…До этого момента все было нормально. Именно так, как рассказывала бабушка. И парк, и колокольчики, и фонтаны, и Большой колокол… Маринка встала под него, и, так же, как незадолго до этого в ожидании полночи, закрыла глаза. С радостью вдохнула в себя запах теперь уже близкого моря. И почти сразу услышала свой Зовущий колокол. Странный это был звук… Было в нем что-то стремительное. Словно бы звон подков о мостовую слышался в нем… Или это звенели бубенчики на сбруях? Маринка наморщила лоб. Вроде бы бабушка что-то говорила об этом колоколе… Но вот что, Маринка не помнила. А колокол звал, он звучал настойчиво и тревожно. И Маринка поспешила на его зов. Она думала, что придется долго петлять по запутанным городским улочкам, пробираться сквозь кусты и лазить через овраги. Короче говоря, она готовилась к трудностям. Без них какая ж сказка? Но узкая чистенькая улочка неожиданно быстро привела ее к небольшому одноэтажному домику, окна которого закрывали вполне современные пластиковые жалюзи. Около его двери звук колокола смолк. Маринка удивленно постояла возле домика, потянулась было рукой к звонку, но потом представила, как его привычно-электрический звук разорвет утреннюю тишину, напрочь уничтожая последние остатки сказки, передумала и сердито толкнула дверь.
Вот с этого-то момента все пошло совсем не так. За дверью оказалась маленькая офисная прихожая, из-за приоткрытой двери слышалось уютное жужжание компьютера и бойкий стук клавиш. Маринка неуверенно заглянула в комнату. Она сильно сомневалась, что ей сюда.
— Заходи-заходи! — раздался веселый голос. И от компьютера вместе с креслом к ней повернулся молодой сильно бородатый человек, одетый почему-то в толстый теплый вязаный свитер. Он смотрелся так же нелепо в этой ультрасовременной комнате, теплым летним утром, как сама эта комната и вообще этот дом в сказочном городе. Совершенно сбитая с толку Маринка почувствовала, что мысли ее перепутались, как размотанный клубок ниток.
Как-то машинально прошла она в комнату и опять на миг закрыла глаза. Запах моря, ставший как будто даже сильнее, помог ей поверить, что она все же в Городе Колокольчиков.
— Скажите, — тихо сказала девочка, — а кто вы?
— Мы-то? — весело удивился молодой человек, с недоумением оглядывая комнату. — Мы… (он заглянул под стол) мы… Точнее — я. Я — работник бюро по трудоустройству. Отдел сказочной нечисти. Трудоустраиваю ведьм, леших, лесовиков, ну, и, конечно же, домовых…
Сначала Маринку удивило, что сказочная нечисть, оказывается, нуждается в трудоустройстве. А потом… Потом у нее сильно и не в такт стукнуло сердце. Потому что вот уже две недели девочка отчаянно хотела именно этого — работать домовым.
…Все началось светлым и теплым вечером, во время игры в казаки-разбойники. Маринка совсем не знала, куда спрятаться. За углом уже слышен был приближающийся топот «казаков», а перед ней — только пустой тротуар, да жалкие чахлые кустики. Что же делать? Буквально в последний момент Маринку осенило…..Неосторожно прилипнув носом к окну, она проводила взглядом «вражескую армию». Потом оглядела совершенно чужую квартиру, в которую залезла через балкон, его растяпы-хозяева оставили открытым. И тихо ахнула. Нет, она никого не увидела. Квартира, на Маринкино счастье, оказалась пустой. Дело не в этом. Просто она никогда никогда в жизни не видела комнат, в которых на потолке наклеены карты. Маринка задрала голову. Над нею нависали синие моря, зеленые леса и желтые песчаные пустыни… На миг Маринке показалось, что это она висит в пустоте и рассматривает Землю. Потом, когда это ощущение прошло, она опустила голову и медленно осмотрела комнату. Здесь было как-то очень хорошо. Почти как у бабушки. На кресле-качалке лежал скомканный клетчатый плед. А на низеньком полированном столике стояла изрядно запылившаяся модель парусника. Маринка, вздохнув, взяла его в руки. Тихонько покачала. Ей всегда хотелось иметь такую… Пыль свисала с рей кораблика, словно грязные ледяные сосульки. Маринке показалось, что маленький парусник терпит бедствие среди вечных льдов. Ей стало жаль его. Совершенно машинально, не думая о том, что делает, она взяла с того же столика какую-то тряпку (при ближайшем рассмотрении оказалось, что это совершенно чистый, даже отглаженный, хотя и тоже слегка запылившийся, носовой платок) и осторожно стерла пыль. А потом протерла столик… Телевизор… Взялась за шкаф. Здесь дело пошло медленнее. Потому что на полках, перед книгами, стояло и лежало множество предметов. Девочка осторожно брала в руки морские раковины, значки с парусниками и видами Петербурга, медные маленькие якоря, камни… На полках было много камней. Совсем простых камней. Осколков гранита, морских камушков, прозрачных кусочков кварца и обломков белого слоистого известняка. Маринка опять вздохнула. Ей было почему-то очень грустно в этой уютной и в чем-то мальчишечьей комнатке. И она не могла понять, откуда взялась эта грусть, чем-то похожая на не сильную, постоянную боль… Неожиданная «уборка» подходила к концу, когда в замке повернулся ключ. Маринка выронила тряпку и, не помня себя от страха, шарахнулась на балкон. Присела там на корточки, осторожно, буквально одним глазом, заглядывая в неплотно зашторенное окно. Приоткрытый балкон позволял слышать, что происходит в квартире. В прихожей зашаркали чьи-то шаги. И в комнату вошел… Старый Капитан. Конечно, скорее всего, он не был капитаном. Очень даже может быть, что он ни разу в жизни не видел моря, а просто любил его, как и Маринка, по книжкам Крапивина, которые (потрепанные и зачитанные) во множестве стояли у него на полках. Но Маринка именно так подумала о нем: «Старый Капитан». Потому что было в этом седом сухопаром старике что-то такое… Он держался очень прямо, белая летняя куртка была похожа на китель, обветренное лицо покрывал густой загар. На его фоне резко выделялись (и казались очень светлыми) серые глаза. Капитан бросил куртку на тахту (тоже покрытую клетчатым пледом) и, плюхнувшись в кресло, на минуту расслабился, закрыл глаза. Стало заметно, что он сильно устал. Вдруг брови его сошлись, он резко выпрямился. Посидел так несколько секунд с закрытыми глазами, потом распахнул их и медленно оглядел комнату. Закрыл лицо ладонями (коричневыми, с длинными пальцам очень сильно выступающими венами). Маринка с удивлением увидела, что он сильно прикусил губу. Она не понимала, что происходит. Может быть, ему стало плохо? А Капитан тем временем бросился в кухню, лихорадочно зашуршал там пакетами. Девочка недоумевала. Еще больше ее удивление усилилось, когда он вбежал обратно в комнату с пиалой, наполненной молоком или сливками. «Странно, — подумала девочка, — кота я, вроде, не видела…» Старик поставил чашку на пол и отошел в противоположный от нее угол, сел на тахту.
— Это тебе… — тихо сказал он. — Спасибо за уборку… Ну, выйди, выйди, не бойся меня! Я так давно хотел, я так хотел, что бы в моем доме жил домовой…
Маринка тихо ахнула про себя. Ой, что же она наделала! А лицо Старого Капитана становилось все более напряженным.
— Ну, не бойся, не бойся! — продолжал шептать он. И, уже совсем тихо, почти не слышно, — Я ведь совсем один…
Маринка оторвалась от окна. Теперь она сидела, прижавшись спиной к теплому кирпичу, сжав голову руками. Вот откуда взялась эта грусть, похожая на боль. В комнате жило Одиночество. Оно заполняло ее собой, как зеленая вода. «Войти бы сейчас к нему… — беспомощно подумала Маринка, Нам было бы интересно вместе. Мы любим одно и тоже. Можно было бы пить чай вечерами и читать вместе книги. Или смотреть фильмы. Или просто болтать. Наверняка каждый камень на его шкафу имеет свою историю. Войти бы… Но — нельзя. Я — не домовой. Я просто маленькая девочка. Он не доверит мне свое Одиночество. Побоится, того, что не пойму, посмеюсь. Или того, что придя пару раз, забуду про него, и одиночество станет еще плотнее… Ах, почему я не домовой!»
Она потом еще несколько раз залезала на этот балкон. Старик всегда оказывался дома. Он или читал, сидя в кресле качалке, или быстро писал за своим огромным, почти старинным столом со множеством ящиков, или слушал что-то, надев наушники и закрыв глаза. И очень часто он замирал, прислушиваясь. Маринка знала, чего ждет Старый Капитан. Он ждал, не скрипнет ли половица, не грохнет ли крышка на кастрюле, не раздадутся ли в коридоре осторожные шаги или шорох… Он ждал, что случится Чудо и кто-то разобьет его Одиночество…
Маринка не знала, что делать. Конечно, можно было подкинуть Капитану настоящего домового. Но где его взять? Тошка прижился-таки в классе, а с Тимкой девочка не рассталась бы ни за что в жизни. Больше же домовых она не знала. Очень мало их осталось в нашем современном мире. Потому что трудно жить, когда в тебя никто не верит. «Как жаль, — беспомощно думала девочка, — что нельзя работать домовым. Стать для кого-то Сказкой — это ведь трудная работа… Но у меня бы получилось… Я бы становилась невидимкой, находила бы одиноких людей, и приходила к ним. Я бы просто приносила бы им цветы, убиралась в комнатах, шуршала по углам и вздыхала в темном коридоре. Это смешно, но люди бы чувствовали, что они не одни. Я угадывала бы их мечты, исполняла их маленькие желания. С ними рядом жило бы Чудо. И оно помогало бы им вылечится от одиночества… Потому что одиночество — это болезнь. Заболев им, человек начинает верить, что он никому не нужен, и, что еще хуже, он начинает считать, что ни кому не будет нужен уже никогда… Одиночество окутывает его, как панцирь, он замыкается в себе, тускнеет, гаснет, и действительно перестает быть нужным. Если уж человеку неинтересно с самим собой, кому ж будет интересно с ним…»
Если быть уж совсем честным, что мечта стать домовым родилась у Маринке еще и потому, что ей самой было слегка одиноко. А, может, и не слегка. Мама и папа были вечно заняты. Современные люди, они отдавали своему ребенку ровно столько времени, сколько оставалось от работы, друзей, поездок и хобби. То есть, почти ничего. Маринка с детства пользовалась практически полной свободой. Одноклассники завидовали ей, а она иногда мечта о том, что бы ее отругали за поздний приход домой… Ну, или хотя бы, чтобы ее просто ждали. Волновались. Но такого ни разу не случилось. Если Маринка приходила слишком поздно, то дома или (как обычно) никого не было, либо все уже спали (кроме Тимки, конечно. Он-то как раз всегда волновался, но он же не мама…). Родителей же волновали только две вещи — чтобы ребенок вовремя ел и не забивал себе голову пустыми фантазиями. Оставалась еще бабушка. Но она была тоже вечно занята. К тому же она была совершенно самодостаточна. А Маринке так хотелось быть кому-то необходимой! Часто, возвращаясь поздно вечером домой, девочка заглядывала в окна домов, пытаясь рассмотреть кусочек чужой жизни. И почти всегда ей казалось, что за тонким стеклом теплее и уютнее, чем в ее очень чистом и очень пустом доме. Наверно как раз это желание — желание поближе увидеть чужую жизнь и, может быть, стать ее частичкой, согреться чужим теплом — и привело ее в квартиру Старого Капитана.
О своей мечте девочка никому не говорила. Потому что нет и не может быть в нашем мире такой профессии — домовой…
И вот, оказывается, что такая профессия есть! Что здесь, в Городе Колокольчиков, на нее можно устроится (ох, до чего же не сказочное слово!)… Маринка ошеломленно посмотрела на бородача. Тот даже удивился:
— А разве ты не за этим сюда пришла?
Девочка молча покачала головой. Нет, не за этим. Она хотела научиться летать. Не во сне, наяву…
Бородач подошел к Маринке, присел перед ней на корточки, взял девочку за ладони…
— Ну, это само собой. Как иначе ты сможешь попадать к людям, которые живут выше первого этажа… И шапку невидимку выдадим. Все, как положено.
Маринка беспомощно и устало улыбнулась: надо же, и здесь мысли читают! Хоть значок заказывай: «Читать мысли без спроса строго воспрещено!» Хотя это вряд ли поможет… «Ведь так?» — взглянула она на бородача.
Тот слегка усмехнулся:
— Кстати, меня зовут Игорь Петрович, — он поймал еще один ее взгляд.
— Ну… или просто Игорь.