Источник: Лоран Балоу, основной

Галактика готовилась к войне. Конфедерация свободных наций, Прония со своими союзниками и даже планеты Темного Содружества, забыв о своих распрях, создали временное военное объединение — Галактический союз. Экономики всех известных цивилизаций были частично переведены на военные рельсы. Межнациональные и территориальные конфликты заморожены, враждующие стороны сели за стол переговоров и нашли общие интересы ради спасения своего будущего. Передел галактики на сферы влияния прекратился. Для многих людей милитаризация была выгодна, вновь созданные рабочие места давали стабильный доход предприятиям и рабочим.

Единственной планетой, где состояние экономики ухудшилось, была Глотия. Вместо того чтобы объединить нацию, Твари ужесточили политический террор. Сосредоточив усилия на удержании власти, они раздували политические распри и не получили ни единого контракта на разработку и производство вооружения. Даже заказ на обмундирование для союзной армии ушел в Темное Содружество. Когда самые отсталые планеты в галактике поднимались экономически, у нас процветала безработица, всюду царил застой и упадок. Средства массовой информация во все горло кричали о достижениях нашей науки и производства, а в крупных городах уже были зафиксированы случаи голодной смерти. На Глотии то тут, то там возникали очаги вооруженного сопротивления. Доведенные до отчаяния политикой правительства, люди брались за оружие и громили все на своем пути. Оставшиеся оппозиционеры пытались направить народный гнев в выгодное для них русло и свергнуть режим. Но народ, разочаровавшийся в успехе сопротивления, просто грабил. В свободу на Глотии уже никто не верил. Конфедерация опустила руки и признала глотианцев добровольными рабами по убеждению. Визовый режим возобновился, финансирование демократических институтов свернули. До нас никому не было дела, Легион объединил все народы, кроме нашего. Население Пронин смотрело на глотианцев свысока и откровенно считало нас быдлом, где все мужчины гастарбайтеры, а женщины проститутки. Уровень жизни на Пронин давно превышал наш, а совместные проекты с Конфедерацией сулили ей даже более выгодное будущее, чем многие могли ожидать. Мы были аутсайдерами галактики во всех отношениях, дальше падать было некуда. И только Твари были довольны происходящим. В водовороте воцарившегося хаоса они добились полного подчинения населения. Политическая изоляция была им на руку. Свободы на Глотии больше не было.

Весь звездный флот перешел в подчинение генеральному штабу Галактического союза. Мы торчали на орбите неделями и порой не знали, что происходит у нас дома. Из сообщений официальных информационных каналов понять было ничего нельзя. По их словам, дела у нас шли лучше всех. На Юлании было создано глотианское правительство в изгнании. Все попытки повлиять на ситуацию на планете заканчивались неудачей. Глотия была политически слепоглухонемой.

Наш крейсер курсировал на краю Галактики, в нескольких парсеках от Окунакай. Нам было известно, что авангард легионеров высадился на этой планете и ведет переговоры с представителями нашей галактики. На мирный исход этой встречи никто не надеялся, но нам нужно было время, чтобы собрать свои силы и перегруппироваться. От Тилии пришло сообщение, что в городе были столкновения с повстанцами. Она была напугана. Охрану гарнизона усилили, но это не касалось жилых объектов. Мыслями я был с ней, дома, и я ненавидел все, что происходило вокруг. Все больше я задавался вопросом: почему мы должны сражаться с Легионом? По моему разумению, я защищал сейчас режим, а зная, что ни одного отпрыска Тварей на передовой я никогда не увижу, глупость моего патриотического порыва бесила меня вдвойне. Вместо того, чтобы сейчас быть рядом с самым дорогим мне человеком, я делаю вид, что стою на страже каких-то высших человеческих ценностей, с оружием в руках отстаивая нашу независимость. От кого? От разумных существ, прилетевших мне ее дать? Круговорот безумия затягивал меня все сильней, я искал хоть какое-то оправдание моей службе и не находил.

К звездолету приближался челнок. Герб Глотии на его борту порадовал мой взор. Увидеть земляков в этом сегменте космоса было, по логике, практически невероятно. Но где логика и где Глотия?

Я склонился над показателями пространственного сканера, когда за плечами раздался до боли знакомый голос.

— Хватит службу нести, пусть она тебя несет, — рассмеялся Торн.

— Как ты здесь оказался? — удивился я.

Мы обнялись. Я попросил коллегу меня подменить и через минуту пил чай с Торном в кают-компании.

— Мы здесь уже Бог знает сколько времени, — сказал Декер, — я практически выучил местные созвездия наизусть.

— Ты был на Окунакай? — спросил я его.

— Да, но сейчас там все под контролем легионеров. Маршруты передвижения перекрыты. Местное население с нами не общается. Хотя с виду ничего вообще не изменилось, — сказал он спокойно.

— А кто они такие? — сгораля от любопытства.

— В основном гуманоиды. Но и людей хватает. В их галактиках человеческие миры тоже есть. Некоторые легионеры, ростом под три метра, хотя от нас они особо не отличаются. Многие телепаты, кто-то обладает телекинезом, в общем, даже короткое знакомство с этими парнями подсказывает, что шансов на победу у нас нет, — он улыбнулся.

— И что им от нас надо? — засыпал я вопросами друга.

— Чтобы мы жили по-человечески, это если вкратце. Они сейчас чистят соседей от их болячек в голове. Знаешь, на оккупантов они не очень-то похожи. Насколько я знаю, пострадали от них только некоторые, типа наших Тварей. Основное население довольно. Есть что-то в них привлекательное, — Торн опять улыбнулся.

Я рассказал Декеру о последней встрече с Посланником, о моих сомнениях и самостоятельном пути для нашей цивилизации. Торн слышал меня с ухмылкой на губах, изредка перебивая меня словами, типа «ну-ну».

— Как твои родители? — спросил я в конце рассказа.

— Нормально. Они неплохо устроились у конфедератов. Сейчас мой старик с Фисми работает. Пытаются навести порядок внутри правительства в изгнании, — в ответе его чувствовалась нескрываемая ирония.

— Торн, как думаешь, когда война начнется? — мне было не до смеха.

— Не думаю, что она вообще начнется. Нашей галактике нечего противопоставить Легиону. Да и те не хотят кровопролития. Если у наших командиров хватит мозгов понять, что от нас хотят, то легионеры даже входить к нам не будут. Но на это надеяться не приходится, пока есть такие юрисдикции, как Глотия, Темное Содружество, Прония, нам не избежать силовой корректировки. Даже Конфедерация не тянет на оценку «удовлетворительно», слишком велико социальное расслоение. А его вообще не должно быть, — Торн не прекращал надменно улыбаться.

— Что за улыбка? Что тебя так веселит? — не выдержал я.

— Лоран, я прилетел попрощаться, — шепотом сказал он, — я ухожу к легионерам, хочу стать одним из них.

Я сразу даже не понял, что сказал мой лучший друг. Когда до меня дошло, я не мог издать даже звук.

— Ты сума сошел?! — зашипел я на него.

— Вовсе нет. Я принимал это решение долго и, поверь, оно нелегко мне далось. Но другого способа исправить все я не вижу. Боюсь, наше общество настолько больное, что без операции не обойтись. Завтра я буду на переговорах и уже не вернусь обратно. Мне плевать, как обо мне сейчас подумают, но уверен, что завтра меня будут боготворить. Я очищу Глотию и всю нашу галактику не только от Тварей, но и от всего, что порождает неравенство, слезы, боль. Наш мир будет прекрасным, и наши дети не будут знать, что такое зло, — он говорил уверенно и в его словах была радость. Глаза лейтенанта горели одержимостью этой идеей. Я понимал, решение принято, и он не отступит.

— Ты понимаешь, что завтра мы с тобой станем врагами? — я не верил собственным словам.

— Пошли со мной, — Торн смотрел мне в глаза.

— Торн, ты предлагаешь мне принять за секунду решение, которое ты обдумывал год или два? — снова зашипел я ему в нос, — я женат, Тилия для меня все.

— Лоран, на Глотии идет гражданская война. Она только начинается, но ее уже не остановить. Что тебя удерживает? Напиши, чтобы Тилия улетала к моим родителям, это самое безопасное место сейчас в галактике.

— Дело не только в Тилии. Глотия — это наш мир, и мы сами должны его исправить. Почему я должен плясать под дудку Легиона? Мой народ…

— Твой что?! — перебил меня Торн, — твой народ сам выбрал свой путь, когда вернул Тварей к власти. Он такой же наш, как мы — свободные люди. В то время когда Твари рвут наших соотечественников на части, ты по приказу защищаешь их привилегии. Кто как не ты делаешь сейчас для народа Глотии медвежью услугу. У таких, как мы, на Глотии есть два пути, или давить своих собратьев или попытаться дать им свободу и стать изгоями, как мой отец. Ты опять надеешься на добрую волю глотианцев. Нет у них воли и никогда не будет.

— А как же наше предназначение здесь? У нас собственные верования и традиции. Предлагаешь взять и забыть все? — не унимался я.

— Легион верит в то же самое. Учение не отвергает ни одной религии, оно их конкретизирует. Или ты беспокоишься о благополучии духовенства? Насколько я знаю, бессребреников среди них нет. Так навредить вере, как делают это они, вряд ли смогут самые злостные еретики. И даже не думай упрекать меня в безбожии. Ты знаешь мое отношение к вере с детства. Но когда мне говорят, что всякая власть от Бога и нам надо терпеть, то так и хочется ткнуть эти лоснящиеся рожи в священные тексты. Пусть покажут, где они такое вычитали. Не может Бог быть таким злым, чтобы послать Тварей исполнять Его волю. И почему духовенство всегда на стороне власти? При любом народном восстании, они благословляют карателей. Что это за позиция идейных борцов за денежные знаки? — Торн явно злился, — а про традиции я вообще молчу. Не помню, чтобы поголовный разврат на эстраде был у глотианцев традицией. Да и эстрадой это не назовешь, самодеятельность какая-то, сплошь мерзости, пошлость невыносимая. Разве наша мораль позволяет покрывать в судах убийц и насильников, только потому, что их папа сенатор? А продажа людей на органы тоже является частью наших традиций? Нашими традициями и верованиями давно стали все мыслимые и немыслимые пороки. Проституция, наркотики и безбрежная тупость вперемешку с ненавистью к ближнему — вот наш образ жизни. Я бы и рад все забыть, Лоран, да только память у меня хорошая.

— Но ведь не все на Глотии безмозглые рабы и отребье, один раз у нас уже получилось. Как быть с ними? — я утопал в сомнениях.

— Те, кого не посадили, не расстреляли, те, кто сохранил еще в себе дух свободы и надежду на будущее Глотии, с радостью ожидают Легион. Я уверен, эти люди меня поймут и присоединятся. Не решай за них.

— Торн, Посланник сказал, что учение неприемлемо для нашего высшего мира, — цеплялся я за соломинку.

— Я тебе сейчас нос откушу, осел упрямый. Может, хватит отпираться от правды и делать вид, что ты не понимаешь, или логика в звездном флоте уже не в почете? — Декер явно издевался, — по-твоему один создатель врет, а другой говорит правду. Что это за игра в доброго и злого? Откуда ты знаешь, что Посланник прав? Ведь он это предположил?

— Да, предположил, — вспомнил я.

— А я говорю о конкретных вещах, а не о догадках. Думаешь то, что происходит сейчас с нашим сознанием, например на Глотии, приемлемо для нашего высшего мира? То есть ты хочешь сказать, что та грязь морального разложения, в которой мы каждый день купаемся, приведет нас к Свету? Лоран, Посланник сказал, чтобы ты к себе прислушался. Может так и сделаешь?

— А как же свобода выбора? Учение не признает насилия и навязывания чужого образа жизни. Как этот парадокс удается обходить Легиону?

— Они не навязывают, они защищаются. Дело в том, что гниль нашего духовного упадка стала доходить и до их планетарных систем. Ужаснувшись такому контакту, они попросту принимают меры для спасения своего мира. Легион не грабит, не берет пленных, не порабощает. Он чистит сознание, одного мира за другим. Это санитары нашей вселенной, волна, смывающая грязь порока. Разве не о таком говорится во всех наших пророчествах? — Торн давил меня аргументами. Я понимал его правоту, понимал, что наше общество без помощи извне не способно выбраться из своего мрачного бытия. Но почему тогда на защиту галактики встали все? Неужели все наши правительства настолько затряслись от страха потерять власть, что готовы были жертвовать людьми в войне, которую никогда не выиграют?

— Торн, мне надо подумать, — я посмотрел на моего друга. — Я смогу с тобой потом связаться или это невозможно?

— Я знал, что ты так скажешь, и очень надеюсь, что думать много не придется. На счет связи не знаю. Не назову мой завтрашний поступок экспромтом, но я понятия не имею, что и как будет со мной в будущем. Одно меня радует — я не буду больше служить этой системе, говорил же, что это ненадолго, — он улыбнулся опять.

Я проводил его к челноку, мы попрощались, как будто расставались навсегда. Такого смятения в душе я не испытывал никогда.

Чтобы взять себя в руки и успокоиться, я решил связаться с Глотией и поговорить с Тилией. В одном Торн был прав на сто процентов, не стоило ей оставаться одной в гарнизоне. Я хотел, чтобы она переехала на время к моим родителям. Все-таки в окружении родных ей было безопасней, а мне спокойней.

Сеанс связи был устойчивым, и я отчетливо видел, что Тилия была не только напугана, но и сильно расстроена. Она невпопад рассказывала о происходящем вокруг гарнизона, стараясь подбирать каждое слово. Военная цензура постоянно прослушивала все разговоры и запросто могла отключить связь, если бы ей что-то не понравилось. Я понимал, что мне хотят что-то сказать, но никак не мог понять, что именно. Я заговорил об идее переезда домой, как вдруг Тилия выпалила скороговоркой, что мой отец арестован. Связь сразу прервалась. На мониторе появилась надпись о технических неполадках. Я сидел перед пустым экраном, как в воду опущенный. Сегодняшний день был явно переломным, но ведь не обязательно было ломать все и сразу.

Через час мой рапорт с просьбой о побывке лежал на столе командира звездолета. Я рассказал всю правду о происходящем дома и настаивал на немедленной отправке меня на Родину дежурным транспортом. Согласовав с конфедератами мою просьбу, я неожиданно для себя получил разрешение. Сутки полета до Глотии тянулись дольше вечности. Ужасные мысли не давали спать. Сотни планов, как спасти отца, крутились в голове.

Глотия встретила меня тысячами унылых, изможденных тревогами лиц. Казалось, люди ничего перед собой не видели. Не спасал даже алкоголь. Ужасная бедность вошла в каждый дом. Безысходность дышала каждому в затылок. Изредка пролетавшие на большой скорости кортежи Тварей создавали мрачный контраст. Дома меня встретила мать и Тилия. Она все-таки переехала к нам, чтобы поддержать родных в трудную минуту. Родители Тилии к переезду отнеслись с пониманием и предложили свой кров в случае осложнений.

— Где отец? — спросил я прямо с порога.

— В центральном отделении Министерства внутренней политики. Сейчас его допрашивают. Каилуса обвинили в измене и инкриминируют организацию переворота, — сказала мама.

— Кто курирует его дело? — нервничал я.

— Тварь по имени Яскан Дорш.

Я взял такси и помчался в Министерство. Яскан был человеком лет тридцати. Его отец, Фускан Дорш, занимал высокий пост в Бюро генетических реформ и, конечно же, обеспечил своему отпрыску быстрое продвижение по службе. Образование ему нарисовали уже после получения должности, так что о профессионализме этого существа говорить не приходилось. Я вошел в кабинет служителя закона и увидел молодого полковника, вольготно раскинувшегося в своем шикарном кресле. Мебель и настенное убранство кабинета могло бы обеспечить безбедную жизнь не одному поколению глотианцев в нашем городе. После того как я представился, чванливое выражение лица «перспективного» гаранта справедливости сменилось на кислую мину.

— Чем могу помочь? — устало сказал Дорш.

— За что арестован мой отец? Меня интересует неофициальная версия, — совершенно спокойно спросил я.

— А ты не знаешь, командир? — акцент, манера разговаривать и неспособность отличать армейские звания, говорили о том, что мой собеседник родился на северо-западных рудниках, в семье Твари, и школьные знания его голову обошли стороной.

— Может, пояснишь? — ответил я в той же манере.

Глаза «хозяина ситуации» округлились. Привыкший к тотальному раболепию, такого тона он явно не ожидал.

— Для тебя, «поясните», понял? — попытался он на меня наехать.

— Это ты, наверно, не понял. Я офицер звездного флота, у меня другая юрисдикция. К тому же, я вхожу в группировку союзных войск, стоящую на дежурстве. А так как мы находимся в состоянии наивысшей боевой готовности, то по закону военного времени я могу тебя сейчас запросто пристрелить, и мне за это ничего не будет, — я потянулся за распылителем.

— Вы что, шуток не понимаете? — заикающимся голосом пропищал полковник и с полными ужаса глазами вжался в кресло.

— У тебя есть пять минут, чтобы пояснить мне, кто заказал этот арест, и что должно случиться с отцом дальше. Время пошло, — видимо, лицо мое было перекошено добротой и человеколюбием, потому что объяснения не заставили себя долго ждать.

— Мне приказал так сделать мой батя. Не догоняю зачем, лично я против твоего старика ничего не имею. Сам понимаешь, сейчас по-другому никак. Или ты делаешь, что говорят, и не думаешь или завтра сам на нары. Клянусь, в натуре! — видимо, когда чиновник нервничал, его сущность брала верх, и все лезло наружу бесконечным зловонным потоком. Руки полковника жестикулировали, как у торговца на рынке.

— Освободить сможешь? — осмелел я.

— Нет, зуб даю. Но послезавтра на пересылке могу побег сварганить, только это между нами, — зашептал он.

— Идет. После того, как отец окажется на свободе, получишь личный катер. Договорились? — я протянул этой мрази руку.

— Без базару — заулыбался представитель правящей элиты.

Мы обговорили детали, и я поехал домой. После разговора с Доршем хотелось поскорей помыться.

Через два дня отца действительно «потеряли» при пересылке, и я переправил его в надежное место. Местность контролировали повстанцы, поэтому моему отцу ничего не грозило. Естественно, о связи с родными на какое-то время ему пришлось забыть. Оптимизм по поводу мирного захвата власти на этот раз почему-то улетучился. Может возраст или погода повлияли на настроение, шутил я. Вечером того же дня мы разговорились с ним о дальнейших планах. Во дворе дома, служившего нам убежищем, отец разжег костер и поставил на огонь чайник. Я сразу вспомнил свое беззаботное детство, когда мы с Торном и Грогом вот так же сидели у костра и рассказывали друг другу страшилки. Где вы сейчас, мои верные друзья?

— Что они хотели с тобой сделать? — спросил я.

— Наверно уничтожить. Угроз в мой адрес они не жалели, и я каждый день выслушивал все новые варианты моей печальной и бесславной кончины, — не без иронии сказал Балоу старший.

— Ты же говорил, что у них нет в планах ликвидировать всех бывших оппозиционеров, — я перевернул дрова в костре. Искры столбом взлетели вверх и разметали налетевшую мошкару в разные стороны.

— Видимо, теперь есть. Они вообще последнее время лютуют. Я тут говорил с одним из столицы. По-моему, это был папаша полковника Дорша. Фускан, кажется, зовут эту Тварь. Кстати, сами они себя называют генофондом глотианской нации, никак не меньше. Так вот у нас с ним состоялся длительный разговор. Я и так был в курсе их системы ценностей и взглядов. Но перед лицом всеобщей опасности я думал, что они хотя бы задумаются, что так дальше жить нельзя. И ты знаешь, я оказался прав, они задумались. Состоялся даже закрытый съезд правящих кругов. Твари обсуждали, каким путем идти дальше, как реагировать на опасность извне, со стороны Легиона. И знаешь, что они решили? Никогда не догадаешься. Так как в этом мире никто вечно жить не собирается, то надо урвать максимальное количество благ сейчас. Они решили прокутить Глотию, как в борделе, а потом хоть трава не расти. По их подсчетам, Легион не скоро на нас нападет, если вообще возможен такой вариант. Они уверены, что легионеры застрянут на планетах Темного Содружества, поскольку там учение не приживется никогда. В то время как все окружающие планетарные объединения будут оказывать сопротивление захватчикам, никому и дела не будет до проблем местных. Твари рассчитывают выпить все соки из населения планеты, опустошить ее недра, продать все, что можно продать, и шиковать без устали. Они даже дали название своему плану — «предсмертный пир». Ну, а потом, при приближении Легиона покаяться в своих грехах, признать ошибки и жить по учению. То, что Легион победит, они не сомневаются. Только до победы пришельцев, они надеются, пройдет не один десяток лет, им хватит пожировать. Уже сейчас на их репрессии никто не обращает внимания. Ты не представляешь, во что превращается планета, — отец с грустью смотрел на тлеющие угли, — главное для них сейчас — расчистить себе дорогу, окончательно поставить всех на колени.

— И что мы будем делать? — неуверенно спросил я, кляня себя, что не пошел с Торном.

— Сражаться, мы будем сражаться, — улыбнулся отец, — в принципе, я не удивлен их решению попировать на костях Глотии. Такое уже было, и не раз. Одно меня всегда откровенно раздражало, абсолютная их безнаказанность. Режимы бросают за решетку своих политических оппонентов, миллионами уничтожают в лагерях людей без всякой причины, расстреливают, вешают, ломают и коверкают умы целых поколений, и им все сходит с рук. Никого не осуждают, палачи доживают свой век спокойно и умирают в теплых постелях. Новая, «демократическая» власть признает совершенные злодеяния ошибками истории, и концы в воду. Верхом цинизма является то, что палачи остаются, не только живы, сильны политически, но и приходят опять к власти. Вчерашние идеологи вопиющей античеловеческой системы ценностей, члены расстрельных команд, бывшие руководители лагерей смерти, политический аппарат вольготно расхаживают по улицам, улыбаются, живут полноценной жизнью и спокойно смотрят родственникам жертв в глаза. Как там любимая их фраза — «время было такое, мы лишь приказ выполняли». Но и те, кто такие приказы отдавал, так же прекрасно себя чувствуют среди осиротевших детей, овдовевших жен, среди людей, искалеченных физически и морально ими же, персонально ими. Как такое может быть? Почему мы думаем, что вот сейчас, придут хорошие люди, и зло будет наказано? Не будет. Никогда никто не будет наказан потом. Зло необходимо уничтожать сейчас, сразу, сиюминутно. Уничтожать безжалостно. Напали грабители — убей. Залезли в твою квартиру — убей. Требуют взятку — убей. Не дают тебе жить, не давай жить им — убей. Убей сейчас, не жди. Почему такие, как Дорши, должны продолжать существовать? Старший опять отправляет людей на пятый континент, где они умирают в страшных условиях от непосильной работы. Младший подписывает один смертный приговор за другим, только за то, что люди позволили себе мыслить свободно. Грабят, убивают, насилуют, и все это без угрызений совести, с гордостью за содеянное. Ты думаешь, они боятся, что их потом могут наказать? Эта мысль вызывает у них лишь смех. Но есть я, и таких великое множество. Мы уничтожим их всех до единого. Раздавим, как тараканов, без жалости, с улыбкой на губах.

Видимо, отца серьезно разозлил «цвет» нации. Народные «пастыри», режущие своих «овец» на завтрак, обед и ужин, в этот раз явно переборщили. Служители закона, отцы нации, гаранты конституции, защитники веры, народные избранники, слуги народа, политическая элита, как много названий было у Тварей. Эта зловонная масса прикрывалась все большим количеством эпитетов, но конец ее был близок. И я хотел во что бы то ни стало поучаствовать в уничтожении этой заразы, ликвидации этого мусора человеческой цивилизации, раз и навсегда. Я решил остаться на Глотии, чтобы вместе с отцом бороться за сегодняшний день, за настоящее, ибо надежды на будущее становились все более туманными.