Нечипуренко и Тюрин поднялись на железнодорожную насыпь и побежали к орудию. Тарановка горела. Дым пожаров клубился в центре села и в тех его частях, которые были разбросаны по взгорьям. Ветер легко перекидывал огонь с хаты на хату, с клуни на клуню, и соломенные крыши вспыхивали мгновенно. Две-три минуты — и уже сквозь дым проступали охваченные пламенем стропила, чердачные переборки, а сорванные ветром горящие жгуты соломы взлетали в воздухе и догорали там или падали, меча искры, на соседнюю крышу.

Загорелся и дом, перед которым стояло орудие. Тюрин и Нечипуренко ухватились за колеса и хотели перекатить орудие на запасную позицию, подготовленную в ста метрах от дома, но тут же, взглянув за насыпь, увидели свет взлетевшей вражеской ракеты.

— Не успеем… Давай с этой! — крикнул Тюрин, опасаясь, что при передвижении, сразу, еще до своего первого выстрела, они будут обнаружены гитлеровцами.

Сильным рывком выкатили пушку на замаскированную ветками орудийную площадку, и Тюрин крутнул маховик поворотного механизма, нащупал глазом и дулом орудия ленту шоссе.

Вражеские танки спускались по склону яра к переезду своим излюбленным строем. Вслед за головной машиной уступом влево и вправо двигались еще шесть. На флангах ползли по степи два самоходных орудия. Но на раскисшем, изборожденным рытвинами поле они заметно отставали от головного танка и, видимо получив по радио команду, стали скучиваться к шоссе… Фашисты полагали, что у переезда, куда только что сбросили свой бомбовый груз семнадцать пикировщиков, вряд ли остался кто-либо могущий оказать серьезное сопротивление.

Нечипуренко смотрел то на танки, то на Тюрина, прильнувшего к окулярной трубке. Чего он ждет? Что думает в эту минуту Широнин? Танки совсем близко. Несколько минут хода, и они поравняются с окопами, где сидели бойцы отделения Седых. Послышались пулеметные очереди. Гитлеровцы как бы прощупывали лежащую перед ними изрытую воронками и окопами молчаливую землю… Она не откликалась. Нечипуренко ясно различал сквозь неразвеявшуюся сизую дымку облепленные грязью запасные катки, запасную гусеницу, уложенную на борту перед закрытым люком. Ясно различил желто-черный крест, когда машина, обходя воронку, повернулась боком… И тут рука Тюрина, крепко сжимавшая шнур курка, резко оттянула его назад. Прогремел выстрел. У самых траков блеснул разрыв снаряда, танк дрогнул. Конвульсивными толчками он прошел, волоча разорванную гусеницу, несколько метров и остановился. Нечипуренко дослал в канал ствола снаряд. Второй выстрел, очевидно, заклинил башню танка… Его орудие только что начало медленно поворачиваться в сторону стрелявших и замерло, не дотянулось.

Танки, шедшие позади, рассредоточились и открыли огонь. Фашисты не успели точно засечь орудие по первым выстрелам и стреляли вначале наугад. Один из снарядов угодил в горевший позади дом. Длинная пылающая жердь отлетела от пожарища, едва не задела голову Тюрина, рухнула у его ног. Орудие окуталось чадом. Нечипуренко достал третий снаряд и, обжигая руки, отбросил головню в сторону, чтобы облегчить наводчику видимость.

— Давай, давай! — исступленно кричал Тюрин, убыстряя выстрелы. Он чувствовал, что вот-вот гитлеровцы нащупают пушку, и стремился в оставшиеся до этого минуты нанести врагу возможно бо́льший урон.

Два вражеских танка уже были подбиты. Один из них дымился. Из-за совхозной усадьбы выползло еще несколько танков и самоходных орудий. Но они направились не к шоссе, а пошли гребнем яра влево и скрылись в какой-то выемке. Над нею закачались только пруты антенн, словно там, за выемкой, шли с примкнутыми штыками цепь солдат.

Нечипуренко заметил их и хотел крикнуть об этом нагнувшемуся к панораме Тюрину. Но тут в пяти шагах перед пушкой разорвался снаряд, осколки ударили в щит и поверх щита, и Нечипуренко почувствовал сильный толчок в плечо, чуть не выпустил снаряд.

— Теперь на запасную! — крикнул Тюрин.

Наводчик повернул пушку, и Нечипуренко из последних сил налег на щит правым, здоровым плечом, выволакивая колеса из осыпавшейся земли.

В гром орудийных выстрелов давно уже вплелся учащенный перестук автоматных и пулеметных очередей. Цепь гитлеровцев, перебегавших вслед за танками, вынуждена была под плотным оружейным огнем оборонявшегося взвода залечь в кюветах и на меже перед садом. Танки замедлили ход, двигались расстроившимся боевым порядком.

Из-за танковой колонны выскользнули и прямо по степи юрко, зигзагами побежали к окопам взвода две бронемашины. Очевидно, сидевшие в них считали, что бронемашины представляют собой менее уязвимую цель для орудия, и торопились выйти во фланг взвода, чтобы оттуда кинжальным огнем пулеметов ударить вдоль окопов. Тюрин уже сделал по ним три выстрела, но трудно было рассчитать при такой скорости верное упреждение. Рука, сжимавшая шнур, задрожала. Неужели и в четвертый раз мимо? Тюрин лихорадочно подкручивал маховичок, чувствуя, что не хватает в эти секунды нужной выдержки и холодного расчета. Но вот, кажется, первая машина, самая опасная, надежно поймана в перекрестие прицела. Он дернул шнур. Броневик уже обогнул пруд и обходил выдвинутое чуть вперед отделение Болтушкина. Снаряд попал в заднее колесо… Машина резко завернула влево, остановилась. И тут же всклубились под ней два других разрыва. Это полетели навстречу гранаты из окопов. Тюрин стал ловить в перекрестие вторую машину. Но туг Нечипуренко оглянулся в сторону станции и отчаянно вскрикнул:

— Слева… самоходка!

Прямо по улице, прижимаясь к заборам, со стороны Беспаловки на них мчалась фашистская самоходка. Гитлеровцы не стреляли, рассчитывая подобраться незаметно, сзади, и уничтожить расчет наверняка. Увидя мчавшуюся на них машину, Тюрин и Нечипуренко попытались повернуть орудие, с самоходки почти в упор громыхнул выстрел. Но и он уже был ненужным… Всей своей тяжестью вражеская машина навалилась на орудие.