеет. — Сейчас его требуется просто из дома выставить без последствий, а там разберемся, что к чему.

— Я с ним разберусь, не переживай за меня! — встала Танька, словно бы неожиданно успокоившись. — Ты меня еще плохо знаешь. И вот что. Если тебя это не сильно затруднит, не могла бы ты из квартиры выйти на полчасика, чтобы я спокойно с ним говорила, на случай его истерики. Он ведь знает про твои способности, и трусит изо всех сил, вряд ли он рискнет мне вред причинить. Не боись, говорю, все путем будет, ты ж у нас колдунья, вот и пришибешь его, если что…

— Погоди! Так зачем же ты меня из квартиры отсылаешь? Как же тогда я смогу помочь? Если буду здесь, то хоть огреть чем-нибудь по балде могу, а так… А если я и на него, как на Мусю не сумею повлиять? Что тогда?

— Да нормалек, я все придумала. Если что, я тебе пошлю один вызов на номер, и ты тут же Артурика мысленно уничтожаешь, и я уверена, с ним у тебя проблем не будет, судя по тому, как он трясется, чует, зараза… Иди, а? Дай с любимым напоследок пообщаться приватно, ну пожалуйста!

— Слушай, давай я лучше полицию вызову! Я бы Саньку, но его нет, он в отъезде…

— Никого не надо, все сами решим, в семейном кругу, так сказать. Прогуляйся в магазин, умоляю! Все быстро, как раз тебе сходить туда и сразу же обратно, купи шоколадку там, сигарет себе…

— Я бросаю курить, — буркнула я, — ладно. Схожу, гляну чем он там занимается, а то что-то больно тихо последние полчаса, может, дрыхнет давно. Заодно и деньги прихвачу.

— Вот спасибо. Лилечка! Ты настоящая подруга!

Я стряхнула её руку со своего плеча и быстро вышла из комнаты.

 

Двадцать пятая глава

Артур стоял у окна и, судя по всему, любовался видом мусорных баков стоящих в противоположном конце двора.

— Пардон, я на минутку, заберу кошелек только и уйду, не буду вам мешать, — быстро произнесла я. Парень внешне никак не отреагировал на моё появление, лицо оставалось таким же бесстрастным, но враз выпрямившаяся и напрягшаяся спина говорила, что спокойствие то напускное… Да, он меня определенно боится… Я пересекла комнату, взяла кошелек лежащий на серванте, и хотела было выйти, но только тут заметила, что в левой руке у меня по-прежнему зажат диктофон. Подчинившись внезапному импульсу, я нажала кнопку «Play», положила диктофон туда, откуда взяла кошелек — сверху на книжки, ну не будут же они читать в мое отсутствие? И покосившись на Артура, стоявшего все в той же позе, вышла.

На улице резко похолодало, поэтому в магазин я понеслась вприпрыжку. Хотя, конечно, дело было не только в холоде — меня грызло беспокойство за Таньку. Оставить их наедине казалось авантюрой. Нет, надо было мне сидеть в подъезде под дверью… Но я ж знаю Таньку, она наверняка смотрела в окно, ушла я, или нет. Я в двадцатый раз нервно взглянула на дисплей телефона — вызова все не было. Интересное дело, как она себе представляет результат этого самого вызова? Ну вот, звонит она, и я, пылающая праведным гневом и ужасом за подругу… так она мне подруга или нет? Пылающая праведным гневом начиная тужиться и исторгать из себя волны ненависти, или что там исторгается в таких случаях? Да, ёлки ж зелёные! Где были мои мозги? Как можно рассчитывать на удачу, когда все зависит моих так называемых способностей… как там Артурчик сказал? Мочить людей на расстоянии, вот! Черт… Скорей, скорей домой! Так и не зайдя в магазин, я развернулась и помчалась в обратную сторону. Тут вдруг ударила мысль, что и мне может грозить опасность, не только Таньке. А если где-то поблизости трется Муся? Подстегнутая этой мыслью я понеслась еще резвее, благо, что нацепила сегодня кроссовки вместо сапог. Которые, несмотря на то, что я пробыла на улице всего минут десять — пятнадцать, уже промерзли насквозь и задубели…

К счастью, мне по дороге домой никто не встретился, кроме тети Кати, медленно пересекавшей двор. Мелькнула мысль — Артур отлично знал, что соседки не было дома, иначе — с чего бы он так откровенно разговорился на лестничной клетке, не боясь ее чутких ушей? Ведь он уже в курсе, что тетя Катя всегда следит за происходящим за дверью… А других квартир на этаже, кроме моей нет… Ой, как все серьезно… Чего это они такую шпионскую деятельность вокруг меня развели? Неужели все из-за того, что этому безумному придурку Мусе я понадобилась для удовлетворения его похоти? И только?

Взлетев в одну минуту на пятый этаж, я, остановившись у двери, согнулась пополам, восстанавливая дыхание, и стараясь громко не пыхтеть, прислушалась к звукам за дверью. Но их как раз и не было. Наконец, я смогла разогнуться, и, держась одной рукой за бок, открыла дверь. Сразу стало ясно, что Артур ушел — у порога больше не было пары огромных ботинок. Танькины сапоги стояли на месте.

— Тань, ты где? — осторожно поинтересовалась я в пустоту.

— Здесь я, — послышалось из спальни.

Облегченно вздохнув, я метнулась в спальню.

— Танька, я чуть с ума не сошла! Какого черта ты меня убедила уйти, не понимаю! А если б он тебя просто придушил и все? Или Мусю бы вызвал и они тебя вдвое бы ухайдакали?

— Притормози, а? — устало попросила она, не поворачиваясь ко мне, лежа животом на кровати поверх покрывала. — Хреново мне, мать. Я ж полюбила этого урода, представляешь? Вот, дура… На что рассчитывала? Вот ты правильно сказала — красивый, сволочь, на кой черт я ему сдалась? А это все из-за тебя… Нет, нет, я тебя не виню, — остановила она меня, видя, как я взвилась. — Ты ж меня предупреждала, чтоб я ушами не хлопала…

— Ладно, рассказывай уже, что у вас тут было, не мучай меня, а то просто с ума схожу от неизвестности. — Я бухнулась рядом с ней на кровать, и принялась стаскивать кроссовки с замерзших ног.

— Ну, что… да, он Лехин подручный, и именно Леха ему сказал следить за тобой. Черт его знает зачем, то ли оберегал чтобы тебя от опасностей нашего провинциального городишки, то ли боялся что у тебя любовь какая нарисуется. Чуял, что ли, задницей, как Сашка к тебе подгрести собрался… Он, знаешь, и сам считает, что Муся чокнулся, но пока этот псих ему бабло платит, Артурику по фиг, что у того за тараканы в башке…

— Слушай, а почему Муся на свободе, ты его не спрашивала? Что за дела вообще?

— А-а-а, это… Да он сам сказал, что у Лехи дядюшка судья, нажал на нужные рычаги, и племянничек вылетел на свободу с чистой совестью… Думаю, скорее всего, и «Дела» его больше не существует…

— Вот зараза… — затравленно огляделась я, словно Муся мог меня подстерегать где-то в квартире, спрятавшись под шкафом или кроватью. — Слушай…

— А?

— Я, кажется, понимаю, почему Саньку в отпуск отправили… Он же тут бы наверно, всех на уши поставил бы, если б узнал, что Леху выпустили. А теперь, когда все сделано, наверняка, как вернется, его припугнуть как-нибудь попытаются, или вообще уволят к едрене фене. Вот, черт, у всех кругом из-за меня проблемы. Ёлки, я ж ему позвонить хотела! Так, сиди тихо, не мешай.

Но после того как я три раза прослушала сообщение что «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети», прилегла рядом с Танькой и мы с ней на пару принялись рыдать, сначала негромко всхлипывая, а потом поток с обеих сторон стал практически неуправляемым. Так, в слезах, и тщетных попытках утешить друг друга, мы и заснули.

* * *

Когда я проснулась, Танька стояла у окна и внимательно что-то там высматривала.

— Ты чего? — зевнув, поинтересовалась я, и бросила взгляд на часы — было девять утра.

— Приплыли мы с тобой, подруга, — сказала, не оборачиваясь, она. — Вон, посмотри, у подъезда с утра семёрка белая стоит, в ней два типа сидят. Сто процентов меня поджидают. Или нас.

Я откинула одеяло, соскочила с кровати и быстро подошла к окну. Действительно, у самого подъезда стояли грязно-белые «Жигули».

— Ну и что тут такого? Машина как машина, мало их тут торчит целыми днями? С чего ты взяла, что они по наши души? И с чего ты решила, что тебя вообще кто-то убивать собирается? Давай-ка, выкладывай, не морочь мне голову, чего ты ещё натворила? Что именно ты сказала Артуру, раз он мог так на тебя ополчиться? — Я принялась нервно расхаживать по комнате.

— Лиль, ты сядь, не мельтеши, и так голова кругом идёт, — попросила Таня, усаживаясь и собираясь с духом. — Слушай, — начав, было, она замолчала. — Подожди, не торопи, — остановила она меня. — Сейчас всё скажу…

Тут взвыл звонок, и Танька подпрыгнула, чуть не упав со стула, схватившись за сердце.

— Да что с тобой? — недоумённо спросила я. — Как-будто, в самом деле, нападения ждёшь! Погоди, я сейчас.

— Стой! Не открывай! — схватила она меня за руку. Я разозлилась и рывком выдернула рукав из повлажневших пальцев подруги.

— Да ну тебя, в самом деле! Может, это Саня вернулся, наконец, дай хоть выяснить!

— Не открывай! — почти прорыдала Таня, встав на моем пути.

Я была поражена: ее трясло, по щекам текли слёзы, покрасневшие глаза казались совершенно безумными. Между тем звонки прекратились.

— Ну, всё, всё, — успокаивающе произнесла я. — Видишь, больше не звонят! Иди, полежи, ты сама на себя не похожа.

Таня кивнула, и обхватив себя руками, медленно пошла в свою комнату.

Я подождала, когда она скроется из виду, тихонько подошла к двери и заглянула в глазок. Само собой, я не собиралась открывать без подготовки — вдруг там Муся стоит за дверью. На площадке никого не было. Вроде бы. Я понимала, что открывать было ни в коем случае нельзя, но меня снедало такое любопытство, граничащее с глупостью, что не могла ничего с собой поделать. Взяла в руку шокер, осторожно приоткрыла дверь, не снимая цепочки, и посмотрела в щель. Перед дверью стоял какой-то предмет.

— «Да ну их к свиньям собачьим, явно какая-то подлянка от Муси» — решила я и собралась уже было, закрыть дверь, как заметила, что на площадке возникла тетя Катя.

— Ах ты, батюшки, красота-то, какая! — ахнула она, и метнулась к моей двери. — Лолка, выходь! Погляди, чего тебе твои ухажеры притащили!

Ободренная присутствием соседки, я решительно откинула цепочку и открыла дверь полностью. Предмет оказался корзиной с великолепнейшими розами бордового цвета.

— «Ни фига себе!» — мысленно присвистнула я. — «Артур небось, перед Танькой хвост распускает, извиняться надумал», — а вслух добавила: — Вы уверены, что это не вам, теть Кать?

— Издеваешься над бабкой, да? — обиделась она. — Это вы вертихвостки молодые, можете на такое внимание к себе рассчитывать, а мне, несчастной старухе, никто за последние двадцать лет несчастной занюханной ромашки не подарил… — она картинно шмыгнула носом.

— Да пошутила я, теть Кать, извините, если неудачно, только что проснулась, еще голова не работает. Вот, возьмите! — я схватила охапку цветов, в которой было, наверно, штук пятнадцать роз, и протянула ей.

— Вот, спасибо, душа моя! Вот спасибо! А и, правда, ухажеры ваши вам еще накупят, а бабке все радость…

— Да какая вы бабка, тетя Катя, не прибедняйтесь так-то уж сильно! Вы женщина хоть куда!

— Ну ладно, ладно, не подлизывайся, лиса! А кота твоего я хорошо смотрю, не волновайся, пусть живет у меня, сколько потребуется! — она кокетливо хохотнула, и исчезла за дверью.

— Теть Кать, погодите! — окликнула я ее. — Вы не видели, кто цветы принес?

— Не видела, только слышала, как по лестнице обрушился, я ему хотела сказать, все, что я о таких бегунах думаю, да куда там, и след простыл…

— Понятно, — я подхватила корзину и зашла домой.

Притащив корзину на кухню, я поставила ее на стол, предварительно подстелив газету, и принялась осторожно ворошить цветы, сама не зная, что ожидая там увидеть. Возможно, даже, бомбу. Но среди цветов лежала только мокрая бумажка, и больше ничего. Я развернула её и прочитала: «Моей любимой девочке Лолите! Я тебя обожаю! Спасибо за всё! Твой Гумберт». Чего?! Это что еще за новости? И кто у нас тут такой Гумберт выискался? Ясно, что это не Саня, у него и денег столько не будет, и Лолитой он меня в жизни не называл. Другое дело — Муся… И что это значит? Он же вроде, меня убивать собирался? А теперь вдруг — это… Или, решил с другого боку зайти? Это после того, как чуть не изнасиловал и чуть не убил меня? Офигеть… Хотя, что взять с психа… Нет, ну все-таки странно это, до безумия, так и хочется сказать — ничего не понимаю.

— Что все это значит? — послышался мрачный сиплый голос Тани.

— Знаешь, мне это тоже интересно, — отозвалась я не менее мрачно. Никогда еще цветы не служили причиной для такого упадка настроения. Мне все это откровенно не нравилось….

Мы обе подпрыгнули, услышав звон. Трезвонил телефон мой второй мобильник, на котором был установлен сигнал старинного телефона.

— Да ты что, не можешь на свой телефон мелодию нормальную какую-нибудь установить? Каждый раз эта звонилка дурацкая меня до истерики доводит! — кричала Танька мне в спину, когда я бегом кинулась за телефоном, в надежде, что это Саня, хотя этого номера он никак знать не мог.

— А мне нравится! — огрызнулась я, включая трубку. — Слушаю!

— Лиля, это Артур! — услышала я вкрадчивый голос.

— Да, я узнала… — помолчав, медленно произнесла я, и внутри все сжалось. — Вам Таню, наверно, нужно? Сейчас позову!

— Нет-нет, подождите, я с вами хотел поговорить!

— Да, конечно, говорите…

— Она вам наверно, рассказала, что мы с ней поссорились сегодня ночью?

— Э-э-э… рассказала…

— Ну вот. Я бы хотел перед ней извиниться, но она отключила свой телефон, а если я к вам приду, боюсь, она не выйдет ко мне. А я для нее приготовил один сюрприз… Вы бы не могли попросить Таню, скажем, сходить за хлебом? А я её около дома встречу и поговорю с ней. Ну, пожалуйста, помогите мне! Я перед ней очень виноват!

Я молчала, не зная, что ответить, делая знаки Таньке, которая помотала головой и развела руками, показывая, что она меня не понимает.

— Алло? Лиля? Вы меня слышите? — надрывался Артур.

— Слышу. Я… не знаю… — промямлила я. — Вы бы как-нибудь без меня разбирались, сами.

— Но я вас очень прошу! Таня вам сама потом спасибо скажет, вот увидите! — умолял Артур, с какими-то истеричными нотками в голосе. — Я так старался, ждал, а теперь весь сюрприз насмарку!

— Ну, хорошо, уговорили. Сейчас я с ней поговорю, но не обещаю, что она выйдет. Тем более что у нас и денег то не осталось, какой смысл ей куда-то идти? — решила я попробовать вывернуться.

— У неё есть деньги, поверьте! — вдруг неприятно захихикал Артур. — Я ей давал, и она вряд ли их потратить успела. В общем, я на вас надеюсь!

— Ишь ты, как разговорился, вчера, небось, молчал как партизан, а сейчас прямо не узнать, голосок прорезался, — пробурчала я, отключив телефон, и подняла глаза на Таньку. — Ну что, оне тебя на выход просют! Желают, чтобы ты соизволила прогуляться за хлебушком, прямо как в анекдоте.

— Кто? Артур?

— Артур. Он хотел, чтобы я тебя отправила в магазин, сказал, что у него для тебя какой-то сюрприз. Просил, чтобы я тебе об этом не говорила.

— Ну, всё, — Танька с размаху опустилась на стул, так что он жалобно скрипнул. — Это всё. Началось. И что же мне теперь делать, а? — с надрывом выкрикнула она.

— Знаешь, что, давай только без истерик! — прикрикнула я. — Пока тебя еще никто не убивал, в отличие от меня, кстати, так что, если кому и вопить от ужаса, то не тебе. Говори внятно — что вчера сказал Артур? Какого лешего им от меня надо?

— Ох… — выдохнула Танька, и глаза ее забегали. — Им киллер нужен, Лиль…

— Чего-о?

— Киллер, такой, чтоб следов не оставлял, и чтобы смерть жертвы не вызывала сомнений — естественная и точка. Леха тебя изнасиловать хотел, ну, не знаю, может еще своей секс — рабыней сделать, а теперь у него наверно, другая идея-фикс будет. Судя по розам, он уже начал свои действия в этом направлении… Сама понимаешь, особо много они обсудить не могли за такой короткий срок. Что знал, он мне сказал, уж больно я его тобой запугала.

— Отлично, ну просто замечательно! Черный плащ, блин, наоборот! И это все обо мне! С каких пор этот идиот полагается на силы свыше, и уж никак не подвластные ему? И вообще, я до сих пор считала Мусю безобидным придурком, ну, относительно безобидным, девки которые на него работают, и те, вроде как добровольно на это идут, а тут на тебе: он меня пытается прирезать, они с подручным ведут какие-то разговоры о квартирах, которые, они, судя по всему, выманивают у стариков, и теперь, как будто этого всего было мало, они желают обзавестись наемным убийцей. И этот наемник я?! Отпад… Тьфу ты черт, забыла Сане перезвонить. Погоди, сейчас сможет, что-нибудь проясним.

— Не надо Рыжему звонить, ты что! — дико выпучив глаза, зашептала Танька, но я, не обратив на нее внимания, нажала кнопку вызова. Но, увы, мне пришлось в очередной раз выслушать сообщение о том, что абонент не абонент.

— Да что это такое! — в сердцах хлопнула я по столу, и корзина с розами подпрыгнула. — Опять недоступен! И именно тогда, когда он так нужен… Знаешь, я и сама не хочу в полицию обращаться, не нравится мне, что Леху так быстро выпустили, тут явно не чисто. Ах, да, он же говорил Артуру, что у него дядя судья. И что ж теперь, на него управы нет, что ли?

— Вот и я говорю — не надо нам ментам звонить, только хуже сделаем! — загорелась Танька.

— Да ты-то конечно, только рада будешь, если нам самим разбираться придется… а как самим-то? Что делать, а? Слушай, а что там Артур про деньги плел? Почему он сказал, что у тебя есть деньги? Что значит — он тебе давал?

— Ну… Лиль, ты только не ори, ладно?

— Что ты еще натворила?

— Я это… Ну, немного пошантажировала его.

— Час от часу не легче! Зачем? Ты самоубийца? И чем же ты его шантажировала?

— Ну… Тем, что я тебе расскажу про то, что он за нами ходил не просто так, и что мне угрожал, и за это ты его убьешь… Кстати, на вот, пятнадцать тысяч, твоя половина… — она толкнула бумажный комок в мою сторону через стол.

— Можешь подтереться этими деньгами, кретинка! — заорала я, вскакивая, и отшвыривая стул. — Неужели сама не понимаешь, что натворила? Теперь-то ты точно нас под удар подставила! И, поздравляю — ты преступница! Шантаж, это уголовно наказуемое деяние, и суду начхать, кого шантажируют, добропорядочного гражданина или преступника! Боже мой, с кем я связалась…

— Лилечка, ну пожалуйста, ну успокойся, я нечаянно! — на глазах Таньки выступили слезы, но сомневаюсь, что это были слезы раскаяния.

— Смотрю, ты мне теперь врешь постоянно, это у тебя уже вошло в привычку. А про нечаянно, мне уже слышать доводилось, у тебя все получается нечаянно: и трупы таскать туда-сюда, и врать, и недоговаривать, и деньги вымогать…

— Нет, ты ошибаешься, я просто забыла про это, вот и все! — уже плача кричала она.

— Да? А почему тогда ты еще вчера не рассказала, что меня ожидает карьера киллера, а? Тоже забыла?

— Не забыла. Я боялась, что ты распсихуешься, вон, как сейчас, и будешь крушить все и вся. Леху-то ты убить не можешь, ему хоть хны, а меня, кто знает, я тебя боюсь, вот!

— Не верю я тебе. Ни черта ты меня не боишься, ты боишься чего-то другого, только вот понять не могу, чего.

Танька открыла рот, чтобы возразить, но тут вновь зазвонил телефон.

— Знаешь, я себя начинаю чувствовать секретаршей, мне названивают все кому не лень, просто не переставая, — устало сообщила я и взяла трубку.

— Лиля, ну что, у вас получилось? — послышался голос Артура. — Я жду, жду, замёрз уже.

— Знаете, Артур, — неожиданно спокойно ответила я — меня внезапно озарило, и идея требовала немедленного осуществления. Я подошла к окну и посмотрела вниз. — Она недавно вышла, но не захотела в магазин идти, сказала, что поедет к себе домой. Так что, не пошел бы ты лесом… — я не успела договорить — из трубки доносились короткие гудки.

— Ты что задумала? — поинтересовалась нервно Таня. — Зачем ты с ним так?

— Погоди, — отмахнулась я, настороженно глядя в окно. Танька подскочила ко мне.

— Что там?

Но дальнейшие объяснения не понадобились. Белая семерка, стоявшая у подъезда с утра, сорвалась с места, взвизгнув покрышками.

— Ну что же, значит, так тому и быть… — произнесла я, взяла стул и направилась в родительскую спальню — идея выкристаллизовалась окончательно.

Танька последовала за ней. Она с удивлением следила, как я поставила стул возле шкафа, взгромоздилась на него и принялась рыться на антресолях.

— Что ты ищешь?

— По-моему, где-то тут папа хранил ключ от сейфа… — глухо отозвалась я. — Ну конечно, вот он, в коробке из-под патронов!

 

Двадцать шестая глава

Ключ был огромен. Сантиметров пятнадцать длиной, с выемками на стержне, он никак не желал входить в замочную скважину. Мы мучились, пыхтели и возились уже полчаса.

— А это точно от сейфа ключ? — измученно спросила Танька, потирая ноющие руки.

— Да точно, точно, — проворчала я, упорно продолжая ковырять ключом в отверстии дверцы. — Сколько раз видела, как папа им этот треклятый сейф открывал… — Ключ входил только на один сантиметр, а дальше не шёл ни в какую.

— Ну, давай же, зараза! — крикнула в отчаянии я, и вдруг ключ неожиданно легко проскользнул в скважину.

Раскрытый нараспашку сейф напоминал беззубую голодную пасть. Мне стало жутковато. Хотелось захлопнуть эту железную коробку и больше никогда, никогда ее не открывать. Мелькнула мысль, что ружья-то нужно было давно в полицию сдать. Черт, я и думать о них забыла… Еще один камешек на моих весах… Скоро меня можно будет сажать без суда и следствия…

— Неси газету, — хрипло сказала я Таньке, стараясь оттянуть страшный момент знакомства с оружием.

Она метнулась к журнальному столику и, шурша газетой, расстелила ее возле сейфа. Громко сглотнув, я сунула похолодевшую руку в раззявленную железную пасть.

На полу, на газете, лежали коробка с патронами и два ружья, одно обычной длины, а другое странно короткое. Дуло у него было словно отпилено, судя по всему, так оно и было. Мы сидели рядом на ковре и глядели на отнятую у сейфа добычу.

— Это что еще такое? — нарушила молчание Таня, показывая на укороченное ружьё.

— Обрез, — коротко ответила я.

— Откуда? У твоего ж отца вон, нормальное ружье было.

— А это дедово оружие. У них в деревне после войны грабили дома часто, так он и сделал себе обрез, из охотничьего ружья. Я и не знаю, где он его взял. Папино-то ружье законное, зарегистрированное, а за это я и не знаю, что положено, но точно по головке не погладят, если узнают про него.

— Ага, вот его-то и возьмем. Он короткий, этот обрез, его легко спрятать можно.

— И, правда, что нам терять-то, да? Подумаешь, поймают с незаконным огнестрельным оружием, — проворчала я.

— Сама же придумала вооружиться. Спокуха, подруга, прорвемся! — бодро отозвалась Таня.

Помолчали.

— А теперь-то что? — спросила я.

— Как что? Кто первый додумался до ружья? — ответила вопросом на вопрос Танька. — Давай, заряжай!

— Э-э-э… Может, ты попробуешь? Я что-то очкую…

— Я? — испугалась Таня. — Да я их в руках то не держала никогда! Как его заряжать? Я ружья только по телевизору и видела… Его надо как-то надвое переломить. И вон, где-то там должны дырочки быть и туда патроны нужно вставить. Наверное…

— Дырочки, наверное… — я презрительно фыркнула.

— Слушай, ну тебя что, папа никогда на охоту не брал, что ли?

— Вот представь себе — не брал! Да я бы и не поехала ни за что, ты же знаешь, не могу, когда животных убивают. Правда видела когда-то в детстве, как он ружьё заряжает, но когда это было… Ладно, давай попробуем.

Я взяла ружье и попыталась его «сломать» через колено. Как оно открывается-то… Так? Или посильнее надавить нужно? Поглядев несколько секунд на мои манипуляции, Танька вскочила и потянула приклад к себе.

— Вот дурында… Кто же так с оружием обращается? Ты его, в самом деле, что ли, сломать решила?

— Ну, если ты такая умная, давай сама заряжай! — Я демонстративно села в кресло, сложила руки на груди и стала наблюдать за ней.

Немного повозившись с ружьём, она на что-то нажала, и ружьё, издав щелчок, разомкнулось, и она с торжествующим видом продемонстрировала мне результат своих усилий.

— Ну вот, пожалуйста! — гордо сказала Танька. — Давай патрон! Сейчас мы его зарядим…

Она взяла патрон, загнала его в патронник и рывком соединила ствол с прикладом. В момент щелчка она вдруг взвизгнула так, что я буквально слетела с кресла.

— Мамочки! Что случилось?

— А-а-а, я палец прищемила! — орала Танька. — Помоги! Открой его скорее!

— Да ведь я не знаю как, ты же его открывала! — забегала я вокруг нее в панике. — Что ты там нажимала, скажи!

— А-а-а, у-у-у, больно-то как! — не унималась она. — Уйди, я сама!

Ружьё щелкнуло и раскрылось.

— Ладно, всё нормально, просто кожу защемило, — проворчала Танька, отталкивая меня, и разглядывая палец. — Всё нормально, говорю я тебе, отстань.

Я открыла рот, чтобы достойно ее отбрить, но в этот момент опять зазвонил телефон. Чертыхнувшись, взяла трубку, взглянула на дисплей и застыла.

— Что? Кто это? — почему-то шёпотом спросила Танька.

— Артур! — так же шёпотом отозвалась я. — Ну и что ему сказать теперь?

— Только одно — меня нет! Я умерла и точка!

— Угу… Похоже, вляпались мы по самое это самое… Алло? — напрягшись, сказала я, включая громкую связь.

— Лиля, Таня пропала! — послышался злой голос Артура. — Ты не знаешь где она может быть? Я её найти не могу!

— Оставьте меня в покое! Разбирайтесь с ней сами! Задолбали, придурки! И вообще, иди-ка ты… в пень! — булькая от злости, проговорила я и отключила связь.

— Балда! — с чувством сказала ей Таня. — Они ж теперь поймут, что я тебе всё рассказала, раз ты так заговорила!

— А не пойти ли тебе вместе со своим ненаглядным?! — Остапа явно понесло, притормозить никак не удавалось, ярость, смешанная с испугом переполняли меня, и я уже плохо соображала, что говорю и что делаю. Глаза заволокло знакомым туманом, но пока что он клубился вокруг меня, никуда не порываясь вытянуть своих щупалец.

— Ты это… Отойди лучше от меня подальше, целее будешь, — сквозь зубы посоветовала я Таньке, опасаясь за ее здоровье.

Танька открыла, было, рот, но взглянув мне в лицо, тут же заткнулась и бегом вышла в другую комнату.

— Так достаточно далеко? — донесся до меня ее приглушенный голос.

Мне вдруг стало смешно, я фыркнула, и почувствовала, что в глазах и в голове прояснилось.

— Пять минут — полет нормальный, — пробурчала я. — Достаточно, достаточно, — добавила уже громче. — Ты если что — смеши меня, отличное, оказывается, противоядие…

Внезапно послышался топот, и в комнату влетела Танька с выпученными глазами. Прямо перед собой, на вытянутой руке, с отвращением, словно дохлую крысу, она держала мой второй мобильник. Поставленный на беззвучный режим, он возмущенно содрогался от вибрации, а на его дисплее высвечивалась надпись: «Муся».

— Лёха, — с ужасом прошептала Танька. — Ответь уроду!

— Н-не хочу! — с таким же ужасом в голосе отозвалась я, и как она, с омерзением посмотрела на дрожащей в ее руке телефон.

— Давай, отвечай! Может, хоть что-то разъяснится! — поднесла к моему уху руку с трубкой Таня.

Я, судорожно вздохнув, послушно нажала кнопку и невнятно выдавила: — Чего надо?

— Лиля, ты дома? — деловито поинтересовался Леха. Судя по прерывистому дыханию, он куда-то быстро шёл.

— Твое какое собачье дело, дебил? — рявкнула я в ответ, опять начиная беситься — страх, как по приказу, исчез.

— Да ни зачем, на кой ты мне сдалась. У меня к Таньке разговор есть, позови ее.

— А не пошел бы ты обратно, туда, где прохлаждался вчера, мой маленький уголовник?

— Уже иду, моя маленькая конфетка, я с тобой еще не закончил, — послышался громкий стук, словно захлопнули дверцу машины, и связь прервалась.

Я тупо посмотрела на пикающую трубку.

— Ну что? Говори, а то помру от страха! — теребила меня Танька.

— Караул! — трагически прошептала я. — По ходу он едет сюда… Что делать будем? Танька! Ну чего ты молчишь?

— Откуда я знаю чего! За каким чертом ты его разозлила? Теперь только бежать! Куда вот только…

— Зачем бежать? Может, пересидим? Дверь железная, он ее не вышибет… А будет вышибать, полицию вызовем.

— Да у него ключи от твоей двери, наверно есть!

— Откуда?

— Ну… Ты уж извини, Лиль, но я сделала на всякий случай дубликат с того ключа… Ну, который ты мне давала, и который я тебе вернула. Он мне нужен был тогда, когда мы приходили трупы вытаскивать с твоего балкона… и, боюсь, тот ключ я оставила у Артура…

— Совсем офонарела, идиотка! — заорала я в бешенстве, всей шкурой ощущая, как у нас уходит время. — Я с тобой потом еще разберусь, а сейчас, раз так, надо валить из квартиры к едрене фене, куда угодно, лишь бы не сидеть и не ждать, когда придут и порежут нас на ленточки. Чего сидишь, побежали! Одевайся, живо!

Танька словно очнулась и заметалась по квартире — в одной комнате валялся ее телефон, в другой кофта, в третьей джинсы. Я тоже бегала из комнаты в комнату, собирая одежду, ссыпая драгоценности свои и мамины в сумочку и складывая туда все документы. Пробегая мимо окна, случайно глянула вниз и увидела знакомую белую семёрку, и серебристый джип тойоту, из которого вылезали Артур с Лехой.

«Тятя, тятя, наши сети притащили мертвецов…» — почему-то вдруг промелькнуло у меня в голове.

— Танька, они уже здесь! Скорей, вон из квартиры! — заорала я и пулей выскочила в прихожую.

В спальне что-то загрохотало, и передо мной появилась Танька в верхней одежде и с обрезом под мышкой. Под ногами у неё перекатывались патроны.

— Держи ружьё, я патроны соберу! — пропыхтела она.

— Дура, они уже по лестнице поднимаются, какие патроны! — истерически зашептала я. — Давай, двигай, побежали на верхние этажи, там разберёмся!

Танька все-таки успела подцепить пару патронов. Я лягнула ее в спину пяткой в пушистом тапке, стараясь не щёлкать замком, приоткрыла дверь, выглянула на площадку и, убедившись, что там никого нет, выскочила наружу. Таня выскользнула следом. Прикрывая дверь, я услышала шаги этажом ниже. В дикой панике, толкаясь и шипя друг на друга, мы кинулись вверх по лестнице. Едва успели скрыться за поворотом, как раздался вой моего дверного звонка. Они уже здесь! Меня пробила дрожь ужаса. Стараясь не дышать, мы на цыпочках стали подниматься на верхний этаж.

Поднявшись на один пролёт, мы остановились и прислушались. Судя по непрерывному вою, Муся так и не убирал пальца с кнопки звонка. Потом раздался короткий стук, и наступила тишина. Я не вытерпев, свесила вниз голову, пытаясь разглядеть, что же там происходит. На площадке перед распахнутой дверью никого не было. Стало ясно — начав стучать, Леха кулаком открыл дверь, которую я не захлопнула, боясь, что щелчок замка могут услышать.

— Ну что там? — почти беззвучно спросила Танька, дёргая меня за рукав.

Я тихонько отступила назад: — Они в квартире.

— Так может, успеем проскочить? Давай бегом вниз! — предложила Танька.

— Да ты что? А вдруг они выйдут, когда мы мимо будем идти? Что им там делать-то долго? — возразила я. — Да и про вторую машину не забывай. Уж лучше мы тут переждём, они наверно сейчас уйдут.

— Да, уйдут! А я здесь сидеть боюсь, вдруг они решат верхние этажи проверить! Давай хоть повыше поднимемся, страшно мне тут торчать… — тихо сказала она, и первая пошла вверх по лестнице.

— Давай, — согласилась я, и пошла за ней, волоча сумку с вещами.

* * *

Мы поднялись на шестой этаж, и устроились на подоконнике. Нам оттуда хорошо было видно семёрку, вокруг которой ходил какой-то парень. Вот он полез в карман пуховика, достал телефон и приложил его к уху. Понятное дело — дома нас не обнаружили, план изменился, и теперь ему дают новые указания. Закончив разговор, браток, а кто же еще? Положил трубку в карман, нагнулся к машине, видимо, кому-то что-то сказал, и побежал со двора.

Танька смотрела в окно, дыша мне в затылок.

— Гляди, к магазину побежал. Наверное, Муся ему сказал проверить, не свалила ли ты за колбасой, ты ж без неё не можешь. Побежали, пока этот придурок ушёл! Раз его послали, значит, сами пока в квартире будут!

— Ага, погляди, там ещё один есть! — показала я на второго парня, вылезшего из машины, и принявшегося бдительно посматривать по сторонам. — Это же Гришка, я его знаю, он раньше всё время с Лёхой ходил.

— Вот непруха… Слушай, а ты не можешь на него порчу наслать? Пусть, к примеру, ослепнет, а мы мимо проберёмся! — неожиданно воодушевилась Танька. — Давай, злись на него, или что ты там обычно делаешь!

— А, и правда, чего ж не попробовать? — пожала плечами я, и начала буравить взглядом прохаживающегося возле машины парня. Сначала не было никаких видимых изменений. Спустя минуту он вдруг резко согнулся пополам.

— Давай, давай, — шептала глядящая во все глаза Танька. — Ещё чуть-чуть, и он свалится.

Я напряглась ещё сильнее, изо всех сил думая — «Падай, падай!» и стараясь представить тот темный туман. Щеки загорелись, пальцы, сжатые в кулак, свело от напряжения. Вдруг парень быстро выпрямился.

— Ладно, расслабься, а то в штаны наложишь, — проворчала разочарованная Таня. — Этот кретин просто ботинки шнуровал.

Я выдохнула и сердито толкнула ее в бок: — Поязви еще, тоже мне, прикалываться она тут надо мной будет.

— А как над тобой не прикалываться? На черта лысого тебе эти твои таланты, если ты ими пользоваться не можешь? Дурь полная… Ну, и что мы теперь делать будем?

— А я откуда знаю? — огрызнулась я. — Ой, посмотри — первый дебилоид вернулся! Не нашёл меня в магазине. Ну, может, теперь-то они свалят отсюда?

Посланец как раз говорил по телефону, видимо, отчитывался о проделанной работе. Через несколько минут хлопнула дверь, и кто-то побежал вниз по лестнице.

— Ну, наконец-то, уходят! — обрадовалась Танька, опять приникая к окну.

Мы увидели, как из подъезда выбежал Артур, подошёл к тому наблюдателю, что был снаружи, коротко о чём-то с ним переговорил, сел джип и уехал. Белая семёрка осталась на месте. Те, двое, залезли в машину, на задние сиденья. Было похоже, что уезжать они отсюда не собираются.

— Я так понимаю, что обложили они нас, — мрачно прокомментировала я. — Лёха у меня дома, а Артур стопудово к тебе домой поехал. И не выйти нам из подъезда — эти так и торчат там, следят, блин… Что делать-то будем, Тань?

— Не знаю, — устало отозвалась та. — Слушай, у тебя похавать ничего нету, а? У меня как трясучка нервная начинается, так сразу жрать хочу, сил нет.

— Ну, ты вовремя о жратве заговорила! У меня тут где-то чашка-другая кофе завалялась, погоди, достану! — я возмущённо потрясла сумочкой, и оттуда, громко звякнув, выпала связка ключей.

— А может, сразу крикнешь, что мы тут? — зло прошептала Танька, поднимая и подавая мне потерю. — На, хотя теперь нам это железо без надобности, домой к тебе ходу нет…

— Ой, это же не мои ключи! — воскликнула я, и, схватившись, почему-то за волосы, испуганно прислушалась — а ну как, сейчас на звук моего голоса вылезет Леха. Но в подъезде было тихо, только еле слышно мяукал Челленджер. — Это же Санькины ключи!

— Откуда они у тебя? — спросила удивленно она, уставившись на связку.

— Да он их у меня вчера оставил, чтоб за квартирой присматривала, пока его нет.

— Так что же ты молчишь? У него какая квартира? Она же в вашем подъезде, да?

— Так вот же она, мы прямо под его дверью торчим… — медленно произнесла я. — Ой! Точно! Пошли к нему! Там и переждём!

— Умная, да? — съехидничала Танька, подхватывая обрез, мирно лежащий на подоконнике. — Раньше умничать надо было, сидели тут как дуры, хорошо хоть они не поперлись наверх, проверить, нет ли нас тут, а то бы попались, имея эти ключи в кармане, тьфу, в сумке. Если бы не я…

— Если бы не ты, мы бы в это и не вляпались, — парировала я, собирая раскатившиеся по подоконнику патроны. — Если бы ты мне сразу всё рассказала…

— Ладно, тихо, а то услышат. Пошли уже.

 

Двадцать седьмая глава

— А ничего твой Рыжий живет, вполне квартирка приличная. И обстановочка нормальная, — говорила несколькими минутами позже Танька, уже хозяйски прогуливаясь туда-сюда и рассматривая квартиру. — А он завидный жених, оказывается. Верным путем идешь, товарищ, он весьма неплох, как я погляжу.

— Отвянь, — устало отозвалась я, не имея ни малейшего желания обсуждать с ней Сашу.

Я тоже прошлась по квартире и заметила интересную особенность — везде, где только можно, стояли фотографии и картины связанные с поездами. На серванте располагалась коллекция моделей паровозиков. А в спальне почти весь пол занимала игрушечная железная дорога, с семафорами, станциями, домиками, и так далее. Сам состав отличался от настоящего только размерами. Я легла рядом на пол и стала разглядывать его с восхищением — с детства мечтала о такой железной дороге.

Послышались шаги, и тут раздался такой визг, что первая мысль была — это подал сигнал паровозик. Я вскочила — оказалось, визжала от восторга Танька.

— Ты что, совсем офонарела? — схватившись за сердце, пролепетала я.

— Ой, не могу! Ты только погляди, какая прелесть! Все детство о такой штуке мечтала! — Танька упала на колени и ласково погладила состав. — Все, я выйду за Рыжего замуж, я его обожаю! Это ж наш человек! Как вся эта красота включается?

— Вот идиотка, я ж чуть кони от страха не двинула… Так я тебе и отдам Саньку, жди! Я сама за него замуж выйду, и буду с ним целые дни напролет в железную дорогу играть…

— А представляешь, что будет с каким-нибудь убийцей на допросе, ну, или с сотрудниками Саньки, если им сказать, чем занимается их следователь в свободное от пыток уголовников время? — захохотала Танька. — Представляю, как твой Рыжий ползает тут в форме и кричит — Ту-ту!

— Да иди ты… — обиделась я за Санька. — Можно подумать, у тебя никаких увлечений или заморочек не было никогда? А кто открытки с херувимчиками собирал? А порнографические карты игральные? Молчала бы уж лучше…

— Да ладно, шучу я, забавно просто. Ну что, поехали? Чур, я стрелочник!

Следующие два часа мы, забыв обо всем на свете, самозабвенно играли железной дорогой, словно маленькие девочки у которых нет никаких проблем и забот.

Наконец, Таньке надоела эта забава, и она переместилась в другую комнату.

— Лиль! — раздался через несколько минут ее голос.

Я как раз остановила поезд на семафоре и переводила стрелки. Услышав зов, встрепенулась от неожиданности и крикнула в ответ:

— Иду, мам!

— Ты что? Перегрелась? — удивилась Танька. — Какая я тебе мама?

— Тьфу ты, меня вдруг переклинило, что это мама на обед зовет! — смутилась я. — Совсем мозги отключились от этой игрушки. Чего ты кричишь?

— Посмотри-ка сюда! — Танька протянула мне пачку фотографий. — Они тут, на книжках лежали. А эти на полках стояли, — она протянула еще несколько снимков.

Я взяла фотографии. Отовсюду на меня смотрела моя собственная физиономия.

— Ох, и любит тебя этот железнодорожник, аж завидно, — со вздохом сказала Танька и отправилась дальше рыться в шкафах.

Я долго рассматривала себя — на всех фотографиях я выглядела какой-то непривычной, но, тем не менее, красивой. Когда меня снимали, представления не имею: тут были и летние фотографии, и, судя по моей одежде, совсем свежие, зимние. Внезапно на меня накатили смущение, и даже стыд, словно я подглядывала за Сашей через замочную скважину.

— Тань, ты давай, прекращай всюду лазить, не у себя дома! Пришли к человеку без приглашения, шкуры свои спасаем, еще и роемся везде, как воровки квартирные.

— Ой, какие мы чувствительные! Подумаешь, уж и посмотреть нельзя, — проворчала Танька и пошла к окну.

— Как думаешь, долго мы тут будем сидеть? — спросила я, укладываясь на диване. — Вот сколько он там проторчит, а?

— Ты меня об этом спрашиваешь? — огрызнулась Танька, осторожно выглядывая из-за занавески. — Допустим, он тут решит навеки поселиться, Что тогда? Жрать охота… Санька мог бы хоть консервы какие-нибудь оставить или крупу. Вообще кухня пустая, никакой еды, зараза, не запас.

— Сама ты зараза… Линять отсюда надо, вот что, — мрачно сказала я. — Ну как, не уехали они ещё?

— Да нет, торчат, сволочи. Постой-ка, вон Лёха вылез… Смотри, в машину садится. Лилька, он уезжает!

Я резво вскочила с дивана и тоже подбежала к окну.

— Ура! А ты говорила… Побежали скорее ко мне домой, пока никого нет.

— Стой, дурочка, куда поскакала? — остановила меня Танька. — Они же в любой момент могут вернуться. Что тогда делать будем? Тебе-то ничего, ты им живая нужна, а я? Они ж меня просто прикончат, и как-нибудь в этом деле и без твоей помощи обойдутся… Вот куда ты намылилась, скажи мне, дуре беспросветной? Что ты у себя дома забыла? Документы успела прихватить. Деньги, которые я у Артурика взяла, тоже здесь. Что тебе там нужно?

— А ты подумала, куда мы теперь с тобой рванём? И в чём? Ты молодец, обуться успела, а я сейчас, как дура, в тапочках шкандыбать по снегу буду, да? И к тому же, сама говоришь: есть охота. И я б не отказалась. А у меня в холодильнике сыра кусок лежит. Голландский… — мечтательно добавила я.

— Я с тебя умираю просто! — рявкнула Танька. — Неизвестно как мы отсюда выбираться будем, а она о сыре мечтает! Ну, насчёт обуви я с тобой согласна, можно даже и не заходить — открыла дверь, схватила обувку, и назад. В смысле вперёд. Ёлки, да пока мы с тобой тут болтаем, они уже и обратно вернуться могли! Ладно, побежали, только быстро. И в квартиру не входить!

— Ладно, ладно… — проворчала я. — Раскомандовалась тут, потише давай, а то ведь и я гаркнуть могу, мало не покажется. Если мы вместе теперь под гильотиной ходим, то это еще не значит, что я все забыла… Кстати — ещё косметику взять надо, она у меня в ванной, на полочке лежит, это быстро, и ноут прихватить…

— Лилька! — зашипела на меня злобно Танька — Ты вообще, что ли, охренела? Можешь меня придушить, или что ты там делаешь, но я тебе сейчас все скажу! Ты соображаешь, во что мы вляпались? Косметика, сыр, ноутбук, маникюр сделать, ванну принять. Что ещё придумаешь? Да что ж такое, неужели я столько лет дружила с полной дурой и никогда этого не замечала? Только сапоги! Ты меня слышишь? Са-по-ги!

— Да поняла, поняла, пошли уже, — буркнула я, осознавая, что она права, но признавать это не хотелось — на меня напал очередной приступ безбашенности, как я это называла, когда хотелось делать все наперекор здравому смыслу, а там, хоть трава не расти.

— Нет, стой. Ты сперва скажи: ты точно не будешь входить? Иначе тебя оттуда уже не вытянешь.

— Да, да, отстань. Погляди лучше, что там за машина подъехала, не они?

Танька вернулась в комнату и выглянула в окно.

— Нет, это к соседнему дому. Пошли.

* * *

Мы тихонько вышли в подъезд. Первым делом Танька перегнулась через перила, и заглянула в пропасть глубиной в шесть этажей, высматривая мою дверь. Мне не понравилось, что инициатива полностью перешла к ней, и я присоединилась к Таньке. У двери никого не было. С четвертого этажа кто-то спускался вниз, медленно, задыхаясь и поминутно останавливаясь, судя по морщинистой руке, периодически мелькавшей по перилам, это была старушка тетя Вера, с восьмой квартиры. Мы, переглянувшись, тоже двинулись вниз по лестнице. Не успела я подойти к своей двери, как услышала приглушённый звук музыки, доносящийся из глубины квартиры.

— Что это? — еле слышно спросила Танька. — Получается, там кто-то есть?

Я молча пожала плечами. Они прислушались. Кроме музыки, никаких звуков больше не было слышно.

— Может, Леха, когда уходил, забыл центр выключить? — шепотом предположила я.

— Представления не имею… — отозвалась Танька. — Пошли-ка отсюда, от греха подальше.

— Пошли. Иди первая, я сейчас с сумкой разберусь, а то неудобная больно. Если что — крикнешь, и мы бегом обратно.

Она кивнула и начала спускаться вниз.

Дождавшись, когда Танька скроется из виду, я тихонько подёргала дверь — заперта. Чувствуя себя очень мудрой и хитрой, я очень осторожно всунула в скважину ключ и повернула его. Зная, что на последней трети оборота замок всегда щёлкает, в нужный момент приостановилась и медленно-медленно закончила оборот. Щелчка почти не было.

Я вытащила ключ, и, задержав дыхание, слегка толкнула дверь, молясь про себя, чтобы та не скрипнула. Дверь не подвела, открывшись без малейшего звука. Я просунула голову в образовавшийся проём. В коридоре было темно. Мое дрожащее тельце уже наполовину пролезло в щель, когда с кухни послышался звук захлопнувшегося холодильника. Чуть не вскрикнув от ужаса, я дёрнулась, зацепила полочку для ключей и прочей мелочи, та накренилась, и железяки, лежавшие на ней, поехали в сторону. Я замерла, зажмурив глаза. Но всё было тихо. Не проходя дальше, схватила свои сапоги и, выпрямившись, увидела в конце коридора мужскую спину. Я окаменела. Мужчина включил свет в туалете и вошёл туда. В одну секунду я оказалась в подъезде. Переведя дыхание, прикрыла дверь и едва не вскрикнула — передо мной стояла Танька. Она молча смотрела на меня, растерянную и испуганную.

— Та… Та… Там мужик какой-то! — заикаясь, выговорила я и отодвинулась от двери подальше.

— Пошли, — коротко сказала Танька, и не глядя на меня, взяла сумку. Я безропотно последовала следом.

От подъезда шли короткими перебежками, стараясь держаться вплотную к дому, чтобы нас невозможно было увидеть из окна. Отойдя подальше от двора, мы присели на бордюр, и я смогла, наконец, переобуться. До сих пор я несла сапоги, трепетно прижимая их к груди. На плече мешалось ружьё, обмотанное тряпками.

— Ну и что это было? — нарушила молчание Танька, рассматривая мои тапки в виде поросят, которые я теперь растерянно держала в руках, не зная, куда их деть.

— Да сглупила, чего уж теперь говорить… — рассеянно отозвалась я, закапывая тапки в снег, и примечая место — авось, вернусь за ними как-нибудь, уж очень мне нравились эти свинюшки. — С другой стороны, сама посуди — далеко бы я учапала в тапках зимой?

— Черт, но не ценой же нашей жизни ты должна была добыть себе обувь! — возразила Танька, пылая праведным гневом.

— Ладно, ладно, я все осознала, сказала же уже! Ты лучше какую-нибудь новую тему для разговора предложи, к примеру: куда мы теперь направим наши стопы? — Странное дело — мое настроение улучшалось с каждой минутой, и вернулась способность все воспринимать сквозь мою обычную призму иронии.

— Куда, куда… Откуда я знаю куда… — буркнула Танька, обреченно бухаясь на бортик, подняв при этом облако снежинок. Однако холодает, вон, какой снег легкий и пушистый. Я поежилась.

— Куда-нибудь в тепло, вот что! А там и определимся, ненавижу мерзнуть…

Через пятнадцать минут мы сидели в кафе и судорожно глотали горячий кофе. Забегаловка, конечно, так себе — ни выбора пирожных, ни приветливых официанток — лишь тетка, живо напомнившая советских продавщиц, коих я успела застать в далеком детстве. И паршивый кофе. Но зато он был горячий, и этого достаточно. В свое любимое кафе, где я с Танькой сидела каждые выходные, мы пойти не могли — Муся прекрасно был о нем осведомлен.

— Я знаю куда мы пойдем! — решительно заявила Танька, после того как мы по десятому кругу перебрали и отвергли все подходящие для укрытия места. — Есть у меня одна девчонка знакомая, мы с ней… — она замялась.

— Что вы с ней? — заинтересовалась я.

— Ну… мы с ней в СИЗО познакомились, когда я там перед судом сидела несколько дней, — невнятно отозвалась, краснея Танька.

— Э-э-э… Ты считаешь, она действительно подходящая кандидатура? — осторожно поинтересовалась я, будучи не в восторге от предстоящей перспективы жить на какой — то хазе, или как там их…

— Да она потрясная баба! — с жаром заявила Танька. — А главное — там нас ни за что искать не будут! Нам бы пару дней выиграть, чтоб против Муси кампанию начать. Не забывай — благодаря его дядюшке просто так мы в полицию заявиться не сможем, да и не докажем ничего. А Саньке, кстати, ты звонила? У нас, по ходу, только на него надежда.

— Да я с телефоном не расстаюсь в последние несколько часов, он уже вот-вот сдохнет, — с досадой отозвалась я. — Совсем аккумулятор пустой. Выключен или вне зоны доступа, вот и весь сказ! Я и СМСки ему несколько раз посылала, да толку-то — не доставлены…

— Ладно, если у тебя других предложений нет, пошли к моей шмаре, а там спокойно уже порешаем, как и что делать.

— Интересное имечко, — буркнула я, поднимаясь, эта затея мне нравилась все меньше, но выбора не было. — Где она живет-то?

— Она… Вот черт! — картинно хлопнула себя по лбу Танька. — Я адрес ее не помню, хоть режь…

— Отлично! — я опустилась обратно на стул, изображая огорчение, которого на самом деле не испытывала. — Значит, остаемся жить здесь, в кафешке.

— Спокойствие, только спокойствие, как завещал великий Карлсон! У меня есть ее адрес, но только…

— Что — только?

— Только он у меня дома. Давай тогда, сначала ко мне, я быстренько цапну адресок, и к Женьке.

— Ты совсем из ума выжила? Какой — к тебе? Да там же Артур наверно! Во всяком случае, он туда сходу рванул, если я правильно поняла…

— Да прямо! Я на сто процентов уверена, что нет его там! А вообще… Ну, если так боишься, давай до темноты прошляемся, и вечерком просочимся, если что — мы сразу заметим его, машину-то не спрячешь, да и окна, если что, светиться будут.

— Господи… И получаса не прошло, как ты меня упрекала в том, что я лезу в пасть зверя, а теперь ты собралась лезть в его логово, так что ли? Ну и кто из нас легкомысленная дурочка?

— Не шурши, все путем будет, я чувствую. И еще — я Вовке звякну, перед тем как войти. Вот, кстати — не полезут они нас ждать в квартире — там же брательник мой!

— Ладно, в квартиру не полезут, зато могут возле нее поджидать! — возразила я.

— Лиль, давай так договоримся — мы тихонечко задворками пробираемся к моему дому, в квартиру я пойду одна, а ты будешь сидеть где-нибудь неподалеку и не отсвечивать. Если заметишь что неладное, сразу мне отзвонишься. Да и не буду там чаи гонять, туда и обратно, ты и не заметишь, как мелькну перед тобой, только не было меня и вот она я опять.

— Знаешь, мне это не нравиться гораздо больше, чем моя идея с вызволением сапог с прихожей, — буркнула я.

 

Двадцать восьмая глава

К дому Таньки мы подошли, как и собирались, в сумерках.

Мы присели на скамейку на детской площадке и принялись осматривать окрестности. Около подъезда стояло несколько машин, но судя по всему, внутри них никого не было.

— Ну что теперь? — без энтузиазма поинтересовалась я.

— Что, что, жди меня тут, как и договаривались. Хотя нет, лучше зайди в беседку, а я быстренько смотаюсь.

— Только давай недолго, а то страшновато мне. Да и холодно, замёрзла, ног не чувствую, — сказала я ей вслед.

— Если вдруг что случится, я свет включу! — через плечо отозвалась Танька. — Я в темноте буду лазить, так что не беспокойся, что свет не загорается. Мне достаточно будет света из коридора, думаю, его с улицы не видно.

— А Вовка? Ты ж говорила, что он должен быть дома?

— Видишь — света нет, значит, свалил куда-то. Не переживай, подруга, я знаю, что делаю, — не обращая больше внимания на мои окрики, она быстро зашла в подъезд.

Ничего не ответив, я шумно вздохнула и принялась затравленно озираться, повсюду чудились какие-то тени, шорохи, скрипы и шаги. Впрочем, звуков было предостаточно, вполне обычных, вечерних повседневных дворовых звуков. Вот, прямо передо мной встали в стойку и затянули протяжную песнь коты, наплевав на то, что до весны как до Китая… этим самым… членистоногим… Секунду спустя на площадку ворвалась с бешеным лаем собака, определенно, дворянской породы, и котов моментально сдуло. Следом за собакой прибежал, запыхавшись, хозяин — пацан лет четырнадцати, размахивающий перед собой поводком, словно его питомец, прельстившись этим аксессуаром, тут же променяет внезапно обретенную свободу на это сомнительное украшение. Мальчишка пробежал слишком близко от меня и, споткнувшись о мои вытянутые ноги, ойкнув, растянулся на снегу. Я вскочила, и смущенно лепеча извинения, выкопала из сугроба улетевший туда поводок, и чуть ли не с книксеном подала владельцу. Он не успел мне ответить, как на него налетела собака, и снова повалив в снег, принялась вылизывать ему лицо. Наконец, спихнув с себя пса, и что-то буркнув в мою сторону, пацан ушел, заарканив своего питомца.

Да уж, вот так спряталась… Я решила послушаться совета Таньки, и убралась-таки в ту самую беседку, о которой она говорила. Укрытие находилось в глубине площадки, и довольно надежно было загорожено кустами, под покровом снега, сейчас напоминавших огромные неряшливые шары. Стряхнув тонкий слой белого налета со скамейки, подстелив сумку, я уселась, и принялась размышлять над значением слова «ряшливый» Как бы выглядели ряшливые кусты? С огромными сытыми ряхами? Или просто аккуратные, гладкие и ровные? Нет, я, конечно, знаю что неряшливый от «не» не отделяется, но все-таки? У-у-у, похоже, я капитально замерзла, вон, и мозги уже явно ошибку выдают, нужна срочно перезагрузка. Ага, в тепле… Кстати, о тепле. Я встрепенулась. Сколько времени тут уже торчу? Минут двадцать, не меньше? Где Танька? Сердце заколотилось, отбивая какой-то неровный ритм, и я закашлялась. Бросив взгляд в сторону Танькиных окон, я принялась приседать, чтобы согреться, и старательно пыталась заставить свои мозги работать. Что делать? Подождать еще? Да сколько ж можно-то ждать еще? Я дрожала крупной дрожью, мне казалось, что даже кости мои замерзли. Спохватившись, стащила с руки перчатку и принялась рыться в сумке в поисках телефона.

— Сейчас я ей всё скажу… — бормотала я, пытаясь нашарить на дне сумки телефон. — Она у меня сейчас пулей оттуда вылетит. Ванну она там принимает или спать завалилась? Чучело…

Нащупав, наконец, телефон, нажала кнопку, но реакции не последовало. Экранчик не засветился.

— Да ё — моё, что же это такое! — с досадой воскликнула я, стуча зубами. — Батарейка сдохла… Хорошо хоть зарядник взяла…

Я замолчала на полуслове, услышав визг тормозов. Около подъезда остановился знакомый джип, и оттуда быстро полезли люди.

— Ой, мамочки… — прошептала я. — Танька…

В окне на первом этаже вспыхнул свет. Я в ужасе сидела, не шевелясь, не зная, что предпринять. Мелькнула мысль о полиции, и я снова схватилась за телефон, но тут же со стоном бросила его в снег, вспомнив, что он не работает.

Вскочила, чтобы кинуться за помощью, но заметила, что у машины кто-то остался. Этот «кто-то» повернулся в сторону детской площадки и, судя по вспыхнувшему огоньку, закурил. Я попятилась, и принялась оглядываться, ища место, куда можно было бы спрятаться. Беседка мне больше не казалась таким уж замечательным убежищем, создавалось впечатление, будто я стою посреди сцены, и все прожектора направлены на меня. Поблизости стоял маленький детский домик, наполовину засыпанный снегом, но вход был откопан, по-видимому, детьми во время игры. Пригнувшись, я медленно, стараясь не привлекать внимания движением, пошла к облюбованному убежищу. Улучив момент, когда парень отвернётся, я с трудом, цепляясь боками и плечами за узкий проем, протиснулась в домик, и только тут вспомнила, что вещи и ружьё остались лежать в беседке, но возвращаться за ними уже не рискнула. От страха я перестала чувствовать холод, и неотрывно смотрела на осветившиеся окна квартиры подруги.

Ждать пришлось недолго: входная дверь хлопнула через несколько минут. Из подъезда вышла небольшая группа людей. Одного — мне не удалось разглядеть, кого именно — насильно усадили в машину, а другого трое повели в сторону детской площадки. Вскоре эта процессия уже проходила мимо моего домика. В темноте я не могла разглядеть, кто это был, но поняла одно — Тани среди них не было. Двое вели, судя по всему, пьяного, ноги его практически не передвигались, голова была опущена. Третий шёл немного поодаль. Они остановились неподалеку от меня. Я почти не дышала и зажимала рот руками, чтобы не вскрикнуть.

— Ну что, красавчик, хорошо твоя сестричка трахается, а? — послышался знакомый голос. Только секунду спустя до меня дошло, что это говорит Артур. — Что ж ты падла, своих кидаешь? С чужими бабами спишь, да еще к тому же с собственной сеструхой? Это западло, малыш, и за это тебе сейчас придется ответить.

— Артур, ну она ж сама полезла, пришла и с порога — Вовчик, я тебя хочу, сил нет, и прямо прыгнула на меня! А мне че — если баба хочет, разве ж можно отказываться, в другой раз может и не предложить… Я подсел на нее, слышь? С тех пор как она сама залезла на меня в пятнадцать лет, так и подсел… Ну, че ты, Артур, она ж мне сказала, что вы с ней разбежались! Или ты за тех пацанов все паришься? Так это она все придумала, я вообще ни при чем, мне сказала трупаки убрать, я и убрал, с тобой, между прочим! — с трудом выговаривая слова, канючил Вовка, в то время как, я казалось, потеряла всякую способность удивляться, боясь только одного — чтобы не услышали, как громыхает мое сердце.

Только я на секунду отвела застывший взгляд в сторону, и тут до меня донесся звук, какой бывает, когда кусок теста с размаху шмякается на пол. Поспешно переведя взгляд обратно, увидела, как один из темных силуэтов медленно опускается на снег. Не дав телу упасть, двое подхватили его под руки, и молча, не сговариваясь, поволокли в дальний конец площадки. Оставшийся тип, голоса которого я так и не услышала, чиркнул спичкой, и глубоко затянулся. Потом в воздухе сверкнула полоска яркой искорки, словно прочертил свой путь малюсенький метеор, и рядом со мной упала и коротко зашипела спичка. Я ощущала себя мертвой и такой же холодной как окружающая среда. Казалось, мое тело застыло и превратилось в ледяную скульптуру и никогда уже не сможет ни шевельнуться, ни вздохнуть свободно. Сейчас я могла только смотреть, и слушать, слушать и смотреть.

Но вот, наконец, послышался скрип снега, и появились те, двое.

— Леха, ну че с бабой-то будем делать? — услышала я спокойный голос Артура.

— Заберем, она нам еще пригодится, — отозвался тип, который по-прежнему оставался около моего домика. Абсолютно равнодушно я отметила, что это Муся.

— На кой она нам теперь? Толку-то с нее… Свинтила Лилька, хрен ее найдешь. Да и пугает она меня, если честно… Это ты у нас против нее неуязвим, а насчет меня неизвестно…

— Харе очковать, ничего она тебе не сделает, пока подружка ее у нас. Сколько тебе, дураку говорить можно — Танька имеет влияние на Лолку, та все равно ее спасать прибежит. Вот как ей дать знать, что мы эту кралю взяли…

— Да она, небось, где-нибудь неподалеку заныкалась, видела все, теперь и носа не покажет, а если и прибежит, то с ментами под ручку.

— Это вряд ли. Мой дядюшка хорошую разъяснительную работу среди ментов провел — если она появится, то они ее в дурку сразу закроют. И мне на поруки сдадут, ты же знаешь, у меня и в дурке свои связи имеются. Связи, мой юный друг, это великое дело… Кстати, вы, придурки, зачем этого козла в трубу запихали? Что, Артурик, бесишься, что он сестричку свою приходовал? Так надо было, пока шевелился еще навалять дополнительно, коли душа просит. А то это уже некрофилией попахивает — над дохлятиной стебаться.

— Не в трубу, а в ракету, сам посмотри, нехай летает. Да я б его в крысиную нору, если б мог, засунул, крыса, блин. Зато найдут не сразу…

— Леха, может, валим уже, а то торчим тут как три тополя на этой… Короче, на виду, — вмешался третий, молчавший до сих пор тип.

— На Плющихе, серость. В натуре, Серый дело базарит, валить пора, — поддержал приятеля Артур.

— Ладно, тебя не спросили, шевелите поршнями! — отозвался Леха.

Я так долго просидела, скорчившись, что теперь не могла даже приподнять голову, поэтому, когда троица исчезла из виду, могла только слушать, как поскрипывает снег под ногами уходящих. До меня донесся стук дверей машины, и только после этого я рискнула слегка выпрямиться и посмотреть в окошко домика. Взревел двигатель, колёса, прокручиваясь, взвихрили снежную пыль, джип сорвался с места, едва не сбив гулявшего во дворе пса, и исчез.

Постанывая от боли в ногах и спине, я с трудом выбралась наружу. Идти пока не могла — очень сильно свело ноги. Судорожно оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет, я опустилась на снег. Одиночество накатило волной и накрыло, словно душным покрывалом. Позволив себе немного расслабиться, я ощутила как ужас и безнадега пронизали меня насквозь и, не выдержав, тихонько заскулила. Постепенно скулеж перешел в тихий вой. Я схватила полными горстями снег и принялась размазывать его по лицу, пытаясь привести себя в чувство. Мне хотелось выдрать себе глаза от отчаяния, причинить себе боль. Теперь я в полной мере понимала восточных женщин, которые в приступе горя раздирали себе в кровь лицо.

Сколько я просидела там, не знаю. Наконец спазмы в горле прошли, сердце забилось ровнее, и вернулась способность соображать и различать звуки. Вместе с этим, возникло легкое удивление — чего я так раскисла? За Таньку испугалась? За себя? Вовку жалко? Непонятно, откуда такой взрыв эмоций… Давно пора бы уж привыкнуть к кошмару вокруг себя.

Я поднялась и некоторое время стояла, держась за крышу домика, ожидая, когда пройдёт онемение в ногах и спине. Легче стало ненамного — судя по всему, до обморожения рук и ног было недалеко. Сделала неуверенный шаг в сторону трубы, изображающей ракету, куда утащили Вовку. Несмотря ни на что, меня туда тянуло как магнитом, прямо какое-то нездоровое любопытство.

Спотыкаясь и увязая на каждом шагу в сугробах, я подошла к трубе. Непрерывно сыпавшийся снежок последние полчаса, уже слегка припорошил все следы, но подозрительный холмик возле трубы бросился в глаза. Я неуверенно потыкала ногой по этому холмику, и, наткнувшись на что-то твёрдое, в испуге отскочила. Набросанный сверху снег осыпался, и я увидела ботинок. Это что же? Они и в самом деле запихали тело в трубу?!

— Эй! — неуверенно сказала я, нагибаясь, и стараясь рассмотреть, кто лежит в «ракете». Но, конечно же, это не принесло никаких результатов. Тогда я встала на колени и, скорчившись от отвращения и страха, просунула туда руку. Скользнув вверх по Вовкиной одежде, наткнулась на холодные скрюченные пальцы. Я замерла, борясь с почти непреодолимым желанием поскорее вскочить и бежать отсюда сломя голову. Но если он еще жив, а я сейчас поддамся слабости, то на моей совести будет еще одна жизнь.

Всунувшись наполовину в трубу, лежа на теле несчастного, я щупала его запястье, соображая, в каком же месте может находиться пульс. Это нормально или нет, что рука чуть теплая? Мог труп за полчаса, или сколько там прошло, я потеряла счет времени, не сильно остыть? Со своей рукой сравнить не могу, куда мне еще вторую запихивать, а если выползу, то боюсь, уже ни физически, ни морально не смогу опять впихнуться туда. Пока я размышляла, под моим окоченевшим пальцем что-то трепыхнулось. Что это? Я замерла и сосредоточилась на кончике среднего пальца правой руки. Вот оно! Есть пульс! Одним рывком я выдернула себя из трубы, и судорожно огляделась, не зная, что предпринять, на какое-то время, забыв обо всем, передо мной сейчас была только одна задача — спасти Вовку. Дрянь, конечно, человек, но это не повод для того чтобы бить его камнем по голове, и замораживать насмерть. Рука рефлекторно дернулась в сторону кармана за телефоном, но тут же бессильно упала — какой к свиньям, телефон… Ищи его в сугробе, да еще разряженный…

Сама не зная зачем, я схватила Вовку за лодыжки и, кряхтя, принялась выволакивать его оттуда. Создавалось впечатление, что я тащу его вместе с трубой. Борец, так его за ногу, тяжеленный, зараза. Он шел медленно, рывками, я ежесекундно останавливалась, чтобы со стоном вдохнуть морозного воздуха, и вновь продолжала тянуть, думая при этом — дедка за репку… Только вот нет рядом бабки с внучкой… Но я должна была его вытянуть, иначе, поди ка, найди его тут, пока притащу помощь, да пока докажу что он тут, в трубе, драгоценное время уйдет.

Наконец он наполовину оказался снаружи, и я кинулась в сторону дома. Бежать до автомата, не было времени, и не факт, что он работает. Я вылетела на освещенную часть двора, в перекошенной набок шапке, расстегнутой куртке — чтобы не стесняла движения, кося безумным взглядом. Меня чуть не сбили с ног — давешняя дворняга, видимо узнала партнера своего хозяина по валянию в снегу, радостно приветствовала меня, встав на задние лапы, и стараясь вылизать мое лицо. Я уворачиваясь от ее слюнявых поцелуев шарила по двору взглядом, в поисках хозяина. А, вот и он, и снова с поводком наперевес!

Только парнишка оттащил в сторону пса, смущенно поглядывая на меня, с извиняющейся улыбкой, как я выпалила: — Там, на площадке, хулиганы ударили человека по голове, и он лежит без сознания в трубе! Надо срочно вызвать скорую! У тебя есть с собой мобильник?

— Е… Есть… — опасливо поглядывая на меня, пролепетал он. — В каком смысле — в трубе?

— Да неважно, они его туда засунули, звони скорее!

— А вы не врете? Может, я лучше папу позову? — он явно опасался, что я сейчас накинусь и покусаю и его и собаку.

— Давай папу, но только скорее, каждая секунда на счету!

Похоже то, что я не возражала против папы его убедило, и он протянул мне телефон. Я набрала номер скорой, протараторила адрес, и секунду поколебавшись, позвонила и в полицию. Это успокоило парня окончательно, и он уже не следил за каждым моим движениям, и не боялся, что убегу с его телефоном.

— Покажите труп, а? — жадно попросил он.

— Он еще не труп, — буркнула я. — Ты лучше отведи собаку домой, а то она еще полезет к нему, лай поднимет. И тащи папу сюда, постеречь раненого надо, а то, мало ли… Я тут подожду, у трубы.

— Это у какой трубы? «Ракеты», что ли?

— Ну да, там. Иди, иди.

Парнишка убежал, и я с той же скоростью что и он, рванула в обратном направлении. Помощь вызвана, точные координаты даны, надо делать ноги. Но сначала нужно забрать мою сумку.

Я влетела в беседку, и уперевшись одной рукой в скамейку, потащила из-под неё свои вещи. Что-то мешало, и сумка не поддавалась. Встав на колени, и, дёргая за ремень, я принялась тянуть. Оказалось, мешало ружье, зацепившееся дулом за край скамейки. Первой мыслью было бросить его здесь, но потом всё же передумала и повесила его на плечо. На другое плечо я со стоном повесила ставшую, как мне показалось, совершенно неподъёмной, сумку и, проломившись сквозь кусты, почти вприпрыжку двинулась в сторону дороги. Позади меня послышался лай — мальчишка все-таки опять привел пса, счастье, что тот еще не кинулся по моим следам, а то похоже, я ему понравилась…

Пройдя метров триста, я остановилась как вкопанная. Все. Больше не могу идти. Силы оставили меня внезапно и без предупреждения. Ноги дрожали мелкой противной дрожью, от переохлаждения волнами окатывала слабость, хотя холода я сейчас не ощущала — за беготней успела немного согреться, только вот ноги… Боюсь, как бы пальцы ног не отморозились напрочь… Прислонившись к бетонной стене, я принялась вяло обдумывать свои дальнейшие действия. Об очередном предательстве Таньки и ее пленении пока не думалось. Надо было определиться с дальнейшим маршрутом. Путь домой мне заказан, это ясно как божий день. В полицию тоже, спасибо, Муся. Может, к Серафиме? Неужели не приютит, как когда-то, бабушку? Да приютит, конечно, но только, во что ей это потом выльется… Муся же чокнутый, если каким-то чудом найдет меня там, что он ей сделает? Нет, подвергать ее такой опасности я не вправе… В гостиницу какую-нибудь? Я полезла в карман, проверить свою наличность.

Мда-а… Негусто. Да и Леха может перешерстить гостинцы, с него станется… Я вспомнила кучу ключей, которую зачем-то сгребла с полки, спешно собираясь. И среди них ключ от дачи…

Неожиданно с пронзительной ясностью я поняла, что у меня есть только один путь — на дачу. Только там можно в безопасности переждать какое-то время. Там у нас и телефон есть, буду звонить непрерывно Сане, авось, он что-нибудь придумает.

Определившись, наконец, с целью, я уже не чувствовала себя такой потерянной. Подняла сумку, поправила изрядно оттянувшее плечо совершенно ненужное мне ружье — выбросить, что ли? Нет уж, признавать, что я столько времени таскалась с ним зря, не хотелось.

Неловко переступая онемевшими ногами, вскоре дошла до трассы и довольно быстро остановила попутку — сильно потрёпанную «копейку». Машина остановилась на обочине, пофыркивая выхлопной трубой, выпускающей едкое белое облачко. Я сделала шаг к машине и остановилась. Что такое? Ноги словно прилипли к асфальту. Воздух уже знакомо сгустился, став, несмотря на это пустым, словно лишенным кислорода. «Что-то» не пускало меня к машине, как тогда, в подъезд.

— Отстань! — крикнула, задыхаясь, я. — Отвяжись! Все равно поеду! Где ты был со своим предупреждением час назад, дар паршивый? А теперь заткнись!

Я усиленно пыталась оторвать ногу от тротуара, которая, казалось, примерзла к нему. Неожиданно для самой себя я фыркнула, давясь смехом — перед глазами мелькнул кадр из фильма «Терминатор», где робот Т одна тысяча пытается стронуться с места на сталелитейном заводе, после заморозки азотом. Как ни странно, смех помог справиться с оцепенением, и мне без проблем удалось быстро дойти, наконец, до машины.

— Долго же вы шли! — глухо сказал невыразительный, средних лет водитель. — Чем это вы там занимались?

— Не ваше дело, — огрызнулась я, усаживаясь на заднее сиденье.

— Ишь ты, деловая, что ли? Куда едем?

— Девяносто шестой километр!

— Куда? — возмущённо переспросил мужчина. — Туда же полтора часа что ли, чесать! Меньше чем за штуку не поеду или вылазь!

— Договорились, — буркнула я, судорожно сжав в кармане последние две тысячи.

В машине было божественно тепло, и я чуть не застонала от наслаждения, и скорчившись, принялась стаскивать с себя сапоги, чтобы поскорее согреть ноги.

Косившийся поначалу в зеркало заднего вида на непонятную возню неожиданной клиентки, водитель перестал, наконец, обращать на меня внимание. Слегка пригревшись, я устроилась поудобнее и задремала.

 

Двадцать девятая глава

Когда я проснулась, чувствуя ломоту во всём теле и жжение в пальцах рук и ног, машина стояла. Бросив взгляд в окно, увидела, что мы стоим на въезде в дачный посёлок.

— В чём дело? — начала, было, я и замолчала, осознав, что водитель сидит рядом.

— Приехали, красавица! — сказал, ухмыльнувшись, он. — Давай-ка мы тебе денежку, что ли сэкономим, расплатишься со мной натурой. Так сказать, по бартеру: и я тебя тогда уж до конца и довезу в лучшем виде. Чего глазки распахнула? Девочка, что ли? Скажешь, ротиком никогда работать что ли, не приходилось? Можешь не раздеваться, не обязательно, я ж не зверь, какой, зима, чай…

Я оцепенела. В голове была только одна мысль: — «Опять?!» — а рука в это время судорожно шарила по двери, пытаясь нащупать замок, но та была заблокирована. Слегка повернувшись, я наткнулась боком на ружье.

— Не дёргайся, что ли, красавица, и всё будет хорошо! — жарко зашептал мужик, придвигаясь вплотную ко мне, и копаясь в ширинке, стараясь её расстегнуть. Молнию заело, и он дёргал её, распаляясь всё больше.

— Вот заррраза! И вообще, милая, ты у меня поездочку-то отработай по-полной что ли! Я из-за тебя сцепление почти угробил, по таким-то колдобинам ехали. Так что скидывай штанишки, да и ротик-то готовь, я по-всякому люблю. Только не надо вопить, что к ментам пойдёшь, никуда ты не пойдёшь, красавица. Те, кто по ментовкам бегают, с собой обрезы не таскают. А ты думала, я слепой, что ли? Завернула ружьишко в простынку, и всё, что ли? У тебя ж там обрез, так что не вздумай мне пургу мести, что на охоту собралась! С обрезом на двуногого зверя охотятся. Ну, давай, что ли, — водитель, наконец, справился с ширинкой, — принимайся за работу!

— Да пошел ты, придурок! — отчаянно выкрикнула я, разозлившись, стряхивая с себя остатки страха, как капли воды. Мне никак не удавалось увидеть тот спасительный ненавистный туман — и где он, когда так нужен? Но, не смотря на это, страх ушел.

Я стиснула в руке ружьё и тут же почувствовала, как этот гад сжал мое бедро. В ответ ткнула, не глядя, дулом, попав во что-то мягкое. Водитель коротко вскрикнул и стукнул меня по многострадальной голове кулаком. Я подскочила и непроизвольно сжала ружье ещё сильнее. В голове что-то оглушительно бахнуло и я потеряла сознание.

* * *

Когда я пришла в себя, то сразу почувствовала, как страшно болит голова. В ушах стоял невыносимый звон. Я пошевелилась и не услышала ни единого звука. К тому же затекла левая нога — на ней лежало что-то тяжёлое. Не открывая глаз, я попыталась вытянуть из-под непонятного груза голень. Она застряла прочно, и мне пришлось-таки открыть глаза.

Я по-прежнему сидела в машине. Было темно, не светились даже маленькие лампочки над дверями — видимо, сел аккумулятор. Но света луны, разлитого по белоснежному полю за окном, было достаточно, чтобы увидеть то, из-за чего я снова чуть не потеряла сознание. Навалившись на меня, лежал водитель, искажённое лицо было обращено ко мне и смотрело снизу вверх, рот раскрыт в немом крике, на щеке темнела дорожка крови, тянущаяся изо рта. Я в ужасе рванулась в сторону и наткнулась ребрами на дуло обреза.

«Застрелила!» — мелькнула страшная мысль.

И впрямь, тряпка, в которую было замотано дуло, обуглилась. Всхлипнув, испугалась ещё больше — я ничего не слышала! Ни шороха одежды, ни скрипа сиденья, ни собственного голоса — только гул и звон в ушах. В истерике я задёргалась ещё сильнее, пытаясь вытащить ногу из-под безжизненного тела. Оно было невероятно тяжёлым и неподатливым. Я попыталась открыть дверь, но она оказалась заблокирована. На меня снова накатила волна удушья, но на этот раз, просто начиналась клаустрофобия.

— Мамочки! — беззвучно закричала я, не слыша сама себя. — Ой, мамочки! Помогите! — но тут же опомнилась, и замолчала. Мне никак нельзя было привлекать к себе внимания… Впрочем, здесь меня некому было услышать. С одной стороны машины лес, с другой — чистое поле, впереди — дачный посёлок, в который мало кто будет ездить зимой. Дороги не было видно, всё занесено снегом, и только позади машины едва виднелись две колеи, уже почти незаметные.

Часто и глубоко дыша, я постаралась немного успокоиться и привести мысли в порядок. Надеясь, что глухота только временная — из-за выстрела, да еще в замкнутом пространстве, попробовала переключиться на своё высвобождение. Ожесточенно крутанула ручку окна — тяжело, рывками, оно поползло вниз. Вскоре стекло опустилось до упора. Путь был открыт. Я стала выбираться из-под водителя уже более осознанно, поворачивая ногу и брезгливо, трясущимися руками, перемещая тело под нужным углом. Ещё одно небольшое усилие, и буду свободна!

Упёршись обеими руками в плечо водителя, я изо всех сил дёрнула ногой и, ударившись головой о край дверцы, высвободилась. В первую секунду не могла пошевелиться от нахлынувшего на меня чувства облегчения разлившегося по телу. Не обращая внимания на пульсирующую боль в голове, я попыталась стать на колени на сиденье, но мешал водитель. Тогда я ногами просто спихнула его на пол. Понимая, что не смогу пролезть в окно в куртке, я, извиваясь, начала стаскивать её с себя. После нескольких минут пыхтения и борьбы с рукавами, мне это удалось.

Выбросив куртку в окно, растерянно завертела головой в поисках своей сумки. Когда садилась в машину, то положила её рядом с собой, на сиденье, но теперь её там не было. Очевидно, водитель, пересаживаясь на заднее сиденье, переложил куда-то мои вещи. На всякий случай перегнулась через переднее кресло, но и там сумки не оказалось. Предположив, что, скорее всего, мужчина просто выбросил мой багаж наружу, я принялась протискиваться в окно и, ухватившись руками за край крыши, вытолкнула себя на свободу.

Упав в сугроб, я поторопилась встать, хотелось как можно скорее уйти от этой окаянной машины. Было очень непривычно и неприятно ходить по снегу, не слыша его скрипа, но чувствовалось, как постепенно способность слышать всё же возвращается ко мне. Для проверки я резко хлопнула в ладоши. Сквозь толстую пелену глухоты с трудом пробился еле слышный звук. Было понятно, что я ещё легко отделалась: от жизни в мире полной тишины меня спасла толстая шапка с ушами и то, что ружьё было замотано в тряпки. Прихрамывая, обошла машину и убедилась в правильности подозрений — водитель действительно выбросил мои пожитки наружу.

Я взяла сумку за ремень и волоком потащила её за собой по снегу. Идти мне, по счастью, было не так уж далеко — сквозь непрерывный гул в ушах доносился слабый лай собаки сторожа нашего дачного посёлка, других собак в эту пору здесь не было. Я шла, не замечая времени, и уже почти не чувствуя усталости. В голове не было ни одной мысли, просто шла себе и шла.

Сбоку от меня, там, где начинался лес, внезапно зашевелились кусты, осыпая снежные комья. Оттуда показалась знакомая серая морда. Я остановилась и без страха посмотрела на волка.

— Куть-куть, Волчик, поди сюда! — обрадовавшись произнесла я, ничуть не удивившись и протянула руку.

Зверь высунулся наполовину из кустов и принюхался. Вдруг прижал уши и, поскуливая, растворился в темноте.

— Волк, куда же ты? — крикнула негромко я, во всяком случае, мне казалось, что негромко, сейчас мой слух далеко не критерий… А может, это другой волк? Настоящий дикий волк, а я его как собачку подзываю? Ну и ладно, меня давно уже полагается кому-нибудь сожрать…

Отвернувшись, продолжила свой путь, совершенно не думая о происшедшем. После встречи со зверем я окончательно впала в состояние полной прострации, ни о чем не думая и никого не боясь.

Пройдя примерно с километр, я медленно миновала домик сторожа. Собака разрывалась за невысоким забором, пытаясь выпрыгнуть на улицу. Скорее всего, чуяла волка. Сторож на яростные призывы пса не реагировал, мне это было на руку — сейчас объяснения с охраной посёлка совершенно ни к чему.

Я шла, волоча за собой сумку, иногда перекладывая ремень из одной руки в другую. Впрочем, руки замерзли так, что потеряли всякую чувствительность. Ружье со временем превратилось для меня по весу в то самое бревно, что таскал Ленин на субботнике, если только, оно не было у него картонным… А уж сумка… Моя максимум двухкилограммовая сумка явно превратилась в чемодан набитый гирями и гантелями, ну, или, по крайней мере, кирпичами. Красными таким, тяжеленными кирпичами…

Расплывчатый образ кирпича все еще маячил у меня перед глазами, когда я остановилась и принялась растерянно оглядываться, словно очнувшись от сна. Долго смотрела по сторонам и никак не могла сообразить, где же нахожусь. На даче мне доводилось бывать только летом, поэтому белая пустая, словно вымершая улица и впрямь казалась какой-то чужой. Однообразные, белые же дома были совершенно неузнаваемы. Никак не удавалось сориентироваться, где же находится мой дом. Наконец мне удалось выцепить его взглядом из бесконечной череды домов, узнав его по флюгеру на крыше в виде белой кошки выгнувшей спину и вздыбившей хвост, больше ничьи дома не могли похвастаться таким украшением. Его сделал мой папа за год до своей гибели. Лаская взглядом родную кошку, отчетливо выделявшуюся на фоне темного неба, я облегченно вздохнула и быстро зашагала одеревеневшими ногами к своему островку безопасности, подхватив на плечо сумку. И тут же остановилась. До дома еще идти и идти, и я точно не смогу до него добраться, если дальше буду тащить свой груз. Надо от чего-то избавляться. Хотя бы от проклятущего ружья.

Недолго думая, я засунула его в поленницу, которую наши соседи сложили в расчете на отпуск посвященный целиком шашлыкам, но так и не израсходовавшие ни одного полена, по простой причине — главу семейства посадили, а жене после этого было уже не до шашлыков. Без обреза идти сразу стало много легче.

Через пять минут я была у своего забора. Теперь возникла новая задача: как попасть во двор? У меня был с собой ключ от двери коттеджа, но ключа от ворот я не захватила, он хранился отдельно, в шкафу. Прикидывая, откуда будет удобнее влезть на резной забор, утыканный по верху шипами, я медленно обходила его кругом. И неожиданно остановилась. В доме на первом этаже мелькнул свет! Судя по голубоватому оттенку, это был отсвет от телевизора. Восстановив дыхание, я встала на бревно, лежащее у забора, и, приподнявшись на цыпочках, заглянула во двор. Вроде бы все как обычно, но вот дверь гаража прикрыта неплотно… А у входа лежало колесо, которого там — это я совершенно точно помнила, раньше не было! Ведь машину, доставшуюся мне по наследству от отца, я ни разу не трогала, потому что не любила водить, хоть и умела. К тому же автомобиль сейчас находился на стоянке в городе. Только сейчас я заметила, что у въезда во двор расчищен снег.

Меня пробила нервная дрожь. Я спрыгнула с бревна и чуть не упала — ноги отказывались меня держать, к тому же их пронизала острая боль при соприкосновении с жестким настом. Думая лишь о том, что мне нужно оказаться как можно дальше от места, которое прежде почитала за единственное убежище, я в глубине души ощущала росток ярости и возмущения — ну, сколько же уже можно? Проще будет пойти и предстать пред светлыми очами Муси… А кто же еще может оказаться на моей даче? Простые бродяги, решившие там заночевать? Ага, и они же дорожку расчистили и колесо, видимо, в качестве оплаты за постой притащили.

Я задыхалась не теперь не только от усталости, хотя меня мотало из стороны в сторону все сильнее, но и от эмоций, рвущихся наружу. Эти эмоции я постаралась пустить в нужное русло, и ускорила шаг. Но через несколько минут выдохлась полностью и остановилась, держась за грудь и хватая ртом воздух. Куда же мне теперь? Отсюда до трассы пять километров. И неизвестно, остановится ли кто, ночь уже давно… Да и не дойти мне по заснеженной дороге.

Тяжело дыша, медленно пошла по улице, вглядываясь с надеждой в окна. Но нигде не было ни проблеска света. Неожиданно моего носа коснулся запах дыма. Кто-то из дачников все — таки приехал, и теперь топит баню! Ну, если они меня не впустят, то у меня два пути — либо сдаваться Мусе, либо выбрать сугроб помягче и с головой в него… Можно было бы еще сдаться сторожу, но я его терпеть не могла, и это чувство было взаимным — если б я подыхала у него на пороге, он бы меня никогда не впустил, а то б еще и сапогом припечатал, чтоб скорее сдохла…

Попыталась прибавить шагу, но быстрее идти не удавалось: сил не было. Вскоре я услышала музыку и увидела огонек — это горел фонарь на столбе у дома… Саши…

Я не заметила, как прошла оставшееся расстояние. Очнулась стоя у заветного забора. В боках кололо, воздух со свистом входящий в глотку обжигал легкие, в глазах все двоилось. Всхлипывая, я заколотила кулаками в калитку, но музыка играла так громко, что меня, конечно же, не слышали. Тогда я в отчаянии упала на колени и разрыдалась в голос: казалось, что теперь-то я точно замерзну здесь, в одном шаге от спасения, и никто мне не поможет.

Проплакавшись, постаралась взять себя в руки и успокоиться. В конце концов, я же собиралась лезть через забор своей дачи! Что мне мешает здесь сделать то же самое? Тут даже забор был ниже, и без шипов. Сил нет? Ерунда, раз еще дышу и шевелюсь, значит и силы найдутся.

Рядом находился палисадник, окруженный штакетником. Я сняла стеснявшую движения куртку, перчатки и полезла. Под ногой хрустнула обломанная штакетина, и я чуть не упала, но вовремя успела схватиться за край забора. Несколько раз пыталась забросить ногу на забор, и каждый раз мне не хватало пары сантиметров. Я пыхтела, стонала, извивалась, и, расходуя дыхание, звала Сашу. Вскоре руки были ободраны в кровь, а правая штанина порвана. Чувствовалось — еще немного, я свалюсь и больше уже не встану.

Вдруг порыв холодного ветра донес до меня голос Саши, распевающий во все горло, вместе с «Наутилусом»:

— Я пытался уйти от любви!

В жизни не ощущала такого счастья и подъема! Несколько секунд вслушиваясь в этот голос, я просто наслаждалась им. По телу побежало тепло, словно открыли потайной резервуар с силами, и я, как следует размахнувшись, закинула-таки ногу на забор. Немного отдышавшись, подтянулась следом, перевалилась через ограждение и упала во двор. На мое счастье, прямо под забором была куча снега: видимо, накануне Сашка чистил двор и сгреб весь снег сюда. В метре от этого места из земли торчал какой-то штырь, и мне стало дурно, при мысли, что я могла упасть на него.

С трудом выбравшись из сугроба, я поплелась к дому. Дверь была слегка приоткрыта. Вяло стукнув пару раз, не дожидаясь ответа, вошла. Внутри было светло, чисто и, главное, тепло. Я остановилась на пороге, прижалась спиной к стене и съехала на пол. Сквозь затуманившееся сознание слышался приближающийся веселый голос Саши, какие-то вскрики, словно он прыгал в холодную воду, быстрый топот по крыльцу, и передо мной явился совершенно обнаженный хозяин дома. Впрочем, это было последнее, что я увидела, перед тем как в очередной раз потерять сознание.