1. Крест и астролябия

Средневековье закончилось, оставив после себя тяжесть тревожных надежд. Человеческий разум совершил множество открытий в разных областях науки, смог даже создать модель Солнечной системы. Произошло расширение пространства: к Старому Свету прибавился Новый Свет. Но вместе с тем произошло и разделение: на прежнее сознание, для которого христианство было основой и опорой, и на новое сознание, для которого христианство — частность. Человеческий разум погрузился в глубины материи, он смог систематизировать накопленные прежде знания, создав целые отрасли науки и общественной жизни. Но так и не объяснил, как происходит беседа человеческого сердца с Богом.

Антиклерикальные настроения европейского общества, свойственные веку Сирано де Бержерака, постепенно заполнили почти все пространство человеческой мысли. Многие выдающиеся авторы того времени: Монтень, Паскаль и другие — создали труды, в которых слышится уже совсем новая интонация. Они защищают строй религиозной мысли. Лет сто назад это было бы немыслимо. Они отстаивают право на то, чтобы человек мог веровать во Христа. Как будто вера во Христа уже является абсурдом. И в этом они скорее похожи на труды близких к нам по времени авторов — Честертона, Льюиса, — чем на труды средневековых богословов: Фомы Аквинского или Блаженного Августина.

Вот несколько образцов западной религиозной мысли того времени, на которые ориентировались лучшие умы.

«Так как атеизм есть учение чудовищное и противоестественное, к тому же с трудом укладывающееся в человеческой голове в силу присущей ему наглости и разнузданности, то встречается немало таких людей, которые исповедуют его для вида, из тщеславия или чванства, желая показать, что они придерживаются не общепринятых, а бунтарских взглядов» (Мишель Монтень). Если бы эти слова не были сказаны Монтенем в конце XVI столетия, их мог бы сказать любой верующий человек и в начале XXI столетия. Однако следует напомнить, что языческое общество первых веков по Рождестве Христовом называло христиан атеистами . Считалось, что они не веруют в Бога. Происходило это оттого, что был единый культ в империи: культ цезаря. И не поклоняющиеся цезарю христиане, конечно, считались безбожниками. Приведенное выше высказывание Монтеня отражает прямо противоположную ситуацию. Однако снова христианство выступает как объект резкой критики общества. Того общества, которое было создано на христианской основе.

«Тщеславие многообразно. Оно внедряется в душу незаметно и пронизывает ее, как сорное растение пронизывает землю корнями», — говорил преподобный Иоанн Лествичник , подвижник, живший в VI столетии. «Тщеславие высказывается при каждой добродетели. Когда, например, храню пост — тщеславлюсь, и когда, скрывая пост от других, разрешаю на пищу, опять тщеславлюсь — благоразумием. Одевшись в светлую одежду, побеждаюсь любочестием и, переодевшись в худую, тщеславлюсь. Говорить ли стану — попадаю во власть тщеславия. Молчать ли захочу, опять предаюсь ему. Куда ни поверни это терние, оно все станет спицами кверху. Тщеславный… на взгляд чтит Бога, а на деле более старается угодить людям, чем Богу…»

В конце XVI столетия французский дворянин и дипломат Мишель де Монтень, вряд ли читавший знаменитую «Лествицу», скажет: «Самомнение — наша прирожденная болезнь. Человек — самое злополучное и хрупкое создание, и, тем не менее — самое высокомерное». Думается, определения «злополучное и хрупкое создание» выражают здесь не ненависть к человеку. Скорее, снисходительность к чужим недостаткам, возникшую на фоне достаточно критичного отношения к себе самому. Вряд ли сознание атеистическое смогло бы породить эти слова.

«Единица, добавленная к бесконечности, никак ее не увеличивает, так же как и туаз (мера длины), добавленный к бесконечной мере; конечное уничтожается перед бесконечным и превращается в чистое ничто.

Так и наш разум перед Богом, так и наша справедливость перед божественной справедливостью. Несоразмерность между нашей справедливостью и справедливостью Бога не так велика, как между единицей и бесконечностью. Справедливость Бога должна быть несказанно велика, как и Его милосердие. Но справедливость к проклятым не так велика и должна меньше нас поражать, чем милосердие к избранным». В этом несколько путаном отрывке угадывается то же настроение, что и в евангельской притче о блудном сыне. Читая эти строки, будто слышишь голос старшего сына: «Отец, а мне ты не подарил даже козленка, чтобы я устроил праздник для своих друзей». И как созвучна мысль французского ученого с русской поговоркой, сложившейся, кажется в это же время: «Правду распяли, она воскресла». Путь христианина ведь всегда напоминает о Голгофе.

«Я поражаюсь дерзости, с которой эти люди берутся говорить о Боге. Обращая свои речи к нечестивцам, они начинают с доказательств существования Бога через явления природы. Я бы не удивился таким их словам, если бы они обращались к верующим. Несомненно, что те, в чьих сердцах вера жива, видят тотчас же, что все существующее есть не что иное, как творение Бога, Которому они поклоняются. Но те, в ком свет угас и в ком вы намереваетесь его снова возжечь, — эти люди, лишенные веры и благодати, ищут всем своим разумом. Но все, что они видят в природе и что могло бы привести их к познанию истины, считают всего лишь мраком и тьмой, — говорить таким людям, что стоит им только взглянуть на малейшую из вещей вокруг, и они увидят Бога воочию, приводить им как единственное доказательство в таком великом и важном деле движения луны и планет и полагать, что таким доводом можно завершить доказательство, — это значит давать им основание думать, будто доказательства нашей религии весьма слабы, и я знаю по размышлению и опыту, что это лучший способ вызвать их презрение. Не так говорит об этом Писание… Напротив, уверяет, что Бог — это Бог сокровенный и что после грехопадения Бог оставил людей в слепоте, от которой их может излечить только Иисус Христос, а вне Его всякое общение с Богом прервано».

Возвращение блудного сына

В этом отрывке Паскаль говорит об обществе неверующих людей. Не туземцев, живущих на южных островах, а о цивилизованном европейском обществе, отступившем от евангельских истин. О тех, кто при рождении был крещен во Христа, но потом сам отказался от Его истины и благодати.

Есть древняя притча о монахе и старце. Некогда у одного старца был послушник, молодой и горячий. Старец, заметив, что в послушнике еще сильна суета, предложил ему укрепить во дворе столб и каждый раз, когда согрешит, словом ли, делом, помышлением, забивать в этот столб гвоздь. Через некоторое время послушник сам ужаснулся тому, сколько гвоздей оказалось в столбе. Тогда он пришел к старцу и спросил, как ему теперь быть. Старец предложил послушнику воздерживаться от всего, что делал он раньше, и напомнил Заповеди Христовы. И еще предложил за каждое дело покаяния выдергивать из столба гвоздь. Послушник стал вести совсем другую жизнь. Ему очень хотелось очистить столб от гвоздей. И вот через некоторое время в столбе не осталось ни одного гвоздя. Тогда послушник позвал старца, показал столб и вдруг зарыдал. «Что же ты рыдаешь?» — спросил старец. Послушник ответил: «Гвоздей-то нет. А дыры остались».

Вряд ли неверующему человеку будет понятен смысл этой притчи. А ведь она не о том, что каждый грех оставляет на душе след, а о памяти прежних согрешений, которая и охраняет при новых испытаниях. Однако если само понятие о грехе и о зле отсутствует, как человек может желать освобождения от грехов, как это желал послушник из притчи? Современный человек зачастую просто не знает, что хорошо для него, а что плохо. Да и сами эти слова приобрели фарсовый, ироничный оттенок. Но ведь мысль современного человека слишком слаба, чтобы создать нечто равное понятиям добра и зла. Да и хотя бы рассказанной притче.

Другая притча. Послушник спросил своего старца, легче ли избавиться от малого прегрешения, чем от большого греха. Тогда старец велел послушнику принести из пустыни большой камень. Послушник с трудом принес этот камень и положил у ног старца. Через некоторое время старец велел вернуть этот камень на место. Послушник, исходя потом, отнес камень в пустыню. Тогда старец велел набрать мешок песка, что послушник и исполнил. Затем сам старец развязал мешок и рассыпал песок по двору. И велел послушнику собрать все, до песчинки. «Авва, — изумился послушник, — как же я соберу все до песчинки?» Тогда старец объяснил разницу между смертным грехом и малыми прегрешениями. Большой грех можно оставить и более к нему не возвращаться, хотя это будет стоить немалых трудов. Но мелкие прегрешения часто теряются в памяти, и многие из них остаются нераскаянными. И потому нужно особенное внимание к тому, чтобы не совершать мелких прегрешений.

Этот рассказ тоже будет непонятен нашему современнику. Ведь в мире апофеоза маленьких наслаждений, подобных песку из притчи, уже трудно разглядеть даже очень большой камень.

 

2. Расколотая держава

Сокровенная сущность человека проявляется как в моменты счастья и подъема, так и в моменты бедствия. Человеческая душа либо благодарит Бога, либо просит Бога, ожидая Его помощи. Народ, как и отдельный человек, обладает характером. Этот характер проявляется как в моменты благоденствия страны, так и в моменты бедствия.

Московская Русь во второй половине XV столетия представляла собой небольшую, покрытую лесами и болотами территорию. С одной стороны, ее теснило Литовское княжество, а с другой — Орда. Различные племена, восточные и западные, не были единым народом. Это очень тяжелое и трудное время. Но при Иване III Великом Московская Русь, не ведя кровопролитных войн, не прилагая, кажется, особенных усилий, стала мощнейшей державой Восточной Европы. Она стала достойной соперницей Литвы и смогла сбросить татаро-монгольское иго. Произошло это во время стояния на реке Угре в 1480 году, через сто лет после Куликовской битвы. Русь смогла почти полностью избавиться от зависимости от восточных ханов, длившуюся почти четыре столетия.

Именно при Иване Великом, на фоне ослабления Византии и ее подчинения Риму, возникла идея, что Русь — наследница Византии. Тогда же возникла прекрасная легенда о Белом клобуке и о Белом царе. Согласно этой легенде, Клобук находился только у народа, осененного особенной милостью за верность православию. Белый клобук стал символом наподобие Грааля. И Белый царь тоже превратился в мистическое создание. Авторами этой легенды считают митрополита Зосиму и архиепископа Геннадия. Они же стали основателями нового церковного течения, отчасти легшего в основу раскола.

По мнению митрополита Зосимы, монастыри и храмы должны иметь свои угодья и хозяйство. Как и Католическая Церковь, Православная должна обладать земными богатствами. Защитником такой идеи выступил преподобный Иосиф Волоцкий. Он отстаивал законность владения монастырями земельных угодий, а также полагал необходимым украшать храмы богатой росписью. Иосиф Волоцкий считал Русь державой мессианской, призванной спасти мир.

К началу XVI столетия страна окрепла духовно и материально, стала единым организмом — с центром в Москве.

Иосифо-Волоцкий монастырь. Московская область, близ села Теряево

Но едва страна окрепла, возникли новые раздоры. Быстрое и почти безболезненное возвышение Руси в XV столетии сказалось на духовной жизни. Было очевидно, что требовалось обновление церкви. Строгий аскетический лад, присущий древнерусским обителям, уже не устраивал новое сознание, считавшее себя преемником византийской славы. Новые веяния коснулись самых глубин монастырей. Преподобный Иосиф Волоцкий, считавший необходимым достойное украшение храмов росписью и разнообразными изделиями, в то же время был строгим аскетом. Но когда он предложил ввести новый устав, исключавший злоупотребления, в общежительном Пафнутьево-Боровском монастыре, где прожил долгие годы, монахи возмутились. Преподобному Иосифу пришлось удалиться на север Подмосковья. Там он основал Волоколамский монастырь .

Противоположной Иосифу точки зрения придерживался замечательный подвижник XV столетия Нил Сорский . Он не считал нужным и полезным, чтобы обитель владела земельными угодьями. Другой выдающийся подвижник того времени — Кирилл Белозерский — соглашался с мнением преподобного Нила Сорского. Так возникло движение нестяжателей.

Внешние споры о том, стоит ли монастырям владеть землей, не могли все же нарушить того духовного единства, которое промыслом Господним и молитвами святых бережно сохранялось. Преподобный Иосиф Волоцкий создает весьма строгий устав для монастыря — преподобный Нил Сорский тоже создает монастырский устав, основанный на тщательном изучении опыта лучших греческих монастырей, а также монастырей на святой горе Афон . В духовной жизни, как и в общественно-политической, и экономической, наблюдается расцвет. Но происходит он скорее вопреки новым веяниям, нежели под их влиянием.

Духовная жизнь, особенно в Древней Руси, всегда располагала значительной свободой, чтобы впасть в зависимость от политических событий, хотя и отображала их. На Русь приходят книги древних подвижников, которые активно переписываются и распространяются. Возникает печатное дело. Строятся новые обители. Но истинно духовное просвещение столкнулось с косностью церковной и светской власти. Как — можно видеть в житии замечательного подвижника, исповедника и ученого Максима Грека. Он был соавтором и руководителем переложений псалмов на славянский язык.

 

3. Русский эллин

Родился Максим Грек в солнечной Элладе, а образование получил на острове Корфу. Долгое время, двадцать лет, он прожил в Италии. Там он узнал о жизни и проповедях монаха Джироламо Савонаролы. Теплое чувство к итальянскому проповеднику преподобный Максим испытывал до самой кончины. Уже будучи на Руси, Максим Грек написал о Савонароле «Повесть страшну и достопамятну» . Ему самому, как и сожженному итальянцу, присущи были смелость и стойкость — выносить угрозы и гонения сильных мира сего.

В Италии Максим Грек познакомился с произведениями католических богословов. Не только с теми, которые были утверждены Католической Церковью, но и с теми, которые Рим признал еретическими. Преподобный Максим принял католичество, и затем даже постриг при поступлении в орден доминиканцев. Но через два года разочаровался в католичестве и вернулся к православию. Уже в это время преподобного Максима можно было называть одним из самых образованных людей своего времени.

Немало прожил преподобный на святой горе Афон — духовном центре христианского мира. Там он ознакомился со множеством аскетических работ. В 1505 году на Афон прибыло русское посольство. Вскоре преподобный Максим был вызван в Россию. Это как раз было время ожидания обновлений. Великий князь Василий III хотел казаться просвещенным государем и потому велел подыскать ему опытного и знающего переводчика для множества греческих книг, привезенных из Византии его матерью, Софьей Палеолог. Преподобный принял свою судьбу как из руки Господней. Может быть, он предчувствовал, что на Руси его ожидают скорби, на смену которым приходят новые скорби.

Перевод Толковой Псалтыри — полторы тысячи страниц — вызвал всеобщее восхищение. За переводом Псалтыри последовали переводы Отцов Церкви: Иоанна Златоуста и Григория Богослова, Кирилла Александрийского и Афанасия Великого. В то время при царском дворе была мода на духовное просвещение. Интерес к переводам проявляли как духовные, так и светские лица. Постепенно ученый монах оказался в центре внимания. Ему открылась неприглядная подоплека русской жизни. Преподобный начал выступать против многочисленных злоупотреблений, которые видел вокруг.

Максим Грек. Икона XVI–XVII вв.

Вскоре наступило охлаждение в отношениях с великим князем. Затем обозначился конфликт с митрополитом Даниилом, а после Максим открыто принял сторону нестяжателей, Нила Сорского и Кирилла Белозерского. Богословские споры закончились тем, что преподобный Максим был заключен в темницу. Но это не испугало отшельника, много лет прожившего на Афоне. Углем на каменной стене преподобный написал прекрасный канон Святому Духу Утешителю . Уже в царствование Ивана Грозного отшельник был освобожден из заключения и переведен в Троице-Сергиеву лавру, к игумену Артемию. Там он и скончался в 1556 году. Мощи его покоятся в церкви Святого Духа. Канонизирован Максим Грек был совсем недавно — в 1988 году, в год Тысячелетия Крещения Руси.

 

4. Патриарх Ермоген

В начале XVII столетия Русь пережила тяжелейшую смуту. Власть не смогла защитить сама себя, и потерпела крах. Недолгое господство поляков в Москве сопровождалось многочисленными унижениями православных святынь. Это короткое время принесло многим и мученическую кончину, и Царство Небесное.

Одним из самых ярким примеров стойкости в вере и человеческого мужества стал священномученик, патриарх Ермоген.

Ермоген начал свой духовный путь простым священником в городе Казани. Он отличался благоговением и глубоким пониманием происходящего на богослужении. Особенно трепетное отношение было у него к святителю Гурию Казанскому, житие которого он сам составил. Ермогену выпала честь перенести чудотворный образ Казанской Божией Матери с места обретения в церковь. В начале 80-х годов XVI столетия Ермоген принял монашество, а вскоре был выбран архимандритом Спасо-Преображенского Казанского монастыря . В конце 80-х годов стал первым митрополитом Казанским. Затем, при поддержке князя Василия Шуйского, всероссийским патриархом. Во время смуты мужественно отстаивал православие и почти все время находился в Москве, поддерживая и укрепляя народ. Он же дал благословение на оба народных ополчения, Кузьмы Минина и князя Пожарского. Польское правительство пыталось склонить на свою сторону патриарха Ермогена, зная его влияние на народ. Однако Ермоген отказался признать власть короля Владислава Сигизмундовича. Долгое время патриарх провел в заточении, в Чудовом монастыре , и там же скончался от голода.

П. П. Чистяков. Патриарх Гермоген отказывает полякам подписать грамоту

 

5. Ксения Блаженная

Подвиг этой святой не имеет себе подобных ни в древности, ни в современности. Блаженная Ксения Петербургская 45 лет вела подвижническую жизнь в северной столице Российской империи, как некогда Мария Египетская в пустыне. Отчасти жития этих святых подвижниц похожи, но только отчасти. Мария Египетская преодолела бездны человеческой слабости, воспарив от самого развратного образа жизни к ангелоподобному. Жизнь Ксении Блаженной до смерти мужа была чистой и светлой, а после засияла как солнце. Так что Ксении пришлось скрывать свои дары под видом юродства. Память о подвиге Ксении сохранена народным сознанием во множестве песен и духовных стихов. По праву ее можно назвать самой любимой святой России.

Родилась Ксения в Петербурге, в первой половине XVIII столетия, во время царствования императрицы Елизаветы Петровны. Отца ее звали Григорием, он был из весьма знатной семьи. Имя и происхождение матери неизвестно. О детских годах блаженной сведений почти нет. Но, вероятно, воспитывалась она в истинно христианском духе.

Когда Ксении исполнилось восемнадцать, ее выдали замуж за придворного певчего, полковника Андрея Феодоровича Петрова. Само это супружество было не иначе как чудом. Две человеческие жизни слились в одну, приобрели цельность и завершенность. Была ли это любовь в понимании современного человека, неизвестно. Да и сведений о жизни Ксении в супружестве не сохранилось. В браке Ксения прожила около восьми лет.

На двадцать шестом году ее постигло горе: Андрей Феодорович умер. Отчего случилась эта кончина, неизвестно. Господь мудро допустил ангелу смерти разлучить счастливых супругов, чтобы оба затем вошли в небесную славу. Вряд ли нашему современнику понятно, как именно смерть самого близкого человека может быть полезной. Но, кажется, сама блаженная Ксения понимала это и потому сразу же решилась изменить образ жизни.

Горе ее было неисчерпаемым — как если бы умерла она сама, как если бы оставалась живою, но уже не могла бы ни пить, ни есть, ни двигаться, ни радоваться. Душа ее, казалось, ушла вслед за Андреем Феодоровичем. Родным она казалась вдруг помешавшейся, сошедшей с ума. Ничто земное не волновало ее, ничто не приносило радости.

Ксения будто забыла обо всем человеческом, и вся устремилась в тот мир, где обитает ее дорогой супруг. Ее слезам и молитвам не было числа.

Прежде всего, Ксения раздала свое имущество нуждающимся, а дом, в котором жила, подарила своей хорошей знакомой Параскеве Антоновой. Родные, испугавшись, что Ксения все добро раздаст нищим, возмутились. Они даже подали прошение начальнику покойного Андрея Федоровича о том, чтобы Ксении запретили в безумстве раздавать имущество. Начальство вызвало к себе Ксению, но в разговоре убедилось, что женщина находится в здравом уме и вольна распоряжаться своим добром как ей угодно. Ксения начала тяжелый путь юродства Христа ради. Смерть любимого супруга она восприняла как божественное указание на этот путь.

Раздав все, Ксения оставила себе только одежду мужа: его длинный форменный камзол, белье и кафтан. Она стала носить их, уверяя всех, что она — Андрей Феодорович Петров, а умерла его супруга, Ксения Григорьевна. Она с тех пор не отзывалась, когда ее называли Ксенией. Но на имя мужа охотно отзывалась. Все знакомые так ее и называли: «Голубчик Андрей Федорович». Позднее на Ксении часто видели красную кофту и зеленую юбку. Именно так она и изображена на иконе. Красный и зеленый — цвета обмундирования ее супруга, полковника Петрова.

Где ночевала блаженная Ксения, неизвестно. Днем бродила по Петербургской стороне, в районе храма апостола Матфея. Там жили небогатые люди. Многие из них хорошо относились к блаженной. Но были и такие, кто насмехался и издевался. Но Ксения все сносила кротко и безропотно. Особенно старались уличные мальчишки. Они плевали на блаженную, швыряли в нее камнями и кричали ругательства. Но и это Ксения переносила мирно, прощая. Запомнился только один случай, когда блаженную видели в гневе. Ксения погналась за мальчишками, угрожая им палкой. Эта угроза привела детей в такой ужас, что они немедленно попрятались. С тех пор на Петербургской Ксению уже никто не обижал.

Кротость и молитвенное настроение блаженной простые люди вскоре оценили и стали предлагать ей теплую одежду, пищу, прочие вещи. Но Ксения отказывалась от всего. Когда же ей предлагали деньги, она ничего не брала, кроме копейки — «царя на коне». Всю милостыню, поданную ей, Ксения отдавала таким же беднякам и нищим, какой казалась она сама. Было замечено, что блаженная довольно часто посещает своих знакомых, порой даже остается обедать. Но почти никогда Ксения не оставалась на ночлег. Это казалось подозрительным. Жители Петербургской стороны заинтересовались, где же блаженная проводит ночи. Однажды Ксению удалось выследить. Как оказалось, с наступлением темноты подвижница уходит на окраину, в поле. И там до рассвета молится, делая поклоны на все четыре стороны.

В другой раз рабочие, возводившие новый храм возле Смоленского кладбища, заметили, что за время их отсутствия кто-то приходит на место строительства и умудряется к рассвету принести на вершину лесов целые горы кирпича. Оказалось, что это блаженная Ксения. Было замечено и еще несколько случаев, открывших, что под видом сумасшедшей скрывается настоящая

Божия угодница. Жители Петербургской стороны еще больше полюбили Ксению. Она же убегала от всякой славы.

Часовня Ксении Петербургской на Смоленском кладбище. Санкт-Петербург. Фото В. Кравченко

Слова Ксении обладали пророческой силой . Однажды блаженная была замечена в особенной тревоге, плакала и металась по улицам, будто собирала людей для того, чтобы им сообщить страшную новость. Она умоляла всех печь блины, хотя до Масленицы было еще далеко. Народ не сразу сообразил, что блины — обычное поминальное угощение. Ксению умоляли успокоиться, но она все равно тревожилась и умоляла печь блины. В воскресенье распространилась весть, что государыня императрица Елизавета Петровна скончалась. После кончины набожной императрицы в государстве начались серьезные изменения, в результате которых была реформирована Церковь. Началось царствование блестящей и просвещенной Екатерины II, наступившее в результате мирного дворцового переворота. Реформы так и не были доведены до конца, но, попущением Божиим, изменилась вся структура священноначалия. Вряд ли кто из горожан понимал, что пророчество Ксении касалось судьбы всей страны. Но весть о кончине императрицы изумила всех, и «блины» Ксении вспомнились.

У одной из знакомых Ксении муж был пьяница. Ксения особенно не любила пьяных, а мужа этой знакомой, отличавшегося вспыльчивым и бурным нравом, называла «кобыльей головой». Еще он был громкоголосым и любил ругаться. Он не любил блаженную, и потому Ксения всегда стремилась избежать встречи с ним. Однако вера несчастной супруги и молитвы Ксении были приняты Господом: пьяница вскоре исцелился от своего недуга.

Ксения была прозорливицей . Всем, кто с открытым сердцем и верой в Бога обращался к ней за советом, она помогала добрым словом и молитвой. Купчихе Крапивиной она предсказала смерть, сказав: «Зелена крапива, но скоро завянет». Родители одной бедной девицы уже не надеялись на то, что их дочь-бесприданница выйдет замуж. Однако Ксения предсказала ей замужество, что вскоре и случилось. Некая девица собиралась замуж за полковника. Ксения предсказала ей, что замужество не состоится и что от жениха надо держаться подальше. Как выяснилось вскоре, жених оказался беглым каторжником, выдававшим себя за полковника, которого сам и убил.

Ксению не только любили, но и побаивались. Благодать Божия осеняла ее, а чистое ее сердце светило так сильно, что вокруг нее будто бы совсем не оставалось тайн. В домах, где она бывала, раскрывались тайны. Нередко и сама Ксения распутывала козни. Однако те дома, в которых она побывала и где обедала, отличались мирной жизнью и благополучием. Господь охранял людей молитвами блаженной Ксении. Было даже замечено, что Господь особенно благоволит к тем, кому сама Ксения что-либо дарила.

Сорок пять лет блаженная провела на немощеных петербургских улицах, являясь несомненным свидетельством истинности христианства. Она обучала людей молитве, укрепляла гаснущую веру в сердцах и была всем на всякое доброе дело помощницей. Еще при жизни ее почитали угодницей Божией. На семьдесят первом году жизни блаженная Ксения скончалась и была погребена на Смоленском кладбище. До сих пор это одно из любимых мест жителей прекрасной северной столицы. Петербуржцы почитают Ксению ангелом-хранителем своего города. Есть легенда о Небесном Петербурге, в который ворота благочестиво жившим христианам откроют Блаженная Ксения и праведный Иоанн Кронштадтский .

Есть предсказание одной питерской юродивой, жившей в 60-х годах XX века, что когда Антихрист будет пролетать над Петербургом, выйдет Блаженная Ксения и укажет на него. Тот, кто чист сердцем и помогал нищим, увидит Ксению и Антихриста, и расскажет другим. Антихрист будет узнан. Он уже не сможет обманывать людей. Эта история, конечно, наивная, но очень в духе Блаженной Ксении — образная, пророческая.

 

6. Батюшка Серафим

Преподобный Серафим Саровский — едва ли не самый известный из православных святых. Есть учение о значении Божественной благодати и стяжании (собирании) Святого Духа в жизни христианина. Учение это записано Николаем Мотовиловым, который в течение многих лет был помощником преподобного. В этой «беседе» сполна отражено христианское понятие о святости. Христианин уподобляется купцу, который отправляется за драгоценным приобретением в далекий путь. Путь этот может быть длиной в человеческую жизнь. И совершается он ради приобретения небесного жемчуга, небесной росы — Благодати Святого Духа. Это уподобление — ищущего Царства Небесного купца — встречается в Евангелии от Луки. Притча говорит о купце, обладающем значительным богатством. Но когда он услышал о драгоценной жемчужине, превосходящей все его богатства, он продал имение целиком и после многих странствий приобрел эту жемчужину. В притче изображена жизнь святого. Он ценит свою жизнь лишь как средство к достижению Царства Небесного, небесной жемчужины.

В записанной Мотовиловым беседе преподобный Серафим предлагает и другой образ, показывающий отличие жизни святых от жизни обычных людей. Это притча о десяти девах . Запечатлена она в Евангелии от Матфея, в главе 25, а читается на богослужении в Страстной вторник.

Десять дев ждали Жениха. Из них пять были мудрыми, а пять — нет. У каждой из дев был светильник, наполненный маслом. У пяти мудрых были при себе еще и сосуды с маслом, а у пяти других не было. Ожидание было долгим, девы заснули. В полночь их разбудил вопль: вот, пришел Жених. Девы проснулись, но у пяти светильники погасли. Тогда те девы, у которых не было масла, стали просить у мудрых, чтобы те поделились с ними маслом. Но мудрые отказали, потому что тогда всем не хватило бы масла. И те, у кого светильники погасли, пошли к торговцам, чтобы купить масло. Тем временем мудрые девы встретили Жениха, и с пением, при свете светильников, вошли в праздничный чертог. Когда другие девы вернулись к чертогу с горящими светильниками, двери были уже закрыты.

Долгое время в толковании этой притчи масло, которое послужило причиной страшного разделения дев, истолковывалось как добрые дела, как воздержание, терпение, целомудрие, милостыня, то есть только как телесные подвиги. Преподобный Серафим Саровский предлагает иное толкования этой притчи. Он обращает внимание на то, что и мудрые, и безумные называются девами. То есть ни у тех, ни у других нет недостатка в добродетелях телесных. Это прекрасные души, ожидающие Жениха-Христа, хранящие Ему верность. Но у некоторых из них есть таинственное масло, которое стало причиной их спасения и радости. Преподобный Серафим Саровский разъясняет, что это таинственное масло есть не что иное, как благодать Святого Духа . Пять из десяти дев собирали и сохраняли ее. У других пяти ее не было. Именно в собирании этой благодати и есть смысл христианской жизни, а не в одних только телесных подвигах.

Учение о цели и смысле христианской жизни проистекает из накопленного, наподобие этой небесной росы, опыта самого преподобного. Его подвиг можно поставить вровень с подвигами первых монахов. И если прибегнуть к сравнениям, преподобный Серафим Саровский среди монахов того времени напоминал птицу величиною с дом среди ворон и голубей. Жизнь любого святого — зеркало, в которое смотрится Господь. И когда он смотрится в это зеркало, вокруг распространяется невыносимый свет, от которого человек может ослепнуть. И тогда святым посылаются скорби. Они как темное и грубоватое покрывало скрывают свет, исходящий из зеркала.

Преподобный Серафим Саровский прожил долгую жизнь, наполненную счастьем. Но в этой жизни были и тяжелые скорби. Труды, нападения разбойников и нелюбовь близких. Считается, что преподобный Серафим Саровский имел особенное дерзновение в молитвах к Царице Небесной, такое, что Сама Владычица Богородица удостаивала его своим посещением двенадцать раз.

Преподобный Серафим Саровский родился в семье зажиточного курского торговца кирпичами Исидора в 50-х годах XVIII столетия. Родился он с 19 на 20 июля, а в эти дни еще поются песнопения пророку Божию Илие. С самого рождения будущий святой оказался осенен благодатным светом, сообщающим телесную и душевную силу, а также особенное веселье — радость о Господе. Во Святом Крещении младенец был назван Прохором. С греческого слово переводится как «начальник хора», «регент». Кроме Прохора, младшего сына, в семье были еще дочь Параскева и сын Алексей. Дети, видя искреннюю набожность родителей, и сами начинали молиться — обучались разговору с Богом.

Всю жизнь Прохора, будущего преподобного Серафима, мысленно рядом с ним была его мать. В этой простой мирянке Агафье Фотиевне было нечто величественное. Трудолюбивая, щедрая и строгая, никогда не была в праздности сама и не терпела праздности в детях. Особенно любила устраивать судьбы девиц-сироток. Образ заступницы и покровительницы бедных девушек, видимо, так глубоко запечатлелся в сердце Прохора, что, став старцем, он создаст удивительную женскую обитель — Серафимо-Дивеевскую, недалеко от города Арзамас.

Милость Царицы Небесной сопутствовала Прохору с самого детства. Образ Курской Коренной Божией Матери был особенно любим и почитаем преподобным Серафимом. Несколько раз отрок Прохор испытал благодатное действие Образа, а через него — Самой Пресвятой Девы Богородицы. Вот два самых известных рассказа. Отрок Прохор, упав с лесов, не имел ни одного повреждения. А через некоторое время, внезапно заболев, исцелился от тяжелой болезни. Незримое покровительство Матери Божией охраняло Прохора всю его жизнь и даже спасало от смерти.

Случилось так, что мать Прохора, Агафья Фотиевна, наблюдала за постройкой колокольни. Осматривая строение, она поднялась на самый верх. Прохор не отставал от нее. Возможно, в чертах восходящей на колокольню матери, осененной платком, наподобие древнего покрывала, мальчик усмотрел черты Заступницы христианского рода и Матери Спасителя. Он взбирался по крутым узким ступенькам вслед за ней, наверняка перепачкавшись в известке, перебегая по шатким перекрытиям. Случилось так, что Прохор, пробегая по зыбкому краю лесов, уже на самом верху колокольни сорвался вниз и упал на землю. Видевшие его падение крестьяне и работники, должно быть, крестились, снимая шапки, и не надеялись более увидеть мальчика живым. Но юного Прохора осеняло чудо. Агафья Фотиевна сбежала с лесов вниз, ожидая найти лишь разбитое и бездыханное тело своего младшего сына. Но Прохор был жив. Изумленный, он стоял на земле, цел и невредим, будто его опустили ангельские крылья.

Несколько лет спустя Прохор тяжело заболел. Так, что уже не было надежды на выздоровление.

Агафья Фотиевна уже было смирилась с потерей своего любимца. Но тут снова случилось чудо. Были ли услышаны молитвы матери, или сам Прохор, от всего своего чистого сердечка, призвал на помощь Матерь Божию, но случилось вот что. Прохору было видение. К нему подошла Сама Царица Небесная и обещала, что он исцелится от болезни и что Она Сама вскоре посетит его. Пречистую сопровождали святые и девы. Она коснулась больного места на теле Прохора своим жезлом и сказала, обратившись к святым и девам: «Сей — от рода нашего, небесного». Как раз в это время был устроен крестный ход с иконой Божией Матери «Курская Коренная». Шествие как раз проходило по Сергиевской улице, где жили купцы Мошнины. Вдруг пошел сильный дождь, и шествие вынуждено было из-за дождя пройти по двору Мошниных. Агафья Фотиевна подняла на руки больное дитя и поднесла его к образу Царицы Небесной. После этого мальчик поправился.

Прохор отличался очень живым и даже шаловливым нравом. Часто в детских играх он выступал затейником и проказничал. Но все его шутки и шалости были безобидными. Он умел проказничать, но умел утешить и развеселить.

Милость Царицы Небесной сопутствовала Серафиму Саровскому с самого детства

Повзрослев, Прохор уже отказывался принимать участие в обычных детских забавах, а искал товарищей, близких ему по духу. У юноши была прекрасная память, благодаря которой он прекрасно усваивал науки. Образование получил типичное для его положения и той эпохи. Оно было скромным, но и основательным. Любовь к обучению и полученные в отрочестве знания Прохор сохранял до самой смерти. Читать и считать Прохор учился по Псалтыри. Счет, как и письмо, будущему купцу очень нужны. Уже в ранней юности Прохору пришлось стать помощником в делах отца. Кроме кирпичного заводика у Исидора была в городе своя лавка, в которой продавался товар, пользовавшийся спросом у крестьян: дуги, хомуты, шлеи, веревки, ремни, железные предметы. Юность Прохора оборвалась внезапно: скончался отец. Теперь именно Прохор стал опорой семьи.

Прохор пытался совместить служение Богу и труды в миру. Он успевал и помолиться на заутрене, и открыть лавку. Однако чем далее, тем яснее осознавал он необходимость выбора. Невозможно сразу делать два дела: небесное и земное. Утром — предаваться молитвенному созерцанию Бога, накоплению в себе, как росы на листе растения, Божественной благодати. И вскоре за тем обращать свою душу вспять, к торговле скобяными предметами и денежным хлопотам. Юноша решил посвятить свою жизнь Богу, захотел стать монахом.

В городе Курске, где жила семья Мошниных, был некий Христа ради юродивый, имени которого жизнеописание преподобного Серафима не сохранило. Этот блаженный был давно замечен

Прохором. Он не боялся людей, их мнения и наказания. Порой он хвалил добрые дела, а порой и обличал бесчестные поступки. Каждое слово блаженного обладало пророческим смыслом. Люди часто прислушивались к тому, что говорит юродивый. Однажды этот блаженный встретил Агафью Фотиевну с обоими сыновьями. Блаженный пристал к Прохору, заговорил с ним, а затем вдруг сказал Агафье: «Блаженная ты, вдовица, что у тебя такое детище, которое со временем будет крепким предстателем перед Святою Троицею и горячим молитвенником за весь мир!» Этот юродивый как-то особенно привязался к Прохору, полюбил его и вскоре приобрел на него значительное влияние. Боголюбивая душа Прохора только укреплялась в желании следовать путем добра и истины.

Намерение Прохора стать монахом вскоре поддержала и сама Агафья Фотиевна. Она признала правильным выбор сына и отчасти стала содействовать ему. Ведь и в ней самой было сердце святой. Она не просто не отказывалась от помощи сыну, она передавала его Царице Небесной и Спасителю, доверяла его Их мощному заступничеству и покровительству. Вскоре Прохор получил свидетельство от общины города Курска о поступлении в монастырь. Прощание с родными было тихим. Агафья Фотиевна благословила сына большим медным крестом. И это материнское благословение сын носил на себе до самой кончины.

Прохор со спутником отправились в Киев, на поклонение мощам преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских . Удивительно, как пересеклись судьбы святых — великого святого «последнего времени» преподобного Серафима, встречавшего людей с возгласом «Радость моя!», и «железного»

Феодосия. Мать Феодосия несколько раз снаряжала погоню за сыном, чтобы вернуть его в отчий дом, а мать преподобного Серафима сама благословила своего сына на монашеский подвиг. Как и «железный» Феодосий, преподобный Серафим был младшим сыном.

В одном из пригородов Киева расположена Китаевская обитель . Прохор слышал, что там подвизается схимник Досифей, Божий человек, прозорливец и великий подвижник. Однако не было ему известно того, что этот схимник Досифей в миру был девицей Дарьей Тяпкиной. Блаженная скрыла свой пол. Бог Один знает, как ей это удавалось. Долгие годы выносила труды тяжелейшего подвига. За то Господь вознаградил ее бесчисленными дарами. Будто Сама Царица Небесная вознамерилась чистыми девическими устами напутствовать будущего святого. Доверие к рассказам о прозорливости и чистой жизни старца побудили Прохора обратиться к ней за советом и благословением на выбранное поприще.

Досифей, выслушав Прохора, решительно посоветовал ему идти в Саровскую обитель. «Гряди, чадо, и пребуди тамо. Место сие тебе будет во спасение, с помощью Господа. Тут скончаеши ты и земное странствие твое. Только старайся стяжать непрестанную память о Боге…и вселится в тебя Дух Святой, источник всяких благ, и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочестии и чистоте». Это короткое напутствие заключало в себе всю монашескую науку. В нем говорилось и о непрестанной молитве. Ведь именно обучение непрестанной Иисусовой молитве считается основным занятием монаха. Говорилось и о стяжании Духа Святого как о цели христианской жизни. Прохор приобщился к истинно христианскому знанию.

Троицкий собор Серафимо-Дивеевского монастыря

После короткого пребывания дома, в Курске, Прохор направился в Саров. Он достиг обители в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы . В Саровской обители преподобный Серафим прожил 54 года, ни разу не покинув ее пределов. Так древние отшельники проводили дни своего спасения — не выходя за пределы обители, считая для себя гибельным увлечением перемену мест. Прохор прошел все ступени монашеского искуса и все возможные монастырские послушания. Он был будильщиком монахов, хлебопекарем, рубил лес и пилил дрова, был пономарем, пел на клиросе. Так легко представить его несколько простуженный голос в глубокой тьме стылого осеннего утра: «Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!» Этой короткой молитвой, заповеданной Прохору старцем Досифеем, будильщик вызывал к молитве монашескую братию.

Наибольшего искусства Прохор достиг в столярном деле и был известен в обители под именем «Прохора-столяра». Его живой и веселый нрав полюбился братии. Он мог беззлобной шуткой ободрить унывающего, примирить поссорившихся и озарить ярким лучом радости суровое монастырское житие. Ему суждено было великое будущее. Но братия, знавшая его рядовым послушником, не могла представить, что именно этот столяр станет вселенским светильником христианской истины. Через некоторое время Прохор принял постриг с именем Серафим, что значит «пламенный».

Основы, заложенные при прохождении искуса, дали значительные всходы впоследствии. Преподобный Серафим создаст устав Дивеевской обители, в котором отразится все то, что он сам испытал и посчитал нужным. Весь устав можно выразить кратко тремя словами: соразмерность, послушание и молитва. Послушание преподобный Серафим ставил выше поста и молитвы. «На послушание бегом бежать надо». Послушание есть отсечение своей воли, отказ от своих желаний ради того, чтобы все сообщество могло бы существовать безобидно и слаженно. Так что любое проявление своеволия расстраивает не только общежитие, но и, прежде всего, саму своевольную душу. Послушание неразлучно с трудолюбием. Праздность — первый враг послушания. Преподобный Серафим сам никогда не находился без дела, и всем своим подопечным советовал осваивать то или другое ремесло, чтобы ни ум, ни руки не оставались долго в праздности.

Из всех видов молитвы преподобный Серафим предпочитал Иисусову молитву. Он благословлял читать ее и в покое, и во время работы. Считается, что Иисусова молитва восполняет непрочитанное правило. При этом молиться преподобный Серафим советовал с большим вниманием, с ощущением своего недостоинства перед Богом. Эта короткая тихая молитва, по словам преподобного Серафима, и способствовала приобретению вожделенной благодати Святого Духа.

Для того чтобы не утруждать дивеевских монахинь долгим и строгим правилом, преподобный Серафим изобрел особое «правильце». Это же правило он советовал и обремененным трудами мирянам, часто не умевшим читать. Правило это состоит из общеизвестных молитв ко Спасителю и Богородице. Оно известно в современной православной церковной практике как «Серафимово правило» и пользуется большой любовью.

Начинается оно с молитвы «Достойно есть», затем следует Символ веры, а затем читаются три раза «Отче наш» и три раза «Богородице, Дево, радуйся!»

Преподобный Серафим был строгим аскетом. Однако он был снисходителен к другим и никогда не требовал того, что исполнял сам. Сестрам Дивеевской обители разрешено было всюду и всегда носить с собою горсть маленьких сухариков из ржаного хлеба. Эти сухарики были не только пищей, но и благословением. Считалось, что они отгоняют уныние и болезни. Сам же преподобный, во время своей жизни в пустынях и в монастыре, часто питался варевом из травы сныти. Траву эту он косил сам, ночью, чтобы не обременять других приготовлением пищи для себя.

В то время, когда вся Россия почитала его святым старцем, саровская братия смотрела на него как на возмутителя спокойствия и безумного гордеца. Но преподобный переносил все нарекания с прежней веселостью и миролюбиво. Несколько лет он отшельничал, даже устроил в чащобе две пустыньки: ближнюю и дальнюю. К нему, как некогда к преподобному Сергию, повадился медведь, которого старец воспитал, как будто тот был его послушником. Таково действие Божественной благодати. Вся тварь вокруг святого возвращается в свое изначальное состояние и начинает служить человеку, как некогда служила Адаму.

Во время пребывания в пустыньках Серафим перенес одному ему ведомые труды и подвиги. Однако рассказ о разбойниках, едва не убивших отшельника, сохранился. Разбойники забрались в келью преподобного как воры. Кроткий хозяин кельи предложил им забрать все, что видят, и благословил их. Однако разбойники, забрав самое необходимое, избили старца почти до смерти. После этого нападения преподобный долго болел и с трудом поправился.

Серафим Саровский с житием. Икона начала XX в.

В последние годы жизни преподобный Серафим возвратился в Саровскую обитель. Он принял схиму и ушел в затвор. Однако через некоторое время преподобному Серафиму явилась Царица Небесная и велела «идти к людям». Вскоре он затевает строительство Дивеевской женской обители , которую так и назовет: девичья Богородицы . Строительство этой обители сопряжено было с великими трудами и для самого преподобного, и для его духовных чад, и для монахинь. Девятнадцатилетняя монахиня Марфа носила тяжести, которые не подняли бы и четверо мужчин. Как говорил о ней сам преподобный, она поднимала камни «с молитвой на устах».

Вершиной множества жертвенных подвигов, сопровождавших строительство Дивеевской обители, была смерть Елены Мантуровой. Вот как это было. Обитель строилась трудно, в основном, на пожертвования. Правительство и саровское начальство не помогали Дивееву. Вдруг один из жертвователей, Михаил Мантуров, внезапно и сильно заболел — так, что в короткий срок оказался на краю смерти. Преподобный Серафим тогда обратился с мольбой к Царице Небесной о том, чтобы Михаил поправился. Тогда заболела его сестра, Елена Мантурова. Но преподобному было отрыто, что Михаил останется жив. Тогда старец прямо обратился к Елене и попросил ее дать согласие на смерть, чтобы остался в живых ее брат. И Елена согласилась. Преподобный Серафим был рядом с нею во время кончины, поддерживая и укрепляя ее душу. По кончине ему было открыто, что Елена достигла Царствия Небесного и спасена, что она уже «фрейлина Царицы Небесной».

Перед самой кончиной преподобный Серафим удостоился особенного посещения Божией Матери. Пречистая Владычица явилась умирающему Серафиму в сонме святых, а за нею следовало великолепное шествие из святых дев. Пресвятая Дева утешила и укрепила своего избранника накануне предстоящей кончины. Всего, как он сам рассказывал, Богородица являлась ему двенадцать раз. Так было открыто Богу его сердце.

Скончался старец в своей келье, стоя на коленях перед образом Богородицы «Умиление». На этом образе Матерь Божия изображена без Предвечного Младенца. Она стоит, скрестив руки и опустив очи. Есть мнение, что Пресвятая Дева изображена здесь в момент Благовещения. Но также есть мнение, что эта икона изображает Богоматерь, стоящую возле Креста Господня. Среди тяжелейших скорбей Богородица не перестает веровать, что Сын Ее воскреснет из мертвых. По кончине преподобного в келье начался пожар, но образ остался нетронутым.

Преподобный Серафим часто приветствовал приходящих к нему людей возгласом «Христос воскресе!» Это чувство — пасхальная радость — присуще каждому сердцу, в котором живет Христос.

 

7. Святитель, монах, поэт

Образ святителя Игнатия Брянчанинова православному современнику знаком, но всегда — внове. Он будто бы окутан полупрозрачным дымчатым покровом тайны, и этот покров колышется от каждого дуновения ветра времени. Его творения это огромный сад, в котором множество разнообразных деревьев, кустарников и цветов. И читатель путешествует по нему от зарослей к палисадникам и аллеям.

Нет, кажется, такого жанра в словесности, в котором не проявился бы талант святителя Игнатия. Он владел как церковными, так и светскими жанрами. Именно святитель Игнатий Брянчанинов стал автором знаменитого «Отечника» — сборника жизнеописаний древних подвижников. Слово «отечник» — почти дословный перевод на русский греческого «патерик». Святителем Игнатием проделана была титаническая работа при составлении этого труда. Ведь он не просто пересказал жития. Он расположил их в определенном порядке, сделал избранное из многочисленных высказываний. По сути, «Отечник» сдержит в себе материалы нескольких патериков в сокращенном виде. Под благодатным пером святителя Игнатия ожили и древний жанр, и древнее слово. И то, и другое приобрело новизну. «Отечник» высоко ценился духовными лицами того времени.

Святитель Игнатий смог точно определить духовные нужды и недостатки нового общества, христианского по названию и нехристианского по духу. Проповеди святителя Игнатия охватывают все важнейшие вехи церковной жизни, осмысления христианских праздников, толкования на чтения из Евангелий. Их можно сопоставить с «гомилиями» Григория Богослова. В творениях обоих: отшельника XIX столетия и древнего аскета, Учителя Церкви — порой возникает общее. Они как бы беседуют друг с другом, преодолевая время.

Одним из самых известных творений святителя Игнатия является «Слово о смерти» , излагающее православное учение о смерти и о посмертной участи души. Особняком стоит «Приношение современному монашеству» . Этот труд суммирует опыт монашества с древнейших времен, соотносит его с опытом русского монашества и выявляет некоторые особенности монастырской жизни, современной святителю Игнатию. В «Приношении» рассматриваются обе стороны аскетического опыта: внешняя и внутренняя. Это настоящая энциклопедия монашества. Как вести себя в церкви, как — во время домашней молитвы, какие требования к себе предъявлять новоначальному — святитель Игнатий ни одного момента не оставляет без внимания. «Приношение» будет интересно не только монашествующим, но и ищущим истинно христианской жизни мирянам.

«Приношение современному монашеству» представляет собою четвертый том из проекта «Аскетические опыты» . Это целая серия замечательных трудов о разных сторонах и проявлениях духовной жизни. Святитель Игнатий особенно любил православную традицию и считал ее единственно верной в христианстве. Потому многие труды из «Опытов» направлены именно на разъяснение особенностей и преимуществ православной традиции. Но он не оставлял без внимания и животрепещущие вопросы. Одним из них был вопрос о «прелести», своего рода духовном суеверии. Небольшой труд святителя Игнатия так и называется «О прелести».

Святитель Игнатий очень остро переживал все, происходящее в России, но смотрел на общественную жизнь как бы отстраненно. Известны некоторые его высказывания и даже труды, в которых он излагает свое представление, отчасти пророческое, о будущей судьбе России. Он много пишет об особенном значении ее для народов будущего, но вместе с тем не разделяет имперской идеологии, видя в ней подмену истинно христианского понимания власти — сугубо политическим. Порой его высказывания действительно — пророчества. В своих письмах и трудах святитель изображает жизнь будущих христиан — наших современников. Приоткрывает страшную тайну, что христиане будущего смогут найти спасение ужасным, кажется, способом — терпением разнообразных житейских и душевных скорбей, а время великих подвигов уже миновало. Как просто — терпеть, что Бог пошлет. Но как страшно!

Судьбы монашества особенно волновали святителя, преданного аскетической идее и влюбленного в нее глубоко и искренно. Он связывает судьбу монашества с судьбой христианства вообще: монашество — это показатель здоровья христианской жизни . И потому особенно горько пишет об увядании монашеского духа и предсказывает дальнейшее увядание. Но говорит и о том, что аскетический подвиг последних времен будет не меньше, чем в древние времена. Оскудение монашеского духа влечет за собой и оскудение духовных наставников. Тогда особенное значение приобретают духовные книги. Именно книги в будущем, по мнению святителя Игнатия, станут учителями христианской жизни.

Писем, написанных святителем Игнатием, — несколько сотен. Они восхитительны стилистически и исполнены живого искреннего чувства. Это настоящая сокровищница духовной мудрости. Читая их, будто бы вступаешь в беседу с опытным любящим человеком, обладающим действительно духовным знанием. В этих письмах изображена вся русская жизнь, современная святителю Игнатию. И до реформы 1861 года, и после. Жизнь светского человека из высшего общества, судьбы простых послушников, крестьян, даже местностей и обителей, в них расположенных, — все под благодатным пером владыки отражается в зеркале вечности и приобретает значение в современности. Святитель пишет о сострадании и о жестокости. Он радуется встрече с друзьями-мирянами и холодно отзывается о церковном чиновничестве Петербурга. Он уговаривает свою духовную дочь, монахиню, не оставлять заботы о сумасшедшей сестре, и страдает от слишком выразительного пения в храмах Петербурга.

В ответе на письма его духовного сына Леонида, столкнувшегося с непониманием и ханжеским отношением к Иисусовой молитве, святитель Игнатий приоткрывает самую глубину своей внутренней жизни. Леонид был хорошим монахом, но практика непрестанной Иисусовой молитвы в XIX столетии общей для монастырей не была, и потому часто возникали конфликты. Леонид, следуя наставлениям святителя, практиковал непрестанную молитву, из-за чего был вынужден выйти из обители. Он очень болезненно переживал, что придется покинуть полюбившееся место и не менее болезненно переживал непонимание, граничащее с хамством.

Святитель Игнатий утешает Леонида. Уверяя в благополучном исходе конфликта, рассказывает ему видение. В тонком сне святителю явилась Сама Владычица Богородица, восседавшая на лошади, как будто Она путешествовала. Это видение напомнило о двух евангельских событиях. Во-первых, о бегстве в Египет. Во-вторых, и основное — о том, как Спаситель на осленке вступал в Иерусалим. Святитель увидел и своего духовного сына. Пресвятая Дева обратилась к Леониду с увещеванием не горевать и сказала, что он вскоре поселится в другой, более мирной обители.

Литературный дар святителя Игнатия был замечен признанными ценителями слова того времени. Молодой Дмитрий Брянчанинов был знаком с Гнедичем, переводчиком Гомера, с Крыловым и Жуковским. Оленин, заметивший его прекрасные способности к декламации, предложил ему чтение произведений других авторов во время собраний своего литературного кружка. Федор Михайлович Достоевский, заключенный в Омский острог, мог читать только имевшиеся в тюремной библиотеке журналы. В некоторых были опубликованы фрагменты произведений святителя Игнатия. Знатоки творчества Достоевского полагают, что писатель создал образ Князя-Христа, который воплотил в главном герое романа «Идиот», когда был вдохновлен мыслями Святителя.

Игнатий Брянчанинов

Став монахом, а затем и архиереем, Святитель Игнатий не бросил литературных занятий, наоборот. Он гораздо сильнее жаждал уединения, в котором словесное творчество было его верным спутником. Он создал прекрасные стихотворения в прозе, форма которых и сейчас не потеряла своей ценности. Это «Зимний сад», «Чаша», «Плач», «Море житейское». Их довольно много. Его поэтические опыты отличаются несколько неожиданным для того времени размером и выбором тем. По большей части это плачи, обращенные к Богу, — оплакивание самого себя. Некоторые поэтические отрывки похожи на поучительные стихотворения испанской поэзии XVII столетия. Они аллегоричны, и в них наблюдается почти символистское мироощущение. Однако талант Святителя Игнатия не нашел широкого признания у тогдашнего читателя, да и у современного тоже. Отчасти потому, что он сам не стремился к славе стихотворца, а отчасти потому, что глубоко религиозное настроение его поэзии настораживало и отталкивало литературное сообщество.

Святитель Игнатий создал произведение «Странник» . Оно написано прекрасным языком, довольно новым для того времени. В нем чувствуется влияние и европейского романтического мировоззрения, и византийского церковного. Святитель Игнатий смог создать понятное верующему современнику сочетание древнего и современного стилей. «Странник» приоткрывает завесу над тайной общения человеческого сердца с Богом. Отчасти «Странник» по идее и форме напоминает «Таинственные песнопения» великого Григория Богослова.

«Откуда Ты шествуешь? Где Твое обычное селение? Где ты был доселе? Почто доселе оставлял меня в одиночестве, в сиротстве, в нищете, в смерти ужасной? Познав Тебя, я познал, что без Тебя таким было мое состояние! так, было оно бедственно! я стоял в преддвериях темного ада, я был повергнут в глубокую, неисходную пропасть. Не оставляй меня! Не могу быть без Тебя! Если оставишь — опять я в дверях ада, опять в пропасти, опять в бедствии невыносимом и невыразимом».

Из литературных трудов святителя Игнатия хочется упомянуть о путевых записках об острове Валаам , в которых много поэзии и почти влюбленности в суровую обитель, о переводе повести известнейшего духовного писателя и богослова Ефрема Сирина «Иосиф» . Повесть эта читается во вторник Страстной седмицы на богослужении.

И в судьбе святителя, и в его творениях всегда есть печальная, но светлая тема. Это тема одиночества. В кругу семьи, в творчестве, во всем окружающем мире — везде одинок человек. Только общение с Богом восполняет это одиночество. Ведь оно происходит из древнейшей глубины, это отражение плача Адама, изгнанного из рая. И только покаяние — возвращение к Богу — восполняет прежнее разделение. В чувстве одиночества есть печаль о падшем творении, о несовершенстве мира. Ведь в этом земном пространстве все лучшее и прекрасное изначально будто бы подернуто пылью, будто бы оклеветано. Все высокое и прекрасное вызывает зависть и злобу в людях. Посредственность не прощает совершенства. Святитель Игнатий лучше, чем кто-либо, знал об этом, с детских лет.

Брянчаниновы — старинный дворянский род, известный еще в домосковской Руси. В семье будущего святителя было шестнадцать детей, многие из которых не дожили до совершеннолетия. Дмитрий был самым способным и красивым сыном. Отец его был барином, человеком довольно жестоким. Мать отличалась особенной красотой, но была довольно холодна к детям. Будущий святитель пережил еще в детстве несколько смертей своих братьев и сестер. Самые теплые воспоминания сохранились у Дмитрия о кормилице и крестьянах из ближайших деревень. Родной дом казался ему мрачным и чужим. Детская, в которой стояла кровать Дмитрия, отчасти напоминала келью общежительного монастыря. Сыновей воспитывали в строгости. Из всех братьев и сестер у Дмитрия до смерти сохранились теплейшие отношения с младшими сестрами.

Он был особенно набожен, боголюбив. И потому частые наказания не вызывали у него гнева, а скорее укрепляли уверенность, что вся земная жизнь человека, даже в таком аристократическом доме, как дом его отца, есть цепь болезней и смертей. Все его молитвы приобретали оттенок последнего вздоха, как будто их произносил умирающий. Из всех желаний в нем самым сильным было желание небесного покоя и мира.

Александро-Свирский монастырь. Гравюра. Опубликовано в журнале Нива, 1899 г. Фото О. Головнева

Способности Дмитрия были замечены очень рано, он был отличным учеником. Но на нем с детства лежала печать грусти и отрешенности, будто бы недовольства, что принималось родителями за невежливость и черствость. Дмитрий был любимцем отца — однако отец обращался с ним почти жестоко. Строгая чопорная атмосфера родного дома была непроходимой завесой между сыном и родителями. Дмитрий скрывал свои мысли и чувства.

В 1822 году отец повез сына в столицу для определения в Главное инженерное училище. Любопытно и знаменательно, что именно в этом училище, на несколько курсов позже, будет учиться Федор Михайлович Достоевский. Он услышит еще воспоминания о блестящем Дмитрии Брянчанинове, который «ушел в монахи». По пути в Петербург между отцом и сыном произошел странный и тяжелый разговор. Отец решил вдруг спросить сына, чего бы он желал достичь, кем стать. Несколько сбитый с толку таким решительным вопросом, Дмитрий отвечал, что было у него на сердце, что он хочет уйти в монастырь, быть монахом. Отец промолчал, но ведь аристократ не демонстрирует своего изумления.

Экзамены Дмитрий сдал блестяще — при конкурсе четыре человека на место. На вступительных экзаменах присутствовал великий князь Николай Павлович. Он обратил внимание на красивого, умного и одаренного юношу. Вскоре Дмитрий Брянчанинов был приглашен в Аничков дворец и представлен будущей императрице. Перед ним открылись самые широкие перспективы. Великая княгиня была поражена манерами и образованностью молодого Брянчанинова и даже назначила ему свой личный пенсион.

Есть такое воспоминание о манере святителя Игнатия разговаривать с людьми, записанное Нилусом, из оптинских преданий. Владыке с рождения была свойственна теплая вежливость, а воспитание в аристократическом доме привило ему умение располагать к себе сердца людей. Ведь голубая кровь везде чувствует себя как дома. Святитель посетил Оптину пустынь и довольно долго беседовал со старцем Макарием. В то время келейником старца Макария был Амвросий, будущее светило русского монашества. После посещения святителя старец спросил Амвросия, как ему показался преосвященный. Тот ответил, что увидел в нем сердечного и искреннего человека. На что старец ответствовал, что «преосвященный — аристократ».

Брянчаниновы имели большие связи в Петербурге. Вскоре Дмитрий вошел в лучший литературно-художественный кружок и познакомился с виднейшими литераторами той эпохи. Тогда же в нем развилась любовь к словесности. Но параллельно он продолжал и духовое образование. В Петербурге он получил возможность читать сочинения отцов-аскетов и вскоре полюбил их на всю жизнь. Для него их голоса были живыми, он нашел в их творениях мудрых собеседников и наставников.

Светская жизнь, наоборот, навевала тоску. Ощущение мимолетности, беззащитности, беспомощности перед лицом бед и смерти пронизало его душу. Дмитрий решил следовать однажды выбранному пути: стать монахом. Блестящий взлет карьеры не увлек его. Вскоре у Дмитрия объявился единомышленник, Михаил Чихачев. Они вместе ходили в Александро-Невскую лавру, там исповедовались и приобщались Святых Тайн. Здесь Дмитрий впервые познакомился с православным учением о непрестанной молитве. Его наставниками были духовной опытные старцы, среди которых были ученики Паисия Величковского.

В то время Дмитрий жил на съемной квартире со слугой Дормидонтом. Слуга знал о его хождениях в лавру и регулярно сообщал о них отцу Дмитрия. Отец, вспомнив их странный дорожный разговор, решил лишить сына возможности следовать выбранному пути. Он попросил начальника училища графа Сиверса перевести Дмитрия с частной квартиры на казенную. Так будущий святитель оказался в стенах Михайловского замка, построенного государем Павлом I, который стал и склепом императора. За молодым Брянчаниновым был установлен надзор. Учеба продолжалась обычным порядком, но и духовная жизнь вскоре наладилась. Митрополит, после недолгого разбирательства, позволил лаврскому монаху, отцу Афанасию, принимать исповедь у Дмитрия. Училище будущий святитель закончил отлично, но вскоре его жизнь резко изменилась. Весной 1826 года Дмитрий заболел.

Эта болезнь, по всем признакам, вела к смерти. Есть мнение, что во время болезни Дмитрий дал обет: если выживет, стать монахом во что бы то ни стало. И он действительно выжил. Но его ожидал не монастырский покой, а годы и годы болезней, скитаний по обителям и коварство церковных властей. Господь услышал своего избранника. В первое же посещение Александро-Невской лавры после болезни Дмитрий познакомился с монахом Леонидом (Наголкиным), будущим оптинским старцем Львом . В одном из писем более позднего времени святитель Игнатий рассказывал об этой встрече как о чуде. Он описал старца, как если бы это было само солнце, сошедшее на землю и излучавшее вокруг себя свет и тепло.

Во время короткого отпуска, данного ему для поправки здоровья, Дмитрий пытался поговорить с родителями о своем намерении, но встретил только холодный отпор. В Петербург он вернулся в глубокой меланхолии и немедленно подал просьбу об увольнении. Но Николай I не согласился на отставку и поручил своему брату, великому князю Михаилу, отговорить Дмитрия. Молодой Брянчанинов был непреклонен. Тогда ему было заявлено, что отставки не будет. Для смирения Дмитрия, к тому времени одного из лучших военных инженеров, направили на строительство крепости в Динабурге (Даугавпилсе), в Латвии, на реке Даугаве. Это было сырое, болотистое место. Молодой Брянчанинов снова заболел. Он по нескольку дней не выходил из комнаты, а приступы меланхолии были очень сильными. Его друг, Михаил Чихачев, как мог, поддерживал его. Осенью 1827 года великий князь посетил Динабург и увидел, что молодой Брянчанинов не может выполнять своих обязанностей по состоянию здоровья. После того как он получил отставку, Дмитрий направился в Александро-Свирский монастырь , к старцу Леониду.

Родители, узнав о намерении сына принять монашество, прекратили с ним переписку и лишили его денежной помощи. Оборвалось большинство родственных связей, возвращение в свет было невозможно. Аристократ оказался за чертой общества. Нахлынули новые и гораздо более тяжелые скорби. Дмитрий стал келейником старца Леонида. Впоследствии этот старец принял в Оптиной пустыни схиму с именем Лев, а святитель Игнатий навсегда сохранил к Оптиной самое теплое чувство. Старец держал послушника в строгости и порой обращался с ним даже жестоко. Но вместе с тем именно он приобщил Дмитрия к сокровищам духовной мудрости, обучил его молитвам и долгое время был единственной родной душой для него. Вот лишь два эпизода из послушнической жизни будущего святителя. А можно предположить, что подобных было много.

Сам святитель рассказывает о происшедшем в одном из писем и соотносит этот случай с пробуждением в нем умно-сердечной молитвы. Одним из послушаний Дмитрия было носить муку. Когда он в очередной раз пришел с пустым мешком к келарю, тот, против обыкновения, наполнил его почти до краев. Поднять этот мешок было невозможно. Однако келарь продолжал насыпать муку в мешок. И тогда Дмитрий схватился зубами за край мешка. Взмолившись Господу, он еще шире раскрыл стянутое тесьмой отверстие. Его будто осенил изнутри свет. Он почувствовал необыкновенный прилив сил, тишину и спокойствие в сердце. Келарь насыпал муки по самый край, но Дмитрий смог отнести мешок и не просыпать муку. После этого случая он стал различать голос сердца и приобрел непрестанную молитву.

Святой Александр Свирский. Икона XVI в.

Второй случай произошел, когда Дмитрий был келейником у старца Леонида. Зимой старец приехал к одному человеку в гости. Тот, ожидая приезда старца, захлопотал, ставя самовар и готовя угощение, соображая, что старец приедет не один. Когда гость вошел, хозяин попросил его пригласить к чаю и его спутника, возницу. Старец согласился и позволил вознице войти. Возница оказался высоким, прекрасной наружности, молодым человеком, с манерами дворянина. Вошедший смиренно остановился у порога. «А что, перезяб, дворянчик?» — обратился к нему старец. Затем спросил хозяина: «Знаешь ли, кто это? Это Брянчанинов». Хозяин был простым человеком, привыкшим уважать дворянское звание. Он низко поклонился вознице. Однако это был и пророческий поклон: вряд ли смиренный хозяин думал, что молодой возница из дворян станет владыкой. Дмитрий принял постриг с именем Игнатий, напоминавшем о древнем мученике Игнатии-Богоносце, носившем Христа в своем сердце до самой мученической кончины.

В биографии святители Игнатия есть один довольно любопытный и необычный момент. Он ведет дело о защите крестьян помещика Страхова. Это жуткое дело длилось более двух лет. Во время его ведения будущий святитель, а тогда архимандрит Игнатий, проявляет и смелость, вступая в конфликт с институтом чиновников, и недюжинное знание юридической науки. Во время и после вмешательства Брянчанинова в дело Страхова за ним был снова, как и в юности, установлен надзор. Архимандрит Игнатий, не потеряв своего высокого положения, все же попал в категорию неблагонадежных. Беспокойство от властей он испытывал до самой своей кончины. А дело помещика Страхова было из ряда вон выходящим.

Прецедент был в том, что Страхов растлил двух сестер, из дворовых девушек. Страхов чувствовал себя полным хозяином своей земли и людей, живших на ней. В зверином желании самоутверждения помещик насиловал девушек после принятия ими Святых Тайн Великим постом. Многих крестьян из соседних деревень продавали за долги Страхову. Это внушало ужас. Священник местного храма Ивановский и некоторые из крестьян составили прошение, в котором просили защиты. Но прошения крестьян, обвиняющие помещиков, не рассматривались в принципе. Ввиду неспокойной обстановки в губернии дело было квалифицированно как государственное преступление. Священник был задержан с полицией, посажен в холодную комнату и лишен пищи. Вскоре он заболел и проболел недели три. Затем его лишили прихода и посадили на три месяца в острог. Семья, без средств к существованию, вынуждена была скитаться. Пятеро ходоков из сел Ярцево и Денисово, несшие челобитную, были арестованы и умерли в заточении. Считалось, что все они являются зачинщиками бунта.

Будущий святитель, а тогда архимандрит Игнатий, был назначен в третью комиссию, так как дело еще не было решено. Он выступил как опытный следователь, защищая крестьян и духовных лиц. Эта позиция вызвала сильное недовольство чиновничества. Только вмешательство великой княгини сохранило архимандрита от больших неприятностей, а также позволило спасти жизни арестованных. Те, кто выжил, были укрыты в монастырях. Дело было закрыто как лишенное юридического достоинства и признано незаконным. В этом немалая заслуга и самого архимандрита Игнатия. Он смог, не гнушаясь суетой общественных отношений, встать на защиту обездоленных и униженных. В XIX столетии Православная Церковь в России, а особенно ее верхи, были целиком под влиянием светской власти. И нужна была душа, способная на подвиг, чтобы преодолеть это влияние.

 

8. Благословенная Оптина

Середина XIX столетия ознаменована для Российской империи одним из самых острых переживаний во всей ее истории. Это поражение в Крымской войне (1855 г.). После Крымской войны начался новый период в истории России, а именно — упадок монархической идеи. Однако именно в этот период жизнь духовная расцветает с новой силой. Связан этот расцвет во многом с возобновлением древних монашеских традиций, особенно в Свято-Введенской Оптиной пустыни . Более полувека, отчасти и после Октябрьской революции, Оптина пустынь была оазисом, где жили святые. Любопытны не только жития известных оптинских старцев, но и жития обычных насельников обители. Ведь каждый проходил свойственный только ему подвиг, и каждого подвижника можно назвать святым. Как было и в «золотом веке» монашества. Оптина для России была «новым золотым веком». Это была лестница в небо, выстроенная святыми.

В XIX столетии Оптина пустынь казалась многим писателям идеальным источником мудрости и светлых чистых мыслей. Но отношение к искусству в церкви было все же неоднозначым. Оптина была любима и писателями, и художниками, и музыкантами. В ее стенах побывали Гоголь и Достоевский . Живописец Дмитрий Болотов принял монашество. Неоднократно бывал в Оптиной и граф Лев Толстой . В начале 20-х годов XX века в Оптиной, по меткому выражению старца Нектария, собралась целая «культурная колония». В нее входили довольно известные лица: художник Лев Бруни и поэтесса Надежда Павлович.

Современность отчасти повторяет тогдашний оптинский рисунок. Искусство, обладающее традицией и глубиной, стремится найти контакт с христианством. Искусство, не обладающее традицией и глубиной, безуспешно пытается существовать вне христианского мира. Современная «культурная колония» находится уже не в пределах одной обители, а рассеяна по всему миру. Художник в современном мире обречен на безысходное одиночество. Но понять и осознать это возможно только посредством приобщения к христианской культуре.

В «Книге Деяний» есть свидетельство о том, как тень апостола Петра исцеляла недуги. Люди доверяли Божественной благодатной силе, исходящей от апостола, настолько, что не просили уже ни молитв, ни прикосновений. Они укладывали тех, кто нуждался в исцелении, на пути Петра, с горячей верой в то, что даже тень его способна излечивать болезни. И больные выздоравливали.

Святой на Земле не только зеркало, но и тень Бога. Он как бы намечает Его очертания, ведь в нем зримо присутствует Божественная мощь. Изменяется все, что попадает в поле зрения святого — восполняется недостающее и раскрывается тайное. Ведь святость — это Божий дар. Но святость — и наука. Путь обучения святых и трудности их странствия скрыты от досужего взгляда. Святого сопровождает ощущение необыкновенной легкости. Но труды его часто перевешивают горы. Оптинский старец Нектарий так отвечал на вопрос о том, как ему удается «разгружать» людей. Поначалу на сердце наваливается как бы гора камней, так, что кажется жить дальше невозможно. Но затем приходит Божественная благодать, чтобы разметать эти камни, как гору сухих листьев. Некогда основатель старчества в Оптиной пустыни Лев был замечен разговаривающим с женщинами, пришедшими издалека за духовным советом. Его укорили, что он, монах, так свободно держится с «бабами». На что старец Лев с присущим ему юмором отвечал: «Пою Богу моему дондеже есмь» — «Пока есть я, славлю Бога моего».

Строителем Оптиной пустыни считают архимандрита Моисея (Путилова) . Ему помогал родной его младший брат, в монашестве принявший имя Антоний, также прославленный в сонме оптинских преподобных. Вся жизнь старца Моисея, чьими молитвами Оптина была вызвана из забвения, была единым самоотречением. Многим своим современникам и даже почитателям он казался юродивым. Наиболее заметны в нем были бесстрастие и щедрость. Его прозвали в Оптиной «великим гонителем на деньги». После его кончины не осталось ни личных вещей, ни денег. Только облачение, которое было на нем в день кончины, да гривенник, закатившийся в щель бюро. Келейник старца так и сказал: «Батюшка его не увидел, а то бы отдал».

В духовном пути старца Моисея можно различить ясно два периода. Первый — отшельничество в Рославльских лесах, и второй — Оптина пустынь. Путь к Оптиной пролегал через годы тяжелейших трудов. В начале монашеского пути Тимофею, будущему игумену Моисею, довелось встретиться с одной из самых загадочных личностей той эпохи — со старицей Досифеей . Подвизалась эта таинственная старица в Ивановском женском монастыре, была уже преклонном возрасте и жила весьма замкнуто. По общему мнению, это была Августа Тараканова, дочь Елизаветы Петровны, заточенная в монастырь Екатериной II. Ее почитали как мудрую старицу. После смерти Екатерины она даже стала понемногу принимать народ для духовного совета.

Святые врата Оптиной пустыни

Жизнь ее отличалась простотой и умеренностью, но особенное прилежание у нее было к молитве. Тимофей сподобился свидания со старицей Досифеей и духовного наставления. Впоследствии он писал ей письма, на которые даже получал ответы. Целиком сохранилось довольно большое письмо, написанное образным, тонким стилем, в котором старица поддерживает молодого подвижника в его намерении посвятить жизнь Богу и уговаривает придерживаться выбранного духовного наставника. В период отшельничества Тимофею, будущему игумену Моисею, пришлось выдержать сильнейшие испытания, достойные тех, которые выпадали на долю отцов-пустынни-ков времен Антония Великого, но только в более суровом и холодном климате, на более скудной земле.

Подвизался Тимофей под руководством старца Дорофея, средства к существованию добывал рукоделием или переписыванием богослужебных книг. Летом собирал грибы, ягоды и огородные овощи: возле кельи было несколько грядок, там сажали капусту и репу. Келью, в несколько комнат, подвижники выстроили сами, и Тимофей показал при этом отличные способности плотника. Подвижникам пришлось перетерпеть и разного рода лишения, и болезни, и даже нападение разбойников, едва не лишивших старца Дорофея жизни. Разбойники пришли в келью под видом странников, во время чтения Псалтыри.

Напали они внезапно и жестоко — были хорошо вооружены. Но Тимофей смог защитить своего духовного наставника — сердце его не оставляло молитву. Пребывание в Рославльских лесах пришлось на довольно трудное для страны время: Отечественная война и послевоенные годы. В начале 20-х от архиерея пришло указание рославльским пустынникам переселиться в скит при Оптиной пустыни.

Период пребывания в Оптиной для Моисея начался так же, как и период пустынножительства. Вместе с помощниками он рубил деревья, выкорчевывал пни, расчищал место для будущего строительства. Вскоре был составлен план скита, а в июне 1821 года утвержден Козельским владыкой. Строительство Иоанно-Предтеченского скита при Свято-Введенской Оптиной пустыни приобрело нечеловеческий размах и порой даже причудливые формы. Игумен Моисей благословил строительство, и даже сам принял участие в посадке кедров возле братских келий. Удивительно, но прихотливые растения прижились. Недоставало пищи и строительных материалов, а игумен заботился о цветнике, в котором росли бы французские розы. Но Господь так щедро наделил это место Своей Благодатью, что все недостатки восполнялись, а пожертвования приходили одно за другим. Обитель росла и хорошела. Ни церковное, ни епархиальное начальство особенного участия в судьбе обители не принимали. Игумен раздавал деньги направо и налево, часто переплачивая или как будто не замечая обмана торговцев, но плата работникам всегда выплачивалась вовремя.

Искреннему изумлению перед чудом воскрешения усопшей обители сопутствовал ропот. Абсолютное бескорыстие игумена и пугало, и восхищало. Человеческое сознание ослабевало, столкнувшись с силой Бога.

Из многочисленных чудес, происходивших во время постройки Оптиной пустыни, хочется вспомнить несколько особенно ярких. Вокруг Оптиной тогда обреталось множество сирот и детей из нищих семей. Все они ожидали пищи и подаяния. Игумен Моисей нашел для них работу: ловить кротов, которые портили цветники и огороды. Тогда в Оптиной каждая копейка была на счету. Эконом недоумевал, зачем батюшка назначил этим сорванцам еще и плату. Ведь сторожей оказалось довольно много. Однако игумен заступился за «помощников». Сказал, что они очень нужны обители.

Однажды к празднику батюшка велел закупить целый воз яблок «добрый крестьянин». Вскоре воз яблок нашелся. Его привез хитрый мужик, слышавший об игумене как о человеке простоватом и щедром. Но яблоки были другого сорта — антоновка. Старец, взглянув на воз, спросил только: «А что, действительно „добрый крестьянин“? — Добрый, батюшка, добрый!» — ответствовал продавец. «А не Антоном ли его зовут?» — вздохнул игумен. Крестьянин, сообразив, что обман раскрыт, повинился.

В другой раз торговец рыбой привез бочонок сельди, который уже вздулся. Выручка в то время у этого торговца была плохая, и этот испорченный бочонок выбрасывать не хотелось. Едва не со слезами уговаривал он старца купить у него «хорошую селедку». Рыба и правда была крупная. Игумен велел приобрести бочонок для себя, а потраченные деньги обещал возвратить эконому. Вечером старец велел приготовить себе одну селедку и подать к ней хрен. Так, с острой приправой, съел, в течение некоторого времени, весь бочонок. Не отравился и не заболел. А ведь несвежая рыба это яд.

Келейник старца рассказывал, что игумен порой, находясь один, громко смеялся. Как объяснить это смех, он не знал. Было мнение, что смех является признаком бесстрастия. Перед кончиной старец долго болел, у него на спине была глубокая язва. Но старец почти не прибегал к лечению.

Самым известным и любимым среди преподобных оптинских старцев стал Амвросий (Гренков). В миру его звали Михаил, он был учителем. Всю его жизнь можно было бы изобразить на фоне бесконечных народных толп, жаждущих духовной помощи, поддержки и утешения. «Как я на людях родился, так и живу», — говорил он, будучи уже старцем.

Старец порой рассказывал о своих детских проделках духовным чадам. Михаил был беспокойным ребенком: то спрячется, и его ищут, то подерется. В юности его считали яркой личностью, но он как-то не был уверен в правильности выбранного им пути. Он с детства удивительно слышал всякое Божие творение. Речь ручья он расшифровывал так: «Хвалите Бога, храните Бога».

Мысль о монашестве возникла у него уже в зрелом возрасте. Принятие монашества совпало с жестокой простудой, от которой старец не мог избавиться до конца жизни. Его подвиг служения Богу и людям, как образу Божию, совершался среди многочисленных бедствий: болезней, недовольства епархиального начальства и недовольства некоторых оптинских монахов. Преподобного Амвросия по праву можно назвать устроителем Шамординской женской обители . Как некогда Оптина пустынь молитвами игумена Моисея, так Шамордино выстроено молитвами преподобного Амвросия. Именно в Шамордине он скончался, и его тело несли пешком в Оптину пустынь около двадцати километров. Это был настоящий крестный ход.

Амвросий Оптинский

Работоспособность старца была поразительной. Иногда он принимал до нескольких сот человек в день. Кроме того, вел обширную переписку, четко помня вопросы и нужды каждого адресата. Насколько болезненно и немощно было тело старца, настолько сильным и задорным был его дух. От затяжной простуды у старца развилась испарина, так что одежду он менял несколько раз в день. При этом не оставлял молитвенного правила. Старец Варсонофий в своих келейных записках рассказывает, что, по общему мнению, старец Амвросий обладал совершенной умно-сердечной молитвой, которая и поддерживала его силы. Это была прямая и постоянная связь со Христом.

Большинство нужд, с которыми обращались к старцу Амвросию, были обыденными: болезни, ссоры, обман. И необходимо было совершенное терпение, чтобы не озлобиться, не проклясть весь человеческий род, несущий каждый день одни и те же просьбы. Будто какая огромная волна каждый новый день и заново захлестывала старца, вовлекала его в круговорот суеты и хлопот, а ведь он, поступая в монастырь, хотел уединения. Но благодатный мир, поселившийся в верном Христу сердце, преображал суету во вдохновение, а хлопоты скрашивал любовью. Не только совершенное терпение обитали в нем, но и совершенная любовь.

Преподобный Амвросий известен и своим замечательным красноречием. Его короткие и меткие высказывания, порой в рифмованной форме, прекрасно запоминаются, это настоящие пословицы. Но каждая содержит либо поучение, либо пророчество о будущей судьбе.

«Катя! Назад не пяти. А что Катя назад не пятит? Катишь! Смотри, куда катишь. Кати туда, где тишь да гладь, да Божья благодать».

Даме по фамилии Блохина старец сказал: «Когда же блохи бывают плохи?»

Одному скитскому послушнику Максиму старец довольно часто говаривал: «В Коломне на кладбище есть такого рода надпись: под камнем сим лежит Максим. Им бы жить да веселиться, а они изволили на тот свет переселиться». Вскоре Максим внезапно скончался.

Болезнь настолько изнурила старца, что прием пищи для него стал настоящей пыткой. Он съедал за день столько, сколько трехлетний ребенок. Пища его была часто даже причудливой. Обычно он ел уху из свежей рыбы и клюквенный кисель. В постный день вместо ухи подавался картофельный суп на растительном масле. Однажды старцу пришла в голову мысль: заменить постное масло толченым грецким орехом. Во время такого обеда в гостях у старца оказалась некая игуменья, которой преподобный предложил своего «супчику». «Да что ж это у вас такое, батюшка, — сказала она, — это рвотное».

Преподобный Амвросий никогда не отпускал посетителя без подарка. Он угощал конфетами, баранками, а порой и снабжал деньгами. И во время отдыха этот неутомимый труженик бодрствовал. Довольно часто просил, чтобы ему прочитали одну из басен Крылова. Он видел в них притчи.

В том, как старец видел человека, его душу и характер, было нечто большее, чем просто знание человеческой природы. Прошлое и будущее не были для него заперты, он наблюдал их так, как ему открывал их Господь . Это божественное прозрение было плодом нечеловеческих трудов и нечеловеческого терпения, но и то, и другое было явлено в человеке.

Некоторое время келейником старца Амвросия был послушник Николай, будущий старец Нектарий . Николай исполнял послушание пономаря. Ему нужно было вставать раньше всех и спешить в храм. Однако Николай по ночам не спал, а читал святых отцов. И оттого у него были постоянно заспанные, красные глаза. На что старец Амвросий сказал: «Вот погодите: Николка проспится, всем пригодится». Это высказывание оказалось пророческим: Николка стал одним из столпов Оптинского старчества, иеросхимонахом Нектарием. Ему пришлось совершать свой духовный подвиг в годы гонений и даже наблюдать закрытие Оптиной пустыни. Но до самой кончины преподобный Нектарий вспоминал о старце Амвросии, которому довелось служить, как о духовном светиле, с искренней любовью.

Николай был младшим из келейников старца Амвросия. Старший келейник оставлял в шкафу специально приготовленный обед. Николай знал, где стоят кушанья, потому что он их подавал к столу. В молодости Николай был очень красив и нравился всем. За что старец Амвросий прозвал его губошлепом. Поскольку Николай происходил из бедной крестьянской семьи, в Оптиной пустыни ему приходилось довольствоваться только тем, что подавалось на общей трапезе. Он был еще очень молод, еще рос, и ему постоянно хотелось есть. Старец Амвросий поддерживал его: то булкой, то яблоком, то даст горсточку чая. Но однажды Николай не выдержал и съел обед старца. После, конечно, испугался и удрал. Не хотел, чтобы старец наказывал его. Преподобный Амвросий как будто и не заметил, что обед съеден. Он сказал только на изумленный вопрос келейника: «Это губошлеп мой обед съел». После Николай, истерзанный совестью, пришел к старцу, и тот милостиво принял его.

Старец Нектарий считался в Оптиной юродивым. Но, кажется, ни один из старцев не обладал таким обширным и тонким умом. Однажды Оптину пустынь посетил французский ученый. После беседы со старцем, шедшей на французском языке, он спросил: «Где вы получали образование?» На что старец ответил, что нигде. И это было правдой. Все свои знания он получил в затворе, читая книги. Божественная благодать помогала осваивать ему самые сложные предметы. «Я приникаю к научности», — говорил старец.

В нем была необыкновенная гармония, освященная глубокой внутренней печалью по Богу. Он одновременно был строг и любвеобилен, рационалистичен и поэтичен. При этом христианское слово в его устах приобретало новизну и остроту. В ту эпоху на горе Арарат нашли предметы, которые подтверждали существование Ноева ковчега . Старец, конечно, узнал об этом и рассказал одному из своих посетителей, который сомневался в достоверности библейской истории. В другой раз он весьма тонко сумел объяснить увлеченному спиритизмом литератору, в чем опасность учения спиритов и почему его нельзя считать духовным. А ведь оба рассказанные случая в то время были как окна в будущее. Ведь человек XXI столетия жаден именно до материальных свидетельств и в то же время пытается утверждать бесконечное духовное развитие души после смерти.

Старца Нектария отличали, кроме юродства, особенно бережное отношение к людям и особенное восхищение, в котором он пребывал почти всегда. Так сильно совершалась в нем непрестанная молитва. Однажды к нему приехала женщина, которая никогда не была на исповеди. Она сопровождала мужа. Старец Нектарий произвел на нее приятое впечатление, и она дала согласие на исповедь. Батюшка принимал в той же хибарке, что и преподобный Амвросий. Он пригласил женщину в приемную, а сам удалился в келью. Женщина осталась один на один с образами. А старец за стеной только взывал: «Господи, помилуй!» И столько искренности было в этом голосе, что слезы сами полились из глаз женщины. Она с теплым чувством и стыдом рассказала старцу все свои прегрешения.

Однако с нетерпеливыми «батюшка» бывал довольно строг. Поэтесса Надежда Павлович после долгого ожидания в предбаннике хибарки пожаловалась: «Батюшка, что же это вы с меня кожу снимаете?» И услышала в ответ: «Вот, например, я хочу апельсин съесть. И что же, мне его нужно есть прямо с кожицей?»

В келье старца жил большой послушливый кот, к которому старец был очень привязан. Однажды он сказал своим посетителям так: «В древности были великие святые, и у них были львы. А мы малы, и у нас кот».

Это чувство — оскудения духовной жизни — старец переживал очень остро. И потому особенное значение придавал молитве . Порой молитва старца выражалась в видимых образах. Однажды студент духовной академии, будущий священник, часто бывавший у старца, шел к ранней обедне. Путь пролегал возле хибарки старца. Было еще темно. Вдруг дверь хибарки отворилась, вышел старец, весь в белом, и к нему со всей Оптиной слетелись голуби, целая туча голубей. Старец кормил их.

К монашеству старец относился невероятно трепетно. Он часто вспоминал день своего пострижения и короткую молитву, которой научил его тогда владыка. О себе старец отзывался всегда пренебрежительно, что порой приводило посетителей в недоумение. «Утром скорбен, вечером уныл». Или: «Я только земнородный». Только перед самой кончиной он сказал: «Я монах, монах последней ступени!» К этому времени он уже принял схиму. Монашество переживалось им как счастье, так что он всегда очень охотно принимал монашествующих как родственников.

Одной своей духовной дочери он даже говорил: «Как ты похожа на девушку, которую я однажды в юности видел!» Речь шла о духовном облике монахини. Старец Нектарий поступил в монастырь очень рано, почти мальчиком. Но у него было в ранней юности очень сильное и яркое впечатление, переживание родства душ и красоты.

В бытность послушником Николай, будущий Нектарий, обладал прекрасным голосом. Однажды монастырское начальство вознамерилось пополнить хор обители за счет скитского. Николай не желал, чтобы его взяли в монастырский хор, и нарочно громко сфальшивил. Так и остался в скиту. Когда старцу Нектарию предложили стать настоятелем скита, он не знал, как отказаться. И пришел на собрание в разноцветных туфлях и нелепой накидке. Так что вопрос о назначении отпал сам собой. Он как-то особенно не любил церемонности, хотя в его манерах находили даже нечто аристократическое.

Юродствовал старец Нектарий долго. Одно время завел себе множество оловянных солдатиков и играл в них. Как оказалось, это предсказание войны. Но, возможно, старец проживал, ведя игрушечные войны, и всю тщету человеческой истории. В другой раз у старца появился граммофон с пластинками, и он их слушал. В воспоминаниях есть свидетельства, что у старца Нектария, уже седого монаха, был прекрасный музыкальный слух и приятный тенор.

Из искусств старец Нектарий предпочитал живопись и литературу. Любил стихи Пушкина и Державина. Однако он не был в полном смысле ценителем литературы. Его взгляд на искусство

отличался своеобразием. Он говорил, что художник видит «звуки и светы», а когда создает произведение, то убивает их. И только во время восприятия стихов или картин наступает «воскрешение смысла». В искусстве ему важна была таинственная жизнь, которая существует помимо слов и красок, божественная сила, которая вдохновляет автора.

Старец Нектарий был неплохим иконописцем. Его мечтой было создать полотно о Рождестве Христовом. Он очень любил этот праздник. «Ведь это только раз было, вдумайтесь, только раз!» В картине предполагалось тройное освещение: от светильников на земле, от ночного неба и от ангелов, а тройное освещение — очень сложная для живописца задача.

Великим постом 1922 года старца Нектария арестовали. Когда военные вошли в его холодную пустую келью, старец стоял посередине и играл с маленьким фонариком. То включит, то выключит. Военные оторопели: «С ума сошел старик; играется как ребенок». Когда его вели к месту заключения со связанными руками, он часто падал, потому что был уже больным пожилым человеком. Но ни разу не разгневался и не возмутился.

Через некоторое время духовным детям старца удалось перевезти его в Холщевники, где он и скончался в мае 1929 года. В последние месяцы он почти не ходил, но не хотел брать костыль, так как «не благословили». Могилу выкопали в лесу, тайком. Через некоторое, довольно продолжительное, время мальчишки нашли гроб с телом старца, которое не изменилось со дня похорон. Земля на могиле просела, и гроб как будто выскочил из земли, зацепившись изголовьем за дерево. Крышка упала, и издали казалось, что монах стоит. «Монах, монах поднялся!» — кричали мальчишки.

Старец Нектарий прославлен вместе с другими оптинскими старцами. Известны многочисленные описания как прижизненных, так и посмертных чудес и исцелений, им совершенных.

Из высказываний старца Нектария Оптинского:

О христианской любви. «Чадо мое! Мы любим той любовью, которая никогда не изменяется. Ваша любовь — любовь-однодневка. Наша же и сегодня, и через тысячу лет — все та же».

«Любовь — это самое прекрасное, самое святое. Это такая красота! Но люди исказили ее, а она должна быть как у Христа, когда он за нас пострадал».

О скорбях, обмане и отношении к ним христианина:«А если вас обокрадут — не скорбите, а считайте, что дали милостыню, и Господь вернет в десять раз». Как-то старца спросили, должен ли он брать на себя страдания и грехи приходящих к нему, чтобы облегчить их или утешить. «Иначе облегчить нельзя, — ответил он. — И вот чувствуешь иногда, что на тебе словно гора камней — так много греха и боли принесли тебе, и прямо не можешь снести ее. Тогда приходит благодать и разметывает эту гору камней, как гору сухих листьев. И можешь принимать снова».

«Когда будешь скорбен и уныл, и найдет на тебя искушение тяжкое, ты только одно тверди: „Господи, пощади, спаси и помилуй раба Твоего!“»

 

9. Во граде как в пустыне

Всплеск монашества конца XIX столетия совпал с возникновением «старчества в миру». И неудивительно, что некоторые из особо почитаемых оптинских старцев связаны были духовной дружбой со священниками-старцами, живущими в больших городах. Преподобный Анатолий II (Потапов), как вспоминают современники, дружил со святым праведным Алексием Мечевым . Они даже внешне были немного похожи: невысокий рост, чуть прищуренные глаза.

Святой праведный Алексий Мечев прославлен Православной Церковью в начале XXI столетия. Кончина его пришлась на 1921 год, 22 июня. Как не поддаться очарованию чисел! Дважды в год открывается дверь батюшкиной келейки: в день его именин, 30 марта — Алексия, Божия человека, и в день его кончины.

Образ «монастыря в миру», созданного отцом Алексием, отчасти напоминает общину первых христиан и внешним, и внутренним устроением. Быть «монахом в миру» — довольно тяжелый труд; можно сказать, подвиг . Приходится сочетать обычные житейские хлопоты с занятиями духовными. Монашеский образ жизни исключает мирской, но можно найти средний путь, как говорят святые отцы — «царский». Основа монастыря в миру — как и во всем христианском делании: труд и молитва .

Святой праведный Алексий Мечев родился в семье придворного регента. Отец его был знаком с митрополитом Московским Филаретом. В день рождения сына жена регента очень плохо чувствовала себя, так что возникла опасность и для ребенка, и для нее самой. Тогда отец обратился с короткой письменной просьбой к владыке, записочкой в алтарь, чтобы тот за Божественной литургией вынул бы частичку о здравии его супруги. Митрополит служил в это время в храме во имя Алексия, Божия человека при Новоалексеевской женской обители. Владыка вынул частичку и послал ответную просьбу, чтобы новорожденного нарекли Алексием. Действительно, у регента родился сын, которого и назвали Алексием. Это был знак Божественной милости.

И действительно, священник, живший и служивший в наиболее трудные для России годы, обладал необыкновенным даром утешения, веселости. В детстве его считали проказником, но шалости его были все какие-то мягкие, благочестивые. Внешне Алексий был немного смешной: невысокого роста, с приятным выражением лица, очень подвижный. Даже когда он стал священником, в его облике оставалось нечто детское: непосредственность, мягкость, простодушие, даже наивность. Он очень живо откликался на проявления человеческой души: доброту, ласку, справедливость. Или, наоборот, на обман, жестокость, ложь. Не стесняясь, он плакал и смеялся. Был чуток ко всему прекрасному и особенно любил пение.

Спутница жизни выбрала его сама. Звали будущую матушку Анной, она была очень красивой девушкой, происходила из духовного сословия. Многие сватались к ней, но безуспешно. Анна обладала довольно суровым нравом. Однако когда она увидела Алексия, ее сердце растаяло. «Вот за этого маленького пойду», — коротко сказала она. Супружество казалось счастливым. Но вскоре открылось, что у Анны довольно слабое здоровье. Несколько раз она для лечения была в Крыму. Сохранились письма Алексия к Анне, еще невесте, а потом и супруге. Они дышат самым тонким и трепетным чувством, пронизаны глубокой теплотой. Он пересказывает, что она говорила перед отъездом, какие вещи забыла. Ее отсутствие он очень переживал и всегда тревожился, что с нею. Немало лет прожили они вместе, пока Анна не скончалась от воспаления легких.

Несколько дней после погребения супруги отец Алексий плакал и почти не принимал пищи. Он считал себя умершим. На это время пришлась его встреча с Иоанном Кронштадтским. Погруженный в пучину горя, отец Алексий не сразу понял, о чем говорит ему петербургский гость. А когда понял — сначала изумился и не поверил. Тот предсказал, что предстоит новое служение — быть старцем в миру. «Возьми на себя чужие беды» — в этом коротком выражении изображен весь путь святого. Как странник носит дорожный мешок, так и святой несет тяжести людей.

Священническое служение отца Алексия начиналось как будто в пустоте. «Понапрасну звонишь», — смеялись над ним соседи. Однако батюшка каждое утро всходил сам на колокольню, звонил в колокола и затем спускался в храм, где начинал богослужение. Поначалу служил едва ли не в одиночестве. Вскоре вокруг храма во имя святителя Николая в Кленниках образовалась община, которую по праву можно было называть монастырем в миру. Подвиг, который полвека назад проходили оптинские старцы в стенах обители, теперь совершал московский священник. Те же толпы народа, бесконечные просьбы о молитве, вопросы и записки. Те же скорби, но уже в городе, среди суеты.

Отец Алексий будто заново родился. В нем необыкновенно ярко заиграли те духовные дары, которые ранее только намечались. Но и во время старчествования он не забывал о покойнице Анне. Сохранились свидетельства об общении его с душой покойной супруги. Подрастал его сын, Сергей, будущий священномученик Сергий Мечев . Будучи подростком, он как-то раз скрыл от отца одно дело, к которому уже приобрел привязанность. Отец Алексий, которому было открыто, что именно делает его сын, как-то заметил ему: «Перестань! Покойница не велит тебе этого делать».

Все, что ни делал отец Алексий, носило печать особенной глубины и любовности. Он очень мягко разговаривал с людьми, но не терпел надменности и пренебрежения. Как-то раз он не допустил ко Святым Тайнам нарядных и смешливых девиц, учившихся в воскресной школе.

Однако к городской бедноте был, кажется, более чем снисходителен. Одной женщине, донельзя обремененной семейными заботами, он сказал: «Все будет хорошо, только ты вставай, пока полотенце еще сухое». Это значило: вставай раньше всех, на крестьянском наречии.

Молитвы отца Алексия обладали огромной силой. Они спасали жизни, охраняли от нападений и приносили в семью мир и тишину. Отец Алексий предавал особенной значение супружеству; для него оно было святыней. Известно множество его высказываний о том, как важна семья. Он будто предвидел грядущие изменения в обществе и распад семейных связей. Пытался — а через него Сам Господь — влить духовные силы в угасающие родственные узы. Семья ведь — малый народ, малая церковь .

Множество случаев исцелений и помощи, последовавшей по молитвам святого праведного Алексия Мечева, можно было бы рассказать. Но ведь важно то, что его жизнь была действительно жизнью святого — единый подвиг жертвенного служения людям.

Святой праведный Иоанн Кроншадтский считается светилом старчества в миру. Иоанна Кронштадтского называют «всероссийским батюшкой». Его жизнь поистине явление неземное, это сама святость, и подражать ей невозможно. Эта жизнь была даром Бога человеку, и можно только славить Его и изумляться Его делам, глядя на этот образ, но найти в ней хотя бы что-то — например, молитва в дороге — и исполнять, что по силам — возможно.

Родился Иоанн Сергиев на севере России, возле реки Суры, в семье дьякона. Семья была бедной, и с детства будущего пастыря окружали картины горя и нищеты. Но это не озлобило его, наоборот. В семье царил дух любви и набожности. Отца своего Иоанн очень любил и всегда его слушал. Вскоре после рождения младенец заболел, очень сильно. Родители решили немедленно окрестить ребеночка. В крещении ему дали имя Иоанн, в честь святого Иоанна Рыльского . Через некоторое время сын поправился.

Начальное обучение Иоанн проходил под руководством отца, но поначалу возникли трудности. Сохранилось свидетельство, что мальчик, как некогда преподобный Сергий Радонежский, просил Господа помочь ему в учении. Вскоре молитва его была услышана. И в духовном училище, и в академии Иоанн был одним из лучших студентов. И в детстве, и в юности Иоанн неоднократно видел во сне один и тот же храм, будто бы он в нем служит священником. Но он не мог представить, что это Господь обращается к нему, готовя его к будущему служению. Во время обучения в академии у Иоанна скончался отец. Заботясь о пожилой матери и сестрах, юноша стал хлопотать, чтобы получить место псаломщика или дьякона. Но мать в одном из писем настояла, чтобы он продолжил образование. Иоанн послушался ее, но все-таки нашел канцелярскую работу и весь заработок отсылал семье.

По окончании академии Иоанну предложили вступить в брак с Елизаветой Несвитской, дочерью протоиерея Несвитского, настоятеля Андреевского собора в Кронштадте . Когда Иоанн переступил порог этого собора, он был поражен так, что едва смог сказать слово. Это бы тот самый собор, который он видел во сне. Ему предстояло служить в нем.

В то время предместья Петербурга служили местом высылки из столицы воров, проституток и других неблагонадежных личностей. Но Крондштадт отличался строгим порядком, почти военным. Это был город-корабль. Немногочисленная прислуга, помогавшая офицерам в ведении хозяйства, селилась на окраинах города. Предместья Кронштадта были местом жительства списанных матросов, людей озлобленных и отчаянных. Молодой священник сразу же оказался на дне общества, а ведь у него не было никакого опыта. И тогда он понял, что только жертвенный путь служения сможет сохранить и его самого, и его достоинство как священника.

Не гнушаясь грязью и пороками прихожан, отец Иоанн приходил к ним домой. Случалось, что он даже помогал по хозяйству. Например, мыл пол в семье одного матроса. Отца Иоанна не смущало, что будут говорить о нем, и он не думал, что служение священника будет униженно оттого, что он заботится о своих подопечных. Поначалу отцу Иоанну приходилось выносить насмешки, даже ругательства в свой адрес. Но он, скрепив сердце молитвой, продолжал служить и нести евангельское слово обездоленным и падшим.

Господь видимо охранял его жизнь. В первые годы служения жизнь порой была просто невыносимой. Кронштадт казался местом обитания разуверившихся в Боге и Его милосердии душ. Среди жителей было множество грабителей и пьяниц. Отец Иоанн подвергался серьезной опасности, бывая в их жилищах. Иногда его просто обирали. Иногда он сам раздавал все, что у него было, возвращаясь домой без денег и без сапог. Но именно эти босяки и пьяницы «открыли» России великого святого. О нем заговорили и за пределами Кронштадта.

Иоанн Кронштадтский. Фотография конца XIX в.

Отец Иоанн был строгим аскетом, хотя и говорил, что не занимается аскетической практикой. Едва было совершено венчание, он сказал матушке: «Счастливых семей и без нас довольно, Лиза. Послужим же Господу». И действительно, он жил с матушкой как брат с сестрой, сохраняя себя и свою семью для Бога. Матушка была его верной и преданной помощницей.

Вот фрагмент воспоминаний одного из свидетелей того периода: «Мне было тогда годов 22–23. Теперь я старик, а помню хорошо, как видел в первый раз батюшку. У меня была семья, двое детишек. Я работал и пьянствовал. Семья голодала. Жена потихоньку по миру сбирала. Жили в дрянной конурке. Прихожу раз не очень пьяный. Вижу, какой-то молодой батюшка сидит, на руках сынишку держит и что-то ему говорит ласково. Ребенок серьезно слушает. Мне все кажется, батюшка был, как Христос на картинке „Благословение детей“. Я было ругаться хотел: вот, мол, шляются… да глаза батюшки ласковые и серьезные меня остановили: стыдно стало… Опустил я глаза, а он смотрит — прямо в душу смотрит. Начал говорить. Не смею передать все, что он говорил. Говорил про то, что у меня в каморке рай, потому что где дети, там всегда и тепло и хорошо, и о том, что не нужно этот рай менять на чад кабацкий. Не винил он меня, нет, все оправдывал, только мне было не до оправдания. Ушел он, я сижу и молчу… Не плачу, хотя на душе так, как перед слезами. Жена смотрит… И вот с тех пор я человеком стал…» Не только трогательный, но и страшный рассказ.

Подвиг молодого пастыря был настолько дерзким и необычным, что со всех сторон начались нападки, вызванные непониманием. Многие «посадские» не верили в искренность отца Иоанна и порой жестоко глумились над ним и над его верой. В Кронштадте его прозвали юродивым. Одно время епархиальное начальство не выдавало ему жалованья, так как отец Иоанн до последней копейки употреблял его на бедных. Но Господь всегда заступался за своего преданного служителя. «Нужно любить всякого человека и в грехе его и в позоре его, — говорил отец Иоанн. — Не нужно смешивать человека — этот образ Божий — со злом, которое в нем». Вот непревзойденный урок святости: терпения и милосердия. И настоящее Божественное сокровище.

Сохранилось свидетельство самого отца Иоанна о том, как произошло первое чудо, совершившееся по его молитве. «Кто-то в Кронштадте заболел, — так рассказывал отец Иоанн. — Просили моей молитвенной помощи. У меня и тогда уже была такая привычка: никому в просьбе не отказывать. Я стал молиться, предавая болящего в руки Божии, прося у Господа исполнения над болящим Его святой воли. Но неожиданно приходит ко мне одна старушка, которую я давно знал. Она была богобоязненная, глубоко верующая женщина, проведшая свою жизнь по-христиански и в страхе Божием кончившая свое земное странствование. Приходит она ко мне и настойчиво требует от меня, чтобы я молился о болящем не иначе, как о его выздоровлении. Помню, тогда я почти испугался: как я могу — думал я — иметь такое дерзновение? Однако эта старушка твердо верила в силу моей молитвы и стояла на своем. Тогда я исповедал пред Господом свое ничтожество и свою греховность, увидел волю Божию во всем этом деле и стал просить для болящего исцеления. И Господь послал ему милость Свою — он выздоровел. Я же благодарил Господа за эту милость. В другой раз по моей молитве исцеление повторилось. Я тогда в этих двух случаях прямо уже усмотрел волю Божию, новое себе послушание от Бога — молиться за тех, кто будет этого просить». Отец Иоанн действительно никогда и никому не отказывал в молитве.

В жизни отца Иоанна уже во время его всероссийского почитания сохранились те же черты, что и в юности. Он был необыкновенно трудолюбивым, спал очень мало и весьма строго постился. Старался каждый день служить Божественную литургию. Это была поистине великая, царственная служба. В Андреевский собор стекались тысячи народа. Ради такого количества людей, каждый из которых хотел исповедоваться именно у отца Иоанна, Господь позволил своему избраннику несколько изменить образ исповеди. Перед службой отец Иоанн выходил на солею и читал приготовительные молитвы, которые народом слушались очень внимательно. Переспрашивали, повторяли за отцом Иоанном слова. Затем отец Иоанн поднимал епитрахиль в воздух, как бы накрывая всех присутствующих в храме одновременно. Тогда каждый называл свои прегрешения. Так чудесно совершалась общая исповедь. После каждый желающий мог приступить ко Святому Причащению. Во время исповеди многие стояли на коленях, многие плакали и даже рыдали.

Внезапная стремительная слава не могла не вызвать возмущения недоброжелателей. Отца Иоанна обвиняли в шарлатанстве. Укоряли даже в том, что он носит шелковую одежду. Но это была едва ли не единственная ряса, из лилового крепа, сшитая отцу Иоанну в подарок.

Вскоре вокруг кронштадтского пастыря образовался кружок иоаннитов, который доставлял ему большое беспокойство. Сам отец Иоанн считал этот фанатизм духовным недугом, но ничего поделать не мог. В основном то были истерически настроенные немолодые женщины, заявляющие, что в отца Иоанна вселилась Пресвятая Троица. Вели они себя довольно агрессивно. Отец Иоанн относился к ним скорее благодушно, однако в разговоры почти не вступал и даже думал не допускать их к причастию.

Отец Иоанн находился возле императора Александра III при его кончине. Он соборовал его и причастил Святых Тайн. Молодой император Николай II избрал его своим духовником. Молитвы отца Иоанна поддерживали слабое здоровье императрицы Александры.

Скончался отец Иоанн в 1908 году. Кончина его стала событием всероссийского значения. За несколько дней до погребения установлены были дежурства в храме. По нескольку часов, а то и сутки люди, желающие проститься с любимым батюшкой, ждали своей череды. Был конец декабря, морозы.

В служении отца Иоанна изумительно все. Человеческие достоинства в нем приобретают нечеловеческий масштаб. Он спал всего несколько часов в сутки, хотя был пожилым и не совсем здоровым человеком. Вставал в четыре утра, как монах. Он укорял себя за чревоугодие, угостившись сдобной булкой, а при этом никого из посетителей не отпускал с пустыми руками. Бескорыстие его граничило с безумием. Как-то раз один купец принес отцу Иоанну запечатанный конверт. Тут же находился нищий, молчаливо ожидающий подаяния. Отец Иоанн, не глядя, передал конверт нищему. Купец изумился: «Батюшка, а ведь там тысяча рулей! — Его счастье», — отвечал отец Иоанн. Он был настоящим источником святости.

Святость естественна для христианина, если он проводит жизнь по заповедям Христовым. И потому множество святых еще не прославлено, а только ожидают своего прославления. Однако их святые жизни уже прославлены в сердцах людей, которые узнали их помощь и милосердие.

После кончины святого праведного Алексия Мечева некоторые его духовные чада понемногу стали перебираться в храм во имя Иоанна Воина , на Якиманке, к отцу Александру Воскресенскому.

Старец Алексий Мечев еще при жизни своей заметил молодого священника и очень тепло отзывался о нем: «Он такой кроткий, смиренный… Я считаю, что отец Александр — один из очень немногих в Москве, которого можно назвать настоящим руководителем душ». Именно о старце Александре Воскресенском и хочется рассказать.

Родился Александр Георгиевич Воскресенский 6 сентября 1875 года в небольшом подмосковном городке Павловский Посад. Отец его, Георгий, двадцать лет прослужил диаконом в местной церкви. Александр выбрал стезю своего отца. Настроению сына во многом способствовала и матушка, Зоя Васильевна, урожденная Смирнова. Зоя Васильевна вела свой род от древнего священнического, значившегося со времен Крещения Руси. Кроме Александра в семье было шестеро детей, Александр был старшим. Первые годы священства он провел под руководством опытного наставника, протоиерея Григория Горетовского.

В начале XX столетия отец Александр был назначен священником в родной город Павловский Посад. Это был город рабочих, наподобие Кронштадта в Петербурге. Отец Александр находил в себе силы не только совершать ежедневные богослужения, но и помогать страждущим. Рабочий городок знал, к сожалению, одно верное развлечение — бутылочку. Ни страхом, ни какими приманками отвадить от бутылки рабочего невозможно было. Молодой священник решился организовать что-то вроде клуба — Общество трезвости. Как ни странно, оно стало довольно многочисленным. Вскоре после Общества трезвости им было открыто Городское попечительство о бедных. При Попечительстве проводились благотворительные праздники «Белой ромашки», на которых собирались средства в помощь больным туберкулезом.

В 1914 году началась Первая мировая война. Отец Александр принял участие в создании Комитета помощи пострадавшим и в сборе средств для помощи беженцам. В июле 1915 года при участии отца Александра был создан комитет «Воинам-героям на спасение от удушливых газов». В Павловском Посаде в это тревожное время было построено и открыто Реальное училище, на центральной улице, близ вокзала.

Тогда же в семью Воскресенских пришло первое горе: умерла в скоротечной чахотке старшая дочь Соня. На фотографии — удлиненное лицо и внимательные глаза хрупкой семнадцатилетней девушки. Перед смертью Соня долго и тяжело болела, сердце родителей разрывалось. Матушка, надеясь спасти Соню, увезла ее в Ялту и с необыкновенным усердием ухаживала за дочерью. Но Ялта не помогла. Матушка сумела организовать отпевание Сони в Александро-Невском соборе Ялты и перевоз ее тела в Павловский Посад в цинковом гробу, в особом вагоне. Добиться всего этого было нелегко: время военное, 1915 год.

Матушка, по ее выражению, уже тогда «записала себя в старухи». В последующий год семья Воскресенских потеряла еще двух детей: Колю, пяти лет, и Леночку, шести лет. В 1923 году отец Александр получил приглашение в московский храм Успения в Кожевниках , при котором был придел священномученика Харлампия. Вскоре после переезда в Москву отец Александр тяжело заболел и молился об исцелении святому Харлампию . Святой внял молитвам батюшки и в видении предсказал ему не только скорое исцеление, но и день его кончины. Кончина отца Александра точно пришлась на память священномученика Харлампия, 23 февраля. При храме Успения в Кожевниках отец Александр прослужил четыре года. Храм был закрыт, и священника перевели в храм во имя Марона, пустынника Сирийского , где отец Александр занял место покойного настоятеля.

Храм Марона Пустынника (Благовещения Пресвятой Богородицы) на Бабьем городке, в Старых Панех — место служения отца Александра Воскресенского. Н. А. Найденов, 1882

Храм во имя преподобного Марона-пустынника находился в Замоскворечье. Возможно, с того времени отца Александра и прозвали «тихим ангелом Замоскворечья». Он, кажется, был везде. И на исповеди, возле аналоя, и служил, и дома принимал. Жители Замоскворечья оценили истинно духовную мудрость отца Александра, поверили в Божественную силу его молитвы. А время для Церкви было самое трудное — наступали 30-е годы.

Из того времени сохранились довольно многочисленные воспоминания, как батюшка, сам не имея ни паспорта, ни денег, укрывал ссыльных духовных лиц и принимал, рискуя оказаться в застенке, прихожан, молился о них и поддерживал, как мог. В 1929 году состоялось венчание дочери отца Александра Таисии. Для семьи Воскресенских то была радость. Через год храм был закрыт, и отца Александра перевели в храм святого мученика Иоанна Воина на Большой Якиманке, где он служил долгие годы.

Жизнь священника складывалась непросто, часто не хватало необходимого. Сыновья отца Александра жили отдельно от него, в коммуналке. Возможность получить высшее образование была очень затруднена, так как оба, Сергий и Вениамин, считались «лишенцами». Сергей был средним сыном. Он был музыкально одаренным юношей. Для того чтобы завершить музыкальное образование, Сергею пришлось устроиться на завод. Непомерная нагрузка привела к тяжелой болезни — туберкулезу легких. Сергей умер в 1933 году, в 26 лет, незадолго до кончины получив диплом инженера и поступив на завод «Манометр». В 1935 году умер Вениамин, тридцати лет, инженер завода Войтовича. Порой отец Александр, отслужив литургию, спешил на Введенское кладбище, где его поджидала матушка Екатерина с маленькими внучками: начиналась панихида.

Служение в храме во имя Иоанна Воина требовало сил и напряжения. Настоятель храма Петр Сахаров часто болел, и основная тяжесть ложилась на плечи отца Александра: бесконечные требы, уставные богослужения. Сослужил ему целибатный диакон Александр Сахаров, до 1923 года служивший в храме святителя Николая в Кленниках. На клиросе у Иоанна Воина пел любительский хор, состоящий из сестер бывшей Марфо-Мариинской обители. Престольный праздник, 12 августа, отмечался с особенной любовью. Храм украшался цветами — цветов было целое море. Зрелище, судя по воспоминаниям современников, незабываемое: настолько богатого и со вкусом сделанного цветочного убранства, кажется, нигде более в Москве и не было. Однако случалось, что кроме белейших бумажных манжет у алтарников не было другого нового платья. Алтарники служили, несмотря на августовскую жару, в пиджаках на голое тело, под стихарями. Обливались потом, пот застилал глаза и жег их. Но радость праздника ничем смутить невозможно было.

К отцу Александру приходили все, кто жаждал духовного утешения и помощи. То были самые разные люди: от городской бедноты, просящей молитв старца о своих родных и о своих нуждах, до профессоров и известных писателей. Отец Василий Серебренников, начинавший священническое служение под руководством отца Александра, так описывал его: «Он постоянно зрел Живого Бога и боялся только его, а внешний мир отходил для него на другой план». Душа человека, приходившего на исповедь к старцу, как бы сама, как бы невольно, под действием Божией благодати раскрывалась навстречу, и начинала каяться. Часто случалось, что сам батюшка называл позабытые прегрешения.

Во время Великой Отечественной войны старец не оставил своего храма и служил едва ли не каждый день молебен с акафистом святому мученику Иоанну Воину. На молебне поминались все, кто сражался на фронте. В начале войны налеты вражеской авиации были особенно частыми. После объявления тревоги отец Александр спускался с колокольни. Стоя у западных ворот храма, старец горячо молился и в момент появления воздушной эскадры осенял крестом то одну, то другую сторону. Господь не допустил разрушений и убийств на святом месте . Очевидцы рассказывают, что часто самолет пролетал совсем низко, но фугас разрывался где-то в стороне от храма. Объявляли отбой; отца Александра уводили на колоколенку, укладывали на диван и давали сердечные капли. Многие прихожане возвращались в храм и оставались там до утра. Даже в военное время к отцу Александру стекалось множество страждущих. Однажды, в конце войны, батюшка возвращался из храма на общественном транспорте. Седого священника с величественной осанкой увидел офицер и поразился до того, что встал на колено и поцеловал край его ризы. Отец Александр благословил воина. Даже во время гонений и войны отец Александр не надевал штатского платья.

6 мая 1945 года, когда еще шли военные действия, отец Александр вдруг, после Херувимской, вышел в открытые Царские врата и порывисто воскликнул: «Дорогие мои, радость-то какая! Война кончилась!» Смысл сказанного стал ясен только

9 мая, после объявления о полной и безоговорочной капитуляции Германии. 9 мая состоялся благодарственный молебен в Богоявленском соборе, на котором присутствовал и отец Александр. С молебна, уставший, он возвращался на метро. Вышел в город на станции «Площадь Революции». Его встретила праздничная толпа, будто обрушилась стена. Священника раздавили бы, но Господь и здесь сохранил его.

Богослужения у Иоанна Воина отличались величественностью и глубиной. Кульминацией утренней был выход священства на «Хвалите имя Господне…» Отец Александр появлялся в полном облачении, в необычной зеленой восьмигранной митре. «То был поистине выход царского священства», — вспоминал отец Василий Серебренников.

Во время Великого поста, в субботу первой недели и на Великий четверг случалось, что батюшка оставался один, а народу собиралось порой более тысячи. Как мог один пожилой и больной уже священник отпустить такую массу народа, неизвестно. Однако отец Александр для каждого находил слово, читал разрешительную молитву и причащал Святых Тайн. После окончания службы отца Александра выводили под руки. До самого выхода его сопровождала огромная толпа. Засыпали вопросами, получали ответы. Те, кто приходил к батюшке с открытым сердцем и верой, неизменно получали ответы на свои прошения. Почти всегда случалось, что вопрос решался по слову отца Александра. Отца Александра знали не только в Москве, но и по всему Союзу. Власти были недовольны известностью священника.

За два года до кончины отца Александра лишили настоятельства, но оставили «почетным». Патриарх Алексий I относился к отцу Александру с большой любовью. Когда к Святейшему обращались за молитвенной помощью, он тотчас переадресовывал к отцу Александру, уповая на силу молитвы старца. В феврале 1948 года исполнилось пятьдесят лет священнического служения батюшки — Святейший приехал на торжество. В 1949 году, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы отец Александр в последний раз приехал в храм к богослужению. В феврале 1950 года батюшка почил.

Господь послал своему избраннику утешение: он все же смог увидеть, как открывались церкви, которые до того долгое время были закрыты . Отец Александр видел, как разорялись святыни православия, и страдал. Однако ему дано было увидеть в старости и великую победу русского духа в великой войне, увидеть, как снова открылись храмы, и служить.

Кончина батюшки пришлась на четверг Первой седмицы Великого поста, 5 часов утра. За два дня до кончины батюшка будто восхитился, и с широко раскрытыми глазами произнес: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят!» Утром же, чуть позже, приехал отец Василий Серебренников. Была отслужена первая панихида. Началось чтение Святого Евангелия. Понемногу печальная весть облетела Москву. Народу было столько, что небольшая комната в Тетеринском всех вместить не могла: теснились на лестницах и возле дома. Среди духовных чад батюшки было много лиц духовного звания. Отец Александр по праву считался «духовником духовенства». Из тех, кто у него окормлялся, достаточно назвать известного московского старца, протоиерея Василия Серебренникова и архимандрита Иоанна Крестьянкина . Духовным сыном батюшки был и покойный митрополит Волоколамский и Юрьевский, Питирим (Нечаев) , тогда студент семинарии. Патриарх Алексий I долго и горячо молился у гроба новопреставленного. Уходя, с глубокой скорбью сказал: «Ушел мой последний молитвенник». На отпевании был и митрополит Николай (Ярушевич) , сказал вдохновенное слово, назвал отца Александра одним из наиболее выдающихся служителей Церкви нашего времени.

Выносили гроб с телом отца Александра из храма под пение ирмоса «Помощник и Покровитель». Была оттепель, провожавшие шли по щиколотку в воде. Оградка семьи Воскресенских находится и нынче на Введенском. На могиле отца Александра возвышается черный гранитный крест со снятым распятием. Кажется знаменательным именно это снятое распятие, будто напоминание: «Христос Воскресе!» Над темным гранитным крестом — необыкновенно глубокое небо.

 

10. Русские принцессы и святые

Начало XX столетия отмечено в истории России необыкновенным взлетом благотворительной общественной деятельности на государственном уровне. Создана в 1909 году первая программа бесплатного образования для бедных. Возникли первые кареты бесплатной скорой помощи. Кроме того, в городах, особенно в обеих столицах, организованна масса обществ, целью которых была помощь больным и неимущим. Многие современные исследователи считают Российскую империю начала XX столетия страной прекрасно устроенной и богатой. Это не совсем верно. Насколько богаты были одни, настолько бедны были другие. Нищета была настоящим бедствием — власть не могла скрыть это явление.

Некоторые из благотворительных обществ были организованы самой императрицей Александрой Федоровной Романовой. В благотворительной деятельности принимала участие и ее сестра, Елизавета Федоровна, впоследствии прославленная как святая преподобномученица Елисавета. Обе сестры, несмотря на некоторое расхождение во взглядах, обладали истинно христианской любовью к людям и милосердием.

Будущая святая Русской Православной Церкви, мученица и светило женского монашества XX столетия, принцесса Элеонора Елизавета Гессен-Дармштадтская родилась в протестантской семье. Семья эта придерживалась викторианских традиций. Особенное значение придавалось воспитанию детей. Некогда королева Виктория, бабушка будущей русской принцессы, отвечая на вопрос американского посланника, в чем же на самом деле заключается сила Англии, взяла в руки Библию и коротко ответила: «В этой небольшой книге». Семья, в которой воспитывались сестры Алиса, будущая императрица Александра, и Элеонора-Елизавета, была многодетной. Первыми навыками в жизни для девочек стали трудолюбие и терпение. Принцесса Алиса, мать девочек, значительную часть времени посвящала созданию и работе благотворительных обществ. Принцесса мать и ее дочери посещали больницы для бедных, дома инвалидов и госпитали. Посещения эти были довольно частыми.

Елизавета была старшей. С детства она отличалась красотой и разнообразными художественными способностями. Имя Елизавета было дано ей в честь святой католической церкви Елизаветы Тюрингенской , жившей в эпоху крестовых походов и всю свою жизнь посвятившей самоотверженному служению людям. До самой кончины Елизавета Федоровна считала ее своей небесной покровительницей. За короткое время, будучи еще девочкой, Елизавета потеряла брата, погибшего в результате несчастного случая, мать и сестру (они умерли от дифтерита во время жестокой эпидемии). Детство ее закончилось очень рано. Девочка стала особенно набожной. По воспоминаниям, она не хотела выходить замуж. Многие царственные претенденты на ее руку получали отказ. Однако Елизавета согласилась заключить супружеский союз с братом русского императора Александра II, Сергеем Александровичем Романовым.

Памятник великой княгине Елизавете Феодоровне работы скульптора, народного художника России Вячеслава Клыкова. Установлен на территории Марфо-Мариинской обители

В судьбе Елизаветы совершилось настоящее чудо. Воспитанная в протестантской семье, почти ничего не знавшая о России и ее обычаях, английская принцесса становится русской. Согласно ее собственным воспоминаниям, переворот произошел в ней после знакомства с длинными православными богослужениями, на которые она приходила поначалу по обязанности, сопровождая своего супруга. Наконец Елизавета решила принять православие, хотя это и не было обязательно для царствующей особы. Такой необычный поступок послужил причиной резкого изменения отношений с отцом и родственниками.

Великий князь Сергей Александрович был губернатором Москвы. В 1904 году он подал в отставку и тогда же начал заниматься вплотную устройством русской духовной миссии в Иерусалиме. Деятельное участие принимала в том и его супруга. Были устроены обители, выстроены храмы — один во имя Равноапостольной Марии Магдалины .

Великую княгиню Елизавету считали одной из красивейших женщин Европы. Но она была и самой прекрасной духовно. Русско-японская война принесла много бед России. Великая княгиня, как и ее царственная сестра, занималась устройством госпиталей, в которых сама порой делала перевязки раненым. Сохранившиеся воспоминания говорят, что одно присутствие великой княгини вселяло бодрость и смягчало страдания.

В 1905 году террористом Каляевым был убит великий князь Сергей Александрович. Великая княгиня приехала на место взрыва и, по преданию, своими руками собрала останки супруга для погребения. После кончины Елизавета Федоровна стала вести чрезвычайно строгий образ жизни, что отдалило ее от светского общества, но не отразилось на привязанности к ней москвичей. В отличие от государыни Александры, великую княгиню народ любил. Вскоре великая княгиня стала «великой матушкой».

Она организовала Марфо-Мариинскую обитель , устав которой был согласован с несколькими духовно опытными старцами. Составлен он был на основе сведений о древнем институте диаконис. Великая княгиня хотела возродить этот давний обычай. Однако высшие церковные власти препятствовали этому. Великая княгиня не стала возражать властям и использовать свое высокое положение для того, чтобы изменить устав. Однако в рамках того, что было возможно, она создала нечто подобное институту диаконис. В Марфо-Мариинской обители находили себе приют нищенки, падшие женщины и многие другие, оказавшиеся за чертой общества. Но вступить в эту обитель считали для себя честью и дочери аристократов. Духовником обители стал священно-мученик Митрофаний Сребрянский. Он же долгое время был служащим священником.

Храм Равноапостольной Марии Магдалины в Иерусалиме. Фото М. Левита

Великая княгиня рассматривала все, происходящее в обществе, духовными очами. Это особенное зрение. Его не страшат вид крови или страданий. Эта точка зрения может показаться циничной, но по сути — жертвенная. «Великая матушка» платила своим здоровьем — сном, покоем, отдыхом, выкупая страдания других.

Великая княгиня была замечательной подвижницей, но об этом мало кто знал. Она предпочитала скрывать свои подвиги. Крайняя строгость в ее жизни сочеталась с умеренностью и приветливостью. Однажды келейница увидела, как матушка молится. Под верхним апостольником были надеты цепи. Они гремели при каждом поклоне. Келейница изумилась. Но великая княгиня только попросила девушку не рассказывать о том, что видела, и слегка выговорила за то, что та вошла без стука.

Господом великой княгине было открыто предстоящее изменение русской жизни. Она пыталась предупредить свою сестру, но государыня не вняла уговорам «великой матушки».

После принятия монашеского сана жизнь великой княгини преобразилась в жизнь великой святой. Предметом ее забот были даже дети с Хитровки. В то время Хитровский рынок считался одним из самых опасных мест в Москве. На территории этого рынка находили себе пропитание множество детей-сирот и детей из нищих семей. Хитровка была сборищем московского отребья, самое дно общества. И вот «великая матушка» повадилась совершать рейды по Хитрову рынку. Она была добрым ангелом для этих сорванцов, которые часто причиняли ей хлопоты. Одних она направляла в больницы, другим помогала материально, а третьих устраивала в учебные заведения. Полиция неоднозначно относилась к таким поступкам всенародной любимицы. «Ваше высочество, — говорили ей постовые, — за ваши рейды, совершаемые по Хитрову рынку без сопровождения охраны, местное полицейское управление ответственности не несет! — И слава Богу. За все», — словами Иоанна Златоуста отвечала «великая матушка».

Во время Первой мировой войны великая княгиня организовывала своевременную помощь раненым: пошив и отправку теплых вещей, продуктов и предметов первой необходимости. Несколько раз уже во время войны она совершала паломничества, причем в самые отдаленные концы страны. Например, на Урал, в Верхотурье, к мощам местночтимого блаженного. Неоднократно посещала госпитали, присутствовала и даже несколько раз ассистировала при операциях. Раненые порой даже просили, чтобы «великая матушка» присутствовала при операции. Она обладала даром успокаивать боль и утешать. Раненые как святыню берегли маленькие подарки великой княгини: образки, крестики, четки, будто и в них таилось утешение.

Вскоре после Октябрьского переворота 1917 года к стенам Марфо-Мариинской обители подошел отряд чекистов. Готовился арест великой княгини и сестер обители. «Великая матушка» сама вышла за ворота для разговора с чекистами и вскоре возвратилась. Некоторое время в обители сохранялся относительный покой. Богослужения совершались все время. Арестована великая княгиня была уже на Пасху, в день празднования Иверской иконы Божией Матери. Арестован был и духовник сестер обители протоиерей Митрофаний Серебрянский. Великая княгиня вместе с другими представителями царствующего дома Романовых была переправлена в Алапаевск. Там же, 18 июля по новому стилю, в день празднования преподобного Сергия Радонежского, расстреляна. Как показало следствие, она упала в шахту живой и некоторое время оставалась живой. Сама она была смертельно ранена, она умудрилась перевязать руку великому князю Иоанну. Крестьяне, проходившие утром около этой шахты, через некоторое время после расстрела, слышали пение «Иже херувимы».

Останки царственных мучеников и мучеников Алапаевских, среди которых находилось тело великой княгини Елисаветы Федоровны, были собраны и переправлены в Китай. Состав, в котором находились гробы, шел медленно. Дело было в августе, в самую жару. Все гробы источали довольно тяжелый запах. И только гроб с телом великой княгини благоухал. Из него истекала тонкая струйка мира, которую хранители собирали в особенные сосуды. Это миро обладало целебными свойствами.

Святая преподобномученица, Великая Княгиня Елисавета прославлена Русской Православной Церковью в 1992 году и причислена к лику святых Архиерейским собором . Однако почитание преподобномученицы началось гораздо раньше, сразу после ее мученической кончины. Русская православная церковь за границей прославила святую в 1981 году.

Это настоящая мученица и подвижница, она сочетала в себе множество самых разнообразных достоинств. В ней была изысканная женская красота, жертвенная душа, милосердная даже к врагам. В ней сочетаются верность идеалам христианской веры и деятельное служение милосердия. Ее духовным гербом можно считать евангельский фрагмент о Марфе и Марии: служение делом и служение молитвой . Память ее празднуется 18 июля.

Духовник Марфо-Мариинской обители протоиерей Митрофаний Сребрянский был сослан сначала в Сибирь, а потом в ГУЛАГ. Всего 16 лет он провел в ссылках, тюрьмах и лагерях. Его верная спутница, матушка Ольга, последовала за ним. Это было настоящее христианское супружество, таинственная связь двух людей с Богом — и связь Богом. «Оля моя на плотике ко мне плыла», — писал отец Митрофаний в одном из писем. В один из приездов в Марфо-Мариинскую обитель патриарх Тихон постриг обоих в монашество. Отцу Митрофанию было дано имя Сергий, а матушке Ольге — Елисавета. Это было напутствие на их крестный путь. В одной из ссылок матушку разбил паралич. Отец Митрофаний заботливо ухаживал за ней. Жилище их было крыто соломой, стены были тонкими. Последние дни супруги провели в селе Владычное, Тверской области. Матушка пережила отца Митрофания на два года. Он скончался в апреле 1948, уже после войны, а она — в 1950. Когда в могилу отца Митрофания опускали гроб с телом матушки, крышку слегка сдвинули, и обнаружилось, что тело отца Митрофания нетленно. Так Господь отличает своих избранников.

Будущая государыня, принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская , вскоре после бракосочетания своей сестры Элеоноры-Елизаветы с великим князем Сергеем Александровичем Романовым, приехала в Россию. И там же познакомилась с наследником престола великим князем Николаем Александровичем. Оба были еще почти детьми. Но первая встреча решила их дальнейшую судьбу. Молодые люди поняли, что они предназначены друг другу. Император и императрица выбрали для Николая другую невесту, но наследник твердо настоял на том, чтобы его невестой стала Алиса.

Сколько бы ни было сплетен вокруг и сколько бы ни находили они подтверждений, сохранилась переписка государыни и государя, свидетельствующая о подвиге любви, — вопреки холодному и коварному миру. Этот союз был не просто союзом счастливой любви, который выдержал испытание гонениями и смертью. В этом союзе была заключена судьба всей страны.

О государыне часто говорили, что у нее кругозор маленькой немецкой принцессы. Такой вывод делался из ее ежедневных занятий и особенной ловкости, с которой Алиса-Александра управлялась с хозяйством. Однажды прислуга оторопела, увидев, как императрица сама покрывает жидким графитом каминные решетки. Государыня умела шить и вязать. Но при этом довольно прохладно относилась к нарядам и воспринимала пышные придворные платья скорее как униформу. Как и ее сестра, государыня была духовно чуткой и одаренной натурой, но более впечатлительной. Она увлекалась эзотерикой, нетрадиционной медициной и предсказаниями. Это послужило причиной народной нелюбви к ней, а также массы сплетен, от которых уже невозможно было избавиться.

Одно время духовником царской семьи был святой праведный Иоанн Кронштадтский , который обучил государыню Иисусовой молитве. Она любила богослужения и старалась быть в храм как можно чаще. Редкий день она и ее дочери не были у обедни. В быту у государыни было много почти простонародных привычек. Но она так и не стала любимицей народа, как ее старшая сестра. До самой своей трагической кончины государыня говорила по-русски только с прислугой. При этом вряд ли кто из государственных деятелей так искренне любил Россию и переживал за нее, как императрица Александра. «Я стала как мать этой страны», — напишет она из ссылки.

Императрица Александра воспитала пятерых детей, так же как и она, принявших мученическую кончину. Государыня очень хотела сына, наследника. Но Господь судил так, что одна за другой родились четыре девочки. И только потом — наследник. Великие княжны воспитывались в строгости. Обстановка их комнат была самая простая, режим довольно жесткий. В виде исключения княжнам позволялось принимать ванну с миндальными отрубями. Государыня даже себе этого не позволяла, она принимала ванну без ароматических добавок. Царственные сестры обладали очень разными характерами, но их связывала взаимная любовь и самоотверженность. Наследник очень любил животных, любил бывать в обществе простых людей и был неистощим на выдумки.

Императрица Александра много читала. Сохранились воспоминания, что она и государь император ежедневно посвящали целых два часа чтению книжных новинок. Они оба были в курсе последних литературных течений. Библию, по свидетельству одной из немногих ее фрейлин, государыня знала почти наизусть. Однако в круг интересов государыни входила и эзотерика. Например, она довольно часто изображала знак свастики в том помещении, в котором ей доводилось жить. Но для нее свастика была не выражением некоего учения, а фрагмент орнамента, в который входит крест: знак благополучия и Божественной милости. Известны факты ее обращения за молитвенной помощью к Распутину и целителю Бадмаеву.

Она была очень трудолюбива. Фрейлина, Лили Ден, вспоминает, что у государыни были мягкие красивой формы руки, которые никогда не оставались без дела. Она не делала маникюр и не полировала ногти, так как для нее и для государя ногти с яркими длинными ногтями были вульгарными. В начале XX века вошли в моду узкие юбки. Юлия Ден вспоминает, как государыня изумилась новому покрою и даже попросила фрейлину пробежать несколько шагов, чтобы узнать, насколько практична узкая юбка. Ее стремление к аккуратности и скромности истолковывалось как проявление мещанства. В свете часто сетовали на то, что если бы у императрицы Александры были пороки Екатерины II, то ее больше любили бы в светском обществе. Императрица была по-человечески одинока, у нее не было друзей и подруг. И потому она очень ценила простые проявления внимания. Сохранилось воспоминание, как крестьянин из Сибири принес в подарок царской чете выкормленного им и прирученного соболька. Это веселое животное довольно долго жило во дворце и доставляло радость великим княжнам и наследнику.

Во время Первой мировой войны княжны под руководством государыни шили обмундирование для солдат, вязали теплые вещи, собирали посылки и посещали госпитали. «Зимний был превращен в швейную мастерскую», — вспоминает фрейлина. Раненые ждали появления великих княжон. Солдаты особенно любили великую княжну Марию Николаевну. Она обладала несомненным даром утешения и жертвенным сердцем. Медицинская помощь более всего удавалась великой княжне Татьяне.

Последние недели в Ипатьевском доме принесли царственным узникам настоящие муки. Княжны не могли выйти в туалет без сопровождающего. Охранявшие семейство матросы громко и грязно ругались. Порой они просто плевали в пищу, которую ели узники. Расстрел произошел ночью, ближе к утру, торопливо и жестоко. Узникам велели собрать вещи, затем согнали их всех в подвал и приказали ждать. Через некоторое время, без суда и обвинения, они были расстреляны. Тела отвезены в шахту Ганина Яма и залиты серной кислотой. Царственные мученики прославлены Православной Церковью в 2000 году именно за мученическую кончину. Император отрекся от власти отчасти для того, чтобы спасти свою семью, но не отрекся от Христа. Эта семья до самой своей трагической кончины сохраняла христианские идеалы любви, веры и самоотверженности. Она по праву может быть названа семьей мучеников.

 

11. Свет радости в мире печали

Есть судьбы, играющие всеми оттенками жизни и чувств, как бриллианты, и при этом напоминающие стальное лезвие. Они сделаны как бы из одного материала, но оставляют ощущение бесконечного цветения. В этих судьбах с самого рождения читается счастливая вечность и Божия рука. «Его десница прагуе до Бога», — говорил о владыке Иосифе (Чернове) владыка Могилевский Арсений. Вся жизнь владыки Иосифа — чудо.

Родился он в семье военного, старовера, но крещен был в Православной Церкви. При крещении мальчику дали имя Иван. Однако отец не оставлял своего обычая и до смерти совершал крестное знамение как старовер. Ваня считал себя сыном полка. Его знали почти все командиры и солдаты, он очень любил бывать в части. Мать владыки умерла, когда он был еще младенцем. Отец вскоре женился на белоруске, очень красивой девушке. Она стала второй матерью мальчику. Он сохранил о мачехе самые теплые воспоминания. «Красивая, как крымская розочка», — вспоминал владыка.

Игры Вани отличались своеобразием. Одна из них изумляла родных и соседей. Ваня играл в архиерея. Вместо кукуля надевал на голову кастрюлю. Забравшись на чердак, проводил исповедь и совершал богослужение. Часто в этих забавах принимали участие еврейские дети.

Вот фрагмент из воспоминаний владыки Иосифа.

«Значит, такая жизнь была, совершенно другой психологии все, все, все. Как теперь я вижу — дети играют в разные игры, всегда вспоминаю себя. Как иногда крестным ходом по улице шли. Подсолнухи вырвем с корнем — это рипиды, кукурузину вырвем — жезл. Ну идем, человек двадцать, по улице и поем. Что мы могли петь? „Тон деспотен…“, или „поя-поя-поя“, или еще что-нибудь такое. Вся ценность в том, что мы с еврейскими детьми не дрались, дружили. И они любили меня. И когда я после окончания пребывания в лагерях приехал в Могилев уже архиереем (при митрополите Питириме Минском, который дал мне прослужить три службы), так вот, все эти евреи, которые были тогда детьми, а теперь стали такими же старыми, как и я, приглашали меня в гости и угощали самым вкусным и лакомым кусочком у евреев — фаршированной щукой. Там многие евреи, уцелевшие от меча Гитлера теми или иными путями, меня вспоминают. Вспоминают, как руку мне целовали, как я их благословлял, маслом помазывал. Раввин кричал на нас тогда, а мы — мы же дети, играем — kinder spielen. Это будет — дети играют. А когда еврейки приходили, матери жаловались, что я их детей помазывал вонючим маслом с лампадки, мачеха моя успокаивала: „Сарочка, Груночка, чово вы ругаете, хай дети играют, в попы, в дьяки, в раввины, в солдаты, только б не бились“. Потому что антагонизм был с евреями после 1905 года, особенно в Белоруссии. Киндер шпилен… Вот такие детские игры».

Богослужение мальчик видел как примирение людей, как их объединение ради Бога. Одной из любимых игра была литургия.

«И началась „литургия“. Какая литургия? У нас дикири и трикири были. Свечи — в монастыре огарки воровали. И вот, когда их зажгли и подали мне, и протодиакон сказал: „Повелите!“ (мы же служили как попало, что помнили), — я вышел с дикирями-трикиря-ми (креста не имели, боялись крест иметь) и говорю: „Призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей… десница твоя…“ И в это время, когда я поднял руки „народ“ осенить, веники на чердаке загорелись. Веники еще не сухие, но последние листочки уже высохли. И так огонь по всему ряду прошел — пух-пух-пух. Я перепугался, разодрал „ризы своя“ и стал быстро эвакуацию делать — детей с чердака спускать». За «литургию» Ваня был наказан вымоченной в рассоле плетью.

Иван отличался любовью к церкви. Во время богослужения он однажды забрался на солею и попытался заглянуть за катапетасму — алтарную завесу. В другой раз, во время поездки в местную обитель к празднику, он увидел монаха. И, по его выражению, «влюбился в монашество навсегда».

До поступления в монастырь Ване пришлось изрядно попутешествовать. Война оставила на нем свою печать. Образования получить не удалось. Отец, как военный, был вынужден следовать за своей частью. Подростком Иван окончательно утвердился в мысли: в монастырь . Его поступлению предшествовал, после трудных странствий, такой случай.

«Не дойдя 12 километров до монастыря по дороге Могилев — Минск, обсаженной березами времен Екатерины, и версты стояли кирпичные екатерининской эпохи, слышим — фаэтон едет: тах, тах, тах, тах. „Алексей, — говорю, — уходи в лес, это, может, разбойники едут, они в бочку нас покидают“. А в фаэтоне архимандрит сидит такой досужий, любил мужиков белорусских: „Мальчики, мальчики, куда вы идете?“»

Так Иван оказался в монастыре. Вскоре он стал келейником владыки Арсения (Смоленского) , который усмотрел в юном страннике будущего архиерея. Тогда же началось обучение. Впоследствии владыка Иосиф стал одним из самых образованных людей своего времени. Он говорил на нескольких языках, прекрасно играл на фортепиано. Вот еще один отрывок из воспоминаний владыки: «Владыка Иосиф много лет спустя вспоминал, как однажды владыка Арсений подал ему томик К. Маркса и Ф. Энгельса и сказал: „Прочитай, Ваня, и знай суть. Тебе придется жить при таком строе“». Позже, будучи уже архиереем, владыка Иосиф поразит своего следователя, читая на память классиков марксизма.

Вскоре Ивана произвели в иподиаконы. Сопровождая владыку Арсения (Смоленского), он посетил многие святые места России: Валаам,

Троице-Сергиеву лавру, побывал у гроба святого праведного Иоанна Кронштадтского. В Твери произошел случай, имевший важные последствия в жизни Владыки Иосифа. Вот как он сам о том вспоминает.

«…Когда умер правящий архиерей Тверской епархии и его, уже сидящего в кресле, облачали два соборных иподиакона, то они торопились, потому что уже владыка Арсений приехал и губернатор, и звонили 12 раз в колокол. Иподиаконы торопились и никак не могли облачить архиерея: и саккос, и омофор, и все облачение задралось. Тогда я сзади подошел, приподнял покойного архиерея, и все облачение поправили. Но я сразу почувствовал боль в животе. Шли годы, я не болел, только когда поднимал что-нибудь тяжелое или много ходил, тогда боль немножко ощущал. И в лагерях чуточку побаливало, потому что я по двести пар белья стирал. Так быстро никто не мог стирать, как я стирал белье для рабочих. И когда меня комиссовали, Герчик, доктор, у меня спросил:

— Откуда у вас грыжа? Я эту историю рассказал. — Какой он, архиерей, — говорит, — был благородный. Сейчас же вас отблагодарил и сделал вам подарок, чтобы гарантировать на легкий труд».

Во время пребывания в Таганроге блаженная старица Мария предсказала Ване архиерейское служение. Вот рассказанный владыкой случай, который повествует о том, как начало сбываться это предсказание.

«В 1918 году в Таганроге произошло большое побоище: юнкерское училище вступило в борьбу с рабочими. 105 юнкеров и 95 рабочих убито. Владыка идет в исполком и просит: „Разрешите хоронить тех и других. Я архиерей для всех“. Исполком разрешает.

На кладбище привезли гробы. Рабочих на кладбище разобрали родные, а юнкеров свезли на кладбище и побросали в сарай, как дрова. Нам с иеродиаконом Николаем, могила которого в Петропавловске, поручено было надеть на трупы юнкеров белье, крестики, в гроб положить и заколотить. И так мы работали с шести утра и до вечера при некоторой помощи кладбищенских сторожей. 105 гробов поставили вдоль траншеи. Владыка приехал отпевать, когда уже смеркалось. Владыка приехал, и красногвардейцы приехали, потому что жены рабочих кричали: „Обольем бензином и сожжем архиерея, за то, что он белых хоронит!“ Но никто не облил владыку, ничего этого не допустили. Владыка пятое через десятое отпел. Принципиально всех. И потом их всех в нашем присутствии стали предавать земле, и, когда закопали, мы поехали с кладбища с большой опаской. Владыка боялся — жены рабочих были озлоблены, что архиерей юнкеров хоронит. А он на проповеди сказал, что он архиерей для всех, кто в Бога верует.

— От меня нельзя требовать партийности. Он так и сказал: „От меня нельзя требовать партийности, я архиерей для всех“. Приехали домой, все по-хорошему. Владыка, конечно, волновался и все время пил черный кофе и валерьянку. Я тогда еще не понимал, что это — валерьянка? Вот так мы и жили…

Через несколько дней приезжают в час ночи: „Комитет матросов постановил расстрелять архиерея. Он, — говорят, — белых на кладбище хоронил, а пятерых матросов в портовой церкви не захотел хоронить, назвал их черными комиссарами!“ Какая-то провокация. Я говорю: „Нет, я ничего не знаю, без меня ничего не делается, я секретарь, у меня все книги, я эконом архиерейского дома, этого быть не могло!“

На другой день приезжают во время всенощной, думают, что архиерей служит. А владыка на подворье Иерусалимского монастыря (Таганрогский Иерусалимский мужской монастырь во имя святого благоверного князя Александра Невского) сидит в сарае, весь засыпан зерном и заставлен досками. Потом опять приехали в 10 часов вечера. Тогда я пошел прямо на подворье и владыке говорю: „Владыка, я иду в порт на объяснение к матросам. — Да что ты! Да тебя в море бросят! Мне все равно гибнуть, Ваня!“»

Владыка Иосиф (Чернов) посетил многие святые места России, в том числе и Валаам

Так с владыкой я не договорился, но в порт отправился. Я знал там все ходы-выходы и шел не дорогой, конечно, я увидел — там часовой стоит. Юркнул в порт и на корабль прыгнул. Когда в кают-компанию зашел, там было накурено, надышано, наплевано и уже заканчивался ужин — везде лежали куры, ноги, лапы, колбаса и бутылки с вином и водкой. Я был в полуряске, и все одним голосом сказали: «Че-орт!» Я говорю: «Не черт, а Ваня, эконом архиерейского дома». Вот этим они были куплены с первой минуты: «Совсем не черт, а Ваня-эконом».

Матросы: Что вам угодно? Я: Угодно договориться с вами навсегда: быть архиерею или не быть!

Матросы: Да-а, мать его такую, этот архиерей и поляк еще вдобавок, что ему русское!

Я: Только одно знаю, что когда его посвящали в архиереи в 10-м году, 24 октября, то он такую речь говорил: «Я очень долго собирался и наконец-то собрался убежать с темного запада к светлому, хотя и в лаптях, востоку русскому!»

Все они: А-а-а! — папироски в сторону, — но все-таки, все-таки конкретно!

Я: Конкретно — надо разобраться. Мы знать ничего не знаем, а вы все приезжаете и приезжаете. Архиерей в Ростове, но, если надо, я его найду в три счета.

Матросы: Но чем вы докажете, что вы ничего не знали?

Я: Когда моряков хоронили, в портовой церкви был священник Суриков. Давайте спросим у него.

Матросы: Товарищи, возьмем Сурикова. Давайте Сурикова сюда.

Пришла машина, привезли Сурикова. Суриков (кляц-кляц, стучит зубами): Ваня, и вы здесь?

Я: И я здесь, отец Иван. Садитесь, поговорим. Суриков: И все-таки (кляц-кляц), на какой предмет будет разговор?

Я: Увидите, на какой предмет. Вон, предметов полный стол стоит (показываю на бутылки), давайте опрокинем по рюмочке.

Вот этим я их снова всех купил. Моряки сейчас же поналивали нам полные стаканы. Суриков, конечно, выпил весь стакан, я немножко прихлебнул.

Я: Закусывайте! Но как он мог есть, когда у него зуб на зуб не попадает. Есть пришлось мне, и лапы, и колбасу.

Я: Отец Иван! Почему вы владыку не пригласили хоронить моряков?

Суриков: Какое же я имел право, Ваня, приглашать, когда там родные, родители их? Если бы родители сказали мне, то я пошел бы и пригласил владыку.

Моряки: Ах, вот как! Так их растак! Как же они нас информировали? Вопрос исчерпан. Еще по рюмочке!

Я (морякам): Можно с вами завтра встретиться в городе, чтобы получить в исполкоме разрешение на панихиду? Владыка в двадцатый день отслужил бы панихиду в городском парке на клумбе и речь сказал. Владыка — юрист.

Моряки: О-о-о! Это хорошо, это хорошо! В час ночи повезли нас по домам. Сурикова сбросили у калитки, а меня у архиерейского дома. Я сейчас же, не успела машина поворотить, пешком, пешком на подворье. В два часа ночи добежал, сразу к владыке:

— Все устроено! Вы служите на Сретение панихиду.

— Пся крев, — говорит, — Ваня, пся крев. (Это польское ругательное слово — собачья кровь.)

— Вот, я вам сообщаю, завтра или уже сегодня в 11 часов утра я иду в исполком, там я встречаюсь с Воробьевым, и мы получим у Стернина разрешение на служение панихиды и на парад. И вы, владыка, благоволите панихиду отслужить и речь сказать.

— Пся крев тебе, — говорит. — Там видно будет, какая «пся крев», теперь я хозяин.

В одиннадцатом часу утра я встретился с Воробьевым в коридоре на мраморной лестнице в доме бывшего богача, и мы пошли к Стернину — председателю исполкома. Стернин еврей, но очень хороший еврей, он и к Русской Церкви неплохо относился. Он сразу спросил: «Вам, батюшка, вина или угля, вероятно, нужно? — Да нет, панихиду будем служить. А вон, — говорю, — идет товарищ», — я показал на Воробьева. («Товарищ» я произнес первый раз в жизни. Как в Антиохии первый раз назвали христиан христианами, так и я первый раз сказал «товарищ»).

Воробьев: Ваня хочет с архиереем панихиду отслужить в двадцатый день смерти героев, наших товарищей. А мы хотели бы парад небольшой устроить. Надо оформить, товарищ Стернин.

Стернин: Сейчас, сейчас, сейчас. И написал на бланке областного исполкома: «ВАНЕ И АРХИЕРЕЮ. Разрешается 2 февраля (тогда еще старый стиль был) отслужить панихиду над героями-матросами в городском парке на клумбе».

Такую бумажку я получил. Раскланялся, чуть руку не поцеловал этому Воробьеву. Воробьев мне тогда говорит: «Может, пойдем выпьем? — Да не-ет, я спешу».

И я опять бегу на подворье и владыке в щелочку сую бумагу и фонарь — читайте, мол. Владыка прочитал, не верит: «И это может быть обман». Во всяком случае, монахи вечером выперли владыку к благочинному, который жил недалеко от архиерейского дома. Уже опасно было держать владыку на подворье, потому что в 6 часов утра архиерей вызвал протоиерея Шумова, исповедовался у него. Шумов пришел домой, сказал матушке. Матушка сказала дочке. В 12 часов весь базар уже знал, что архиерей на подворье исповедовался у Шумова. Когда мне это сказали, я как сумасшедший побежал, чуть не падая, на подворье — нужно было скорее архиерея перевести куда-нибудь. И его быстро перевели к благочинному Овчаренко. Сколько переживаний было и архиерею, и мне. Но я молодой был, у меня все это на сердце не отражалось.

Я дал двум благочинным (тогда два благочинных было в Таганроге) от имени владыки такое распоряжение: «Прошу сообщить духовенству: 2 февраля я служу панихиду на могиле героев, то-то, то-то, то-то… Охотники, за мной!» И расписался: «Епископ Арсений». Не предписание, а приглашение. «Охотники» все пришли. И больные, и безногие, и на костылях — все пришли. Пришел хор, и протодиакон пришел. Ровно в 5 часов приехал владыка, надели ему мантию, омофор, епитрахиль. Быстро отслужили панихиду, Владыка слово сказал (он охрипший был немного на нервной почве).

По окончании нас немедля отвезли домой. Владыка сразу попросил кофе. Я сварил кофе и подал ему. У владыки дрожали пальцы. Потом он посмотрел на шкаф, где у него митры стояли: «Дай-ка мне вон ту, восьмигранную царскую митру» (царскую митру епископ Арсений получил в награду от государя императора Николая II в 1911 году.). И прослезился. Я подал. Он открыл футляр и сказал: «Та голова, которая спасла архиерейскую голову, имеет право венчаться этим венцом в свое время».

Владыка Иосиф много лет провел в лагерях. Одним из мест его ссылки был Челябинский лагерь, а это самое тяжелое место. Владыка служил банщиком, так как у него была обнаружена грыжа, и он не мог выполнять тяжелые работы. Ему приходилось мыть полы в лагерной больнице, где было много туберкулезников. Грязь была ужасающая. Возле кроватей стояли плевательницы. И владыке Иосифу надо было их мыть. Поначалу он не мог заставить себя мыть плевательницы. А потом обратился ко Христу с такой молитвой: «Господи, неужели Тебе приятно, что Твой архиерей возится в плевательницах? Но если Тебе это угодно, то я буду мыть их руками».

В ссылке владыка Иосиф не терял присутствия духа. На нем всегда была опрятная одежда, он не позволял себе опускаться и не позволял опускаться другим. Часто он избегал разговоров о Боге и о религии, но тем не менее его жизнь уверяла окружающих в истине христианства.

Во время войны владыка находился в плену у гестаповцев. Вот рассказ его духовной дочери.

«Это было в 1943 году, накануне Рождества Христова. Владыка просидел 66 суток в гестаповской тюрьме. Окна в камере были без рам и без стекол. На улице стояли морозы. Владыка был в легкой одежде. Мама сшила из ветоши на вате теплые брюки, и через дежурных немцев мы передали их владыке. Передали также одеяло, чтобы закрыть от ветра выбитое окно. Владыка был очень благодарен. Нам с сестрой удавалось через дежурных немцев передавать посылочки со всем необходимым. Окно тюрьмы было со стороны улицы, и после получения передачи владыка выглядывал в окно и нас благословлял. Передачи носили владыке и его иподиаконы. Святые Дары по просьбе владыки передал отец в маленькой баночке — сахарной торбочке. В рождественскую ночь заключенных три раза выводили на расстрел. Владыка ждал, когда и его вызовут. Он причастился Святых Даров, которые передал ему отец. Владыка просил папу передать молитвы на исход души. Папа передал, но не те молитвы, а после владыка сказал: „Хорошо, что вы эти молитвы прислали, я всем расстрелянным их прочел“. В день Рождества Христова мы пошли к тюрьме. В окне камеры показался владыка, благословил нас, и мы ушли. Вскоре наши войска стали приближаться к Умани, и немцы готовились к отступлению. Мы с сестрой Валентиной и двумя иподиаконами каждый день дежурили на краю города возле тюрьмы и следили, как немцы эвакуировали оставшихся в живых заключенных. Но владыки среди них не было, и мы не знали, где он. А владыка оставался закрытым в последней камере наверху тюрьмы. Он умирал от голода и холода, но сильнее всего страдал от жажды. В коридоре капала вода, но дверь была закрыта, и никто не заходил к нему. Он молился Богу: „Питоньки, питоньки пошли, Боже!“ И Господь однажды чудесно посетил его. Невидимая рука открыла камеру, Владыка вышел, попил воды, и дверь снова закрылась невидимой силой.

В тот день, когда немцы уходили из города, я с передачей пошла к тюрьме, но из окна никто не показывался. Я пошла на кладбище, где жили иподиаконы, и говорю им: „Владыки, очевидно, нет“. Они мне ответили: „Мы подкупили дежурного немца, он открыл камеру и владыку выпустил“».

После ссылок Владыка Иосиф был отправлен в Казахстан, в самую глушь. Два года он был запрещен к служению, и часто, стоя в церкви, плакал оттого, что он когда-то служил, а теперь не может. Однако в середине 50-х годов владыку Иосифа к служению разрешили. К этому времени за плечами у него было более трех десятилетий ссылок и лагерей.

В 1960 году владыка Иосиф (Чернов) был назначен епископом Алма-Атинским и Казахстанским . Для Русской Православной Церкви это было тяжелейшее время. Порой сами служители сомневались в том, что церковь может быть сохранена. Начались тихие гонения, вполне сопоставимые с теми, которые были после революции. В Алма-Ате тогда произошла церковная смута, в результате которой могла быть упразднена алма-атинская кафедра. Но владыке Иосифу удалось сохранить кафедру и организовать ежедневные богослужения.

Именно в это время владыка Иосиф сразу же занялся постройкой собора в Алма-Ате. Собор возник в короткое время буквально из воздуха, на глазах советских властей. Проект составлялся при деятельном участии самого владыки. При этом жизнь его была почти крестьянской. Владыка сам управлялся с хозяйством, сам готовил пищу. Был гостеприимен и часто оказывал посильную помощь бедным. Он тепло относился к казахам. Некоторые казахские мальчики почитали его как своего отца или деда.

Частым гостем у него был уполномоченный по делам РПЦ Вохменин. Он очень уважал «Ивана Михайловича». Порой прибегал к его совету и даже просил молитв. Однако каждый вызов в управление приносил тревогу. В то время РПЦ была обложена почти непосильным налогом. Иногда владыке удавалось обернуть дело так, что он не платил налога. Например, он юродствовал. До самой старости владыка отличался отменным здоровьем. Однако при разговоре с уполномоченным порой проделывал странные вещи, например, насыпал полную горсть таблеток и запивал их глоточком коньяку.

Вот еще один рассказ духовной дочери владыки о том времени:

«Владыка щедро благотворил. Многим студентам владыка покупал костюмы, рубашки, обувь. Высылал в семинарию одежду для студентов. Многим немощным монахиням, живущим в миру, высылал деньги, посылки. Не обходил монастырей женских и мужских, которым высылал все, что мог. Две сестрички-монахини жили в Херсоне. Они очень помогали владыке в заключение тем, что присылали ему посылки с продуктами. А когда владыка служил в Алма-Ате, то уже он их поддерживал — каждый месяц посылал как бы пенсии. Батюшкам давал „на дрова, на уголек“. Он старался всем помочь. И жители улицы Минина и близлежащих улиц в трудные моменты всегда приходили в его дом и просили: „Владыка, помогите!“ И владыка всегда, чем мог, каждому помогал. Соседских детей владыка всегда угощал конфетами, делал им подарки. А девочка Лена, жившая в соседнем доме и особенно любимая владыкой, каждое утро подбегала к забору и находила на нем кулечек шоколадных конфет, который владыка оставлял для нее. Он самолично каждый день заворачивал в платок или в бумагу несколько пригоршней конфет и рано утром оставлял их на заборе для этой девочки. Он никогда не отказывал ни одному приходящему к нему за помощью человеку, кто бы он ни был. Не отказывал, если человек просил помочь купить ему билет, чтобы добраться до дома. Алкоголиков много к нему приходило, но им он денег никогда не давал, а давал что-нибудь покушать. „Водку, — говорил он, — без меня найдете, а закусить чем — я могу дать, чтобы не сильно опьянели“. Во время стихийного бедствия на Медео — при нашествии ледника — владыка молился и призывал к молитве своих прихожан. Он так же помогал, как мог, пострадавшим. И стихия была побеждена».

В 1971 году владыка Иосиф участвовал в выборах патриарха и даже был кандидатом. Ему было к тому времени 78 лет. Он сам отказался от патриаршества. Скончался владыка Иосиф в 1975 году, проглотил слишком большую рыбью кость. Ему сделали операцию, но оправиться после нее он уже не мог.

Владыка Иосиф не прославлен как святой, но его почитают как святого не только в Алма-Ате. Большинство материалов, использованных в рассказе о владыке Иосифе, взяты из книги «Свет радости в мире печали» . Это почти целиком документальное произведение — из воспоминаний владыки и его духовных чад. Книгу эту можно назвать свидетельством несомненной святости, которую стяжал трудами и молитвой владыка Иосиф.