Нет, сегодня решительно не мой день!

Ну что они все ходят и ходят, шаркают, стучат каблуками. Шепчут, молят, уговаривают, как будто я обязан слушать. Я спать хочу, ясно? У меня нервная система хрупкая, любой шум мешает. И эти, в шляпах, тоже покоя не дают. Вам бы понравилось, если бы в дверь лезли? Стучали в стены? И музыка. Сверху все время музыка, за кого они меня принимают? Меломана нашли… Зубы болят. О-ооо, от скрипки зубы болят, особенно передний.

Дайте мне хоть каплю тишины, люди, хотя бы на денек!

Дайте выспаться Зверю.

На границе района кружился легкий снежок. Слякотные следы вели внутрь широкой разделительной полосы. На поляне между солнцем и снегом, возле сваленных в кучу рюкзаков, тосковали три мужичка в синтепоновых тулупчиках. Из рюкзака высовывались мохнатые заячьи лапы.

— Дер Джагер? — спросил профессор, кивая на мужичков.

— Нет, не охотники, — по-немецки Федор говорил довольно сносно. — Браконьеры. В район уйти боятся, а снаружи их патруль караулит. Вот и сидят, ждут неизвестно чего.

— Нас ждут, — самодовольно сказал профессор.

Из-за поворота показалась деревянная будка, обшитая паркетной доской. Шлагбаума не было, дорогу перегораживал легкомысленный барьер с жестяной табличкой «Районный центр Кутейкино». У таблички был помятый вид, словно ее несколько раз срывали и топтали ногами.

Из будки вышел сонный солдатик в обтрепанном бушлате.

— Куда? — сказал он сипло. — Аномалия у нас.

— Федеральная служба Гидрометцентра, — представился Федор, доставая пропуск и приглашение. Солдатик подошел ближе, от него пахнуло затхлостью и немытым телом.

— Давно стоишь? — спросил Федор.

— С того самого дня, — хмуро сказал солдатик. — Бля, главное, не мой черед был, я с Васькой поменялся, думал к бабушке в субботу махнуть, — солдатик с тоской поглядел в небо, откуда сыпалась белая крупка. — Вот тебе и бабушка. А Васька, сука, хоть бы бутылку привез!

Федор порылся в сумке и достал флягу водки «На бруньках». Солдатик повеселел.

— Это дело. Вон там за лесополосой автобус стоит, если водила еще не ушел, в город отвезет. А то ждите до утра.

— За нами должны машину прислать, — сказал Федор.

— Должны, так пришлют. Пока они проснутся, пока доедут…

Профессор тронул Федора за рукав: «Них ферштейн».

— Почему водителя автобуса надо ждать до утра? — переспросил Федор солдатика.

— Так он в салоне ночевал, — хохотнул тот. — Ему проще. Днем уходит и — куда дойдет. А я вот на посту…

Из-за лесополосы звучно побибикали.

— О, это за вами. Удачи!

Профессор перехватил удобнее ручку кофра и двинулся по дороге, Федор пошел за ним. Оглянувшись, он увидел, как солдатик, прижав к груди «Бруньки», с надеждой смотрит им вслед.

Городок производил впечатление некоторой запущенности. Снег на тротуарах лениво разметен, чтоб только можно было пройти. Мусорные баки завалены хламом. Над районом частных домов, вздымаясь из печных труб, расстилается дымный шлейф.

Людей на улице не наблюдалось, лишь у перекрестка возле разверстой канавы возилась с трубами бригада рабочих. Бородатые «данаиды», зычно перекликаясь, что-то с чем-то соединяли — как понял Федор, хотя применяемые термины были далеки от водопроводных. «Надо же, не спились, — порадовался он за рабочих. — Видать, бригадир крепкий». Он представил, каково это: вчерашние уложенные в канаву трубы находить с утра аккуратно сложенным штабелем. И так почти месяц. Жизнь превращается в черновик, который каждый день переписываешь заново.

Машина остановилась возле трехэтажного кирпичного здания с флагами на фасаде. Их уже ждали: на крыльце, укрывшись под козырьком от медленного снега, мялся молодой человек в форменном пиджаке. Вокруг шеи молодой человек был замотан в неуставной мохеровый шарф.

— Здравствуйте, я Анатолий, референт. Господин градоначальник ждет вас, — торжественно объявил молодой человек и добавил деловым тоном. — Вещи отдайте водителю, он отнесет в гостиницу.

— Найн, — сказал профессор, прижимая к себе кофр. — Зюрст вон Мурмертиельлох.

— Профессор в первую очередь хочет осмотреть Нору, — объяснил Федор.

Референт Анатолий пожал плечами и что-то проговорил в микрофон, упрятанный под шарфом. Кончик носа его заметно покраснел.

— Что-то вы не по погоде одеты, — заметил Федор.

— По сезону, — печально пояснил Анатолий. — Приказ поступил о переходе на летнюю форму. Как раз в тот самый день. На форму перешли, а лето все никак.

Из подъезда вышли: невысокий дородный мужчина в повседневном кителе и статная дама в деловом костюме с оттенком элегантности. Мужчина скатился со ступенек и приветливо распахнул объятия.

— Гутен морген! — воскликнул он несколько более экзальтированно, чем подобало официальному лицу. — Рады приветствовать господина профессора и доблестные правоохранительные органы — короткий поклон в сторону Федора, — на нашей многострадальной земле. Милости прошу, велкам, так сказать.

Федор перевел. Профессор изобразил улыбку и пробормотал в ответ: «Гросс готт». Дама в костюме сошла с крыльца, референт Анатолий выскочил из-под навеса и укутал ее в обширный пуховый платок.

— Амалия, моя супруга и по совместительству секретарь, — представил даму градоначальник. — Пойдемте, здесь недалеко.

Они двинулись по улице. Снег, будто того и ждал, сыпанул горстями в лицо. «Как еще сугробы не намело», — подумал Федор.

— Вечером потеплеет и все растает, — словно в ответ на его мысли откликнулся градоначальник. — С утра будет гололед, потом опять снегом засыплет. Так и живем.

Из-за поворота послышалась музыка. Тонко и жалостливо играли скрипки, бухал барабан. Профессор наклонил голову, прислушиваясь сквозь ватный шепот снега.

— О, Бетховен! — сказал он, радостно узнавая мелодию. — Их комме шон…ла-ла-ла, авек кви ла Мармотте.

— Что он говорит? — поинтересовался градоначальник.

— «По разным странам я бродил», — перевел Федор. — Подпевает. А что, в последний день у вас был праздник?

Градоначальник поморщился.

— У нас говорят «крайний». Крайний день был не праздник, но мы решили, так сказать, дать населению некоторую отдушину, возможность отвлечься. Крепкие напитки я запретил продавать, во избежание, как говорится, и по инструкции. Ну а потом все ждут. Приходят к Норе и ждут.

На площади оказалось полно людей. Под навесом оркестр играл что-то плавное, народ парами и группками ходил вокруг Норы, неровным конусом высившейся посреди площади. Дети играли в снежки, их звонкие голоса пробивались сквозь матовый снежный фон.

Профессор огляделся и замахал руками.

— Найн! — закричал он. — Верлассен! Аллес верлассен!

— Все должны уйти, — перевел Федор. — В самом деле, что вы устроили вокруг обиталища Зверя? Себя не жалко, так детей пожалейте.

Градоначальник побагровел и что-то сказал молодому человеку, тот схватился за микрофон. В толпе замелькали мундиры муниципальной милиции, оркестр смолк. Через несколько минут площадь опустела.

Снег несколько приутих, давая разглядеть конусовидное сооружение. Нора была старая, большая, метра два вверх и восемь-десять в диаметре. Выходное отверстие прикрыто термической заглушкой, на травянистом коврике, припорошенном снегом, рассыпаны орехи и леденцы в ярких обертках. И на все выдающиеся детали Норы повязаны легкомысленные цветные ленточки.

Федор осторожно подергал ручку, заглушка приоткрылась. Он поспешно вернул ее на место.

Профессор обошел Нору и остановился у контрольного пульта. Достав из кофра магнитный ключ и стетоскоп с плотными наушниками, он открыл дверцу пульта и проверил показания приборов. Что-то озадачило профессора. Надев стетоскоп, профессор прошелся вокруг стенки, прикладываясь к ней микрофоном, с каждым шагом все более хмурясь. «Вот будет фокус, если Зверь умер, — подумал Федор. — Хотя… Два дня, чтобы привезти нового Зверя, неделю, чтобы он принял район. Сколько население мучается? Три недели? Помучаются еще недельку, ничего».

— Зверь не спит, — сказал наконец профессор. — Не спит, дышит неровно. Его насильственно разбудили, а потом не давали заснуть.

Амалия подошла поближе. Ее бледное лицо контрастом выделялось на фоне розовощекого градоначальника.

— Но эта площадь никогда не пустовала, — сказала она звучным низким голосом.

— О, фрау говорит по-немецки, — обрадовался профессор. — Нет, обычные звуки Зверю не помеха. Разбудить его до времени мог сильный грохот или сотрясение почвы. Это нормально, звери просыпаются среди зимы на час-два и засыпают дальше, но вашему Зверю не дали уснуть. И вообще, — профессор брезгливо покосился на ворох цветных ленточек. — Вы держите Нору в разительном небрежении. Мусор у входа, подстилка давно не менялась. Зверю должно быть неуютно.

Профессор прошелся вокруг норы, осторожно касаясь рукой стенки, внезапно какая-то мысль поразила его. Он схватил стетоскоп и начал лихорадочно прослушивать нижний сектор.

— Дер Муттер? Дер Киндер? — встревожено спросил он.

— Как? — Градоначальник посмотрел на Федора. Амалия побледнела еще больше, насколько это было возможно.

— Профессор говорит, что не слышит мамочку и деток, — пояснил Федор. Амалия приложила ладонь к горлу, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Градоначальник отвел глаза.

— Так нет мамочки. И деток нет. Убили мамку-то прошлой осенью. Браконьеры нашли и убили.

Профессор выслушал перевод и переменился в лице.

— Русишь швайне, — прошипел он сквозь зубы, повернулся и быстрым шагом устремился к горсовету. Федор еле поспевал за ним, ловя на лету «доннерветтер!», «шайце!», «думкофт!» и выразительный немецкий «верфлюхт» на все лады. Градоначальник, отдуваясь и вытирая лысину, спешил следом, чуть ли не вприпрыжку.

В номере Федор разобрал сумку, уложил в шкаф личные вещи и прилег на кровать поразмыслить. Что мы имеем: темпорально-метеорологическую аномалию, которая инициирована дисфункцией Зверя. Так и запишем в отчете, а по-русски отметим: какая-то сука разбудила Зверя и потом не дала ему заснуть. И не просто сука, а сука информированная, которая знает, что если поднять Зверя до срока, он из Норы не полезет, а будет крутить день за днем, пока не сдохнет или не выспится. Свойство Зверей вызывать временные аномалии известно, даже фильм про это сняли, но способ держится в строжайшем секрете.

Итак, налицо две задачи: найти того, кто разбудил, и того, кто не дает заснуть. Не факт, что это один и тот же человек. Начнем с самого простого.

Федор сверился со справочником и набрал номер. Трубку долго не снимали, наконец, послышалось вялое: «Алло…».

— Старший оперуполномоченный ФСГ Стрельников, — строго сказал Федор. — Представьтесь, пожалуйста.

В трубке звучно икнули. Федор поморщился.

— Ин…инспектор отделения гирдо…гидроме-те-рологии. А что случилось?

— Прошу немедленно прибыть в гостиницу при Горсовете, 19 номер, для получения срочного задания.

— Есть, товарищ Стрельников! — сипло выкрикнул инспектор.

Второй звонок, в райотдел милиции, оказался удачнее. Федора выслушали, одобрили и согласились всемерно содействовать.

— У меня была мыслишка охрану у норы поставить, но Горсовет запретил, — сказал начальник отдела, судя по авторитетному голосу, мужчина солидный и с опытом. — Только ночью мои ребята не согласятся. Суеверие, конечно, а вдруг Зверя переклинет, и крайний день сдвинется? Дураков нет каждое утро в сугробе просыпаться.

Федор ответил, что по ночам вряд ли кто будет шляться, достаточно устроить засаду в темное время.

На том и порешили.

Вызванный инспектор примчался весь запыхавшийся, мокрый. То ли под душем обливался, чтобы протрезветь, то ли на улице снег сменился дождем. Дыша в сторону свежим самогоном, он отрапортовал:

— Инспектор ОГМ по вашему приказанию явился!

Федор достал список городов, где случались аномалии за последние полвека и протянул его инспектору.

— Мне нужны данные на всех жителей Кутейкина, кто родился в перечисленных населенных пунктах. Срок — сегодня.

Инспектор похлопал ресницами.

— Я за сегодня не успею.

— Что не успеешь? — рассвирепел Федор.

— Всех опросить не успею… Оййй… То есть….

Федор встал с кровати, подошел к стене прислонился лбом и стукнул кулаком.

— Который день пьешь? — спросил он, резко поворачиваясь.

— Не… не помню. Я трезвый, честное слово! — инспектор умоляюще прижал руки к груди.

— Раз трезвый — иди в Горсовет и проверяй всех приезжих по базе данных. Бегом!

Видимо, инспектор ОГМ преувеличил свое трезвое состояние, поскольку минут через пятнадцать позвонил референт Анатолий.

— От вас человек пришел. В жопу, извините, пьяный, — доверительно сказал он. — В таком виде я допустить к информации не могу. Сотрет еще что-нибудь. Я сам сделаю для вас подборку.

Федору ничего не оставалось, как согласиться.

Потеплело. Снег обратился в мелкий дождь, под его навязчивой моросью таяли утренние сугробы.

Площадь была покрыта мелкими лужами. Мокрый конус Норы блестел неровной макушкой. Отряд муниципальной милиции в пронзительно-желтых плащах под руководством щекастого лейтенанта развешивал плакаты «Проход воспрещен».

— Хоть какое-то дело, — сказал лейтенант, пожимая Федору руку. — Засиделись ребятки мои. Сколько можно одного и того же дебошира под замок сажать? Представляете, на картах разыгрывают, кому по вызову идти!

Федор вспомнил солдатика на пограничном пункте.

— И что, никто не ворует?

Лейтенант усмехнулся.

— Повадились одни недоумки грабить, да быстро поняли, что в полночь все сгорает, а сидеть им придется, когда все кончится.

— Время перехода в полночь? — уточнил Федор.

— Когда как. Как в сон потянет, так и переход, — лейтенант внимательно посмотрел на Федора. — Сегодня прибыли, что ли? Не засиживайтесь, мало хорошего на улице просыпаться. У нас вот один ханурик три недели себя поутру под забором находит. В телогрейке так и спит, бедолага!

В лужах, отражаясь, смотрело хмурое небо. Федор обошел площадь, осмотрел, заглядывая в переулки. В одном месте ему показалось, что асфальт темнее. Он подошел, сел на корточки. Яркая заплата отчетливо выделялась на фоне серого. Федор вошел в ближайший дом и позвонил в первую квартиру. Никто не откликнулся, в следующей тоже. На втором этаже дверь открыла сухощавая старушка в переднике и с очками на носу. Из квартиры маняще пахло жареным мясом.

— Вы к кому? — строго спросила старушка.

— Федеральная служба Гидрометцентра, — представился Федор. — Старший оперуполномоченный Стрельников. Скажите, в переулке велись какие-нибудь дорожные работы?

Старушка сосредоточенно потерла нос указательным пальцем.

— Велись. Да-да, они так грохотали, у меня Мурзик места себе не находил. Да, Мурзинька?

Большой белый попугай вылетел из глубины комнаты, сел старушке на плечо и прокричал: «Безобрррразие! Застррррелить!» Федор улыбнулся.

— Давно велись работы?

— Да разве ж я припомню? Сколько дней одно и то же, ум за разум заходит. Вот придет мой сын, его и спросите. Он скоро вернется из больницы, дождитесь, если хотите.

— Спасибо, — сказал Федор. — Я с вашего разрешения зайду позвонить?

— Конечно. Связь только местная, знаете, да? Пройдите в комнату, вот телефон… Ой, мясо-то, мясо подгорает!

Старушка, всплеснув руками, поспешила на кухню. Федор набрал номер референта, послушал короткие гудки. Занято. Подождем, а пока можно оглядеть комнату. Книжная полка заставлена медицинскими справочниками, энциклопедиями, с ними соседствуют дайджесты из газеты «Оракул», полное собрание сочинений Рэймонда Моуди. На столе — зачитанный томик «Правовой танатологии» академика Сальникова, «Жизнь после жизни» Моуди и пухлая рукопись. На титульном листе аккуратно выведено: «Физиологические и психологические аспекты посмертного состояния. Монография.» и ниже — д-р Тодд, кандидат психологических наук.

Что-то в названии монографии показалось странным, необычным, но Федор не стал заморачиваться. Он подошел к окну и посмотрел вниз.

Милиционеры закончили развешивать плакаты и собрались в желтую кучку. Нора была хорошо видна, ее макушка казалась совсем рядом. Федор присмотрелся и увидел, что завершающий купол не гладкий, а какой-то рябой. Он взял этот факт себе на заметку и снова набрал номер. Теперь никто не подходил. Ну ладно, обойдемся без Анатолия.

Распрощавшись со старушкой, Федор вышел на улицу. Прикинув направление, он прошел через переулок, и, немного поплутав, вышел к перекрестку, где бригада водопроводчиков отдыхала, укрывшись под полиэтиленовым пологом. На этот раз с пивом.

— Мне бы с бригадиром поговорить, — сказал Федор, подходя.

Работяги уставились на него.

— Что-то херакнулось? — с надеждой в голосе спросил бородатый рабочий с бутылкой в руке.

— Да нет, спросить хочу. Вы на площади трубы клали?

Из-под полиэтилена выбрался высокий пожилой мужчина.

— Наша работа. Только мы не клали. Вскрыли, посмотрели и упаковали. Не было никаких протечек, мы так Анатолю и заявили: «Необоснованны ваши претензии, господин референт!».

— Ни фига там не было, — подтвердил бородатый. — На фига бригаду с места на места гоняли?

— Когда проводились работы на площади?

Бригадир задумался.

— Да почти в крайний день и проводились, — сказал он. — Еле успели на свой объект вернуться.

— Заявка была от Горсовета?

— У нас все заявки от Горсовета. Хотя… обычно они согласовывают со Дорстроем, но Анатолий сказал, надо срочно, мол, жильцы без воды сидят. Чего-то он напутал.

— Совсем херакнулся, — подтвердил бородатый и хлебнул пива. — Как с Амалией спутался, так полным убоищем стал.

— Спасибо, вы мне очень помогли, — сказал Федор.

Возвращаясь в гостиницу, он напряженно размышлял, не обращая внимания на внезапно поднявшийся пронзительный ветер. Первый вопрос практически решен. Зверя разбудил стук отбойного молотка, когда вскрывали асфальт. Непосредственное участие в этом действии принимал референт Анатолий. Дело за малым: выяснить, зачем ему было нужно будить Зверя до срока?

Ответ на второй вопрос Федор надеялся получить сегодня вечером.

Когда привели третью девицу, Федор заподозрил неладное. Перепуганные, зареванные, все они в один голос твердили, что «хотели попросить у Зверика. Зверик добрый, хороший, ему надо принести конфеток и орешков, постучаться в дверку и сказать желание». Желание у девиц было одно на всех: чтобы Васю (Петю, Колю) подольше в армию не уводили. Федор уточнил у лейтенанта, когда был призыв. «Да вот перед крайним днем и был. Назавтра автобус должен был придти, накануне по всему городу проводы праздновали».

Профессор, которого Федор выволок из-за стола (домашний ужин с градоначальником и Амалией, референт на розливе), подсмотрев украдкой «моление на Зверика», произнес небрежно «дас ист доч аллес Унсинн», полная чепуха, в смысле, и ушел обратно.

Федор досидел почти до упора. Отпустив патрульных, он устроился в доме, на подоконнике лестничной клетки окнами на Нору, с пакетом бутербродов от сердобольной Амалии. Но злоумышленник так и не появился. В последний момент, когда Федор выходил из подъезда, послышался тихий свист, и что-то звучно щелкнуло о купол норы. Федор бросился на звук, но никого не увидел. В домах окна были закрыты, свет нигде не горел. Он хотел было заглянуть в переулок, но в этот момент его неудержимо потянуло в сон. Федор побежал к Горсовету, ноги его заплетались, глаза закрывались, он с трудом разлеплял ресницы, молясь про себя, как бы не споткнуться. Рванув на себя дверь гостиницы, из последних сил он добрался до номера, камнем рухнул на постель и провалился в черный омут сна.

Утром, морщась от боли в затекших ногах — неуютно спать в ботинках — Федор пошел на площадь. Щекастый лейтенант был уже там, командуя милиционерами, развешивавшими плакаты «Не ходить». Легкий снег опускался с небес, покрывая асфальт тонким пушистым слоем.

— Как бы Нору сверху потрогать? — спросил Федор. — Достаньте мне стремянку, что ли.

— Со стремянки не дотянешься, — задумчиво произнес лейтенант. — Сейчас лучше сделаем.

Он подошел к щитку «Пожарной тревоги», нажал кнопку и что-то проговорил в динамик. Через несколько минут из переулка, завывая, выехала пожарная машина.

— Прошу, — сказал лейтенант. — Экипаж прибыл.

Усатый пожарный в каске и серой блескучей форме выдвинул лестницу и наклонил ее над Норой. Федор поднялся вверх. Повиснув над самым куполом, он расчистил снежный слой и присвистнул.

Макушка была испещрена маленькими кратерами. Федор достал складной нож, расковырял один из них. В глубине кратера обнаружилась свинцовая пулька от духового ружья, развернутая как розочка. Федор прикинул, откуда могли стрелять, получался довольно обширный сектор, домов шесть. И, опять же, переулок.

— Что там?! — крикнул лейтенант.

— Полный абзац, — сказал Федор, слезая. — Смотри сам.

Лейтенант влез на лестницу смотреть. Обратно он спустился не сразу.

— Значит так, — сказал он, с посуровевшим лицом закладывая в полиэтиленовый пакет кусок Норы с пулькой. — Налицо преступный умысел. Я вызываю следователя и дежурную бригаду. Будем проводить экспертизу, искать орудие преступления.

— Действуй, лейтенант, флаг тебе в руки.

По дороге в Горсовет Федор размышлял, почему в Аномалии все предметы поутру возвращались к тому единственному состоянию, в котором они находились в крайний день, а в куполе Норы он заметил десятка два дырочек. Похоже, кто-то пристреливался. Неужели преступление задумывалось заранее?

В Горсовете референт протянул перечень граждан, родившихся в аномальных зонах, и с некоторой обидой заметил, что составил его вчера, а сегодня пришлось по новой восстанавливать.

— Ну, извини, — сказал Федор, просматривая список. Граждан оказалось не густо, на две с небольшим страницы. Фамилия, инициалы, домашний адрес и телефон. Надо сверить с планом города, проверить, кто живет поблизости.

— Нормально? — поинтересовался референт.

— Халтурите, молодой человек, — со вздохом сказал Федор. — Почему инициалы, а не полное имя-отчество?

— Так программа сделана, — быстро ответил Анатолий. В глазах его ясно читалось: врет.

— Тогда проверим по базе. Как имя-отчество гражданки Кротовой А.А.? Ну смотрите же.

Референт отвел глаза.

— Амалия Анатольевна, — пробормотал он. — Кротова по первому мужу.

— Так-так. Сокрытие персональных данных. И где сейчас гражданка бывшая Кротова?

У референта покраснели уши.

— Не знаю. Ушла.

Федор приблизился к референту вплотную, схватил его за грудки и легко приподнял над полом.

— Не ври представителю закона. Знаешь! Смотреть в глаза! Сейчас ты меня к ней отведешь.

Референт задергался, захрипел, замотал головой. Воротничок сдавил ему горло. Федор как следует встряхнул референта и поставил обратно. Тот согнулся, обхватив руками горло, закашлялся. Изо рта потянулась длинная прозрачная нитка слюны.

Снег рванулся навстречу, едва они повернули к реке. Сухая крупка холодно обжигала щеки и нос.

— Сюда, — хрипло сказал референт. — Направо, за церковью. Второй этаж, палата двенадцать. Можно я не пойду? Мне плохо, мутит.

— Нельзя, — отрезал Федор.

Городская больница летом, наверное, утопала в зелени, а сейчас голые деревья вокруг производили мрачное впечатление. Внутри встречали тоже, мягко говоря, неприветливо. В палату Федор прорвался буквально с боем: «не приемный час, почему без бахил, корпус тяжелобольных и умирающих, нельзя без специального разрешения».

Возле кровати под развесистой капельницей сидела Амалия и держала за руку лысенькую девочку лет десяти в марлевой повязке. Другую Амалину руку сжимал в ладонях — кто бы мог подумать! — герр профессор. У профессора на лице застыла мина приличествующего моменту сопереживания. Завидев Федора, он отцепился от Амалии и вышел в коридор.

— Унглюкс кранк дер Кляйне… унглюкс Мутти, — профессор промокнул глаза платком значительных размеров в крупную клетку.

— Бедная больная малышка, — согласился Федор, пристально глядя на референта. — Но, насчет матери я сильно сомневаюсь. Я так думаю, что несчастная мамаша вступила в преступный сговор с официальным лицом с целью совершения преступления. Официальное лицо, подделав документы, путем организации несанкционированного ремонта в зоне доступности Норы разбудило Зверя и в дальнейшем, с помощью пока не выявленного сообщника, не дало Зверю заснуть, организовав таким образом темпорально-метеорологическую аномалию.

— Я не знал, — просипел референт. — Я не знал, что так получится. Понимаете, я думал, что Зверь проснется, вылезет и выйдет солнце. Мы так соскучились по солнцу и теплу, понимаете, а девочка совсем плоха, она просит солнышко, каждый день, просыпается и просит, чтобы вышло солнышко.

Профессор подергал Федора за рукав: «Них ферштейн». Федор перевел, добавив, что считает Амалию зачинщицей происшедшего для того, чтобы не расставаться подольше с умирающей дочкой.

Профессор сделал большие глаза, крикнул «Найн!» и кинулся в палату. Через некоторое время он вернулся с Амалией.

— Генрих сказал мне о ваших подозрения, — произнесла она сдержано, но глаза ее возмущенно сверкали. — Как вы могли подумать, что я обреку свою девочку хотя бы на один лишний день мучений? Ей плохо, моей крошке, ей очень-очень плохо. Наверное, я бы выбрала период ремиссии, а не сейчас, в разгар химиотерапии, которую дитя вряд ли перенесет. Анатоль, — она посмотрела снизу вверх на референта. — Что это вы придумали? Напрасно, я не просила.

Референт стоял весь красный, уставившись в пол.

— А если бы моя дочка умерла бы в крайний день? — Амалия прикрыла рот рукой, побледнела. — Какой бы это был ужас. Умирать, воскресать и снова умирать, зная, что не переживешь крайний день и вот-вот все закончится…

Профессор, не стесняясь присутствующих, обнял Амалию за плечи и зашептал что-то утешительное. Федор нахмурился. Какая-то мысль мелькнула в голове и пропала. Он попытался сосредоточиться, и снова упустил. Что-то важное сказала Амалия. Умирать каждый день и знать, что умрешь…

Чтобы отвлечься, Федор достал список граждан и стал просматривать. На второй странице он увидел то, что искал.

— Пойдемте, — сказал он Амалии и профессору.

— А я? — пискнул референт.

— Ты тоже.

— Доктор Тодд в палате с умирающим, — сказала дежурная сестра. — Нет, я не могу его позвать. Строго-настрого запрещено беспокоить, когда он работает с безнадежными. Что вы делаете?! Немедленно прекратите!

Федор ее не слушал. Он прошелся по палатам, открывая подряд двери. Доктор нашелся в пятой по счету, возле постели пожилого мужчины с отечным лицом и мутным взглядом.

— Доктор Тодд?

— Да, я. Выйдите, мешаете. Я потом с вами поговорю.

Федор молча подошел, вздернул доктора со стула, заломил руки за спину и надел наручники. Доктор ахнул и задергался. Больной с немым изумлением наблюдал за этой сценой.

— Вы арестованы, — твердо сказал Федор. — Обвинение вам предъявит следователь.

— Это какое-то недоразумение! — воскликнул доктор Тодд, выдираясь из рук оперативника. — Немедленно отпустите, или скажите, в чем я обвиняюсь.

— Ну хорошо, вы сами этого хотели. Доктор Теофан Тодд! Вы обвиняетесь в искусственной инициации и пролонгации темпорально-метеорологической аномалии.

— Да зачем же оно мне надо?

— Вы поставили себе целью изучение посмертного состояния, того самого, когда душа летит по коридору к сияющим просторам. Наверняка день за днем вы опрашивали несчастных, искали повторяющиеся либо разнящиеся детали. Есть ли жизнь после смерти, теория, подтвержденная фактами, — да это же Нобелевка, не меньше! — Федор усмехнулся. — А моя теория вот-вот подтвердится, когда сотрудники милиции найдут в вашей квартире духовое ружье. Вы ведь и не думали его прятать, верно?

— Хорошо, я признаю, — сказал доктор. — Я действительно не давал спать Зверю. Но чисто в научных интересах. Понимаете, до сих пор никто так и не определил — повторяющиеся видения предсмертные или посмертные? Рэймонд Моуди работал с больными, которые не умирали в полном смысле этого слова, я же имею уникальный материал…

— Сука, — послышалось с кровати. — Какая же ты сука, докторишка сраный. — Мужчина с отечным лицом приподнялся на кровати и протянул дрожащую руку к доктору. — Я задушил бы тебя, гадина, если б были силы. Вышиб мозги. Воткнул нож в брюхо. Тогда бы ты понял, скотина, что такое смерть.

Снег сменился мелкой моросью, растекаясь лужами под ногами. Они стояли под навесом, наблюдая, как доктора Тодда запихивают в микроавтобус с зарешеченными окошками.

— Вервеле дойч, ду бист со шён, — философски произнес профессор.

— О чем он? — спросил референт.

— «От человека много ждать напрасно. „Остановись мгновенье, ты прекрасно“, меж нами дьявол бродит ежечасно, ежеминутно этой встречи ждет», — процитировал Федор.

— «А человек, вообще, мейн либер херен, настолько в сильных чувствах не уверен, что поминутно врет как сивый мерин…» — продолжила Амалия. — Послушайте, Федя, я не знаю ничего страшнее, чем ждать смерти, глядя на часы, ждать, зная, что когда стрелки будут здесь и здесь, сердце пронзит невыносимая боль. День за днем, представляете? Как он мог обречь людей на такое?

— Дер Хенкер, — бросил профессор.

— Палач, — перевел Федор.

Солнце вышло только через неделю. Федор замаялся просыпаться в ботинках поперек кровати. Зверь долго не засыпал, пока профессору не привезли таинственный груз. Вместе с помощником, таким же долговязым молодым немцем, они колдовали у норы, запретив остальным приближаться и подсматривать.

Потом Зверь заснул и потихоньку начала меняться погода. И в один прекрасный день профессор сказал «ест ист Зейт». «Пора» — подтвердил Федор. Флаги, музыканты и публика вернулись на площадь, оркестр заиграл Бетховена.

Профессор открыл заглушку. Зверь, сонный, облезлый после долгой зимы вылез — и, конечно же, а как иначе! — испугался своей тени и забрался обратно, но это уже никого не волновало.

Солнце жарило почти по-летнему, детишки, взявшись за руки, хором подпевали оркестру:

Градоначальник с довольной миной оглядывал вверенный ему край мира и благоденствия. Амалия, все еще бледная, стояла за его спиной и тихо переговаривалась с референтом. Профессор в некотором отдалении смотрел на нее, и на лице его было написано, как он мечтает хоть еще разок подержать Амалию за руку.

— Профессор, откройте секрет, — сказал Федор. — Как вы усыпили зверька? Таблетки, сонный газ?

Профессор захихикал и помахал ладонью: «Найн».

— Да-да, скажите нам, — Амалия подошла ближе.

Профессор бросил на нее быстрый взгляд и спросил Федора:

— Скажите, либер херен, вам хорошо спится после секса?

Амалия порозовела, Федор хмыкнул.

— Э-э-э-э. Ну да.

— Мы привезли Зверю новую фрау, и он ее принял. Киндеры появятся летом, я думаю. Берегите их, либер френд.

Профессор наклонился и поцеловал Амалии запястье. Та осторожно дотронулась до его макушки, ласково провела по волосам кончиками пальцев.

Федор услышал звук и взглянул вверх. Там, высоко в небе, впервые за много дней между редкими облаками скользил серебристый самолет, оставляя за собой двойной белый след.

Время пошло.